1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
     

     85    

     

И, с ним соединясь, мой взор  острится,    

И сам я так взнесен, что мне видна    

Прасущность, из которой он струится.    

     

     88    

     

Так пламенная радость мне дана,    

И этой зоркости моей чудесной    

Воспламененность риз моих равна.    

     

     91    

     

Но ни светлейший дух в стране  небесной,    

Ни самый вникший в бога серафим    

Не скажут тайны, и для них  безвестной.    

     

     94    

     

Так глубоко ответ словам твоим    

Скрыт в пропасти предвечного решенья,    

Что взору сотворенному незрим.    

     

     97    

     

И ты, вернувшись в смертные селенья,    

Скажи об этом, ибо там спешат    

К ее краям тропою дерзновенья.    

     

     100    

     

Ум, здесь светящий, там укутан в чад;    

Суди, как на земле в нем сила бренна,    

Раз он бессилен, даже небом взят».    

     

     103    

     

Свои вопросы я пресек мгновенно,    

Стесняемый преградой этих слов,    

И лишь – кто он,[1557] спросил его смиренно.    

     

     106    

     

«Есть кряж меж италийских берегов,    

К твоей отчизне близкий и намного    

Взнесенный выше грохота громов;    

     

     109    

     

Он Катрию отводит в виде рога,    

Сходящего к стенам монастыря,    

Который служит почитанью бога».[1558]    

     

     112    

     

Так в третий раз он начал, говоря.    

«Там, – продолжал он мне,  благоречивый, –    

Я так окреп, господень труд творя,    

     

     115    

     

Кто, добавляя к пище сок оливы,    

Легко сносил жары и холода,    

Духовным созерцанием счастливый.    

     

     118    

     

Скит этот небу приносил всегда    

Обильный плод; но истощился рано,    

И ныне близок день его стыда.    

     

     121    

     

В той киновии был я Пьер Дамьяно,    

И грешный Петр был у Адрийских вод,    

Где инокам – Мариин дом охрана.[1559]    

     

     124    

     

Когда был близок дней моих исход,    

Мне дали шляпу[1560] противу желанья,    

Ту, что от худа к худшему идет.    

     

     127    

     

Ходили Кифа и Сосуд Избранья[1561]    

Святого духа, каждый бос и худ,    

Питаясь здесь и там от подаянья.    

     

     

    

     

     130    

     

А нынешних святителей ведут    

Под локотки, да спереди вожатый, –    

Так тяжелы! – да сзади хвост  несут.    

     

     133    

     

И конь и всадник мантией  объяты, –    

Под той же шкурой целых два скота.    

Терпенье божье, скоро ль час  расплаты!»    

     

     136    

     

При этом слове блески, больше ста,    

По ступеням, кружась, спускаться  стали,    

И, что ни круг, росла их красота.    

     

     139    

     

Потом они умолкшего обстали    

И столь могучий испустили крик,    

Что здесь[1562] подобье сыщется едва  ли.    

     

     142    

     

Слов я не понял; так был гром велик.    

     

     

    

     

 Песнь двадцать вторая    

     

Седьмое  небо – Сатурн (окончание) – Вознесение в восьмое, звездное небо    

     

     

     1    

     

Объят смятеньем, я направил взоры    

К моей вожатой, как малыш спешит    

Всегда туда, где верной ждет опоры;    

     

     4    

     

Она, как мать, чей голос так звучит,    

Что мальчик, побледневший от  волненья,    

Опять веселый обретает вид,    

     

     7    

     

Сказала мне: «Здесь горние селенья.    

Иль ты забыл, что свят в них каждый  миг    

И все исходит от благого рвенья?    

     

     10    

     

Суди, как был бы искажен твой лик    

Моей улыбкой и поющим хором,    

Когда тебя так потрясает крик,    

     

     13    

     

Непонятый тобою, но в котором    

Предвозвещалось мщенье, чей приход    

Ты сам еще увидишь смертным взором.    

     

     16    

     

Небесный меч ни медленно сечет,    

Ни быстро, разве лишь в глазах иного,    

Кто с нетерпеньем иль со страхом  ждет.    

     

     19    

     

Теперь ты должен обернуться снова;    

Немало душ, одну другой славней    

Увидишь ты, мое исполнив слово».    

     

     22    

     

Я оглянулся, повинуясь ей;    

И мне станица мелких сфер предстала,    

Украшенных взаимностью лучей.    

     

     25    

     

Я был как тот, кто притупляет жало    

Желания и заявить о нем    

Не смеет, чтоб оно не раздражало.    

     

     28    

     

Но подплыла всех налитей огнем    

И самая большая из жемчужин    

Унять меня в томлении моем.    

     

     31    

     

В ней я услышал[1563]: «Будь твой взор так  дружен,    

Как мой, с любовью, жгущей нашу  грудь,    

Вопрос твой был бы в слове обнаружен.    

     

     34    

     

Но я, чтоб не замедлен был твой путь    

К высокой цели, не таю ответа,    

Хоть ты уста боишься разомкнуть.    

     

     37    

     

Вершину над Касино[1564] в оны лета    

Толпами посещал в урочный час    

Обманутый народ,[1565] противник света.    

     

     40    

     

Я – тот, кто там поведал в первый  раз,    

Как назывался миру ниспославший    

Ту истину, что так возносит нас;    

     

     43    

     

По милости, мне свыше воссиявшей,    

Я всю округу вырвал из тенет    

Нечистой веры, землю соблазнявшей.    

     

     46    

     

Все эти светы были, в свой черед,    

Мужи, чьи взоры созерцали бога,    

А дух рождал священный цвет и плод.    

     

     49    

     

Макарий здесь, здесь Ромоальд,[1566]  здесь много    

Моих собратий, чей в монастырях    

Был замкнут шаг и сердце было  строго».    

     

     52    

     

И я ему: «Приязнь, в твоих словах    

Мне явленная, и благоволенье,    

Мной видимое в ваших пламенах,    

     

     55    

     

Моей души раскрыли дерзновенье,    

Как розу раскрывает солнца зной,    

Когда всего сильней ее цветенье.    

     

     58    

     

И я прошу; и ты, отец, открой,    

Могу ли я пребыть в отрадной вере,    

Что я узрю воочью образ твой».    

     

     61    

     

И он мне: «Брат, свершится в высшей  сфере[1567]    

Все то, чего душа твоя ждала;    

Там все, и я, блаженны в полной мере.    

     

     64    

     

Там свершена, всецела и зрела    

Надежда всех; там вечно пребывает    

Любая часть недвижной, как была.    

     

     67    

     

То – шар вне места, остий он не  знает;    

И наша лестница, устремлена    

В его предел, от взора улетает.    

     

     70    

     

Пред патриархом Яковом она    

Дотуда от земли взнеслась когда-то,    

Когда предстала, ангелов полна.[1568]    

     

     73    

     

Теперь к ее ступеням не подъята    

Ничья стопа, и для сынов земли    

Писать устав мой – лишь бумаги трата.    

     

     76    

     

Те стены, где монастыри цвели, –    

Теперь вертепы; превратились рясы    

В дурной мукой набитые кули.    

     

     79    

     

Не так враждебна лихва без прикрасы    

Всевышнему, как в нынешние дни    

Столь милые монашеству запасы.    

     

     82    

     

Все, чем владеет церковь, –  искони    

Наследье нищих, страждущих сугубо,    

А не родни[1569] иль якобы родни.    

     

     85    

     

Столь многое земному телу любо,    

Что раньше минет чистых дум пора,    

Чем первый желудь вырастет у дуба.    

     

     88    

     

Петр[1570] начинал без злата и  сребра,    

А я – молитвой и постом упорным;    

Франциск смиреньем звал на путь  добра.    

     

     91    

     

И ты, сравнив с почином благотворным    

Тот путь, каким преемники идут,    

Увидишь сам, что белый цвет стал черным.    

     

     94    

     

Хоть в том, как Иордан был разомкнут    

И вскрылось море, промысл объявился    

Чудесней, чем была бы помощь тут».    

     

     97    

     

Так он сказал и вновь соединился    

С собором, и собор слился тесней;    

Затем, как вихорь, разом кверху  взвился.    

     

     100    

     

Моя владычица вдоль ступеней    

Меня взметнула легким мановеньем,    

Всесильным над природою моей;    

     

     103    

     

Ни вверх, ни вниз естественным  движеньем    

Так быстро не спешат в земном краю,    

Чтобы с моим сравниться окрыленьем.    

     

     106    

     

Читатель, верь, – как то, что я  таю    

Надежду вновь обресть усладу Рая,    

Которой ради, каясь, перси бью, –    

     

     109    

     

Ты не быстрей обжег бы, вынимая,    

Свой перст в огне, чем предо мной  возник    

Знак, первый вслед Тельцу,[1571]  меня вбирая.    

     

     112    

     

О пламенные звезды, о родник    

Высоких сил, который возлелеял    

Мой гений, будь он мал или велик![1572]    

     

     115    

     

Всходил меж вас, меж вас к закату  реял    

Отец всего, в чем смертна жизнь,  когда    

Тосканский воздух на меня повеял;[1573]    

     

     118    

     

И мне, чудесно взятому туда,    

Где ходит свод небесный, вас  кружащий,[1574]    

Быть в вашем царстве выпала чреда.    

     

     121    

     

К вам устремляю ныне вздох молящий,    

Дабы мой дух окреп во много крат    

И трудный шаг[1575] свершил, его манящий.    

     

     124    

     

«Так близок ты к последней из  отрад, –    

Сказала Беатриче мне, – что  строгий    

Быть должен у тебя и чистый взгляд.    

     

     127    

     

Пока ты не вступил в ее чертоги,    

Вниз посмотри, – какой обширный  мир    

Я под твои уже повергла ноги;    

     

     130    

     

Чтоб уготовать в сердце светлый пир    

Победным толпам,[1576] что сюда несутся    

С веселием сквозь круговой эфир».    

     

     133    

     

Тогда я дал моим глазам вернуться    

Сквозь семь небес – и видел этот шар[1577]    

Столь жалким, что не мог не  усмехнуться;    

     

     136    

     

И чем в душе он меньший будит жар,    

Тем лучше; и к другому обращенный    

Бесспорнейшую мудрость принял в дар.    

     

     139    

     

Я дочь Латоны[1578] видел озаренной    

Без тех теней,[1579] чье прежде естество    

Искал в среде густой и разреженной.    

     

     142    

     

Я вынес облик сына твоего,    

О Гиперион[1580]; и постиг круженье,    

О Майя и Диона,[1581] близ него.    

     

     145    

     

Я созерцал смягченное горенье    

Юпитера меж сыном и отцом;[1582]    

Мне уяснилось их перемещенье.    

     

     148    

     

И быстроту свою, и свой объем    

Все семеро представили мне сами,    

И как у всех – уединенный дом.    

     

     151    

     

С нетленными вращаясь Близнецами,    

Клочок, родящий в нас такой раздор,    

Я видел весь, с горами и реками.[1583]    

     

     154    

     

Потом опять взглянул в прекрасный  взор.    

     

     

    

     

 Песнь двадцать третья    

     

Восьмое,  звездное небо – Торжествующие    

     

     

     1    

     

Как птица, посреди листвы любимой,    

Ночь проведя в гнезде птенцов родных,    

Когда весь мир от нас укрыт,  незримый,    

     

     4    

     

Чтобы увидеть милый облик их    

И корм найти, которым сыты  детки, –    

А ей отраден тяжкий труд для  них, –    

     

     7    

     

Час упреждая на открытой ветке,    

Ждет, чтобы солнцем озарилась мгла,    

И смотрит вдаль, чуть свет забрезжит  редкий, –    

     

     10    

     

Так Беатриче, выпрямясь, ждала    

И к выси, под которой утомленный    

Шаг солнца медлит,[1584] очи возвела.    

     

     13    

     

Ее увидя страстно поглощенной,    

Я уподобился тому, кто ждет,    

До времени надеждой утоленный.    

     

     16    

     

Но только был недолог переход    

От ожиданья до того мгновенья,    

Как просветляться начал небосвод.    

     

     19    

     

И Беатриче мне: «Вот ополченья    

Христовой славы, вот где собран он,    

Весь плод небесного круговращенья!»    

     

     22    

     

Казался лик ее воспламенен,    

И так сиял восторг очей прекрасных,    

Что я пройти в безмолвье принужден.    

     

     25    

     

Как Тривия в час полнолуний ясных    

Красуется улыбкою своей