1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
– Братец, дай мне яблочко.    

А он молчит, ничего не говорит. И ударила она его по уху, и покатилась  голова наземь. Испугалась девочка, стала плакать и кричать; побежала к матери и  говорит:    

– Ох, матушка, я отбила брату голову! – и она  плакала, плакала, и никак нельзя было её утешить.    

– Марленикен, – сказала мать, – что ж ты  наделала?! Но смотри, молчи, чтоб никто не узнал об этом, теперь ничего уже не  поделаешь, мы его в супе сварим.    

Взяла мать маленького мальчика, порубила его на куски,  положила их в кастрюлю и сварила в супе. А Марленикен тут же рядом стояла и  плакала, плакала, и все её слёзы падали в кастрюлю, так что и соли не надо было  класть.    

Пришёл домой отец, сел за стол и говорит:    

– А где сын?    

И принесла тогда мать большую-пребольшую кастрюлю с чёрной  похлёбкой, а Марленикен всё плачет, никак не может от слёз удержаться. А отец  опять спрашивает:    

– Где же мой сын?    

– Ах, да он ушёл, – отвечает мать, – к  матушке нашего двоюродного дедушки; ему захотелось там немного погостить.    

– И чего это ему там понадобилось? Даже со мной не  попрощался!    

– О, ему так хотелось туда пойти, и он отпросился у меня  на шесть недель; ведь там ему будет хорошо.    

– Эх, – сказал муж, – а мне чего-то так  грустно; нехорошо, что он ушёл, со мной даже не попрощавшись.    

Принялся он за еду и говорит:    

– Марленикен, о чём ты плачешь? Братец ведь скоро  вернётся.    

– Ах, жена, – говорит он, – какая у тебя  вкусная похлёбка! Положи-ка мне ещё. – И чем больше он ел, тем больше  хотелось ему есть.    

Вот он и говорит:    

– Наложи-ка мне побольше, зачем оставлять, пусть она  вся мне достанется.    

И он ел и ел, а кости под стол бросал, пока всё не поел. А  Марленикен подошла к своему комоду, достала из нижнего ящика свой самый лучший  шёлковый платок, собрала под столом все косточки, сложила и завязала их в  шёлковый платок, вынесла их из дому и залилась горькими слезами. Положила она  косточки под можжевельником на зелёную траву; и только она их там положила, как  стало ей вдруг так легко, и она перестала плакать.    

И начал можжевельник покачиваться, стали ветки на нём то  раздвигаться, то опять сходиться, будто кто радовался и размахивал рукой. И  спустилось в это время с дерева облако, и в облаке будто пламя вспыхнуло.  Вылетела из пламени красивая птица и так прекрасно запела, взлетела  высоко-высоко на воздух, а когда она улетела, стал можжевельник такой же, как  был прежде, а платок с костями исчез.    

Стало Марленикен так легко и приятно, будто брат её жив.  Пошла она, радостная и весёлая, домой, села за стол и начала есть. А птица  улетела и села на крышу дома к одному золотых дел мастеру и запела:    

     

Меня мачеха убила,    

А отец меня поел,    

А Марленикен-сестрица    

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала    

Да под деревом сложила.    

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц!    

     

А золотых дел мастер сидел в это время в своей мастерской и  делал золотую цепь; услыхал он птицу, что сидела у него на крыше и пела, и  показалось это ему таким прекрасным. Он встал, но у порога потерял туфлю. Вышел  он так на улицу, в одной туфле и в одном чулке; был на нём рабочий передник, и  держал он в руке золотую цепь, а в другой щипцы. А солнце на улице светило так  ярко. Подошёл он поближе, остановился и стал разглядывать птицу.    

– Птица, – сказал он, – как ты хорошо поёшь!  Спой мне ещё раз свою песенку.    

– Нет, – говорит птица, – дважды петь я не  стану. Дай мне золотую цепь, тогда я спою тебе ещё.    

– Что ж, – сказал золотых дел мастер, –  возьми себе золотую цепь и спой мне ещё раз.    

Подлетела птица, схватила правой ногой золотую цепь, уселась  перед золотых дел мастером и запела:    

     

Меня мачеха убила,    

А отец меня поел,    

А Марленикен-сестрица    

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала    

Да под деревом сложила.    

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц!    

     

Полетела потом птица к одному сапожнику, уселась к нему на  крышу и запела:    

     

Меня мачеха убила,    

А отец меня поел,    

А Марленикен-сестрица    

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала,    

Да под деревом сложила.    

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц!    

     

Услыхал это сапожник, вышел на порог в своей безрукавке,  глянул на крышу, прикрыл от солнца глаза рукой, чтоб не ослепнуть, и говорит:    

– Птица, как ты прекрасно поёшь! – И он крикнул  через порог: – Жена, а ну выйди-ка сюда на минутку, тут вот птица, посмотри на  неё, как она прекрасно умеет петь.    

Позвал он дочь, детей, подмастерьев, слугу и работницу, и  все вышли на улицу и начали разглядывать птицу, какая она красивая, какие у неё  ярко-красные и зелёные перья, а шея вся будто золотая, глаза у неё как звёзды  сверкают.    

– Птица, – сказал сапожник, – спой мне ещё  раз эту песенку.    

– Нет, – говорит птица, – дважды петь я не  стану, ты должен мне за это что-нибудь подарить.    

– Жена, – говорит сапожник, – ступай к моему  столику, стоит там на верхней полке пара красных башмаков; принеси-ка мне их  сюда.    

Пошла жена, принесла башмаки.    

– Послушай, птица, – говорит сапожник, – спой  мне ещё разок эту самую песенку.    

Подлетела птица, схватила в коготь левой ноги башмаки,  взлетела опять на крышу и запела:    

     

Меня мачеха убила,    

А отец меня поел,    

А Марленикен-сестрица    

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала    

И под деревом сложила.    

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц!    

     

Пропела она это и улетела; и держала она в правом когте  золотую цепь, а в левом башмаки, и полетела она с ними на мельницу. А мельница  стучала: тип-топ, тип-топ, тип-топ! И сидело у мельницы двадцать подручных, они  обтёсывали жёрнов и постукивали: гик-гак, гик-гак, гик-гак! И ходила мельница:  тип-топ, тип-топ, тип-топ!    

Вот уселась птица на липу, что росла перед мельницей, и  запела:    

     

Меня мачеха убила…    

     

и бросил работу один из подручных,    

     

А отец меня поел…    

     

и бросило работать ещё двое работников, а как услышали они:    

     

А Марленикен-сестрица…    

     

бросило работу ещё четверо.    

     

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала…    

     

Продолжало теперь обтёсывать жёрнов всего восемь работников,    

     

Да под деревом…    

     

а потом и пять,    

     

…сложила…    

     

и остался тогда работать всего лишь один. Только расслышал  он последние слова:    

     

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц! —    

     

бросил работу и последний работник.    

– Птица, – сказал он, – как ты прекрасно  поёшь! Дай и мне эту песню послушать, спой мне ещё разок.    

– Нет, – ответила птица, – дважды петь я  даром не буду, дай мне мельничный жёрнов, и я спою тебе ещё раз.    

– Ладно, коль споёшь нам всем, – сказал он, –  то ты его получишь.    

– Да, – сказали и остальные, – если она споёт  нам ещё раз, то получит жёрнов.    

И вот птица слетела вниз. Взялись тогда все двадцать  работников за жёрнов вместе с птицей-свиристелью и стали подымать камень:  гу-ух, гу-ух, гу-ух!    

Просунула птица шею в отверстие жёрнова, надела его на себя,  словно воротник, взлетела опять на дерево и запела:    

     

Меня мачеха убила,    

А отец меня поел,    

А Марленикен-сестрица    

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала    

Да под деревом сложила.    

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц!    

     

Пропела она это и взмахнула крыльями; и была у ней в правом  когте цепь золотая, в левом – башмаки, а на шее – мельничный жёрнов, и полетела  она далеко-далеко к дому своего отца.    

А в комнате за столом сидели в то время отец и мать и  Марленикен. И вот говорит отец:    

– Ах, как стало мне теперь легко на душе!    

– Нет, – сказала мать, – а мне так страшно,  будто большая гроза надвигается.    

А Марленикен сидит и всё плачет да плачет.    

Прилетела птица и села на крышу.    

– Ах, – говорит отец, – мне так радостно и  весело, и солнце-то вон как ярко светит; кажется, будто я должен скоро увидеть  своего старого друга.    

– Нет, – говорит жена, – а мне так страшно,  что зуб на зуб не попадает, будто огонь проходит у меня по жилам. – И она  распустила пошире свой лифчик. А Марленикен сидит в углу и плачет, платком  закрыла глаза, и стал от слёз весь платок мокрый.    

А птица села на можжевельник и запела:    

     

Меня мачеха убила…    

     

Услыхала это мать, закрыла глаза и глядеть не хочет, и  слушать не хочет, и точно большой ураган зашумел у неё в ушах, загорелись у неё  глаза, словно молнии в них засверкали.    

     

А отец меня поел…    

     

– Ах, матушка, – сказал муж, – прилетела к  нам такая красивая птица, и как она прекрасно поёт, а солнце-то светит так ярко  и блестит на верхушках крыш!    

     

А Марленикен-сестрица…    

     

И склонила Марленикен голову на колени, перестала плакать, а  отец и говорит:    

– Выйду-ка я да разгляжу птицу поближе.    

– Ах, не уходи, – говорит жена, – мне  кажется, будто весь дом дрожит и пламенем охвачен.    

Но отец вышел во двор, и птица запела:    

     

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала    

Да под деревом сложила.    

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц!    

     

И сбросила вдруг птица золотую цепь, и упала она отцу прямо  на шею, и пришлась ему как раз впору. Вошёл он в дом и говорит:    

– Посмотри-ка, что за чудесная птица, она подарила мне  такую красивую золотую цепь; а какая сама птица на вид прекрасная!    

Стало тут жене совсем уже страшно, начала она ходить по  комнате взад и вперёд, и упал у неё с головы чепец.    

А птица запела опять:    

     

Меня мачеха убила…    

     

– Ах, лучше бы мне сквозь землю провалиться, да не  слышать этого.    

     

А отец меня поел…    

     

И повалилась жена наземь.    

     

A Марленикен-сестрица…    

     

– Ах, – говорит Марленикен, – пойду-ка я  посмотрю, не подарит ли и мне птица что-нибудь.    

И она вышла из комнаты.    

     

Мои косточки собрала,    

В шёлковый платок связала…    

     

И сбросила ей птица башмаки.    

     

Да под деревом сложила.    

Ах, тю-вить, тю-вить, тю-витьс!    

Я красивее всех птиц!    

     

И вот стало Марленикен так легко и радостно. Надела она  новые красные башмаки и начала в них плясать и прыгать.    

– Ах, – сказала она, – мне было так грустно,  когда я отсюда выходила, а теперь мне так легко. Что за чудесная птица!  Подарила мне красные башмаки.    

– Нет, – говорит мать; тут она вскочила, и  поднялись у ней волосы дыбом, будто огненные языки, – а мне вот кажется,  будто настал конец свету. Выйти мне, что ли, из комнаты, – может, мне  полегчает.    

И только вышла она за дверь – бух! – сбросила птица ей  на голову мельничный жёрнов, – и всю её разможжило. Услыхали это отец и  Марленикен и вышли из комнаты; и поднялся на том месте пар, пламя и огненные  языки, а когда всё это исчезло, видят они – стоит перед ними на том самом месте  маленький братец. Он взял отца и Марленикен за руку, и были они все трое так  рады и счастливы, вошли в дом, уселись за стол и начали вместе обедать.    

 48. Старый Султан    

     

Был у одного крестьянина верный пёс; звали его Султаном. Вот  состарился он, повыпали у него зубы, и нечем ему было теперь кусать. Стоял раз  крестьянин со своею женой у порога и говорит:    

– А завтра я старого Султана пристрелить собираюсь,  стал он уже никуда негож.    

А жена пожалела верного пса и говорит:    

– Да ведь он же нам честно служил столько лет, и нам  надо бы кормить его теперь из милости.    

– Э, что ты говоришь, – сказал муж, – видно,  у тебя ума не хватает. У него ведь и зубов-то нету, ни один вор его не боится;  службу он свою уже отслужил, может себе и убираться. Когда он служил нам, мы  ведь его неплохо кормили.    

А бедный пёс лежал в это время, растянувшись на солнышке, и  всё это слышал, и стало ему грустно, что завтра его последний день наступает. А  был у него добрый товарищ, и был то волк. Вот пробрался к нему пёс вечером в  лес и стал на судьбу свою жаловаться.    

– Послушай, куманёк, – сказал ему волк, –  успокойся, уж я тебя из беды выручу. Я кое-что надумал. Завтра на рассвете твой  хозяин пойдёт с женой сено косить, а так как дома некому будет остаться, то  возьмут они с собой и своего маленького ребёнка. Во время работы они кладут  ребёнка всегда в тень за кустами. А ты ложись с ним рядом, будто сторожить его  собираешься. Я выйду из лесу и утащу ребёнка; а ты кинься за мной, будто его  отбить у меня хочешь. Я ребёнка выроню, и ты принесёшь его опять родителям, и  они подумают, что ты его спас, и уж так будут тебе благодарны, что не то чтобы  злое тебе что-нибудь сделать, а напротив, будешь ты у них в большой милости, и  ни в чём тебе с той поры отказа не будет.    

Этот совет псу понравился; задумано – сделано.    

Как увидел отец, что волк утащил ребёнка и бежит с ним по  полю, он стал кричать; но когда старый Султан принёс его назад, начал пса  гладить и говорит:    

– Теперь я в обиду тебя не дам, будешь ты до самой  смерти кормиться у меня из милости.    

И говорит он жене:    

– Ступай скорее домой да навари старому Султану вкусной  похлёбки, ведь кусать-то ему трудно, да возьми с моей постели подушку, я дарю  её Султану, пускай он на ней спит.    

И с той поры стало жить старому Султану так хорошо, что  лучшего и желать было нечего.    

Приходит после того вскоре волк его навестить, и обрадовался  он, что всё так хорошо обошлось.    

– Ну, куманёк, – говорит он, – придётся тебе  разок прикинуться, будто ты ничего не видишь, а я уж найду случай и утащу у твоего  хозяина жирную овечку. Если нынче жить особняком, нам туго придётся.    

– Нет, уж на это ты не рассчитывай, – ответил  пёс, – моему хозяину я останусь верен, на такое дело я не согласен.    

Подумал волк, что это он просто так говорит, и подкрался  ночью, чтоб овцу утащить. Но верный Султан разгласил хозяину про замысел волка,  и тот подстерёг его и здорово намял ему цепом бока. Но волку удалось вырваться,  и он крикнул псу:    

– Погоди, скверный товарищ, ты в этом ещё раскаешься!    

На другое утро послал волк дикую свинью и велел ей вызвать  пса в лес, чтобы там порешить дело. И никого не нашёл старый Султан себе в  помощь, кроме кошки, да и та была без одной ноги. Вот вышли они вместе, и  заковыляла бедная кошка в лес и от боли подняла свой хвост вверх.    

А волк с товарищем был уже на месте. Увидели они, что  противники идут к ним навстречу, и показалось им, будто пёс с собой саблю  несёт, – это они поднятый хвост кошки за саблю приняли. А ковыляла  несчастная кошка на трёх ногах, и они подумали, что это она подымает каждый раз  камень, чтобы в них бросить. И стало им страшно: забралась дикая свинья в  листья, а волк на дерево вспрыгнул.    

Подошли собака с кошкой, видят – никого нету, и они очень  удивились. Но дикая свинья не могла вся в листву запрятаться, – уши у ней  торчали наружу. Огляделась кошка внимательно по сторонам, а тут свинья вдруг  ушами задвигала. Подумала кошка, что это мышь шевелится, и как прыгнет на неё,  и сильно-пресильно её укусила. Поднялась свинья с великим воем, бросилась со  всех ног бежать и кричит:    

– Вон на дереве сидит всему делу виновник!    

Глянули кошка и собака наверх и увидели там волка, и стало  ему стыдно, что он себя таким трусом показал, и заключил он тогда с псом мир.    

 49. Шесть лебедей    

     

Охотился раз король в большом дремучем лесу; без устали  гонялся он за зверем, и никто из его людей не мог за ним поспеть. А уже  наступил вечер; придержал тогда король своего коня, оглянулся и видит, что  заблудился. Стал он искать дорогу, но найти её никак не мог.    

И вот увидел он в лесу старуху с трясущейся головой; она шла  к нему прямо навстречу, а была то ведьма.    

– Бабушка, – сказал он ей, – не можете ли вы  указать мне дорогу из лесу?    

– О, да, господин король, – ответила она, –  это я могу, но с одним условием, если вы его не выполните, то не выйти вам из  лесу никогда и пропадёте вы тут с голоду.    

– А какое же условие? – спрашивает король.    

– Есть у меня дочь, – говорит старуха, – она  такая красавица, какой вам и на свете нигде не сыскать, и заслуживает она  вполне того, чтобы стать вашей женой; если вы согласны сделать её королевой, то  я укажу вам дорогу из лесу.    

Король в страхе согласился, и старуха привела его в свою  избушку, где у очага сидела её дочь. Она приняла короля так, будто его и ждала;  и он увидел, что она очень красива, но однако же, она ему не понравилась, и он не  мог глядеть на неё без затаённого страха. Когда король посадил девушку на коня,  старуха указала ему дорогу, и король воротился снова в свой королевский замок,  где они и отпраздновали свадьбу.    

А король был уже однажды женат, и от первой жены было у него  семеро детей – шесть мальчиков и одна девочка, и любил он их больше всего на  свете. Но он боялся, как бы не стала мачеха плохо с ними обращаться, как бы не  сделала она им какого зла, и вот он отвёз их в потаённый замок, который  находился в самой середине леса. Он был так скрыт в лесной чаще и дорогу к нему  найти было так трудно, что и сам бы он не нашёл её, если бы не подарила ему  одна ведунья клубок волшебных ниток; а был тот клубок такой, что стоило бросить  его перед собой, как он сам разматывался и указывал путь-дорогу.    

Король очень часто уезжал к своим любимым детям в лес; и  вот, наконец, на частые его отлучки обратила внимание королева; ей захотелось  узнать, что он делает там один в лесу. Она дала много денег своим слугам, и они  выдали ей тайну, рассказали также и о клубке ниток, который один только и может  указать туда путь. И не было у ней покоя до тех пор, пока не выведала она, где  король хранит тот клубок; затем сшила она из шёлка маленькие белые рубашки, и  так как она была обучена своей матерью колдовству, то зашила она в них чары.    

Вот уехал однажды король на охоту, а она взяла те рубашки и  отправилась в лес, и клубок указал ей путь-дорогу. Дети, увидав издали, что  кто-то идёт, подумали, что это идёт к ним их любимый отец, и на радостях  выбежали к нему навстречу. И вот набросила она на каждого из них рубашку; и  только прикоснулись те рубашки к их телу, как обратились они в лебедей,  поднялись над лесом и улетели.    

Вернулась королева домой очень довольная, думая, что она  избавилась от своих пасынков; но девочка не выбежала ей навстречу вместе с  братьями, а королева этого не заметила. На другой день пришёл король, чтоб  навестить своих детей, но нашёл одну только дочку.    

– А где же твои братья? – спросил он у неё.    

– Ах, милый отец, – отвечала она, – они улетели  и оставили меня одну. – И она рассказала ему, что видела из окошка, как  братья пролетели лебедями над лесом, и показала ему перья, что обронили они во  дворе, которые она подобрала. Опечалился король, но не знал, что это злое дело  совершила королева; он стал бояться, что у него похитят и дочку, и вот решил он  взять её с собой. Но она боялась мачехи и упросила короля оставить её ещё на  одну ночь в лесном замке.    

Подумала бедная девочка: «Мне оставаться тут недолго  придётся, – пойду я на поиски своих братьев».    

Вот наступила ночь, и выбежала она из замка и пошла прямо в  чащу лесную. Пробродила она там целую ночь и целый день, пока, наконец, от  усталости идти больше уже не могла. И увидела она охотничий домик, вошла в  него, видит – комната, а в ней шесть маленьких кроваток, но она ни в одну из  них не решилась лечь, а забралась под одну из кроваток и легла прямо на жёстком  полу и решила там заночевать.    

Вскоре и солнце зашло, и услыхала она шум и увидела, что  прилетело к окну шесть лебедей. Они уселись на окошко и стали дуть друг на  друга, стали перья свои сдувать, и вот все перья с них послетели, и лебединое  оперенье снялось с них, словно рубашка. Глянула на них девочка и узнала своих  братьев, обрадовалась и вылезла из-под кровати. Братья, увидав свою сестрицу, не  меньше её обрадовались, но радость их была недолгой.    

– Здесь оставаться тебе нельзя, – сказали они  ей, – это разбойничий притон. Если разбойники вернутся и найдут тебя тут,  они тебя убьют.    

– А вы разве не сможете меня защитить? – спросила  у них сестрица.    

– Нет, – ответили они, – мы можем снимать  своё лебединое оперенье только по вечерам на четверть часа, тогда мы становимся  людьми, а затем снова обращаемся в лебедей.    

Заплакала сестрица и говорит:    

– А неужто нельзя вас расколдовать?    

– Ах, нет, – ответили они, – выполнить это  слишком трудно. Ты не должна будешь шесть лет ни говорить, ни смеяться и должна  сшить нам за это время шесть рубашек из звездоцвета. А если ты вымолвишь хоть  одно слово, то вся твоя работа пропала.    

Пока братья рассказывали ей об этом, прошло четверть часа, и  они снова вылетели в окно лебедями.    

Но девочка твёрдо решила освободить своих братьев, даже если  бы это стоило ей жизни. Она покинула охотничий домик и ушла в самую чащу  лесную, взобралась на дерево и провела там ночь. Наутро она спустилась с  дерева, собрала звездоцветы и принялась шить. Говорить ей было не с кем, а  смеяться ей не было охоты. Она всё сидела да на свою работу глядела. Так прошло  много времени, и случилось, что король той страны охотился в эту пору в лесу, и  его егеря подъехали к дереву, на котором сидела девочка. Они её окликнули:    

– Кто ты такая?    

Но она ничего не ответила.    

– Спустись к нам вниз, – сказали они, – мы  тебе ничего дурного не сделаем.    

Но она только головой покачала.    

Когда они стали её допрашивать, она сбросила им вниз золотое  ожерелье, думая, что они будут этим довольны. Но они всё продолжали задавать ей  вопросы; тогда она сбросила им свой пояс; но когда и это не помогло, сбросила  им свои подвязки, и так мало-помалу она отдала им всё, что было на ней, и осталась  в одной рубашке. Но егеря и тогда от неё не отстали; они влезли на дерево,  сняли её оттуда и привели к королю. Король спросил:    

– Кто ты такая? Что ты там делаешь на дереве? – Но  она ничего не ответила.    

Стал он спрашивать её на всех языках, какие только были ему  известны, но она оставалась как рыба немой. А была она красивая, и вот король  сильно влюбился в неё. Он укутал её в свой плащ и посадил её впереди себя на  коня и привёз её в свой замок. И велел он одеть её в богатые платья, и она  сияла своей красотой, словно ясный день; но невозможно было добиться от неё ни  слова. Он сел у стола рядом с нею, и робость на её лице и её скромность так ему  понравились, что он сказал:    

– Вот на этой хочу я жениться и ни на какой другой на  свете, – и через несколько дней он с ней обвенчался.    

Но была у короля злая мать – она была недовольна его  женитьбой и стала о молодой королеве злословить.    

– Кто знает, откуда взялась эта девка, – говорила  она, – и слова вымолвить не может; она недостойна быть женой короля.    

Спустя год, когда королева родила на свет первого ребёнка,  старуха унесла его, а королеве во время сна вымазала рот кровью. Затем она  пошла к королю и обвинила её в том, что она людоедка. Король верить этому не  хотел и не позволил причинить королеве зло. И вот сидела она всё время да шила  рубашки и ни на что другое внимания не обращала.    

Когда она снова родила прекрасного мальчика, лживая свекровь  опять совершила такой же обман, но король не хотел верить её злым речам. Он  сказал:    

– Она слишком скромна и добра, чтобы могла совершить  подобное; если б не была она немая, то доказала бы свою невиновность.    

Но когда старуха и в третий раз похитила новорождённого  младенца и обвинила королеву, которая не сказала ни слова в свою защиту, то  королю оставалось только одно – отдать её на суд; и её присудили сжечь на  костре.    

Наступил день исполнения приговора, а был то как раз  последний день из тех шести лет, в течение которых она не могла ни говорить, ни  смеяться; и вот она освободила своих милых братьев от злого заклятья. Она уже  сшила за это время шесть рубашек, и только на последней рубашке ещё не было  левого рукава.    

Когда её повели на костёр, то взяла она с собой рубашки, и  когда взвели её уже на помост и вот-вот должны были развести огонь, она  оглянулась и видит – летят к ней шесть лебедей. И поняла она, что близко её  освобождение, и забилось у ней сердце от радости.    

С шумом подлетели к ней лебеди и спустились так низко, что  она смогла кинуть им рубашки; и только те рубашки к ним прикоснулись; спало с  них лебединое оперенье, и стояли перед ней её братья, живы, здоровы и  по-прежнему прекрасны, – только у младшего не хватало левого рукава, и  потому у него на спине осталось лебединое крыло. Стали они обнимать да целовать  друг друга, и пришла королева к королю, и он был сильно удивлён; но вот  заговорила она и сказала:    

– Мой возлюбленный супруг, отныне я могу говорить и  открою тебе, что я ни в чём не повинна и ложно обвинена, – и она  рассказала ему про обман старухи-свекрови, которая забрала и спрятала её троих  детей. И принесли их в замок к великой радости короля, а злую свекровь в  наказанье сожгли на костре, и остался от неё один лишь пепел.    

А король и королева вместе с шестью своими братьями жили  мирно и счастливо долгие-долгие годы.    

 50. Шиповничек    

     

Много лет тому назад жили король с королевой, и каждый день  они говорили:    

– Ах, если б родился у нас ребёнок! – Но детей у  них всё не было и не было.    

Вот случилось однажды, что королева сидела в купальне, и  вылезла из воды на берег лягушка и говорит ей:    

– Твоё желанье исполнится: не пройдёт и года, как  родишь ты на свет дочь.    

И что лягушка сказала, то и случилось, – родила  королева девочку, и была она такая прекрасная, что король не знал, что и  придумать ему на радостях, и вот он устроил большой пир. Созвал он на этот пир  не только своих родных, друзей и знакомых, но и ведуний, чтобы были те к его  ребёнку милостивы и благосклонны. А было их в его королевстве счётом  тринадцать; но так как золотых тарелок, на которых они должны были есть, было у  него всего лишь двенадцать, то одна из них осталась неприглашённой.    

Праздник отпраздновали с великой пышностью, и под конец  ведуньи одарили ребёнка чудесными дарами: одна – добродетелью, другая –  красотой, третья – богатством и всем, что только можно пожелать на свете.    

Когда одиннадцать произнесли уже свои предсказания, вдруг  явилась на пир тринадцатая. Ей хотелось отомстить за то, что её не пригласили.  И вот, ни с кем не здороваясь и ни на кого не глядя, она воскликнула громким  голосом:    

– Королевна на пятнадцатом году должна уколоться о  веретено и от этого помереть!    

И, не сказав больше ни слова, она повернулась и вышла из  зала. Все были испуганы, но выступила тогда двенадцатая ведунья, она ещё не  сказала своего пожелания; и так как отменить злое заклятье она была не в силах,  а могла только его смягчить, то она сказала:    

– Но то будет не смерть, а только вековой глубокий сон,  в который впадёт королевна.    

Король, желая уберечь свою любимую дочь от несчастья, издал  указ: все веретёна во всём королевстве сжечь.    

Вот и исполнились все предсказания, данные девочке ведуньями:  она была так красива, так скромна, приветлива и так разумна, что всякий, кто её  видел, невольно ею любовался.    

Случилось, что в тот день, когда исполнилось ей пятнадцать  лет, короля и королевы не было дома и девушка осталась в замке одна. Она пошла бродить  всюду по замку, осматривать покои и кладовушки – всё, что вздумается; и подошла  она, наконец, к старой башне. Она взошла по узкой витой лесенке в ту башню и  очутилась у небольшой двери. А в замке торчал заржавленный ключ; повернула она  его, дверь распахнулась, видит – сидит там в маленькой светёлке у веретена  старуха и прилежно прядёт пряжу.    

– Здравствуй, бабушка, – молвила королевна, –  что ты тут делаешь?    

– Пряжу пряду, – отвечала старуха и кивнула ей  головой.    

– А что это за штука такая, что так весело  вертится? – спросила девушка, взяла веретено и хотела было тоже приняться  за пряжу.    

Но только она прикоснулась к веретену, как исполнился  наговор, и она уколола веретеном палец. И в тот миг, когда она почувствовала  укол, она упала на постель, что стояла в светёлке, и погрузилась в глубокий  сон.    

И сон этот распространился по всему замку; король и  королева, которые только что вернулись домой и вошли в зал, тоже уснули, а  вместе с ними и все придворные. Уснули и лошади в стойлах, и собаки на дворе,  голуби на крыше, мухи на стенах; даже огонь, пылавший в печи, и тот замер и  уснул, и жаркое перестало шипеть и поджариваться, а повар, схвативший было за  волосы поварёнка за то, что тот чего-то не доглядел, опустил его и тоже уснул.  И ветер утих, и не шелохнулся ни один листик на деревьях около замка.    

И стала расти вокруг замка колючая терновая заросль; с  каждым годом она становилась всё выше и выше и окружила, наконец, весь замок.  Она выросла выше самого замка, и в этой заросли его стало совсем не видно, и  даже флага на вышке нельзя было заметить.    

И пошла по стране молва о прекрасной спящей королевне,  которую прозвали Шиповничек, и вот стали наезжать туда от времени до времени  разные королевичи и пытались пробраться через густую заросль в замок. Но было  это невозможно, так как шипы держались крепко один за один, точно взявшись за  руки, – и юноши запутывались в заросли и, зацепившись о шипы, не могли  больше из них вырваться и погибали мучительной смертью.    

После многих и долгих лет явился опять в ту страну один королевич,  и услыхал он от одного старика о колючей заросли и о замке, где вот уже сто лет  как спит сказочная красавица-королевна, по прозванью Шиповничек; и спят с ней  заодно король и королева и все придворные. Старик ещё рассказал ему о том, что  слыхал от своего деда, будто приходило уже немало королевичей, которые пытались  пробиться сквозь колючую заросль, но все они остались там, зацепившись за шипы,  и погибли жалкою смертью. И сказал тогда юноша:    

– Я этого не боюсь, я хочу отправиться туда и увидеть  прекрасную королевну Шиповничек.    

Добрый старик стал его отговаривать, чтобы он туда не ходил,  но он совета его не послушался.    

А к тому времени как раз минуло сто лет, и настал день,  когда королевна Шиповничек должна была снова проснуться. Подошёл королевич к  колючей заросли, поглядел, видит – растут там вместо терновника красивые  цветы, – они сами раздвинулись перед ним, и опять сомкнулись, и стали  снова изгородью. Увидел он на дворе лошадей и рыжих гончих, что лежали и спали;  сидели на крыше голуби, спрятавши головы под крыло. Вошёл он в замок и увидел,  что спят на стене мухи, а повар на кухне всё ещё протягивает руку, будто  собирается схватить за волосы поварёнка, и сидит стряпуха перед чёрной курицей,  которую она должна ощипать.    

Пошёл он дальше и увидел, что в зале лежат и спят все  придворные, а наверху возле трона лежат король с королевой. И пошёл он дальше,  и всё было так тихо, что слышно было ему даже его собственное дыханье.    

Подошёл он, наконец, к башне и отворил дверь маленькой  светёлки, где спала Шиповничек. Она лежала и была так прекрасна, что он не мог  оторвать от неё глаз; и он нагнулся к ней и поцеловал её. И только он к ней  прикоснулся, открыла Шиповничек глаза, проснулась и ласково на него поглядела.  И сошли они вместе с башни.    

И вот проснулись король с королевой и все придворные, и они  удивлённо посмотрели друг на друга. Поднялись лошади на дворе и стали  отряхиваться. Вскочили гончие собаки и замахали хвостами. Подняли голуби на  крыше свои головки, огляделись и полетели в поле. Мухи стали ползать по стене.  Огонь в кухне поднялся тоже, запылал и стал варить обед; жаркое начало снова  жариться и шипеть. А повар дал такую затрещину поварёнку, что тот так и  вскрикнул; а стряпуха стала поскорей ощипывать курицу.    

И отпраздновали тогда пышную свадьбу королевича с королевной  Шиповничек, и жили они счастливо до самой смерти.    

 51. Птица-Найдёныш    

     

Жил-был на свете лесник. Вышел он однажды в лес на охоту и  забрался в самую чащу лесную; вдруг слышит он крик, будто маленький ребёнок  плачет. Пошёл он навстречу и пришёл, наконец, к высокому дереву; видит – сидит  на верхушке маленький ребёнок.    

А дело было так: мать, должно быть, уснула под деревом  вместе с ребёнком, а хищная птица заметила, что лежит он на коленях у матери;  прилетела та птица, схватила его и унесла на высокое дерево.    

Взобрался лесник на верхушку, достал оттуда ребёнка и  подумал про себя: «А не взять ли его мне к себе домой на воспитание, чтоб рос  он вместе с моей Ленхен?» Сказано – сделано: принёс он ребёнка домой, и стало у  него теперь двое детей. И прозвали ребёнка, что был унесён птицей и найден на  дереве, Птицей-Найдёнышем.    

Птица-Найдёныш и Ленхен полюбили друг друга, да так сильно,  что если, бывало, и разлучались, то всегда скучали один без другого.    

А жила у лесника старуха-стряпуха. Взяла она однажды вечером  два ведра и стала носить воду; и не раз ходила она к колодцу, а много-много  раз. Увидела это Ленхен и говорит:    

– Послушай, старая Занна, зачем ты так много воды  носишь?    

– Если ты никому не расскажешь, то я, так уж и быть,  тебе скажу.    

И ответила Ленхен, что никому не скажет, никому не расскажет  об этом, и сказала стряпуха-старуха:    

– Завтра поутру, когда лесник уйдёт на охоту, я  вскипячу воду, и когда вода в котле закипит, брошу в него Птицу-Найдёныша и  сварю его живьём.    

На другое утро, раным-рано, встал лесник и отправился на  охоту; дети ещё лежали в постели. Вот и говорит Ленхен Птице-Найдёнышу:    

– Если ты меня не покинешь, то и я тебя не оставлю.    

И сказал ей в ответ Птица-Найдёныш:    

– Никогда!    

Тогда Ленхен и говорит:    

– Только тебе одному я и расскажу: вчера вечером  притащила старая Занна в дом много вёдер воды; я и спрашиваю у неё, зачем это  столько воды, а она мне отвечает: «Если ты никому не скажешь, я уж тебе  расскажу». А я ей говорю: «Никому не скажу». Тогда она мне и сказала, что рано  утром, когда отец уйдёт на охоту, вскипятит она полный котёл воды и кинет тебя  туда и сварит живьём. Так вот, давай поскорей подыматься, оденемся и убежим  вместе.    

Вот дети встали, быстро оделись и ушли. Когда вода в котле  закипела, пошла старуха-стряпуха в спальню за Птицей-Найдёнышем, чтоб взять его  и бросить в котёл.    

Вошла она в комнату, подходит к постели и видит, что дети  ушли. Тогда она очень испугалась и говорит про себя: «Что мне сказать, когда  вернётся лесник домой и увидит, что дети куда-то ушли? Надо скорей за ними  побежать и привести их назад».    

Посылает старуха-стряпуха вслед за детьми трёх работников,  велит им бежать скорее и нагнать детей. А дети сидят себе на опушке лесной и  издали видят, как бегут трое работников. Вот Ленхен и говорит Птице-Найдёнышу:    

– Если ты меня не покинешь, то и я тебя не оставлю.    

Отвечает ей Птица-Найдёныш:    

– Никогда!    

И сказала Ленхен:    

– Обернись ты розовым кустом, а я – розой на нём.    

Подходят трое работников к лесу и видят один только розовый  куст да розу на нём, а детей нигде нет как нет. Вот они и говорят:    

– Да что тут найдёшь?    

Воротились они домой и рассказали старухе-стряпухе, что  ничего не видали, кроме розового кусточка и розы на нём. Стала бранить их  старуха-стряпуха:    

– Ах вы, простофили, надо было вам разрубить надвое  розовый куст, а розу сорвать и принести мне домой. Ну, живей, да сделайте так,  как я вам велю.    

И пришлось им снова идти на поиски. А дети увидели  работников издали, и говорит Ленхен:    

– Птица-Найдёныш, если ты не покинешь меня, то и я тебя  не оставлю.    

И ответил Птица-Найдёныш:    

– Никогда!    

Тогда Ленхен сказала:    

– Так стань же ты церковкой, а я в ней венцом!    

Вот подходят трое работников и видят одну только церковь да  венец внутри. И говорят между собой: «Да что нам тут делать, давай вернёмся  домой». Приходят они домой, и спрашивает у них старуха-стряпуха, нашли ли они  детей; и ответили они, что ничего, мол, не нашли, кроме церкви да венца внутри.    

– Ах, дураки вы, дураки, – стала бранить их  старуха-стряпуха, – отчего же вы не разломали ту церковь и не принесли мне  венца?    

Вот собралась тогда в дорогу сама старуха-стряпуха, и пошла  она вместе с тремя работниками разыскивать детей. А дети издали увидели, что  идут трое работников и вслед за ними ковыляет старуха-стряпуха. И говорит  Ленхен:    

– Птица-Найдёныш, если ты меня не покинешь, и я тебя не  оставлю.    

Отвечает ей Птица-Найдёныш:    

– Никогда!    

И сказала Ленхен:    

– Обернись ты озером, а я уткой на нём!    

Вот подходит старуха-стряпуха и видит перед собой озеро;  ложится она на землю и хочет всё озеро выпить. Но тут подплыла быстро к ней  утка, ухватила её своим клювом за голову и стала тащить в воду, – и  утонула старая ведьма.    

Вернулись тогда дети вместе домой, и стало им весело-весело;  и если они ещё не умерли, то живут, пожалуй, ещё и до сих пор.    

 52. Король-Дроздовик    

     

Была у одного короля дочь; она была необычайно красивая, но  притом такая гордая и надменная, что ни один из женихов не казался для неё  достаточно хорош. Она отказывала одному за другим да притом над каждым ещё  смеялась.    

Велел однажды король устроить большой пир и созвал отовсюду,  из ближних и дальних мест, женихов, которые хотели бы за неё посвататься.  Расставили их всех в ряд по порядку, по чину и званию; впереди стояли короли,  потом герцоги, князья, графы и бароны, и наконец – дворяне.    

И повели королевну по рядам, но в каждом из женихов она  находила какой-нибудь изъян. Один был слишком толст: «Да этот, как винный  бочонок!» – сказала она. Другой был слишком длинного роста: «Долговязый,  слишком тонкий, да и статной нет походки!» – сказала она. Третий был слишком  низкого роста: «Ну, какая в нём удача, если мал и толст впридачу?» Четвёртый  был слишком бледен: «Этот выглядит, как смерть». Пятый был слишком румян: «Это  прямо какой-то индюк!» Шестой был слишком молод: «Этот юн и больно зелен, он,  как дерево сырое, не загорится».    

И так находила она в каждом, к чему можно было бы  придраться, но особенно посмеялась она над одним добрым королём, что был выше  других, и чей подбородок был чуть кривоват.    

– Ого, – сказала она и рассмеялась, – да у  этого подбородок, словно клюв у дрозда! – И с той поры прозвали его  Дроздовиком.    

Как увидел старый король, что дочка его только одно и знает,  что над людьми насмехается и всем собравшимся женихам отказала, он разгневался  и поклялся, что она должна будет взять себе в мужья первого встречного нищего,  что к нему в дверь постучится.    

Спустя несколько дней явился какой-то музыкант и начал петь  под окном, чтоб заработать себе милостыню. Услыхал это король и говорит:    

– Пропустите его наверх.    

Вошёл музыкант в своей грязной, оборванной одежде и начал  петь перед королем и его дочерью песню; и когда кончил, он попросил подать ему  милостыню.    

Король сказал:    

– Мне твоё пение так понравилось, что я отдам тебе свою  дочь в жёны.    

Испугалась королевна, но король сказал:    

– Я дал клятву выдать тебя за первого попавшегося  нищего, и клятву свою я должен сдержать.    

И не помогли никакие уговоры; позвали попа, и пришлось ей  тотчас обвенчаться с музыкантом. Когда это сделали, король сказал:    

– Теперь тебе, как жене нищего, в моём замке оставаться  не подобает, можешь себе отправляться со своим мужем куда угодно.    

Вывел её нищий за руку из замка, и пришлось ей идти с ним  пешком. Пришли они в дремучий лес, и спрашивает она:    

– Это чьи леса и луга?    

– Это всё короля-Дроздовика.    

Не прогнала бы его, было б всё тогда твоё.    

     

– Ах, как жалко, что нельзя    

Мне вернуть Дроздовика!    

     

Проходили они по полям, и спросила она опять:    

– Это чьи поля и река?    

– Это всё короля-Дроздовика!    

Не прогнала бы его, было б всё тогда твоё.    

     

– Ах, как жалко, что нельзя    

Мне вернуть Дроздовика!    

     

Проходили они затем по большому городу, и спросила она  опять:    

– Чей прекрасный этот город?    

– Короля-Дроздовика с давних пор он.    

Не прогнала бы его, было б всё тогда твоё.    

     

– Ах, как жалко, что нельзя    

Мне вернуть Дроздовика!    

     

– Мне вовсе не нравится, – сказал музыкант, –  что ты всё хочешь себе в мужья кого-то другого: разве я тебе не мил?    

Подошли они, наконец, к маленькой избушке, и она сказала:    

– Боже мой, а домишко-то какой!    

Чей же он, такой плохой?    

И музыкант ответил:    

– Это дом мой да и твой, мы будем жить здесь с тобой  вместе.    

И пришлось ей нагнуться, чтобы войти в низкую дверь.    

– А где же слуги? – спросила королевна.    

– Какие такие слуги? – ответил нищий. – Ты  должна всё делать сама, если хочешь, чтоб было что-нибудь сделано. Ну-ка, живей  растапливай печь и ставь воду, чтоб мне приготовить обед, я очень устал.    

Но разводить огонь и стряпать королевна совсем не умела, и  пришлось нищему самому приняться за работу; и дело кое-как обошлось. Поели они  кое-чего впроголодь и легли спать.    

Но только стало светать, он согнал её с постели, и ей  пришлось заняться домашней работой. Так прожили они несколько дней, ни плохо,  ни хорошо, и все свои запасы поели. Тогда муж говорит:    

– Жена, этак у нас ничего не получится, мы вот едим, а  ничего не зарабатываем. Принимайся-ка ты за плетенье корзин.    

Он пошёл, нарезал ивовых прутьев, принёс их домой, и начала  она плести, но жёсткие прутья изранили её нежные руки.    

– Я вижу, дело это у тебя не пойдёт, – сказал  муж, – возьмись-ка ты лучше за пряжу, – пожалуй, ты с этим  управишься.    

Она села и попробовала было прясть пряжу; но грубые нитки  врезались в её нежные пальцы, и из них потекла кровь.    

– Видишь, – сказал муж, – ты ни на какую  работу не годишься, трудненько мне с тобой придётся. Попробую-ка я приняться за  торговлю горшками и глиняной посудой. Ты должна будешь ходить на рынок и  продавать товар.    

«Ах, – подумала она, – ещё чего доброго придут на  рынок люди из нашего королевства и увидят, что я сижу и продаю горшки, то-то  они надо мной посмеются!»    

Но что было делать? Она должна была подчиниться, а не то пришлось  бы им пропадать с голоду.    

В первый раз дело пошло хорошо – люди покупали у неё товар,  так как была она красивая, и платили ей то, что она запрашивала; даже многие  платили ей деньги, а горшки ей оставляли. Вот так и жили они на это.    

Накупил муж опять много новых глиняных горшков. Уселась она  с горшками на углу рынка, а товар вокруг себя расставила и начала торговать. Но  вдруг прискакал пьяный гусар, налетел прямо на горшки, – и остались от них  одни лишь черепки. Начала она плакать и от страху не знала, как ей теперь быть.    

– Ах, что мне за это будет! – воскликнула  она, – что скажет мне муж?    

И она побежала домой и рассказала ему про своё горе.    

– Да кто ж на углу рынка с глиняной посудой  садится? – сказал муж. – А плакать ты перестань; я вижу, ты к приличной  работе не годишься. Вот был я давеча в замке у нашего короля и спрашивал, не  нужна ли там будет судомойка, и мне пообещали взять тебя на работу; там будут  тебя за это кормить.    

И стала королева судомойкой, ей пришлось помогать повару и  исполнять самую чёрную работу. Она привязывала к своей сумке две мисочки и  приносила в них домой то, что доставалось ей на долю от объедков, – тем  они и питались.    

Случилось, что на ту пору должны были праздновать свадьбу  старшего королевича, и вот поднялась бедная женщина наверх в замок и стала у  дверей в зал, чтоб поглядеть. Вот зажглись свечи, и входили туда гости один  красивей другого, и всё было полно пышности и великолепия. И подумала она с  горестью в сердце про свою злую долю и стала проклинать свою гордость и надменность,  которые её так унизили и ввергли в большую нищету. Она слышала запах дорогих  кушаний, которые вносили и выносили из зала слуги, и они бросали ей иной раз  что-нибудь из объедков, она складывала их в свою мисочку, собираясь унести всё  это потом домой.    

Вдруг вошёл королевич, был он одет в бархат и шёлк, и были у  него на шее золотые цепи. Увидев у дверей красивую женщину, он схватил её за  руку и хотел было с ней танцевать; но она испугалась и стала  отказываться, – узнала в нём короля-Дроздовика, что за неё сватался и  которому она с насмешкой отказала. Но как она ни упиралась, а он всё-таки  втащил её в зал; и вдруг оборвалась тесёмка, на которой висела у неё сумка, и  выпали из неё на пол мисочки и разлился суп.    

Как увидели это гости, стали все смеяться, над нею  подшучивать, и ей было так стыдно, что она готова была лучше сквозь землю  провалиться. Бросилась она к двери и хотела убежать, но на лестнице её нагнал  какой-то человек и привёл её назад. Глянула она на него, и был то  король-Дроздовик. Он ласково ей сказал:    

– Ты не бойся, ведь я и музыкант, с которым ты вместе  жила в бедной избушке, – это одно и то же. Это я из любви к тебе  притворился музыкантом; а гусар, что перебил тебе все горшки, – это тоже  был я. Всё это я сделал, чтобы сломить твою гордость и наказать тебя за твоё  высокомерие, когда ты надо мной посмеялась.    

Она горько заплакала и сказала:    

– Я была так несправедлива, что недостойна быть твоею  женой.    

Но он ей сказал:    

– Успокойся, трудные дни миновали, а теперь мы  отпразднуем нашу свадьбу.    

И явились королевские служанки, надели на неё пышные платья;  и пришёл её отец, а с ним и весь двор; они пожелали ей счастья в замужестве с  королём-Дроздовиком; и настоящая радость только теперь и началась.    

И хотелось бы мне, чтобы ты да я там побывали тоже.    

 53. Снегурочка    

     

Это было в середине зимы. Падали снежинки, точно пух с неба,  и сидела королева у окна, – рама его была из чёрного дерева, – и  королева шила. Когда она шила, загляделась на снег и уколола иглою  палец, – и упало три капли крови на снег. И красное на белом снегу  выглядело так красиво, что подумала она про себя: «Вот, если б родился у меня  ребёнок, белый, как этот снег, и румяный, как кровь, и черноволосый, как дерево  на оконной раме!»    

И родила королева вскоре дочку, и была она бела, как снег,  румяна, как кровь, и такая черноволосая, как чёрное дерево, – и прозвали  её потому Снегурочкой. А когда ребёнок родился, королева умерла.    

Год спустя взял король себе другую жену. Эта была красивая  женщина, но гордая и надменная, она терпеть не могла, когда кто-нибудь  превосходил её красотой. Было у неё волшебное зеркальце, и когда становилась  она перед ним и глядела в него, то спрашивала:    

     

Зеркальце, зеркальце на стене,    

Кто всех красивей в нашей стране?    

     

И зеркало отвечало:    

     

Вы, королева, красивее всех в стране.    

     

И она была довольна, так как знала, что зеркало говорит  правду.    

А Снегурочка за это время подросла и становилась всё краше,  и когда ей исполнилось семь лет, была она такая прекрасная, как ясный день, и  красивей самой королевы. Когда королева спросила у своего зеркальца:    

     

Зеркальце, зеркальце на стене,    

Кто всех красивей в нашей стране?    

     

Зеркальце ответило так:    

     

Вы, госпожа королева, красивы собой,    

Но Снегурочка в тысячу раз богаче  красой.    

     

Испугалась тогда королева, пожелтела, позеленела от зависти.  Увидит, бывало, Снегурочку – и сердце у ней разрывается, так невзлюбила она  девочку. И зависть и высокомерие разрастались, как сорные травы, в её сердце  всё выше и выше, и не было ей отныне покоя ни днём, ни ночью.    

Тогда она позвала одного из своих егерей и сказала:    

– Заведи эту девочку в лес, – я больше видеть её  не могу. Ты должен её убить и принести мне в знак доказательства её лёгкие и  печень.    

Егерь послушался и завёл девочку в лес; но когда он вытащил  свой охотничий нож и хотел было уже пронзить ни в чём не повинное сердце  Снегурочки, та стала плакать и просить:    

– Ах, милый егерь, оставь меня в живых! Я убегу  далеко-далеко в дремучий лес и никогда не вернусь домой.    

И оттого, что была она такая красивая, егерь над ней  сжалился и сказал:    

– Так и быть, беги, бедная девочка!    

И подумал про себя: «Всё равно там тебя скоро съедят дикие  звери», – и будто камень свалился у него с сердца, когда не пришлось ему  убивать Снегурочку.    

И как раз в это время подбежал молодой олень, егерь его  заколол, вырезал у него лёгкие и печень и принёс их королеве в знак  доказательства, что её приказанье исполнено. Повару было велено сварить их в  солёной воде, и злая женщина их съела, думая, что это лёгкие и печень  Снегурочки.    

Осталась бедная девочка в дремучем лесу одна-одинёшенька, и  в страхе она оглядела все листики на деревьях, не зная, как ей быть дальше, как  своему горю помочь.    

Она пустилась бежать, и бежала по острым камням, через  колючие заросли; и прыгали около неё дикие звери, но её не трогали. Бежала она  сколько сил хватило, но вот стало, наконец, смеркаться. Вдруг она увидела  маленькую избушку и зашла в неё отдохнуть. И было в той избушке всё таким  маленьким, но красивым и чистым, что ни в сказке сказать, ни пером описать.    

Стоял там накрытый белой скатертью столик, а на нём семь  маленьких тарелочек, возле каждой тарелочки по ложечке, а ещё семь маленьких  ножей и вилочек и семь маленьких кубков. Стояли у стены в ряд семь маленьких  кроваток, и были они покрыты белоснежными покрывалами.    

Захотелось Снегурочке поесть и попить, она взяла из каждой  тарелочки понемногу овощей и хлеба и выпила из каждого кубочка по капельке  вина, – ей не хотелось пить всё из одного. А так как она очень устала, то  легла в одну из постелек, но ни одна из них для неё не подходила: одна была  слишком длинной, другая слишком короткой; но седьмая оказалась, наконец, ей как  раз впору; она в неё улеглась и, отдавшись на милость господню, уснула.    

Когда уже совсем стемнело, пришли хозяева избушки; были то  семеро карликов, которые в горах добывали руду. Они зажгли семь своих лампочек,  и когда в избушке стало светло, они заметили, что у них кто-то был, потому что  не всё оказалось в том порядке, в каком было раньше. И сказал первый карлик:    

– Кто это на моём стуле сидел?    

Второй:    

– Кто это из моей тарелочки ел?    

Третий:    

– Кто взял кусок моего хлебца?    

Четвёртый:    

– А кто мои овощи ел?    

Пятый:    

– Кто моей вилочкой брал?    

Шестой:    

– А кто моим ножичком резал?    

Седьмой спросил:    

– Кто это пил из моего маленького кубка?    

Оглянулся первый и заметил на своей постельке маленькую  складочку, и спросил:    

– А кто это лежал на моей кроватке?    

Тут сбежались остальные и стали говорить:    

– И в моей тоже кто-то лежал.    

Глянул седьмой карлик на свою постель, видит – лежит в ней  Снегурочка и спит. Кликнул он тогда остальных; подбежали они, стали от  удивления кричать, принесли семь своих лампочек и осветили Снегурочку.    

– Ах, боже мой! Ах, боже мой! – воскликнули  они. – Какой, однако, красивый ребёнок!    

Они так обрадовались, что не стали её будить и оставили её  спать в постельке. А седьмой карлик проспал у каждого из своих товарищей по  часу, – так вот и ночь прошла.    

Наступило утро. Проснулась Снегурочка, увидела семь карликов  и испугалась. Но были они с ней ласковы и спросили её:    

– Как тебя звать?    

– Меня зовут Снегурочкой, – ответила она.    

– Как ты попала в нашу избушку? – продолжали  спрашивать карлики.    

И она рассказала им о том, что мачеха хотела её убить, но  егерь сжалился над ней, и что бежала она целый день, пока, наконец, не нашла их  избушку.    

Карлики спросили:    

– Хочешь вести у нас хозяйство? Стряпать, постели взбивать,  стирать, шить и вязать, всё содержать в чистоте и порядке, – если ты на  это согласна, то можешь у нас остаться, и будет у тебя всего вдосталь.    

– Хорошо, – сказала Снегурочка, – с большой  охотой, – и осталась у них.    

Она содержала избушку в порядке. Утром карлики уходили в  горы копать руду и золото, а вечером возвращались домой, и она должна была к их  приходу приготовлять им ужин. Целый день девочке приходилось оставаться одной,  и потому добрые карлики её предостерегали и говорили:    

– Берегись своей мачехи: она скоро узнает, что ты  здесь. Смотри, никого не впускай в дом.    

А королева, съев лёгкие и печень Снегурочки, стала опять  думать, что она теперь самая первая красавица в стране. Она подошла к зеркалу и  спросила:    

     

Зеркальце, зеркальце на стене,    

Кто всех красивей в нашей стране?    

     

И ответило зеркало:    

     

Вы, королева, красивы собой,    

Но Снегурочка там, за горами,    

У карлов семи за стенами,    

В тысячу раз богаче красой!    

     

Испугалась тогда королева, – она ведь знала, что  зеркальце говорит правду, и поняла, что егерь её обманул, что Снегурочка ещё  жива. И она стала снова думать и гадать, как бы её извести. И не было ей от  зависти покоя, оттого что не она самая первая красавица в стране.    

И вот под конец она кое-что надумала: она накрасила себе  лицо, переоделась старой торговкой, и теперь её никак нельзя было узнать.  Направилась она через семь гор к семи карликам, постучалась в дверь и говорит:    

– Продаю товары хорошие! Продаю!    

Глянула Снегурочка в окошко и говорит:    

– Здравствуй, голубушка! Ты что продаёшь?    

– Хорошие товары, прекрасные товары, – ответила  та, – шнурки разноцветные, – и достала ей один из них показать, и был  он сплетён из пёстрого шёлка.    

«Эту почтенную женщину можно, пожалуй, и в дом  пустить», – подумала Снегурочка. Она отодвинула дверной засов и купила  себе красивые шнурки.    

– О, как они тебе идут, девочка, – молвила  старуха, – дай-ка я зашнурую тебе лиф как следует.    

Снегурочка, не предвидя ничего дурного, стала перед нею и  дала затянуть на себе новые шнурки. И начала старуха шнуровать, да так быстро и  так туго, что Снегурочка задохнулась и упала замертво наземь.    

– Это за то, что ты самой красивой была, – сказала  королева и быстро исчезла.    

А вскоре, к вечеру, вернулись семь карликов домой, и как они  испугались, когда увидели, что их милая Снегурочка лежит на полу – не двинется,  не шелохнётся, словно мёртвая! Они подняли её и увидели, что она  крепко-накрепко зашнурована; тогда разрезали они шнурки, и стала она понемногу  дышать и постепенно пришла в себя.    

Когда карлики услыхали о том, как всё это случилось, они сказали:    

– Старая торговка была на самом-то деле злой королевой.  Берегись, не впускай к себе никого, когда нас нет дома.    

А злая женщина возвратилась тем временем домой, подошла к  зеркальцу и спросила: