1 2 3 4 5 6 7 8 
   
В комнате снова поднялся шум:
   
— Подожди, Русаков!
   
— Спросите его, почему он в классе молчал?
   
— Почему Мазину не сказал сразу?
   
— Русаков, почему ты молчал, когда мы на Трубачева думали? — крикнул бледный от волнения Одинцов.
   
Петя покраснел и опустил голову.
   
— Я не мог… Я боялся…
   
В комнате стало тихо.
   
— Эх! — с презрением бросил кто-то. — Боялся! А товарища подвести не боялся?
   
Петя вспыхнул, сморщился, губы у него задрожали. Надя Глушкова взволновалась, вскочила с места:
   
— Ребята, нехорошо так! Он же сознался все-таки!
   
— Не защищай! — строго сказала Лида Зорина. — Пусть сам скажет.
   
— Он сам ничего не скажет, — вступился Мазин. — Потому что тут история другая. Степанова правильно сказала: мы мало знаем друг друга. Как Петька живет, что у него есть и чего он боится, — это из всего класса знаю один я.
   
Ребята притихли.
   
Сергей Николаевич написал на клочке бумаги: «Это обвинение нас тоже касается».
   
Митя прочитал, скомкал бумажку. Он был расстроен, светлые волосы липли к его мокрому лбу. Он силился вспомнить домашнюю обстановку Пети Русакова и сердился на себя и на Мазина, который знал больше, чем он, Митя.
   
А в наступившей тишине ребята уже решали по-своему вопрос о Пете Русакове:
   
— Мазин знает, что говорит! И кончено!
   
— А ты, Петя, на нас не обижайся! — Ребята сорвались с мест и окружили Петю.
   
— Тише! — крикнул Митя. — Сергей Николаевич будет говорить.
   
Ребята затихли.
   
— Я не буду разбирать всю эту историю в подробностях. Мне кажется, всем вам уже ясно, как произошло то, что Трубачев, председатель совета отряда, оказался в таком тяжелом положении. Вас, конечно, интересует больше всего вопрос, кто виноват. Ну, виноваты тут многие. Прежде всего и больше всего, несмотря ни на что, сам Трубачев. Потом, конечно, Мазин — в этой пропаже мела — и Русаков…
   
— И Одинцов тоже, — подсказал кто-то.
   
— Одинцов? — переспросил Сергей Николаевич.
   
— Одинцов! Одинцов! — крикнул Мазин.
   
— Не вижу вины Одинцова. В чем ты его обвиняешь? — спросил учитель Мазина.
   
— Я уже говорил. Он не разобрался и написал. Да еще про своего товарища.
   
— Что он не разобрался, куда делся мел, то в этом его обвинять нельзя, потому что мел лежал у тебя в кармане и этого Одинцов предполагать, конечно, не мог. А что он совершенно точно и честно описал все происшедшее в классе, несмотря на то что в этом участвовал его лучший товарищ, то за это, по-моему, Одинцова можно только уважать. Как вы думаете?
   
Белкин вытянул вперед руку.
   
— Пусть ребята думают как хотят, а я скажу про Одинцова так… что мы, когда… вообще… это было, думали: Одинцов вообще не напишет про своего товарища… И решили считать его… ну, вообще, если напишет — честным пионером, а если скроет — нечестным. И вот он написал. И мы считаем — это честно! — волнуясь, сказал Белкин.
   
Сергей Николаевич кивнул головой:
   
— Скажи ты, Малютин!
   
— Мне кажется, что он поступил честно, но как-то не по-товарищески все-таки. Потому что Трубачев не ожидал, а когда пришел на редколлегию, то сразу увидел, и это на него тоже подействовало.
   
— Верно! — крикнул Мазин. — Предупреди, а потом пиши. Да разберись раньше, где мел. А не знаешь, где он, — так не пиши!
   
Кто-то засмеялся.
   
Одинцов поднял руку:
   
— Я не писал про мел. Я всегда пишу то, что вижу и слышу. И потом, думал так: если не напишу, то какой же я пионер, а если напишу, то какой же я товарищ? — Одинцов посмотрел на всех. — Я все думал… А тут ребята меня спросили прямо в упор. И я сразу как-то понял, что должен написать. Только я не предупредил Трубачева… Это верно. Мне не пришлось как-то с ним поговорить.
   
— В этом ты, конечно, неправ, Одинцов. Такие вещи надо делать открыто, — сказал Сергей Николаевич. — Но все-таки из виноватых мы тебя исключаем!.. Верно? — улыбнулся он.
   
— Верно, верно! — закричали ребята, обрадованные его улыбкой.
   
Сергей Николаевич взглянул на часы.
   
— И так как теперь уже очень поздно, то давайте пока буду говорить я один, и уж только в том случае, если моим противником окажется такой отчаянный спорщик, как Мазин, мы дадим ему слово, — пошутил учитель. — Так вот что я хотел вам сказать — и это, по-моему, самое главное. Для меня сегодня выяснилось, что вы неправильно понимаете слова «товарищество», «дружба». Отсюда и поступки у вас неправильные. Например, Мазин выручает Русакова, чтобы я не обнаружил, что Русаков лентяй, что он плохо учится, не знает урока… Мазин хочет, очевидно, чтобы Русаков с его товарищеской помощью остался на второй год… Подожди, Мазин, я все знаю, что ты хочешь сказать.
   
— Мазин, не мешай! — крикнула Зорина.
   
— Я хочу сказать! — Мазин выставил вперед одну ногу, но, увидев Митин взгляд, убрал ногу и махнул рукой. — Я, Сергей Николаевич, еще докажу, какой я товарищ! — крикнул он, отходя от стола.
   
— Это очень хорошо, — спокойно сказал Сергей Николаевич, — но то, как ты сейчас доказал нам, это плохо, это называется ложным товариществом. И, к сожалению, вся эта история построена на ложном товариществе. Русаков зачеркивает фамилию Трубачева — глупо и не нужно, он тем самым ставит Трубачева в тяжелое положение подозреваемого. А почему Русаков это делает? Я уверен, что из любви к товарищу… Так вот что я хочу сказать вам, ребята! Учтите это на будущее. Есть прямое, честное пионерское товарищество — и есть мелкое, трусливое, ложное выручательство. Это вещи разные, их никак нельзя путать. К товарищу надо относиться бережно и серьезно… Ну вот, я все сказал, что хотел. Подумайте над этим хорошенько. Думаю, что даже Мазин со мной согласен сейчас… А, Мазин? — улыбаясь, спросил Сергей Николаевич.
   
Никто не засмеялся. Лица у ребят были серьезные. Расходились молча. Каждый торопился домой, чтобы обдумать про себя что-то очень важное и необходимое.
   
В коридоре Васек столкнулся лицом к лицу с Сашей Булгаковым. Одинцов схватил обоих за руки.
   
— Помиритесь, ребята! Васек! Саша! — умоляюще шептал он, стараясь соединить руки товарищей.
   
— Я с ним не ссорился, — сказал Васек.
   
— Ты не ссорился? — вспыхнул Саша, вырвал свою руку и побежал вниз по лестнице.
   * * *
   
Митя шел с учителем. Перед ними маячила одинокая темная фигурка, то возникающая при свете фонаря, то исчезающая в темноте улицы.
   
— Трубачев… — усмехнулся Митя. — Домой бежит… Тяжко ему пришлось сегодня, бедняге.
   
Сергей Николаевич вздохнул полной грудью свежий вечерний воздух:
   
— Трудно растет человек…
   
Митя ждал, что учитель скажет еще что-нибудь, но тот молчал. Сбоку его твердый, резко очерченный подбородок и рот с сухими, крепко сжатыми губами казались чужими и холодными.
   
«Недоволен мной, ребятами? — взглядывая на учителя, пытался угадать Митя. — «Трудно растет человек»… Конечно, трудно… Так чего же он хочет от ребят?»
   
От обиды нижняя губа у Мити чуть-чуть припухла. Молчание становилось тягостным.
   
— Вы не думайте, они все-таки неплохие ребята…
   
Сергей Николаевич повернулся к нему и с живостью сказал:
   
— Хорошие ребята! Особенно этот… Трубачев и его товарищи.
   * * *
   
Васек шел один. После сбора в темной раздевалке его поймал Грозный и, легонько потянув за рукав, шепотом спросил:
   
— Проштрафился, Мухомор?
   
— Проштрафился, Иван Васильевич!
   
— Да, прочесали тебя, брат, вдоль и поперек… Раньше, бывало, ремнем учили, попроще вроде, а теперь — ишь ты! Ну, авось обойдется… Ступай домой. Макушку в подушку, а утром на душе легче.
   
Васек попрощался со стариком и вышел на улицу. Он устал, в голове было так много мыслей, что ни на одной не хотелось останавливаться.
   
В конце своей улицы Васек увидел тетку. Она, суетливо и неловко обходя лужи, шла вдоль забора, придерживая обеими руками концы полушалка. Васек вспомнил, что тетка плохо видит, и бросился к ней навстречу:
   
— Тетя!
   
— Васек! Батюшки! Где ты запропал? Девятый час пошел…
   
— Я на сборе был… Нас вожатый собирал.
   
— «Вожатый, вожатый»! С ума он сошел, твой вожатый! Детей до полуночи держать!
   
— Да он не виноват. Дела у нас такие были… пока разберешься… Не сюда, не сюда, тетя. Давай руку!
   
— Погоди, не тащи… Это чего блестит?
   
— Тут лужа, — держа ее за руку, говорил Васек. — А вот камень… ставь ногу…
   
— Ишь ты, глазастый. А я шла, небось забрызгалась вся… Ну, какие же у вас дела разбирали? — благополучно минуя лужу, спросила тетка.
   
— Кто что натворил, — уклончиво сказал Васек.
   
— Кто что натворил… А ты бы домой шел.
   
Васек засмеялся.
   
— Да меня, тетя, больше всех ругали там, — сознался он. — За поведение и всякие разные слова дурацкие… за грубость…
   
— А-а, — подняв кверху брови, протянула тетка, — за грубость?
   
— Ну да. Вот и тебя я тоже обидел.
   
— Ну… это что… Мы свои — не чужие! — заволновалась тетка. — А вожатый, он, конечно, знает, что делает. Коли задержал, значит, нужно было… это на пользу.
   
Васек крепко прижал к себе теткину руку.
   
— Ладно, ладно… Идем уж. Там тебе ужин приготовлен, а под тарелочкой… — Она остановилась и подняла вверх палец: — Суприз!
   
  
  
   
    
Глава 34
    
    
Р. М. 3. С
   
   
   
Мазин сидел на берегу пруда и напевал свою любимую песенку:
   
    
     
Кто весел — тот смеется,
     
Кто хочет — тот добьется,
     
Кто ищет — тот всегда найдет!
    
   
   
Он смотрел, как у края берега в темной воде отражаются набухшие почками ветки березы, как, переплетаясь с ними, вытягиваются тонкие иглистые сосны и громадной тенью ложатся мохнатые лапы старой ели. Теперь под этой елью чернеет глубокая яма, залитая водой. Это бывшая землянка Мазина и Русакова. Когда снег начал таять, в нее хлынули со всех сторон ручьи. Хорошо, что к тому времени у мальчиков появился новый приют…
   
Мазин вспомнил, как они с Петей шли домой со сбора. Петя ждал, что Митя вызовет в школу отца. Наказания он не боялся — он боялся потерять свою новую мать.
   
— Она уйдет! — тоскливо повторял он всю дорогу.
   
— Не уйдет! — лениво утешал его Мазин: ему не хотелось заниматься Петькиными делами. Он хотел разобраться в настоящем товариществе, о котором говорил учитель, а потому, не глядя на расстроенное лицо Русакова, нехотя бубнил, идя с ним рядом: — Птичья голова у тебя, Петька… И вообще, ты только о себе одном думаешь. Брось ты с этим делом нянчиться… Уйдет — так другая найдется!
   
— Другая? — Петька даже остановился. — Другая?! — От волнения у него перехватило горло. — А ты себе другую мать хочешь, Мазин?
   
— При чем тут это? — тоже останавливаясь, недовольно спросил Мазин?
   
— А при том, что ты… ничего не понимаешь в моей жизни, — с усилием сказал Петя, — а я… один. И ты лучше ничего не говори, если так…
   
— Как — так?
   
Петя молчал. Мазин почувствовал, что Петька вдруг отделился от него со всеми своими горестями и теперь уже будет решать свои дела тихо, про себя, не обращаясь за помощью к товарищу.
   
— Ладно, — сказал он прежним снисходительным тоном. — Я пошутил. Сей — час придумаем что-нибудь…
   
— Не надо.
   
— Что — не надо? Собери ее вещи и спрячь, а пока она будет искать, отец сам уговорит остаться. Понял?
   
— Не надо, — тихо повторил Петя. — Ничего не надо мне, Мазин! Это не такое, чтобы придумывать что-нибудь. — Он отвернулся и сломал голую ветку у забора. — Этого ты не можешь… и не надо.
   
— Да ну тебя! — рассердился Мазин. — «Не можешь, не можешь»! Я все могу!
   
Когда Петя ушел, Мазин долго стоял во дворе и смотрел на его окна.
   
«Есть прямое, честное товарищество, а есть мелкое, трусливое выручательство», — вспомнил он слова учителя.
   
«Эх, жизнь! Пойду завтра к его мачехе и напрямки начну действовать», — решил Мазин.
   * * *
   
За ночь решение окрепло. Мазин застал Екатерину Алексеевну одну. Она сидела за работой — подшивала Петины брюки. Изо рта ее торчали булавки, а в длинных ловких пальцах мелькала иголка. Мазин поздоровался и, оглядев новые Петины брюки, вежливо сказал:
   
— Симпатичные брючки.
   
Мачеха засмеялась с закрытым ртом, булавки запрыгали на ее губах.
   
«Еще подавится!» — с тревогой подумал Мазин и сказал:
   
— Выньте изо рта булавки. Я к вам по делу пришел.
   
С тех пор как Петя первый раз привел к себе Мазина, прошло много времени. Екатерина Алексеевна уже хорошо знала этого смешного, толстого, спокойного мальчика, товарища Пети. Она с интересом прислушивалась к коротким фразам, которые бросал Мазин Пете во время игры или занятий. Ей нравился Мазин, но где-то про себя она опасалась того влияния, которое он имел на Петю.
   
«Если хорошенько браться за Петю, то сначала нужно взяться за Мазина», — нередко думала она, наблюдая их вместе. Но до сих пор Мазин был неуловим, никогда не обращался к ней с вопросами и сам отделывался короткими ответами.
   
— Какое же у тебя ко мне дело? — опуская на колени шитье, спросила Екатерина Алексеевна.
   
— А вот какое. — Мазин придвинул стул и сел прямо против нее. — Я, как настоящий товарищ Пети Русакова, считаю, что нам надо прямо и честно объясниться. — Он заметил смешливые искорки в глазах Петиной мачехи и насупился: — Вы не смейтесь. Это не такое, чтобы смеяться. Это такое, что заплакать можно, если вы для Петьки как мать родная. Мазин вспыхнул и рассердился: — Мне тоже, как товарищу, не очень-то легко!
   
Екатерина Алексеевна сложила руки на коленях и умоляюще посмотрела на него:
   
— Коля, если что-нибудь случилось, ты говори сразу… ну, сразу!
   
— Не бросайте Петьку никогда, если даже отец его выпорет! Понятно? — выпалил Мазин.
   * * *
   
В темной воде один за другим исчезали камешки, брошенные Мазиным. От камешков расходились ровные спиральные круги.
   
«Плакала, — вспомнил Мазин. — И Петька плакал… — И, удивленно поглядев на свое отражение в воде, Мазин скорчил гримасу. — И я плакал… Эх, жизнь!»
   
Но зато не только Петина мачеха осталась навсегда в Петином доме, а и все имущество из землянки перекочевало в русаковский дом, который стал теперь самым прочным местом на свете. И даже Русаков-отец потерял свой грозный вид.
   
«Не то он был черный, а стал каштановый; не то он раньше с бородой ходил, а теперь усы у него. Петьку по плечу хлопает, смеется, шутит. Одним словом, наверно, его фабрика сто пар ботинок в секунду делает. Придется и нам себя показать, — озабоченно подумал Мазин, устраиваясь поудобнее на бревне и отводя глаза от темной глубины пруда. — Даешь учебу!»
   
Он вытащил из кармана свернутую в трубочку тетрадь. Но поучиться ему не пришлось.
   
Около прежней землянки послышались тихие голоса.
   
— Я думаю, что это нора лисы, — сказала девочка в белом фартуке, с пучком подснежников, торчащих из кармана на животе.
   
— А я думаю — медвежья, — серьезно ответил, приседая на корточки, стриженый мальчик с круглой головой и черными глазами. — Я даже сейчас потыкаю медведя палкой.
   
— Не надо. Он затонул, — сказала девочка.
   
Но мальчик достал прут и наклонился над ямой.
   
— Эй, ты, упадешь! — крикнул Мазин и, перескочив через бревно, пошел к детям. — Вам что тут надо? Это не нора, а землянка. Убирайтесь отсюда!
   
— Мы сейчас уберемся, — сказала девочка.
   
Но мальчик продолжал сидеть на корточках.
   
Мазин поднял его за шиворот и поставил подальше от ямы.
   
— А чья землянка? — спросил мальчик, нисколько не смутившись.
   
— Это землянка, — сказал Мазин, скрестив на груди руки, — двух знаменитых следопытов: Русакова и Мазина — Р. М. 3. С. Понятно? А теперь ступайте отсюда оба к своей бабушке!
   
Когда малыши удалились, Мазин вынул перочинный ножик и на толстом стволе березы вырезал четыре буквы: Р. М. 3. С.
   
Полюбовавшись своей работой, Мазин сделал еще один глубокий надрез на белом стволе березы и припал к нему губами.
   
Он напился свежего березового соку, вытер рукавом рот и смачно сказал:
   
— Эх, жизнь!
   
  
  
   
    
Глава 35
    
    
ОТЕЦ
   
   
   
«Супризом» тетки была телеграмма от отца. Павел Васильевич приехал ночью. Васек долго ждал, сидя одетый в уголке широкой кровати, и прислушивался к каждому шороху на дворе. Тетка тоже не спала, она все что-то прибирала и хлопотала в кухне.
   
— Ты ляг. Я тебя тогда разбужу, — уговаривала она племянника.
   
— Ничего. Я не хочу спать, — с трудом приподнимая отяжелевшие веки, говорил Васек.
   
Ему хотелось первым встретить отца на пороге. Но он все-таки не выдержал и заснул, ссутулившись и уткнувшись головой в спинку кровати. Ему снился дремучий лес и колючие ветки, снилось, что он ползком пробирается через поваленные бурей деревья и занозил себе коленку.
   
И вдруг теплые большие руки осторожно прижимают его к себе и мягкие усы, похожие на зеленые водоросли, щекочут лицо.
   
— Ну, Рыжик… Глянь-ка на меня, Рыжик!
   
Васек еще крепче зажмуривает веки, потом сразу открывает их и горячи — ми от сна руками гладит отца по заросшим, небритым щекам. И оба они мол — чат, потому что нет слов, которые можно было бы сказать в такую минуту.
   
— Скажи пожалуйста, ведь какой парень привязчивый! Это что! — бормочет в кухне тетка, тихонько сморкаясь в платочек.
   
Прежние, светлые дни наступают для Васька. В длинные вечера уже все переговорено и рассказано, все пережито сначала вместе с большим, настоящим другом — отцом. Ему не надо много говорить — он все понимает с первого слова.
   
Ссора Васька с Сашей взволновала Павла Васильевича. Он никак не мог успокоиться и все повторял:
   
— Как же так? Такой парнишка хороший…
   
Васек хмурился:
   
— Я, папа, этот сбор никогда не забуду!
   
— Ничего, ничего, сынок! Теперь нам нужно будет себя во как поднять! Мы это сделаем, сделаем… — задумчиво говорил Павел Васильевич, даже не замечая, что вместо «ты» говорит «мы».
   
Один раз Васек сказал:
   
— Я, папа, теперь с Мазиным и Русаковым занимаюсь. Мы вместе к экзаменам готовимся. Они, знаешь… — Васек нагнулся и зашептал отцу на ухо: — Должны на «отлично» выдержать. Мазин хочет Сергею Николаевичу доказать, какой он товарищ. Понимаешь?
   
— А!.. — таинственно кивнул головой отец. — Это надо, надо.
   
— А я им помогаю… Я тоже хочу доказать. Мне хочется, чтобы они оба лучше всех на экзамене ответили.
   
— Себя-то, смотри, не упусти с ними, — забеспокоился отец.
   
— Нет, нет, что ты! Я ведь и сам в это время учусь.
   
Васек отогнул пальцы и сосчитал:
   
— Две недели осталось. Вот еще только Первое мая отгуляем, а тогда будем друг дружку по всей программе гонять.
   
  
  
   
    
Глава 36
    
    
ЭКЗАМЕНЫ
   
   
   
Первое мая отгуляли весело. Вся школа вышла на демонстрацию. Шли стройными колоннами, несли большие портреты вождей, украшенные первыми полевыми цветами. Несли знамена.
   
— Шире, шире развертывайте, чтобы такой красивой, широкой лентой они были! — возбужденно командовал Митя, поворачивая к ребятам сияющее веснушчатое лицо.
   
Ребята старались шире развертывать знамена и не сбиваться с ноги. А из всех домов торжественно и весело присоединялись к ним люди, на ходу подхватывая знакомый мотив любимой песни:
   
    
     
Широка страна моя родная…
    
   
   
Васек Трубачев, воодушевленный всеобщим праздником, пел вместе со всеми, а Мазин, шагая с ним рядом и устремив на голубое небо глаза, пел громче всех, не считаясь с общим хором и забегая далеко вперед:
   
    
     
Как невесту, Родину мы любим,
     
Бережем, как ласковую мать!
    
   
   
Маленький городок утопал в зелени. На всех подоконниках стояли первые весенние цветы. Кусты в палисадниках кудрявились и в полдень, отяжелев от набухших почек, ложились на забор. На ночь люди настежь открывали свои окна, чтобы дышать свежим, ароматным воздухом. Это было время весеннего праздника, когда все люди кажутся особенно добрыми и приветливыми.
   
Васек Трубачев шел к Русакову. Там сегодня была назначена репетиция экзаменов. Учениками были он, Мазин и Петя Русаков, экзаменатором — Екатерина Алексеевна.
   
Трубачев торопился. Он только что встретил Митю и узнал от него замечательную новость: сразу же после экзаменов начнется подготовка к походу.
   
К походу! Ура!
   
Васек бежал по улице, взволнованный этим сообщением. Если бы хоть с кем-нибудь скорее поделиться своей новостью! Но никто не попадался навстречу… И только из одних ворот прямо на него вышел Саша.
   
«Булгаков! Эй, Булгаков!» — хотел крикнуть Васек, но запнулся и неловко замедлил шаг. Саша тоже остановился. Они посмотрели друг на друга и отвернулись. Потом каждый пошел своей дорогой. На душе у Васька померкла радость, и даже ноги в легких сандалиях стали цепляться за все бугорки. Дойдя до угла, он оглянулся. Саша тоже оглянулся.
   
Васек тяжело вздохнул и пошел к Русакову. Круглое, доброе лицо Саши с открытыми черными глазами было так знакомо и близко ему. Почему-то вспомнились даже руки Саши, с заусенцами около ногтей, такие ловкие и быстрые в работе.
   
У Русаковых уже все было приготовлено к экзамену. На середину комнаты был выдвинут большой стол, на стене висела чистая фанера, а под ней лежал кусок мела. За столом торжественно сидела Екатерина Алексеевна в темном платье с белым воротничком. Лицо у нее было такое, как будто она всю жизнь экзаменовала школьников.
   
Мазин и Русаков в чистеньких новых костюмчиках, приготовленных для экзаменов, шепотом переговаривались между собой в ожидании Трубачева.
   
— Ты что же? Иди скорей! — встретил его в дверях Петя. — Смотри, она сидит уже, — кивнул он в сторону мачехи.
   
Васек почувствовал всю торжественность обстановки, чинно поклонился и сел на скамейку рядом с Мазиным и Русаковым.
   
Первым отвечал Петя.
   
— Русаков! — вызвала Екатерина Алексеевна.
   
Петя взял со стола билетик и, прочитав его, сказал:
   
— Это я все знаю! Можно другой?
   
— Можно.
   
— Это я тоже знаю! — радостно крикнул Петя. — Смотрите, разбор по частям речи! — Он оглянулся на мальчиков.
   
— Отвечай, — сказала Екатерина Алексеевна. — Дай пример.
   
Петя написал на доске: «Не бросай товарища в беде» — и начал бойко разбирать. Екатерина Алексеевна кивала головой. Петя закончил стихами Пушкина к няне:
   
    
     
Подруга дней моих суровых,
     
Голубка дряхлая моя…
    
   
   
В дверь тихо просунулась мощная фигура. Русаков-отец на цыпочках подошел к столу и сел рядом с женой. Петя вспыхнул и взволнованно продолжал:
   
    
     
Одна в глуши лесов сосновых
     
Давно, давно ты ждешь меня…
    
   
   
Пушкин в детстве был очень одинок. Самым дорогим и близким человеком ему была его няня, Арина Родионовна, — рассказывал Петя, глядя прямо в глаза своим экзаменаторам.
   
Петю похвалили. Вторым вышел Мазин.
   
Он спокойно брал один за другим билеты и со словами: «Знаю, знаю…» — бросал их на стол.
   
Русаков-отец вопросительно посмотрел на жену и, наклонившись к ее плечу, шепнул:
   
— Что за система?
   
Но она сделала ему знак не вмешиваться. Наконец Мазин выбрал себе билет и ответил по нему все, кроме стихов.
   
— Стихи не знаю, надо будет выучить, — спокойно сказал он.
   
Трубачев отвечал бойко, с видимым удовольствием.
   
Русаков-отец спросил:
   
— Если обыкновенные мастера в смену выполняют сто процентов задания, скажем пять пар обуви, то сколько пар обуви сделают стахановцы, выполняющие двести пятьдесят процентов задания.
   
— Это вопрос из арифметики, — смутился Трубачев.
   
— Это вопрос из жизни, — ответил Русаков-отец. — Ну, кто сообразит?
   
— Я! — крикнул Петя. — Двенадцать с половиной пар!
   
— Верно, сын, — сказал Русаков.
   
После экзамена по русскому начался экзамен по другим предметам. Мальчики разошлись усталые, но довольные собой.
   * * *
   
Школа притихла. Она стояла торжественная, праздничная, полная цветов и света. В коридорах ходили на цыпочках, говорили шепотом. В классах сидели учителя и какие-то новые, приезжие люди с большими портфелями. Мягкая ковровая дорожка устилала лестницу и спускалась с крыльца, на котором стоял Грозный в черном сюртуке, с новым галстуком в голубых горошинах.
   
В школе шли экзамены. Они шли уже не первый день. Митя, с торчащей из кармана зеленой тюбетейкой, взволнованно спрашивал ребят из четвертого класса «Б»:
   
— Ну, как у вас тут дела?
   
— Хорошо! Хорошо!
   
— Ой, Митя! Русаков на «отлично» по русскому!
   
— Мазин тоже! И Белкин! И Синицына! — шептали ему девочки.
   
— Ничего, Митя! Не подкачаем! — храбрились ребята.
   
— Ну-ну! Старайтесь, старайтесь, ребята! — торопливо отвечал Митя. (Для него самого наступило страдное время экзаменов.) — Я побегу… У меня вот… — Митя хлопал ладонью по учебнику. — А вы тут смотрите… Трубачев, чтобы все в порядке было!
   
— Есть все в порядке!
   
Школа стояла тихая и торжественная, но вокруг нее громко и весело пели птицы, кричали и ссорились воробьи, в листьях шумел ветер и звал далеко-далеко — в поле, в лес, на речку, на вольную лагерную жизнь.
   * * *
   
Одинцов лежал на кровати и слушал, как на крыльце бабушка уговаривала снестись большую рябую курицу:
   
— Накормлена, напоена и гребень красный, а ходишь, бездельница, пустая!
   
Одинцов засмеялся, нырнул под одеяло и сладко потянулся.
   
«Теперь пойдут чудесные дни! В воскресенье поход! А там, может быть, лагеря… Вчера сам директор поздравил четвертый «Б» с отличным завершением учебного года… Он так и сказал: «С отличным!» — с гордостью вспомнил Одинцов и посмотрел на этажерку, где на четвертой полке были уже аккуратно сложены его учебники за четвертый класс.
   
Пятая полка еще была пуста. На ней только к сентябрю появятся новые книги, а пока еще только май.
   
— Бабушка! — закричал Одинцов, вскакивая и подбегая к окну.
   
У крыльца шумно кудахтали куры, стуча по тарелке с пшеном твердыми клювами.
   
Бабушка вошла в комнату, держа на ладони теплое, свежее яичко.
   
— Уговорила? — обрадовался Одинцов.
   
— Усовестила!.. — ответила бабушка. — Тебе в мешочек сварить али всмяточку?
   
— В мешочек, в мешочек! — чмокнув ее в сморщенную щеку, закричал Одинцов и, шлепая по полу босыми ногами, побежал умываться.
   
Брызгая водой, он без умолку говорил о походе, о товарищах и о том, что теперь можно ни о чем не думать и бить баклуши до сентября.
   
— Бабушка, ведь мы пятиклассники! Понимаешь, пятиклассники!
   
— Ну, дай бог, дай бог! — повторяла бабушка, глядя на внука светлыми голубыми глазами.
   
  
  
   
    
Глава 37
    
    
ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПОХОДУ
   
   
   
Поход был назначен на воскресенье. Ребята целую неделю готовились к нему и одолевали Митю вопросами:
   
— Кто пойдет? Какие классы? Какие учителя?
   
— Повторяю, — охрипшим голосом кричал Митя, — пойдут три отряда! Четвертый и пятый классы. Задание каждого отряда — раньше всех прибыть к костру, местонахождение которого нужно будет определить в пути, руководствуясь указателями.
   
— Топографические знаки! — с восторгом крикнул Белкин.
   
Митя кивнул головой.
   
— Дальше. От четвертого «Б» в походе примет участие Сергей Николаевич.
   
— Ура! Ура! — Ребята вскочили с мест и окружили Митю. — С нами? Пойдет?
   
— Сергей Николаевич и я будем принимать отряды в назначенном месте у костра. Понятно? — кричал Митя. — В четвертом «Б» командиром назначен Трубачев, а комиссаром — Булгаков, — закончил он при общем ликовании. — Сбор во дворе школы в десять часов.
   
— Митя! Митя! Подожди!
   
— Трубачев с Булгаковым в ссоре!
   
— Митя, они же давно в ссоре! — зашептали со всех сторон девочки.
   
— Что? — нахмурился Митя и громко сказал: — Ничья ссора нас не касается. В общем деле не может быть личных интересов. Понятно?.. Трубачев, ты слышал, что я сказал?
   
— Слышал.
   
— А ты, Булгаков?
   
— Слышал.
   
— Так принимайте задания!
   
— Есть! — твердо ответили оба.
   * * *
   
В воскресенье Васек вскочил с постели и, отдернув занавески, зажмурился. Луч солнца мягко скользнул по его щеке и прыгнул на пол.
   
— Есть поход! — прошептал Васек и оглянулся на спящего отца.
   
Было еще очень рано, но теткина постель была пуста. Васек заглянул в кухню.
   
На столе были уже приготовлены отцовская фляжка, несколько отборных картофелин, соль и каравай хлеба. На табуретке лежал рюкзак.
   
— Не буди отца, — шепотом сказала тетка, разглаживая утюгом новый матросский костюм. — И чего вскочил ни свет ни заря! Поди полежи еще!
   
Васек примерил рюкзак, осмотрел фляжку и лег, крепко зажмурив глаза от солнца. Но спать было невозможно. Ему уже представлялись запутанные тропинки в лесу; знаки, тщательно замаскированные; выложенные из камешков стрелы; сломанные ветки…
   
«Надо в оба смотреть… на деревьях, на земле, на кустах. А пропустим — назад вернуться. Быстро, молча. Болтать не позволю… Вперед пущу Одинцова, Мазина и Русакова. Булгаков со мной рядом пойдет… Он слышал, что Митя сказал. Ну и вот… Зорину со Степановой тоже вперед пущу. А Малютин пусть сзади идет. Он невоенный человек. Синицыну — в хвост, чтобы не болтала…»
   
Васек представил себе отряд, движущийся в тишине леса. Себя впереди, Булгакова рядом… Командир и комиссар!
   
Ему стало жарко. Откинув ногами одеяло, он вскочил, отдал кому-то честь.
   
Отец спал, отвернувшись к стене.
   
На столик с маминой карточкой падало солнце.
   
— Есть поход! — неслышно пошевелил Васек губами, глядя в лицо матери, улыбавшейся ему с портрета знакомой, памятной улыбкой.
   
— Встаю, встаю, сынок! — забормотал отец, садясь на кровати и приглаживая рукой растрепанные волосы. — Ты что тут шебуршишься, сынок?
   
— А ты забыл? — спросил, подбегая к нему, Васек. — У нас поход нынче.
   
— Нет, как же забыл! Ни в коем случае не забыл, — заторопился Павел Васильевич. — Сейчас, сейчас собираться будем!
   
— Да погоди, еще восьми нет — ты, может, не выспался.
   
— Ну, выспался не выспался — беда не велика! А ты вон погляди: я тебе вчера топорик смастерил — может, понадобится в лесу.
   
Он вытащил из-под кровати топорик с отточенным светлым лезвием.
   
Васек схватил его и заткнул за трусики.
   
— Себе-то живот не пропори, — засмеялся отец. В половине десятого Васек вышел из дому. Он шел не оглядываясь, но знал, что отец стоит на крыльце и смотрит ему вслед.
   
  
  
   
    
Глава 38
    
    
ПОХОД
   
   
   
Завидев Трубачева, ребята ахнули. Ремни от рюкзака оттягивали назад его плечи, красный шелковый якорь блестел на рукаве, из-под тюбетейки выбивался на лоб рыжий завиток.
   
— Вот командир так командир!
   
Девочки сейчас же подбросили записку:
   
«Трубачев, ты очень похорошел!»
   
— В общем деле не может быть личных интересов! — вспомнив слова Мити, важно сказал Васек, скомкал записку и громко скомандовал: — Отряд, стройся! Справа налево рассчитайсь!
   
На школьном дворе стояли три отряда, готовые к походу. Васек осмотрел с головы до ног каждого из своего отряда. Все были подтянуты, торжественны, не размахивали руками и не болтали зря.
   
Васек был доволен.
   * * *
   
Три отряда стояли как вкопанные.
   
Митя давал последние указания:
   
— Повторяю: задача каждого отряда — раньше всех прибыть к костру, местонахождение которого нужно будет определить в пути по указательным знакам. Будьте внимательны! «Первый отряд идет через улицу Чехова, шоссе. Указатель на полкилометра от леса. Второй отряд…» — читал Митя.
   
Васек ждал. Саша Булгаков стоял рядом с ним и не отрываясь смотрел Мите в рот.
   
— «Третий отряд… — Митя повернулся лицом к ребятам Трубачева: — Черкасская улица, переход через шоссе. Стрелка, показывающая направление на первой тропинке, сворачивающей в лес». Понятно?
   
— Понятно! — выпалили все три отряда.
   
Митя махнул рукой:
   
— Вперед!
   
— Шагом марш! — скомандовал Васек Трубачев.
   
Отряд вышел из школьных ворот и зашагал по улице. Два других отряда со своими командирами свернули в боковые переулки.
   
— Скорей! Скорей! — заволновались девочки. — Перегонят!
   
— Не бежать! — нахмурился Васек.
   
— Бежать хуже. Прозеваем указатель и все спутаем, — сказала Лида.
   
Шли ровным быстрым шагом. Дорога была всем знакома.
   
— Красиво идем! — шептали девочки.
   
— Ребята! По мостовой потише, у меня тапочки новенькие, — беспокоилась Синицына.
   
— Повесь их себе на нос, твои тапочки!
   
— Не из-за тапочек, а из-за Малютина потише надо. Здесь камни, и солнце печет очень, — тихо сказала Валя Степанова, трогая рукой свою макушку.
   
Васек оглянулся. Сева Малютин шел сзади. На спине у него был рюкзак, на боку — полевая сумка. На покрасневшее от солнца лицо падала тень от низко надвинутой на лоб панамки.
   
— Леня Белкин, возьми у Малютина рюкзак, — сказал Васек, — ему тяжело.
   
— Есть! — бойко отозвался Леня Белкин, подождал Севу и, не слушая его возражений, перекинул через плечо Севин рюкзак. — Иди, иди! А то устанешь сразу… А мне нипочем!
   
Улица вдруг кончилась. За шоссе открывался зеленый ряд елок. Они стояли как нарисованные, а за ними живой стеной поднимались дубы, березы и ели. Пахло хвоей и нагретым листом. По небу плыли белые пушистые облака.
   
Отряд остановился.
   
— Здесь! — взволнованно сказал Васек.
   
— Вот она, вот! — закричало сразу несколько голосов. На траве искусно выложенная мелкими камешками стрелка указывала на тропинку.
   
Ребята почувствовали важность этой минуты.
   
— Начинается! Начинается! — зашептали они.
   
— Пошли! — бодро крикнул Васек.
   
Он шел впереди, оглядывая каждый кустик и чуть притоптанную траву по бокам тропинки. Ребята, затаив дыхание, гуськом шли за ним.
   
— Сейчас тропинка сама ведет, а как выйдем из елок, надо смотреть в оба, — уговаривались Одинцов и Саша.
   
Елки кончились. Тропинка, сделав полукруг, сворачивала обратно на шоссе. В лесу было свежо и тенисто, в густой траве качались белые ромашки и нежно-голубые колокольчики.
   
Сквозь заросли крапивы пробивались кусты дикой малины.
   
— Ищите здесь, — сказал Васек. — Далеко не отходить, кусты не ломать, смотреть под ноги!
   
Ребята, низко пригнувшись к земле, всматривались в каждый уголок.
   
Девочки, заправив под панамки непослушные волосы и стараясь не мять цветы, продвигались вперед на цыпочках, напряженно и молча оглядываясь вокруг. Мазин и Русаков держались вместе. Все места пригорода были ими исхожены зимой на лыжах.
   
— Вот тут следы зайца были, помнишь? — припоминал Русаков.
   
— Ладно, не болтай. Не до зайца сейчас, — хмуро останавливал его Мазин. И тут же, указывая на молодую белоствольную березу, опоясанную маленькими окошечками, говорил: — Дятловы кольца. Березовым соком остроносый лакомился! Я тоже пил. Эх, хорошо!
   
— А помнишь, как мы… — оживлялся Петя.
   
— Хватит, ищи стрелу! — сурово останавливал его Мазин.
   
Васек подбежал к старому пню. Около него валялись сломанные ветки елки. Он присмотрелся к ним ближе. Елка была так обломана, что ствол с двумя ветками напоминал стрелу.
   
На земле были рассыпаны иглы, очевидно счищенные перочинным ножом.
   
— Булгаков, Одинцов, сюда! — боясь ошибиться, позвал он товарищей.
   
— Куда направление? Куда направление? — волнуясь, спрашивал Саша.
   
— Да, направление в лес! Ясно — это указатель, — сказал, поднимаясь с колен, Одинцов.
   
— Вперед!
   
Ребята весело двинулись в указанном направлении.
   
Лес становился гуще. Валежник царапал коленки, цеплялся за платье. В тоненькие пушистые волосы Вали Степановой вцепилась зеленая колючка. У Лиды Зориной через всю коленку тянулась красная полоса. У многих девочек от крапивы распухли руки, но никто не жаловался. Одна Синицына тихо ворчала, попадая то в крапивное место, то на острый сучок. Ее никто не слушал.
   
Васек, раскрасневшись от напряжения, старался не снижать строгого командирского тона, чтобы не уронить дисциплину. Сам он, так же как и все ребята, уже чувствовал тревогу. Всем казалось, что прошло уже много времени и другие отряды давно опередили их. Шли молча. Вдруг Синицына нагнулась над муравьиной кучей и, выхватив оттуда три палки, подняла их вверх.
   
— Стрела, честное слово, стрела! — торжествующе крикнула она. — Вот так лежала!
   
— Положи! Положи! — в ужасе закричали ребята.
   
— Трубачев, она подняла!
   
— Она спутала направление!
   
Синицына испуганными, круглыми глазами смотрела на подходившего Васька. Он вырвал у нее из рук палки и наклонился над муравейником. Там остался глубоко вдавленный след, обозначавший стрелу. Васек выпрямился:
   
— Указатель найден!.. Синицына, становись в задние ряды!
   
У ребят отлегло от сердца.
   
Пристыженная, Нюра Синицына пошла в задний ряд.
   
Дальше стрелы стали попадаться чаще. Глаза, привыкшие нащупывать их, не пропускали ничего.
   
Васек шел впереди. Найдя стрелу, он молча показывал на нее рукой и торопился дальше.
   
— Давайте бегом! Нас же много — авось не пропустим, — предлагали некоторые ребята.
   
— На «авось» нельзя! — доказывала Лида Зорина.
   
— Мы и так быстро идем! — утешал Саша Булгаков.
   
Все шло благополучно. Последняя стрела, вырезанная на дереве перочинным ножиком, вдруг указала направление в такую чащу, где колючие кусты шиповника, сухие ветки и торчащие во все стороны сучья бурелома совершенно загораживали дорогу. Впереди виднелся овраг. Может, не сюда?
   
— Трубачев, верно мы идем? — заволновались ребята.
   
— Все в порядке. Вперед! — скомандовал Трубачев, медленно пробираясь через чащу и защищая рукой лицо от колючих веток.
   
Ребята беспрекословно двинулись за ним. Овраг был крутой. На дне бежала лесная речушка, неширокая, но быстрая. В темной воде не было видно дна.
   
— Брр… Тут глубоко, — неуверенно сказал кто-то.
   
— Смеряйте глубину! — зашептали девочки. Коля Одинцов вытащил из хвороста длинную палку, наклонился и стал мерить глубину. Палка, не достигнув дна, вырвалась у него из рук и уплыла по течению. Он поднялся, обескураженный.
   
Валя Степанова заглянула в темную воду и сняла тапочки.
   
— Надо так надо, — тихо сказала она, ожидая приказа.
   
— Обследовать берег! — сказал Трубачев и, пройдя несколько шагов, вытащил из земли белую, свежевыструганную галочку. Это была стрела, воткнутая в землю.
   
— Направление в землю, — недоумевающе сказал кто-то за плечом Васька.
   
— Трубачев, куда направление? — спросил, нахмурившись, Одинцов.
   
Васек кусал губы, глядя на запачканную в земле стрелу.
   
— Направление в землю, — сообщил он сгрудившимся вокруг ребятам.
   
— Ничего особенного… Значит, что-то в земле, — заявила Зорина.
   
   
   
   
Булгаков присел на корточки и стал разрывать руками рыхлую землю. Вместе с комьями земли вылетела спичечная коробка.
   
— Дай сюда! — протянул руку Васек.
   
В коробке лежала записка — приказ по третьему отряду. Ниже стояли: точка-тире-точка-тире…
   
— Что это? Что это? — заволновались ребята.
   
— Морзе! — ахнул Саша.
   
— Азбука Морзе! Азбука Морзе! — зашумели ребята.
   
Васек растерялся. Точки и тире запрыгали у него перед глазами.
   
— Ничего, сейчас разберем… — неуверенно сказал Саша. — Давай сигнал для сбора!
   
Васек свистнул. Отряд живо собрался вокруг своего командира.
   
— Найдена записка. Азбука Морзе. У кого есть перевод?
   
— У кого перевод? У кого есть перевод? — кричал Одинцов.
   
Все молчали.
   
— Что же вы? Мы время теряем! — торопил Саша, потрясая запиской.
   
— У меня дома есть… — уныло сказал Белкин.
   
— Ну и беги за ним домой! — оборвали его ребята. Мазин вытянул голову, хмуро посмотрел на записку и почесал затылок:
   
— Эх, жизнь! Что же мы-то с тобой, Петька!
   
— Вот так история! — развел руками Медведев.
   
— Ребята, ну что же вы, ребята? — обращаясь то к одному, то к другому, умоляла Лида Зорина. — Неужели вы азбуки Морзе не знаете?
   
— Сама попробуй прочти! — накинулась на нее Синицына.
   
Васек не знал, на что решиться. Идти наугад? Искать следующий знак?
   
— Смирно! — прикрикнул он, чтобы прекратить разгорающийся спор.
   
Сева Малютин, осторожно прокладывая себе дорогу между ребятами, подошел сбоку:
   
— Трубачев, я немножко знаю. Можно посмотреть?
   
Саша поспешно протянул ему записку. Малютин раскрыл полевую сумку, вытащил оттуда карандаш и записную книжку.
   
— Пиши на моей спине, — предложил ему Одинцов.
   
— Не надо, — сказал Сева. Он внимательно посмотрел на записку, потом заглянул в записную книжку, покусал губы и потер лоб.
   
— Забыл! — насмешливо сказал Мазин.
   
— Нет. Сейчас! — просветлел вдруг Малютин. — Вот первые слова: «Переправа на берегу…»
   
— Ура! — подпрыгнули ребята.
   
— Читай дальше! — нетерпеливо сказал Васек. Малютин пошевелил губами:
   
— Дальше я не могу разобрать.
   
— Хватит! Ищите переправу! — закричал Васек и, пригнувшись, побежал вдоль берега.
   
— Есть! — раздался из кустов голос Русакова. Красными, обожженными крапивой руками он с торжеством вытащил из-под валежника две крепко сбитые доски.
   
— Перекладины! Столбики с рогульками, живо! — командовал Васек.
   
Но ребята уже и без команды яростно тащили сваленные в кучу сухие жерди, обтесанные топорами колья и в жидкую грязь на берегу вколачивали столбики.
   
— Готово! Цепью! За мной!
   
Ребята один за другим перешли речку.
   
Васек смерил глазами крутой подъем и тревожно оглянулся на Малютина.
   
Мазин поймал его взгляд, вытащил из кармана веревку, закрутил один конец себе повыше локтя и подмигнул Ваську: «Поднимем… ничего!»
   
Васек кивнул головой.
   
— Ребята, держись за веревку!
   
Все схватились за веревку. Сева Малютин оказался между Валей Степановой и Петей Русаковым. Мазин крякнул, натянул постромки и полез по крутому склону.
   
— Малютин, держись крепче, — беспокоилась Валя Степанова, глядя на порозовевшее лицо Севы.
   
— Малютин, не трать силы. Ты только ногами перебирай, — озабоченно советовал Петя Русаков.
   
— Молодец, Малютин, всех выручил! — кричали сверху ребята.
   
Сева, крепко держась за веревку, глядел на товарищей счастливыми глазами.
   
— Ну, айда! Пошли! Пошли! — натягивая изо всех сил веревку и набирая высоту, кричал Мазин.
   
Васек Трубачев, не обращая внимания на осыпавшуюся под ногами землю, цепляясь за кусты, выскочил из оврага первый. Стоя на пригорке, он выпрямился и протянул вперед руку.
   
Между деревьями возвышалась куча хвороста, издали похожая на шалаш. Около нее мелькало что-то зеленое, как птица с зелеными перышками.
   
— Костер! Митя!
   
— Ура! Ура! — грянул подоспевший отряд.
   
— Подойти в порядке! Построиться! — крикнул Васек.
   
Но его уже никто не слушал. Ребята бросились врассыпную на последний знак — зеленую Митину тюбетейку.
   
Отряд Трубачева пришел первым!
   * * *
   
— Ай да Мухомор! — любовно говорил Грозный, складывая у костра хворост. — В самый раз поспел! Небось в хвост и в гриву погонял, а?
   
— Да нет, ничего, — рассеянно отвечал Васек, поглядывая в сторону, где сидел Сергей Николаевич и о чем-то разговаривал с ребятами.
   
Ваську очень хотелось подойти, но он боялся, что учитель подумает: «Вот привел отряд первым и ждет, чтобы его похвалили». И он, делая вид, что ищет что-то в своем рюкзаке, отстал от ребят.
   
Второй отряд уже показался на дороге. Ребята шли, размахивая панамами и поднимая столб пыли.
   
— Вторые! Вторые! — кричали им из отряда Трубачева.
   
— Где проплутали? — крикнул Митя, идя навстречу задержавшемуся отряду.
   
Командир отряда, долговязый парнишка, снял тюбетейку и вытер ладонью потный лоб.
   
— Пропустили стрелу — и давай наугад шпарить. А потом — стоп! — видим, дело плохо. Назад вернулись.
   
Ребята завистливо поглядывали на отряд Трубачева.
   
— Мы в другой раз будем знать, — смущенно сказал их командир. — А то ребята все кричат: «Бегом, бегом!» Вот и пропустили.
   
— А ты командир. Надо дисциплину держать, — строго сказал Митя и посмотрел на часы. — Где же первый отряд?
   
— Загадочная картинка! — сострил Одинцов.
   
Учитель улыбнулся и подозвал Трубачева.
   
— Ну, командир, рассказывай, как шли.
   
Он подвинулся и указал ему на место около себя. Васек, покраснев до ушей, начал с жаром рассказывать. Ребята помогали ему припоминать все мелочи.
   
— …И вдруг письмо…
   
Васек поискал глазами Малютина.
   
— Кто же прочитал? — спросил учитель.
   
— Все читали, жутко прямо! — сказала Синицына.
   
— Неправда, неправда! — закричали ребята.
   
— Никто не умел, — сказал Васек. — Вот он только… три слова разобрал. — Васек кивнул на Малютина.
   
Сева подошел к ним.
   
— Ты знаком с азбукой Морзе? — спросил учитель.
   
— Я немножко, чуть-чуть.
   
— Это очень важно. А что было бы, если бы Малютин не сумел разобрать? — спросил Сергей Николаевич.
   
Васек почувствовал досаду, но поборол ее и обнял Севу за плечи.
   
— Если бы он не прочел, мы могли бы опоздать, — честно сказал он.
   
Ребята захлопали в ладоши:
   
— Молодец! Молодец!
   
— Молодец! — подтвердил учитель.
   * * *
   
Митя все еще ждал первый отряд. Грозный хлопотал по хозяйству. Он вместе с ребятами приладил над костром котел с картошкой. Послал еще за хворостом. Васек принес охапку сухих веток и, отряхивая костюм от приставших к нему листьев, увидел, что разорвал штаны.
   
— Разорвал, Трубачев! Эх, ты, новый костюм! — сочувствовали ему ребята.
   
— Зашить надо, — сказал Митя. — У кого есть иголка с ниткой?
   
Саша Булгаков отвернулся и стал ковырять носком ботинка сухую землю.
   
— У Саши есть, — робко сказала Лида и прикусила язык.
   
— Булгаков, ты, говорят, человек запасливый. Одолжи командиру иголку, — пошутил Митя.
   
Саша нашарил иголку под воротником своей куртки и стал раскручивать длинную нитку.
   
Васек быстро подошел к нему.
   
— Булгаков, — сказал он, заикаясь и краснея до слез, — не сердись на меня больше… за то…
   
— Я — нет… что ты… — пробормотал Саша, поднимая на него влажные глаза. — Я всегда… На вот иголку, — радостно заторопился он, — вместе зашьем.
   
— Трубачев, давай я! — вскочила Лида Зорина.
   
— Нет, мы сами! — крикнул Васек, увлекая за собой Сашу.
   
— Мы сами! — оглянувшись, с гордостью сказал Саша.
   
Митя взглянул на учителя. Сергей Николаевич смотрел вслед обоим мальчикам.
   
— Помирились, вот здорово! — с восхищением шептал Петя Русаков. — Мазин, видал?
   
— Вижу, — сказал Мазин. Он запрокинул голову, отпил несколько глотков из своей фляжки и весело сказал: — Эх, жизнь!
   * * *
   
Пламя костра поднималось все выше. Сухие огненные елки трещали. Вокруг стоял шум и смех.
   
Командир первого отряда, круглолицый веселый мальчуган, сильно жестикулируя, рассказывал:
   
— Мы там все перепугались. Кто туда тянет, кто сюда! Домой никому не хочется возвращаться. А указатель давно потеряли. Ну, значит, давай наобум! Вдруг видим — дымок над лесом поднялся… Я влез на дерево: вижу — огонь! Ну, айда! Вот и нашли!
   
Митя встал:
   
— Ребята! В этом походе только один отряд показал себя дисциплинированным. И только в одном командире я не ошибся. Поговорим об этом особо. А теперь от имени директора нашей школы объявляю отряду Трубачева премию за отличную учебу, за дисциплину в походе. Эта премия… — Митя остановился, обвел глазами ребят и торжественно закончил: — поездка на Украину, в колхоз «Червоны зирки»!
   
Ребята зашумели, но Сергей Николаевич сделал им знак молчать.
   
— Экскурсия состоится в начале июня. Поедет весь класс четвертый «Б» с Сергеем Николаевичем, — Митя обернулся с улыбкой в сторону учителя, — и со мной!
   
Последние слова были заглушены радостными криками ребят:
   
— На Украину! Ура!