1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
    
— Я сидел в тени, — тот самый неуверенный голос, который выходит из уст, искривлённых в глуповатой улыбке, на которую тяжело смотреть. — Хорошо хоть было что пить. Не слишком ли сегодня тепло, как для октября? Господи, конечно. Я думал, какой замечательный день — настоящий день города — а потом тот мальчик…
    
«Боже правый, он же плачет».
    
— Мне очень жаль вашу жену, мистер Сендерс.
    
— Благодарю, Сэмми. Ты добросердечная. Помочь тебе донести ребёнка до твоей машины? Думаю, ты уже можешь ехать — дорога почти свободна.
    
Это было то предложение, от которого Сэмми не могла отказаться, даже вопреки его плаксивости.
    
Она достала Малыша Уолтера из рюкзака — всё равно, что извлекать кусок тёплого хлебного теста — и вручила его Сендерсу. Малыш Уолтер раскрыл глаза, нетрезво улыбнулся, отрыгнул и вновь заснул.
    
— Мне кажется, у него там сообщение, в подгузнике, — сказал мистер Сендерс.
    
— Да уж, он сущий сральный автомат. Крошечка Малыш Уолтер.
    
— Очень хорошее, старинное имя — Уолтер.
    
— Благодарю.
    
Едва ли следовало бы ему объяснять, что её сыночек имеет двойное имя: Малыш Уолтер… к тому же она была уверена, что уже говорила с ним на эту тему. Просто он не помнит. Идти так, рядом с ним, пусть даже он и нёс на руках её ребёнка — это был абсолютно обломный финал абсолютно обломного дня. По крайней мере, в отношении дороги он был прав, автомобильный стоячий партер наконец-то рассосался. У Сэмми мелькнула мысль о том, что немного времени остаётся до того дня, когда весь город вновь пересядет на велосипеды.
    
— Мне никогда не нравилось её увлечения пилотированием, — произнёс мистер Сендерс. Казалось, он извлёк на свет фрагмент плетения какого-то своего внутреннего диалога. — Иногда я даже задумывался, не спит ли случайно Клоди с тем парнем.
    
«Чтобы матушка Доди спала с Чаком Томпсоном?» — Сэмми была шокирована и заинтригована одновременно.
    
— Да нет, наверное, — сказал он и вздохнул. — Как бы там не было, это уже неважно. Ты не видела Доди? Она не ночевала дома.
    
Сэмми едва не произнесла: «Да, вчера днём». Но если Доди не спала дома, эта фраза только бы ещё более обеспокоила её папочку. И затянула бы саму Сэмми в длинную болтовню с дядей, у которого слезы уже ручьями текли по лицу, а с одной ноздри повисла сопля. Это было бы совсем не кульно.
    
Они добрались до её автомобиля, старого «Шевроле», больного раком днища. Сэмми приняла на руки Малыша Уолтера и скривилась от запаха. Там не просто письмо или бандероль у него в подгузнике, там целая посылка Федерал Экспресс.
    
— Нет, мистер Сендерс, я её не видела.
    
Он кивнул и вытер себе нос тыльной стороной ладони. Сопля исчезла или куда-то ещё прицепилась. Уже легче.
    
— Возможно, она поехала к молу с Энджи Маккейн, а потом в Сабаттус[159] к тётке Пэг, поэтому и не смогла вернуться домой вечером.
    
— Конечно, наверняка, так и есть.
    
А когда Доди вернётся в Милл, она получит приятный сюрприз. Видит Бог, она его заслужила. Сэмми открыла дверцу машины и положила Малыша Уолтера на пассажирское сидение. Детское креслице она перестала использовать ещё несколько месяцев назад. Многовато мороки. К тому же она всегда ездит осторожно.
    
— Приятно было увидеться с тобой, Сэмми, — пауза. — Ты помолишься за мою жену?
    
— Ага… конечно, мистер Сендерс, без проблем.
    
Она уже начала садиться в машину, и тут припомнила две вещи: Джорджия Руа боднула ей в сиську своим мотоциклетным сапогом (и так сильно, что наверняка, там уже и синяк есть), а Энди Сендерс, пусть он и в скорби, служит первым выборным их города.
    
— Мистер Сендерс.
    
— Что, Сэмми?
    
— Кое-кто из тех новых копов вели себя довольно грубо здесь. Вы могли бы сделать что-то по этому поводу. Понимаете, пока они совсем не обнаглели.
    
Невесёлая улыбка не покинула его лица.
    
— Ну, Сэмми, я понимаю, как вы, молодёжь, относитесь к полиции — я и сам был молодым, когда-то — но у нас здесь сейчас довольно некрасивая ситуация. И чем быстрее мы чуточку усилим власть, тем будет лучше для всех. Ты же понимаешь это, правда?
    
— Конечно, — ответила Сэмми. Она поняла главное: скорбь, неважно, истинная она или нет, не может помешать политику выливать изо рта потоки дерьма. — Ну, до свидания.
    
— Они хорошая команда, — произнёс Энди нерешительно. — Пит Рендольф проконтролирует, чтобы они взяли себя в руки. Будут носить одинаковые шляпы… Тан… будут танцевать под одну дудку. Защищать и служить, ну, ты сама знаешь.
    
— Конечно.
    
Саманта представила себе танец «защищай-и-служи» с соответствующим па — «удар по сиське». Машина тронулась, Малыш Уолтер вновь тихонько захрапел на сидении. Невыносимо воняло детским дерьмом. Сэмми опустила стекло обоих окон и посмотрела в зеркальце заднего вида. Мистер Сендерс так и стоял на уже почти совсем пустом временном паркинге. Поднял руку на прощание.
    
Сэмми тоже махнула ему в ответ, удивляясь, почему Доди не пришла домой, где же это она могла остаться на ночь. И тогда выбросила эту мысль из головы — какое ей дело? — и включила радио. Единственным, что принималось хорошо, было «Радио Иисус», и она выключила радиоприёмник.
    
Подняв голову, она вдруг увидела прямо перед собой Фрэнка Делессепса, тот стоял посреди дороги с поднятой рукой, ну чисто тебе настоящий коп. Пришлось резко нажать на тормоза и придержать рукой ребёнка. Малыш Уолтер проснулся и начал вопить.
    
— Посмотри, что ты наделал, — заорала она Фрэнки (с которым как-то, ещё школьницей, имела двухдневный роман, пока Энджи находилась в летнем музыкальном лагере). — Ребёнок едва не упал на пол.
    
— Где она сидела? — наклонился Фрэнки к окошку, играя бицепсами. Крупные мышцы, маленький член, такой он, Фрэнки Дел. Сэмми задумалась, как только Энджи его трахает.
    
— Не твоего ума дело.
    
Настоящий коп выписал бы ей штраф за пререкания и нарушение правил перевозки детей, но Фрэнки лишь ощерился:
    
— Ты видела Энджи?
    
— Нет, — на этот раз она сказала правду. — Её, вероятно, застало где-то вне города, — хотя Сэмми сразу же мысленно уточнила себе, что это они здесь, в городе, попали в ловушку.
    
— А Доди?
    
Сэмми повторила своё «нет». Просто не имела другого выбора, потому, что Фрэнки мог рассказать мистеру Сендерсу.
    
— Машина Энджи дома, — сказал Фрэнки. — Я заглядывал в их гараж.
    
— Большое дело. Может, они поехали вместе с Доди на её «Киа»[160].
    
Фрэнки, похоже, призадумался об этом. Они уже были почти одни. Дорожная катавасия осталась в прошлом. Наконец он спросил:
    
— Джорджия сделала больно твоей сисечке? — И не успела она что-то ответить, как он протянул руку и схватил её там же. Отнюдь не нежно. — Хочешь, я её поцелую, чтобы стало легче?
    
Она хлопнула его по руке. Справа от неё не переставал орать Малыш Уолтер. Иногда у ней всплывала мысль, почему Бог сначала создал мужчину, ей это действительно было удивительно. Они как не орут, то что-то хватают, как не хватают, то орут.
    
Фрэнки уже не улыбался.
    
— Ты ещё увидишь жареного волка, — произнёс он. — Сейчас всё изменилось.
    
— Ну и что ты сделаешь? Арестуешь меня?
    
— Думаю, сделаю кое-что получше, — ответил он. — Давай, убирайся отсюда. И если встретишь Энджи, передай, что я желаю её видеть.
    
Она поехала прочь, распсихованная и, пусть как не хотелось признаваться в этом самой себе, также немного напуганная. Проехав полмили, она свернула на обочину и поменяла Малышу Уолтеру подгузник. На заднем сидении лежал пакет для грязных памперсов, но через нервозность ей было не до этого. Сэмми выбросила засранный памперс прямо на обочину, неподалёку от щита с надписью:
    
     
ДЖИМ РЕННИ
     
ПОДЕРЖАННЫЕ АВТОМОБИЛИ
     
ИМПОРТНЫЕ & ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ
     
$ОБЕ$ПЕЧИМ ХОРОШИЙ КРЕДИТ!
     
УПРАВЛЯЙТЕ В ЛУЧШЕМ СТИЛЕ -
     
БОЛЬШОЙ ДЖИМ В ДЕЛЕ!
    
    
Она обогнала нескольких подростков на велосипедах, и вновь у неё промелькнула мысль, скоро все начнут на них ездить. Хотя до этого не дойдёт. Кто-то разберётся с этой ситуацией, как в тех фильмах-катастрофах, которые она так любила смотреть по телевизору обкуренной: извержение вулкана в Лос-Анджелесе, зомби в Нью-Йорке. А когда дела вернутся к своему нормальному состоянию, Фрэнки и Тибодо также вновь станут теми же, кем они были раньше: городскими лузерами с мелочью или совсем без монет в карманах. Ну а пока что, лучше всего, что она может делать, это держаться в тени.
    
И вообще, она радовалась, что не рассказала ничего о Доди.
   
   
    
     
8
    
    
Расти услышал пикание монитора кровяного давления и понял, что они теряют мальчика. На самом деле они начали терять его ещё в санитарной машине. Может, с того самого мгновения, как пуля отрикошетила и попала в него, но пикание монитора подтвердило эту истину прописными буквами. Рори следовало бы сразу же воздушной санитарной службой направить в Госпиталь Центрального Мэна, прямо с того места, где его так страшно ранило. Вместо этого он лежал в бедной на оборудование операционной, где было слишком жарко (кондиционеры отключены ради экономии пропана), прооперированный врачом, который давно должен был бы выйти на пенсию, которому ассистировали фельдшер абсолютно без опыта в нейрохирургии и измождённая медсестра, которая как раз произнесла:
    
— Фибрилляция, доктор Гаскелл.
    
Подал голос кардиомонитор. Теперь они оба пели хором.
    
— Знаю, Джинни. Я ещё не оглупел, — он вздохнул. — Не оглох, я хотел сказать. Боже.
    
Какой-то миг они с Расти молча смотрели один на другого выше накрытого простыней тела мальчика. Глаза у Гаскелла были, как ни странно, ясными, живыми — это был совсем не тот понурый призрак, который последние пару лет слонялся по коридорам больницы «Кэти Рассел» со стетоскопом на шее, только бы как-то убить время, но вместе с тем выглядел он ужасно состарившимся и хлипким.
    
— Мы сделали всё, что могли, — сказал Расти.
    
По правде, Гаскелл сделал больше того, на что он, как казалось, был способен.
    
Он напомнил Расти героя тех бейсбольных романов, которые он так любил читать в детстве, когда на площадку выбегает пожилой питчер и добывает в борьбе славу своей команде в седьмой игре Мировой серии. К сожалению, только Расти и Джинни Томлинсон наблюдали этот высокий класс, хотя на этот раз старый боец и не получил хеппи-энда.
    
Расти подключил капельницу со смесью физраствора и манита[161], чтобы уменьшить отёк мозга. Гаскелл бегом оставил операционную, чтобы сделать клинический анализ крови в лаборатории дальше по коридору. Именно Гаскелл, потому что Расти не имел для этого квалификации, а лаборантов не было. В больнице имени Катрин Рассел теперь ужасно не хватало персонала. Расти подумал, что мальчик Динсморов — это только первый взнос из той суммы, которую вынужден будет заплатить город за недостаток персонала.
    
Что хуже, у мальчика оказалась вторая группа с отрицательным резусом, именно такой крови не было среди их небольших запасов. Но была кровь первой группы — универсальный донор — и они ввели Рори четыре единицы, таким образом, в запасе осталось всего девять. Тратить кровь на мальчика, вероятно, было всё равно, что вылить её в канализацию, но никто из них этого не произнёс. Пока кровь поступала в тело, Гаскелл послал Джинни вниз, в кладовую, размером не большей чем шкафчик, которая служила госпитальной библиотекой. Она вернулась с истрёпанным томом «Нейрохирургия. Короткое описание». Гаскелл оперировал, заглядывая в раскрытую книгу, её страницы, чтобы не перелистывались, прижали отоскопом. Расти думал, что никогда ему не забыть визг пилы, запах пилёной кости в теплом воздухе и густой сгусток крови, который появился, когда Гаскелл убрал выпиленную черепную пластинку.
    
Несколько минут Расти все ещё лелеял в себе надежду. Когда сквозь трепанационное отверстия мозг был освобождён от давления гематомы, жизненные показатели Рори стабилизировались или, по крайней мере, попробовали это сделать. Но тогда, когда Гаскелл старался выяснить, сможет ли он достать фрагмент пули, все вновь покатилось кувырком, и очень быстро.
    
Расти подумал о родителях, которые ждут и надеются без надежды. А теперь, вместо того чтобы вывезти Рори из операционной на каталке налево по коридору, в отделение интенсивной терапии, куда можно было бы позволить украдкой заглянуть его родным, выходило так, что его надо везти направо, в морг.
    
— Если бы это была ординарная ситуация, я бы поддерживал его жизненно важные функции и спросил бы родителей, не согласятся ли они на донорство органов, — сказал Гаскелл. — Однако же, конечно, при ординарной ситуации он к нам и не попал бы. А если бы даже попал, я бы не стал его оперировать, заглядывая… в чёртов справочник «Тойота для чайников»[162]. — Он ухватил отоскоп и бросил его через операционную. Ударившись об стену, тот отбил кусочек зелёного кафеля и упал наземь.
    
— А вы не прикажете вколоть ему адреналин? — спросила Джинни спокойно, невозмутимо и сосредоточено… хотя на вид была крайне измождённой, изнурённой до такого состояния, что вот-вот сама упадёт бездыханная.
    
— Разве я не ясно сказал? Я не желаю продолжать мальчику агонию. — Гаскелл потянулся к красной кнопке, которой выключалась система искусственного дыхания. Какой-то шутник, наверное, Твич, приклеил там маленькую наклейку с надписью «НАЕЛСЯ!» — Или у вас есть другие мысли, Расти?
    
Расти взвесил, и медленно покачал головой. Тест на рефлекс Бабинского[163] был положительным, что означало обширное повреждение мозга, но основная причина состояла в том, что уже не было никаких шансов. По правде, их с самого начала не было.
    
Гаскелл щёлкнул выключателем. Рори Динсмор самостоятельно сделал один тяжкий вздох, казалось, что сделает ещё и второй, но нет, мальчик затих.
    
— Я сделал это… — Гаскелл взглянул на большие настенные часы. — В семнадцать пятнадцать. Джинни, запишете время в свидетельство о смерти?
    
— Да, доктор.
    
Гаскелл сорвал с себя маску, и Расти отметил про себя, что губы у старика совсем синие.
    
— Давайте пойдём отсюда, — сказал он. — Эта жара меня убьёт.
    
Однако не в жаре было дело, а в его сердце. Он упал, не преодолев и половины коридора, когда шёл сообщить Алдену и Шелли Динсморам печальную новость. Теперь уже Расти вколол ему адреналин, но пользы от этого не было. Не помог и непрямой массаж сердца. И дефибрилляция тоже.
    
Время смерти — семнадцать сорок девять. Рон Гаскелл пережил своего последнего пациента ровно на тридцать четыре минуты. Расти сидел на полу, опершись спиной об стену. Джинни сама все сообщила родителям Рори; Расти, сидя на полу с заслонённым ладонями лицом, услышал преисполненные сожаления и отчаяния причитания матери. В почти пустой больнице звук разносился хорошо. Она рыдала так отчаянно, что, казалось, не перестанет никогда.
   
   
    
     
9
    
    
Барби подумал, что вдова шефа наверняка когда-то была чрезвычайно красивой женщиной. Даже сейчас, с чёрными кругами под глазами и небрежно одетая (синие джинсы и, он был в этом уверен, пижамная рубашка), Бренда Перкинс оставалась поражающе привлекательной. Он подумал, что, вероятно, умные люди редко теряют внешнюю привлекательность — то есть если они её когда-то имели, — и заметил в её глазах ясный блеск интеллекта. И ещё чего-то. Хотя она и находилась в скорби, это не убило в ней любопытства. И сейчас объектом её любопытства был именно он.
    
Она взглянула мимо него на машину Джулии, которая сдавала задом по подъездной аллее, и махнула ей рукой.
    
— Куда это вы едете?
    
Джулия вылезла из окна, сказав:
    
— Мне надо убедиться, что газета выходит! И ещё надо заскочить в «Розу-Шиповник», сообщить плохую новость Энсону Вилеру — сегодня он на сэндвичах! Не волнуйтесь, Брен, Барби вполне безопасен!
    
И прежде чем Бренда успела что-то ответить или высказать несогласие, Джулия уже была на Морин-Стрит и уехала прочь, целенаправленная женщина. Барби хотелось бы сейчас быть рядом с ней, хотелось, чтобы единственной его целью оставалось приготовление сорока сэндвичей с ветчиной и сыром и сорока с тунцом.
    
Проводя взглядом Джулию, Бренда вновь вперилась в него. Их разделяли сетчатые двери. Барби чувствовал себя кем-то, кто пришёл наниматься на временную работу.
    
— Так вы, правда? — спросила Бренда.
    
— Извиняюсь, мэм?
    
— Безопасный?
    
Барби поколебался. Два дня тому назад он ответил бы «да», конечно, это так, но сегодня он уже чувствовал себя скорее солдатом в Фаллудже, чем поваром в Честер Милле. Наконец ответил, что он благопристойный, вызвав у неё улыбку.
    
— Хорошо, я самая это решу, — произнесла она. — Хотя сейчас моё суждение может быть не совсем корректным. Я испытала тяжёлую утрату.
    
— Я знаю, мэм. Мне очень жаль.
    
— Благодарю. Похороны будет завтра. Из того убогого похоронного салона Бови, который каким-то чудом ещё сводит концы с концами, хотя едва ли не все в Честер Милле пользуются услугами Кросмена в Касл Роке. Люди прозвали это заведение Погребальным сараем Бови. Стюарт просто идиот, а его брат Ферналд ещё хуже, но сейчас только они доступны нам. Мне, — она вздохнула, словно женщина, которую ожидает какая-то огромная работа.
    
«А так оно и есть, — подумал Барби. — Смерть любимого человека может обернуться чем-то, но работа обязательно входит в это что-то».
    
Она удивила его, приотворив двери и присоединившись к нему на веранде.
    
— Идём за мной в обход, мистер Барбара. Может, я приглашу вас потом вовнутрь, но не раньше, чем буду уверенна в вас. Обычно я принимаю на веру слова Джулии, но сейчас непростое время.
    
Она повела его мимо дома по аккуратно подстриженной траве, из которой были выграбленны все до последнего осенние листочки. По правую сторону стояла решётка, которая отделяла усадьбу Перкинсов от соседней, налево был хорошо ухоженный цветник.
    
— Цветы принадлежали к компетенции моего мужа. Думаю, такое хобби у работника органов правопорядка кажется вам странным.
    
— На самом деле совсем нет.
    
— Мне тоже. Но мы в меньшинстве. Маленькие города предопределяют слаюое воображение. Грейс Металиос и Шервуд Андерсон[164] были полностью правы в отношении этого. А также, — продолжила Бренда, когда они обогнули дальний угол дома и попали на задний двор, — здесь не так быстро темнеет. У меня есть генератор, но он заглох ещё утром. Думаю, закончилось горючее. Есть запасной баллон, но я не знаю, как их менять. Обычно, я упрекала Гови за этот генератор. Он хотел научить меня с ним работать. А я отказалась. Просто на зло. — Из её глаз выкатилась слезинка и капнула на щеку. Она вытерла её машинально. — Если бы могла, я бы извинилась перед ним теперь. Признала бы его правоту. Ох, если бы была такая возможность, но где её взять?
    
Барби умел угадывать суть риторических вопросов.
    
— Если дело лишь в баллоне, — предложил он, — я могу его поменять.
    
— Благодарю, — ответила она, подводя его к садовому столику, возле которого стояла компактная морозилка фирмы «Иглу»[165]. — Я собиралась попросить Генри Моррисона, а ещё хотела купить несколько баллонов про запас в Бэрпи, но, когда поехала туда сегодня днём, там было закрыто, а Генри со всеми другими находился на поле Динсмора. Как вы думаете, я смогу купить баллоны завтра?
    
— Возможно, — кивнул Барби, хотя имел относительно этого большие сомнения.
    
— Я слышала о том, что там случилось с мальчиком, — сказала она. — Моя соседка, Джина Буффалино, вернувшись оттуда, мне рассказала. Это ужасно, мне так жаль. Он выживет?
    
— Не знаю. — И поскольку интуиция подсказывала ему, что честность — самый прямой путь к получению доверия этой женщины (вероятно, лишь начало пути), он добавил: — Но мне кажется, что навряд ли.
    
— Да, — вздохнула она и вновь втёрла себе глаза. — Из того, что я услышала, там очень тяжёлое ранение. — Она открыла «Иглу». — Здесь есть вода и диетическая кола. Освежающие напитки, которые я только и позволяла пить Гови. Выбирайте, что хотите.
    
— Воду, мэм.
    
Она откупорила две бутылки «Источника Поланда»[166], и они выпили. Бренда смотрела на него печальными глазами, но заинтересованно.
    
— Джулия мне сказала, что вам нужны ключи от городского совета, и я понимаю зачем. И понимаю, почему вы не желаете, чтобы об этом знал Джим Ренни…
    
— Ему придётся. Ситуация изменилась. Понимаете…
    
Она покачала головой, останавливая его поднятой рукой. Барби замолчал.
    
— Прежде чем вы расскажете об этом, я хочу, чтобы вы рассказали мне, что там за неприятности были у вас с Джуниором и его друзьями.
    
— Мэм, разве ваш муж не…
    
— Гови редко говорил о своей работе, но об этом деле он мне всё-таки рассказал. Думаю, оно его беспокоило. Я хочу видеть, будет ли совпадать его рассказ с вашим. Если так, мы будем говорить и обо всём другом. Если нет, я попрошу вас уйти отсюда, но бутылку воды вы сможете прихватить с собой.
    
Барби показал на небольшой красный сарайчик возле левого угла дома.
    
— Там ваш генератор?
    
— Да.
    
— Вы сможете выслушать мой рассказ, пока я буду менять баллон?
    
— Да.
    
— И вы хотите услышать все с начала?
    
— Конечно. А если вы ещё хоть раз обратитесь ко мне «мэм», мне придётся разбить вам голову.
    
Дверца сарайчика, где хранился генератор, были заперты на сияющий начищенной медью крюк. Человек, который до вчерашнего дня жил здесь, проявлял заботу о таких вещах… хотя единственный запасной баллон — это позор. Барби решил, каким бы боком не обернулся их разговор, завтра он всё равно попробует достать для неё ещё несколько баллонов.
    
«Между тем, — мысленно произнёс он сам себе, — надо рассказать ей всё, что она хочет знать о том вечере». А рассказывать о таком легче, отвернувшись к ней спиной; ему неприятно было рассказывать, что к потасовке была причастна Энджи Маккейн, потому что увидела в нём немного состарившегося кобеля.
    
«Правда — наилучшая тактика», — напомнил себе он и начал повествование.
   
   
    
     
10
    
    
Из прошлого лета ему больше всего запомнилось то, что почему-то едва ли не повсеместно играла старая песня Джеймса Макмертри — «Разговор возле заправки Тексако» носила название она. И лучше всего из неё ему запомнилась строка о том, что в маленьком городе «любой из нас должен знать своё место». Когда Энджи начала прислоняться почти вплотную к нему на кухне ресторана, прижиматься грудью к его рукам, когда он за чем-то тянулся, то в его мозгу всплывала именно эта фраза. Он знал, кто её бойфрэнд, и знал, что этот Фрэнки Делессепс принадлежит к кругу тех, кто правит бал в этом городке, пусть даже благодаря его дружбе с сыном Большого Джима Ренни. Но Дейл Барбара был здесь всего лишь перекати-полем. В мире Честер Милла он не имел собственного места.
    
Как-то вечером она коснулась рукой его мотни и легонько пожала. У него немного встал, и по тому, как игриво она выщерилась, он понял, что она почувствовала его эрекцию.
    
— А давай-ка ещё разок встанет, ты же хочешь, — произнесла она. Они как раз были одни на кухне, и она поддёрнула вверх своё и без того коротенькое платье, продемонстрировав ажурные розовые трусики. — Все честно.
    
— Я пас, — сказал он, а она на это показала ему язык.
    
С этими трюками он сталкивался и в других ресторанных кухнях, иногда даже включался в игру. Это могло быть лишь проходящее желание молодой женщины к старшему и ещё неплохому на вид коллеге. Но вскоре между Энджи и Фрэнки произошёл разрыв, и как-то вечером, когда после закрытия, Барби на заднем дворе вываливал в бак мусор, она сделала уже более серьёзный шаг в его сторону.
    
Обернувшись, он увидел её перед собой, она обхватила его за плечи и начала целовать. Сначала он ответил на её поцелуй. Энджи на миг оторвалась от него рукой и положила его ладонь себе на левую грудь. Это возвратило его к сознанию. Грудь была упругая, молодая, крепкая. И возможные неприятности тоже. Источником неприятностей могла стать сама Энджи. Он попробовал оторваться от неё, а когда она повисла на нём одной рукой, утопив ногти ему в шею под затылком, он её оттолкнул, хотя сделал это немного сильнее, чем надеялся. Она ударилась о мусорный бак, вытаращилась на него, помацала себе джинсы на заднице и глаза её вытаращились ещё сильнее.
    
— Благодарю! Теперь у меня все штаны в дерьме!
    
— Надо было своевременно отпустить, — мягко произнёс он.
    
— Тебе же понравилось.
    
— Возможно, — ответил он, — но мне не нравишься ты. — Заметив обиду и злость у неё на лице, добавил: — То есть я хотел сказать, что сама ты нравишься, но я не хочу делать этого таким образом.
    
Но, конечно же, люди высказывают свои истинные мысли именно в первое стрессовое мгновение.
    
Через четыре дня вечером в «Диппере» кто-то вылил ему сзади за ворот стакан пива. Обернувшись, он увидел Фрэнки Делессепса.
    
— Тебе понравилось, Бааарби? Скажи да, и я могу повторить, сегодня тот вечер, когда большая кружка стоит всего два бакса. Ну, а если тебе это не по вкусу, мы можем разобраться во дворе.
    
— Не знаю, что она тебе рассказала, но все неправда, — сказал Барби.
    
Громко играл музыкальный автомат — нет, не песню Макмертри, — но у Барби в голове крутилась эта фраза: «Любой из нас должен знать своё место».
    
— Рассказала она мне, что говорила тебе «нет», но ты всё равно её прижал и выебал. На сколько ты более тяжёлый, чем она? На сотню фунтов? Как мне кажется, это весьма похоже на изнасилование.
    
— Я этого не делал, — он замолчал, иногда оправдываться бесполезно.
    
— Ты выйдешь во двор, засранец, или зассал?
    
— Зассал, — согласился Барби, и, к его удивлению, Фрэнки ушёл. Барби решил, что в этот вечер с него уже хватит музыки и пива, и уже было поднялся, чтобы уйти, но тут вернулся Фрэнки, и не со стаканом, а с кружкой пива.
    
— Не надо, — попросил Барби, и, конечно же, тот не обратил внимания. Хлюп в лицо. Ливень светлого будвайзера. Несколько пьяных голосов захохотали, послышались аплодисменты.
    
— Теперь ты можешь выйти, разобраться со мной, — сказал Фрэнки. — Или я подожду. Вскоре здесь уже закрывают, Бааарби.
    
Барби пошёл, понимая, что рано или поздно всё равно придётся, и, надеясь, что, если он вырубит Фрэнки быстро, раньше, чем это успеет увидеть много народу, на том все и кончится. Он даже сможет извиниться, потом и повторит, что никогда не имел ничего с Энджи. Не будет рассказывать, что это Энджи сама подкатывала к нему, хотя, думал он, об этом знает много людей (Рози и Энсон так точно). Возможно, с окровавленным носом Фрэнки отдуплится и поймёт то, что казалось таким очевидным для Барби: это выдумка молодой дурёхи, чтобы ему отомстить.
    
Сначала было похоже на то, что будет все, как он хотел. Фрэнки, расставив ноги, стоял на гравии, в свете натриевых фонарей его фигура отбрасывала две тени в противоположные стороны парковки, сжатые кулаки он держал наподобие Джона Л. Салливана[167]. Горделивый, сильный, и глупый — обычный городской бычок. Привыкший сбивать с ног своих противников одним мощным ударом, чтобы потом их поднять и дубасить ещё, пока те не попросят пощады.
    
Он выступил вперёд и рассекретил своё не такое уже и секретное оружие: апперкот, которого Барби избежал, просто слегка наклонив в сторону голову. Барби ответил прямым джебом в солнечное сплетение. Фрэнки с ошарашенным выражением лица рухнул наземь.
    
— Нам не стоило бы… — начал Барби, и в этот же миг Джуниор Ренни ударил его сзади по почкам, скорее всего, руками, сведёнными вместе в один кулак. Барби полетел вперёд. Там, вынырнув среди двух припаркованных автомобилей, ударом наотмашь его встретил Картер Тибодо. Вероятно, сломал бы Барби челюсть, если бы попал, но Барби успел отбить его кулак. Так он получил самый большой из своих синяков, который ещё был неприятного жёлтого цвета в День Купола, когда он попытался покинуть этот город.
    
Поняв, что это спланированная засада, он развернулся, понимая, что надо тикать, пока никто не пострадал серьёзно. И не обязательно этим кто-то будет он. Он предпочёл бы убежать; был негордый. Успел сделать три шага, и тут ему подставил ногу Мэлвин Ширлз. Барби растянулся животом на гравии, и началось избиение ногами. Он накрыл руками голову, но тяжёлые ботинки дубасили его по бёдрам, ягодицам и локтям. Получив удар и по рёбрам, он наконец-то сумел на коленях продвинуться за фургон, на котором Стабби Норман возил свою старую мебель.
    
Вот тогда-то его и покинул здравый смысл, он перестал думать о бегстве. Барби встал, повернулся к ним лицом и, протянув руки, начал подзывать к себе, шевеля растопыренными пальцами поднятых ладоней. Проход, где он оказался, был узким. Подходить к нему они могли лишь по одному.
    
Первым попробовал Джуниор; его энтузиазм было вознаграждён ударом ноги в живот. На Барби были кроссовки «Найк», а не тяжёлые ботинки, однако удар был хлёстким и Джуниор сложился пополам возле фургона, хватая ртом воздух. Через него переступил Фрэнки, и Барби дважды съездил ему по лицу — болезненные удары, но не очень сильные, чтобы что-нибудь не сломать. Здравый смысл уже начал возвращаться.
    
Заскрипел гравий. Он обернулся своевременно, чтобы принять удар Тибодо, который зашёл с тыла. Удар припал в висок, Барби увидел звезды.
    
«А может, это была комета», — рассказывал он Бренде, откручивая задвижку нового баллона. Тибодо двинулся вперёд. Барби резко влепил ему ногой по щиколотке, и улыбка Тибодо превратилась в гримасу. Он упал на одно колено, похожий на футболиста, которому достался мяч и он ждёт свистка. Вот только футболисты в таком случае не хватают себя за щиколотки.
    
Как это не абсурдно прозвучало, Тибодо вскрикнул:
    
— Сука, это подло!
    
— Ты смотри, кто это гово… — только и успел начать Барби, как Мэлвин Ширлз перекрыл ему сгибом локтя горло. Барби врезал ему локтем в корпус и услышал, как тот зычно отрыгнул. Завоняло пивом, табаком, «слим джэмами»[168]. Он развернулся, понимая, что Тибодо наверняка нападёт на него раньше, чем он успеет вырваться из прохода между двумя автомобилями, куда сам себя и загнал, но это его уже не волновало. Лицо у него болело, ребра болели, и тут он решил — это показалось ему вполне заслуженным, — что отправит их всех четырёх в больницу. Там они смогут обсудить, что собой представляет настоящая подлая потасовка, демонстрируя друг другу её результаты.
    
Вот тогда-то и появился шеф Перкинс, которого вызвали либо Томми, либо Вилла Андерсон, он въехал на стоянку с работающей мигалкой, рыская из стороны в сторону головным прожектором. Бойцы превратились в актёров на ярко освещённой сцене.
    
Перкинс разок проревел сиреной, она заглохла, не завершив руладу. И тогда он вылез из машины, подтягивая ремень на своём немалом животе.
    
— Не рановато ли для этого посреди недели, ребята?
    
На что ответил Джуниор.
   
   
    
     
11
    
    
Что бы узнать, что было дальше, Бренде не нужен был Барби, все остальное она слышала от Гови, и её это не удивило. Даже мальцом, сынок Большой Джим был брехлом, особенно, когда это как-то затрагивало его выгоду.
    
— На что он ответил: «Это повар все начал». Да?
    
— Йес, — Барби нажал стартер генератора, и тот загудел, возвращаясь к жизни. Улыбнувшись Бренде, Барби почувствовал, как у него раскраснелись щеки. История, которую он только что рассказал, не принадлежала к его любимым. Хотя не сравнить с той, что случилась с ним когда-то в спортивном зале в Фаллудже.
    
— Вот и все: мотор, камера, поехали.
    
— Благодарю. Насколько его хватит?
    
— Всего на пару дней, но эта ситуация к тому времени может уже закончиться.
    
— Или нет. Я думаю, вы понимаете, что спасло вас в ту ночь от путешествия в окружную тюрьму?
    
— Конечно. Ваш муж увидел, как это было. Четверо на одного. Этого тяжело было не заметить.
    
— Любой другой коп мог бы этого не заметить, даже если бы всё разворачивалось перед его глазами. К счастью, в тот вечер случился Гови; дежурить должен был Джордж Фредерик, но он позвонил, что у него воспаление желудка, — она сделала паузу. — Можете вместо везения назвать это провидением.
    
— Наверное, так, — согласился Барби.
    
— Зайдём в дом, мистер Барбара?
    
— Почему бы не посидеть здесь? Если вы не против. Здесь хорошо.
    
— Я не против. Вскоре уже погода ухудшится. Или ещё нескоро?
    
Барби ответил, что не знает.
    
— Когда Гови отправил вас всех в участок, Делессепс сказал ему, что вы изнасиловали Энджи Маккейн. Да?
    
— Это была его первая версия. Тогда он сказал, что, возможно, это было не совсем изнасилование, но, когда она испугалась и попросила меня остановиться, я не послушался. Таким образом, кажется, это полагало быть изнасилованием второй степени.
    
Она слегка улыбнулась.
    
— Храни Господи, чтобы вы говорили о разных степенях изнасилования при каких-то феминистках.
    
— Постараюсь этого не делать. Кстати, ваш муж допрашивал меня в комнатушке, которая, похоже, по обыкновению используется как кладовка для швабр…
    
Теперь уже Бренда по-настоящему рассмеялась.
    
— …и тогда вызвал Энджи. Посадил её прямо передо мною, глаза в глаза. Куда там, к чёрту, мы с ней едва не тёрлись локтями. Для большого вранья нужно время подготовиться, особенно молодой особе. Я это понял в армии. Ваш муж знал об этом также. Сказал ей, что дело пойдёт в суд. Предупредил о наказании за лжесвидетельство. Чтобы не затягивать повествование, она отказалась от показаний. Созналась, что никакого совокупления не было, не говоря уже об изнасиловании.
    
— У Гови был девиз: «Ум впереди закона». Это было началом начал всех его действий. Совсем не так будет действовать Питер Рендольф, отчасти потому, что у него слабый ум, но главное из-за того, что он неспособен удерживать в рамках Ренни. Мой муж это мог. Гови говорил, что когда новость о вашей… стычке… достигла мистера Ренни, тот настаивал, чтобы вас привлекли хоть за что-то. Он буквально пришёл в неистовство. Вы это знали?
    
— Нет, — но его это не удивило.
    
— Гови сказал мистеру Ренни, что, если что-то из этого пойдёт в суд, он постарается, чтобы в суд пошло всё дело полностью, включая нападение четверых на одного на парковке. И уточнил, что хороший адвокат легко может добавить к делу забавы Джуниора и Фрэнки в их школьные годы. А они были замешаны в нескольких нападениях, правда, и рядом не стоявших с тем, что совершили с вами.
    
Она покачала головой.
    
— Джуниор Ренни никогда не был милым мальчиком, но был сравнительно безопасным. Он изменился в последние год или два. Гови это заметил, и его это беспокоило. Я выяснила, что Гови многое знал об обоих: о сыне и об отце… — она поколебалась. Барби видел, как её терзают сомнения, продолжать или нет, и, наконец, она решила, что не следует. Осторожности она научилась как жена начальника полиции маленького городка, а эта привычка не из тех, с которыми легко прощаются.
    
— Гови посоветовал вам покинуть наш город, прежде чем Ренни не найдёт какой-нибудь другой способ вам напакостить, правда? Я догадываюсь, вы не успели этого сделать, потому что вас остановил этот Купол.
    
— Вы правы в обоих случаях. Можно мне диетической колы теперь, миссис Перкинс?
    
— Зовите меня Бренда. А я буду называть вас Барби, если вам так нравится. Прошу, берите себе сами, пейте.
    
Барби так и сделал.
    
— Вам нужен ключ к противоатомному бомбоубежищу, чтобы взять оттуда счётчик Гейгера. Я могу вам в этом помочь и помогу. Но, кажется, вы говорили, что должны о чём-то сообщить Джиму Ренни, так вот, эта ваша идея меня беспокоит. Возможно, это скорбь туманит мне мозг, но я не понимаю, зачем вам нужно мириться с ним хоть чем-то. Большой Джим сходит с ума, когда кто-нибудь посягает на его авторитет, а вас он вообще на дух не переносит. И ничем вам не обязан. Если бы шефом и сейчас был мой муж, тогда бы, наверняка, вы могли бы поболтать с Ренни втроём. Думаю, мне бы это даже понравилось.
    
Она наклонилась вперёд, внимательно смотря на него глазами в обрамлении тёмных кругов.
    
— Впрочем, Гови умер, и вместо того чтобы разыскивать этот мистический генератор, вы, скорее всего, окажетесь в камере.
    
— Я все это понимаю. Но есть новость. Военно-воздушные силы собираются обстреливать Купол крылатыми ракетами завтра в тринадцать ноль-ноль.
    
— О Господи.
    
— Они уже стреляли по нему другими ракетами, но только для того, чтобы определить, на какую высоту поднимается барьер. Радар здесь бездействует. Те ракеты были с холостыми боеголовками. Эти будут с настоящими. Противобункерными.
    
Она резко побледнела.
    
— В какую часть нашего города они собрались стрелять?
    
— Контактной точкой назначено то место, где Купол пересекает дорогу Малая Сука. Мы с Джулией были как раз там прошлой ночью. Ракеты будут взрываться приблизительно на высоте пяти футов от уровня грунта.
    
Челюсть у Бренды отвисла, рот раскрылся так широко, как не к лицу настоящей леди.
    
— Невозможно!
    
— Боюсь, что будет именно так. Ракеты будут запускаться с Б-52[169] и будут лететь запрограммированным курсом. Я имею ввиду, в прямом смысле запрограммированным. Огибая все высоты и впадины, пока не снизятся до высоты цели. Это ужасные штуки. Если такая взорвётся, не пробив барьер, люди в городе лишь испугаются — звук будет, словно настал Армагеддон. Но, если она прорвётся, тогда…
    
Рука Бренды оказалась у неё на горле.
    
— Большие разрушения? Барби, у нас нет пожарных машин.
    
— Я уверен, они приготовили противопожарную технику где-то рядом. А что касается разрушений? — он пожал плечами. — Из той местности необходимо всех эвакуировать, это обязательно.
    
— Разве это умно? Разве умно то, что они запланировали?
    
— Этот вопрос неактуальный, миссис… Бренда. Они уже приняли решение. Но, боюсь, дальше будет ещё хуже. — И, заметив её удивлённый взгляд, объяснил: — Мне, не городу. Меня повысили до полковника. Президентским указом.
    
Она подкатила глаза.
    
— Поздравляю.
    
— От меня ожидают, что я объявлю военное положение и буквально возьму Честер Милл в свои руки. Джиму Ренни понравится такая новость?
    
Она удивила его, зайдясь смехом. Он и себе удивился, потому что и сам присоединился к ней.
    
— Понимаете мою проблему? Город не должен знать, что я занял у него счётчик Гейгера, но всех жителей надо предупредить, что на них будут лететь протовобункерные ракеты. Если не я, эту новость всё равно распространит Джулия Шамвей, однако руководители города должны её услышать от меня. Потому что…
    
— Я понимаю почему, — в красном предвечернем солнечном свете лицо Бренды потеряло свою бледность. Теперь она задумчиво потирала руки. — Если вы должны захватить власть в городе… чего от вас хочет ваш начальник…
    
— Думаю, Кокс теперь мне скорее коллега, — сказал Барби.
    
Она вздохнула.
    
— Эндрия Гриннел. Сначала мы скажем об этом ей. Потом вместе пойдём к Ренни и Энди Сендерсу. По крайней мере, нас будет больше: трое против двух.
    
— Сестра Рози? Но почему она?
    
— Вы не знаете, что она в нашем городе третья выборная? — Он покачал головой. — Не стыдитесь, многие не помнит, хотя она на этой должности уже несколько лет. По обыкновению она лишь поддакивает двум мужчинам-выборным, то есть — одному Ренни, потому что Сендерс и сам только и делает, что ему поддакивает… у неё есть кое-какие проблемы… но, не смотря на это, она имеет характер. Имела.
    
— Какие проблемы?
    
Он думал, что она не будет вникать в детали, но ошибся.
    
— Зависимость от лекарств. Обезболивающих. Не знаю, насколько это серьёзно.
    
— Догадываюсь, что свои рецепты она отоваривает в аптеке Сендерса.
    
— Да. Я понимаю, что это не лучшее решение, и вам надо действовать весьма осторожно, но… Джим Ренни просто может увидеть выгоду для себя в вашем вмешательстве, на какое-то время. А что касается вашего руководства? — Она покачала головой. — Он подотрётся любой бумажкой об установлении военного положения, подписанной хоть Президентом, хоть кем-нибудь. Я…
    
Она застыла. Глаза её вытаращились, она смотрела мимо него.
    
— Миссис Перкинс? Бренда? Что случилось?
    
— Ох, — произнесла она. — О, Боже мой.
    
Барби и сам обернулся и тоже оцепенел от увиденного. Солнце садилось красное, как часто случалось в конце тёплых, погожих, не омрачённых поздними ливнями, дней. Но никогда за всю свою жизнь он не видел вечерней звезды такой, как эта. У него промелькнула мысль, что что-то подобное могли наблюдать только люди, живущие вблизи действующего вулкана.
    
«Нет, — решил он. — И там такого не бывает. Это что-то абсолютно новое».
    
Садящееся солнце не было шаром. Оно имело форму огромного галстука-мотылька с горящим круглым узлом. Небо на западе как будто укрылось тонкой плёнкой крови, которая чем выше, то больше бледнела, до оранжевого цвета. Сквозь это мутное сияние почти не просматривался горизонт.
    
— Господи, помилуй. Это как смотреть через загрязнённое лобовое стекло, когда едешь против солнца, — произнесла она.
    
Действительно, было похоже, только сейчас лобовым стеклом выступал Купол. На нём начали скапливаться пыль и грязь. А также искусственные атмосферные осадки. И дальше будет только хуже.
    
«Надо бы его помыть», — подумал он и представил себе шеренги волонтёров с вёдрами и щётками. Абсурд. Как можно его помыть на высоте сорока футов? Или ста сорока? Или тысячи?
    
— Этому надо положить конец, — прошептала она. — Позвоните им и скажите, пусть выстрелят самой большой их ракетой, и к чёрту последствия. Потому что этому надо положить конец.
    
Барби на это ничего не ответил. Не был уверен, что сможет промолвить хотя бы слово, даже если бы и было, что сказать. Это гигантское, мутное сияние забрало у него все слова. Это было так, словно через люк смотришь в ад.
   
  
  
   
    
И-го-го
   
   
    
     
1
    
    
Джим Ренни с Энди Сендерсом смотрели на зловещий закат солнца с крыльца похоронного салона Бови. Они собирались в горсовет на очередное «чрезвычайное заседание», назначенное на семь вечера, и Большой Джим хотел прийти туда раньше времени, чтобы подготовиться, но застыли на ступеньках, засмотревшись, какой страшной, жирной смертью догорает день.
    
— Словно конец мира, — произнёс Энди низким, благоговейным голосом.
    
— Бред сивой кобылы! — возразил Большой Джим, и если его голос и прозвучал грубо даже для него, это потому что и ему самому в голову пришлая такая же мысль. Впервые с того времени, как опустился Купол, он осознал, что урегулирование этой ситуации может быть вне их возможностей — вне его возможностей — и раздражённо прогнал эту мысль прочь. — Разве ты видишь Господа нашего Иисуса Христа, который сходит с небес?
    
— Нет, — согласился Энди. Он видел только жителей своего города, людей, которых знал всю жизнь, они стояли кучками вдоль Мэйн-стрит, молчаливые, и только смотрели на этот страшный закат солнца, прикрывая себе глаза ладонями.
    
— А меня ты видишь? — настаивал Большой Джим.
    
Энди обернулся к нему.
    
— Конечно, вижу, — ошеломлённо кивнул он. — Конечно, я тебя вижу, Большой Джим.
    
— Итак, меня не взяли живым на небо, — объяснил Большой Джим. — Много лет назад я отдал своё сердце Иисусу, и, если бы сейчас происходил Конец Света, меня бы здесь не было. И тебя тоже, ты согласен?
    
— Наверное, так, — согласился Энди, хотя в душе чувствовал сомнения. Если бы они были спасёнными — омытыми кровью Агнца — зачем бы им было только что говорить со Стюартом Бови о прекращении того, что Большой Джим называл «нашим маленьким бизнесом»? Да как они вообще могли вляпаться в этот бизнес, если честно?
    
Что общего может быть между спасенностью и метамфетаминовым производством?
    
Если бы спросить об этом у Большого Джима, Энди знал, что именно тот ответит: иногда цель оправдывает средства. В данном случае результаты выглядели захватывающими, вот такими: новая Церковь Святого Спасителя (старая была лишь немного лучше, чем дощатый сарай с деревянным крестом наверху); радиостанция, которая спасла самому только Богу известно сколько душ; десятина, которую они платили — аккуратно, чеками одного банка на Каймановых островах — Миссионерскому обществу Господа Иисуса, помогая тем, кого пастор Коггинс называл «нашими меньшими чёрными братьями».
    
Однако, засмотревшись на этот грандиозный, мутный закат солнца, который намекал на мелочность и маловажность человеческих дел, Энди вынужден был признать, что все эти вещи служили лишь оправданиями. Без притока денежной наличности благодаря мету, его аптека пошла бы на дно ещё лет шесть назад. Тоже самое можно сказать об этой похоронной конторе. Тоже самое — хотя мужчина, который стоял сейчас рядом с ним, этого никогда бы не признал — касалось «Подержанных автомобилей Джима Ренни».
    
— Я знаю, что ты думаешь, друг, — сказал Большой Джим.
    
Энди боязливо поднял на него глаза. Большой Джим улыбался… а впрочем, не хищно. Эта его улыбка была кроткой, понимающей. Энди тоже ответил, или попробовал ответить, ему улыбкой. Он много чем был обязан Большому Джиму. Вот только сейчас вещи, такие как аптека или «BMW» Клоди, казались малозначительными. Какая сейчас польза от «BMW», хотя бы и с системой автопарковки и реагирующей на голосовые команды саунд-системой, его мёртвой жене?
    
«Когда все это закончится и Доди вернётся домой, я отдам этот бумер ей, — решил Энди. — Клоди бы это понравилось».
    
Большой Джим протянул свою руку с пальцами-обрубками в направлении закатного солнца, которое, как казалось, расползалось по западному горизонту, словно огромная змеиная яичница.
    
— Ты думаешь, что в этом есть какая-то наша вина. Что Бог наказывает нас за то, что мы подпитывались от города в трудные времена. Это херня, друг. Это не Божье дело. Если ты скажешь, что в том, что нас побили во Вьетнаме, была рука Бога — таким образом, Бог предупреждал нас, что Америка теряет свою духовность, — я с тобой соглашусь. Если скажешь, что одиннадцатое сентября было ответом Всевышнего на решение Верховного суда, который сообщил малым детям, что они могут больше не начинать свой день с молитвы к Богу, Который их сотворил, я тебя поддержу. Но чтобы Бог подвергнул наказанию Честер Милл за то, что мы не пристроили очередную обгонную полосу к какой-то полузабытой дороге, типа Сиворакши или Мелкорубалки? — Он помотал головой. — Это нет. Выбрось это из головы.
    
— Мы также ложили неплохие барыши себе в карман, — несмело заметил Энди.
    
Это было правдой. Они хапали больше, чем шло на подкорм своих бизнесов или простирания руки помощи своим меньшим черным братьям. Энди имел собственный счёт на Каймановых островах. И против каждого его доллара — или доллара Бови, кстати — он мог бы поспорить, Большой Джим брал себе три. А то и четыре доллара.
    
— «Потому что достоин рабочий своего заработка», — процитировал Большой Джим поучительным, однако кротким тоном. — Матвея, десятый раздел, стих десятый.
    
Начало фразы евангелиста он пропустил: «Не берите ни золота, ни серебра, ни медяков в свои карманы…»
    
Большой Джим бросил взгляд на часы у себя на запястье.
    
— Если уже упомянули о работе, друг, то надо нам двигаться. Много чего должны решить.
    
И он выступил вперёд. Энди двинулся за ним, не отводя глаз от вечерней звезды, которая все ещё оставалась достаточно яркой, чтобы быть похожей на горящую плоть. И тут Большой Джим вновь остановился.
    
— Кстати, ты слышал, что поведал Стюарт: тут мы все прикрыли. «Завершено и застёгнуто», как сказал маленький мальчик, впервые самостоятельно поссав. Он лично сообщил об этом Мастеру.
    
— О, это ещё тот фрукт, — произнёс понуро Энди.
    
Большой Джим хохотнул:
    
— Не переживай в отношении Фила. Мы прекратили бизнес, и не будем начинать, пока не пройдёт кризис. Фактически, возможно, это нам знак, что лабораторию следует прикрыть навсегда. Знак от Всевышнего.
    
— Хорошо было бы, — сказал Энди. Хотя имел в душе гнетущее предчувствие: если Купол исчезнет, Большой Джим может передумать, а если так и случится, Энди вновь будет рядом с ним. И Стюарт Бови со своим братом Ферналдом включатся также. Охотно. Отчасти потому, что там баснословные деньги — не говоря уже об отсутствии налогов, — а отчасти из-за того, что все уже слишком глубоко завязли. Он вспомнил слова какой-то древней кинозвезды: «Когда я наконец-то поняла, что не люблю сниматься, я уже была слишком богатой, чтобы бросать это дело».
    
— Не волнуйся ты так, — произнёс Большой Джим. — Через пару недель мы начнём вновь завозить пропан в город, решится эта ситуация с Куполом, или нет. Используем городские песковозы. Ты же сможешь поработать за рулём нормальную смену, не так ли?
    
— Не вопрос, — грустно ответил Энди.
    
— А ещё! — Большой Джим расцвёл от новой идеи, которая пришла ему в голову. — Мы можем использовать катафалк Стюи! Тогда несколько баллонов мы сможем привезти даже раньше!
    
Энди ничего на это не сказал. Ему страх как не нравилась идея прибрать к рукам (это было выражение Большого Джима) так много пропана из разных городских служб, но это казалось самым безопасным способом. Производство у них было мощное, а значит, много топлива шло как на само варево, так и на вентиляцию токсичных газов. Большой Джим доказывал, что покупка больших объёмов пропана может вызвать вопросы. Так же, как и приобретение большого количества разных лекарств, даже тех, которые продаются без рецепта и идут на это дерьмо, может вызвать подозрения и принести неприятности.
    
Благодаря тому, что он был владельцем аптеки, с этим было легче, хотя, заказывая в таких количествах робитусин и судафед[170], Энди всё равно ужасно нервничал. Он боялся, что именно здесь их ждёт провал, если провал их ждёт. О газовых баллонах позади студийного здания РНГХ он вообще никогда не думал до этого дня.
    
— Кстати, сегодня вечером мы будем иметь массу электричества в городском совете. — Большой Джим произнёс это с радостной интонацией человека, который возвещает о каком-то приятном сюрпризе. — С моей подачи Рендольф послал моего мальчика с его другом Фрэнки в госпиталь, чтобы спёрли там один баллон, подключили к нашему генератору.
    
У Энди на лице отразилась тревога.
    
— Но мы же уже забирали…
    
— Знаю, — успокоительно перебил его Ренни. — Знаю, что уже брали. Не волнуйся ты так за «Кэти Рассел», им пока что хватит.
    
— Ты же мог взять баллон с радиостанции… там же их много…
    
— Здесь ближе, — возразил Большой Джим. — И безопаснее. Пит Рендольф наш мальчик, но это не значит, что мне хочется, чтобы он узнал о нашем маленьком бизнесе. Ни сейчас, ни когда-то.
    
Энди ещё больше убедился в том, что Большой Джим на самом деле не собирается прощаться с производством.
    
— Джим, если мы начнём перебрасывать сжиженный пропан назад в город, как мы сможем объяснить, где он был? Будем рассказывать людям, что его забрала Газовая Фея, а теперь передумала и отдаёт назад?
    
Ренни нахмурился.
    
— Ты думаешь, это смешно, друг?
    
— Нет! Я думаю, это страшно!
    
— У меня есть план. Мы объявим о создании городского хранилища топлива, и будем распределять оттуда пропан по норме. А также отопительный мазут, если будет найдено средство его использования без электрического зажигания. Мне ненавистна самая идея нормирования — она антиамериканская по своей сути, но ты же понимаешь, это как в басне о муравье и стрекозе. В нашем городе есть такие никчемы, которые сожгут все за месяц, а как только придут холода, будут взывать к нам, чтобы мы их спасали!
    
— Ты же на самом деле не веришь, что это будет длиться целый месяц, нет же?
    
— Конечно, нет, но, как старые люди говорят: надейся на лучшее, готовься к худшему.
    
Энди хотел, было напомнить, что много пропана из городских запасов они уже использовали на изготовление кристаллического мета, но сам знал, что ответит ему Большой Джим: «Откуда мы могли знать заранее?»
    
Конечно, не могли. Кто в здравом уме мог ожидать такого внезапного недостатка всех ресурсов? Планируешь всегда на более чем достаточно. Сугубо американский стиль. Но совсем не достаточно — это обида для ума и души.
    
Энди сказал:
    
— Не только тебе не понравится идея нормирования.
    
— Для этого мы имеем силы полиции. Я понимаю, всем нам жаль, что от нас ушёл Гови Перкинс, но он сейчас рядом с Иисусом, теперь у нас Пит Рендольф. Который в этой ситуации для города лучший. Потому что он слушается, — он наставил на Энди палец. — Люди в таком городе — да, на самом деле люди повсюду, — они, как малые дети, когда речь идёт об их собственных интересах. Сколько раз я уже это повторял?
    
— Много, — вздохнул Энди.
    
— Так к чему ты должен принуждать детей?
    
— Чтобы доедали гарнир, иначе не получат десерта.
    
— Вот так! И иногда не обойтись без ремня.
    
— Ты мне как раз напомнил, — встрепенулся Энди. — Я говорил с Самантой Буши там, на поле у Динсмора, это подружка Доди. Она сказала, что кто-то из копов действовал там довольно грубо. Очень грубо. Нам об этом надо поговорить с шефом Рендольфом…
    
Джим скривился.
    
— А чего ты ожидал, друг? Реверансов? Там чуть до бунта не дошло. Мы чуть ли не получили хренов бунт тут, у себя, в Честер Милле!
    
— Я понимаю, ты прав, но просто…
    
— Я знаю эту девушку Буши. Знал всю её семью. Наркоманы, угонщики машин, нарушители закона, неплательщики кредитов и налогов. Те, которых мы когда-то называли бедным белым ничтожеством, пока это не стало неполиткорректным. Это как раз те люди, за которыми мы сейчас должны присматривать. Как раз те самые люди. Это те, кто разорвёт на тряпки наш город, только дай им волю. Такого ты хочешь?
    
— Нет, конечно же нет…
    
Но Большой Джим уже расправил крылья.
    
— Каждый город имеет своих муравьёв, которые делают добро, и своих стрекоз, которые добра не делают, но мы можем жить с ними рядом, потому что понимаем их и умеем принуждать их делать то, что в их же интересах, даже если ради этого их приходится немного принижать. Но в каждом городе присутствует также саранча, как об этом сказано в Библии, и это именно такие люди, как Буши. На них мы должны опускать наш молот. Это может не нравиться тебе, может не нравиться мне, но личная свобода пусть себе пойдёт куда-нибудь погуляет, пока все это не закончится. Мы тоже кое-чем жертвуем. Разве не закрываем мы наш маленький бизнес?
    
Энди не хотелось напоминать о том, что они просто не имеют выбора, поскольку всё равно не могут вывозить товар за границы города, и он просто ограничился кивком. Он больше не хотел ничего обсуждать и опасался заседания, куда они направлялись, которое могло затянуться заполночь. Ничего ему не хотелось так сильно, как пойти домой, выпить чего-нибудь крепкого, лечь, и думать о Клодетт, и плакать, пока не провалится в сон.
    
— Что действительно имеет сейчас значение, друг, так это поддержание баланса. Это означает закон, и порядок, и надзор. Наш надзор, потому что мы не стрекозы. Мы муравьи. Муравьи-солдаты.
    
Большой Джим задумался. Когда он заговорил вновь, голос его звучал уже сугубо по-деловому:
    
— Я обдумал и считаю неправильным наше решение разрешить «Фуд-Сити» работать, как обычно. Я не говорю, что мы должны закрыть этот магазин, по крайней мере, сейчас этого делать не следует, но в следующие пару дней нам надо будет за ним внимательно наблюдать. Пристально следить. Тоже самое касается «Топлива & Бакалеи». И я вот что подумал: неплохо было бы нам конфисковать кое-что из тех продуктов, которые быстро портятся, для наших собственных…
    
Он остановился, прищурено смотря на крыльцо городского совета. Он не мог поверить собственным глазам и потому прикрыл их рукой от вечерней звезды. Но картина осталась: Бренда Перкинс и этот херов баламут Дейл Барбара. Однако не плечом к плечу. Между ними сидела и живо разговаривала с вдовой шефа Перкинса Эндрия Гринелл, третья выборная. Они передавали друг другу из рук в руки какие-то бумаги.
    
Большому Джиму это не понравилось.
    
Абсолютно.
   
   
    
     
2
    
    
Он двинулся вперёд, предпочитая прекратить эту болтовню, о чём бы там не шло. Не успел он сделать и полдесятка шагов, как к нему подбежал какой-то мальчик. Это был один из сыновей Кильянов. Этих Кильянов жило около дюжины на мерзостной ферме, которая стояла чуть ли не на границе с Таркер Миллом. Никто из этих детей не отмечался умом, что, честно говоря, было естественным, принимая во внимание убогих родителей, которые их породили. Но все они были ревностными прихожанами Святого Спасителя; спасёнными, иными словами. Этого звали Ронни… так, по крайней мере, считал Ренни, но не был в этом полностью уверен. Все они были остроголовые, носатые, с выпяченными надбровными дугами.
    
Одетый в изношенную футболку РНГХ, мальчик принёс записку.
    
— Эй, мистер Ренни! — воскликнул он. — Господи, я ищу вас по всему городу!
    
— Боюсь, Ронни, у меня сейчас нет времени на болтовню, — сказал Большой Джим. Он не сводил глаз с троицы, которая сидела на ступеньках горсовета. Тройка Херовых Идиотов. — Возможно, завтра…
    
— Я — Ричи, мистер Ренни, Ронни — это мой брат.
    
— Ричи. Конечно. А теперь, если ты извинишь…
    
Большой Джим сделал шаг вперёд. Энди взял у мальчика записку и успел задержать Ренни, прежде чем тот подошёл к трио, которое расселось на ступеньках.
    
— Лучше прочитай это.
    
Первое, что увидел Большой Джим, было лицо Энди, ещё больше вытянутое и обеспокоенное, чем обычно. Вот тогда он уже и взял записку.
    
     
Джеймс…
     
Мне нужно увидеться с тобой сегодня вечером. Господь говорил со мной. Теперь мне нужно поговорить с тобой, прежде чем мне обратиться к городу. Жду твоего ответа. Ричи Кильян доставит твою записку мне.
     Преподобный Лестер Коггинс
    
    
Не Лёсс, даже не Лестер. Нет. Преподобный Лестер Коггинс. Не к добру это. Ну почему, почему все это должно случаться одновременно?
    
Мальчик стоял перед книжным магазином, в своей выцветшей футболке и мешковатых, сползающих джинсах он был похож на какого-то неполноценного сироту. Большой Джим кивнул ему, чтобы подошёл. Тот с готовностью подбежал. Большой Джим извлёк из кармана ручку (на цилиндрике которой шла надпись золотом ВАМ ХОРОШЕЕ НАСТРОЕНИЕ, БУДЬТЕ УВЕРЕНЫ, ПОДАРИТ БИЗНЕС ДЖИМА РЕННИ) и нацарапал ответ из трёх слов: Полночь. Мой дом. Сложил бумажку и вручил мальчику.
    
— Отнеси ему. И не читай сам.
    
— Я не буду! Ни за что! Благослови вас Господь, мистер Ренни.
    
— И тебя тоже, сынок, — провёл он глазами мальчика.
    
— О чём это он? — спросил Энди. И прежде чем Большой Джим успел что-то ответить, предположил: — О лаборатории? О мете…
    
— Заткни пасть.
    
Энди даже споткнулся, так его это поразило. Большой Джим никогда раньше не говорил ему таких слов. Не к добру это.
    
— Всему своё время, — произнёс Большой Джим и отправился навстречу более спешной проблеме.
   
   
    
     
3
    
    
Первое, что подумал Барби, увидев приближение Ренни: «Он идёт, как очень больной человек, который сам ещё этого не знает». В его походке также виделся мужчина, который всю жизнь раздаёт подсрачники.
    
Пожав Бренде обе руки, он хранил на лице наиболее хищную со своих светских улыбок. Она восприняла это со спокойной, естественной любезностью.
    
— Бренда, — сказал он. — Мои глубочайшие соболезнования. Я должен был бы посетить вас раньше… я, конечно, буду на похоронах… но я был кое-чем занят. Мы все были заняты.
    
— Понимаю, — ответила она.
    
— Мы очень сожалеем о Дюке, — сказал Большой Джим.
    
— Именно так, — включился Энди, который подошёл вслед за Джимом: катерок на буксире у океанского лайнера. — Очень сожалеем.
    
— Я так вам обоим признательна.
    
— И, хотя я радушно обсудил бы ваши проблемы… я же вижу, вы их имеете… — улыбка Большого Джима стала шире, впрочем, даже близко не изменив выражения его глаз. — У нас очень важное заседание. Эндрия, не могла ли бы ты пойти и побыстрее разложить на столе все те бумаги?
    
В это мгновение Эндрия, которой было уже под пятьдесят, стала похожей на ребёнка, которого застали за тем, что она пыталась стибрить с подоконника горячий пирожок. Она уже начала привставать (кривясь от боли в спине), но Бренда удержала её, крепко сжав руку. Эндрия вновь села.
    
До Барби дошло, что оба — и Гринелл, и Сендерс — имеют вид насмерть испуганных людей. И это не из-за Купола, не сейчас, по крайней мере, потому что причина их испуга скрывалась в Ренни. И вновь у него промелькнуло: из огня да в полымя.
    
— Джеймс, я считаю, вам следует уделить нам какое-то время, — произнесла любезно Бренда. — Безусловно, вы понимаете, что если бы вопрос не был важен, и очень… я сидела бы дома, находясь в скорби по моему мужу.
    
Большого Джима захватила несвойственная для него потеря языка. Люди на улице, которые перед этим созерцали закат солнца, теперь начали смотреть на это импровизированное рандеву. Возможно, поднимая Барбару до важности, на которую его персона не заслуживала, просто благодаря тому, что он сидел тесной кучкой вместе с городской третьей выборной и вдовой покойного шефа полиции. Они рассматривали, передавая друг другу из рук в руки какую-то бумажку так, словно это было письмо от самого Папы Римского. Чья голова родила идею такого публичного спектакля? Конечно же, Перкинсовой жены. У Эндрии не хватило бы ума. Да и храбрости, беспокоить его так, на глазах у публики.
    
— Хорошо, наверное, мы сможем уделить вам несколько минут. Как ты, Энди?
    
— Конечно, — подал голос Энди. — Несколько минут для вас миссис Перкинс, обязательно. Мне действительно очень жаль Дюка.
    
— А мне вашу жену, — серьёзно ответила она.
    
Они встретились глазами. Это был самый настоящий Миг Воссоединения[171], и от этого Большого Джима охватило такое чувство, хоть волосы на себе рви. Он понимал, что не должен позволять такому чувству овладевать им — это плохо для давления, и очень нехорошо для сердца, — но достичь этого было тяжело, иногда. Особенно, когда тебе только что вручили записку от человека, который многовато знает, а теперь ещё и поверил в то, что Бог хочет, чтобы он все поведал городу. Если Большой Джим правильно догадывается, что на уме в Коггинса, по сравнению с тем, это дело выглядит просто мизерным.
    
Вот только оно может оказаться и не мизерным. Потому что Бренда Перкинс всегда его не любила, а Бренда Перкинс вдова человека, которого сейчас в городе воспринимают — абсолютно безосновательно — как героя. Первое, что он должен сделать…
    
— Идём вовнутрь, — сказал он, — поболтаем в зале для заседаний. — Он кивнул Барби. — Вы тоже берете в этом участие, мистер Барбара? Поскольку мне этого вовеки не понять.
    
— Вам может помочь это, — ответил Барби, протягивая ему бумаги, которые они перед этим передавали из рук в руки. — Я когда-то служил в армии. Был лейтенантом. Кажется, срок моей службы продлён. Я даже получил повышение.
    
Ренни взял листы за краешек так, словно они могли быть горячими. Это послание, безусловно, было более солидным, чем кое-как нацарапанная записка, принесённая ему Ричи Кильяном, и было оно от намного более известного респондента. С простым заголовком: ИЗ БЕЛОГО ДОМА. И сегодняшняя дата.
    
Ренни пощупал бумагу. Глубокая вертикальная морщина пролегла между его бровей.
    
— Это не настоящий бланк Белого Дома.
    
«Конечно, настоящий, придурок, — хотелось сказать Барби. — Час назад его было доставлено курьерской службой эльфов Федерал Экспресс. Маленький мифический сученок без проблем телепортировался через Купол».
    
— Конечно же, это не бланк, — Барби старался говорить деликатно. — Документ прислан через интернет в виде Pdf-Файла. Его приняла и распечатала мисс Шамвей.
    
Джулия Шамвей. Ещё одна баламутка.
    
— Прочитайте документ, Джеймс, — спокойно произнесла Бренда. — Он важный.
    
Большой Джим начал читать.
   
   
    
     
4
    
    
Бэнни Дрэйк, Норри Келверт и Пугало Джо Макклечи стояли перед редакцией городской газеты «Демократ». У каждого из них был фонарик. Бэнни и Джо держали их в руках; Норри засунула свой в широкий передний карман куртки-кенгуру. Они смотрели в сторону городского совета, где, как казалось, о чём-то совещались несколько человек — среди них все трое выборных и повар из «Розы- Шиповника».
    
— Интересно, о чём там идёт речь, — сказала Норри.
    
— Да о каком-нибудь дерьме, взрослые это любят, — откликнулся Бэнни с пренебрежительной незаинтересованностью и постучал в двери редакции. Когда на стук никто не ответил, мимо него протиснулся Джо и потянул за ручку. Двери отворились. Он сразу понял, почему мисс Шамвей не услышала их стука; здесь на всю мощность работал большой ксерокс, а сама редакторша как раз разговаривала со спортивным репортёром и тем дядей, который днём фотографировал события на поле.
    
Она заметила детей и помахала им. Одинарные листы газеты быстро вылетали из машины в приёмный лоток. Пит Фримэн и Тони Гай поочерёдно их оттуда доставали и складывали.
    
— А вот и вы, — сказала Джулия. — А я уже испугалась, что вы не придёте. У нас все почти готово. Если этот раздолбанный ксерокс не гавкнется, то скоро закончим.
    
Джо, Бэнни и Норри восприняли новую для себя фразу с молчаливой признательностью, каждый решив и сам применить её при первой же возможности.
    
— Вы получили разрешения от старших? — спросила Джулия. — Я не хочу, чтобы стая обозлённых родителей вцепилась мне в загривок.
    
— Йес, мэм, — сказала Норри. — Каждый из нас получил.
    
Фримэн перевязывал шпагатом пачки газет. И делал это небрежно, как заметила Норри.
    
Сама она умелая вязать пять разных узлов. А также рыболовецкие сети. Её отец научил. А она показала ему, как делать «носики»[172] на её доске, и когда он первый раз завалился, то хохотал так, что слезы катились у него по лицу. У неё самый лучший в мире батя, считала она.
    
— Хотите, я это сделаю? — спросила Норри.
    
— Прошу, если ты умеешь получше, — отступил в сторону Пит.
    
Она подошла ближе, Джо и Бэнни вплотную за ней. Норри увидела набранную большими чёрными буквами шапку на одностраничном спецвыпуске газеты и застыла.
    
— Чёртово говно!
    
И только эти слова успели выскочить у неё изо рта, как она заслонила его руками, но Джулия только кивнула:
    
— Да, это натуральное чёртово говно. Надеюсь, вы все приехали на велосипедах и имеете на них корзины. На скейтбордах вы не сможете развезти это по всему городу.
    
— Мы приехали так, как вы нам сказали, — ответил Джо. — На моём корзины нет, но есть багажник.
    
— Я могу привязать туда ему несколько пачек, — сказала Норри.
    
Пит, который с удивлением смотрел на то, как быстро девушка связывает газеты, поддакнул:
    
— Конечно, ты сможешь. У тебя это здорово выходит.
    
— Да, мне это привычно, — прозаично ответила Норри.
    
— Фонари взяли? — спросила Джулия.
    
— Да, — ответили они хором.
    
— Хорошо. «Демократ» уже тридцать лет как не пользовался услугами уличных газетчиков, и мне бы не хотелось отметить возвращение традиции тем, что кого-то из вас собьёт машина на углу Мэйн или Престил-Стрит.
    
— Это было бы суперневезение, конечно, — согласился Джо.
    
— Каждый частный дом и каждый офис на этих улицах должны получить газету, понятно? А также все на Морин-Стрит и авеню Святой Анны. После этого разбегайтесь. Делайте что хотите, но не позже девяти, чтобы все были дома. Если останутся газеты, разложите их на улицах. Прижмите камешками, чтобы куда-нибудь не унесло.
    
Бэнни вновь посмотрел на заголовок:
    
     
ЖИТЕЛИ ЧЕСТЕР МИЛЛА, ВНИМАНИЕ!
     
БАРЬЕР БУДУТ ПРОБИВАТЬ ВЗРЫВЧАТКОЙ!
     
ОН БУДЕТ ОБСТРЕЛЯН КРЫЛАТЫМИ РАКЕТАМИ
     
ВСЕМ РЕКОМЕНДОВАНО ЭВАКУИРОВАТЬСЯ ПОДАЛЬШЕ ОТ
     
ЗАПАДНОЙ ГРАНИЦЫ
    
    
— Могу поспорить, это не подействует, — мрачно произнёс Джо, рассматривая карту, очевидно, начерченную вручную внизу газетного листа. Границу между Честер Миллом и Таркер Миллом на ней было выделено красным цветом. Там, где Малая Сука пересекала границу города, стоял чёрный знак X. Этот знак было подписан: КОНТАКТНАЯ ТОЧКА.
    
— Прикуси себе язык, мальчик, — сказал Тони Гай.
   
   
    
     
5
    
    
     
ИЗ БЕЛОГО ДОМА
     
Приветствие и добрые пожелания
     
СОВЕТУ ВЫБОРНЫХ ЧЕСТЕР МИЛЛА:
     
Эндрю Сендерсу
     
Джеймсу П. Ренни
     
Эндрии Гринелл
     
Уважаемые джентльмены и леди!
     
Прежде всего, я передаю вам свой привет, и от лица всей наций хочу выразить вам глубокое сочувствие и добрые пожелания. Завтрашний день я объявил национальным Днём Молитвы; все церкви будут открыты по всей Америке, люди всех вероисповеданий будут молиться за вас и за тех, кто настойчиво работает для понятия и устранения того, что случилось на границах вашего города. Позвольте мне заверить вас, что мы будем работать, не покладая рук, пока жители Честер Милла не будет освобождены, а виновные в вашем заточении не будет наказаны. Эта ситуация будет улажена — и скоро — такое моё обещание вам и всем жителям Честер Милла. Заявляю это со всей ответственностью высокого должностного лица, вашего Главнокомандующего.
     
Во-вторых, этим письмом рекомендуется полковник Армии США Дейл Барбара. Полковник Барбара служил в Ираке, где был награждён Бронзовой Звездой, Медалью за добросовестную службу и двумя Пурпурными Сердцами. Он был вновь призван на службу и повышен для обеспечения вашей связи с нами и нашей с вами. Я верю, что вы, как настоящие американцы, всячески будете способствовать ему в этом. Как вы будете помогать ему, так и мы будем помогать вам.
     
Первым моим намерением, согласно советам, полученным мной от Объединённого комитета начальников штабов, Министерства обороны и Службы национальной безопасности было: объявить в Честер Милле военное положение и назначить полковника Барбару временным военным комендантом. Однако полковник Барбара заверил меня, что в этом нет необходимости. Он сообщил, что надеется на эффективное сотрудничество с выборными и городской полицией. Он считает, что в его задачи должны входить «советы и согласования». Я согласился с его суждением, которое, впрочем, подлежит дальнейшему пересмотру.
     
В-третьих, я знаю, что вы обеспокоены невозможностью звонить по телефону вашим родным и близким. Мы с пониманием относимся к вашей озабоченности, однако этот режим «телефонного затемнения» будет оставаться императивным для уменьшения риска утечки секретной информации, как в Честер Милле, так и за его пределами. Не считайте это чрезмерной предосторожностью; уверяю вас, это не так. Вполне возможно, что в Честер Милле кто-то владеет информацией, касающейся барьера, которым окружён ваш город.
     
В-четвёртых, сейчас мы будем продолжать ограничение допуска средств массовой информации, хотя этот вопрос также подлежит дальнейшему пересмотру. Придёт время, когда должностным лицам города и полковнику Барбаре будет полезно провести пресс-конференцию, но в данный период времени, когда все наши усилия направлены на как можно быстрое преодоление этого кризиса, мы считаем такую встречу с прессой гипотетической.
     
Пятый пункт моего письма посвящён интернет-коммуникациям. Объединённый комитет начальников штабов жёстко настаивает на временном блокировании электронной почтовой связи, и я склонялся к их мнению. Однако полковник Барбара убедительно отстаивал право граждан Честер Милла на сохранение доступа к интернету. Аргументируя это тем, что электронная переписка на законных основаниях может быть перлюстрирована Советом Национальной Безопасности и на практике контроль над этой коммуникацией может быть установлен легче, чем над связью в сотовой сети. Поскольку он является нашим «оперативным представителем на месте», я, отчасти из гуманных соображений, прислушался к его мнению. Однако это решение тоже подлежит дальнейшему пересмотру; в нашей политике могут произойти изменения. Полковник Барбара будет полноценным участником будущих обсуждений, и мы ожидаем чётких рабочих отношений между ним и всеми должностными лицами города.
     
В-шестых, я ответственно заявляю вам о возможности завершения ваших тяжёлых испытаний не позже, чем завтра в первом часу по Восточному дневному времени. Полковник Барбара объяснит, какая именно военная операция произойдёт в это время, он также заверил меня, что вашими совместными усилиями совместно с мисс Джулией Шамвей, которая является хозяйкой и редактором местной газеты, вы способны проинформировать граждан Честер Милла о том, чего им ожидать.
     
И последнее: вы граждане Соединённых Штатов Америки, мы никогда не бросим вас на произвол судьбы. Наше обещание вам, основанное на святых для нас идеалах, простое: ни один мужчина, женщина или ребёнок не будут оставлены без заботы. Все без исключения ресурсы, необходимые для прекращения вашего заключения, будут задействованы. Каждый доллар, который нужно израсходовать для достижения этой цели, будет израсходован. А от вас мы ожидаем веры и сотрудничества. Прошу вас об этом.
     
С молитвой и наилучшими пожеланиями, остаюсь искренне ваш.
    
   
   
    
     
6
    
    
Кто бы из писак на подхвате не составил эту записку, но подписал её собственноручно этот проходимец, и полным своим именем, включая то, второе, террористическое[173]. Большой Джим за него не голосовал, и если бы тот в это мгновение каким-то чудом телепортировался сюда, появившись перед ним вживую, он задушил бы его собственными руками.
    
И Барбару.
    
Большой Джим ощутил щемящее желание свистнуть Питу Рендольфу, чтобы тот упёк этого полковника Кухмистера в тюрьму. Сказать ему, пусть вводит это своё херово военное положение в подвале полицейского участка, а Сэм Вердро послужит ему в роли адъютанта. Может, благодаря продолжительной реабилитационной терапии Неряха Сэм даже научится козырять, не тыкая большим пальцем себе в глаз.
    
Только не сейчас. Пока что нет. Кое-какие фразы из письма Главнокомандующего-Мерзавца были особенно выразительными.
    
     
Как вы будете помогать ему, так и мы будем помогать вам.
     
Чёткие рабочие отношения между всеми должностными лицами города.
     
Это решение подлежит дальнейшему просмотру.
     
От вас мы ожидаем веры и сотрудничества.
    
    
Последняя — наиболее выразительная. Большой Джим был уверен, что этот треклятый защитник абортов не имеет никакого понятия о вере, для него это только прикладное словцо, но, когда он говорит о сотрудничестве, он чётко понимает, что имеет в виду, и Джим Ренни также это чудесно понимает: это бархатная перчатка, внутри которой железная рука со стальными пальцами.
    
Президент обещает сочувствие и поддержку (он видел искренние слезы на глазах замороченной лекарством Эндрии Гринелл, когда она читала это письмо), но, если читать между строк, правда становится очевидной. Это письмо-угроза, неприкрыто откровенная. Сотрудничайте, потому что иначе не будет у вас интернета. Сотрудничайте, потому что мы составляем списки покорных и неслухов, и вам очень не понравится найти себя в списке последних, когда мы к вам прорвёмся. Потому что мы все припомним. Сотрудничай, друг. Потому что иначе…
    
Ренни подумал: «Никогда я не отдам мой город под руководство повара, который отважился тронуть пальцем моего сына, а потом ещё и противился моей власти. Никогда этому не бывать, ты, обезьяна. Никогда». А ещё он подумал: «Тише, спокойнее».
    
Пусть полковник Кухмистер изложит их большой военный план. Если по факту тот подействует, хорошо. Если нет, свежеиспечённый полковник Армии США откроет для себя новое значение выражения: в глубине вражеской территории.
    
Большой Джим улыбнулся и произнёс:
    
— Давайте зайдём вовнутрь, идёмте. Похоже, нам многое надо обсудить.
   
   
    
     
7
    
    
Джуниор сидел в темноте со своими подружками.
    
Это было странным, даже самому ему это казалось странным, однако вместе с тем и успокаивающим.
    
Когда он вместе с другими внештатными помощниками вернулся в полицейский участок после того колоссального кавардака на Динсморовском поле, Стэйси Моггин (все ещё в униформе и уставшая на вид) сказала им, что, если хотят, они могут поработать ещё четыре часа. Сверхурочных служебных часов будет предлагаться ещё много, по крайней мере, какое-то время, а когда городу наступит время платить им за службу, объяснила Стэйси, она уверена, что будут ещё и бонусы… которые, наверняка, обеспечит признательное правительство Соединённых Штатов.
    
Картер, Мэл, Джорджия Руа и Фрэнк Делессепс согласились отработать дополнительные часы. Дело было даже не в деньгах; они кайфовали от этой работы. Джуниор тоже, но в голове у него начала зарождаться очередная боль. Это так угнетало после целого дня в прекрасном настроении.
    
Он сказал Стэйси, что пас, если можно. Она заверила его, что все нормально, только напомнила, что он должен быть на службе завтра в семь часов утра.
    
— Работы хватит, — сказала она.
    
На крыльце Фрэнки поддёрнул на себе ремень и сказал:
    
— Наведаюсь я, наверное, к Энджи домой. Скорее всего, она куда-то поехала с Доди, но мне невыносимо думать, что она могла поскользнуться в душе и лежит там сейчас парализованная, или ещё что-нибудь такое.
    
У Джуниора начало стучать в висках. Перед левым глазом затанцевало какое-то белое пятнышко. Оно порхало в ритме с его сердцем, биение которого тоже ускорилось.
    
— Хочешь, я зайду, — предложил он Фрэнки. — Мне всё равно по дороге.
    
— Правда? Если не тяжело.
    
Джуниор помотал головой. Вместе с ней и белое пятнышко перед его глазом бешено, умопомрачительно запрыгало. И потом угомонилось.
    
Фрэнки понизил голос:
    
— Сэмми Буши раскрыла рот на меня там, на поле.
    
— Эта пизда, — фыркнул Джуниор.
    
— Да. Говорит: «Что ты сделаешь, арестуешь меня?» — пропищал Фрэнки фальцетом, от чего Джуниору аж нервы скрутило. Белое пятнышко превратилось в красное, и какое-то мгновение он боролся с желанием схватить своего старого друга за горло и задушить тут же, на месте, чтобы навсегда лишить себя опасности когда-нибудь вновь услышать этот фальцет.
    
— Вот что я думаю, — продолжал Фрэнки. — Не съездить ли туда, по окончанию смены. Проучить её, ну ты понимаешь, научить уважать местную полицию.
    
— Она шалава. И сучья лесбиянка.
    
— Так это же ещё лучше. — Фрэнки замолчал, засмотревшись на страшное садящееся солнце. — Этот Купол имеет свои плюсы. Мы можем делать едва ли не всё, что нам захочется. Во всяком случае, пока что. Ты только подумай об этом, старик. — Фрэнки схватил себя за мотню.
    
— Конечно, — согласился Джуниор. — Но у меня на них не очень стоит.
    
Но сейчас он ощущал, что как раз наоборот. Типа того. Не то чтобы он собирался их трахнуть, или что-нибудь такое, хотя…
    
— Вы всё равно остаётесь моими подружками, — произнёс Джуниор во тьму кладовки. Сначала он подсвечивал себе фонарём, и потом выключил его. В темноте было лучше. — Разве нет?
    
Они не отвечали. «А если бы они это сделали, — подумал он, — я бы имел возможность доложить отцу и преподобному Коггинсу о большом чуде».
    
Он сидел спиной к стене, вдоль которой тянулись полки с консервами. Энджи он положил по правую сторону, а Доди по левую от себя. Menagerie a trois[174], как называют это на форумах «Пентхауза». В свете фонаря его девушки имели не очень хороший вид, распухшие лица и выпученные глаза, лишь немного притенённые их волосами, но стоило только их повернуть… гей-гей! Прямо тебе парочка живых девах!
    
Правда, смрад, куда же без этого. Смесь старого дерьма и свежего гниения. Но это не так уже и важно, потому что здесь также присутствовали и другие, более приятные запахи: кофе, шоколада, патоки, сушёных фруктов и, наверняка, героина.
    
А также лёгкий аромат духов. От Доди или от Энджи? Он не мог понять. Главное, что он понимал, боль у него в голове вновь утихала, и пропадало это раздражающее белое пятнышко. Он выдвинул вперёд руку, налапал грудь Энджи.
    
— Ты же не против этого, Эйндж? Ну, я, конечно, знаю, что ты дружишь с Фрэнки, но вы же, типа того, разбежались, кроме того, это лишь возбуждает чувство. А ещё — не хотелось этого тебе говорить, но мне кажется, он сегодня задумал тебе изменить.
    
Свободной рукой он нащупал руку Доди. Она была холодная, но он всё равно положил её себе на член.
    
— О, моя Доди, — произнёс он. — Это довольно круто. Но делай, как тебе хочется, девочка; не сдерживай себя, будь совсем откровенной.
    
Конечно, он должен их похоронить. Скоро. Купол в любое мгновение может лопнуть, словно мыльный пузырь, или учёные найдут способ как-то его растворить. И сразу же этот город будет кишеть дознавателями. А если Купол так и будет стоять, наверно будет создано что-то наподобие комитета по поиску продуктов, они будут ходить из дома в дом, будут искать еду.
    
Скоро. Но не прямо сейчас. Потому что здесь уютно.
    
И вместе с тем волнующе. Люди этого бы не поняли, но они и не должны что-то понимать. Потому что…
    
— Это наша тайна, — прошептал Джуниор во тьму. — Правда же, девочки?
    
Они не ответили (хотя сделают это, в своё время).