1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 
      IX.       

      Так точно думал мой Евгений.

      Он в первой юности своей

      Был жертвой бурных заблуждений

      И необузданных страстей.

      Привычкой жизни избалован,

      Одним на время очарован,

      Разочарованный другим,

      Желаньем медленно томим,

      Томим и ветреным успехом,

      Внимая в шуме и в тиши

      Роптанье вечное души,

      Зевоту подавляя смехом:

      Вот как убил он восемь лет,

      Утратя жизни лучший цвет.

       

       

      X.       

      В красавиц он уж не влюблялся,

      А волочился как-нибудь;

      Откажут - мигом утешался;

      Изменят - рад был отдохнуть.

      Он их искал без упоенья,

      А оставлял без сожаленья,

      Чуть помня их любовь и злость.

      Так точно равнодушный гость

      На вист вечерний приезжает,

      Садится; кончилась игра:

      Он уезжает со двора,

      Спокойно дома засыпает

      И сам не знает поутру,

      Куда поедет ввечеру.

       

       

      XI.       

      Но, получив посланье Тани,

      Онегин живо тронут был:

      Язык девических мечтаний

      В нем думы роем возмутил;

      И вспомнил он Татьяны милой

      И бледный цвет и вид унылый;

      И в сладостный, безгрешный сон

      Душою погрузился он,

      Быть может, чувствий пыл старинный

      Им на минуту овладел;

      Но обмануть он не хотел

      Доверчивость души невинной.

      Теперь мы в сад перелетим,

      Где встретилась Татьяна с ним.

       

       

      XII.       

      Минуты две они молчали,

      Но к ней Онегин подошел

      И молвил: "вы ко мне писали,

      Не отпирайтесь. Я прочел

      Души доверчивой признанья,

      Любви невинной излиянья;

      Мне ваша искренность мила;

      Она в волненье привела

      Давно умолкнувшие чувства;

      Но вас хвалить я не хочу;

      Я за нее вам отплачу

      Признаньем также без искусства;

      Примите исповедь мою:

      Себя на суд вам отдаю.

       

       

      XIII.       

      "Когда бы жизнь домашним кругом

      Я ограничить захотел;

      Когда б мне быть отцом, супругом

      Приятный жребий повелел;

      Когда б семейственной картиной

      Пленился я хоть миг единый, -

      То верно б, кроме вас одной,

      Невесты не искал иной.

      Скажу без блесток мадригальных:

      Нашед мой прежний идеал,

      Я верно б вас одну избрал

      В подруги дней моих печальных,

      Всего прекрасного в залог,

      И был бы счастлив... сколько мог!

       

       

      XIV.       

      "Но я не создан для блаженства;

      Ему чужда душа моя;

      Напрасны ваши совершенства:

      Их вовсе недостоин я.

      Поверьте (совесть в том порукой),

      Супружество нам будет мукой.

      Я, сколько ни любил бы вас,

      Привыкнув, разлюблю тотчас;

      Начнете плакать: ваши слезы

      Не тронут сердца моего,

      А будут лишь бесить его.

      Судите ж вы, какие розы

      Нам заготовит Гименей

      И, может быть, на много дней.

       

       

      XV.       

      "Что может быть на свете хуже

      Семьи, где бедная жена

      Грустит о недостойном муже

      И днем и вечером одна;

      Где скучный муж, ей цену зная

      (Судьбу, однако ж, проклиная),

      Всегда нахмурен, молчалив,

      Сердит и холодно-ревнив!

      Таков я. И того ль искали

      Вы чистой, пламенной душой,

      Когда с такою простотой,

      С таким умом ко мне писали?

      Ужели жребий вам такой

      Назначен строгою судьбой?

       

       

      XVI.       

      "Мечтам и годам нет возврата;

      Не обновлю души моей...

      Я вас люблю любовью брата

      И, может быть, еще нежней.

      Послушайте ж меня без гнева:

      Сменит не раз младая дева

      Мечтами легкие мечты;

      Так деревцо свои листы

      Меняет с каждою весною.

      Так, видно, небом суждено.

      Полюбите вы снова: но...

      Учитесь властвовать собою;

      Не всякий вас, как я, поймет;

      К беде неопытность ведет".

       

       

      XVII.       

      Так проповедовал Евгений.

      Сквозь слез не видя ничего,

      Едва дыша, без возражений,

      Татьяна слушала его.

      Он подал руку ей. Печально

      (Как говорится, машинально)

      Татьяна, молча, оперлась,

      Головкой томною склонясь;

      Пошли домой вкруг огорода;

      Явились вместе, и никто

      Не вздумал им пенять на то:

      Имеет сельская свобода

      Свои счастливые права,

      Как и надменная Москва.

       

       

      XVIII.       

      Вы согласитесь, мой читатель,

      Что очень мило поступил

      С печальной Таней наш приятель;

      Не в первый раз он тут явил

      Души прямое благородство,

      Хотя людей недоброхотство

      В нем не щадило ничего:

      Враги его, друзья его

      (Что, может быть, одно и то же)

      Его честили так и сяк.

      Врагов имеет в мире всяк,

      Но от друзей спаси нас, боже!

      Уж эти мне друзья, друзья!

      Об них недаром вспомнил я.

       

       

      XIX.       

      А что? Да так. Я усыпляю

      Пустые, черные мечты;

      Я только в скобках замечаю,

      Что нет презренной клеветы,

      На чердаке вралем рожденной

      И светской чернью ободренной,

      Что нет нелепицы такой,

      Ни эпиграммы площадной,

      Которой бы ваш друг с улыбкой,

      В кругу порядочных людей,

      Без всякой злобы и затей,

      Не повторил сто крат ошибкой;

      А впрочем, он за вас горой:

      Он вас так любит... как родной!

       

       

      XX.       

      Гм! гм! Читатель благородный,

      Здорова ль ваша вся родня?

      Позвольте: может быть, угодно

      Теперь узнать вам от меня,

      Что значит именно родные.

      Родные люди вот какие:

      Мы их обязаны ласкать,

      Любить, душевно уважать

      И, по обычаю народа,

      О рожестве их навещать,

      Или по почте поздравлять,

      Чтоб остальное время года

      Не думали о нас они...

      И так, дай бог им долги дни!

       

       

      XXI.       

      Зато любовь красавиц нежных

      Надежней дружбы и родства:

      Над нею и средь бурь мятежных

      Вы сохраняете права.

      Конечно так. Но вихорь моды,

      Но своенравие природы,

      Но мненья светского поток...

      А милый пол, как пух, легок.

      К тому ж и мнения супруга

      Для добродетельной жены

      Всегда почтенны быть должны;

      Так ваша верная подруга

      Бывает вмиг увлечена:

      Любовью шутит сатана.

       

       

      XXII.       

      Кого ж любить? Кому же верить?

      Кто не изменит нам один?

      Кто все дела, все речи мерит

      Услужливо на наш аршин?

      Кто клеветы про нас не сеет?

      Кто нас заботливо лелеет?

      Кому порок наш не беда?

      Кто не наскучит никогда?

      Призрака суетный искатель,

      Трудов напрасно не губя,

      Любите самого себя,

      Достопочтенный мой читатель!

      Предмет достойный: ничего

      Любезней верно нет его.

       

       

      XXIII.       

      Что было следствием свиданья?

      Увы, не трудно угадать!

      Любви безумные страданья

      Не перестали волновать

      Младой души, печали жадной;

      Нет, пуще страстью безотрадной

      Татьяна бедная горит;

      Ее постели сон бежит;

      Здоровье, жизни цвет и сладость,

      Улыбка, девственный покой,

      Пропало все, что звук пустой,

      И меркнет милой Тани младость:

      Так одевает бури тень

      Едва рождающийся день.

       

       

      XXIV.       

      Увы, Татьяна увядает,

      Бледнеет, гаснет и молчит!

      Ничто ее не занимает,

      Ее души не шевелит.

      Качая важно головою,

      Соседи шепчут меж собою:

      Пора, пора бы замуж ей!..

      Но полно. Надо мне скорей

      Развеселить воображенье

      Картиной счастливой любви.

      Невольно, милые мои,

      Меня стесняет сожаленье;

      Простите мне: я так люблю

      Татьяну милую мою!

       

       

      XXV.       

      Час от часу плененный боле

      Красами Ольги молодой,

      Владимир сладостной неволе

      Предался полною душой.

      Он вечно с ней. В ее покое

      Они сидят в потемках двое;

      Они в саду, рука с рукой,

      Гуляют утренней порой;

      И что ж? Любовью упоенный,

      В смятенье нежного стыда,

      Он только смеет иногда,

      Улыбкой Ольги ободренный,

      Развитым локоном играть

      Иль край одежды целовать.

       

       

      XXVI.       

      Он иногда читает Оле

      Нравоучительный роман,

      В котором автор знает боле

      Природу, чем Шатобриан,

      А между тем две, три страницы

      (Пустые бредни, небылицы,

      Опасные для сердца дев)

      Он пропускает, покраснев.

      Уединясь от всех далеко,

      Они над шахматной доской,

      На стол облокотясь, порой

      Сидят, задумавшись глубоко,

      И Ленской пешкою ладью

      Берет в рассеяньи свою.

       

       

      XXVII.       

      Поедет ли домой; и дома

      Он занят Ольгою своей.

      Летучие листки альбома

      Прилежно украшает ей:

      То в них рисует сельски виды,

      Надгробный камень, храм Киприды,

      Или на лире голубка

      Пером и красками слегка;

      То на листках воспоминанья

      Пониже подписи других

      Он оставляет нежный стих,

      Безмолвный памятник мечтанья,

      Мгновенной думы долгий след,

      Все тот же после многих лет.

       

       

      XXVIII.       

      Конечно, вы не раз видали

      Уездной барышни альбом,

      Что все подружки измарали

      С конца, с начала и кругом.

      Сюда, назло правописанью,

      Стихи без меры, по преданью

      В знак дружбы верной внесены,

      Уменьшены, продолжены.

      На первом листике встречаешь

      Qu' écrirez-voussurcestablettes;

      И подпись: t.  àv. Annette;

      А на последнем прочитаешь:

      "Кто любит более тебя,

      Пусть пишет далее меня ".

       

       

      XXIX.       

      Тут непременно вы найдете

      Два сердца, факел и цветки;

      Тут верно клятвы вы прочтете

      В любви до гробовой доски;

      Какой-нибудь пиит армейской

      Тут подмахнул стишок злодейской.

      В такой альбом, мои друзья,

      Признаться, рад писать и я,

      Уверен будучи душою,

      Что всякий мой усердный вздор

      Заслужит благосклонный взор,

      И что потом с улыбкой злою

      Не станут важно разбирать,

      Остро иль нет я мог соврать.

       

       

      XXX.       

      Но вы, разрозненные томы

      Из библиотеки чертей,

      Великолепные альбомы,

      Мученье модных рифмачей,

      Вы, украшенные проворно

      Толстого кистью чудотворной

      Иль Баратынского пером,

      Пускай сожжет вас божий гром!

      Когда блистательная дама

      Мне свой in-quarto подает,

      И дрожь и злость меня берет,

      И шевелится эпиграмма

      Во глубине моей души,

      А мадригалы им пиши!

       

       

      XXXI.       

      Не мадригалы Ленской пишет

      В альбоме Ольги молодой;

      Его перо любовью дышет,

      Не хладно блещет остротой;

      Что ни заметит, ни услышит

      Об Ольге, он про то и пишет:

      И полны истины живой

      Текут элегии рекой.

      Так ты, Языков вдохновенный,

      В порывах сердца своего,

      Поёшь, бог ведает, кого,

      И свод элегий драгоценный

      Представит некогда тебе

      Всю повесть о твоей судьбе.

       

       

      XXXII.       

      Но тише! Слышишь? Критик строгой

      Повелевает сбросить нам

      Элегии венок убогой,

      И нашей братье рифмачам

      Кричит: "да перестаньте плакать,

      И все одно и то же квакать,

      Жалеть о прежнем, о былом:

      Довольно, пойте о другом!"

      - Ты прав, и верно нам укажешь

      Трубу, личину и кинжал,

      И мыслей мертвый капитал

      Отвсюду воскресить прикажешь:

      Не так ли, друг? - Ничуть. Куда!

      "Пишите оды, господа,

       

       

      XXXIII.       

      Как их писали в мощны годы,

      Как было встарь заведено..."

      - Одни торжественные оды!

      И, полно, друг; не все ль равно?

      Припомни, что сказал сатирик!

      Чужого толка хитрый лирик

      Ужели для тебя сносней

      Унылых наших рифмачей? -

      "Но все в элегии ничтожно;

      Пустая цель ее жалка;

      Меж тем цель оды высока

      И благородна..." Тут бы можно

      Поспорить нам, но я молчу;

      Два века ссорить не хочу.

       

       

      XXXIV.       

      Поклонник славы и свободы,

      В волненьи бурных дум своих

      Владимир и писал бы оды,

      Да Ольга не читала их.

      Случалось ли поэтам слезным

      Читать в глаза своим любезным

      Свои творенья? Говорят,

      Что в мире выше нет наград.

      И впрямь, блажен любовник скромный,

      Читающий мечты свои

      Предмету песен и любви,

      Красавице приятно-томной!

      Блажен... хоть, может быть, она

      Совсем иным развлечена.

       

       

      XXXV.       

      Но я плоды моих мечтаний

      И гармонических затей

      Читаю только старой няне,

      Подруге юности моей,

      Да после скучного обеда

      Ко мне забредшего соседа,

      Поймав нежданно за полу,

      Душу трагедией в углу,

      Или (но это кроме шуток),

      Тоской и рифмами томим,

      Бродя над озером моим,

      Пугаю стадо диких уток:

      Вняв пенью сладкозвучных строф,

      Они слетают с берегов.

       

       

      XXVI. XXXVII.       

      А что ж Онегин? Кстати, братья!

      Терпенья вашего прошу:

      Его вседневные занятья

      Я вам подробно опишу.

      Онегин жил анахоретом;

      В седьмом часу вставал он летом

      И отправлялся налегке

      К бегущей под горой реке;

      Певцу Гюльнары подражая,

      Сей Геллеспонт переплывал,

      Потом свой кофе выпивал,

      Плохой журнал перебирая,

      И одевался...

       

       

      XXXVIII. XXXIX.       

      Прогулки, чтенье, сон глубокий,

      Лесная тень, журчанье струй,

      Порой белянки черноокой

      Младой и свежий поцелуй,

      Узде послушный конь ретивый,

      Обед довольно прихотливый,

      Бутылка светлого вина,

      Уединенье, тишина:

      Вот жизнь Онегина святая;

      И нечувствительно он ей

      Предался, красных летних дней

      В беспечной неге не считая,

      Забыв и город, и друзей,

      И скуку праздничных затей.

       

       

      XL.       

      Но наше северное лето,

      Карикатура южных зим,

      Мелькнет и нет: известно это,

      Хоть мы признаться не хотим.

      Уж небо осенью дышало,

      Уж реже солнышко блистало,

      Короче становился день,