1 2 3 4 5 6 
   
— Мы над Ньюарком, штат Нью-Джерси.
   
— Да, я знаю. Холлоуэй?
   
Капитан не ответил, но Ричардс знал, что он слушает.
   
— Они все время держат нас на прицеле, не так ли?
   
— Да.
   
Ричардс посмотрел на Маккоуна.
   
— Как я понимаю, пытаются решить для себя, могут ли потерять профессиональную ищейку. Надеюсь, ответ будет положительный. Им придется натаскать новую, ничего больше.
   
Маккоун оскалился, как подозревал Ричардс, подсознательно, не подозревая об этом. Наверное, так скалились предки Маккоуна, неандертальцы, подкрадываясь к своим врагам сзади с камнем в руке, вместо того чтобы вступить в честный бой.
   
— Когда мы снова окажемся над безлюдными районами, капитан?
   
— Никогда. Следуя на юг, мы пойдем над открытым морем, как только оставим позади нефтедобывающие платформы на шельфе Северной Каролины.
   
— То есть к югу от нас только пригороды Нью-Йорка.
   
— Можно сказать, да.
   
— Благодарю.
   
Внизу распластался поблескивающий тусклыми огнями Ньюарк. Словно давно не чи-щенные драгоценные камни лежали на черном бархате.
   
— Капитан?
   
— Слушаю.
   
— Поворачиваем на запад.
   
Маккоун подпрыгнул, словно его кольнули шилом. Амелия удивленно пискнула.
   
— На запад? — переспросил Холлоуэй. Впервые в голосе послышался испуг. — Вы сами напрашиваетесь на неприятности, держа курс на запад. Мы полетим над пустынной территорией. Между Гаррисбергом и Питсбургом одни только фермы. К востоку от Кливленда нет ни одного крупного города.
   
— Вы указываете мне, куда лететь?
   
— Нет, я…
   
— Поворачиваем на запад, — твердо повторил Ричардс.
   
Ньюарк проплывал под ними.
   
— Ты сумасшедший, — прошипел Маккоун. — Они разнесут нас в клочья.
   
— С тобой и пятью ни в чем не повинными людьми на борту? В этой добропорядочной стране?
   
— Скажут, что произошла ошибка. — У Маккоуна сел голос. — Случайная ошибка.
   
— Ты разве не смотришь «Нэшнл рипорт»? — усмехнулся Ричардс. — Мы не допускаем ошибок. Не допускали с 1950 года.
   
Ньюарк ушел под крыло. Его место заняла тьма.
   
— Чего это ты больше не смеешься?
  
  
   
    
…Минус 018, отсчет идет…
   
   
Полчаса спустя Холлоуэй вновь вышел на связь.
   
— Ричардс, из Хардинга нам сообщили, что Корпорация Игр хочет установить с вами прямой контакт. Мне сказали, вы не пожалеете, если включите фри-ви на спинке сиденья.
   
— Благодарю.
   
Он посмотрел на темный экран и уже протянул руку, чтобы включить его. И тут же убрал, словно от экрана на него полыхнуло пламенем. Его охватило осознание того, что все это уже было, было. Именно с этого все и началось. Шейла сидела рядом с ним, из коридора доносился запах капусты, которую тушила миссис Дженнер, а на экране одна игра сменяла другую. «Денежное колесо». «Заплыв с крокодилами». Крики Кэти. Другого ребенка у него, конечно, не будет, даже если бы он смог повернуть время вспять, вернуться к началу, к тому моменту, когда принял решение участвовать в Играх. Даже этот появился каким-то чудом.
   
— Включай, — нарушил тишину Маккоун. — Может, они хотят предложить нам… тебе… сделку.
   
— Заткнись, — бросил Ричардс.
   
Он ждал, и отчаяние окутывало его все более плотной пеленой. Тяжелое предчувствие не покидало его. Ему крепко досталось. Из раны сочилась кровь, ноги отказывались служить. Он не знал, сможет ли встать, когда придет срок, и довести дело до конца.
   
С неохотой Ричардс наклонился вперед и нажал кнопку. Экран тут же ожил. На нем появилось очень черное и очень знакомое лицо. Дэн Киллиян сидел за столом красного дерева с эмблемой Игр.
   
— Привет, — поздоровался Ричардс.
   
И чуть не вывалился из кресла, когда Киллиян, услышав его голос, улыбнулся и ответил:
   
— И я приветствую вас, мистер Ричардс.
  
  
   
    
…Минус 017, отсчет идет…
   
   
— Я вас не вижу, но слышу, — продолжил Киллиян. — Система громкой связи салона подсоединена к радиопередатчику. Мне сказали, что выглядите вы ужасно.
   
— На самом деле не так все плохо, — ответил Ричардс. — Просто поцарапался в лесу.
   
— Да, конечно, — покивал Киллиян. — Знаменитый Забег По Лесам. Бобби Томпсон этим вечером ознакомил с ним публику. Разумеется, доложил и о ваших последних достижениях. Завтра в этот лес рванет целая толпа — будут искать клочки ваших брюк, пиджака, рубашки, может, футляр видеокассеты.
   
— Это плохо. Я видел там кролика. Теперь его затопчут.
   
— На сегодняшний день вы — сильнейший участник нашей Игры, Ричардс. Такого сочетания везения и мастерства не выпадало никому. Вы так хороши, что мы готовы пойти с вами на сделку.
   
— Какую же? Меня расстреляют прямо перед камерой?
   
— Угон самолета — блестящий маневр, но одновременно и глупый ход. Знаете почему? Потому что впервые вы оторвались от своих. Вы оставили их на земле. Женщина, которая защищала вас, — не в счет. Вы думаете, что она — ваш человек. Возможно, она сама так думает. Но на самом деле это не так. Наверху нет никого, кроме наших, Ричардс. Вы в западне. Наконец-то.
   
— Мне постоянно твердят об этом, а я все еще дышу.
   
— Последние два часа вы дышите только потому, что того хочет Корпорация Игр. Благодаря мне. Я в конце концов добился принятия решения, позволяющего мне предложить вам сделку. Противодействие мне оказывалось мощное, такого никогда не делали, но я добился своего.
   
Вы спрашивали меня, кого вам следует убить, когда вы прорветесь на верхние этажи с автоматом в руках. Один из них — я, Ричардс. Вас это не удивляет?
   
— Есть такое. Я держал вас за домашнего ниггера.
   
Киллиян откинул голову и расхохотался, но смех звучал искусственно — смеялся человек, играющий по крупным ставкам и не имеющий права расслабляться ни на секунду.
   
— Сделка такова, Ричардс. Самолет приземляется в Хардинге. В аэропорту вас будет ждать лимузин Корпорации. Ваш расстрел имитируют. Потом вы присоединитесь к нашей команде.
   
Вопль ярости исторгся из груди Маккоуна:
   
— Ах ты, черный негодяй…
   
Амелия Уильямс остолбенела.
   
— Очень хорошо, — кивнул Ричардс. — Я знал, что вы — неплохой артист, но тут вы превзошли себя. Вы зарываете талант в землю, Киллиян. Вам бы в торговцы подержанными автомобилями.
   
— По голосу Маккоуна чувствовалось, что я лгу?
   
— Маккоун — мастер. За его выступление в аэропорту ему могли бы дать «Оскара». — Однако слова Киллияна взволновали его. Маккоун отправил Амелию за кофе, испугавшись, как бы своими воплями она не сподвигла его, Ричардса, на взрыв. Маккоун не скрывал своей ненависти к нему. Как-то это не укладывалось в общую картину. Или укладывалось? Голова у него пошла кругом. — Может, вы тайком связались с ним. Рассчитывая на то, что его правильная реакция убедит меня в вашей честной игре.
   
— С взрывчаткой вопрос закрыт, мистер Ричардс. Мы знаем, знаем, что вы блефуете. А вот на этом столе есть красная кнопка, которая отнюдь не блеф. Через двадцать секунд после того как я нажму ее, ракеты «земля — воздух» разнесут самолет в клочья.
   
— «Ирландец» тоже не блеф. — Во рту появился привкус горечи. Он чувствовал, что его разоблачили.
   
— Именно блеф. Вы не могли подняться на борт «Локхида Джи-Эй» с пластиковой взрывчаткой, не активизировав систему сигнализации. На самолете четыре специальных детектора — мера защиты от угонщиков. Пятый установлен в тюке с парашютом, который вы затребовали. Могу доложить вам, что в диспетчерском пункте аэропорта «Войт» с нескрываемыми любопытством и тревогой смотрели на красные лампочки, когда вы входили в самолет. Большинство из нас сходились на том, что взрывчатка действительно при вас. Вы делом доказали, что умеете добиваться своего, так что мы имели полное право предположить, что в ваших странствиях вы сумели обзавестись «Ирландцем». И мы все испытали несказанное облегчение, когда ни одна из лампочек не загорелась. Я полагаю, вам не представилось возможности приобрести взрывчатку. А скорее вы сразу до этого не додумались. А потом уж было поздно. Но это и не важно. Отсутствие взрывчатки ухудшает вашу позицию, но…
   
Маккоун внезапно возник рядом с Ричардсом.
   
— Вот и славненько, — хищно усмехнулся он. — Сейчас я разнесу твою гребаную башку, козел. — И он приставил пистолет к виску Ричардса.
  
  
   
    
…Минус 016, отсчет идет…
   
   
— Если выстрелишь, считай, что мертв, — бросил Киллиян.
   
Маккоун помялся, отступил на шаг, недоуменно вытаращился на экран фри-ви. Его губы безмолвно шевелились. Наконец с них сорвался яростный шепот:
   
— Я же могу его убить! Прямо сейчас! Прямо здесь! Мы же в полной безопасности! Мы…
   
— Ты в полной безопасности, чертов кретин. И Донахью мог бы убить его… если бы мы этого хотели.
   
— Этот человек — преступник! — возвысил голос Маккоун. — Он убил полицейских! Он нарушал общественный порядок! Угнал самолет! Он… публично унизил меня и моих людей!
   
— Сядь. — От голоса Киллияна веяло космическим холодом. — Пора вспомнить, кто платит вам жалованье, мистер Главный Охотник.
   
— Я обращусь к председателю Совета! — взвизгнул Маккоун. Изо рта полетели брызги слюны. — За это ты отправишься собирать хлопок, ниггер! Паршивый, ничтожный…
   
— Пожалуйста, бросьте пистолет на пол, — вмешался новый голос.
   
Ричардс в изумлении обернулся. В проходе стоял Донахью, штурман. Его волосы блестели в рассеянном свете салона. В руках он держал «магнум-спрингстен». Автомат, легко умещающийся в кобуре под мышкой. А сейчас нацеленный на Маккоуна.
   
— Я Роберт Эс Донахью, — представился он. — Из контрольного совета Корпорации Игр. Брось пистолет на пол.
  
  
   
    
…Минус 015, отсчет идет…
   
   
Маккоун долго смотрел на него, потом пистолет с глухим стуком упал на толстый ковер.
   
— Ты…
   
— Я думаю, мы уже услышали все, что хотели, — оборвал его Донахью. — Возвращайся в салон бизнес-класса и будь паинькой.
   
Маккоун отступил на несколько шагов, злобно щерясь. Глянул на Ричардса, ну прямо вампир в каком-то старом фильме ужасов, которому показали крест.
   
Когда он ушел, Донахью отсалютовал Ричардсу стволом автомата и улыбнулся:
   
— Больше он не будет вам докучать.
   
— И все-таки тебе нравится бить гомиков, — гнул свое Ричардс.
   
Улыбка померкла. Во взгляде появилась открытая неприязнь. Постояв еще секунду-другую, Донахью развернулся и проследовал к кабине пилотов.
   
Ричардс вновь сосредоточился на экране фри-ви. Он обнаружил, что пульс не участился. Дыхание осталось ровным, коленки не дрожали. Он уже начал привыкать к смерти.
   
— Вы меня слушаете, Ричардс? — спросил Киллиян.
   
— Да.
   
— Все улажено?
   
— Да.
   
— Хорошо. Давайте вернемся к нашему разговору.
   
— Валяйте.
   
Киллиян вздохнул: не нравился ему тон Ричардса.
   
— Я говорил, что теперь, когда нам доподлинно известно, что вы блефуете, ваша позиция заметно ухудшилась, а наша, соответственно, улучшилась. Вы понимаете почему?
   
— Да. — В голосе Ричардса слышалась отрешенность. — Теперь вы можете в любой момент размазать нас по небу. Или приказать Холлоуэю посадить самолет. Маккоун мог меня убить.
   
— Совершенно верно. Теперь вы верите, что ваш блеф для нас не тайна?
   
— Нет. Но вы круче Маккоуна. Подсадить в экипаж своего агента — ловкий ход.
   
Киллиян рассмеялся.
   
— Ох, Ричардс. Вы просто прелесть. Редкий фрукт. — И все же в голосе чувствовалось внутреннее напряжение.
   
И тут Ричардса осенило: у Киллияна есть информация, которую ему очень не хочется озвучивать.
   
— Если бы у вас была взрывчатка, вы бы выдернули кольцо, когда Маккоун поднес пистолет к вашей голове. Вы знали, что он жаждал вашей смерти. Однако ваша рука так и осталась в кармане.
   
Ричардс понимал, что все кончено, что им все известно. Его губы изогнулись в улыбке. Киллиян бы это оценил. С его-то саркастическим складом ума. Нет уж, на милость победителей он не сдастся. Будет стоять на своем до конца.
   
— Вы меня не убедили. Если будете и дальше нажимать на меня, я все взорву.
   
— Я и не сомневался, что поблажек от вас ждать бесполезно. Мистер Донахью?
   
— Да, сэр. — Ледяной, бесстрастный голос штурмана одновременно донесся и из динамиков громкой связи, и из фри-ви.
   
— Пожалуйста, вернитесь в салон и вытащите сумочку миссис Уильямс из кармана мистера Ричардса. Только ни в коем случае не причиняйте ему вреда.
   
— Да, сэр.
   
Ричардсу почему-то вспомнилось заполнение его идентификационной карточки при регистрации в Геймс-билдинг. Клик-клик-клик.
   
Появился Донахью, бодрым шагом направился к Ричардсу. Лицо его более всего напоминало маску. Он запрограммирован, внезапно подумал Ричардс.
   
— Не подходи, красавчик, — шевельнул рукой Ричардс. — Твой босс на земле в полной безопасности. Так что на луну отправишься ты.
   
Ему показалось, что шаг Донахью замедлил разве что на секунду да на лице появилась и тут же исчезла тень сомнения. Он словно прогуливался по Лазурному берегу или надвигался на гомосексуалиста, скулящего в темном тупике.
   
У Ричардса возникло желание схватить парашют и выпрыгнуть. Бесполезно. Убежать? Но куда? Мужской туалет в хвостовой части самолета, за салоном экономического класса.
   
— Увидимся в аду, — мрачно усмехнулся он и рывком вытащил руку из кармана.
   
На этот раз Донахью отреагировал более внятно. Хрипло вскрикнул и вскинул руки, прикрывая лицо. Опустил их, по-прежнему в стране живых, смущенный и злой.
   
Вытащив из рваного грязного кармана сумочку Амелии, Ричардс бросил ее в Донахью. Она ударилась ему в грудь и мертвой птичкой упала на ковер. Ладонь Ричардса взмокла от пота. Рука, которую он положил на колено, казалась странной, чужой. Донахью поднял сумочку, мельком глянул на нее и протянул Амелии. Ричардса охватила грусть. Он словно потерял давнего друга.
   
— Бум, — попрощался он с сумочкой.
  
  
   
    
…Минус 014, отсчет идет…
   
   
— А ваш парень хоть куда, — устало бросил Ричардс, когда Донахью покинул салон. — Всего лишь зажмурился. Я-то рассчитывал, что он надует в штаны. — У него двоилось в глазах. Не постоянно, временами. Он осторожно коснулся раненого бока. Кровь вновь начала свертываться, второй раз. — Что теперь? — спросил Ричардс. — Устанавливаете камеры в аэропорту, чтобы все видели, как этот наглец получит все, что ему причитается?
   
— Теперь перейдем к делу. — Черное лицо Киллияна оставалось непроницаемым. Однако Ричардс чувствовал, что скоро ему предстоит узнать все. Все то, что пока Киллиян предпочитал держать при себе. И внезапно его обуял ужас. Ему хотелось протянуть руку и выключить фри-ви. Не слышать ни слова. Он почувствовал, как задрожали его внутренности, натурально задрожали. Но не мог выключить. Не мог. Ведь, в конце концов, это свободное телевидение.
   
— Изыди, сатана, — вырвалось у него.
   
— Что? — На лице Киллияна отразилось недоумение.
   
— Ничего. Выкладывайте.
   
Киллиян молчал. Внимательно разглядывал свои руки. Поднял голову. И внезапно в голове Ричардса зазвучали стоны. Души бедняков и пьяниц взывали к нему.
   
— Маккоун выдохся, — начал Киллиян. — Ты это знаешь, потому что вывел его из игры. Расколол, как яичную скорлупу. Мы хотим, чтобы ты занял его место.
   
Ричардс полагал, что уж его-то ничем не удивишь, но тут обнаружил, что застыл с отвисшей челюстью, уставившись в экран. Это ложь. Иначе и быть не может. Но… сумочка у Амелии. Им нет нужды врать ему и пробуждать ложные надежды. Он ранен, одинок. И Маккоун, и Донахью вооружены. Пуля, пущенная в висок, могла покончить с ним без шума и суеты.
   
Вывод — Киллиян глаголет истину.
   
— Вы сошли с ума, — пробормотал он.
   
— Нет. Вы — лучший бегущий из всех, с кем нам пришлось столкнуться. А лучший бегущий знает, как лучше водить Охотников за нос. Раскройте глаза пошире, и вы увидите, что предназначение «Бегущего человека» не только в том, чтобы развлекать толпу и избавляться от бунтарей. В Сети, Ричардс, всегда найдется место новым талантам. Иначе и быть не может.
   
Ричардс попытался ответить, но с губ не сорвалось ни звука. Затаившийся в душе ужас не проходил. Наоборот, нарастал.
   
— Семейные в Главные Охотники не попадают, — наконец выдавил он из себя. — Вы знаете почему. Необходимо полностью исключить возможность шан…
   
— Бен. — Голос Киллияна переполняло безмерное сочувствие. — Твои жена и дочь уже десять дней как мертвы.
  
  
   
    
…Минус 013, отсчет идет…
   
   
Дэн Киллиян продолжал говорить, но Ричардс не разбирал слов: мешал шумовой фон, неизвестно откуда взявшийся в голове. Словно он стоял на дне глубокой-глубокой шахты и кто-то кричал ему сверху. Мозг затянуло полуночной тьмой, и тьма эта стала экраном, на котором один за другим возникали слайды. Шейла в коридоре школы с блокнотом под мышкой. Тогда как раз вернулась мода на микроюбки. Они с Шейлой на дальнем конце причала, спиной к фотоаппарату, любующиеся океаном. Обнявшиеся. Молодой человек в плохо пошитом костюме и молодая женщина в лучшем платье матери (по этому поводу его специально достали из шкафа), стоящие перед судьей с большой бородавкой на носу. Как они смеялись над этой бородавкой в первую брачную ночь. Черно-белая фотография потного, с голой грудью, молодого мужчины в свинцовом фартуке, орудующего рычагами какого-то механизма в подземной камере, ярко освещенной электрическими лампами. Цветное фото женщины с большим животом, стоящей у окна и выглядывающей наружу, ожидающей возвращения мужа. И последний слайд: все тот же мужчина, вскинувший над головой младенца, улыбающийся во весь рот. Череда слайдов повторялась снова и снова, со всевозрастающей скоростью, еще не вызывая печали и горечи утраты. Если он что и испытывал, так только оцепенение.
   
Киллиян заверял его, что Корпорация Игр не имеет к их смерти никакого отношения. Ричардс склонялся к тому, что ему можно верить. Киллиян не мог не понимать, что, согласившись на новую работу, Ричардс первым делом наведается в Ко-Оп-Сити, где ему хватит одного часа, чтобы узнать правду.
   
Грабители. Трое (или все было подстроено? — спрашивал себя Ричардс. При последнем разговоре голос Шейлы звучал как-то обреченно, словно она знала что-то такое, о чем не могла ему сказать). Скорее всего они действовали по наводке. Может, кто-то из них замахнулся на Кэти, и Шейла попыталась защитить дочь. Обе умерли от колотых ран.
   
Последние слова вырвали его из транса.
   
— Я сыт по горло вашим дерьмом! — взревел он. Амелия даже отпрянула, словно ей влепили затрещину. — Что произошло? Рассказывайте, что произошло!
   
— Больше мне сказать нечего. На теле вашей жены насчитали более шестидесяти ножевых ран.
   
— Кэти, — выдохнул Ричардс с такой тоской в голосе, что Киллиян уставился в стол.
   
— Бен, вам нужно время, чтобы обо всем этом подумать?
   
— Да, да.
   
— Это ужасная трагедия, дружище. Я клянусь памятью моей матери, что мы тут абсолютно ни при чем. Скорее мы изолировали бы их, оговорив с вами условия свиданий. Человек не может работать на тех, кто уничтожил его семью. Мы это знаем.
   
— Мне надо подумать.
   
— Как Главный Охотник вы сможете найти этих мерзавцев и разобраться с ними. Как и со многими другими, ничем от них не отличающимися.
   
— Мне надо подумать. До свидания.
   
— Я…
   
Ричардс протянул руку, и экран фри-ви погас. Он откинулся на спинку. Зажал руки между колен. За бортом мерно гудели двигатели.
   
Вот так-то, думал он. Теперь все выплыло наружу. Все.
  
  
   
    
…Минус 012, отсчет идет…
   
   
Минул час.
   
    
     
Пришла пора, нам морж сказал,
     
Поговорить о многом:
     
Об отплывающих судах,
     
И о капусте на полях,
     
И есть ли крылья у свиней,
     
И почему…
    
   
   
Видения проносились перед его мысленным взором. Стейси. Бредли. Детское лицо Элтона Парракиса. Кошмар погони. Загоревшиеся от последней спички газеты в подвале ИМКА. Ревущие двигатели патрульных машин. Изрыгающий огонь автомат. Неприятный голос Лафлина. Двое улыбающихся детей, маленьких агентов гестапо.
   
Так почему нет?
   
Никаких уз и, естественно, никаких моральных норм. Что есть мораль для абсолютно свободного человека? Мудрый Киллиян все это понял и наглядно доказал Ричардсу, как тот одинок. Бредли и его отчаянная борьба с загрязнением воздуха. Какой пустяк, мелочевка. Носовые фильтры. Тогда ему казалось, что они очень важны. Теперь — нет.
   
Бедняжка навсегда останется с тобой.
   
Верно. Даже если ее и убили. В конце концов бедняки приспособятся, мутируют. В их легких возникнет своя система фильтрации, через десять тысяч лет или через пятьдесят, и тогда они вырвут искусственные фильтры и будут наблюдать, как их владельцы задыхаются в атмосфере, где кислорода практически не осталось. Должен ли Бен Ричардс бороться за такое будущее? Да нет же.
   
Да, какое-то время он будет горевать, скорбеть. Они это понимают, создадут для этого все условия. Возможны приступы ярости, попытки бунта. Стремление донести до общественности правду о загрязнении окружающей среды. Наверное, без этого не обойдется. Они позаботятся и об этом. Позаботятся о нем, с тем чтобы потом он заботился о них. Интуитивно он знал, что ему это по силам. Он чувствовал, что идеально подходит для той работы, что предлагает ему Киллиян. Они ему помогут, подлечат. Лекарства, врачи. Перемена образа мыслей.
   
А потом — умиротворение.
   
Полное единение — все разногласия вырваны с корнем.
   
И он уже мечтал о таком состоянии души, как путник в пустыне мечтает о глотке воды.
   
Амелия Уильямс тихонько плакала в кресле. Что будет с ней? — вяло, безо всякого интереса подумал он. Едва ли она сразу сможет вернуться к мужу и семье. Она уже далеко не та женщина, что остановила машину у знака «Стоп», думая о том, что приготовит на обед и с кем встретится в клубе. Слишком многое обрушилось на нее в последние часы. Скорее всего ей тоже потребуются лекарства, помощь психиатров. А потом долгий, долгий путь, то ли в обычную жизнь, то ли в дурдом.
   
Его охватило желание подойти к Амелии, обнять, успокоить, заверить, что ничего страшного с ней не произошло, что пара успокоительных таблеток снимет стресс и все будет хорошо.
   
Шейла, Кэти.
   
Имена приходили, повторялись, колокольчиками звякая в мозгу, как слова, повторяющиеся до тех пор, пока не теряли всякий смысл. Повтори свое имя двести раз и поймешь, что нет у тебя никакого имени. Печали он не ощущал, разве что раздражение: его взяли, использовали, а в конце концов выяснилось, что он — дерьмо собачье. Он вспомнил мальчика, с которым учился в начальной школе: тот встал, чтобы принести клятву верности школе, и у него свалились штаны.
   
Двигатели гудели и гудели. Минут на сорок пять он задремал. Видения появлялись и исчезали, не затрагивая эмоциональных струн.
   
А потом возникла последняя картинка, фотоснимок десять на восемь дюймов, выполненный полицейским фотографом, наверное, жевавшим жвачку. Вещественное доказательство С, дамы и господа присяжные. Избитое, изрезанное маленькое тельце в залитой кровью колыбельке. Пятна и потеки на оштукатуренных стенах, сломанная Матушка Гусыня на колесиках, купленная за десятицентовик. Большой сгусток крови на одноглазом, купленном с рук плюшевом медвежонке.
   
Он проснулся как от удара, подскочил с раззявленным в крике ртом. Воздух с такой силой вырывался из груди, что язык трепыхался в его потоке, словно парус. Все, решительно все в салоне первого класса обрело яркость, четкость, окружало, давило, реалистичностью сравниваясь с картинкой выпуска новостей на экране фри-ви. К примеру, тем эпизодом, когда Лафлина выволакивали из укрытия. Все, все стало очень уж реальным и многоцветным.
   
Амелия вскрикнула в унисон, сжалась в комочек и таращилась на него широко открытыми, огромными, как блюдца, глазами, пытаясь засунуть в рот кулачок.
   
Донахью вбежал в салон с автоматом на изготовку. Глаза его обратились в щелочки.
   
— В чем дело? Что случилось? Маккоун?
   
— Нет. — Сердце Ричардса чуть не выскакивало из груди, мешая говорить. — Дурной сон. Моя маленькая девочка.
   
— А. — Взгляд Донахью смягчился в имитации сочувствия. Возможно, он просто не знал, что это такое. Может, всю жизнь только и делал, что бил, бил и бил. Может, ему еще откроется истина. Донахью повернулся, чтобы уйти.
   
— Донахью?
   
Штурман посмотрел на него.
   
— Сильно я тебя напугал, не так ли?
   
— Да нет. — Донахью двинулся к камбузу.
   
— Я могу напугать тебя сильнее, — крикнул вдогонку Ричардс. — Могу пригрозить, что вытащу твои носовые фильтры.
   
Донахью ушел.
   
Ричардс устало закрыл глаза. Фотография десять на восемь вернулась. Открыл. Закрыл. Никаких фотографий. Подождал, дабы убедиться, что она не вернется (прямо сейчас), открыл глаза, включил фри-ви.
   
Вспыхнул экран, на нем возникло лицо Киллияна.
  
  
   
    
…Минус 011, отсчет идет…
   
   
— Ричардс. — Киллиян наклонился вперед, не пытаясь скрывать, что с нетерпением ждет ответа.
   
— Я решил принять ваше предложение.
   
Киллиян откинулся на спинку кресла, улыбнулся одними глазами.
   
— Я очень рад.
  
  
   
    
…Минус 010, отсчет идет…
   
   
— Господи… — Ричардс стоял на пороге кабины пилотов.
   
Холлоуэй обернулся.
   
— Привет. — Он разговаривал с детройтским диспетчерским центром. Данинджер пил кофе.
   
На пульты управления ни один из пилотов даже не смотрел. Однако они жили своей жизнью. Бежали цифры, вспыхивали огоньки, поворачивались рычажки. Громадные информационные потоки приходили и уходили… сами по себе.
   
— А кто же рулит? — изумленно спросил Ричардс.
   
— Отто, — ответил Данинджер.
   
— Отто?
   
— Это наш автопилот. Отто. Понимаешь? Так мы его прозвали. — Данинджер неожиданно улыбнулся. — Рад, что ты теперь в нашей команде, парень. Ты, возможно, этому не поверишь, но некоторые из нас прониклись к тебе.
   
Ричардс безразлично кивнул.
   
— Отто и меня удивляет, — нарушил затягивающуюся паузу капитан Холлоуэй. — Хотя я летаю с ним уже двадцать лет. Он абсолютно надежен. Чертовски сложная машина. В сравнении с ним прежние модели выглядят… ну, как ящик из-под апельсинов рядом с антикварным бюро.
   
— Волноваться не о чем?
   
— Абсолютно. Вводишь в компьютер ПН, пункт назначения, и Отто берет управление на себя, благо ему помогают наземные радарные установки. Пилоты теперь нужны лишь для того, чтобы поднять и посадить самолет. Ну и на случай чрезвычайной ситуации.
   
— А что вы можете сделать, если такая ситуация возникнет? — спросил Ричардс.
   
— Мы можем молиться, — ответил Холлоуэй.
   
Возможно, он намеревался пошутить, но прозвучала эта фраза так, словно говорил он чистую правду.
   
— А эти штурвалы действительно изменяют направление движения самолета? — спросил Ричардс.
   
— Только вверх-вниз, — пояснил Данинджер. — А вот эти педали обеспечивают разворот вправо-влево.
   
— Похоже на детский гоночный автомобиль.
   
— Нет, чуть посложнее, — отозвался Холлоуэй. — Скажем так, тут надо нажать побольше кнопок.
   
— А что произойдет, если у Отто поедет крыша?
   
— Ничего, — улыбнулся Данинджер. — Если это случится, пилот просто отменит его решение и примет свое. Но компьютеры с ума не сходят, приятель.
   
Ричардс хотел уйти, но магия поворачивающихся штурвалов, поднимающихся и опускающихся педалей, перемигивающихся лампочек не отпускала его. Холлоуэй и Данинджер вернулись к своим занятиям. Один диктовал какие-то цифры диспетчеру, второй наслаждался черным кофе.
   
Холлоуэй лишь однажды обернулся, удивился, увидев, что Ричардс все еще стоит на пороге. Ткнул пальцем в черноту за окном:
   
— Скоро появится Хардинг.
   
— Когда?
   
— Через пять или шесть минут вы сможете увидеть его отсвет над горизонтом.
   
Когда Холлоуэй обернулся в следующий раз, Ричардс уже ушел.
   
— Хочется поскорее спустить этого парня на землю, — признался он Данинджеру. — У меня от него мурашки бегут по коже.
   
Данинджер долго смотрел на светящийся зеленым пульт управления.
   
— Ему не понравился Отто. Ты это знаешь?
   
— Я это знаю, — кивнул Холлоуэй.
  
  
   
    
…Минус 009, отсчет идет…
   
   
Ричардс брел по узкому коридору. Фрайдмен, радист, не поднял головы. Как и Донахью. Ричардс вышел на камбуз и застыл.
   
Пахло хорошим, крепким кофе. Он налил себе чашку, добавил сухих сливок, сел на одно из кресел для стюардесс. Кофеварка «Сайлекс» булькала и пускала пар.
   
Сквозь прозрачные двери холодильника он видел упаковки с замороженным обедом. В баре стояли ряды миниатюрных бутылочек, какие обычно предлагают пассажирам перед едой.
   
Тут можно здорово набраться, подумал он.
   
Он пил кофе. Ароматный и крепкий. «Сайлекс» булькал.
   
Я здесь, думал он и пил кофе. Маленькими глоточками. Да, какие уж тут сомнения. Он здесь, сидит и маленькими глоточками пьет кофе.
   
Все кастрюли и сковороды аккуратно убрали. Раковина из нержавеющей стали блестела. Хромированный драгоценный камень в оправе из пластика. И, разумеется, «Сайлекс» с его раскаленной конфоркой, булькающий, пускающий пар. Шейла всегда хотела купить «Сайлекс». Сработан на века, утверждала она.
   
Он плакал.
   
К камбузу примыкал крохотный туалет, где могли уместиться только миниатюрные попки стюардесс. В полуоткрытую дверь он видел синюю отдезинфицированную воду на дне унитаза. Приятно, знаете ли, справлять естественную нужду в таком великолепии на высоте пятьдесят тысяч футов.
   
Он пил кофе и наблюдал, как булькает и пускает пар «Сайлекс». Плакал спокойно, без единого звука. Слезы и кофе в чашке закончились одновременно.
   
Он поднялся, поставил чашку в раковину из нержавеющей стали. Взялся за коричневую пластмассовую рукоятку «Сайлекса», осторожно вылил кофе в ту же раковину. Крошечные капельки сконденсировавшейся воды прилипли к толстому стеклу. Он вытер глаза рукавом пиджака и вернулся в узкий коридор. Шагнул в каморку Донахью, держа «Сайлекс» в одной руке.
   
— Хочешь кофе? — спросил Ричардс.
   
— Нет, — коротко ответил Донахью, не посмотрев на него.
   
— Конечно же, хочешь. — И Ричардс со всей оставшейся у него силой обрушил тяжелый стеклянный кофейник на склоненную голову Донахью.
  
  
   
    
…Минус 008, отсчет идет…
   
   
От резкого движения в третий раз открылась рана в боку, но кофейник не разбился. Наверное, стекло чем-то армировано, подумал Ричардс (может, витамином В12?), чтобы не разбиться, упав со стола при сильной болтанке. Голова Донахью упала на закатанные в пластик карты. Теперь по ним растекалось огромное кровяное пятно. Ручеек достиг края стола и закапал на пол.
   
— Си-один-девять-восемь-четыре, ваше последнее сообщение принял, — возвестил радиоголос.
   
Ричардс все держал «Сайлекс» в руке. К нему прилипли волосы Донахью.
   
Пальцы разжались, но «Сайлекс» упал без стука: ковер заглушил удар. Стеклянная колба подмигнула ему, как налитый кровью глаз. Вновь перед его мысленным взором возникла фотография десять на восемь дюймов: Кэти в колыбельке. Ричардса передернуло.
   
Схватив Донахью за волосы, он приподнял голову, вторую руку сунул за пазуху летного кителя. Достал «магнум», собрался было вернуть голову Донахью на стол, но в последний момент передумал и откинул тело на спинку стула. Челюсть Донахью отвисла, как у идиота.
   
Ричардс вытер кровь с ноздрей, заглянул в одну.
   
Нашел то, что искал: глубоко внутри блеснула сетка фильтра.
   
— Подтвердите получение сообщения, си-один-девять-восемь-четыре.
   
— Эй, это тебе, — крикнул Фрайдмен из своей кабинки. — Донахью…
   
Ричардс вернулся в коридор. Его качало от слабости. Фрайдмен посмотрел на него:
   
— Вас не затруднит попросить Донахью оторвать свою задницу и подтвердить…
   
Пуля Ричардса прошила ему верхнюю губу. Зубы посыпались, как бусины. Волосы, кровь, мозги выплеснулись на стену за стулом, где трехмерная длинноногая девица разлеглась на роскошной кровати.
   
Из кабины пилотов донесся сдавленный вскрик, Холлоуэй рванулся к двери, чтобы закрыть ее. Ричардс заметил, что на лбу у него маленький шрам, похожий на вопросительный знак. Такой шрам может остаться у маленького мальчика, когда тот сваливается с нижней ветви дерева, на которой сидел, играя в пилота.
   
Холлоуэю он пустил пулю в живот. Тот шумно (о-о-о-О-О-О-О) выдохнул воздух, ноги подкосились, и он рухнул лицом вниз.
   
Данинджер развернулся к нему, не лицо — белая простыня.
   
— Не убивай меня, а? — просьба прозвучала вопросом.
   
— Получай, — ответил Ричардс, нажимая на спусковой крючок. Что-то лопнуло и зашипело под телом Данинджера, когда тот упал.
   
В наступившей тишине отчетливо прозвучал радиоголос:
   
— Подтвердите получение сообщения, си-один-девять-восемь-четыре.
   
Ричардс внезапно согнулся пополам, его вырвало кофе и желчью. Сокращение мышц еще шире разодрало рану, боль в боку отдавалась во всем теле.
   
Он взглянул на два пульта управления. Они жили своей жизнью, перемигиваясь лампочками.
   
Разве связь в столь важном полете не поддерживается постоянно? По-другому и быть не может.
   
— Подтверждаю, — бросил Ричардс.
   
— Включите фри-ви, си-один-девять-восемь-четыре. У нас какие-то неполадки с приемом. На борту все в порядке?
   
— Более чем, — ответил Ричардс.
   
— Передайте Данинджеру, что он должен мне пиво, — ответил радиоголос, сменившийся шумом статических помех.
   
Отто по-прежнему рулил.
   
Ричардс захромал в салон, чтобы довершить начатое.
  
  
   
    
…Минус 007, отсчет идет…
   
   
— О святой Боже, — простонала Амелия Уильямс.
   
Ричардс глянул вниз. Весь правый бок, от грудной клетки до бедра, окрасился алым.
   
— Кто бы мог подумать, что в таком старом человеке столько крови? — удивился он.
   
Маккоун ворвался в салон первого класса. Бросил на Ричардса короткий взгляд, выхватил пистолет. Он и Ричардс выстрелили одновременно.
   
Маккоун исчез за портьерой, разделявшей два салона. Ричардс тяжело опустился на пол. Навалилась невероятная усталость. А в животе возникла большая дыра. Через нее он мог лицезреть свои внутренности.
   
Амелия кричала в голос, прижав руки к побледневшим щекам.
   
Маккоун вновь возник в салоне первого класса. Он лыбился. Полголовы снесло выстрелом Ричардса, но он все равно лыбился.
   
Он выстрелил дважды. Первая пуля прошла над головой Ричардса, вторая ударила пониже ключицы.
   
Выстрелил и Ричардс. Маккоун дважды повернулся на триста шестьдесят градусов, словно волчок. Пистолет выпал из его пальцев. Маккоун уставился в потолок, словно сравнивал его отличия от потолка в салоне бизнес-класса, потом повалился на спину. Воздух пропитали запахи порохового дыма и горелого мяса.
   
Амелия кричала и кричала. Завидное у нее здоровье, подумал Ричардс.
  
  
   
    
…Минус 006, отсчет идет…
   
   
Ричардс медленно поднялся, рукой держась за живот, не давая внутренностям вывалиться наружу. В его животе кто-то зажигал спички.
   
Медленно двинулся вдоль прохода, согнувшись чуть ли не пополам. Второй рукой подхватил парашют, потащил за собой. Связка серых сосисок проскользнула между пальцев, он затолкал их обратно. Процесс оказался болезненным. Он словно дристал собственными внутренностями.
   
— Боже, — стонала Амелия Уильямс. — Бо-бо-бо-боже. За что мне все это? За что?
   
— Надевай, — приказал Ричардс.
   
Она продолжала раскачиваться и стонать, не слыша его.
   
Он выпустил из руки парашют, ударил ее ладонью по лицу. Так слабо, что она не прореагировала. Сложил пальцы в кулак, ударил еще раз. Она дернулась. Тупо уставилась на него.
   
— Надевай, — повторил он. — Как рюкзак. Видела, как это делается?
   
Она кивнула.
   
— Я. Не смогу. Прыгнуть. Боюсь.
   
— Мы врежемся в землю. Ты должна прыгнуть.
   
— Не смогу.
   
— Хорошо. Тогда я тебя пристрелю.
   
Она вскочила с кресла, оттолкнула его, начала надевать парашют. Попятилась от него, одновременно борясь с ремнями и пряжками.
   
— Не так. Этот проходит снизу.
   
Она переложила ремень, отступая к телу Маккоуна. Ричардс следовал за ней. Кровь закапала у него изо рта.
   
— Теперь закрепи карабин на кольце. Оно у тебя на поясе.
   
Она все сделала, не с первой — со второй попытки. Не отрывая безумных глаз от его лица.
   
Наткнулась на тело Маккоуна, переступила через него.
   
Они миновали салон бизнес-класса, перешли в третий, хвостовой. Спички в животе заменила газовая горелка.
   
Аварийный люк удерживали пироболты и засов.
   
Ричардс протянул автомат Амелии.
   
— Стреляй в люк. Мне… не выдержать отдачи.
   
Закрыв глаза и отвернувшись, она нажала на спусковой крючок. Загремели выстрелы. Лишь несколько: закончились патроны. Люк остался на месте. Ричардса охватило отчаяние. Амелия Уильямс нервно подергивала кольцо вытяжного троса парашюта.
   
— Может… — начала она, но тут аварийный люк вывалился в ночь, засосав в проем и Амелию.
  
  
   
    
…Минус 005, отсчет идет…
   
   
Согнувшись в три погибели, хватаясь за подлокотники кресел, Ричардс пятился от вырванного люка. Если б они летели на большей высоте, с большим перепадом давлений, его бы вытянуло из самолета вслед за Амелией. А так он удержался, хотя его несчастные кишки вываливались из вспоротого живота и волочились по ковру. Холодный ночной воздух, на высоте двух тысяч футов более чистый и разреженный, чем у поверхности, взбодрил его, как ковш ледяной воды, выплеснутой в лицо. Горелка превратилась в факел, внутри все полыхало.
   
Салон бизнес-класса. Уже легче, тяга заметно уменьшилась. Теперь перебраться через тело Маккоуна и преодолеть салон первого класса. Кровь уже бежала изо рта.
   
Он остановился у камбуза, попытался собрать кишки. Он знал, что снаружи им не нравится. Ни капельки. Они все перепачкались. Ему хотелось поплакать над своими бедными кишками, которые ничем не заслужили такого обращения.
   
Он не смог засунуть их внутрь. Не получилось. Они все перепутались. Перед глазами запрыгали картинки из школьных учебников биологии. Он окончательно осознал, что жить ему осталось немного, совсем чуть-чуть, и слезы потекли из глаз, смешиваясь с кровью на подбородке.
   
Стоял он в полной тишине. Никто с ним не разговаривал. Все ушли. Остались только он и Отто.
   
Мир блекнул по мере того, как из тела вытекала живительная влага. Привалившись к перегородке, как пьяный — к фонарному столбу, он наблюдал, как сереют окружающие его предметы.
   
Вот и все. Я ухожу.
   
Он закричал, возвращая миру реальные краски. Еще нет. Пока не могу.
   
И поплелся через камбуз, с болтающимися, как веревки, кишками. Как их много, какие они твердые. И как они только помещались в животе.
   
Он наступил на какую-то кишку, внутри что-то дернулось. Невероятной силы боль пронзила его, он заорал, забрызгав кровью противоположную стену. Потерял равновесие и упал бы, если б не наткнулся плечом на стену.
   
Ранение в живот. Мне прострелили живот.
   
И тут же отреагировал его мозг: клик-клик-клик.
   
У него осталось еще одно дело.
   
Ранение в живот всегда считалось одним из самых тяжелых. Они как-то обсуждали, когда он работал в ночной смене, во время полуночного перерыва на ленч, достоинства и недостатки различных вариантов смерти. Что лучше, умереть от радиационного облучения, замерзнуть, упасть с большой высоты, утонуть, попасть под дубинки копов. Кто-то упомянул ранение в живот. Вроде бы Харрис. Толстяк, который пил на работе пиво, нарушая инструкции.
   
Ранение в живот очень болезненное, говорил Харрис. И смерть наступает не скоро. Все они кивали и соглашались, не представляя себе, что такое настоящая Боль.
   
Ричардс плелся по узкому коридору, держась за обе стены. Мимо Донахью. Мимо беззубого Фрайдмена. Руки начали неметь, а боль в животе, в том месте, что недавно было его животом, все усиливалась. Однако израненное тело все еще пыталось выполнять приказы, отдаваемые безумным Наполеоном, поселившимся в мозгу.
   
Господи, неужели на этом для меня все закончится?
   
Какие только глупости не лезли в голову. Не могло закончиться.
   
Потому что. Он. Не довел. До конца. Одно. Дело.
   
Он упал, зацепившись за распростертое тело Холлоуэя, и остался лежать: его внезапно потянуло в сон. Поспать. Совсем немного. Чуть-чуть. Слишком тяжело подниматься. И Отто жужжит. Поет колыбельную. Ш-ш, ш-ш, ш-ш. Спи, моя радость, усни.
   
Он поднял голову, как только смог, голова стала железной, чугунной, свинцовой, посмотрел на два как две капли воды похожих друг на друга пульта управления. Они продолжали нести вахту. А за ними, за лобовым стеклом, горели огни Хардинга.
   
Слишком далеко.
   
Он зарылся в стог сена, крепко спит.
  
  
   
    
…Минус 004, отсчет идет…
   
   
Радио озабоченно закудахтало:
   
— Си-один-девять-восемь-четыре, внимание. Вы идете слишком низко. Подтвердите получение сообщения. Подтвердите получение сообщения. Перевести вас на контроль с земли? Подтвердите получение сообщения. Подтвердите…
   
— Заткнись, — прошептал Ричардс.
   
И пополз к пультам управления. Педали ходили вниз-вверх. Вращались штурвалы. Он закричал от пронзившей его боли: кишки зацепились за подбородок Холлоуэя. Он пополз назад, освободил, снова двинулся к пультам.
   
Руки подогнулись, он ткнулся носом в мягкий, толстый ворс ковра. Приподнялся и пополз дальше.
   
Забрался на кресло Холлоуэя, высотой не уступающее Эвересту.
  
  
   
    
…Минус 003, отсчет идет…
   
   
Вот оно. Огромный куб, возвышающийся в ночи, окрашенный луной в белый цвет.
   
Он чуть повернул штурвал. Самолет накренился влево. И Ричардс едва не вылетел из кресла Холлоуэя. Повернул штурвал в обратную сторону, перестарался, самолет повело вправо. Горизонт едва не встал на попа.
   
Теперь педали. Ну, с ними проще.
   
Он толкнул штурвал вперед. На диске перед глазами стрелка с отметки 2000 перескочила на 1500. Ричардс потянул штурвал на себя. Он уже практически ничего не видел. Правый глаз отключился полностью. Странно, подумал он, что они не отключаются одновременно.
   
Вновь оттолкнул штурвал. Высота уменьшалась. 1200 футов. 900. Он выровнял самолет.
   
— Си-один-девять-восемь-четыре. — В голосе диспетчера слышалась нескрываемая тревога. — Что случилось? Прием!
   
— Говори, парень, говори, — прохрипел Ричардс. — Собака лает — караван идет.
  
  
   
    
…Минус 002, отсчет идет…
   
   
Большой самолет серебристым куском льда прорезал ночь над Ко-Оп-Сити, раскинувшимся внизу, как свалка разорванных картонных коробок.
   
Он приближался к нему, приближался к Геймс-билдинг.
  
  
   
    
…Минус 001, отсчет идет…
   
   
Теперь самолет, поддерживаемый рукой Бога, гигантский, ревущий, пересекал Канал. Наркоман, только что заправившийся «пушем», поднял голову и подумал, что у него галлюцинация, последняя в его жизни, которая уведет его в рай «Дженерал атомикс», где еда бесплатная, а реакторы не лучатся радиацией.
   
Рев двигателей выгонял людей из домов, они стояли у дверей, на тротуарах, задрав к небу бледные лица-пятна. Вихри поднимали из ливневых канав мусор. Коп выронил дубинку, зажал уши руками и кричал, не слыша собственного голоса.
   
Самолет все снижался и теперь проносился над крышами, как гигантская летучая мышь. Кончик правого крыла разминулся с колонной магазина «Восторг» на какую-то дюжину футов.
   
По всему Хардингу на экранах фри-ви картинка сменилась белым бельмом. Люди таращились на них, не веря своим глазам.
   
Воздух сотрясался от грохота.
   
Киллиян оторвался от лежащих на столе бумаг и посмотрел в окно, занимавшее всю стену.
   
Привычной панорамы, от Южного города до Крессенда, как не бывало. Все заслонил надвигающийся самолет «локхид-тристар». С габаритными огнями, мигающими на крыльях, хвосте и под фюзеляжем. На какое-то мгновение, в ужасе и изумлении, Киллиян увидел сидящего за штурвалом Ричардса, который, казалось, сверлил его взглядом. Лицо Ричардса было залито кровью, глаза горели демоническим огнем.
   
Ричардс улыбался.
   
И грозил ему пальцем.
   
— Господи… — На том для Киллияна все и закончилось.
  
  
   
    
…000, отсчет идет…
   
   
Чуть клюнув носом, «локхид» врезался в здание Сетевой Корпорации Игр на высоте двадцать пятого этажа. С заполненными на четверть баками. Со скоростью, превышающей пятьсот миль в час.
   
Прогремел невероятной силы взрыв, превратив ночь в день, словно гнев Господний, огненный дождь излился на двадцать прилегающих к Нетворк-геймс-билдинг кварталов.