1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
     

И видел я: зарница глубью крестной,    

Едва был назван Иисус[1498],  прошла;    

И с действием казалась речь  совместной.    

     

     40    

     

На имя Маккавея[1499] проплыла    

Другая, как бы коло огневое, –    

Бичом восторга взвитая юла.    

     

     43    

     

Великий Карл с Орландом, эти двое    

Мой взгляд умчали за собой вослед,    

Как сокола паренье боевое.    

     

     46    

     

Потом Гульельм и Реноард[1500]  свой свет    

Перед моими пронесли глазами,    

Руберт Гвискар и герцог Готофред.[1501]    

     

     49    

     

Затем, смешавшись с прочими огнями,    

Дух, мне вещавший, дал постигнуть  мне,    

Как в небе он искусен меж певцами.    

     

     52    

     

Я обернулся к правой стороне,    

Чтобы мой долг увидеть в Беатриче,    

В словах иль знаках явленный вовне;    

     

     55    

     

Столь чисто было глаз ее величье,    

Столь радостно, что блеском превзошло    

И прежние, и новое обличье.    

     

     58    

     

Как в том, что дух все более светло    

Ликует, совершив благое дело,    

Мы видим знак, что рвенье возросло,    

     

     61    

     

Так я постиг, что большего предела    

Совместно с небом огибаю круг, –    

Столь дивно Беатриче просветлела.    

     

     64    

     

И как меняют цвет почти что вдруг    

У белолицей женщины ланиты,    

Когда стыдливый с них сбежит испуг,    

     

     67    

     

Так хлынула во взор мой, к ней  раскрытый,    

Шестой звезды благая белизна,    

Куда я погрузился, с нею слитый.    

     

     70    

     

Была планета Диева[1502] полна    

Искрящейся любовью,[1503] чьи частицы    

Являли взору наши письмена.    

     

     73    

     

И как, поднявшись над прибрежьем,  птицы,    

Обрадованы корму, создают    

И круглые, и всякие станицы,    

     

     76    

     

Так стаи душ, что в тех огнях живут,    

Летая, пели и в своем движенье    

То D, то I, то L сплетали тут.    

     

     79    

     

Сперва они кружили в песнопенье;    

Затем, явив одну из букв очам,    

Молчали миг-другой в оцепененье.    

     

     82    

     

Ты, Пегасея[1504], что даришь умам    

Величие во времени далеком,    

А те – тобой – краям и городам,    

     

     85    

     

Пролей мне свет, чтоб, виденные оком,    

Я мог их начертанья воссоздать!    

Дай мощь твою коротким этим строкам!    

     

     88    

     

И гласных, и согласных семью пять    

Предстало мне; и зренье отмечало    

За частью часть, чтоб в целом  сочетать.    

     

     91    

     

«Diligite I ustitiam», – сначала    

Глагол и имя шли в скрижали той;    

«Qui Judicatis Terrain»,[1505] –  речь кончало.    

     

     94    

     

И в М последнего из слов их строй    

Пребыл недвижным, и Юпитер мнился    

Серебряным с насечкой золотой.    

     

     97    

     

И видел я, как новый сонм спустился    

К вершине М, на ней почить готов,    

И пел того, к чьей истине стремился.    

     

     100    

     

Вдруг, как удар промеж горящих дров    

Рождает вихрь искрящегося пыла, –    

Предмет гаданья для иных  глупцов, –    

     

     103    

     

Так и оттуда стая светов взмыла    

И вверх к различным высотам всплыла,    

Как Солнце, их возжегшее, судило.    

     

     106    

     

Когда она недвижно замерла, –    

В той огненной насечке, ясно зримы,    

Возникли шея и глава орла.    

     

     109    

     

Так чертит мастер неруководимый;    

Он руководит, он дает простор    

Той силе, коей гнезда сотворимы.    

     

     112    

     

Блаженный сонм, который до сих пор    

В лилее М[1506] не ведал превращений,    

Слегка содвигшись, завершил узор.[1507]    

     

     115    

     

О чистый светоч![1508] Свет каких камений,    

И скольких, мне явил, что правый суд    

Нисходит с неба, в чьей ты блещешь  сени!    

     

     118    

     

Молю тот Разум, где исток берут    

Твой бег и мощь, взглянуть на клубы  дыма,    

Которые твой ясный луч крадут,[1509]    

     

     121    

     

И вновь разгневаться неукротимо    

На то, что местом торга сделан храм,    

Из крови мук возникший нерушимо.    

     

     124    

     

О рать небес, представшая мне там,    

Молись за тех, кто бродит, обаянный    

Дурным примером, по кривым путям!    

     

     127    

     

В былом сражались, меч подъемля  бранный;    

Теперь – отнять стараясь где-нибудь    

Хлеб, любящим Отцом всем людям  данный.[1510]    

     

     

    

     

     130    

     

Но ты, строчащий, чтобы зачеркнуть,[1511]    

Знай: Петр и Павел, вертоград спасая,    

Тобой губимый, умерли, но суть.    

     

     133    

     

Ты, впрочем, скажешь: «У меня такая    

Любовь к тому, кто одиноко жил    

И пострадал, от плясок умирая,    

     

     136    

     

Что и Ловца и Павла я забыл».[1512]    

     

     

    

     

 Песнь девятнадцатая    

     

Шестое  небо – Юпитер (продолжение)    

     

     

     1    

     

Парил на крыльях, широко раскрытых,    

Прекрасный образ и в себе вмещал    

Веселье душ, в отрадном frui[1513]  слитых.    

     

     4    

     

И каждая была как мелкий лал,    

В котором словно солнце отражалось,    

И жгучий луч в глаза мне ударял.    

     

     7    

     

И то, что мне изобразить осталось,    

Ни в звуках речи, ни в чертах чернил,    

Ни в снах мечты вовек не воплощалось.    

     

     

    

     

     10    

     

Я видел и внимал, как говорил    

Орлиный клюв, и «я» и «мой» звучало,    

Где смысл реченья «мы» и «наш» сулил.    

     

     13    

     

«За правосудье, – молвил он  сначала, –    

И праведность я к славе вознесен,    

Для коей одного желанья мало.    

     

     16    

     

Я памятен среди земных племен,    

Но мой пример в народах извращенных,    

Хоть и хвалим, не ставится в закон».    

     

     19    

     

Так пышет в груде углей раскаленных    

Единый жар, как были здесь слиты    

В единый голос сонмы просветленных.    

     

     22    

     

И я тогда: «О вечные цветы    

Нетленной неги, чьи благоуханья    

Слились в одно, отрадны и чисты,    

     

     25    

     

Повейте мне, чтоб я не знал алканья,    

Которым я терзаюсь так давно,    

Не обретая на земле питанья!    

     

     28    

     

Хоть в небесах другой стране[1514]  дано    

Служить зерцалом правосудью бога,    

Оно от вашей не заслонено.    

     

     31    

     

Вы знаете, как я вам внемлю строго,    

И знаете сомненье[1515], тайных мук    

Моей душе принесшее столь много».    

     

     34    

     

Как сокол, если снять с него клобук,    

Вращает голову, и бьет крылами,    

И горд собой, готовый взвиться вдруг,    

     

     37    

     

Так этот образ, сотканный хвалами    

Щедротам божьим, мне себя явил    

И песни пел, неведомые нами.    

     

     40    

     

Потом он начал: «Тот, кто очертил    

Окружность мира, где и сокровенный,    

И явный строй вещей распределил,    

     

     43    

     

Не мог запечатлеть во всей вселенной    

Свой разум так, чтобы ее предел    

Он не превысил в мере несравненной.    

     

     46    

     

Тот первый горделивец, кто владел    

Всем, что доступно созданному было,    

Не выждав озаренья, пал, незрел.[1516]    

     

     49    

     

И всякому, чья маломощней сила,    

То Благо охватить возбранено,    

Что, без границ, само себе – мерило.    

     

     52    

     

Зато и наше зренье, – а оно    

Лишь как единый из лучей причастно    

Уму, которым все озарено, –    

     

     55    

     

Не может быть само настолько властно,    

Чтобы его Исток во много раз    

Не видел дальше, чем рассудку ясно.    

     

     58    

     

И разум, данный каждому из вас,    

В смысл вечной справедливости вникая,    

Есть как бы в море устремленный глаз:    

     

     61    

     

Он видит дно, с прибрежия взирая,    

А над пучиной тщетно мечет взгляд;    

Меж тем дно есть, но застит глубь  морская.    

     

     64    

     

Свет – только тот, который восприят    

От вечной Ясности; а все иное –    

Мрак, мгла телесная, телесный яд.    

     

     67    

     

Отныне правосудие живое    

Тебе раскрыл я и вопрос пресек,    

Не оставлявший мысль твою в покое.    

     

     70    

     

Ты говорил: «Родится человек    

Над брегом Инда; о Христе ни слова    

Он не слыхал и не читал вовек;    

     

     73    

     

Он был всегда, как ни судить сурово,    

В делах и в мыслях к правде обращен,    

Ни в жизни, ни в речах не делал  злого.    

     

     76    

     

И умер он без веры, не крещен.    

И вот, он проклят; но чего же ради?    

Чем он виновен, что не верил он?»    

     

     79    

     

Кто ты, чтобы, в судейском сев  наряде,    

За много сотен миль решать дела,    

Когда твой глаз не видит дальше пяди?    

     

     82    

     

Все те, чья мысль со мной бы вглубь  пошла,    

Когда бы вас Писанье не смиряло,    

Сомненьям бы не ведали числа.    

     

     85    

     

О стадо смертных, мыслящее вяло!    

Благая воля изначала дней    

От благости своей не отступала.    

     

     88    

     

То – справедливо, что созвучно с ней;    

Не привлекаясь бренными благами,    

Она творит их из своих лучей».    

     

     91    

     

Как аист, накормив птенцов, кругами,    

Витая над гнездом, чертит простор,    

А выкормок следит за ним глазами,    

     

     94    

     

Так воспарял, – и так вздымал я  взор, –    

Передо мною образ благодатный,    

Чьи крылья подвигал такой собор.    

     

     97    

     

Он пел, кружа, и молвил: «Как  невнятны    

Тебе мои слова, так искони    

Пути господни смертным непонятны».    

     

     100    

     

Когда недвижны сделались огни    

Святого духа, все как знак чудесный,    

Принесший Риму честь в былые дни,[1517]    

     

     103    

     

Он начал вновь: «Сюда, в чертог  небесный,    

Не восходил не веривший в Христа    

Ни ранее, ни позже казни крестной.    

     

     106    

     

Но много и таких зовет Христа,    

Кто в день возмездья будет меньше  prope[1518]    

К нему, чем те, кто не знавал Христа.    

     

     109    

     

Они родят презренье в эфиопе,    

Когда кто здесь окажется, кто – там,    

Навек в богатом или в нищем скопе.[1519]    

     

     112    

     

Что скажут персы вашим королям,    

Когда листы раскроются для взора,    

Где полностью записан весь их срам?    

     

     115    

     

Там узрят, средь Альбертова позора,    

Как пражская земля разорена,    

О чем перо уже помянет скоро;[1520]    

     

     118    

     

Там узрят, как над Сеной жизнь  скудна,    

С тех пор как стал поддельщиком  металла    

Тот, кто умрет от шкуры кабана;[1521]    

     

     121    

     

Там узрят, как гордыня обуяла    

Шотландца с англичанином,[1522] как  им    

В своих границах слишком тесно стало.    

     

     124    

     

Увидят, как верны грехам земным    

Испанец и богемец,[1523] без печали    

Мирящийся с бесславием своим;    

     

     127    

     

Увидят, что заслуги засчитали    

Хромцу ерусалимскому чрез I,    

А через М – обратное вписали;[1524]    

     

     130    

     

Увидят, как живет в скупой грязи    

Тот, кто над жгучим островом  вельможен,[1525]    

Где для Анхиза был конец стези;[1526]    

     

     133    

     

И чтобы показать, как он ничтожен,    

О нем напишут с сокращеньем слов,    

Где многий смысл в немного строчек  вложен.    

     

     136    

     

И обличатся в мерзости грехов    

И брат, и дядя,[1527] топчущие рьяно    

Честь прадедов и славу двух венцов.    

     

     139    

     

И не украсят царственного сана    

Норвежец, португалец или серб,    

Завистник веницейского чекана.[1528]    

     

     142    

     

Блаженна Венгрия, когда ущерб