1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
— Не желаете ли сами сопровождать их? — спросил глухой.
    
Он читает по губам, догадалась Джессика.
    
— Я последую примеру барона, — ответил Питтер. — Поступайте с ними так, как сказал предатель.
    
Джессика отметила в его голосе жесткие интонации и подумала: Он тоже боится Судьи Истины.
    
Питтер пожал плечами, отвернулся и направился к выходу. В дверях он замешкался, и Джессике показалось, что он хотел было обернуться, чтобы взглянуть на нее в последний раз, но передумал.
    
— Да, мне бы тоже не больно-то хотелось стоять перед Судьей Истины после того, что мы сделаем этой ночью, — пробурчал глухой.
    
— Ну, тебе-то в любом случае не стоит попадаться на глаза старой ведьме, — ответил один из солдат. Он подошел к Джессике и склонился над ней, — Если будем здесь стоять и трепаться, мы дела не сделаем. Бери ее за ноги и…
    
— Почему бы нам не прикончить их здесь? — спросил глухой.
    
— Шуму не оберешься. Правда, если тебе совсем невтерпеж, можешь перерезать им глотки. По мне, так лучше не пачкаться. Закинем их в пустыню, как говорил предатель, и чирканем разик-другой, а следы пускай черви убирают. После них подметать не придется.
    
— Да уж… Пожалуй, ты прав.
    
Джессика прислушивалась к разговору, наблюдала, запоминала. Но работать Голосом не позволял кляп, к тому же надо учитывать то, что один из них ничего не услышит.
    
Глухой засунул бластер в кобуру и взял Джессику за ноги. Они подняли ее, как мешок с картошкой, пронесли в дверь и швырнули на поплавковые носилки, на которых уже лежал какой-то связанный человек. Когда ее повернули на бок, чтобы она не свалилась, Джессика смогла разглядеть его — Поль! Он тоже связан, но без кляпа. Его лицо было не более чем в десяти сантиметрах от ее лица — глаза закрыты, дыхание ровное.
    
Неужели наркотик! удивилась она.
    
Солдаты подняли носилки, и глаза Поля чуть-чуть приоткрылись — узенькие щелки уставились на нее.
    
Он не должен пытаться использовать Голос! взмолилась она. Глухой охранник!
    
Глаза закрылись.
    
Чтобы сохранить самообладание, Поль использовал дыхательные упражнения, успокаивающие разум и концентрирующие внимание. Глухой охранник — это серьезная проблема, но Поль не терял присутствия духа. Дыхательная система Бен-Джессерита, усвоенная им от матери, помогала удерживать равновесие и копить энергию для решительных действий.
    
Поль еще раз посмотрел на лицо матери, слегка приоткрыв веки. Похоже, что с ней все в порядке. Правда, во рту кляп.
    
Он пытался понять, кто и как смог ее поймать. С ним самим все было достаточно ясно — он принял предписанное Юхом снотворное и очнулся уже на этих носилках со связанными руками и ногами. Похоже, с ней случилось нечто подобное. Логика подсказывала, что предателем был Юх, но Поль не спешил принимать окончательное решение. Это казалось абсолютно невероятным: Императорский врач — предатель!
    
Когда люди Харконнена выносили их через узкую дверь во двор, носилки слегка накренились. Ночное небо было усыпано звездами. Поплавковый шарнир проскрежетал, зацепившись за металлический косяк. Потом заскрипели по песку ноги солдат. Над головой нависло заслонившее звезды крыло махолета. Носилки опустились.
    
Глаза Поля приспособились к тусклому свету. Он разглядел лицо глухого охранника, когда тот открыл дверцу кабины и наклонился к приборной доске со светящимися индикаторами.
    
— Это, что ли, корыто для нас приготовили? — спросил он и повернулся, чтобы видеть губы своего напарника.
    
— Предатель говорил, что этот махолет специально для пустыни.
    
Глухой кивнул.
    
— Но, по-моему, это обычный разведчик. Места здесь не больше чем на двоих.
    
— А больше и не надо, — отозвался тот, что помогал нести носилки, и подошел поближе, чтобы свет падал на его губы. — Теперь мы и сами справимся, Кайнет.
    
— Барон приказал мне, чтобы я собственными глазами увидел все, что с ними произойдет, — возразил глухой.
    
— Чего ты нервничаешь? — подал голос второй охранник, стоявший сзади.
    
— Так ведь это же бен-джессеритская ведьма. Они знаешь что могут?
    
— А-а-а-а… — первый солдат покрутил головой. — Значит, из этих… Тогда понятно.
    
— Все равно скоро ее червяк слопает, — фыркнул второй. — Я так думаю, чему бы их там в Бен-Джессерите ни учили, песчаного червя даже им не заколдовать. Что скажешь, Зига?
    
— Угу, — тот, что стоял ближе, повернулся к носилкам и взял Джессику за плечи. — Ладно, Кайнет, лети со мной, если тебе так приспичило.
    
— Ну спасибо, Зига, разрешаешь, — ответил глухой.
    
Джессика почувствовала, что их поднимают. Она больше не видела звезд — их заслонило крыло. Ее затолкали в задний отсек, проверили кримскельные жгуты и усадили в кресло. Поля швырнули рядом, тоже предварительно убедившись, что он надежно связан. Она заметила, что руки Поля стянуты обычными веревками.
    
Глухой, которого солдаты звали Кайнетом, уселся впереди. Тот, что помогал нести носилки, — Зига — обошел махолет и тоже сел впереди.
    
Кайнет захлопнул дверцу и склонился над панелью управления. Махолет круто взмыл вверх и направился к южному краю Большого Щита. Зига похлопал товарища по плечу и сказал:
    
— Ты бы лучше повернулся и присматривал за ними.
    
Кайнет крутанулся на вращающемся сиденье. Джессика увидела отблеск звездного света на дуле лежащего у него на коленях бластера. Белые стенки кабины создавали впечатление, что внутри не так уж темно, но как следует разглядеть обожженное лицо охранника было невозможно. Джессика попробовала ремень, которым она была пристегнута, — не так уж туго. Она почувствовала, что жгут на левой руке слишком натянулся. Это означало, что узел съехал и от резкого рывка мог развязаться.
    
Откуда взялся этот махолет? Почему он подготовлен специально для нее? Кто за этим стоит? Она медленно вытащила свои связанные ноги из-под ног Поля.
    
— Слушай, а ведь глупо бросаться такими красотками! У тебя когда-нибудь были благородные? — Кайнет оглянулся на пилота.
    
— В Бен-Джессерите не все благородные.
    
— Но смотрятся они все здорово!
    
Ему хорошо меня видно, подумала Джессика. Она подтянула ноги на кресло, свернулась в клубочек и принялась в упор рассматривать Кайнета.
    
— Точно говорю, красотка, — Кайнет облизнул верхнюю губу. — Грех не попользоваться, — он опять посмотрел на Зигу.
    
— А рожа у тебя ничего, не треснет? — спросил пилот.
    
— А кто узнает? Ведь потом все равно… — он пожал плечами. — У меня так никогда не было благородных. Такой случай может только раз в жизни выпадает.
    
— Ты осмелился прикоснуться к моей матери… — прошипел Поль, уставившись глухому охраннику прямо в глаза.
    
— Ну! — засмеялся пилот. — Щенок затявкал! Смотри, чтоб не укусил.
    
Джессика испугалась: Поль выбрал слишком высокий тембр. Хотя, может быть, и получится.
    
Они снова летели молча.
    
Безмозглые бараны, размышляла Джессика, анализируя поведение солдат и приказы барона. Их прикончат, как только они доложат, что задание выполнено. Барону не нужны свидетели.
    
Они пересекли южную кромку Большого Щита. Потянулись залитые луной бескрайние пески.
    
— Хватит, пожалуй, — сказал пилот. — Предатель сказал, что их можно выбросить хоть сразу за скалами.
    
Он накренил машину и, описывая широкий круг, повел ее вниз, прямо на дюны.
    
Джессика увидела, что Поль начал делать ритмичные вдохи — успокаивающее упражнение. Он закрыл глаза, потом снова открыл. Она смотрела на него, но была не в силах помочь. Он еще не овладел работой с Голосом. Если у него не получится…
    
Махолет мягко прошелестел по песку, и Джессика оглянулась на север, в сторону Большого Щита. Над ним мелькнула тень приближающихся крыльев.
    
Нас кто-то преследует! Кто? Потом еще одна мысль: Барон послал наблюдателей, чтобы проследить за этими двумя. А за наблюдателями будут следить еще наблюдатели.
    
Зига заглушил приводы крыльев. В кабине воцарилась тишина.
    
Джессика повернула голову. В окне, позади Кайнета, она увидела неясный отблеск поднимавшейся над горизонтом луны, покрытые инеем вершины скал маячили в глубине пустыни. Ураганы и смерчи разрисовали их склоны песчаными полосами.
    
Поль тихонько откашлялся.
    
— Ну, Кайнет? — прервал молчание пилот.
    
— Зига, как-то не знаю…
    
— Чего там знать. Смотри… — Зига развернулся вместе с креслом и потянулся к юбке Джессики.
    
— Вынь кляп, — приказал Поль.
    
Джессика оценила качество пробуравивших воздух слов. Тембр, интонация — превосходные, повелительные, в самую точку. На четверть тона пониже было бы еще лучше, но с этими скотами нюансы не существенны.
    
Зига потянулся к ленте, державшей кляп, и начал развязывать узел.
    
— Не сметь! — заорал Кайнет.
    
— А, да заткнись ты. У нее все равно руки связаны, — он дернул за ленту, и она упала. От близости женщины его глаза заблестели.
    
Кайнет положил руку ему на плечо.
    
— Слушай, Зига, давай не…
    
Джессика мотнула головой и вытолкнула языком кляп. Голос она понизила до бархатных, интимных ноток:
    
— Господа! Вам нет никакой нужды драться из-за меня. — Говоря это, она гибко изогнулась, чтобы оказаться ближе к Кайнету.
    
Она увидела, как они напряглись, впервые осознав, что им предстоит драться из-за нее. Больше не требовалось искать повод, чтобы натравить их друг на друга. Мысленно они уже дрались из-за нее.
    
Лицо она повернула так, чтобы оно освещалось приборами пульта управления. Убедившись, что Кайнет видит ее губы, она продолжала: — Зачем вам ссориться?
    
Оба солдата слегка отодвинулись и начали беспокойно посматривать друг на друга.
    
— Разве есть на свете женщина, из-за которой стоит драться?
    
Но спрашивая это, она всем своим видом показывала, что как раз из-за нее драться стоит.
    
Поль изо всех сил сжал губы, заставляя себя молчать. Он уже использовал свой шанс добиться успеха с помощью Голоса. Теперь все зависело от матери, а ее опыт далеко превосходил его собственный.
    
— Угу, — сказал Кайнет. — Зачем же драть…
    
Его рука взметнулась над шеей пилота. Но навстречу удару сверкнул металл, отбил его руку и, завершая дело, вонзился Кайнету в грудь.
    
Тот застонал и мешком свалился к дверце кабины.
    
— За дурачка меня держал, думал, не знаю я этих фокусов, — ухмыльнулся Зига. Он опустил все еще сжимающую нож руку. На лезвии сверкал отблеск лунного света.
    
— Теперь разберемся со щенком, — и он наклонился к Полю.
    
— Это лишнее, — промурлыкала Джессика.
    
Зига замешкался.
    
— Ты ведь хочешь, чтобы я была послушной? Дай мальчику шанс, — ее губы сложились в мягкую улыбку. — Крохотный шанс — всего лишь постоять на песке. Позволь ему это и… — она томно посмотрела на него, — ты будешь достойно вознагражден.
    
Зига быстро поглядел налево, потом направо и снова уставился на Джессику.
    
— Я слыхал про то, что случается с людьми в этой пустыне. Парню будет лучше, если я разок пырну его ножом.
    
— Разве я так много прошу? — взмолилась Джессика.
    
— Сдается мне, что ты меня дуришь…
    
— Я просто не хочу видеть, как умирает мой сын. Что в этом такого?
    
Зига откинулся назад и локтем надавил на защелку двери. Потом схватил Поля за шиворот, перетащил через сиденье и, поигрывая ножом, подтолкнул к выходу.
    
— Ну, щенок, что мы будем делать, если я перережу веревки?
    
— Он немедленно выйдет отсюда и пойдет вон к тем скалам, — тут же отозвалась Джессика.
    
— Понял, щенок, что мы будем делать?
    
Голос Поля дрожал как раз в меру:
    
— Да.
    
Нож скользнул вниз, разрезая путы на ногах. Поль почувствовал на своей спине руку, выталкивающую его из махолета, качнулся к дверному проему, словно собираясь вывалиться наружу, зацепился плечом за стенку кабины и, резко повернувшись, выбросил правую ногу назад.
    
Удар был сделан с точностью, выработанной долгими годами тренировки, как будто он всю жизнь тренировался ради этого момента. Каждый мускул его тела послушно подчинился молниеносному движению. Большой палец его ноги прорвал мягкие ткани живота под грудиной, с чудовищной силой прошел над печенью, сокрушил диафрагму и ударил прямо в сердце.
    
Пилот пронзительно взвыл и опрокинулся на кресла.
    
Не в состоянии удержаться в кабине руками, Поль сгруппировался в падении, погасив силу инерции, упал на песок и тотчас вскочил на ноги. Потом нырнул обратно в кабину, нашел нож, взял его в зубы и подставил так, чтобы его мать могла перепилить свои путы. Освободившись, она перерезала веревки на его руках.
    
— Я бы сама управилась с ним, — сказала она. — Ему все равно пришлось бы меня развязать. К чему этот глупый риск?
    
— У меня появился шанс, и я решил им воспользоваться, — ответил Поль.
    
Она услышала в его голосе жесткие нотки и добавила:
    
— На потолке кабины знак Юха.
    
Он поднял глаза и увидел затейливый завиток.
    
— Вылезай, Поль, и давай осмотрим машину. Под сиденьем пилота лежит какой-то пакет. Я чувствовала его ногой.
    
Поль выпрыгнул наружу, Джессика — за ним. Обернувшись, она достала из-под сиденья вещмешок. Ноги Зиги торчали прямо на уровне ее лица. Вещмешок был влажным. Она догадалась, что это кровь.
    
Какая бессмысленная трата влаги, подумала она, сознавая, что эта мысль вполне в духе аракианцев.
    
Поль осмотрелся по сторонам. Впереди, как отмель из морских волн, над дюнами возвышалось вылизанное ветрами скалистое плато. Он обернулся на мать, стоявшую с вещмешком у махолета и увидел, что она смотрит поверх дюн в сторону Большого Щита. Он проследил за ее взглядом, увидел еще один махолет, планирующий прямо на них, и понял, что они уже не успеют выбросить из кабины трупы и улететь.
    
— Бежим, Поль, — закричала Джессика. — Это люди Харконнена.
   
   
    
     
~ ~ ~
    
    
     
Аракис учит жить по закону ножа: обрубай все, что не очень надежно, и при этом приговаривай: «Теперь надежно, потому что здесь и закончится».
     Принцесса Ирулан, «Избранные высказывания Муад-Диба».
    
    
    
Офицер в форме Харконненов ворвался в коридор. Увидев Юха, он резко затормозил, проскользил несколько метров по полу и остановился перед доктором. Офицер мельком глянул на труп Мейпс, на распростертого на полу герцога. В правой руке он сжимал лазерный бластер. От его жестокого лица, грубых и резких движений Юха бросило в дрожь.
    
Сардукар, подумал он. Похоже, не ниже башара. Наверное, один из тех, кому Император поручил присматривать за происходящим. Форма не имеет значения, сразу видно, что маскарад.
    
— Ты — Юх? — отрывисто сказал человек с бластером. Он посмотрел на кольцо школы Сак на голове Юха, перевел взгляд на татуировку на лбу и только после этого встретился глазами с доктором.
    
— Я — Юх.
    
— Вольно, Юх. Мы в замке с той минуты, как ты отключил щиты. Теперь здесь все под контролем. Это что, герцог?
    
— Герцог.
    
— Мертвый?
    
— Просто без сознания. Я советую его связать.
    
— Остальные тоже без сознания? — он бросил взгляд в глубь коридора, где лежала Мейпс.
    
— К сожалению, нет, — пробормотал Юх.
    
— К сожалению! — фыркнул сардукар. Он подошел ближе и склонился над Лето. — Вот значит ты какой, великий Красный Герцог!
    
Если я раньше и сомневался, то теперь все ясно. Только Император называет Атрейдсов Красными Герцогами!
    
Сардукар протянул руку и сорвал красный ястребиный хохолок с нагрудного кармана Лето.
    
— Маленький сувенир, — ухмыльнулся он. — А где герцогский перстень?
    
— На нем нет никакого перстня.
    
— Сам вижу! — рявкнул сардукар.
    
Доктор судорожно сглотнул. Если они начнут на меня давить и приведут Судью Истины, то все раскроется: и перстень, и махолет, который я приготовил, — все!
    
— Герцог иногда доверяет свой перстень курьеру, когда хочет подтвердить, что приказ исходит от него лично, — попытался объяснить он.
    
— Курьеру, говоришь? Надо же, какой доверчивый герцог! — хмыкнул офицер.
    
— Вы его не свяжете? — отважился спросить Юх.
    
— Он еще долго будет без сознания?
    
— Два часа или около того, я не мог сделать столь же точную дозировку, как для миледи и мальчика.
    
Сардукар пнул герцога сапогом.
    
— Ничего страшного, даже если проснется. А когда очухаются те двое?
    
— Минут через десять.
    
— Так скоро?
    
— Мне сказали, что барон прибудет сразу же после военных.
    
— Сказали — значит, прибудет. А ты, Юх, подожди снаружи, — он бросил на доктора свирепый взгляд. — Ну!
    
Юх посмотрел на Лето.
    
— А что, если…
    
— Не волнуйся, когда нужно будет вести герцога к барону, его упакуют что надо, — сардукар снова посмотрел на татуировку Юха. — Про тебя здесь знают. Ступай к выходу и ничего не бойся. Все, предатель, хватит болтать. Слышишь, наши идут.
    
    
    
    
Предатель, подумал Юх. Он опустил глаза и протиснулся вдоль стены мимо сардукара. Он понимал, что отныне он войдет в историю как предатель Юх.
    
Доктор шел по коридору и вглядывался в валяющиеся повсюду трупы, боясь узнать в одном из них Джессику или Поля. Но все убитые были в форме либо Харконненов, либо дворцовой охраны.
    
Харконненские солдаты настороженно косились на него. Доктор вышел из дома в пылающую заревом ночь.
    
Пальмы вдоль дороги подожгли, чтобы осветить здание. Факелы, которыми поджигали деревья, валялись на земле и чадили густым черным дымом.
    
— Это предатель, — сказал кто-то.
    
— Эй, предатель, ты скора понадобишься барону! — крикнул другой. — Далеко не уходить.
    
Нужно добраться до махолета. Я должен спрятать перстень так, чтобы Поль мог его найти. Внезапно его охватил страх: Если Айдахо меня заподозрил и пошел раньше, чем я ему приказывал, то Джессике и Полю не удастся выбраться из этой мясорубки! Тогда от меня уже ничего не зависит.
    
Его толкнул харконненский солдат:
    
— Не болтайся под ногами. Отвали куда-нибудь в сторону.
    
Юх понял, что его выбрасывают грубо и безжалостно, что в этом хаосе до него нет никому дела. Айдахо не мог подвести!
    
Еще один солдат наскочил на него и тоже облаял:
    
— Эй ты, пшел с дороги!
    
Даже те, кому я помог, презирают меня. Юх выпрямился и, несмотря на то что его отпихнули, отошел в сторону, сохраняя достоинство.
    
— Жди, пока приедет барон! — крикнул ему офицер.
    
Доктор кивнул и, сохраняя спокойный вид, пошел вдоль дома, завернув за угол, в тень. Как только горящие пальмы перестали его освещать, он поспешил на задний двор, за оранжерею, туда, где стоял махолет, приготовленный для Поля и его матери.
    
Задняя дверь была открыта настежь. Возле нее стоял часовой и с любопытством смотрел на ярко освещенный коридор и людей, снующих туда и сюда. До чего же они беспечны!
    
Прячась в тени, Юх пробрался к махолету и открыл боковую дверцу с другой стороны. Нащупал под передним сиденьем вещмешок, который он туда заранее спрятал, отстегнул клапан кармана и сунул туда герцогский перстень. Он услышал, как зашелестела пряная бумага — записка, написанная им для Поля, и упрятал перстень поглубже. Потом вынул руку и застегнул клапан.
    
Мягко прикрыв дверцу кабины, Юх тем же путем вернулся к углу дома и вышел на свет, прямо к пылающим деревьям.
    
Теперь все!
    
Он поплотнее закутался в плащ и стал смотреть на оранжевое пламя. Скоро я узнаю. Скоро я увижу барона и узнаю. А барон — ему предстоит встреча с маленьким зубом!
   
   
    
     
~ ~ ~
    
    
     
Существует легенда, что в ту минуту, когда умер герцог Лето Атрейдс, над его фамильным замком на Каладане вспыхнул, сгорая, метеор.
     Принцесса Ирулан, «Введение в детскую историю Муад-Диба».
    
    
    
Барон Владимир Харконнен стоял у иллюминатора транспортной ракеты, в которой был организован командный пост. Оттуда он видел пылающую ночь над Аракином. Все его внимание было приковано к далекому Большому Щиту. Там делало свое дело его секретное оружие.
    
Обыкновенная артиллерия.
    
Пушки били по ущельям, куда герцог отвел свои основные войска. Размеренно вспыхивали разрывы, и в их свете было видно, как обрушивались вниз обломки скал, смешанные с песком, перекрывая выход герцогским солдатам и обрекая их на голодную смерть. Точно звери, пойманные в своих норах!
    
Сквозь обшивку ракеты до барона доносилась отдаленная канонада: бум… бум… бум. И снова: бум-бум-бум-бум!
    
Кому придет в голову, что в наш век силовых щитов у кого-нибудь сохранятся обычные пушки! Барон про себя ухмыльнулся. Но я предвидел, что герцог спрячет своих солдат в эти ущелья! Надеюсь, Император оценит мое благоразумие, предотвратившее ненужные потери в наших объединенных войсках.
    
Он подрегулировал один из маленьких поплавков, которые поддерживали его жирное тело, чтобы не дать ему рухнуть под действием силы тяжести. Его рот искривился улыбкой, и тройной подбородок обозначился еще четче.
    
Какая жалость, что приходится уничтожать таких прекрасных солдат! Какая расточительность! Он улыбнулся еще шире и расхохотался в душе. Какая жалость, что приходится быть жестоким! Барон кивнул своим мыслям. Терпеть поражение — расточительно по определению! Перед человеком, который умеет принимать правильные решения, распахнута вся Вселенная! А глупых, беспечных кроликов следует загонять в норы. Так и управлять ими легче, и породу можно вывести ту, какая требуется. Ему представилось, что его солдаты — это пчелы, жужжащие вокруг бестолковых кроликов. И он подумал: Как приятно слушать жужжание пчел, если знаешь, что они работают на тебя!
    
За спиной открылась дверь. Прежде чем обернуться, барон посмотрел, кто отразится в темном иллюминаторе.
    
В каюту вошел Питтер де Вриз, а следом за ним Умман Куду, начальник личной охраны барона. За их спинами мелькнули люди, оставшиеся за дверью. Какие же бараньи морды у моих телохранителей! Зато в моем присутствии все стараются выглядеть невинными ягнятами.
    
Барон обернулся.
    
Питтер вместо приветствия насмешливо прикоснулся двумя пальцами ко лбу.
    
— Хорошие новости, милорд. Сардукары привели нам герцога.
    
— Попробовали бы не привести, — пророкотал Харконнен.
    
Барон всматривался в маску рабской преданности на женственном лице Питтера. А эти глаза — прищуренные синие щелочки и никаких белков!
    
Скоро придется от него избавиться. Ментат слишком зажился: пользы от него уже почти никакой, зато он скоро станет для меня предельно опасный. Но сначала пусть заставит жителей Аракиса возненавидеть его. А потом они будут воспринимать моего дорогого Фейд-Роту как избавителя.
    
Он перевел взгляд на начальника охраны Уммана Куду — острые, словно вырезанные из жести скулы, подбородок, похожий на носок солдатского сапога. Таким человеком можно вертеть как угодно, если знаешь все его преступления.
    
— Прежде всего, где предатель, который выдал герцога? — спросил барон. — Я хочу воздать ему по заслугам.
    
Питтер повернулся на носках и дал знак оставшимся снаружи солдатам.
    
В темноте за дверью послышался шум, и сквозь ряды охранников прошел Юх. Он держался скованно и напряженно. Над лиловыми губами нависли длинные усы. Но старческие глаза горели огнем. Доктор сделал три шага и остановился, подчиняясь знаку Питтера. Взглядом он измерил расстояние между собой и бароном.
    
— А-а, доктор Юх!
    
— Милорд Харконнен.
    
— Я слышал, вы выдали нам герцога?
    
— Я выполнил свое обещание, милорд.
    
Барон посмотрел на Питтера.
    
Питтер кивнул.
    
Барон снова перевел взгляд на Юха.
    
— Обещание, ах да, обещание… А я… — казалось, он не говорил, а плевался словами. — А что же я обещал взамен?
    
— Я полагаю, вы не забыли, милорд Харконнен.
    
Юх постарался сосредоточиться. В его мозгу неслышимый для остальных застучал метроном. Он заметил легкую фальшь в поведении барона. Сомнений быть не могло — Вана мертва, теперь им до нее не добраться. В противном случае Харконнены продолжали бы держать доктора железной хваткой. Но барон вел себя спокойно, значит, все было кончено.
    
— Вы полагаете?
    
— Вы обещали мне прекратить мучения Ваны. Барон кивнул.
    
— Ах, да. Припоминаю. Действительно обещал. Теперь я вспомнил, почему вы решились нарушить Императорскую Клятву. Вы не могли вынести, как ваша бен-джессеритка мучилась в усилителях боли Питтера. Что ж, барон Владимир Харконнен всегда держит свое слово. Я сказал, что избавлю ее от мучений и позволю вам соединиться. Пусть будет так.
    
С этими словами он махнул рукой Питтеру. Синие глаза ментата сверкнули. Он резко метнулся к Юху с кошачьей гибкостью. Нож, словно коготь, блеснул в его руке и вонзился в спину доктора.
    
Старик замер, не спуская глаз с барона.
    
— Отправляйся к своей ведьме, — выплюнул тот. Юх закачался, продолжая стоять. Его губы медленно, но отчетливо зашевелились, а голос со странной размеренностью произнес:
    
— Ты… думаешь… ты… меня… победил. Ты… думаешь… я не… знал… что… я… купил… для… моей… Ва… ны…
    
И он рухнул. Не обмяк, не согнулся — упал, как срубленное дерево.
    
— Отправляйся, — повторил барон, но его слова прозвучали лишь слабым отзвуком слов доктора.
    
Случившееся вызвало у него тоскливое ощущение. Он впился взглядом в Питтера, обтиравшего платком лезвие. Синие глаза ментата маслянисто блестели, в них светилось удовлетворение.
    
Значит, вот как он умеет убивать, подумал барон. Полезно посмотреть.
    
— Он в самом деле выдал нам герцога?
    
— Конечно, милорд, — ответил Питтер.
    
— Тогда давайте его сюда!
    
Питтер взглянул на начальника охраны, и тот бросился выполнять.
    
Харконнен снова посмотрел на Юха. Тот рухнул так, что могло показаться, будто тело его давно одеревенело.
    
— Все равно я не смог бы доверять предателю, — произнес барон. — Даже такому, которого создал собственными руками.
    
Он оглянулся на темный иллюминатор. Черным покрывалом на ночь была наброшена тишина. Он знал, что его артиллерия перестала громить ущелья Большого Щита — герцогские солдаты были надежно заперты там. Барону вдруг подумалось, что не бывает ничего прекраснее этого безмолвного черного цвета. Хотя нет, белое на черном — еще совершеннее. Большие белые круги на черной бархатной скатерти. Белый столовый фарфор.
    
Но сомнение по-прежнему не отпускало его.
    
Что имел в виду этот старый осел, доктор? Конечно, он мог бы и догадываться, что его ждет. Но что он лопотал о своей победе? «Вы думаете, что вы победили меня»?
    
Что он имел в виду?
    
В дверь вошел герцог Лето Атрейдс. Руки закованы в цепи, орлиное лицо измазано грязью. Нагрудный карман полуоторван — видно, кто-то с мясом вырвал эмблему. На талии мундир тоже разорван — силовой пояс срывали с него, не отстегивая. Глаза сверкают каким-то безумным огнем.
    
— Та-а-ак, — протянул барон, но тут же запнулся и сделал глубокий вдох. Он понял, что заговорил слишком громко. Момент, который он тысячи раз проигрывал в мечтах, получился скомканным.
    
Чертов доктор, будь ты проклят на веки вечные!
    
— Похоже, наш милый герцог накачан наркотиками, — сказал Питтер. — Именно поэтому доктору Юху и удалось его захватить.
    
Питтер повернулся к герцогу:
    
— Вы чувствуете действие наркотика, милейший герцог?
    
Голос доносился словно издалека. Лето ощущал боль в мышцах, цепи на руках, разбитые губы и пылающие щеки. Мучала жажда, словно в горле прошлись теркой. Звуки доносились глухо, будто через толстое одеяло, И сквозь это одеяло маячили смутные тени.
    
— Где мальчишка и женщина, Питтер? — спросил Харконнен. — До сих пор никаких известий?
    
Питтер облизнул губы.
    
— Ты что, оглох? — взревел барон. — Ну?
    
Питтер посмотрел на начальника стражи, опять на барона.
    
— Люди, которым поручено это задание, милорд, они… гм… да… обнаружены.
    
— Ну, и они сообщили наконец что-нибудь вразумительное?
    
— Они мертвы, милорд.
    
— Я понимаю, что они мертвы! Я спрашиваю…
    
— Они обнаружены мертвыми, милорд.
    
Казалось, все лицо Харконнена — брови, щеки, подбородок — пришло в движение
    
— А где мальчишка и женщина?
    
— Никаких следов, милорд. Но там побывал червь. Как раз во время осмотра места происшествия. Возможно, все случилось так, как мы и хотели, — несчастный случай. Вполне возможно…
    
— Меня не интересуют возможности! А что с пропавшим махолетом? Хоть по этому поводу ты, ментат, можешь что-нибудь рассказать?
    
— Очевидно, на нем сбежал один из людей герцога, милорд. Убил нашего пилота и сбежал.
    
— Кто именно из людей герцога?
    
— Пилота убили чисто, без шума. Так что, возможно, Хайват. Или Халлек. Может быть, и Айдахо или кто-нибудь из старших офицеров.
    
— Сколько возможностей, — процедил сквозь зубы барон. Он посмотрел на герцога, который покачивался из стороны в сторону.
    
— Ситуация контролируется, милорд.
    
— Нет, не контролируется! Где этот чертов планетолог? Где Каинз, я спрашиваю?
    
— У нас есть информация, где он находится. За ним уже послали, милорд.
    
— Как представитель Императора он мог бы поактивнее помогать нам, — пробурчал Харконнен.
    
Слова глухо ударялись в толстое одеяло, но некоторым из них удавалось проникнуть в сознание Лето. Мальчишка и женщина — никаких следов. Полю и Джессике удалось бежать. О судьбе Хайвата, Халлека и Айдахо тоже ничего не известно. Значит, надежда есть.
    
— Где герцогский перстень? У него на пальце ничего нет!
    
— Захвативший его сардукар утверждает, что перстня не было, милорд, — ответил начальник стражи.
    
— Ты поторопился убить доктора, Питтер. Это ошибка. Тебе следовало предупредить меня. Ты много суетишься, а это может повредить нашему делу, — барон нахмурился. — Возможности!
    
В мозгу Лето змеилась мысль: Полю и Джессике удалось бежать! Потом в памяти всплыло еще одно: он что-то обещал. Но что?
    
Зуб!
    
Теперь он вспомнил: в фальшивый зуб вставлена капсула с ядовитым газом!
    
Кто-то велел ему помнить про зуб. Зуб был у него во рту. Он мог потрогать его языком. Нужно только покрепче прикусить его.
    
Не сейчас!
    
Кто-то велел ему подождать, пока он не подойдет поближе к барону. Кто? Он не помнил.
    
— Сколько он еще будет в таком состоянии? — спросил барон.
    
— Возможно, более часа, милорд.
    
— Возможно… — Харконнен отвернулся к темному окну. — Я проголодался.
    
Значит, это барон. Вот эта огромная серая туша, подумал Лето. Туша раскачивалась вперед и назад, словно приплясывала, а вместе с ней раскачивалась и комната. Вдруг комната начала расширяться и снова сжиматься. В ней стало очень светло и снова стемнело. Свет становился все более и более тусклым и наконец погас.
    
Время волнами накатывало на Лето. Ему казалось, что он плавает во времени. Я должен ждать.
    
Вот из темноты появился стол. Герцог увидел его очень отчетливо. На противоположном конце стола — жирное, лоснящееся лицо. На черной скатерти—остатки пищи. Лето почувствовал, что сидит на стуле напротив этого жирного человека. На руках у него цепи, сам он веревками привязан к стулу. Он понял, что прошло какое-то время, но сколько?
    
— Похоже, он приходит в себя, барон.
    
Какой бархатный голос! Это Питтер.
    
— Вижу.
    
Рокочущий бас — барон.
    
Окружающие предметы стали проявляться более отчетливо. Стул под ним сделался жестче, веревки — туже.
    
Теперь он ясно видел барона. Лето стал наблюдать за его руками — они судорожно бегали по столу, хватаясь то за край тарелки, то за черенок ложки, а то вдруг начинали поглаживать округлые стенки кувшина.
    
Лето зачарованно следил за руками.
    
— Вы слышите меня, герцог Лето? — спросил барон. — Я знаю, вы меня слышите. Мы требуем, чтобы вы признались, куда спрятали свою наложницу и ребенка, которого она от вас прижила.
    
Лето настороженно следил за бароном, но эти слова пролили бальзам на его сердце. Значит, все верно — они не добрались до Поля и Джессики.
    
— Мы с вами не собираемся в игры играть! — взревел барон. — Надеюсь, вы это понимаете.
    
Он наклонился к герцогу, изучая его лицо. Барон был раздосадован тем, что они не могут разговаривать с глазу на глаз. Ему не хотелось создавать дурной прецедент — чтобы посторонние видели лицо императорской крови в столь жалком положении.
    
Лето почувствовал, что к нему возвращаются силы. Теперь воспоминание об искусственном зубе стояло в его мозгу, точно одинокое деревце в поле. Зуб с заполненным ядовитым газом волоском-нервом. Он вспомнил, кто установил смертоносное оружие в его рот.
    
Доктор Юх.
    
Наркотический туман понемногу рассеивался. Он вновь увидел перед глазами трупы, на которые наткнулся по пути в генераторную. Теперь он был уверен — Юх.
    
— Вы слышите шум, герцог Лето? — спросил Харконнен.
    
Прислушавшись, герцог услышал шлепающие звуки, в которые время от времени вплетался чей-то дикий вой.
    
— Мы поймали одного из ваших, переодетого вольнаибом. Разгадать маскарад было нетрудно — глаза, сами понимаете. Он утверждает, будто его направили шпионить за вольнаибами. Но мне уже приходилось жить на этой планете, дорогой кузен. Я знаю, что за этим пустынным отродьем шпионить невозможно. Признайтесь, вы подкупили их? Свою сожительницу и сына вы отправили тоже к ним?
    
Лето почувствовал, как его грудь стеснил страх. Если Юх спрятал их в пустыне, то барон будет искать, искать и наконец найдет.
    
— Живей, живей — торопил его барон — Времени у нас мало, придется поторопить вас. Пожалуйста, не принуждайте нас прибегать к пытке, дорогой герцог, — он взглянул на Питтера, стоящего позади Лето. — Питтер не прихватил с собой все инструменты, но я думаю, он сможет что-нибудь симпровизровать.
    
— Импровизация порой оказывается эффективнее, барон.
    
Какой бархатистый, вкрадчивый голос! Он звучал у самого уха герцога.
    
— У вас ведь был план отступления, милый Лето, — продолжал барон. — Куда вы отослали женщину и мальчишку? — он посмотрел на руку герцога. — Ваше кольцо пропало. Оно у мальчика?
    
Харконнен смотрел ему прямо в глаза.
    
— Вы не желаете отвечать. И заставляете меня прибегнуть к тому, чего бы мне так не хотелось. Питтер ведь будет действовать самыми примитивными средствами. Согласен, что иногда они в самом деле оказываются наиболее эффективными. Но мне очень не хочется подвергать этому вас.
    
— Расплавленный жир на спину или лучше на веки, — подхватил Питтер. — Можно и на другие части тела. Особенно хорошо действует, когда клиент не знает, куда упадет следующая капля. Отличный метод. Даже изысканный, если пузыри будут вздуваться на коже в определенном порядке, верно, барон?
    
— Весьма изысканный, — кисло согласился барон.
    
А пальцы все бегают и бегают! Лето следил за усыпанными драгоценностями, по-детски пухлыми руками барона, которые продолжали метаться по столу.
    
Из-за двери по-прежнему доносились крики жертвы. Это мучило герцога. Кого же они схватили? ломал он голову. Неужели Айдахо?
    
— Поверьте мне, дорогой кузен. Я очень не хочу к этому прибегать.
    
— Подумайте о нервных окончаниях, по которым бегут сигналы о помощи. А помощь не приходит! — гнул свое Питтер. — Согласитесь, для этого нужен особый артистизм!
    
— Ты превосходный артист. Только изволь пока помолчать.
    
Лето вдруг вспомнил, что говорил ему Халлек, описывая барона: «И стал я на песке морском и увидел выходящего из моря зверя… на головах его имена богохульные».
    
— Мы теряем время, барон, — сказал Питтер.
    
— Возможно, — кивнул барон. — Знаете, дорогой Лето, в конце концов вы все равно скажете нам, где они. Существует такой предел боли, на котором все ломаются.
    
Вполне вероятно, что он прав, думал Лето. Если бы не зуб… к тому же я в самом деле не знаю, где они.
    
Барон наколол на вилку кусочек мяса, сунул его в рот, медленно прожевал и проглотил.
    
— Опиши-ка, Питтер, эту процедуру человеку, который воображает, будто ничего не боится, — проговорил он. — Опиши, Питтер.
    
Да, размышлял барон, сейчас мы полюбуемся на того, кто мнит, что не продаст себя. Посмотрим, как он превратится в грязь, как будет торговаться за каждую секунду своей жизни! Стоит только как следует его потрясти, и он затарахтит, как пустая погремушка. Все они пустые внутри! Все продаются! Какая мне разница, как именно он сдохнет?!
    
Шлепающие звуки снизу прекратились.
    
В дверях показался начальник охраны Умман Куду и покачал головой. Барон понял, что ему не удалось выбить необходимую информацию. Еще одна неудача. Все! Хватит валять дурака с этим идиотом герцогом. Мягкотелый олух, не понимает, что он сейчас на волосок от ада, и еще какого ада!
    
Эта мысль успокоила барона, она пересилила в нем нежелание подвергать пыткам особу императорской крови. Он почувствовал себя хирургом, который готовится надрезать скальпелем податливую плоть. Сорвать с дураков их пошлые маски, пусть увидят, что такое ад!
    
Все они глупые кролики, все до единого!
    
А как увидят перед собой волка — сразу струсят!
    
Лето смотрел на барона. Почему я медлю? думал он. Нажать на зуб — и все будет кончено. Однако, если вспомнить, в жизни было столько хорошего! Он поймал себя на том, что вспоминает, как плясал в синем небе Каладана радиоуправляемый воздушный змей и как, глядя на негр, заливался радостным смехом Поль. Он вспомнил восход солнца — здесь, на Аракисе: тяжелые скалы Большого Щита сквозь золотистую дымку.
    
— Очень плохо, — пробормотал барон. Он отодвинулся от стола, легко поднялся на своих поплавках и вдруг остановился. Он увидел, что лицо герцога изменилось: Лето глубоко вдохнул, стиснул челюсти, его подбородок напрягся, губы сжались.
    
А, боится! подумал Харконнен.
    
Внезапно испугавшись, что барон может от него ускользнуть, герцог с силой прикусил капсулу-зуб и почувствовал, как тот треснул. Потом широко раскрыл рот и выдохнул едкий газ — вкус он еще ощущал. Барон стал быстро уменьшаться, словно уносился в глубокий туннель. Лето услышал бормотание у себя над ухом — бархатистый голос, Питтер.
    
Я его тоже достал!
    
— Питтер! Что-то случилось?
    
Рокочущий бас доносился откуда-то издалека.
    
В голове Лето завертелись обрывки воспоминаний — бессвязные, точно бормотание беззубых старух. Пространство вокруг него начало сжиматься и рушиться — комната, стол, барон, пара насмерть перепуганных глаз, совершенно синих, без белков.
    
Вот падает огромный человек с подбородком, похожим на солдатский сапог. Падает, как марионетка, которую перестали дергать за веревочки. У человека-марионетки — перебитый, свернутый влево нос, словно стрелка метронома: качнулась в одну сторону, но завод кончился, она там и осталась. Лето услышал звон бьющейся посуды — сначала далекий и вдруг обвалом загрохотавший в ушах. Его мозг превратился в бездонную яму, куда сыпалось все подряд. Все, что только было вокруг: каждый крик, каждый шорох, каждое мгновение тишины.
    
В голове осталась только одна мысль. Лето видел ее, как светлый лучик в сплошной темноте: День, который лепит плоть, и плоть, которая лепит день. Эта мысль поразила его своей глубиной, хотя он понимал, что никогда уже не сможет ее объяснить.
    
Тишина.
    
    
    
    
Барон стоял, упираясь в дверь своего кабинета, где оказался, когда под ним опрокинулся потайной люк. Спасительная нора находилась как раз позади стола. Уже проваливаясь туда, он видел, что в каюте остались одни мертвецы. Он все еще не мог прийти в себя, не замечал снующих вокруг него слуг. Успел ли я вдохнуть эту дрянь? Чем бы это ни было, зацепило меня или нет?
    
Но вот он стал разбирать звуки, понемногу прояснилось сознание. Он услышал, как кто-то подает команды: «Противогазы!.. держать дверь закрытой… включить вытяжку…»
    
Остальные сразу упали, а я еще стою. И дышу. О, милостивый ад, пронесло!
    
Теперь он уже был в состоянии рассуждать: его щит был включен. Правда, не на всю мощность, но достаточно, чтобы задержать проникновение молекул сквозь силовой барьер. К тому же он как раз отодвинулся от стола… да еще Питтер испугался и что-то забормотал, а начальник охраны, кретин, на свою погибель бросился между ними.
    
Случайность и предостережение умирающего ментата — вот что спасло ему жизнь!
    
Барон не испытывал благодарности к Питтеру. Глупец, он мог бы избежать смерти. А этот болван, начальник охраны! Еще говорил, будто все проверил сам и пленных можно допустить к барону. Все-таки, как же герцогу удалось?.. Никаких следов. Даже долов над столом сработал, когда было уже поздно. Как?
    
Ладно, теперь это не имеет значения, барон понемногу успокаивался. Новый начальник охраны начнет с того, что найдет ответы на эти вопросы.
    
Он начал присматриваться к тому, что происходит вокруг. Наконец отошел от двери и вышел в коридор. Вокруг него столпились лакеи. Барон вглядывался в их лица — напряженные, не сводящие с него глаз. Все молча ждали, как он себя поведет.
    
Разгневан ли милорд Харконнен?
    
Он наконец понял, что с момента его бегства из комнаты смерти прошло всего несколько секунд.
    
Некоторые из охранников стояли, наведя бластеры на дверь. Другие со свирепым видом бегали по пустому коридору, заглядывая во все углы.
    
Навстречу барону вышел человек, на шее которого болтался противогаз. Он внимательно всматривался в ядоловы, установленные на потолке по всему коридору. Он был рыжий, зеленоглазый, с плоским лицом. От губастого рта расходились жесткие складки. Он походил на большую, жабу, которая очутилась почему-то среди цыплят.
    
Наблюдая за его приближением, Харконнен вспоминал, как его имя. Нефуд. Иакин Нефуд. Капрал охраны. Имеет пристрастие к семуте — наркотику, который действует на сознание в сочетании с особой музыкой. Полезная информация, может пригодиться.
    
Капрал остановился перед бароном и отдал ему честь.
    
— Коридор чист, милорд. Я как раз находился снаружи и все видел. Похоже на ядовитый газ. Вентиляторы в вашей каюте были сразу же включены на вытяжку, — он посмотрел на ядолов над головой барона. — Газа больше нет. Помещение полностью очищено. Ваши приказания?
    
Барон узнал голос — это он орал, отдавая команды. Бойкий капрал, подумал он.
    
— Мертвецы еще там?
    
— Да, милорд.
    
Так, теперь расставим все на свои места.
    
— Прежде всего, — начал барон, — прими мои поздравления, Нефуд. Ты назначаешься начальником моей охраны. Надеюсь, ты сделаешь надлежащие выводы из судьбы своего предшественника.
    
Барон с интересом наблюдал, как смысл его слов постепенно доходил до капрала. Нефуд понял, что теперь он никогда больше не останется без своей семуты.
    
Вновь произведенный начальник кивнул.
    
— Милорд знает, что я отдам жизнь, чтобы обеспечить безопасность милорда.
    
— Да. Теперь к делу. Я подозреваю, что у герцога было что-то во рту. Ты разберешься, что именно, как этим пользуются и кто помог герцогу засунуть это туда. Особое внимание обрати…
    
Он запнулся. Ход его мыслей нарушил шум в коридоре за его спиной. У дверей лифта, только что поднявшегося из нижнего отсека ракеты, толпились охранники. Они пытались не пропустить к барону высокого полковника-башара.
    
Барон силился вспомнить полковника, но не мог: узкий рот, словно прорезь в сыромятной коже, две черные точки вместо глаз.
    
— Руки прочь, падаль! — ревел офицер, отшвыривая телохранителей.
    
А-а-а, это один из сардукаров, понял барон.
    
Полковник-башар направился прямиком к Харконнену, без того узкие глазки которого превратились в щелочки. Сардукары внушали ему беспокойство. Все они держались так, словно были родственниками герцога… покойного герцога. А как они обращались с бароном!
    
Башар подошел вплотную к барону и упер руки в бока. Охранники в растерянности толпились за его спиной.
    
Барон увидел отвращение на лице сардукара, отметил, что тот не отдал ему честь, и еще больше встревожился. Правда, их было всего десять бригад — один легион, рассредоточенный среди харконненских солдат, но барон не строил себе иллюзий по этому поводу. Если этот легион решит обрушиться на его войска, то от них ничего не останется.
    
— Скажите своим людям, чтобы они не мешали мне, когда я пожелаю вас видеть, — прорычал сардукар. — Мои ребята доставили вам герцога Атрейдса прежде, чем я успел обсудить с вами его судьбу. Этим я и хочу заняться.
    
Я должен не уронить себя перед своими солдатами, подумал барон.
    
— Да? — он произнес это короткое слово с точно рассчитанной холодностью и остался очень доволен собой.
    
— Император приказал мне, чтобы его благородный кузен умер легко и без боли.
    
— Я получил от Императора точно такие же распоряжения, — солгал барон. — Вы полагаете, я мог их нарушить?
    
— Я обязан докладывать Императору то, что я увижу собственными глазами.
    
— Герцог уже мертв, — отрывисто произнес Харконнен и небрежно махнул рукой, показывая, что разговор закончен.
    
Полковник-башар продолжал стоять, сверля барона глазами. Лицо его оставалось неподвижным, он явно не желал понимать, что с ним не намерены больше разговаривать.
    
— Ну! — рявкнул он наконец.
    
Ого! подумал Харконнен. Это уже слишком!
    
— От собственной руки, если вам угодно знать, — сказал он. — Принял яд.
    
— Я хочу немедленно осмотреть тело.
    
Барон в притворном негодовании поднял взгляд к потолку. Мысли его разбегались. Проклятие! Этот глазастый сардукар увидит каюту до того, как мы успеем навести там порядок!
    
— Немедленно! — рявкнул полковник. — Я хочу видеть все собственными глазами.
    
Барон понял, что помешать не удастся. Сардукар все увидит. Увидит, что герцог убил его людей, что ему самому удалось спастись только чудом. Свидетельство тому — остатки еды на столе и мертвый герцог среди учиненного им побоища.
    
А помешать ему не удастся.
    
— Я не позволю отодвигать меня в сторону, — свирепо сказал полковник.
    
— Вас никто не отодвигает, — пожал плечами барон, глядя в черные глаза сардукара. — Мне нечего скрывать от моего Императора, — он кивнул Нефуду. — Господин полковник должен увидеть все сию же минуту. Проводи его через эту дверь, Нефуд.
    
— Есть, через эту дверь, милорд.
    
Медленно и недоверчиво сардукар обошел барона, раздвигая плечами телохранителей.
    
Ужасно, думал барон. Теперь Императору станет известно, как я опростоволосился. Он сочтет это признаком слабости.
    
Мучительно было думать, что и Император, и сардукар относятся к слабости с одинаковым презрением. Барон пожевал нижнюю губу и успокоил себя тем, что Император, по крайней мере, ничего не знает о дерзком набеге Атрейдсов на Гиду Приму и о разгроме харконненских складов с пряностями здесь, на Аракисе.
    
До чего же скользкий тип был этот герцог!
    
Барон смотрел на удаляющиеся спины — длинного высокомерного сардукара и коренастого бойкого Нефуда.
    
Мы расставим все по своим местам. Придется снова отдать эту проклятую планету Раббану. Но ограничивать его я больше не буду. Придется пожертвовать кровью Харконненов, чтобы подготовить почву для Фейд-Роты. Проклятый Питтер! Позволил убить себя раньше, чем я успел его использовать.
    
Барон вздохнул.
    
Нужно немедленно запросить Тлайлекс, пусть пришлют нового ментата. Наверняка у них уже кто-нибудь есть для меня наготове.
    
Рядом с ним осторожно кашлянул один из телохранителей.
    
Барон повернулся к нему.
    
— Я голоден.
    
— Да, милорд.
    
— А еще я хочу развлечься, пока вы расчищаете комнату и выясняете, что произошло.
    
Телохранитель опустил глаза.
    
— Какое развлечение выберет милорд?
    
— Я буду в своих спальных покоях. Приведите туда молоденького мальчика, которого мы купили на Гамонте. Того, с красивыми глазками. Да накачайте его хорошенько наркотиками, чтобы не очень сопротивлялся. Сегодня мне не хочется устраивать большую возню.
    
— Да, милорд.
    
Барон повернулся, покачиваясь на поплавках, и направился подпрыгивающей походкой в спальню. Да, думал он. Того, с красивыми глазками, который так похож на молодого Поля Атрейдса.
   
   
    
     
~ ~ ~
    
    
     
О, моря Каладана, о, отважные люди, служившие герцогу Лето,
     
Пал наш герцог, подпилены сваи у дома Атрейдсов.
     Принцесса Ирулан, «Песни Муад-Диба».
    
    
    
Поль чувствовал, как все его прошлое, все, что он пережил до этой ночи, обращается в песок, ссыпающийся в песочных часах. Поджав колени, он сидел рядом с матерью в крохотной палатке-влаготенте. Ее вместе с вольнаибскими влагоджари, надетыми сейчас на них, они обнаружили в вещмешке под сиденьем махолета.
    
У Поля не было ни малейших сомнений относительно того, кто сунул туда мешок и кто задал курс махолету, уносившему их в пустыню.
    
Юх.
    
Доктор-предатель направил их прямо в руки Дункана Айдахо.
    
Поль смотрел сквозь прозрачный край влаготента на залитые луной скалы, среди которых их спрятал Айдахо,
    
Спрятал меня, словно маленького ребенка, думал Поль. А ведь я теперь — герцог.
    
Он досадовал на унизительность своего положения, хотя понимал, что Дункан принял мудрое и единственно правильное решение.
    
Этой ночью с ним что-то случилось: каждое происшествие, каждую мелочь он воспринимал с обостренной ясностью. Он видел, что неспособен остановить переполняющий его поток все новых и новых впечатлений или повлиять на холодную точность, с которой он регистрировал каждое новое событие. Его мозг превратился в своеобразный центр накопления и обработки данных. Это был уровень ментата, и даже выше.
    
Мысли Поля вернулись к тому мигу бессильной ярости, когда из черной ночи на них вынырнул неизвестный махолет. Точно гигантский ястреб, распластал он над ними раздуваемые ветром крылья. Именно тогда и произошел переворот в сознании Поля. Махолет накренился над дюнами и ринулся вниз к бегущим фигурам — такими ему представлялись он сам и его мать. Поль вспомнил, как пахнуло горелой серой от гибких полозьев, заскрежетавших по песку.
    
Он догадывался, что мать, обернувшись, ожидала увидеть бластеры в руках харконненских палачей и узнала Дункана только тогда, когда он свесился из кабины и заорал: «Скорее! С юга приближается гребень червя!»
    
Но Поль и до этого знал, кто управляет махолетом. Манера вести машину, то, как она заходила на посадку, — детали слишком мелкие даже для наблюдательного взгляда его матери — однозначно говорили ему, кто сидит за штурвалом.
    
Джессика шевельнулась и сказала:
    
— Есть только одно объяснение. Жена Юха в руках Харконненов. Как он их ненавидит! Я это точно знаю. Ты читал его записку. Но почему же он вытащил нас из этой мясорубки?
    
Она только сейчас поняла. До чего тяжеловесны ее рассуждения! Эта мысль потрясла Поля. Ему все стало ясно уже тогда, когда он читал записку, сопровождавшую герцогский перстень.
    
«Не старайтесь меня оправдать, — писал Юх. — Я не нуждаюсь в ваших оправданиях. Моя ноша и так слишком тяжела. Когда я делал свое дело, во мне не было ни коварного умысла, ни надежды на чье-либо понимание. Это мой собственный тахадди аль-бурхан, последнее испытание. Посылаю вам герцогский перстень Атрейдсов в знак того, что я пишу правду. Сейчас, когда вы читаете это письмо, герцог Лето уже мертв. Попытайтесь утешиться моим уверением, что он погиб не один. С ним умер тот, кого мы все ненавидим больше всех на свете».
    
В письме не был указан адресат, не было и подписи. Но знакомые завитушки не оставляли сомнений — Юх.
    
Вспоминая письмо, Поль снова ощутил тяжесть того момента, странное и острое чувство, будто все это случилось за пределами его нового восприятия, восприятия ментата. Он прочитал, что его отец мертв, знал, что эти слова — правда, но относился к ним как к очередному факту, который следовало внести в мозг ив дальнейшем использовать.
    
Я любил моего отца, думал Поль. Искренне любил. Я должен его оплакивать. Я должен хоть что-то чувствовать.
    
Но он не чувствовал ничего, кроме: это факт исключительной важности.
    
Всего лишь один факт среди прочих.
    
А тем временем его мозг впитывал новые впечатления, анализировал, вычислял.
    
Полю припомнились слова Халлека: «Настроение нужно, чтобы свиней пасти и любовью заниматься. Дерутся тогда, когда возникает необходимость, при чем тут настроение!»
    
Возможно, он прав, думал Поль. Я поплачу об отце позже… когда будет время.
    
Он не чувствовал никакой передышки в потоке холодных умозаключений, ставшем его новой сущностью. Он понимал, что это только начало, что дальше процесс пойдет еще интенсивнее. Мысль о своем ужасном предназначении, которая впервые посетила его при встрече с Преподобной Матерью Еленой Моиам Гай, опять возникла в его сознании. Правая рука — рука, не забывшая боль, — вновь воспаленно заныла.
    
Может, это и значит быть их Квизац Хадераком?
    
— Какое-то время мне казалось, что это Хайват снова недоглядел, — продолжала размышлять Джессика. — Потом я думала, что, наверное, Юх только притворялся, будто он из школы Сак.
    
— Юх был всем тем, за кого мы его принимали, и даже больше, — ответил Поль. Почему такие простые вещи так медленно до нее доходят, удивился он про себя. А вслух сказал: — Если Айдахо не доберется до Каинза, то мы…
    
— Он не единственная наша надежда!
    
— Я так не думаю, — холодно возразил Поль.
    
Она услышала металл в его голосе, в нем звучали повелительные интонации. Джессика внимательно всмотрелась в Поля, скрытого в полумраке влаготента. Мальчик темным силуэтом выделялся на фоне залитых луной скал, которые просвечивали сквозь прозрачный полог.
    
— Наверняка удалось спастись кому-то еще. Мы должны собрать наших людей, отыскать…
    
Поль не дал ей договорить:
    
— Мы должны полагаться только на себя. Сейчас главное — позаботиться о фамильном ядерном оружии. Необходимо опередить Харконненов, не позволить им до него добраться,
    
— Вряд ли они до него доберутся. Оно засекречено.
    
— Такие вопросы нельзя пускать на самотек.
    
Ядерный шантаж, вот что у него на уме, решила Джессика. Пригрозить уничтожением всей планеты вместе с ее пряностями. Но после этого его может ждать лишь изгнание.
    
Но Поль думал о другом: как истинный герцог, он горевал о людях, которые погибли сегодняшней ночью. Люди — вот в чем подлинная сила Великого Дома, и он вспомнил слова Хайвата: «Грустят, когда теряют друзей, а стены — это всего лишь стены».
    
— Им помогли сардукары. Нужно дождаться, пока сардукары отправятся обратно в свои казармы.
    
— Они рассчитывают зажать нас между пустыней и сардукарами, — сказал Поль. — Хотят, чтобы ни одного Атрейдса не осталось в живых. Их цель — полное уничтожение. Не стоит надеяться, что кому-то из наших удалось бежать.
    
— Они не станут так рисковать. Побоятся, что в нашем разгроме увидят руку Императора.
    
— Не станут?
    
— Не может быть, чтобы никому не удалось спастись!
    
— Не может?
    
Джессика отвернулась. Ее испугала горькая убежденность в голосе сына, убежденность, основанная — Джессика слышала это! — на холодном анализе. Она чувствовала, что его способности уже превзошли ее собственные, что теперь он видит то, что ей недоступно. Она сама помогала ему достигнуть этого, но теперь ей стало страшно. Она снова вернулась к мыслям о своей утраченной любви — герцоге Лето, и ее глаза наполнились слезами.
    
Все так, как и должно было случиться, Лето. «Время любить и время предаваться печали». Она положила руку на живот и сосредоточилась на будущем ребенке. Здесь живет наследница Атрейдсов, которую мне приказано произвести на свет. Но Преподобная Мать ошиблась — дочь уже не сможет спасти моего Лето. Этот ребенок — единственный росток жизни, протянувшийся в будущее сквозь сплошную пелену смерти. Я решила родить ее, повинуясь собственному чутью, а вовсе не следуя чужим указаниям.
    
— Попробуй включить приемник еще раз, — сказал Поль.
    
А мысли все крутятся, крутятся, никак их не остановишь, думала Джессика.
    
Она нащупала крошечный приемник, который им оставил Айдахо, и щелкнула выключателем. На панели зажегся зеленый огонек, и из динамика послышался треск. Джессика убавила громкость и покрутила ручку настройки. В палатке раздался голос, говорящий на военном языке Атрейдсов.
    
«…ступать и перегруппироваться на гребне. Федор докладывает: из Картага не вырвался никто. Разграблен банк Гильдии».
    
Картаг! Бывшее логово Харконненов, сообразила она.
    
«Сардукары! — продолжал голос. — Внимание, сардукары, переодетые в форму Атрейдсов! Будьте бдительны! Они…»
    
Из динамика раздался грохот, и все смолкло.
    
— Попробуй другие частоты.
    
— Ты понимаешь, что это значит? — спросила Поля Джессика.
    
— Я этого ожидал. Они хотят, чтобы Гильдия обвинила нас в нападении на банк. Если им удастся восстановить против нас Гильдию, то считай, что мы заперты на Аракисе. Попробуй другие частоты.
    
«Я этого ожидал». Ого! Что с ним случилось? Джессика начала медленно крутить ручку, переходя с одной частоты на другую. Из приемника на разные голоса звучал их военный язык: «…все назад… попробуй перебраться… заперты в ущелье…»
    
С других частот неслась какая-то тарабарщина — переговаривались харконненские подразделения. Отрывистые команды, короткие донесения с поля боя. Их было недостаточно, чтобы проанализировать и расшифровать язык, но бодрые и победные интонации говорили сами за себя.
    
Харконнены победили.
    
Поль встряхнул лежавший рядом с ним вещмешок и услышал, как булькнули две фляги-литровки. В них была вода. Он глубоко вздохнул и поднял глаза на отроги скал. Сквозь прозрачный полог они отчетливо выделялись на усыпанном звездами небе. Он прикоснулся левой рукой к герметику, заполнявшему швы влаготента.
    
— Скоро рассвет. Будем ждать Айдахо только еще один день, но не ночь. В пустыне следует путешествовать по ночам, а днем отдыхать в тени…
    
В мозгу Джессики всплыла древняя заповедь: «Если человек находится днем в пустыне без влагоджари, то даже если он сидит в тени, ему потребуется пять литров воды, только чтобы восстановить силы». Она всей кожей ощутила мягкое прикосновение защитного костюма и подумала, насколько же их жизнь зависит от этого необычного одеяния!
    
— Если мы отсюда уйдем, Айдахо нас не найдет, — сказала она.
    
— Есть способы заставить говорить даже самого крепкого человека. Если Айдахо не вернется к рассвету, придется допустить возможность, что он попал в плен. А как ты думаешь, сколько он сможет продержаться?
    
Она ничего не ответила, и так все понятно.
    
Поль приподнял герметичный клапан вещмешка и вынул крошечное микроописание с подсветкой и увеличительным стеклом. Зеленые и желтые буквы запрыгали перед ним на страницах: «фляги-литровки, влаготент, энергетические капсулы, рекаты, сноркеры, фильтры для ноздрей, паракомпас, крюки управления, масляный бинокль, запасные части к защитному костюму, барадный пистолет, карта впадин, огненный столб, пружинное било…»
    
Сколько вещей нужно, чтобы выжить в пустыне!
    
Наконец он отложил описание в сторону.
    
— Куда же нам идти? — спросила Джессика.
    
— Мой отец говорил про силу пустыни. Харконнены не понимали этого и не смогли управлять Аракисом. Они не справились с планетой. И никогда не справятся. Даже если у них будут тысячи сардукарских легионов.
    
— Поль, не хочешь ли ты сказать…
    
— Доказательства перед нами. Они очевидны. Прямо здесь, в палатке: сам влаготент, вещмешок и его содержимое, эти влагоджари. Нам известно, что Гильдия заламывает немыслимую сумму за метеоспутник. Мы знаем, что…
    
— При чем здесь метеоспутник? Скорее всего, они просто не могли…
    
Поль чувствовал, как сверхчувствительное восприятие его мозга считывало и обрабатывало все смысловые оттенки слов матери.
    
— Сейчас объясню. Спутники могут наблюдать за всей поверхностью планеты. А в глубине пустыни есть вещи, которые следует скрывать от постороннего глаза.
    
— Ты полагаешь, что Аракисом управляет сама Гильдия?
    
Как медленно она рассуждает!
    
— Нет! Вольнаибы! Они платят Гильдии за то, чтобы их оставили в покое. Платят валютой, которая есть у каждого знакомого с «силой пустыни» — пряностями. Для этого не нужно решать уравнения второго порядка, это обычная логическая цепочка. Поверь мне.
    
— Поль, — спросила Джессика, — но ведь ты еще не ментат. Откуда ты…
    
— Я никогда не буду ментатом, — ответил он. — Я — кое-что другое. Я —…выродок.
    
— Поль! Как ты мог сказать такое?! Ты…
    
— Оставь меня!
    
Он отвернулся от нее и уставился в темноту. Почему я не плачу? не мог он понять. Каждой клеточкой своего тела он чувствовал, что ему сразу стало бы легче. Как хотел бы он выплакаться! Но теперь ему было в этом навсегда отказано.
    
Джессике никогда прежде не приходилось слышать в голосе сына подобной горечи. Прижать бы его к себе, успокоить, помочь — но… бесполезно. Он должен разобраться в себе сам.
    
Ее внимание привлекла включенная подсветка микроописания. Она подняла его и прочитала заглавие: «Руководство к комплекту „Дружелюбная пустыня — земля живых“. Здесь айят и бурхан жизни. Верь, и аль-Лат никогда не опалит тебя».
    
Похоже на книгу Ацхара, подумала она, на лекцию по Великим Тайнам. Неужели распределитель религий побывал и на Аракисе?
    
Поль достал из мешка паракомпас, подержал его и положил на место.
    
— Посмотри на эти вольнаибские приспособления. Посмотри, насколько все продумано. Согласись, что культура, создавшая нечто подобное, таит в себе такие глубины, о которых никто и не подозревает.
    
Чуть погодя, Джессика вернулась к книге, все еще обеспокоенная жестким тоном сына. Она принялась рассматривать карту звездного неба Аракиса: созвездие Муад-Диб (Мышь) — и отметила, что хвостик Мыши указывает на север.
    
Поль вгляделся в глубину влаготента, где горел огонек подсветки, и увидел, что мать шевельнулась. Пора передать ей слова отца. Сейчас у нее есть время предаваться печали. В дороге будет некогда этим заниматься. Его самого покоробило от своего бесстрастия.
    
— Мама.
    
— Да?
    
Она услышала новые интонации в его голосе и почувствовала, как внутри у нее все похолодело — никогда его голос не звучал так сурово.
    
— Мой отец мертв.
    
Она поймала себя на том, что по бен-джессеритской привычке анализировала возникающие в ней чувства до тех пор, пока не нашла нужное — чувство мучительной утраты.
    
Джессика кивнула, не в силах ответить ни слова.
    
— Мой отец однажды наказывал мне, что бы с ним ни случилось, передать тебе его просьбу. Он боялся, что ты поверишь, будто он тебе не доверяет.
    
Вот оно, это глупое подозрение! подумала Джессика.
    
— Он хотел, чтобы ты знала, что он тебя никогда не подозревал, — Поль остановился и решил объяснить поподробнее. — Он хотел, чтобы ты знала — он всегда полностью доверял тебе, всегда любил тебя и оберегал. Он сказал, что скорее готов не доверять самому себе и что жалеет лишь об одном — что так и не сделал тебя своей герцогиней.
    
Она смахнула со щек слезы и подумала: Какая бессмысленная трата влаги! Но Джессика понимала: эта мысль — простая уловка, попытка спрятать под напускным негодованием горе. Лето, Лето! Как ужасно мы поступаем с теми, кого любим. И она яростно нажала на выключатель маленькой книжки.
    
Ее душили рыдания.