1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 
    
— Ие, Анджин-сан. Гомен насаи.
    
Блэксорн почувствовал, что ему немного легче. Теперь он мог общаться напрямую. Его словарный запас был бедноват, но это было начало.
    
«Э, мне нужен переводчик, — подумал Ябу с воодушевлением. — Клянусь Буддой!»
    
Мне хотелось бы знать, что случилось, когда вы встретили Торанагу, Анджин-сан, какие вопросы он задавал и что вы отвечали, что вы сказали ему о деревне, ружьях и грузе, корабле и галере, и о Родригесе. Мне хотелось бы знать все, что было сказано, и как это было сказано, и куда вас отправили, и почему вы здесь. Тогда у меня появится идея о том, что было на уме Торанаги, как и о чем он думает. Тогда я мог бы придумать, что сказать ему сегодня. На данный момент я беспомощен.
    
Почему Торанага захотел увидеть вас, именно вас, сразу как вы прибыли, а не меня? Почему от него не было ни слова, ни приказа с того момента, как мы причалили, и до сегодняшнего дня, кроме обычных, вежливых приветствий и фразы «Я очень хочу повидаться с вами как можно скорее»? Почему он послал за мной сегодня? Почему наша встреча дважды откладывалась? Не из-за того ли, что вы сказали? Или из-за Хиро-Мацу? Или это нормальная отсрочка, вызванная другими неотложными делами?
    
О, да, Торанага, перед тобой почти неразрешимая проблема. Влияние Ишидо распространяется со скоростью пожара. А ты уже знаешь о предательстве господина Оноши? Ты знаешь, что Ишидо предлагал мне голову Икавы Джикья и его провинцию, если я присоединюсь к нему?
    
Почему ты собрался именно сегодня послать за мной? Какой добрый ками направил меня сюда, чтобы спасти жизнь Анджин-сана, не только в насмешку надо мной, потому что я не могу разговаривать непосредственно с ним или даже через кого-нибудь еще, чтобы найти ключ к твоему секрету? Почему ты заключил его в тюрьму для смертников? Почему Ишидо хочет освободить его из тюрьмы? Почему бандиты пытались захватить его для выкупа? Выкуп от кого? И почему Анджин-сан еще живой? Этот бандит легко мог разрубить его надвое.
    
Ябу заметил глубоко врезавшиеся морщины, которых не было на лице Блэксорна, когда он впервые встретился с ним. «Он похож на голодного, — подумал Ябу. — Он словно дикая собака. Но нет никого из его стаи, где же вожак этой стаи, а? О, да, кормчий, я дал бы тысячу коку за надежного переводчика, прямо сейчас.
    
Я собираюсь стать твоим хозяином. Ты будешь строить мне корабли и учить моих людей. Я должен как-то уладить дело с Торанагой. Если не смогу, это уже не будет иметь значения. В следующей своей жизни я буду лучше подготовлен».
    
— Хорошая собака! — сказал Ябу вслух Блэксорну и слегка улыбнулся. — Все, что нужно, это твердая рука, несколько костей и немного плетей. Сначала я передам тебя господину Торанаге — после того, как вымою в бане. От тебя воняет, господин кормчий!
    
Блэксорн не понял этих слов, но почувствовал в его голосе дружелюбие и увидел улыбку Ябу. Он улыбнулся в ответ.
    
— Вакаримасен. — Я не понял.
    
— Хай, Анджин-сан.
    
Дайме отвернулся и взглянул на бандитов. Он сложил руки рупором и крикнул. Мгновенно все коричневые вернулись к нему. Командир самураев в сером стоял в центре дорожки. Он также позвал преследовавших. Никто из бандитов не вернулся.
    
Когда командир серых подошел к Ябу, они долго спорили, указывали на город и замок, между ними явно не было согласия.
    
Наконец Ябу переубедил его, держа руку на мече, и сделал Блэксорну знак войти в паланкин.
    
— Ие, — сказал командир.
    
Они опять стали в боевую стойку, серые и коричневые нервно задвигались.
    
— Анджин-сан десу шанджин Торанага-сама…
    
Блэксорн схватывал то одно, то другое слово. «Ватакуси» означает «я», «хитачи» — «мы», «сандзин» — «заключенный». И потом, он помнил, что говорил Родригес, поэтому он покачал головой и резко прервал их: «Сандзин ие! Ватакуси ва, Анджин-сан!»
    
Оба уставились на него.
    
Блэксорн нарушил молчание и добавил на ломаном японском, зная, что его слова грамматически неправильны и звучат по-детски, но надеясь, что они будут поняты. «Я друг. Не пленный. Поймите, пожалуйста. Друг. Так что извините, друг хочет в баню. Баню, понятно? Устал. Голоден. Баня». Он показал на главную башню замка. «Идти туда! Сейчас, пожалуйста. Во-первых, господин Торанага, во-вторых, господин Ишидо. Идти сейчас!»
    
И с напускной властностью в голосе на последнем «има» он неуклюже залез в паланкин и лег на подушки так, что его ноги как палки торчали далеко наружу.
    
Тогда Ябу засмеялся, и все присоединились к нему.
    
— Ах, так! Анджин-сама! — сказал Ябу с насмешливым поклоном.
    
— Ие, Ябу-сама. Анджин-сан, — поправил его удовлетворенно Блэксорн. — Да, ты негодяй. Я знаю теперь кое-что. Но я ничего не забыл про тебя. И скоро я приду на твою могилу.
   
   
    
     
Глава шестнадцатая
    
    
— Может быть, лучше было бы посоветоваться со мной, прежде чем забирать у меня моего пленного, господин Ишидо, — сказал Торанага.
    
— Чужеземец был в обычной тюрьме вместе с обычными преступниками. Естественно, я считал, что вы больше им не интересуетесь, иначе бы я не забрал его оттуда. Конечно, я не собирался вмешиваться в ваши личные дела, — Ишидо был внешне спокоен и уважителен, но внутри весь кипел. Он знал, что по неосторожности попал в ловушку. Это было верно, что он должен был первым спросить Торанагу. Этого требовала обычная вежливость. Это бы вовсе ничего не значило, если бы чужеземец был в его власти, в его доме, он просто передал бы чужестранца, если бы этого попросил Торанага. Но несколько его людей были захвачены и с позором убиты, и то, что дайме Ябу и люди Торанага захватили чужеземца, отобрав его у людей Ишидо, полностью меняло положение. Он потерял лицо, в то время как вся стратегия уничтожения Торанага была направлена на то, чтобы поставить его в такое положение.
    
— Я еще раз приношу вам свои извинения.
    
Торанага глянул на Хиро-Мацу; извинения звучали для их ушей как самая прекрасная музыка. Оба знали, сколько крови стоило это Ишидо. Они были в большой комнате для аудиенций. По предварительному соглашению присутствовало только по пять телохранителей со стороны каждого из противников, все они были очень надежны. Остальные ждали снаружи. Ябу также ждал снаружи. И чужеземец, которого основательно почистили. Хорошо, подумал Торанага, чувствуя глубокое удовлетворение. Он бегло поразмыслил о Ябу и решил не встречаться с ним сегодня вовсе, но продолжать играть с ним, как кошка с мышкой. Поэтому он попросил Хиро-Мацу отправить того и опять повернулся к Ишидо.
    
— Конечно, ваши извинения принимаются. К счастью, никакого вреда нанесено не было.
    
— Тогда я смогу представить чужеземца наследнику, как только он будет доставлен?
    
— Я пришлю его, как только кончу с ним.
    
— Могу я спросить, когда это будет? Наследник ждет его этим утром.
    
— Нам следует быть очень осторожными с этим, вам и мне, не так ли? Яэмону только семь лет. Я уверен, что семилетний мальчик может запастись терпением. Не правда ли? Терпение — это форма дисциплины и требует практики. Не так ли? Я объясню ему это недоразумение сам. Я дам ему этим утром еще один урок плавания.
    
— Да?
    
— Да. Вам также следовало бы научиться плавать, господин Ишидо. Это превосходное упражнение и может быть очень полезным во время войны. Все мои самураи умеют плавать. Я настаиваю, чтобы все учились этому искусству.
    
— Я использую их время для тренировок в стрельбе из лука, фехтовании, верховой езде и стрельбе из ружей.
    
— Я добавляю сюда поэзию, владение пером, аранжировку цветов, чайную церемонию. Самурай должен быть хорошо сведущ в искусствах мира, чтобы быть сильным в искусстве войны.
    
— Большинство моих людей уже более чем искусны в этих вещах, — сказал Ишидо, сознавая, что сам он пишет плохо и его познания ограниченны. — Самураи рождены для войны. Я хорошо разбираюсь в военном искусстве. В настоящий момент этого достаточно. Этого и повиновения воле господина.
    
— Урок плавания Яэмона проводится в час лошади.[6] Вы не хотели бы присоединиться к нашему уроку?
    
— Спасибо, нет. Я слишком стар, чтобы менять свои привычки, — сказал Ишидо с намеком.
    
— Я слышал, ваш командир охраны получил приказ совершить сеппуку.
    
— Конечно. Бандитов следовало поймать. По крайней мере одного из них следовало взять живым. Тогда мы бы нашли остальных.
    
— Я удивлен, что такой отряд мог действовать так близко от замка.
    
— Согласен. Может быть, чужестранец сможет описать их нам.
    
— Что может знать чужеземец? — Торанага засмеялся. — Что касается бандитов, они были ронины, не так ли? Таких много среди ваших людей. Расследование может дать интересные результаты, правда?
    
— Расследование проводится. И во многих направлениях. — Ишидо пропустил скрытую насмешку о ронинах, не имеющих господина, почти отверженных наемных самураях, которые тысячами собрались под знаменем наследника, когда Ишидо пустил слух, что он по поручению наследника и его матери принимает их к себе и, что невероятно, прощает и забывает их провинности и их прошлое, а со временем оплатит их преданность с щедростью, свойственной Тайко. Ишидо знал, что это блестящий ход. Это дало ему огромное количество подготовленных людей, это гарантировало их верность, так как ронины знали, что другого такого шанса у них не будет, это привело в его лагерь всех недовольных, многие из которых стали ронинами из-за войн Торанаги и его союзников. И последнее — это отодвинуло опасность увеличения числа бандитов: почти единственный путь, приемлемый для самурая, которому не повезло, — это стать монахом или бандитом.
    
— Я многого не понимаю в этой истории с засадой, — сказал Ишидо, его голос был полон яда. — Да. Почему, например, бандиты пытались схватить этого чужеземца, чтобы получить за него выкуп? В городе много других, гораздо более ценных людей, ведь именно об этом говорил бандит? Он хотел выкупа. Выкуп от кого? Чего стоит этот чужеземец? Ничего. И как они узнали, где он был? Это только вчера я дал приказ привести его к наследнику, думая, что это развлечет мальчика. Очень любопытно.
    
— Очень, — сказал Торанага.
    
— Потом это совпадение, когда господин Ябу оказался рядом и с вашими, и с моими людьми в одно и то же время. Очень любопытно.
    
— Очень. Конечно, он оказался там потому, что я послал за ним, а ваши люди были там, потому что мы договорились — по вашему предложению, — что это будет хорошая политика и способ начать залечивать разногласия между нами, если ваши люди будут сопровождать моих повсюду, пока я нахожусь здесь с официальным визитом.
    
— Странно также, что бандиты, которые были достаточно смелы и хорошо организованы, чтобы убить первую десятку без борьбы, действовали как корейцы, когда туда прибыли наши люди. Обе стороны были хорошо подобраны, одинаково вооружены. Почему бандиты не сражались или не взяли с собой варвара сразу же в горы и не глупо ли было оставаться на главной дороге к замку? Очень любопытно.
    
— Очень. Я, конечно, возьму завтра с собой двойную охрану, когда поеду на охоту с ловчими птицами. Неприятно знать, что бандиты так близко к крепости. Может быть, вам тоже хотелось бы поохотиться? Выпустите одного из ваших ястребов против моих? Я буду охотиться на холмах с северной стороны замка.
    
— Спасибо, нет. Завтра я буду занят. Может быть, послезавтра? Я прикажу двадцати тысячам человек прочесать все леса, рощи и поляны вокруг Осаки. Через десять дней на протяжении двадцати ри не останется ни одного бандита. Это я вам могу обещать.
    
Торанага знал, что Ишидо использует бандитов как повод, чтобы увеличить количество своих ловушек в окрестностях. Если он говорит двадцать, это значит тысяч пятьдесят. «Вход в ловушку закрывается, — сказал он себе. — Почему так быстро? Какое новое предательство произошло? Почему Ишидо так уверен?»
    
— Хорошо. Тогда послезавтра, господин Ишидо. Вы не будете направлять своих людей в мои охотничьи места? Я бы не хотел, чтобы они помешали охоте, — добавил он с намеком.
    
— Конечно. А чужестранец?
    
— Он есть и всегда был моей собственностью. И его корабль. Но вы можете взять его, когда я кончу с ним. А потом вы сможете отправить его на казнь, если захотите.
    
— Спасибо. Да, я так и сделаю. — Ишидо сложил свой веер и спрятал его в рукав. — Он не представляет никакой ценности. Почему я пришел навестить вас, — о, кстати, я слышал, что госпожа, моя мать, находится в монастыре Джоджи.
    
— Да? Я думал, что для сезона, когда любуются цветущей сакурой, уже поздновато. Конечно, они хороши и после расцвета?
    
— Мы никогда не можем ничего сказать про стариков, у них своя голова, и они по-другому смотрят на вещи, не так ли? Но у нее неважно со здоровьем. Я беспокоюсь о ней. Ей надо быть очень осторожной, она легко простужается.
    
— То же самое с моей матерью. Надо следить за здоровьем стариков. — Торанага отметил про себя, что надо послать срочное письмо, напомнить аббату, чтобы он тщательно следил за здоровьем старухи. Если она умрет в монастыре, впечатление будет ужасное. Он должен будет стыдиться перед всей империей. Все дайме поймут, что в сложной игре за власть он использовал беспомощную старуху, женщину, мать своего врага, как заложницу и не оправдал возлагаемой на него ответственности. Взятие заложника действительно было опасной игрой. Ишидо почти ослеп от ярости, когда узнал, что его мать, почитаемая им, была в замке Торанаги в Нагое. Полетели головы. Он немедленно привел в действие планы войны с Торанагой и принял важное решение — произвести осаду Нагои и уничтожить дайме Кацамаки, на чьем попечении она была это время, и началась война заложниками. Наконец было послано частное письмо аббату через посредников, что, если она не будет выпущена из монастыря невредимой через двадцать четыре часа, Нага, единственный сын Торанаги, которого можно было захватить, и любая из его женщин, которых можно будет взять в плен, отправятся в деревню прокаженных, где их будут кормить, поить и дадут ему одну из их проституток. Ишидо знал, что, пока его мать находится во власти Торанаги, он должен ходить с большой осторожностью. Но он дал также понять, что, если его мать не будет отпущена, он ввергнет империю в ад.
    
— Как госпожа, ваша мать, господин Торанага? — вежливо спросил он.
    
— У нее все очень хорошо, благодарю вас, — Торанага позволил себе показать, как он счастлив при мысли о своей матери и о бессильной ярости Ишидо. — Она замечательно выглядит для своих семидесяти четырех лет. Я только надеюсь, что и я буду так же силен в ее возрасте.
    
«Тебе пятьдесят восемь, Торанага, но ты никогда не достигнешь пятидесяти девяти», — мысленно пообещал себе Ишидо.
    
— Пожалуйста, передайте ей мои самые наилучшие пожелания долгой счастливой жизни. Спасибо и извините, что я был так навязчив. — Он поклонился с величайшей вежливостью и потом, с трудом удерживая все возрастающую радость, добавил: — О, да, важная вещь, из-за которой я хотел повидать вас: последнее официальное собрание регентов откладывается. Мы не встретимся сегодня вечером.
    
Торанага продолжал сохранять улыбку на лице, но внутри он окаменел.
    
— О? Почему?
    
— Господин Кийяма болен. Господин Судзияма и господин Оноши согласились с отсрочкой. Я тоже. Несколько дней не играют роли, не так ли, при таком важном решении?
    
— Мы можем провести встречу без господина Кийяма.
    
— Мы согласились с тем, что нам не следует делать этого. — Глаза Ишидо насмехались.
    
— Официально?
    
— Вот наши четыре голоса с печатями.
    
Торанага закипал. Любая отсрочка представляла для него огромную опасность. Мог ли он обменять мать Ишидо на согласие на немедленную встречу? Нет, потому что потребовалось бы слишком много времени на отправку приказов и он потерял бы большое преимущество из-за пустяка.
    
— Когда будет проведена встреча?
    
— Я так понял, что господин Кийяма поправится к завтрашнему дню или, может быть, на следующий день.
    
— Хорошо. Я пришлю моего личного врача осмотреть его.
    
— Я уверен, что он примет его. Но его личный врач запрещает ему принимать посетителей. Болезнь может быть заразной, не так ли?
    
— А что за болезнь?
    
— Не знаю, мой господин. Это все, что мне сказали.
    
— Доктор — иностранец?
    
— Да. Я так понял, что это главный врач христиан. Христианский доктор-священник для дайме-христианина. Наши недостаточно хороши для такого важного дайме, — сказал Ишидо с насмешкой. Беспокойство Торанага увеличилось. Если бы доктор был японец, он бы мог сделать многое. Но с христианским доктором — несомненно, иезуитским священником — идти против одного из них или даже пересекаться с одним из них — это могло объединить всех христиан-дайме, а он не мог допустить такого риска. Он знал, что его дружба с Тсукку-сан не поможет ему в борьбе с христианскими дайме, Оноши или Кийяма. В интересах христиан было выступать единым фронтом. Скорее он должен сблизиться с ними, христианскими священниками, определить их положение, чтобы установить цену их сотрудничеству. «Если Ишидо действительно объединился с Оноши и Кийяма — и все христиане-дайме пойдут за этими двумя, если они действуют все вместе, тогда я изолирован, — подумал он. — Тогда мне остается один путь — выполнить план „Малиновое небо“».
    
— Я навещу господина Кийяма послезавтра, — сказал он, называя крайний срок.
    
— А зараза? Я никогда бы не простил себе, если бы с вами что-нибудь случилось, пока вы здесь, в Осаке, мой господин. Вы наш гость. Я вынужден настаивать, чтобы вы не ходили.
    
— Вы можете успокоиться, мой господин Ишидо. Зараза, которая свалит меня, еще не появилась на свет, не так ли? Вы забыли предсказание провидца. — В китайском посольстве, которое приезжало к Тайко восемь лет назад, пытаясь развязать японско-корейско-китайскую войну, был известный астролог. Этот китаец предсказал много вещей, которые впоследствии подтвердились. На одном из роскошных официальных ужинов Тайко просил предсказателя определить время смерти нескольких своих советников. Астролог предсказал, что Торанага умрет от меча в среднем возрасте. Ишидо, известный завоеватель Кореи, или Чозена, как называли эту страну китайцы, — умрет без болезней, старым человеком, его ноги твердо стоят на земле, он самый известный человек своего времени. Но сам Тайко умрет в своей постели, уважаемым, почитаемым, в старости, оставив здорового сына. Это так обрадовало Тайко, который был еще бездетным, что он решил отпустить посольство обратно в Китай, а не убивать их, как собирался сначала, за их оскорбления в первые встречи. Вместо того чтобы торговаться за мир китайский император через свое посольство только получил предложение «называть его королем государства Ва», как китайцы называли Японию. Поэтому он послал их домой живыми, а не в маленьких ящиках, которые уже приготовил, и возобновил войну против Кореи и Китая.
    
— Нет, господин Торанага, я не забыл, — сказал Ишидо, очень хорошо помня все это. — Но зараза может быть очень обременительной. Вы можете заболеть сифилисом, как ваш сын Небару, извините, или стать прокаженным, как господин Оноши. Он еще молод, но так страдает. О да, он так страдает.
    
Торанага был моментально выведен из равновесия. Он очень хорошо знал вред, причиняемый этими болезнями. Небару, его старший из оставшихся в живых сын, получил эту болезнь, когда ему было семнадцать лет — десять лет назад, — и все усилия докторов — японских, китайских, корейских и христианских — не вылечили болезнь, которая уже отразилась на нем, хотя и не убила. «Если я захвачу всю власть, может быть, — пообещал себе Торанага, — я смогу вылечить эту болезнь. Неужели это действительно идет от женщин? Как женщины получают ее? Как это можно лечить? Бедный Небару, если бы не сифилис, ты был бы моим наследником, потому что ты лучший солдат, лучший правитель, чем Судара, и очень умный. Ты должен был сделать много плохого в своей прежней жизни, чтобы нести такую большую ношу в этой».
    
— Клянусь Буддой, я не хотел бы никому такого, — сказал он.
    
— Согласен с вами, — сказал Ишидо, зная, что Торанага пожелал бы обе болезни ему, если бы только мог. Он поклонился и ушел.
    
Торанага нарушил молчание:
    
— Ну?
    
Хиро-Мацу сказал:
    
— Если вы останетесь или уедете сейчас, все равно — плохо, потому что вы преданы и изолированы, ваше величество. Если вы останетесь на встречу — встречи не будет целую неделю, Ишидо мобилизует свои войска вокруг Осаки, и вы никогда не уедете отсюда, что бы ни случилось с госпожой Ошибой в Эдо. Очевидно, что вы преданы и что четыре регента будут решать против вас. В Совете они проголосуют четырьмя голосами против одного, обвинив вас в государственной измене. Если вы уедете, они издадут любой указ, который пожелает Ишидо. Вы связаны тем, что решение будет поддерживаться четырьмя голосами против одного. Вы не сможете сказать как регент ни одного слова против.
    
— Я согласен.
    
Наступило молчание.
    
Хиро-Мацу ждал с растущим беспокойством.
    
— Что вы собираетесь делать?
    
— Сначала я собираюсь пойти поплавать, — сказал Торанага с удивительной веселостью. — Потом я посмотрю на чужеземца.
    * * *
    
Женщина спокойно шла через личный сад Торанага в замке, направляясь к маленькой хижине с соломенной крышей, которая так уютно расположилась на полянке среди кленов. Ее шелковое кимоно и оби были самыми простыми и тем не менее самыми элегантными из тех, что могли сделать самые искусные мастера в Китае. Ее волосы по самой последней в Киото моде были собраны высоко и скреплены вместе длинными серебряными шпильками. Цветной зонтик защищал от солнца ее нежную кожу. Она была тоненькая, всего пяти футов ростом, но очень пропорционально сложена. На шее она носила тонкую золотую цепочку, на которой висело маленькое золотое распятие.
    
Кири ждала на веранде хижины. Она сидела в тени, ее ягодицы нависали над подушкой. Кири следила, как женщина шла по каменным ступеням, которые были так аккуратно выложены во мху, что казалось, они росли из него.
    
— Вы более красивы, молоды, чем когда-либо, Тода Марико-сан, — сказала Кири без ревности, отвечая на поклон.
    
— Я бы хотела, чтобы так оно и было, Киритсубо-сан, — ответила Марико улыбаясь. Она села на колени на кушетку, машинально расправляя кимоно.
    
— Это правда. Когда мы встречались в последний раз? Два-три года назад? Вы совсем не изменились за те двадцать лет, что я вас знаю. Должно быть, прошло двадцать лет, как мы впервые встретились. Вы помните? Это было на празднике, который устроил господин Города. Вам было четырнадцать, вы только что вышли замуж и были очень красивы.
    
— И напугана.
    
— Нет, что вы, не напуганы.
    
— Это было шестнадцать лет назад, Киритсубо-сан, не двадцать. Да, я помню это очень хорошо. «Слишком хорошо, — подумала она с болью в сердце. — Это был день, когда мой брат прошептал мне, что по его предположению наш уважаемый отец собирается отомстить своему законному господину диктатору Городе и убить его. Своего законного господина!»
    
— О да, Кири-сан, я помню этот день, и год, и этот час. Это было начало всего этого ужаса. Я никогда не давала никому повода подумать, что я заранее знала о том, что должно было случиться. Я никогда не предупреждала ни своего мужа, ни Хиро-Мацу, его отца, — оба они преданные вассалы своего господина, — что предательство готовилось одним из его самых важных генералов. Хуже того, я не предупредила Городу, своего законного господина. Так я нарушила свои обязанности по отношению к своему господину, к своему мужу, к его семье, которые после моего замужества стали моей единственной семьей. О, Мадонна, прости мне мой грех, помоги мне очиститься. Я продолжала молчать, чтобы защитить своего любимого отца, который обесчестил себя на тысячу лет. О, мой Боже, о, Иисус Назаретянин, спаси этого грешника от вечного проклятия…
    
— Это было шестнадцать лет назад, — спокойно сказала Марико.
    
— В тот год я вынашивала ребенка господина Торанаги, — сказала Кири и подумала, что если бы господин Города не был подло предан и убит отцом Марико, господин Торанага никогда бы не должен был сражаться в битве у Нагакуде, она никогда бы не простудилась там и ее ребенок не был бы недоношен. «Может быть, — сказала она себе. — А может быть, и нет. Это была просто карма, моя карма, все, что случилось, не так ли?»
    
— Ах, Марико-сан, — сказала она без злобы, — это было так давно, как будто в другой жизни. Но вы без возраста. Почему я не могу иметь вашу фигуру и красивые волосы и ходить так изящно? — Кири засмеялась. — Ответ простой: потому что я слишком много ем!
    
— Ну и что из того? Вы пользуетесь расположением господина Торанаги, не так ли? Так что вы вполне удовлетворены. Вы мудры и добросердечны и вполне довольны собой.
    
— Я бы хотела быть изящной и тем не менее способной много есть и быть любимой, — сказала Кири. — Но вы? Вы недовольны собой?
    
— Я только инструмент моего господина Бунтаро, на котором он играет. Если господин, мой муж, счастлив, тогда, конечно, я счастлива. Его радость — моя радость. То же самое и с вами, — сказала Марико.
    
«Да. Но не то же самое, — подумала Кири и тронула свой веер, золотистый шелк которого поймал послеполуденное солнце. — Я так рада, что я не вы, Марико, со всей вашей красотой и блеском, мужеством и знаниями. Нет! Я не могла бы вынести ни одного дня брака с этим ненавистным, безобразным, невежественным, грубым человеком, пусть даже оставшись одна в семнадцать лет. Он так не похож на своего отца, господина Хиро-Мацу. Тот замечательный человек. Но Бунтаро? Как отцы могут иметь таких ужасных сыновей? Я хочу иметь сына, о, как хочу! Но вы, Марико, как вы можете терпеть такое плохое обращение все эти годы? Как вы вынесли ваши несчастья? Кажется невозможным, чтобы на вашем лице не было от них ни одной тени или хотя бы в вашей душе».
    
— Вы удивительная женщина, Тода Бунтаро Марико-сан, — сказала она вслух.
    
— Благодарю вас, Киритсубо Топшко-сан. О, Кири-сан, так хорошо снова встретить вас.
    
— И вас. Как ваш сын?
    
— Красивый-красивый. Сарудзи теперь пятнадцать лет, можете представить? Высокий и сильный и очень похож на своего отца, господин Хиро-Мацу дал ему свой надел земли, и вы знаете, что он собирается жениться?
    
— Нет. На ком?
    
— Она внучка господина Кийяма. Господин Торанага так хорошо все устроил. Очень хорошая партия для нашей семьи. Я только хочу, чтобы сама девушка была более внимательна к моему сыну, более достойна его. Вы знаете, она… — Марико засмеялась немного застенчиво. — Ну, это звучит у меня как у каждой свекрови. Но я думаю, вы согласитесь, что она еще недостаточно подготовлена.
    
— У вас будет время для этого.
    
— О, я надеюсь, что это так. Мне повезло, что у меня не было свекрови. Я не знаю, что я должна делать.
    
— Вы получите ее ребенком и подготовите ее, как готовите всю свою семью. Не так ли?
    
— О, я хочу, чтобы все так и было. — Руки Марико-сан без движения лежали на колене. Она наблюдала за стаей стрекоз, пока те не улетели. — Мой муж направил меня сюда. Господин Торанага хочет меня видеть?
    
— Да. Он хочет, чтобы вы переводили для него.
    
Марико вздрогнула.
    
— Кого?
    
— Нового чужестранца.
    
— О, а что же отец Тсукку-сан? Он болен?
    
— Нет. — Кири играла веером. — Я думаю, нам остается только гадать, почему господин Торанага хочет, чтобы здесь были вы, а не священник, как при первом разговоре. Почему это, Марико-сан, мы должны хранить все деньги, платить по счетам, обучать наших слуг, покупать всю еду и товары для дома — даже в большинстве случаев одежду для наших господ, — но они никогда не говорят нам фактически ничего, не так ли?
    
— Может быть, из-за нашей догадливости.
    
— Возможно. — Взгляд Кири был ровен и дружелюбен. — Но я думаю, что это будет носить очень личный характер. Так что вы поклянитесь своим христианским Богом, что не разгласите тайну этой встречи. Никому.
    
День, казалось, терял свою теплоту.
    
— Конечно, — с трудом сказала Марико. Она ясно поняла: Кири имеет в виду, что она не должна говорить ничего ни мужу, ни отцу, ни священнику. Если ее муж приказал ей прийти сюда, очевидно по требованию господина Торанаги, то можно ли, чтобы ее долг перед сувереном, господином Торанагой, превысил долг перед священником? А почему переводчиком должна быть она, а не отец Тсукку-сан? Она поняла, что снова против своей воли втянута в своего рода политическую интригу, которая испортит ей жизнь, и снова хотела, чтобы ее семья не была древней и не носила фамилию Фудзимото, чтобы она никогда не рождалась со способностями к языкам, которые позволяли ей выучить почти невозможные португальский и латинский языки, и чтобы она никогда не рождалась вовсе. «Но тогда, — подумала она, — я бы никогда не увидела моего сына, не узнала о младенце Христе, о его вере или о вечной жизни».
    
«Это твоя карма, Марико, — сказала она себе печально, — просто карма».
    
— Очень хорошо, Кири-сан. — После этого она добавила, предчувствуя нехорошее: — Я клянусь моим господом Богом, что я не разглашу ничего из сказанного здесь сегодня или в любое время, когда я буду переводить для моего суверена.
    
— Мне думается также, что вам придется скрывать ваши собственные чувства, чтобы переводить точно то, что сказано. Этот новый чужестранец странный человек и говорит необычные вещи. Я уверена, что мой господин выбрал вас из всех возможных кандидатур по особым причинам.
    
— Я буду делать то, что скажет господин Торанага. Он никогда не должен опасаться за мою преданность.
    
— В этом никогда не возникало сомнений, госпожа. Я имею в виду, что вы не причините вреда.
    
Прошел весенний дождь, покрыл каплями лепестки, мох и листья и кончился, сделав все еще более красивым.
    
— Я просила бы вас об одолжении, Марико-сан. Вы не будете так любезны спрятать ваше распятие под кимоно? Пальцы Марико протестующе взметнулись.
    
— Почему? Господин Торанага никогда не возражал против моего перехода в эту веру, также и господин Хиро-Мацу, глава нашего клана! И мой муж позволяет мне держать и носить его.
    
— Да, но распятия приводят этого чужеземца в бешенство, а мой господин Торанага не хочет, чтобы он был таким, он хочет, чтобы он был спокоен.
    * * *
    
Блэксорн никогда не видел таких маленьких людей.
    
— Конничи ва, — сказал он. — Конничи, Торанага-сама.
    
Он поклонился, словно придворный, кивнул мальчику, который стоял на коленях, широко открыв глаза, сбоку от Торанаги, и полной женщине, которая была за ним. Они все располагались на веранде, окружающей маленький домик. Домик состоял из одной маленькой комнаты с деревенскими ширмами и тесаными балками под соломенной крышей и кухонного уголка сзади. Он был поставлен на сваях из дереза и поднят на фут или около того над ковром из чистого белого песка. Это был церемониальный чайный дом для проведения чайной церемонии «ча-но-йу» и построен за большие деньги из редких материалов только для этой цели, хотя иногда, поскольку эти дома были изолированы, стояли на отдельных полянках, их использовали для свиданий и тайных разговоров.
    
Блэксорн подобрал кимоно и сел на подушку, которая лежала на песке ниже и перед ними.
    
— Гомен насай, Торанага-сама, шхон го га ханазе-масея. Тсуаки го имаси ка?
    
— Я ваш переводчик, сеньор, — сказала Марико сразу, на почти безупречном португальском. — Но вы говорите по-японски?
    
— Нет, сеньорита, только несколько слов или фраз. — Блэксорн был захвачен врасплох. Он ожидал, что переводчиком будет отец Алвито, а Торанагу будет сопровождать самурай и, может быть, дайме Ябу. Но самураев поблизости не было, хотя вокруг сада их было множество.
    
— Мой господин Торанага спрашивает: может быть, вы предпочитаете говорить по-латыни?
    
— Как пожелаете, сеньорита. — Как любой цивилизованный человек, Блэксорн мог читать, писать и говорить по-латыни, потому что латынь была единственным языком, на котором проходили обучение все цивилизованные люда.
    
«Кто эта женщина? Где она научилась такому хорошему португальскому? И латыни! Где еще, кроме как у иезуитов, — подумал он. — В одной из их школ. О, они так хитры! Первое, что они делают, — это строят школы.»
    
Всего только семьдесят лет назад Игнатий Лойола организовал Общество Иисуса, и теперь их школы, лучшие в христианском мире, распространились по всему свету, и их влияние возводило на трон или низвергало королей. Они имели влияние на Папу. Они заколебались немного во время Реформации и теперь отвоевывали обратно огромные территории для своей церкви.
    
— Тогда будем говорить по-португальски, — сказала она. — Мой хозяин хочет знать, где вы научились «нескольким словам и фразам»?
    
— Там в тюрьме был монах, сеньорита, францисканский монах, и он учил меня. Таким словам, как «пища, друг, ванна, идти, прийти, истинный, фальшивый, здесь, там, я, вы, пожалуйста, спасибо, хотеть, не хотеть, заключенный, да, нет», и так далее. Это только начало, к сожалению. Не будете ли вы так любезны сказать господину Торанаге, что я сейчас лучше подготовлен отвечать на его вопросы, помогать ему и более чем рад тому, что вышел из тюрьмы. За это я ему благодарен.
    
Блэксорн смотрел, как она повернулась и заговорила с Торанагой. Он знал, что ему следует говорить просто, желательно короткими предложениями и быть осторожнее, потому что, в отличие от священника, который переводил синхронно, эта женщина ждала, пока он кончит, потом давала конспективное изложение сказанного им или версию того, что было сказано, — обычная проблема всех, кроме самых опытных переводчиков, хотя даже они, как это было с иезуитом, позволяли своим личным пристрастиям влиять на то, что было сказано, вольно или невольно. Ванна с массажем, еда и два часа сна освежили его. Банная прислуга, все — женщины, крупные и сильные, массировали его кулаками и мыли голову, заплели волосы в плотную косичку, а парикмахер подстриг ему бороду. Ему дали чистую набедренную повязку и кимоно, пояс и таби с ременными тапочками. Футон, на котором он спал, был такой же чистый, как и комната. Казалось, что все это ему снится, и, просыпаясь после крепкого сна без сновидений, он гадал сначала, что же было сном, настоящее или тюрьма.
    
Он нетерпеливо ждал, надеясь, что его снова приведут к Торанаге, планируя, что сказать и что открыть из тайного, как перехитрить отца Алвито и как возвыситься над ним. И над Торанагой. Поскольку теперь, после всего, что рассказал ему монах Доминго о португальцах, японских политиках и торговле, он твердо знал, что может помочь Торанаге, который в свою очередь легко может дать ему богатства, о которых он мечтает.
    
И теперь, избавленный от необходимости противостоять священнику, он чувствовал себя еще более уверенно. Ему нужны только небольшая удача и терпение.
    
Торанага внимательно слушал похожую на куклу переводчицу.
    
Блэксорн подумал: «Я мог бы поднять ее одной рукой, а если бы я обхватил ладонями ее талию, мои пальцы бы сомкнулись. Сколько ей лет? Прекрасна! Замужем? Обручального кольца нет. О, это интересно. Она не носит никаких драгоценностей. Кроме серебряных булавок в волосах. Других женщин здесь нет, только эта толстуха».
    
Он напряг свою память. Две другие женщины в деревне не носили драгоценностей, и он не видел ничего на женщинах в доме Муры. Почему?
    
И кто эта толстая женщина? Жена Торанаги? Или нянька этого мальчика? Этот парнишка сын Торанаги? Или, может быть, внук? Фриар Доминго говорил, что японцы имеют только одну жену одновременно, но столько наложниц — официальных любовниц, сколько пожелают.
    
Была ли переводчица Торанаги его любовницей?
    
Каково было бы с такой женщиной в постели? Боюсь, я бы сломал ее. Нет, она бы не сломалась. Женщины в Англии почти такие же маленькие. Но не похожи на нее.
    
Мальчик был маленький и прямой, круглоглазый, густые черные волосы заплетены в короткую косичку, макушка не выбрита. Любопытство его казалось безмерным.
    
Не задумываясь Блэксорн подмигнул. Мальчик подпрыгнул, потом засмеялся, прервал Марико, показал на Блэксорна и заговорил, его терпеливо выслушали, и никто не поторопил. Когда он кончил, Торанага коротко сказал что-то Блэксорну.
    
— Господин Торанага спрашивает, почему вы сделали это, сеньор?
    
— О, просто чтобы повеселить паренька. Он ребенок, как и все дети, а дети в моей стране обычно смеются, когда так сделаешь. Мой сын должен быть примерно такого же возраста. Ему семь лет.
    
— Наследнику семь лет, — сказала Марико после паузы, потом перевела, что он сказал.
    
— Наследник? Это значит, что этот мальчик единственный сын господина Торанаги? — спросил Блэксорн.
    
— Господин Торанага приказал мне сказать, что сейчас вы должны ограничиться только ответами на вопросы. — Потом она добавила: — Я уверена, если вы будете терпеливы, Блэксорн, вам будет предоставлена возможность в конце спросить о том, что вам интересно.
    
— Очень хорошо.
    
— Поскольку ваше имя трудно произносить, сеньор, ведь у нас нет многих звуков, которые вы употребляете, могу ли я для господина Торанаги использовать ваше японское имя, Анджин-сан?
    
— Конечно. — Блэксорн собирался спросить ее, но вспомнил предупреждение и решил быть терпеливым.
    
— Спасибо. Мой господин спрашивает, есть ли у вас другие дети.
    
— Дочь. Она родилась как раз перед тем, как я покинул свой дом в Англии. Так что теперь ей около двух лет.
    
— У вас одна жена или несколько?
    
— Одна. У нас такой обычай. Как у португальцев и испанцев. Мы не имеем наложниц — официальных наложниц.
    
— Это ваша первая жена, сеньор?
    
— Да.
    
— Скажите, пожалуйста, сколько вам лет?
    
— Тридцать шесть.
    
— Где в Англии вы живете?
    
— На окраине Чатема. Это небольшой порт около Лондона.
    
— Лондон — ваша столица?
    
— Да.
    
— Он спрашивает, на каких языках вы говорите?
    
— Английский, португальский, испанский, голландский и, конечно, латынь.
    
— Что значит «голландский»?
    
— Это язык, на котором говорят в Европе, в Нидерландах. Он очень похож на немецкий.
    
Она нахмурилась.
    
— Голландский — язык варваров? Немецкий тоже?
    
— Обе эти страны — некатолические, — сказал он осторожно.
    
— Извините меня, это не то же самое, что язычники?
    
— Нет, сеньорита. Христианство разделяется на две самостоятельные и заметно различающиеся религии. Католицизм и протестантство. Есть две версии христианства. В Японии католическая секта. В настоящее время обе секты очень враждебны друг другу. — Он отметил ее удивление и почувствовал нетерпение Торанаги, не участвующего в разговоре. — «Будь осторожен, — предупредил он себя. — Она, конечно, католичка. Переходи к примерам, И будь проще».
    
— Может быть, господин Торанага не желает обсуждать религиозные вопросы, сеньорита, поскольку отчасти мы говорили о них на нашей первой встрече?
    
— Вы протестантский христианин?
    
— Да.
    
— А католические христиане ваши враги?
    
— Да, большинство считает меня еретиком и врагом.
    
Она поколебалась, обернулась к Торанаге и подробно все ему объяснила.
    
Вокруг, по периметру сада, было много часовых. Все на довольно большом расстоянии, все коричневые. Потом Блэксорн заметил десять серых, сидящих плотной группой в тени, не спуская глаз с мальчика. «Что все это значит?» — ломал он голову.
    
Торанага вел перекрестный допрос Марико, потом заговорил прямо с Блэксорном.
    
— Мой господин желает знать о вас и вашей семье, — начала Марико. — О вашей стране, ее королеве и прежних правителях, привычках, обычаях, истории и обо всех других странах, особенно Португалии и Испании. Все о мире, в котором вы живете. О ваших кораблях, оружии, пище, торговле. О ваших войнах и сражениях, и как управлять кораблем, и как вы ведете свой корабль, и что случается в пути. Он хочет понять… извините меня, почему вы смеетесь?
    
— Только потому, сеньорита, что это, видимо, все, что я знаю.
    
— Это точно то, что хочет мой хозяин. «Точно» — правильное слово?
    
— Да, сеньорита. Могу ли я сделать комплимент вашему португальскому языку — он безупречен.
    
Ее веер слегка вздрогнул.
    
— Спасибо, сеньор. Да, мой хозяин хочет узнать правду обо всем — и о фактах, и о вашем к ним отношении.
    
— Я буду рад рассказать ему. Но это может занять некоторое время.
    
— Мой хозяин говорит, что время у него есть.
    
Блэксорн взглянул на Торанагу.
    
— Вакаримасу.
    
— Вы извините меня, сеньор, но мой господин приказал мне сказать, что ваш акцент не совсем правильный.
    
Марико показала ему, как это произносить, он повторил и поблагодарил ее.
    
— Я сеньора Марико Бунтаро, не сеньорита.
    
— Да, сеньора, — Блэксорн взглянул на Торанагу. — С чего бы он хотел, чтобы я начал?
    
Она спросила его. Мимолетная улыбка прошла по властному лицу Торанаги.
    
— Господин говорит: «С начала».
    
Блэксорн знал, что это была еще одна проверка. С чего, из всех бесконечных вариантов, ему следовало бы начать? Кому он должен был рассказывать? Торанаге, мальчику или женщинам? Очевидно, если присутствует только один мужчина, надо рассказывать Торанаге. Почему здесь эта женщина и мальчик? Это должно что-то значить.
    
Он решил сосредоточиться на мальчике и женщине.
    
— В древние времена моей страной правил великий король, который имел волшебную саблю по имени Экскалибур. Его королева была самой красивой женщиной на земле. Его главный советник был колдун Мерлин, а имя короля было Артур, — начал он уверенно, пересказывая легенду, которую так хорошо рассказывал обычно его отец в далеком туманном детстве — Столица короля Артура называлась Камелот. Это было счастливое время, когда не было войн, собирались хорошие урожаи и… — Внезапно он понял, какую огромную ошибку он делает. Сутью всего рассказа была история Джиневры и Ланселота, распутной королевы и преданного вассала, о Мордреде, незаконном сыне короля Артура, который в результате предательства втягивается в войну с отцом, и об отце, который в битве убивает своего сына, только для того, чтобы самому быть смертельно раненным сыном. О, Боже, как он мог быть так глуп? Разве Торанага не похож на великого короля? Разве это не его женщина?
    
Разве это не его сын?
    
— Вы больны, сеньор?
    
— Нет, нет, я прошу прощения, это было только…
    
— Вы говорили, сеньор, об этом короле и о хорошем урожае?
    
— Да. Это… как в большинстве стран, наше прошлое скрыто в тумане и легендах, большинство из которых не имеют значения, — сказал он неубедительно, пытаясь выиграть время. Она смотрела на него в недоумении. Глаза Торанаги стали строже, а мальчик зевнул.
    
— Вы рассказываете, сеньор?
    
— Да… О да! — Его охватило воодушевление. — Может быть, самое лучшее, что я могу сделать, — это нарисовать карту мира, сеньора, как мы его знаем, — сказал он в спешке. — Вам не хотелось бы, чтобы я сделал это?
    
Она перевела это, и он увидел проблеск интереса у Торанаги и никакой реакции у женщины или мальчика. Как они связаны между собой?
    
— Мой хозяин говорит — да. Я пошлю за бумагой.
    
— Спасибо. Но это займет всего один момент. Позднее, если вы дадите мне чертежные принадлежности, я могу начертить точную карту.
    
Блэксорн встал со своей подушки и опустился на колени.
    
Пальцем он начал чертить на песке грубую карту, вверх ногами, чтобы они могли лучше видеть.
    
— Земля круглая, как апельсин, но эта карта похожа на кожу, вырезанную в виде эллипса, с севера до юга, в плоском виде, сжатой вверху и внизу. Голландец по фамилии Меркатор изобрел такой способ изображения ровно двадцать лет назад. Это первая точная карта мира. Мы можем даже плавать по ней — или по его глобусу. — Он смело набросал континенты. — Это север и юг, восток и запад. Япония — здесь, моя страна — на другой стороне мира, там. Это все неизвестно и не исследовано… — Его рука очертила территорию в Северной Америке к северу от линии, проходящей через Мексику до Ньюфаундленда, все в Южной Америке, кроме Перу и узкой полосы побережья вокруг континента, потом все к северу и востоку от Норвегии, все восточнее Московии, всю Азию, всю внутреннюю Африку, весь юг Явы и кончик Южной Америки. — Мы знаем побережье, но еще мало. Внутренние части Африки, Америки и Азии почти полностью остаются загадкой — он остановился, чтобы дать ей возможность перевести.
    
Теперь она переводила более легко, и он чувствовал, что их интерес возрастает. Мальчик зашевелился и придвинулся ближе.
    
— Наследник хочет знать, где мы на этой карте.
    
— Здесь. Это Китай, я думаю. Я не знаю, как далеко мы находимся от берега. У меня заняло два года, чтобы плыть отсюда досюда. — Торанага и толстая женщина вытянули шеи, чтобы лучше разглядеть.
    
— Наследник спрашивает, почему мы такие маленькие на вашей карте?
    
— Это только масштаб, сеньора. На этом континенте, от Ньюфаундленда до Мексики, почти тысяча лиг, каждая из них равна трем милям. Отсюда до Эдо около сотни лиг.
    
Наступило молчание, потом они заговорили между собой.
    
— Господин Торанага хочет, чтобы вы показали ему на карте, как вы пришли в Японию.
    
— Этим путем. Вот Магелланов пролив — или проход — здесь, на оконечности Южной Америки. Он назван так по имени португальского навигатора, который открыл его восемьдесят лет назад. С тех пор португальцы и испанцы держали этот путь в тайне, исключительно для своего пользования. Мы были первые чужаки, прошедшие через пролив. У меня была одна из их секретных карт, но даже при этом я все-таки должен был ждать целых шесть месяцев, чтобы пройти, потому что дули встречные ветры.
    
Она переводила то, что он говорил. Торанага смотрел на него, не веря его словам.
    
— Мой господин говорит, что вы ошибаетесь. Все португальцы пришли с юга. Это их путь, единственный путь.
    
— Да. Это верно, что португальцы предпочитают этот путь — через мыс Доброй Надежды — так мы называем его, — потому что у них есть дюжины крепостей вдоль всех этих берегов — в Африке, в Индии и на островах Пряностей, чтобы получать там продукты и зимовать. И их галеоны — военные корабли — захватили все морские пути и патрулируют их. Однако испанцы используют пролив Магеллана, чтобы проходить в свои тихоокеанские американские колонии и на Филиппины, или они пересекают материк здесь, в узком перешейке у Панамы, чтобы пройти сушей вместо месяцев плавания по морю. Для нас было безопасней плыть через пролив Магеллана, иначе мы должны были бы пройти через ряд вражеских крепостей. Пожалуйста, скажите господину Торанаге, что теперь я знаю расположение многих из них. Кстати, большинство использует японские войска, — подчеркнул он. — Монах, который многое рассказал мне в тюрьме, был испанец и враждебно относился к португальцам и всем иезуитам.
    
Блэксорн заметил мгновенную реакцию у нее на лице, и, когда она перевела, на лице Торанаги. «Дай ей время и говори попроще», — предупредил он себя.
    
— Японские войска? Вы имеете в виду самураев?
    
— Их следовало бы назвать ронины, я думаю.
    
— Вы сказали «секретная карта»? Мой господин хочет знать, как вы получили ее.
    
— Человек по имени Питер Суйдерхоф, из Голландии, был личным секретарем Примата Гоа — это титул главного католического священника в Гоа — столице португальской Индии. Вы знаете, конечно, что португальцы пытались силой завоевать этот континент. Как личный секретарь этого архиепископа, который был также португальским вице-королем в то время, он просматривал все документы. Через много лет он получил несколько корабельных журналов и карт и скопировал их. Они открыли ему секреты пути через Магелланов пролив и вокруг мыса Доброй Надежды, а также отмелей и рифов от Гоа до Японии через Макао. У меня было описание Магелланова пролива. Оно было вместе с моими документами, которых я лишился вместе с кораблем. Они необходимы мне и могут иметь огромное значение и для господина Торанаги.
    
— Мой господин говорит, что он отдал приказ найти их. Продолжайте, пожалуйста.
    
— Когда Суйдерхоф вернулся в Голландию, он продал эти бумаги торговой Восточно-Индийской компании, которой была выдана монополия на исследования Дальнего Востока.
    
Она холодно посмотрела на него:
    
— Этот человек был платный шпион?
    
— Ему было заплачено за эти карты. Да. Это их обычай, это они так награждают человека. Не титулом или землей, только деньгами. Голландия — республика. Конечно, сеньора, моя страна и наш союзник, Голландия, находятся в состоянии войны с Испанией и Португалией, и она продолжается уже годы. Вы понимаете, сеньора, на войне жизненно важно открыть секреты врагов.
    
Марико повернулась и долго переводила.
    
— Мой господин спрашивает, почему этот архиепископ нанял врага?
    
— Про Питера Суйдерхофа говорят, что архиепископ, иезуит, был заинтересован только в торговле. Суйдерхоф удвоил их доходы, так как он был «хранителем». Он был исключительно искусен в торговле — голландцы обычно превосходят в этом португальцев, — поэтому его документы проверялись не очень внимательно. Много людей также имеют голубые глаза и светлые волосы, немцы и другие европейские народы, и они католики, — Блэксорн подождал, пока она переведет, потом добавил осторожно: — Он был главный шпион Голландии в Азии, солдат этой страны, и устроил несколько своих людей на португальские суда. Пожалуйста, скажите господину Торанаге, что без торговли с Японией Португальская Индия не сможет долго прожить.
    
Торанага смотрел на карту, пока Марико говорила. С его стороны реакции на ее слова не было. Блэксорн усомнился, все ли она перевела.
    
— Мой господин хотел бы детальную карту мира, на бумаге, как можно скорее, со всеми отмеченными на ней португальскими базами и числом ронинов в каждой. Он говорит, пожалуйста, продолжайте.
    
Блэксорн знал, что он сделал колоссальный шаг вперед. Но мальчик зевал, поэтому он решил изменить линию поведения, преследуя ту же цель.
    
— Наш мир не всегда такой, каким он кажется. Например, южнее этой линии, мы называем ее экватором, сезоны обратны тем, что у нас. Когда у нас лето, там зима, когда у нас тепло, они мерзнут.
    
— Почему это?
    
— Я не знаю, но это действительно так. Теперь путь в Японию лежит через эти два южных прохода. Мы, англичане, надеемся найти северный путь, либо на северо-восток мимо Сибири, либо на северо-запад вдоль Америки. Я доходил на север до этих мест. Вся земля там покрыта вечным льдом и снегом, и там так холодно большую часть года, что если вы не носите меховых рукавиц, ваши пальцы очень быстро замерзнут. Людей, которые живут там, называют лапландцами. Их одежды сделаны из кожи с мехом. Мужчины охотятся, а женщины делают всю остальную работу. Частью женской работы является изготовление всей этой одежды. Чтобы сделать ее, они должны много раз разжевать кожу, размягчить ее, прежде чем они смогут ее шить.
    
Марико громко рассмеялась.
    
Блэксорн улыбнулся вместе с ней, чувствуя себя теперь более уверенно.
    
— Это правда, сеньора. Это хонто.
    
— Сорева хонто десу ка? — нетерпеливо спросил Торанага. — Что — верно?
    
Сквозь смех она перевела ему, что он сказал. Они также начали смеяться.
    
— Я жил среди них почти год. Мы были захвачены льдами и должны были ждать, когда он оттает. Их пища — это рыба, тюлени, иногда белые медведи и киты, которых они едят сырыми. Их величайшим деликатесом является сырая китовая ворвань.
    
— О, полно вам, Анджин-сан!
    
— Это правда. И они живут в маленьких круглых домах, сделанных целиком из снега, и никогда не моются.
    
— Что? Никогда? — вспыхнула она.
    
Он покачал головой и решил не рассказывать ей, что бани были редкостью и в Англии, даже большей редкостью, чем в Испании и Португалии, где был более теплый климат.
    
Она перевела последнюю фразу. Торанага покачал головой, явно не веря.
    
— Мой господин говорит, что вы слишком преувеличиваете. Никто не может прожить без мытья. Даже дикари.
    
— Это правда — хонто, — сказал он спокойно и поднял руку. — Я клянусь Иисусом из Назарета и моей душой, я клянусь, что это правда.
    
Она наблюдала за ним в молчании.
    
— Все?
    
— Да. Господин Торанага хотел правды. Зачем мне лгать? Моя жизнь в его руках. Легко доказать правду — нет, если честно говорить — доказать то, что я сказал, очень трудно: вам нужно поехать туда и посмотреть самим. Конечно, португальцы и испанцы, мои враги, не поддержат меня. Но господин Торанага просил рассказать ему правду. Он может верить тому, что я сказал.
    
Марико задумалась на мгновение. Потом она тщательно перевела все, что он сказал. Наконец:
    
— Господин Торанага говорит, это невероятно, чтобы кто-нибудь мог жить без мытья.
    
— Да. Но там холодные страны. Их привычки отличаются от ваших и от моих. Например, в моей стране все считают, что ванны опасны для здоровья. Моя бабушка, Грэнни Джекоба, говорила: «Ванна — когда ты рождаешься, и другая, когда тебя кладут на стол, чтобы посмотреть на тебя через жемчужные ворота».
    
— В это очень трудно поверить.
    
— В некоторые из ваших обычаев тоже очень трудно поверить. Но это правда, что я чаще бывал в бане за короткое пребывание в вашей стране, чем за многие годы до этого. Я охотно допускаю, что я лучше себя чувствую после них. — Он ухмыльнулся. — Я больше не считаю, что ванны опасны. Так что я выиграл, приехав сюда, не правда ли?
    
После паузы Марико сказала:
    
— Да, — и перевела.
    
Кири сказала:
    
— Он удивителен, удивителен, да?
    
— Каково ваше мнение о нем, Марико-сан? — спросил Торанага.
    
— Я допускаю, что он говорит правду или верит, что говорит правду. Очевидно, что он, наверное, может быть очень полезен для вас, мой господин. У нас так мало сведений о том, что находится за пределами нашей страны. Это важно для вас? Я не знаю. Но это почти так же, как если бы он спустился со звезд или вышел из моря. Если он враг португальцам и испанцам, тогда его информация, если ей можно доверять, может быть важной для ваших интересов, да?
    
— Я согласна, — сказала Кири.
    
— А что вы думаете, Яэмон-сама?
    
— Я, дядя? О, я думаю, он безобразен: мне не нравятся его золотистые волосы и кошачьи глаза, и он вовсе не похож на человека, — сказал мальчик, задыхаясь. — Я рад, что рожден не чужестранцем, как он, а самураем, как мой отец. Можно, мы пойдем еще поплаваем?
    
— Завтра, Яэмон, — сказал Торанага, раздраженный тем, что не может напрямую разговаривать с кормчим.
    
Пока они переговаривались между собой, Блэксорн решил, что пришло время уходить. Тут Марико опять повернулась к нему.
    
— Мой хозяин спрашивает, почему вы плыли на север?
    
— Я был кормчим корабля. Мы пытались найти северо-восточный проход, сеньора. Я знаю, что многие вещи, о которых я вам рассказываю, будут звучать смешно, — начал он. — Например, семьдесят лет назад короли Испании и Португалии подписали важный договор, который разделил владения в Новом Свете, весь неоткрытый мир, между ними. Так как ваша страна попадает на португальскую половину, официально ваша страна принадлежит Португалии, господин Торанага, все вы, этот замок и все в нем отданы Португалии.
    
— О, пожалуйста, Анджин-сан, извините меня, но это же вздор!
    
— Я согласен, что их высокомерие невероятно. Но это правда. — Она тут же стала переводить, и Торанага издевательски засмеялся.
    
— Господин Торанага говорит, что он также мог бы разделить небеса между ним самим и императором Китая, не так ли?
    
— Пожалуйста, объясните господину Торанаге, что это не одно и то же, — сказал Блэксорн, сознавая, что находится в опасной ситуации. — Это написано в официальных документах, которые дают такому королю право объявить любую открытую землю, если она некатолическая, своей собственностью, низложить существующее правительство и заменить его католическим управлением. — На карте он провел линию с севера на юг, которая разделила Бразилию. — Все, что к востоку от этой линии, — португальское, все, что к западу, — испанское. Педро Кабрал открыл Бразилию в 1500 году, поэтому теперь Португалия владеет Бразилией, подавила туземную культуру и официальных властителей и стала богатой страной благодаря золоту и серебру, взятым из шахт и награбленным в туземных храмах. Все остальное в Америке, открытое к настоящему времени, — владения Испании: Мексика, Перу, почти весь этот Южный континент. Они уничтожили народности инков, уничтожили их культуру и поработили сотни тысяч жителей. Конкистадоры имеют современное оружие, туземцы — нет. С конкистадорами пришли священники. Скоро некоторые вожди были обращены в христианство, завоеватели стали пользоваться враждой между ними. Принц пошел на принца, и королевства были захвачены по кускам. Теперь Испания — богатейшая страна в нашем мире, благодаря золоту и серебру инков и Мексики, которые они награбили и отправили к себе в Испанию.
    
Марико сразу сосредоточилась. Она быстро уловила значение сообщенных Блэксорном сведений. Торанага тоже.
    
— Мой хозяин говорит, что это очень важный разговор. Как они могли взять себе такие права?
    
— Они не взяли, — мрачно сказал Блэксорн. — Папа дал им эти права, он наместник Христа на земле. В ответ на распространение слова Божьего.
    
— Я не верю в это, — воскликнула она.
    
— Пожалуйста, переведите, что я сказал, сеньора. Это хонто.
    
Она повиновалась и долго говорила, явно неуверенно. Потом:
    
— Мой хозяин говорит, вы просто пытаетесь настроить его против своих врагов. Это верно? Речь идет о вашей жизни, сеньор.
    
— Папа Александр VI провел первую разделительную линию в 1493 году, — начал Блэксорн, благодаря про себя Альбана Карадока, который вложил в него столько фактов, когда он был молод, и отца Доминго за его информацию о японской гордости и ключи к японскому образу мышления. — В 1506 году папа Джулиус II санкционировал изменения к договору тордесилласа, подписанному Испанией и Португалией в 1494 году, который изменил немного линию границы. Пала Климентий VII санкционировал договор в Сарагоссе в 1520 году, почти 70 лет назад, который установил здесь еще одну границу. — Его палец провел по песку линию меридиана, которая отрезала южную оконечность Японии. — Это дает Португалии исключительное право на вашу страну, все эти страны, от Японии, Китая до Африки, — так, как я сказал. Исключительное право эксплуатировать всех — любыми способами в обмен на распространение католицизма. — Он снова подождал, и женщина поколебалась в нерешительности, он смог почувствовать растущее раздражение Торанаги, когда ему пришлось ждать ее перевода.
    
Марико вынудила себя заговорить и повторила то, что он ей сказал. Потом она опять слушала Блэксорна, и ей было неприятно то, что она слышала. Разве это действительно возможно? Как мог Его Святейшество сказать такое? Отдать нашу страну Португалии? Это должно быть ложью. Но кормчий клянется господом нашим Иисусом.
    
— Кормчий говорит, господин, — начала она, — в то время, когда Его Святейшеством папой были приняты эти решения, весь их мир, даже страна Анджин-сана была католической. Раскола еще не было — он не произошел, поскольку эти решения папы были, конечно, объединяющими все нации. Даже при этом, добавляет он, что хотя португальцы имели исключительное право эксплуатировать Японию, Испания и Португалия непрерывно ссорились из-за права владения, так как наша торговля с Китаем давала большие прибыли.
    
— А каково твое мнение, Кири-сан? — спросил Торанага, так же шокированный, как и другие. Только мальчик остался равнодушным и играл своим веером.
    
— Он считает, что он говорит правду, — сказала Кири. — Да, я думаю, это так. Но как проверить это — или хотя бы часть?
    
— Как проверить это, Марико-сан? — спросил Торанага, более всех пораженный тем, как Марико реагировала на то, что было сказано, но довольный тем, что согласился использовать ее как переводчицу.
    
— Я бы спросила отца Тсукки-сана, — сказала она. — Потом я бы также послала какого-нибудь доверенного вассала в их страны, чтобы проверить все это. Может быть, с Анджин-саном.
    
Кири сказала:
    
— Если священник не подтвердит эти заявления, это не обязательно будет означать, что Анджин-сан лжет, не так ли? — Кири была рада, что она предложила взять Марико как переводчицу, когда Торанага искал замену Тсукку-сану. Она знала, что Марико была надежным человеком и что после того, как она поклялась своим иностранным Богом, будет молчать под самым серьезным допросом своего христианского священника. «Чем меньше знают эти дьяволы, тем лучше, — думала Кири. — А как много знает этот чужестранец!»
    
Кири заметила, что мальчик зевает, и была рада этому. «Чем меньше поймет ребенок, тем лучше», — сказала она себе. Потом она спросила:
    
— А почему бы не послать за главой христианских священников и не спросить его об этих фактах? Посмотрим, что он скажет. Их лица открыты, и они почти не умеют хитрить.
    
Торанага кивнул, его глаза остановились на Марико.
    
— Откуда ты знаешь о северных чужеземцах, Марико-сан, когда говорила, что приказы папы будут выполняться?
    
— Без сомнения.
    
— Его приказы исполняются, как если бы это был голос Бога?
    
— Да.
    
— Даже здесь, нашими христианами?
    
— Я думаю, да.
    
— И даже тобой?
    
— Да, господин. Если будет прямой приказ от Его Святейшества мне лично. Да, ради спасения моей души. — Ее взгляд был тверд. — Но до этого я буду повиноваться только моему законному господину, главе нашего рода или моему мужу. Я японка, христианка — да, но прежде всего я самурай.
    
— Я думаю, тогда будет хорошо, если Его Святейшество останется далеко от наших берегов. — Торанага на мгновение задумался. Потом он решил, что делать с чужеземцем, Анджин-саном.
    
— Скажи ему… — он остановился. Все глаза устремились на тропинку и приближающуюся по ней пожилую женщину. Она была одета в накидку с капюшоном, которые носят буддийские монахи. С ней было четверо в серой форме. Они остановились, и она подошла уже одна.
   
   
    
     
Глава семнадцатая
    
    
Все низко поклонились. Торанага заметил, что чужеземец подражал им и не встал, не посмотрел на нее, как сделали бы все чужеземцы, за исключением Тсукку-сана, как это принято у них. «Кормчий быстро обучается», — подумал он, все еще ошеломленный тем, что услышал. Десять тысяч вопросов роились в голове, но, согласно своим правилам, он временно отключился от них, чтобы сконцентрироваться на непосредственной опасности.
    
Кири поторопилась отдать старой женщине свою подушку и помогла ей сесть, потом стала на колени около нее, готовая услужить.
    
— Спасибо, Киритсубо-сан, — сказала старуха, отвечая на ее поклон. Ее имя было Ёдоко. Она была вдовой Тайко, а теперь, после его смерти, — буддийской монахиней. — Извините, что я пришла без приглашения и помешала вам, господин Торанага.
    
— Вы никогда не бываете незваной или нежеланной, Ёдоко-сама.
    
— Спасибо, спасибо. — Она взглянула на Блэксорна и прищурилась, чтобы лучше разглядеть. — Но я думаю, что я все-таки помешала. Не могу разглядеть — кто это? Он чужеземец? Мои глаза становятся все хуже и хуже. Это не Тсукку-сан, да?
    
— Нет. Это новый чужеземец, — сказал Торанага.
    
— Ах, так! — Ёдоко посмотрела с более близкого расстояния. — Пожалуйста, скажите ему, что я плохо вижу, отсюда и эта моя невежливость.
    
Марико выполнила ее просьбу.
    
— Он говорит, что в его стране многие люди страдают близорукостью, Ёдоко-сама, но они носят очки. Он спросил, есть ли они у нас. Я сказала, что да, некоторые из нас имеют очки — достали их у южных чужеземцев. Что вы носили очки, но теперь нет.
    
— Да. Я предпочитаю туман, который окружает меня. Да, мне не нравится многое из того, что я вижу теперь. — Ёдоко отвернулась и посмотрела на мальчика, сделав вид, что только что увидела его. — О! Мой сын! Так вот ты где. Я тебя ищу. Как хорошо, что я встретила Квампаку! — Она почтительно поклонилась.
    
— Спасибо, Первая мама. — Яэмон просиял и поклонился в ответ. — О, если бы ты послушала этого варвара! Он нарисовал нам карту мира и рассказал смешные истории про людей, которые не моются! Никогда в жизни! И они живут в снежных домах и носят шкуры, как дьявольские ками.
    
Старая госпожа фыркнула.
    
— Чем меньше они приходят сюда, тем лучше, я думаю, сын мой. Я никогда не понимала их, и они всегда отвратительно пахли. Я никогда не понимала, как господин Тайко, твой отец, мог их терпеть. Но он был мужчиной, и ты мужчина, и ты более терпеливый, чем низменные женщины. У тебя хороший учитель, Яэмон-сама. — Ее старческие глаза метнулись к Торанаге. — Господин Торанага — самый терпеливый человек в империи.
    
— Терпение важно для мужчины, необходимо для вождя, — сказал Торанага. — И жажда знаний также хорошее качество, да, Яэмон-сама? А знания приходят и из незнакомых мест.
    
— Да, дядя. О, да, — сказал Яэмон. — Он прав, не так ли, Первая мама?
    
— Да, да, я согласна. Но я рада, что я женщина и не должна беспокоиться о таких вещах, не правда ли? — Ёдоко обняла мальчика, который перебрался к ней поближе. — Да, мой сын. Почему я здесь? Я пришла за Квампаку. Потому что поздно, Квампаку пора есть и делать письменные задания.
    
— Я не люблю письменные задания, и я хотел поплавать!
    
Торанага сказал с напускной важностью:
    
— Когда я был в твоем в возрасте, я тоже ненавидел письменные работы. Но потом, когда мне было уже двадцать лет, я должен был бросить воевать и вернулся в школу. Я ненавидел это еще больше.
    
— Вернулся в школу, дядя? После того как ушел из нее? О, как ужасно!
    
— Вождь должен уметь хорошо писать, Яэмон-сама. Не только понятно, но и красиво, а Квампаку — лучше кого бы то ни было. Как еще можно писать Его Императорскому Высочеству или великим дайме? Вождь должен уметь делать много трудных вещей!
    
— Да, дядя. Очень трудно быть Квампаку, — Яэмон важно нахмурился. — Я думаю, я сделаю уроки сейчас, а не тогда, когда мне будет двадцать, потому что тогда у меня будут более важные государственные дела.
    
Они все были очень горды им.
    
— Ты очень умный, сын мой, — сказала Ёдоко.
    
— Да, Первая мама. Я мудр, как мой отец, как говорит моя мать. Когда она вернется домой?
    
Ёдоко подняла глаза на Торанагу.
    
— Скоро.
    
— Надеюсь, что очень скоро, — сказал Торанага. Он знал, что Ёдоко прислал за мальчиком Ишидо. Торанага привел мальчика и его охрану прямо в сад, чтобы еще больше разозлить своего врага. А также чтобы показать мальчику иностранного кормчего и тем самым лишить Ишидо этого удовольствия.
    
— Очень тяжело быть ответственной за моего сына, — сказала Ёдоко. — Было бы очень хорошо, если бы госпожа Ошиба была здесь, в Осаке, снова дома, тогда бы я могла вернуться в храм, правда? Как она и как госпожа Дзендзико?
    
— Они обе в добром здравии, — сказал ей Торанага, ликуя в душе. Девять лет назад Тайко, в неожиданном приступе дружеских чувств, предложил ему жениться на госпоже Дзендзико, младшей сестре госпожи Ошибы, его любимой супруги.
    
— Тогда наши дома навеки объединятся, правда? — сказал Тайко.
    
— Да, господин. Я повинуюсь, хотя я и не заслужил такой чести, — ответил Торанага с почтением. Он хотел породниться с Тайко, но он знал, что хотя Едою, жена Тайко, может это и одобрить, его супруга, Ошиба, ненавидит его и использует все свое огромное влияние на Тайко, чтобы воспрепятствовать их женитьбе. Было бы разумней избежать женитьбы на сестре Ошибы еще и потому, что это давало ей огромную власть над ним, не последним здесь было и то, что она получила бы доступ к его состоянию. Но если бы она была отдана замуж за его сына, Судару, тогда Торанага как верховный правитель рода сохранил бы полностью свою власть. Потребовалось все его искусство, чтобы свести дело к женитьбе Судару на Дзендзико, и теперь, когда это произошло, Дзендзико имеет для него огромное значение как защита от Ошибы, потому что та обожает свою сестру.
    
— Моя невестка еще не разродилась, ожидалось, что роды начнутся вчера, но я думаю, что, как только опасность пройдет, госпожа Ошиба немедленно вернется.
    
— После трех девочек Дзендзико пора бы подарить вам внука, не так ли? Я буду молиться о его рождении.
    
— Благодарю вас, — сказал Торанага; она, как всегда, нравилась ему, он знал, о чем она думает, хотя он не представлял ничего, кроме опасности, ее дому.
    
— Я слышала, ваша госпожа Сазуко беременна?
    
— Да. Я очень счастлив, — Торанага почувствовал, как у него стало радостно на душе при мыслях о своей последней наложнице, ее молодости, силе и теплоте. «Я надеюсь, у нас будет сын, — сказал он себе. — Да, это было бы очень хорошо. Семнадцать лет — хороший возраст для того, чтобы родить первого ребенка, тем более если имеешь такое здоровье, как у нее. Да, я очень счастлив».
    
— Будда благословляет вас. — Ёдоко почувствовала укол зависти. Казалось нечестным, что Торанага имеет пять взрослых сыновей и четыре дочери и уже пять внуков, да еще ребенок Сазуко, который скоро появится на свет, да и при нескольких наложницах в доме он может иметь еще много сыновей, ему еще предстоит прожить много полноценных лет. А все ее надежды были сконцентрированы на этом единственном семилетнем ребенке, ее ребенке наравне с Ошибой. «Да, он также и мой сын, — подумала она. — Как я ненавидела Ошибу вначале…» Она увидела, что все смотрят на нее, и вздрогнула:
    
— Да?
    
Яэмон нахмурился:
    
— Я спросил, можем ли мы пойти делать уроки, Первая мама? Я два раза тебя спросил.
    
— Извини, сын мой, я отвлеклась. Вот что случается, когда стареешь. Да, тогда пошли. — Кири помогла ей встать, Яэмон побежал впереди. Серые уже встали, один из них поймал его и заботливо посадил себе на плечи. Четверо самураев, которые сопровождали Ёдоко, ждали отдельно.
    
— Пройдитесь со мной немного, господин Торанага, пожалуйста. Мне нужно опереться на чью-нибудь сильную руку.
    
Торанага с удивительной живостью вскочил на ноги. Она взяла его за руку, но не оперлась на нее. «Да, мне нужна сильная рука, Яэмону тоже. Да и стране».
    
— Я всегда готов служить вам, — сказал Торанага.
    
Когда они удалились от остальных, она спокойно сказала:
    
— Становитесь единовластным регентом. Возьмите власть и правьте сами. До тех пор, пока Яэмон не вырастет.
    
— Завещание Тайко запрещает это, даже если бы я этого и хотел, чего на самом деле нет. Ограничения, которые он наложил в завещании, исключают захват власти одним регентом. Я не стремлюсь к единовластию. Я никогда не стану единственным регентом.
    
— Тора-чан, — сказала она, используя кличку, которую дал ему Тайко много лет назад, — у нас мало секретов, у вас и у меня. Вы можете сделать это, если пожелаете. Я говорю и за госпожу Ошибу. Возьмите власть до конца своей жизни. Станьте сегуном и делайте…
    
— Госпожа, то, что вы говорите — это предательство. Я не стремлюсь стать сегуном.
    
— Конечно, но, пожалуйста, послушайте меня последний раз. Станьте сегуном, сделайте Яэмона единственным наследником — вашим единственным наследником. Он может быть сегуном после вас. Разве это не его генеалогическая линия? Фудзимото — через госпожу Ошибу назад до ее деда Городы и через него еще дальше в древность? Фудзимото!
    
Торанага посмотрел на нее.
    
— Вы думаете, дайме согласятся с таким заявлением или что Его Высочество Сын Неба может утвердить назначение?
    
— Нет. Не для самого Яэмона. Но если бы вы были сегуном сначала и усыновили его, то могли бы убедить их, всех их. Мы поддержим вас, госпожа Ошиба и я.
    
— Она согласна с этим? — спросил удивленный Торанага.
    
— Нет. Мы никогда не обсуждали этого. Это моя идея. Но она согласится. Я отвечаю за нее. Заранее.
    
— Это невозможно, госпожа.
    
— Вы можете управлять Ишидо и всеми ими. Вы всегда можете. Я боюсь, Тора-чан, того, что я слышала. Слухи о войне, о разделении на две группы и начале новых темных веков. Когда война начнется, она будет идти вечно и поглотит Яэмона.
    
— Да, я тоже так же считаю. Да, если она начнется, она будет последняя и навсегда.
    
— Тогда возьмите власть! Делайте что хотите, с кем хотите, как хотите. Яэмон хороший мальчик. Я знаю, вы любите его. У него ум отца, и с вашим обучением мы все только выиграем. Он должен получить свое наследство.
    
— Я не возражаю против него или его преемников. Сколько раз я это должен говорить?
    
— Наследник будет уничтожен, если вы его активно не поддержите.
    
— Я поддерживаю его! — сказал Торанага. — Всеми мерами. В этом я согласен с Тайко, вашим последним мужем. Ёдоко вздохнула и плотнее запахнулась в свой плащ.
    
— Эти старые кости простужены. Так много тайн, войн, предательств, смертей и побед, Тора-чан. Я только женщина и очень одинокая. Я рада, что я посвятила себя теперь Будде и своей следующей жизни. Но в этой я должна защитить моего сына и сказать вам эти вещи. Я надеюсь, вы простите мне мою дерзость.
    
— Я всегда радуюсь вашим советам и ищу их.
    
— Спасибо. — Ее спина немного распрямилась. — Послушайте, пока я жива, ни наследник, ни госпожа Ошиба не пойдут против вас.
    
— Да.
    
— Вы учтете мое предложение?
    
— Последняя воля моего хозяина запрещает это. Я не могу идти против моих священных клятв регента.
    
Они шли в молчании. Потом Ёдоко вздохнула:
    
— Почему не взять ее в жены?
    
Торанага остановился на дорожке.
    
— Ошибу?
    
— Почему нет? Она вполне достойна как политический выбор. Совершенный выбор для вас. Она красива, молода, крепка, ее родственные связи самые удачные — часть Фудзимото, часть Миновара, она полна солнца и очень жизнерадостна. У вас нет сейчас официальной жены — так почему нет? Это решит проблему преемственности и предотвратит раскол в стране. От нее у вас наверняка будут еще сыновья. Яэмон будет наследовать титул у вас, потом его сыновья или другие ее сыновья. Вы можете стать сегуном. Вы будете иметь власть над страной и власть отца, так что вы можете подготовить Яэмона к вашему пути. Вы формально усыновите его, и он будет таким же вашим сыном, как любой из ваших. Почему вам не жениться на госпоже Ошибе?
    
«Потому что она дикая кошка, вероломная тигрица с лицом и телом богини, которая думает, что она императрица, и ведет себя как императрица, — сказал себе Торанага. — Ты никогда не сможешь доверять ей в постели. Она словно иголка у тебя в глазу, когда ты спишь, а она должна бы ласкать тебя. О, нет, не ее! Даже если бы я женился на ней только ради ее имени, на что бы она никогда не согласилась. О, нет! Это невозможно! По всем возможным причинам, не последней из которых является то, что она ненавидит меня и ждет моего поражения, моего и моего дома, все время с тех пор, как она родила первый раз, одиннадцать лет назад.
    
Даже тогда, в семнадцать лет, она пожертвовала собой, чтобы погубить меня. Да, такая мягкая внешне, как первый созревший персик летом, и такая же душистая. Но внутри — это сталь, как у боевого меча; у нее мозг шахматиста, она пускает в ход все свое обаяние, вскоре сведшее с ума Тайко и отвратившее от него всех остальных. Да, она сразу покорила Тайко, когда ей было пятнадцать, когда он впервые официально получил ее. Да, и не забывай, что на самом деле это она соблазнила его, а не он ее, хотя он очень верил в себя. Да, даже в пятнадцать Ошиба знала, чего она хочет и как этого добиться. Потом случилось чудо, давшее наконец сына Тайко, чудо у нее одной из всех женщин, которых он имел в своей жизни. Скольких женщин он имел? По крайней мере сто. Его горностай оросил своим радостным соком больше небесных сводов, чем десять обычных мужчин! Да. И эти женщины всех возрастов и каст, обычные жены или наложницы, от принцессы Фудзимото до куртизанки четвертого класса. Но ни одна из них не забеременела, хотя позже, когда он их выгонял, расторгал брак или они снова выходили замуж после его смерти, они имели детей от других мужчин. Ни одна, кроме госпожи Ошибы.
    
Но она родила ему сына, когда Тайко было пятьдесят три года, бедное маленькое существо, так быстро заболевшее и умершее. Тайко рвал на себе одежды, чуть не сошел с ума от горя, проклинал себя, но не ее. Потом, спустя четыре года, она чудесным образом снова родила, удивительно, но снова сына, и на этот раз удивительным образом здорового, ей тогда был двадцать один год. Ошиба Бесподобная называл ее Тайко.
    
Отец ли Тайко Яэмону или нет? О, я много бы отдал, чтобы знать правду. Узнаем ли мы когда-нибудь? Возможно, нет, но чтобы ни было, я проверять не буду ни тот, ни другой вариант.
    
Странно, что Тайко, такой проницательный во всем остальном, лишался этого качества относительно Ошибы, любя ее и Яэмона до безумия. Странно, что из всех женщин именно она должна была стать матерью его наследника, она, чей отец, отчим и мать погибли из-за Тайко.
    
Была ли она достаточно умна, чтобы переспать с другим мужчиной, зачать от него, потом уничтожить его, чтобы обезопасить себя? И не один раз, а дважды?
    
Могла ли она быть так вероломна? О, да.
    
Жениться на Ошибе? Никогда».
    
— Я польщен тем, что вы сделали мне такое предложение, — ответил Торанага.
    
— Вы мужчина, Тора-чан. Вы легко можете управиться с такой женщиной. Вы единственный мужчина в империи, который может это, правда? Она удивительная партия для вас. Посмотрите, как она сейчас борется за интересы своего сына, а она только беззащитная женщина. Она достойная жена для вас.
    
— Я не думаю, что она когда-нибудь думала об этом.
    
— А если думала?
    
— Я бы хотел знать это. Тайно. Да, это была бы безмерная честь для меня.
    
— Многие люди считают, что только вы стоите между Яэмоном и его будущим.
    
— Многие люди глупы.
    
— Да. Но не вы, Торанага-сама. И не госпожа Ошиба.
    
«И не вы, моя госпожа», — подумал он.
   
   
    
     
Глава восемнадцатая
    
    
В самое темное время ночи через стену в сад проник убийца. Его почти не было видно. Он носил тесно облегающую тело черную одежду, его таби были черного цвета, черный капюшон и черная маска скрывали голову. Это был человек небольшого роста, он бесшумно пробежал к каменному укреплению внутри сада и остановился около самой отвесной стены. В пятидесяти ярдах от него двое коричневых охраняли главную дверь. Очень ловко убийца забросил обмотанный тряпками крюк с тонкой шелковой веревкой. Крюк зацепился за каменный карниз амбразуры. Он поднялся по веревке, протиснулся через щель амбразуры и исчез внутри.
    
Коридор был пустынный, он освещался свечами. Убийца бесшумно спустился вниз, открыл наружную дверь и вышел на зубчатую стену. Еще один искусный бросок, быстрое короткое карабканье, и он оказался в коридоре наверху. Часовые, которые стояли на углах зубчатой стены, не услышали его, хотя и были настороже.
    
Когда мимо проходили часовые в коричневой униформе, он плотно вжался в нишу в каменной стене. После этого убийца проскользнул по переходу. У угла он остановился. Молча огляделся. Дальняя дверь охранялась самураем. Пламя свечей колебалось в тишине. Часовой сидел, скрестив ноги, он зевнул, облокотился о стену и вытянулся. Его глаза на минуту закрылись. Убийца мгновенно кинулся вперед. Беззвучно. Он сделал петлю из шелковой веревки, которая все еще была у него в руках, уронил ее на шею часового и резко дернул. Пальцы часового еще пытались схватить и оттянуть удавку, но он уже умирал. Короткий удар ножом между ребер, нанесенный с искусством хирурга, — и часовой перестал двигаться.
    
Убийца открыл дверь. Комната для аудиенций была пуста, внутренние двери не охранялись. Он втащил труп внутрь и опять закрыл дверь. Без колебаний он пересек комнату и выбрал левую внутреннюю дверь. Она была сделана из дерева и хорошо укреплена. В его правую руку скользнул изогнутый нож. Он мягко, тихонько постучал.
    
— «…В дни императора Ширакавы…» — сказал он первую часть пароля.
    
С другой стороны двери донесся лязг стали, вынимаемой из ножен, и ответ:
    
— «…Жил мудрец по имени Инракуджи…»
    
— «…Который написал тридцать пятую сутру». У меня срочные послания для господина Торанаги.
    
Дверь распахнулась, и убийца нанес удар. Нож взметнулся вверх, вонзился в горло первого самурая точно ниже подбородка, так же быстро был вынут и молниеносно поразил в горло второго часового. Слабый поворот — и нож тут же вынимается снова. Оба человека умерли еще на ногах. Убийца подхватил одного и дал ему мягко опуститься на землю. Другой упал, но бесшумно. Кровь хлынула на пол, их тела забились в предсмертных конвульсиях.
    
Человек заторопился вниз по этому внутреннему переходу. Он был плохо освещен. В это время открылись седзи. Он замер, медленно оглядываясь кругом.
    
Кири удивленно смотрела на него, стоя в десяти шагах. В ее руках был поднос.
    
Он заметил, что две чашки на подносе были чистые, пища в них не тронута. Из чайника шел пар. Сбоку потрескивала свеча. Тут поднос упал, рука скользнула из-под оби и появилась с кинжалом, рот у нее открывался, но не издавал ни звука, и он сразу бросился в угол. Открылась дальняя дверь, и выглянул заспанный самурай.
    
Убийца бросился к нему и прорвал седзи справа, куда он и стремился. Кири закричала, поднялась тревога, и он уверенно побежал в темноте, через эту переднюю, мимо просыпающихся женщин и их служанок, во внутренний коридор в дальнем конце дома.
    
Здесь была тьма кромешная, но он ощупью двигался вперед, безошибочно находя нужную дверь в начинающейся суматохе. Он открыл дверь и прыгнул на человека, лежавшего на футоне. Но его рука, державшая нож, была зажата, словно тисками, и теперь он был вынужден схватиться врукопашную на полу. Он дрался очень умело, вырвался, опять ударил ножом, но промахнулся, запутавшись в одеяле. Убийца откинул одеяло и бросился на человека, держа нож для смертельного удара. Но человек повернулся с неожиданной ловкостью и сильно пнул его в пах ногой. Боль взорвалась в убийце, в то время как его жертва отскочила на безопасное расстояние.
    
К этому времени в дверях уже столпились самураи, некоторые из них были с фонарями, и Нага, в одной только набедренной повязке, с взъерошенными волосами, прыгнул между ним и Блэксорном, высоко подняв меч.
    
— Сдавайся!
    
Убийца отскочил назад, крикнул: «Наму Амида Бутсу — во имя Будды Амида!» — повернул нож к себе и обеими руками ткнул его себе ниже подбородка. Хлынула кровь, и он опустился на колени. Нага сразу нанес удар. Его меч вихрем описал дугу, и голова свободно покатилась по полу.
    
В молчании Нага поднял голову и сорвал маску. Лицо было обычным, глаза еще мигали. Он подержал голову: волосы были уложены как у самурая, с узелком на макушке.
    
— Кто-нибудь знает его?
    
Никто не ответил. Нага плюнул в лицо, сердито бросил голову одному из своих самураев, сорвал с убийцы одежду, поднял его правую руку и нашел то, что искал. Маленькая татуировка — китайское изображение Амиды, особого Будды, было вытравлено под мышкой.
    
— Кто командир стражи?
    
— Я, господин, — человек был смертельно бледен.
    
Нага прыгнул на него, остальные расступились. Командир часовых не сделал попытки уклониться от яростного удара меча, который отрубил ему голову, часть плеча и одну руку…
    
— Хайябуса-сан, прикажи всем самураям этого караула спуститься во двор, — сказал Нага одному из начальников. — Удвой караулы для новой страхи. Убери отсюда тела. Все остальные… — Он остановился, так как к двери подошла Кири, все еще с кинжалом в руке. Она взглянула на труп, потом на Блэксорна.
    
— Анджин-сан не пострадал? — спросила она. Нага взглянул на человека, который возвышался над ним, тяжело дыша. На нем не было видно ни ран, ни крови. Просто заспанный человек, который едва не был убит. Белое лицо, но без внешних признаков страха.
    
— Ты не пострадал, кормчий?
    
— Я не понимаю.
    
Нага подошел и стянул с него ночное кимоно, чтобы посмотреть, не ранен ли кормчий.
    
— А, теперь понял. Нет. Не ранен, — услышал он слова гиганта и увидел, как он качает головой.
    
— Хорошо, — сказал он. — Кажется, он не пострадал, Киритсубо-сан.
    
Он увидел, как Анджин-сан показывает на труп и что-то говорит.
    
— Я не понимаю вас, — ответил Нага. — Анджин-сан, вы останетесь здесь, — и сказал одному из своих людей: — Принеси ему пищи и воды, если он захочет.
    
— У этого убийцы была татуировка Амиды, да? — спросила Кири.
    
— Да, госпожа Киритсубо.
    
— Дьяволы, дьяволы.
    
— Да.
    
Нага поклонился ей, потом посмотрел на одного из испуганных самураев.
    
— Пойдешь со мной. Возьми голову! — Он ушел, думая, как бы рассказать об этом отцу. О, Будда, благодарю тебя за то, что ты охраняешь моего отца!
    * * *
    
— Он был ронин, — коротко сказал Торанага. — Ты никогда не проследишь, откуда он, Хиро-Мацу-сан.
    
— Да. Но отвечает за это Ишидо. У него хватило низости сделать это, да? Ниндзя. Использовать эти отбросы, наемных убийц. Пожалуйста, я прошу вас, позвольте мне прямо сейчас вызвать наши войска. Я прекращу это раз и навсегда.
    
— Нет, — Торанага обернулся в сторону Наги. — Ты уверен, что Анджин-сан не пострадал?
    
— Нет, господин.
    
— Хиро-Мацу-сан! Ты понизишь в должности всех часовых из этого караула за невыполнение ими своих обязанностей. Им запрещено совершать сеппуку. Им приказано нести свой позор перед всеми моими солдатами как людям самого низкого класса. Мертвых часовых протащите за ноги через замок и весь город до места казни. Пусть их едят собаки.
    
После этого он посмотрел на своего сына, Нагу. До этого вечером пришло срочное сообщение из монастыря Джоджи в Нагое об угрозе Ишидо относительно Наги. Торанага сразу приказал сыну не выходить из дома и окружил его стражей вместе с другими членами семьи в Осаке — Кири и Сазуко, которые тоже усиленно охранялись. В послании от аббата добавлялось, что он считает разумным освободить сразу же мать Ишидо и отослать ее обратно в город с ее служанками.
    
— Я не осмеливаюсь рисковать жизнью ваших славных сыновей таким глупым образом. К сожалению, ее здоровье ухудшилось. Она простужена. Лучше, чтобы она умерла в своем собственном доме, а не здесь.
    
— Нага-сан, ты в равной мере ответствен за то, что убийца проник сюда, — сказал Торанага, его голос был холоден и горек. — Каждый самурай ответствен, независимо от того, был ли он на страже, спал или проснулся. У тебя отбирается половина твоего годового дохода.
    
— Да, господин, — ответил юноша, удивленный, что ему позволено все сохранить, в том числе и голову. — Пожалуйста, понизьте меня в должности тоже, — сказал он. — Я не могу жить с таким позором. Я не заслуживаю ничего, кроме презрения, за мою провинность, господин.
    
— Если бы я хотел понизить тебя в звании, я бы так и сделал. Тебе приказывается немедленно выехать в Эдо. Ты уедешь с двадцатью людьми сегодня же ночью и сообщишь все своему брату. Ты будешь там в кратчайшее время! Иди! — Нага поклонился и вышел, побледнев. Хиро-Мацу Торанага сказал так же грубо: — Увеличь в четыре раза мою охрану. Отмени мою охоту сегодня и завтра. В день после встречи регентов я покидаю Осаку. Ты сделаешь все приготовления, и до этого времени я останусь здесь. Я не буду встречаться ни с кем без приглашения. Ни с кем.
    
Он махнул рукой, отпуская всех и будучи в плохом настроении.
    
— Все могут идти. Хиро-Мацу, ты останешься.
    
Комната опустела.
    
Хиро-Мацу был рад, что его будут наказывать один на один, так как из всех из них он, как командир охраны, был виноват больше всех.
    
— Мне нет прошения, господин. Никакого.
    
Торанага задумался. Гнева больше не было заметно.
    
— Если бы ты хотел нанять секретным образом кого-то из секты Амиды Тонга, как бы ты нашел этих людей? Как бы ты вышел на них?
    
— Я не знаю, господин.
    
— Кто должен знать?
    
— Касиги Ябу.
    
Торанага выглянул в амбразуру. Слабые признаки рассвета смешивались с темнотой ночи на востоке.
    
— Приведи его сюда на рассвете.
    
— Вы думаете, он виноват?
    
Торанага не ответил, он снова о чем-то размышлял.
    
Старый солдат наконец не выдержал молчания:
    
— Пожалуйста, господин, позвольте мне уйти. Я так виноват!