1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
    
– Мы сделали большое и доброе дело, – торжественно сказал Паклус, вставая. – Возможно, когда-нибудь о нем будут сложены баллады и легенды. Но пока – молчание! У витамантов длинные руки!
    
Все понимающе закивали.
    
– Пойдем, – кивнул Паклус Триксу. – Я провожу тебя к Щавелю.
    
Хоть Триксу и довелось уже побывать в настоящем бою, но он принял предложение рыцаря с благодарностью. И дело, конечно, было не в витамантах – ночной город таит много неприятных сюрпризов и без всякой магии: жадных разбойников, пьяных хулиганов, самаршанскую бедноту, которую городские власти любили нанимать для рытья канав и обтесывания камня…
    
Но к могучему рыцарю, сопровождающему двух подростков и ребенка, никто, конечно, приблизиться не посмел. Они дошли до домика Щавеля без всяких приключений. В окнах горел свет и доносилась негромкая игра на лютне. В саду фланировал летучий огонек.
    
– О… – с ноткой зависти сказал Паклус. – У Радиона гости… Что ж, идите, а я подожду, пока за вами закроется дверь, и продолжу свой путь…
    
– Куда вы пойдете, сэр рыцарь? – сочувственно спросил Иен.
    
– Мало ли в Дилоне постоялых дворов? – Рыцарь пожал плечами.
    
– Нет-нет, так не годится! – Иен схватил рыцаря за руку. – Пойдемте! Щавель же ваш друг, неужели он не приютит вас на ночь?
    
Трикс с сомнением подумал, что Иен раскомандовался зря. Конечно, Щавель с Паклусом друзья, но не Иену, который сам при Щавеле был на птичьих правах, приглашать его в дом!
    
– А ты как считаешь? – с надеждой спросил Паклус Трикса.
    
– Он обидится, если вы не зайдете! – пылко сказал Трикс.
    
Сторожевой огонек бдительно облетел вокруг них, но останавливать не стал. Трикс подошел к двери и постучал. Внутри продолжала звенеть лютня и чей-то приятный голос что-то негромко напевал. Трикс толкнул дверь, и она открылась.
    
Взору их предстало зрелище сколь удивительное, столь и неловкое.
    
Сразу же за дверями, в прихожей, стоял пожилой человек, судя по лицу – простолюдин, судя по роскошной одежде – богатей, не то купец, не то видный мастер одной из гильдий. Под мышкой он держал небольшой сундучок. Чуть дальше сидела на стуле старуха со вздорным лицом, крепко сжимая в руках парчовый кошель. За спиной старухи стоял немолодой лакей. И купец, и старуха бросали друг на друга неприязненные взгляды. У самого входа в большую залу стоял напряженный юноша изящной наружности, в кружевной батистовой рубахе и штанах с отворотами. У молодого человека тоже был в руках пакет.
    
– Куда без очереди-то? – возмутился простолюдин, когда Трикс начал протискиваться мимо него. – Я, почитай, с обеда жду!
    
Из кармана Трикса выпорхнула Аннет и гневно пропищала:
    
– Смерд! На колени, или обратишься в гнилую корягу! Перед тобой – ученик Радиона Щавеля, великий маг Трикс Солье!
    
– Так бы и сказали сразу, что маг, – без особого испуга произнес простолюдин. – Проходите, ваше право… А пугать честного краснодеревщика не надо! Наша гильдия в городе видная, без нас благородным господам ни колыбели для младенца, ни стола для еды, ни домовины для упокоения!
    
Старуха ничего не сказала, лишь вперила в Трикса такой недовольный взгляд, что мальчик не выдержал и отвернулся. Сопровождаемый своим эскортом, он прошел в залу, где обнаружил еще ряд совершенно непохожих друг на друга горожан:
    
смуглого парня с бегающими глазками, прячущего что-то за пазухой,
    
жмущуюся к матери молодую девицу с зареванными виноватыми глазами,
    
хмурого стражника, бросающего на смуглого парня подозрительные взгляды,
    
моложавого музыканта, довольно приятно наигрывающего на лютне и напевающего старинную балладу,
    
древнего старика, вокруг которого стояли три здоровых мужика, судя по поразительному общему сходству – братья-близнецы.
    
– Э-э… – протянул Паклус, оглядываясь. – А Радик-то наш решил поработать… на благо города Дилона…
    
В этот момент дверь кабинета открылась и оттуда вышел взволнованный, раскрасневшийся мужчина средних лет. Следом за ним показался Щавель со словами:
    
– …вы убедитесь, что эффект долгосрочный, в отличие от корня мырдовника и мускусных притираний… Следующий!
    
Тут он увидел Трикса – и на лице его отразилась искренняя радость.
    
– Ты вернулся! О! И Паклус!
    
Маг и рыцарь обнялись, Трикс заслужил одобрительное похлопывание по плечу, Аннет получила кивок, Иен и Халанбери удостоились беглого взгляда.
    
– На сегодня прием окончен! – торжественно объявил Щавель. – Вернулся мой ученик, которого я посылал… э… в Серые Горы за могучими эликсирами. Завтра, приходите завтра!
    
Люди безропотно потянулись к выходу, недовольно поглядывая на Трикса. Из прихожей попытался было высунуться краснодеревщик, но Щавель так на него зыркнул, что и он смолчал.
    
Только старик с тремя сыновьями остался сидеть.
    
– Дедушка! Ау, дедушка! – громко произнес Щавель. – Завтра прием, идите домой почивать, пожалуйста!
    
– Не глухой! – скрипуче ответил дедушка. – Нельзя мне домой, чародей. Помру ведь.
    
– Да ты еще крепок, ты еще покоптишь небо, – попытался успокоить его волшебник. – Завтра приходи!
    
– Помру ночью, коли не примешь, – упрямо ответил дед. – Эти меня и изведут. – Он сурово посмотрел на сыновей. – Они уже намаялись ждать, кого наследником назову. Сговорятся ночью, да и придавят подушкой!
    
– Папа, да что вы такое говорите! Вы же велели выкинуть все подушки! – возмутился один из сыновей.
    
– Потому и жив! Не подушкой придавят, так в вино цикуты намешают, знаю я их, неслухов!
    
Три сына задумчиво и как-то заинтересованно переглянулись.
    
– Ладно, – сдался Щавель. – Из уважения к сединам… Чего тебе надобно, старче?
    
Дедок откашлялся и сказал:
    
– Было у меня три сына. Старший – умный, средний – сильный, младший – добрый. Почуял я, что смерть моя близка, вот и решил разделить свое имущество. Старшему оставить мельницу, он с жерновами умеет обращаться. Среднему – осла, пусть грузчиком в порту работает. А младшему – любимого моего котика, он один такой слюнтяй, что не выбросит скотинку на улицу.
    
– Пока не вижу проблемы, – признался Щавель.
    
– Так я ж их различить не могу! – неожиданно громко завопил старик. – Они ж близнецы, от того и мать их померла в родах! Призвал к себе, спрашиваю, кто старший – каждый говорит, что он!
    
    
Братья потупились.
    
– Сговорились? – заинтересовался Щавель. – Неожиданный ход. Сильный!
    
– Папенька, – попросил один из братьев. – Да не делите вы добро. Позвольте все продать.
    
– Включая этого вонючего кота! – вставил второй.
    
– А деньги мы поделим поровну! – взмолился третий. – Ну чего нам, близнецам единоутробным, в раздор входить?
    
– Так продайте и поделите все, как отца схороните, – предложил Паклус, тоже увлекшийся ситуацией. – Делов-то!
    
– А вдруг старший, то есть я, после папенькиной смерти передумаю и делиться не захочу? – спросил один из братьев.
    
– Я, старший, умный очень, а все умные – они жадные, – сказал второй.
    
– Для меня, старшого сына, воля папенькина будет священна, – печально сказал третий.
    
Щавель захохотал:
    
– Молодцы, братья! Как завернули! Трикс, а ну-ка, покажи мастерство. Как можно помочь дедушке мельнику?
    
Трикс задумался.
    
– Дедушка, а нет ли у сыновей ваших какого-то отличия? Ну, родимое пятно…
    
– У одного с детства след от ремня на левой ягодице, это я пряжкой попал, – вспомнил дед. – У другого на мизинце ноготь слез, это он под жернов неудачно руку сунул… А у третьего – на ноге шрам, телегу разгружал и уронил бочонок… Но у какого и что именно – это я не помню!
    
– Недостаточно данных, – печально сказал Щавель. – Логика здесь бессильна…
    
– Возможно, стоит применить заклинание, улучшающее память? – предположил Трикс.
    
– Я бы не советовал, – сказал Щавель. – Когда человек в таком преклонном возрасте – самая невинная магия может его убить.
    
– Тогда заклинание правды! – сказал Трикс. – Чтобы братья признались, кто есть кто…
    
– Мы будем жаловаться регенту! – сказал один брат.
    
– Запрещено такую магию к честным людям применять! – добавил второй.
    
– А скрывать, кто ты есть, из благородных побуждений – не преступление! – подытожил третий.
    
Трикс задумался. Щавель с улыбкой смотрел на него.
    
– Хорошо, – сказал Трикс. – У кого на ягодице след от ремня?
    
Стоящий слева брат поднял руку.
    
– У кого ногтя нет на мизинце?
    
Поднял руку и продемонстрировал палец брат, стоящий в центре.
    
– А на ноге отметина?
    
Брат, стоящий справа кивнул.
    
– Вполне достаточно, – сказал Трикс. – Добрый брат не мог заслужить такой отцовский гнев, чтобы получить отметину от ремня на всю жизнь. Итак, слева либо сильный, либо умный. Умный брат не мог прищемить палец в жерновах. Итак, в центре либо сильный, либо добрый. Сильный брат не уронил бы тяжесть. Итак, справа либо умный, либо добрый.
    
– Мне кажется, это нам ничего не дает… – почесал переносицу Паклус.
    
– Это нам дает все! – торжественно ответил Трикс. – Допустим, что слева – сильный. Тогда в центре – добрый. А справа – умный! Так?
    
– А если слева умный? – спросил Паклус.
    
– Тогда в центре сильный, а справа – добрый!
    
– Ну и что? Есть два равновероятных варианта! Щавель прав, логика тут пасует!
    
– Зато мы точно знаем, что стоящий в центре – не умный, не старший сын! – гордо сказал Трикс. – Мельницу он точно не получает!
    
Стоящий в центре сын разинул рот. Посмотрел на братьев. Те отвели глаза.
    
– Ну а мелкую скотину, вроде осла и кота, можно распределить в рабочем порядке, – продолжил Трикс. – Я склоняюсь к мысли, что умный брат тоже не попался бы на шалостях и не получил ремня. Значит, слева сильный! В центре, таким образом, оказывается не сильный, не умный, а добрый – что и подтверждает факт получения им травмы, по доброте душевной он пытался работать на мельнице без всякой сноровки и способностей! Ну и, конечно же, склонный к умному труду брат, стоящий справа, оказался непригоден к погрузочно-разгрузочным работам. Все! Сильный – ему осла, добрый – ему кота, умный – ему мельницу!
    
Дедок почесал в затылке.
    
Первым не выдержал брат, стоящий справа.
    
– Это я-то к работам непригодный? – завопил он. – Это я-то? Как что таскать, как что грузить – всегда меня, оттого и поранился!
    
– Это я не умный? Это я-то в жерновах палец прищемил, оттого что неспособный и несноровистый? Да я с пяти лет при жерновах, оттого и прищемился! – обиделся стоящий в центре.
    
– Да я по заднице получал только по доброте своей душевной! – бушевал брат, стоящий слева. – Они хулиганят, а потом просят: «Братик, возьми на себя вину, тебя папка любит, пороть будет не сильно!»
    
Трикс гордо посмотрел на волшебника. Тот одобрительно кивнул. Тогда Трикс подмигнул растерянному Паклусу и сказал:
    
– Логика – она вообще в человеческих отношениях не применима. И любые факты можно на любую сторону вывернуть. Я это и сделал. Тут главное – спорщиков раззадорить, заставить их на несправедливость обидеться.
    
– Из него действительно получится хороший волшебник, – признал Щавель. – Так, дед, муку принесли? Пускай твой сильный сын ее тащит в кладовую. И все, все, прием окончен!
    
Когда старик вместе со смущенными сыновьями удалился, Радион с довольным видом вытер руки о полы рабочей мантии и сказал:
    
– Удачный вечер. Три золотых, шесть серебряных. Гусь, мука, корзинка яиц, стопка свежих полотенец, сапоги, отрез бархата на новую мантию, две битые куры… эй, мальчик… как тебя…
    
– Иен, ваше мудрейшество!
    
От неожиданного титула Радион слегка оторопел, но заострять на нем внимания не стал:
    
– Мальчик Иен, иди на кухню, ощипи кур и пожарь со специями. Умеешь?
    
– Конечно! – Иен изо всех сил старался продемонстрировать свою полезность. – Халанбери, кончай ковырять в носу! Пошли готовить ужин!
    
– Ага!
    
– И пусть этот, мелкий, вымоет руки с мылом! – крикнул вслед волшебник. Тяжело вздохнул и, опускаясь в кресло, пробормотал: – Я так надеялся, что где-нибудь в пути эти дети потеряются.
    
– Щавель, ну нельзя же так, это ведь дети! – укоризненно сказал Паклус, садясь рядом.
    
– Были бы взрослые – превратил бы во что-нибудь полезное в хозяйстве! – пригрозил Щавель. – Кстати… как ваше… путешествие?
    
– Удачно! – просиял Трикс. – Кня…
    
– Тихо, тихо, тихо! – замахал руками Щавель. – Меня не интересуют твои родственники, твои любовные похождения и дорожные тяготы. Сходил в отпуск – вот и славненько.
    
Трикс вздохнул.
    
– Никто не погиб?
    
– Абсолютно, – поразмыслив, сказал Паклус. – Мертвые ведь умереть по второму разу не могут?
    
– Нет, нет и нет! – замотал головой Щавель. – Они могут только упокоиться. Совсем другое дело. А я тут был вынужден оказать небольшую помощь местному населению. Ну, сами понимаете… – Он помолчал. – Жрать-то хочется!
    
– В наши дни нет былого уважения к магии… как и к искусству меча… – кивнул Паклус. – Веришь ли, наш поход пришлось отмечать в ужасной таверне. Пивом! Там даже не было благородного вина…
    
– Трикс, в буфете! – скомандовал Щавель.
    
Трикс принес из буфета пузатую бутылку (похоже, Щавель перечислил не все дары благодарных за помощь горожан) и, по собственному почину, три бокала. Щавель и глазом не повел – сковырнул залитую сургучом пробку и разлил вино на троих.
    
– Садись, – велел он Триксу.
    
Трикс подтащил стул и сел рядом с магом и рыцарем.
    
– Итак, мой юный ученик… – Волшебник понюхал бокал и удовлетворенно кивнул. – Итак, мой юный ученик, я рад сообщить тебе тот факт, что ты переходишь из рядовых прихвастней в подаваны!
    
– Браво! – сказал Паклус и отпил вина.
    
– С этого момента ты можешь помогать мне в волшебстве, творить собственное волшебство без разрешения и приветствовать других волшебников не поклоном в пояс, а вежливым кивком головы! Сейчас ты почувствуешь, как растет твоя заклинательная книга…
    
Трикс и впрямь почувствовал на поясе шевеление – его Айпод ощутимо увеличился в размере.
    
– Ну а что касается твоего ученического посоха – ты можешь превратить его в волшебный!
    
– Как? – восхищенно спросил Трикс.
    
– Ну как это как? Заколдуй его!
    
– А как именно заколдовать?
    
– Ах да, ты же не знаешь Табели о рангах… – кивнул Щавель. – Итак, посох прихвастня во всем подобен волшебному, но по сути – это просто палка.
    
– Знаю, – грустно кивнул Трикс.
    
– Посох подавана куда серьезнее! Ты можешь заколдовать его так, чтобы в нужный момент он начинал светиться грозным багровым или колдовским зеленым светом, или же так, чтобы при ударе о землю или врага он испускал снопы искр, или же так, чтобы в момент опасности, когда у тебя от страха вспотеют руки, посох начинал угрожающе рычать и устрашающе стонать. Но только что-то одно из трех!
    
– Ага… – Трикс задумался. – А у преспешника?
    
– У преспешника посох может сразу и светиться, и испускать искры и издавать звуки!
    
– А у настоящего волшебника?
    
– Ну, тут все ограничивается твоей фантазией, – засмеялся Щавель. – Я вот люблю, чтобы цветочки распускались от удара посоха. Ну а если испугаюсь, то из посоха начинают вылетать вороны и со зловещим карканьем кружиться над головой.
    
– А что он делает, волшебный посох? – тихо спросил Трикс, уже зная ответ.
    
– Производит впечатление на окружающих, – так же тихо ответил Щавель. – Ну ты пойми, дружок, работа волшебника – на девяносто процентов работа на зрителя!
    
Трикс кивнул.
    
– Зато эффектный посох позволит тебе творить более сильную магию! – ободрил его волшебник. – Ну же! Пей до дна, мой славный подаван!
    
Трикс вздохнул и залпом осушил бокал.
    
Вино было густым, сладким, крепким – куда крепче, чем то, которое он привык пить в родительском доме. У Трикса закружилась голова.
    
– Он очень хорошо показал себя в бою, – сказал тем временем Паклус. – Да и с самого начала…
    
– Я ничего не хочу слышать! – с болью в голосе воскликнул Щавель. – Ничего! Не имею права!
    
– А если я расскажу историю, случившуюся со мной невесть в какие времена невесть в каких краях? – спросил Паклус. – Однажды пришел ко мне один знакомый молодой маг…
    
– Это идея! – просветлел Щавель. – Только без имен!
    
Иен с Халанбери торжественно принесли с кухни жареных кур. Подобревший при виде еды Щавель выделил Иену ножку и крылышко, а Халанбери – ножку, после чего отослал ужинать на кухню. Судя по раздающемуся временами хихиканью и звону посуды, они там вовсе не скучали.
    
– И тут мы увидели корабль вита… неприятеля! – рассказывал тем временем Паклус.
    
Аннет, последний час хмуро порхавшая по комнате, спустилась к уху Трикса и прошептала:
    
– Милый, я слетаю поужинать…
    
– Куда?
    
– Да есть тут на окраине одна делянка… – туманно отозвалась фея. – Ты мне оставь кусочек пирожного, ладно?
    
– Какого пирожного?
    
– Того, что Щавелю принес кондитер в награду за… за один эликсир. – Аннет сегодня предпочитала изъясняться загадками. – Ну пока, милый!
    
Фея улетела, а Трикс, сбегав по просьбе волшебника к буфету за второй бутылкой, продолжил слушать историю о своем героизме. К вину он теперь притрагивался с осторожностью, но все равно вскоре начал клевать носом и едва не проспал возвращение Аннет.
    
– Всем чмоки в этом зале! – воскликнула фея, влетая в открытую форточку. И с веселым звонким смехом закружилась над столом в танце.
    
Щавель и Паклус, только что обсуждавшие, сумеет ли злобный витамант по дну морскому добраться до Хрустальных островов, замолчали и с любопытством уставились на нее.
    
– Что же вы такие грустные? – осыпая мага и рыцаря сверкающей серебристой пыльцой, вопрошала фея. – Почему вы не радуетесь вместе со мной? Я хочу веселья! Я хочу праздника!
    
– Скажи, Аннет, а ты не могла бы стать одного с нами роста? – спросил Паклус, поглаживая бороду.
    
Щавель, уже задававший когда-то тот же вопрос, скептически улыбнулся. Но фея неожиданно прекратила танцевать в воздухе и ответила:
    
– Да. Но для этого ты должен меня поцеловать.
    
– Я готов! – немедленно ответил рыцарь.
    
Аннет опустилась ниже и села на подставленную Паклусом ладонь. Щавель с сомнением хмыкнул. Рыцарь откашлялся, бережно поднес Аннет к губам и неловко чмокнул.
    
– Ха-ха-ха-ха-ха! – взмывая к потолку, закричала Аннет. – Такой большой, а верит сказкам! Я фея цветов! Цветы – они маленькие! Я не могу вырасти! Ха-ха-ха-ха-ха! Что ты хмуришься, сэр рыцарь? Не надо! Каждый раз, когда ты хмуришься, в мире умирает фея!
    
– Если ты не прекратишь хохотать, то одна моя знакомая фея точно умрет! – рявкнул рыцарь, побагровев.
    
Фея презрительно хихикнула, но отлетела подальше и веселиться перестала. Улыбающийся Щавель сам сходил в свой кабинет, вернулся с большой коробкой шоколадных пирожных и выложил их на стол:
    
– Аннет, присоединяйся. Очень жаль, что ты не можешь составить нам компанию по-настоящему, но…
    
Упрашивать долго фею не пришлось. Трикс, который уже несколько минут задремывал, на секунду закрыл глаза – и обнаружил, что половина пирожных съедена!
    
– Ну ты даешь! – воскликнул он. – За одну секунду столько слопать!
    
Щавель, Паклус и Аннет недоуменно уставились на него. Трикс вдруг сообразил, что из кухни больше не слышны голоса Иена и Халанбери, под столом стоят пять пустых винных бутылок, а в руках мага откуда-то появилась дымящаяся трубка.
    
– Ты целый час проспал сидя, мой юный ученик, – мягко сказал Щавель. – Иди-ка ты в кровать. Можешь лечь в моей спальне, я сегодня переночую в кабинете.
    
– Это если мы вообще ляжем! – бодро сказал Паклус.
    
Трикс не стал спорить и ломаться – глаза так и норовили закрыться. Он побрел в спальню мага – судя по постели, за прошедшую неделю Щавель в ней ни разу не ночевал. Стянул ботинки, сбросил куртку и, не раздеваясь дальше, повалился на кровать. Книжку-Тиану, которую он, даже заснув за столом, бережно прятал за пазухой, Трикс переложил под подушку. Потом, не удержавшись, достал и некоторое время разглядывал обложку, осторожно поглаживая пальцем буквы Т, И, А, Н, А. Потом положил на кровати рядом с подушкой и уснул.
    
Разбудила его Аннет – наверное, уже под утро, так как в окнах светало, но по ощущениям Трикса – сразу же, едва он закрыл глаза. Вначале Трикс услышал тихую ласковую песенку:
    
     
      
Спи, моя радость, усни!
      
В замке погасли огни.
      
Феи притихли в саду,
      
Стражники спят на посту,
      
Месяц на небе блестит,
      
Монстр в окно не глядит…
      
Глазки скорее сомкни,
      
Спи, моя радость, усни.
      
Усни! Усни!
     
    
    
Колыбельная эта, будучи самой распространенной в королевстве, пользовалась тем не менее сомнительной славой. Говорили, будто среди людей она пошла от эльфов-кровопийц и прочего лихого волшебного народца, норовящего в ночной тиши напасть на сонного ребенка. Но эльфов и прочий сомнительный сброд давно уже загнали в глухие чащобы, а колыбельная обладала остаточной магией и прекрасно усыпляла непослушных детей. Ну не пропадать же добру? Так что все детство Трикс засыпал под эту песенку…
    
     
      
В замке все стихло давно,
      
В мрачных застенках темно,
      
Дверь ни одна не скрипит,
      
И привидение спит,
      
Кто-то кричит за стеной —
      
Что нам за дело, родной?
      
Глазки скорее сомкни,
      
Спи, моя радость, усни.
      
Усни, усни!
     
    
    
Напевая песенку, Аннет принялась подтыкать со всех сторон одеяло. Не то чтобы Трикс в этом нуждался – было тепло, но забота каждому приятна…
    
     
      
Сладко мой птенчик живет —
      
Нет ни тревог, ни забот,
      
Вдоволь игрушек, сластей,
      
Нянечку, милый, не бей.
      
Всё-то добыть поспешишь,
      
Только б не плакал малыш…
      
Нервы мои не тяни,
      
Спи, моя радость, усни.
      
Усни, усни!
     
    
    
Под знакомый с младенчества напев Трикс снова стал засыпать. Но Аннет внезапно замолкла. А потом больно ущипнула Трикса за щеку и возмущенно закричала в самое ухо:
    
– Ни стыда, ни совести! Ты что делаешь?
    
– Что? – Трикс испуганно сел на кровати, натягивая одеяло до подбородка.
    
– Ты затащил невинную девушку к себе в кровать! – Аннет обвиняюще указала на книгу.
    
– Но она же книжка! – возмутился Трикс.
    
– Ну и что?
    
– Но она же просто лежит рядом со мной! Вот, даже в балладах… – Трикс спросонку никак не мог вспомнить нужной истории, но потом строки из приключений барона Хмара всплыли сами собой. – Когда доблестный Хрей спас прекрасную Азоль из лап разбойников, он лег рядом с ней почивать…
    
Аннет нахмурилась. Спросила:
    
– Что, так и сказано?
    
– Ну да… лег почивать, а свой верный меч Оксогон положил между собой и Азоль…
    
– Вот! – Аннет затрепетала крылышками. – Единственная ситуация, при которой благородный юноша может лечь в одну постель с дамой – если между ними лежит острый меч!
    
Трикс подумал и решил, что Аннет права. В балладах либо герой ложился с дамой, а сразу за этим следовала свадьба, либо в постели они оказывались втроем – герой, его меч и его дама.
    
– У меня нет меча, – признался он. – Возможно, сгодится посох?
    
– Убери девушку в тумбочку! – топнув в воздухе ножкой, заявила Аннет. – Веди себя как подобает!
    
Пристыженный Трикс спрятал книгу в тумбочку, предварительно вытащив из ящика засохший сухарик, старую курительную трубку, пустой граненый флакон с надписью «Душистая вода № 4» и огрызок карандаша. Очевидно, все это принадлежало Щавелю.
    
Едва он опустил голову на подушку, как обнаружил, что рядом на постели примостилась Аннет, с умилением глядя ему в глаза.
    
– Ты чего? – спросил Трикс.
    
– Собираюсь поспать, милый!
    
– Еще чего! Как благородный юноша… – Трикс ловко схватил фею двумя пальцами за талию, – я просто обязан отправить тебя спать в тумбочку!
    
– Неблагодарный! – всхлипнула фея, вырываясь из его рук. – Хорошо, хорошо, запри меня в коробочку, посади меня в пузырек, свяжи меня суровыми нитками… – Она на миг замолчала, после чего с неожиданным энтузиазмом воскликнула: – Свяжи, свяжи меня суровыми нитками, мой строгий властелин!
    
– Так, – выпуская Аннет, сказал Трикс. – Я и впрямь твой повелитель, забыла? А ты мой фамильяр! Волшебный слуга! Так что приказываю – веди себя тихо, спи где-нибудь не на кровати и… и вообще не приставай!
    
Он поставил фею на тумбочку, уронил голову на подушку и мгновенно уснул.
    
Проснулся Трикс от какого-то неприятного назойливого ощущения. Открыл глаза и обнаружил, что Аннет, использовав флакон из-под «Душистой воды № 4» в качестве скамейки, лежит на тумбочке, подперев голову руками и мечтательно смотрит на него.
    
– Ты чего? – прошептал Трикс.
    
Аннет пожала плечиками и игриво заболтала ногами.
    
Трикс вздохнул и сел на кровати. В окно уже вовсю светило солнце. Пора было вставать.
    
– Аннет, нам надо поговорить, – сказал Трикс.
    
Фея сразу же насторожилась – как и любой человек, услышавший такую фразу.
    
Удивительное дело! Почти все люди (а также большинство нелюдей) обожают поговорить. Солдат рассказывает о своих ратных подвигах. Девушка обсуждает с подругами своего любимого. Злобный Черный Властелин, стоя на пороге завоевания мира, пускается в длинный разговор с поверженным противником – будто специально давая ему время собраться с силами и победить.
    
Да что тут говорить! Вот ты, мой любезный читатель. Да, да, именно ты! Я к тебе обращаюсь. Если ты юн – подойди к маме и скажи: «Мама, нам надо поговорить». Ты увидишь, как забавно она побледнеет и беспомощно опустит руки! А если ты немолод и у тебя самого есть дети – подзови-ка сына и скажи: «Сын, нам надо поговорить». Какие эмоции отразятся у него на лице! Какие секреты он начнет выдавливать сквозь слезы – и кто съел варенье, и кто баловался со спичками, и кто играл по Сети и поймал вирус…
    
А ведь казалось бы, всего лишь предложение заняться тем, что ничуть не предосудительно, что отличает человека от животного. Поговорить!
    
Вот и фея Аннет сразу заподозрила неладное.
    
– Я готова… – пролепетала она.
    
– Аннет, ты лучшая на свете фея, – сказал Трикс. – Я сам тебя призвал. И я счастлив, что ты так меня любишь и так обо мне заботишься.
    
– Но… – печально сказала фея.
    
– Но, – согласился Трикс. – Но ты – фея. Маленькое чудесное создание из света, магии и цветочной пыльцы.
    
– Вдруг я все-таки сумею подрасти? – спросила фея. – Стану с тебя ростом…
    
– Аннет, дело не в этом, – сказал Трикс. – Совсем не в этом. Ты – фея. Ты волшебное существо. А я – человек.
    
– Раз волшебная, то, значит, хуже? – прошептала фея.
    
– Нет, вовсе не хуже. – Трикс вздохнул. – Ну как бы объяснить… Вот окажись я на необитаемом острове с девочкой-гномом…
    
Аннет вскинула голову и глаза ее радостно заблестели.
    
– Нет, нет, неудачный пример! – вспомнив Паклуса, воскликнул Трикс. – Гномы, эльфы – они все-таки тоже как люди. Только немного другие. А вот минотавры, сфинксы, грифоны, феи, домовые…
    
– Мы ведь тоже живые, – сказала Аннет. – Только по-другому. Но мы же думаем, мечтаем. Нам бывает страшно, бывает весело. Мы бываем хорошие, бываем плохие…
    
– Но вы – волшебные. Феи и люди могут дружить. Могут любить друг друга. Но… не так, как человеческие мальчик и девочка.
    
– Я знаю, – сказала Аннет. Она слезла с пузырька из-под душистой воды, села на старую курительную трубку Щавеля. – Я все прекрасно понимаю. Но ты меня такой создал, Трикс. Ты же не уточнял, как именно я должна тебя любить. Сказал бы: «Люби меня как сестра». Или: «Люби меня как верный пес». Мне было бы легче.
    
– Извини, – сказал Трикс. – Я не подумал. Я такой… неопытный маг.
    
Аннет молчала, глядя мимо Трикса. Пробормотала:
    
– Я надеялась, что очень быстро развеюсь. Через день-два… с нами, цветочными феями, это запросто случается… Но ты меня как-то удачно создал. Я, наверное, буду жить много месяцев. Или много лет.
    
Трикс смолчал – за это извиняться было глупо.
    
– Надо как-то приспосабливаться, – вздохнула Аннет. – Скажи, ты ее сильно любишь, эту Тиану?
    
– Я не знаю, – сказал Трикс и у него часто заколотилось сердце. – Я… ни в кого еще не влюблялся.
    
Аннет вздохнула и вытерла глаза ладошкой.
    
– Значит, любишь, – сказала она. – Раз говоришь «не знаю», значит – любишь.
    
Некоторое время они молчали.
    
– Хочешь, я тебя переколдую? – спросил Трикс. – Ну, чтобы ты меня не любила…
    
– Нет! – Аннет вспорхнула в воздух. – И думать не смей! Во-первых, я тогда захочу тебе отомстить и начну делать всякие гадости! А во-вторых… а во-вторых, не смей. Не хочу я переколдовываться.
    
Они снова замолчали.
    
– Трикс и Тиана, – мрачно сказала Аннет. – Трикс и Аннет… Трикс и Тиана… Трикс и Аннет… Трикс и Аннет на самом деле не очень-то хорошо звучит. Похоже на название какой-то болезни.
    
Трикс хмыкнул.
    
– А Трикс и Тиана – как название какой-нибудь жаркой южной страны, где все бегают с копьями и без штанов! – мстительно добавила Аннет.
    
Трикс промолчал.
    
– Значит, так, – печально сказала Аннет. – Раз ты ее так любишь, то мне тоже придется ее полюбить. И даже о ней заботиться, – добавила она с отвращением. – Что ж делать… Но запомни, брать с собой книжку в постель ты не будешь!
    
– Не буду, – согласился Трикс.
    
– Если захочешь поцеловать ее в обложку – не чаще раза в сутки и под моим присмотром!
    
– А можно гладить ее по переплету?
    
Аннет подумала:
    
– Наверное, можно. Только не по корешку. И не по форзацам.
    
– Читать можно?
    
– Последнюю страницу, – кивнула фея. – Считай это добрым советом.
    
Трикс кивнул.
    
– Ну что ж, – нарочито бодро сказала фея, – закроем эту тему. Мы с тобой друзья… на всю жизнь. Любите друг друга… я благословляю.
    
– Я же не знаю, может, Тиана меня ничуточки не любит…
    
– Не настолько же она глупа! – вспыхнула фея. – Иди умывайся. Щавель вообще сегодня не ложился, он уже растолкал Иена и тот готовит завтрак. Иди. Мы больше не станем возвращаться к этой теме… Если хочешь… Я даже могу сшить мешочек для этой… книжки. Чтобы ты не мусолил ее за пазухой, а носил ее на шее… – Аннет помолчала и ядовито добавила: – Привыкал!
    
– А из чего мешочек? – спросил Трикс.
    
– Я сошью его из лепестков роз, нитью мне послужит солнечный лучик, а иглой – перо феникса, – сладким голосом пообещала Аннет. – Да из чего найду, из того и сошью, дурачок! Поройся в шкафах у Щавеля, твой учитель так запаслив, что у него наверняка найдется лоскуток шелка… или какая-нибудь старая дерюга.
    
Трикс с благодарностью кивнул.
    * * *
    
Как оказалось, маги переносят ночные посиделки гораздо лучше рыцарей. Радион Щавель был бодр и весел, восседал в кресле и ободрительными выкриками помогал Иену на кухне готовить ужин.
    
В то же время сэр Паклус мирно похрапывал на полу, укутавшись старой конской попоной. Под утро, когда рыцарь уже не держался на ногах, он попытался содрать со стены древний гобелен, изображающий восход солнца, и завернуться в него, но был остановлен хозяином дома и уложен на пованивающую лошадиным потом попону.
    
Собственно говоря, в этом нет ничего удивительного. Рыцари – люди физически очень крепкие, да и горячительные напитки они способны потреблять в неимоверных количествах. Но при всем при этом жизнь рыцаря протекает очень размеренно. Утром – подъем и долгое питье огуречного или капустного рассола. Днем – дорога, обед, поединки с монстрами и прочими рыцарями. Вечером, если повезет, большая битва с врагом. Если не повезет, что чаще, – сражение с вином и пивом в ближайшем трактире. Ночью – крепкий и здоровый сон.
    
А вот у мага никакого распорядка дня нет. Утром, когда маг открывает глаза, его переполняют гениальные замыслы. Строки новых могучих заклинаний, которые потрясут мир и покроют его неувядаемой славой (и золотом, конечно же), теснятся в его голове. Маг торопливо завтракает, очиняет перо и садится за письменный стол (ну, или мостится со своим наладонником где-нибудь на гнилом бревне, если он в походе). И вот торжественный миг близок… сейчас… сейчас волшебные строки придут в мир!
    
– Дорогой, ты не мог бы минуточку посидеть с ребенком, пока я почищу репу на суп? – спрашивает мага жена (да, да, как ни странно, многие маги – люди семейные).
    
Маг послушно принимается играть с ребенком, ибо жене решался прекословить только Черный Властелин (собственно говоря, именно из-за жены он и решил стать Черным Властелином, после чего превратил жену в иволгу и уехал в свой Замок Ужаса).
    
Но вот репа начищена, и маг снова садится над пергаментом. Первая строчка заклинания уже готова, перо нырнуло в чернильницу…
    
На столе начинает мерцать хрустальный шар. Это коллега-волшебник хочет немножко поболтать о магии, ну и еще пожаловаться на головную боль после вчерашнего симпозиума.
    
Разговор окончен, маг снова берет перо… И задумчиво смотрит на хрустальный шар.
    
А что происходит в мире? Стоит ли начинать работать над заклинанием, не выяснив, каков курс золотого королевского талера к серебряному самаршанскому динару? И чем закончилась стычка одного большого и двух малых горских княжеств в Серых Горах? Избран ли новый глава конгресса витамантов? А еще… а еще, конечно, можно немного пошалить и последить через хрустальный шар за женскими купальнями в Дилоне. Просто для вдохновения!
    
Но вот дела окончены, и маг снова берется за перо. Вот-вот, близок миг творения!
    
Но тут жена зовет его обедать реповым супом. И заодно начинает пилить по поводу отсутствия как золотых талеров, так и серебряных динаров.
    
После обеда маг некоторое время отдыхает – тяжело работать на сытый желудок. Потом приходит городской герольд и просит рассказать немного о магии – горожане очень интересуются. Над каким заклинанием сейчас работает уважаемый волшебник? А какое первое заклинание он придумал? Трудно ли сейчас стать магом – говорят, только по знакомству? Правда ли, что за некоторых магов заклинания сочиняют ученики? Кого из коллег волшебник уважает, а кого не очень? Много ли платят за заклинания?
    
Герольд уходит, а маг остается тупо смотреть в хрустальный шар. Все чудесные слова, придуманные утром, куда-то делись. То ли их унес с собой герольд, то ли они растрачены в болтовне с коллегами…
    
И так проходит весь день.
    
Если маг холост, то вместо жены и ребенка ему мешают дурак-слуга и какой-нибудь очередной авантюрист, решивший похитить из сокровищницы мага никогда не хранившийся там артефакт. Если маг в походе, то мешают муравьи, забирающиеся под мантию, глупые вопросы напарника-рыцаря и дурацкие проказы напарника-вора, порывы холодного ветра, который никак не удается заколдовать, и слишком сильный зной, от которого никак не укрыться.
    
В общем, только глубокой ночью, при свете звезд и колдовского огонька маг начинает творить свои заклинания. Они уже не такие красочные, какими виделись утром.
    
Но и то хорошо.
    
Так что маги прекрасно переносят любой распорядок дня. Они одинаково хорошо умеют не работать утром, днем, вечером и ночью. И неудивительно, что там, где рыцаря уже давно сморил сон, волшебник откупоривает очередную бутылку вина.
    
– Доброе утро, господин Щавель, – вежливо сказал Трикс. – Мне помочь Иену на кухне?
    
– Подавану не пристало возиться с едой, – ответил Щавель. – Пусть уж Иен… если он навязался на нашу голову… отрабатывает свое содержание.
    
Мысленно Трикс очень обрадовался. Похоже, Щавель все-таки решил оставить Иена. Но виду не подал, только кивнул и спросил:
    
– Какие будут распоряжения на сегодня, господин Щавель?
    
– Распоряжения простые. Позавтракаем, и начнешь собирать вещи.
    
Трикс удивленно уставился на Щавеля.
    
– Мы едем в столицу, глупый ученик! К королю Маркелю.
    
– З-зачем? – пролепетал Трикс. Столица – это очень далеко. А король – это очень серьезно! Три княжества, вольные бароны, королевские земли – огромная страна уже многие годы ликовала под властью древнего рода Маркелей. По сравнению с владениями короля даже княжество Дилон было маленьким и скромным, что уж говорить о со-герцогстве Солье и Гриза…
    
– Заниматься тем, чем и подобает заниматься волшебникам, – сурово ответил Щавель. – Задавать вопросы. Искать ответы. Завтракай плотно, юный подаван, обедать мы будем не скоро!
    
Трикс вздохнул и уселся за стол.
    
   
   
    
     
3
    
    
Судя по тому, как много придумано песен, воспевающих дорогу, нет ничего скучнее и утомительнее путешествия.
    
Тяжела и уныла судьба путешественника зимой. Дуют холодные ветра, свинцовое небо посыпает промерзлую землю снегом. Стоит только удалиться от жилья, как начинается метель или буран. Усталые лошади сбивают копыта и безрадостно жуют холодное сено, озябший путешественник тщетно пытается согреться крепкой настойкой или согреться у жалкого костерка. Хлеб замерзает и становится твердым как кирпич, колбасой можно оглушить голодного медведя – только даже медведей нет на дороге, они давно спят в берлогах. Чуть устанешь, чуть заплутаешь – и все, конец, лежать тебе среди сугробов оледенелой мумией!
    
Не радует в дороге и весна. Освободившаяся от ледяной корки земля превращается в мокрую кашу, выползают на свет бесчисленные множества мелких кусачих насекомых, одуревшие от любовных игр волки воют ночами вокруг привала, всплыла из вод и вытаяла из земли вся дрянь, что накопилась там за зиму, – только выпей некипяченой воды, будешь путешествовать от кустика к кустику! Ярко светит в небе солнце, голубеет небо, но все это сплошной обман, стоит скинуть с вспотевших плеч теплый плащ – и здравствуй, верная весенняя спутница – простуда!
    
Ничуть не приспособлено для странствий и лето. Изнуряющий зной наваливается на плечи, но едва разденешься – налетят сменившие мелкую мошку слепни и мухи, от каждого шага дорога пылит, вынуждая путешественника чихать и сморкаться, трава пожухла, в горах растаяли ледники и реки вышли из берегов. Именно летом разбойникам чаще приходит в голову мысль подстеречь путника и всадить ему в спину стрелу, именно летом суслики разносят чуму, комары – малярию, а птички – грипп.
    
Но хуже всего – осень! Рыдает небо, поливая дождями мир, превратившийся в сплошное болото. При взгляде на свинцовую мерзость над головой, на голые облетевшие деревья вокруг и вонючую грязь под ногами – хочется немедленно удавиться. Развести костер – подвиг, просушить у него одежду – чудо. Даже у молодых вечерами ноют усталые члены, ломит суставы и крючит спину. В самой надежной торбе еда превратилась в мокрую кашу из хлеба, мяса и давленых овощей, сапоги хлюпают при каждом шаге, поскользнуться и потянуть или сломать ногу – проще простого.
    
Есть только одно время года, когда путешествие не столь отвратительно. Именно его и выбирают для дальних дорог опытные и умные странники.
    
Это – бабье лето. Краткая неделя (две, если повезет), между летом и осенью. Еще светит солнце – но уже не обжигает, ветер приносит прохладу и отгоняет комаров – но не пробирает до костей, деревья оделись в королевский багрянец и золото – но листья еще не облетели. Созрели, но не успели испортиться плоды, сытые звери путешественниками не интересуются, разбойники готовят к зимовке свои лесные логова, встречные пейзане слегка пьяны и гостеприимны.
    
Так что нет ничего удивительного, что именно бабьим летом великий волшебник Радион Щавель вместе со своим учеником Триксом Солье, оруженосцем ученика Иеном и формально не входящим в отряд маленьким Халанбери по прозвищу Ага отправился из княжества Дилон в столицу королевства.
    
В отличие от всех прочих городов столицу никто не называл иначе, чем Столицей. Нет, если хорошенько порыться в летописях, то можно было обнаружить, что много веков назад на месте столицы было село Гнилопустое. Потом, после набега самаршанских завоевателей, там лет пятьдесят стояла порубежная крепость Баш-Небаш. Когда прапрапрапрадед нынешнего короля Маркеля, Маркель Разумный, отправился в большой освободительный поход, который успешно завершил, увеличив размеры государства в три (некоторые даже считают, что в четыре) раза, на месте крепости вновь возникло село, которое называли попросту Вонючее Пепелище. Прапрадед нынешнего Маркеля, король Маркель Неожиданный, на заре своего правления решил начать новую эру в истории государства. Он повелел сжечь старую столицу как источник скверны, заразы и разврата (даже самые недоброжелательные летописцы признают, что к этому были некоторые основания), а сам, собрав весь двор и встав с закрытыми глазами на расстоянии тридцати шагов от карты королевства, принялся стрелять в карту из лука. Первым выстрелом король поразил в глаз своего военного министра, вторым – казначея, а третьим пробил карту как раз в том месте, где располагалось Вонючее Пепелище. (Кстати, многие летописцы на основании результата первых двух выстрелов отвергают всякие разговоры о «случайном выборе» или «персте Божьем», склоняясь к версии о твердых руках, зорких глазах и случайно приоткрывшихся веках короля Маркеля. В пользу этой версии говорит и то, что главный турнир лучников королевства с тех пор проходит под патронатом королевской фамилии и называется Перст Маркеля.) Под мудрым руководством Маркеля Неожиданного Вонючее Пепелище было снесено, а на его месте построена новая столица королевства – не сразу, конечно, но перед смертью король все-таки успел полюбоваться и огромным дворцом, и разбитым вокруг него садом, и чистенькими аккуратными кварталами для торгового и мастерового люда (даже сточные канавы для нечистот были упрятаны под землю). Единственное, чего не успел Маркель Неожиданный, – так это назвать столицу, а сын его, Маркель Нерешительный, в полном соответствии со своим именем, так и процарствовал почти полвека, не решившись вписать хоть какое-то слово в заготовленный еще для отца пергамент «О наименовании столицы королевства…»
    
Сын Маркеля Нерешительного (как нетрудно догадаться, он был единственным ребенком в семье), король Маркель Бережливый, велел подсчитать, во сколько обойдется наименование столицы, которую уже давно все называли просто Столицей, после чего велел отскоблить пергамент и отдать его обратно в канцелярию.
    
Вот так и получилось, что Щавель с тремя несовершеннолетними спутниками держал путь в безымянный город. Впрочем, он не был бы волшебником, если бы не посмотрел на эту ситуацию со своей колокольни… точнее, со своей башни.
    
– Имя – это очень важно, – рассуждал Щавель, восседая на коне благородных кровей, которого не устыдился бы и знатный аристократ. Трикс, Иен и Халанбери тряслись рядом на повозке, в которую была запряжена старая серая кобыла. – Имя несет в себе наименование, символ, открывает дорогу к искомому объекту… Ты понял?
    
Трикс неуверенно покачал головой.
    
– Допустим, я решил превратить тебя в жабу, – сказал Щавель. Трикс, которому пример не очень понравился, поморщился. Зато Халанбери сразу стал внимательно слушать. – Если я не знаю твоего имени, мне придется долго и нудно описывать тебя: высокий худощавый мальчик, черноволосый, с полуоткрытым ртом, наивными глазами… Ну и так далее. А если я знаю имя, то могу просто сказать: «Мальчик по имени Трикс, стоящий рядом со мной, внезапно позеленел и превратился в жабу!»
    
Трикс испуганно посмотрел на свои руки, ощупал лицо и сказал:
    
– Не сработало.
    
– Конечно, не сработало! – воскликнул Щавель. – Такое простое заклинание уже давно стерлось. Разок кто-то кого-то во что-то превратил. Второй раз. На третий раз объект приложения волшебства только позеленел. На четвертый раз квакнул. А на пятый вообще ничего не случилось. И это прекрасно, что заклинания стираются от использования, иначе каждый человек мог бы творить волшебство!
    
– А это плохо? – поинтересовался Иен.
    
– Конечно! – возмутился Щавель. – Магию можно доверять только умным и выдержанным людям. А не то… Поссорилась жена с мужем, бац – и превратила его в вонючего козла. Или муж ее превратил в глупую курицу. Сосед наорал на соседа – тот стал куском навоза. Весь род человеческий извел бы сам себя! Так вот, имя – это большое подспорье для мага, оно позволяет лучше нацеливать заклинание. И вот представь себе, что началась война. И враг решил уничтожить нашу столицу, применить магию массового поражения. Собрал лучших волшебников, те придумали могучее заклинание… А как его нацелить? Если нельзя сказать «Огненный дождь выпал из сумрачных небес на город такой-то?»
    
– Можно сказать «Огненный дождь выпал с сумрачных небес на столицу», – предположил Трикс.
    
– На какую? На твою собственную? Магия – она как вода. Всегда ищет ближние пути. Если сказано «на столицу», так ударит по твоей собственной.
    
– Можно сказать «Огненный дождь выпал с сумрачных небес на столицу проклятого королевства, где правил злобный тиран Маркель Веселый, сжигая пышные дворцы и жалкие лачуги, руша каменные стены…»
    
– Эй! Эй, замолчи! – Щавель тревожно посмотрел на Трикса. – Ты поосторожнее, Трикс… ты же все-таки волшебник. Нам еще не хватало пожечь собственную столицу!
    
– Так, значит, работает? – спросил Трикс. – Можно и без имени?
    
– Ну… можно… – неохотно признал Щавель. – Но труднее и дольше. Чем более громоздкое получается заклинание, тем хуже оно воспринимается и труднее работает. Настоящее заклинание должно быть кратким! Четким! Ярким! Неожиданным! Оно должно ошеломлять и восхищать!
    
– Так я не сжег столицу? – на всякий случай уточнил Трикс.
    
– Нет, конечно. На что, по-твоему, нужны мы, волшебники? Над всеми крупными городами королевства висят заклятия ПВО – Противоволшебной обороны. Например, такое: «Едва насланный колдуном огненный дождь пролился с небес, как над городом сгустился магический туман – он легко гасил огненные струи и те не долетали до земли». Понимаешь?
    
– Ничего себе, – пробормотал Трикс. – Так это сколько всего нужно предусмотреть! Огонь, воду, камни, чудовищ…
    
– Да, – подтвердил Щавель. – Волшебники ПВО день и ночь придумывают новые опасности и методы борьбы с ними. Это вечное соревнование меча и щита, нападения и обороны.
    
– Все равно невозможно предусмотреть все опасности, – сказал Трикс встревоженно. – Почему же враги до сих пор нас не уничтожили?
    
– Потому что и у нас есть волшебники массового поражения, – ответил Щавель. – Служба их трудна и ответственна. В тайных укрытиях, про которые не знает враг, они день и ночь придумывают атакующие заклинания. И если враг пустит в ход свою магию массового поражения – они нанесут сокрушительный ответный удар. Это так называемая доктрина взаимного магического сдерживания.
    
– А помаленьку воевать магией можно, ага? – спросил заинтересовавшийся разговором Халанбери.
    
– Помаленьку можно, – снисходительно ответил Щавель.
    
– Огненный шар во врага запустить, или дождик из камней на вражеское войско?
    
– Да.
    
– А как решить, что еще можно делать, а что уже нельзя?
    
– Это все решается в рабочем порядке, – уклончиво ответил Щавель. – Скажем, против какого-нибудь мелкого государства, где своих магов раз-два и обчелся, можно почти все. А вот против Самаршана или Хрустальных островов – тут надо поаккуратнее.
    
– Ага. То есть если могут сдачи дать, то надо быть вежливым? – продолжал допытываться Халанбери.
    
– Ну… в общем-то да. – Радион почему-то смутился.
    
– Все как в жизни, – вздохнул Халанбери. – Скажите, господин волшебник, а Столица – она красивая?
    
– О да! – Радион закивал. – Белоснежные башни вздымаются к облакам, дворцы из красного мрамора и зеленого малахита привольно раскинулись среди холмов. Маленькие озера с чистейшей водой окружают город, и по связующим их каналам снуют быстрые лодки. А на горных кручах высится королевская крепость Вечный Оплот – самое красивое, безопасное и роскошное сооружение в мире!
    
– Ух ты… – прошептал Халанбери и от волнения засунул в рот палец.
    
– А нельзя сразу перенестись туда? – спросил Трикс. – Ну, телепортироваться… вот как вы из башни в свой дилонский дом…
    
– Есть два серьезных препятствия, – любезно сообщил Щавель. – Первое – система ПВО очень затрудняет телепортацию в город. Понятно почему?
    
– Чтобы враги не высадили магическим образом десант! – догадался Трикс.
    
– Верно. Второе – маг может телепортироваться только в то место, которое хорошо знает. А я в Столице никогда не бывал.
    
Халанбери вытащил палец изо рта и задумался. Потом спросил:
    
– Господин волшебник… Скажите, а можно научиться магии маленькому мальчику? Ну, вроде меня…
    
– Все можно, – великодушно сказал Халанбери. – Великий маг Эльнор Быстрый начал колдовать в пять с половиной лет. В шесть он превратил свою злую мачеху в добрую няню, в десять стал помощником Маркеля Разумного, а в семнадцать возглавил капитул магов. Правда, в двадцать два ему надоела магия и он ушел в монастырь.
    
– Ага. А если мальчик еще не очень хорошо читает и пишет? – продолжал Халанбери. – Ну… некоторые слова хорошо читает, некоторые хорошо пишет. Но не все.
    
– И такое возможно, – явно развеселившись, ответил Щавель. – Древний маг Хельмер вообще был слеп, но придумал ряд полезных заклинаний для путешественников, для супружеской верности и для осады города. В старые времена вообще было плохо с грамотностью. Некоторые умели читать и писать, некоторые колдовать. А то и другое вместе – очень редко.
    
– Ага… – задумчиво сказал Халанбери. – Ага…
    
Щавель наклонился к Триксу и доверительно сказала:
    
– Такова притягательная сила магии, что даже самые бесталанные и неспособные, никогда не помышлявшие заняться волшебством, в обществе великих волшебников проникаются любовью к чародейству и пытаются сложить свои немудреные заклинания. Конечно, я не вижу в малыше никакой склонности к волшебству… но пусть старается. Это очень трогательно.
    
– Вы настоящий учитель, – сказал Трикс, тронутый добротой Щавеля. – Вам надо преподавать в академии чародейства.
    
– Нет, нет, нет! – возмутился Щавель. – Я против этих новомодных штучек. Массовое обучение – как можно? Это не чеканка монет и не изготовление кирпичей. Волшебник должен постигать магию самостоятельно, под руководством наставника, но никак не в классе, заполненном толпой олухов. Вот ты слыхал хоть про одного знаменитого волшебника, который учился бы в академии?
    
– Нет.
    
– И я нет! А их полно! Ходят потом по королевству, размахивают грамотами об окончании академии, требуют себе должности при дворах глупых баронов и герцогов… а сами только позорят магию! Настоящих талантливых волшебников они к себе не принимают, о нет! Как можно – ведь сразу станет ясна их бесталанность! Обязательно найдут, к чему прицепиться – пишет с ошибками, простонародные выражения в заклинании употребляет… А идут к ним купеческие сынки, младшие отпрыски аристократов, экзальтированные ведьмочки…
    
Щавель так разгорячился, что еще с полчаса бурчал по поводу академии и негодных методик массового обучения магии. У Трикса зародилось легкое подозрение, что давным-давно сам Радион был отвергнут приемной комиссией академии, но вслух он этого говорить не стал.
    
Первые три дня путешественники двигались по княжеству Дилон, которое, как всем известно, славится своими дорогами. Есть мощеные каменные, есть хорошо утоптанные проселочные, через реки и ущелья обязательно наведены мосты или поставлены паромные переправы, даже в самых глухих местах нет-нет да и встретится у дороги трактир (особым указом придорожным трактирам в глухомани снижали налоги), иногда попадались конные разъезды стражи, бдительно озирающие окрестности. Уже на второй день пути (и похоже, что именно из-за стражников) Щавель свернул с главного тракта, соединявшего столицу княжества со столицей королевства на старую дорогу – чуть более длинную и чуть более запущенную. Но и старая королевская дорога была неплоха.
    
Даже ночевали путники большей частью под крышей – в первую ночь в трактире, во вторую ночь – на сеновале у гостеприимных крестьян (Щавель в благодарность соорудил пустяковое заклинание, повышающее надои), на третью ночь – в заброшенной, но чистенькой сторожке на скошенных лугах.
    
У Трикса постоянно вертелся на языке вопрос – зачем же все-таки Радион Щавель решил отправиться в Столицу. Судя по всему, его наставник не был склонен к дальним дорогам – иначе он побывал бы в центре королевства, да и в рассказах его мелькало лишь княжество Дилон, да сражение на Черной Переправе. Трикс все больше и больше укреплялся в мысли, что по натуре Щавель был типичным провинциальным волшебником, домоседом, который свил себе уютное гнездышко в глуши, но недалеко от крупного города, обслуживает своей магией местное население, дружит и пьянствует с соседями-волшебниками, а в большую политику и серьезную магию предпочитает не лезть. Не из-за недостатка сил, разумеется! Трикс немедленно дал бы в глаз любому, кто посмеет усомниться в мудрости его учителя. А просто из скромности и свойств характера…
    
Но Щавель своих планов не раскрывал, сомнений не высказывал, тяготы дороги переносил стойко и вроде как даже полюбил свою разношерстную команду: Триксу непрерывно давал советы и наставления из своего богатого опыта, Иена шпынял, но только по делу, а над Халанбери, который после разговора о волшебстве ходил задумчивый и что-то бормотал себе под нос, дружелюбно подтрунивал.
    
Больше всех путешествию радовалась Аннет. По обе стороны дороги тянулись поля и луга, повсюду доцветали астры и хризантемы. С самого утра маленькая фея улетала в поля завтракать, иногда возвращаясь вполне нормальной, а иногда, увы, хихикая и невпопад рассказывая какие-то запутанные истории. Щавель по этому поводу сказал, что беспокоиться не надо, «вегетативный период скоро закончится». Трикс толком его не понял, но уверенному тону мага поверил. Как ни странно, но фея действительно сшила для Тианы мешочек – не из шелка, которого не нашлось, но из очень симпатичного оранжевого бархата. Теперь книжка все время висела у Трикса на шее, под рубашкой – и ему было как-то спокойнее за судьбу княгини.
    
На четвертый день путники подошли к межевому знаку – здесь начинались земли королевского рыцаря. С давних пор за особые заслуги перед короной род Маркелей награждал отставных рыцарей наделами земли, как правило, из числа той, что была присоединена к королевству за время рыцарской службы. Наделы были достаточно большими, чтобы рыцарь мог безбедно доживать свой век, собирая подати с крестьян, плату за проезд по мостам и дорогам, сдавая в аренду пашни и рудники. После смерти рыцаря земля отходила королю – или, чаще, передавалась другому состарившемуся рыцарю. Трикс помнил, что на границах со-герцогства тоже было три владения королевских рыцарей – старых напыщенных болтунов, которые не пропускали ни одного праздника и очень любили посокрушаться нынешним падением нравов.
    
Судя по выцветшей надписи на межевом знаке, впереди были земли королевского рыцаря Арадана. Под именем был изображен герб – на бледно-зеленом фоне справа налево простерто копье, на конце которого болтался, нет, не пронзенный, а вцепившийся в древко лапами, дикий кот.
    
– Арадан, Арадан… – задумчиво произнес Щавель. – Ну надо же! Старик Гиран Арадан еще жив!
    
Маг явно обрадовался. Потирая руки, он повернулся к Триксу и пояснил:
    
– Мы вместе сражались с витамантами. Ну, я-то тогда был молод, мы больше общались с Паклусом. А вот сэр Арадан командовал отрядом по защите магов, они стояли кольцом вокруг нас и отражали набеги зомби… Отважный рыцарь! Сколько ж ему было… лет семьдесят, пожалуй… Седой был, как лунь, зубы мы ему с Руфусом Чернобровом вместе магией вставляли… ну и еще кое-что, по мелочи, старикан попросил подлечить… Н-да.
    
Щавель задумался, потом покачал головой:
    
– Видать, мы его подлечили лучше, чем собирались. Или в роду у него были нелюди. Потому что сейчас Арадану должно быть за сто лет. Ну и ну… не знал, что старый товарищ так близко обитает. Что ж, сегодня нас ждет славный ужин и сон на мягких перинах!
    
Воодушевившийся Щавель заразил своей радостью и ребят. Даже то, что сразу за межевым знаком дорога испортилась, стала узкой и разбитой, никого не смутило.
    
– Королевские рыцари – они ж небогатые, – будто извиняясь за приятеля, объяснял Щавель. – Если есть шахта какая во владении, или мост удачно стоит, или какой-нибудь поселок с мастерами-ремесленниками, то еще ничего. А тут… холмы да перелески.
    
– Вон деревенька впереди, – заметил Трикс.
    
– Много ли с крестьян податей соберешь? – пожал плечами Щавель. – Владения небольшие, земля тощая, дорога не главная. Боюсь, старый рыцарь не купается в роскоши.
    
Да, похоже было на то. Проезжая через деревню, Трикс с сочувствием смотрел на покосившиеся домишки, зачуханных крестьян, провожающих их опасливыми взглядами, зачуханных крестьянок, провожающих их задумчивыми взглядами, грязных босоногих ребятишек (те, что помладше, вообще бегали в одних рубашонках), провожающих их глупыми возгласами и просьбами дать монетку, и дворовых собак, как положено провожающих путников лаем. При всем том село оказалось неожиданно большим, в пару сотен дворов, да и возвращающееся с пастбища стадо выглядело совсем немаленьким.
    
Щавель, выбрав крестьянина с лицом поумнее, подъехал к нему и осведомился, где живет старый рыцарь Арадан. Крестьянин почему-то сильно смутился, но все-таки указал узкий проселок, уходящий в лес.
    
– Там, за лесочком, на холме господский дом стоит, – пряча глаза, сказал крестьянин. – Недалеко совсем, вам полчасика-то и ехать всего. А у нас в деревне даже места нет для таких благородных господ, ни ночлега, ни пропитания подобающего… Это я вам точно говорю, я староста деревенский, Шушок меня звать…
    
Волшебник задумчиво посмотрел на проселок. Выглядел тот так, будто по нему пару недель никто не ездил.
    
– Скажи-ка, добрый селянин, – не удостаивая крестьянина обращением по имени, сказал Щавель. – А давно ли вы отправляли вашему господину подобающие подати?
    
Староста засуетился еще больше, признал, что подати отправляли давно, после чего наорал на односельчан – и уже через пять минут в телегу накидали возбужденно кудахчущих кур со связанными лапами, вручили большую корзину яиц, мешок со свежим хлебом и домашней колбасой, маленький кошелек с медяками и пару крынок молока. Щавель потребовал еще творога и мяса – все было без спора принесено.
    
– Странно, – пробормотал Щавель и направил коня на проселок.
    
– Что странно? – робко спросил Трикс. Уже смеркалось, и ехать в темный лес, пусть даже дороги до рыцаря было всего «полчасика», не хотелось.
    
– Во-первых, почему крестьяне сами не отвозят подати своему господину, – сказал Щавель. – Во-вторых, почему селеньице такое неказистое, а люди такие грязнули и кулемы. Ты же видишь, еду притащили сразу, без споров. В каждом дворе – коровы, куры, свиньи… Значит, не бедствуют. Так почему порядка нет? Дорога почти заброшена, дома никто не правит, за собой люди не следят. Если Арадану достался такой ленивый народец – так чего же он не наведет на своих землях порядок? Высечь старосту, на крестьян страху нагнать…
    
Некоторое время Щавель молчал, потом остановил коня и стал распаковывать дорожную сумку.
    
– Тоже достань парадную мантию и посох, – велел он Триксу. – Даже если старый рыцарь впал в маразм и нищету, мы должны явиться к нему как подобает. При всем параде.
    
У Трикса возникло нехорошее предчувствие, что дело не только в подобающем обличье, но он ничего говорить не стал, а послушно надел облачение волшебника. Аннет, до того ехавшая на его плече, тихонько забралась в карман мантии. Дальше они ехали через лес молча.
    
Староста почти не соврал – меньше чем через час они выехали из леса и увидели обиталище Гирана Арадана. Назвать его домом было бы преуменьшением, замком – преувеличением. Просто большая усадьба, опоясанная рвом – неглубоким, вряд ли способным помочь при осаде, с двумя невысокими башенками во флигелях. Только в двух окнах горели слабые огни. Парк перед усадьбой был запущен, ворота распахнуты. Пруд, где когда-то, наверное, водились цветные карпы, зарос тиной, из него доносилась лягушачья разноголосица.
    
– Развал и запустение… – мрачно сказал Щавель.
    
– А может, он помер давно? – робко подал голос Иен.
    
– Нет, – отрезал Щавель. – Король дважды в год посылает всем отставным рыцарям доверенного курьера с подарочками. Ну, чтобы убедиться, жив рыцарь или нет.
    
Они въехали в парк, волшебник огляделся и указал Иену на отдельно стоящее здание.
    
– Вон конюшня. Устрой лошадей на ночлег.
    
– А ежели нас не примут? – спросил Иен. – Может, не спешить?
    
Щавель оглянулся на темный, ночной лес, посмотрел в небо, где уже пробивались первые звезды. И твердо сказал:
    
– Примут. Не нравятся мне эти места, не дело ночевать тут на воздухе.
    
    
Дверной молоток был оторван и валялся на пороге. Щавель, не говоря ни слова, поднял его и постучал в дверь.
    
Долгое время было тихо. Иен с Халанбери успели дойти до конюшни и завести туда лошадей. Наконец послышались шаркающие шаги и дверь немного приоткрылась – толстая цепь не позволяла протиснуться в образовавшуюся щель. На Щавеля молча уставился пожилой обрюзгший мужчина с мечом в одной руке и фонарем в другой. Бородатое лицо мужчины было суровым и недружелюбным.
    
Волшебник молчал.
    
– Ну? – неприветливо спросил мужчина.
    
– Подковы гну, – ответил Щавель. – Здесь ли проживает доблестный королевский рыцарь Гиран Арадан?
    
– Здесь, – ответил мужчина, и не подумав снять цепочку.
    
– Передай Гирану, что его приехал навестить старый боевой друг.
    
Мужчина нахмурился и поднял фонарь повыше, изучая лицо Щавеля. Внезапно его брови поползли вверх, челюсть отвисла.
    
– Го… господин Радион… Радион Клевер?
    
– Радион Щавель! – с легкой обидой поправил его волшебник. А мужчина уже снимал лязгающую цепь и широко открывал дверь.
    
– Господин волшебник! Господин Кле… Щавель! Вы меня не помните? Как же так! Черная Переправа, витаманты зомбаков на нас погнали, я от троих отбивался, думал, конец уж мне… А тут вы… обратили внимание, снизошли, огненным кольцом меня окружили…
    
– Постой-постой… – Щавель нахмурился. – Тамин?
    
– Тимин, господин волшебник. Хазар Тимин, оруженосец Арадана.
    
– Ха! – Щавель заключил мужчину в объятия. – Тимин! Да ты же был совсем юнец!
    
– Время, господин волшебник, – вздохнул мужчина. – Время никого не щадит… У меня нынче внук в оруженосцах, ему восемнадцать, как и мне в ту пору было… А вы совсем не изменились!
    
– Это магия, – смутился волшебник. – Сам понимаешь… мы медленно стареем…
    
– Понимаю, господин волшебник. Как уж не понять. – Хазар Тимин утер проступившие слезы. – Сорок лет прошло, а вы как встарь… все такой же культурный, умный, обходительный… Эх… как я рад вас видеть. Да вы проходите, проходите! – засуетился он. – И мальчик пусть проходит. Сынок ваш?
    
– Ученик.
    
– Тоже хорошее дело. Как же вас занесло в нашу-то глухомань?
    
Щавель и Трикс вошли в большую темную залу. Огромная люстра под потолком обросла паутиной и пылью, пол нуждался не только в мокрой тряпке, но и в метле, мебель была большей частью накрыта серыми ветхими чехлами.
    
– Мы тут по-простому совсем, – говорил, не умолкая, Тимин. – Я с женой – вот и вся прислуга. Сын с дочкой давно уже в Дилон уехали, там живут… внучков редко когда вижу…
    
– Живете тут втроем? – уточнил Щавель.
    
– Вчетвером. Мы с женой, господин Арадан и сын его, Кодар.
    
– У Арадана был сын? – удивился Щавель. – Помнится, он жаловался… хм.
    
– Раньше-то не было, – охотно сообщил Тимин. – А после того как вы его на Черной Переправе подлечили – он весь будто помолодел. Женился второй раз, он же вдовый был… И пятнадцать лет назад обзавелся наследником…
    
– Ой ли? – Щавель с сомнением посмотрел на Тимина.
    
– Клянусь! – пылко воскликнул бывший оруженосец. – Здесь мы жили, чужих мужчин не водилось, только господин Арадан и я. Ну и сын мой, только он тогда совсем малец был. Арадана сын, не сомневайтесь… да они и похожи как две капли воды. Жаль, жена господина Арадана в родах померла, бедняжка… ох, как он ее любил, а как она его любила!
    
– А я-то думал, что справился только с зубами, – задумчиво сказал Щавель. – Надо будет найти те заклинания и поработать с ними… это же золотое дно… Хорошо, Тимин! Веди нас к Арадану.
    
Тимин неожиданно замялся.
    
– Господин рыцарь уже лег почивать… быть может, завтра с утра? Возраст…
    
Щавель поморщился.
    
– Ну… как скажешь. Не поможешь моим слугам устроить коней на ночь?
    
– Коней? – неожиданно напрягся Тимин.
    
– Да, да! Коней. Животные на четырех ногах, с хвостом и большими зубами, используются для верховой езды и перевозки грузов! – Щавель раздраженно пристукнул посохом, от чего по полу пробежал сноп искр. – И помоги им занести продукты в дом. Мы тут по пути устыдили ваших крестьян, собрали налог… Что ж вы их так распустили-то?
    
– Не стучали бы вы палкой, господин маг, – опасливо посмотрев на пол, сказал Тимин. – Тут всюду пыль, вспыхнет ненароком… Сейчас помогу, конечно. А вы наверх поднимайтесь, по лестнице, жена в гостиной ужин накрывает…
    
Когда слуга вышел, Щавель мрачно посмотрел на Трикса и покачал головой:
    
– Что-то здесь не то, ученик. Что-то здесь нечисто.
    
Трикс был с ним совершенно согласен.
    
    
Второй этаж усадьбы оказался почище и поухоженнее, чем первый. Хлопотливая пожилая дама накрыла на стол (Триксу показалось, что половина продуктов была из тех, что привезли они), Тимин обошел всю гостиную, зажигая свечи в люстрах и расставляя в темных уголках канделябры, потом разжег огромный камин. Сразу стало уютно. Иен и Халанбери пристроились в углу, на устилавших пол старых коврах и старались не показываться.
    
Тимин привел наследника рыцаря Арадана – бледного тихого юношу, ровесника Трикса. Тот, пряча глаза, пожал руки Щавелю и Триксу, предложил быть в усадьбе как дома и произнес заученные, идущие скорее от ума, чем от сердца фразы – о боевом братстве, о том, что «много наслышан о вас от папеньки» и о скудости приема, вызванной бедностью, а не жадностью.
    
Щавель похлопал юношу по плечу, изрек столь же дежурные слова о скрепленной в сражениях дружбе, о схожести Кодара с отцом – «узнаю, узнаю этот дерзкий взгляд, эти волевые губы!» и о том, что дорог не роскошный прием, а искреннее гостеприимство.
    
По мнению Трикса, не отрывающийся от пола взгляд юноши никак нельзя было назвать дерзким, ну а губы у него были не более волевыми, чем два раскисших вареника. Да и можно ли было ожидать иного от парня, прожившего всю жизнь в глухой провинции, с престарелым отцом и немолодыми слугами? Трикс даже попытался завязать с ним разговор, но Кодар отвечал односложно, шуткам улыбался невпопад, иногда просто не слышал вопросов – словно думал о чем-то своем.
    
Так что ужин прошел без особого веселья – даже бутылка старого и, похоже, хорошего вина из рыцарского подвала никого не развеселила. После еды Тимин принялся хлопотать, устраивая гостей на ночлег. Щавелю и Триксу отвели комнату для гостей – там была и огромная кровать под балдахином, и узенькая койка в алькове – явно предназначавшаяся для ребенка. Иена и Халанбери Тимин отвел в комнату для слуг, пустующую, похоже, уже много лет.
    
Заперев на засов дверь, Щавель молча обошел комнату, особое внимания уделив шпингалетам на окнах, а также проверив шкафы и заглянув под кровать. Ничего опаснее старого ночного горшка он не обнаружил, но это его не успокоило.
    
– Ложись не раздеваясь, – велел он Триксу. – И постарайся не уснуть.
    
– Что-то случится? – робко спросил Трикс.
    
– Конечно, – набивая трубку, ответил Щавель. Он уселся на кровати и загасил свечи в канделябре. Легкий красный отсвет тлеющего табака совсем не разгонял темноту. – Понимаешь ли, ученик, все в мире подчиняется законам логики и красоты. После того как мы наткнулись на деревню со странными крестьянами, проехали по темному лесу в вечерний час, встретили старого оруженосца, который увиливает от ответов, – все уже предрешено.
    
– Тут скрыта какая-то жуткая тайна, – сказал Трикс.
    
Щавель вздохнул:
    
– Тайна? Да, конечно. Жуткая? Отчасти. Скорее, грустная тайна, мой маленький друг. Слышал ли ты когда-нибудь историю о рыцаре Огусто?
    
– Нет, – признался Трикс.
    
– Это случилось давно, во времена моего деда, – сказал Щавель. – В те времена в королевстве свирепствовала Красная Чума. Заболевший ею вначале покрывался синими пятнами, потом истекал зловонным зеленым потом… а потом умирал.
    
– Почему же она Красная? – спросил Трикс.
    
– Потому что было одно-единственное лекарство от чумы. Три дня подряд пить человеческую кровь. Иногда в больших семьях так спасали заболевших детей – все давали ребенку часть своей крови, и болезнь отступала… Но для людей, которые очень хотели вылечиться, но не имели целой кучи любящих родственников, существовал и другой путь раздобыть много крови…
    
– Угу, – прошептал Трикс, чувствуя, как покрывается холодным потом.
    
– Рыцарь Огусто был одним из тех, кто не щадя своих сил боролся с чумой. Вместе с другими рыцарями он стоял в карантине, не давая чуме распространиться. Преследовал бандитов, которые ради спасения от чумы готовы были убивать невинных людей. Он был славным рыцарем, но чума не обошла и его.
    
– Я понял, – сказал Трикс.
    
– Нет, ты не понял. Все рыцари из отряда Огусто пришли к нему и предложили дать свою кровь. Никто бы не погиб скорее всего! Но Огусто отказался. Он сказал, что должен дать пример того, как надо стойко принимать свою судьбу. Не вводить в искушение других людей своим чудесным спасением. И что он не вправе спасаться таким способом, за который раньше преследовал других…
    
– Он умер? – спросил Трикс.
    
– Конечно. Но ты же понимаешь, ученик, что баллады и предания складывают не про тех, кто вел обычную жизнь, а про тех, кто совершил что-то удивительное. Редкое. Человек может быть сколько угодно праведным, пока беда не коснется его самого. А вот тогда… тогда он способен стать тем злом, с которым сам и боролся.
    
Щавель вздохнул и поднялся. Отложил трубку. Легонько стукнул посохом – и на рукояти загорелся бледный голубой огонек.
    
– Идем, Трикс. Я полагаю, что самое время.
    
Трикс шел вслед за Щавелем по темным коридорам усадьбы. Они прошли из главного здания в левый флигель. Стали медленно, осторожно, подниматься по винтовой лестнице – пока не остановились перед прочной дубовой дверью. Сквозь щель в двери пробивался слабый свет.
    
Здесь Щавель остановился. Тронул Трикса за плечо и указал ему на обитый железом засов, закрывающий двери снаружи. Впрочем, сейчас засов был отодвинут.
    
– …придет, – донесся до них слабый, незнакомый голос. – Даже не сомневайся.
    
– Позвольте увезти вас отсюда, сэр Гиран! – это говорил Тимин. – В лесу есть одна сторожка, вы поживете там день-другой…
    
– Мой верный слуга… – печально ответил сэр Гиран. – Я столько раз просил: не говори про меня слово «жил», «поживет», «проживает»…
    
– Сэр Гиран…
    
– Не надо. Я помню молодого мага по имени Радион Щавель. Я видел его глаза, когда мы сражались с витамантами. Он все понял, и он придет. Я даже полагаю, что он стоит сейчас за дверью. Входите, господин волшебник!
    
Щавель откашлялся и распахнул дверь. Вслед за волшебником Трикс опасливо вошел в круглую комнату на вершине башенки.
    
Окна комнаты были забраны толстыми железными решетками. Обстановка была аскетичной, суровой – прочная кровать, маленький столик, один стул. На столе лежала обглоданная курица. Сырая курица. На кровати, под усеянным темными пятнами одеялом, лежал старик с зеленоватым, неподвижным лицом, на котором лихорадочно блестели глаза. Рядом на стуле сидел грустный, подавленный Тимин.
    
– Не спится, господин волшебник? – печально спросил он.
    
– Как и тебе, верный слуга, – ответил Щавель. – Как и тебе, отважный рыцарь Гиран Арадан. Спасибо за приглашение войти. Я вижу, твой ум столь же проницателен, как и раньше… когда ты был живым.
    
– Спасибо на добром слове, – ответил зеленоватый старик. – Но если честно, я приглашаю тебя войти вот уже второй час, каждые десять—пятнадцать минут. Я был уверен, что ты придешь, но не знал, когда именно.
    
– Как же это случилось, Гиран? – спросил Щавель.
    
– Как или почему?
    
– Вначале – как. Потом – почему.
    
– Я умирал, – просто ответил рыцарь. – От старости. Это было пятнадцать лет назад. И надо же было такому случиться, что в ту ночь, когда я готовился покинуть этот мир, в усадьбу постучался витамант.
    
– Витамант? На королевских землях? Пятнадцать лет назад? – Щавель был не просто удивлен, он был растерян и возмущен.
    
– С ним была королевская стража, мой друг. – Гиран вздохнул. – Это была тайная миссия с Хрустальных островов, витамант ехал к королю Маркелю для секретных переговоров. Обычное дело, ты же понимаешь, война уже давно закончилась, надо было налаживать какие-то контакты, искать точки соприкосновения…
    
– Да ты стал настоящим политиком, – пробормотал Щавель. – Ну, допустим…
    
– Витамант и стражники попросили пристанища на день. Они путешествовали тайно, ночами. Я счел, что не будет большой беды, если перед смертью я поговорю со старым врагом… что пристало королю, то не зазорно и его слугам. И тогда Гавар…
    
– Гавар? – воскликнул Щавель. – Гавар Вилорой? Рыцарь-маг?
    
– Он самый, – кивнул старик. – Да, я помнил, что когда-то мы скрестили с ним мечи… но все это было не важно в последний час. Гавар выслушал мою историю и предложил мне… свои услуги.
    
– Предложил тебе стать зомби?
    
– Нет-нет, не зомби! – возмутился старик. – Я же еще не умер к тому моменту. Он предложил мне стать личем, живым покойником, обманувшим смерть и обратившимся в ходячий труп, сохранить и разум, и чувства…
    
– Я полагал, что личем может стать только волшебник, – задумчиво сказал Щавель.
    
– Нет, не обязательно. Витаманты таких, как я, называют полуличами… магией мы не владеем, как и при жизни, но остаемся не-мертвыми.
    
– И что в тебе изменилось после преображения? – спросил Щавель. – Ты уж извини, старый боевой соратник, что я тебя допрашиваю. Но обычно поговорить с нежитью не удается.
    
– Ничего-ничего, я понимаю, – успокоил его Гиран. – Ты знаешь, изменилось многое. Перестали болеть старые раны. Дышать не обязательно… ну, когда не занят разговором, конечно. Я стал сильным и быстрым как в молодости…
    
Щавель перехватил посох поудобнее и кивнул:
    
– Спасибо, я учту. А какие изменения в психологии?
    
– Хочется есть сырое мясо, – вздохнул Гиран. – Если честно, то даже не сырое, а живое.