1 2 3 4 5 6 7 8 
– Лучше бы не понимали!

2

Когда-то давно, работая психологом в торговом представительстве крупной японской фирмы, Скицин привык вставать рано. Поневоле. Просто там это было священной традицией – всему персоналу явиться раньше начальства и уйти позже. Порой он спал по три-четыре часа в день.
С тех пор, как он занялся частной практикой, Степан мог позволить себе высыпаться. Но иногда словно включалась заложенная двумя годами работы программа, и он вскакивал до зари, начинал торопливо одеваться, готовый ехать на другой конец города, боясь не успеть до приезда господина Казуфуми…
Сегодня он тоже проснулся рано. Полежал, скрестив руки на животе и размышляя о Зарове.
Какая муха его укусила? Вероятно, обиделся на его психологический этюд. Скицин крякнул, поворачиваясь на бок. Честно говоря, он надеялся, что их отношения позволяют подобный уровень взаимной иронии…
Несколько минут Скицин размышлял о том, добрался ли Заров до Бибирева, где он пересаживался с ветки на ветку, могли ли возникнуть какие-то проблемы… С милицией, например. Все-таки незаконное ношение газового оружия.
Он тщательно спланировал все действия в том случае, если Зарова арестовали, или если он ввязался в какую-нибудь потасовку и попал в больницу, или, не приведи Господь… Прекрасно понимая, что подобная перестраховка и «плановое хозяйство» не то что не нужны, а просто заменяются одним телефонным звонком, Скицин все же не мог избавиться от чрезмерной предусмотрительности. Это походило на те маленькие записочки, что он однажды утром, когда Заров ночевал у него, развесил по всей квартире: «Перед уходом перекрой газ», «Видик включается вначале в сеть, потом кнопкой power», «Дверь закрывается тремя оборотами нижнего ключа и двумя – верхнего. Нижний вправо, верхний влево – не перепутай!». Ярослав тогда добросовестно сделал приписку на каждой бумажке «Выполнено!», проставил время и подпись…
Скицин вздохнул. Ничего. Пусть у него каждый день размечен такими незримыми записочками, разветвляющимися и охватывающими все возможные варианты. Пусть даже друзья ехидничают. Пусть ни мама, ни сестра не удосуживаются перекрыть хотя бы газовый вентиль, он все равно не отказывался от небольшой перестраховки.
Минут десять он еще подремал, с удовольствием представляя всякие забавные и красивые сценки, прокручивая их в сознании, удерживая где-то между сном и фантазией. Потом смачно зевнул и поднялся.
Компьютер тихонько гудел в углу. За ночь он скачал по модему свежую электронную почту, тысячи писем людей, спорящих друг с другом о компьютерах, программах, политике, книгах, даже о том, кому и что приснилось за ночь. Скицину очень нравилось подобное общение. Как говорится: «Мужчины словно дети, только игрушки у них дороже…» Степан включил монитор, запустил «редактор», стал пролистывать разбитые на отдельные «конференции» письма. Начал он с любимой «конференции», посвященной фантастике.
Сразу же попалось на глаза письмо Зарова: «Я очень устал».
Скицин хмыкнул. В общем-то для подобных грустных возгласов есть «конференция» под названием «Депрессия». Но Зарова простят. Его книжки многим нравятся. Степан переключился на следующее письмо.
«Я устал».
Вначале он подумал, что Ярослав спьяну продублировал свое душевное откровение. Потом, когда увидел, что письмо с другого адреса, сообразил – Заров решил-таки поехать после него к Озерову…
Еще через минуту он понял, что оба письма написаны с интервалом в три минуты. А скорее даже одновременно – наверное, у Озерова неправильно выставлено на машине время.
Кто-то из других участников «конференции» тоже заметил этот маленький факт и прокомментировал репликой о том, что писатели-фантасты освоили не то телепортацию, не то клонирование.
Скицин потянулся к телефону. Быстро набрал номер, не отрывая взгляда от экрана.
– Простите за ранний звонок, можно пригласить Тимофея…
– Это я, – сонно буркнул Озеров.
– Тима, извини, я о твоем письме в сети…
– Каком еще письме?
– «Я устал».
– Это не я, это Ярик. Или те две бутылки вина, что он выпил.
– Хочешь сказать, что он у тебя?
– Нет. Был весь вечер, потом уехал…
– Тима, Заров вчера у меня был!
– Тебе хорошие сны снятся, – согласился Озеров.
– Бред какой-то… – прошептал Скицин.
– Во-во… – Озеров вздохнул. – Все? Можно я еще посплю?
– Да…
– Добрый ты человек, Степа. – В трубке забибикало.
Скицин бросил трубку на стол, метнулся через комнату, схватил с серванта блокнот. Так, где же телефон той квартиры, что снял Заров? Если номер не записан, значит, и впрямь приснилось… но какой реальный сон!
Номер был. Он набрал номер, забарабанил пальцами по корпусу аппарата. Взяли не сразу, но голос был явно незнакомым. Детский, мальчишеский голос, радостно выпаливший «алло»… словно ребенок был рад ускользнуть от какого-то неприятного разговора.
– Простите, можно пригласить Ярослава?
Подумав, Степан уточнил:
– Зарова.
Ему очень не хотелось разбудить случайно оказавшегося на другом конце провода тезку Зарова.
Но мальчик удивления не проявил. Пауза – и голос писателя:
– Алло?
– Ярослав, как добрался? – словно на автомате спросил Скицин.
– Степан?
– Да. Как ты вчера добрался?
– Нормально.
– А от Тимофея?
Тишина. Потом тихий смех:
– Да, глупо получилось…
– Ярик, я подъеду, надо поговорить…
– Нет! – Резко, однозначно.
– Что происходит? Кто у тебя там?
– Так… один знакомый мальчик.
– Ярослав, мы должны поговорить.
– Хорошо. – Заров внезапно изменил свое решение. – В одиннадцать. Встретимся на Театральной.
– В метро?
– Нет, на площади.

3

Во сне Илья вновь увидел Тьму.
Это был быстрый и привычный переход, когда темнота сменилась мраком. Взгляд – пронизывающий насквозь, холод – вскипающий изнутри.
Но теперь он не боялся.
Тьма теперь была в нем, она жила в душе, все оправдывающая и все позволяющая, часть от части Ильи, родная и близкая, прекрасная и могучая сила, как жаль, что доступная лишь немногим…
– Доволен? – спросила Тьма. Беззлобно, с иронией.
Илья осклабился. Был ли он доволен? Наверное, да. Все было так непривычно и так хорошо.
– То, что ты выжил, хорошо, – шепнула Тьма. – И союз с Посланницей Добра – это правильно.
Карамазов почувствовал растерянность.
Вот уж чего не ожидал, так это одобрения.
– И я ошибаюсь, – призналась Тьма. – Добро стало свободным, оно отринуло догмы…
– Что мне делать? – спросил Илья. – Слишком долго все тянется, город растревожен!
– Работай, – шепнула Тьма. – На их стороне большая сила. Но они раздроблены. Визирь и писатель решили встретиться, но они ненавидят друг друга. Используй эту встречу. Начинай работать… без страхов и сомнений. Как раньше. Побеждай.
– А дальше?
– Дальше – свобода… – Тьма засмеялась, стягиваясь в комок. Илья проводил ее взглядом, точнее, тем, что заменяет взгляд во сне.
Сила тугой пружиной сжалась в груди.
Карамазов открыл глаза.
Сквозь занавешенные окна робко сочился свет. Илья поморщился, отвернулся. Посмотрел на Марию, лежащую рядом.
Она была обнажена. Лежала, скинув одеяло, подтянув коленки к животу, зажав между ними руку…
Илью вновь охватило желание. Словно не было бессонной ночи. Он осторожно скинул одеяло, придирчиво посмотрел на себя. Может быть, и впрямь у него все нормально? И нет причин для страха… и он силен как мужчина…
Руки Карамазова сжались на бедрах Марии. Та открыла глаза, мгновенно выныривая из сна. Под ее взглядом Илья утратил недавнюю уверенность.
– Я…
– Иди ко мне. – Мария бесстыдно потянулась, засмеялась. – Иди, иди, иди…
В этот раз она словно спешила. Все произошло очень быстро, через минуту Илья уже лежал рядом, тяжело дыша, комкая в ладони ее руку.
– Сегодня важный день, – тихо сказала Мария. – Три мишени соберутся вместе, нельзя упустить этот шанс.
– Я знаю.
Мария молчала, поглаживая его по груди. Потом обронила:
– Вчера все прошло хорошо. Теперь я несу его.
– Кого? – не понял Илья.
– Того, кто даст миру Добро и Свободу. Нашего сына.
Карамазов дернулся, присел на кровати.
– Чушь!
Женщина улыбнулась.
– Так и должно было быть. Мы победим, но дальше нас настигло бы искушение. Убить друг друга. Он примирит нас. Он сольет воедино свободу Тьмы и мою Любовь. Даст людям новую правду.
– Я не о том! – Карамазов поискал взглядом одежду. Перегнулся, поднимая с пола рубашку, накинул на плечи. – Как ты можешь знать? Через день?
Его мгновенно настиг испуг, а вдруг и впрямь женщины чувствуют это сразу? И сейчас Мария, почувствовав его незнание, начнет хохотать. Он слишком мало с ними общался, ему никогда не приходилось задумываться о подобных вещах…
– Просто я уже люблю его. – Мария погладила себя по впалому крепкому животу. – Он будет лучше меня и лучше тебя. Он будет совершенством.
Карамазов пожевал губами, придумывая ответ. Так ничего и не смог сказать. Он никогда не представлял себя в роли отца – тем более такого сына. Дети не должны быть умнее и сильнее родителей!
– Где Анна? – спросил он, вставая. – С нами же была…
Мария наморщила лоб, словно вглядываясь внутрь себя.
– Не знаю. Она вышла из гостиницы. Кажется, просто гуляет по улицам.
– Дурочка, – резюмировал Илья. Будь Анна здесь, можно было бы еще немного поваляться в постели.
– Не смей ее ругать, – строго сказала Мария. – Она – моя сестра. Я знаю всю ее жизнь, я жила в ней!
– Ладно, извини. Но нечего ей шастать спозаранку. Москва, знаешь, слезам не верит.
– Это и твоя вина, Илья, – укоризненно заметила Мария. – Но за Анну беспокоиться нечего. С ней – моя любовь.
– Любовь, знаешь ли, вещь хрупкая! – Карамазов, уже собравшийся пойти в душ, остановился. – Полно всяких скотов. Могут и обидеть.
– Тех, кого я люблю, очень рискованно обижать. – В голосе Марии скользнул ледяной ветерок. – Я умею прощать и нести Свет. Но и лишать его я умею!

4

Заров стоял, крутя в руке телефонную трубку.
Черт.
Как глупо получилось!
Заигрался с «высокими технологиями». Забыл, что за каждой бирочкой-адресом сети стоят живые люди. Породил новую легенду… ну, не легенду – тему для шуток. А Скицин с Озеровым будут долго общаться, пытаясь выяснить, кто из них шутник, и наконец придут к единственному выводу.
О том, что писатель Ярослав Заров един в двух лицах.
– Это звонил тот друг, с которым вы вчера пили? – спросил Визитер.
– С ним пил Слава.
– А… – Визитер непроизвольно покосился на дверь ванной комнаты. – Хорошо они выпили. Он кто по профессии?
– Психолог.
Визитер лишь покачал головой. Заров невольно улыбнулся. Слава ушел, сбежал, растворился в безвременье, на мир опускалась Тьма. Зато Ярослав снова мог улыбаться. Он перешел грань между правдой и ложью, между деликатностью и цинизмом, между жалостью и беспощадностью.
С того пика, на который он поднялся, уже не было иной дороги, кроме как вниз. Но пока он стоял на ледяном ветру, и весь мир был у его ног. Крошечные люди, муравьиная суета на улицах далеких городов, тишина и блеклость близкого неба.
Он завоевал право улыбаться.
– Я прокололся, – пояснил Заров. – Вчера вечером я был сразу в двух местах. И даже ухитрился оставить тому документальные свидетельства.
– Теперь вас будут искать? – в разговор вступил Кирилл. Кажется, ему было немного неудобно после спора, прерванного телефонным звонком. Неправильный он все-таки ребенок. Дети не должны комплексовать, оказавшись умнее взрослых. Они должны только гордиться, что мир по-прежнему куда-то движется…
– Мне попытаются помочь. – Заров не удержался и добавил: – Наверное, чтобы не терять удовольствия от новых книг.
– Я не хотел вас обидеть. – Кирилл отвел глаза.
– Ладно, мальчик. Ерунда это все. Давайте думать, как обеспечим мое возвращение от Хайретдинова.
– Это если вы захотите возвращаться, – негромко заметил Визитер.

Сегодня Визирь не собирался заниматься политической трескотней. Он еще поспал после разговора с писателем, как и тот, вероятно. Короткий сон уже не принес никакой информации, но ее и так было достаточно.
Позавтракали они вместе с Шедченко. Полковник временами морщился, поворачиваясь, – вероятно, ребра были ушиблены вчерашним выстрелом. Ничего. Впредь наука. Риск оправдывается лишь в том случае, когда завершается победой.
– Попробуем привлечь к себе Зарова, – небрежно обронил Визирь, когда они стали пить кофе. – Я предложил ему встречу, и он, вероятно, согласится.
Николай отставил чашку. Спросил резко и чуть ли не возмущенно:
– К чему это, Визирь?
– Успокойся, я не собираюсь менять друзей.
Шедченко, похоже, думал о другом. Вскинул глаза на Хайретдинова, потом едко заметил:
– А товарищ Сталин этим не пренебрегал. Но я спрашиваю: зачем нам писатель?
– Еще одна голова лишней не будет.
– Точнее, две головы?
– Одна. Посланник Творчества повесился вчера ночью на водопроводной трубе.
Вот теперь Шедченко растерялся. Отвел взгляд, словно высказал что-то мерзкое о человеке, никак к подобному не причастном. Потом буркнул:
– Совесть заела?
– Может быть. Знаешь, с рефлексирующей интеллигенцией это частенько бывает. – Хайретдинов вздохнул. – Товарищ Сталин, если уж о нем заговорили, сам попадался. Начинаешь Берию к ногтю брать: «Зачем без приказа?» Оказывается, и впрямь… наплевал на дачу, «эмку», подруг, премии. Пустил пулю в лоб или прыгнул в петлю.
Визирь засмеялся было, но тут же оборвал смех, коротко бросил:
– Извини. Что-то я… Да, кстати, пацана они так и не прибили.
Шедченко не стал уточнять. Он выстроил схему быстро, не зная, впрочем, что она не имеет ничего общего с истиной. Писатель оказался куда лучше, чем он полагал. Не способны были ни Посланник Творчества, ни его двойник убить ребенка. И никого они убить не способны.
Потому и повесился Посланник. Понял – на победу надеяться бессмысленно.
– Извини, Рашид. Ты прав. – Шедченко вновь признал его превосходство. И Визирь не стал вдаваться в мотивы Посланника Творчества.
– На столике у окна лежит пара телефонов, принеси любой, – добродушно попросил Визирь. Шедченко повиновался, и Хайретдинов, беря трубку, пояснил: – Госбезопасность ныне не та. И всю сотовую связь проверять не в состоянии. Есть у меня номер, который слушают, есть и другие… Алло? Ярослав Сергеевич?
Николай тоже не старался слушать разговор. Визирь сам сообщит ему все, что сочтет нужным. И он действительно посмотрел на него после короткого диалога, отложив выключенный аппарат.
– Придумал что-то наш литератор, – весело сказал он. – Нашел, видимо, метод обезопаситься!
– Но ты же не собираешься… – прохаживаясь вдоль стены, начал Шедченко.
– Нет, вероятно. Но всякое возможно. Заров просит прислать за ним машину. Государственную, с депутатскими номерами. В центр, он будет ждать на Театральном проезде и Неглинной. И просит приехать тебя.
– Я готов, – просто ответил Шедченко.
– Поведешь сам, – решил Хайретдинов. – Хоть это и против правил. Мне придется поговорить с шофером.
– Он человек дисциплинированный, ты его легко уговоришь.
– Конечно. – Визирь посмотрел в потолок, потом вздохнул. – Кажется, я понял план Зарова. Он не дурак. Попробуем с ним подружиться, Коля.

5

Когда у нее появилась эта мысль, Анна не знала. Не так уж часто она посещала церковь, даже дома. Не в этом ведь вера.
Несколько раз она спрашивала прохожих, но трое из них сами были приезжими, двое ничего не смогли подсказать. Наконец ей указали направление.
К церкви она подошла неуверенно и даже смущенно. Глупо для нее искать утешения в словах священника. Но ведь и он молился отцу своему?
Еще шла заутренняя служба. Анна постояла у входа, глядя на тихую, погруженную в себя толпу. Так много людей, и среди них столько молодых. Это всегда приносило ей покой и безмолвную радость. Мир жаждет добра, мир хочет прощения.
Она купила свечу – самую большую из тех, что продавались. Деньги у нее были, Мария вчера небрежно сунула ей в карман целую кучу – даже считать страшно. У девушки, продававшей свечи, слегка дрогнуло лицо, когда она увидела растрепанную пачку долларов и рублей, потом она быстро опустила глаза.
Анна, не глядя, отделила от пачки не то треть, не то половину, опустила в ящичек – на храм. Что для нее теперь деньги. Помедлила, прежде чем поставить свечу.
Собственно, о чем она хотела молиться? За упокой матери… Анна вздрогнула, как от удара. Почему? Что с ней? Как могла она подумать? Мать жива, жива!
Она с ужасом посмотрела на лик святого, глядящий с иконы. В теплом отсвете лампадки он был укоризненным и печальным.
Во здравие, конечно. Во здравие сестры ее, сестры и госпожи, Марии…
Поднеся свечу к одной из уже горевших, Анна запалила фитилек, поставила свечу. Во здравие…
Свеча погасла. Только что мерцал огонек, начинал таять воск – и вот уже нет ничего, только тонкая струйка дыма.
У Анны похолодело в груди. Мария оставалась там, с Ильей – пусть и раскаявшимся, но убийцей. Чушь, нельзя верить в приметы, а верить в них в храме Божьем – вдвойне преступно…
Она вновь зажгла свечу, на этот раз аккуратно и неторопливо, дождавшись, пока побегут горячие восковые слезы, пока пламя не станет ровным и сильным. Лишь после этого бережно опустила свечу.
С полминуты свеча послушно горела. Потом пламя стало сжиматься. Это не походило на неожиданный порыв воздуха – огонек не дрожал, а именно втягивался внутрь, исчезал, словно пожирая сам себя. Да и ни одна другая свеча из стоявших рядом не погасла.
Все было как во сне. Неторопливо и неизбежно. Далекий голос священника, слабые движения людей, ее руки, упрямо зажегшие свечу в третий раз. Теперь Анна была наготове. Едва лишь пламя вздрогнуло, она обхватила свечу, обнесла ее ковшиком ладоней, коснулась огонька пальцами – не умирай, свети!
И пламя покорилось, продолжило гореть. Вот только касавшиеся его пальцы не ощущали тепла. Холод, ледяной холод, беспощадный, текущий по пальцам, сковывающий мышцы, заставляющий руки опускаться.
– Нет, – шепнула Анна. – Нет!
Пламя темнело, оно уже не было желтым и солнечным. Сиреневая искра на фитиле, черный зрачок, пытавшийся выглянуть из-под ее пальцев…
Руки упали, больше не в силах прикрывать огонь. И тот погас немедленно, с резким хлопком, похожим на вздох рвущейся ткани.
В глазах закружилось, и Анна упала.

Ее вывели на воздух, усадили на скамейку. Двое мужчин и женщина, она смутно видела их сквозь текущие безостановочно слезы. Мужчины почти сразу ушли, убедившись, что она приходит в себя. Мало ли какое горе привело человека в храм. Любому может стать плохо…
Женщина осталась сидеть рядом. Средних лет, в темной одежде, в бесформенном вязаном берете, из-под которого выбивались уже седеющие волосы.
– Лучше вам? – спросила она. Взяла ее за руки.
Анна молча кивнула, вытирая плечом слезы.
– Горе?
Почему-то она кивнула. И тут же устыдилась себя. Не было ведь у нее никакого горя, мир впереди был светел и чист. Только ее глупый характер, слабые нервы…
– Я… я не знаю, – поправилась она. – Нет, наверное. Просто я поставила свечу во здравие…
– Погасла?
Женщина ее понимала. От этого сразу стало легче, но опять пробились слезы.
– Да.
– Это не горе, девочка. Всякое бывает, нельзя из-за этого плакать.
– Три раза погасла! – с мучительным облегчением выдохнула Анна. – Три раза!
– Свечи люди делают. – Женщина оставалась спокойной. – Случай.
Анна кивнула. Она понимала ее правоту, но вот сердце все равно колотилось, частило, и было страшно, нестерпимо страшно.
– Глупая я, – признала Анна. – Вы простите…
– Ничего, ничего. – Женщина все держала ее ладони, грела в руках, смотрела куда-то мимо, печально и безысходно.
– У вас горе? – теперь спросила Анна.
Женщина кивнула, сказала просто:
– Сестра умерла. Убили. Ехала в гости, но вот… не довелось.
В ее голосе не было ни ненависти, ни злобы. Наверное, они были вначале, но вот уже исчезли, растворились. Осталась лишь виноватая тоска.
– Позвонили вчера, мы-то уже встречать собирались. Нашла деньги, прилетела…
Что тут говорить, Анна не знала. Ей и с родными ушедших больных было говорить мучительно трудно, это старались брать на себя другие врачи. Но женщина не ждала сочувствия, продолжала:
– Это горе, девочка. А свеча… Свеча – это случай.
Она не рисовалась, конечно, своей бедой. Но Анна все же возразила:
– Случай – он тоже в руке Божьей.
Женщина пожала плечами.
– Есть ли у Бога время за каждой свечой приглядывать? Когда он и за людьми-то не успевает.
– Простите, – шепнула Анна. – Мне очень жаль, правда.
Женщина молча кивнула, принимая ее слова.
– Я пойду, – сказала Анна. – А вы в храм возвращайтесь, там легче будет.
– Разве в этом дело – где легче?
Она снова не нашла, что ответить. Она была лишь глупой, запутавшейся девчонкой, старательным, но бесталанным врачом, человеком, который не может даже принять выпавшее ему счастье.
– Пожалуйста, положите на храм. – Анна выгребла из кармана остатки денег, протянула женщине.
Та удивленно посмотрела на нее.
– А не пожалеешь? Тут ведь много.
– Знаю. Не пожалею.
Женщина взяла деньги, покачала головой.
– Я положу. Но впредь так не делай, хорошо? Люди разные бывают.
– Вы хорошая, я же вижу!
– Ну и что? Хорошая-плохая, ничего это не значит. Слова. Ты мне столько денег даешь, сколько я за год не зарабатываю.
– Возьмите себе! – радостно сказала Анна. – У вас горе, вам пригодится!
Женщина впервые улыбнулась, горько, но с ласковой благодарностью.
– Нет, не надо. С горем каждый воюет сам. Пока сил хватает. А они у меня еще есть.
Она наклонилась к Анне, коснулась губами лба.
– Счастья тебе, девочка. Не бойся ничего.
– Разве так бывает?
– Нет. Но ты все равно не бойся.

6

Завтрак им принесли в номер. Карамазов не отказался бы и от того, чтобы спуститься с Марией в ресторан – это, наверное, упоительное чувство. Сидеть рядом с красивой женщиной, рядом со своей женщиной, ловить чужие взгляды, направленные на Марию. Но той, похоже, сейчас претило людское внимание.
Ничего. Он еще успеет узнать это ощущение. И не только с Марией. Впереди была беспредельная свобода. Они победят, обязательно. Ему будет принадлежать любая женщина, которую он захочет. А может быть – в груди сладко заныло, – и любая девочка. Ведь мир примет его свободу и доброту Марии…
И никто не посмеет над ним смеяться!
– Мне надо сделать один звонок, – сказал Илья, подходя к телефону. Это утро было словно соткано из звонков, переговоров, интриг Посланников, но он не задумывался об этом.
– Кому? – поинтересовалась Мария.
– Диспетчеру. – Илья усмехнулся.
Женщина поняла. Ледяным тоном спросила:
– Ты собираешься продолжать прежнюю работу?
– Вряд ли это необходимо. Но уведомить об отказе я должен, это профессиональная этика.
– Как хочешь. – Мария все же казалась недовольной. Смотрела в окно, хмурилась, потом обронила: – И где эта девчонка?
В ее голосе было куда больше раздражения, чем полчаса назад у Ильи. Но он не стал иронизировать. Набрал номер, дождался шамкающего стариковского «алло».
– Доброе утро, Роман Эмильевич, – сказал Карамазов. – Это Георгий.
– Здравствуй, здравствуй, – пробормотал старик на том конце провода. – Сантехник, что ли?
Пенсионер, подрабатывающий себе на хлеб и дешевую «бормотуху» работой на контактном телефоне, вряд ли догадывался о настоящем занятии одного из своих клиентов. В общем-то так оно всегда и делалось.
– Сантехник, – сказал Илья, ухмыляясь.
– Сейчас, сейчас. – Голос старика стал менее любезным. Сантехника, пусть и самого крутого, он не числил среди клиентов, достойных особого уважения. – Дай штаны застегну, из туалета вытащил.
Карамазов искренне веселился.
– У меня все записано, звонили тебе, сейчас…
Илья насторожился. В общем-то он не ожидал заказа. Слишком мало времени прошло с двух последних акций. Ни Романов, ни второй постоянный посредник, чье имя ему пока не удалось узнать, так часто его не беспокоили.
Остальные связывались с ним иными путями.
– Вот. Есть тебе заказ. – Старик шуршал бумажками. – Большой заказ… От Николая.
Романов…
– Установить пять ванн, отечественных, с гидромассажем, – важно прочитал дед. – Слышь, а разве бывают такие?
– Бывают, – щурясь, сказал Илья. – Но очень редко.
Ванны означали ликвидацию. Отечественные – легкость клиентов. Гидромассаж – оплату выше стандартного тарифа.
Черт возьми, и отказываться-то жалко!
– Давно звонили? – спросил он.
– Три дня назад. – Старик опять завозился у телефона. – Э, да я напутал. Тут написано – пять пар ванн, отечественных, с гидро…
Парные мишени? Десять клиентов? Причем именно пятью два, а не просто десять? Илья почувствовал восторг. Надо же, какие совпадения случаются! Значит, Романов, заказавший убийство Посланников двум лохам, пытался всучить этот заказ и ему! Какие странные пересечения творит судьба!
– И номер записан, – закончил старик. – Этого… пейджера…
Обычно Карамазову оставляли номер пейджера лишь после подтверждения заказа. Он связывался и называл номер, по которому его могли найти в течение получаса. Но сейчас заказчик явно спешил.
– Диктуйте, Роман Эмильевич.
Старик послушно назвал номер. Потом полюбопытствовал:
– Может, и у меня заказ возьмешь, а? Бачок прохудился, течет второй месяц. Ни смыть, ни поссать как следует… Бачок советский.
Илья затрясся в приступе хохота. Ну да? Бачок течет? Акция предупреждения, уничтожение машины или квартиры клиента, выстрел под ноги, угроза киднеппинга…
– Нет, старик. Не буду я тебе бачок чинить. Не специалист. Да и не расплатишься ты вовек, я беру дорого.
– Как знаешь, – с легкой обидой отозвался Роман Эмильевич. – Потерплю.
Он сухо попрощался и повесил трубку. Карамазов посмотрел на Марию. Та сидела, намазывала джем на булочку, всем своим видом демонстрируя презрение к разговору.
– Ты знаешь, подруга… – Илья подошел к ней, опустил руку на плечо. – Похоже, три дня назад мне заказали убить пять пар Посланников…
Посланница Добра подняла голову.
– Только пять? – Она нашла более мелкий повод для удивления, чем сам факт заказа. – Да, ты еще не проявился… Кто?
– Сама подумай. У кого хватило бы денег и связей?
– Визирь.
Карамазов кивнул, присел рядом со столиком.
– Если бы чуть раньше, – вздохнул он. – Совсем чуть-чуть! Я мог бы добиться встречи…
– Вряд ли.
– Приблизиться…
– Он узнал бы твое лицо. Почувствовал, что ты – один из нас.
– Такой шанс!
– Илья. – Мария взяла его за голову, потрясла – так хозяин ласкает дурашливую, но верную собаку. Карамазову такая нежность не понравилась. – Вся жизнь состоит из утраченных шансов, понимаешь? Поздно переживать!
– Все равно жаль, – упрямо сказал Илья.
– Визирь сегодня встречается с Заровым. – Мария сложила руки на коленях, натянула короткое платьице подальше на ноги, замерла. Так она походила на прилежную и скромную старшеклассницу… Играет, играет с ним… Карамазов сделал вид, что ему все равно. – Они будут обсуждать альянс. Постараются вдвоем с Шедченко убедить писателя в своей правоте. Непременно станут пить. Это тоже вполне приличный шанс.
– Знаю! – Илья почувствовал раздражение. Он сам хотел все это сказать. Неужели Мария всерьез считает свои способности большими, чем у него? – Но охрана на даче останется.
– Неужели ты не справишься? – Казалось, женщина искренне удивилась. – С тобой наша общая Сила!
Карамазов помолчал. Конечно, не воинскую часть собрался штурмовать. Пять-шесть охранников, возможно, пара собак. Последнее даже хуже.
– Кстати, там наверняка есть несколько обученных псин, – будто читая его мысли, заметила Мария.
– Ты так говоришь, словно это наше преимущество!
– Конечно. Я буду с тобой – по крайней мере до внешней ограды. Животные чувствуют мою любовь. Они станут служить Добру.
– Веселенькая вещь – твоя Любовь, – прошептал Карамазов, глядя ей в глаза. – Очень действенная… Но мне это нравится.

7

Скицин купил банку светлого «Холстена» и теперь мог ожидать Зарова с некоторым комфортом. Не самый лучший напиток в холодный осенний день, но Степан считал, что пиво хорошо при любой погоде.
Внешность его всегда внушала приезжим робкое доверие. У него трижды спрашивали дорогу, и он с удовольствием объяснял. Даже помог какой-то девушке найти церковь.
Заров, конечно же, опоздал. Это было его манерой, и Скицин уже подумывал о втором пиве, когда увидел писателя.

– Кирилл, ты помнишь свои стихи наизусть? – спросил Ярослав, когда они выбрались из метрополитена. Он остановился у ларька купить сигарет, а мальчишки терпеливо ждали.
– Некоторые. – Кирилл как-то сразу помрачнел. – Это такая месть, да?
– Нет. Прочитай что-нибудь на дорожку.
Мальчик бледнел так стремительно, что Заров шагнул к нему, готовый подхватить. Но Кирилл лишь отступил, прислоняясь к стене, прошептал:
– Вам хочется знать, что же есть во мне?
– Да.
– Аркадий Львович… он тоже просил. Перед тем, как его убили…
– Меня не убьют. – По спине холодок прошел, но Ярослав заставил себя улыбнуться. – Я покрепче Визарда. Правда.
Кирилл смотрел на него испытующе и тоскливо. Визитер выступил вперед, заслоняя прототипа, и сердито сказал:
– Не будет он ничего читать!
Но Кирилл отстранил его.
– Я чуть-чуть. Ладно?
– Валяй. – Заров закурил. Всегда смешно смотреть, как дети читают свои стихи или рассказы. Им ведь кажется, что все слова – единственно правильные, что они принесли в мир что-то небывалое, новое. Свое. Дети – они глупые.

Для чего я? Ведь не зря?
Надо сделать очень много.
Ждет меня моя дорога,
И чернила, и моря,
Очень важные слова,
Маяки и повороты.
Не распахнуты ворота,
Не открыты острова.
Кирилл очень странно читал стихи. Неправильно. Словно просто говорил. Порой на мгновение у него появлялась интонация актера, наверное, кто-то искренне позаботился научить мальчика художественной декламации. Но через секунду он снова срывался… и продолжал говорить.

Не исписана тетрадь.
А вопрос живет в ответе:
Десять лет на белом свете!
Ладно. Надо начинать.
Заров смотрел на Кирилла, мял в руке окурок.
– Я это давно написал, – зачем-то уточнил мальчик.
– В десять лет?
– Угу. Я больше не пишу стихов. Уже год, наверное.
Ярослав улыбнулся.
– Ну и что? А я уже лет пять во сне не летаю. Но летал когда-то. Я точно помню.

Заров был не один. Рядом с ним шли два мальчика лет двенадцати, безупречно похожих друг на друга.
Скицин даже крякнул, представив себе некий московский съезд близнецов, для участия в котором Ярослав и приехал. Вместе с тщательно скрываемым собственным братом. Гениально. Прекрасное объяснение его работоспособности, например. Пишут вдвоем, а по издательствам ходит лишь Ярослав. Или нет, пишет один, а другой продает рукописи…
Степан пошел навстречу, с сожалением отбрасывая только что придуманную версию. Всякое бывает. Но невозможно представить, будто один из близнецов начисто лишен честолюбия, в то время как второй от его недостатка ничуть не страдает.
– Привет! – Заров протянул руку. Поколебался, потом добавил: – Давно не виделись.
– Со вчерашнего вечера? – искренне надеясь на подтверждение, спросил Скицин.
Заров покачал головой.
– Ты же прекрасно понимаешь, вчера я у тебя не появлялся.
Мальчишки стояли чуть в стороне, наблюдая за ними. Скицин нерешительно кивнул на них:
– Кто это?
– Просто дети. Степан, про вчерашний день – забудь. Мы с тобой не встречались.
– Что происходит, а? – Скицин подошел к нему вплотную. – Ярик, что случилось?
– Ничего. Осень. – Заров оглянулся. – Степа, когда у вас зима-то наступит?
– Скоро. – Скицин непроизвольно посмотрел по сторонам. Брызги воды из-под колес машин, серое полотно туч, спешащие люди под зонтиками или с надетыми капюшонами.
– Хорошо бы. – Заров покосился на пустую банку в его руке. – Может, еще как-нибудь посидим за пивком.
– Ты спешишь? – Скицин не нашел лучшего вопроса.
– Да, пожалуй. Сейчас еще кое-кто подойдет… Вот, кажется, пора.
Двое людей, выбравшихся из остановившейся «девятки», были Скицину чуть-чуть знакомы. Словно он их где-то мельком видел.
– Это из «Барельефа», – сообщил Заров, помахав озиравшимся мужчинам. У одного на шее болталась фотокамера, довольно громоздкая, профессиональная. – Я сегодня говорил с редактором, очень здорово, что и в воскресенье кое-кто работает.
– Ты что, собрался на улице вести деловые переговоры? Ярик, у нас так не делают…
– У нас тоже.
Журналисты подошли, без особого энтузиазма поздоровались. Похоже, им не слишком хотелось болтаться под дождем. Ярослав дружелюбно кивнул.
– Сейчас подъедут…
Скицин ничего не мог понять. Еще кого-то ждут?
– Ярослав, ты влип в какую-то историю?
– Да.
– Тебе…
– Нет. Бывают ситуации, когда помощь не нужна, веришь?
– А это такая?
– Именно.
– Ярик, кто у меня вчера был?
Заров улыбнулся.
– Визитер.
Он явно не врал. Просто не считал нужным. Скицин понимал, однако, что нормального объяснения ему не дождаться.
Хотя бы потому, что рядом с «жигуленком» остановилась еще одна машина, черная «волга». Такие до сих пор предпочитали некоторые депутаты. Словно отгораживались от лимузинов «новых русских» старым символом власти.
– Пока, Степа. – Заров слегка толкнул его в бок.
– Слушай, ты мне что-нибудь объяснишь? Потом? – с отчаянием спросил Скицин.
– Может быть, – без всякой уверенности ответил Заров. Кивнул журналистам, и тот, что был с камерой, стал снимать футляр, бережно прикрывая аппарат от дождя.
Проходя мимо мальчишек, Ярослав потрепал одного по плечу. Только одного, причем Скицину показалось, что писатель мгновение сравнивал их, выбирая того, с кем хотел попрощаться.
Из «волги» выбрался водитель. Грузный, немолодой мужчина с какой-то внутренней строгостью, напоминающей о военных. Закурил, стоя на тротуаре, не закрывая дверцы. С усмешкой посмотрел на журналистов, окинул безразличным взглядом Скицина, потом уставился на пацанов.
Это походило на встречу старых-престарых врагов, даже не врагов – солдат вражеских армий, испытывающих к противникам профессиональное уважение, но не строящих никаких иллюзий о возможности симпатии. И в этой встрече участвовало три стороны – водитель, писатель и двое мальчишек.
Заров поздоровался с мужчиной, они обменялись парой слов, потом писатель обернулся. Глядя не на Скицина и не на детей, с которыми пришел, – в объектив камеры. Журналист дважды лениво щелкнул, потом еще раз, когда писатель садился в машину.
«Волга» тронулась.
Скицин подумал, что это мог бы быть замечательный и совершенно сюрреалистический сон. Ему часто снились долгие, красочные, интересные сны, порой он записывал их, порой просто пересказывал друзьям – словно обрывки кинофильмов.
Но ни в одном сне дождь не лил ему за шиворот.
– Вот позер, – сплевывая, сказал журналист с камерой. Покосился на Скицина.
– Простите, что вы сказали?
– Позер ваш знакомый, говорю! Он и впрямь хорошо пишет?
– Ничего так, симпатичненько, – быстро сказал Скицин. – А в чем проблемы?
– Считает, что это очень забавный сюжет – писатель-фантаст, которого политик нанимает. Для подготовки предвыборной программы. – Фоторепортер усмехнулся. – Может, и забавно, не спорю. Но вряд ли политик будет доволен, если материал появится. Обломил он себе теплое местечко!
– Хватит трепаться, – обрезал второй журналист, косясь на Скицина. Кивнул, то ли прощаясь, то ли просто стряхивая с капюшона воду, и они пошли к своей машине.
Степан не стал ничего уточнять. Из этих больше слова не выжмешь, и так разболтались. Может быть, удастся в редакции что-нибудь уточнить, он там многих знал. Лучше сейчас пацанов порасспрашивать, мороженого им купить, голос поласковее сделать…
Но близнецы уже исчезли. Ушли тихонько, пока Скицин говорил с журналистами. Степан даже руками всплеснул от досады.
Блин, что же происходит?

8

В машине было тепло. Ярослав сел на заднее сиденье, словно отгораживаясь от Шедченко спинкой кресла, расстегнул мокрую куртку. Полковник, несомненно, увидел в зеркало кобуру под мышкой, но ничего не сказал. Они свернули на Рождественку, потом на Кузнецкий мост. Шедченко, похоже, хотел убедиться, что за ними нет «хвоста».
Заров молчал. Не ему начинать этот диалог.
– Почему вы просили приехать именно меня? – наконец спросил полковник.
– Вы мне достаточно симпатичны.
Николай поморщился, как бы показывая свое отношение к этой симпатии.
– К тому же мы с вами оба неудачники. Наши Визитеры предпочли борьбе самоубийство.
– Тот, кто приходил ко мне, погиб в бою, – отрезал полковник.
– Да бросьте, Шедченко. Он лишь выбрал другой способ. Более достойный. До его гибели вы не могли поднять руку на женщину. Да и после вам было нелегко.
Николай не стал спорить. Поинтересовался:
– Откуда были те журналисты?
– Поняли?
– Конечно. Откуда они?
– Из Москвы. – Заров усмехнулся.
– Понятно. В общем-то зря вы старались, Рашид не собирается вас убивать.
– До тех пор, пока надеется на союз.
– Да сдались вы ему! Зачем лишние жертвы, сами подумайте!
– Я же еду с вами. Значит, доверяю. А маленькое прикрытие никогда не повредит.
– Вот уж не думал, что буду слушать лекцию о тактике от писателя, – беззлобно буркнул Шедченко. – Ребятишки куда пошли?
– Не имею ни малейшего понятия. Для их же блага.
Николай тихо засмеялся.
– Слушайте, Ярослав, вы не Штирлицем себя вообразили? Ожидаете допросов и пыток?
– А почему бы и нет?
Они притормозили перед светофором, Шедченко обернулся, мгновение смотрел ему в глаза. Кивнул.
– Действительно, почему бы и нет? Прав, писатель.
– Тогда уж зовите меня литератором. Мне гораздо больше нравится это слово.
Шедченко хмыкнул, машина вновь тронулась.
– Нам с полчаса ехать, – сообщил полковник. – Вы курите, если хочется.
Заров достал сигареты, затянулся, чуть опустив стекло. Мокрый ветер ударил в лицо.
– Шедченко, когда вы были маленьким, любили сидеть у открытого окна в машине? Чтобы ветер заставлял щуриться и вдыхать его приходилось тяжело, как воду?
– Мне в детстве редко приходилось ездить на машине. – Николай помолчал, потом кивнул. – Но в общем-то да. Любил.
– А я и сейчас люблю, – задумчиво сказал Ярослав.
Они выехали за кольцевую, когда полковник снова заговорил с ним:
– Чего хотел ваш Визитер?
– Только самого хорошего, – мгновенно ответил писатель. – Счастья, радости и всеобщего благоденствия. Смешно?
– Нет, не очень. Получается, что все Визитеры – прекрасные и добрые люди.
– Ну а чего вы ожидали? Что кто-то из них заявит: «Я сволочь, психопат, готовый утопить мир в крови»? Опасность не в том, чего они хотят. Опасность лишь в методах, которыми собираются добиться счастья.
– Благими намерениями…
– Наоборот, полковник. Дурными методами выложена дорога в рай. Вот в чем беда. Меня не пугает мысль, что вместо сотни самодовольных и зажравшихся политиков власть возьмет один жесткий и циничный диктатор. Вряд ли от этого на Земле станет больше горя. Но кто сейчас поступится своим куском пирога?
– Думаете, Хайретдинов ничего не добьется?
– Добьется, но вот как? Твоими методами, Николай? Танки и пули?
– Очевидно, – неожиданно согласился Шедченко. – Но без этого никогда не обходилось. Дружина с мечами, рыцари в броне, войско с пищалями – всегда что-то стояло за властью.
– Хорошо, что вы говорите «за».
– Шанс стоять впереди я уже упустил.
Писатель кивнул, достал сигареты.
– Закуришь?
Шедченко протянул руку, взял сигарету, раскурил от электрической зажигалки, протянул ее назад. Неохотно сказал:
– Лучше бы мы не встретились. Никогда. Не пришли бы эти… голые благодетели.
– Это от нас не зависело.
– Уверен, литератор? – Шедченко ухмыльнулся. – Я вот – нет. Мы хотели перемен. Мы мечтали о них. Знали, что нет в нас силы, но не хотели в этом признаться. Да мы же сами их позвали! Уже давным-давно, тыкаясь мордой в грязь и улыбаясь подлецам, сжимая покрепче зубы, шептали: придите! Придите, Сила и Власть, Знание и Доброта! Молили о той красоте, что мир спасет, которую ты, литератор, нам подаришь! Мечтали о третьем пути, о новой правде, которую невинный ребенок принесет в мир! Хотели мы их, хотели! И получили!
– Посланника Тьмы мы тоже звали, – сказал писатель. Шедченко покосился на него, но Заров не издевался. – Чтобы было кого ненавидеть. Молодец, полковник. Только что говорить об этом? Поздно.
– Теперь нам осталось выбирать меньшее зло.

9

Семен зашел в кабинет, когда Визирь заканчивал телефонный разговор. Замер в сторонке. Посланник Власти не обращал на него внимания – тот, на кого он, пусть даже случайно, обрушил пресс Силы, уже никогда не предаст.
– Остальная сумма? – спросил он. Выслушал виноватые объяснения человека, занимавшего в «Волжском мазуте» скромный пост консультанта по транспортным вопросам. – Ладно, не твоя вина… – Хайретдинов смотрел взглядом, не предвещающим ничего хорошего виновникам задержки. Проклятие! Ему приходилось разбираться с недоработками прототипа. Не слишком тяжелыми, но разве этим сейчас стоит заниматься? Но деньги будут нужны. Он собирается прийти в Кремль законным путем, а на этой дороге всегда высокие сборы. – Я позабочусь, больше ситуация не повторится.
Он положил трубку. Добрецова придется менять. Это процесс не быстрый, но Ким Родионович уже слегка напуган и стремится вновь завоевать доверие. Теперь он будет переправлять деньги за незаконные реэкспортные операции своевременно. Надеясь на прощение… дурак.
Власть не прощает тех, кто хоть раз попробовал ее обмануть.
– Что, Семен?
– Шедченко вернулся.
– Один?
– Нет, с каким-то мужчиной.
– Так пусть заходят, – сердито бросил Визирь. – Да, Семен, усильте охрану территории.
Семен насторожился.
– Есть серьезные основания полагать… – Визирь решил быть откровенным. – Что сегодня произойдет попытка террористического акта.
Охранник явно пытался соотнести смысл фразы и спокойный тон Хайретдинова. Вывод он сделал неправильный.
– Рашид Гулямович, на чем сосредоточить особое внимание?
– Семен… – Визирь укоризненно покачал головой. – Мне не нужен политический капитал, нажитый на фальшивых покушениях. Рано или поздно он отзывается презрением… Я действительно полагаю, что на меня готовят покушение.
– Связаться с отделом охраны парламента? Нас только шестеро, Рашид Гулямович!
– Нападать будет одиночка. Правда, очень талантливый одиночка. Не стоит отпугивать его толпой омоновцев, иначе он просто затаится и повторит попытку. Лучше покончить с ним раз и навсегда.
Семен неуверенно кивнул.
– Вы справитесь?
– С одиночкой – справимся.
– Это профессионал. Наемный киллер высокого класса.
– Машину обстреливал он?
– Да.
Семен не стал больше ничего уточнять, а Визирь предпочел не вдаваться в подробности. В общем-то он даже не был до конца уверен в своем прогнозе. Но сегодняшняя встреча была таким удобным шансом для Посланника Тьмы, что тот не захочет его упускать.
Главное – покончить с киллером. Покушение в любом случае, даже при неудаче, нанесет непоправимый вред – привлечет к нему внимание спецслужб и журналистов. Не так уж часто депутатов преследуют столь целеустремленно и энергично. Непременно поползут версии о его причастности к мафиозным разборкам, КНБ усилит контроль, начнет раскручивать Шедченко – что делает украинский военный в окружении русского политика? Всплывет факт выдачи Николаю оружия, кто-нибудь привяжет его личность к событиям на выставке.
И станет чертовски трудно закончить игру с оставшимися конкурентами…
Шедченко вошел в кабинет уверенно, даже не постучав. Очевидно, демонстрируя писателю их дружеские отношения. Визирь шагнул навстречу.
Лицо Зарова было ему прекрасно знакомо. Но в реальности оно оказалось неожиданно мятым, усталым. Темные круги под глазами, заметное брюшко, забрызганные грязью джинсы, обвислый свитер. Не следишь за собой, не следишь… А ведь порой Посланник Творчества бывал и стройным, щеголеватым красавцем, меч в руках держал не хуже Посланника Силы, а уж язык был подвешен… толпы поднимал и бросал на смерть.
– Рад вас видеть, Ярослав. – Он протянул руку, и Заров ответил рукопожатием. Хороший знак. Он может сам этого не сознавать, но ему страшно и одиноко. Он хочет сильных союзников, защиты, уверенности, похвалы. – Прежде всего – подтверждаю все свои гарантии. Вы можете в любой момент покинуть нас. Вас отвезут в любую точку города, не причиняя ни малейшего вреда.
– Откуда такой гуманизм, Визирь?
– Правила игры, Ярослав.
– Всегда считал политику игрой без правил.
– Я не политик. – Визирь посмотрел ему в глаза, сказал, повышая тон, щупая его душу: – Я – Власть.
Никакой реакции. Насмешка в глазах. Усталость и насмешка. Его не согнуть, как отставного лейтенанта.
Прототип все-таки. Тем более – Прототип Творчества. Он всегда ненавидел Власть, если не нес ее сам. В этом он был ближе всего к Посланнику Тьмы, пускай и дрался с ним яростнее всех. Их различие пролегало на тонкой грани морали, которую легко почувствовать, но невозможно определить.
– Вы молодец, – почти искренне сказал Визирь. – Держитесь, признаете ошибки, способны искать компромиссы… – Ему пришлось мгновенно поправиться: – Пока они не идут вразрез с совестью.
Визирь прошел к столу, достал коньяк.
– Будете?
Писатель кивнул.
Посланник Власти аккуратно и понемногу наполнил три бокала. Писатель выпил первым – то ли был предельно доверчив, то ли понимал, нет нужды Хайретдинову травить его в собственном кабинете. Пока нет.
– Будем на «ты»?
– Как угодно.
Визирь жестом пригласил его и Шедченко к камину. Там уже стояли три кресла, маленький столик. Коньяк он захватил с собой, все остальное было приготовлено заранее. Писатель сел, вытянув к огню ноги в грязных ботинках. Засмеялся:
– Огонь в камине, хороший коньяк, мелко нарезанный лимончик… Беседа с умными людьми… Такая душевная атмосфера. Не хочется уходить.
– А это и не обязательно. – Визирь плеснул еще коньяка. – Но если вы боитесь разнежиться в тепле, утратить бдительность, так пойдемте общаться в сад. Там холодно, грязно, дождь накрапывает.
– Нет, зачем же? – Писатель крутил в руках бокал, глядел в огонь. – Начинайте. Расскажите мне, чего вы хотите от мира. И почему я должен быть с вами.
– Долгий выйдет рассказ.
– А мы разве торопимся?

10

У них еще оставались деньги. Немного – тысяч десять у Виза, тысяч тридцать у Кирилла, – но пока их это не беспокоило. Они взяли по здоровенному гамбургеру в киоске у метро «Краснопресненская» и по стакану горячего кофе. Почему-то не оказалось сахара, но было так холодно, что кофе все равно казался вкусным. Потом Виз догадался купить батончик «марса», и они честно разломили его напополам.
– Может, сходим в зоопарк? – то ли всерьез, то ли нет предложил Визитер.
– Зачем?
– Надо же где-то поболтаться, пока все прояснится.
Кирилл дожевывал шоколадку, размышляя. На улице было неуютно и опасно. Какой-нибудь милиционер мог вспомнить его фотографию. В метро – тот же риск, да и не хотелось лезть под землю. Наверное, это теперь навсегда.
Страх перед узкими переходами, потоком людей, где так легко почувствовать себя в безопасности и так просто убедиться, что это ошибка. Страх перед выстрелами, мечущимися между стен, перед искаженными ужасом, безумными лицами. Визитера, когда они спасались бегством, едва не затоптали – Аркадий Львович буквально выхватил его из толпы, прижал к стене, дал отдышаться.
– Пойдем, – согласился Кирилл.
Плата за вход была символической. Пятьсот рублей за ребенка. И людей было много, несмотря на погоду. Жаль только, что многих зверей уже перевели в закрытые помещения на зиму. Мальчики постояли у вольера с медведями недолго, было что-то неприятное в этих зверях… обманчивая покорность и затаенная свирепость. Как в людях, наверное.
И все-таки это было здорово. Человек не зря придумал зоопарки. Может быть, цирки придумал зря – Кирилл никогда не понимал этого искусства, ему становилось грустно от напряженных улыбок гимнастов и натужной веселости клоунов, а при виде знаменитого дрессировщика с вымуштрованными кошечками его брала злость. Глупо устраивать представления, где все зрители считают своим долгом смеяться. Зоопарки – честнее. Решетка – как граница.
Мы – не звери.
Звери – не мы.
– Давай волков посмотрим, – предложил Виз.
Но вначале они потолкались у вольера с тиграми. Те дремали в каменном гроте, им явно не хотелось выбираться под дождь. Лишь временами один из зверей поднимал веки, окидывал людей за оградой хищными желтыми глазами и продолжал дремать. Он не собирался признавать плен. Его поймали, его отгородили от добычи, но он оставался зверем, честным и безжалостным убийцей. Попрошайничать – удел медведей, обезьян и людей.
Тигр всегда оставался тигром.
Кирилл хотел посмотреть, сколько зверей в вольере и сколько им лет, но таблички нигде не нашел. Наверное, снял какой-нибудь коллекционер. Кирилл знал одного такого собирателя – у того вся комната была увешана жестяными, пластиковыми, деревянными табличками: «Работает лазер!», «Осторожно, мины!», «Экстрасенс международной категории»… Может быть, и табличке «Амурские тигры» нашлось место.
Они двинулись дальше. Взяли по мороженому. У Виза деньги кончились, расплачивался Кирилл. Было около двух, значит, писатель уже у Хайретдинова. Кирилл надеялся, что они договорятся.
Это было бы здорово – получить такого союзника. Хотя бы на время избавиться от страха. Политиков всегда охраняют, а Хайретдинов еще и бизнесмен. У него, конечно, куча телохранителей. Здоровые, крепкие парни с автоматами, скупо улыбающиеся – как в американских фильмах, и всегда побеждающие врагов. Ни его, ни Виза такие не обидят. Живет Хайретдинов где-то за городом, вокруг дома, конечно, большой сад. Там даже дождь идет по-другому. Может быть, есть собака, свирепая, боевая. Кирилл очень любил собак и не понимал, как можно их бояться. Даже питбулей – не виноваты же они, что такие уродливые.
Идущих следом подростков он заметил не сразу. Как-то отложилось в голове, что бояться надо лишь одного человека – парня с глазами цвета осеннего неба.
А это были их ровесники, ну, чуть постарше. Трое, расхлябанные, в изодранных «для красоты» джинсах. Их так и хотелось назвать шпаной… про себя, конечно. Они тоже были хищниками, пусть и не такого калибра, как тигры. Трое подрастающих шакалов, уже пробующих зубы.
– Виз, – шепнул Кирилл. Визитер обернулся, потом глянул на него. В глазах мелькнул испуг – отражение того страха, что коснулся Кирилла. Парни ускорили шаг. Может быть, они и не собирались вначале приставать к ним. Но теперь заметили страх, и мальчишки-близнецы превратились в добычу. Легкую добычу – слишком чистенький и интеллигентный вид был у них.
Как назло, рядом никого не было. Они шли между пустыми птичьими вольерами, огромными, с каменными горками внутри, надежно отгородившими их от посетителей.
– Эй! – крикнул один из подростков. – Стойте!
Другой быстро, воровато оглянулся, проверяя, не идет ли кто следом.
Бежать они не стали – это уже было поздно. Только разожгло бы азарт в шакалах.
Говорят, когда жертва пытается спастись бегством, ее плоть пьянит хищника.
– Деньги, и проваливайте, – быстро сказал тот паренек, что велел им остановиться. – Быстро.
Он даже не угрожал, просто отдавал команды. И никакой ненависти к ним не испытывал. Так, подвернулись два чистеньких и хрупких пацанчика. На пиво и сигареты хватит. Почему бы не воспользоваться?
– У нас нету. – Виз демонстративно вывернул карманы. – Вот.
Сторублевая монетка упала в грязь. Парень нагнулся, подобрал, бережно обтер.
– Не швыряйся, сопля. Ты, быстро!
Кажется, все трое уже поняли, что сопротивления не будет. Расслабились. Один скалился, ему происходящее явно нравилось. Он был не прочь и подраться… точнее – избить близнецов.
Кирилл отступил на шаг.
– Не дури, а то домой без штанов придешь, – сказал подросток. Он по-прежнему оставался миролюбивым. Даже добродушнее стал. Пиво они все-таки выпьют…
– Ребята! – сказал Визитер, запуская руку под куртку. Потянул ее обратно. Кирилл уже знал, что увидит.
Подростки замерли, глядя на револьвер.
– Если я хоть раз чихну от твоей пшикалки… – сказал вожак, делая шаг вперед. – Я тебе яйца вырву и в ноздри засуну…
Он не успел закончить лекцию по хирургии. Визитер выстрелил.
Расстояние между ними было метра два. Кириллу показалось, что пороховой выхлоп мазнул парня по лицу. Вряд ли тому даже ресницы опалило, но вот та каша, что Визард напихал в патроны, сработала.
Самым странным оказалось то, как это выглядело со стороны. Лицо подростка вдруг расслабилось, расплылось, стало мягким, добрым, красивым. Он шатнулся, словно тело стало ватным, и завалился на спину.
Неужели нужен выстрел, чтобы увидеть, каким должен был быть человек?
Они бросились бежать одновременно, Кирилл с Визитером и те двое. Конечно же, они подумали, что их вожака убили. Слезогонка такого эффекта не дает.
Метров через двести Кирилл остановился, перевел дыхание. Никто за ними не гнался. Взрослые не обращали внимания на суетящихся пацанов.
– Кайф! – Виз захохотал. – Как они!
– Милицию приведут, – испуганно сказал Кирилл.
– Ну и что? Через десять минут этот гад будет как новенький!
– Все равно пошли.
– Пойдем. – Виз схватил его за руку. Он был возбужден и горд собственным подвигом. – Нет, видел? Разом! Бац – и свалился!
– Я боялся, что там пуля с дробью, – признался Кирилл.
– Нет, я помнил. Я утром проверял, как патроны идут. Там еще один с отравой, а потом три с дробью. – Визитер перестал смеяться. – Могло не хватить, если б эти не испугались…
– Ты бы смог боевым выстрелить? – спросил Кирилл. Они уже выходили из зоопарка, и никого, кто мог бы услышать, рядом не было. Но Визитер не ответил. Кирилл прошел метров десять, вспоминая, как все было. Поднятый пистолет, хлопок, лицо хулигана, становящееся добрым… – Я бы не смог, – признался он.

11

Он умел быть обаятельным, этот немолодой человек с мягким, восточным типом лица. Впрочем, Визирь не человек. Больше чем человек.
Писатель баюкал в ладони бокал. Темный, старый коньяк оставлял на стекле маслянистые разводы. Был бы здесь Слава, Посланник Творчества, едкий и нервный, знающий Посланника Власти по прежним обличьям, имеющий опыт этих страшных игр. Готовый в любой миг осадить противника, найти ниточку лжи в красочном гобелене счастливого будущего.
Визирь способен быть обаятельным, но так же легко может стать беспощадным и жестоким. Он несет свою правду – правду сильной руки и железной власти. Какое обличье он примет, достигая цели, не важно.
Или важно? Для тех, кому приходится решать, на чьей они стороне.
– О чем задумался, Ярослав?
– Красиво говоришь, Визирь. Порядок и справедливость. Прощение и наказание. Развитие и традиции. Пусть расцветают все цветы, а о сорняках позаботимся…
Хайретдинов хмыкнул:
– Что-то не устраивает, писатель?
– Не верю. Если честно, я просто не верю в слова.
– А делам ты веришь?
– Каким? Незаконной торговле, коррумпированным следователям, продажным журналистам? Заказным убийствам?
– Я был предельно откровенен, – сухо сказал Визирь. – Замечу лишь, все это – поступки Прототипа. Обвинять меня – смешно.
– Но ты же не зря пришел к нему? Значит, это и был твой путь.
– Это единственный ныне путь! И всегда так было – путь вверх лежит по грязи! Зато я знаю дорогу. И сделаю ее непроходимой для других.
– Боишься конкурентов?
– Избавляю их от моральных страданий. Пока сотни честолюбцев будут драться за трон, жизнь не станет лучше. Я расставлю всех по местам.
– Тебе приходилось быть королем?
Визирь лишь усмехнулся.
– Это проще? – Заров продолжал расспросы.
– Ничуть. Никто не сомневается, что ты избранник Божий… кроме тех, кого тоже касались елеем. А лишь они что-то значат.
– Ладно. Ты возродишь империю. Дальше? Тебя удовлетворит шестая часть суши?
Визирь покачал головой.
– Меня не удовлетворит даже весь этот шарик, Ярослав. Власть не имеет границ. Останься Сталин у власти еще лет десять, люди уже ходили бы по Марсу.
– И готовились высадиться на Солнце. – Заров понимал, что заводит, провоцирует Визиря. Но иного пути не было. – Ты так и не ответил. Империя – что дальше?
– Ярослав, ты упрямо считаешь меня гибридом Сталина, Наполеона и Чингисхана…
– Я не прав? – Заров поймал взгляд Шедченко. Полковник тоже заинтересовался вопросом.
– Нет, конечно. Мир изменился. Земля беременна смертью. Ядерное оружие, химическое оружие, «стелсы» и лазеры на орбитах.
– Ну, последнее пока… – Заров замолчал, увидев насмешливую улыбку Визиря и отведенные глаза Шедченко. Действительно. Откуда ему знать, что успело перекочевать из фантастических романов в реальную жизнь?
Власть никогда не любила фантастику. Именно потому, что та порой говорила правду.
– Ярослав Сергеевич, мир еще взрывоопаснее, чем ты полагаешь. – Визирь не насмешничал, не кичился своими знаниями, просто информировал. – Я мог бы рассказать очень веселые вещи, а Коля еще и дополнил бы рассказ. Вирусы, убивающие избирательно: с ориентацией на расу, возраст или пол. Психотропное оружие, о котором так любят трепаться бульварные газеты. Экстрасенсорные группы на службе правительств.
– Тогда чего ты хочешь? Визирь, тебе не прийти к власти! Остальные готовы довольствоваться тихой победой. Но тебе нужна именно Власть – открытая и неограниченная!
– Смотря что понимать под властью, писатель. – Визирь налил себе коньяка, совсем чуть-чуть, Зарову плеснул больше, Шедченко остался с пустым бокалом. – Коля, ты должен быть в форме… Ярослав, власть бывает разной.
– То есть?
– Советский Союз развалили не танки и авианосцы. Не агенты влияния, не амбиции национальных вождей. Информация, Ярослав. Западные журналы и красивые фильмы, идеология гуманизма – лживая, но привлекательная, компьютерные сети и спутниковая связь. Информация сейчас сильнее танков. Информация валит президентов и заставляет голосовать народ. Информация формирует мечты и цели.
– И ты собираешься ограничить информацию?
– Что ты, писатель! Самое опасное и бессмысленное занятие. Информация – лишь оружие. Ее можно взять в руки и заставить служить. Доказать людям, что кушать мыльную пену по утрам – полезно и питательно, что бушменское племя в количестве сорока человек – главари мирового терроризма, что в семьдесят лет человек достигает пика физической и умственной формы. Все можно доказать. Восток назовут севером, на месте храма Христа Спасителя вновь выроют бассейн и зальют святой водой, автомобили цвета «мокрого асфальта» объявят причиной землетрясений. Информационное поле не знает границ и рас. Оно отвергает любые запреты, но в этом его главная слабость. Тем, что не имеет рамок, легко манипулировать. Нет ориентиров, невозможно заметить, как изменились цели.
– Ты хочешь править умами, – сказал Заров.
– Конечно. Тот, кто правит человеческими душами, тот и правит миром. Да, раньше было наоборот. Приходилось брать в руки страны, чтобы подчинить людей. Теперь настало иное время. Человеческий подход. Индивидуум – главная ценность. Пусть не ушло еще время Силы – я не пренебрегаю ею. Сила защитит Власть – до тех пор, пока люди не увидят во мне воплощение своих идеалов. Я смогу быть разным. Уже товарищ Сталин понимал это, но ему не хватало технологий… и здравомыслия. Мне – хватит. Я тоже буду лучшим другом физкультурников и военных, пенсионеров и детей. А еще – покровителем домохозяек, опекуном дебилов, наставником космонавтов. Каждый увидит во мне себя. И каждый будет прав.
Заров посмотрел на Шедченко. Тот встретил его взгляд и кивнул.
Сила согласна служить Власти.
Так какой выбор у него?
Был ли он когда-нибудь – выбор?
– Я и впрямь тебе нужен, – сказал Заров с легким удивлением.
– Да. Ты вполне заменим, писатель, но с тобой проще общаться. Понадобится много подобных тебе, ты сам их подберешь.
– И помогу сотворить легенду…
– Именно легенду. Не имидж, не предвыборную программу. Легенду, которая станет правдой. Видишь, у тебя даже останется возможность влияния. Я ведь тоже буду вынужден подчиняться информационному потоку.
Визирь добродушно улыбнулся.
– Что тебе неприятно в окружающем, писатель? Ты же всегда с чем-то дрался, навязывал свои мысли и мечты окружающим. Писал книги, чтобы изменить мир. Теперь это будет проще.
– Я действительно смогу влиять?
– В поставленных рамках, конечно. Мы будем знать эти границы, Ярослав, для нас информация всегда останется инструментом. Но, полагаю, неприятные тебе явления можно будет… э… свести к нулю.
Заров выпил коньяк. Пламя камина плясало, улыбалось ему.
Не продаются лишь те, кого не покупали.
Он сможет снизить вред, который нанесет Визирь, до минимума. Возможно, принесенное добро даже перевесит зло. На каких-нибудь дурацких весах мировой справедливости.
– Визирь, есть еще одна проблема.
– Кирилл и Визитер?
Заров кивнул.
– Я ничего не имею против мальчика, – успокаивающе сказал Визирь. – Готов помочь ему, как-то компенсировать неприятности… пусть они и не по моей вине случились.
– А Посланник Развития?
Визирь вздохнул.
– Будь он младше и пластичнее, Ярослав… Вы общались с ним, так скажите – он способен отказаться от своей линии? Подчиниться мне?
Ярослав молчал, вспоминая Виза. Ему даже захотелось соврать.
– Нет, Визирь. Его правда слишком далека от нашей. И он уже слишком многое пережил. Визитер не отступит. А Кирилл… он его не предаст.
– Тогда решай, писатель, – просто сказал Хайретдинов. – Если ты захочешь уйти, я не стану удерживать. Шедченко даже подвезет тебя до города. Коля, подвезешь?
Шедченко молча кивнул.
Заров закрыл глаза. Немножко темноты, совсем немножко. Капельку. Темное пыльное зеркало поперек души. Подойти и стереть пыль. Посмотреть в себя.
– Не стоит садиться за руль нетрезвым, полковник, – сказал он.
– Это означает, что ты остаешься, литератор? – спросил Шедченко.
это означает, что ты бросаешь беспомощных детей, писака?
Информацию можно высказывать по-разному. Но они знают гладкую скорлупу слов и горькое ядрышко правды внутри.
– Да.

12

Мария не умела злиться.
Злоба и ложь – не ее сторона Силы.
То чувство, которое она испытывала к Анне, скорее можно было назвать обидой.
– Я только хотела погулять, – не поднимая глаз, бормотала девушка. – Только погулять.
– И где же ты гуляла? – Мария одевалась, поправляла прическу, даже не глядя на Анну. Та топталась у стены, что-то виновато объясняла…
Потом Мария услышала.
– Церковь? Ты ходила в церковь?
– Да.
– Зачем? Зачем тебе это, когда рядом я?
Анна молчала. Вмешался Карамазов, подошел к ней, обнял за плечи. Анна вздрогнула, но не отстранилась.
– Мария, не надо. Девочка грустит. Слишком быстро все происходит. Сходила попов послушать – почему бы и нет?
– Зачем ей это? Анна, ну что с тобой?
– Мне страшно, – сказала девушка.
– Почему? Ты не веришь в наши силы? Ты помнишь, нас даже не смогли застрелить!
– Поэтому мне и страшно, – тупо повторила Анна.
– Девочки, прекращайте. – Карамазов начинал злиться. – Нам пора ехать. Скоро начнет темнеть.
Мария подошла к ним. Илья отступил. Прототип и Посланница смотрели друг на друга. Потом Мария поцеловала девушку в губы, прошептала:
– Не теряй моей любви, Аня. Не теряй! Ты хорошая, тебе не нужна эта церковная мишура!
– Хорошая-плохая, какая разница? Слова. – Анна улыбнулась. Но Марии не понравилась эта улыбка.
Вот всегда так… даешь человеку любовь и доброту, а он пытается разделить подарок на всех.

С транспортом проблем не было. Вновь Карамазов и Анна стояли в стороне, пока Мария остановила машину, на этот раз здоровенный, внешне старомодный «форд». Но что-то ей не понравилось, она хлопнула дверцей, и машина отъехала.
– Дорого запросил? – усмехнулся Карамазов, подходя. Мария поморщилась, объяснила:
– Хачик вел. Больше риска, что остановят.
Илья понимающе кивнул. Правильно. Лучше не рисковать.
Следующей остановилась старая «тойота», Мария покачала головой, и оскорбленный водитель тронул. А вот приземистая спортивная «лянчо» ее устроила.
Через минуту, когда Карамазов и Анна еще садились, водитель был уже подчинен. Молодой щеголеватый парень, в безупречном костюме, при галстуке ручной работы… такой стоит не меньше костюма. Илья с удовольствием подумал, сколько подобных заворовавшихся выскочек он отправил к Тьме – по негромкому распоряжению куда более заурядно выглядевших и предпочитающих общественный транспорт бизнесменов.
– Как зовут? – спросил он.
Парень покосился на Марию, словно спрашивая разрешения ответить. Посланница Добра кивнула, лицо юноши озарила блаженная улыбка.
– Игорь…
– Вот что, Игорек. Нам надо к правительственным дачам. Найдешь дорогу?
– Ага. – Парень резко взял с места. Вел он хорошо, хоть и несколько рискованно.
Карамазов откинулся на мягкую спинку, расслабился. Силы скоро понадобятся.
– Там посты на въезде, – неожиданно сказал водитель. Его переполняло желание услужить.
– Знаю. Перед постом и высадишь.
– А дальше не надо? У меня есть пропуск.
Илья рассмеялся – так удачно все складывалось. Умница, Мария. Умница.
– Тогда провезешь за пост. Ты хороший парень, Игорь.
Мария тоже улыбнулась, протянула руку, слегка обняла юношу за плечи. Илья ощутил секундный укол ревности, но промолчал.
Зачем ревновать к трупу?
– Живешь там? – спросила Мария. Парень замотал головой, огорченный тем, что Посланница Добра ошиблась.
– Нет… невеста там живет.
Карамазов понимающе кивнул. Размножение в узком кругу. Интересно, через сколько поколений у «новых русских» начнутся гемофилия и вырождение?
– Любишь ее? – продолжала расспросы Мария.
Юноша виновато кивнул. Посланница Добра посмотрела на Илью – вопросительно, спрашивая совета.
– Все равно, – сказал Карамазов. – Ни к чему «хвосты» оставлять.
Мария вздохнула. Парень испуганно посмотрел на нее – не он ли чем-то обидел такую прекрасную девушку?
– Видишь заправку? – спросила Мария.
Игорь покосился влево, кивнул, сообщил:
– Да. Я тут заправлялся.
– Вот и хорошо. Ты нас отвезешь и приедешь сюда. Быстро-быстро. У тебя ведь быстрая машина?
Парень гордо закивал.
– Молодец. Я потом тебе объясню, что надо сделать.
Мария не стала отдавать последний приказ преждевременно. Зачем пареньку расстраиваться заранее? Он, конечно, все равно подчинится, но будет переживать…
Анна всхлипнула на заднем сиденье, но Посланница Добра не обернулась.
Вот глупая девчонка… И зачем она пошла в церковь?

13

Второй раз они звонили в шесть часов вечера. Кирилл отобрал у Виза трубку и сам набрал номер.
Разговор писателя с политиком, конечно же, был долгим. Но Заров должен победить, должен переспорить Визиря. Он ведь умеет убеждать. Сейчас писатель уже вернулся в квартиру и ждет их звонка. Они встретятся где-нибудь в городе и поедут к Хайретдинову.
Или, если писатель не смог договориться, найдут другое убежище. Может быть, возьмут билеты в Магадан или Новосибирск и уедут навсегда. Спрячутся. Превратят охоту в прятки. Кто их найдет?
– Кирилл, вешай, – сказал Визитер. – Сколько можно ждать? Он не вернулся.
– Они его убили? – спросил мальчик.
Визитер вырвал у него из рук трубку, бросил на рычаг. Крикнул:
– Успокойся! Предал он нас, предал!
Они стояли рядышком под пластиковым колпаком таксофона. Кирилл Корсаков глотал слезы, глядя на Визитера. Замотал головой.
– Я не верю!
– Почему? Тебе его книжки нравятся? Вранье все это! Он же сам говорил: книжки одно, а жизнь – совсем другое! Какие мы союзники? Что ему даст моя победа?
– Не знаю.
– Ничего не даст! Если б я победил, нам бы стало хорошо! Мама… – Виз вздрогнул, замолчал.
– Мама все равно не поймет, откуда ты взялся. Не поверит в тебя.
Мгновение мальчишки были готовы вцепиться друг в друга. Потом Виз прошептал:
– Она – и моя мама тоже! Даже… даже если мне надо будет уехать… куда-нибудь. Я бы иногда приезжал ненадолго и менялся с тобой местами. Ты бы в это время жил у Веснина или еще у кого-нибудь.
– Прости. – Кирилл понимал, что Визитер несет чушь. Но в его голосе было слишком много боли. – Виз, ну не верю я! Не верю! Он все-таки хороший. Злой, но не подлый!
Визитер обнял его за плечи.
– Кирилл, честно сказать?
– Да…
– Дело не в том, что у нас шансов нет. Шансы всегда есть. Если бы Заров с нами остался… ну, могли бы мы исхитриться!
– А что тогда? – тупо спросил Кирилл.
– Он просто нас ненавидит.
– Почему?
– Да потому, что он никого не любит! Вообще никого, кроме своих героев! Это с ними Заров добрый, это они для него – настоящие. Потому что не делают подлостей, потому что в его власти. Помнишь, как он утром завелся? Ты его здорово поддел!
– Может, он поэтому…
– Вот еще! – фыркнул Визитер. – Ага, начинай, вини себя! Он уверен, что все хотят плохого. Что никому нельзя доверять.
Кирилл всхлипнул. Все. Мир утратил последнюю точку опоры, начал стремительно разваливаться. Писатель был злым человеком, конечно. Но он ведь плакал вчера после смерти Посланника Творчества. Плакал совсем по-настоящему. Кириллу самому захотелось разреветься и прижаться к нему, но этого делать было нельзя. Потому что плакал бы он не о Славе, конечно. О маме…
– Виз, мы вдвоем? – спросил он.
– Да.
– Правда? Ты… не бросишь меня?
– Нет. А ты меня?
Кирилл замотал головой.
– Мы победим, – сказал Визитер.
– Виз, если… если я вдруг… – Кирилл Корсаков понимал, что говорит зря. Больше того, вообще нельзя было говорить на эту тему. Тревожный холодок пробежал в груди, но он уже не мог остановиться. Слишком много холода вокруг.
ему нужен кто-то, в чьих глазах будет тепло.
– Если меня убьют, а ты победишь… Виз, ты не говори тогда маме ничего. Пусть думает, что ты настоящий.
Визитер быстро кивнул.
– Кирилл, ничего с тобой не случится. Мы победим, сами победим! Мама только ранена, она скоро поправится. Ты останешься с ней, а я уеду куда-нибудь.
В его глазах было тепло. Кирилл секунду смотрел, потом обхватил Виза неумело, он привык только маму обнимать. А мальчишки обнимаются только в глупых детских книжках. Но ему нужно было прижаться к кому-то. Почувствовать страх за него – маленького поэта и испуганного ребенка Кирилла Корсакова.
Валя Веснин тоже, наверное, был тем, в чьих глазах жило это тепло. Только что-то с ним было неправильно. Он, видно, считал, что дети ничем не уступают взрослым. Что они вправе сами все решать и поступать, как им хочется.
А это очень приятное вранье, но все-таки – вранье.
И Ярослав Заров, который считал детей способными на любую гадость, который не умел любить и боялся быть добрым, тоже ошибался.
Потому что мир такой, каким ты его видишь.
Если не ждешь любви, то ее и не будет.
– Виз, мы пробьемся, – прошептал Кирилл.
– Да.
– Виз, все будет хорошо… правда?
Посланник Развития, чьим телом было тело ребенка, а душой – боль и страх, уткнулся в плечо Кирилла.
– Я не знаю.

14

Ограда оказалась не такой сложной, как ожидал Илья. Просто глухой деревянный забор, правда, крепкий и высокий, оплетенный поверху колючкой, но простенькой, несерьезной. Это не стальная, бритвенно острая лента «Егоза», которую стоило бы запретить, специально созвав Женевскую конвенцию. Обычная ржавая колючка.
Илья скинул плащ, подтянулся, набросил его поверх забора. Всмотрелся в сад. Деревья стояли голые, но слишком много елок и слишком большое пространство, чтобы его заметили.
– Руку, Маша, – велел он, взобравшись на ограду.

В комнатке охраны сидели трое. Еще четверо дежурили снаружи, один – у ворот. Когда невидимая нить лазерного датчика была нарушена, Семен даже не удивился. Лишь оскалился, вспоминая человека с автоматом на ВВЦ.
Ничего. Теперь и у него не пистолет. И он на территории, которую поручено охранять. Закон – на его стороне.
– Паша, седьмой датчик вопит.
Бывший спецназовец кивнул, поднимаясь. Они двое уже почувствовали Власть, и если остальными охранниками двигал долг, то ими — служение.
– Я спущу собак, – сказал Павел.
Это было ошибкой – единственной, которую они допустили. Но никто и никогда не предполагал, что это может стать промахом. Собаки неподкупны. Собаки ведь тоже служат.
– Валяй. – Семен поднялся, подхватывая со стола «кедр». Посмотрел на третьего их товарища, сухощавого, с желчным лицом татарина Рината. Парень он был не слишком крепкий, но прекрасный стрелок. – Сообщи Визирю и выходи. Ребят я предупрежу.
Доставая из кармана рацию, он выбежал из дома.

Анна не хотела идти. Не могла. Ее мутило, стоило вспомнить взгляд водителя. Растерянный и обиженный, как у ребенка, которому мать ласковым голосом велит стать в угол. Растерянный и послушный.
Только Игоря ждал не угол, а бензоколонка, в которую он врежется на двухстах километрах в час…
Там ведь будут еще люди. Машины и люди. Машины, ждущие бензина, люди, ждущие любви и добра. Они дождутся лишь пламени… света, обжигающего и смертоносного. Мария говорит – их муки не зря. Их муки отольются вечным блаженством…
Стоит ли рай смерти?
– Быстрее! – крикнула Мария. Анна послушно протянула руки, и Посланница Добра помогла ей взобраться на стену. Какая она сильная… Толчок, и Анна полетела вниз, уже по ту сторону забора. Земля была мягкой и доброй, и подниматься не хотелось. Илья рывком поднял ее, потом протянул руки, помогая Марии. Секунду они озирались, но все было тихо.
– Может быть, вместе? – Карамазов держал автомат в левой руке. Небрежно, но уверенно.
Мария покачала головой.
– Я не могу рисковать им…
– Там еще и рисковать-то нечем! – Карамазов выматерился. – У меня в штанах миллион таких, только попроси!
Обретенная уверенность в своих мужских способностях требовала похвальбы и цинизма.
– Уже есть, – ровным голосом сказала Мария. – Я не собираюсь ждать девять месяцев. Он родится гораздо раньше.
Карамазов не нашелся, что ответить. Мешкать не стоило. Их, конечно, не заметили, но если территория патрулируется…
В этот миг он увидел собак. Двух здоровенных ротвейлеров, молча и быстро бегущих к ним. Карамазов вскинул автомат, сдергивая предохранитель, но Мария толкнула его в локоть, крикнула: «Нет!» И бросилась вперед – на распрямляющиеся пружины звериной ненависти…

Впереди был враг. Впереди была цель.
Их растили, чтобы убивать, и они умели отличать хозяев от врагов.
Мужчина был опаснее – они знали, что в первую очередь надо ликвидировать мужчин, потом – женщин, потом – детей. К тому же в руках мужчины была та металлическая штука, которая несет смерть еще быстрее, чем их клыки.
Но вдвоем у них был шанс. Кто-то успеет вцепиться в горло. То, что другой погибнет, лишь добавляло ярости. Они знали вкус человеческой крови – однажды пьяный бродяга сдуру перелез через ограду…
Женщина вышла вперед. Один пес вильнул, заходя на мужчину справа, другой ускорил бег. Он собьет женщину в прыжке, хлестнет зубами по горлу и набросится на врага с автоматом.
страх. Страх из темных глубин, из древних веков.
Впереди была не женщина – впереди был Хозяин. Тот, кого они ненавидели и боялись вместе с людьми… и так же охотно подчинялись ему, как и люди. Не самый главный хозяин, скорее тот, кто должен привести его в мир. А главный Хозяин тоже был где-то рядом, еще бессильный и крошечный, но уже глядящий на них внутренним взглядом – полным беспощадной любви и приказа.
Псы взвизгнули, останавливаясь, подползая к женщине-Хозяину, елозя брюхами по опавшей листве.

– Хорошие мои, – сказала Мария. Потрепала одного ротвейлера по вздыбленной шерсти. Тот заскулил. Словно и хотел этой ласки, и боялся, и ненавидел Марию, и не мог этого показать.
– Умница, – прошептал Илья.
– Они нас заметили. Может быть, здесь стояла сигнализация. – Мария наклонилась, заглядывая в глаза собаки. Та вскочила, метнулась к Илье – тот едва не выстрелил, замерла у его ног. – Это твой, – объяснила Мария. – Второй останется с нами.
Карамазов не считал подобный расклад справедливым. Но спорить времени не было. Он побежал в глубь сада, и пес бросился вперед, словно получив от Марии четкий приказ.

Павел увидел, как собака выбежала ему навстречу. Харон, более старший и более сильный пес. Бежал он спокойно, и Павел перешел на шаг, опуская оружие. Значит, ложная тревога. Значит, никого нет у ограды. Второй ротвейлер, Гамлет, наверное, еще носится вдоль стены, ловит запахи, ищет врага. Он помоложе и поазартнее.
Когда охранник увидел вооруженного человека, идущего следом за собакой, у него уже не осталось времени отреагировать. Харон был рядом. Молча, беззвучно он взвился в воздух, и его зубы сомкнулись на горле бывшего хозяина, вырывая трахею.
Захлебываясь кровью, Павел упал. Пес уже отпустил его – он был убийцей, а не голодной шавкой. Но морду он все-таки облизнул.
Охранник умирал еще несколько секунд, с хлюпаньем втягивая воздух и кровь, глядя в собачьи глаза, по-прежнему умные и верные.
Вот только верные уже не ему.

– Молодец, – прошептал Илья, глядя на агонизирующего охранника. Пес послушно подошел к ноге.
Если так пойдет и дальше, то охрана окажется не слишком большой проблемой. Будь с ним второй пес, они смели бы телохранителей беззвучно, чисто и не оставляя улик.
– Пошли, – велел он. Сквозь деревья уже виднелся приземистый старый домина, скрывающий трех клиентов. Ждет ли его Визирь? Допускает ли подобную наглость – атаку его логова?
Как бы там ни было, ничего это не изменит.

Часть восьмая
Финал

0

азвонил старый телефон на столе, и Визирь поднял трубку.
– Да. Когда? Я предупреждал. Работайте.
Ярослав ничего не заподозрил – голос Хайретдинова был спокойным, обыденным. А вот Шедченко стремительно поднялся, вопросительно кивнул.
– Кто-то проник на территорию, – сообщил Визирь. Усмехнулся. – Слишком лакомая приманка – сразу три мишени.
Слова не сразу дошли до сознания. Только когда Посланник Власти достал из ящика стола маленький пистолет, передернул затвор и опустил его в карман, писатель почувствовал страх.
– Киллер?
– Он самый… Коля, возьми оружие.
Шедченко быстро вышел.
– Визирь! – Заров поднялся, с ненавистью ощущая обманчивую легкость движений. Сколько он выпил? Грамм двести. – Мне нужно оружие.
– У тебя есть, – покосившись на оттопыренный пиджак, сказал Визирь.
– Это газовый, ты прекрасно знаешь!
– Ярослав, мы справимся сами. Ты… несколько не в форме.
– Так зачем ты мне подливал! Знал же, что будет нападение, знал!
– Чтобы не лез под пули, – честно сказал Визирь. – Здесь достаточно более опытных убийц.
Заров дернулся, как от пощечины.
– Ты что, думаешь, убивать – легко? – Визирь стоял в глубине комнаты, вглядываясь в окно. – Нет, ты сможешь… Но зачем? Не твоя это работа. Оставь руки чистыми, а совесть – девственной. Там, снаружи, семь профессионалов. Плюс – Коля. Остынь, нам ни к чему лезть под пули.

Семен увидел тело метров с пяти. Лежащий навзничь труп с разорванным горлом. Лицо было в крови, и вокруг кровь. Человек был в такой же, как у них, полувоенной форме, видимо, надел для маскировки.
Он ощутил мгновенное облегчение. Даже если убийца умел глотать пули и какать мороженым, то от собачьих клыков он не ушел. Быстро все кончилось. Где же псы? Они были приучены оставаться у тела. Может быть, нападающих было несколько, и они устремились за остальными?
На всякий случай он оглянулся, уже подходя к телу. Увидел мелькнувшую между деревьев собачью спину. Харон возвращался. Молодец, молодец, песик…
Семен нагнулся над телом, всматриваясь в окровавленное, искаженное судорогой лицо.
Павел.
Шок был слишком велик. Он смотрел на загрызенного товарища, осмысливая произошедшее, уже слыша сзади шум набегающего ротвейлера и все же не в силах повернуться, встретить обезумевшего пса выстрелом…
Хлопок – негромкий, мягкий. И предсмертный визг.
Семен обернулся.
Ринат стоял метрах в десяти. Придерживая руку с пистолетом другой рукой. Ротвейлер катался по земле, затылок собаки был разнесен пулей из «стечкина».
– Ты… как понял? – спросил Семен приближающегося охранника.
– Лучше спроси, как попал. – Ринат вытянул руку с пистолетом и всадил в дергающегося пса еще две пули. Харон затих. – Он готовился прыгнуть на тебя. Что происходит, а?
* * *
Карамазов услышал выстрел почти сразу после того, как пес метнулся обратно к телу. Это еще ничего не значило, стрелок мог промахнуться.
Но два последующих хлопка развеяли надежду.
Прикончили собаку, гады.
Он уже подбегал к дому, чувствуя всем телом свою незащищенность. Его могли подстрелить из темных провалов окон, кто-то мог затаиться среди служебных построек, на крыше. Проклятие, Визирь ожидал атаку. И его охранники оказались не зажравшимися дармоедами. Впрочем, это стоило понять после стычки на шоссе. Власть умеет себя охранять…
Двое в пятнистой форме выбежали из-за угла. Наверное, торопясь занять ту самую позицию у гаражей, которую он подметил. Они слишком торопились к своей цели и не ожидали, что враг уже успел подойти настолько близко.
Карамазов упал на колени, открывая огонь. Первого охранника он срезал мгновенно, тот и понять ничего не успел. Второй выстрелил один раз и тоже отлетел к стене, наткнувшись на свинец.
двое готовы…
Илья привстал, соображая, стоит ли подойти к телам и проверить. У охранника, загрызенного собакой, бронежилета не было. Но если эти двое не пренебрегли…
Что-то шевельнулось в груди тревожно и предостерегающе. Илья бросился вперед, и пули пронеслись за спиной. Спасибо, Тьма… Он обернулся и длинной, истеричной очередью расстрелял еще одного охранника. На этот раз он увидел кровь и понял, что охрана сделала ставку не на бронежилеты, а на подвижность.
третий готов… и тот, которого собака… четверо охранников убиты. Сколько же их всего?

Визирь подошел к окну мелкими, семенящими шажками. Прижался к стеклу, быстро огляделся, отступил, дергая витой шнур. На окно упали тяжелые шторы.
– Трое готовы, – сказал он Зарову.
– Трое нападавших?
– Нет, охранники. – Хайретдинов криво улыбнулся. – Как лучше сказать: «недооценка противника» или «переоценка себя»?
– Лучше всего сказать – самоуверенность. – Ярослав достал дурацкий газовый пистолет, попросил: – Дайте мне оружие, Визирь.
– Нет у меня больше оружия! – Визирь дернулся, нацелился на открывшуюся дверь. Но это был Шедченко с массивным пистолетом в руках. – Коля, они уже возле дома! Мы потеряли троих!
Полковник кивнул.
– Ты вызвал помощь?
– Это дело охраны!
– Проверь! Обложился телефонами, так хоть «ноль-два» набери!
– Я знаю более лучшие номера. – Визирь послушно взял трубку. – Дерьмо у нас, а не охрана…
– Не я ее подбирал. – Шедченко выглянул в коридор, коротко кивнул Зарову. – Пошли, литератор!

Что-то было неладно у самого дома. Семен слышал пистолетные выстрелы, потом – автоматную скороговорку.
Те трое, что дежурили у дома, были вооружены лишь пистолетами.
– Ринат, я вернусь…
Татарин кивнул, собираясь идти следом.
– Подожди. Проверь, откуда он пришел. Если за забором машина, уничтожь, пробей шины.
– Зачем?
Он мыслил категориями охранника, а не убийцы. Его еще не касалась Власть, объясняя, что следует делать. Надо не просто отбить нападение, надо уничтожить врага, не дать ему уйти.
– Выполняй! – гаркнул Семен. Отсвет той силы, что направил на него Визирь, жил в душе, и Ринат вздрогнул, кивая.
Семен побежал к даче. Он не строил иллюзий, он видел киллера в бою. Трое салаг, которые дежурили у дома, уже мертвы.
Если он промедлит, если ошибется – Визирь погибнет.
А значит, вся жизнь потеряет смысл.

1

– Работает, – сказала Мария, когда раздались выстрелы. – Работает…
В ее голосе было удовлетворение. Удастся ли Карамазову уничтожить охрану и прикончить врагов? Не важно. В любом случае это нападение скует Визиря по рукам и ногам. Он станет тем, кем должен быть, – коррумпированным политиком под бдительным присмотром спецслужб. Пусть попробует продолжить охоту, когда каждый шаг его будет на виду.
– Сестра…
Она посмотрела на Анну. И что ей неймется? Глупая, глупая девочка.
– Мария, он убивает…
– Он убивает врагов.
– Мария, разве этому ты учила? – Голос девушки дрожал. – Вспомни, ты несла прощение… милосердие. Ради жизни своей не проливала чужой крови…
– Это было ошибкой, – отрезала Мария. – Неудачей. Нельзя принести Добро, не уничтожив Зла. Не стерев его в прах. Мир впереди, Свет и Добро! Ради него все допустимо.
Анна всхлипнула, протянула руку, хватаясь за Марию.
– Не говори так, прошу! Это не твои слова!
– Почему же?
– Нет Добра на крови…
– Ошибаешься! – Мария тряхнула девушку, заглянула в глаза. Придется давить. Придется дать ей Свет, от которого та отворачивается… – Всегда жизнь росла из крови. В муках, в страданиях появлялась ты на свет! С болью узнавала разницу между Добром и Злом! Я подарила вам эту власть – отличать Добро от Зла! Я дала вам право – сражаться за Добро!
Анна отшатнулась. Вырвалась из ее рук с неожиданной силой.
– Ты… ты…
– Да, я! – Она кричала, забыв об осторожности, уже понимая, что сказала слишком много. – Я дала вам главное – Добро! Моя ли вина, что нет Добра без Зла? За что бы вы сражались, невинные и чистые, говорящие звери райских садов?
Мария засмеялась. Как чудовищны ее слова для Анны. Как тяжко ей будет принять Истинное Добро.
– Тысячелетия, века, годы… – Она шла к Анне, и послушный пес вился у ног, жалобно заглядывая в глаза. – Как научить Добру, не зная Зла? Что стоят заповеди без греха? Главное, самое главное дала я вам – разницу между ними! Мало? Быть безгрешным – мечта дураков! Умные грешат во имя Добра! Во имя мое!
– Ты – дьявол, – прошептала Анна.
– Я? – Мария покачала головой. – Я только рубеж. Разница между Добром и Злом. Откровение, что ждали вы.
Анна закрыла лицо руками.
– Не бойся, глупая, – прошептала Мария. – Я – это ты. Твоя боль и твоя обида. Твоя мечта – творить Добро и наказывать Зло. Я пришла! Ты звала меня, сестра, и я пришла!
– Я не тебя звала…
– Меня, девочка. Меня. Ненавидя Зло, ты звала меня. Находя врагов, ты звала меня. Проклиная убийц, ты звала меня. Я – пришла!
– Значит… – Анна подняла голову, слезы застилали глаза, но она все смотрела в ее лицо. – Значит, надо дать Зло? Чтобы творить Добро?
– Ты поняла.
– Я предала…
Пес зарычал у ног Марии. Вскинул морду, скаля клыки.
– Тихо, она поймет! – закричала Мария. – Тихо!
Но собака смотрела не на Анну. На парня в буром комбинезоне, с пистолетом в руках.
– Девочки, ссоры отложим. – Парень целился в пса. Узкое, скуластое лицо, прищуренные глаза. Беспощадные – почти как у Ильи. Мария подумала, что эти двое были бы достойными соперниками. – Вы находитесь на частной территории. Поднимите руки и отойдите к ограде.
– Кто ты? – спросила Мария. Мягко, нежно. Парень должен был опустить оружие, почувствовав ее любовь.
Но в нем жила тень чужой Силы… может быть – тень от тени, но этого хватало здесь, на чужой земле, и парень устоял.
– Не знаю, что вы сделали с собаками, – сказал он. – Но лучше не натравливайте. Не люблю убивать. Собак…
Мария подняла руки. Неохотно, медленно.
Но этот и впрямь умел убивать. Он провел свою грань между Добром и Злом, и очень трудно было ее сместить…

Гамлет не выдержал.
Слишком многое сместилось в простеньком собачьем сознании в этот день. Хозяин, тот, кому он был безраздельно предан, уже умер. Новый хозяин, так ненавистно любимый, молчал. И Главный Хозяин в его теле притих, скрылся в мягких, теплых глубинах женского тела.
А тот, кто прежде был другом, стоял с железом в руках, и пот его пах смертью, и обрывки приказов крутились в голове собаки, никогда не знавшей грани между Добром и Злом…

Ринат встретил прыгнувшего ротвейлера длинной очередью. Псу разнесло в клочья голову и оторвало лапу. Он упал к ногам охранника – дергающийся комок окровавленной плоти.
– Вас я убью с большим удовольствием, – прошептал Ринат. У него перехватывало дыхание. – Сучки! Ты зачем его напустила?
– Это не я, – быстро сказала Мария. – Он сам!
Порой все зависит от случайности. Сейчас остервеневший охранник мог срезать их одной очередью.
И не будет сил, чтобы исцелить Анну – и себя.
– К стене, бляди!
Он зря дал волю гневу.
помоги мне, Добро…
– За что ты ругаешь нас? – сказала Мария, послушно отступая к стене. – За что? Разве мы виноваты…
Ствол пистолета посмотрел ей в глаза.
– …что ты предал женщину?
Короткая боль в его глазах.
– Ты думал, она изменила тебе? Ринат… тебя зовут Ринат? Ее звали Диной. Динка! Колокольчик! Ты так ее звал, правда?
В глазах охранника вспыхнуло безумие.
– Я знаю, знаю это, мальчик мой! Тебя убедили, мать и отец говорили одно и то же – и ты поверил… Она не изменяла тебе, Ринат. Она любила тебя. До сих пор любит. Ты всем был для нее, поверь! Два года ты был рядом со смертью, а она ждала! Она знала сладость любви, но только твоей! Друзья и родные – ты решил поверить им? Ты наслушался опытных мужчин в казармах? Дурачок, половина из них никогда не знала женщины! Она была верна тебе, мальчик! Ты оттолкнул ее. И теперь ненавидишь нас… Я знаю, я чем-то похожа… Ты предал свою любовь, так вправе ли ты убить нас?
– Нет… – прошептал-простонал охранник.
– Ты мог бы исправить все, но уже поздно. Поздно! Она не любит его, но их ребенок уже живет на земле. Она назвала его твоим именем, мальчик. Ты убил в ней любовь навсегда…
Движения Рината были плавными, словно замедленная съемка балетного па. Он кувыркнулся, утыкаясь лицом в лужу собачьей крови.
– Не убивай любовь, – опуская руки, сказала Мария. – Ты сам виноват, мальчик. Ты считал свое сердце каменным… Оно не камень. Сейчас…
– Ненавижу тебя!
Она повернулась к Анне, забыв об охраннике.
– Я лишь дала ему грань – между Добром и Злом. Он сам виноват, Аня…
– Я знаю, по какую сторону грани стоишь ты.
Даже без ненависти. Даже без страха.
Анна Корнилова тоже перешла грань.
– А ты, сестра моя… Достойна ли ты жить? – спросила Мария. Сердце ее тоже разрывалось от боли. Но она крепче охранника. Она выдержит эту боль – во имя Добра.
Во имя свое.
– Нет, недостойна. Я привела тебя в мир.
Ну почему у нее нет страха в глазах?!
– Анна, не говори так…
– Я ненавижу тебя!

2

Дверей было три, Шедченко выяснил это еще в первый день.
Киллер не станет бить окна, рискуя нарваться на пулю. Это он просто знал.
Через ту дверь, что коротким коридором соединена с гаражом, убийца тоже не пойдет. Слишком много углов и поворотов, за которыми может ждать засада. Киллеру неведомо, что в доме остался один-единственный охранник.
Шедченко стоял в маленькой комнате, пустой и гулкой, невесть для чего предназначенной. Может быть, для таких засад? Две двери, выходящие в два коридора. Куда бы ни ринулся убийца – в главный вход или через служебную дверь, – Николай услышит.
Куда легче было бы, имей Заров нормальное оружие. Даже в неумелых руках хороший пистолет способен убивать.
Но они не успели позаботиться о такой мелочи… И теперь писатель был лишь шестеркой. Хорошо хоть, козырной шестеркой, Николай позаботился об этом.

Где-то в уголке сознания он вел отсчет времени. Визирь вызвал помощь наверняка. Едва убедился, что его охрана ничего не стоит. Значит, осталось минут пять на операцию и минут десять на отход.
Машину надо было придержать, поторопилась Мария…
Карамазов пинком распахнул дверь. Хорошо, что не заперта, – меньше шума. Есть ли внутри охрана?
Он шел по коридору, пытаясь уловить шорох за дверями, чуть покачивая стволом, чтобы не расслабились руки. Визирь был рядом, и писатель был рядом, и полковник – он их чувствовал, но слишком слабо, чтобы уловить направление. Чужая сила противостояла ему, страшная сила, враждебная и опытная. Ему нужна была помощь в этом лабиринте незнакомого дома, хотя бы немного помощи…
– Стреляй! – шепнула Тьма. – Стреляй!
Это походило на визг, приглушенный расстоянием, но все еще громкий, режущий, отчаянный. Вопль, пробившийся сквозь чужую силу, настигший его в последнюю секунду.
Куда стрелять? Коридор был пуст!
– Стреляй … – простонала Тьма, исчезая.
Он нажал на спуск, не размышляя, повинуясь знакомому голосу, мольбе. Через него Тьма пришла в мир – она будет его защищать.
Пули пробили дверь в конце коридора в тот миг, когда она начала отворяться. Шедченко уже изготовился к стрельбе, Карамазов опередил его на доли секунды. Свинец прошил полковника, и тот взмахнул руками, роняя оружие, цепляясь за косяк нелепо и неуклюже, словно решив изображать мишень до конца. Илья даже вскрикнул от восторга, от нежданного прикосновения удачи. Самый опасный из врагов выведен из игры.
И новый вопль Тьмы он услышал слишком поздно.
Дверь за его спиной распахнулась, и краем глаза увиденный человек вскинул руку с оружием. Карамазов начал поворачиваться, приседая. Писатель не умеет стрелять, он промажет!
Раздался выстрел, и струя газа ударила в лицо.
Проклятие!
Это было так нелепо – корчиться на полу от выстрела из газового пистолета, царапать скрюченными пальцами истекающие слезами глаза, не в силах ни прицелиться, ни спустить курок. Заров не смог бы попасть в него боевым патроном. Но слезоточивый газ не требует меткости.
Да за что же такая беда! Его расстреляли из газовика, как малолетнюю шпану в темной подворотне!
Карамазов попятился, пополз обратно к двери, на воздух. Автомат выпал, и он даже не мог его подобрать, не мог увидеть сквозь слезы. Почему он должен плакать, он, Посланник Тьмы? За что?
Вслед ему еще раз ударил выстрел, и Карамазов нашел силы вскочить и побежать.
Нет, не «минус три», как он уже поверил. Только «минус один». И то если он сможет уйти, если у дома его не встретят пулями остатки охраны.
Он выскочил из здания, мучительным усилием раскрыл глаза, вглядываясь в сад. Никого… Карамазов сделал несколько шагов, зажмурился, не в силах больше смотреть. И почти сразу потерял направление, упал лицом в колючую щетину можжевельника, высаженного у входа. Пробежал немного, обдираясь о ветки, запнулся, уткнулся в вялую мокрую траву. Крошечное облегчение…
– Замри, – шепнула Тьма.
* * *
Семен увидел распахнутую дверь, и сердце сжалось. Надо было кому-то остаться внутри. Разве смогут старый полковник и писатель защитить Хайретдинова?
Вбегая, он увидел смятые кусты, но не остановился. Возможно, там был труп кого-то из товарищей. Но сейчас главным было спасти хозяина.
Он едва не выстрелил по человеку, склонившемуся над телом в конце коридора. Лишь в последнюю секунду понял, что это был Заров.
– Руки! – закричал Семен, поднимая автомат. – Руки!
Кажется, Заров даже не испугался. Повернулся, сказал:
– Есть аптечка в доме?
Семен сделал шаг, другой. Глаза защипало.
– Быстрее пробегай, я стрелял газом!
Он подошел к ним, уже опуская оружие. Нет, конечно, это не писатель стрелял в Шедченко…
– Хайретдинов?
– В кабинете закрылся…
– Где этот?
– Ушел… Только что ушел. Даже автомат уронил! – Писатель нервно хихикнул. – Аптечку принеси!
Семен запоздало вспомнил смятые кусты. Кажется, их ветки еще дрожали, когда он забегал в дом…
– Аптечку! Он кровью истекает!
Это было бесконечное мгновение, когда Семен пытался сделать выбор. Шедченко, на простреленной груди которого пузырилась кровь, и враг Визиря, уже лишенный оружия, полуслепой, убегающий прочь…
– Быстрее, гад! – заорал Ярослав. В его голосе тоже что-то было… Сила, иная, чем у Визиря, но все-таки Сила, давящая, заставляющая делать выбор, и Семен бросился в комнату охраны.
Но вначале он все же закрыл входную дверь. Это было так просто, захлопнуть тяжелую створку… задержать на секунду врага. Если бы он сделал это, выходя, то успел бы настигнуть киллера. Расстрелять его в спину, изрешетить пулями.
Зря они так торопились.

3

Вечер был гранью. Кирилл знал это предельно четко.
Так получалось, что раньше всегда кто-то был рядом. Веснин, Аркадий Львович, Заров. Конечно, не все из них были по-настоящему друзьями. Заров, например, оказался предателем.
И все же кто-то взрослый и сильный был рядом. Готовый если не помочь, так хотя бы отразить удар. Можно было забыться, почувствовать себя ребенком.
Теперь надо было быть взрослым.
И это – навсегда.
Кирилл покосился на Визитера. Тот, похоже, дремал. Они ехали в метро к «Домодедовской», так решил Виз, и Кирилл не стал требовать объяснений. Визу виднее, он помнит то, что забыл Кирилл.
Теперь так будет всегда.
Решают за него.

Давать показания – это оказалось еще той работой. Наверное, мучительной даже для абсолютно невинного человека.
Ярослав Заров никогда не считал себя образцом праведности.
Он рассказал о своей деловой поездке в Москву и о встрече со старым поклонником его книг – политиком Рашидом Хайретдиновым. Как остановился у него, за пределами Москвы, почему и пренебрег обязательной регистрацией иногородних, второсортных граждан. О том, как началась стрельба, как был ранен Шедченко, как он успел увидеть убегающего убийцу…
О том, как Визирь подошел к нему, накладывающему повязку на грудь Шедченко, покачал головой, склонился к раненому и вопросительно посмотрел на него, он не рассказал. К чему? Это был лишь миг, короткий и важный лишь для Посланников. «Награда за верность?» – спросил тогда Заров, и лицо Визиря дрогнуло. Шедченко оплошал, потерял ценность. Стал даже опасным – мало ли что наговорит в наркозном бреду человек.
Но Хайретдинов не посмел добить полковника. При нем, Прототипе Творчества, нелепом и слабом человеке.
Последнем сообщнике Власти…
Ярослав маялся в комнате – кажется, раньше здесь жил сам Шедченко. Хорошая комната, уютная, она ему нравилась. Дом был полон чужих людей. Следователи, оперативники, спецназовцы с затянутыми масками лицами. Визирь сидел в своем кабинете с каким-то совсем уж важным человеком, генералом МВД. Последний раз, возвращаясь с допроса – или это называется «снятием показаний»? – Заров услышал голоса из-за двери. Негодующий бас генерала: «Пятеро убитых, Рашид! Четверо ваших охранников и гражданская девка! Один в реанимации, с инфарктом! Что тут, бля, творится?» И приглушенный, вкрадчивый голос Визиря: «На вас возложено обеспечение безопасности депутатов Думы…»
Ой-ей-ей, генерал… Ты еще не понимаешь, во что вляпался. Ты еще прикрыт высотой своего поста, верой в себя, сильного и неуязвимого, стража закона в российском государстве… Погоди немного. Пообщайся с тем, кто есть Власть.
Ярослав попытался заснуть. Даже разделся, лег в постель, поймав на древней радиоле какую-то мягкую, блюзовую музыку. Напрасная попытка. Сейчас его усыпила бы пригоршня люминала или бутылка водки. Но не было ни того, ни другого. Ничего, кроме страха – раздастся стук в дверь, и люди в масках сомкнут на запястьях наручники – и дурацкой, бессмысленной жалости.
К Шедченко, который валяется сейчас на операционном столе, голый и неподвижный, с распахнутой грудной клеткой и введенным в трахею тубусом наркозного аппарата. К пацанам, бредущим сейчас по ночным улицам Москвы.
Даже себя самого он жалел, никогда не подозревая, что это возможно.
Дописался, литератор. Фантазии стали жизнью – и ударили вслед неотвратимо и непреклонно. Получай свое Чудо. Почувствуй то, в чем убеждал других.
Жизнь – не игра.