1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
    
— У тебя найдется пара минут?
    
— Что?
    
— Саландер.
    
— О'кей.
    
— Мне не нравится этот расклад с Экстрёмом и Фасте и новым судебным процессом. Ты ведь читал отчет Бьёрка. Я тоже читала. Ее просто убрали с дороги в девяносто первом году, и Экстрёму это известно. Что, черт возьми, происходит?
    
Бублански снял очки для чтения и сунул их в нагрудный карман.
    
— Не знаю.
    
— У тебя есть какие-нибудь соображения?
    
— Экстрём утверждает, что отчет Бьёрка и его переписка с Телеборьяном сфальсифицированы.
    
— Ерунда. Будь это фальсификацией, Бьёрк бы сказал, когда мы его сюда привозили.
    
— Экстрём утверждает, что Бьёрк отказывался говорить на эту тему, поскольку дело имело гриф секретности. Меня упрекнули в том, что я допрашивал его, опережая события.
    
— Экстрём начинает мне все меньше нравиться.
    
— На него давят с нескольких сторон.
    
— Это не оправдание.
    
— Мы не обладаем монополией на правду. По словам Экстрёма, он получил доказательства того, что отчет сфальсифицирован — настоящего отчета с таким инвентарным номером не существует. Он говорит также, что фальшивка сделана очень ловко и содержит смесь правды и вымысла.
    
— Какая часть является правдой, а какая вымыслом?
    
— Канва истории в какой-то степени правдива. Залаченко действительно является отцом Лисбет Саландер и подонком, избивавшим ее мать. Вечная проблема — мать не хотела заявлять в полицию, и потому это продолжалось несколько лет. Бьёрку поручили расследовать, что произошло, когда Лисбет попыталась убить отца при помощи зажигательной бомбы. Он вступил в переписку с Телеборьяном, но вся корреспонденция, в той форме, в какой мы ее видели, фальшивка. Телеборьян провел самое обычное психиатрическое обследование Саландер и установил, что она ненормальная, а прокурор решил не давать ее делу дальнейший ход. Ей требовалось лечение, и ей его предоставили в больнице Святого Стефана.
    
— Если это фальшивка… кто в таком случае ее сделал и с какой целью?
    
Бублански развел руками.
    
— Ты меня разыгрываешь?
    
— Насколько я понял, Экстрём намерен снова требовать основательной судмедэкспертизы Саландер.
    
— Я с этим категорически не согласна.
    
— Нас это больше не касается. Мы отключены от истории Саландер.
    
— А Ханс Фасте подключен… Ян, если эти мерзавцы еще раз покусятся на Саландер, я обращусь в СМИ…
    
— Нет, Соня. Не стоит. Во-первых, у нас больше нет доступа к отчету, и, следовательно, твои утверждения окажутся бездоказательными. Ты просто выставишь себя чокнутой, и тогда твоей карьере конец.
    
— Отчет у меня по-прежнему есть, — тихо сказала Соня Мудиг. — Я сняла копию для Курта Свенссона, но еще не успела ему отдать, когда генеральный прокурор стал отбирать у нас копии.
    
— Если ты выдашь информацию об отчете, тебя не просто уволят, тебя обвинят в должностном преступлении и в выдаче СМИ засекреченной информации.
    
Соня Мудиг секунду посидела молча, всматриваясь в своего начальника.
    
— Соня, ты ничего не будешь предпринимать. Обещай мне.
    
Она колебалась.
    
— Нет, Ян, обещать я не могу. Во всей этой истории есть что-то подозрительное.
    
Бублански кивнул.
    
— Да. Она подозрительная. Но мы не знаем, кто в данный момент является нашим врагом.
    
Соня Мудиг склонила голову набок.
    
— А ты собираешься что-нибудь предпринять?
    
— Это я с тобой обсуждать не намерен. Положись на меня. Сейчас вечер пятницы. Устрой себе выходные. Отправляйся домой и считай, что этого разговора не было.
    
    
В субботу, в половине второго дня, охранник Никлас Адамссон оторвал взгляд от учебника экономики, по которой ему через три недели предстояло сдавать экзамен. Он услышал звук вращающихся щеток слегка тарахтящей тележки уборщика и сделал вывод, что это хромает черномазый. Тот всегда вежливо здоровался, но отличался крайней неразговорчивостью и обычно не смеялся в тех случаях, когда Никлас пытался с ним пошутить. Никлас увидел, как тот достал бутылку «Аякса», два раза побрызгал на стойку дежурного и начисто вытер тряпкой. Потом ухватился за швабру и несколько раз прошелся ею вокруг стойки в тех местах, куда не доставали щетки тележки. Никлас Адамссон снова уткнулся в книгу и продолжил чтение.
    
Через десять минут уборщик добрался до места Адамссона в самом конце коридора. Они кивнули друг другу. Адамссон встал, позволив уборщику обработать пол вокруг стула перед дверью палаты Лисбет Саландер. Никлас видел уборщика почти каждый день, когда приходила его очередь сидеть на этом посту, но никак не мог запомнить его имя — какое-то типичное для арабов и им подобных. Вместе с тем особой необходимости проверять у него удостоверение Адамссон не ощущал. С одной стороны, в комнату заключенной черномазый не входит — там по утрам наводит порядок одна из уборщиц; а с другой — хромой уборщик едва ли мог представлять сколько-нибудь серьезную угрозу.
    
Покончив с делами в конце коридора, уборщик отпер дверь рядом с палатой Лисбет Саландер. Адамссон покосился на него, но и это не являлось каким-либо отступлением от ежедневной рутины. В конце коридора располагался чулан для инвентаря. В последующие пять минут черномазый опорожнил ведро, почистил щетки и наполнил тележку пластиковыми пакетами для мусорных корзин. Под конец он целиком закатил тележку в чулан.
    
    
Идрис Хиди знал о присутствии в коридоре охранника. Этот светловолосый парень, лет двадцати пяти, обычно сидел там два или три дня в неделю, читая книги по экономике. Хиди сделал вывод, что тот работает в охране на полставки, параллельно учась в университете, и что он интересуется происходящим вокруг не больше, чем кусок кирпича.
    
Что станет делать Адамссон, если он действительно попытается войти в палату к Лисбет Саландер?
    
И чего, собственно, добивается Микаэль Блумквист — это также занимало Идриса Хиди. Разумеется, Идрис читал о Микаэле в газетах и сразу связал его с находящейся в коридоре 11-С Лисбет Саландер. Он ждал, что его попросят что-нибудь ей пронести, — в таком случае ему пришлось бы отказаться, поскольку права к ней входить он не имел и даже никогда ее не видел. Однако полученное предложение его ожиданий не оправдало.
    
Ничего нелегального в задании Идрис не усмотрел. Покосившись в приоткрытую дверь, он увидел, что Адамссон вновь сидит на стуле перед дверью, углубившись в книгу. Идрис с удовлетворением отметил, что поблизости ни души, как, впрочем, и почти всегда, поскольку чулан находился в тупике, в самом конце коридора. Он сунул руку в карман рабочего халата и достал новый мобильный телефон «Сони Эрикссон Z600». Идрис Хиди видел такой в рекламном объявлении и знал, что аппарат стоит примерно три с половиной тысячи крон и снабжен всеми премудростями мобильного рынка.
    
Бросив взгляд на дисплей, Идрис отметил, что телефон находится в рабочем состоянии, но сигнал вызова у него отключен — как звуковой, так и вибрационный. Он поднялся на цыпочки и отвинтил круглый белый колпак, прикрывавший вентиляционное отверстие, которое соединяло чулан с палатой Лисбет Саландер. Потом поместил телефон в отверстие так, чтобы его не было видно, — в точности как просил Микаэль Блумквист.
    
Вся процедура заняла примерно тридцать секунд. На следующий день она должна занять около десяти секунд: ему предстояло вынуть телефон, заменить аккумулятор и положить телефон обратно. Старый аккумулятор следовало унести домой и за ночь зарядить.
    
Вот и все, что требовалось от Идриса Хиди.
    
Правда, Саландер это не поможет. С ее стороны стены накрепко привинчена решетка. Телефона ей будет все равно не достать, если только она не раздобудет крестовую отвертку и стремянку.
    
— Я об этом знаю, — сказал Микаэль. — Но она даже не прикоснется к телефону.
    
Такую процедуру Идрису Хиди следовало повторять ежедневно до тех пор, пока Микаэль Блумквист не сообщит, что необходимость отпала.
    
И за эту работу Идрису Хиди предлагалось по тысяче крон в неделю, прямо в карман. Кроме того, по исполнении задания телефон оставался в его распоряжении.
    
Идрис покачал головой. Он, разумеется, понимал, что Микаэль Блумквист затевает какую-то аферу, но в чем дело, догадаться никак не мог. Помещение включенного, но никуда не подсоединенного мобильного телефона в вентилятор в запертом чулане было аферой такого уровня, что ее смысл до Хиди не доходил. Если Блумквист хотел получить возможность общаться с Лисбет Саландер, куда умнее было бы подкупить кого-нибудь из сестер и передать с ней телефон. А так никакой логики не прослеживалось.
    
Хиди еще раз покачал головой. С другой стороны, он ничего не имел против того, чтобы оказать Микаэлю Блумквисту услугу, раз тот готов платить по тысяче крон в неделю. Задавать вопросы Хиди не собирался.
    
    
Доктор Андерс Юнассон немного замедлил шаг, увидев, что возле его дома на Хагагатан, прислонившись к воротам, стоит мужчина лет сорока с небольшим. Мужчина показался ему смутно знакомым и к тому же приветственно кивнул.
    
— Доктор Юнассон?
    
— Да, это я.
    
— Простите, что беспокою вас прямо на улице, перед домом. Но я не хотел заходить к вам на работу, а мне необходимо с вами поговорить.
    
— Кто вы и в чем состоит ваше дело?
    
— Меня зовут Микаэль Блумквист. Я журналист и работаю в журнале «Миллениум». Дело касается Лисбет Саландер.
    
— О, теперь я вас узнал. Кажется, вы вызвали Службу спасения, когда ее обнаружили… Это вы заклеили ей рану серебристым пластырем?
    
— Я.
    
— Это вы очень ловко придумали. Но сожалею, я не могу обсуждать пациентов с журналистами. Вам придется на общих основаниях обратиться в пресс-службу Сальгренской больницы.
    
— Вы меня неверно поняли. Мне не нужны сведения, я здесь по частному делу. Вы можете не говорить мне ни слова и не выдавать никакой информации. Все как раз наоборот. Информацией хочу снабдить вас я.
    
Андерс Юнассон нахмурил брови.
    
— Будьте так добры, — попросил Микаэль Блумквист. — Не в моих привычках приставать к хирургам на улице, но у меня к вам очень важный разговор. Тут за углом есть кафе. Можно мне угостить вас кофе?
    
— О чем вы хотите говорить?
    
— О будущем и благополучии Лисбет Саландер. Я ее друг.
    
Андерс Юнассон долго колебался. Он понимал, что, будь это кто-нибудь другой, а не Микаэль Блумквист — если бы к нему вот так подошел совершенно незнакомый человек, — он бы отказался. Но поскольку Блумквист был персоной известной, Андерс Юнассон чувствовал определенную уверенность в том, что речь идет о действительно важном деле.
    
— Я ни при каких условиях не хочу давать интервью и не стану обсуждать свою пациентку.
    
— Ну и отлично, — сказал Микаэль.
    
Под конец Андерс Юнассон коротко кивнул и отправился с Блумквистом в указанное заведение.
    
— В чем ваше дело? — спросил он, когда им принесли кофе. — Я вас выслушаю, но комментировать ничего не собираюсь.
    
— Вы боитесь, что я вас процитирую или выставлю в невыгодном свете в СМИ. Позвольте мне сразу внести ясность: этого не произойдет. Лично для меня нашего разговора просто не было.
    
— О'кей.
    
— Я хочу попросить вас об одолжении. Но сначала я должен четко объяснить почему, и тогда вы сможете решить, приемлемо ли для вас в моральном плане оказывать мне такую услугу.
    
— Мне не очень-то нравится этот разговор.
    
— От вас требуется только послушать. Вы — врач Лисбет Саландер, и ваша работа заключается в том, чтобы заботиться о ее физическом и душевном здоровье. Я — друг Лисбет Саландер, и моя задача состоит в том же самом. Я не врач и, следовательно, не могу копаться у нее в голове, извлекая пули, и тому подобное, но я обладаю другими знаниями, возможно, не менее важными для ее благополучия.
    
— Вот как.
    
— Я журналист и раскопал правду о том, что с ней на самом деле произошло.
    
— О'кей.
    
— Я могу рассказать в общих чертах, о чем идет речь, а выводы вы уже сделаете сами.
    
— Угу.
    
— Начать надо, вероятно, с того, что адвокатом Лисбет Саландер является Анника Джаннини. Вы с ней встречались.
    
Андерс Юнассон кивнул.
    
— Анника моя сестра, и ее работу по защите Лисбет Саландер оплачиваю я.
    
— Вот как?
    
— То, что она моя сестра, вам легко проверить. Речь идет об услуге, просить о которой Аннику я не могу. Она не обсуждает со мной Лисбет Саландер, поскольку обязана соблюдать служебную тайну и подчиняется совершенно другим законам.
    
— Хм.
    
— Я предполагаю, что вы читали о Лисбет в газетах.
    
Юнассон опять кивнул.
    
— Ее описывали как психически ненормальную лесбиянку, совершающую массовые убийства. Все это чушь. Лисбет Саландер не психопатка, она, вероятно, не глупее нас с вами. А ее сексуальные пристрастия никого не касаются.
    
— Если я правильно понимаю, произошла некоторая переоценка ситуации. Теперь в связи с убийствами называют имя того немца.
    
— Что совершенно справедливо. Рональд Нидерман виновен, он совершенно безумный убийца. Однако у Лисбет Саландер имеются враги. Действительно крупные, заклятые враги. Некоторые из них трудятся в Службе государственной безопасности.
    
Андерс Юнассон с сомнением поднял брови.
    
— Когда Лисбет Саландер было двенадцать лет, ее заперли в детской психиатрической больнице в Упсале, поскольку она наткнулась на тайну, которую люди из СЭПО стремились любой ценой сохранить. Ее отец, Александр Залаченко, которого убили в Сальгренской больнице, — перебежавший русский шпион, реликвия времен холодной войны. Он также известен жестоким обращением с женщинами и год за годом избивал мать Лисбет. Когда Лисбет исполнилось двенадцать, она нанесла ответный удар, попытавшись убить Залаченко с помощью пакета с бензином. Поэтому ее и заперли в психиатрическую лечебницу.
    
— Я не понимаю. Если она пыталась убить отца, возможно, имелись основания отправить ее на психиатрическое лечение.
    
— Моя версия — которую я опубликую — заключается в том, что в СЭПО было известно, что именно произошло, но они предпочли защищать Залаченко, поскольку он являлся важным источником информации. То есть они сфальсифицировали диагноз и проследили за тем, чтобы Лисбет упекли.
    
На лице Андерса Юнассона читалось такое сомнение, что Микаэль улыбнулся.
    
— Я могу документально подтвердить все, что вам рассказываю. И я издам подробное описание этого дела к началу суда над Лисбет. Поверьте — это вызовет дикий шум.
    
— Ясно.
    
— Я разоблачу и выведу на чистую воду двух врачей, которые, действуя в интересах СЭПО, помогли упрятать Лисбет в сумасшедший дом. Я беспощадно предам их публичному позору. Один из этих врачей — известный и уважаемый человек. Но, как я сказал, у меня имеется вся необходимая документация.
    
— Я вас понимаю. Если какой-то врач действительно замешан в чем-либо подобном, это позор для всех представителей нашей профессии.
    
— Нет, в коллективную вину я не верю. Это позор для тех, кто замешан. То же относится и к СЭПО. Там наверняка есть порядочные люди. В нашем случае речь идет о группе сектантов. Когда Лисбет Саландер исполнилось восемнадцать, они снова попытались отправить ее в интернат. Тогда им это не удалось, но ей назначили опекуна. Во время судебного процесса они вновь постараются выплеснуть на нее максимум грязи. Мне или, вернее, моей сестре придется биться за то, чтобы Лисбет оправдали и признали дееспособной.
    
— О'кей.
    
— Но Лисбет должна быть во всеоружии. Таковы условия игры. Мне, вероятно, следует также упомянуть, что несколько полицейских в этой битве стоят на стороне Лисбет. В их число, правда, не входит руководитель предварительного следствия, который возбудил против нее дело.
    
— М-да.
    
— Для подготовки к суду Лисбет требуется помощь.
    
— Ясно. Но я не адвокат.
    
— Нет, но вы врач и имеете к ней доступ.
    
Глаза Андерса Юнассона сузились.
    
— То, о чем я хочу вас попросить, неэтично и даже может считаться противозаконным.
    
— Вот оно что.
    
— Но с моральной точки зрения это вполне оправданно. Ее права сознательно нарушаются лицами, которым следовало бы отвечать за ее защиту.
    
— Вот как?
    
— Я могу привести пример. Как вам известно, Лисбет запрещено посещать, она не имеет права читать газеты или общаться с внешним миром. К тому же прокурор добился, чтобы ее адвокату запретили разглашать информацию. Анника мужественно придерживается служебных инструкций. Зато сам прокурор является главным источником информации для журналистов, которые продолжают писать о Лисбет Саландер всякие мерзости.
    
— Неужели?
    
— Вот, например, эта статья. — Микаэль достал вечернюю газету недельной давности. — Источник в следственных органах утверждает, что Лисбет невменяема, в результате чего газета пускается в рассуждения о ее душевном здоровье.
    
— Я читал статью. Это чушь.
    
— Значит, вы не считаете Саландер сумасшедшей?
    
— На этот счет я высказываться не могу. Зато мне известно, что никаких психиатрических экспертиз не проводилось. Следовательно, в статье написана чушь.
    
— О'кей. Но я могу документально доказать, что эти сведения выдал полицейский по имени Ханс Фасте, работающий на прокурора Экстрёма.
    
— Вот как.
    
— Экстрём потребует, чтобы процесс происходил за закрытыми дверьми, а это означает, что никому со стороны не дадут изучить и оценить доказательства против Саландер. Но что еще хуже… поскольку прокурор изолировал Лисбет, она не сможет собрать материал, который ей необходим для организации защиты.
    
— Если я правильно понимаю, этим должен заниматься ее адвокат.
    
— Лисбет, как вы наверняка уже успели заметить, очень своеобразный человек. У нее имеются тайны, в которые я посвящен, но не имею права посвящать Аннику. Только сама Лисбет может решить, хочется ли ей прибегнуть в суде к такой защите.
    
— Ага.
    
— И чтобы иметь возможность принять решение, ей требуется вот это.
    
Микаэль положил на столик принадлежащий Лисбет Саландер карманный персональный компьютер «Палм Тангстен Т3» и зарядное устройство.
    
— Это важнейшее оружие из арсенала Лисбет. Оно ей необходимо.
    
Андерс Юнассон посмотрел на карманный компьютер с подозрением.
    
— Почему бы не передать его ее адвокату?
    
— Потому что только Лисбет знает, как добраться до доказательств.
    
Андерс Юнассон долго сидел молча, не прикасаясь к компьютеру.
    
— Позвольте мне рассказать вам о докторе Петере Телеборьяне, — сказал Микаэль, доставая папку, где у него хранился весь важный материал.
    
Они просидели, тихо переговариваясь, более двух часов.
    
    
В начале девятого вечера, в субботу, Драган Арманский покинул офис «Милтон секьюрити» и дошел до синагоги прихода Сёдер, расположенной на Санкт-Польсгатан. Он позвонил, представился, и раввин лично впустил его внутрь.
    
— У меня здесь назначена встреча со знакомым, — сказал Арманский.
    
— Вам на второй этаж. Я вас провожу.
    
Раввин предложил Арманскому кипу, которую тот с сомнением все же надел. Он воспитывался в мусульманских традициях, так что ношение кипы и посещение синагоги в число каждодневных привычек его семьи не входило. С кипой на голове он чувствовал себя неловко.
    
Ян Бублански тоже был в кипе.
    
— Привет, Драган. Спасибо, что выкроил время. Я попросил раввина выделить нам комнату, чтобы никто не мешал разговаривать.
    
Арманский уселся напротив Бублански.
    
— Полагаю, у тебя имеются веские причины для такой таинственности.
    
— Я не стану ходить вокруг да около. Мне известно, что ты друг Лисбет Саландер.
    
Арманский кивнул.
    
— Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеваете, чтобы помочь Саландер.
    
— Почему ты думаешь, что мы что-то затеваем?
    
— Потому что прокурор Рихард Экстрём дюжину раз спросил меня, насколько вы в «Милтон секьюрити» в курсе расследования дела Саландер. Он интересуется не шутки ради, а потому что беспокоится, как бы ты не устроил чего-нибудь такого, что повлияет на позицию СМИ.
    
— Хм.
    
— А раз Экстрём беспокоится, значит, он опасается или знает, что ты кое-что затеваешь. Или, по крайней мере, что тоже вероятно, разговаривал с кем-то, кто этого боится.
    
— С кем-то?
    
— Драган, давай не будем играть в прятки. Ты знаешь, что Саландер в девяносто первом году подверглась противозаконным действиям, и я опасаюсь, что во время суда она подвергнется им снова.
    
— Ты являешься полицейским в демократическом обществе. Если у тебя имеется какая-то информация, тебе следует действовать.
    
Бублански кивнул.
    
— Я и собираюсь действовать. Вопрос в том, как.
    
— Объясни толком, что тебе надо.
    
— Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеяли. Думаю, сложа руки вы не сидите.
    
— Это сложно. Откуда мне знать, могу ли я тебе доверять?
    
— Существует отчет девяносто первого года, обнаруженный Микаэлем Блумквистом…
    
— Я с ним знакомился.
    
— У меня больше нет доступа к отчету.
    
— У меня тоже. Оба экземпляра, имевшиеся у Блумквиста и его сестры, исчезли.
    
— Исчезли? — переспросил Бублански.
    
— Экземпляр Блумквиста украли, вломившись к нему в квартиру, а копия Анники Джаннини пропала при разбойном нападении на нее в Гётеборге. Все это произошло в тот же день, когда убили Залаченко.
    
Бублански надолго замолчал.
    
— Почему нам об этом ничего неизвестно?
    
— Как выразился Микаэль Блумквист: для публикации существует только один нужный момент и бесчисленное множество ошибочных.
    
— Но вы… он собирается что-то опубликовать?
    
Арманский коротко кивнул.
    
— Нападение в Гётеборге и взлом квартиры здесь, в Стокгольме. В один день. Это означает, что наши противники действуют очень организованно, — сказал Бублански.
    
— Кроме того, мне, вероятно, следует упомянуть, что у нас имеются доказательства того, что телефон Джаннини прослушивается.
    
— Кто-то идет на многочисленные нарушения закона.
    
— Значит, вопрос в том, кто наши противники, — сказал Драган Арманский.
    
— Я тоже над этим размышляю. Внешне все выглядит так, будто в замалчивании отчета Бьёрка заинтересованы в СЭПО. Но, Драган… Мы ведь говорим о Службе безопасности Швеции. Это государственное ведомство. Я не могу поверить в то, что СЭПО может такое санкционировать. Не думаю даже, что они на нечто подобное способны.
    
— Понимаю. Мне тоже трудно с этим смириться. Не говоря уже о том факте, что кто-то является в Сальгренскую больницу и отстреливает Залаченко башку.
    
Бублански молчал.
    
— И одновременно Гуннар Бьёрк берет и вешается, — вбил Арманский последний гвоздь.
    
— Значит, вы считаете, что речь идет об организованных убийствах. Я знаком с Маркусом Эрландером, проводившим расследование в Гётеборге. Он не обнаружил никаких доводов в пользу того, что тамошнее убийство могло быть чем-то иным, кроме импульсивного действия больного человека. А мы скрупулезно исследовали смерть Бьёрка — все указывает на самоубийство.
    
Арманский кивнул.
    
— Эверт Гульберг, семидесяти восьми лет, больной раком, уже умирающий и проходивший за несколько месяцев до убийства курс лечения от клинической депрессии. Я посадил Фреклунда раскапывать все, что можно найти о Гульберге в официальных документах.
    
— И?
    
— Он служил в армии в Карлскруне в сороковых годах, потом изучал юриспруденцию и постепенно стал консультантом по налоговым делам в сфере частного предпринимательства. У него в течение примерно тридцати лет имелся офис в Стокгольме; держался в тени, частные клиенты… кто бы они там ни были. В девяносто первом году вышел на пенсию, в девяносто четвертом переехал к себе домой в Лахольм… Ничего примечательного.
    
— Но?
    
— Некоторые детали озадачивают. Фреклунд не может обнаружить ни единой ссылки на Гульберга в каком-либо контексте. Он никогда не упоминался ни в одной газете, и никто не знает, кто был его клиентом. Короче, ни малейшего следа его профессиональной деятельности.
    
— Что ты хочешь сказать?
    
— Напрашивается мысль о СЭПО. Залаченко был русским перебежчиком, и кому же было им заниматься, как не СЭПО. Далее — возможность организовать в девяносто первом году помещение Лисбет Саландер в психушку. Не говоря уже о проникновениях в квартиру, нападениях и прослушивании телефонов пятнадцатью годами позже… Но я тоже не думаю, что за этим стоит СЭПО. Микаэль Блумквист называет их «Клубом Залаченко» — маленькая группка сектантов, состоящая из выжидающих сторонников холодной войны, которая прячется в каком-нибудь темном коридоре СЭПО.
    
Бублански кивнул.
    
— И что же нам делать?
   
   
    
     
Глава
     
12
    
    
Воскресенье, 15 мая — понедельник, 16 мая
    
Ухватившись за мочку уха, комиссар Торстен Эдклинт, начальник отдела охраны конституции при Службе государственной безопасности, задумчиво разглядывал генерального директора уважаемого частного охранного предприятия «Милтон секьюрити», который ни с того ни с сего позвонил ему и настоятельно пригласил на воскресный ужин к себе домой на остров Лидингё. Жена Арманского Ритва подала великолепное жаркое. Они поели, вежливо беседуя. Эдклинт все время раздумывал, что, собственно, Арманскому надо. После ужина Ритва ушла смотреть телевизор, оставив их за столом одних. Тут Арманский неторопливо начал рассказывать историю Лисбет Саландер.
    
Эдклинт медленно крутил в руках бокал с красным вином.
    
Драган Арманский не дурак. Это он знал.
    
Эдклинт с Арманским были знакомы двенадцать лет, с тех пор как одна дама — член Риксдага от Левой партии — стала получать анонимные угрозы. Она заявила об этом руководителю партийной группы Риксдага, после чего они проинформировали свой отдел безопасности. Угрозы были письменными, вульгарными, и по их содержанию можно было заключить, что анонимный автор писем в какой-то степени лично знал члена Риксдага. В результате историей заинтересовалась Служба государственной безопасности. Пока шло расследование, депутату обеспечили охрану.
    
В то время отделу личной охраны Службы государственной безопасности выделялось меньше всего средств и его ресурсы были ограниченными. Этот отдел отвечает за охрану королевской семьи и премьер-министра, а также — по мере необходимости — за охрану отдельных министров и лидеров партий. Потребности чаще всего превышают ресурсы, и большинство шведских политиков на самом деле лишены серьезной личной охраны в какой-либо форме. Женщине-депутату предоставляли охрану в связи с несколькими публичными выступлениями, но только до конца рабочего дня, после чего вероятность нападения со стороны какого-нибудь ненормального как раз возрастала. Член Риксдага быстро прониклась недоверием к способностям Службы безопасности ее защитить.
    
Жила она в собственном доме в районе Накка. Однажды, вернувшись домой поздно вечером после баталии в финансовой комиссии, она обнаружила, что кто-то проник в дом через дверь террасы, исписал непристойными эпитетами стены гостиной, а также успел позаниматься онанизмом у нее в спальне. Она подняла трубку и наняла отвечать за свою личную безопасность «Милтон секьюрити». СЭПО женщина в известность не поставила, и, когда она следующим утром отправилась в район Тэбю выступать в школе, произошло лобовое столкновение между государственными и нанятыми частным образом охранниками.
    
Торстен Эдклинт исполнял в то время обязанности заместителя начальника отдела личной охраны. Ему инстинктивно претила ситуация, когда частные хулиганы выполняют задачи, возложенные на государственных хулиганов. Вместе с тем он считал жалобы члена Риксдага обоснованными — не говоря ни о чем другом, ее перемазанная постель являлась веским доказательством недостаточной эффективности государственных структур. Вместо того чтобы начать мериться силами, Эдклинт взял себя в руки и договорился об обеде с руководителем «Милтон секьюрити» Драганом Арманским. Они решили, что ситуация, возможно, серьезнее, чем предполагали в СЭПО, и что есть причины усилить охрану политика. Эдклинту к тому же хватило ума понять, что люди Арманского не только обладают необходимой для этой работы компетентностью, но имеют ничуть не худшую подготовку и, возможно, даже лучшее оснащение. Они решили проблему таким образом, что люди Арманского будут осуществлять личную охрану, а Служба безопасности займется собственно расследованием преступления и оплатит счет.
    
Оба мужчины обнаружили, что симпатизируют друг другу и легко могут сотрудничать, чем им впоследствии еще много раз приходилось заниматься. Следовательно, Эдклинт испытывал глубокое уважение к профессиональной компетентности Драгана Арманского, и, когда тот пригласил его на ужин и попросил о личном доверительном разговоре, он с готовностью согласился его выслушать.
    
Правда, он никак не ожидал, что Арманский положит ему на колени бомбу с горящим бикфордовым шнуром.
    
— Если я правильно понимаю, ты утверждаешь, что Служба государственной безопасности занимается чисто криминальной деятельностью.
    
— Нет, — сказал Арманский. — Ты меня неправильно понял. Я утверждаю, что такой деятельностью занимаются несколько сотрудников Службы государственной безопасности. Я ни на секунду не верю в то, что это санкционировано руководством Службы безопасности или имеет благословение государственных структур в какой-либо форме.
    
Эдклинт стал рассматривать сделанные Кристером Мальмом фотографии человека, садящегося в машину с регистрационным номером, начинавшимся с букв КАБ.
    
— Драган… а это не розыгрыш?
    
— Мне бы очень хотелось, чтобы это было шуткой.
    
Эдклинт призадумался.
    
— И что, черт побери, я должен, по-твоему, с этим делать?
    
    
Следующим утром Торстен Эдклинт сидел у себя в рабочем кабинете, в Полицейском управлении на острове Кунгсхольмен, и тщательно протирал очки, при этом напряженно размышляя. Он был седовласым мужчиной с большими ушами и волевым лицом, правда, на какое-то мгновение его лицо сделалось скорее растерянным, чем волевым. Значительную часть ночи он провел в размышлениях о том, как ему поступить с полученной от Драгана Арманского информацией.
    
Размышления были не из приятных. Служба государственной безопасности являлась организацией, необходимость которой на словах признавали все партии Швеции (ну, почти все), но в то же время создавалось впечатление, что они ей не доверяют и плетут вокруг нее разные причудливые заговоры. Скандалов, конечно, было много, особенно в леворадикальные семидесятые, когда кое-какие… ошибочные в конституционном плане действия и вправду имели место. Но после пяти государственных проверок СЭПО, приведших к жесткой критике, выросло новое поколение сотрудников. Это были активисты новой школы, набранные из настоящих полицейских подразделений, занимавшихся преступлениями, связанными с экономикой, оружием и мошенничеством, — полицейские, привыкшие расследовать реальные преступления, а не политические фантазии.
    
Службу государственной безопасности реорганизовали, прежде всего отведя новую, ведущую роль отделу охраны конституции. Его задачей, согласно сформулированному правительством документу, стало предупреждение и раскрытие угрозы внутренней безопасности государства. Таковая определялась как «незаконная деятельность, имеющая своей целью путем насилия, угроз или принуждения изменить наш государственный строй, вынудить руководящие политические органы или ведомства к принятию определенных решений или чинить препятствия отдельным гражданам в осуществлении прав и свобод, закрепленных в конституции».
    
Задачей отдела охраны конституции, следовательно, было защищать шведскую демократию от реальных или предполагаемых антидемократических элементов. К таковым относились, в первую очередь, анархисты и нацисты. Анархисты — поскольку они упорно предавались гражданскому неповиновению, устраивая поджоги меховых магазинов. Нацисты — потому что они по определению являлись противниками демократии.
    
Имевший изначально юридическое образование Торстен Эдклинт начинал как прокурор, а затем двадцать один год проработал в Службе государственной безопасности. Сперва он руководил организацией личной охраны на земле, а потом перешел в отдел охраны конституции, где занимался решением различных задач — от анализа ситуации до административного руководства — и постепенно возглавил этот отдел. Иными словами, в полиции Торстен Эдклинт являлся высшим руководителем защиты шведской демократии. Себя он считал демократом. При том, какой он вкладывал в это определение смысл, все выглядело очень просто. Конституция утверждалась Риксдагом, и его задачей было следить за тем, чтобы она оставалась неприкосновенной.
    
Шведская демократия строится на одном-единственном законе, который можно обозначить тремя буквами — АСС, что должно расшифровываться как «Акт о свободе самовыражения». АСС устанавливает непременное право говорить, публиковать, думать и полагать все, что угодно. Это право распространяется на всех шведских граждан, от остервенелого нациста до кидающегося камнями анархиста и всех, располагающихся в промежутке между ними.
    
Все остальные конституционные акты, такие как, например, «Акт о форме правления», являются лишь практическими украшениями свободы слова. Следовательно, АСС — это тот закон, на котором зиждется демократия. Эдклинт считал своей главной задачей защищать законное право граждан публиковать и высказывать все, что им заблагорассудится, даже если он ни в малейшей степени не согласен с содержанием их публикации или высказывания.
    
Такая свобода, однако, не означает вседозволенности, которую пытаются отстаивать в культурно-политических дебатах некоторые фундаменталисты свободы слова, прежде всего педофилы и расистские группировки. Любая демократия имеет свои ограничения, и ограничения АСС закреплены в «Акте о свободе печати», АСП. Он устанавливает четыре принципиальных случая отступления от демократии. Запрещается публиковать детскую порнографию и некоторые описания сексуального насилия, независимо от того, насколько художественными их считает автор. Запрещается подстрекать и призывать к преступной деятельности. Запрещается оскорблять и порочить другого человека. И запрещается заниматься травлей групп населения.
    
АСП также утвержден Риксдагом и являет собой допустимые с социальной точки зрения ограничения демократии, то есть некий общественный договор, составляющий основу цивилизованного сообщества. Суть законодательства заключается в том, что никто не имеет права травить или унижать другого человека.
    
Поскольку АСС и АСП — законы, необходимо ведомство, которое сможет гарантировать их соблюдение. В Швеции эта функция распределена между двумя структурами, одна из которых — канцлер юстиции (КЮ) — должна возбуждать судебное преследование за преступления против АСП.
    
Эта ситуация Торстена Эдклинта отнюдь не удовлетворяла. Он считал, что КЮ традиционно проявлял непростительную терпимость в отношении того, что фактически являлось прямым нарушением шведской конституции. КЮ обычно отвечал, что принцип демократии столь важен, что ему следует вмешиваться и возбуждать дело только в случае крайней необходимости. Подобная позиция, правда, в последние годы все чаще подвергалась критике, особенно после того, как генеральный секретарь Шведского Хельсинкского комитета по правам человека Роберт Хорд велел представить отчет с оценкой бездействия КЮ в течение ряда лет. В отчете констатировалось, что было почти невозможно возбудить дело и осудить кого-либо за нарушения закона о запрете травли групп населения.
    
Второй структурой являлся отдел охраны конституции при Службе государственной безопасности, и комиссар Торстен Эдклинт относился к своей задаче в высшей степени серьезно. Он считал, что занимает самый лучший и важный пост из доступных шведскому полицейскому, и ни за что не променял бы его ни на какую другую должность в юридических или полицейских структурах Швеции. Он просто-напросто являлся единственным полицейским в стране, официально обладающим функциями политической полиции. Выполнение этих функций требовало деликатного подхода, большой мудрости и полнейшей справедливости, поскольку опыт слишком многих стран показывал, что политическая полиция могла с легкостью превратиться в главную угрозу демократии.
    
СМИ и общественность обычно полагали, что задача отдела охраны конституции в основном сводится к слежению за нацистами и воинствующими веганами. Отдел действительно много занимался проявлениями такого рода, но помимо этого в сферу его внимания входил еще целый ряд организаций и явлений. Если, к примеру, королю или главнокомандующему пришло бы в голову, что парламентаризм изжил себя и Риксдаг следует заменить военной диктатурой или чем-либо подобным, король или главнокомандующий быстро оказались бы объектом пристального внимания отдела охраны конституции. Или если бы группа полицейских решила вдруг раздвинуть рамки законов до такой степени, что защищенные основным законом права индивида оказались бы нарушенными, отдел охраны конституции тоже обязан был отреагировать. В таких серьезных случаях предполагалось к тому же, что руководство следствием возьмет на себя генеральный прокурор.
    
Проблема, разумеется, заключалась в том, что отдел охраны конституции занимался почти исключительно анализом и контролем, а не оперативной деятельностью. Поэтому арестовывали нацистов главным образом либо обычные полицейские, либо другие подразделения Службы безопасности.
    
Такое положение дел Торстен Эдклинт считал крайне неудовлетворительным. Почти все нормальные страны не жалеют средств на содержание того или иного варианта конституционного суда, в задачи которого, в частности, входит следить за тем, чтобы власти не посягали на демократию. В Швеции же этим занимаются канцлер юстиции или омбудсмен юстиции, которые, однако, должны лишь следовать решениям, принимаемым другими людьми. Будь в Швеции конституционный суд, адвокат Лисбет Саландер мог бы незамедлительно возбудить дело против шведского государства за нарушение ее конституционных прав. Тогда суд имел бы возможность затребовать все бумаги и вызывать на допросы кого угодно, включая премьер-министра, пока вопрос не будет прояснен. А так максимум, что мог сделать адвокат, это подать заявление омбудсмену юстиции, который, однако, не имел таких полномочий, чтобы прийти в Службу государственной безопасности и начать требовать там документацию.
    
Торстен Эдклинт на протяжении многих лет выступал горячим сторонником создания конституционного суда. Тогда он мог бы легко разобраться с информацией, которую ему предоставил Драган Арманский, составив заявление в полицию и передав документы в суд. И бескомпромиссный процесс был бы запущен.
    
В теперешних же обстоятельствах Торстен Эдклинт не имел юридических полномочий для начала предварительного следствия.
    
Он вздохнул и сунул в рот жевательный табак.
    
Если сведения Драгана Арманского соответствуют действительности, значит, какие-то руководящие сотрудники Службы безопасности посмотрели сквозь пальцы на ряд тяжких преступлений против шведской гражданки, потом обманным путем заперли ее дочь в психиатрическую лечебницу и, наконец, позволили бывшему крупному русскому шпиону свободно заниматься делами, напрямую связанными с траффикингом, оружием и наркотиками. Торстен Эдклинт выпятил губы. Ему не хотелось даже начинать считать, сколько законов должно было оказаться за это время нарушенными. Не говоря уже о проникновении в квартиру Микаэля Блумквиста, нападении на адвоката Лисбет Саландер и, возможно, причастности к убийству Александра Залаченко, во что Эдклинт верить просто отказывался.
    
У Торстена Эдклинта не было ни малейшего желания ввязываться во всю эту кашу. К сожалению, он таки угодил в нее в тот самый момент, когда Драган Арманский пригласил его на ужин.
    
Теперь перед ним со всей неотвратимостью стоял вопрос, как с этой ситуацией разбираться. Формально ответ был прост. Если рассказ Арманского правдив, то Лисбет Саландер по меньшей мере лишили закрепленных основным законом прав и свобод. С конституционной точки зрения возникал также целый клубок подозрений, что руководящие политические органы или ведомства оказались склоненными к принятию определенных решений, а это затрагивало саму основу обязанностей отдела охраны конституции. Торстен Эдклинт, как полицейский, узнавший о совершении преступления, был обязан связаться с прокурором и подать заявление. При менее формальном подходе ответ оказывался не столь простым. По правде говоря, очень сложным.
    
    
Инспектор уголовной полиции Моника Фигуэрола, несмотря на свою необычную фамилию, родилась в провинции Даларна, в семье, проживавшей в Швеции по меньшей мере со времен Густава Васы.[26] Она была из тех женщин, что всегда привлекают к себе внимание. Это объяснялось несколькими вещами: ей было тридцать шесть лет, глаза голубые, рост 184 сантиметра, коротко стриженные, вьющиеся золотисто-русые волосы. Она хорошо выглядела и сознательно выбирала одежду, которая подчеркивала ее привлекательность.
    
А еще она отличалась исключительно хорошей спортивной формой.
    
Последнее объяснялось тем, что в подростковом возрасте Моника чрезвычайно успешно занималась легкой атлетикой и в семнадцать лет чуть не попала в шведскую олимпийскую сборную. Легкую атлетику она с тех пор оставила, но увлеченно тренировалась в спортзале пять вечеров в неделю. Она занималась спортом так часто, что эндорфины функционировали как своего рода наркотик, и когда она прекращала тренироваться, у нее начиналась абстиненция. Моника бегала, поднимала тяжести, играла в теннис, занималась карате и, кроме того, около десяти лет посвятила бодибилдингу. Заботы о теле в таком экстремальном варианте она за последние два года сильно сократила — раньше тренировкам на силовых тренажерах отводилось по два часа ежедневно. Теперь же она уделяла этому каждый день совсем немного времени, но разносторонние занятия спортом сделали ее тело настолько мускулистым, что недоброжелательные коллеги обычно называли ее Господин Фигуэрола. Когда она ходила в майках или летних платьях, не обратить внимания на ее бицепсы и лопатки было просто невозможно.
    
Помимо ее телосложения многих коллег-мужчин задевало еще и то, что она была не просто pretty face.[27] Моника окончила гимназию с высшими оценками, в двадцатилетнем возрасте выучилась на полицейского и потом в течение девяти лет служила в полиции Упсалы, в свободное время изучая юриспруденцию. Шутки ради она заодно получила специальность политолога. Запоминать и анализировать материал не составляло для нее никакого труда. Детективы или другую развлекательную литературу она не читала, зато с огромным интересом погружалась в самые разные области знаний, от международного права до античной истории.
    
В полиции Моника прошла от патрульной службы — что лишало улицы Упсалы спокойствия — до должности инспектора уголовного розыска и работала сперва в отделе по борьбе с насильственными преступлениями, а потом в подразделении, занимавшемся экономической преступностью. В 2000 году она поступила на работу в Службу государственной безопасности в Упсале, а в 2001-м переехала в Стокгольм. Поначалу она работала в контрразведке, но Торстен Эдклинт, знавший отца Моники Фигуэролы и внимательно следивший за ее карьерой, почти сразу забрал ее в отдел охраны конституции.
    
Когда Эдклинт в конце концов решил, что все-таки не должен оставлять информацию Драгана Арманского без внимания, он немного поразмыслил, а затем поднял трубку и вызвал к себе в кабинет Монику Фигуэролу. Она пока успела проработать в отделе охраны конституции менее трех лет и, следовательно, по-прежнему оставалась больше настоящим полицейским, чем бумажным червем.
    
В тот день на ней были облегающие синие джинсы, бирюзовые босоножки на небольшом каблучке и темно-синий жакет.
    
— Чем ты в данный момент занимаешься? — первым делом спросил Эдклинт, приглашая ее садиться.
    
— Мы разбираемся с ограблением мини-маркета в Сунне двухнедельной давности.
    
Служба государственной безопасности, разумеется, не занималась расследованием ограблений продовольственных магазинов, подобная базовая деятельность относилась к компетенции обычной полиции. Моника Фигуэрола являлась руководителем группы из пяти сотрудников отдела охраны конституции, занимавшейся анализом политической преступности. В своей работе они главным образом пользовались несколькими компьютерами, подсоединенными к базе происшествий, которую составляла обычная полиция. По большому счету любое заявление, зафиксированное в каком-нибудь полицейском округе Швеции, проходило через компьютеры, которыми командовала Моника Фигуэрола. Компьютеры имели программное обеспечение, которое автоматически сканировало каждый полицейский отчет, реагируя на триста десять специфических слов, таких как, например: черномазый, скинхед, свастика, иммигрант, анархист, гитлеровское приветствие, нацист, национал-демократ, государственный изменник, жидовская шлюха или любитель негров. Если в полицейском отчете встречалось подобное ключевое слово, компьютер бил тревогу, и соответствующий отчет сразу извлекался и изучался сотрудниками группы. В зависимости от контекста за этим могли последовать возбуждение предварительного следствия и дальнейшее расследование.
    
В задачи отдела охраны конституции входило каждый год публиковать отчет «Угроза безопасности государства», который являлся единственной надежной статистикой политической преступности. Статистика строилась исключительно на заявлениях в местные органы полиции. В случае с ограблением мини-маркета в местечке Сунне компьютер среагировал на три ключевых слова: иммигрант, наплечная нашивка и черномазый. Двое молодых мужчин в масках, угрожая пистолетами, ограбили магазин, принадлежавший иммигранту. Они похитили сумму порядка 2780 крон и блок сигарет. Один из грабителей был в короткой куртке с нашивкой в виде шведского флага на плече, а второй неоднократно кричал хозяину магазина: «Проклятый черномазый!» — и заставил его лечь на пол.
    
Вместе взятого, этого было достаточно, чтобы сотрудники Фигуэролы добились начала предварительного следствия и попытались выяснить, не принадлежат ли грабители к нацистским группировкам провинции Вермланд и не следует ли в таком случае отнести ограбление к преступлениям на почве расизма, поскольку один из грабителей продемонстрировал расистские взгляды. Подтвердись это, и ограбление прибавит еще одну палочку в статистическом отчете следующего года, который затем будет проанализирован и включен в европейскую статистику, ежегодно составляемую в офисе ЕС в Вене. Могло также выясниться, что грабителями были скауты, просто купившие куртку со шведским флагом, что владельцем магазина по чистой случайности оказался иммигрант, откуда и возникло слово «черномазый». В таком случае группе Фигуэролы следовало вычеркнуть это ограбление из статистики.
    
— У меня есть для тебя неприятное задание, — сказал Торстен Эдклинт.
    
— Вот как, — ответила Моника Фигуэрола.
    
— Эта работа может привести к тому, что ты попадешь в глубокую немилость, и положить конец твоей карьере.
    
— Понятно.
    
— С другой стороны, если тебе удастся справиться с заданием, при удачном раскладе тебе может светить серьезный карьерный рост. Я собираюсь перевести тебя в оперативное подразделение нашего отдела.
    
— Простите, что напоминаю, но в отделе охраны конституции нет оперативного подразделения.
    
— Да, — сказал Торстен Эдклинт. — Но отныне такое подразделение есть. Я создал его сегодня утром. В настоящий момент оно состоит из одного-единственного человека. Из тебя.
    
Моника Фигуэрола посмотрела на него с сомнением.
    
— Задача нашего отдела — охранять конституцию от внутренней угрозы, носителями которой обычно считаются нацисты или анархисты. А что нам делать, если угроза конституции исходит от нашей собственной организации?
    
Последующие полчаса он посвятил пересказу истории, услышанной накануне вечером от Драгана Арманского.
    
— Кто является источником этих утверждений? — поинтересовалась Моника Фигуэрола.
    
— Это сейчас неважно. Сконцентрируйся на полученной информации.
    
— Меня интересует только, считаете ли вы источник заслуживающим доверия.
    
— Я знаком с источником много лет и полагаю, что он в высшей степени заслуживает доверия.
    
— Это ведь звучит совершенно… даже не знаю, как сказать. Мягко говоря, неправдоподобно.
    
Эдклинт кивнул.
    
— Напоминает шпионский роман, — сказал он.
    
— Что вы хотите, чтобы я делала?
    
— С этой минуты ты освобождаешься от всех остальных обязанностей. Твоя единственная задача — проверить степень правдивости этой истории. Ты должна либо подтвердить, либо опровергнуть данные утверждения. Докладывать будешь лично мне и никому больше.
    
— О господи, — сказала Моника Фигуэрола. — Я понимаю, что вы имели в виду, говоря, что я могу угодить в немилость.
    
— Да. Однако если история окажется правдой… если даже малая часть этих утверждений правдива, то мы стоим на пороге конституционного кризиса, с которым мы обязаны разбираться.
    
— С чего мне начать? Как действовать?
    
— Начинай с простого. Сперва прочти отчет, написанный Гуннаром Бьёрком в девяносто первом году. Потом вычисли людей, которые, как утверждается, следят за Микаэлем Блумквистом. По сведениям моего источника, машина принадлежит некому Йорану Мортенссону, сорока лет, полицейскому, проживающему в Веллингбю на Виттангигатан. Потом установи личность второго человека на снимках, сделанных фотографом Микаэля Блумквиста. Вот этого молодого блондина.
    
— О'кей.
    
— Затем проверь биографию Эверта Гульберга. Я о нем никогда не слышал, но мой источник утверждает, что он должен быть как-то связан со Службой безопасности.
    
— Получается, что кто-то из Беза заказал убийство шпиона семидесятивосьмилетнему старику. Я в это не верю.
    
— Тем не менее проверь. Расследование должно проводиться в тайне. Прежде чем что-либо предпринять, обязательно информируй меня. Я не хочу, чтобы пошли круги по воде.
    
— Вы заказываете расследование огромного масштаба. Как же я сумею справиться в одиночку?
    
— Работать в одиночку тебе не придется. Ты должна лишь произвести первый контроль. Если ты придешь и скажешь, что проверила и ничего не обнаружила, то все прекрасно. А если обнаружишь что-либо подозрительное, то будем решать, что делать дальше.
    
    
Обеденный перерыв Моника Фигуэрола посвятила занятиям на силовых тренажерах в спортзале полицейского управления. Сам обед, состоявший из черного кофе с бутербродом и фрикаделек со свекольным салатом, она отнесла к себе в кабинет. Там Моника закрыла дверь, очистила письменный стол и, откусив кусок бутерброда, принялась читать отчет Гуннара Бьёрка.
    
Она прочла также приложение, содержавшее переписку между Бьёрком и доктором Петером Телеборьяном. Выписала из отчета все имена и отдельные события, которые предстояло проверить. Через два часа она встала и принесла еще кофе из кофейного автомата. Выходя из кабинета, она заперла дверь, как требовали инструкции ГПУ/Без.
    
Первым делом Моника взялась проверять регистрационный номер отчета. Она позвонила регистратору и получила ответ, что отчета с таким номером не существует. Ее вторым шагом стало обращение к архиву СМИ. Результат оказался лучше: обе вечерние газеты и одна утренняя сообщали о человеке, серьезно пострадавшем во время пожара в машине на Лундагатан в тот самый день 1991 года. Жертвой несчастного случая значился мужчина средних лет, не названный по имени. Одна из вечерних газет писала, что, по словам свидетеля, машину нарочно подожгла какая-то девочка. Значит, это и была та пресловутая зажигательная бомба, которую Лисбет Саландер бросила в русского агента по фамилии Залаченко. По крайней мере, само происшествие, похоже, действительно имело место.
    
Человек по имени Гуннар Бьёрк, значившийся автором отчета, тоже существовал в действительности и являлся высокопоставленным должностным лицом отдела по работе с иностранцами, страдал от грыжи межпозвоночного диска и, к сожалению, скончался, совершив самоубийство.
    
Отдел кадров, однако, не мог сообщить, чем занимался Гуннар Бьёрк в 1991 году. Сведения имели гриф секретности даже для сотрудников ГПУ/Без. Ничего необычного в этом не было.
    
Проверить то, что Лисбет Саландер в 1991 году проживала на Лундагатан, а последующие два года провела в детской психиатрической клинике Святого Стефана, труда не составило. По крайней мере, в этих моментах содержание отчета не противоречило реальности.
    
Петер Телеборьян был известным психиатром, часто выступавшим по телевидению. В 1991 году он работал в клинике Святого Стефана и сейчас занимал должность ее главврача.
    
Моника Фигуэрола долго обдумывала значение отчета. Потом позвонила заместителю начальника отдела кадров.
    
— У меня тут имеется трудный вопрос, — объяснила она.
    
— Какой?
    
— Мы в отделе охраны конституции проводим анализ, в котором речь идет об оценке надежности человека и его общего психического здоровья. Мне необходимо проконсультироваться с психиатром или другим специалистом, имеющим право доступа к секретной информации. Мне рекомендовали доктора Петера Телеборьяна, и я хотела бы знать, могу ли я к нему обратиться.
    
Прошло несколько минут, прежде чем она получила ответ.
    
— Доктор Петер Телеборьян несколько раз привлекался у нас в качестве консультанта со стороны. Он считается надежным, и вы можете в общих чертах обсуждать с ним засекреченную информацию. Но прежде чем обратиться к нему, вы должны выполнить бюрократическую процедуру: получить согласие своего начальника и сделать формальный запрос на разрешение консультироваться с Телеборьяном.
    
Сердце Моники Фигуэролы слегка дрогнуло. Она установила то, что могло быть известно лишь очень ограниченному кругу: Петер Телеборьян имел дела с ГПУ/Без. Тем самым достоверность отчета хотя бы частично подтверждалась.
    
Она отложила отчет в сторону и занялась другими фактами, которыми ее снабдил Торстен Эдклинт, — стала изучать сделанные Кристером Мальмом снимки двух человек, как утверждалось, преследовавших Микаэля Блумквиста от кафе «Копакабана» первого мая.
    
Проверив регистровые записи автомобилей, она убедилась, что Йоран Мортенссон тоже существует в действительности и владеет автомобилем «вольво» серого цвета с указанным регистрационным номером. Потом получила в отделе кадров Службы безопасности подтверждение того, что он является сотрудником ГПУ/Без. Даже самая поверхностная проверка показывала, что и эта информация, похоже, верна. Сердце Моники стукнуло еще раз.
    
Йоран Мортенссон работал в отделе личной охраны в качестве телохранителя и входил в группу сотрудников, неоднократно обеспечивавших безопасность премьер-министра. Несколько недель назад его временно одолжили отделу контрразведки. От служебных обязанностей его освободили 10 апреля, через несколько дней после того, как Александр Залаченко и Лисбет Саландер были доставлены в Сальгренскую больницу. Правда, в такого рода временных перестановках не было ничего необычного, если для какого-то срочного дела не хватало сотрудников.
    
Затем Моника Фигуэрола позвонила заместителю начальника отдела контрразведки, которого знала лично, поскольку недолгое время работала у него в отделе. Она спросила, занят ли Йоран Мортенссон чем-то важным или его можно одолжить для проведения расследования в отделе охраны конституции.
    
Заместитель начальника контрразведки очень удивился. Вероятно, Монику Фигуэролу неверно информировали. Йорана Мортенссона из отдела личной охраны контрразведке не одалживали. Сожалею.
    
Положив трубку, Моника Фигуэрола в течение двух минут смотрела на телефон. В личной охране считали, что Мортенссон переведен в контрразведку. Контрразведка считала, что ничего подобного не происходило. Такие переброски должны рассматриваться и одобряться начальником канцелярии. Моника потянулась к трубке, чтобы позвонить начальнику канцелярии, но остановилась. Отдел личной охраны мог отдать Мортенссона только с одобрения начальника канцелярии. Но в контрразведке Мортенссона нет. Начальник канцелярии не может об этом не знать. А если Мортенссон переведен в какой-то другой отдел, ведущий слежку за Микаэлем Блумквистом, то начальник канцелярии непременно должен быть в курсе.
    
Торстен Эдклинт велел ей следить, чтобы не пошли круги по воде. А позвонить начальнику канцелярии было все равно что бросить в маленький пруд огромный камень.
    
    
Усаживаясь в понедельник, в половине одиннадцатого утра, за свой письменный стол в стеклянной клетке, Эрика Бергер вздохнула с облегчением. Ей страшно хотелось свежего горячего кофе из автомата. За первые два часа рабочего дня она успела побывать на двух собраниях. Первым было пятнадцатиминутное утреннее совещание, на котором ответственный секретарь редакции Петер Фредрикссон наметил основные направления работы на день. Поскольку Андерсу Хольму Эрика не доверяла, ей все больше приходилось полагаться на мнение Фредрикссона.
    
Вторым было длившееся целый час совещание с председателем правления Магнусом Боргшё, начальником финансово-планового отдела «СМП» Кристером Сельбергом и финансовым директором Ульфом Флудином. Посвящено оно было ухудшающемуся положению на рекламном рынке и снижению объемов розничной продажи. Финансовый директор с начальником финансово-планового отдела считали, что необходимо принимать меры для уменьшения потерь.
    
— В первом квартале мы вышли из положения благодаря незначительному подъему рекламного рынка и тому, что в конце года двое сотрудников ушли на пенсию. На их должности никого не брали, — сказал Ульф Флудин. — Данный квартал мы, вероятно, закончим с незначительным минусом. Однако нет никаких сомнений в том, что бесплатные газеты «Метро» и «Стокгольм Сити» продолжат поглощать стокгольмский рекламный рынок. Нам ничего не остается, кроме как прогнозировать в третьем квартале откровенный дефицит.
    
— Как мы можем этому противостоять? — спросил Боргшё.
    
— Единственная возможная альтернатива — сокращения. Мы не производили их с две тысячи второго года. Но по моим подсчетам, до конца года нам необходимо сократить десять ставок.
    
— Какие именно ставки? — поинтересовалась Эрика Бергер.
    
— Нам придется урезать все понемногу, сокращая по должности в разных подразделениях. Например, в спортивной редакции сейчас шесть с половиной ставок. Ее надо сократить до пяти.
    
— Если я правильно понимаю, спортивная редакция уже сейчас работает из последних сил. Это означает, что нам придется сократить спортивный обзор в целом.
    
Флудин пожал плечами.
    
— Я с удовольствием выслушаю более удачные предложения.
    
— Более удачных предложений у меня нет, но принцип таков: если мы сократим персонал, значит, нам придется сделать газету тоньше, а если мы сделаем ее тоньше, то у нас снизится количество читателей и, тем самым, количество рекламодателей.
    
— Вечный замкнутый круг, — сказал начальник финансово-планового отдела Сельберг.
    
— Меня взяли на работу с тем, чтобы остановить такое развитие событий. Это означает, что я должна заметно изменить облик газеты и сделать ее более привлекательной для читателей. Но если персонал будет сокращаться, то задача окажется невыполнимой.
    
Она обратилась к Боргшё.
    
— Как долго газета в силах истекать кровью? Какой дефицит мы можем себе позволить, пока не наступит перелом?
    
Боргшё выпятил губы.
    
— С начала девяностых годов газета проела значительную часть вложенных в ценные бумаги старых доходов. По сравнению с ситуацией десятилетней давности наш портфель акций потерял в цене примерно тридцать процентов. Большая часть этих фондов была вложена в компьютерное обеспечение. То есть мы несли колоссальные расходы.
    
— Я заметила, что у «СМП» имеется собственная система текстового редактирования, именуемая АХТ. Во сколько обошлась ее разработка?
    
— Примерно в пять миллионов крон.
    
— Я не вижу тут логики. На рынке существуют уже готовые дешевые коммерческие программы. Зачем «СМП» понадобилось разрабатывать собственную?
    
— Ах, Эрика! Если бы я знал ответ на этот вопрос. Нас уговорил бывший руководитель технического отдела. Он считал, что в перспективе так будет дешевле и что «СМП» сможет потом продавать лицензии на программное обеспечение другим изданиям.
    
— И кто-нибудь купил у вас программное обеспечение?
    
— Да, одна местная норвежская газета.
    
— Великолепно, — усталым голосом сказала Эрика Бергер. — Следующий вопрос: мы сидим за компьютерами пятилетней давности…
    
— В ближайший год вложения в новые компьютеры исключены, — ответил Флудин.
    
Обсуждение продолжалось, и Эрика вдруг стала понимать, что Флудин с Сельбергом просто игнорируют ее возражения. Для них речь могла идти только о сокращениях, что было вполне разумным с точки зрения финансового директора и начальника финансово-планового отдела, но совершенно неприемлемым для нового главного редактора. Вместе с тем ее раздражало то, что они постоянно отвергали ее аргументы с любезной улыбкой, заставляя ее чувствовать себя школьницей, отвечающей домашнее задание. Они не произнесли ни единого недопустимого слова, но в их отношение к ней до смешного откровенно читалось классическое: Не загружай себе голову такими сложными вещами, детка.
    
Эрика вздохнула, подключила лэптоп и открыла электронную почту. Ей пришло девятнадцать сообщений. Четыре из них оказались спамом, содержащим предложения: купить виагру, испробовать киберсекс с The sexiest Lolitas on the net[28] всего за четыре доллара США в минуту, еще более грубое — Animal Sex, Juiciest Horse Fuck in the Universe,[29] a также подписку на электронную сводку новостей mode.nu, которую распространяла какая-то грязная фирма, забрасывавшая рынок рекламными предложениями и не прекращавшая их рассылать, сколько бы раз Эрика ни отказывалась от этой продукции. Еще семь мейлов представляли собой так называемые письма из Нигерии, от вдовы бывшего директора государственного банка в Абудже, предлагавшей ей фантастические суммы, если только она, для укрепления доверия, согласится помочь небольшим капиталом, и тому подобную чушь.
    
Среди оставшихся сообщений были: утренняя служебная записка, дневная служебная записка, три письма от ответственного секретаря редакции Петера Фредрикссона с информацией о том, как идут дела с главным материалом дня, письмо от ее личного аудитора, просившего о встрече для сверки изменений в зарплате после перехода из «Миллениума» в «СМП», а также сообщение от ее стоматолога-гигиениста, напоминавшего о том, что подошло время ежеквартального визита. Эрика внесла визит к врачу в свой электронный ежедневник и сразу же обнаружила, что ничего не выйдет, поскольку на этот день у нее запланирована большая редакционная конференция.
    
Под конец она открыла последний мейл, присланный с адреса «centralred@smpost.se» с темой «К сведению главного редактора» и, взглянув на текст, медленно опустила чашку с кофе.
    
     
ШЛЮХА! ТЫ ВООБРАЖАЕШЬ, ЧТО ЧТО-ТО СОБОЙ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ЧЕРТОВА П…А. НЕ ДУМАЙ, ЧТО СМОЖЕШЬ ПРОЯВЛЯТЬ ТУТ СВОЕ ВЫСОКОМЕРИЕ. ШЛЮХА, ТЕБЯ СТАНУТ ТРАХАТЬ В ЗАДНИЦУ ОТВЕРТКОЙ! ЧЕМ БЫСТРЕЕ ТЫ ОТСЮДА УБЕРЕШЬСЯ, ТЕМ ЛУЧШЕ.
    
    
Эрика Бергер подняла взгляд и машинально поискала глазами Андерса Хольма. На месте его не было, и в редакционном зале она его тоже не увидела. Посмотрев на адрес отправителя, Эрика подняла трубку и позвонила Петеру Флемингу — начальнику технического отдела «СМП».
    
— Здравствуйте. Кто пользуется адресом «centralred@smpost.se»?
    
— Никто. В «СМП» такого адреса нет.
    
— Я только что получила с этого адреса мейл.
    
— Это имитация. Сообщение содержит вирус?
    
— Нет. Во всяком случае, антивирусная программа не среагировала.
    
— О'кей. Такого адреса не существует. На самом деле сымитировать адрес, похожий на настоящий, очень просто. В сети имеются сайты, через которые можно посылать сообщения.
    
— А отследить такое сообщение можно?
    
— Почти невозможно, если человек не настолько глуп, чтобы посылать мейлы со своего домашнего компьютера. Вероятно, реально проследить IP-адрес сервера, но если он пользуется адресом, открытым, например, на hotmail, то след оборвется.
    
Эрика поблагодарила за информацию, потом ненадолго задумалась. Ей уже и раньше доводилось получать письма с угрозами или послания от откровенных психов. Данное сообщение явно подразумевало ее новую работу в качестве главного редактора «СМП». Интересно, послал его какой-нибудь ненормальный, прочитавший о ней в связи со смертью Морандера, или же отправитель находится в этом здании?
    
    
Моника Фигуэрола долго и обстоятельно обдумывала, как ей поступить с Эвертом Гульбергом. Преимущество работы в отделе охраны конституции состояло в том, что имеющиеся полномочия позволяли ей запросить почти любой полицейский отчет Швеции, который мог иметь какую-либо связь с преступностью на почве расизма или политики. Александр Залаченко являлся иммигрантом, а в задачи Моники, в частности, входило разбираться с проявлениями насилия по отношению к лицам, рожденным за пределами Швеции, и определять, носят они расистский характер или нет. Следовательно, у нее имелось законное право познакомиться с расследованием убийства Залаченко, чтобы решить, был ли Эверт Гульберг связан с какой-нибудь расистской организацией или не руководствовался ли он, совершая убийство, собственными расистскими убеждениями. Она затребовала отчет об этом происшествии и внимательно его прочитала. Там она обнаружила письма, посланные Гульбергом министру юстиции, и убедилась, что, помимо ряда оскорбительных личных нападок и обвинений в адрес законодательства, в них присутствуют слова «черномазый» и «государственный изменник».
    
К этому времени часы показывали уже пять. Моника Фигуэрола заперла весь материал в сейф у себя в кабинете, выбросила стаканчик из-под кофе, выключила компьютер и поставила отметку о том, что покидает рабочее место. Быстро дойдя до гимнастического зала на площади Сант-Эриксплан, она посвятила последующий час нетрудным силовым упражнениям.
    
Закончив тренировку, Моника отправилась домой, в свою двухкомнатную квартиру на Понтоньергатан, приняла душ и поужинала — поздно, но в соответствии с правилами здорового питания. С минуту она взвешивала, не позвонить ли Даниэлю Мугрену, жившему в трех кварталах от нее, на той же улице. Даниэль был столяром и культуристом и в течение трех лет периодически составлял ей компанию на тренировках. В последние месяцы они встречались также для занятий дружеским сексом.
    
Секс, конечно, приносил почти такое же удовлетворение, как напряженная тренировка в зале, но в свои зрелые 30 с плюсом — скорее 40 с минусом — Моника Фигуэрола стала задумываться, не пора ли ей искать постоянного мужчину и вообще устраивать свою жизнь. Возможно, даже обзавестись детьми. Правда, Даниэль Мугрен для всего этого не подходил.
    
Немного поразмыслив, Моника решила, что ей совсем не хочется с ним встречаться. Вместо этого она улеглась в постель с книгой по античной истории и в полночь уже спала.
   
   
    
     
Глава
     
13
    
    
Вторник, 17 мая
    
Во вторник Моника Фигуэрола проснулась в десять минут седьмого, совершила длинную пробежку вдоль северной набережной озера Меларен, приняла душ и в десять минут девятого уже отметилась по приходе на службу в полицейское управление. Первый утренний час она посвятила составлению служебной записки, в которой обобщила сделанные накануне выводы.
    
В девять часов прибыл Торстен Эдклинт. Моника дала ему двадцать минут на то, чтобы разобраться с возможной утренней почтой, а потом подошла к его двери и постучалась. На чтение служебной записки у начальника ушло десять минут; Моника терпеливо ждала. Он дважды прочитал четыре листа А4 от начала до конца и только потом поднял на нее взгляд.
    
— Начальник канцелярии, — задумчиво произнес он.
    
Она кивнула.
    
— Без его согласия Мортенссона никуда командировать не могли. Следовательно, он должен знать о том, что Мортенссон находится не в контрразведке, как думают его коллеги из личной охраны.
    
Сняв очки, Торстен Эдклинт вытащил бумажную салфетку и стал их основательно протирать, тем временем напряженно раздумывая. С начальником канцелярии Альбертом Шенке они множество раз встречались на совещаниях и внутренних конференциях, но утверждать, что он его особенно хорошо знает, Эдклинт не мог. Шенке был человеком относительно небольшого роста, с редкими светло-рыжими волосами, и объем его талии с годами все увеличивался. Эдклинт знал, что тому около пятидесяти пяти лет и что он проработал в ГПУ/Без лет двадцать пять или даже больше. Последнее десятилетие он являлся начальником канцелярии, а до того работал заместителем начальника канцелярии и на других административных должностях. Эдклинт считал Шенке человеком молчаливым и способным, при необходимости, действовать жестко. Он не имел представления, чем тот занимается в свободное время, но помнил, что однажды видел его в гараже полицейского управления в спортивной одежде и с клюшками для гольфа через плечо. Несколькими годами раньше они как-то раз случайно столкнулись с Шенке в оперном театре.
    
— Мне тут кое-что пришло в голову, — сказала Моника.
    
— Что именно?
    
— Эверт Гульберг. В сороковых годах он служил в армии, а в пятидесятых стал юристом-налоговиком и растворился в тумане.
    
— И?
    
— Обсуждая это, мы говорили о нем как о наемном убийце.
    
— Я знаю, что это звучит маловероятно, но…
    
— Мне пришло в голову, что в его биографии так мало данных, что она кажется чуть ли не сфальсифицированной. В пятидесятых и шестидесятых годах и Информационное бюро, и СЭПО создавали фирмы за пределами этого здания.
    
Торстен Эдклинт кивнул.
    
— Меня как раз интересовало, когда ты додумаешься до такой возможности.
    
— Мне потребуется разрешение, чтобы посмотреть личные дела пятидесятых годов, — сказала Моника Фигуэрола.
    
— Нет, — помотав головой, ответил Торстен Эдклинт. — Мы не можем воспользоваться архивом без разрешения начальника канцелярии, а нам нельзя привлекать внимания, пока у нас не появится больше аргументов.
    
— Тогда как же мне действовать дальше?
    
— Мортенссон, — сказал Эдклинт. — Узнай, чем он занимается.
    
    
Лисбет Саландер изучала вставленный в окно запертой палаты вентилятор, когда услышала, что ключ в замке повернулся и в комнату вошел доктор Андерс Юнассон. Было начало одиннадцатого вечера. Его приход помешал ей строить планы побега из Сальгренской больницы.
    
Она уже измерила вентилятор в окне и убедилась, что голова сможет пройти, но с остальными частями тела, пожалуй, возникнут проблемы. От земли ее отделяло три этажа, но разорванные простыни и трехметровый удлинитель от торшера смогли бы эту проблему решить.
    
Шаг за шагом она обдумывала план. Еще одну трудность составляла одежда. На Лисбет были трусы, больничная ночная рубашка и выданные ей пластиковые шлепанцы. Также имелись двести крон, полученные от Анники Джаннини для покупки сладостей в больничном киоске. Этого могло хватить, во-первых, на приобретение в магазине «секонд-хенд» дешевых джинсов с футболкой, при условии, что она сумеет найти в Гётеборге «секонд-хенд», а во-вторых, на телефонный разговор с Чумой. А там уже все устроится. В течение нескольких суток после побега она собиралась улететь в Гибралтар, а потом начать новую жизнь под новым именем в какой-нибудь другой части мира.
    
Андерс Юнассон приветственно кивнул и опустился на стул для посетителей. Лисбет села на край кровати.
    
— Здравствуй, Лисбет. Прости, что в последние дни не успевал тебя навещать, но у меня творилось что-то жуткое в отделении неотложной помощи, да еще меня назначили руководителем двух молодых врачей.
    
Лисбет кивнула. Она вовсе не думала, что доктор Андерс Юнассон должен специально приходить ее навещать.
    
Он взял ее журнал и стал внимательно изучать температурные кривые и порядок лечения препаратами, в ходе чего отметил, что температура постоянно держится между 37 и 37,2 и что за прошедшую неделю ей ни разу не давали таблеток от головной боли.
    
— Твоим врачом является доктор Эндрин. Вы с ней ладите?
    
— Она ничего, — ответила Лисбет без особого энтузиазма.
    
— Не возражаешь, если я тебя осмотрю?
    
Она снова кивнула. Достав из кармана ручку с фонариком, он наклонился и посветил ей в глаза, чтобы проверить, как сжимаются и расширяются зрачки, попросил ее открыть рот и осмотрел горло. Потом осторожно взял ее руками за шею и несколько раз повернул в разные стороны голову.
    
— Затылок не болит? — спросил он.
    
Она помотала головой.
    
— А как обстоит дело с головной болью?
    
— Иногда дает о себе знать, а потом проходит.
    
— Процесс заживления еще продолжается. Головные боли постепенно сойдут на нет.
    
Волосы у нее по-прежнему были очень короткими, и, чтобы нащупать шрам над ухом, ему требовалось лишь отогнуть в сторону маленький вихор. Шрам заживал хорошо, но на ране еще сохранялась корочка.
    
— Ты снова расчесала рану. Прекрати это.
    
Она кивнула еще раз. Он взял ее за левый локоть и поднял руку.
    
— Можешь поднять руку самостоятельно?
    
Она вытянула руку вверх.
    
— Плечо болит или доставляет какие-нибудь неприятные ощущения?
    
Она помотала головой.
    
— Тянет?
    
— Чуть-чуть.
    
— Думаю тебе надо побольше тренировать мышцы плеча.
    
— Когда сидишь взаперти, это трудно.
    
Он улыбнулся:
    
— Это не навсегда. Ты делаешь упражнения, как велит терапевт?
    
Она опять ответила кивком.
    
Он достал стетоскоп и ненадолго прижал его к собственной руке, чтобы согреть. Потом сел на край кровати, расстегнул ее ночную рубашку, послушал сердце и смерил пульс. Затем попросил ее нагнуться вперед, приставил стетоскоп к спине и послушал легкие.
    
— Покашляй.
    
Она покашляла.
    
— О'кей. Можешь застегнуть рубашку. С медицинской точки зрения ты более или менее восстановилась.
    
Лисбет кивнула. Она ожидала, что теперь он встанет и пообещает заглянуть через несколько дней, но он остался сидеть и довольно долго сидел молча, казалось, над чем-то размышляя. Лисбет терпеливо ждала.
    
— Знаешь, почему я стал врачом? — вдруг спросил он.
    
Она помотала головой.
    
— Я из рабочей семьи. Мне всегда хотелось стать врачом. Мальчишкой я собирался быть психиатром. Я был жутко умным.
    
Как только он упомянул слово «психиатр», Лисбет вдруг посмотрела на него с пристальным вниманием.
    
— Но я не был уверен, что осилю занятия. Сразу после окончания гимназии я выучился на сварщика и примерно год проработал в этом качестве.
    
Он кивнул, словно хотел подтвердить, что все так и было.
    
— Я считал хорошей идеей иметь что-то в запасе на случай, если не сумею завершить медицинское образование. Между сварщиком и врачом не такая уж большая разница. В обоих случаях приходится что-то чинить. Вот теперь я работаю в Сальгренской больнице и чиню таких, как ты.
    
Она нахмурила брови, с подозрением подумав, уж не подтрунивает ли он над ней. Но вид у него был совершенно серьезный.
    
— Лисбет… я хотел бы знать…
    
Он так надолго замолчал, что Лисбет уже готова была спросить, что ему надо, но сдержалась и терпеливо ждала.
    
— Я хотел бы знать, не рассердишься ли ты, если я попрошу разрешения задать тебе личный вопрос. Я хочу задать его как частное лицо. То есть не как врач. Я не стану записывать твой ответ и обещаю ни с кем его не обсуждать. Если не захочешь, можешь не отвечать.
    
— Что?
    
— Это неделикатный и личный вопрос.
    
Она посмотрела ему в глаза.
    
— С тех пор как тебя в двенадцать лет заперли в больнице Святого Стефана в Упсале, когда какой-нибудь психиатр пытается с тобой поговорить, ты отказываешься отвечать даже на обращение. Почему?
    
Глаза Лисбет Саландер немного потемнели. Две минуты она просто смотрела на Андерса Юнассона ничего не выражающим взглядом и молчала.
    
— Почему тебя это интересует? — в конце концов спросила она.
    
— Честно говоря, сам толком не знаю. Думаю, что я пытаюсь кое в чем разобраться.
    
Ее рот слегка скривился.
    
— Я не разговариваю с психдокторами, потому что они никогда не слушают то, что я говорю.
    
Андерс Юнассон кивнул и внезапно рассмеялся.
    
— О'кей. Скажи мне… что ты думаешь о Петере Телеборьяне?
    
Андерс Юнассон произнес это имя так неожиданно, что Лисбет почти вздрогнула. Ее глаза заметно сузились.
    
— Какого черта, ты задаешь двадцать вопросов! Что тебе надо?
    
Ее голос вдруг стал сухим и жестким, как наждачная бумага. Андерс Юнассон склонился к ней так близко, что почти вторгся на ее личную территорию.
    
— Потому что… как ты там выразилась… психдоктор по имени Петер Телеборьян, довольно известный в моей профессии человек, за последние дни дважды настойчиво добивался от меня разрешения тебя посетить.
    
Лисбет вдруг почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
    
— Суд назначит его проводить судебно-психиатрическую экспертизу в отношении тебя.
    
— И?
    
— Мне Петер Телеборьян не нравится. Я ему отказал. В последний раз он без предупреждения появился здесь, в отделении, и пытался прорваться к тебе через медсестру.
    
Лисбет сжала губы.
    
— Его действия были слегка странными и несколько излишне настойчивыми, чтобы произвести благоприятное впечатление. Поэтому я хочу знать, что ты о нем думаешь.
    
На этот раз настала очередь Андерса Юнассона терпеливо дожидаться реплики Лисбет Саландер.
    
— Телеборьян — подонок, — сказала она под конец.
    
— Между вами есть что-то личное?
    
— Можно сказать, что да.
    
— Я также имел разговор с одним административным лицом, которому, так сказать, хотелось, чтобы я пропустил к тебе Телеборьяна.
    
— И?
    
— Я спросил, имеется ли у него медицинское образование, позволяющее оценивать твое состояние, и предложил ему отправляться подальше. Правда, в более дипломатических выражениях.
    
— О'кей.
    
— Последний вопрос. Почему ты мне это рассказываешь?
    
— Ты ведь спросил.
    
— Да. Но я же врач и изучал психиатрию. Почему же ты со мной разговариваешь? Означает ли это, что ты испытываешь ко мне некоторую долю доверия?
    
Она не ответила.
    
— Тогда я буду трактовать это именно так. Я хочу, чтобы ты знала: ты — моя пациентка. Следовательно, я работаю на тебя, а не на кого-то другого.
    
Она посмотрела на него с подозрением. Он немного посидел молча, глядя на нее, потом заговорил в непринужденном тоне:
    
— С медицинской точки зрения ты более или менее здорова. Тебе требуется еще несколько недель реабилитации. Но, к сожалению, ты уже достаточно поправилась.
    
— К сожалению?
    
— Да. — Он слегка улыбнулся. — Ты чувствуешь себя чересчур хорошо.
    
— Что ты имеешь в виду?
    
— Это означает, что у меня нет никаких законных причин удерживать тебя здесь и, следовательно, прокурор сможет скоро потребовать, чтобы тебя перевезли в следственный изолятор в Стокгольм, дожидаться суда, который состоится через шесть недель. Предполагаю, что запрос поступит уже на следующей неделе. А значит, Петеру Телеборьяну представится случай тебя осмотреть.
    
Она замерла в постели. Андерс Юнассон растерянно посмотрел на нее, наклонился, поправил ей подушку, а потом заговорил таким голосом, будто размышляет вслух:
    
— У тебя нет ни головной боли, ни повышенной температуры, значит, доктор Эндрин тебя, вероятно, выпишет.
    
Он внезапно поднялся.
    
— Спасибо, что поговорила со мной. Я зайду к тебе до того, как тебя перевезут.
    
Он уже дошел до двери, когда Лисбет окликнула:
    
— Доктор Юнассон.
    
Он обернулся к ней.
    
— Спасибо.
    
Он еще раз коротко кивнул, а потом вышел и запер дверь.
    
    
Лисбет Саландер долго сидела, глядя на запертую дверь. Потом улеглась на спину и уставилась в потолок.
    
В этот момент она ощутила под затылком что-то твердое. Подняв подушку, Лисбет, к своему изумлению, увидела маленький мешочек, которого там точно не было раньше. Она открыла мешочек и, ничего не понимая, уставилась на карманный компьютер «Палм Тангстен Т3» с зарядным устройством. Потом, присмотревшись, заметила на верхнем крае корпуса маленькую царапину. Ее сердце забилось с удвоенной силой. Это был ее собственный «Палм». Но как… Она растерянно перевела взгляд обратно на запертую дверь. Андерс Юнассон полон сюрпризов. Отчаянно волнуясь, она немедленно включила компьютер и тут же обнаружила, что он защищен паролем.
    
Лисбет разочарованно уставилась на требовательно мигающий экран. Как же я, черт побери, должна… Потом она заглянула в мешочек и обнаружила на дне свернутую полоску бумаги. Вытряхнув полоску из мешочка, она ее развернула и прочла написанную аккуратным почерком строчку.
    
     
Ты же хакер. Догадайся! / Калле Б.
    
    
Впервые за несколько недель Лисбет рассмеялась. Вот и расплата за старые обиды. Она на несколько секунд задумалась, потом взяла стилус и написала комбинацию цифр 9277, что на клавиатуре соответствовало буквам WASP — ее прозвищу «Оса». Именно этот код Чертову Калле Блумквисту потребовалось разгадать, когда он без приглашения явился в ее квартиру на Фискаргатан и отключал охранную сигнализацию.
    
Не сработало.
    
Она попробовала 52553, что соответствовало буквам KALLE.
    
Тоже не сработало. Поскольку Чертов Калле Блумквист, вероятно, предполагал, что она будет пользоваться компьютером, он явно выбрал какой-то простой пароль. Подписался он «Калле», хотя обычно ненавидел это имя. Она немного поразмыслила над ассоциациями. Это должно быть тоже оскорбление. Потом набрала 63663, что соответствовало слову PIPPI.[30]
    
Компьютер покорно запустился.
    
На экране возник смайлик со словесным пузырем:
    
     
Ну вот — все ведь оказалось довольно просто. Предлагаю тебе кликать на сохраненные документы.
    
    
Она немедленно нашла стоявший первым в очереди документ «Привет, Салли», кликнула на него и прочла:
    
     
Прежде всего — это только между нами. Твой адвокат, то есть моя сестра Анника, понятия не имеет о том, что у тебя есть доступ к компьютеру. Так должно и остаться.
     
Не знаю, насколько ты понимаешь, что происходит за запертой дверью твоей палаты, но, как ни странно (несмотря на твой характер), на тебя работает несколько преданных идиотов. Когда все закончится, я собираюсь формально основать общественную организацию, которую намерен назвать «Рыцари дурацкого стола». Единственной задачей организации будет собираться на ежегодный ужин, чтобы развлекаться, говоря о тебе гадости. (Нет, ты приглашения не получишь.)
     
Ну, ладно. К делу. Анника изо всех сил старается подготовиться к суду. Тут проблема лишь в том, что она на тебя работает в соответствии с идиотскими принципами охраны частной жизни, как это ни глупо. А значит, она даже мне не рассказывает, о чем вы с ней беседуете, и в данной ситуации это нам несколько мешает. К счастью, она, разумеется, принимает информацию.
     
Мы с тобой обязательно должны вступить в контакт.
     
Не пользуйся моим электронным адресом.
     
Может, я и ненормальный, но у меня есть веские основания подозревать, что мою почту читаю не только я. Если захочешь что-нибудь передать, заходи на Yahoo «Stolliga_Bordet».[31] Имя: Pippi, пароль: p9i2p7p7i. / Микаэль
    
    
Лисбет дважды прочла письмо и еще раз озадаченно осмотрела карманный компьютер. После периода полного компьютерного воздержания она ощущала невероятную ломку, и она задавалась вопросом, каким местом думал Чертов Калле Блумквист, когда протаскивал к ней компьютер, забыв, что для выхода в сеть ей требуется мобильный телефон.
    
Лисбет лежала, погрузившись в размышления, когда вдруг услышала шаги в коридоре. Она немедленно выключила компьютер и запихнула его под подушку. Когда в замке стал поворачиваться ключ, она обнаружила, что мешочек и зарядное устройство остались лежать на прикроватной тумбочке. Она протянула руку, сунула мешочек под одеяло и зажала моток кабеля между ног. Когда вошла ночная сестра, Лисбет лежала неподвижно, глядя в потолок.
    
Сестра приветливо поздоровалась и спросила, как она себя чувствует и не надо ли ей чего-нибудь. Лисбет ответила, что чувствует себя хорошо и что ей хотелось бы парочку сигарет. В этом ей любезно отказали, взамен выдав упаковку никотиновой жевательной резинки. Когда сестра закрывала за собой дверь, Лисбет мельком увидела расположившегося на стуле в коридоре охранника. Дождавшись, когда шаги стали удаляться, она снова достала компьютер.
    
Включив его, Лисбет попыталась соединиться с Интернетом.
    
И едва опомнилась от изумления, когда компьютер вдруг показал, что соединение найдено и подключено. Выход в сеть. Быть не может.
    
Лисбет выскочила из постели с такой скоростью, что раненое бедро отозвалось болью. Она растерянно оглядела комнату. Как? Медленно обойдя палату, она осмотрела каждый угол и закуток… Нет, мобильного телефона в комнате не было. Тем не менее связь с сетью имелась. Потом на ее лице появилась кривая улыбка. Связь была радиоуправляемой и поддерживалась через мобильный телефон при помощи «блютуза», имевшего радиус действия 10–12 метров. Взгляд Лисбет обратился к вентиляционному отверстию под потолком.
    
Чертов Калле Блумквист установил телефон прямо рядом с ее палатой. Другого объяснения быть не могло.
    
Но почему было не протащить и телефон… Ну, конечно. Аккумуляторы.
    
Ее компьютер требовалось заряжать раз в три дня или около того. Подсоединенный к сети мобильный телефон при нещадной эксплуатации сжигал аккумуляторы быстро. Блумквист или, скорее, кто-то, кого он нанял, должен был регулярно менять аккумуляторы.
    
Зарядное же устройство к ее компьютеру он, разумеется, прислал. Обойтись без него она не могла. Но куда легче прятать и использовать один предмет, чем два. Блумквист все-таки не так глуп.
    
Для начала Лисбет задумалась над тем, где хранить компьютер. Для этого было необходимо найти потайное место. Кроме одной розетки возле двери еще розетки имелись за кроватью, на панели, которая снабжала током стоявшую на тумбочке лампочку и электронные часы. Там осталось пустое пространство от радио, которое унесли. Лисбет улыбнулась. Места хватило и для карманного компьютера, и для зарядного устройства. А днем она сможет ставить компьютер на зарядку, не вынимая его из тумбочки.
    
    
Лисбет Саландер была счастлива. Когда она впервые за два месяца включила компьютер и вышла в Интернет, ее сердце просто колотилось.
    
Гулять по сети через карманный компьютер «Палм» с малюсеньким экраном и стилусом, конечно, не то же самое, что при помощи ноутбука с семнадцатидюймовым экраном. Но она на связи! Находясь в постели в Сальгренской больнице, она может попасть в любую точку мира.
    
Для начала Лисбет зашла на частную домашнюю страничку, на которой были выложены совершенно неинтересные фотографий неизвестного и не слишком умелого фотографа-любителя по имени Гилл Бейтс из Джобсвилла, штат Пенсильвания. Лисбет как-то раз проверила и установила, что города Джобсвилла не существует. Тем не менее Бейтс отснял там 200 фотографий и выложил целую галерею, в мелком масштабе. Она прокрутила до снимка 167, кликнула и получила укрупненный вариант. На нем была изображена церковь в Джобсвилле. Лисбет подвела стрелку к вершине шпиля и кликнула. Тут же всплыло окно с требованием имени и пароля. Она взяла стилус и написала слово Remarkable в качестве имени и пароль A(89)Cx#magnolia.
    
Появилась клеточка с текстом «ERROR — You have the wrong password»[32] и клавиша с «ОК — Try again».[33] Лисбет знала, что если кликнет на «ОК — Try again» и попробует ввести новый пароль, то снова получит ту же клеточку — и так год за годом, сколько ни пытайся. Вместо этого она кликнула на букву «О» в слове «ERROR».
    
Экран потемнел. Потом открылась мультипликационная дверь, и вышел некто, напоминающий Лару Крофт. Материализовался словесный пузырь с текстом «WHO GOES THERE?».[34]
    
Она кликнула на пузырь и написала слово Wasp — Оса. Сразу появился ответ «PROVE IT — OR ELSE…»,[35] a мультипликационная Лара Крофт стала снимать с предохранителя пистолет. Лисбет знала, что это не совсем пустая угроза. Напиши она неверный пароль три раза подряд, страничка погаснет, а имя Оса вычеркнут из списка членов. Она аккуратно вывела пароль MonkeyBusiness.