1 2 3 4 5 6 7 
– Вы  знаете, что я имею в виду. Каждый знает, как выглядит Император. Я это хотела  сказать.    

– Существует  много изображений Императора, – сказал Нобу. – Нельзя же увидеть изображение  рыбы.    

– Там,  где я выросла, водилось много рыбы. Моя мама часто говорила мне об этом, и я говорю  вам, она выглядит так же, как то, что лежит здесь на столе!    

– Как  хорошо, что есть такие люди, как ты, Тыква, – сказал Председатель. –  Благодаря тебе все чувствуют себя дураками в хорошем смысле.    

– Это  все, что я хотела сказать. Если кто-то хочет поиграть в «больших лгунов»,  вперед, начинайте.    

– Я  начну, – сказала Мамеха. – Вот моя первая история. Когда мне было  около шести, я пошла за водой к колодцу в нашей окейе и услышала со дна колодца  мужской кашель. Я разбудила хозяйку, и она вышла послушать эти звуки. Когда мы  посветили фонарем внутрь колодца, то не смогли там никого обнаружить, но кашель  оттуда раздавался до самого рассвета. Затем звуки прекратились, и мы их больше  никогда не слышали.    

– Вторая  история будет более правдивой, – сказал Нобу.    

– Вам  придется послушать обе, – сказала Мамеха. – Вот вторая. Однажды я  вместе с несколькими гейшами поехала в Осака на вечеринку в дом Акита Масайчи –  известного бизнесмена, сколотившего свое состояние перед войной. После того как  мы пели и пили несколько часов подряд, Акита-сан уснул на циновке. Одна из гейш  повела нас в соседнюю комнату и открыла большой ящик, наполненный всякого рода  порнографией. Там хранились порнографические гравюры. Некоторые были выполнены  Хиросигэ...    

– Хиросигэ  никогда не делал порнографических гравюр, – сказала Тыква.    

– Делал,  Тыква, – сказал Председатель. – Я видел некоторые из них.    

– А  также, – продолжала Мамеха, – у него есть изображения европейских  женщин и мужчин.    

– Я  хорошо знал Акита Масайчи, – сказал Председатель. – У него не могло  быть коллекции порнографии. А первая история правдива.    

– Неужели,  Председатель, – сказал Нобу, – вы поверили в историю о человеческом  голосе из колодца?    

– Мне  не обязательно в нее верить. Я просто думаю, Мамеха в нее сама верит.    

Тыква и  Председатель проголосовали за мужчину в колодце. Министр и Нобу проголосовали  за порнографию. Что же касается меня, то я знала, что история о человеке в  колодце правдива. Министр выпил свой штрафной стакан без сожалений, а Нобу  бурчал, поэтому мы решили, что он следующим рассказывает истории.    

– Я  не собираюсь играть в эту игру, – возразил он.    

– Либо  вы играете в нее, либо пьете штрафной стакан сакэ каждый раунд, – сказала  ему Мамеха.    

– Ладно,  хотите, расскажу вам две истории, – сказал он. – Вот первая. У меня  появилась собака по имени Кубо. Однажды я пришел ночью домой и увидел, что  шерсть у Кубо абсолютно голубая.    

– Я  верю, – прервала его Тыква. – Может, ее похитил какой-нибудь демон?!    

Нобу  посмотрел так, словно не мог поверить, что Тыква не шутит.    

– На  следующий день произошло то же самое, – продолжал он, – но на этот  раз шерсть Кубо стала ярко-красной.    

– Точно  демоны, – сказала Тыква. – Демоны любят красный цвет. Это цвет крови.    

Нобу  явно рассердился, услышав это.    

– Вот  моя вторая история. На прошлой неделе я пришел в офис так рано, что даже опередил  моего секретаря. Все, угадывайте, какая история правдивая?    

Конечно,  мы все, кроме Тыквы, выбрали историю с секретарем, а ей пришлось выпить  штрафной стакан сакэ. Я не оговорилась, именно стакан. Министр налил ей полный  до краев стакан. Тыкве пришлось отпить из него, прежде чем она смогла взять  стакан в руки. Я с ужасом смотрела на нее, зная, как плохо она переносит  алкоголь.    

– Я  никак не могу поверить, что история с собачкой – вымысел, – сказала Тыква,  допив сакэ. – А как вам удалось придумать такую историю?    

– Как  мне удалось ее сочинить? Вопрос в том, как ты смогла в нее поверить? Собаки не  синеют и не краснеют. Да и демонов не существует.    

Настала  моя очередь рассказывать истории.    

– Моя  первая история такая. Однажды ночью несколько лет назад актер Кабуки Иегоро  сильно напился и сказал, что всегда считал меня очень красивой.    

– Это  неправда, я знаю Иегоро, – сказала Тыква.    

– Конечно,  знаешь. Но тем не менее он говорил, что считает меня очень красивой, а после  той ночи стал время от времени посылать мне письма. В углу каждого письма он  приклеивал один курчавый волос.    

Председатель  посмеялся над этим, но Нобу встал с очень недовольным выражением лица и сказал:    

– Ох  уж мне эти актеры Кабуки! Такие надоедливые люди!    

– Я  не поняла. Что ты имеешь в виду под курчавыми черными волосами? – спросила  Тыква, но по ее выражению лица было видно, что она прекрасно знает ответ.    

Все  замолчали в ожидании моей следующей истории. Я придумала ее еще в самом начале  игры, хотя очень боялась рассказывать, не будучи уверенной, что это стоит  делать.    

– Однажды,  еще ребенком, – начала я, – я сильно расстроилась из-за чего-то, села  на набережной ручья Ширакава и расплакалась...    

Когда я  начала свою историю, мне захотелось дотронуться до руки Председателя. Мне казалось,  что для всех, кроме Председателя, в этой истории нет ничего интересного. Я  начала говорить с ним о чем-то более личном, отчего слегка разгорячилась.  Прежде чем продолжить, я бросила взгляд на Председателя, предполагая, что он  внимательно смотрит на меня. Но, казалось, он вообще не обращает на меня  внимания. Неожиданно я представила себя девочкой, дефилирующей по улице, как по  подиуму, обнаружившей, что улица пуста.    

К этому  времени, видимо, все устали ждать от меня продолжения истории и Мамеха сказала:    

– Ну  же, продолжай!    

Тыква  тоже что-то пробурчала, но я не поняла, что именно.    

– Я  хочу рассказать другую историю, – сказала я. – Вы помните гейшу по  имени Окайчи? С ней произошел несчастный случай во время войны. За много лет до  этого мы как-то разговаривали с ней, и она говорила мне, будто всегда боялась,  что тяжелый ящик упадет ей на голову и убьет ее. Она умерла именно так. На нее  с полки упал ящик с металлическими обломками.    

Я  рассказала обе вымышленные истории, вернее, частично правдивые. Но меня, честно  говоря, это мало волновало, потому что во время игры многие обманывали. Поэтому  я подождала, пока Председатель выберет историю о Иегоро и курчавых волосах, и  объявила, что он прав. Тыква и Министр опять выпили штрафные чашечки сакэ.    

Затем  настала очередь Председателя.    

– Я  не очень способен к такого рода играм, – сказал он. – Не то что вы,  гейши, привыкшие врать.    

– Председатель! –  сказала Мамеха, но, конечно, она лишь задиралась.    

– Я  переживаю о состоянии Тыквы, поэтому постараюсь, чтобы было понятно, где  правда, а где ложь. Если ей придется выпить еще немного сакэ, мне кажется, она  не выдержит.    

Тыква  действительно уже с трудом концентрировала взгляд. Думаю, она даже не слушала  Председателя, пока он не произнес ее имя.    

– Послушай  внимательно, Тыква. Вот моя первая история. Сегодня вечером я пришел на  вечеринку в чайный дом Ичирики. А вот вторая. Несколько дней назад ко мне в  офис вошла рыба, но ладно, забудь, ты, возможно, веришь в существование ходячих  рыб. Расскажу лучше другую. Несколько дней назад я открыл ящик письменного  стола, и оттуда выскочил маленький человечек и начал петь и танцевать. Ну, а  теперь говори, какая история правдива.    

– Не  думаете же вы, что я поверю в историю о прыгающем человечке? – сказала  Тыква    

– Выбери  одну из историй. Какая из них правдивая?    

– Другая.  Не помню, правда, о чем она.    

– Вы  должны выпить штрафной стакан за это, Председатель, – сказала Мамеха.    

Когда  Тыква услышала слова «штрафной стакан», она решила, что опять не угадала, поэтому  следующее, что она сделала, – выпила полстакана сакэ. Председатель первый  сообразил выхватить стакан из ее рук.    

– Ты  же не водосточная труба, Тыква, – сказал Председатель.    

Она  смотрела на него отсутствующим взглядом. Он спросил, слышит ли она его.    

– Она  в состоянии слышать тебя, – сказал Нобу, но она явно не может тебя видеть.    

– Пойдем,  Тыква, – сказал Председатель. – Я собираюсь проводить тебя до дома.    

Мамеха  предложила свою помощь, и они вдвоем вывели Тыкву, оставив Нобу и Министра со  мной.    

– Ну,  Министр, как тебе вечер?    

Думаю,  Министр был так же пьян, как и Тыква, но он пробормотал, что вечер был приятным.    

– Очень  приятным, – добавил он и протянул мне чашку сакэ, но Нобу выхватил ее из  его рук.    

 Глава 32    

     

Всю зиму  и весну Нобу продолжал раз или два в неделю привозить Министра в Джион. Учитывая,  как много времени они проводили вместе в эти месяцы, можно предположить, что  Министр уже понял отношение Нобу к нему, сравнимое с отношением ледяной горной  вершины к сосульке. Но даже если Министр и понял что-то, то, по крайней мере,  не подал виду. Честно говоря, казалось, что Министр ничего не замечает вокруг.  Единственное, на что он обращал внимание, так это на меня, сидящую на коленях  рядом с ним или наливающую ему сакэ. Эта преданность довольно сильно осложняла  мне жизнь. Когда я обращала больше внимания на Министра, Нобу выходил из себя,  и его лицо багровело от злости. Поэтому присутствие Председателя, Мамехи и  Тыквы было для меня очень ценно. Они играли роль соломы в деревянном ящике с  ценным грузом.    

Естественно,  присутствие Председателя было важным для меня не только поэтому. За последние  месяцы я видела его гораздо чаще, чем раньше, и поняла, что созданный мною  образ немного расходится с действительностью. К примеру, я всегда представляла  его веки гладкими, практически без ресниц, но на самом деле они заканчивались  густыми мягкими волосами и напоминали маленькие щеточки. Его рот оказался более  выразительным, чем я представляла, до такой степени выразительным, что ему с  большим трудом удавалось скрывать свои чувства. Если его что-то забавляло и он  не хотел этого выказывать, уголки его рта все равно слегка дрожали. Когда он  задумывался, мысленно решая проблемы текущего дня, то начинал вертеть в руках  чашечку с сакэ и насупливался. Когда он пребывал в подобном состоянии, я не  стеснялась наблюдать за ним, и его морщины казались мне прекрасными. Казалось,  они отражали глубину его проникновения в суть вещей и серьезное отношение к  жизни.    

Однажды  вечером Мамеха рассказывала какую-то длинную историю, и я, не отрываясь,  смотрела на Председателя, а очнувшись, поняла, что любой, кто посмотрел бы на  меня в тот момент, заинтересовался бы, почему я так на него смотрю. К счастью,  Министр слишком много выпил, чтобы на что-нибудь обращать внимание, Нобу жевал,  глядя в тарелку, не замечая ни меня, ни Мамеху. И только Тыква, как мне  показалось, наблюдала за мной. Но когда я посмотрела ей в глаза, она улыбнулась,  и сложно было понять, что скрывалось за ее улыбкой.    

Однажды,  в феврале, Тыква простудилась и не смогла пойти с нами в Ичирики. Председатель  в тот вечер опоздал, и мы с Мамехой провели около часа, развлекая Нобу и  Министра. Наконец, мы решили станцевать, причем больше для себя, чем для них.  Нобу не был поклонником танцев, а Министр вообще не проявлял к ним никакого  интереса. Хотя это было и не самое оригинальное времяпровождение, мы не могли  придумать ничего интереснее.    

Сначала  Мамеха представила несколько коротких танцев, а я аккомпанировала ей на сямисэне,  затем мы поменялись ролями. В тот момент, когда я встала в начальную позу для  своего первого танца – перегнувшись в талии таким образом, что сложенный в  руках веер касался пола, – дверь открылась, и на пороге появился  Председатель. Мы поприветствовали его и подождали, пока он сядет за стол. Я  обрадовалась его появлению, потому что, хотя он раньше и видел меня на сцене,  но никогда – танцующей в такой интимной обстановке. Сначала я хотела исполнить  короткий танец под названием «Осенние листья», но теперь попросила Мамеху  исполнить «Жестокий дождь». В основу этого танца положена история о молодой  девушке, глубоко тронутой тем, что ее любовник снимает рубаху кимоно, чтобы  укрыть ее от грозы, потому что она знает – если его тело намокнет, он исчезнет.  Мои педагоги всегда хвалили меня за умение выразить чувство женской печали. Во  время эпизода, когда я медленно опускалась на колени, мои ноги не дрожали, как  у многих танцовщиц. Сначала я отвлекалась и время от времени бросала взгляд на  Председателя, но затем представила самое печальное, что можно придумать – Нобу  в роли моего данны, – и земля ушла из-под моих ног. Я выражала не чувства  некоей женщины, потерявшей любовника, а свою собственную тоску о жизни,  лишенной самого главного для меня, а значит, и смысла. Еще я думала о Сацу, о  тяжести нашего раздельного существования. В конце танца печаль переполнила меня  до краев. Я взглянула на Председателя, но, честно говоря, не была готова к  тому, что увидела.    

Он сидел  на углу стола так, что только я могла его видеть. Сначала мне показалось, что  его лицо выражает удивление, так широко он открыл глаза. Но в том, как  подергивался его рот, я уловила другие чувства, и поняла, что его глаза  переполнены слезами. Он смотрел в сторону двери и делал вид, что потирает нос,  стараясь незаметно промокнуть утолки глаз. Затем разгладил брови, словно в них  скрывалась причина его беспокойства. Было очень непривычно видеть Председателя  грустным, поэтому я даже растерялась. Я вернулась к столу, за которым разговаривали  Мамеха и Нобу. Через минуту в разговор вмешался Председатель.    

– А  где Тыква?    

– Она  больна, Председатель, – сказала Мамеха.    

– Что  ты имеешь в виду? Ее что, здесь нет?    

– Да,  она не пришла, – сказала Мамеха. – И это хорошо, потому что у нее  желудочный грипп.    

Мамеха  продолжила разговор с Нобу. Я увидела, как Председатель посмотрел на часы и  грустным голосом сказал:    

– Мамеха,  ты простишь меня? Я себя сегодня не очень хорошо чувствую...    

Видимо,  Нобу сказал что-то смешное, когда Председатель открывал дверь, потому что все засмеялись.  Я же думала о своем. Пытаясь в танце выразить свою боль, я расстроилась сама,  но при этом расстроила и Председателя. И скорее всего, он думал об  отсутствовавшей сегодня Тыкве. С трудом верилось в то, что он так глубоко  переживал болезнь Тыквы, наверное, я задела какие-то более глубокие и сложные  чувства. Но когда я закончила танцевать, Председатель спросил именно о Тыкве и  ушел, узнав, что она заболела. Я бы не удивилась, если бы Председатель  испытывал такие глубокие чувства к Мамехе. Но к Тыкве?..    

Любая  женщина со здравым смыслом оставила бы все свои надежды. А я стала каждый день  ходить к предсказателю в надежде получить хоть какой-нибудь знак о волновавшей  меня проблеме. Мы, японцы, жили в то время в эпоху крушения надежд. Я бы не  удивилась, если бы и мои надежды разбились, как это произошло со многими  людьми. С другой стороны, многие верили, что когда-нибудь страна опять  возродится, и этого не произойдет, если мы настроимся жить на обломках. Каждый  раз, читая в газетах о каком-нибудь небольшом цехе, до войны производившем  запчасти для велосипедов и начавшем опять работать, словно войны и не было вовсе,  я говорила себе, что, если вся нация сможет выйти из темной долины, и у меня  есть надежда выйти из своей.    

Начиная  с марта и всю весну мы с Мамехой были заняты в Танцах древней столицы, возобновленных  через пять лет после закрытия Джиона. Председатель и Нобу были также очень заняты  все эти месяцы и привозили Министра только дважды. В первую неделю июня мне от  имени «Ивамура Электрик» позвонили в окейю и попросили быть в чайном доме  Ичирики. На это время я уже была приглашена в другой чайный дом, поэтому  появилась в Ичирики на час позже. К своему удивлению, вместо шумной компании за  столом я увидела только Нобу и Министра.    

Я сразу  заметила, что Нобу очень сердит. Я подумала, он злится на меня за то, что ему  пришлось провести столько времени наедине с Министром, хотя, честно говоря, они  напоминали белку и насекомое, живущее на этом же дереве. Нобу постукивал  пальцами по столу, в то время как Министр стоял около окна и смотрел в сад.    

– Ну,  хватит, Министр, – сказал Нобу, когда я села за стол, – довольно  наблюдать за тем, как растут кусты. Мы так и будем вас ждать весь вечер?    

Министр  обернулся, слегка поклонился, как бы извиняясь, и сел на свое место на кушетке.  Обычно мне с трудом удавалось найти интересующую его тему разговора, но в тот  вечер было проще, потому что я его очень долго не видела.    

– Министр,  вы меня больше не любите?    

– В  чем дело? – спросил Министр и постарался изобразить удивление на лице.    

– Вы  не приезжали больше месяца. Может, виноват Нобу, который не брал вас в Джион так  часто, как вам этого хотелось?    

– Нобу-сан  не виноват, – сказал Министр и несколько раз шмыгнул носом, прежде чем добавил:  – Я его слишком о многом просил последнее время.    

– Но  отсутствовать целый месяц!.. Мы так много упустили.    

– Да,  мы так много не выпили, – встрял Нобу.    

– О  боже, да Нобу-сан сегодня не в духе. Он весь вечер такой? А где Председатель,  Мамеха и Тыква? Они не присоединятся к нам?    

– Председатель  сегодня вечером занят, – сказал Нобу. – Не знаю, где остальные. Это  уже твоя забота, а не моя.    

В этот  момент открылась дверь, и две служанки принесли мужчинам подносы с едой. Я  старалась развлечь их во время еды, другими словами, пыталась разговорить Нобу,  но он совершенно не был расположен разговаривать. Что же касается Министра, то,  казалось, проще добиться одного или двух слов от зажаренного осьминога,  лежащего в его тарелке, чем от него. Поэтому в конце концов я стала говорить  обо всем, что приходило мне в голову, и почувствовала себя старушкой,  беседующей с двумя своими собаками. Одновременно я наливала сакэ обоим  мужчинам. Нобу пил мало, а Министр постоянно подставлял мне свою пустую чашку с  выражением благодарности на лице. Когда Министр в очередной раз бросил на меня  такой же взгляд, Нобу, словно только проснувшись, резко поставил свою чашку на  стол, вытер салфеткой рот и сказал:    

– Довольно  для одного вечера, Министр. По-моему, вам пора идти.    

– Нобу-сан, –  сказала я, – мне кажется, гость только начал осваиваться...    

– Даже  чересчур. Мы посылаем вас домой раньше обычного. Вперед, Министр, вставайте. Ваша  жена очень обрадуется.    

– Я  не женат, – сказал Министр.    

Но он  уже натягивал носки и был готов встать.    

Я  проводила Нобу и Министра до входа и помогла Министру обуться. Такси оставались  редкостью из-за высоких цен на бензин, поэтому служанка заказала рикшу и  помогла Министру залезть в повозку. Я заметила, что он вел себя несколько  странно – все время смотрел в ноги и даже не попрощался. Нобу какое-то время  стоял в дверном проеме, глядя на небо и словно разглядывая облака, хотя стоял  исключительно ясный вечер. Когда Министр уехал, я спросила его:    

– Что,  в конце концов, между вами произошло?    

Он  посмотрел на меня с отвращением и вошел в чайный дом. Я застала его сидящим в  комнате с пустой чашкой в руках. Когда я спросила, налить ли ему сакэ, он  проигнорировал меня. Я подождала какое-то время, надеясь, что он сам заговорит  со мной, но он молчал. Я не выдержала.    

– Посмотрите  на себя, Нобу-сан. У вас морщины вокруг глаз глубже, чем борозды на дороге.    

Он  расслабил лицо, и морщины слегка разгладились    

– Я  уже не так молод, как раньше, – сказал он мне.    

– Что  вы имеете в виду?    

– Я  имею в виду, что некоторые морщины, ставшие постоянными, не исчезают только по  твоему желанию.    

– Есть  хорошие и плохие морщины, Нобу-сан. Никогда не забывайте об этом.    

– Ты  сама не так молода, как была когда-то.    

– Теперь  вы начинаете оскорблять меня! Вы даже в худшем настроении, чем я предполагала.  Почему нет спиртного? Вам нужно выпить.    

– Я  не оскорбляю тебя, а констатирую факт.    

– Есть  плохие и хорошие морщины, а также хорошие и плохие факты, – сказала  я. – Плохих фактов лучше избегать.    

Я  позвала служанку и попросила ее принести поднос с виски и водой, а также  закуски. Когда она принесла поднос, я налила виски в стакан, разбавила водой и  поставила перед ним.    

– А  теперь представьте, что это лекарство, и выпейте его. Он сделал глоток, но  очень небольшой.    

– Надо  выпить все, – сказала я.    

– У  меня своя скорость.    

– Когда  доктор что-то прописывает пациенту, он должен его слушать. Пейте все сразу!    

Нобу  осушил стакан, даже не посмотрев на меня. Я налила ему еще и велела выпить  опять.    

– Ты  не доктор! – сказал он мне. – Я буду пить так, как считаю нужным.    

– Давайте-давайте,  Нобу-сан. Каждый раз, когда вы открываете рот, вам становится хуже. А чем хуже  пациент, тем большая доза лекарства требуется.    

– Я  не буду пить. Ненавижу пить в одиночку.    

– Хорошо,  я выпью с вами, – сказала я.    

Я  положила в стакан несколько кубиков льда и подставила его Нобу, чтобы он налил  мне виски. Беря у меня стакан, он улыбнулся, впервые за весь вечер, и аккуратно  налил мне в два раза больше виски, чем я ему. Я взяла его стакан, вылила  остатки в емкость, стоявшую в центре стола, и налила ему столько же виски,  сколько он налил мне, а затем еще чуть-чуть – в наказание.    

Когда мы  осушили наши бокалы, я не могла не скорчить рожу, потому что для меня выпить  виски все равно, что убирать воду с тротуара. Мне кажется, даже мои гримасы  пошли на пользу, потому что Нобу стал не таким угрюмым. Я перевела дыхание и  сказала:    

– Не  знаю, что случилось с вами или с Министром сегодня вечером.    

– Не  упоминай имя этого человека! Я уже начал забывать его, а ты мне опять напоминаешь.  Знаешь, что он мне сказал?    

– Нобу-сан, –  сказала я, – я чувствую себя ответственной за то, чтобы напоить вас, независимо  от того, хотите вы виски или нет. Несколько ночей подряд вы видели почти  пьяного Министра. Теперь пришло время самому напиться.    

Нобу  недовольно посмотрел на меня, но взял свой стакан с видом человека, идущего на  лобное место, и долго смотрел на него, прежде чем выпить. Он поставил стакан на  стол и протер глаза тыльной стороной ладони, словно хотел прочистить их.    

– Саюри,  я должен кое-что тебе сказать. Ты все равно рано или поздно об этом узнаешь. На  прошлой неделе мы с Министром говорили с хозяйкой Ичирики. Мы узнавали, может  ли Министр стать твоим данной.    

– Министр? –  спросила я. – Нобу-сан, я не понимаю. Разве вы этого хотели?    

– Конечно,  нет. Но Министр нам очень помог, и у меня не было выбора. Оккупационные власти  собирались вынести «Ивамура Электрик» окончательный приговор, ты знаешь об  этом. Компанию собирались конфисковать. И мы с Председателем освоили бы литье  бетона или что-нибудь в этом роде, потому что нам бы никто не дал работать в  этом бизнесе. Министру же удалось пересмотреть наше дело и убедить их, что они  обошлись с нами слишком жестоко. Что, как ты знаешь, правда.    

– Вы  называли Министра всеми возможными именами, – сказала я. – Мне  кажется...    

– Он  заслуживает всех имен, которые я только могу придумать! Я не люблю этого человека,  Саюри. Даже то, что я перед ним в долгу, не заставит меня относиться к нему  лучше.    

– Я  поняла, – сказала я. – Вы хотите отдать меня Министру, потому что...    

– Никто  не хочет отдавать тебя Министру. Он не может позволить себе быть твоим данной.  Он решил, что «Ивамура Электрик» будет платить за него, но это не так. Поэтому  Министр ужасно расстроился. А мне стало жаль его.    

В том,  что сказал Нобу, не было ничего смешного. Но я засмеялась, представив, что Министр  стал моим данной, наклоняется все ближе и ближе ко мне и начинает дышать мне в  нос.    

– Ты  находишь это забавным? – сказал мне Нобу.    

– Да,  Нобу-сан, как представлю Министра...    

– Я  не хочу представлять Министра! С меня хватило того, что я сидел здесь рядом с  ним, разговаривая с хозяйкой Ичирики.    

Я еще  раз смешала виски с водой для Нобу, а он приготовил коктейль для меня. Мне меньше  всего хотелось пить, но Нобу поднял свой стакан, и я не могла не выпить с ним.  Он вытер рот салфеткой и сказал:    

– Сейчас  очень тяжело жить, Саюри.    

– Нобу-сан,  думаю, нам надо выпить, чтобы подбодрить друг друга.    

– Мы  ведь знаем друг друга очень давно, Саюри. Почти... пятнадцать лет! Правда  же? – спросил он. – Не надо, не отвечай. Я хочу сказать тебе кое-что,  и очень прошу тебя внимательно послушать. Я уже давно хотел сказать тебе, а  сейчас для этого пришло время. Надеюсь, что ты внимательно слушаешь, потому что  я скажу это всего один раз. Я не очень люблю гейш, может, ты об этом уже  знаешь. Но я всегда чувствовал, что ты, Саюри, отличаешься от других.    

Я  подождала, пока Нобу продолжит, но он молчал.    

– Это  то, что Нобу-сан хотел мне сказать? – спросила я.    

– Разве  это не предполагает того, что я обязан был для тебя что-то делать? Ну,  например, покупать тебе ювелирные украшения.    

– Но  вы покупали мне украшения. Вы всегда проявляли ко мне доброту. Именно ко мне,  потому что далеко не ко всем вы так относитесь.    

– Я  должен был делать для тебя больше. Но я не об этом хотел сказать. Мне трудно  выразить свои мысли. Прежде всего я хотел сказать, что понял, насколько я глуп.  Несколько минут назад ты смеялась над тем, что Министр может стать твоим  данной. Но посмотри на меня: однорукий человек с кожей, похожей на кожу  ящерицы...    

– Нобу-сан,  не нужно никогда так говорить о себе!    

– Наконец,  наступил подходящий момент. Я ждал много лет. Я продолжал ждать даже несмотря  на твою глупость с этим Генералом. Каждый раз я представлял тебя с ним... Ну да  ладно, не хочу даже вспоминать об этом. И этот дурак Министр! Я говорил тебе,  что он сказал мне сегодня вечером? Это самое неприятное. После того как он  понял, что не будет твоим данной, он долго сидел молча и, наконец, сказал: «Ты  говорил мне, что я смогу стать данной Саюри». Я не говорил этого. Мы сделали  все, что в наших силах, но это не помогло. После этого он сказал: «А можете вы  организовать это хоть один раз?» Я спросил: «Организовать что один раз? Роль  данны Саюри на одну ночь?» И он кивнул. Я сказал: «Послушайте меня, Министр! С  меня достаточно того, что я ходил к хозяйке Ичирики предлагать такого человека,  как вы, в качестве данны для такой женщины, как Саюри. Я сделал это только в  надежде, что это никогда не произойдет. Но если вы думаете...»    

– Вы  не говорили этого!    

– Говорю  тебе, сказал. И дальше: «Если вы думаете, что я могу организовать вам аудиенцию  с ней хоть на долю секунды... Почему вы должны иметь ее? В любом случае, она не  моя собственность, чтобы отдавать ее кому-то».    

– Нобу-сан,  надеюсь, Министр не очень обиделся на эти слова, принимая во внимание все, что  он сделал для «Ивамура Электрик».    

– Не  стоит считать меня неблагодарным. Министр помогал нам, потому что это его  работа. Я хорошо относился к нему эти месяцы и не перестал бы хорошо  относиться. Но это не означает, что я должен отказаться от того, что ждал  больше десяти лет, и отдать это ему. Что если бы я пришел к тебе, как он  просил, неужели ты бы ответила «Хорошо, Нобу-сан, я сделаю это для вас»?    

– Пожалуйста...  Как я могу отвечать на такие вопросы?    

– Запросто.  Просто скажи мне, что ты бы этого никогда не сделала.    

– Но  Нобу-сан, я в таком долгу перед вами... Мне нелегко отказать вам в любой  просьбе.    

– Это  для меня новость! Неужели ты изменилась, Саюри, или это всегда было частью  твоей натуры?    

– Я  всегда считала, что у вас очень высокое мнение обо мне.    

– Обычно  я не ошибаюсь в людях. Если ты не такая женщина, какой я тебя представлял,  тогда я ничего не понимаю в этой жизни. Неужели ты хочешь сказать, что готова  отдаться такому человеку, как Министр? Знаешь ли ты о существовании в мире  добра и зла, правды и лжи? Или просто большая часть твоей жизни прошла в  Джионе?    

– О  боже, Нобу-сан... я много лет не видела вас в таком состоянии...    

Именно  этого и не стоило говорить, потому что вмиг лицо Нобу налилось кровью. Он схватил  свой стакан и так стукнул по столу, что тот треснул, а кубики льда разлетелись  в разные стороны. Нобу развернул руку и показал мне выступившую на ладони  кровь.    

– О,  Нобу-сан!    

– Ответь  мне!    

– Я  не могу думать об этом сейчас... Пожалуйста, давайте что-нибудь сделаем с вашей  рукой.    

– Ты  бы отдалась Министру, независимо от того, кто тебя об этом попросит? Если ты женщина,  способная на это, то немедленно покинь эту комнату и больше никогда со мной не  разговаривай!    

Я не  понимала, как разговор принял такой опасный поворот, но совершенно очевидно,  что для меня существует только один ответ. Я отчаялась приложить платок к руке  Нобу, кровь уже капала на стол. Нобу так напряженно смотрел на меня, что я не  могла сдвинуться с места.    

– Я  никогда этого не сделаю, – сказала я. Я надеялась успокоить его этими  словами, но он еще долго молча смотрел на меня. Наконец Нобу перевел дыхание.    

– В  следующий раз говори, пожалуйста, до того, как я успею порезаться, ожидая твой  ответ.    

Я пошла  за хозяйкой чайного дома. Она пришла с несколькими служанками, кувшином воды и  полотенцами. Нобу не позволил ей звонить доктору, да и рана, к счастью,  оказалась не такой серьезной, как я думала. Когда хозяйка вышла, Нобу стал на  удивление молчаливым. Я попыталась завязать разговор, но он не проявлял  никакого интереса.    

– Сначала  я не могла вас успокоить, – сказала я наконец. – Сейчас не могу вас  разговорить. Не знаю, то ли вам нужно еще выпить, или, наоборот, проблема в  большом количестве виски.    

– Мы  достаточно выпили, Саюри. Пришло время принести камень.    

– Какой  камень?    

– Тот,  который я дал тебе прошлой осенью. Кусок бетона с фабрики. Пойди и принеси его.    

Услышав  это, я похолодела, так как прекрасно знала, о чем он говорит. Пришло время Нобу  объявить себя моим данной.    

– О,  я так много выпила, не знаю, смогу ли куда-нибудь дойти, – сказала  я. – Может, Нобу-сан позволит мне принести его в нашу следующую встречу?    

– Ты  принесешь его сейчас. Как ты думаешь, для чего я остался после ухода Министра?  Иди за камнем, а я подожду тебя здесь.    

Я  подумала о том, чтобы попросить служанку принести мне камень, но знала, что не  смогу объяснить ей, где его найти. С большим трудом я спустилась вниз, обулась  и пошла по улицам Джиона.    

В окейе  я прошла в свою комнату и нашла кусок бетона, завернутый в шелк. Встретившаяся  мне в коридоре Анти поинтересовалась, зачем я тащу этот камень.    

– Я  несу его для Нобу-сан, – сказала я. – Пожалуйста, останови меня!    

– Ты  пьяна, Саюри! Что с тобой сегодня?    

– Я  должна вернуть ему этот камень. И... моя жизнь закончится, если я на это  соглашусь. Пожалуйста, останови меня...    

– Пьяная  и рыдающая! Ты хуже, чем Хацумомо, и не можешь выйти в таком виде.    

– Тогда,  пожалуйста, позвони в Ичирики и скажи Нобу-сан, что я туда не приду.    

– Зачем  Нобу-сан этот камень?    

– Я  не могу тебе этого объяснить...    

– Да  мне и безразлично. Но если он ждет тебя, нужно идти, – сказала она мне,  провела в мою комнату, вытерла слезы и поправила мой макияж.    

– Я  никогда не видела тебя в таком состоянии, Саюри. Одному богу известно, что с  тобой произошло.    

– Я  просто дура, Анти.    

– Сегодня  вечером точно, – сказала она. – Мама рассердится, если узнает, что ты  испортила отношения с Нобу.    

– Еще  нет, – сказала я. – Но если бы ты могла подсказать мне, как это можно  сделать...    

– Нам  не о чем говорить, – сказала Анти и не проронила больше ни слова, пока  заканчивала макияж.    

Я  вернулась в Ичирики с тяжеленным камнем в руках. Не знаю, на самом ли деле он  был тяжелый или мои руки слишком ослабли от выпитого. К тому моменту, когда я  пришла к Нобу, я почувствовала, что лишилась всей своей энергии.    

Я  положила камень на стол, и Нобу завернул его в полотенце, которое снял со своей  руки.    

– Я  не обещал тебе подарить драгоценный камень такого же размера, – сказал  он. – У меня нет такого количества денег. Но сейчас становится возможным  то, что было невозможно раньше.    

Я  поклонилась и попыталась не выглядеть грустной. Нобу не нужно было объяснять  мне, что он имел в виду.    

 Глава 33    

     

В ту  ночь я лежала на постели и напоминала себе рыбака, час за часом достающего из  сети рыбу. Как только мысли о Председателе появлялись в моей голове, я  доставала их оттуда снова и снова до тех пор, пока не осталось ни одной. Этот  подход был бы очень грамотным, если бы я заставила его работать. Но стоило  появиться самой незначительной мысли о нем, мне не удавалось ее поймать, и она  увлекала меня за собой. Много раз я останавливала себя и говорила: «Не смей  думать о Председателе, думай лучше о Нобу». И я сознательно рисовала в  воображении какой-нибудь эпизод, в котором мы с Нобу встречаемся где-нибудь в  Киото. Но потом неожиданно что-нибудь происходило, например я сталкивалась по  дороге с Председателем, и я снова начинала думать о Председателе.    

Несколько  недель я тщетно пыталась успокоиться. Иногда, когда я на какое-то время переставала  думать о Председателе, мне начинало казаться, что яма разверзается внутри меня.  У меня совершенно пропал аппетит. Попытавшись несколько раз думать  исключительно о Нобу, я онемела и перестала что-либо чувствовать. Когда я  делала макияж, мое лицо висело на мне, как кимоно на шесте. Анти говорила, что  я выгляжу, как приведение, хотя я ходила, как обычно, на вечеринки и банкеты.    

Я знала,  что Нобу собирается объявить себя моим данной, поэтому со дня на день ждала известий  от него. Но проходили недели, а от него не было ни одной весточки. Однажды  вечером, в конце июня, Мама принесла мне за завтраком газету. Я раскрыла ее и  увидела крупный заголовок: «Ивамура Электрик» получает кредит от банка  Мицубиси». Я надеялась найти хоть какие-нибудь ссылки на Нобу, Министра или  Председателя, но статья содержала массу ненужной информации, большую часть из  которой я не запомнила. Единственное, что я поняла, – компания получает  огромный кредит от банка Мицубиси. Я дочитала и посмотрела на Маму.    

– «Ивамура  Электрик» улыбнулась удача, – сказала она. – Почему ты мне об этом не  говорила?    

– Мама,  я не поняла почти ничего из только что прочитанного.    

– Не  удивительно, что мы так часто общались с Нобу Тощикацу последние несколько  дней. Ты должна знать, что он предложил стать твоим данной. Правда, я хотела  ему отказать. Кому нужен мужчина с неопределенным будущим? Теперь я понимаю,  почему ты выглядела такой рассеянной в последнее время. Можешь расслабиться.  Наконец-то случилось то, чего ты так ждала. Мы все знали, как тебе нравился Нобу  все эти годы.    

Я  продолжала смотреть в стол, как примерная дочь. Но уверена, меня выдавало  болезненное выражение лица, потому что Мама продолжила:    

– Ты  не должна отказывать Нобу, если он захочет пригласить тебя в постель. Возможно,  ты не совсем здорова. После возвращения с Амами я пошлю тебя к врачу.    

Амами –  название маленького острова недалеко от Окинавы, но я не могла представить, что  Мама говорит именно о нем. Как следовало из дальнейших слов Мамы, рано утром  хозяйке Ичирики позвонили из «Ивамура Электрик» по поводу путешествия на остров  Амами на следующие выходные. Ее попросили пригласить меня, Мамеху и Тыкву, а  также еще одну гейшу, имя которой Мама не могла вспомнить. Поездка  запланирована на следующую пятницу.    

– Но,  Мама.. это ведь какой-то бред. Путешествие на пикник на Амами. Только дорога на  катере займет у нас целый день.    

– Ничего  подобного. «Ивамура Электрик» организовала для вас путешествие на самолете.    

На  мгновение я забыла все неприятные мысли, связанные с Нобу, и резко встала,  будто меня кто-то уколол булавкой.    

– Мама!  Я не полечу на самолете!    

– Считай,  что уже сидишь в нем.    

Я  заставила себя не волноваться по поводу полета на самолете. И это срабатывало  до тех пор, пока я не поговорила с хозяйкой Ичирики. Оказалось, что несколько  американских офицеров с острова Окинава летали в Осака каждые выходные.    

Обычно  самолет летел назад пустым и через несколько дней возвращался, чтобы забрать  их. «Ивамура Электрик» организовала для нашей группы полет на пустом самолете.  Мы летели на Амами только благодаря порожнему рейсу. В противном случае мы бы  поехали на курорт с горячими источниками и не боялись бы за свои жизни.  Напоследок хозяйка сказала мне:    

– Я  очень рада, что мне не придется лететь в самолете.    

В  пятницу утром мы выехали в Осака на поезде. Помимо мистера Бэкку, пришедшего провожать  нас до аэропорта, получилась небольшая группа, состоящая из Мамехи, Тыквы, меня  и еще одной гейши по имени Шизу. Шизу жила в районе Понточчо. У нее были  некрасивые очки, волосы, выкрашенные в серебряный цвет, отчего она выглядела  старше своего возраста, и расщелина на подбородке, отчего он напоминал две  груди. В основном она смотрела из окна поезда, но часто открывала свою  оранжевую сумочку, доставала конфету и смотрела на нас так, словно не понимала,  почему мы беспокоим ее своим присутствием.    

Со  станции Осака на маленьком автобусе, не больше машины, мы поехали в аэропорт. В  конце концов, через час мы вышли из автобуса и оказались рядом с серебряным  самолетом с двумя большими пропеллерами на крыльях.    

Мужчины  были уже на борту, сидели в креслах сзади и говорили о бизнесе. Кроме Председателя  и Нобу там оказался Министр и какой-то пожилой человек, как я позже узнала –  директор банка Мицубиси. Рядом с ними сидел человек лет тридцати с таким же  подбородком, как у Шизу и в таких же очках с толстыми стеклами. Как выяснилось,  Шизу долгое время была любовницей директора банка, а этот мужчина – их сын.    

Мы сели  впереди и дали возможность мужчинам обсудить деловые вопросы. Вскоре я услышала,  как кто-то закашлял, самолет задергался, а когда я выглянула из окна, увидела,  что гигантский пропеллер начал крутиться. Шум двигателя нарастал, и самолет  начал двигаться, переваливаясь из стороны в сторону. Шум достиг максимальной  силы, через несколько секунд мы услышали глухой стук, и самолет начал  подниматься в воздух. Только когда мы оказались высоко над землей, кто-то  сказал, что мы пролетим семьсот километров, и это займет около четырех часов.  От услышанного у меня на глаза навернулись слезы, и все начали надо мной  смеяться.    

Я  задернула шторы и попыталась успокоиться за чтением журнала. Спустя какое-то  время после того, как Мамеха уснула в соседнем кресле, я нашла глазами Нобу. Он  стоял в проходе.    

– Ты  себя нормально чувствуешь? – тихо, чтобы не разбудить Мамеху, спросил он.    

– Нобу-сан  никогда не задавал мне подобных вопросов, – сказала я. – У него,  видимо, очень хорошее настроение.    

– Будущее  никогда не представлялось столь многообещающим!    

Мамеха  зашевелилась, поэтому Нобу замолчал и пошел дальше по проходу в туалет. Прежде  чем открыть дверь, он посмотрел назад, где сидели другие мужчины. На какое-то  мгновение я увидела его с непривычной точки зрения. У него было очень суровое  выражение лица. Когда он обернулся в мою сторону, я подумала, что он должен  понять мои переживания относительно будущего, несмотря на то, что был уверен  относительно своего. Нобу же не чувствовал и не понимал меня. Конечно, гейша,  требующая понимания от своего данны, напоминает мышь, ожидающую симпатии от  змеи. И как Нобу может понимать меня, если он знает меня только как гейшу, а  мое истинное я для него остается тайной? Только Председатель знал меня не  только как гейшу Саюри, но и как Чио. Интересно, что сделал бы Нобу, если бы  увидел меня тогда сидящей на камне и плачущей? Скорее всего, он прошел бы  мимо... С другой стороны, насколько мне было бы легче. Я бы не проводила ночи в  мыслях о Председателе, не останавливалась около парфюмерных магазинов время от  времени, чтобы понюхать запах талька и вспомнить его кожу. Я бы не представляла  себя рядом с ним в воображаемом месте. Спросить меня, почему я все это делала,  равносильно тому, что спросить, почему спелый персик вкусный или почему идет  дым, когда жгут дерево.    

Я  напоминала себе девочку, руками пытающуюся поймать мышку. Почему я не могла перестать  думать о Председателе?    

Я уверена,  страдание было написано на моем лице, когда дверь туалета открылась. Мне не хотелось,  чтобы Нобу это заметил, поэтому я положила голову на окно и сделала вид, что  сплю. Когда он прошел мимо и я открыла глаза, то увидела перед собой впервые в  своей жизни вид из окна самолета. Подо мной расстилался прозрачно-голубой океан  с островками зеленого цвета. Со скал в Йоридо океан казался темно-серым, с  металлическим оттенком. Вид же из окна самолета был вовсе не страшным, а  невыразимо прекрасным. Даже диск пропеллера был красив по-своему, серебряное крыло  казалось чем-то загадочным из-за написанных на нем символов.    

Вдруг  пугающий образ возник у меня в голове. Я увидела себя разрезающей нить судьбы,  связывающей меня с Нобу, и наблюдающей за тем, как он падает вниз, к океану.    

Думаю,  это была не просто идея или что-то вроде дневного сна. Я вдруг неожиданно поняла,  как это сделать. Конечно, я не собиралась бросать Нобу в океан, но я поняла  очень явственно, что должна сделать, чтобы навсегда прекратить отношения с ним.  Я не хотела терять его дружбу, но в моих попытках завоевать Председателя Нобу  являлся непреодолимым препятствием. Нобу сам подсказал мне, как это сделать,  несколько недель назад. Он сказал, что если я женщина, способная отдаться  Министру, он бы велел мне выйти из комнаты и никогда бы не разговаривал со  мной.    

Когда я  обо всем этом думала, у меня возникло ощущение начинающегося жара. Все тело  казалось влажным. Я радовалась, что Мамеха, сидевшая рядом со мной, продолжала  спать. Уверена, ее бы заинтересовало, почему я так тяжело дышу и вытираю лоб  кончиками пальцев. Я задавала себе вопрос, смогу ли сделать это? Я имею в виду  не процесс соблазнения Министра, у меня не возникало сомнения в том, что это  получится. Я буду воспринимать это просто как визит к доктору на укол. Но смогу  ли я поступить так по отношению к Нобу? Жестокий способ отплатить ему за всю  его доброту. В отличие от того типа мужчин, от которых многим гейшам приходится  страдать не протяжении многих лет, Нобу был очень желанным данной. Но как вынести  жизнь, в которой мои желания совсем не учитывались? Неделями я пыталась убедить  себя, что смогу жить с этим, но могла ли я на самом деле? Я начинала понимать,  как Хацумомо и покойная Грэнни дошли до такой жестокости. Даже Тыква, которой  было только около тридцати, уже несколько лет носила маску разочарования.  Единственной вещью, отделявшей меня от разочарования, оставалась надежда. И  теперь, чтобы поддержать свои надежды, я должна совершить отвратительный  поступок – предать Нобу.    

До конца  полета я боролась со своими мыслями. Я не могла и подумать, что способна пойти  на такое, но в какой-то момент представила, что просто играю в настольную игру,  и начала расписывать ходы этой игры. Я мысленно представила Министра в  гостинице... нет, лучше не в гостинице... где-нибудь в другом месте... нужно  сделать так, чтобы Нобу наткнулся на нас... или, может быть, достаточно того,  что он узнает об этом от кого-нибудь...    

Можете  себе представить, насколько уставшей я чувствовала себя к концу полета. Даже  когда мы вышли из самолета, я продолжала выглядеть встревоженной, а Мамеха  успокаивала меня тем, что полет позади и теперь мы в полной безопасности.    

Мы  появились в нашей гостинице за час до заката солнца. Все восхищались комнатами,  в которых им предстояло остановиться, я же чувствовала себя настолько  взволнованной, что была не в состоянии ничем восхищаться. Моя комната оказалась  необычайно просторной, размером с самую большую комнату в чайном доме Ичирики,  обставленная в японском стиле, с циновками татами и мерцающими деревянными  панелями. Одна длинная стена представляла собой стеклянную перегородку, за  которой располагались тропические растения, с листьями размером в человеческий  рост. Крытый проход вел к набережной.    

Когда  принесли багаж, мы были готовы принять ванну. Мы поставили в центре комнаты  складные ширмы, предоставленные нам персоналом гостиницы, переоделись в  хлопчатобумажные платья и прошли по крытым галереям, ведущим к роскошному  бассейну с водой из горячего источника, расположенного в противоположном конце  гостиницы. Входы для мужчин и женщин отделялись друг от друга перегородкой.  Раздельными были мужские и женские душевые кабины, выложенные плиткой, но в  воде, подкрашенной чем-то до темного цвета, мы оказывались вместе. Директор  банка беседовал со мной и Мамехой и говорил, что хотел бы, чтобы мы принесли  ему камень или палочку, которые можно было бы взять, только выйдя из бассейна,  намекая, что он хотел бы увидеть нас обнаженными. В это время его сын беседовал  с Тыквой, причем было несложно понять почему. У нее была очень большая грудь,  оказавшаяся над поверхностью воды. Сама же Тыква болтала без умолку и не  обращала на это внимания.    

Возможно,  вам покажется странным, что мужчины и женщины купались вместе и что мы планировали  спать в одной комнате в эту ночь. На самом деле, гейши делают это по отношению  к своим лучшим клиентам, или, по крайней мере, так происходило в то время.  Гейша, которой важна ее репутация, не могла находиться наедине с мужчиной, если  он не ее данна. Но невинное купание группой в темной воде... это совсем другое  дело. Для совместного сна в Японии даже существует специальный термин – законе,  что значит «рыбий сон». Если вы представите себе макрель, сложенную в корзину,  то поймете смысл этого выражения.    

Как я  уже сказала, групповое купание – вполне невинное времяпрепровождение. Но это не  значит, что рука никогда не касалась того, чего не должна бы, поэтому я, плавая  в горячем источнике, все время была внутренне готова к этому. Если бы Нобу  относился к мужчинам, пристающим к женщинам, он бы обязательно подплыл ко мне и  во время нашей беседы неожиданно дотронулся бы до моих ягодиц... или,  откровенно говоря, до чего угодно. За этим бы последовал мой крик и смех Нобу,  на этом бы все закончилось. Нобу же не принадлежал к числу мужчин, пытающихся  приставать к гейшам. На какое-то время он погрузился в бассейн и общался с  Председателем, а сейчас сидел на скале, спустив ноги в воду и обернув влажным  полотенцем бедра. Солнце уже село, и начало смеркаться, но Нобу оказался в  свете бумажного фонарика. Я никогда не видела его таким беззащитным. Как я  могла думать о том, чтобы предать его... Он никогда не поймет, для чего я это  сделала, и не узнает правду. Мысль о том, что мне, придется причинить боль Нобу  и разрушить его отношение ко мне, была невыносима. Я потеряла уверенность, что  смогу это сделать.    

На  следующее утро, после завтрака, мы пошли на прогулку через тропический лес к прибрежным  скалам, где ручей от нашей гостиницы образовывал небольшой живописный водопад,  ниспадающий в океан, и какое-то время созерцали это зрелище. Даже когда все уже  были готовы уходить, Председатель не мог оторваться от завораживающего вида  воды. На обратном пути я шла рядом с бодрым и веселым Нобу. Затем мы поехали на  остров с растущими там бананами и ананасами, населенный экзотическими птицами.  С вершины горы океан выглядел как турецкое покрывало с темно-голубыми  вставками.    

Во  второй половине дня мы бродили по грязным улицам небольшой деревушки и вскоре  подошли к старому, выглядевшему как склад, деревянному зданию, укрытому  соломенной крышей. Нобу поднялся по каменным ступеням и открыл дверь в здание.  Луч света высветил сцену из бруса. Раньше в этом здании размещался склад,  сейчас же – городской театр. Когда я впервые вошла в театр, я ни о чем не  подумала. Когда же мы опять вышли на улицу, у меня начался жар. Я представила  себя лежащей с Министром в театре на полу, освещенном солнцем. Нобу не смог бы  нас не увидеть. Я чувствовала, что нашла верное решение, и пыталась упорядочить  свои мысли, которые высыпались, как рис из дырявого мешка.При спуске с горы к  гостинице я немного отстала от группы, чтобы достать свой носовой платок из  рукава. Вечернее солнце светило прямо в лица. Не я одна вспотела. Нобу вернулся  и подошел ко мне спросить, все ли в порядке. Когда я не нашлась, что ему  ответить, надеюсь, он подумал, что я устала от подъема в гору.    

– Ты  не очень хорошо выглядишь, Саюри. Может, тебе было бы лучше остаться в Киото?    

– Но  когда бы я увидела такой прекрасный остров?    

– Уверен,  что это самое отдаленное место из всех, где ты бывала. Мы находимся так же далеко  от Киото, как от Хоккайдо.    

Все ушли  далеко вперед. Через плечо Нобу я видела карнизы нашей гостиницы, просвечивавшиеся  сквозь листву. Мне очень хотелось ответить Нобу, но мною овладели те же мысли,  которые волновали меня в самолете, одна из них касалась Нобу. Он совсем меня не  понимал. Киото не был моим домом, местом, где я выросла и от которого никогда  не смогу оторваться. И, глядя на него, освещенного жарким солнцем, я подумала,  что смогу осуществить то, чего так боялась. Я предам Нобу, даже несмотря на то,  что он сейчас так ласково смотрит на меня. Трясущимися руками я убрала носовой  платок и за оставшуюся часть пути не проронила ни слова.    

Когда я  вошла в комнату, Председатель и Мамеха уже сидели за столом и играли в го против  директора банка, а Шизу и его сын наблюдали за ними. Стеклянные двери в дальней  стене были открыты. Министр сидел, опершись на локоть, глядя перед собой. Я  боялась, что ко мне подойдет Нобу и втянет меня в беседу, которой я не смогу  избежать, но он прямиком направился к Мамехе. Я не представляла, как мне  удастся заманить Министра в театр, и вовсе не знала, как сделать так, чтобы  Нобу увидел нас там. Может, попросить Тыкву прогуляться с Нобу и случайно дойти  до театра? Попросить об этом Мамеху я не решалась. Но с Тыквой мы, можно  сказать, выросли вместе и хотя я в отличие от Анти не считала ее грубой, но в  ней, несомненно, присутствовала какая-то нечувствительность, поэтому она не  будет так поражена моими планами. Я попрошу ее подвести Нобу к старому театру,  и они не смогут не наткнуться на нас там случайно.    

Какое-то  время я любовалась освещенными на солнце листьями, и мне так хотелось просто сидеть  и наслаждаться прекрасным тропическим полднем. Я спрашивала себя, нахожусь ли я  в здравом уме, придумав этот план и желая его осуществить, но, несмотря на все  опасения, ничто бы уже не заставило меня отступить. Я стала наблюдать за  Министром. Какое-то время назад он попросил служанку принести ему закуску и  сидел, обхватив двумя ногами поднос. Он вливал в себя пиво и при помощи палочек  забрасывал внутрь кусочки жареных свиных кишок. У меня один их вид вызывает  отвращение, не представляю, как их можно есть, но, надо сказать, они время от  времени встречаются в барах и ресторанах Японии. Их любил мой отец, но я не  могла заставить себя даже попробовать их. Мне было неприятно смотреть на то,  как ест Министр.    

– Министр, –  сказала я ему, – хотите, я предложу вам что-нибудь более аппетитное?    

– Нет, –  сказал он, – я не голоден.    

У меня  возник вопрос, зачем же он тогда вообще ел. Мамеха и Нобу вышли за дверь, обсуждая  что-то, а остальные, включая Тыкву, собрались вокруг стола и играли в го.  Председатель допустил какую-то ошибку, и все засмеялись. Мне показалось,  настало время действовать.    

– Если  вы едите от скуки, – сказала я Министру, – то почему бы нам вместе не  прогуляться по гостинице? Мне интересно погулять по территории, а у нас на это  нет времени.    

Я не  стала ждать, пока он ответит, а встала, вышла из комнаты и с облегчением  вздохнула, когда увидела, что он встал и идет за мной. Мы молча прошли по  коридору и в укромном месте, где никто нас не мог увидеть, остановились.    

– Министр,  простите, пожалуйста, – сказала я, – не хотели бы вы прогуляться со  мной до деревни? Его очень смутил мой вопрос.    

– У  нас остается всего один час, – продолжала я, – а мне бы хотелось еще  кое-что увидеть. После долгой паузы Министр сказал:    

– Мне  сперва нужно сходить в туалет.    

– Хорошо, –  ответила я. – Сходите в туалет, а я подожду вас прямо здесь, и мы пойдем  прогуляемся вместе. Никуда не уходите без меня.    

Министра  обрадовали мои слова, и он пошел вперед по коридору. Я была в ужасе, что мой  план постепенно осуществляется, до такой степени, что, открывая дверь,  практически не чувствовала своих пальцев.    

Тыква  уже встала из-за стола и искала что-то в своем чемодане. Когда я попыталась с  ней заговорить, у меня ничего не вышло из-за севшего голоса. Я откашлялась и  попыталась заговорить опять.    

– Прости  меня, Тыква, – сказала я. – Можно тебя на минутку?    

Она  довольно неохотно прервала свое занятие, оставила свой чемодан в беспорядке и вышла  ко мне. Мы прошли с ней по коридору, и я, наконец, сказала:    

– Тыква,  можно я попрошу тебя об одолжении. – Я подождала, пока она скажет, что  рада помочь мне, но она молча глядела мне в глаза. – Ты не будешь  возражать, если я попрошу тебя...    

– Проси, –  сказала она.    

– Мы  с Министром собираемся прогуляться. Я хочу пригласить его в старый театр, и...    

– Зачем?    

– Чтобы  мы могли побыть наедине.    

– С  Министром? – спросила недоверчиво Тыква.    

– Я  тебе все потом объясню, но сейчас я хочу тебя кое о чем попросить. Я хочу,  чтобы ты привела Нобу туда и... Тыква, это покажется тебе очень странным, но я  хочу, чтобы вы нас там обнаружили.    

– Что  означает «обнаружили» вас?    

– Я  хочу, чтобы ты нашла способ привести Нобу туда, открыть заднюю дверь, которую  мы видели раньше, чтобы он... смог нас увидеть.    

Пока я  говорила, Тыква заметила Министра, прогуливающегося по коридору. Она опять перевела  взгляд на меня.    

– Что  ты задумала, Саюри? – спросила она.    

– У  меня сейчас нет времени объяснять, но это очень важно, Тыква. Мое будущее  находится в твоих руках. Только ты должна привести Нобу, не Председателя, упаси  боже, или кого-нибудь еще. Я расплачусь с тобой, как ты скажешь.    

Она  внимательно посмотрела на меня.    

– Тыква  должна опять оказать небольшую услугу, – сказала она.    

Я не  поняла, что она имеет в виду, но, прежде чем успела спросить ее об этом, она  удалилась.    

Я не  была уверена, согласилась ли Тыква помочь мне или нет. Но мне оставалось только  надеяться на скорое появление Тыквы и Нобу. Я догнала Министра в коридоре, и мы  стали спускаться с горы.    

Мое лицо  горело, как полуденное солнце, а у Министра по шее стекал пот. Если все произойдет,  как я задумала, его шея скоро будет касаться моего тела. Представив это, я  достала из-за пояса веер и махала им до тех пор, пока моя рука не обессилела,  пытаясь остудить и его, и себя. Когда мы подошли к театру, Министр казался  смущенным. Он откашлялся и поднял голову к небу.    

– Не  зайдете ли вы со мной на минутку? – спросила я.    

Казалось,  он не понимал, что происходит, но пошел вслед за мной по дорожке к зданию. Я поднялась  на каменные ступени и открыла ему дверь. Прежде чем войти внутрь, он некоторое  время стоял в нерешительности. Если бы он привык к Джиону с его стилем жизни,  он бы, конечно, догадался, что я имею в виду. Гейша, приглашающая мужчину в  пустынное место, ставит на карту свою репутацию и, конечно, не станет это  делать случайно. Но Министр продолжал стоять неподвижно, освещенный солнцем,  как человек, ожидающий автобус. У меня так дрожали руки, что, пытаясь скрыть  это, я убрала веер за пояс. У меня все еще не было уверенности, что мне удастся  реализовать свой план до конца. Казалось, на то, чтобы закрыть дверь, ушли все  мои силы. Министр же продолжал стоять неподвижно, глядя в одну точку, на  циновки в углу сцены.    

– Министр... –  сказала я.    

В этом  небольшом зале оказалась такая хорошая акустика, что я стала говорить потише.    

– Насколько  я знаю, вы говорили обо мне с хозяйкой Ичирики, это правда?    

Он  глубоко вздохнул, но ничего не ответил.    

– Министр, –  сказала я, – мне хотелось бы рассказать вам историю о гейше по имени Казуйо.  Ее уже нет в Джионе, но когда-то я ее хорошо знала. Один очень важный человек  вроде вас, Министр, встретил однажды Казуйо, и ему так понравилось ее общество,  что каждую ночь он приезжал в Джион, чтобы повидаться с ней. Через несколько  месяцев он предложил Казуйо стать ее данной, но хозяйка чайного дома отказала  ему. Мужчина очень расстроился, но однажды вечером Казуйо пригласила его в  безлюдное место, очень похожее на этот театр, где они могли побыть одни. Она сказала  ему, что хоть он и не может стать ее данной, но...    

Когда  Министр услышал мои слова, его лицо преобразилось, как преображается долина с  нависшими облаками, когда над ней выходит солнце. Он сделал неуклюжий шаг в мою  сторону. Мое сердце начало бешено колотиться. Я не могла заставить себя  посмотреть на него и закрыла глаза. Когда я открыла их снова, мы уже  практически касались друг друга, и я почувствовала прикосновение влажного  мясистого лица к моей щеке. Постепенно наши тела плотно прижались одно к другому.  Он взял меня за руки и попытался повалить на доски, но я остановила его.    

– Сцена  очень грязная, – сказала я. – Возьмите циновку из этой кучи.    

– Пойдем  лучше туда, – ответил Министр. Если мы будем лежать на циновках в углу,  Нобу нас не заметит, когда откроет дверь.    

– Нет,  давайте лучше здесь, принесите циновку сюда, – сказала я.    

Министр  сделал, как я велела, и стоял с вытянутыми вдоль тела руками, глядя на меня. До  этого я еще могла представить, что какие-то обстоятельства могут помешать нам,  но теперь понимала – обратной дороги нет. Казалось, будто чьи-то чужие ноги  сбрасывают мои лакированные сари и становятся на циновку.    

Одновременно  Министр снял свои ботинки и обнял меня за талию, пытаясь развязать пояс моего  кимоно. Я не знала, о чем он думал, потому что не собиралась снимать кимоно. Я  попыталась остановить его руки. Министр решил, что я его останавливаю, поэтому  облегченно вздохнул, когда я легла на грубые, сплетенные из соломы циновки, под  которыми чувствовался щербатый пол. Министр, оставаясь одетым, быстро лег на  меня, и узел пояса кимоно сильно вдавился мне в спину. Мне пришлось приподнять  одно бедро, чтобы испытывать меньше неудобств. Голову пришлось повернуть набок,  чтобы сохранить прическу с большим шиньоном на затылке, известную как иубущи щимада.  Но все эти неудобства были несравнимы с тем внутренним дискомфортом и  беспокойством, которые я испытывала. Неожиданно я испугалась: а все ли я  тщательно продумала. Министр приподнялся на руке и начал ногтями проводить по  моим бедрам. Я раздраженно взяла его за плечи и оттолкнула. Но тут вдруг я  представила Нобу своим данной, жизнь без какой-либо надежды, которую мне  придется вести, и быстро убрала руки с его плеч и положила их на циновку.  Пальцы Министра поднимались все выше... Я попыталась отвлечься и  сконцентрировалась на двери. Может, она откроется прямо сейчас, прежде чем Министр  зайдет слишком далеко, чтобы успеть остановиться, но в этот момент я услышала  звон его ремня, а затем звук расстегивающейся «молнии» его штанов, и еще  мгновением позже он вошел в меня. Я почувствовала себя пятнадцатилетней  девочкой, потому что испытанные ощущения очень напомнили мне Доктора Краба, я  даже хныкала точно так же, как тогда. Министр опирался на локти, и его лицо  оказалось прямо над моим. Я могла видеть его только краем глаза, но тем не  менее могу сказать, что он больше походил на животное, чем на человека. Но и  это еще не самое страшное. Он выдвинул вперед челюсть, и нижняя губа выглядела  как чашка, в которой скапливалась слюна. Может, это связано с тем, что он  какое-то время назад ел, но в его слюне виднелись какие-то серые струпья,  напомнившие мне об очистках, остающихся на разделочной доске после чистки рыбы.    

Утром я  положила впитывающую рисовую бумагу себе за пояс и не ожидала, что она понадобится  мне так скоро. Хотелось как можно скорее вытереть его слюну с моего лица. Под тяжестью  его тела мне не удавалось забраться рукой за пояс на спине. Я сделала несколько  вздохов, которые Министр, как я поняла, принял за возбуждение, в любом случае  он стал более активным, и слюна из его нижней губы начала расплескиваться. Все,  что я могла, – закрыть глаза и ждать. Я чувствовала себя так плохо, словно  лежала на дне маленькой лодки, раскачивающейся на волнах, а мою голову бросало  из стороны в сторону. Затем Министр неожиданно застонал и на какое-то время  застыл. В этот момент я почувствовала на щеке его слюну.    

Я опять  попыталась достать рисовую бумагу из-за пояса, но теперь Министр лежал на мне,  так тяжело дыша, словно только что пробежал кросс. Я уже готова была спихнуть его  с себя, когда услышала за дверью скрип. Чувство отвращения было так велико, что  оно вытесняло все остальные чувства. Я услышала еще какие-то звуки,  напоминавшие чьи-то шаги по каменным ступеням. Министр не догадывался о том,  что может произойти. Он поднял голову с таким видом, словно ожидал увидеть  какую-нибудь птицу. Вдруг дверь открылась, и сноп света осветил нас. Я  сощурилась, но смогла заметить две фигуры. Одной из них была Тыква, она пришла  в театр, как я и просила ее сделать. Но человек рядом с ней был не Нобу. Не  представляю, зачем она это сделала, но она привела Председателя.    

 Глава 34    

     

С  большим трудом могу вспомнить события после того, как открылась дверь, потому  что я буквально онемела от ужаса. Знаю только, что либо Министр слез с меня,  либо я спихнула его. Помню, как плакала и спрашивала его, видел ли он  Председателя в дверном проеме. Я не могла понять выражения лица Председателя.  Когда мы испытываем боль, нам кажется, что даже деревья, покачиваясь от ветра,  сочувствуют нам. Поэтому, увидев Председателя, я подумала, что и он  сочувствовал моей боли.    

Было бы  несправедливо сказать, что я испытала только беспокойство и чувство страха. Я  также почувствовала возбуждение, ощущение, что моя жизнь становится похожей на  реку, в которой прибывает вода. Никогда раньше я не предпринимала таких  решительных шагов для изменения своего будущего. Я напоминала ребенка, идущего  на цыпочках вдоль обрыва над морем и не представляющего, что может накатить  гигантская волна и унести его в море.    

Когда  буря эмоций утихла и я пришла в сознание, надо мной склонилась Мамеха. Она отвела  меня в мою комнату, где стояла Тыква и смотрела на меня как змея, обнаружившая  мышь.    

– Тыква,  я ведь просила тебя привести Нобу, а не Председателя. Не понимаю...    

– Тебе,  Саюри, очень трудно понять, что в жизни не все идеально.    

– Идеально?  Случилось худшее из всего, что могло случиться... Ты не поняла, о чем я тебя просила?    

– Ты  действительно считаешь меня полной дурой? Какое-то время я стояла молча, не  зная, что ответить.    

– Я  считала тебя своей подругой, – наконец сказала я.    

– Я  тоже когда-то считала тебя своей подругой. Но это было очень давно.    

– Ты  так говоришь, Тыква, будто я сделала для тебя что-то плохое, но...    

– Ты  никогда не делала ничего подобного тому, что сделала я? Конечно, нет, Совершенная  Госпожа Нитта Саюри! То, что ты заняла мое место, став дочерью окейи, для тебя  ничего не значит. Ты помнишь это, Саюри? После того как я рисковала ради тебя,  вернув тебе Доктора, не помню как его звали. После того как я подставляла себя  Хацумомо, чтобы помочь тебе! После этого ты забыла обо всем и отняла то, что  должно было по праву принадлежать мне. Все эти месяцы я задавалась вопросом,  почему ты втянула меня в разборки с этим Министром. Я очень сожалею, что на  этот раз тебе не удалось попользоваться мной...    

– Но,  Тыква, – перебила я ее, – неужели ты не могла отказаться помочь мне?  Почему ты позвала Председателя? Она встала и выпрямилась во весь рост.    

– Я  прекрасно знаю, как ты к нему относишься, – сказала она. – На  вечеринках ты не отрывала от него глаз.    

Она так  злилась, что искусала себе губы и испачкала зубы помадой. Тыква сознательно хотела  причинить мне боль худшим из всех возможных способов.    

– Много  лет назад ты что-то у меня взяла, Саюри. Где оно теперь? – Ее ноздри  расширились, а лицо исказил гнев. Казалось, дух Хацумомо жил в ней все эти годы  и, наконец, вырвался наружу.    

До  позднего вечера я постоянно перебирала веер происшедших событий. Когда все  вокруг пили и смеялись, я только изображала смех. Я села как можно дальше от  Председателя, чтобы наши глаза не могли случайно встретиться. И в течение  вечера мне это удавалось. Но позже, проходя через зал, я все-таки столкнулась с  ним. Мне было до такой степени стыдно, что я поклонилась ему и быстро пробежала  мимо.    

Я очень  хорошо помню все, что делала тем мучительным для меня вечером. Когда все заснули,  я выбежала из здания и пошла в темноту к прибрежным скалам, и море грохотало  подо мной. Рев океана напоминал горький плач. Мне казалось, что деревья, ветер  и даже скалы, на которых я стояла, – все в сговоре со старым врагом моей  юности, Хацумомо. Порывистый ветер и раскачивающиеся деревья, все насмехаются  надо мной. Могло ли случиться, что поток моей жизни с этих пор разделился? Я  достала из рукава носовой платок Председателя. В тот вечер я взяла его с собой  в постель, чтобы успокоиться. Я вытерла им слезы и, вытянув руку, подставила  его ветру. Я уже была готова выбросить его в темноту, как вдруг вспомнила о  маленьких погребальных дощечках, присланных мне господином Танака много лет  назад. Эти знаки траура в окейе – единственное, что осталось от моего детства.  Платок Председателя был тем, что останется от всей моей последующей жизни.    

Вернувшись  в Киото, следующие несколько дней я активно занималась привычными для себя  делами. Как обычно, делала макияж и посещала чайные дома, будто в мире ничего  не изменилось. Я вспомнила, как Мамеха однажды сказала мне, что работа помогает  справиться с разочарованием. Но моя работа совершенно не помогала мне. Каждый  раз, по дороге в чайный дом Ичирики, я вспоминала, что в один прекрасный день  Нобу известит меня о заключенной сделке. Учитывая его исключительную занятость  в последние несколько месяцев, я надеялась, что, по крайней мере, неделю или  две не увижу его. Но утром в среду, через три дня после нашего возвращения из  Амами, я получила приглашение в чайный дом Ичирики от «Ивамура Электрик».    

Я надела  желтое шелковое кимоно с темно-синим поясом, прошитым золотыми нитями, Анти  сказала, что я замечательно выгляжу, но на меня из зеркала смотрела побежденная  женщина. Конечно, и раньше случались моменты, когда я бывала недовольна своей  внешностью перед выходом из окейи. Чаще всего мне удавалось найти какой-нибудь  плюс в своем внешнем виде. Например, когда я надевала голубое кимоно, мои глаза  казались голубыми, а не серыми, независимо от того, как я себя чувствовала. Но  в тот вечер мое лицо казалось мне впадиной между скулами, хотя я и сделала, как  обычно, западный макияж. Даже прическа казалась мне неаккуратной. Но я была не  в силах что-либо делать со своей внешностью и лишь попросила мистера Бэкку  завязать мой пояс повыше.    

Первое  приглашение я получила от американского полковника, который хотел поприветствовать  нового мэра Киото. Это мероприятие проводилось в бывшей усадьбе семьи Сумитомо,  являвшейся штаб-квартирой седьмой американской дивизии. Меня удивило, что  многие красивые камни в саду выкрасили в белый цвет, а к деревьям прикрепили  картонки с непонятным для меня текстом на английском языке. Когда это  мероприятие закончилось, я пошла в Ичирики, и слуга проводил меня в небольшую  комнатку, где мы уже однажды встречались с Нобу. Вполне понятно его желание объявить  мне о том, что он станет моим данной, именно в этой комнате. Я подсела к столу  так, чтобы Нобу мог сесть напротив ниши и ему было бы удобно наливать сакэ себе  и мне. Для Нобу это должна быть прекрасная ночь, я сделаю все, чтобы не  испортить ее.    

Приглушенный  свет и красноватый цвет стен в комнате создавали очень приятную атмосферу. Я  опять вспомнила тот особый запах – смесь пыли и масла, использовавшегося для  полировки мебели, присущий этой комнате. И все подробности вечера, проведенного  здесь с Нобу, опять всплыли в моей памяти. Тогда у него на обоих носках были  дырки, и сквозь одну из них виднелся большой палец с аккуратно подстриженным  ногтем. Неужели с того вечера прошло только пять с половиной лет? Мне казалось,  что прошла целая эпоха, уже столько людей, живших тогда, умерло. Мамеха однажды  сказала мне, что мы становимся гейшами не для того, чтобы сделать нашу жизнь  счастливой, а потому, что у нас попросту нет выбора. Если бы моя мама была  жива, я бы смогла стать женой и матерью, жить где-нибудь на побережье и думать  о Киото, как о далеком месте, где торгуют рыбой. Была бы моя жизнь хуже? Сложно  сказать. Нобу однажды сказал мне: «Я очень простой человек, Саюри. Я не люблю  окружать себя тем, что не могу иметь». Возможно, со мной происходило то же  самое. Всю свою жизнь в Джионе я представляла Председателя рядом с собой, а  сейчас не могла быть с ним.    

Прошло  десять минут, и я стала сомневаться, придет ли Нобу. Зная, что не должна бы  этого делать, я все же положила голову на стол, чтобы отдохнуть, потому что  мало спала несколько ночей подряд. Я не уснула, но погрузилась на некоторое  время в состояние жалости к себе. Мне привиделся особенный сон, в котором я  услышала барабанную дробь на расстоянии и шум воды, вытекающей из крана, а  потом почувствовала, что кто-то дотронулся до моего плеча. Когда подняла голову  от стола, то увидела, что рядом со мной стоит Председатель. Барабанной дробью отливались  его шаги, шум воды напоминал скрип двери. А сейчас он стоял рядом со служанкой  за моей спиной. Я поклонилась и извинилась, что уснула, потому что я подумала,  что меня действительно разбудили, но на самом деле это был не сон. Председатель  сидел на той самой подушке, на которой должен был сидеть Нобу. Пока служанка  ставила на стол сакэ, в моей голове появлялись ужасные мысли. Может, Председатель  пришел сообщить мне, что с Нобу что-нибудь случилось. Иначе ведь он бы пришел  сам. Я уже собралась спросить Председателя о Нобу, но в этот момент в комнату  вошла хозяйка чайного дома.    

– О,  Председатель, мы не видели вас несколько недель!    

Хозяйка  была всегда вежлива с гостями, но по ее натянутому голосу я поняла, что ее  что-то волнует. Возможно, как и меня, ее интересовало, что случилось с Нобу.  Когда я наливала сакэ Председателю, хозяйка подошла и села за стол. Она взяла  его за руку, прежде чем он поднес сакэ к губам, и наклонилась к нему.    

– Я  не понимаю, почему вы предпочитаете этот сакэ другим. Мы сегодня открыли лучший  сакэ из всех, какие у нас были за эти годы. Уверена, что когда Нобу-сан придет,  он оценит его.    

– Я  уверен, Нобу оценит этот сакэ, он любит качественные вещи. Но сегодня он не  придет.    

Меня  очень встревожили эти слова, но я старалась не отрывать глаз от стола. А по  тому, как хозяйка быстро поменяла тему разговора, я поняла, что и она очень  удивилась.    

– Не  кажется ли вам, Председатель, что Саюри сегодня очень хорошо выглядит?    

– Скажите,  хозяйка, а когда Саюри выглядела плохо?.. Да, кстати, вы напомнили мне... я тут  кое-что принес.    

Председатель  положил на стол небольшой сверток, завернутый в голубой шелк. Я не заметила  его, когда он вошел в комнату. Он развязал его, достал оттуда короткий плотный  свиток и начал его разворачивать. Свиток потрескался от времени и содержал  много миниатюрных сцен, изображающих императорский двор. Если вы видели  подобные свитки, то, наверное, знаете, что их можно развернуть во всю комнату и  увидеть комплекс императорского двора, начиная от ворот с одной стороны и  заканчивая концом дворца с другой стороны. Председатель начал разворачивать  свиток, переходя от одной сцены к другой. Разворачивались сцены с вечеринками,  аристократами, играющими в мяч... Он остановился на сцене с молодой девушкой,  склонившейся на коленях в роскошном многослойном платье на деревянном полу  перед императорскими покоями.    

– Что  вы думаете об этом? – спросил Председатель.    

– Интересный  свиток, – сказала хозяйка. – Где Председатель его нашел?    

– О,  я купил его много лет назад. Но посмотрите на женщину, изображенную здесь.  Из-за нее я и купил этот свиток. Вы ничего не замечаете?    

Хозяйка  стала пристально изучать рисунок, а Председатель придвинул свиток ко мне.  Изображение женщины было не больше монеты, и сначала я ничего не заметила. Но  вдруг поняла... У нее были бледные глаза, а когда я наклонилась поближе, то  увидела, что они серо-голубые. Я сразу вспомнила работы Учида, рисовавшего  меня. Я покраснела и пробормотала что-то о том, какой красивый свиток. Хозяйке  он тоже очень понравился. Спустя какое-то время она поднялась и сказала:    

– Ладно,  я оставлю вас вдвоем и пойду принесу вам сакэ, о котором я говорила. Или, может,  оставить его до следующего раза, когда придет Нобу?    

– Не  волнуйтесь, – сказал Председатель. – Мы обойдемся тем сакэ, какой у  нас есть.    

– А  с Нобу-сан все нормально?    

– Не  волнуйтесь, все в порядке.    

Я  обрадовалась, услышав это, но, с другой стороны, испытывала ужасный стыд. Если  Председатель пришел не затем, чтобы сообщить мне какую-нибудь информацию о  Нобу, значит, он пришел... может быть, отчитать меня за мой поступок. Я  старалась не представлять себе, что мог увидеть Председатель: Министр без  штанов и я с голыми ногами, торчащими из смятого кимоно...    

Когда  хозяйка вышла из комнаты, дверь за ней закрылась так, будто кто-то вынул меч из  ножен.    

– Можно  я скажу, Председатель? – начала я, насколько могла твердо. – Мое  поведение в Амами...    

– Я  знаю, о чем ты думаешь, Саюри. Но я пришел не для того, чтобы ты передо мной  извинялась. Послушай меня. Я хочу рассказать тебе о том, что произошло много  лет назад.    

– Председатель,  мне так неудобно, – я опять попыталась его перебить, – простите меня,  но...    

– Прошу  тебя, послушай меня. Скоро ты поймешь, для чего я тебе все это пытаюсь рассказать.  Помнишь ли ресторан Цумио? Его закрыли в конце Депрессии, но... ладно,  ничего... ты была очень молода тогда. Тем не менее однажды, сколько-то лет  назад, а если быть точным, восемнадцать лет назад, я пошел в этот ресторан с  коллегами. С нами была гейша по имени Изуко из района Понточчо. В то время она  была самой известной гейшей, – продолжал Председатель. – Мы закончили  обедать несколько раньше, поэтому по дороге в театр я предложил немного прогуляться.    

В это  время я достала из-за пояса платок Председателя, положила его на стол и  разгладила для того, чтобы была ясно видна монограмма Председателя. За долгие  годы платок испачкался в углу, лен пожелтел, но мне показалось, что  Председатель сразу узнал его. Он замолк и взял в руки платок.    

– Где  ты его взяла?    

– Председатель,  все эти годы меня интересовало, знали ли вы, что я была той маленькой девочкой,  с которой вы однажды встретились. В тот вечер, по дороге в театр, вы поговорили  со мной, подарили носовой платок и дали монетку...    

– Ты  хочешь сказать, что, даже будучи начинающей гейшей, ты знала, что именно со  мной тогда разговаривала?    

– Я  узнала Председателя как только его увидела в следующий раз. Честно говоря, я  потрясена, что Председатель помнит меня.    

– Тебе  стоит иногда смотреть на себя в зеркало, Саюри. Особенно, когда твои глаза  влажны от слез. Потому что они становятся... я не могу это выразить. Я  чувствую, что начинаю видеть сквозь них. Ты знаешь, я очень много времени  провожу сидя напротив мужчин, которые практически никогда не говорят мне  правду, и передо мной возникает девочка, которая меня никогда не видела раньше,  но очень хочет, чтобы я заглянул в нее...    

Тут Председатель  на мгновение замолчал.    

– Ты  никогда не задумывалась, почему Мамеха стала твоей старшей сестрой?    

– Мамеха? –  спросила я. – Не понимаю, при чем здесь Мамеха.    

– Ты  действительно не знаешь?    

– Не  знаю чего?    

– Саюри,  я попросил Мамеху позаботиться о тебе. Я рассказал ей о красивой девушке с потрясающими  серыми глазами, которую случайно встретил, и попросил ее, чтобы она обязательно,  если найдет тебя в Джионе, помогла тебе. Я обещал ей покрыть все расходы. И  через несколько месяцев ей удалось найти тебя. Из того, что она мне рассказала  спустя много лет, я понял, что без ее помощи ты бы никогда не стала гейшей.    

Я не  могу описать, какое впечатление произвели на меня слова Председателя. Я всегда  считала, что это личная заслуга Мамехи – избавить себя и весь Джион от  Хацумомо. Теперь же я поняла истинные мотивы ее поведения... Мне захотелось  вернуться назад и вспомнить все, что она говорила мне, и понять, что стояло за  ее словами. Но не только Мамеха в мгновение изменилась, но и я сама себе  показалась другой. Когда я бросила взгляд на свои руки, лежащие на коленях, я  восприняла их как руки, созданные Председателем. Я почувствовала радость, страх  и благодарность одновременно. Я отодвинулась от стола, чтобы поклониться и  выразить ему свою благодарность, но, прежде чем сделать это, я должна была  сказать:    

– Председатель,  простите меня, пожалуйста, но если бы вы мне сказали это хотя бы несколько лет  назад... Я не могу передать, как много бы это значило для меня.    

– Есть  причина, Саюри, по которой я не мог тебе об этом сказать. И настаивал, чтобы Мамеха  тоже тебе ничего не говорила. Это связано с Нобу.    

Когда я  услышала имя Нобу, все мои эмоции испарились. Я поняла, куда клонил Председатель  и для чего он затеял этот разговор.    

– Председатель, –  сказала я, – я недостойна вашей доброты. В прошлые выходные, когда я...    

– Признаюсь,  Саюри, – перебил он меня, – то, что произошло на Амами, не дает мне  покоя.    

Я  чувствовала, что Председатель смотрит на меня, но сама не могла поднять глаза,  чтобы посмотреть на него.    

– Есть  один вопрос, который я хотел бы обсудить с тобой, – продолжил он. – Я  целый день думал, как лучше начать этот разговор. Я продолжаю думать о том, что  произошло много лет назад. Я уверен, что существует лучший способ выразить  себя, но... Я думаю, ты понимаешь, что я пытаюсь сказать.    

Он снял  свой пиджак и положил на циновку за собой. Я почувствовала запах крахмала от  его рубашки, который напомнил мне пропахшую глажкой комнату генерала в Суруйе.    

– Когда  «Ивамура Электрик» была еще молодой компанией, – начал Председатель, –  я узнал человека по имени Икеда, работавшего на одного из наших поставщиков. Он  гениально решал сетевые проблемы. Иногда, когда у нас были проблемы с  оборудованием, мы заключали с ним договор на один день, и он легко все  налаживал. Однажды вечером, когда я спешил с работы домой, то столкнулся с ним  в аптеке. Он сказал, что чувствует себя очень раскрепощенно, потому что  уволился с работы. Когда я спросил его, почему он это сделал, он ответил:  «Пришло время уйти, я и ушел». Спустя несколько недель я опять спросил его:  «Почему ты все-таки бросил свою работу?» Он сказал: «Господин Ивамура, я годами  хотел перейти работать в вашу компанию. Но вы никогда мне этого не предлагали.  Вы всегда звали меня, чтобы решить какую-нибудь проблему, но никогда не  предлагали работать у вас. Однажды я понял, что вы никогда не предложите мне  работу, потому что вам неудобно переманивать меня от одного из ваших поставщиков  и портить ваши деловые отношения. Только если я первым оставлю свою работу, у  меня появится шанс быть приглашенным. Поэтому я и ушел».    

Я знаю,  Председатель ждал от меня ответа, но не решилась что-либо сказать.    

– И  я подумал, что, возможно, твоя встреча с Министром имела ту же цель, что и  поступок Икеды. Я объясню, почему подумал об этом. Я был очень зол на Тыкву,  когда мы возвращались от театра, и спросил, для чего она это сделала. После  этого она сказала мне кое-что, что на первый взгляд не имело абсолютно никакого  смысла. Она сказала, что ты просила привести Нобу.    

– Председатель,  пожалуйста, не надо, я допустила такую ошибку...    

– Прежде  чем ты продолжишь, мне хотелось бы узнать, для чего ты это сделала. Возможно,  ты чувствовала, что делаешь приятное для «Ивамура Электрик»... Не знаю. Или,  может, ты чем-то обязана Министру, а я об этом не знаю.    

Я слегка  покачала головой, потому что Председатель перестал говорить.    

– Мне  ужасно неудобно, Председатель, – прошептала я, – но... у меня были  сугубо личные мотивы.    

Выдержав  паузу, он вздохнул и взял в руки чашку. Я налила ему сакэ с таким ощущением,  будто у меня чужие руки. Он опрокинул сакэ в рот, подержал его во рту и затем  проглотил. Когда я увидела его с наполненным ртом, я подумала о себе как о  пустом сосуде, увеличивающемся от стыда.    

– Хорошо,  Саюри, – сказал он, – я объясню тебе, что я имею в виду. Тебе будет  непонятно, почему я пришел сюда сегодня или почему я опекал тебя все эти годы,  если я не опишу тебе суть моих отношений с Нобу. Поверь мне, я лучше, чем  кто-либо знаю, каким невыносимым он может быть. Но он гений, и я ценю его  больше, чем всю команду вместе взятую.    

Я не  знала, что делать или говорить, поэтому трясущимися руками взяла бутылочку и  налила Председателю еще немного сакэ и восприняла как дурной знак то, что он не  взял чашку.    

– Однажды,  когда мы с тобой были совсем немного знакомы, – продолжал он. – Нобу  принес тебе в подарок гребень и подарил его тебе в присутствии всех. До этого  момента я не представлял себе, как трепетно он к тебе относился. Я уверен, что  и раньше были какие-то моменты, по которым об этом можно было догадаться, но  как-то не обращал на них внимания. А когда я понял, что он чувствует, когда  обратил внимание на то, как он смотрел на тебя в тот вечер... то понял, что не  могу лишить его того, чего он так страстно желал. На самом деле, спустя годы  мне стало мучительно трудно слушать Нобу, когда он говорил о тебе.    

Здесь  Председатель сделал паузу и сказал:    

– Саюри,  ты меня слушаешь?    

– Да,  Председатель, конечно.    

– Может  быть, ты не должна этого знать, но я перед Нобу в большом долгу. Я действительно  основатель компании и его босс. Но когда «Ивамура Электрик» была молодой компанией,  у нас возникли большие проблемы с наличностью, и мы практически теряли наш  бизнес. Я не хотел терять контроль над компанией и не послушал Нобу,  настаивавшего на том, чтобы пригласить инвесторов. В конце концов он оказался  прав, несмотря на то, что это на какое-то время внесло разлад в наши отношения.  Но он оказался безусловно прав, а я ошибся. Без него я бы потерял компанию. Как  бы ты отплатила человеку за это? Ты знаешь, почему я называюсь Председателем, а  не Президентом? Потому что я дал этот титул Нобу, несмотря на все его отказы.  Вот почему когда я увидел его восхищение тобой, то постарался скрыть свое  отношение к тебе. Но жизнь оказалась жестока по отношению к нему. Он не очень  добрый человек.    

За все  эти годы я и подумать не могла, что Председатель испытывает ко мне хоть  какие-нибудь чувства. И теперь, когда я узнала, что он уступил меня Нобу...    

– Я  никогда не предполагал, что не смогу уделять тебе внимание. Но ты понимаешь,  что если бы он заметил мое чувство к тебе, то тут же оставил бы тебя.    

Все эти  годы я мечтала о том, что однажды Председатель скажет, что он заботится обо  мне, и тем не менее я никогда вполне не верила, что это возможно. Я не могла  вообразить, что он может сказать мне то, что я хотела услышать, а также, что  Нобу – моя судьба. Возможно, я не достигну своей цели, но в тот момент казалось  свыше моих сил сидеть в одной комнате с Председателем и не сказать ему, какие  чувства я к нему испытываю.    

– Простите  меня за то, что я собираюсь вам сейчас сказать, – наконец с трудом  произнесла я.    

Я  попыталась продолжить, но комок подступил к горлу, и какое-то время ушло на то,  чтобы сглотнуть.    

– Я  очень признательна Нобу, но на Амами... То, что я сделала на Амами, я сделала  из-за моих чувств к вам, Председатель. Каждый шаг в моей жизни с тех пор, как я  девочкой в Джионе увидела вас, я совершала, чтобы стать ближе к вам.    

Когда я  произнесла эти слова, кровь прилила к лицу. Мне казалось, я должна взлететь в  воздух как зола из костра, прежде чем смогу сконцентрироваться на чем-нибудь в  комнате.    

– Посмотри  на меня, Саюри.    

Я хотела  сделать то, о чем просил Председатель, но не смогла.    

– Как  странно, – начал он спокойно, как будто говорит сам с собой, – что та  женщина, которая смотрела так искренне в мои глаза, будучи девочкой, сейчас не  может сделать то же самое.    

В этой  просьбе не было ничего сложного, но тем не менее я нервничала так, словно меня  попросили выйти на сцену перед целым Киото. Мы сидели на углу стола так близко  друг к другу, что когда я подняла свои глаза, чтобы посмотреть в его, то  увидела темные круги вокруг его радужной оболочки. Я думала, что, возможно, не  должна смотреть на него, а мне лучше поклониться и предложить ему чашечку  сакэ... Но никакое движение уже не могло остановить нашего притяжения друг к  другу. Пока я думала об этом, Председатель взялся за воротник моего платья и  привлек меня к себе. Какой-то момент наши лица находились так близко, что я  чувствовала тепло его дыхания. Я пыталась понять, что происходит со мной и что  я должна была делать или говорить. И тут Председатель притянул меня к себе еще  ближе и поцеловал.    

Вас  может удивить, но впервые в моей жизни кто-то по-настоящему поцеловал меня. Генерал  Тоттори несколько раз прижимался к моим губам, когда был моим данной, но делал  это абсолютно бесстрастно. Даже Яшуда Акира, который купил мне кимоно и  которого я соблазнила однажды в чайном доме Тотемацу, десятки раз целовал мои  лицо и шею, но ни разу не дотронулся до моих губ. Можете представить, что этот  поцелуй, первый настоящий поцелуй в моей жизни, показался мне более интимным,  чем все, что случалось раньше. У меня появилось чувство, что я брала что-то у  Председателя, и это было что-то гораздо более интимное, чем все, что мне до  этого давали. Я ощутила потрясающий вкус фруктов и сладостей, и мои плечи  прогнулись, а живот расслабился, потому что в памяти, не знаю почему, воскресли  десятки разных сцен, когда Председатель притянул меня опять к себе, одной рукой  обнимая меня за шею. Он был так близко ко мне, что я могла видеть влагу на его  губах и чувствовать вкус поцелуя, который мы только что завершили.    

– Председатель, –  сказала я, – почему?    

– Что  почему?    

– Почему...  все? Почему вы поцеловали меня? Вы же только что говорили обо мне как о подарке  Нобу-сан.    

– Нобу  отказался от тебя, Саюри. Я ничего у него не отнимал.    

В  сумятице чувств я не могла понять, что он имеет в виду.    

– Когда  я увидел тебя с Министром, у тебя был такой же взгляд, как и тогда, много лет  назад, когда я увидел тебя около Ширакава, – сказал он мне. – Я  увидел в твоем взгляде такое отчаяние, что мне показалось, будто ты утопишься,  если кто-нибудь не спасет тебя. Когда Тыква сказала мне, что эта встреча  предназначалась для глаз Нобу, я решил рассказать ему о том, что я видел. А  после того, как злобно он отреагировал... в общем, я понял, что если он не в  состоянии простить тебе то, что ты сделала, значит, он не твоя судьба.    

Однажды,  когда я была еще ребенком и жила в Йоридо, маленький мальчик по имени Гизуке  залез на дерево, чтобы прыгнуть в пруд. Он забрался гораздо выше, чем было  безопасно, потому что пруд был мелкий. Но когда мы сказали, чтобы он не прыгал,  он побоялся спускаться вниз, потому что под деревом были скалы. Я побежала в  деревню за его отцом, мистером Ямашита. Он же так медленно спускался с горы,  как будто не представлял, в какой опасности находится его сын. Он подошел к  дереву, когда у мальчика разжались руки, и он упал. Мистер Ямашита поймал его  так легко, как берут мешок в руки. Мы все закричали от радости и стали прыгать  на берегу, а Гизуке стоял, моргая глазами, и редкие слезы удивления проступили  на его ресницах.    

Теперь  мне хорошо понятно, что чувствовал Гизуке. Я падала на скалы, а Председатель  сделал шаг и поймал меня. Я была так исполнена благодарности, что даже не  вытирала слезы, которые собирались в уголках глаз. Его силуэт размылся перед  глазами, он приближался ближе и ближе, а в какой-то момент схватил меня в  охапку, как одеяло. Его губы коснулись шеи, затем я почувствовала его дыхание  на спине. Он любил меня так жадно, что я невольно вспомнила один эпизод,  который произошел много лет назад, когда я зашла на кухню в окейе и увидела одну  из служанок, которая склонилась над раковиной, откусывая спелую грушу, сок  которой стекал по лицу на шею. Она сказала, что не могла устоять, чтобы не  съесть ее, и умоляла меня не говорить ничего Маме.    

 Глава 35    

     

Теперь,  почти сорок лет спустя, я сижу и возвращаюсь к тому вечеру с Председателем, когда  все голоса во мне замолкли. С того дня, как я покинула Йоридо, я все время  переживала о том, какие новые обстоятельства привнесет в мою жизнь новый  поворот колеса судьбы. Жизнь была полна волнений и борьбы, но именно они делали  ее настоящей.    

Жизнь  смягчилась и превратилась в нечто более приятное с того момента, когда Председатель  стал моим данной. Я начала чувствовать себя деревом, чьи корни, наконец, попали  в богатую влажную почву глубоко под землей. До этого я никогда не думала о себе  как об удачливом человеке, теперь я могла так думать. Теперь я могла оглянуться  назад и оценить, насколько изолированной была моя жизнь. Я уверена, что никогда  бы не рассказала свою историю, если бы боль и переживания остались. Очень  сложно рассказывать спокойно и доброжелательно о боли до тех пор, пока от нее  не освободишься.    

Однажды  утром, когда мы вместе с Председателем сидели и пили сакэ на церемонии в чайном  доме Ичирики, случилось нечто особенное. Я не знаю почему, но когда я отпивала  сакэ из самой маленькой из трех чашек, которые мы использовали, капелька сакэ  пролилась с моих губ. На мне было черное кимоно, с вышитым на нем красными и  белыми нитками драконом. Я увидела, как капля упала под моей рукой, прокатилась  по черному шелку по моему бедру, пока не уперлась в тяжелые серебряные нити,  которыми были вышиты зубы дракона. Уверена, многие гейши назвали бы дурным  знаком то, что я пролила сакэ, но для меня эта капля влаги была символом моей  жизни. Она также неуправляемо, повинуясь судьбе, двигалась через пустое пространство,  прокатилась по «шелковому пути» и, в конце концов, пришла к логическому завершению  в серебряных зубах дракона.    

Я  подумала о лепестках, которые бросала на отмели реки Камо, представляя, что  они, возможно, доплывут до Председателя. Мне кажется, что каким-то образом они  доплыли.    

В глупых  мечтах, свойственных мне с детства, мне казалось, что жизнь моя преобразится,  как только я стану любовницей Председателя. Лучше бы я знала, что всегда, когда  мы достаем занозу из нашего тела, она оставляет после себя незаживающую рану.  Изгнав Нобу навсегда из своей жизни, я не просто потеряла его дружбу.  Закончилось все тем, что я изгнала себя из Джиона.    

Причина  этого столь банальна, что мне следовало бы предвидеть все заранее. Человек, который  владеет призом, которого жаждет его друг, оказывается перед трудным выбором: он  должен либо спрятать свой приз так, чтобы его друг не нашел его, если это  возможно, или лишиться дружеских отношений с дорогим для себя человеком. Это  проблема, аналогичная той, с которой столкнулись мы с Тыквой: наши отношения  уже не восстановились после моего удочерения. Переговоры с Мамой о том, чтобы  Председатель стал моим данной затянулись на несколько месяцев, но в конце  концов было решено, что я не работаю больше, как гейша. Конечно, я оказалась не  первой гейшей, покинувшей Джион. Некоторые просто сбежали, другие вышли замуж и  уехали за мужьями, третьи основали свои чайные дома или окейи. Меня же загнали  в ловушку. С одной стороны, Председатель хотел увезти меня подальше от Нобу, с  другой стороны, он не собирался жениться на мне, так как был женат. Возможно,  самое разумное решение, которое предложил Председатель, заключалось в том,  чтобы организовать свой собственный чайный домик или гостиницу, но в таком  месте, чтобы Нобу не смог их посещать. Но Маме, естественно, не хотелось, чтобы  я покидала окейю, потому как в этом случае она перестала бы получать от меня  дивиденды. Поэтому, в конце концов, Председатель согласился ежемесячно  выплачивать окейе определенную сумму при условии, что Мама позволит мне  заняться своим собственным бизнесом. Я продолжала жить в окейе, как и все эти  годы, но уже не ходила в маленькую школу по утрам, не присутствовала на  светских мероприятиях в Джионе, не развлекала гостей по вечерам.    

Поскольку  я стремилась стать гейшей только для того, чтобы добиться привязанности  Председателя, то я не особенно страдала от того, что мне придется уехать из  Джиона.    

Но в то  же время за долгие годы жизни в этом городе у меня появилось много друзей, причем  не только среди гейш, но и среди мужчин. Меня не прогоняли из общества других  женщин только из-за того, что я перестала посещать вечеринки, но у тех, кто жил  в Джионе, оставалось мало времени на общение. Я иногда испытывала чувство  ревности, когда видела двух гейш, спешащих на очередную вечеринку и смеющихся  над тем, что произошло на предыдущей. Я не завидовала им, понимая всю  неопределенность их существования. Но завидовала чувству надежды, которое я  очень хорошо помню, на то, что предстоящий вечер будет заключать в себе  какие-нибудь приятные моменты.    

Я часто  виделась с Мамехой. По крайней мере несколько раз в неделю мы вместе пили чай.  Учитывая все, что она для меня сделала за долгие годы нашего знакомства, а  также особую роль, которую она сыграла в наших отношениях с Председателем,  можете себе представить, в каком неоплатном долгу я оставалась перед ней.  Однажды я увидела в магазине роспись на шелке, выполненную в XVIII веке,  изображавшую женщину, обучающую девочку каллиграфии. Учительница имела  утонченное овальное лицо, и она так доброжелательно смотрела на ученицу, что я  сразу же подумала о Мамехе и купила ей эту роспись в подарок. Дождливым  вечером, когда она повесила эту роспись на стену в своем скучном жилище, я  вдруг прислушалась к уличному движению, бурлившему на улице Хигашиоджи, и с  тяжелым чувством утраты вспомнила ее прежние элегантные апартаменты, с  особенной музыкой падающей воды в водопаде, располагавшемся неподалеку. Сам Джион  казался мне тогда полотном изысканной старинной ткани, но с тех пор все так  изменилось. Теперь же простые, состоящие из одной комнаты, апартаменты Мамехи  имели цвет несвежего чая. В комнате пахло китайскими микстурами до такой  степени, что даже кимоно Мамехи отдавало лекарствами.    

Она  повесила картину на стену, какое-то время полюбовалась ею и подошла к столу.  Села за стол, обвила руками чашку с чаем и глядела в нее, словно отыскивая в  ней слова, которые хотела сказать. Меня удивило, что ее руки слегка дрожали,  выдавая ее возраст. В конце концов, она сказала:    

– Как  же все-таки много любопытного готовит нам будущее. Ты должна стараться не ожидать  от жизни слишком многого.    

Я на сто  процентов уверена, что она права. Я почувствовала бы облегчение, если бы перестала  верить, что когда-нибудь Нобу простит меня. Я спросила Мамеху, не спрашивал ли  он обо мне. Она вздохнула и с грустью посмотрела на меня, словно говоря, что  мне даже не стоит на это надеяться.    

Весной,  через год после того, как я стала любовницей Председателя, он купил роскошный  дом в северо-восточной части Киото. Дом предназначался для гостей компании, но  на самом деле Председатель использовал его гораздо шире. Мы с ним встречались и  проводили там вечера три или даже четыре раза в неделю. В самые напряженные дни  он появлялся так поздно, что хотел только попариться в горячей ванне, пока мы  общались с ним, и ложился спать. Но обычно он все-таки появлялся, когда только  начинало смеркаться, мы ужинали вместе, разговаривали и наблюдали за тем, как  слуги зажигали в саду фонарики.    

Обычно  Председатель какое-то время рассказывал о том, как прошел рабочий день. Он мог  рассказывать мне о проблемах с новым продуктом или о каком-нибудь несчастном  случае или о чем-нибудь в этом роде. Конечно, я была счастлива сидеть рядом и  слушать его, но я прекрасно понимала, что Председатель рассказывал мне все эти  вещи вовсе не потому, что хотел, чтобы я о них знала. Рассказывая, он  освобождался от них. Поэтому я в основном реагировала не на информацию, а на  интонации. Когда интонации становились мягче, я потихоньку меняла тему разговора.  И мы начинали говорить о вещах, совершенно не имеющих отношения к бизнесу,  например, о том, что произошло с ним по дороге на работу, или о фильме,  увиденном накануне, или же я рассказывала ему какую-нибудь смешную историю,  услышанную от Мамехи, иногда присоединявшейся к нам. В любом случае, этот  простой процесс «осушения» сознания Председателя, а затем расслабление с  игривой беседой был сравним с тем, как полотенце высыхает на солнце. Когда он  появлялся и я протирала его руки горячей салфеткой, его пальцы казались  жесткими, как прутья. После разговора они становились мягче, словно сонные.    

Я  предполагала, что жизнь моя будет заключаться в том, чтобы развлекать  Председателя по вечерам и занимать себя днем. Но в конце 1952 года я  сопровождала его в поездке в Соединенные Штаты. Он уже ездил туда предыдущей  зимой, и надо сказать, что ничто из виденного ранее так не впечатляло его. По  его словам, он впервые за последние годы увидел действительное процветание  страны. Большинство японцев в это время пользовались электричеством в  определенные часы, а в американских городах свет горел круглосуточно. И в то  время как мы в Киото гордились, что полы на нашем вокзале выполнены из бетона,  а не из старомодного дерева, в Америке полы на железнодорожных вокзалах были из  натурального мрамора. Даже в маленьких американских городах кинотеатры были  такого же размера, как наш Национальный Театр, рассказывал мне Председатель, а  общественные туалеты были всюду предельно чисты. Что его впечатлило больше  всего, так это то, что каждая семья в Соединенных Штатах имела холодильник,  который средний рабочий мог заработать за месяц. В Японии же нужно было  работать пятнадцать месяцев для того, чтобы купить подобную вещь, и это могли  себе позволить лишь некоторые семьи.    

Итак,  как я сказала, Председатель позволил мне сопровождать его в Штаты. Я одна  доехала на поезде до Токио, а оттуда мы вместе полетели на Гавайи, где провели  несколько потрясающих дней. Председатель купил мне купальник – первый в моей  жизни, – и я сидела в нем на пляже, ничем не отличаясь от других женщин.  Гавайи мне странным образом напомнили об Амами, и я переживала, что  Председатель тоже может это вспомнить, но даже если он и вспомнил, то ничего не  сказал об этом. После Гавайских островов мы посетили Лос-Анджелес и, в конце  концов, приехали в Нью-Йорк. Я не знала об Америке ничего, кроме виденного в  кино, поэтому мне даже не верилось, что гигантские нью-йоркские небоскребы  реально существуют. Поэтому когда я поселилась в номере отеля  «Вальдорф-Астория» и посмотрела из окна на гигантские здания вокруг меня и  чистые улицы внизу, у меня возникло ощущение, что я увидела мир, в котором  возможно все. Могу признаться, что чувствовала себя как оторванный от матери  ребенок, потому что никогда раньше не покидала Японию и не могла представить,  что жизнь в Нью-Йорке может вселять в меня страх. Председатель помог мне  адаптироваться на новом месте. Он снял отдельную комнату, которую использовал  преимущественно для бизнеса, но каждую ночь приходил ко мне. Однажды я  проснулась в этой непривычной для меня кровати и увидела его в темноте сидящим  около окна и смотрящим вниз на Парк-авеню. Один раз после двух часов ночи он  подвел меня к окну и показал на одну молодую пару, целующуюся под фонарем на  углу. Они были одеты так, словно они пришли на бал.    

В  течение следующих трех лет я еще дважды летала с Председателем в Америку. В то  время как он занимался делами, мы со служанкой ходили в музеи и рестораны, и  даже на балет, который мне безумно понравился. Забавно, но один из немногих  ресторанов, который мы смогли найти в Нью-Йорке, принадлежал человеку, которого  я знала в Джионе до войны. Во время одного из ланчей он пригласил меня в личную  комнату и представил нескольким мужчинам, которых я не видела много лет  назад, – вице-президенту Японского Телефона и Телеграфа, новому японскому  консулу, профессору политологии Университета в Киото. Я на мгновение почувствовала  себя вернувшейся в Джион.    

Летом  1956 года Председатель, имевший двух законных дочерей, собирался выдать старшую  замуж за человека по имени Нишиока Минору. Председатель хотел, чтобы господин Нишиока  взял имя Ивамура и стал его наследником, но в последний момент господин Нишиока  передумал и сообщил Председателю, что не собирается жениться. Он был очень  темпераментным, но, по мнению Председателя, блестящим молодым человеком. Больше  недели Председатель ходил расстроенный и срывался на мне и слугах без всякого  повода. Я никогда не видела, чтобы что-то его так расстраивало.    

Никто не  смог мне сказать, почему Нишиока Минору передумал. Прошлым летом основатель  одной из крупнейших страховых компаний Японии отказал своему сыну в  президентстве, а передал компанию более молодому человеку – своему  незаконнорожденному сыну от гейши из Токио. Это вызвало довольно большой  скандал в свое время. Такого рода ситуации имели место и раньше в Японии, но  обычно это случалось в небольших компаниях типа кондитерских магазинов или  магазинов одежды. Директор страховой компании описал своего первенца как «молодого  человека, чьи способности, к сожалению, не могут сравниться с...» (далее он  написал имя своего незаконнорожденного сына, даже не объясняя их взаимосвязи).  Но независимо от того, объяснял он ситуацию или нет, вскоре все равно все  узнали правду.    

Теперь,  если представить, что Нишиока Минору, согласившись стать зятем Председателя,  узнал какую-то информацию, например, что Председатель недавно усыновил  незаконнорожденного сына... я думаю, в этом случае его отказ жениться можно  понять. Все знали, как Председателя огорчает, что у него нет сына, но он очень  привязан к своим дочерям. Поэтому разве не логично предположить, что он будет  так же привязан к своему незаконнорожденному сыну, настолько, что, возможно, и  перед смертью может переписать на него созданную им компанию. Вы наверняка  хотите знать, родила ли я сына Председателю? Во всяком случае, если бы он у меня  был, я бы не стала говорить о нем из опасения, что его личность станет известна  широкой аудитории. На самом деле это никому не выгодно. Для меня лучше всего  было бы ничего не говорить, я уверена, что вы меня поймете.    

Через  неделю после того, как Нишиока Минору отказался жениться, я решила обсудить  один очень деликатный вопрос с Председателем. Мы сидели в Эйшинан на веранде и  смотрели в сад. Председатель был пасмурен и не проронил ни слова, пока не  принесли обед.    

– Я  вам не говорила, что у меня появились очень странные ощущения последнее время?    

Я  посмотрела на него, но мне показалось, что он даже не слушает меня.    

– Я  продолжаю думать о чайном доме Ичирики, – продолжила я, – и, честно  говоря, начинаю осознавать, как много потеряла от того, что перестала  развлекать гостей.    

Председатель  попробовал мороженое и положил ложку.    

– Конечно,  я никогда бы не смогла работать в Джионе, я знаю это прекрасно. Поэтому могу ли  я узнать у вас, данна-сама... не найдется ли в Нью-Йорке места для маленького  чайного домика?    

– Не  понимаю, о чем ты говоришь, – сказал Председатель. – Почему ты должна  уезжать из Японии?    

– Японские  бизнесмены и политики слетаются в Нью-Йорк – сказала я. – Многих из них я  знала много лет. Это правда, что отъезд из Японии резко изменит мою жизнь. Но  учитывая, что данна-сама будет проводить большую часть времени в Соединенных  Штатах...    

Я знала,  что это правда. Он мне уже говорил о своих планах открыть филиал своей фирмы в  Нью-Йорке.    

– У  меня сейчас нет настроения об этом говорить, Саюри. Думаю, он хотел еще что-то  сказать, но я продолжала, как будто не слышала его.    

– Говорят,  что ребенок, выросший между двух культур, часто испытывает трудности, –  сказала я. – Поэтому мать, которая ездит со своим ребенком в такое место,  как Соединенные Штаты, поступит мудро, если сделает эту страну своим постоянным  домом.    

– Саюри...    

– Это  означает, – продолжала я, – что женщина, сделавшая такой выбор,  вероятно, никогда не привезет своего ребенка обратно в Японию.    

Теперь  Председатель понял, что я предлагала устранить из Японии единственное препятствие,  которое мешало Нишиока Минору. Какое-то время он смотрел безучастно. Потом,  когда он представил себе, что я покину его, в уголке его глаза появилась  одинокая слеза, которую он смахнул так же незаметно, как смахивают муху.    

В  августе того же года я поехала в Нью-Йорк, чтобы основать свой очень маленький  чайный дом для японских бизнесменов и политиков, путешествующих по Соединенным  Штатам. Мама пыталась предложить, чтобы бизнес, который я начинаю в Нью-Йорке,  был представительством окейи Нитта, но Председатель отказался рассматривать  любые подобные соглашения. Мама имела надо мной власть до тех пор, пока я  оставалась в Джионе. Сейчас, уезжая из Японии, я рвала с ней все отношения.  Мама отдала мне все до последней причитающейся мне йены.    

Не могу  сказать, что я не испытала страх, когда дверь моей новой квартиры в Башне Вальдорф  закрылась за мной впервые. Но Нью-Йорк – удивительный город. Прошло много  времени, и Нью-Йорк стал для меня более родным городом, чем Джион. Я мысленно  перелистываю назад долгие недели, проведенные здесь с Председателем, сделавшие  мою жизнь в Соединенных Штатах в какой-то мере даже богаче, чем в Японии. Мой  маленький чайный дом на втором этаже старого клуба на Пятой авеню, был  скромным, но очень успешным с самого начала. Со мной приехали гейши из Джиона,  даже Мамеха иногда навещала меня. Сегодня я хожу туда, только когда в Нью-Йорк  приезжают близкие друзья или старые знакомые. Обычно же мой день проходит очень  насыщенно. По утрам я с группой японских писателей и художников изучаю интересующие  нас предметы, такие как поэзия, музыка или история Нью-Йорка. Потом завтракаю с  подругой. После обеда обычно делаю макияж и готовлюсь к той или иной вечеринке –  в чайном доме или у меня в квартире. Накладывая макияж, я вспоминаю тот белый,  который делала в Джионе. Я бы с радостью хотела съездить туда хоть ненадолго,  но, с другой стороны, думаю, что я бы расстроилась, увидев, как там все изменилось.  После смерти Мамы, к примеру, окейю Нитта сравняли с землей и вместо нее  построили жилое бетонное здание с книжным магазином внизу.    

Когда  меня привезли в Джион, там работали восемьсот гейш. Теперь же их осталось меньше,  чем шестьдесят. Во время последнего визита Председателя в Нью-Йорк мы с ним  прошли по центральному парку. Мы вспоминали прошлое, а когда подошли к сосновой  аллее, Председатель неожиданно замолчал. Он часто говорил мне, что сосны растут  вдоль улицы в Осака, на которой он вырос. Я наблюдала за ним и понимала, что  именно он вспоминает. Он стоял с закрытыми глазами и глубоко вдыхал запах  прошлого.    

– Иногда, –  сказал он, – я думаю, мои воспоминания более реальны, чем то, что я вижу  сейчас.    

В  молодости мне казалось, что страсть обязательно угасает с годами, ведь и  содержимое чаши, наполненной водой и оставленной в комнате, постепенно  испарится. Но когда мы с Председателем вернулись в мою квартиру, мы выпили друг  друга до такой степени, что мне казалось, будто все мое содержимое стало плотью  Председателя, а его – моей. Я мгновенно уснула, и мне снилось, будто я на  банкете в Джионе беседовала с пожилым человеком, который объяснял мне, что его  жена, к которой он очень нежно относился, на самом деле не мертва, потому что  радость от проведенною с ней времени до сих пор живет в нем. Когда он говорил  это, я пила из чаши самый необыкновенный суп из всех, какие только пробовала.  Каждый глоток приводил меня в экстаз. Я начала чувствовать, что все люди,  которые умерли или сейчас не со мной, продолжают жить во мне, как жена этого  человека продолжает жить в нем. Мне казалось, я вливала в себя всех – сестру  Сацу, убежавшую и оставившую меня совсем маленькой, моих отца и мать, господина  Танака с его искаженным представлением о доброте, Нобу, не сумевшего простить  меня, Председателя. Суп наполняли все, кто был дорог мне в жизни, и пока я пила  его, этот человек своими словами затронул мое сердце. Я проснулась со слезами  на глазах и взяла руку Председателя в страхе, что не смогу жить без него, когда  он умрет и покинет меня. И даже когда он умер всего через несколько месяцев, я  поняла, что он оставил меня в конце своей длинной жизни так же естественно, как  деревья оставляют свои листья.    

Не могу  сказать, что именно движет нами в жизни, но что касается меня, то я прибилась к  Председателю, как камень прибивается к земле земным притяжением. Когда я  поранила губу и встретила господина Танака, когда моя мама умирала и меня  безжалостно продали, – все это было несшимся через скалы к океану потоком.  Даже теперь, когда он ушел от меня, он все равно со мной, в богатстве моих  воспоминаний. Я заново пережила свою жизнь, рассказывая ее вам.    

Это  правда, что, иногда переходя Парк-авеню, я удивляюсь тому, насколько экзотично  мое окружение. Желтые такси, женщины с портфельчиками, которым очень забавно  видеть старую японскую женщину, стоящую на углу улицы в кимоно. Но, возможно,  Йоридо показался бы мне таким же экзотичным, если бы я увидела его сейчас?  Маленькой девочкой я не предполагала, что моя жизнь станет борьбой, но господин  Танака увез меня далеко от моего подвыпившего домика. Сейчас я знаю, что наш  мир не более постоянен, чем волна, поднимающаяся над океаном. Каковы бы они ни  были, но свои победы и поражения мы должны пережить, потому что очень скоро  поднимется новая волна, но это будет уже новая история.