1 2 3 4 5 6 
Взглянув на глинобитные стены, он понял, что не достигнет   цели. Он лишь оглушит себя, но не убьет. А потом снова пробудится для страшной   жизни.      

В поисках способа покончить с собой он обвел глазами камеру.      

Ее пересекала балка. Она проходила так высоко, что на ней   мог бы повеситься самый рослый человек. Будь у него свободны руки и найдись тут   веревка, он мог бы это сделать. Впрочем, веревка есть, и достаточно длинная:   его руки связаны обмотанной несколько раз полосой сыромятной кожи.      

Карлос подумал об узлах. Как же он удивился и обрадовался,   когда обнаружил, что они растянулись и ослабли! Горячий пот, проступивший на   руках, размочил сыромятную кожу, и она стала мягкой и податливой. Не помня   себя, едва не обезумев от того, что ему пришлось увидеть, Карлос безотчетными   резкими движениями растянул ремни на несколько дюймов. Теперь он сразу   почувствовал, что их можно развязать, и принялся за это со всей силой и   энергией человека, которому терять нечего. Если бы ему связали руки впереди, он   бы перегрыз ремень зубами, но руки были крепко связаны за спиной. Он стал их   тянуть и дергать изо всех сил.      

Нет в мире людей, которые обращались бы с веревками и   ремнями так ловко, как испанцы. Индейцы не могут тягаться с ними в этом   искусстве; узел, завязанный даже самым ловким моряком, покажется неуклюжим в   сравнении с тем, который сделают они. Никто не умеет так надежно сковать узника   без помощи железа. И Карлос был связан превосходно.      

Но человека, обретшего сверхъестественную силу и полного   решимости, не удержать веревками из пеньки или из кожи. Дайте такому человеку   достаточно времени      

– и он освободится. Карлос знал, что ему нужно только   время.      

Благодаря тому, что сыромятная кожа размокла, много времени   не потребовалось. Не прошло и десяти минут, как ремни соскользнули с запястий,   и руки узника оказались на свободе.      

Он стал перебирать пальцами ремень, чтобы его распутать. На   одном конце он сделал петлю и, взобравшись на скамью, второй конец привязал к   балке. Затем накинул петлю на обнаженную шею, рассчитал длину, на какой она   должна висеть, когда затянется под тяжестью тела, и став на край скамьи, уже   готов был прыгнуть…      

«Взгляну на них еще раз – и умру, – подумал   Карлос. – Бедные мои… в последний раз! « Он стоял почти напротив оконца.   Чтобы увидеть площадь, нужно было лишь слегка наклониться, и Карлос наклонился.      

Он не увидел их; но толпа теперь смотрела в тот угол   площади, что примыкал к тюрьме. Скоро ужасная казнь кончится. Может быть, когда   их поведут отсюда, он их увидит. Он подождет      

– это будет его последняя минута…      

Что же это такое? Боже, это…      

Он услышал свист плети, прорезавшей воздух. Он услышал или   вообразил, что слышит тихий стон. Толпа молчала, до него доносился малейший   звук.      

«Боже милосердный, неужели нет милосердия? Бог отмщения.   Услышь меня!.. Ага, отмщение! Что же это я, глупец этакий, задумал   самоубийство? Да ведь руки мои свободны – разве я не могу выбить дверь, сломать   замок? Мне грозит всего лишь смерть от их оружия, а может быть… « Он сорвал с   шеи петлю и хотел было отойти от окна, как вдруг что‑то тяжелое ударило его по   лбу, чуть не оглушив.      

Сперва Карлос подумал, что это камень, брошенный снизу каким‑нибудь   негодяем, но непонятный предмет, упав на скамью, глухо звякнул.      

Карлос посмотрел вниз и при тусклом свете разглядел чтото   продолговатое. Он быстро нагнулся и поднял аккуратно перевязанный, завернутый в   шелковый шарф пакетик.      

Карлос поспешно развязал сверток и поднес к свету. Тут были   кошелек, полный золотых монет, нож и сложенный листок бумаги.      

Карлос прежде всего взял бумагу. Солнце село, и в камере стало   темно, но у окошка было еще достаточно света, чтобы прочитать записку. Он   развернул ее и стал читать:      

«Вас должны казнить завтра. Мне не удалось узнать, оставт ли   вас на ночь здесь или уведут обратно в крепость. Если вы останетесь в тюрьме,   тогда все хорошо. Посылаю вам два оружия. Воспользуйтесь любым или обоими.   Стены можно пробить. На воле вас будет ждать верный человек. Если же вас   поведут в крепость, попытайтесь бежать по дороге – другой возможности не будет.   Мне незачем советовать вам быть мужественным и решительным, вам – воплощению   решимости и мужества. Бегите к ранчо Хосефы. Там вы встретите ту, что готова   теперь разделить с вами и опасности и вашу свободу. До свидания! Друг сердца   моего, до свидания! « Подписи не оказалось.      

Но Карлосу она и не была нужна – он прекрасно знал, кем   написана записка.      

– Отважная, благородная девушка! – прошептал он,   пряча записку на груди, под охотничьей рубашкой. – Я буду жить для тебя!   Эта мысль возвращает мне надежду, дает новые силы для борьбы. Если я умру, то   не от руки палачей. Нет, мои руки свободны. Пока я жив, их больше не свяжут!   Только смерть заставит меня сдаться!      

Узник сел на скамью и торопливо развязал ремни, которые все   еще стягивали его ноги. Потом снова вскочил и, зажав в руке нож, принялся   шагать по камере, при каждом повороте кидая угрожающий взгляд на дверь. Он   решил прорваться мимо стражей, и видно было, что он готов наброситься на   первого, кто войдет к нему.      

Несколько минут он метался по камере, словно тигр в клетке.      

И вдруг он остановился, захваченный какой‑то новой мыслью.   Подобрал только что сброшенные ремни и, сев на скамью, снова замотал их вокруг   лодыжек, но так ловко и хитро, что замысловатый узел мог развязаться от одного   рывка. Нож спрятал за пазуху, куда раньше положил кошелек. Потом он снял с   балки веревку из сыромятной кожи и, скрестив руки за спиной, так обмотал   запястья, что, казалось, они накрепко связаны. После этого он улегся на скамью.   Лицо его было обращено к двери, и он лежал неподвижно, словно крепко спал.      

 Глава LXVI      

       

В нашей стране холодных чувств, любви расчетливой и   корыстной мы не можем понять и, пожалуй, даже не верим в возможность   безрассудно отважных поступков, какие в других краях порождает сильная страсть.      

У испанских женщин любовь нередко обретает глубину и   величие, каких не знают и никогда не испытывают народы, у которых к этому   чувству примешивается торгашество. У этих возвышенных натур она часто   превращается в истинную страсть, беззаветную, безудержную, глубокую, которая   поглощает все другие чувства, заполняет душу. Дочерняя преданность,   привязанность к родному дому, моральный и общественный долг отступают перед   ней. Любовь торжествует над всем.      

Такова была природа и сила любви, горевшей в сердце Каталины   де Крусес.      

Против нее восстала дочерняя привязанность, на чашу весов   были брошены положение в обществе, богатство и многое другое, но любовь   перевесила. Повинуясь ей, Каталина решила оставить все.      

Приближалась полночь, и в доме дона Амбросио было темно и   тихо. Хозяин отсутствовал. Вискарра и Робладо устроили в крепости грандиозное   пиршество, и сливки общества были приглашены туда. Среди гостей был и дон   Амбросио. В этот час он пировал и веселился в крепости.      

Это был праздник не для дам, вот почему там не было   Каталины. Его устроили без подготовки, наспех – надо же отметить события   истекшего дня! Офицеры и священники пребывали в наилучшем расположении духа и   не пожалели усилий, чтобы пирушка удалась на славу.      

В городе царила тишина, и в доме дона Амбросио, казалось,   все замерло. Привратник в ожидании хозяина задержался у входа, но он сидел в   подворотне и, видимо, дремал.      

За ним следили те, кому было на руку, чтобы он спал.      

Широкие двери конюшни распахнуты. В проеме можно разглядеть   силуэт человека. Это конюх Андрес.      

В конюшне нет света. Но если бы горел свет, в стойлах видны   были бы четыре оседланные и взнузданные лошади. И еще одно странное   обстоятельство: у всех лошадей копыта плотно обмотаны грубой шерстяной тканью.   Конечно, это сделано не зря!      

От ворот не виден вход в конюшню. Но конюх порой выходит   вперед и украдкой выглядывает из‑за угла. Должно быть, он наблюдает за   привратником. Некоторое время он прислушивается, затем возвращается на прежнее   место, к темному входу конюшни.      

Тонкий луч света прорывается сквозь занавеси на дверях одной   из комнат – из спальни сеньориты. Но вот свет внезапно погас. Вскоре дверь   бесшумно отворилась, и за порог скользнула женщина. Держась тени, падавшей от   стены, она направилась к конюшне, подошла к открытым дверям и вполголоса   окликнула:      

– Андрес!      

– Я здесь, сеньорита, – ответил конюх, шагнув   ближе к свету.      

– Все оседланы?      

– Да, сеньорита.      

– И копыта обмотаны?      

– Все до одного, сеньорита.      

– Что же нам делать с ним? – кивнув в сторону   ворот, с беспокойством продолжала сеньорита. – Пока не вернется отец, он   не уйдет, а потом будет уже слишком поздно. Святая дева!      

– А может быть, и привратника убрать, как девушку? Я с   ним справлюсь.      

– Да, Висенса… Как ты от нее избавился?      

– Связал ее, заткнул ей рот, да и запер в саду, в   сторожке. Уж поверьте, сеньорита, она оттуда не выберется, пока ее кто‑нибудь   не найдет. Ее можно не бояться. Только скажите, я и привратника так же упрячу.      

– Нет, нет, нет! Кто откроет папе ворота? Нет, это не   годится. – Она задумалась. – А вдруг он выйдет из тюрьмы, а лошадей   еще не будет? Его хватятся, погонятся за ним, поймают… Он выйдет оттуда, я   уверена, что выйдет! Сколько же ему понадобится времени? Наверно, немного. Он   быстро развяжет веревки. Я знаю, он умеет, он мне как‑то говорил… Пресвятая   дева! Может быть, он уже на свободе и ждет меня! Надо торопиться!.. Да, привратник…   Ага!      

Она вскрикнула и порывисто обернулась к Андресу. Видимо, ее   осенила какая‑то мысль.      

– Андрес! Добрый Андрес, слушай! Мы все устроим.      

– Слушаю, сеньорита.      

– Так вот. Ты проведешь лошадей кружной дорогой, через   сад. Сможешь ты переправить их через реку?      

– Дело нехитрое, сеньорита.      

– Вот и хорошо! Веди их через сад… Постой!      

Она взглянула на длинную аллею, ведущую через сад; аллея   протянулсь как раз напротив ворот и была оттуда видна. Если привратник не будет   спать, он непременно увидит, что по ней ведут четырех лошадей, хоть ночь и   темная.      

Но вот Каталина снова оживилась – наверно, она придумала,   как обойти это препятствие.      

– Вот что, Андрес! Иди к воротам и посмотри, не спит ли   привратник. Иди смело. Если он спит, очень хорошо. А если нет, заведи с ним   разговор. Попроси его выпустить тебя через калитку. Вымани его на улицу, а там   как‑нибудь задержи его. Я сама выведу лошадей.      

Этот план годился, и конюх приготовился к дипломатической   встрече с привратником.      

– А немного погодя проберись вслед за мной в сад.   Смотри не оплошай, Андрес! Я удвою твою награду      

– ты ведь поедешь со мной, чего тебе бояться?      

– Сеньорита, да я для вас жизни не пожалею!      

Золото всемогуще. Золото заставило стойкого Андреса изменить   старой дружбе, лишь бы угодить госпоже. За золото он готов был задушить   привратника на месте.      

А тот не спал; по обычаю испанских привратников, он лишь   дремал. Андрес пустил в ход свой стратегический план – угостил привратника   сигарой, а через несколько минут тот, ничего не подозревая, вышел вместе с ним   за ворота, и оба они стояли на улице и покуривали.      

По гудению их голосов Каталина поняла, что все в порядке.   Она вошла в темную конюшню и, проскользнув к одному из коней, взяла его под   уздцы и вывела. Она быстро отвела его в сад и привязала к дереву. Потом она   возвратилась и вывела из конюшни второго коня и третьего; и вот наконец и   четвертый привязан в саду.      

Каталина опять вернулась во двор. Она закрыла конюшню,   заперла дверь своей комнаты и, бросив взгляд в сторону ворот, проскользнула   обратно, в глубь сада. Ей осталось лишь сесть на свою лошадь и, держа в поводу   вторую, ждать Андреса.      

Она ждала недолго. Андрес точно рассчитал время. Через   несколько минут он появился в саду; закрыв за собой калитку, он присоединился к   своей хозяйке.      

Их уловка великолепно удалась. Привратник ничего не   заподозрил. Андрес пожелал ему спокойной ночи, пробормотав, что собирается лечь   спать.      

Теперь дон Амбросио может возвращаться, когда ему   вздумается. Как обычно, он пройдет к себе в спальню. Только утром он узнает,   чего лишился.      

Сняли материю, обмотанную вокруг копыт лошадей, и, без   лишнего шума войдя в воду, переправили всех четырех через реку. Выбравшись на   другой берег, всадники сначала поехали по направлению к скалам, но вскоре   свернули на тропку в зарослях, ведущую к низине. Этой дорогой они приедут к   ранчо Хосефы.      

 Глава LXVII      

       

Лежа на скамье, Карлос внимательно оглядел свою темницу,   выискивая место, где легче всего можно бы пробить стену. Он уже знал, что стены   сложены из необожженного кирпича, и, хотя они достаточно крепки, чтобы держать   здесь обыкновенного злоумышленника, человек, вооруженный подходящим оружием и   решимостью выйти на свободу, без особого труда может их пробить. Для этого   хватило бы двух часов. Но как работать два часа, чтобы никто не заметил этого и   не помешал? Вот над чем пришлось поразмыслить узнику.      

Одно ясно: сейчас начинать нельзя, надо подождать смены   часовых.      

Карлос рассудил верно. До тех пор, пока не сменится стража,   он будет по‑прежнему лежать на скамье, словно крепко связанный. Он знал, что   часовые должны сдать его смене, а новые обязаны проверить, в камере ли он, и,   следовательно, они заглянут сюда. По его расчетам, смены караула не придется   долго ждать – новые часовые скоро явятся.      

Одно тревожило Карлоса: оставят ли его на ночь в тюрьме или   же для большей безопасности уведут обратно в крепость? Если его поведут туда,   то не останется ничего другого, – так советовала и Каталина, – как   сделать отчаянную попытку бежать дорогой. В крепости, на гауптвахте, его будут   окружать каменные стены. О том, чтобы пробить такую стену, нечего и думать.      

Конечно, его могут увести туда. Но почему, собственно, им   беспокоиться, что он удерет из тюрьмы, крепко связанный, как они полагают,   безоружный, охраняемый бдительными стражами? Нет. Никому и в голову не придет,   что он может бежать. Наконец, гораздо удобнее продержать его эту ночь здесь, в   тюрьме. Она рядом с площадью, где его должны казнить, и казнь, без сомнения,   назначена на завтра. Вон как раз перед тюрьмой уже возведена виселица.      

Отчасти из этих соображений, отчасти потому, что они были   заняты более приятными делами, офицеры действительно решили оставить его в   городской тюрьме, но Карлос об этом не знал.      

Впрочем, он был готов ко всему. Если его поведут обратно в   крепость, он при первом же удобном случае, рискуя жизнью, попытается бежать.   Если же его оставят в тюрьме, он дождется прихода караульных, а когда они   уйдут, начнет пробивать стену. Допустим, его застанут за работой – что ж, тогда   остается одно: он бросится на часовых и прорвется сквозь их строй.      

Его побег не был делом безнадежным. Совсем не так легко   удержать под стражей человека, полного решимости и к тому же вооруженного   ножом, человека, которого может остановить только смерть. Такой человек порой   вырывается на свободу, даже если он окружен легионом врагов. А у Карлоса было   куда больше надежды на успех. Ведь он силен и отважен, большинство его врагов   пигмеи в сравнении с ним. Да и храбростью они не отличаются. Карлос знал, стоит   им увидеть, что руки у него развязаны и он вооружен, как они тут же кинутся в   стороны. Надо, конечно, опасаться, что они начнут стрелять из карабинов. Однако   он надеялся, что и в этом случае ему повезет, ибо солдаты не могли похвастать   меткостью в стрельбе; к тому же темная ночь укроет его.      

Больше часа пролежал он на скамье, мысленно перебирая все   возможности обрести свободу. Его размышления прервал шум на площади. Это к   тюрьме подошла новая группа солдат.      

Сердце Карлоса тревожно забилось. Не затем ли они пришли,   чтобы отвести его в крепость? Очень возможно. Он ждал, с мучительным нетерпением   прислушиваясь к каждому слову.      

К его большой радости, оказалось, что это смена караула. Из   их разговора он узнал, что приказано держать его всю ночь в тюрьме. Именно это   ему и хотелось услышать.      

Вскоре дверь отперли, и вошли несколько улан. У одного был в   руке фонарь; при свете его они оглядели Карлоса, не поскупившись при этом на   оскорбительную брань. Они увидели, что он надежно связан. Потом все ушли,   предоставив его самому себе. Конечно, дверь снова заперли, и камера погрузилась   во мрак.      

Карлос лежал неподвижно, пока не удостоверился, что солдаты   удалились. Он слышал, как у двери располагаются новые часовые, потом голоса   остальных замерли вдалеке.      

Теперь можно было приступить к делу. Он поспешно сорвал с   рук и с ног веревки, достал спрятанный на груди нож и принялся долбить стену.      

Место он выбрал в самом дальнем углу от двери, в задней   стене камеры. Он не знал, куда она выходит, однако можно было предполагать, что   за ней начинается равнина.      

То была не крепостная тюрьма, а обыкновенная легкая постройка,   куда городские власти заключали незначительных преступников. Что ж, тем скорее   он может рассчитывать на то, что пробьет стену.      

Она легко поддавалась под ножом. Ведь это была всего лишь   глина с примесью соломы, и, хотя кирпичи были уложены толщиною не меньше чем в   двадцать дюймов, Карлосу удалось за час продолбить дыру, через которую можно   было вылезть. Он, наверно, сделал бы это еще быстрее, но ему пришлось работать   осторожно и как можно тише. Дважды ему почудилось, что караульные собираются   войти в камеру, и оба раза он вскакивал и стоял с ножом в руке, готовый   броситься на них. К счастью, воображение обманывало его – в камеру никто не   входил. Вот уже все готово, и узник с удовольствием ощутил холодный воздух,   ворвавшийся через отверстие.      

Он прекратил работу и прислушался. С этой стороны тюрьмы не   доносилось ни звука. Кругом было темно и тихо. Карлос просунул голову в   отверстие и выглянул. Хотя ночь была темная, он разглядел бурьян и кактусы,   росшие у самой стены. Вот удача      

– нигде ни души!      

Карлос расширил отверстие и с ножом в руке выполз наружу.   Осторожно, неслышно он поднялся на ноги. Кроме высокого, густо разросшегося   бурьяна, кактусов и алоэ, ничего не было видно. Он оказался далеко от жилья, на   выгоне. Он был на свободе!      

Укрываясь за кустами, Карлос стал красться к равнине. Словно   из‑под земли перед ним выросла чья‑то тень, и тихий голос произнес его имя. Он   узнал Хосефу. Они перекинулись несколькими словами, и девушка неслышно пошла   вперед; Карлос последовал за нею.      

Они вошли в заросли и по узкой тропке обогнули город. Ранчо   Хосефы было на окраине с противоположной стороны; через полчаса они уже входили   в это скромное жилище.      

Еще мгновение – и Карлос склонился над бездыханным телом   матери.      

Смерть матери не была для него неожиданностью. Такой конец   он предвидел. Нервы его были уже напряжены до предела после того, что он видел   утром. Бывает так, что одно несчастье заслоняет другое и вытесняет его из   сердца. Но перенесенное Карлосом страдание не могло потускнеть перед еще   большим. Горе поразило его так жестоко, что он словно окаменел.      

Теперь перед ним была рядом та, которая хотела облегчить ему   горе, – его самоотверженная спасительница.      

Но не время было предаваться скорби. Карлос поцеловал   холодные губы матери, поспешно обнял сестру и любимую.      

– Лошади есть?      

– Они здесь, за деревьями.      

– Идем! Нельзя терять ни минуты, надо уходить отсюда.   Идем!      

С этими словами он закутал тело матери в серапе и, взяв его   на руки, вышел из дома.      

Его спутницы уже ждали там, где спрятаны были лошади.      

Карлос увидел, что коней пять. Радость блеснула в его   глазах, когда он узнал своего вороного. Его разыскал Антонио. Он и сам тоже был   здесь.      

Вот уже все на лошадях: Росита и Каталина, Антонио и конюх   Андрес. А сам Карлос со своей ношей на верном скакуне.      

– Вниз по долине, хозяин? – спросил Антонио.      

Карлос в раздумье помолчал.      

– Нет, – сказал он наконец. – Той дорогой они   погонятся за нами. Поедем мимо Утеса загубленной девушки. Им не придет в   голову, что мы станем взбираться по скалам. Ты поведешь нас через заросли,   Антонио, – ты лучше всех знаешь ту тропу. Вперед!      

И всадники тронулись в путь. Скоро они были уже за пределами   города и ехали по извилистой тропе, которая вела к утесу. Лошади шли гуськом   через заросли; седоки не проронили ни слова, не переговаривались даже шепотом.      

Спустя час они достигли крутого подъема среди скал и, не   задерживаясь, все так же молча, гуськом поехали дальше, пока не выбрались   наверх. Карлос велел Антонио вести остальных на плоскогорье, а сам остался   позади.      

Когда они отъехали, Карлос поворотил коня и поскакал к   утесу. На самом краю он остановился – перед ним как на ладони лежал Сан‑Ильдефонсо.   Во мраке ночи долина казалась огромным кратером потухшего вулкана. Внизу, в   городе и в крепости, словно последние вспышки еще не остывшей лавы, мерцали   огни.      

Конь стоял неподвижно. Всадник понял на руках тело матери,   открыл бледное лицо ее, словно хотел, чтобы и она увидела эти огни.      

– Матушка! Матушка! – крикнул он голосом, хриплым   от скорби. – О, если бы хоть на мгновение, на одно короткое мгновение эти   глаза могли видеть, эти уши слышать, ты была бы свидетельницей моей клятвы!   Клянусь, я отомщу за тебя! С этого часа все свои силы, все время, душу и тело я   отдаю мести. Отомстить!.. Нет, это не то слово! Это не месть, а правосудие, это   суд над преступниками, над гнуснейшими убийцами, каких видел мир! Но они не   уйдут от кары. Дух моей матери, услышь меня! Они не уйдут от кары! Я отомщу за   твою смерть, полной мерой воздам за твои муки! Празднуйте, банда негодяев!   Пируйте и веселитесь! Час расплаты близок – ближе, чем вы думаете. Я ухожу, но   я вернусь! Немного терпения – и вы еще увидите меня. Да! Вы еще будете стоять   лицом к лицу с Карлосом, охотником на бизонов!      

Карлос поднял правую руку и угрожающе протянул ее вперед,   лицо его загорелось огнем мстительного торжества.      

Словно движимый тем же порывом, конь его дико заржал, потом   по знаку хозяина круто повернул и ускакал с утеса.      

 Глава LXVIII      

       

Досмотрев до конца позорную церемонию на площади, Вискарра и   Робладо возвратились в крепость.      

Как уже сказано, возвратились они не одни – они пригласили   на обед именитых людей города: священника, отцов иезуитов, алькальда и прочих.   Офицеров поздравляли с поимкой Карлоса, это событие надо было отпраздновать.   Комендант и его капитан, главный виновник торжества, решили веселиться. Вот почему   в крепости шел пир горой.      

Стоит ли переводить Карлоса на гауптвахту? Пускай останется   на ночь в городской тюрьме. Чего бояться? Не удерет же он! Ведь он так крепко   связан и находится под надежной охраной.      

Завтра наступит последний день его жизни. Завтра его враги с   удовольствием увидят, как он будет умирать. Завтра комендант и Робладо   насладятся местью.      

Впрочем, Вискарра наслаждался уже и сегодня. Он отомстил за   презрение, с каким отнеслась к нему сестра Карлоса, хотя это он крикнул на   площади палачу: «Хватит! « Не сострадание побудило его вмешаться. Нет, его   слова были вызваны отнюдь не гуманными чувствами.      

Намерения Вискарры были коварны и гнусны. Завтра брата   Роситы уберут с дороги, и тогда…      

Но ни вино, ни музыка, ни громкий смех и шутки не могли   отвлечь коменданта от одной горькой мысли. Ведь зеркало на стене снова и снова   отражало его обезображенное лицо. Да, победа Вискарры была куплена дорогой   ценой, жалким было его торжество.      

Робладо – тот блаженствовал. Среди гостей был дон Антонио, и   сидели они рядом.      

Вино сделало сговорчивым владельца рудников. Он был любезен   и щедр на обещания. Его дочь, сказал он, раскаивается в своем опрометчивом   поступке, теперь она безучастна к судьбе Карлоса. Пусть Робладо не теряет   надежды.      

Возможно, у дона Амбросио были основания верить в свои   слова. Быть может, Каталина, чтобы лучше скрыть свой отчаянный замысел, дала   ему для этого повод.      

Вино лилось рекой, и гости коменданта пировали вовсю. Пели   песни, произносили тосты и патриотические речи. Было уже за полночь, а веселье   не утихало.      

В разгар пирушки кто‑то предложил, чтобы привели узника. Эта   нелепая затея пришлась по вкусу полупьяной компании. Многим любопытно было   поближе увидеть охотника на бизонов, который стал так знаменит.      

Предложение поддержали сразу несколько человек, и комендант   согласился. Почему бы не доставить удовольствие гостям? Да и самому Вискарре,   так же как и Робладо, понравилась эта мысль. Сейчас они лишний раз надругаются   над ненавистным врагом.      

Итак, позвали сержанта Гомеса, послали его за Карлосом, и   пирушка продолжалась.      

Однако, против всяких ожиданий, кончилась она очень скоро. В   комнату ворвался сержант Гомес и громко объявил:      

– Пленник исчез!      

Если бы среди гостей взорвался снаряд, они не бросились бы   врассыпную с такой быстротой. Переполох произошел невообразимый; все   повскакивали с мест, опрокидывая столы и стулья; стаканы и бутылки полетели на   пол.      

Через минуту в комнате не осталось ни одного человека. Одни   кинулись по домам проверять, целы ли их семьи, другие побежали к тюрьме, чтобы   воочию убедиться, что сержант сказал правду.      

Вискарра и Робладо едва не лишились рассудка. Они бушевали и   проклинали все на свете. Всему гарнизону тотчас приказали стать под ружье.      

Через несколько минут чуть ли не все солдаты крепости   вскочили на коней и помчались к городу.      

Тюрьму окружили.      

Вот дыра, через которую удрал узник. Но как он развязал   веревки? Кто передал ему оружие?      

Караульных допрашивали и пороли, пороли и допрашивали, но   ничего от них не добились. Они ведь только тогда узнали, что узник сбежал,   когда за ним пришел Гомес с солдатами.      

На поиски во все стороны разослали небольшие отряды, но что   они могли сделать ночью? Едва ли охотник остался в городе. Конечно, он снова   умчался куданибудь на Равнины!      

Ночные поиски ни к чему не привели; отряд, посланный вниз по   долине, возвратился наутро, не обнаружив никаких следов Карлоса или хотя бы его   сестры и матери. О том, что еретичка умерла этой ночью, в городе уже знали, но   куда девалось ее тело? Уж не ожила ли она и помогла узнику бежать? Что же,   очень возможно!      

Утром, попозже, на это загадочное событие пролился какой‑то   свет. Дон Амбросио, который накануне отправился на покой, не потревожив дочери,   ждал ее к завтраку. Что же это она не является в положенный час? Отец   рассердился, потом забеспокоился и наконец послал за нею. Но на стук в дверь ее   спальни не последовало ответа.      

Взломали дверь, вошли в комнату – и что же? Никого нет,   постель не смята: сеньорита сбежала!      

Ее надо найти! Где конюх? Где лошади? Догнать ее и вернуть!      

Бросились к конюшне, открыли ее. Нет конюха, нет лошадей      

– они тоже исчезли!      

Святые угодники! Какой скандал! Мало того, что дочь дона   Амбросио помогла преступнику удрать, она бежала и сама, и теперь они вместе!   «Неслыханно! « – говорили все в один голос.      

Наконец напали на след лошадей. По следу отправился большой   отряд улан, и с ними конные жители долины. Отпечатки копыт вели на плоскогорье,   затем к Пекосу. Беглецы переправились через реку. Дальше след терялся. Всадники   разъехались в разные стороны по сухой гальке, и следов уже нельзя было различить.      

После нескольких дней бесплодных поисков преследователи   возвратились. Послали новый отряд, но и этот вернулся ни с чем. Обыскали каждый   уголок, где Карлос мог бы найти себе убежище: старое ранчо, рощи на берегу   Пекоса, нагрянули даже в ущелье, обшарили пещеру – нигде никаких признаков   беглеца и его спутников! Оставалось лишь предположить, что они покинули   СанИльдефонсо.      

Это предположение подтвердилось, и все перестали наконец   теряться в догадках. Дружественные команчи, заглянувшие в долину, рассказали,   что Карлос встретился им на плоскогорье. Его сопровождали две женщины и   несколько слуг с мулами, навьюченными продовольствием. Охотник на бизонов   сказал команчам, что он отправляется в далекое путешествие – на другую сторону   Великих Равнин.      

Эти сведения были точны, и никто в них не усомнился. Карлос   нередко говорил о своем намерении уехать в страну американцев. Туда‑то он и   направился и, вероятнее всего, осядет там на берегах Миссисипи. Теперь его   никто не нагонит. Больше его здесь не увидят – вряд ли он когда‑нибудь опять   покажется в поселениях Новой Мексики.      

Прошли месяцы. Кроме того, что рассказали команчи, о Карлосе   и его близких ничего не было слышно. И хотя ни его, ни тех, кто ушел с ним, не   позабыли, о них перестали повсюду говорить. У жителей СанИльдефонсо были и   другие дела; а в последнее время произошли события столь значительные, что они   почти вытеснили память о знаменитом беглеце.      

Поселению грозил набег ютов. Этого не миновать бы, но тут на   ютов, в свою очередь, напало другое воинственное племя и разбило их. Поражение   ютов предотвратило набег на долину в этом году, но опасность на будущее   осталась.      

А затем над Сан‑Ильдефонсо нависла еще одна угроза: ждали   мятежа тагносов – мирных индейцев, составляющих здесь большинство населения. Во   многих поселениях их братья восстали, и им удалось сбросить испанское иго.   Могли ли и тагносы Сан‑Ильдефонсо не мечтать о восстании, о свободе?      

Однако благодаря предусмотрительности властей заговор в Сан‑Ильдефонсо   был пресечен в корне. Вожаков схватили, допросили с пристрастием, осудили и   расстреляли. Скальпы убитых вывесили на воротах крепости в назидание их   темнокожим соотечественникам, которым ничего больше не оставалось, как   смириться.      

Эти трагические события во многом способствовали тому, что   охотник на бизонов и его дела были преданы забвению. Конечно, кое у кого в Сан‑Ильдефонсо   были веские основания его помнить, но большинство перестало думать о нем и его   близких. Все слышали и поверили, что беглец давным‑давно пересек Великие   Равнины и теперь находится под защитой своего народа на берегах Миссисипи.      

 Глава LXIX      

       

Что же все‑таки сталось с Карлосом? Правда ли, что он   пересек Великие Равнины? Неужели он так и не вернулся? Что случилось с   поселением Сан‑Ильдефонсо?      

Эти вопросы пришлось задать, так как человек, рассказывавший   легенду, замолк. Взор его блуждал по долине, порой устремлялся на Утес   загубленной девушки, порой останавливался на поросших сорной травой руинах.   Глубокое волнение охватило рассказчика – вот почему он умолк.      

Его слушатели начали догадываться о судьбе, постигшей Сан‑Ильдефонсо,   и с нетерпением ждали конца. Спустя некоторое время рассказчик продолжал:      

– Да, Карлос вернулся. Что произошло с СанИльдефонсо?   Вот те руины вам ответят. Сан‑Ильдефонсо пал. Хотите знать, как это случилось?   Эта страшная повесть – повесть о крови и мести. Карлос отомстил.      

Охотник на бизонов вернулся в долину Сан‑Ильдефонсо, но   вернулся не один. Он привел с собою пятьсот воинов, краснокожих воинов, которые   избрали его своим предводителем, своим белым вождем. Это были непокоренные   индейцы племени вако. Они знали, какое зло причинили ему враги, и поклялись   отомстить за него.      

Стояла осень, поздняя осень – самая прекрасная пора на   американских равнинах, когда разрумяниваются дикие леса и природа словно   отдыхает от ежегодных тяжких трудов, и все живое, насладившись роскошным пиром,   который она так щедро приготовила для своих детей, кажется умиротворенным и   счастливым.      

Была ночь, ярко светила осенняя луна, та самая луна, чей   круглый диск и серебряные лучи прославлены в песнях жатвы по всей земле.      

Лучи ее не менее ослепительно падали на дикие просторы Льяно   Эстакадо, хотя там жатвы никогда и не ведали. Предостерегающее рычанье овчарки   разбудило одинокого пастуха, дремавшего возле затихшего стада. Приподнявшись,   он настороженно огляделся. Что там – волк или медведь, или, может быть, рыжая   пума? Нет, это не зверь. Нечто совсем иное увидел пастух, окинув взором прерию…   Увидел – и содрогнулся.      

По прерии двигалась длинная цепь темных силуэтов. То были   силуэты лошадей с их седоками. Лошади шли гуськом – морда одной касалась крупа   другой. Направлялись они с востока на запад. Голова колонны была уже совсем   близко, а конец терялся вдалеке, и пастух его не видел.      

Вскоре войско приблизилось. Всадники проходили в двухстах   шагах от того места, где лежал пастух. Они скользили плавно и бесшумно. Не   звякали удила, не звенели шпоры, не бряцали сабли. Слышались лишь глухие удары   о землю неподкованных копыт да порой ржанье нетерпеливого коня, который тут же   умолкал, сдерживаемый седоком. Они проходили неслышно – неслышно, как тени.   Озаренные полной луной, они казались призраками.      

Пастух дрожал от страха, хотя и знал, что это не призраки.   Он прекрасно знал, кто они, и понимал, что означает это нескончаемое шествие.   Индейские воины двинулись в поход. В ярком свете луны он хорошо разглядел их.   Он видел, что здесь одни мужчины. До пояса и ниже бедер они обнажены, грудь и   руки их раскрашены, и при них лишь луки, колчаны и стрелы. Сомнений не   оставалось: это дикие индейцы вступили на тропу войны.      

Но удивительнее всего показался пастуху вождь, который ехал   впереди этого молчаливого отряда. Он не походил на остальных ни одеждой, ни   снаряжением, ни цветом кожи. Пастух увидел, что вождь – белый!      

Впрочем, изумление пастуха быстро прошло. Он был человек   смышленный. Это он нашел когда‑то трупы желтолицего охотника и его дружка. Ему   припомнились события того времени. После недолгого раздумья он решил, что этот   белый вождь не кто иной, как Карлос, охотник на бизонов. И пастух не ошибся.      

Прежде всего он подумал о спасении собственной жизни и   замер, боясь шелохнуться. Но не успели воины пройти мимо, как у него возникли   другие мысли. Индейцы на тропе войны! Они идут к городу, и ведет их Карлос,   охотник на бизонов! Ему пришла на ум история изгнанника, он вспомнил все   подробности. Ну конечно, Карлос возвращается в Сан‑Ильдефонсо для того, чтобы   отомстить своим врагам!      

Отчасти из чувства патриотизма, отчасти в надежде на   вознаграждение пастух решил помешать Карлосу. Он поспешит в долину и   предупредит гарнизон!      

Едва всадники проехали мимо, он вскочил на ноги и готов был   мчаться в крепость. Но он просчитался. Разведчики, которых предусмотрительно   разослал белый предводитель, давно уже заметили и окружили пастуха вместе с его   стадом, и его тут же схватили. Половина стада пошла на ужин тем самым людям,   которых он собирался выдать.      

До того места, где им встретился пастух, белый вождь и его   спутники ехали хорошо знакомой дорогой – дорогой торговцев с индейцами. Здесь   предводитель свернул и, не сказав ни слова, повел воинов наперерез по прерии.   Бесшумно и послушно следовала за ним бесконечная цепь всадников, словно ползла,   извиваясь, гигантская змея.      

Еще через час они достигли края Великой Равнины – места, так   хорошо знакомого их вождю. Оно возвышалось над ущельем, в котором он не раз   укрывался от врагов. Луна, по‑прежнему сиявшая ослепительно ярко, была теперь   низко над горизонтом, и свет ее не достигал дна ущелья. Оно лежало в глубокой   тени. Спуск был труден, но только не для таких людей, да еще с таким   проводником.      

Сказав несколько слов ближайшему воину, белый вождь направил   коня в расселину и исчез в тени скал.      

Воин передал приказ следующему и вслед за Карлосом скрылся   во мраке. Так, одного за другим, бездна поглотила пятьсот всадников.      

Некоторое время до слуха доносился непрерывный частый топот      

– удары двух тысяч копыт о скалы и мелкие камни. Но шум   этот постепенно замирал, и наконец все стихло. Люди и лошади ничем не выдавали   своего присутствия в ущелье. Слышались одни лишь голоса диких зверей и птиц, в   чье убежище вторглись непрошенные гости, – жалобный плач козодоя, вой   волка да пронзительный крик орла.      

Прошел еще день. Снова взошла луна, и гигантская змея, что   весь день пролежала свернувшись в ущелье, неслышно выскользнула из его устья и   потянулась через долину реки Пекос.      

Вот она уже достигла реки и переправляется на другой берег.   Среди всплесков и брызг лошади одна за другой идут бродом, затем колонна   скользит дальше.      

Из долины Пекоса она поднялась на ту часть плоскогорья, с   которой открывается вся долина СанИльдефонсо.      

Небольшой привал, вперед посланы разведчики, и колонна снова   движется.      

А когда луна снова скрылась за снежной вершиной Сьерра‑Бланки,   голова колонны достигла Утеса загубленной девушки. Последний час предводитель   ехал медленно, словно ждал, пока зайдет луна. Свет ее теперь не нужен. Для   того, что должно свершиться, больше подходит тьма.      

Разведчики, посланные осмотреть дорогу, возвратились. Узким   проходом среди скал белый вождь ведет свой отряд вниз. Еще полчаса – и пятьсот   всадников неслышно скрываются в зарослях.      

Посреди чащи метис Антонио отыскивает поляну. Здесь воины   соскакивают с коней и привязывают их к деревьям. Они нападут на врагов пешие.      

Час ночи. Луна скрылась, и перистые облака, отражавшие ее   свет, с каждой минутой становятся темнее. Теперь уже ничего не разглядишь в   двадцати шагах. Черной и мрачной кажется громада крепости на фоне свинцового   неба. Не виден на башне часовой; лишь время от времени разносится его   пронзительный окрик: «Слушай! « – значит, он на своем посту. На окрик отвечает   часовой у ворот, и снова воцаряется тишина. Гарнизон спит крепко, безмятежно   спят и стражи у ворот, растянувшись на каменной скамье.      

В крепости не опасаются внезапного нападения: ведь нет   никаких слухов о набегах индейцев, с соседними племенами отношения мирные,   заговорщики‑тагносы уничтожены. К чему излишняя предосторожность? Для обычной   охраны гарнизона вполне хватит одного часового у ворот и другого – на асотее.   Еще бы! Обитателям крепости и не мерещится, что враг близок.      

«Слушай! « – снова пронзительно кричит страж на стене. «Слушай!   « – отвечает ему другой, у ворот.      

Но оба они беспечны и не слишком чутко прислушиваются; они   не замечают, как к стенам, распластавшись по земле, словно огромные ящерицы,   ползут какие‑то темные тени. Медленно и неслышно движутся они в траве,   неуклонно приближаясь к воротам крепости. Возле часового горит фонарь, он   отбрасывает свет на некоторое расстояние. Но что толку – часовой их не видит!      

Наконец какой‑то шорох достигает его слуха. С губ его готовы   слететь слова: «Кто идет? « – но смерть останавливает их. Разом натянуты шесть   луков, шесть стрел впиваются в грудь часового. Сердце его пронзено, и он   падает, не издав даже стона. Поток темных тел вливается в открытые ворота.   Захваченная врасплох стража умирает, не успев схватиться за оружие.      

Гремит боевой клич вако, сотни темнокожих воинов бурным   потоком хлынули во внутренний двор.      

Они заполняют патио, осаждают двери казарм. Солдаты,   охваченные паникой, выбегают в одних рубашках и падают, пронзенные стрелами   своих темнокожих противников. Со всех сторон раздается треск карабинов и   пистолетов, но те, кто стрелял, умирают, не успев перезарядить свое оружие.      

Это была страшная битва, хоть длилась она и недолго. Все   смешалось: крики, стоны, выстрелы; звучный голос мстителя‑вожака и дикий боевой   клич его соратников; треск дерева, когда взламывали или срывали с петель двери,   лязг мечей, свист стрел, грохот карабинов… Да, это была поистине страшная   битва!      

Но вот она кончилась. Наступила почти полная тишина. Воины   больше не оглашают воздух своим устрашающим кличем. Их враги, солдаты,   уничтожены. Все казармы очищены, не забыли ни одной, а их недавние обитатели,   все в крови, лежат кучами среди двора или у дверей. Все они убиты на месте.      

Впрочем, нет, не все. Двое остались в живых, двоих пощадили.   Вискарра и Робладо все еще живы.      

Теперь к деревянным дверям здания сваливают груды щепок и   поджигают их. К небу вздымаются клубы дыма и полотнища багрового пламени. Огонь   подбирается к массивным еловым балкам асотеи; они загораются, трещат и падают   во двор. Вскоре от крепости остаются лишь дымящиеся развалины…      

Но краснокожие воины не стали ждать, пока сгорит крепость.   Месть их вождя еще не завершена. Он должен отомстить не только солдатам. Он   поклялся отомстить и жителям долины. Поселение Сан‑Ильдефонсо должно быть   уничтожено!      

И Карлос сдержал свою клятву. Прежде чем взошло солнце,   город был охвачен пламенем. Стрелы, копья и томагавки совершили свое дело:   мужчины, женщины, дети сотнями гибли под крышами своих пылающих домов.      

Кроме индейцев‑тагносов, лишь немногие остались в живых, они   и рассказали о страшной бойне. Лишь немногим белым, в их числе злополучному   отцу Каталины, позволили уйти в другие поселения и взять с собой остатки   имущества.      

За какие‑нибудь двенадцать часов все поселение СанИльдефонсо   – город, крепость, миссия, асиенды и ранчо – перестало существовать. Не стало и   жителей этой прекрасной долины.      

Всего только полдень. Развалины Сан‑Ильдефонсо еще дымятся.   Его обитатели мертвы, но здесь есть люди. На площади сотни темнокожих воинов,   они выстроены квадратом. Перед ними посреди площади разыгрывается необычайная   сцена, еще одно действие драмы: завершается месть их вождя.      

На ослах, связанные, сидят два человека. С них сняли одежду,   и их обнаженные спины выставлены напоказ перед молчаливыми зрителями. Но хотя   на этих двоих больше нет развевающихся сутан, их нетрудно узнать по коротко   остриженным волосам и выбритым тонзурам.      

Это отцы иезуиты из миссии.      

Глубоко врезается плеть в обнаженные тела, иезуиты громко   стонут и извиваются от боли и страха. Они горячо просят и молят своих мучителей   прекратить жестокую порку, но никто их не слушает.      

На эту казнь смотрят двое белых. Один из них Карлос, охотник   на бизонов, другой – скотовод дон Хуан.      

Напрасно стараются святые отцы вызвать в них жалость. Им не   растрогать этих двух людей – их сердца окаменели.      

– Вспомните мою мать, вспомните мою сестру! –   сквозь зубы отвечает Карлос.      

– Да, недостойные священники, вспомните! –   добавляет дон Хуан.      

Снова взлетает плеть и снова опускается на спины, и так до   тех пор, пока все четыре угла площади не стали свидетелями наказания.      

Ослов подводят к церкви – она почернела от копоти, крыша   обрушилась, – связывают их голова к голове; зрителям видны только спины   седоков.      

В стороне протянулась цепочка воинов, их луки натянуты, и по   сигналу град стрел со свистом прорезает воздух. Страданиям святых отцов настал   конец: обоих нет больше в живых.      

Я подхожу к последнему действию страшной драмы; нет слов,   чтобы его описать. Все предыдущее тускнеет перед ужасом этой сцены. Она   разыгрывается на вершине Утеса загубленной девушки. В этом месте часть   плоскогорья узким, длинным мысом врезается в долину, здесь Карлос столь   блестяще выдержал испытание в день святого Иоанна.      

И сейчас будет снова показано искусство верховой езды. Но   как не похожи на прежних участники, как не похожи зрители!      

На лошадях сидят два человека. Это всадники поневоле      

– они привязаны к седлам. Их руки не сжимают поводья –   они связаны за спиной, а ноги стянуты сыромятным ремнем, проходящим под брюхом   лошади. Для того, чтобы всадники прочно и неподвижно держались в седле, их   привязали еще и другими ремнями, идущими от крепких кожаных поясов к передней   луке и к крупу лошади. Таким образом, лошадь не может сбросить седока, не   скинув и седла, а этому помешает прочная подпруга. Все предусмотрено: эти   всадники не вылетят из седел, не показав своего искусства.      

Но не по доброй воле они это сделают. Чтобы убедиться в   этом, стоит только посмотреть на их лица. Ужасны чувства, явственно написанные   на этих лицах: самое низкое, трусливое малодушие, самое беспросветное отчаяние.      

Люди эти – средних лет, оба офицеры в полной парадной форме.   Но и без того нетрудно узнать в них смертельных врагов Карлоса – Вискарру и   Робладо. Только теперь они уже не противники Карлоса – они его пленники.      

Но для чего же их посадили на лошадей таким странным   образом? Что за комедия должна здесь разыграться?.. Комедия? Как бы не так!      

Смотрите: лошади под этими седоками – дикие мустанги.   Смотрите: голова каждого мустанга обмотана куском грубой ткани, и он ничего не   видит.      

Для чего? Сейчас вы это узнаете.      

Каждого коня с трудом удерживает индеец‑тагнос. Мустанги   стоят на Утесе загубленной девушки, перед выступом, который выдвигается вперед.      

В ту же сторону обращены и лица выстроившихся в ряд воинов‑индейцев.   Они безмолвны. Ничем не нарушается зловещая тишина. Впереди на вороном коне –   вождь, и к нему прикованы все взоры, словно люди ждут от него сигнала. Лицо его   бледно, но сурово и непоколебимо. Месть еще не завершилась.      

Он и его жертвы не обмениваются ни единым словом. Все уже   сказано. Они знают свою участь.      

Они сидят к нему спиной, они его не видят; но в устремленном   на него взоре обоих тагносов, удерживающих лошадей, какое‑то странное   выражение. Чего они ждут? Ждут знака.      

Взмахом руки, в молчании подан знак. Тагносы, отпустив   мустангов, отскакивают в сторону. Еще знак – и воины, пришпорив своих коней, с   диким криком несутся вперед.      

Вот уже их копья вонзаются в крупы мустангов, и ничего не   видящие лошади скачут к выступу утеса…      

Вопль смертельного ужаса, вырвавшийся у седоков, тонет в   криках преследователей. Еще мгновение – и все кончено. Перепуганные мустанги   сорвались с утеса, увлекая своих седоков в вечность.      

Темнокожие воины сгрудились у края обрыва и безмолвно   смотрят друг на друга.      

Вперед метнулся всадник; сдержав коня у самого края, он   посмотрел вниз, в пропасть. Это белый вождь.      

Он глядит на бесформенную груду, лежащую внизу. Люди и   лошади недвижимы – они мертвы, смяты, раздроблены, разбиты… Страшное зрелище!      

Карлос глубоко вздохнул, словно огромная тяжесть свалилась   наконец с его сердца. Потом обернулся к другу.      

– Дон Хуан! – произнес он. – Я сдержал слово:   она отомщена!      

Заходящее солнце видело длинную цепь воинов‑индейцев: один   за другим они выезжали из долины и направлялись к Льяно Эстакадо. Но они   уходили не так, как пришли. Они возвращались из Сан‑Ильдефонсо в родные края с   награбленным добром, которое они считали своей законной военной добычей.      

Впереди по‑прежнему ехал охотник на бизонов, и рядом с ним –   скотовод дон Хуан. Только что разыгравшиеся страшные события омрачили их лица,   но эти тени рассеивались, когда всадники мысленно уносились в будущее. В конце   пути обоих ждали радостные встречи.      

Карлос недолго оставался со своими друзьями‑индейцами. Взяв   золото, которое они ему когда‑то обещали, он двинулся дальше на восток и там, в   Луизиане, на РедРивер, развел плантацию. С ним были красавица‑жена, сестра, дон   Хуан и несколько старых слуг, и он прожил многие годы в мире и благоденствии.      

Время от времени он отправлялся на охоту в страну своих   старых друзей вако, которые неизменно были ему рады и по‑прежнему называли его   своим белым вождем.      

А о Сан‑Ильдефонсо с тех пор ничего больше не было слышно. В   этой прекрасной долине так и не основали новых поселений. Тагносы,   освобожденные от сетей рабства, которыми опутали их отцы иезуиты, с великой   радостью отказались от навязанной им полуцивилизации. Иные обосновались в   других поселениях, большинство же возвратились к прежним обычаям – они снова   стали охотниками прерий.      

Возможно, что в другие времена судьба Сан‑Ильдефонсо вызвала   бы больший интерес, но описанные нами события произошли в исключительный период   испаноамериканской истории. Как раз в ту пору на всем Американском континенте   владычество Испании быстро клонилось к упадку, и падение Сан‑Ильдефонсо было   всего лишь эпизодом среди многих не менее драматических событий. Примерно в то   же время пали Гран‑Квивира, Або, Чилили и сотни других поселений и городов. У   каждого из них своя история, своя кровавая повесть – быть может, куда более   интересная, чем та, которую мы здесь рассказали.      

Лишь случай привел нас к прекрасной долине Сан‑Ильдефонсо,   случай столкнул нас с человеком, который помнил ее легенду – легенду о белом   вожде.