1 2 3 4 5 6 
О смехе думала своем, то, верно,    

Все б улыбалась. Вальсингам хвалил    

Крикливых северных красавиц: вот    

Она и расстоналась. Ненавижу    

Волос шотландских этих желтизну.            

Председатель     

     

Послушайте: я слышу стук колес!        

Едет телега, наполненная мертвыми  телами. Негр управляет ею.    

Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,    

По языку судя, мужское сердце.    

Но так-то – нежного слабей жестокий,    

И страх живет в душе, страстьми  томимой!    

Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей  лучше.            

Мери     

     

Сестра моей печали и позора,    

Приляг на грудь мою.            

Луиза     

(приходя в чувство)    

     

Ужасный демон    

Приснился мне: весь черный,  белоглазый....    

Он звал меня в свою тележку. В ней    

Лежали мертвые – и лепетали    

Ужасную, неведомую речь....    

Скажите мне: во сне ли это было?    

Проехала ль телега?            

Молодой человек     

     

Ну, Луиза,    

Развеселись – хоть улица вся наша    

Безмолвное убежище от смерти,    

Приют пиров, ничем невозмутимых,    

Но знаешь, эта черная телега    

Имеет право всюду разъезжать.    

Мы пропускать ее должны! Послушай,    

Ты, Вальсингам: для пресеченья споров    

И следствий женских обмороков спой    

Нам песню, вольную, живую песню,    

Не грустию шотландской вдохновенну,    

А буйную, вакхическую песнь,    

Рожденную за чашею кипящей.            

Председатель     

     

Такой не знаю, но спою вам гимн    

Я в честь чумы, – я написал его    

Прошедшей ночью, как расстались мы.    

Мне странная нашла охота к рифмам    

Впервые в жизни! Слушайте ж меня:    

Охриплый голос мой приличен песне.            

Многие     

     

Гимн в честь чумы! послушаем его!    

Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo!  bravo!            

Председатель     

(поет)    

     

Когда могущая Зима,    

Как бодрый вождь, ведет сама    

На нас косматые дружины    

Своих морозов и снегов, —    

Навстречу ей трещат камины,    

И весел зимний жар пиров.    

*        

Царица грозная, Чума    

Теперь идет на нас сама    

И льстится жатвою богатой;    

И к нам в окошко день и ночь    

Стучит могильною лопатой....    

Что делать нам? и чем помочь?    

*        

Как от проказницы Зимы,    

Запремся также от Чумы!    

Зажжем огни, нальем бокалы,    

Утопим весело умы    

И, заварив пиры да балы,    

Восславим царствие Чумы.    

*        

Есть упоение в бою,    

И бездны мрачной на краю,    

И в разъяренном океане,    

Средь грозных волн и бурной тьмы,    

И в аравийском урагане,    

И в дуновении Чумы.    

*        

Все, все, что гибелью грозит,    

Для сердца смертного таит    

Неизъяснимы наслажденья —    

Бессмертья, может быть, залог!    

И счастлив тот, кто средь волненья    

Их обретать и ведать мог.    

*        

Итак, – хвала тебе, Чума,    

Нам не страшна могилы тьма,    

Нас не смутит твое призванье!    

Бокалы пеним дружно мы    

И девы-розы пьем дыханье, —    

Быть может... полное Чумы!            

Входит старый священник.    

     

Священник     

     

Безбожный пир, безбожные безумцы!    

Вы пиршеством и песнями разврата    

Ругаетесь над мрачной тишиной,    

Повсюду смертию распространенной!    

Средь ужаса плачевных похорон,    

Средь бледных лиц молюсь я на  кладбище,    

А ваши ненавистные восторги    

Смущают тишину гробов – и землю    

Над мертвыми телами потрясают!    

Когда бы стариков и жен моленья    

Не освятили общей, смертной ямы, —    

Подумать мог бы я, что нынче бесы    

Погибший дух безбожника терзают    

И в тьму кромешную тащат со смехом.            

Несколько голосов    

     

Он мастерски об аде говорит!    

Ступай, старик! ступай своей дорогой!            

Священник     

     

Я заклинаю вас святою кровью    

Спасителя, распятого за нас:    

Прервите пир чудовищный, когда    

Желаете вы встретить в небесах    

Утраченных возлюбленные души.    

Ступайте по своим домам!            

Председатель     

     

Дома    

У нас печальны – юность любит  радость.            

Священник     

     

Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый  тот,    

Кто три тому недели, на коленях,    

Труп матери, рыдая, обнимал    

И с воплем бился над ее могилой?    

Иль думаешь, она теперь не плачет,    

Не плачет горько в самых небесах,    

Взирая на пирующего сына,    

В пиру разврата, слыша голос твой,    

Поющий бешеные песни, между    

Мольбы святой и тяжких воздыханий?    

Ступай за мной!            

Председатель     

     

Зачем приходишь ты    

Меня тревожить? Не могу, не должен    

Я за тобой идти: я здесь удержан    

Отчаяньем, воспоминаньем страшным,    

Сознаньем беззаконья моего,    

И ужасом той мертвой пустоты,    

Которую в моем дому встречаю —    

И новостью сих бешеных веселий,    

И благодатным ядом этой чаши,    

И ласками (прости меня, господь)    

Погибшего, но милого созданья...    

Тень матери не вызовет меня    

Отселе, – поздно, слышу голос  твой,    

Меня зовущий, – признаю усилья    

Меня спасти... старик, иди же с  миром;    

Но проклят будь, кто за тобой пойдет!            

Mногие     

     

Bravo, bravo! достойный председатель!    

Вот проповедь тебе! пошел! пошел!            

Священник     

     

Матильды чистый дух тебя зовет!            

Председатель     

(встает)    

     

Клянись же мне, с поднятой к небесам    

Увядшей, бледною рукой – оставить    

В гробу навек умолкнувшее имя!    

О, если б от очей ее бессмертных    

Скрыть это зрелище! Меня когда-то    

Она считала чистым, гордым, вольным —    

И знала рай в объятиях моих...    

Где я? Святое чадо света! вижу    

Тебя я там, куда мой падший дух    

Не досягнет уже...            

Женский голос     

     

Он сумасшедший, —    

Он бредит о жене похороненной!            

Священник     

     

Пойдем, пойдем...            

Председатель     

     

Отец мой, ради бога,    

Оставь меня!            

Священник     

     

Спаси тебя господь!    

Прости, мой сын.            

Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный  в глубокую задумчивость.