1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 
    
Кадрах захохотал:
    
– Что рассекло меня? Меч ТайГеддара в моей душе! Я вижу зло, я стою во зле, я очищу зло!
    
Голос дио-дао будто налился гневом:
    
– Осторожнее, учитель. Здесь нет неразумных, которым надо преподать урок! Здесь эфес ТайГеддара, Тени от Света!
    
– Ты понимаешь цвета, ты прочла Книгу ТайГеддара, ты купила себе меч, но это не делает тебя геддаром! – прошипел Кадрах. – Ты стоишь в языческом капище, ты смеёшься над моей верой, ты топчешь тень ТайГеддара!
    
– Я понимаю язык одежд, я знаю Книгу, я сам свил свой меч! – Теперь голос дио-дао гремел на весь храм. Он выпрямился, оказавшись ростом едва ли не выше Кадраха. Сразу стало заметно, что он беременен. – Это истинный эфес ТайГеддара, во имя и славу его, и тень ТайГеддара лежит на моих плечах! Разве сказал ТайГеддар, что лишь геддарам несёт он истину? «Все недостойны служить мне, и каждый вправе служить!»
    
– «Дающая жизнь не встанет под тенью моей, понёсшая жизнь не войдёт в эфес меча моего!» – парировал Кадрах. – Ты беременна!
    
– Я не женщина! – рявкнул дио-дао. – Я служитель третьей нити меча, имя моё Корган, я живу во славу ТайГеддара!
    
– Ты хуже женщины, ибо наделена лживым умом! – закричал Кадрах. – Ты беременна, ты гермафродит, эфес осквернён!
    
– Отсеки свой гнев, Кадрах!
    
– Шиидан! – взвыл Кадрах и неуловимым движением выхватил мечи.
    
Вот теперь Мартин позволил себе застонать вслух. Впрочем, это не помешало ему сгрести Ирину в охапку и броситься в дальний угол храма.
    
Кадрах и дио-дао по имени Корган стояли друг напротив друга. Корган тоже достал меч, а во взгляде его читалась искренняя ярость неправедно обвинённого.
    
Теперь ни Кадрах, ни Корган не заботились о том, чтобы говорить на туристическом. Впрочем, разговаривали они недолго.
    
– Аш гаррза-хра Тай, анжар Шиидан, Кадрах! – выкрикнул священник, и Мартин подумал, что называть геддара по имени было, быть может, самой большой его ошибкой. Последней каплей в чаше гнева Кадраха. Геддар не мог, никак не мог признать за «фальшивым священником» право говорить с ним как равный…
    
– Аш Шиидан-кхан! – рявкнул Кадрах.
    
Ирина шевельнулась в объятиях Мартина и тихо сказала:
    
– Всё… раз уж он назвал его собакой дьявола…
    
Мечи скрестились.
    
Быть может, принявший священство геддаров дио-дао и впрямь хорошо владел оружием. Быть может, он действительно постиг тайное искусство плетения меча из расплавленных каменных нитей.
    
Но по сравнению с профессиональным палачом геддаров у него не было шансов. Дио-дао вообще не использовали режущее оружие – их рукам куда лучше подходило дробящее и метательное, вроде булав и пращей.
    
Уже на третьем ударе Кадрах выбил у дио-дао меч. На секунду замер, провожая отлетевший к стене клинок взглядом – будто поражённый тем, что ему не удалось перерубить меч. Обезоруженный Корган не пытался бежать – гордо вскинул голову, глядя прямо в лицо геддару, а губы его что-то беззвучно шептали…
    
Мечи взвизгнули, рассекая воздух, и кровь залила лазурные одежды дио-дао. Мартину показалось, что вначале Кадрах собирался отсечь священнику голову, но в последний миг передумал – и нанёс два удара в грудь. Видимо, это была более позорная смерть, которой только и достоин пособник дьявола.
    
– Твой эфес очищен, ТайГеддар! – воскликнул Кадрах. Двумя быстрыми движениями вытер мечи об одежду Коргана, спрятал их в ножны. Второго священника, застывшего в стороне и не вмешивавшегося в схватку, он словно и не замечал. Видимо, потому, что тот не был беременным.
    
– Что ты наделал, Кадрах, – прошептал Мартин, вставая. – Что ты наделал…
    
Геддар сурово посмотрел на него:
    
– Прости, друг. Тебе стоило уйти. Я не мог не покарать осквернителя эфеса.
    
Он подошёл к Мартину и Ирине, протянул девушке руку:
    
– Вставай. Я друг Мартина и рад спасти тебя.
    
– Убийца, – прошептала Ира. – Жестокий убийца!
    
Геддар вздохнул и убрал руку. Сухо сказал:
    
– Всё-таки и ваши самки не совсем разумны… Выведи её отсюда и заверни в одежды, друг Мартин. Я ещё должен буду помолиться в очищенном храме.
    
Мартин не ответил. Он смотрел на тело Коргана – уже не совсем неподвижное.
    
Из окровавленных складок одежды выползал детёныш.
    
Совсем маленький – будь это человеческий малыш, Мартин счёл бы его двух-трёхлетним.
    
Толстая пуповина тянулась за ним – и пульсировала, дрожала в бешеном ритме, будто туго натянутая струна. Глаза детёныша были широко открыты – и не мигая смотрели на Кадраха.
    
Будто почувствовав этот взгляд, Кадрах обернулся. Вскинул было руки к мечам – и бессильно уронил их. Прошептал:
    
– Храм осквернён навсегда…
    
Ирина привстала, увидела детёныша – и, вскрикнув, прижала ладони к лицу. Зрелище и впрямь было несимпатичное.
    
Детёныш приподнялся, встал на сильные задние лапы. Задумчиво перевёл взгляд на пуповину. Пульсация стихала. По сизому канатику будто пропихивались в тело детёныша последние крупные сгустки.
    
Потом губы детёныша разомкнулись, и слабый голос сказал:
    
– Исполнилось обещанное ТайГеддаром… я погиб и воскрес в новой плоти.
    
Священник в одеждах салатного цвета упал на колени.
    
– Ты не воскрес! – заревел Кадрах. – Ты перекачал всю свою память в детёныша! Ты глумишься над верой, ты снова глумишься!
    
Он вырвал мечи из ножен.
    
– Не смей!
    
Мартин не заметил тот миг, когда Ирина подхватила с пола меч священника. Он попытался её перехватить, но руки скользнули по голой коже, и девчонка вырвалась, а Мартин, поскользнувшись на окровавленном камне, упал к её ногам. Удар Ирины был неумелым и неуклюжим, так замахиваются палкой, а не мечом, и геддар, конечно же, почувствовал нависшее над головой лезвие. Он повернулся, оскалился – Мартин почувствовал, каких сил стоит геддару сдержаться… но он всё-таки сдержался и не ударил Ирину – лишь подставил свои мечи под её клинок.
    
Меч священника скользнул по мечам Кадраха – и перерубил один из них у самой рукояти. Клинок вошёл геддару в плечо, легко рассекая одежду и тело.
    
– Мамочка… – выпуская меч из рук, прошептала Ирина.
    
Клинок так и торчал из тела геддара, кровь толчками била из раны. Геддар задумчиво смотрел то на рану, то на свой перерубленный меч. Разжал ладонь – эфес с обломком лезвия упал к его ногам.
    
– Я не хотела… – прошептала Ира.
    
– Ты лишь была мечом ТайГеддара… – сказал геддар. И рухнул на колени.
    
– Прости! – выкрикнула Ирина, склоняясь над Кадрахом. – Прости меня!
    
Мартин видел, как это произошло, но уже не мог ничего сделать.
    
Ноги Ирины скользнули по крови, она упала – успев опереться на руку, но всё же нависнув над геддаром.
    
Над геддаром, так и не выпустившим из рук второй меч.
    
На спине Иры будто вспух бугорок. Помедлил чуть – и лопнул, выпуская острие меча и совсем немного крови. Девушка слабо пискнула.
    
– Нет… – простонал геддар. Последним усилием он стащил Ирину с меча, умоляюще посмотрел на Мартина. Прошептал: – Я не хотел! Я не делал этого!
    
Скользя в крови и даже не пытаясь подняться на ноги, Мартин на карачках подполз к ним. Подхватил Иру из рук геддара.
    
– Помоги… мне… – прошептала девушка.
    
Мартин ладонью зажал пульсирующую рану. Помогать было поздно. Клинок геддара прошёл через сердце.
    
– Нас ещё три, – глядя ему в глаза и будто угадав непроизнесенные мысли, сказала Ирина. – Хотя бы… одна… должна… Ключники… они не властны…
    
– Где они? Где они, Ира? – выкрикнул Мартин.
    
– Ищи… на… – прошептала девушка. Кашлянула – как-то очень тихо, интеллигентно. И глаза её закрылись.
    
– Я подвёл тебя, друг, – сказал геддар. Он тоже умирал, кровь потоками хлестала из его тела. – Они сильнее… Они использовали и меня. Мой гнев. Я виноват.
    
Маленькая фигурка дио-дао приблизилась к ним. Новорождённый священник печально посмотрел на девушку. Спросил тоненьким голоском:
    
– Нужен ли ей обряд ТайГеддара?
    
Мартин покачал головой, баюкая на коленях неподвижное тело.
    
Дио-дао повернулся к умирающему геддару:
    
– Сердце ТайГеддара милосердно… прими свою судьбу, Кадрах.
    
Стоя на коленях, Кадрах слегка покачивался, и Мартину показалось, что сейчас, в последнем приступе ярости, геддар набросится на новорождённого дио-дао. Но Кадрах только спросил:
    
– Простишь ли ты меня… Корган?
    
– Как велел ТайГеддар, – пропищал дио-дао. И ласково положил руки на окровавленные плечи геддара.
    
Мартин поднял Ирину, встал и отошёл к выходу. Слабеющий Кадрах стоял на коленях перед новорождённым дио-дао, а тот что-то тоненько говорил на языке геддаров. Временами Кадрах отвечал, временами качал головой. Молодой священник стал на колени рядом с Кадрахом и вложил ему в руки свой меч.
    
Звякнул металлический занавес.
    
– Идём, Мартин, – сказали ему. – Они сделают с телом всё что нужно.
    
Мартин обернулся – маленький Ди-Ди стоял за его спиной, печально глядя на умирающего Кадраха и мёртвую Ирину.
    
– Он поверил, – пробормотал Мартин, вслед за Ди-Ди выбираясь из эфеса ТайГеддара. – Он поверил!
    
– Мне подсказали путь, но слишком поздно. Священник погиб и воскрес? – грустно спросил Ди-Ди.
    
Мартин кивнул. В голове был полный сумбур.
    
– Не существует чудес, не оставляющих свободы выбора, – тихо сказал Ди-Ди. – А если существуют… то они не от Бога.
    
– О чём ты, Ди-Ди? – спросил Мартин.
    
– Завет о немедленном воскрешении – догма геддаров, – ответил Ди-Ди. – Её нельзя толковать однозначно… в случае с дио-дао. Такое бывало в нашей истории.
    
– Бывало? – закричал Мартин. – Так вы способны перегнать сознание в младенца целиком? Переписать всю личность?
    
Ди-Ди кивнул. Уточнил:
    
– Это… это невозможно сделать нарочно. Искушение было бы… Было бы слишком сильно. Но это случалось. Иногда. Если умирающий был уверен, что его жизнь – дороже продолжения рода. Если это… очень важно. Если младенец ещё совсем не развит и не обладает личностью. Очень много «если», Мартин!
    
– Чуда не было, – прошептал Мартин. И сам не понял, что испытал при этом – облегчение или печаль.
    
– Не было, – подтвердил Ди-Ди. – И в то же время – было. Священник и в самом деле верил в ТайГеддара. И священник воскрес в новом теле… Его убил Кадрах?
    
Мартин кивнул:
    
– Беременность священника… этого он выдержать не мог. Самки их вида, как принято считать, вообще не обладают разумом.
    
– Глупо, – сказал Ди-Ди. – Догма оказалась сильнее разума. Догма убила Кадраха и воскресила священника… – Он перевёл взгляд на Ирину. – Кто убил её?
    
– Случайность, – ответил Мартин. – Она поскользнулась и упала на меч Кадраха… перед тем смертельно ранив его.
    
Ди-Ди поник головой:
    
– Мне бы связаться с теологами заранее… Узнать, в чём может быть лазейка. Предупредить тебя, успокоить геддара… Бедная женщина.
    
Мартин кивнул. Руки были в крови, весь он был в крови, и мёртвое тело тянуло к земле. Четвёртая копия Ирины Полушкиной погибла случайной насильственной смертью. Снова у него на глазах. Снова он не успел.
    
И на этот раз он остался без всяких нитей.
    
Три Ирины, ещё странствующие где-то в галактике, могли спокойно умирать в одиночестве. Мартин Дугин больше не принесёт им несчастья.
    
– Мне кажется, я – причина её смерти, – сказал Мартин. – Каждый раз. Я не успеваю помочь. Я… во мне чего-то не хватает.
    
Он подцепил в ладонь жетон Ирины, рванул – и спрятал в карман.
    
Так уже было. Но больше не будет.
    
– Не кори себя, – попросил Ди-Ди. – Ты старался. Я напишу книгу о том, как ты старался. О том, что догмы – сильнее разума и веры.
    
– Меня больше обрадовала бы другая книга, Ди-Ди, – сказал Мартин.
    
– Я могу придумать счастливый финал, – ответил Дождавшийся Друга. – Но разве могу я придумать другую жизнь?
    
    
Мартин пришёл на Станцию ключников через двое суток.
    
Позади было официальное расследование инцидента – помогло то, что Дождавшийся Друга как единственный ребёнок Рождённого Осенью унаследовал должность старшего следователя по преступлениям, связанным с инопланетянами.
    
Позади были похороны Ирины Полушкиной. Батюшка-самосвят церкви Иконы Светил на Тверди Небесной отслужил по Ирине панихиду. Девушку погребли на маленьком погосте за храмом, под печальный перезвон колоколов на невысокой деревянной звоннице. Пришли служители храма ТайГеддара, пришли дио-дао из Собора Всех Стигматов, пришли несколько протестантов и буддист в оранжевой тоге.
    
Отец Амвросий, в миру – Ежеутренняя Радость, произнёс после службы короткую проповедь. Церковнославянским он владел совершенно свободно, а гибель Ирины и впрямь принял очень близко к сердцу. Смутило Мартина лишь одно. Отец Амвросий, судя по нескольким фразам, надеялся, что мощи Ирины Полушкиной станут нетленными и церковь Иконы Светил на Тверди обретёт собственную святую.
    
Мартин в этом очень сомневался.
    
Потом был путь до ближайшего города, где стояла Станция. Ди-Ди проводил Мартина, и они тепло попрощались. Дождавшийся Друга всё ещё оставался маленьким, но он заметно окреп и возмужал.
    
Мартин понимал, что скорее всего никогда больше не увидит Ди-Ди. И это оставляло в душе тягостный осадок – подобно тому, что доводится испытать после посещения умирающего друга.
    
Наверное, это смешанное чувство незаслуженной вины и настоящей жалости ограждало миры дио-дао от прочих рас куда сильнее, чем нудные визовые формальности, контраст между новейшими технологиями и архаичным бытом и прочие особенности. Мартин даже подумал, что это чувство невозможно преодолеть. Если ты относишься к дио-дао как к равным, как к существам, с которыми возможно вместе работать и дружить, то ты никогда не смиришься с быстротечным ритмом их жизни.
    
И когда Мартин вошёл в Станцию ключников, он мысленно простился с Ди-Ди так же, как с Ириной Полушкиной.
    
    
– Здесь грустно и одиноко, – сообщил маленький, весь какой-то скособоченный ключник. Раньше Мартину не доводилось встречать среди ключников калек, но всё когда-то происходит впервые. – Поговори со мной, путник.
    
– За мной долг, – сказал Мартин.
    
Против ожидания, он не чувствовал ни ненависти, ни хотя бы неприязни к ключникам. Возможно, он не был уверен в их вине. А может быть, злиться на ключников – так же нелепо, как злиться на ураган или эпидемию…
    
Ключник кивнул:
    
– Я знаю. «Для чего-то маленького, жалкого, наивного, что не было ни телом, ни душой, ни талантом, – вот для этого, составлявшего личность мужчины, смысла так и не было. Он попробовал всё сразу – верить, любить, радоваться жизни и творить. Но смысл так и не нашёлся. Более того, мужчина понял, что среди немногих людей, ищущих в жизни смысл, никто так и не смог его найти».
    
Мартин кивнул, и маленький ключник, пьющий из высокого бокала жидкость, подозрительно похожую на молоко, улыбнулся ему.
    
– Человеку пришлось пройти ещё много дорог, – сказал Мартин. – Он бросался на всё, что, казалось ему, несло в себе смысл. Он пробовал воевать, пробовал строить. Он любил и ненавидел, творил и рушил. И только когда жизнь его стала клониться к закату, человек понял главную истину. Жизнь не имеет смысла. Смысл – это всегда несвобода. Смысл – это жёсткие рамки, в которые мы загоняем друг друга. Говорим – смысл в деньгах. Говорим – смысл в любви. Говорим – смысл в вере. Но всё это – лишь рамки. В жизни нет смысла – и это её высший смысл и высшая ценность. В жизни нет финала, к которому ты обязан прийти, – и это важнее тысячи придуманных смыслов.
    
– Ты развеял мою грусть и одиночество, путник, – кивнул ключник. – Входи во Врата и продолжай свой путь.
    
– Это было лишь окончание истории, – напомнил Мартин. – Я думал, что за вход мне придётся рассказать ещё одну.
    
Мартину показалось – или ключник улыбнулся?
    
– Многим не хватает всей жизни, чтобы рассказать одну лишь эту историю. Каждый день они начинают её, но так и не знают финала… Входи во Врата и продолжай свой путь.
    
Ключник ответил на его вопрос?
    
– Я мог спасти Кадраха? – спросил Мартин.
    
Ключник смотрел в пространство и пил молоко.
    
– Не люблю быть должным, – сказал Мартин. – Я хочу рассказать о тех, кто искал смысл жизни. О геддаре – учителе и палаче, который не сумел отказаться от смысла. О дио-дао, изменившем смысл жизни своего рода…
    
– Остановись, – сказал ключник, и Мартин осёкся на полуслове. – Остановись, Мартин. Ты пока не сумеешь закончить эту историю. Продолжай свой путь.
    
Мартин встал и кивнул. Его вдруг прошиб пот. Показалось… может быть, лишь показалось, что он едва не переступил неведомую, но оттого не ставшую менее опасной грань.
    
– Спасибо, ключник, – сказал Мартин. – Увидимся.
   
  
  
   
    
Часть пятая
    
Голубой
   
   
   
    
     
Пролог
    
    
Где всего полнее (если, конечно, не считать эмиграции) проявляется ностальгия – так это в командировках. Туристические поездки всё-таки не дают ощутить сладостную тоску по родине – слишком много впечатлений, слишком много живописных руин, молодого вина и тёплого моря. А вот рабочая поездка, да ещё и неудачная, позволяет возвышенной тоске по родине зародиться, окрепнуть и расцвести целым букетом патриотических васильков или русофильских ромашек.
    
Ничем иным, кроме как неудачной командировкой, своё путешествие на Мардж-Факью Мартин не считал. Он упустил все нити. Он позволил Ирине в очередной раз умереть. Он так и не понял, чему стал свидетелем – божественному чуду или прихоти чужой физиологии.
    
Самое время было припасть к корням. Вдохнуть полной грудью дым отечества, выпить чарку водки и закусить щепоткой сырой земли. И, разумеется, несколько месяцев посидеть в Москве безвылазно.
    
Или отправиться куда-нибудь в тёплые края – не слишком, впрочем, дальние. Вполне годилась Ялта, Одесса или Севастополь. Мартин как-то очень отчётливо представил себе Ялту, спускающиеся к морю улочки, маленький кабачок у нижней станции канатной дороги, где так приятно выпить розливного портвейна завода «Магарач» перед тем, как прогуляться по берегу уже прохладного, но всё ещё доступного для закалённого купальщика моря… Мартин даже ухмыльнулся – криво, но с облегчением. Выбросить из головы Ирину. Завести лёгкий курортный роман – обязательно с замужней дамочкой, приехавшей на отдых и не настроенной на длительные отношения. Пить много крепкого вина. Курить старую вересковую трубку – бюджетный, но приличный «Stanwell» с серебряным колечком у чубука. Покупать у кавказцев съедобный лишь в горячем виде шашлык. Обязательно купаться голым по ночам. Кормить с балкона засохшим лавашем прожорливых чаек. Живописным южным нищим подавать мелочь, а детям покупать мороженое. Вечерами немножко смотреть телевизор, а может быть, даже ходить в кино и на концерты увядших поп-звёзд.
    
И через пару недель вернуться в Москву успокоенным, расслабившимся, выбросившим из головы чужие миры, чужие проблемы и чужие страхи.
    
Всё это Мартин обдумывал, стоя в очереди на паспортный контроль – уже за стенами московской Станции. Народу было много, большей частью люди, но встречались и занятные Чужие. Против обыкновения Мартин за ними не наблюдал в попытках почерпнуть что-нибудь полезное из внеземной психологии, а мечтал о Ялте, мимолётных радостях бархатного сезона… или октябрь месяц – это уже не бархатный сезон? Всё равно только Ялта! Украинская горилка «Nemiroff», николаевское пиво, любимая трубка, горячие женщины всегда и погружение в прохладное море однократно.
    
Паспортный контроль сегодня тянулся невыносимо долго. Мартина продержали минут двадцать – завис компьютер, и паспорт таскали к другому контрольному пункту, где тоже имелась своя очередь. Но Мартин, как и любой россиянин, хоть однажды прошедший через Шереметьево-2, был терпелив и на задержки не роптал.
    
Наконец паспорт проверили, въездную визу поставили, Мартин прошёл за воротца и огляделся в поисках такси.
    
Искать машину и торговаться не пришлось. Родина уже ждала его – в лице Юрия Сергеевича, одетого в лёгкий серый плащ и крутящего на пальце ключи от старенькой серой «волги».
    
– Куда ехать? – строго улыбаясь, спросил Юрий Сергеевич.
    
– Куда прикажете, – без спора садясь в машину, ответил Мартин. Рюкзак и зачехлённый винчестер он бросил на заднее сиденье.
    
– Вот это вы правильно сказали, – кивнул чекист.
    
Они покрутились немного по переулкам, как-то очень ловко выскользнули к храму Христа Спасителя и помчались в центр.
    
– Что ж вы так, Мартин? – укоризненно спросил Юрий Сергеевич, нарушив неловкое молчание. – Мы к вам – со всей душой. Так хорошо поговорили, я начальство уверил – товарищ Дугин сразу сообщит, если что интересное случится. А вы?
    
– А я не знал, что сообщать, – мрачно ответил Мартин. – Кем вы меня считаете? Ясновидящим? Возникла догадка… совершенно дурацкая…
    
– Ну-ка, ну-ка! – подбодрил его Юрий Сергеевич.
    
– Ирина в письме отцу передала привет собаке… назвав её Гомер. А собаку зовут Барт.
    
– Не улавливаю связи, – признался чекист.
    
– Это из мультика, – начал объяснять Мартин. – Там целая семейка…
    
Он поведал Юрию Сергеевичу всю цепочку своих догадок, приведших его на планету Мардж.
    
– Негусто, – признался Юрий Сергеевич. – Признаю, негусто. Вилами по воде писано. И всё-таки вам надо было позвонить мне.
    
– Я решил проверить, – упрямо сказал Мартин. – А там… всё закрутилось. Ко мне набился в друзья геддар…
    
– Вот как? – оживился чекист. – Это вы отдельно расскажете, геддары – наши естественные союзники в галактике.
    
– Юрий Сергеевич, – не выдержал Мартин. – Я всё расскажу. Нечего мне скрывать, поверьте, кроме собственной дури и невезучести! Но сейчас я очень хочу есть.
    
– И?.. – невинно улыбаясь, спросил чекист.
    
– Вы как, в свободное от основной работы время «бомбите» или по долгу службы? – спросил Мартин. – Если первое, то поехали в какой-нибудь ресторанчик.
    
– Сейчас – исключительно по долгу службы, – не обидевшись, ответил Юрий Сергеевич. – Так что поедем мы, Мартин Игоревич, в большое серое здание со строгими дяденьками у входа.
    
Мартин вздохнул и решил больше чекиста не подначивать. Но когда они остановились у большого серого здания напротив хорошего книжного магазина «Библиоглобус», куда Мартин каждый месяц выбирался за новой порцией чтива, в нём опять что-то взыграло. Он полез за бумажником и вопросительно посмотрел на чекиста.
    
– Ну откуда в вас эта злость, это ехидство? – с горечью спросил Юрий Сергеевич. – У вас что, злое ГБ прадеда репрессировало? Дед в диссидентах ходил, Солженицына на антресолях прятал? Отец по делу шпионов-экологов срок получил? Или вы считаете, будто государство способно существовать без контрразведки? Если хотите знать, Мартин, я порой и впрямь «бомбить» выезжаю! В свободное от работы время. Потому что на службе получаю в десять раз меньше, чем вы имеете… конечно, если брать реальные заработки, а не сумму, с которой вы платите налоги…
    
Мартину и впрямь стало стыдно. Он спрятал бумажник, помедлил секунду и честно сказал:
    
– Простите. Завёлся… едва вышел из Станции – и сразу к вам в объятия. Меня ведь и в очереди специально задержали, верно?
    
– Верно, – кивнул Юрий Сергеевич. – Но неужели официальная повестка обрадовала бы вас больше?
    
Мартин подумал и покачал головой.
    
– А накормить я вас накормлю, – всё ещё с ноткой неодобрения отозвался Юрий Сергеевич. – Чтобы не кинулись, выйдя от нас, в ближайшую правозащитную организацию… рассказывать о ГБ, которое морит голодом задержанных.
    
Чекист не соврал. Пройдя «строгих дяденек», оказавшихся на поверку строгими тётеньками, они спустились на старом лифте куда-то вниз, в подземные глубины Лубянки, и против ожиданий Мартина оказались не в мрачных застенках, а в уныло-казённом коридоре, который вывел их к вполне уютной столовой.
    
С выщербленными коричневыми подносами в руках они встали в короткую очередь и двинулись обычной дорогой неприхотливого едока – от чисто вымытых, но мокрых вилок и ложек в пластиковых корытцах к компоту в стеклянных стаканах и облачённой в белый передник девушке за кассой.
    
От давно забытой атмосферы общепита Мартин неожиданно пришёл в полнейший восторг. Он взял себе яйцо под майонезом – две половинки на тарелке, заляпанные ложкой майонеза; взял сельдь под шубой – хотя и был твёрдо уверен, что в сельди будут кости; салатницу с винегретом, на вид очень свежим и даже вкусным. На первое Мартин соблазнился украинским борщом – к нему полагались очень правильные на вид пампушки, щедро натёртые чесноком и посыпанные зеленью. В борще плавало несколько хороших кусочков мяса, да и шедший впереди Юрий Сергеевич взял борщ без колебаний – а уж он-то здесь был завсегдатаем. Второе разнообразием не блистало – полтавские котлеты, голубцы – представлявшие собой те же самые котлеты в капустном листе, неизменный общепитовский гуляш – ничего общего с правильным гуляшем не имеющий, и антрекот с тушёной капустой.
    
Мартин взял антрекот.
    
На десерт он, повинуясь всё той же умилительной атмосфере давно забытого праздника вкуса, взял кекс, стакан компота и кусочек желе на тарелке.
    
– Ну вы и горазды покушать, – глянув на его поднос, заметил Юрий Сергеевич. Сам он обошёлся борщом и голубцами. Кассиршу чекист попросил: – Нам вместе посчитайте, Людочка.
    
Мартин решил запротестовать и полез в карман за деньгами, но когда увидел, что по ценам столовой его обед стоил меньше доллара, смутился и позволил себя угостить. В конце концов, чекист имел право на ответную колкость.
    
За едой, не сговариваясь, о делах не упоминали. Дружно съели борщ, потом салаты – покаявшись в чревоугодии, Мартин отказался от сельди под шубой и отдал её чекисту. Антрекот был вполне сносен, а компот из сухофруктов – в меру охлаждён и потому приятен.
    
Желе Мартин только поковырял, после чего сказал:
    
– Всегда так, когда голодный… глазами все бы съел…
    
Юрий Сергеевич усмехнулся, дотянулся до соседнего, пустого столика и ловко выдернул из вазочки тощий пучок разрезанных на треугольники салфеток.
    
– А вы обуздывайте себя, Мартин. Не старайтесь откусить больше, чем сумеете переварить.
    
Мартин, всё ещё пребывая в виноватом настроении, на колкость не среагировал. Но следующую, если она последует, решил уже не спускать. На дворе, чай, не тридцать седьмой год!
    
После обеда Юрий Сергеевич провёл его в кабинет – по ряду мелких признаков Мартин понял, что помещение это никому конкретно не принадлежит, а используется для работы с задержанными. Жалко, конечно, что чекист не пожелал вести его в свой кабинет – очень многое о Юрии Сергеевиче сказали бы такие детали, как материал письменного стола, размер портрета президента, наличие или отсутствие ковра на полу, количество телефонов и вид из окна. Пока Мартину никак не удавалось определить звание и должность чекиста, и это его огорчало. Всё-таки с капитаном и полковником, а именно в таких рамках Мартин числил Юрия Сергеевича, вести себя стоило по-разному.
    
– Я подполковник, – сказал Юрий Сергеевич, будто уловил ход мыслей Мартина. – Мне сорок два года. Боюсь, полковника получу лишь перед пенсией. У меня трое детей, которых я почти не вижу, жена, которой давным-давно надоел мой график, старенькие родители в Пензе – второй год не соберусь проведать. И ещё у меня любимая работа. Дурацкая любимая работа – искать в галактике артефакты… чудеса. То, что может пойти на пользу родине. Я патриот, понимаете? Не бритоголовый нацист, не ультралевый, не ультраправый. Люблю свою страну – вот и всё…
    
Он сделал паузу и поинтересовался:
    
– Вам смешно?
    
Мартину было стыдно. Он опустил глаза.
    
– Ключники, – неторопливо продолжал Юрий Сергеевич, – щедро кормят Землю технологиями. Благодаря им практически ликвидирован голод. Жизнь стала безопаснее, сытнее и, вот ведь парадокс, интереснее! России повезло – у нас три Станции, оттого и арендная плата достаточно высока… впрочем, вы всё это понимаете не хуже меня.
    
Мартин понимал.
    
– Но я не верю в бесплатные пирожные, – продолжал Юрий Сергеевич. – Хоть убейте – не верю! Даже если для ключников эти пирожные – крошки с обеденного стола. Им что-то нужно, Мартин. От нас, от геддаров, от аранков, от гуманоидов и негуманоидов… рано или поздно они выставят счёт.
    
– Это может быть эксперимент, – заметил Мартин. – Или развлечение. Мы заводим собачек, кошечек… а ключники завели себе кучку малоразвитых цивилизаций. И забавляются.
    
– Есть такая версия, – согласился чекист. – Но и забавы могут наскучить. Тогда Станции исчезнут так же легко и быстро, как появились. Нам ведь не давали никаких гарантий, что транспортная сеть будет работать вечно. Самая старая из известных нам Станций построена восемьдесят шесть лет назад. Это секунды… по историческим меркам.
    
– Я полагал… – начал было Мартин.
    
– Восемьдесят шесть лет. Остальное – ложь, – обрезал Юрий Сергеевич. – Итак, мы живём в очень неустойчивом и ещё не сложившемся мире, полностью зависящем от ключников. Добры они или злы? Умны – или пользуются чужими технологиями? У нас нет ответов, и мы должны готовиться к худшему.
    
– И начать производство святой воды, если вдруг запахнет серой… – процитировал Мартин.
    
– Уважаю эрудицию, – кивнул Юрий Сергеевич. – Правильная позиция, замечательно изложенная. Мы, кстати, проводили эксперимент по воздействию на ключников освящённой воды и вина…
    
Мартин вытаращил глаза.
    
– Никакой реакции, – вздохнул чекист. – Впрочем, и это ничего не значит. Ключники в любом случае вне наших возможностей… приходится работать с другими расами. И мы кое-чего добились. Есть неофициальное торговое соглашение и неофициальный пакт о сотрудничестве с Советом мэров аранков. Есть контакты с патриархом геддаров. Есть ряд любопытных артефактов… неизвестно кому принадлежащих. Много чего есть, Мартин! Но ситуация с Ирой Полушкиной потенциально самая многообещающая.
    
– Как-то слабо вы её разрабатываете в таком случае, – заметил Мартин. – А?..
    
Юрий Сергеевич отвёл глаза.
    
– На свой страх и риск? – спросил Мартин. – Или грудь в крестах, или голова в кустах?
    
– Да будь моя воля, – неожиданно завёлся Юрий Сергеевич, – все наши агенты с правом работы в галактике искали бы девчонку! Думаете, я сел задницей на дело и никого к нему не подпускаю?
    
Мартин ждал. Неприметный человек среднего роста и заурядной внешности тоже ждал – пока Мартин не сдался и не покачал головой.
    
– Есть мнение, – сообщил Юрий Сергеевич, – есть мнение на самом верху… спустить дело на тормозах.
    
– Почему?
    
– Досье попало к Ирине через её отца. В прошлом он был одним из ведущих наших аналитиков и до сих пор иногда работает с материалами. Ещё до исчезновения Ирины он выдал своё заключение… и с ним согласилась большая часть руководства.
    
Мартин внимательно слушал.
    
– По мнению Эрнесто Семёновича, – устало сказал Юрий Сергеевич, – ключники не являются подлинными Предтечами… гипотетической древней расой, когда-то контролировавшей галактику. Они – случайные наследники, получившие доступ к базе данных, а возможно, и готовым устройствам подлинных хозяев Вселенной. Те исчезли – и пока бессмысленно гадать куда. А ключники нашли… – Юрий Сергеевич на миг задумался, – склад? Библиотеку? Учебный центр? Мемориал? Флотилию этих знаменитых «чёрных звездолётов», на которых они исследуют звезду за звездой? Выбирайте любой пункт. И сейчас ключники не знают, что делать с обретённым могуществом. Они частично выполняют план настоящих Предтеч, связывают галактику единой транспортной сетью. Частично – развлекаются. Частично – ищут ушедшую сверхцивилизацию. Осторожно так ищут… с испугом. Как человек, поселившийся в пустом доме и терзаемый страхом, что вернётся подлинный хозяин… Все загадки, известные нам и перечисленные в досье, просто следствие неумелого обращения ключников с могущественной технологией Предтеч. Неудачные попытки овладеть древним знанием, эксперименты, ошибки… И если начать сейчас прицельно исследовать эти загадки, ключники испугаются. Последствия нетрудно представить.
    
– Уничтожение Земли? – уточнил Мартин.
    
– В самом гуманном варианте – отключение земных Станций от транспортной сети. Изоляция и последующий за ней хаос. Вы представляете, что начнётся, если ключники уйдут? Куда большая паника, чем от их появления!
    
– Так, значит, Эрнесто Семёнович рекомендовал не изучать все эти… э… загадки? – уточнил Мартин.
    
– Верно. Не запрещать изучение, а лишь не изучать специально. Если какой-либо независимый исследователь будет рыться в тайнах – это его личная проблема. Если загадками досье займётся государственная структура – это приведёт к беде. С выводами Полушкина согласились. Более того, аналогичное решение приняли европейское и американское правительства… как всегда, имелось какое-то особое мнение у французов, но кто их станет слушать? И вот после того, как решение было принято, Ирочка Полушкина прочитала папин отчёт. Возмутилась. Сделала какие-то свои выводы… прямо противоположные папиным. И решила восстановить справедливость.
    
– Это факт? – уточнил Мартин.
    
– Нет, это лишь частное мнение. Я посетил Эрнесто Семёновича после нашего ночного разговора… мы поговорили начистоту. Когда он нанимал вас, то ещё надеялся, что всё обойдётся. После третьей смерти эти надежды пропали. Он считает, что Ирочке удалось… неясно лишь, каким образом, обмануть ключников и копировать себя. После этого ключники насторожились… и теперь уничтожают девчонок одну за одной. Разумеется, неявным образом.
    
– И его решение? – спросил Мартин.
    
– Не вмешиваться, – коротко ответил Юрий Сергеевич.
    
– Ого, – только и сказал Мартин. – Это же его единственный ребёнок!
    
– Он надеется, что ключники уничтожат шесть «лишних» девушек, а седьмой позволят вернуться. Это единственный шанс Ирины.
    
– Одной из семи Ирин, – заметил Мартин.
    
Юрий Сергеевич кивнул.
    
– Как-то гнусно, – сказал Мартин. – Лотерея. Да и неизвестно, возможно ли в ней выиграть.
    
– А вы предложите лучшее решение? – спросил Юрий Сергеевич. – Как я понимаю, вы искренне старались защитить девчонку. И результат? Четыре смерти у вас на руках.
    
– Я вот думаю, – пробормотал Мартин, – нет ли в этом моей вины? Каждый раз Ирина умирала, когда я уже находил её. Каждый раз!
    
Юрий Сергеевич не стал его щадить.
    
– Возможно. Ключники всё равно не позволят вернуться на Землю всем девушкам. Но у них был шанс прожить дольше – пока ключники не замечали, что вы опасно приближаетесь к разгадке тайны.
    
– Надо их предупредить, – пробормотал Мартин. – Пусть две девчонки останутся жить в колониях? Вдруг их не тронут в таком случае? А одна вернётся…
    
– Это я и пытаюсь сделать, – кивнул Юрий Сергеевич. – Это в моих силах. Все наши люди получили письма с инструкциями для Ирины. А вам, Мартин, больше вмешиваться не стоит. Это официальное пожелание. Даже если вас посетит очередная гениальная догадка – в каком мире находится девочка.
    
Мартин кивнул.
    
– Подписку с вас взять? – спросил Юрий Сергеевич. – Или так поймёте?
    
– Я всё понял, – пробормотал Мартин. – Простите. Мне и впрямь очень… неловко.
    
Юрий Сергеевич кивнул.
    
– Знаете, что меня тревожит? – спросил Мартин. – Она вроде как наоборот… просила меня о помощи. Сказала, что их ещё три. Что хотя бы одна «должна». Не знаю уж, что именно должна… Сказала, что ключники «не властны»… не знаю, над чем. Что она пытается спасти галактику.
    
– Ну и?.. – с иронией спросил чекист.
    
Мартин кивнул:
    
– Да, простите. Глупые детские фантазии. Я понимаю. Но Ирочка говорила серьёзно.
    
– Мой семилетний сын очень серьёзно говорит, что будет президентом всей Земли, – сказал Юрий Сергеевич. – А старшая дочь… она чуть старше Ирины… уверена, что будет кинозвездой в Голливуде.
    
– Но ведь вы всё-таки стали бы искать Ирину? – спросил Мартин. – Будь ваша воля – вы бы рискнули?
    
Юрий Сергеевич ответил не сразу.
    
– Я бы очень хотел, чтобы мой сын стал президентом Земли. Но пока он учится на тройки, картавит и иногда писает в постель. А дочь начисто лишена актёрских способностей. Между нашими желаниями и реальностью – пропасть, Мартин. И вы это понимаете!
    
– Выпишите пропуск, – попросил Мартин. – Я всё понял.
    
Юрий Сергеевич кивнул:
    
– Надеюсь, что поняли… Очень надеюсь, что правильно поняли.
    
Он посмотрел Мартину в глаза:
    
– Если вы ещё раз помчитесь за Ириной – вас арестуют.
    
– Я понял. Скажите, а откуда у вас информация о событиях на Дио-Дао?
    
– Европейцы поделились, – мрачно ответил чекист, – союзнички… Кстати, сочли вас кадровым агентом. Очень возмущались, что не были информированы об операции.
    
– Я больше не буду, – виновато сказал Мартин.
   
   
    
     
1
    
    
Как должен чувствовать себя человек, узнавший, что по его вине погибли четыре ни в чём не виновные девушки?
    
Мартин не знал ответа. Может быть, потому, что ему довелось преступить тот страшный рубеж, через который, к счастью, переходят немногие: он стрелял, желая убить, и желание его исполнилось. И что такое по сравнению с настоящим убийством цепочка случайностей, приводящая к гибели очередной Ирины Полушкиной? Можно ли вообще ощущать эту вину? Наверное, Мартина смог бы понять водитель «скорой помощи», который сбил пешехода, спеша доставить в больницу умирающего. Но у Мартина не было знакомых водителей, имеющих за спиной столь печальный опыт. Максимум – одна хорошая девушка, которой безумно не везло на старушек – те попадали под её машину каждые полгода, отделываясь, впрочем, переломами рук или ног.
    
Девушке – грозе старушек – Мартин звонить не стал. И вообще чем больше он размышлял над своей ситуацией, тем в большее уныние приходил.
    
Он совсем не чувствовал своей вины!
    
Просто на душе (если допустить её существование) было погано…
    
Хорошо бы, конечно, сходить в церковь и поведать свои печали мудрому батюшке. Такому, чтобы и пожурил, и успокоил… Но Мартин никогда не был человеком «воцерковленным», как это принято называть в России, а к тому же и мнение священника вполне мог себе представить. «Ты их не убивал? Ты не предполагал, что твои поступки приведут к их смерти? Так иди с миром и не греши!»
    
Но нет, всё-таки хотелось Мартину почувствовать свою вину. Хотелось помучиться, покаяться и пережить катарсис. Неизбывно это стремление в русской интеллигенции, выпестовано великими писателями с девятнадцатого века и служит основной причиной алкоголизма, сердечно-сосудистых заболеваний и революционных настроений у лиц с образованием выше среднего.
    
Так что, побродив по квартире с полчаса, мысленно поговорив с мудрым священником, шофёром-убивцем и Фёдором Михайловичем Достоевским, Мартин решительно взял трубку и позвонил Эрнесто Семёновичу Полушкину.
    
Невольно многодетный отец взял трубку сразу.
    
– Это Мартин, – коротко представился жаждущий катарсиса страдалец. Чем хороши редкие имена – не надо уточнять фамилию и отчество, не то что всяким Серёжам, Андреям, Димам и Володям.
    
– Вы были на Мардж, – коротко сказал господин Полушкин.
    
– Да, – признался Мартин. – Могу я подъехать?
    
После короткой паузы Эрнесто Семёнович сказал:
    
– Я вас не виню, Мартин. И понимаю, что вы хотели для Ирины лучшего. Но не попадайтесь мне на глаза… хорошо?
    
Мартин представил себе Полушкина в гневе и кивнул:
    
– Да. Конечно. Но я хотел бы рассказать, что случилось на Мардж…
    
– Мне звонил… ваш куратор, – с лёгкой заминкой сказал Эрнесто Сергеевич. – Так что я в курсе случившегося. Вы, полагаю, тоже. Признаю, что это было и моей ошибкой – обратиться к вам за помощью и утаить часть информации.
    
Мартин мысленно поблагодарил тихого подполковника Юрия Сергеевича и сказал:
    
– Я очень виноват перед вами…
    
– Вы ни в чём не виноваты, – отрезал Полушкин. – Просто забудьте о случившемся. А я буду ждать возвращения своей единственной дочери. Прощайте.
    
И связь прервалась.
    
– Железный мужик, – сам себе сказал Мартин, опуская трубку. – Железобетонный. Блин! Вот это нервы!
    
Для успокоения собственных, более слабых нервов Мартин сходил на кухню и задумчиво смешал себе порцию джин-тоника. Дело это само по себе успокаивающее, пусть и нехитрое – тут главное взять правильный тоник с настоящим хинином, а не химическую отраву от ближайшей лимонадной фабрики. Но и порция благородного напитка успокоения не принесла.
    
Мартин позвонил дяде.
    
– Вспомнил-таки о старике, – сварливо поприветствовал его дядька. – Где тебя черти носят? Дома никого, мобильник отключён. Можно подумать, что ты по галактике шляешься!
    
– Дела… – торопливо уводя разговор с опасной темы, сказал Мартин. – Прости, совсем я замотался. Слушай, мне совет нужен…
    
Дядя сразу же подобрел. Давать племяннику советы он очень любил.
    
– Ну?
    
– Ситуация такая… – замялся Мартин. – Из-за меня погиб… один человек.
    
– Ты идиот? – помолчав секунду, взревел дядя. – По телефону такие вещи? Надеюсь, не с мобильного звонишь?
    
– Да нет, не беспокойся… – начал Мартин.
    
– Поставил какую-нибудь хитрую штуку на телефон? – сразу помягчел дядя. – Скремблер вроде она называется?
    
Большая любовь к хитрым технологиям сочеталась в дяде с некоторой наивностью в их отношении. Мартин это знал прекрасно.
    
– Дядя…
    
– Главное – избавиться от тела, – не стал впустую рассусоливать дядя. – Сможешь добыть литров десять концентрированной азотной кислоты?
    
– Дядя, перестань! Я никого не убивал! Ты что! – в полной панике воскликнул Мартин. Ему даже почудился щелчок в линии, хотя он знал, что на его новой электронной АТС подслушивающее оборудование включается совершенно беззвучно. – Тут совсем другое. Ну… как ближайший аналог… я пытался помочь… не ввязаться в дурную историю. Меня не послушали. И прямо у меня на глазах…
    
– Почему же ты говоришь, что виноват? – возмутился дядя.
    
– Ну… не смог спасти.
    
– Во Франции на днях экспресс TJV с путей сошёл, ты своей вины не чувствуешь? – деловито спросил дядя.
    
– Это совсем другое! – возмутился Мартин. – Тут я был рядом, но помочь не смог.
    
– А имел такую возможность?
    
Поразмыслив секунду, Мартин твёрдо сказал:
    
– Видимо, нет.
    
– Так иди и больше не греши! – вынес дядя вердикт.
    
Мартин понял, что всё-таки получил аудиенцию у здравомыслящего священника-самоучки.
    
– Дядя, – попытался он снова воззвать к эмоциям. – У тебя такого не случалось – что умирает человек, ты вроде и не виновен, но чувствуешь себя виноватым?
    
– У любого человека, дожившего до моих лет, таких ситуаций полно, – смягчился дядя. – Эх… да что я тебе говорю? Неужели у тебя такого не случалось? Ты же и сам не мальчик.
    
– Случалось, – признался Мартин. – И всё-таки. Как быть, если переживаешь, вины за собой не чувствуешь, но на душе гадко?
    
– Красивая девушка? – прозорливо спросил дядя.
    
– Угу.
    
– Найдёшь такую же, только лучше, – продолжал предсказывать дядя. – Что, думаешь, одна такая была во Вселенной?
    
– Никак не меньше трёх таких осталось, – признался Мартин.
    
– Вот! Вот это уже лучше! То глас не мальчика, а юноши, – порадовался дядя. – Мой тебе совет – напейся. Хочешь – я подъеду, хоть и не стоит мне так здоровье губить… Или брата позови. Или друга какого. А лучше всего, если нет склонности к суициду, напиться в полном одиночестве! Водка тоску нагонит, вином тут не поможешь… Коньяк! Или джин-тоник – горе будет лёгкое, шипучее, с горчинкой…
    
Мартин покосился на пустой стакан и покачал головой. Да, пророк, обычно дремлющий в дяде, сегодня был в ударе!
    
– Спасибо, я так и сделаю, – сказал Мартин.
    
– И съезди куда-нибудь, Бога ради, отдохни и развейся! – напоследок продемонстрировал свои скрытые таланты дядя. – В Одессу, в Ялту. Пиво, женщины, коньяк – твои лучшие друзья! – После заминки дядя всё же уточнил: – В данной ситуации!
    
    
Что может удержать от выпивки здорового мужика, испытывающего от алкоголя стабильно положительные эмоции, имеющего свободные деньги, находящегося в плохом настроении, получившего от родственника, можно даже сказать – наставника совет напиться и, в довершение всего, холостого?
    
Правильно.
    
Мартин понял, что выхода нет.
    
К выпивке он подошёл серьёзно. Несмотря на совет дяди о джин-тонике, достал из бара бутылку коньяка – не самого изысканного, вроде «Праздничного» или «Юбилейного», но очень достойного армянского «Ани».
    
Французские коньяки Мартин не уважал. Пусть напыщенные французы обзывают всё, производимое за пределами провинции Коньяк, снисходительным словом «бренди». Мы-то знаем, что настоящий коньяк – он либо армянский, либо грузинский. И сэр Уинстон Черчилль это прекрасно знал, а уж его-то в ложном патриотизме не обвинишь! Нет, Мартин не был напыщенным снобом, толкующим о «курвуазье»!
    
Вначале он принялся готовить закуску. Истолок в кофейной мельничке сахар до состояния лёгкой пудры, высыпал в блюдце. Бросил в мельницу десяток кофейных зёрен и превратил их в пыль, негодную даже для «эспрессо». Смешал с сахаром. Теперь оставалось лишь нарезать тонкими ломтиками лимон и посыпать полученной смесью, соорудив знаменитую «николашку», замечательную закуску под коньяк, главный вклад последнего русского царя в кулинарию.
    
Но в холодильнике Мартина ждало разочарование. Лимонов не было – только сиротливо зеленела парочка лаймов, жизненно необходимых к текиле, но излишне резких для коньяка. Мартин покачал головой и закрыл холодильник. Пусть он не сноб и не гастроном, но во всём должен быть порядок!
    
Набросив куртку – к вечеру небо над Москвой совсем уж посерело, обещая не то дождь, не то пронизывающую осеннюю стылость, – Мартин выскочил из квартиры. Добежал до угла, где в маленьком стеклянном киоске продавали овощи и фрукты, купил три крупных толстокорых лимона – с запасом. Заодно прихватил пару яблок и спелый авокадо, к которому питал давнюю и крепкую любовь. Гражданин, выбирающий в ларьке груши, вежливо посторонился – видимо, выбор его был весьма труден и долог.
    
Мартин вернулся в дом, по пути вытряхнув в пакет с фруктами накопившуюся в почтовом ящике корреспонденцию – разгрести на досуге.
    
Сполоснул под краном и обдал кипятком лимон, нарезал тонкими кругами, посыпал сахарно-кофейной пудрой. Некоторые эстеты рекомендовали добавить к гармонии кисло-сладко-горького вкуса ещё и солёную ноту – крошечной щепоткой соли или маленькой порцией икры. Но это Мартину всегда казалось излишеством и чревоугодием.
    
Вот теперь приготовления к одиночной пьянке были завершены.
    
    
Мартин уселся в кресло перед телевизором, включил какой-то мелкий канал, специализирующийся на старых кинофильмах, и приглушил звук. На журнальном столике уже стоял открытый коньяк и блюдце с «николашкой», трубка, пепельница, зажигалка и кисет с табаком, рядом – телефонная трубка, чтобы не вскакивать, если вдруг кто-то вздумает позвонить. Туда же Мартин вывалил и почту из пакета. А на донышко пузатого бокала плеснул граммов тридцать коньяка, поболтал, вдохнул аромат.
    
Запах обещал приятный вечер у телевизора. Запах обещал хорошую, уже читанную книжку, взятую наугад с полки, возможно – ещё одну початую бутылку и крепкий сон.
    
Но никак не тягостные раздумья о четырёх погибших и трёх живых девушках!
    
– Обманул, дядька… – пробормотал Мартин. – Ты же меня вокруг пальца обвёл!
    
Но коньяк всё-таки выпил с удовольствием. Крякнул, с тревогой прислушиваясь к послевкусию.
    
Запивать коньяк не хотелось совершенно. Значит, всё в порядке. Спирты не менее чем пятилетней выдержки… Была у Мартина такая верная примета.
    
– Ну-ка, ну-ка, – благодушно сказал он, набивая трубочку. Табачок в кисете подсох, по-хорошему – стоило бы открыть новый, а этот увлажнить, но Мартин решил сегодня быть проще. Зажигалка выплюнула язычок пламени, запахло мёдом и вишневым листом. – Ну-ка…
    
С этими словами Мартин налил себе вторую порцию коньяка и, оставив её пока нетронутой – согреться и подышать, принялся проглядывать бумажную почту.
    
Половину он выбрасывал, едва глянув на конверты – какая-то реклама, пусть даже и персонифицированная, по нынешней моде, но опытный глаз легко отличит «рукописные шрифты» принтера от настоящего конверта, надписанного живым человеком. Мартин знал, что его ждёт в письме: полстраницы тёплого и невразумительного трёпа, заставляющего перебирать в уме всех знакомых женщин, а в конце: «…кстати, недавно мне подарили изумительную вещицу – „Мини-биосфера“, крошечный террариум с настоящими живыми паучками. Выглядит прекрасно, да и стоит недорого, а приобрести их можно…»
    
Пришло и несколько счётов, которые Мартин осмотрительно отложил на потом – не портить настроения. Две открытки и письмо от реальных знакомых – чего только не накопится за две недели!
    
И письмо, которое едва не отправилось в мусор вместе с рекламой.
    
Вместо обратного адреса в нём стояло только имя – «Ирина».
    
В груди нехорошо заныло. Мартин хлопнул вторую дозу коньяка, не почувствовал вкуса вообще и внимательнее глянул на конверт. Почерк Ирины он помнил смутно, хотя и прочитал её дневник.
    
Адрес… адрес был написан другой рукой. Странной рукой… будто буквы копировали и перерисовывали, а не писали.
    
Судя по штемпелям, отправили письмо вчера утром, с главпочтамта. Можно было поздравить московскую почту с достойной столицы великой державы оперативностью.
    
– Что же ты делаешь… – пробормотал Мартин. И вскрыл конверт.
    
Вот здесь почерк был знакомый.
    
     
Мартин!
     
Прежде всего – не верь.
     
Тебе скажут, что ты виноват. Тебе скажут, что я авантюристка.
     
Не верь!
     
Всё получается не так, как я хотела. Всё пошло неправильно – с того самого мига, как нас стало семь. Я слишком поздно поняла, что происходит, я вела себя глупо, детски, я начала подозревать тебя, и на Аранке это едва не привело к трагедии.
     
Но всё ещё можно исправить. Никогда не поздно спасти мир.
     
Мартин, мне нужна твоя помощь. Мы слишком многим рискуем, но отступать поздно. Мне нужен хотя бы один человек рядом. Нужен спокойный взгляд со стороны. Ты, мне кажется, очень спокойный и выдержанный человек…
    
    * * *
    
Мартин глотнул коньяка и едва удержался от того, чтобы запустить бокалом в стену.
    
Внимательно осмотрел листок бумаги. Собственно говоря, это была не бумага. Что-то похожее, тонкое, белое, пригодное для письма, но не бумага.
    
     
Ты же сам понимаешь, Мартин, – происходящее неправильно! Мне некого больше позвать на помощь. Отец не верит – для него я всё ещё маленькая девочка. Я могла бы позвать друзей, но они совсем дети и не смогут помочь…
    
    
Мартин тихонько засмеялся. Женская непоследовательность всегда приводила его в восторг, но по-настоящему красивые перлы встречались редко.
    
     
Я не знаю, как тебя убедить. Я не могу доверить бумаге то, что мне открылось…
    
    
– Доверить бумаге… – со вкусом сказал Мартин и пробежал глазами последние строчки.
    
     
Кажется, ты понимаешь мои намёки – раз вспомнил, что лингвист Гомер Хейфец был первым человеком, посетившим Факью и установившим Контакт с дио-дао. Так что приходи в тот мир, где я тебя жду. Ты поймёшь куда. Это письмо будет передано на Землю с редкой оказией. Я прошу тебя, поспеши. Ирина.
    
    
Никогда ещё Мартин не чувствовал себя таким идиотом.
    
– Гомер Хейфец, – сказал он. Хихикнул и налил себе коньяка.
    
Ирина его переоценила. Диковинное совпадение привело его на планету, которую русские и англичане называли по-разному. Но чудеса не повторяются, на то они и чудеса.
    
Мартин вытянул ноги, водрузил их на журнальный столик, поглядел на телевизор. Шла «Гордыня» – популярное телешоу, в котором побеждал наиболее самоуверенный и наглый участник. Игра только началась, и все три пары осыпающих друг друга оскорблениями игроков пока были на месте. Проигрывал тот, кто первым скатывался на нецензурную брань или рукоприкладство… собственно говоря, это и считалось изюминкой шоу.
    
– Чудес не бывает, – озвучил свои мысли Мартин.
    
Но, собственно говоря, не бывает и столь невероятных совпадений!
    
Письмо от Ирины было с таким же двойным дном, как и её записка отцу.
    
Вставать не хотелось. Мартин взял телефон и влез на поисковую систему «Яндекс» по вап-протоколу. Набрал «Гомер Хейфец» и стал проглядывать первые открывшиеся ссылки.
    
Да, лингвист с таким именем существовал. И посещал мир Дио-Дао, как его ни назови. Вот только далеко не первым. Прославился он иным образом – стал первым человеком, рискнувшим отправиться на планету красного списка – абсолютно непригодную для обитания человека. Точнее, первым вернувшимся с такой планеты и даже наладившим кое-какой контакт с её обитателями.
    
Планета называлась Беззар, её обитатели, без лишней вычурности, – беззарийцами. Что-то очень-очень смутное вставало в памяти… Мартин ещё немного побегал по сайтам, путая следы и изучая пребывание Гомера Хейфеца в мире Дио-Дао, после чего выключил телефон и поднялся. Сходил за Гарнелем-Чистяковой, открыл на красных страницах и почти сразу нашёл Беззар.
    
Кстати, упоминание о Хейфеце здесь было. Именовался он не иначе как удачливым авантюристом и самоуверенным дилетантом, что для суховатого справочника приравнивается к базарной брани. Впрочем, даже Гарнель и Чистякова признавали заслугу Хейфеца в изучении Беззара.
    
Некоторое время Мартин разглядывал рисунок, изображающий взрослого беззарийца рядом с человеком, после чего согласился с любимыми авторами – Хейфец был самоуверенным идиотом. Самому Мартину не доводилось посещать миры из красного списка, он и в жёлтый-то заглядывал два раза, ненадолго и с самыми неприятными воспоминаниями.
    
Снова взяв конверт, Мартин внимательно рассмотрел адрес. Похоже было, что его старательно скопировали с печатного текста – причём существо не имело для этого ни подходящих глаз, ни подходящих рук.
    
Хорошо быть беззарийцем. Красного списка для них практически не существует.
    
– Нет, нет и нет, – сказал Мартин, вставая. Потянулся и снова покачал головой. – А вот коньячок мне ещё понадобится…
    
Пустая квартира безмолвствовала.
    
В кабинете Мартин вытащил из стола маленький тяжёлый пакет, лежащий там с незапамятных времён. Его он спрятал в левый карман куртки, а в правый, наплевав на все законы, – револьвер и пригоршню патронов. Загранпаспорт и так всегда был при нём.
    
Выключать свет Мартин не стал. Бутылку коньяка закрыл пробкой, а вот «николашку» пришлось бросить засыхать. В одну руку Мартин взял пустой пакет, в другую – пакет с мусором. Так и вышел из дома.
    
Никто не внушает меньших опасений наблюдателям, как мужчина, в разгар пьянки побежавший «ещё за одной», да к тому же по пути решивший выбросить мусор.
    
В ночном магазинчике у дома Мартин придирчиво осмотрел имевшийся в ассортименте коньяк, покривив душой, забраковал вполне приличный грузинский, посокрушался о малом ассортименте армянского, высказал своё мнение о французском виноделии, опять же – слегка пойдя против истины. Зашедший следом гражданин, придирчиво выбирающий пачку сигарет, даже заслушался. На придирчивого покупателя груш, трущегося возле Мартина в прошлый выход из дома, он походил разве что обстоятельностью и собранностью.
    
Мысленно Мартин поблагодарил Юрия Сергеевича за столь неумелых и явных наблюдателей.
    
Выйдя из магазина без покупки, Мартин поймал машину и поехал в «Седьмой континент». У супермаркета его планы вдруг резко изменились, и он предложил водителю поехать к «Кропоткинской», где есть «совершенно замечательный винный магазинчик».
    
Вот здесь, в окрестностях Станции, его уже могли взять. Потому Мартин не стал долго изображать из себя пьяненького гурмана в поисках редкого сорта выпивки, а, заскочив в тот самый «замечательный магазинчик» и купив фляжку «Ахтамара», двинул напрямик к Станции, на пульсирующий свет маяка – не слишком-то, впрочем, заметный среди столичной иллюминации. Ключники требовали беспрепятственно пропускать к Станции всех желающих, но на дальних подступах всегда прогуливались агенты в штатском, выглядывая в толпе потенциальных злоумышленников. Всё зависело от того, пошёл ли портрет Мартина в ориентировку или ещё нет.
    
Пробиваться к Станции с боем он, конечно же, не собирался. В барабане револьвера не было патронов.
    
Юрий Сергеевич не подвёл – Мартина никто не останавливал. Не подхватывали его под руки крепкие молодые люди, не просили «отойти на минуточку в сторону». Если топтуны из наружки и подняли тревогу, то неповоротливый механизм госбезопасности ещё не успел прийти в движение.
    
Беспрепятственно миновав ограждение, Мартин вошёл в Станцию.
    
    
Комнатка была более чем скромная, будто московскую Станцию проектировал лично Никита Сергеевич Хрущёв. Метров десять – двенадцать, обитый бежевым велюром диванчик, на котором полулёжа развалился ключник, стол и кресло для посетителя. На столе – несколько бутылок пива, солёные сухарики и пепельница.
    
Ключник вежливо ждал. Это был толстенький, очень пушистый ключник с немного раскосыми глазами. Редко таких встретишь.
    
И всё-таки Мартин чувствовал себя так, будто говорит со старым знакомым.
    
– Я хочу поговорить о доверии, – сказал Мартин. – Не о том, что заставляет людей открывать друг другу душу, вместе рисковать жизнью… идти в разведку или в горы в одной связке… О самом обычном доверии, которому учатся с детских лет. «Веришь – не веришь?» – играя, спрашивают друг друга малыши… и не поймёшь, чему они больше учатся, верить – или лгать. Наверное, всё-таки лгать. В детстве есть хотя бы родители, которым доверяешь всегда и во всём. Споришь, ссоришься, но веришь. Стоит чуть-чуть повзрослеть – исчезает и это доверие. Конечно, кто-то умудряется сохранить его на всю жизнь, кто-то меняет на доверие любимой женщине или идеалам, Богу или надписям на этикетках… Но всё равно жизнь человеческая – это сплошной выбор. «Веришь – не веришь?» Я знаю ответ, веришь? Я знаю, что она тебя не любит, веришь? Я знаю верную дорогу, веришь? Я знаю, это вовсе не опасно, веришь? Я знаю, мы хорошо повеселимся, веришь? Каждому человеку, с которым мы общаемся, будто выставлены баллы доверия. Кому-то – средненькие, но почти во всём. Кому-то высокие – но только в тензорном исчислении или истории итальянской оперы. Иного выхода нет, увы. Никто из людей не владеет абсолютной истиной. И мы стараемся доверять в меру. Так, чтобы неоправданное доверие не принесло нам слишком много вреда. И вся история человечества, по сути, есть уменьшение потребности в доверии. Мы заменили личное доверие общественными законами и обычаями. Мы построили государства – которым, быть может, и не доверяем в частности, но доверяем в целом. Мы стремимся расписать и регламентировать всю свою жизнь. Для каждого события должна быть готовая модель поведения. Лишь бы не полагаться на доверие… слишком уж часто оно нас обманывало. Слишком часто те, кто требовал доверия от всех, предавали каждого доверившегося. Мы играем в демократию и свободные выборы – потому что подозреваем, будто единоличный правитель немедленно сворует всю страну. Мы подписываем брачные контракты, делим в суде барахло и детей – потому что побоялись довериться до конца самым близким людям. Мы берём расписки с друзей, ссужая их деньгами; мы подписываем бумажку за бумажкой, заключая сделки; мы вывели специальные породы людей, не доверяющих никому и ничему. Мы обезопасились от потребности в доверии. Мы оставили его детям. Мы оставили его в прошлом – когда люди верили Богу, народ – царю, жена – мужу, друг – другу…
    
– Бог – Адаму, Авель – Каину, Самсон – Далиле, Фома – Иисусу… – подсказал ключник. – Недоверие – в природе человека, Мартин. Не было золотого века, когда доверие не несло в себе опасности. Не было и не будет. Костыли законов, адвокаты и полицейские, расписки и контракты – ваша плата за прогресс. О чём ты горюешь, Мартин? Такова природа твоей расы – и многих, многих… большинства рас галактики. Вопрос доверия – это не только вопрос знания, это и вопрос помыслов. Ты должен не просто признать, что кто-то обладает большим знанием, чем доступное тебе. Ты должен поверить, что ваши цели совпадают! Когда цели были просты – больше золота, мяса, вина и женщин, – народ и впрямь верил вождям. Когда вы стали думать о большем – доверие рухнуло. Это ваша плата за желание большего. За утопии и прожекты, за мечты и фантазии. За Бога в душе, за любовь в сердце, за книги и картины, за пророков и мучеников. Ты грустишь об утраченном доверии? Лишь самым простым истинам можно доверять без раздумий – материнскому молоку и золотой монете, крови врагов и теплу самок. Когда человек перестаёт тянуться к материнской груди, когда врага не обязательно убивать, когда свергнуты золочёные идолы и выбрана любовь, а не похоть, – человек уходит от бесспорных истин. Не грусти о слепом доверии, Мартин! Оставь его жестоким героям прежних времён. Оставь его детям, играющим в жестоких героев. Ты достаточно вырос, чтобы решать – когда есть место доверию.
    
– А если нет сил решать? – спросил Мартин. – Если разум говорит одно, а сердце – совсем другое? Если доверия хотят все – а поверить надо лишь кому-то одному?
    
Ключник улыбался.
    
– Значит, мне ещё рано решать? – спросил Мартин. – И надо вернуться к простым истинам, которые не подведут никогда? К шашлыкам у моря, крепкому вину, женщинам в поисках развлечений?
    
Ключник улыбался.
    
– Не могу, – сказал Мартин. – Мне хочется большего, ключник. Мне надоело верить бесспорным истинам – они слишком скучны.
    
Ключник кивнул:
    
– Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.
    
Мартин вздохнул и поднялся. Помедлил и сказал:
    
– Почему мне хочется думать, что я получил ответ? Почему мне хочется доверять?
    
Но ключники никогда не давали ответов.
    
    
Мартин, хотя и бывал порой склонен к поступкам неожиданным и опрометчивым, рисковать совсем уж по-глупому не любил. Потому, глядя в приветливый экран компьютера, он выбрал вовсе не «Беззар», а «Аранк». На Аранке, совсем рядом со Станцией, имелся туристический магазин, в котором сладко замирали сердца всех мальчишек – в возрасте от пяти лет и до старческого маразма. Предназначался магазин для путешествующих аранков, но и людям совершать покупки никто не мешал. Деньги аранков у Мартина были, и он даже помнил цену одного симпатичного золотисто-алого скафандра. Предназначался скафандр для тех экстремалов, что совершали турне по планетам жёлтого и красного списка. По уверению изготовителей, скафандр мог работать даже на самых таинственных и страшных планетах, где опасность представлял не ядовитый воздух или прожорливые зубастые твари, а сами законы мироздания – ничего общего с привычной физикой пространства не имеющие. Мартин посмеивался над легендами о мирах, где число «пи» равняется четырём и тех страшных последствиях, какие изменение этой константы имеет для человеческого организма. Но в существовании планеты, где всё – от почвы до живых существ – является сверхпроводником, он не сомневался. Были такие миры, где постоянная Планка выражается другим числом, и миры, где скорость света в вакууме не является постоянной, и миры, где не могли существовать ни кислоты, ни щёлочи, и миры, где работали вечные двигатели второго рода. В общем, много было миров, куда не следовало соваться человеку. Беззар по сравнению с ними выглядел вполне сносно.
    
Но, уже занеся палец над «вводом», Мартин заколебался. Никогда раньше он не задумывался об истории для возвращения. Будет день, будет и пища… да неужели ему не удастся поведать ключникам что-нибудь интересное?
    
Сейчас им овладело сомнение. Беспричинное, но оттого не менее тягостное.
    
Что он расскажет, войдя в Станцию на Аранке?
    
Может быть, сказку о принцессе и палаче? Ах да, он её уже рассказывал полгода назад. Скомкал начало, но всё-таки вытянул…
    
Историю птицы, которая не любила петь? Но Мартин пока не знал, чем она закончится.
    
Притчу о стекле и стеклодуве? Легенду о путешествии к началу света? Предание об отшельнике и калейдоскопе?
    
Сам того не зная, Мартин в этот миг переживал кризис, хорошо знакомый писателям и поэтам: когда десятки историй крутятся в голове, но все кажутся одинаково несовершенными и скучными. Может быть, виной тому было напряжение последних дней, может быть – выпитый час назад коньяк, но в итоге Мартин запаниковал.
    
В конце концов, чем ему поможет самый современный скафандр аранков – если беззарийцы не придут на помощь? Всего лишь продлит агонию на несколько дней.
    
Как ни крути, а вопрос всё-таки сводился к сакраментальному «веришь – не веришь?».
    
– Придётся верить, – самому себе сказал Мартин и прокрутил курсор от Аранка к Беззару.
    
В конце концов, на Станции ему ничего не угрожает.
    
Кроме самих ключников.
   
   
    
     
2
    
    
Больше всего Мартина удивил мягкий пол.
    
Он подозревал что-то подобное, ведь ключники всегда заимствовали для Станций элементы местной культуры. Но воображение рисовало скорее водяные матрасы или мягкие ковры, чем это – сине-голубую субстанцию, желейным пластом покрывающую пол.
    
Под весом Мартина субстанция пружинила, прогибалась, по ней шли медленные, ленивые волны. Не удержавшись, Мартин подпрыгнул – субстанция прогнулась воронкой и стала медленно распрямляться под ногами. Присев на корточки, Мартин погрузил в субстанцию руку.
    
Ощущение холодного студня под пальцами не показалось неприятным. Субстанция не смачивала кожу, от неё даже шла лёгкая сухость… словно от мелкой, дисперсной пыли… от муки или талька. Да, пожалуй, сходное ощущение можно было испытать, натянув на руку обильно пересыпанную тальком резиновую перчатку – и опустив кисть в холодный кисель.
    
Мартин выпрямился, встряхнул рукой – хотя на ней и не осталось никаких следов субстанции. И пошёл по коридорам Станции, по дрожащим голубым волнам.
    
Стены были шершавые, словно из дерева, но дерева странного, выветренного или прошедшего пескоструйный аппарат, так что выступили наружу все мельчайшие жилки. Огромные шары ламп под потолком светили острым голубоватым светом, отличным от солнечного спектра и оттого – неприятным для глаз. Чуждый привкус или запах струился в воздухе – не то от деревянных стен, не то от синей субстанции пола.
    
Всё здесь было не по-людски.
    
Всё здесь было не для людей.
    
Традиционная для гуманоидных миров веранда, на которой ключники встречали и провожали путешественников, тоже отсутствовала. Вместо неё Мартин обнаружил огромный пандус, спускающийся к поверхности Беззара – к бескрайнему морю субстанции.
    
Станция Беззара походила на огромный бугристый плод, плавающий на поверхности упругого голубого киселя. Пандус, тоже из древообразного материала, был свободно закреплён у выхода из Станции. Там, где он упирался в голубой кисель, субстанция прогнулась ложбиной.
    
Всюду, насколько хватало взгляда, была лишь субстанция. Под лучами голубоватого солнца она казалась совсем светлой, прозрачной. Метрах в десяти – двадцати под поверхностью субстанции начинался иной мир. Там, на каменистом дне, росли раскидистые деревья с огромными чёрными листьями, медленно скользили, рассекая субстанцию, тени чего-то живого. В нескольких местах голубой кисель прорезали лучи яркого искусственного света, исходящие от смутно различимых донных объектов.
    
Мартин ступил на пандус и замер, оглядываясь. Парочка ключников за столом причудливой многогранной формы с любопытством взирала на него.
    
– Этот мир опасен для людей, – сказал один из ключников. – Когда твоё тело начнёт жить по законам Беззара, ты умрёшь.
    
– Твой организм не способен существовать при повышенной силе поверхностного натяжения, – добавил второй.
    
– Спасибо, я знаю, – сказал Мартин.
    
Он действительно знал, какие опасности подстерегают человека в мире беззарийцев. Безбоязненно дышать местным воздухом он мог не более суток. Есть и пить он не мог вообще ничего. Субстанция под ногами была самой обыкновенной водой – но водой с чудовищной силой поверхностного натяжения. Планета была каменным шаром, равномерно покрытым тонким слоем воды, – и вся жизнь здесь шла либо на дне, либо на поверхности упругой водной плёнки. Что именно меняло поверхностное натяжение на Беззаре – оставалось неизвестным, хотя учёные склонялись к мнению о каком-то химическом агенте, действующем буквально в следовых количествах. Когда организм Мартина впитает достаточную дозу этого агента (или подвергнется достаточному воздействию неизвестного излучения, что было ещё одной гипотезой), вода в его теле тоже изменится.
    
Со всеми вытекающими последствиями.
    
Но Ирина Полушкина номер пять существовала на этой планете уже больше недели. Конечно, если он правильно понял её намёки.
    
Мартин подошёл к краю пандуса, пнул субстанцию носком ботинка. Ногу мягко отбросило. Будь удар достаточно силён… например, разбегись он по пандусу и нырни вниз головой – плёнка поверхностного натяжения лопнет и пропустит его в донный мир.
    
Занятный метод самоубийства.
    
Не прибегая к таким крайностям, Мартин мог отправиться в пешее путешествие по Беззару. Скучная, очень скучная прогулка по поверхности бескрайнего океана… порой в одиночестве, порой в компании животных, выныривающих на поверхность воды, под медленно ползущим по небу солнцем…
    
А потом кровь его тела одним скачком изменит показатель поверхностного натяжения – и он умрёт.
    
– Эге-ге! – крикнул Мартин, поднимая руки к чистому небу. Здесь не было облаков, да и быть не могло. – Ирина!
    
Ключники за спиной с интересом ждали.
    
Ждал и Мартин – сам не зная чего. Крепло подозрение, что ребус решён неправильно и Ирочка Полушкина звала его вовсе не на Беззар.
    
– Эй! – ещё раз крикнул Мартин светло-синему небу, голубой субстанции и тёмным силуэтам на дне. Отошёл от края пандуса, снял и бросил на доски пандуса куртку. Сел на неё по-турецки и приготовился ждать.
    
Было жарко. Хотелось пить. Очень не хотелось думать о том, какой приём окажут ему на Земле подполковник Юрий Сергеевич с коллегами.
    
Мартин думал о чекисте и облизывал пересохшие губы. Солнце, за час почти не сдвинувшееся с места, пекло голову.
    
Наконец что-то изменилось. Лёгкая, едва уловимая дрожь пошла по упругой поверхности воды. Пандус стал мелко вибрировать.
    
Мартин встал, разминая затёкшие ноги, и постарался принять вид спокойного, уверенного в себе и ничего во Вселенной не боящегося человека.
    
Метрах в десяти от края пандуса всплыл на поверхность воды прозрачный стеклянистый пузырь размером с микроавтобус. Поверхность пузыря почти ничем от воды не отличалась, казалось, будто со дна подымается исполинская, заполненная прозрачным газом полость.
    
Но в пузыре этом виднелись две фигуры – одна из которых была человеческой.
    
Мартин дождался, пока скользящий по поверхности пузырь приблизился к пандусу и раскрылся – превратившись в полупрозрачное синее блюдце. И помахал рукой Ирине Полушкиной, стоящей рядом с двухметровым беззарийцем.
    
Тело Чужого было прозрачным, не имеющим даже лёгкого голубого оттенка, свойственного субстанции. Он представлял собой не более чем огромную живую каплю. Комки органелл, свободно плавающие в жидком теле, даже не соединялись между собой. Тело Чужого было водой, и водой была его кровь.
    
Беззарийцы были амёбами. Единственной разумной одноклеточной формой жизни.
    
– Мир вам! – сказал Мартин. Взгляд не мог оторваться от беззарийца, а в душе непроизвольно зарождался страх. Не имеющий никаких предпосылок и оснований… дикий, перемешанный с отвращением и даже гадливостью.
    
Прозрачный бурдюк шевельнулся и потёк вперёд, не меняя при этом своего условно вертикального положения. Чёрные комочки зрительных рецепторов собрались на обращённой к Мартину поверхности тела. Между ними всплыл тёмный диск мембраны-резонатора, и Чужой заговорил:
    
– Мир и тебе, многоклеточный. Буль-буль-буль. Мир тебе, пленённая колония моих неразумных собратьев. Буль!
    
Голос был мягким, напевным… влажным.
    
Амёба выплеснула в сторону Мартина ложноножку… или, правильнее будет говорить – ложноручку? Стиснув зубы, Мартин протянул руку и коснулся амёбы.
    
Ощущение ничем не отличалось от касания субстанции. Холодное пыльное касание.
    
– Мир тебе, одноклеточный брат мой, – торопливо подстраиваясь под лексику беззарийца, сказал Мартин. Покосился на Ирину – жива ли?
    
Девушка пока не собиралась умирать. Смотрела на Мартина и улыбалась.
    
– Не угнетаешь ли ты клетки, составляющие твой организм? – продолжала амёба. – Буль, товарищи? Ты не принимаешь ядохимикатов, уничтожающих амёб? Буль?
    
– Джон Буль тебе товарищ! – не выдержал Мартин. – К чему этот спектакль?
    
Амёба мелко затряслась, мембрана издала кашляющий смех. Потом беззариец пояснил:
    
– Это обычно срабатывает. Люди очень нервничают, разговаривая с разумной клеткой.
    
– Я читал про ваше чувство юмора, – пояснил Мартин. – Да, я испытываю очень неприятные ощущения – мне впервые доводится разговаривать с одноклеточным.
    
– Ты не вкладываешь в слово «одноклеточное» оскорбительного смысла? – забеспокоилась амёба.
    
– Нет, это обычное биологическое определение.
    
– Тогда проходи в транспортную каплю, – предложила амёба. – Твой товарищ давно ждёт тебя.
    
Мартин посмотрел на «товарища». Девушка выглядела более чем соблазнительно… давно Мартину не приходилось встречать таких хороших товарищей. Ирина была одета в те же самые шорты защитного цвета и серую футболку, что и на Библиотеке. Босые ноги и голубая ленточка в волосах придавали облику «товарища» скромную деревенскую сексапильность.
    
Да, странно было бы ожидать от амёб понимания половых различий. Впрочем, и для Мартина сейчас не время и не место любоваться девчонкой.
    
– Привет, Иринка! – сказал он, шагая на «блюдце». По сравнению с субстанцией транспортная капля была более плотной и ощутимо тёплой.
    
– Привет, Мартин! – ответила Ирина. И, всхлипывая, повисла у него на шее. Это было так неожиданно, что Мартин совсем растерялся – принялся неуклюже поглаживать девчонку по плечам, бормотать что-то глупое и даже стыдливо озираться на беззарийца.
    
Амёба кривлялась – иного слова Мартин подобрать не смог. Амёба приплясывала перед ключниками, отращивала себе ноги, руки и хвост, покрывалась прозрачными чешуйками и шерстью, так что на мгновение становилась стеклянной копией ключника. Амёба издавала тихие каркающие звуки и разве что не складывала ложноручки в оскорбительном жесте. Заметив взгляд Мартина, амёба прекратила паясничать и потекла назад, в движении перебросила голосовую мембрану на «спину» и сообщила:
    
– Ну не люблю я их! Имею право?
    
– А… ага, – всё ещё обнимаясь с Ириной, согласился Мартин.
    
– Решили заняться митозом? – мгновенно оценив ситуацию, произнёс беззариец. – Я не помешаю?
    
– Павлик, прекрати! – попросила Ирина, резко отступая от Мартина. – Мой друг невесть что о тебе подумает!
    
– А я что? Я ничего, – скользя в центр «блюдца», ответил Чужой. – Так, шучу…
    
– Павлик? – спросил Мартин у Ирины.
    
– Ну надо же его как-то звать? – вопросом ответила Ира. – Настоящее звуковое имя у него есть, но выговорить его невозможно… Ты извини. Я почти не надеялась, что ты придёшь. После всего, что случилось…
    
Конечно, она помрачнела при этих словах, но совсем не так, как полагается переживать при таких воспоминаниях.
    
Мартин огляделся.
    
– Что-то ищешь? – спросила Ирина.
    
– Да. То, что тебя убьёт, – объяснил Мартин. Достал из кармана револьвер и стал заряжать барабан.
    
– Не думаю, что это понадобится, – глядя на оружие, сказала Ирина.
    
– Кто знает? На Факью тебя убил мой хороший приятель.
    
– Геддар? – Вот теперь по лицу Ирины пробежала настоящая боль. – Он… тоже погиб?
    
– Да, – не уточняя деталей, ответил Мартин. – И мне надоело тебя хоронить.
    
– Я не буду убивать Ирину, – сказал из-за спины беззариец. – Не надо в меня стрелять. Это очень больно. Вы готовы?
    
Мартин понял, к чему относился вопрос, и кивнул:
    
– Готовы.
    
– Поехали! – весело воскликнула амёба, и края «блюдца» поднялись, смыкаясь над головой в прозрачную сферу. В тот же миг транспортная капля стала погружаться.
    
Цивилизация беззарийцев практически не использовала металлов и пластмасс. Можно было, конечно, поспорить, чем оперирует их технология – машинами или живыми существами. Многие использовали термины «биокомпьютер», «биомашина», «биопластик». Но на взгляд Мартина эти слова слишком уж отдавали плохой фантастикой, пытаясь совместить несовместимое. Он предпочитал считать транспортную каплю хорошо дрессированным животным, сращённым с кабиной из живой плоти и живым мозгом. Всё-таки беззарийцы ничего, кроме отдельных культовых зданий, не строили. Они предпочитали растить свой мир.
    
– Тебя удивило моё письмо? – спросила Ирина.
    
Мартин, с любопытством разглядывающий подводный мир Беззара, хмыкнул:
    
– Не то слово… Что это?
    
Тёмная тень, скользнувшая мимо капли, размерами могла поспорить с молодым китом.
    
– Животное? – неуверенно предположила Ирина. Мир Беззара она, похоже, знала плоховато.
    
– Инкубатор, – вежливо пояснил беззариец.
    
– И кого в нём выращивают? – полюбопытствовал Мартин.
    
– Не знаю. Может быть – детишек. Может быть – предметы быта, – меланхолично ответил Павлик. Понять, всерьёз он говорит или снова шутит, было невозможно.
    
– А зачем он движется? – не унимался Мартин.