1 2 3 4 5 6 7 8 

Все мы говорили то же самое. Идем-ка поскорей.

Горожане уходят.

Брут

Не нравится мне эта весть.

Сициний

Мне тоже.

Брут

Идем на Капитолий. — Половину
Того, чем я владею, я бы отдал,
Чтоб это было ложью.

Сициний

Ну, пойдем.

Уходят.
   
 СЦЕНА 7
   
Лагерь неподалеку от Рима.
Входит Авфидий с одним из военачальников.

Авфидий

Так, значит, войско к римлянину льнет?

Военачальник

В нем что-то колдовское есть. Солдаты
Лишь про него толкуют. Имя Марций
Им служит предобеденной молитвой,
Питает их застольную беседу,
«Спасибо» заменяет за едой.
Да, вождь, на время этого похода
Ты отодвинут в тень.

Авфидий

А что ж мне делать?
Бороться? Это значит нашим планам
Колени перебить. Он и со мною
Надменней, чем я ждал, когда впервые
Мы обнялись. Но он всегда такой,
Его не изменить. Я извиняю
То, что исправить не могу.

Военачальник

Мой вождь,
Хотел бы я для твоего же блага,
Чтоб ты с ним власть над войском не делил,
А либо сам распоряжался, либо
Ему начальство сдал.

Авфидий

Тебя я понял.
Однако помни: он и не предвидит,
Какие обвиненья предъявлю
Ему я в день сведения всех счетов.
Хоть кажется — и сам он в это верит,
Да и толпа, наверно, так же мыслит, —
Что он походом и делами вольсков
Руководит отлично, что дерется
В сраженьях, как дракон, что стоит только
Ему взмахнуть мечом, как враг бежит,
Но то, на чем он шею в день расчета
Себе иль мне сломает, — впереди.

Военачальник

Ты думаешь, что Рим он взять сумеет?

Авфидий

Все города ему сдались без боя,
А в Риме и сенаторы и знать —
Его друзья. Трибуны — не солдаты.
Народ же призовет его обратно
Еще поспешней, чем изгнал. И Рим
Он схватит, как морской орел рыбешку,
Которая сама к тому всплывает,
В ком видит прирожденного владыку.12
Сперва он верно родине служил,
Но устоять не смог под грузом славы.
Быть может, в том была повинна гордость,
Которая нас портит в дни успеха,
Иль вспыльчивость, которая мешает
Использовать разумно цепь удач,
Иль то, что от рождения ему
Присущи непреклонность и упорство,
Из-за которых на скамьях сената
Он шлема не снимал и оставался
В дни мира столь же грозен, как в бою.
Из этих свойств любого (обладает
Он ими всеми, хоть не в полной мере)
Довольно, чтобы на себя навлечь
Изгнание и ненависть народа.
Он сам свои заслуги свел на нет,
Твердя о них кичливо. Наша слава
Лишь мнением народным создается.
Тому, кто стал у власти (пусть по праву),
Вернее нет могилы, чем трибуна,
С которой слышит он хвалу.
Гвоздь выбивается другим гвоздем,
Ломает силу сила. Ну, идем. —
О Кай, как только Рим возьмешь ты свой,
Я верх возьму, несчастный, над тобой.

Уходят.
  
  

 
АКТ V

СЦЕНА 1

Рим. Площадь.
Входят Менений, Коминий, Сициний, Брут и другие.

Менений

Нет, не пойду. Вы слышали, что он
Ответил своему вождю былому,
Любившему его нежней, чем сына?
Меня он тоже звал отцом. Что толку?
Идите вы, кем изгнан он, и, ниц
За милю пав перед его палаткой,
К пощаде на коленях доползите.
Уж если он Коминию не внял,
Я лучше дома посижу.

Коминий

Он даже
Узнать меня не захотел.

Менений
(трибунам)
Слыхали?

Коминий

Когда, забывшись, он сказал: «Коминий»,
Я стал о крови, пролитой совместно,
О дружбе нашей вспоминать. Он крикнул,
Что нет Кориолана, что отрекся
Он от своих прозваний и пребудет
Без имени, пока себе другого
В огне пожаров гибнущего Рима
Не выкует.

Менений

Спасибо вам, трибуны!
Вы крепко потрудились, чтобы уголь
Подешевел. Вас будут помнить в Риме.

Коминий

Сказал я, что пощаду дать тому,
Кто ждать ее не вправе, — благородно.
Ответил он, что глупо государству
Просить того, кого оно карает.

Менений

А что ж еще ему ответить было?

Коминий

Его просил я пожалеть друзей.
Он возразил, что недосуг ему
Перебирать прогнившую мякину,
Разыскивая два иль три зерна,
Что ради них трухи зловонной кучу
Не сжечь — нелепо.

Менений

Два иль три зерна!
Одно — я сам, другие — мать, жена,
Его сынок да этот храбрый воин.
А вы — мякина, гниль, чей смрад взлетает
До самых звезд. Сгорим мы из-за вас!

Сициний

Не гневайся. Уж если ты помочь
Не хочешь нам в беде неотвратимой,
Так не кори хоть ею нас. А все же,
Возьмись ты быть ходатаем за Рим,
Язык твой ловкий мог бы сделать больше,
Чем наше наспех набранное войско.

Менений

Нет, в это я мешаться не желаю.

Сициний

Молю тебя, ступай к нему!

Менений

Зачем?

Брут

Чтоб хоть увидеть, не пойдет ли Риму
На пользу ваша дружба.

Менений

Ну, а если
Меня он, как Коминия, прогонит,
Не выслушав, и я вернусь,
Презреньем друга тяжко оскорбленный?
Ну, что тогда?

Сициний

Тогда отчизна будет
За добрые намеренья твои
Признательна тебе.

Менений

Что ж, попытаюсь.
Я думаю, что выслушан им буду,
Хоть на Коминия глядел он косо
И прикусив губу. Как это горько!
Но, может быть, пришел к нему Коминий,
Когда он был не в духе, не обедал?
Ведь если в жилах пусто, кровь не греет,
То нам не в радость даже солнце утром
И скупы мы на деньги и прощенье.
Но если кровеносные каналы
Наполнены у нас вином и пищей,
То мы душою кротче, чем в часы,
Когда постимся, как жрецы. Я лучше
Дождусь, пока обед его смягчит,
А уж потом примусь просить.

Брут

Путь к доброте его тебе известен,
И ты не заплутаешь.

Менений

Будь что будет,
А то, что будет, я узнаю скоро.
Попробую.
(Уходит.)
Коминий

Не станет даже слушать
Его Кориолан.

Сициний

Ты так уверен?

Коминий

Да я же видел: он сидит в палатке,
Весь раззолоченный, глаза сверкают
Так, словно Рим предать огню хотят.
Он жалость заточил в тюрьму обиды.
Когда пред ним я преклонил колени,
Он процедил мне: «Встань!» — и отослал
Меня рукой безмолвною, а после
Уведомил меня письмом о том,
Что может сделать и чего не может,
Поскольку связан клятвой, данной вольскам.13
Итак, одна у нас надежда —
Достойные его жена и мать,
Которые, как слышал я, решили
Молить его о жалости к отчизне.
Идем. Упросим их поторопиться.

Уходят.
   
 СЦЕНА 2
   
У входа в лагерь вольсков под Римом.
На постах стоят часовые. К ним подходит Менений.

Первый часовой

Стой! Ты откуда взялся?

Второй часовой

Стой! Назад!

Менений

Хвалю: вы хорошо несете службу.
Но я сановник, и с Кориоланом
У нас дела.

Первый часовой

Откуда ты?

Менений

Из Рима.

Первый часовой

Назад! Не хочет вождь о Риме слышать.

Второй часовой

Скорей твой Рим сгорит, чем ты с вождем
Поговоришь.

Менений

Любезные мои,
Когда ваш вождь рассказывал при вас
О Риме и своих друзьях, ручаюсь,
Меня упоминал он. Я — Менений.

Первый часовой

А все ж — назад! И с именем таким
Тебе здесь ходу нет.

Менений

Послушай, малый,
Твой вождь меня любил. Я был той книгой,
Где летопись велась его деяньям.
Читали в ней сограждане о славе
Его бессмертной, хоть отчасти мною
Преувеличенной, затем что я
Друзьям (а он меж ними первым был)
Воздать по правде должное старался,
Но слишком уносился вдаль порой,
Как шар, который пущен по дорожке
С обманчивым наклоном и длиною,
И уснащал хвалу крупицей лжи.
Поэтому дай мне пройти, приятель.

Первый часовой

Честное слово, налги ты ему в похвалу столько же, сколько слов в свою собственную честь наговорил, я и тогда не пропустил бы тебя. Нет, даже если бы ложь, как целомудрие, считалась добродетелью. Поэтому — назад!

Менений

Да пойми ты, приятель: меня зовут Менений, и я всегда был сторонником твоего вождя.

Второй часовой

Вернее, лжецом, который, как ты сам уверяешь, вечно про него небылицы сочинял. Зато я обязан резать правду, раз уж состою у него на службе. Поэтому заявляю тебе: не пропущу. Назад!

Менений

Ты мне хоть скажи, обедал он или не обедал. Пока он не пообедал, я лучше с ним говорить не буду.

Первый часовой

Ты — римлянин, не так ли?

Менений

Да, как и твой вождь.

Первый часовой

Значит, ты должен был бы ненавидеть Рим, как и он. На что ты надеешься? Вы сначала вытолкали за ворота лучшего вашего защитника, отдали врагу свой собственный щит, чтоб угодить бессмысленной черни, а теперь думаете, что хныканье ваших старух, сложенные руки ваших дочерей да плаксивые мольбы выживших из ума старикашек, вроде тебя, спасут вас от его мести. Уж не собрался ли ты своим немощным дыханием задуть огонь, который вот-вот охватит ваш город? Не тут-то было! Поэтому — назад! Вернись в Рим, пусть там к казни готовятся. Вы все осуждены. Наш вождь поклялся, что пощады никому не будет.

Менений

Ты полегче! Если бы твой начальник знал, что я здесь, он бы меня принял с уважением.

Первый часовой

Поди ты. Мой начальник тебя и знать не знает.

Менений

Да я говорю не о твоем центурионе, а о самом вашем полководце.

Первый часовой

А ему-то что за дело до тебя? Назад! Кому я говорю? Уйди, не то я из тебя последние полпинты крови выпущу. Назад!

Менений

Но послушай, приятель, послушай…

Входят Кориолан и Авфидий.

Кориолан

Что тут происходит?

Менений
(первому часовому)
Ну, приятель, я сейчас за тебя замолвлю словечко! Ты еще увидишь, как меня здесь уважают. Знай, что какому-то паршивому часовому никогда не удастся отогнать меня от Кориолана: он же мне все равно что сын. Вот послушай, как мы с ним поговорим, и сообрази, что не миновать тебе повешения или иной казни, которая для зрителей будет попродолжительнее, а для тебя самого потяжелее. Ну смотри же: сейчас ты от страха в обморок свалишься. (Кориолану.) Пусть ежечасно совет всемогущих богов печется о твоем благоденствии и пусть они любят тебя так же крепко, как твой старый отец Менений. Сын мой, сын мой! Ты готовишь для нас пожар, но влага вот этих глаз потушит его. Римляне долго не могли упросить меня пойти к тебе, но я знал, что я один способен тронуть твое сердце, и, наконец, их вздохи выдули меня за ворота города. Взгляни, я, я заклинаю тебя — прости Рим и твоих соотечественников, с мольбою взывающих к тебе. Да растворят благие боги твой гнев в наших слезах и выплеснут его остатки на вот этого бездельника, на этого чурбана, который преградил мне дорогу к тебе.

Кориолан

Уйди!

Менений

Как! Уйди?

Кориолан

Мать, сын, жена — я больше их не знаю.
Мои дела другим отныне служат.
За много месть, а право на пощаду —
За вольсками. Скорей я отравлю
Забвением былую нашу дружбу,
Чем милосердьем покажу, как прочно
Мы ею были связаны! Уйди!
Мой слух для ваших просьб надежней замкнут,
Чем от моих солдат ворота ваши.
Но так как ты был дорог мне когда-то,
Возьми бумагу эту. Для тебя
Я написал ее и собирался
Тебе отправить.
(Дает ему бумагу.)
А теперь, Менений,
Уйди, не тратя слов. — Авфидий, в Риме
Он мною был любим, однако видишь…

Авфидий

Да, неизменен ты во всем.

Кориолан и Авфидий уходят.

Первый часовой

Ну, достойный муж, так, значит, твое имя Менений?

Второй часовой

Скажите, каким оно оказалось всесильным! Дорогу домой сам найдешь?

Первый часовой

И влетело же нам за то, что мы такую высокую особу не пропустили!

Второй часовой

Что-то не вижу я, чтобы мне от страха в обморок свалиться пришлось.

Менений

Нет мне дела ни до вашего вождя, ни до всего света. А уж о таких ничтожествах, как вы, мне и думать не стоит. Кто сам на себя решил руки наложить, тот убийц не испугается. Пусть ваш вождь творит свое черное дело. Вы же оставайтесь такими, какие вы есть, чтобы ваше убожество возрастало с годами. Скажу вам то же, что вы мне говорили: «Прочь с глаз моих!» (Уходит.)

Первый часовой

А ведь правду сказать — человек-то он достойный!

Второй часовой

Нет, достойный человек — это наш вождь: он вроде скалы или дуба — его никакой ветер не свалит.

Уходят.
   
 СЦЕНА 3
   
Палатка Кориолана.
Входят Кориолан, Авфидий и другие.

Кориолан

Итак, с рассветом войско Рим обложит.
(Авфидию.)
Тебя, мой сотоварищ по походу,
Прошу я донести сенату вольсков,
Что вам я верен был.

Авфидий

Лишь в вашей пользе
Стремился ты, не внял моленьям Рима
И уповавших на тебя друзей
Не выслушал ни разу.

Кориолан

Тот старик,
Что в Рим с разбитым сердцем мной отослан,
Любил меня сильнее, чем отец, —
Боготворил меня. Его посольство
Последнею надеждой Рима было.
О нашей стародавней дружбе помня,
Я, хоть и встретил холодно его,
Вновь предложил им мир на тех условьях,
Который они отвергли раньше,
Да вряд ли примут и теперь. Я сделал
Лишь самые ничтожные уступки,
Чтоб старика утешить (он ведь думал,
Что может многого достичь). Отныне
Я не хочу посланцев Рима видеть,
Мольбам друзей внимать.

За сценой шум.

Что там за шум?
Не снова ли пытаются склонить
Меня к тому, чтоб я нарушил клятву
В тот миг, когда принес ее? Ну нет!

Входят в траурной одежде Виргилия, Волумния, ведущая маленького Марция, Валерия и свита.

Идет моя жена! За нею следом,
Ведя с собою маленького внука, —
Та, что служила благородной формой
Для лепки этой плоти.
(Указывает на себя.)
Прочь, любовь!
Да распадутся узы прав природы!
Пусть будет добродетелью моею
Неумолимость! Да, но как прелестны
Глаза и стан моей голубки! Боги,
И вы презрели б клятву ради них!
Растроган я. Как все другие люди,
Я создан не из камня. Предо мной
Склонилась мать моя, как будто должен
Олимп сгибаться перед кротовиной.
И мальчик мой глядит с такой мольбою,
Что мне кричит всевластная природа:
«О, сжалься!» Нет, пусть вольски Рим распашут
И взборонят весь италийский край, —
Не подчинюсь я, как птенец, влеченью,
Но твердость сохраню, как если б сам
Я был своим творцом, родства не зная.

Виргилия

Мой муж и господин, ты не узнал нас?

Кориолан

Мои глаза теперь не те, что в Риме.

Виргилия

Так говоришь ты потому, что горе
Нас изменило.

Кориолан

Как плохой актер,
Я сбился с роли, к своему позору.
О половина лучшая моя,
Прости мою жестокость, но не требуй,
Чтоб римлян я простил.
(Целует Виргилию.)
Твой поцелуй,
Как мщенье, сладок, как изгнанье, долог!
Клянусь небес ревнивою царицей,
Мои уста твой поцелуй прощальный
Всегда хранили в чистоте. — О боги,
За болтовней я позабыл склониться
Пред благороднейшей из матерей!
(Становится на колени.)
Колени, опуститесь, чтобы в прах
Вдавил я след почтенья так глубоко,
Как ни один из сыновей.

Волумния

О, встань
И будь благословен. Не на подушки —
На камни я склоню свои колени
Перед тобой, чтоб так тебя почтить,
Как по ошибке дети почитали
Доныне матерей.
(Становится на колени.)
Кориолан

Что! На колени
Пред сыном, столь наказанным, ты встала?
Тогда пускай до звезд подпрыгнут камни
Бесплодных побережий; пусть хлестнет
Ветвями гордых кедров дерзкий ветер
По пламенному солнцу. Все возможно,
Раз невозможное сбылось.

Волумния

Мой воин,
Ты создан мною.
(Указывает на Валерию.)
Узнаешь ее?

Кориолан

Публиколы достойная сестра,
О римская луна, что чище льдинки,
Морозом на святилище Дианы
Повешенной!.. Валерия, привет!

Волумния
(подводя к Кориолану сына)
А вот и малое твое подобье,
Которое с годами может стать
Совсем таким, как ты.

Кориолан

Пусть бог войны
С согласия Юпитера дарует
Тебе высокий дух, чтоб для бесславья
Ты был неуязвим и в ратных бурях
Стоял неколебимо, как маяк,
Спасая тех, кто лик твой светлый видит.

Волумния

Встань на колени, внук.

Кориолан

Мой славный мальчик!

Волумния

Валерия, твоя жена, я, он —
Мы все пришли тебя просить…

Кориолан

Умолкни!
А если не просить не можешь, помни:
Не отступлюсь я от того, в чем клялся.
Не требуй, чтобы распустил я войско
Иль с подлыми мастеровыми Рима
Покончил дело миром, не тверди,
Что я бесчеловечен, и не пробуй
Взывать к рассудку, чтобы охладить
Мой гнев и жажду мести.

Волумния

О, довольно!
Ты нас предупредил, что не уступишь,
А мы пришли просить о том, в чем нам
Ты отказал заранее. Но все же
Попросим мы, чтоб в случае отказа
Твое жестокосердье на тебя
Легло пятном. Поэтому послушай.

Кориолан

Авфидий, вольски, подойдите. Римлян
Без вас не стану слушать я. — В чем просьба?

Волумния

Без наших слов — по лицам и по платью
Ты можешь угадать, как нам жилось
Со дня изгнанья твоего. Подумай,
Найдутся ль в мире женщины несчастней,
Чем мы? Твой взгляд, который был бы должен
Нам увлажнить глаза слезою счастья,
Сердца наполнить трепетом восторга,
Несет нам лишь отчаянье и ужас.
Ты нас — супругу, сына, мать — заставляешь
Смотреть, как раздирает грудь отчизны
Супруг, отец и сын. Твою враждебность
Нам видеть горше, чем другим: тобою
Закрыт нам путь к молитве — утешенью,
Доступному для всех. Нельзя ж молиться
Одновременно за твою победу,
Как долг велит, и за отчизну нашу,
Как долг велит. Увы! Лишимся мы
Иль дорогой, вскормившей нас отчизны,
Или тебя, дарованного ею
На утешенье нам. Нас горе ждет,
Какой бы из молитв ни вняли боги:
Ведь ты или по улицам в цепях
Пройдешь, как чужеземец и предатель,
Или, поправ развалины отчизны,
Венком увенчан будешь за отвагу,
С которой пролил кровь жены и сына.
Что до меня, то я, мой сын, не стану,
С судьбою примирясь, покорно ждать
Конца войны. Уж если я не в силах
Склонить тебя великодушным быть
К обеим сторонам, а не стремиться
Добить одну из них, то знай, что, прежде
Чем двинуться на Рим, тебе придется
Ногою наступить на чрево той,
Что жизнь тебе дала.

Виргилия

И на мое,
Где зачат сын, который должен имя
Твое сберечь.

Мальчик

Он на меня не ступит:
Я спрячусь, вырасту и драться буду.

Кориолан

Чтоб неженкой, как женщины, не стать,
Глядеть не надо на детей и женщин.
Я засиделся тут.
(Встает.)
Волумния

Ты не уйдешь.
Когда б мы римлян пощадить просили
На гибель вольскам, чей слуга ты ныне,
Ты был бы вправе упрекнуть нас в том,
Что честь твою мы ядом отравляем.
Но молим мы тебя лишь примирить
Враждебные народы, чтобы вольски
Могли воскликнуть: «Мы явили милость!».
А римляне: «Мы приняли ее!»,
Чтоб обе стороны тебя встречали
Приветом общим: «Будь благословен,
Ты, что принес нам мир!» Мой сын великий,
Ты знаешь, счастье на войне — неверно;
Но верно то, что, если Рим ты сломишь,
Заслужишь ты одну награду — имя,
Которому проклятья будут вторить
И под которым летопись напишет:
«Он был велик, но все его деянья
Последнее из них свело на нет.
Он родину сгубил, за что навеки
Покрыт позором!» — Отвечай мне, сын!
Ведь ты считал, что высший признак чести —
Быть равным в милосердии богам,
Чья молния, пронзая щеки неба,
Становится затем секирой грома
И лишь дубы разит. Что ж ты молчишь?
К лицу ли тем, кто сердцем благороден,
Обиду помнить? — Нет, он глух к слезам. —
Дочь, говори же с ним. — Малыш, проси.
Твой лепет, может быть, его скорее,
Чем наши слезы, тронет. Кто на свете
Обязан большим матери, чем он?
И все ж он допустил, чтоб я к нему
Взывала безответно, как колодник. —
О, ты всегда был с матерью неласков,
Ни в чем не уступал ей, хоть она,
Клохча, как одинокая наседка,
Жила тобой, тебя для битв растила,
Ждала, когда со славой из похода
Вернешься ты… Что ж, если наша просьба
Несправедлива, прогони меня;
А если справедлива — ты бесчестен
И гнев богов изведаешь сполна
За то, что посягнул своим отказом
На право матери. — Он отвернулся!
Все на колени: пристыдим его!

Все падают к ногам Кориолана.

Ведь он Кориолан, а это имя
Не жалости, но гордости сродни.
Склонимся перед ним в последний раз.
Откажет — возвратимся, чтобы дома
Среди соседей встретить смерть. — Взгляни же
На нас, взгляни хотя б на малыша:
Не знает он, о чем просить, но с нами
К тебе ручонки тянет на коленях.
А это довод посильнее тех,
Которыми отказ ты подкрепляешь. —
Идем. Довольно. Этот человек
На свет от вольской матери родился,
Жена его, наверно, в Кориолах,
И внук мой на него похож случайно. —
Что ж ты не гонишь нас? Я помолчу,
Пока наш город пламя не охватит,
А уж тогда — заговорю.

Кориолан

О мать,
Что сделала со мною ты! Взгляни,
Разверзлось небо, и со смехом боги
На зрелище неслыханное смотрят.
О мать моя! Счастливую победу
Для Рима одержала ты, но знай,
Что сына грозной, может быть, смертельной
Опасности подвергла. Будь что будет! —
Авфидий, заключу я мир почетный,
Раз не могу войну вести как надо.
Скажи, сумел бы ты, Авфидий добрый,
Когда б со мною местом поменялся,
Остаться твердым, матери не внять
И ей не уступить? Скажи, Авфидий.

Авфидий

Я тоже был растроган.

Кориолан

Я дерзну
Поклясться в том, что говоришь ты правду:
Ведь и мои глаза не так-то просто
Подернуть влагой состраданья, друг.
Но посоветуй, на каких условьях
Мы им даруем мир. Что до меня,
Мне в Рим возврата нет. Уйду я с вами.
А ты мне помоги. — О мать! Жена!

Авфидий
(в сторону)
Я рад, что честь твоя и состраданье
Вступили в ссору, — это мне вернет
Удачу прежних дней.

Женщины хотят прощаться с Кориоланом.

Кориолан

Не торопитесь!
Сначала выпьем мы вина и этим
Надежней слов скрепим наш договор,
Который вы потом снесете в Рим.
Идемте, женщины. За этот подвиг
Должны бы храм воздвигнуть вам. Без вас
Мечи всех италийских государств
Не вынудили б нас к такому миру.

Уходят.
   
 СЦЕНА 4
   
Рим. Площадь.
Входят Менений и Сициний.

Менений

Видишь вон тот выступ Капитолия, угловой камень?

Сициний

Вижу. А что?

Менений

А вот если сдвинешь его с места мизинцем, значит, еще есть надежда, что римлянки, особенно его мать, Кориолана уговорят. Но я тебе скажу: надежды нет! У нас на шее петля — осталось только ее затянуть.

Сициний

Неужели человек за такой короткий срок может так перемениться?

Менений

Гусеница тоже на бабочку непохожа, а ведь бабочка была гусеницей. Марций из человека стал драконом: у него выросли крылья и ползать ему больше незачем.

Сициний

Но он так горячо любил свою мать.

Менений

Меня тоже. А теперь думает о матери не больше, чем жеребец-восьмилетка. От его хмурого вида спелый виноград киснет. Он ходит как осадная башня; под его шагами земля дрожит. Взглядом он, кажется, панцирь пробить в состоянии. Голос у него вроде набата, каждое слово — громче пушечного залпа. Он сидит в кресле под балдахином, словно статуя Александра.14 Не успеет он отдать приказ, как тот уже выполнен. Дайте ему бессмертие да трон на небе — и будет настоящий бог.

Сициний

Ему для этого еще одного не хватает — милосердия, если ты, конечно, верно его описал.

Менений

Я изобразил его доподлинно. Вот увидишь, с какой милостью мать от него вернется. Милосердия в нем столько же, сколько молока у тигра. Наш бедный город скоро в этом убедится. И все из-за вас!

Сициний

Да сжалятся над нами боги!

Менений

Нет, уж на этот раз они над нами не сжалятся. Когда мы изгоняли его, мы о них и не вспомнили. Зато теперь, когда он явится свернуть нам шею, они тоже о нас не вспомнят.

Входит гонец.

Гонец

Беги домой, трибун, иль ты погиб!
Плебеями твой сотоварищ схвачен.
Они его по улицам волочат,
Клянясь, что, если только нам пощады
И римлянки не принесут, он будет
Разорван на куски.

Входит второй гонец.

Сициний

Какие вести?

Второй гонец

Счастливые: уводит вольсков Марций —
Добились наши римлянки победы!
Столь радостного дня не видел Рим
И в год, когда Тарквиния изгнали.

Сициний

Ты не ошибся, друг мой? Это правда?

Второй гонец

Такая же, как то, что солнце светит.
Да где ж ты был, что все еще не веришь?
Под арками мостов прилив не мчится
С такою быстротой, с какой к воротам
Спешит народ, воспрявший духом. Слушай!

За сценой звуки труб и гобоев, грохот барабанов, радостные крики.

От флейт, кимвалов, барабанов, труб
И кликов римлян, кажется, вот-вот
Запляшет солнце. Слушай!

Снова крики.

Менений

Весть благая!
Пойду-ка встречу женщин. Больше стоит
Одна Волумния, чем целый город
Патрициев, сенаторов почтенных
И консулов, чем целый мир таких,
Как вы, трибунов. Видно, вы усердно
Молились нынче. Утром я бы не дал
Гроша за десять тысяч ваших глоток. —
Послушай, как ликует Рим!

Крики и музыка.

Сициний
(второму гонцу)
Сперва
Да будешь ты благословен богами
За эту весть, а после благодарность
И от меня прими.

Второй гонец

Что ж, есть причины
У каждого из нас быть благодарным.

Сициний

Далеко ли от города они?

Второй гонец

Почти что у ворот.

Сициний

Пойдем навстречу,
Разделим радость горожан.

Уходят.
   
 СЦЕНА 5
   
Там же. Улица близ городских ворот.
Входят Волумния, Виргилия, Валерия и другие в сопровождении сенаторов, патрициев и народа; они проходят через сцену.

Первый сенатор

Смотрите, вот спасительницы Рима,
Вернувшие нам жизнь! Сзывайте трибы!
Огни, ликуя, зажигайте всюду!
Богов бессмертных славьте! Усыпайте
Дорогу перед женами цветами!
Пусть крик, изгнавший Марция, заглушат
Приветствия в честь матери его,
Чтобы они ей возвратили сына.
Кричите все: «Привет достойным женам!»

Все