1 2 3 4 5 6 7 8 9 
Ни  Альбер, ни Александр не поддерживали с Нельсонс-Фонтейном никакой связи после  своего отъезда и, естественно, ничего не знали об убийстве. Когда их схватили  люди, которыми руководил мастер Виль, и выяснилось, что Виль – полицейский и  что он обвиняет их в убийстве и грабеже, Александр подумал, что ему придется  отвечать за злодейства Сэма Смита. Когда же его личность была установлена  людьми, которые его знали, он надеялся быстро распутать недоразумение и  доказать, что его еще раз приняли за Смита.    

Но  полицейский уверенно говорил о преступлении, которое было совершено, когда  Смита в Алмазном крае не было. Дело чрезвычайно осложнялось. Над Александром  Шони нависла страшная опасность.    

Несмотря  на все свое обычное самообладание, Александр затрясся и воскликнул сдавленным  голосом:    

– Убит?!  Торговец из Нельсонс-Фонтейна?    

– Да,  господин француз! Убит за несколько часов до того, как вы так поспешно скрылись  с обоими вашими приятелями. Вы поступили довольно-таки неумно. Надо было по  крайней мере переждать несколько дней, тогда на вас не пало бы подозрение. Но  из всего населения прииска только вы одни скрылись и пытались замести следы.  Должно быть, вы имели серьезные основания…    

Александр  и Альбер были ошеломлены и не знали, что ответить. Но их молчание, их тревога  произвели неблагоприятное впечатление на собравшихся, которые до сих пор были  расположены в их пользу.    

– Но  это еще не все! – с торжествующим видом провозгласил мастер Виль.    

– Как  преступники ни хитры, а обо всем они подумать не могут. И часто бывает, что, поспешно  покидая место преступления, они оставляют неопровержимые улики. Вот, господин  председатель, возьмите эту вещицу. Предъявите ее этим двум джентльменам и  спросите их, не знают ли они случайно ее происхождения…    

С этими  словами Виль передал председателю золотой медальон, на котором еще висели два  кусочка оборвавшейся золотой цепочки.    

Альбер  не мог сдержать возгласа изумления. Он схватил медальон, торопливо раскрыл его  и крикнул:    

– Мой  медальон!    

Затем он  стал рассматривать дорогое его сердцу изображение. Несколько слов мастера Виля  вернули его к действительности. На лице полицейского играла злорадная улыбка.    

– Итак, –  обратился он к председателю, – джентльмен признает, что медальон  принадлежит ему. Он даже знает секретный замочек, и ему знакомо лицо особы,  которое здесь изображено. Так вот, знаете ли вы, где и когда я нашел этот  медальон? Наутро после убийства, в нескольких дюймах от трупа. Вам хотелось  доказательств? Вот они! Теперь судите этих людей и вынесите им приговор по  совести и разумению!..    

Ловкий  ход мастера Виля произвел впечатление. Как ни были шатки улики, виновность обвиняемых  уже не представляла для публики никакого сомнения.    

– Тише,  джентльмены, – сказал председатель.    

Он был  подавлен этой сценой, но, как человек более устойчивый, чем все остальные, еще  не считал, что обвиняемые виновны.    

– Что  ж, господа, защищайтесь! – воскликнул он, поворачиваясь в их  сторону. – Вы принадлежите к народу великодушному. Такие гнусные  преступления не во французских нравах. Я люблю и уважаю французов, я знаю  Францию, я преданно служил ей в мрачные годы нашествия.[41] Я видел, как французы  защищали свое отечество. Я видел, с каким мужеством французы дрались и с какой  гордостью они переносили свое печальное поражение. Нет, честность всегда  скажется!.. Еще раз говорю вам – защищайтесь, господа. Вас просит об этом  собрат по оружию, ирландец, потерявший свою родину…    

– Да  посмотрите мне хорошенько в лицо! – воскликнул Александр дрожащим от  негодования голосом. – Все вы кричите: «Смерть! Смерть!» Вы слепо верите  этому презренному полицейскому. А мы его кормили, помогали ему, несколько раз  спасали его от смерти. Похож я на грабителя и убийцу? Мы с вами были товарищами  по работе. Заметили ли вы хоть что-нибудь предосудительное в моем поведении,  когда я жил среди вас? Разве я не был добрым товарищем? Разве сами вы не  признавали этого вслух? Разве человек с безупречным прошлым, как я, может этак  вот, ни с того ни с сего стать грабителем и убийцей? И наконец, разве мои слова  стоят меньше, чем слова этой подозрительной личности, которая якобы принадлежит  к колониальной полиции, но пока еще ничем этого не доказала? Почему мы должны  верить, что этот медальон, принадлежащий моему другу, действительно был найден  рядом с жертвой загадочного преступления? А разве вы не могли его украсть у нас  или по крайней мере найти, когда вы жили с нами?    

Публика  с лихорадочным любопытством ждала, что ответит мастер Виль на эти горячие слова.    

И тот  заговорил своим фальшивым голосом:    

– Обвиняемый  сказал вам: «Разве я похож на грабителя и убийцу?» На этот ребяческий довод я  отвечаю: да! Разве вы сами не приняли его за Сэма Смита, за грабителя, одно имя  которого наводит ужас в Австралии и в Африке? А что касается моей личности,  которую обвиняемый считает подозрительной, то всякий, кто помнит его по  Нельсонс-Фонтейну, помнит и меня, потому что все меня видели за исполнением  моих служебных обязанностей.    

– Верно! –  воскликнул американец. – Я тем более хорошо вас помню, что однажды вам  вздумалось захватить и меня, как какого-нибудь жулика, и я очень мило вышиб вам  зуб.    

– Нет  худа без добра, – философски ответил мастер Виль, – ибо благодаря  этой неприятности нельзя больше говорить, что я кого-нибудь обманываю насчет  моего служебного положения!    

– Ничего  себе положение! – буркнул янки.    

– Я  не поменяюсь с этими двумя французами.    

– Гм!..  Да и я не поменяюсь. От них чертовски пахнет веревкой.    

– Но  вы все-таки не думаете совершить подобную несправедливость! – снова  воскликнул Александр. – Во всякое другое время мы бы пошли на смерть без  сожаления, но сегодня нам надо жить!    

– Да! –  зарычал Альбер. – Жить! Еще несколько дней, хотя бы несколько часов.    

– Позвольте  мне, джентльмены, обратиться к вашей совести, – сказал Александр. –  Мой друг очень тяжело пострадал. У него похитили жену, и она молит его о  помощи. Дайте нам отсрочку. Несколько дней. А потом, когда мы отметим за нее и  несчастная молодая женщина получит свободу, мы сами придем к вам и отдадим себя  в ваши руки. Быть может, мы будем располагать какими-нибудь доказательствами  нашей невиновности. Даю вам слово француза и дворянина.    

Несколько  человек были тронуты, послышались возгласы: «Браво!» Но подавляющее большинство  разразилось грубым хохотом: люди не поняли, сколько величия и самоотверженности  было в предложении Александра Шони. Кроме того, вообще взяла верх обычная  жестокая грубость этих людей: им хотелось видеть повешение. Им было вполне  безразлично, кого повесят: полицейского или французов. Но раз уж полицейскому  удалось выдернуть голову из петли, то доставить публике развлечение должны  французы.    

Председатель  был убежден в невиновности Альбера и Александра, но ясно видел, что их дело  плохо. Однако он попытался добиться для них отсрочки, хотя бы самой  непродолжительной: в душе Инженер надеялся, что произойдет какое-нибудь  неожиданное событие, которое переменит обстановку.    

– Джентльмены, –  сказал он, когда ему удалось водворить тишину, – позвольте мне сказать  кое-что. Я хочу кратко подвести итоги. По-моему, дело нуждается в  дополнительном расследовании. Вы не можете составить себе полное и твердое  убеждение…    

– Можем!  Можем! Французы виновны! Пусть их повесят! Сейчас же!    

– Завтра!    

Неизвестно,  что будет завтра!    

– Сию  минуту!    

– Веревка!  У вас есть веревка?    

Да, да,  веревка!    

Кто  полезет на баньян? Вот готовая виселица!..    

Я! Я  полезу!    

– Нет,  я!    

Несколько  человек бросились к дереву, расталкивая председателя и присяжных.    

Американец  подставил спину, и один из его приятелей смог взобраться на дерево.    

А другие  тем временем схватили Альбера и Александра. Те отбивались со всей силой отчаяния  и каждый раз отшвыривали по нескольку человек, которые яростно орали и вопили.  Но линчевателей было много, а французов всего двое.    

– Давайте  веревку! – кричал молодец, взобравшийся на дерево. Он очень добивался  чести приготовить виселицу.    

– Держи! –  кричали ему снизу.    

Тот уже  протянул руку, чтобы поймать веревку, когда все увидели, что он внезапно схватился  за горло. Он кричал и делал усилия, чтобы удержаться, но завертелся и тяжело  грохнулся на землю.    

Крик  ужаса вырвался у его товарищей, когда они увидели, что змея сине-стального  цвета обвивает его своими кольцами, как металлическим тросом, и впивается в  него всей своей отвратительной широко раскрытой пастью.    

И в ту  же минуту из листвы огромного дерева послышалось шипение разъяренных пикаколу.    

 3    

     

     Нашествие змей. –  Паника. – Крокодилы на охоте. – Опять вместе. – Ужас мастера  Виля. – Жозеф говорит, что он «учится на крокодила». – Обычай  бакуэнов. – Таланты Зуги. – На реке. – Жозеф угнал у Смита  пирогу – теперь они поквитались.    

     

Когда из  листвы баньяна послышалось шипение грозного южноафриканского пресмыкающегося,  люди, бросившиеся на помощь незадачливому палачу-любителю, благоразумно  отступили назад. Все знали, что укус пикаколу равносилен смертному приговору.  Ни у кого не было мужества хотя бы близко подойти к змее, которая впилась  умирающему в горло и жадно насыщалась его кровью.    

А тут  послышалось новое шипение. Видимо, в густой листве баньяна копошилось целое  племя змей. Среди линчевателей уже никто больше не вызывался полезть на дерево,  чтобы приготовить виселицу. Падение палача-любителя, с живым галстуком на шее  имело то последствие, что председатель, мастер Вяль и французы оказались  изолированными, потому что в минуту вполне понятной растерянности они все  четверо прислонились к дереву.    

Бешеным  крикам, которые только что наполняли поляну, внезапно пришла на смену мертвая  тишина. Все боялись, что выползут новые гады, и стали отступать все дальше и  дальше, образуя полукруг, который медленно расширялся позади факелов. Пламя  этих несложных светильников действительно могло привлечь змей, которые по  ветвям и корням баньяна могли переползти на землю.    

Внезапно  со стороны реки раздался выстрел. Он прокатился громом над водой, которая тихо  плескалась в нескольких шагах, и был как бы неким сигналом для всех злых духов,  потревоженных вторжением человека. Шипение все усиливалось, и вскоре показался  авангард: медленно извиваясь и шурша чешуей, змеи скользили по лианам и  спускались с дерева вниз. Они лениво и медлительно свертывали и распускали свои  кольца; им, видимо, доставляло наслаждение поворачивать направо и налево свои  изящные головы и капризно изгибать шеи, отчего их голубая кожа отливала самыми  неожиданными красками.    

Они не  спеша тянулись одна за другой, смотрели холодными и неподвижными глазами на  факелы, со странной быстротой двигали своими раздвоенными язычками и время от  времени останавливались, сворачивались в клубок и снова растягивались во всю  длину. Шум под деревом, которое они облюбовали, сначала испугал их, но,  завороженные огнем факелов, они постепенно становились смелей.    

Несколько  штук уже достигли земли. Высоко подняв головы, они ползли по направлению к  факелам, не переставая шипеть, точно скликали всю родню.    

Публика  судебного заседания продолжала отступать перед этим грозным нашествием; люди уже  как будто забыли, зачем пришли. Многие даже высказывались за то, чтобы всем  убраться и закончить драматически прерванное судебное заседание в другой раз.  Однако новое событие ускорило это отступление и превратило его в беспорядочное  бегство: со стороны реки, позади линчевателей, внезапно послышались жалобные  крики, похожие на плач новорожденного. Вода плескалась, как во время прибоя или  как будто к берегу пристала целая флотилия пирог.    

Этот  детский плач, эти жалобные крики, которые не забудет человек, слышавший их хотя  бы однажды, издают кайманы на Замбези, самые страшные на всем Африканском  континенте.    

Каждый  узнал эти звуки, каждому известно их значение: хищники слышат запах человека.  Они сбегаются из всех глубин гигантской реки. Несомненно, обоняние подсказало  им, что поблизости находится пожива.    

Какими  бы страстными любителями повешения ни были эти люди, нет такого любопытства,  которое оказалось бы сильней, чем страх очутиться в желудке у каймана или  погибнуть от укуса змеи.    

Раздался  протяжный крик:    

– Крокодилы!  Крокодилы! Спасайтесь!    

И каждый  храбро повернулся на каблуках и пустился бегом на дорогу, к прииску Виктория.    

Только  четыре человека остались под баньяном, с которого каждый раз сваливалась новая  змея. Мастер Виль, охваченный ужасом, стучал зубами, – казалось, он  вот-вот упадет в обморок. А французы и Инженер не растерялись.    

– Право  же, господа, – негромко сказал Инженер, – я и не рассчитывал на такую  счастливую развязку. Вы пока ограждены от людской ярости, постарайтесь же не  быть укушенными ядовитой змеей. Опасность нам грозит весьма серьезная. Но если  действовать осторожно, то у нас еще есть шансы спастись.    

Поддаваясь  порыву, Александр и Альбер протянули честному ирландцу руку, и тот ее сердечно  пожал.    

– Вы-то  по крайней мере верите, что мы невиновны? – прошептал Александр.    

– Еще  бы! Вы могли это заметить по тому, как я вел судебное заседание. Но перейдем к  делу. Я сейчас срежу три тонких, гибких прута – лучшее оружие против этой  дряни. Что касается кайманов, то они утихли. Не думаю, чтобы они смогли много  пройти по суше. Стойте спокойно, я сейчас срежу прутья.    

– Нет,  надо прут для пикаколу, вождь, – внезапно сказал кто-то на плохом  английском языке. Гортанный голос шел из высокой травы. Говорившего не было  видно. Все три европейца вздрогнули.    

– Не  двигайся. Моя идет.    

Трава  заколыхалась, и голос повторил:    

– Моя  вот, вождь!    

Показалась  черная голова. Она сидела на непомерно широком туловище, которое передвигалось  на кривых ногах. Альбер и Александр были удивлены до предела, узнав своего  друга бушмена.    

Славный  африканец сиял. Широкая улыбка расплылась у него до ушей, а живые глаза с любопытством  осматривали поляну.    

– Хорошо! –  сказал он на своем наречии. – Пикаколу все еще здесь. Белые люди ушли.  Змеи покинули свои логова из-за наводнения. Они спаслись на баньяне. Я все  видел. Я был здесь, когда пикаколу укусила белого человека. Идите смело за  мной. Они нас не тронут. Я знаю траву, которой они боятся.    

– А  кайманы?    

– Ну,  кайманов бояться нечего. Идите смело, месье Александр, – воскликнул в  нескольких шагах по-французски хорошо знакомый голос.    

– Жозеф!  Это Жозеф!..    

– Собственной  персоной и весь к вашим услугам! Вместе с Зугой! Эй, Зуга! Аваи! Аваи,  дружище!..    

– Дорогой  ты мой Жозеф! Откуда ты взялся? Каким чудом ты оказался здесь? Что ты делаешь?    

– Карай!  Я взялся оттуда! – ответил Жозеф, показывая в сторону реки. – Вы  спрашиваете, каким чудом я оказался здесь? Никакого чуда. Просто мы вас искали.  Какой замечательный сыщик этот Зуга! Вы спрашиваете, что я делаю? С  сегодняшнего утра я учусь на крокодила.    

– Да  ты с ума сошел!..    

– Верно!  Как же мне не сойти с ума от счастья, если я вас вижу вновь. Были бы у меня  кастаньеты, я бы сейчас сплясал такое фанданго!.. Карай!..    

– В  чем дело?    

– Змеи.  Шутки в сторону. Они кусаются, эти мерзавки!.. Постойте, да ведь вот наш англичанин!  Погоди ты у меня, я тебя сейчас зарежу. Я тебе обещал, что зарежу, –  значит, я обязан сдержать слово.    

– Оставь  его! Смотри, в каком он виде. Это со страху. Он испугался змей. Он точно заворожен.  Он не может двигаться. Он не способен произнести ни звука. Как бы он не  свалился среди змей…    

– Месье  Александр! Из человеколюбия и также для того, чтобы этот подлец больше нам не  попадался, позвольте мне просунуть ножик ему в ребрышки, – настаивал  мстительный каталонец.    

– Уйдем,  господа, уйдем, – вставил и Инженер. – Надо торопиться.    

В это  время бушмен дал каждому по пригоршне бледно-зеленых листьев, похожих на листья  ивы, и знаками посоветовал сильно натереть себе лицо и руки.    

Факелы  догорали. При свете последних вспышек все двинулись в путь, в сторону, противоположную  той, куда ушли линчеватели. Жозеф обернулся в последний раз и бросил на окаменевшего  мастера Виля взгляд, полный ненависти.    

– Что  же это? Он так и не подохнет, этот поганый? Ах нет, подохнет! Наконец-то он  свалился… Жалко змей, которые будут его кусать.    

Полицейский  глухо застонал и упал навзничь, не то от страха, не то сраженный укусом пикаколу.    

– А  теперь куда мы пойдем? – спросил Альбер.    

– На  реку! Куда же еще? Сядем в лодку и поедем куда надо!    

– Как,  у тебя есть лодка?    

– И  еще кое-что, кроме лодки… Мы сегодня с Зугой здорово поработали!..    

– Я  понимаю, дорогой мой друг, – ответил Александр, пожимая ему руку. Затем он  обратился к Инженеру. – Не знаю, месье, каковы в настоящее время ваши виды  и возможности на прииске. В отношении нас вы себя проявили джентльменом и  человеком сердца. Вы сказали, что надо торопиться. Стало быть, сейчас не время  произносить речи. Хотите вместе с нами участвовать в добром дело, а затем  по-братски разделить с нами доходы от одного предприятия, с которым тоже надо  спешить? Но если у вас там, на прииске, есть дела, которые требуют вашего  присутствия, то я говорю вам не «прощайте», а «до свидания». Где бы вы ни  находились, помните, что имеете твердые права на нашу благодарность и что мы  вам принадлежим телом и душой.    

– Вы  не поверите, месье, – неторопливо и серьезно ответил Инженер, – как  меня трогают ваши теплые слова. Но, к большому моему сожалению, я сегодня  присоединиться к вам не могу. Мне нужно вернуться на прииск по двум причинам, и  это в ваших же интересах. Во-первых, я должен в меру моих возможностей  установить истину и доказать вашу невиновность. Вы не можете жить в состоянии  постоянной вражды со здешним народом, в особенности если вам почему-нибудь надо  находиться в алмазном районе. Во-вторых, у вас нет оружия. Я вам раздобуду  оружие во что бы то ни стало. Завтра ночью вы найдете под этим баньяном три  полных комплекта вооружения. Я сам их здесь положу. Не благодарите меня. Я еще  сам обращусь к вам за услугой, но потом. Вашу руку, господа, и до свидания.    

Он  быстро огляделся и пошел берегом, вниз по течению, – то есть в том же  направлении, куда ушли люди, пришедшие поглазеть на повешение.    

– А  теперь, господа, за дело! – сказал Жозеф после минутного молчания.    

– Вот  наша лодка. Садитесь. Я только привяжу наших крокодилов к корме и сяду с вами…  Зуга, весла!    

– Вот  они.    

– Хорошо.  Вы готовы?    

– Готовы.    

– Пошли!    

Легкое  суденышко, подталкиваемое мощными руками кафра и бушмена, медленно соскользнуло  с влажного песка в воду и стало тихо подниматься вверх. Держась все время  поближе к берегу, где течение менее быстро, оно не выходило из мрака,  образуемого густой прибрежной растительностью.    

– Что  с Анной? – спросил Альбер, которого не переставала терзать тревога. –  Какие у тебя известия?    

– Ни  хороших, ни плохих, месье Альбер. Фургон, который мы заметили, когда  мошенник-англичанин вас арестовал, продолжает плавать, как шлюпка. Мы с Зугой  видели его сегодня утром. Нам нельзя было открыто пуститься за ним, чтобы не  возбудить подозрения той скотины, которая им правит. Но он не мог уйти далеко.  Я надеюсь, мы его скоро найдем. Кроме того, мы не хотели все-таки уходить  слишком далеко от вас. Мы решили сделать все возможное, чтобы спасти вас или  умереть вместе с вами. Конечно, мы заставили бы дорого заплатить за это! Карай!    

– Мой  добрый Жозеф! Это так благородно с твоей стороны, но ты сумасшедший.    

– Не  знаю, благородно ли, а уж насчет того, что я сумасшедший, это еще как сказать!  Правда, Зуга?    

Не  переставая работать веслом, кафр что-то буркнул. Было похоже, что он  поддерживает Жозефа.    

– Но  что бы вы могли сделать? – спросил Александр, которого отвага и решимость  Жозефа восхищали, но не удивляли нисколько.    

– Я  вам охотно все расскажу, потому что нам пока делать нечего. Вы знаете, что наш  Зуга хитрей, чем все каталонские контрабандисты, вместе взятые. Вот он и стал  учить меня на крокодила.    

– Это  еще что за чертовщина?    

– Очень  просто. Наш Зуга прекрасно умеет подражать голосу и всем повадкам крокодила. Он  даже использовал свой талант, чтобы произвести небольшую разведку на реке. Он  поразительный малый. Сейчас увидите. Да вы и сами скоро будете первоклассными  крокодилами. Да, на чем это я, бишь, остановился? Я сказал, что Зуга привел  меня в такое местечко, где рока образует заводь и вся сплошь покрыта водяными  растениями, так что воды и не видно. И тут Зуга разгреб траву, и я увидел  несколько лиан, которые одним концом привязаны к корягам, а сами уходят в воду.  Зуга сделал очень милую гримасу в знак удовлетворения. А я подумал: «Это,  должно быть, какие-нибудь глубинные удочки. Не иначе, как мой славный Зуга  собирается угостить меня ухой». Но хоть мне и было любопытно, я все же решил не  расспрашивать. Я давно убедился, что лучше видеть все своими глазами, в  особенности здесь. Зуга стал тянуть одну лиану. Я взялся за другую. Вижу –  тяжело! Ну, думаю, и рыбка! Тяну, тяну, вдруг что я вижу?.. Нет, угадайте…    

– Крокодил? –  смеясь, сказал Александр.    

– Я  и сам так подумал. Но я быстро успокоился, потому что вместо настоящего  крокодила я увидел узенькую лодочку, только похожую на крокодила.    

– Быть  не может!    

– Даю  вам честное слово. На носу – довольно искусно вырезанная голова крокодила, а  корма нагружена глиной, так что лодка имеет низкую посадку.    

– Здорово  придумано!    

– Это  еще не все. Главное впереди.    

– Я  слушаю.    

– Вы  все хорошо поймете, потому что сами будете крокодилом. Правда, Зуга?    

– Правда.    

– Наш  друг великий мастер в этом деле, но, прямо вам скажу, дело нелегкое. Прежде  всего надо лечь в эту душегубку ничком и собственной своей спиной изображать  спину каймана.    

– Да  ведь у нас белая кожа. Она для этого не подходит.    

– Ничего,  Зуга обмазал меня густой черной грязью. Я еще долго буду отмываться.    

– Здорово!    

– Так  вот, человек-кайман смазывает себя грязью, ложится в лодку, берет в руки весло,  погружает его в воду и потихоньку гребет, почти не двигая руками, а только  пальцами. Это очень трудно. Тем более что весло высовывается впереди резной  головы и не имеет никакого упора, кроме ладони гребца. Рука скоро начинает  болеть, но зато цель достигается!..    

– Не  сомневаюсь, дорогой Жозеф. Прием остроумен, но не нов. Точно так же делают  некоторые племена краснокожих на берегах Амазонки. Они пользуются для этого  легкими челночками – там они называются «убас» – и тоже придают им вид  кайманов.    

– Что  ж, из всех способов разведки на реке этот, по-моему, самый лучший. Вы можете пробраться  в самую гущу ваших врагов, а они и знать не будут. Так, например, когда мы  пытались высадиться на берег недалеко от того места, где эти злодеи хотели вас  повесить, мы видели обоих буров в компании с Сэмом Смитом и его преподобием.    

– С  его преподобием? Вы ошибаетесь, Жозеф.    

– Прошу  прощения, месье Александр, я его видел, и видел ясно, и никакой ошибки тут быть  не могло. Они, по-моему, отлично спелись и друг друга стоят.    

– Смит  и буры – пожалуй, но его преподобие?..    

– По-моему,  он отъявленный мерзавец. Вроде мерзавца, известного под именем мастера Виля,  которому я хотел обработать шкуру, а вы мне не дали… К несчастью, мы не имели  возможности пробраться к ним достаточно близко, чтобы послушать, о чем они  говорят. Они были очень осторожны, эти плуты. Один из них даже послал мне кусок  свинца, который, по счастью, попал в корму моей душегубки, иначе я бы мог  остаться без ног. Так как у меня были основания предполагать, что лодочка, в  которой мы сейчас сидим, принадлежит Сэму Смиту, то я счел себя вправе одолжить  ее. В счет двадцати тысяч франков, которые он у меня забрал. Нашей целью было  отыскать вас. Мы взяли курс прямо на факелы. И тут Зуга, который получил  законченное крокодиловое образование, решил сопровождать нашу высадку музыкой.  Как она подействовала, вы видели. Я теперь учусь у него, но мне еще многого не  хватает. Ничего, научусь.    

– Какая  досада, – задумчиво сказал Александр, – что мы Не можем проохать к  этим негодяям. Хотелось бы расспросить их кое о чем.    

– Это  верно, месье Александр, но у нас времени нет.    

– А  куда вы нас, собственно, везете?    

– О,  не беспокойтесь. Зуга отлично знает, что делает. Он везет нас туда, где  затоплены запасные лодки. У него их, кажется, две пли три штуки. Вместе с теми,  которые мы сейчас ведем на буксире, получится порядочная флотилия.    

– Хорошо.  А дальше?    

– Мы  немедленно пустимся на поиски злосчастного фургона, в котором томится мадам Анна!    

– Давайте  спешить, друзья мои! Давайте спешить! – воскликнул де Вильрож.    

Последние  слова Жозефа оторвали Альбера от мрачных мыслей, которые преследовали его, как  мучительный кошмар.    

 4    

     

     Алмазная  лихорадка. – Позднее раскаяние. – Ищейка и полицейский. –  Тревожная ночь. – В пятистах метрах от тюрьмы на колесах. –  Нетерпение. – Самый незначительный предмет может иметь большое значение. –  Крыло бабочки или клочок бумаги? – Догадки Альбера. – Отчаяние.    

     

Много  народа бросилось на поиски легендарных сокровищ кафрских королей, но результатом  были только разочарование и многочисленные жертвы. Однако, несмотря на  трудности, возникавшие на каждом шагу, несмотря на опасности, число которых  только возрастало, жадность искателей становилась лишь более яростной. Тайна,  которую так оберегали немногие посвященные, стала достоянием людей без роду,  без племени, и поиски клада они сделали единственным смыслом своего  существования.    

О  предстоящем нахождении клада говорили как о событии, которое произойдет пусть  через неопределенное время, но произойдет безусловно. Даже люди, которые не  бросали своей ежедневной работы, не выпускали из рук кирки или лопаты и с  тревогой и надеждой просматривали каждый комочек, каждое зернышко разработанной  ими земли, расспрашивали каждого встречного и поперечного, что слышно о  «большом деле». Это мудрецы, но их, конечно, мало. Другие забросили все. К чему  рыться, подобно кротам, в обожженных солнцем ямах, наполненных удушливой пылью,  поминутно грозящих обвалом? Вот-вот придет богатство! Разве не лучше петь, пить  и драться в ожидании этой счастливой минуты? Кабатчик оказывал кредит. Будущие  блага учитываются. Еще немного – и шансы будут продаваться, как биржевые  ценности. Досужие статистики – их везде хватает – вычисляли, сколько может  прийтись на долю каждого участника дела. Цифры получались фантастические. Они  сводили с ума людей, у которых мозги и без того были расшатаны алкоголем. Никто  не думал о том, как будет производиться дележ и кто будет его производить.  Вероятно, в ход будут пущены ножи и револьверы. Не обойдется без жертв, но это  никого не трогает. Доля погибших пойдет в дележку.    

А ищут  плохо. Как будто клад должен отыскаться сам собой. Короче, нездоровый ветер носится  над прииском.    

Никто не  знает, кто первым пустил этот тревожный слух. Достаточно было каких-нибудь нескольких  часов, чтобы он всех взбудоражил. Однако есть основания предполагать, что  слишком много болтали пьяные буры и как раз во время событий, которые  последовали за необычным поединком между Жозефом и американцем.    

Но если  верно, что у буров оказались слишком длинные языки, то им пришлось прежде всего  горько пожалеть о своем пристрастии к вину, потому что, разбудив людскую  жадность, они уже не смогли исправить свою ошибку никакими отговорками. Тут же,  не сходя с места, все решили отправиться на розыски клада целой экспедицией, и  во главе были поставлены Корнелис и Питер. Отказаться было невозможно: буров  так запугали, что им поневоле пришлось принять эту честь, которая была в равной  мере опасной и бессмысленной. Как, в самом деле, спорить с людьми, у которых  вся способность мыслить и рассуждать сводится к петле или револьверу?!    

Будучи,  таким образом, вынужденными подчиниться, оба братца делали вид, что в самом деле  намерены оставаться верными своим непрошеным компаньонам. Они поставили на ноги  весь сброд, всех, кому случайности опасной экспедиции более по душе, чем  упорный труд на прииске. Все поклялись друг другу во взаимной верности, шумно  попраздновали и отправились. Разумеется, буры только о том и помышляли, как бы  поскорей отделаться от своих назойливых сотоварищей.    

Спустя  двенадцать часов после отъезда с прииска они встретили Клааса. Тот пригнал  своих истощенных быков к месту встречи, которое ему указал Кайман.    

Мы уже  рассказали выше, чем закончилось первое свидание трех братцев и как Клаас и  слышать не пожелал о каком-либо соглашении. Читатель помнит также, какие  дьявольские меры принял Клаас, чтобы оградить себя от возможного нападения,  которое могло сразу развеять все его самые заветные мечты.    

Но  одновременно он, помимо своей воли, открыл братьям возможность расстаться с их  жадными компаньонами Благодаря неожиданному случаю бурам в руки попала карта,  составленная мистером Смитсоном, и они сбежали всего за несколько часов до  того, как Клаас отравил воду в ручье. Конечно, обманутые ими люди с яростью  пустились бы в погоню, если бы их не поразила слепота. Несчастные, вероятно,  погибли бы, если бы не Зуга и бушмен.    

Корнелис  и Питер ушли вместе с его преподобием, и тот находил дорогу благодаря карте.    

Все трое  отошли уже довольно далеко, а буры клялись, что не скоро еще вернутся в цивилизованные  места, где кабатчики торгуют такими снадобьями, против которых нет сил устоять,  и где нескромные уши подхватывают каждое слово, вылетевшее из уст вместе с  винными парами.    

Не сидел  сложа руки и мастер Виль. Он провел несколько дней на прииске, но, оставался совершенно  в стороне от описанной выше экспедиции. Ему не было никакого дела до всех  алмазов мира. Его интересовали только виновники убийства в Нельсонс-Фонтейне.  Мастер Виль страстно любил то, что называл своим искусством, и был человеком в  известном смысле бескорыстным. Но его ослепляло честолюбие, и ему не хватало  чутья, которое для сыщика является природным даром и нигде не приобретается.    

Сыск  представляет собой искусство, целиком построенное на чутье, которому трудно  дать точное определение. Этому искусству вряд ли можно научиться по одним  только книгам, и требует оно столько же такта, сколько ума.    

Но  мастер Виль забил себе голову полицейскими романами и был непоколебимо убежден,  что он сам – один из тех чудесных сыщиков, подвиги которых так увлекательно  расписывают романисты. Его взгляд на загадочное убийство торговца нисколько не  переменился. Напротив, попав на ложный след, он стал его держаться со всем  упрямством, которое свойственно людям ограниченным, и утвердился в мысли, что  убийцами являются Альбер и Александр. Не спрашивайте его почему и отчего. Этого  он и сам не знает. В своей наивной и ничем не оправданной гордости он еще  считает, что эта мысль является одним из проявлений его гениальности.    

Предположив,  не без оснований, что три француза должны находиться где-то неподалеку от  прииска Виктория, он решает играть ва-банк. Он подговаривает людей, которые не  соблазнились экспедицией и остались на работе, раскрывает им свое звание,  изображает себя как человека важного, как освободителя, говорит об общественной  безопасности, которая поставлена под угрозу, и в конце концов ему удается  сколотить целый добровольческий отряд по борьбе с грабежами.    

Мастеру  Вилю весьма помогло то обстоятельство, что где-то неподалеку от прииска видели  Сэма Смита. Добровольцы-полицейские обязались отдавать делу по нескольку часов  в неделю, днем и ночью, и в течение этого времени находиться в распоряжении  мастера Виля, который присвоил себе права главного начальника. Подготовка  отняла несколько дней. Люди были полны энтузиазма и жаждали действий.    

Долго  ждать не пришлось. Мастер Виль, который заставил своих людей обшарить все углы,  нечаянно наткнулся на бивуак, разбитый людьми Корнелиса и Питера. Он уже  собирался отвести их домой, когда добровольные полицейские, которые в это время  оказывали помощь жертвам Клааса, заметили трех французов. Мы уже рассказали,  как мастер Виль, который был им столь многим обязан, схватил их, точно они были  какие-нибудь разбойники.    

Жозеф  сбежал, Зуга пустился за ним; в суматохе никто не заметил, как скрылся бушмен;  Альбера и Александра увели на прииск. Следствие по делу провели быстро и, чтобы  не терять времени, назначили суд на ближайшую ночь.    

А чтобы  судьи, по крайней мере во время исполнения обязанностей, не подпали под опасное  влияние алкоголя, для разбирательства выбрали место, достаточно отдаленное от  палатки, в которой кабатчик торговал своими огненными жидкостями.    

И в  минуту, когда, казалось, все было потеряно для друзей, начались драматические  события, которым они обязаны своим спасением.    

     

Несмотря  на темноту, лодка, которой правили сильные руки бушмена и Зуги, быстро поднималась  вверх по Замбези. Легкое суденышко тащило на буксире чудные пироги и, как мы  уже сказали, держалось поближе к берегу, не выходя из зоны мертвой воды, то  есть в стороне от течения. Жозеф сидел на корточках в носовой части и правил. Пользуясь  длинным бамбуковым шестом, он не давал суденышку врезаться в извилины берега и  запутаться среди лиан в деревьев. Плавание протекало в полной тишине, как вдруг  Жозеф издал негромкий переливчатый свист. Бушмен и Зуга остановили лодку в  зарослях, которые немного выдавались вперед и могли служить удобным укрытием.    

Горизонт  стал светлеть; над водой, которую еще пронизывали звезды своим трепещущим  светом, подымались легкие испарения; залопотали попугаи, чайки носились с  резкими криками, наевшиеся гиппопотамы тяжело опускались на самое дно реки.  Скоро наступит рассвет.    

– Ну,  как? – шепотом спросил Альбер, даже не замечавший, что все его лицо и  платье стали мокрыми от росы. – Мы приближаемся?    

– Дальше  идти невозможно, месье Альбер, – ответил Жозеф.    

– Почему?    

– Да  потому, что тот бандит тоже не дремлет у себя в фургоне… Этак можно и на пулю  нарваться.    

– Но  ты хоть уверен, что это здесь?    

– Я  здесь был вчера. Да вот, смотрите, – вот вам доказательство: видите этот  узел на лиане? Это я его сделал.    

– И  фургон был недалеко отсюда?    

– В  пятистах метрах.    

– Каких-нибудь  пятьсот метров, а я бессилен предпринять что бы то ни было! Потерять целые  сутки из-за этого подлеца-полицейского и не иметь оружия!    

– Спокойствие,  дорогой Альбер, – перебил его Александр. – Мы чудом спаслись от  смерти, мы приближаемся к цели, и, пожалуйста, возьми себя в руки. Отдохни  несколько минут – вероятно, нам скоро понадобятся все наши силы.    

– Ах,  меня именно неподвижность и убивает! Я измучен…    

– Бедный  ты мой дружище, да неужели мы не разделяем твоих тревог? И разве твоя беда – не  наша беда?    

– В  конце концов, нас пятеро, а тот мерзавец, вероятно, один…    

– Нас  пятеро, это верно, но у нас нет никакого оружия. А что мы можем сделать голыми  руками против этой крепости? Враг перестрелял бы нас раньше, чем мы успели бы  пройти половину дороги…    

– И  тогда больше некому было бы освободить мадам Анну, – рассудительно вставил  Жозеф.    

– А  так мы за день хорошо изучим местность, подробно обдумаем план действий и ночью  сможем что-нибудь предпринять. Наш новый друг судья обещал нам оружие. Немного  раньше полуночи Зуга сможет туда отправиться в своей пироге. Он быстро  обернется. А мы будем его ждать вблизи того места, откуда решили предпринять  атаку.    

– Карай! –  воскликнул Жозеф. – Победить или умереть – для меня ничего другого быть не  может! И для вас тоже. Не так ли? Пусть я только поймаю этого бура! Я откушу у  него кусок мяса, хоть бы мне потом пришлось умереть от бешенства. Смотрите, вот  и солнце! Здравствуй, солнце!..    

Зуга  сделал резкое движение, лодка закачалась, но чернокожий быстро привел ее в  равновесие и тихо свистнул, как бы призывая всех к молчанию.    

– В  чем дело? – спросил Александр шепотом.    

– Тес!    

Негр  извлек из воды свою деревянную лопату и сделал ею непонятное движение: он  провел плоскостью по поверхности воды, как если бы хотел поймать какой-то  плавающий предмет. Европейцы этого предмета и не видели, так он был мал, но от  глаз негра он скрыться не мог. Зуга так хорошо знал все течения в родных  местах, его глаз был так наметан, что он сразу заметил какое-то постороннее  тело, которое кружилось в водовороте.    

Спутники  доверяли полностью инстинкту сына природы и не мешали ему.    

– Вот! –  радостно воскликнул Зуга, слегка подымая весло и протягивая его  Александру. – Смотри! – Он указывал на крохотный белый, неправильной  формы лоскуток, который остался на весле.    

Александр  легко снял этот предмет, с любопытством осмотрел его, повернул, перевернул,  осторожно держа кончиками пальцев, и не смог подавить возглас удивления.    

– В  чем дело? – спросил Альбер.    

– Неслыханно!..  Это неслыханно! – бормотал Александр, не отвечая на вопрос.    

– Похоже  на крыло белой бабочки, – заметил Альбер.    

– Или  на кусочек папиросной бумаги, – добавил Жозеф.    

– Друг  мой, – ответил Александр, – девяносто девять шансов против одного за  то, что Альбер прав. Ибо если чешуекрылые еще встречаются в этих местах, то уж  бумага, хотя бы и папиросная, довольно-таки необычная штука на берегах  африканской реки, и в особенности в самой реке. Но тем не менее при всей  неправдоподобности…    

– Я  угадал? Да?    

– Вы  ошиблись только насчет качества…    

– Но  это бумага?    

– Совершенно  верно. Клочок бумаги, оторванный от какой-то книжной страницы небольшого  формата.    

– Верно! –  волнуясь, сказал Альбер. – Это верно! У тебя поразительный дар следопыта.  На бумажке видны печатные цифры, на каждой стороне. На одной стороне – 120, на  другой – 121. Ясно, это нумерация страниц. Стало быть, бумажка вырвана из  книги. И книга была небольшого формата, потому что цифра стоит очень близко к  букве, которой заканчивается первая строка. Я уверен, – продолжал Альбер,  внимательно глядя по сторонам, – что где-то здесь, поблизости, должно быть  еще кое-что. Ты меня понял?    

– Возможно.    

– Я  уверен. Если вниз по Замбези плавает клочок бумаги и он еще более или менее  сохранился, значит, его намеренно бросили в воду, и к тому же недавно.    

– Что  бросили недавно, я согласен. Но зачем? С какой целью?    

– Вы  правы, месье Альбер. Я теперь все понял, и мы должны благословлять зоркость  нашего проводника. Это все та же сказка про мальчика-с-пальчик, с той только  разницей, что здесь вместо камешков – бумага.    

– Вот  именно!    

– Согласен, –  сказал Александр. – Разделяю вашу надежду. Но мне бы очень хотелось найти  еще один такой клочок.    

– Будем  искать. Видишь ли, друг мой, я хватаюсь за эту последнюю надежду. Анна где-то  здесь. Я уверен. Сердце говорит мне. Она, бедняжка, узнала каким-то образом,  что мы находимся поблизости. Я убежден, что это именно она подает нам вести о  себе. Жозеф говорит, что фургон стоит метрах в пятистах отсюда? Вот течение и  принесло бумажку, которую бросила Анна.    

Тут  раздался глухой удар, точно в реку упало что-то тяжелое. Оказалось, это нырнул  Зуга. Он понял, о чем говорил его друг белый вождь, и бросился в воду, чтобы  выплыть по ту сторону густого сплетения лиан и ветвей, позади которых стояла их  пирога. Он отсутствовал недолго. Его доброе черное лицо вскоре показалось из  воды у самого борта, и он легко вскочил на свое место. Широко улыбаясь, он  вынул изо рта три клочка бумаги, которые подобрал в воде, и положил их себе на  руку. Было сразу видно, что два из них подходят друг к другу.    

– Ну  вот, – нервно воскликнул Альбер. – Теперь ты видишь, как я был прав!    

– И  я счастлив, что ты не ошибся, дорогой мой! Наконец-то мы уже играем не вслепую!  И сегодня ночью тот бандит кое-что от нас получит.    

– Ночью!  Как медленно будет тянуться время! Нет, я не смогу ждать так долго. Вот что, выслушай  меня. Берег зарос очень густо. Я умею ползти как змея. Не хуже любого  краснокожего.    

– Ты  хочешь совершить безумие!    

– Пусть  так. Но это разумное безумие. Для меня это лучше, чем терзаться и мучиться  целый день. Со мной пойдет бушмен. Он прихватит свой лук и стрелы. Если я  замечу хоть что-нибудь подозрительное, я вернусь. Не беспокойся, я буду  осторожен. Ты отлично знаешь, что мне надо остаться в живых, чтобы освободить  дорогую узницу, так что рисковать жизнью попусту я не буду. Я только пойду в  разведку. Два часа туда, два часа обратно. Четыре часа я буду хоть чем-нибудь  занят. И уж я постараюсь, чтобы прогулка была не напрасной. Повторяю, не бойся  за меня.    

Александр  и Жозеф знали, что если в упрямой голове их друга засела какая-нибудь мысль, то  вышибить ее оттуда невозможно. Им поневоле пришлось согласиться.    

Прошло  два часа. Каталонец сидел на носу пироги и, ожидая возвращения своего молочного  брата, пытался вздремнуть. Но тщетно: тревога оказалась сильней усталости, сон  не шел к нему.    

– Ладно! –  говорил он, отгоняя комаров, не дававших ему покоя. – Скоро он пойдет  назад.    

Внезапно  Александр услышал шум в зарослях, точно там ходил крупный зверь. Он решил, что  его друг в опасности, и хотел выскочить на берег, чтобы пойти по следу, когда  появился Альбер. Глаза у него блуждали, лицо и руки были исцарапаны, платье  изодрано.    

Александр  почуял беду и не решался задавать вопросы. Альбер разрыдался.    

– Фургон  пуст. Там нет никого… И никакого следа… Ничего!    

 5    

     

     Сэм Смит «в поход  собрался». – Поражение без сражения. – Грабитель мечтает учредить  фирму «Сэм Смит и Кь». – Три следа. – Походка каторжника. – Что  было с Джемсом Виллисом. – Муравьиная кислота, – Чуть не съеден  заживо. – Чуть не утонул. – Что бывает с человеком, который падает в  водопад Виктория.    

     

Звезда  Сэма Смита, которая некогда сверкала так ярко, стала меркнуть. Ей грозило превратиться  в самое простое туманное пятно. Смит, как подлинный философ, сделал самому себе  то безрадостное «признание, что переселение в Южную Африку впрок ему не пошло.  Встреча с тремя французами, которая произошла в момент, когда он повел батоков  на войну с макололо, была для него тем более досадной, что Александр помирил  оба враждовавших племени.    

Негры, в  особенности южноафриканские, легко забывают обязательства, принятые ими в отношении  друг друга или в отношении иностранцев, если эти обязательства касаются  обыденной повседневной жизни, но они строжайшим образом соблюдают клятву, если  дело касается торжественно заключенного договора, в особенности если при этом  были выполнены установленные обрядности и вынесены эмблемы их наивных суеверий.  А в данном случае были закопаны в яму наконечники стрел и копий, а также порох  и пули. Ветвь мира была воткнута в холмик, выросший над засыпанной ямой, и  поверх всего Гэну была вручена Полума – грозный фетиш, делающий своего  обладателя неприкосновенным. Всего этого было больше чем достаточно, чтобы  сделать друзьями Сешеке и Магопо – вождей обоих враждовавших племен. Оба царька  очень скоро признали, что между ними произошло всего лишь недоразумение, что  теперь оно разъяснилось и надо выпить. А Сэму Смиту было необходимо, чтобы  заговорило оружие, чтобы оба племени бросились одно на другое. Он громко  призывал их к этому. Но тщетно.    

Магопо  уже стал косо на него посматривать, и если бы не то уважение, которое жители  этой части побережья питают к белым, то, пожалуй, Смиту не сносить бы головы.  Повелитель батоков отдавал себе отчет в малочисленности своего войска и не  помнил себя от радости, узнав, как счастливо закончились переговоры, которые  без его ведома повел Гэн. Кроме того, он увидел стройные ряды плетенок с пивом  байялоа. Радость глаз сулила радость желудку, и достойный повелитель батоков не  мог больше питать самой малейшей вражды к макололо.    

Кроме  того, сын его Гэн держал в руках Полуму, а это больше чем что бы то ни было на  свете говорило о честных намерениях макололо. Да и Сешеке тоже устал от войны,  он тоже был рад положить конец боям, потому что победы давались ему ценой очень  тяжких потерь. Наконец, как и Магопо, он искренне полюбил Александра и сразу  растолковал своему новому союзнику, что собой представляет Сэм Смит. Магопо  увидел, что стал жертвой жулика, и страшно рассердился, потому что это был удар  по его самолюбию. Думать, что ты заручился содействием бесстрашного и честного  белого, из таких, каким был Дауд, и вместо храброго и бескорыстного вождя,  которому ты обязан жизнью, получить лишь подделку! Да, тут самый спокойный кафр  и тот изошел бы желчью.    

Целый  рой соображений пронесся в голове у Магопо, и все они были не в пользу Сэма Смита.  Александр старался во что бы то ни стало поддержать мир между черными  племенами, он не пил, мало ел и никогда не намекал на сокровища кафрских  королей. А этот, напротив, с самого начала стал подстрекать батоков к нападению  на макололо и сам предложил Магопо свои услуги. Кроме того, он пил, как лошадь,  жрал, как настоящий англичанин, и все время приставал с расспросами  относительно клада, зарытого на острове баримов.    

Нет,  конечно, такой человек не имел с белым вождем ничего общего, кроме разве только  черт лица. Цвет кожи спасал его от расправы, но надо было как можно скорей  закрыть ему доступ в Котлу и вежливо выпроводить его. И поскорей. Пиво могло  перегреться; воины чувствовали в ногах зуд – предвестник бешеной пляски, –  надо было поскорей кончать.    

И все  было сделано быстро. Мастер Смит внезапно увидел, что вокруг него образуется пустота,  он понял, что игра проиграна и что всякая настойчивость может плохо для него  кончиться. Об этом говорили полные ненависти взгляды воинов, которые он ловил  на себе. Он пытался изобразить равнодушие, которого далеко не испытывал, видя  крушение своих надежд, и радовался только тому, что дешево отделался. Сэм Смит  гордо повернулся на каблуках и ушел в сторону реки.    

– В  конце концов, – сказал он в утешение самому себе, – я все-таки не  потерял сегодняшний день даром. Я продал ружье этому французу по довольно  выгодной цене. Хе-хе! Я становлюсь честным купцом. А не было ли бы, в самом  деле, выгодней заниматься честной торговлей, чем моим нынешним промыслом,  который все-таки стал слишком опасным? Надо подумать. После! Этот чернокожий  глупец столько наговорил мне о кладе, что я весь горю. И надеюсь найти его,  ибо, в общем, я имею довольно точные сведения… Да, но у меня нет оружия. Надо  пойти поискать в тайничке. У меня там припрятано великолепное нарезное ружье  Гринера. Затем надо будет серьезно приняться за поиски. К несчастью, я один. В  этом всегда была моя сила, а сегодня я об этом жалею – впервые в жизни. Если бы  я мог найти трех компаньонов, вроде этих трех французов, то вчетвером мы бы  целое царство завоевали! Но вот беда – эти джентльмены полны предрассудков!  Постой-ка! А буры? По-моему, вполне подходящие ребята! Черт возьми, об этом  стоит подумать. Они где-то недалеко отсюда и, должно быть, высматривают  какое-нибудь дельце повыгодней. Надо их найти. Это нетрудно. Ими, к сожалению,  заправляет этот мерзавец Джемс Виллис. Я его сразу узнал, хоть он вырядился  миссионером. Интересно, для чего именно они объединились? Во всяком случае, с  Джемсом Виллисом я должен покончить. Мошенник давно это заслужил. И я его  пристукну во что бы то ни стало. Когда те болваны не будут находиться под его  влиянием, я сделаю с ним что захочу. Итак, все в порядке. Схожу к себе на  склад, а потом займемся фирмой «Смит и Компания».    

Смиту  удивительно повезло. Неподалеку от водопада, в укромном, скрытом от глаз месте,  у него был тайничок, в котором он прятал все, что удавалось награбить. Смит  взял здесь оружие и снаряжение и на обратном пути увидел на прибрежном песке  следы. Он остановился как вкопанный, сочно выругался и расхохотался во все  горло. Никакой ошибки быть не могло: три отчетливо видных следа спускались  прямо к реке. Два из них сказали бы любому наблюдателю, что здесь прошли не  люди, а мастодонты в человеческом облике. Шаги были необычайной длины; вмятины,  оставленные огромными ножищами, были такие, что в них можно было бы поместить  футляр от скрипки. Такие ноги должны были служить опорой для тела  необыкновенной величины и веса. Третий след, гораздо более мелкий и легкий,  очевидно, принадлежал человеку среднего роста, который семенил ногами.    

– Двое  буров, – пробормотал Смит, снова пускаясь в путь, и прибавил глухим  голосом: – И Джемс Виллис.    

При этом  суровая складка легла у него на лбу.    

– Мерзавец!  И походочка все та же, что на Трид – Миле.    

Эти  слова требуют некоего пояснения. До 1873 года во Франции каторжников  приковывали по две пары к одной цепи; кроме того, им надевали на ноги стальные  кольца, к которым прикрепляли еще одну цепь. На этой цепи висело тяжелое ядро.  Каторжник волочил его за собой по земле вплоть до полного отбытия срока.  Постоянное усилие, которое для этого нужно было делать, вырабатывало у  заключенных особую походку, от которой они не могли отделаться даже после освобождения.  Они по старой привычке волочили ногу, к которой некогда было приковано ядро.  Для полиции это служило важной приметой, по которой она узнавала рецидивистов.    

В  Англии, где исправительная система резко отличается от системы французской,  заключенному оставлена свобода движений. Однако не думайте, что англичане,  всегда кичащиеся своим человеколюбием, создали у себя в местах заключения такую  уж сладкую жизнь. Как люди практичные, они решили не растрачивать попусту  человеческие силы, не заставлять осужденных бессмысленно волочить за собой  тяжелое ядро, а извлекать из них пользу. В каждой английской тюрьме установлено  для этой цели несколько больших колес    

– таких,  какие приводят в движение водяные мельницы. Это и есть Трид-Мил. Здесь во всем  блеске проявилась англосаксонская изобретательность. Заключенный должен  приводить колесо в движение несколько часов подряд. Человека ставят на плицу.  Естественно, она опускается. Тогда он должен немедленно прыгнуть на следующую  плицу, иначе у него будут переломаны ноги. Так он должен прыгать с одной плицы  на другую, пока не выполнит свой урок. Колесо вращается быстро, но не  подумайте, что заключенный может замедлить его движение. Адская плица все время  уходит у него из-под ног, и подходит другая. Он должен либо продолжать прыгать,  либо станет калекой. Эти упражнения, этот бег на месте по движущейся  поверхности вырабатывают у английского заключенного мелкий, прыгающий шаг,  который, в общем, напоминает походку «воспитанника» французской каторги.    

Сэму  Смиту все это было отлично известно, и он сразу узнал по следам нервную, прыгающую  походку, от которой его преподобие – он же Джемс Виллис    

– не  смог отделаться несмотря на все старания.    

Сэм Смит  и не надеялся, что ему удастся так легко найти всю тройку. Теперь он пошел по  следу и недалеко от реки услышал шум, который заставил его насторожиться.    

– Вот  они, мои молодчики! – пробормотал Смит. – Какие, однако, жалкие  дураки! Ну разве можно орать так громко? Они как будто и не подозревают, что  вода отражает звук и делает его слышным очень далеко.    

Мы уже  видели выше, как ловко Смит использовал положение, как он выведал тайну у трех  компаньонов, с какой жестокостью он отомстил своему врагу и как зуботычины  помогли ему завоевать симпатии буров.    

Когда  Корнелис, Питер и их новый хозяин заметили исчезновение пироги, они не стали тратить  время на бесплодные взаимные упреки. Все трое поняли, что за ними следят и что  им грозит опасность. Они не знали, какая именно и с чьей стороны, но от этого  она только казалась больше. Каждый свернул свое оружие и снаряжение в тючок и  устроил его у себя на голове. В таком виде все трое потихоньку вошли в воду.  Спустя несколько минут они благополучно выбрались на берег, оставив его  преподобие на дереве. Рот у него был заткнут, и он задыхался. Его буквально свело  от бессильной ярости, и все тело ныло от боли. Его преподобие считал себя  погибшим, он видел приближение неминуемой смерти и все же пытался выторговать у  нее хоть небольшую отсрочку.    

Однако,  если он и оцепенел, едва увидев Смита, то уход грабителя помог ему снова обрести  обычное хладнокровие, ничуть не соответствовавшее ужасу его положения. Он решил  немедленно освободиться от пут, причинявших ему тяжкие боли, используя для  этого приемы, которые знал по своему старому опыту каторжника.    

Внезапно  он стал различать слабое, но непрерывное потрескивание и снова пришел в ужас.    

Эти  странные звуки раздавались у подножия того самого дерева, на которое его  взгромоздил Сэм Смит, и обезумевшему пастору снова почудилось нашествие змей.  Но нет, ползание змей по дереву сопровождается шуршанием, не похожим на звуки,  которые его испугали. Одновременно он услышал какой-то особенный, острый запах,  который медленно поднимался и насыщал пропитанный сыростью воздух.    

Его  преподобие сразу узнал муравьиную кислоту, обильно выделяемую некоторыми видами  муравьев. Он задрожал при мысли об ужасной пытке, которая его ждет, если на  него набросятся эти жестокие перепончатокрылые насекомые. Не то чтобы была так  опасна выделяемая ими кислота, но африканские муравьи ужасно прожорливы, и  опасность заключается в их неисчислимом множестве. Не раз случалось, что  крупные животные, как лошади, быки и даже раненые слоны, попадавшиеся на пути  прохождения муравьиной колонны, погибали за одну ночь: их съедали миллионы  маленьких насекомых и оставляли начисто обглоданные скелеты.    

Его  преподобие знал это. Густой запах говорил ему, какое множество насекомых на  него надвигается. Он понимал, что будет съеден заживо.    

Пусть  читатель не подумает, что мы что-нибудь преувеличиваем. Доктор Ливингстон часто  встречал крупных черных муравьев, имеющих до двадцати пяти миллиметров в длину.  Туземцы называют их «лешониа». Подумайте сами, какие опустошения может  произвести, армия этих лешониа, густо покрывающая площадь длиной в триста и  даже четыреста метров и шириной в пятьдесят метров. Тогда вы сможете понять,  какой страх охватил Джемса Виллиса.    

Рот у  него был заткнут, но все же он глухо зарычал, когда почувствовал, что по ногам  у него ползут тысячи проворных лапок. Он испытывал острую боль в ноге, точно  его ущипнули стальные клещи. Кусок кожи был сорван, муравьи начали свое  пиршество. Его преподобие стал судорожно корчиться и напрягать до предела все  свои онемевшие члены, но Смит, связывая его, вспомнил свое старое матросское  ремесло и завязал такие узлы, которые не поддавались никаким усилиям.    

Муравьи,  возбужденные запахом крови, с одинаковой жадностью пожирали и тело, и одежду, и  даже кожаную обувь. Бандита брала приступом целая армия, она захватила его с  головы до ног. Как мы уже сказали, ему в рот воткнули тряпку. Концы ее отчасти  прикрывали лицо. Но скоро и оно будет искусано муравьями, затем язык, глаза, а  он ничего не может предпринять против маленьких челюстей, которые держат его и  не выпускают.    

Вот она,  стало быть, месть Сэма Смита!    

Чтобы  отдалить эту роковую минуту, Джемс Виллис машинально откинул голову назад, сделал  невероятное и болезненное усилие и почувствовал, что его руки свободны. Тут не  могло быть никакого самообмана, обе его руки освободились и получили  возможность действовать! Прожорливые насекомые сами сделали то, чего не могли  сделать его исступленные усилия. Живые клещи в одну минуту обратили в паклю те  крепкие путы, которые стягивали ему запястья.    

Увидев  себя наполовину свободным, он прежде всего подумал о том, чтобы выдернуть кляп  у себя изо рта, освободить ноги и побежать к реке. Что теперь значила для него  опасность нарваться на кайманов, гиппопотамов, пресноводных акул или водяных  змей! Сейчас главное было поскорей избавиться от страшной пытки.    

Но он не  успел приступить к исполнению этого плана. Дерево, на котором он находился,  подмыло наводнением, оно закачалось и с шумом рухнуло.    

Дерево  стояло на самом конце косы. Ствол средней толщины поддерживал густой зеленый  купол. По удивительной случайности дерево упало ветвями в воду, благодаря чему  прежде всего прекратилась мучительная пытка его преподобия. Первой заботой  Джемса Виллиса было взобраться на ветвь, за которую он ухватился. Освежившись  благодаря благотворному погружению в воду и сам не веря своему счастью, он,  однако, с ужасом заметил, что дерево, подхваченное течением, плыло, медленно  кружась, по направлению к водопаду.    

Тут  лжемиссионер произнес богохульное ругательство. Однако он не оставался  пассивным: держась рукой за свою ветвь, он старался высвободить ноги. Если бы  это ему удалось, он мог бы либо переплыть реку по диагонали, либо пристать к  одному из островков, каких на реке было много.    

Но ему  решительно не везло, ибо муравьи, его бессознательные освободители, перегрызли  только те путы, которыми у него были связаны руки. Все же остальные остались  целы и в воде они так набрякли, что развязать узлы было положительно  невозможно. К тому же Смит совершенно обезоружил его преподобие и не оставил  ему хотя бы карманного ножа, которым он мог бы их перерезать. И наконец, в  довершение всех бед островки, на которые он рассчитывал, были затоплены и  скрылись под водой. Так что Джемс Виллис потерял всякую надежду.    

Тем  временем его дерево стало игрушкой волн и неслось со все возраставшей,  головокружительной быстротой. Попав в полосу прибоя, оно поплыло, кружась и  вертясь. У верхней губы водопада оно на минуту задержалось, повернулось два или  три раза вокруг своей оси, попало во встречное течение, стремительно понеслось  в боковой проток и упало в бездну. Его преподобие, уже наполовину задохшийся,  оглушенный грохотом, похолодевший от ужаса, закрыл глаза и потерял сознание.    

 6    

     

     Сила и слабость  человеческого организма. – Кривая вывезла. – В угольной пещере. –  Неожиданность, – Подземный ход. – Тайный склад. – Углубление в  почве. – Еще один тайник. – Что иногда содержится в бочонке из-под  анчоусов. – Шкатулка, достойная султана или набоба. – Золото!..  Алмазы!..    

     

– Уж  не тайник ли это Сэма Смита?    

Организм  человеческий настолько непрочен, что иной раз достаточно какой-нибудь мелочи,  чтобы его разрушить. Но иногда он оказывается поразительно живуч. Обыкновенный  сквозняк может вызвать смертельное воспаление легких, но сколько раз бывало,  что солдат, раненный в грудь навылет, благополучно поправляется и всю свою  дальнейшую жизнь наслаждается цветущим здоровьем. Какой-нибудь толчок, удар в  голову при падении могут вызвать воспаление мозга, заканчивающееся смертью.  Вместе с тем осколки снаряда, попадая в черепную коробку, обнажают мозг, но  жизни это еще не угрожает.    

Можно  привести бесконечное множество таких примеров. И все же читатель будет удивлен,  когда узнает, что его преподобие, почти удавленный Сэмом Смитом, едва не  задохшийся из-за тряпки, воткнутой ему в рот, изъеденный муравьями, утопавший  со своим деревом в Замбези и в конце концов унесенный водопадом Виктория, уже  на следующее утро наслаждался всеми радостями бытия.    

Логически  он должен был бы сначала быть раздавленным огромной массой воды, а затем  разбитым о базальтовую скалу, по которой она проносится с оглушительным шумом.    

Но его  преподобие чудесным образом избежал обеих этих. опасностей. Он был, по всей вероятности,  первым человеком, пробравшимся живым через места, над которыми гремит божественный  голос баримов.    

Случайность,  благодаря которой слепая судьба сохранила бандиту жизнь, была, в сущности,  очень простой. Читатель помнит, что его преподобие тщетно пытался распустить  узлы, которыми были стиснуты его ноги, и с отчаянием утопающего впился в свое  дерево.    

То, что  должно было стать причиной его гибели, стало источником его спасения. Дерево,  как мы видели, было унесено в один из боковых каскадов, отделенный от главного  водопада скалами. Оно свалилось, как в колодец, на дне которого с воем  кружилась вода. Густая зеленая крона и прочные ветви не дали его преподобию  удариться о базальтовые скалы, и он уцелел. Это не все. Базальтовая стена  стояла здесь не отвесно, а представляла собой наклонную плоскость, и в ней зияло  неправильной формы отверстие шириной метра в три. Никто не мог и заподозрить  его существования. Чтобы его увидеть, нужно было предварительно выполнить  гимнастическое упражнение, которое против своей воли проделал Джемс Виллис.    

По  непостижимой прихоти случая дерево угодило в это отверстие своей густой зеленой  кроной и на минуту заткнуло его. Затем оно перевернулось корнями кверху и  полетело вниз. У входа в отверстие произошла короткая задержка, и тогда  переместился центр тяжести. По этой причине бандит выпустил из рук ветви, за  которые держался, и в силу закона притяжения его тело продолжало лететь по  кривой линии, по которой ранее неслось дерево. Эта кривая привела его в самую  сердцевину зияющей пещеры. Он упал на дно и лежал, раскинув руки.    

Обморок  продолжался долго. Очнувшись, Джемс Виллис увидел водяную пыль, которая облаком  стояла над пещерой, и солнце, в сиянии которого водопад казался огромным  потоком металла.    

Мы предоставляем  читателю самому судить, о чем подумал бандит, столь неожиданно убедившись, что  он жив, какова была его радость, его удивление, его изумление. В один миг пронеслось  перед его мысленным взором все пережитое за ночь, все нагромождение ужасов;  затем он вспомнил минуту, когда услышал где-то внизу грохот водопада и потерял  сознание. Он медленно перебирал в уме все события, которые могли бы объяснить,  как он попал в эту пещеру, и, в общем, его предположения не были лишены  основания.    

Но хоть  бандит и ушел от грозной опасности, он еще не был огражден от новых злоключений.  Эта тревожная мысль пришла ему в голову весьма кстати.    

– Ну-ка, –  сказал он, с трудом садясь, – давай подумаем, как выбраться отсюда.  Навсегда поселиться в водопаде Виктория – это не дело. Я не вижу здесь никаких  удобств. Однако сначала осмотрим нашу новую квартиру. Кроме того, пора наконец  освободить ноги. Этот мерзавец Сэм Смит поработал усердно. Вот кому лучше не  попадаться мне на глаза, если только я сам еще выберусь отсюда. Эти куски черного  камня мне пригодятся. Я перетру ими все мои путы и пойду на разведку.    

Джемс  Виллис попытался разбить один такой камень, сильно ударив им о землю, но, к великому  его удивлению, камень весь раскрошился. То, что Виллис принимал за скалы, было  глыбами каменного угля.    

– Черт  возьми! – закричал он обрадовавшись: – Уж не попал ли я в каменноугольную  шахту из тех, которые здесь некогда разрабатывали португальцы? Но в таком  случае я спасен! Я найду главную галерею – там обязательно должен быть выход.    

Беглый осмотр  пещеры убедил его, что он ошибается. Нигде не было видно никаких следов  человеческого труда. Пещера образовалась, вероятно, в результате оползней,  вызванных вековым действием вод. Пласт каменного угля, менее прочный, чем  соседние породы, естественно, подался и образовал разрез толщиной в метра два.    

Отказавшись  от мысли найти кусок базальта, его преподобие немедленно сам принялся за свои  путы. Вооружившись терпением, ломая себе ногти и крепко ругаясь, он наконец  освободился.    

– А  теперь вперед! – сказал он, когда кровь стала снова правильно обращаться в  его жилах.    

Он  продвигался на ощупь, держась правой рукой за стенку, потому что наступила  полная темнота. Мало-помалу грохот водопада становился все слабей, и его  преподобие слышал уже только сплошной гул, от которого в его мрачной тюрьме  дрожали стены.    

Боясь  оступиться и упасть в какую-нибудь новую, невидимую яму, он делал каждый шаг,  только убедившись, что под ногами есть почва.    

Так он  прошел метров сто и крайне устал от бесконечных предосторожностей и трудностей,  которые встречал на каждом шагу. Легко, впрочем, понять, что и пережитые  злоключения отняли у него немало сил.    

Он все  еще продвигался вперед, почти ни на что уже не надеясь, подталкиваемый одним  лишь желанием уйти как можно скорей от бездны, которая грохотала позади него.  Естественная подземная галерея, на выступы которой он поминутно натыкался,  внезапно повернула в сторону, и вздох облегчения вырвался из груди бандита: он  заметил вдали бледный свет, падавший на дно пещеры откуда-то сверху. Свет!  Почти то же, что жизнь! Он шагал еще в течение некоторого времени, которое  казалось ему ужасно долгим, и очутился наконец на просторной круглой площадке.    

Она как  бы лежала в угольном пласту и получала свет через своего рода круглую трубу, в  которую было видно темно-голубое небо. Труба имела метров десять в длину и  около двух метров в ширину и пропускала огромный сноп ярких лучей.    

Его  преподобие оказался как бы на дне высохшего колодца. Он осмотрел все углы и  закоулки и был ослеплен. Казалось бы, после всех пережитых приключений он уже  не должен ничему удивляться, но теперь он был в буквальном смысле потрясен. Это  было потрясение радостное, ибо каковы бы ни были его мечты, он никогда не мог  мечтать о том, что сейчас лежало у него перед глазами. Он все еще был узником,  но как великолепна была его тюрьма!    

Впрочем,  посудите сами!..    

Прежде  всего коллекция ружей, аккуратно поставленных вдоль стены. Она была совершенно  сухой благодаря вентиляции, которую давала все та же труба. Несколько карабинов  с покрытыми бронзой стволами стояли рядом с ружьями системы «Мартини-Анри»,  «Винчестер», «Уэттэрли», – словом, здесь были собраны лучшие образцы  современных ружей, последнее слово техники. Охотничье оружие было достойным  образом представлено ружьями центрального боя, среди которых можно было  заметить и скромные пистонные, которыми тоже не следует пренебрегать, когда не  хватает патронов. Тщательно рассортированное снаряжение было завернуто в куски  просмоленного брезента, что делало его нечувствительным к изменениям атмосферы.    

Рядом с  этими обильно смазанными жиром грозными орудиями нападения и защиты его  преподобие с неописуемой радостью заметил несколько небольших ящиков,  содержавших галеты, табак и различные консервы в тяжелых коробках, украшенных  цветными этикетками. Далее шло самое разнообразное платье: синие шерстяные  куртки, такие же брюки, фланелевые рубашки, сапоги для верховой езды и даже  колониальные шлемы. Затем ножи, тесаки, полные комплекты упряжи, компасы, часы,  серебряные столовые приборы и туалетные несессеры…    

Таинственный  хозяин этого подземного склада должен был быть не только коллекционером и  знатоком, но еще и человеком, который любит удобства. Так, в небольшой нише  оказался целый ворох густых мехов. Они могли служить такой мягкой постелью,  какой был бы доволен любой неженка.    

Джемс  Виллис был потрясен. Со все возрастающим удивлением созерцал он эти богатства.  Он был человек, весьма далекий от суеверий, и все же ему казалось, что в его  жизнь вмешались сверхъестественные силы, если только под влиянием всего пережитого  накануне у него не начались галлюцинации.    

Но нет,  действительность представала перед ним в неопровержимом виде, и отрицать очевидность  было бы невозможно. Он перетрогал, перещупал, пересмотрел все лежавшие перед  ним разнообразные предметы и, убедившись, что в его невероятном приключении нет  никакой фантастики, решил вскрыть банку мясных консервов. Но тут взгляд его  упал на небольшую круглую выемку в почве, по-видимому образовавшуюся в  результате того, что слой угля здесь недавно переворошили.    

Странно –  этот человек, умиравший от голода и который, казалось, должен был бы мечтать  только о том, чтобы хорошенько наесться, благо еда была под рукой, и хорошенько  поспать, этот человек, только что находившийся в таком ужасном положении,  подумал только об одном: поскорей разрыть это местечко, показавшееся ему  загадочным тайником. Он отбросил коробку с консервами и воткнул в уголь саблю,  при помощи которой собирался вскрыть консервы.    

Предчувствие  не обмануло его. Уголь действительно недавно ворошили, если судить по тому, как  он крошился. Преподобный был убежден, что закопанный здесь предмет должен представлять  особенную ценность, раз уж владелец всех этих богатств дал себе труд так  тщательно скрыть его в этом и без того скрытом и недоступном месте. Джемс  Виллис яростно работал клинком и выгребал уголь с такой поспешностью, что по  его почерневшим рукам потекла кровь.    

Но вот  клинок наткнулся на твердый предмет.    

– Так  я и думал! – пробормотал бандит, наклоняясь над ямкой. – Постой-ка!  Бочонок! Из-под соленых анчоусов. Их сколько угодно в любом кабаке. Очень  просто. Анчоусы вызывают отчаянную жажду, и кабатчику легче сбывать свое  огненное поило. Ну-ка, посмотрим, что в бочонке. Не думаю, чтобы в нем  оказалось виски. Я что-то вообще не вижу, чтобы мой хозяин достаточно позаботился  о напитках.    

Джемс  Виллис с трудом извлек из ямы бочонок и поставил его на свет.    

Напрасно  пытался бандит выбить клепку. Дерево было крепкое, острие сабли сломалось с  сухим треском. Заметив американский топор, стальной клинок которого отливал лазурью,  он схватил его и с силой ударил по днищу.    

Дерево  треснуло, ободья лопнули, бочонок рассыпался.    

Бандит  был ослеплен, заворожен, он задыхался и дико закричал при виде сказочной  картины, которая открылась его глазам.    

Вообразите,  что перед вами внезапно засверкали драгоценности султанши или раскрылся ларчик  набоба, переливающийся всеми цветами радуги; вообразите, что великолепные дары  Голконды[42]  прихотливо играют перед вами всеми своими огнями, и вам все же будет трудно  составить себе представление о несравненном великолепии клада, который бандит  нашел так неожиданно.    

Из  бочонка высыпались сотни алмазов. В беспорядке рассыпавшись по углю, они  сверкали как звезды, которые оторвались от небесной тверди и упали на полог  черного бархата. Безумными глазами смотрел миссионер, из груди его вырвалось  рычание, какое издает хищный зверь, вышедший на охоту. Затем взгляд его снова  перенесся на бочонок. Этот скромный сосуд был до половины наполнен драгоценными  камнями разной величины и желтыми металлическими кружками – золотыми монетами.    

Камни  еще не были отделаны, к ним еще не прикасались ни искусство гранильщика, ни прихотливый  вкус ювелира, и все же они представляли неоценимое богатство. Их естественные  грани, на которые сверху падал свет, задерживали на себе все лучи. Некоторые  камни, случайно лежавшие на золотых монетах, напоминали сверкающие глаза тигра.    

– Мое!..  Мое!.. Все мое!.. – задыхаясь, повторял бандит, погружая руки в  алмазы. – Я богат!.. Наконец-то! Я давно это заслужил!    

Он  набрал полные пригоршни драгоценных камней и сжал их так, что они врезались ему  в ладони. Вероятно, это было ему нужно, чтобы еще лучше поверить в обладание.  Затем, нечувствительный ко всему остальному, сразу забыв голод, жажду и  усталость, он стал пересыпать драгоценные камни из одной руки в другую, как  маленькие дети, забавляясь, пересыпают песок. Камни оживали, напоминая рой  мошек, играющих в солнечном луче.    

Молчаливое  созерцание этого сверкающего волшебства продолжалось долго. Наконец его  преподобие как будто очнулся. Посторонний наблюдатель этой удивительной сцепы  подумал бы, что бандит наконец решил поесть. Ничего подобного. Жадность,  которую такая находка, казалось, могла утолить – хотя бы на время, –  проявилась в странной форме. Бандит пересыпал обратно в бочонок все алмазы, и  они падали с сухим потрескиванием. Затем он подобрал камни, валявшиеся тут и  там по углам, делая это спокойно, неторопливо – как бережливый земледелец  подбирает каждое зерно, вывалившееся из снопа.    

Эта  нелепая работа отняла много времени, и его преподобие, которого созерцание  богатства взволновало и утомило, но не насытило, подумал наконец о еде. Но тут  ему захотелось прежде всего полностью вступить в право владения, и он стал  пересыпать алмазы и золотые монеты из бочонка к себе в карманы. Затем он сел на  бочонок, опустил ноги в ямку и жадно съел галету и кусок мяса.    

Только  тогда стал он серьезно обдумывать свое положение и хладнокровно его взвешивать.    

– Вот  что, – сказал он, разгрызая своими острыми волчьими зубами сухую  галету, – нечего тут сидеть и восторгаться этой странной милостью судьбы.  На минутку я было потерял голову. Надо, впрочем, признать, что было от чего.  Другой на моем месте совсем спятил бы. Постараемся все обдумать, как подобает  умному человеку. Немыслимо, чтобы я наскочил на сокровища кафрских королей. Все  оборудование этой подземной пещеры, все предметы, которые здесь находятся, –  все говорит о том, что хозяин или хозяева – европейцы. В этом и сомневаться  нельзя. Отличный порядок во всем, прекрасное состояние оружия, аккуратное  хранения платья и снаряжения, качество продуктов – все это убеждает меня, что  сюда заглядывают довольно часто. Долго я здесь не продержусь, даже если не  найду выхода. Конечно, выход-то есть, но сейчас он мне просто недоступен. Вот  он, у меня над головой, этот проклятый вертикальный коридор, скорей похожий на  трубу или на ствол колодца. Несомненно, именно им-то и пользуются мои  загадочные хозяева. Надо только иметь веревку с узлами. По ней можно легко  взбираться и спускаться. Кажется, я даже вижу царапины на стене. Это следы ног.  Но, черт возьми, кто они, эти хозяева? Люди с приисков не стали бы так прятать  плоды своих трудов. Они бы поторопились обратить такие богатства в деньги.  Кабатчик тоже не стал бы устраивать здесь свой склад. И наконец, какой же  сумасшедший будет прятать столько алмазов и заниматься тем, чтобы продавать  пьяницам алкоголь? Только у какого-нибудь миллионера могла зародиться такая  фантазия. У миллионера? Как сказать… А быть может, у осторожного вора?.. У  вора?..    

Джемс  Виллис внезапно разразился неудержимым смехом.    

– Черт  меня побери, если это не так! – воскликнул он, все больше трясясь от  смеха. – Но это было бы уж чересчур! А почему бы и нет? Я столько  насмотрелся за эти сутки!.. Только один-единственный вор на свете способен  собрать такую разнообразную коллекцию и содержать ее в таком порядке. Я не  впервые это вижу, – конечно, кроме алмазов. В Австралии мне оказал гостеприимство  один джентльмен, орудовавший на больших дорогах. Он принимал меня в просторной  пещере, в которой с большим толком и вкусом было собрано все, что может быть  необходимым в жизни. Мой бывший дружок Сэм Смит был человек осмотрительный, и  мы с ним неплохо кутили, покуда колониальная полиция рыскала по нашим следам.  Уж но попал ли я случайно на дачу моего милого Сэма? Чего на свете не бывает!    

 7    

     

     Первое собрание  пайщиков фирмы «Сэм Смит и Кь». – Смит считает, что, когда человек богат,  он должен быть честен. – Что подразумевается в Южной Африке под выражением  «соленые быки». – Питеру поручается купить упряжку. – О некоторых  свойствах южноафриканского скота. – Украшение или уродование? – Яд  убивающий и яд предохраняющий. – Предшественники Пастера.    

     

Покуда  его преподобие, избежав страшной мести Сэма Смита, находился в таинственной  пещере, Смит держал совет со своими новыми компаньонами. Все трое высадились на  твердую землю и, оставив справа дорогу на прииск Виктория, направились в  сторону базальтовых холмов, сжимающих русло Замбези выше водопада. Узкая  тропинка – скорее, карниз, прилепившийся к отвесной стене, у подножия которой  ревела вода, – привела их к площадке, окруженной густыми зарослями алоэ,  молочаев и опунций. Эта живая изгородь была утыкана такими колючками, что перед  ними отступил бы полк солдат, но в ней все же оказалось несколько просветов, и  благодаря им путники могли видеть простиравшуюся внизу необозримую долину.    

Корнелис  и Питер положили перед собой огромный кусок холодной дичи, которого вполне  хватило бы, чтобы накормить взвод английской пехоты, вынули ножи и  приготовились есть. Смит, сидя на обломке скалы, внимательно изучал карту,  нанесенную на платок покойным отцом госпожи де Вильрож, и время от времени  окидывал местность быстрым взглядом.    

– Это  может быть только здесь, – бормотал он. – В какую сторону ни  повернись – всюду эта пунктирная линия, которая идет с севера на юг немного  выше водопада. Стало быть, здесь и надо искать. Ладно! Скоро мы кое-что узнаем  о сокровищах кафрских королей.    

Эти  последние слова заставили обоих белых дикарей привскочить.    

– Как? –  воскликнули они оба одновременно и сразу перестали жевать.    

А Смит удостоил  их снисходительно-высокомерной улыбкой, которая должна была напомнить о его  превосходстве, и сказал:    

– Что,  ребята, встрепенулись? Понравилось?    

У  Корнелиса и Питера были набиты рты. Они могли только утвердительно мотнуть  головами. Но это помогло им проглотить пищу, и тотчас оба брата обрели  способность говорить.    

– Конечно,  джентльмен!    

– Вот  и отлично. Стало быть, излишне спрашивать вас, не переменили ли вы прежнее решение.    

– Мы  принадлежим вам телом и душой. Вы это отлично знаете.    

– Теперь  уж недолго ждать. Или я сильно ошибаюсь, или мы подходим к цели.    

– Приказывайте.  Мы все сделаем. Наши собственные интересы – лучшая гарантия нашей полной  преданности вам. Но ведь у вас есть еще и свои доводы, против которых возражать  невозможно, – с простодушным видом ответил Корнелис.    

– Вы  умница! – заметил Смит.    

– Не  знаю. Но мне страшно хочется стать миллионером.    

– Похвально.  Раз так, слушайте меня. Вы, должно быть, догадываетесь, что если я заставил вас  карабкаться на эту кручу, то не для того, чтобы посмотреть, крепкие ли у вас  ноги.    

– Вам  видней.    

– И  не для того я вас привел на эту почти недоступную площадку, чтобы вы подышали  горным воздухом.    

– Нам  все равно.    

– Здесь  будет наш штаб. И уж поверьте мне, если я выбрал это место, то не без  оснований.    

Тут  Корнелис, по-видимому, вспомнил побои, какие ему нанес Смит, и сказал:    

– Ваша  милость все делаете основательно. Верно, Питер?    

У Смита  лицо прояснилось.    

– Хорошо,  что вы этого не забываете, ребята. Но довольно болтать попусту. К делу! Мы  находимся неподалеку от склада, о котором знаю только я один. Там мы найдем  оружие, одежду и в особенности еду. И в таком количестве, что хватило бы для  целого войска.    

– Неужели? –  с энтузиазмом воскликнули братья.    

– Так  что важный вопрос о питании разрешен. А он тем более важен, что, как только мы  раскопаем клад, надо будет подумать об отъезде в цивилизованные края. Но это  еще не все. Нам понадобится фургон – по крайней мере один – и хорошая упряжка  «соленых» быков,[43]  которые не заболеют в пути. А отсюда, сверху, мы легко можем видеть все  фургоны, которые приходят на прииск и уходят…    

–…и  которые можно взять за спасибо! – грубо рассмеявшись, воскликнул Питер.    

– Вот  что, дружок! – холодно оборвал его Смит. – Я заметил, что Корнелис  умница. К сожалению, должен сказать вам, что вы, по-видимому, круглый дурак.    

– Почему,  джентльмен?    

– Потому  что надо будет платить, чтобы избежать каких бы то ни было неприятностей. И  платить щедро. Поняли? Когда человек богат, он должен быть честен. И наконец,  не мы одни знаем о сокровищах кафрских королей и не мы одни за ними гоняемся.    

– Да,  конечно. Есть три француза…    

–…и  Клаас, ваш милый братец.    

– Совершенно  верно! А мы про него и забыли!    

– Но  я, ваш начальник, я должен думать обо всем! Стало быть, вы засядете один  справа, другой слева от плато и возьмете под наблюдение все видимое  пространство между юго-востоком и юго-западом, не упуская также из виду и реку  вверх и вниз от водопада.    

– Это  нетрудно. Все?    

– Пока  все.    

– Я  думаю, что это «пока» не будет тянуться слишком долго.    

– Почему?    

– Потому  что справа, на лесной опушке, я вижу людей и много скота.    

– Что  за люди?    

– Негры.    

– А  скот какой?    

– Верховые  быки.    

– Вы  уверены?    

– Вполне.  Вот они остановились. По-видимому, хотят здесь расположиться.    

– Надо  как можно скорей связаться с ними. У них быки, несомненно, «соленые». Купить во  что бы то ни стало! Фургон после найдем. Быть может, быки не захотят идти в  упряжке, но это уж вы возьмете на себя – приучить их к ярму.    

– Положитесь  на нас, джентльмен.    

– Питер,  переговоры возлагаю на вас. Будьте уступчивы и не скупитесь. Я могу предложить  в обмен самые разнообразные товары. И платить буду через три дня после  получения быков. Кстати, какие у вас отношения с публикой на прииске Виктория?    

– Отвратительные.  От нас требовали, чтобы мы с Корнелисом непременно указали, где лежит клад, и  поставили нас во главе экспедиции, а мы ушли.    

– Стало  быть, новые конкуренты! – сказал Смит насмешливо. – Увидим. А пока  что, Питер, идите. И будьте осторожны. Избегайте всяких встреч и попросите  наших будущих продавцов немножко отойти в глубину леса. У французов это  называется купить веревку, не купив теленка, но у нас выбора нет, мы должны  хвататься за первую возможность. Ступайте.    

– До  свидания, джентльмен.    

– До  свидания, дружок.    

Смит  снова занялся изучением местности по карте, Корнелис стал на свой  наблюдательный пункт, а Питер спокойно спускался по крутой тропинке.    

Он  добрался до владельцев скота меньше чем за два часа и тотчас узнал всадников,  если только можно назвать всадниками людей, которые ездят верхом на рогатом  скоте: это были люди из племени макололо.    

Питер  знал их обычаи и язык и сразу обратился к ним как человек, знакомый со всеми правилами  вежливости и приличий. Ему оказали сердечный прием, тем более что он белый.  Зная, как макололо любят животных, он осмотрел все стадо и расхваливал его как  знаток.    

Действительно,  любой скотовод замер бы от удовольствия на его месте. А всякий, кто слыхал о  методах разведения скота, применяемых туземцами Южной Африки, был бы глубоко  удивлен.    

В стаде  были быки двух различных пород. Одних называют «батока», потому что их разводит  племя батоков. Быки эти невысокого роста, прекрасно сложены и весьма легко  одомашниваются, так что их используют для верховой езды. Они отличаются  замечательно веселым нравом. Стоит пастуху, если он идет впереди, прыгнуть, и  все стадо начинает прыгать. По вечерам они, резвясь, собираются вокруг костров  и спят со своими хозяевами, так что их даже не привязывают.    

Вторая  порода называется «бароти» – по имени долины, которая считается ее родиной.  Быки огромного роста. Встречаются экземпляры, у которых два метра от копыта до  плеча. У них высокие жилистые ноги и рога, достигающие двух с половиной метров  в длину.[44]    

Не  менее, а, пожалуй, и более терпеливые, чем китайцы, и такие же любители  оригинальности, кафры умудряются придавать этим рогам самые причудливые формы.  Путешественники, начиная с Левайяна и включая Ливингстона, с изумлением  рассказывают о бычьих рогах, имеющих форму правильного круга или спирали. У  одного быка четыре, шесть и восемь рогов, у другого они соединены и срослись и  придают ему вид единорога и т. д.    

Левайян  полюбопытствовал узнать, как добиваются этого местные скотоводы-художники. Ему  захотелось самому научиться, и, по его собственному шутливому выражению, он  прошел полный курс.    

Кафры  берут теленка в самом раннем возрасте. Как только начинают прорезаться рожки,  по ним делают небольшой вертикальный надрез пилой или каким-нибудь другим  режущим инструментом. Таким образом, каждый рог разделен надвое. Ткани в атом  возрасте еще только формируются, поэтому половинки рога не срастаются, а,  напротив, расходятся и растут независимо одна от другой, так что получается уже  четыре рога. Если хозяин хочет, чтобы их было шесть или восемь, ему остается  только поработать пилой соответствующее количество раз. Если надо, чтобы одна  из частей рога или весь рог целиком принял, скажем, форму круга, кафр снимает  часть верхнего слоя вблизи самого острия рога, остерегаясь, однако, задеть это  острие. Если повторять эту операцию достаточно часто и осторожно, то рог  начинает изгибаться, и в конце концов кончик соединяется с основанием у самого  лба животного, и рог получает форму правильного круга. Этим способом рогам  можно придавать бесчисленные и самые разнообразные формы.    

Порода  «батока», можно сказать, рогов не имеет. Однако кафров это не смущает. Они видоизменяют,  переделывают кожу животного. Они делают своего любимого быка похожим на зебру.  Для этого они прикладывают ему к шее, к хребту и крупу раскаленные клинки и  выжигают шерсть параллельными полосами. Другие вырезают у животного полосы кожи  вокруг головы, на бедрах и на ногах. Затем на раны искусно накладывают швы, так  что остаются лишь еле заметные шрамы, а так как вырезанные полосы кожи не  отделены от тела, то они свисают в виде бахромы, браслетов и т. п.    

Пропускаю  много других приемов.    

Животные  со странным спокойствием переносят все эти варварские операции, которые,  впрочем, благодаря умению и ловкости операторов не слишком болезненны. Эти  мастера уродования напоминают компрачикосов, о дикой работе которых наш  бессмертный Виктор Гюго рассказал в романе «Человек, который смеется».    

Кафрские  быки ходят и под седлом и в ярме и могут оказывать человеку неоценимые услуги.  Благодаря некоторым мерам, применяемым опытными скотоводами, они ограждены от  страшной местной болезни, которая опустошает стада и известна под названием  «бычьей болезни». Пусть это название недостаточно точно, но я его предпочитаю  термину «легочная болезнь», которым пользуются англичане в Капской колонии и  голландцы в Ваале. Это заболевание держится здесь эндемически и свирепствует во  всей Южной Африке, но особенно сильно между 15ь и 27ь южной широты. Оно  начинается внезапно с сильного воспаления легких и кончается смертью в семи случаях  из десяти. Я склонен думать, что это воспаление сходно с сибирской язвой,  действие и причины которой так чудесно установил Пастор, один из наиболее  прославленных ученых нашего времени.    

В самом  деле, люди, поевшие мяса умершего животного, заболевали сибирской язвой; малейшая  царапина, сделанная инструментом, на котором была кровь больного животного, также  вызывала сибирскую язву. По словам миссионеров, такие случаи наблюдались  нередко, а кафры погибали во множество, после того как делали себе щиты из шкур  павших животных.    

Туземцы  не находили никакого средства для борьбы с этим бичом, который опустошал их  стада, однако с проницательностью, которой нельзя не восторгаться, подумали о  средствах предупредительных. Таким средством является прививка. Да, да, вы не  ошиблись – именно прививка. Задолго до памятных опытов великого Пастера,  которые лишь недавно доказали безошибочную правильность его теории, бедные  африканские кафры догадались, что бороться с болезнью можно, прививая ее.    

Мы очень  далеки от того, чтобы сопоставлять слепой эмпиризм этих первобытных детей  природы со строго научным методом Пастера. Ученый может быть только доволен,  видя такое новое и неожиданное подтверждение его теории.    

Вот как  действуют кафры.    

Погибшее  животное вскрывают и извлекают легкие: в них и заключен возбудитель болезни.  Легкие кипятят в медном сосуде на слабом огне. Полученной массой пропитывают  тампон из ваты и с помощью длинной иглы вводят его здоровому животному в нижнюю  часть хвоста. Затем накладывается шов, который удерживает тампон на месте, и  операция закончена.    

В  области прививки вскоре появляется небольшое воспаление, но, как правило,  животное не заболевает. Оно только теряет хвост, который нередко отмирает;  иногда же на месте надреза появляется небольшое нагноение.    

Утверждают,  что смертность, доходящая до семи десятых у скота, которому прививка не была  сделана, не подымается выше трех десятых после прививки.    

Кто  знаком с открытием Пастера, сразу заметит, что отличительной чертой кафрской  операции является не сама прививка, а предварительное вываривание вируса. В  этом суть. Если бы в здоровый организм был введен вирус в натуральном виде, он  безусловно вызвал бы заболевание и смерть. Но под воздействием известной  температуры вирус утрачивает часть своей силы, и благодаря введению в организм  ослабленного вируса животное переносит болезнь в очень легкой форме, а так как  эта болезнь не дает рецидивов, то нет риска, что животное заболеет ею снова.    

Но  вернемся к накололо.    

Можно  без труда понять, какую ценность представляют их быки, укороченные хвосты которых  доказывают, что им была сделана прививка. Путешественник, располагающий подобной  упряжкой, может спокойно пуститься в незнакомые местности, куда его влечет дух  бродяжничества. Если он еще будет избегать районов, где водится муха цеце, то  он хоть и медленно, но почти наверняка достигнет своей цели, независимо от  того, удаляется ли он от цивилизованных мест или возвращается с богатым грузом  мехов, слоновой кости или страусового пера.    

Из-за  трудности сообщения здесь до сих пор почти невозможно соблюдать американское  правило «время – деньги». Понятно времени как бы не существует ни для черных,  ни для белых жителей этих неисследованных мест. Малейшая сделка сопровождается  проволочками, которым конца не видно, а сократить их невозможно. Питер, зная,  что дело будет долгое, позаботился о том, чтобы по крайней мере приятно  провести время у накололо.    

Он был  достаточно хитер и понимал, что делать слишком поспешные предложения нельзя:  это могло бы сорвать успех всего дела. Помня строгие наказы Сэма Смита, он  пустил в ход все свое лукавство, чтобы заставить негров отойти как можно дальше  от прииска Виктория. Ему помог случай: в этом месте оказались огромные заросли  мокуна, и хозяева, испугавшись за своих животных, были бесконечно благодарны  Питеру за его милую заботливость.    

А потом  Питер стал ловко выведывать у вождя, что бы он сказал, если бы ему предложили  уступить часть стада.    

Ответ  был решительный, но безнадежный, отчего у Питера жадность только разгорелась.  Негры ни за что не соглашались продать хотя бы одного быка.    

Питер  скрыл свое неудовольствие и подумал:    

«Ладно!  Чего вы но хотите продать, то вы отдадите даром! И хоть бы мне пришлось всех  этих черномазых перерезать, а быки будут моими».    

 8    

     

     Оргия. – Жертвы  Клааса. – «К оружию!» – Бахвальство. Парламентер. – Ультиматум. –  «Белые! Уходите отсюда!» Последствия одного нарушения международного права.  Стрелы с красным оперением, – Чем кончилось пьянство. Месть Питера. –  Новое появление Каймана – Пожирателя людей.    

     

Когда  ночное судебное заседание было так внезапно прервано, линчеватели, испугавшись  нашествия змей, бросились со всех ног в палатку кабатчика. Сей почтенный  негоциант отлично знал своих завсегдатаев и, несмотря на поздний час, не закрыл  заведения. Он предвидел, что во время судебных прений разгорятся страсти и  хроническая жажда доморощенных судей перейдет всякий предел. Кроме того, предстояло  два повешения при свете факелов. Волнение, обычно вызываемое подобным зрелищем,  должно было неизбежно найти отклик во всех желудках и повысить постоянную  потребность в пойле до крайних пределов. За свою долгую жизнь на золотых и  алмазных приисках кабатчик подобными сценами пресытился и потому остался на  месте. Несмотря на все протесты, он задержал также и слуг. Им очень хотелось  пойти поглазеть на повешение, но поневоле пришлось остаться, потому что  кабатчик был здоровенный детина ростом в пять футов десять дюймов, сложенный,  как боксер, и не любил шутить. Все готовились к приему посетителей. Огромные  чаши с пуншем только ждали, чтобы к ним поднесли спичку; бутылки с каким-то  подозрительным шампанским были построены в боевом порядке и окружены хорошенько  начищенными оловянными кружками. Из полотняных мешков, Опечатанных множеством  печатей, вылезали копченые окорока и обязательные анчоусы, на которых  выкристаллизовалась соль. А тем временем на кухне приготовлялись обжигающие  смеси, для поглощения которых нужны желудки из жести.    

Внезапно  послышался отдаленный шум. Хозяин напряг слух и зычным голосом крикнул слугам:    

– По  местам!    

Так  капитан артиллерии командует: «К орудию!»    

В одно  мгновение каждый был на своем посту, готовый лить потоки спиртных напитков в  разверзтые глотки гостей. Шум усиливался и перешел в невообразимый гул. Люди  вбегали, охваченные волнением, которое объяснять не надо. Тотчас запылал пунш,  захлопали пробки, вылетая из бутылок шампанского. Было похоже на салют,  сопровождаемый фейерверком.    

Затем  все накинулись на еду и питье.    

Подобной  попойки никто еще не видел на прииске.    

Крик,  шум, гам! Все говорят, никто не слушает; каждый пытается по-своему объяснить  неожиданный конец ночного суда. Только одного не хватало для полноты  празднества: обвиняемые не были повешены! Зато, правда, были змеи, была  страшная смерть палача-любителя и почти несомненная гибель мастера Виля. Все  эти события достаточно необычны, чтобы хоть на время удовлетворить самых  требовательных любителей острых ощущений. Конечно, никому и в голову не пришло  поинтересоваться дальнейшей судьбой обвиняемых. Даже отсутствие Инженера и то  было едва замечено. Хватало, о чем думать!    

Но  действительно ли обвиняемые виновны? Они держались очень хорошо, с  достоинством, что было вполне оценено, ибо этот сброд прекрасно знает, что  такое мужество. Стали ли они тоже жертвами змеиного нашествия, или им удалось  спастись, – так или иначе, можно было биться об заклад, что скоро увидеть  их не придется. Следовательно, нечего ими и заниматься. Поэтому люди только и  делали, что пили. Оргию сопровождали неумолкающие крики и пьяные песни, распеваемые  на всех языках. Время от времени какой-нибудь пьяница, наполненный вином до  отказа, соскальзывал со своего сиденья, взмахивал руками и валился под стол.  Его падение приветствовали взрывом шумного смеха, и вскоре громкий, заливчатый  храп присоединялся к общему шуму, наполнявшему огромное брезентовое строение.  Были и страшные пьяницы, способные пить без всякой меры и не пьянеть. Этим  требовалось другое возбуждающее. Кабатчик смотрел на них одновременно с  восторгом и теплым сочувствием и в конце концов приносил им засаленные карты и  сукно, покрытое пятнами жира, напитков, а быть может, и крови. Игра шла  дьявольская. На необструганные столы сыпались такие ставки, что любой богатый  сынок, который спускает свое состояние в каком-нибудь из наших наиболее  прославленных клубов, только побледнел бы от зависти. Крики стали понемногу  стихать. Вскоре было слышно только, как позванивают небольшие весы, на которых  взвешивались ставки, да еще разве замечания понтеров.    

Время от  времени тишину нарушали восклицания какого-нибудь проигравшегося неудачника или  крик радости, невольно вырвавшийся из груди выигравшего счастливца. Алмазы  притекали со всех сторон. На всех перекошенных лицах, во всех глазах читалась  пожирающая жадность. Достаточно было несколько минут, чтобы составить себе  состояние или потерять все плоды долгого и тяжелого труда, награду за столько  мучений.    

Раскрывались  тайнички, в которых была запрятана богатая добыча, и иной игрок, только что  потерявший огромную сумму, исчезал на полчаса и возвращался весь вспотевший, с  руками, испачканными в земле, но с полными карманами.    

Иные  пытались поправить то, что считали ошибками фортуны.    

– Не  мошенничать! – кричал им потерпевший.    

– Я?  Я мошенничаю? Врете!    

– А  я говорю, у вас карты крапленые. Хозяин, держите его! Он шулер.    

– Руки  прочь, или я тебе вспорю брюхо!    

– Тихо! –  вмешивался кабатчик. У него был хриплый голос атлета, который попортил свои  голосовые связки на ярмарочных подмостках. – Тихо, приятель! Я бы мог  расквасить вам физиономию, всего один раз стукнув по ней кулаком, но я  предпочитаю вот это… – Он тыкал недовольному револьвер «Бульдог» под самый  нос и прибавлял не без насмешки: – Ну-ка, вон отсюда! Или покажите карты, которые  вы прячете за пазухой. И живей! Нечего тут раздумывать и валять дурака!  Револьвер – это тот же кулак, но он бьет на двадцать пять шагов. И уж за него я  ручаюсь.    

Шулер  поднимался и возвращал то, что незаконно присвоил. Затем игра продолжалась до  новой стычки, которая кончалась точно так же, если только шулеру не взбредало в  голову артачиться.    

Но тогда  все решалось быстро. Гремел выстрел, и мозг упрямца забрызгивал соседей. Затем  два человека из публики хватали труп за голову и за ноги и оттаскивали к дверям.  Убитых подсчитывали только после пирушки.    

Чудовищная  оргия продолжалась целый день. Ночь прошла быстро, а игроки и но думали  расходиться. Настало утро. Пьяные просыпались один за другим. У них ломило все  тело и пересохло во рту. Они снова напивались, и безобразие начиналось сначала.  Те, у кого были полные карманы, занимали места проигравшихся, а проигравшиеся  здорово напивались за счет счастливчиков и валились под стол. Люди  просто-напросто менялись местами, и никто этого не замечал, никто не обращал на  это никакого внимания. О том, чтобы пойти работать, и речи не было, участки  стояли пустые, там не было ни души.    

Прииск  Виктория – правда, он лишь недавно открылся – еще не видал подобного зрелища.  Стремительные переходы от проигрыша к выигрышу пагубно отразились на этих  людях. Достаточно одного слова, случайно сорвавшегося с уст пьяницы, и все, в  большинстве своем народ все-таки трудовой, приходили в состояние безумия.  Кто-то утверждал, что достаточно одной удачи, всего только одной, и можно в  мгновение ока и без всякого труда выиграть фантастическое состояние. Не ушли  разве позавчера многие на поиски сказочного клада, о котором все говорят так уверенно?    

– И  вспомните, – настаивал оратор, – когда они уходили, мы над ними  подтрунивали и предсказывали, что они скоро вернутся, а ведь никто не вернулся!  Разве это не доказывает, что поиски далеко не так напрасны, как мы думали?    

Тут  произошел неожиданный случай, который сразу опроверг эти разглагольствования и  заставил умолкнуть громкое «браво» пьяниц, разгоряченных алкоголем и жадностью.    

В  палатку вошли человек двенадцать из тех, о которых только что говорил оратор.  Платье на них было изодрано, они имели изможденный вид, с трудом поддерживали  друг друга и, казалось, вот-вот упадут от усталости и голода. Впечатление было  тем более тягостно, что на груди у трех или четырех из них зияли открытые раны.  Ко всему, они были почти совершенно слепы, как об этом можно было догадаться по  их изъязвленным, побагровевшим, беспрерывно моргавшим векам.    

Всеобщее  безудержное веселье сразу оборвалось. Его сменила зловещая тишина. Игроки  оставили карты, пьяницы отодвинули кружки, ибо все узнавали в этих призраках  тех самых своих товарищей, которые с такой надеждой отправились на поиски  сокровищ кафрских королей.    

Затем со  всех сторон посыпалось:    

– В  чем дело? Что случилось? Да они на ногах не стоят!.. Хозяин! Пить! Дай этим  беднягам есть и пить! И поживей!    

Кабатчик  суетился и покрикивал на слуг, которые после тридцати шести часов беспрерывной  работы буквально падали с ног.    

– Джентльмены, –  угасшим голосом пробормотал один из новоприбывших, – тревога!    

– Что  вы хотите сказать?    

– Беритесь  за оружие! Будет нападение! Черные гонятся за нами по пятам. Они перебили всех  наших товарищей! Беритесь за оружие!..    

Хмель  прошел у всех в одно мгновение, все повскакали с мест. Игроки быстро спрятали выигрыши  и разобрали лежавшие на столах револьверы и ножи. Слышно было, как пощелкивают  барабаны револьверов и пружины ножей.    

– Черные?  Вы говорите, на вас напали черные? Удивительно! Кто они?    

– Это  все Питер! Он нас предал, мерзавец, и натравил на нас целую армию чернокожих.    

– Ах,  так? Пусть только придут! Мы им окажем такой прием, какого они долго не  забудут!    

Человек  уравновешенный несомненно пожал бы плечами, услышав такое бахвальство. Правда,  тут было полтораста – двести мужчин, достаточно хорошо вооруженных для встречи  с неграми, но ведь только очень немногие сохранили способность защищаться.  После страшной попойки все еле держались на ногах, и если бы им пришлось  стрелять, то это было бы в такой же мере опасно для их товарищей, как и для  врагов.    

Надо,  кроме того, признать, что в обычное время эти люди выполняли сравнительно  легкую работу, жили в довольстве и в окружении племен совершенно безобидных.    

В общем,  это были обыкновенные пионеры,[45]  пускай люди в большинстве и деклассированные, но они не имели того размаха,  который отличал былых калифорнийских золотоискателей. Те жили постоянно начеку,  их окружали воинственные племена, с которыми они находились в состоянии  беспрерывной войны, и они позаимствовали у североамериканских краснокожих все  их страшные методы нападения и защиты. Жизнь среди постоянной борьбы,  беспрерывные тревоги, вечный страх пытки, постоянная забота о том, как бы не  потерять свой скальп, выработали из них грозных бойцов, всегда готовых встретить  любого врага, не моргнув глазом.    

Короче  говоря, можно смело биться об заклад, что люди мужественные быстро разделались  бы с чернокожими, наступавшими на прииск Виктория.    

Но  население этого прииска привыкло только к дракам, которые обычно заканчивались  либо убийством, либо просто побоями. Они не были способны вести напряженную  борьбу, из которой умели выходить победителями иррегулярные войска на Соноре.    

И все же  они подтянулись и кое-как приготовились к обороне. Попутно они узнали, какое  несчастье произошло с их товарищами во время купания в воде, отравленной соками  эвфорбии, и о том, что последовало далее – как пострадавшим помогли Зуга и  бушмен, как они возвращались на прииск и как повстречали Питера, который вел  какие-то переговоры с отрядом макололо. Увидев своего бывшего предводителя,  который бросил их в трудную минуту, они пришли в ярость. Им хотелось поймать  его, и, несомненно, Питеру пришлось бы плохо, но, вопреки обычаю, который не  позволяет кафрам вмешиваться в ссоры белых, за Питера заступились его черные  приятели. Они ринулись на белых с невиданной яростью и в одно мгновение  перебили три четверти из них. Оставшиеся в живых, в большинстве раненые, едва  унесли ноги.    

Едва был  закончен рассказ об этом печальном событии, как послышались дикие крики. Они  раздавались где-то поблизости, в нескольких шагах по ту сторону слабой  брезентовой стены. В ожидании нападения все привели оружие в боевой порядок и  загородились столами, которые еще были завалены остатками оргии.    

Внезапно  слетела грубо сорванная портьера, закрывавшая главный вход, и, ко всеобщему  глубокому удивлению, вошел всего один человек – негр. На нем не было даже тех  лохмотьев, какие обычно носят туземцы, чуть пообтершиеся в цивилизованной  среде. Он предстал во всей живописной наготе первобытного африканца: грудь  вперед, гордо откинутая голова, в руке копье. Все изумились, увидев этот торс,  точно вырезанный из черного дерева, эту могучую мускулатуру, это смелое  выражение лица.    

Не  обращая никакого внимания на забаррикадировавшихся людей, на их револьверы и  сверкающие ножи, он молча продвигался вперед и остановился посреди помещения.  Все были удивлены такой самоуверенностью, но молчали, догадываясь, что раз  человек держит себя, так вызывающе, то за ним, должно быть, следуют  значительные Силы.    

Кабатчик  счел себя обязанным, выступить. Он сделал несколько шагов и, приветливо обращаясь  к пришельцу, как если бы это был обычный посетитель, спросил:    

– Чего  бы ты хотел?    

Негр  минуту помолчал, обвел всех взглядом, еще крепче оперся на копье и ответил на  ломаном, но достаточно понятном английском языке.    

– Белые  люди, – сказал он, – всегда приезжали в страну наших отцов в больших  фургонах, запряженных быками. Они охотились и в обмен на слоновую кость и  страусовое пери давали нам ткани, бусы и огненную воду. Это были добрые белые.  Они платили налог и уважали наши обычаи и наши верования.    

– Что  он там лопочет, этот черномазый? – грубо перебил кабатчик.    

– Тише!  Тише! – закричали более благоразумные гости. Слыша, куда гнет черный  оратор, они надеялись, что можно будет все уладить ценой кое-каких подарков.    

А негр  невозмутимо продолжал:    

– Что  касается вас, белые люди, к которым я обращаюсь в данную минуту, вы захватили  наши земли, даже не спросив, что мы-то думаем по этому поводу. Вы привезли  разные ваши штуки, которые плюются огнем и дымом, и прогнали нас с нашей родной  земли. Мы все терпели и не жаловались, потому что Дауд учил нас терпению. Мы  отступили перед вами, и мы искали спасения вблизи Мози-оа-Тунья, где находятся  баримы. А вы еще дальше продвинулись вперед, и теперь вы уже находитесь на  расстоянии нескольких стрел от Мотсе-оа-Баримос. Белые! Ваше пребывание в этих  местах – оскорбление для нас и святотатство в отношении наших богов. Теперь вам  уже нужны не только слоновая кость и страусовое перо, но и камни, которые отцы  наши закопали в пещерах, там, где гремит голос наших богов. Этого не будет! Вы  уйдете отсюда, вы оставите эти места и вернетесь в земли юга. Белые, вы меня  выслушали. Уходите! Так надо! Я приказываю!    

Громкий  смех прокатился по кабаку и покрыл этот необыкновенный ультиматум, предъявленный,  правда, с большим достоинством. Чары развеялись. Слушателям казалось, что с  этим человеком, который все еще не получал никакого подкрепления, нетрудно  справиться. Они даже приняли его за сумасшедшего и держались за бока от смеха.  Со всех сторон посыпались двусмысленные шуточки.    

– Честное  слово, из него стоит набить чучело!    

– Нет,  каков! Покинуть прииск, который приносит доход!..    

– Потому  что якобы мы стесняем его божков!..    

– Хозяин,  подайте ему шиллинг!    

– Лучше  поднесите ему рюмку кап-бренди.    

Эти  необдуманные замечания прервало происшествие, последствия которого были ужасны.    

Кто-то  из пьяниц, видимо все время поигрывавший револьвером, неосторожно нажал на собачку.  Прогремел выстрел, и, по досадной случайности, пуля попала негру в плечо.    

Ранение,  нанесенное в такую минуту, привело негра в бешенство. Он весь затрясся и побледнел,  как бледнеют негры: кожа его сделалась пепельно-серой. Он не желал допустить и  мысли, что стал жертвой несчастного случая.    

В этом  грубом, но, вероятно, нечаянном нарушении норм международного права негр увидел  только подлость и гнусность.    

Он  испустил страшный крик. Вырвав из колчана стрелу с белым оперением, он вымазал  ее в крови, которая текла из его раны, и воткнул в землю, крича:    

– Белые!  Я войны не хотел! Но вы ранили посланца великого племени. Вы все будете истреблены.  На вас посыплются градом стрелы с красным оперением.    

Прыжок,  достойный тигра, – и негр скрылся. Все были ошеломлены, никто не знал что  делать.    

Осуществления  угрозы не пришлось ждать слишком долго. Едва ли прошло несколько минут, когда с  новой силой возобновились крики и рычание, предшествовавшие появлению черного  посла. В один миг палатка была распорота больше чем в ста местах и в помещение  ворвалось целое сонмище демонов. Голые, в чем мать родила, густо покрытые  буйволиным жиром, вооруженные небольшими стрелами, наконечники которых были  смазаны смертельным ядом нгуа, они ринулись на белых с неудержимой яростью.    

– Убивай!  Убивай! Смерть! – кричали они гортанными голосами.    

Град  стрел прорезал воздух со зловещим свистом.    

Кабатчик  увидел, что тут могут пострадать и его имущество и его клиентура, и зашел за  стойку. Это был бесстрашный малый, которого ничто не могло смутить. Он держал  по револьверу в каждой руке и приготовился открыть адский огонь.    

– Внимание,  друзья, – сказал он, не проявляя никакого волнения. – Целиться прямо  в грудь и стрелять только наверняка. Огонь!    

Грянул  залп и окутал стрелявших красным пламенем и пороховым дымом. Несколько негров  упали. Но никто не отступил.    

– Смелей,  друзья! Смелей! – кричал кабатчик, вокруг которого точно сверкали молнии.    

Напрасно.    

Ярость  нападающих дошла до такой степени накала, что осажденные даже не могли использовать  свое огнестрельное оружие. У них не было времени перезарядить револьверы после  того, как они безрассудно расстреляли свои патроны.    

Началась  рукопашная схватка, дикая и беспощадная. Перевес клонился на сторону черных:  они были ловки и буйволиный жир помогал им выскальзывать из самых цепких  объятий.    

Белых  охватил ужас. Они увидели, что их попросту истребляют и что им нечего ждать ни  милости, ни пощады.    

Африканцы  слепо повиновались приказанию, как будто не замечая, что их режут ножами и что  им вспарывают животы. Противник стоял слишком близко, стрелять из лука было  невозможно. Поэтому они схватили свои отравленные стрелы и размахивали ими,  норовя нанести хотя бы маленькую царапину: она была бы смертельной.    

Белые  увидели, что сопротивляться невозможно, и пришли в еще больший ужас. Они пытались  удрать и поспешно покидали палатку, в которой происходила невероятная резня. Но  тщетно. Вырвавшись наружу, они натыкались на правильные ряды воинов, окружавших  разоренное предприятие кабатчика. Беспощадное истребление продолжалось, потому  что белые оказались совершенно беспомощны.    

Бойня  стихла, как стихает пожар, когда больше нечему гореть. Убитые и агонизирующие белые  валялись в лужах крови вперемешку с черными.    

Эти  последние, тоже сильно пострадавшие, оставались, однако, хозяевами поля битвы.  Но какой ценой! Едва несколько человек еще могли держаться на ногах.    

Мужчина  высокого роста вышел тогда из затемненного угла и медленно прошел в глубину  палатки, где в предсмертных судорогах бился кабатчик.    

С  довольным видом оглядел он всю эту ужасную картину и издал пронзительный свист.    

– Питер!  Бур Питер! – прохрипел кабатчик. – На помощь, джентльмен, я умираю!    

Питер –  это он и был – злорадно улыбнулся и по самую рукоятку всадил свой нож в грудь  умирающему, который молил его о помощи.    

– Подохни,  свинья! Подохните все, как собаки!    

Питер  свистнул. Это было условным знаком. Прибежал негр.    

– Кайман!  Твои люди здесь? – спросил убийца.    

– Здесь,  хозяин.    

– Ты  знаешь, что им надлежит сделать?    

– Кайман  помнит. Воины Каймана сейчас прикончат всех, кто еще дышит.    

– Белых  и черных.    

– Да.  Как быть с теми, которые уцелели?