1 2 3 4 5 6 7 
    
— А по-моему, это у тебя красивые волосы. Самые красивые в нашем классе, — говорит Мадикен.
    
И когда она это сказала, то вдруг поняла, что именно так и есть на самом деле, хотя раньше она этого не замечала.
    
Мия смотрит на нее с удивлением:
    
— Да ну, ерунда какая!
    
В эту минуту на крыльцо выходят мама и Лисабет.
    
— Пойдем домой, Мадикен! — говорит мама, а затем кивает Мии. — А это, наверно, Мия! Я правильно угадала?
    
Мия ничего не отвечает и только испуганно глядит на чужую тетю, словно ожидая, что сейчас ее будут бранить за то, что у Мадикен завелись вши.
    
И тут у Мадикен мелькнула отличная мысль:
    
— Мама! А можно, Мия пойдет с нами, чтобы и ей вывести вшей?
    
— Ну конечно, — говорит мама. — Ты хочешь, Мия?
    
Не глядя на маму, Мия тихо пробормотала:
    
— Да. Если у вас хватит сабадиллы…
    
— Только ты сбегай и спроси сначала разрешения у своей мамы!
    
— Ее нет дома, — говорит Мия. — Она ушла на целый день стирать у людей.
    
— Тогда мы попросим Линус Иду, чтобы она ей сказала, куда ты ушла. Иначе твоя мама будет беспокоиться, если не застанет тебя дома.
    
— Нет, мама никогда не беспокоится, — заверяет Мия.
    
Вдруг на двор выбегает Маттис. Та самая, которая будто бы похожа на ангелочка. Мадикен, хоть убей, не видит в Маттис ничего ангельского. Но, может быть, Маттис и правда хорошенькая девочка. Ее только надо бы немножко причесать. У Маттис волосы еще более лохматые и растрепанные, чем у Мии.
    
— У нее тоже полно вшей, — говорит Мия, робко поглядывая на маму.
    
Мама улыбается:
    
— Ну и устроим же мы вошебойку! Идемте, девочки.
    
Альва пришла в восторг, когда увидела, что мама привела вместо двух девочек сразу четырех, и попросила маму:
    
— Давайте их мне, я одна справлюсь. Насчет вшей я первоклассная мастерица. У меня же было семеро младших братьев и сестер.
    
Тут Лисабет поняла, что затевается что-то интересное и без ее участия. Это ей совсем не понравилось.
    
— Я тоже хочу мазаться сабадиллой, — говорит она Альве. — На меня только что заползли вши. Просто их не видно.
    
— Уж мы с этими вшами сейчас расправимся! — говорит Альва. — Идите и садитесь на качели все, кому нужна вошебойка.
    
Во дворе Юнибаккена есть большие деревянные качели с длинной доской, на которую садятся вдвоем друг против друга. Но можно качаться и вчетвером. Дожидаясь Альвы, девочки покачались.
    
— Ну скажи, разве это не здорово, Маттис! — говорит Мия. — Ты рада, что у тебя вши? Иначе ты никогда не покачалась бы на качелях.
    
— Ага. Вши — это здорово! — говорит Маттис.
    
Потом пришла Альва и натерла им волосы сабадиллой, от которой пошла жуткая вонь. Потом каждой девочке плотно замотали голову полотенцем, а концы закрепили большущей булавкой.
    
Когда Альва закончила эту процедуру, получилось, как будто на качелях сидят четыре арапчонка в белых тюрбанах.
    
— Теперь можете еще покачаться, пока там вошки не попадают кверху ножками без воздуха, — говорит Альва.
    
Мадикен до того стало жалко бедных вошек, что ей даже расхотелось качаться, но Лисабет сказала:
    
— Да ну тебя! Ты качайся, им же будет приятно. Пускай у них от качания закружится голова, тогда они, наверно, сами не заметят, как помрут.
    
Мадикен поневоле должна была согласиться, что это было разумное предложение. Девочки качались и качались и даже спели в честь своих вошек прощальную песню, которую придумала Мадикен:
    
     
      
Вошек покачаем,
      
Ха-ха, да-да,
      
Все вошки поумирают,
      
Ха-ха, да-да.
      
Их деток покачаем,
      
Ха-ха, да-да.
      
А сами будем жить всегда.
      
Ура! Ура!
     
    
    
— С ума сойти, Мадикен, какие хорошие песни ты придумываешь! — говорит Лисабет.
    
Затем все пошли на мостки купаться, Альва принесла туда корзинку с булочками и сок. А еще она принесла мыло и щетку.
    
— Устроим-ка мы сегодня настоящий банный день, — говорит Альва. Подоткнув юбку, она залезает в воду и вылавливает первого попавшегося арапчонка.
    
Сначала Альве попалась Маттис. Ей действительно давно требовалась хорошая баня.
    
— Вообще-то у Мии ноги грязнее, чем у меня, — говорит Маттис, протягивая Альве по очереди свои запачканные ножонки. Посмотрев на свои, Мия убедилась, что Маттис права — ее ноги, правда, гораздо грязнее. Мия смеется:
    
— А как ты думала! Я же на два года старше тебя.
    
На мостках лает Сассо, он не любитель купаться. Зато арапчата радуются, им такая баня по душе. Альва ловит их по очереди, а они плещут на нее водой, едва она приближается с мылом и щеткой. Но Альва всех переловила, перемыла и оттерла. Из ее рук арапчата выходят чистенькими.
    
После купания девочки пьют сок и заедают булочками.
    
— Скажи, Маттис! Ты рада, что у тебя были вши? — спрашивает опять Мия.
    
Маттис только кивает. Рот у нее набит едой.
    
Потом Мию и Маттис повели на чердак смотреть уголок. Но они не очень-то поняли, зачем нужно было громоздить друг на друга пустые ящики и старые матрасы и устраивать какой-то уголок.
    
— А для чего это надо? — удивляется Маттис.
    
Мадикен подумала.
    
— Чтобы сделать гостиницу!
    
А ведь правда, получилась гостиница! Мадикен это только сейчас сообразила. Милосердный самаритянин порадовался бы всей душой, если бы увидел, как здесь удобно. Теперь Мадикен знает, во что они будут играть. Можно поиграть в самаритянина. Коли есть гостиница, надо ее использовать!
    
— Чур, я буду разбойником! — сразу же объявила Лисабет.
    
Но Мадикен не соглашается. Разбойниками будут, конечно, они с Мией, как самые большие и сильные. Интереснее всего быть разбойником, думает Мадикен. Поэтому она начинает втолковывать сестре, насколько самаритянин лучше разбойника. Мадикен, уж так и быть, готова уступить сестре его роль.
    
— Ладно, согласна, — говорит Лисабет. Она поняла, как это будет здорово.
    
И вот бедняжка Маттис, избитая разбойниками, лежит под кустом сирени, а Лисабет со всех ног бросается ее утешать, гладит ее по голове и уводит с собой на чердак в гостиницу. Но Маттис не знает, как надо играть, и Лисабет принимается ее учить.
    
«Ой-ой-ой! Кровь! Моя кровь!» — так нужно стонать и приговаривать. Маттис старательно подражает своей учительнице. В конце концов у нее стало очень хорошо получаться.
    
Зато Мия — вот уж кто действительно умеет представлять. Ее и учить не надо. Из Мии сразу получился самый свирепый разбойник на пути из Иерусалима в Иерихон. Мадикен от нее не отстает. Притаившись в кустах, они неожиданно выскакивают оттуда и нападают на караваны, которые проходят мимо них по дороге. Они совершенно забыли о самаритянине и гостинице, пока Лисабет сама не слезла с чердака и не явилась к ним, злющая, как оса.
    
— Сколько, по-вашему, можно сидеть в гостинице и поливать его вином и натирать мазутом? — спрашивает она обиженно.
    
Лисабет спутала мазь с мазутом, а это не одно и то же, объясняет ей Мадикен:
    
— Если бы его натирали мазутом, он бы в ту же ночь умер!
    
Но Маттис осталась жива, и теперь она и Лисабет тоже хотят быть разбойниками. Мадикен и тут нашлась: гостиница превратилась в пещеру разбойников. Вскоре в пещере набралось видимо-невидимо золота и драгоценных камней, потому что вся четверка усердно принялась грабить. Никогда еще они так хорошо не играли, как сегодня. Про вшей все давно забыли. И вдруг Мия говорит:
    
— Слушай, Мадикен! Как ты думаешь: если у нас опять заведутся вши, нас еще раз к вам пустят?
    
— Да ну! — говорит Мадикен. — Вы можете приходить и без вшей. Хотите завтра?
    
Когда они вволю наигрались, их позвали на веранду и накормили котлетами с макаронами, а на сладкое дали крем из ягодного сока. Маттис так набросилась на еду, что Мии стало за нее стыдно. Увидев, что Маттис в третий раз потянулась за добавкой, Мия говорит:
    
— Неужели ты все еще голодная?!
    
— Еще как наелась! — отвечает Маттис.
    
— Почему же ты все ешь и ешь? — сердится Мия.
    
— Я — про запас! — объясняет Маттис.
    
Она до того наелась, что у нее закололо в боку и ей пришлось отставить тарелку. А тут и Альва пришла и сказала:
    
— Ну уж теперь, я думаю, вы все сыты, а ваши вши сдохли.
    
Она забрала девочек на кухню, разложила на столе газету и стала вычесывать им волосы. На газету так и посыпались мертвые вши. Только у Лисабет ни одной ни оказалось.
    
— Ведь я не такая грязнуля, как вы, — сказала Лисабет.
    
Затем Альва промыла им волосы душистым мылом, от которого пахло розами. И Мия, и Маттис отправились домой, они были уже не вшивые и такие чистенькие, какими отродясь не бывали.
    
Мадикен проводила их до калитки.
    
— А без вшей ты завтра к нам придешь? — спросила она Мию.
    
— Приду, если ты хочешь, — ответила Мия. — И Маттис, конечно, придет.
    
Потом Мия взяла сестренку за руку, и они пошагали, как на ходульках. Их волосы пламенели огненно-рыжими кострами.
    
В это время папа шел с работы и заметил эти развевающиеся костры. Мадикен рассказала ему про своих вшей и про все остальные радости, которые принес с собой прошедший день.
    
Папа, проходя мимо забора Нильссонов, увидел дядю Нильссона, который проверял лисий капкан, и отдал ему газету для тети Нильссон.
    
Мадикен висит у папы на руке и не отпускает ни на минуту. Хорошо, когда папа приходит домой!
    
— Какая мама добрая, что купила так много сабадиллового уксуса! — говорит Мадикен, и папа с ней соглашается:
    
— Да, наша мама всегда добрая!
    
Это слышит дядя Нильссон. Он кивает — значит, он тоже согласен:
    
— Верно! Благородная дама из Юнибаккена — добрая душа! Чего не скажешь о моем чучеле.
    
Мама сидит на веранде с вязаньем и ждет папу. Мама тоже обрадовалась папиному приходу:
    
— Сегодня мы с тобой будем ужинать вдвоем. Мадикен и Лисабет уже поели.
    
Папа целует маму в щечку.
    
— Здравствуй, благородная дама! — говорит папа. — Я слышал, что ты избавила от вшей двух бедных детишек. Пожалуй, об этом надо написать завтра в газете.
    
Мамины глаза становятся совсем черными. Она поднимается с плетеного кресла.
    
— Как тебе не совестно! — говорит она. И хотя папа сразу попросил прощения за свои глупые слова, было уже поздно. Мама молча уходит наверх в спальню. Мадикен знает — теперь мама будет себя жалеть. Только ей не совсем понятно, почему так получилось. Впрочем, Мадикен тоже готова рассердиться на папу за то, что все так печально кончилось.
    
— Ну зачем ты так сказал? Объясни мне, что это значит?
    
— Ох, я и сам не знаю! — говорит папа. — Наверно, я тогда подумал, что, если поморили вшей у двух девочек, от этого мало что изменилось. Ведь на свете еще так много недостатков, которые надо исправлять!
    
— Зря ты так сказал, не надо было, — строго говорит папе Мадикен.
    
Папа, Мадикен и Лисабет остались на веранде одни, без мамы. Им без мамы очень грустно.
    
«Ну почему такой хороший день и так печально закончился?» — думает Мадикен.
    
Альва входит на веранду с горячими биточками.
    
— Что тут у вас стряслось? — спрашивает она, поглядев на их унылые лица.
    
— Это я отмочил глупость, — говорит папа.
    
— Ну и очень глупо сделали! — говорит Альва и уносит биточки.
    
На кресле осталось лежать мамино вязанье. Папа подцепляет его указательным пальцем и долго разглядывает. Это крошечная шапочка. Ой, какая она малюсенькая! Даже на Лисабет не налезет.
    
— А для кого мама вяжет такую шапочку? — спрашивает Лисабет.
    
И тут папа сказал девочкам удивительную вещь:
    
— Для маленького братика, который должен родиться. А может быть, для сестрички. Уж не знаю, кто у нас будет.
    
И эту потрясающую новость он сообщил, как будто в ней нет ничего особенного!
    
— Неужели у нас будет братик?! — кричит Лисабет. — Пойдем скорей скажем маме, она обрадуется и будет опять веселая.
    
Мадикен фыркает:
    
— Как ты не понимаешь! Она и так уже знает. Иначе зачем бы она стала вязать такую шапочку?
    
Теперь уже девочек никакая сила не удержала бы на месте. Они помчались наверх. Сейчас им непременно нужно поговорить с мамой. Мама и впрямь легла в постель и жалеет себя, но разве можно грустить под радостные вопли обеих дочерей!
    
— Ну конечно же, я тоже рада, уж можете мне поверить, — говорит мама. — Но это случится еще не скоро. Придется вам подождать примерно до Рождества.
    
Потом мама спускается вместе с Мадикен и Лисабет к папе. Мама перестала на него сердиться. К тому же она давно проголодалась.
    
— Милая моя благородная дама! Простила ли ты меня? — спрашивает папа.
    
— Да. Представь себе, простила, — отвечает мама. — Можешь и это напечатать в своей газете, вредный ты человек!
    
И вот наступил вечер. Мадикен, как всегда, ставит мисочку с молоком для ежика и видит, как дядя Нильссон широким шагом отправляется в город. Неужели он так поздно еще куда-то пойдет? Наверно, тете Нильссон это не понравится.
    
Дядя Нильссон ужасно размахивает руками. Кажется, он очень сердитый. Он громко разговаривает сам с собой и не замечает Мадикен.
    
— И зачем я только женился на этом чучеле! — говорит дядя Нильссон.
    
Мадикен вздохнула, услышав эти слова. Похоже, сегодня все друг с другом ссорятся.
    
Но в Юнибаккене все раздоры остались позади. Девочкам пора ложиться спать. Мама и папа приходят в детскую, чтобы пожелать дочкам спокойной ночи. Тут все любят друг друга. Сразу видно, что здесь живут дружные люди. «Вот и хорошо!» — думает Мадикен.
    
Когда папа и мама ушли, Лисабет говорит:
    
— Мадикен, можно, я приду к тебе полежать, и мы с тобой поговорим о братике?
    
Мадикен охотно пускает ее к себе в кровать. Она подвинулась, чтобы Лисабет могла удобно устроиться. Лисабет кладет голову ей на плечо и начинает болтать. Ну что за детский лепет! Мадикен чувствует себя рядом с ней по-настоящему старшей сестрой. Как же иначе, раз у них скоро будет младший братик?
    
— Представляешь себе, какой нам будет замечательный подарок к Рождеству? — спрашивает она.
    
Лисабет тоже так считает, и они вместе радуются, как весело им будет нянчить, и кормить, и укачивать братика.
    
— Только знаешь что, Мадикен! — говорит Лисабет. — Обещай, что ты не будешь любить его больше, чем меня!
    
— Обещаю! — говорит Мадикен и крепче обнимает сестренку. Разве может она полюбить кого-нибудь сильнее?
    
— А то, знаешь ли, я очень обижусь, — объясняет Лисабет. Потом она начинает зевать и отправляется на свою постель.
    
Скоро Лисабет засыпает. Все уснули в Юнибаккене. И Мадикен тоже спит. И ей снятся вши. Вши, которые задыхаются без воздуха. Ох, ну и сон! Вши кричат и зовут на помощь. Они так громко кричали, что Мадикен даже проснулась. Она подскочила и села на кровати. Сердце колотится громко-громко. Мадикен уже поняла, что проснулась, но крики все продолжаются:
    
— Помогите! Помогите!
    
Это кричит кто-то в Люгнете. Неужели они там убивают друг друга? Что у них могло случиться?
    
Мадикен помчалась к Альве. Та спала как убитая, но Мадикен ее разбудила:
    
— Альва! Там кто-то зовет на помощь! Разве ты не слышишь?
    
Альва вскакивает с постели. Она тоже услышала крик и заторопилась во двор. Кто же это так ужасно кричит?
    
А это был дядя Нильссон. Он упал навзничь возле лаза в живой изгороди, а теперь барахтается на земле, точно жук, и никак не может подняться. Он, как видно, решил опереться на палочку, которая торчит из земли совсем рядом. Но от его усилий дощечка с предупреждением свалилась на него. А дядя Нильссон остался лежать.
    
Подоспевшие на помощь Альва и Мадикен читают надпись, которая красуется у него на груди: «Осторожно. Лисий капкан». Предостережение немножко запоздало. Дядя Нильссон уже угодил в лисий капкан, и, судя по всему, давно. Иначе отчего бы он так раскричался?
    
Увидев Альву, он перестал кричать и только стонет и охает:
    
— У меня нога застряла, и какая-то дрянь ее держит. И никак не могу вырваться. Бог знает что это такое, но мне ужасно больно!
    
Альва не долго думая взялась за дело. Руки у нее сильные, и скоро она вызволила дядю Нильссона из капкана. Он даже прослезился от благодарности:
    
— О, Ангел Юнибаккена! Будь уверена, ты заслужила награду на небесах и на земле!
    
Тут подоспела и тетя Нильссон. Она выскочила в ночной рубашке, набросив на плечи серый шерстяной платок. Подбежав к дяде Нильссону, она так и застыла над ним. Он только махнул рукой, чтобы она молчала:
    
— Не говори ничего, Эмма! Я истекаю кровью. Я скоро умру. И тогда ты пожалеешь о своих жестоких словах.
    
Мадикен подумала, что это очень несправедливо. Тетя Нильссон редко когда говорит дяде Нильссону жестокие слова. Она и сейчас ни в чем его не упрекнула.
    
— Не умрешь, — сказала она. — Но как же у тебя хватило ума поставить капкан именно здесь? Разве ты забыл, что всегда пробираешься через этот лаз, когда поздно возвращаешься домой?
    
— Иной раз и забудешь, со всяким случается, — сурово говорит дядя Нильссон и, опираясь на тетю Нильссон, ковыляет к дому.
    
— Вот тебе и воротник, — тихо бормочет ему вслед Альва.
    
Она берет капкан и с размаху кидает его подальше.
    
— Несчастный пьянчужка! — говорит она. — Пойдем, спать, Мадикен!
   
   
    
     
В ДЕРЕВНЕ НЕ ТАК УЖ ОПАСНО, КАК ДУМАЕТ МАМА
    
    
Мама и папа задумали съездить в Копенгаген. Когда они об этом сказали за завтраком, Мадикен огорчилась:
    
— У вас всегда что-нибудь интересное, а мы с Лисабет должны круглый год сидеть дома и скучать.
    
Жизнь в Юнибаккене показалась ей вдруг ужасно тоскливой, даром что сейчас у нее летние каникулы.
    
Только что все пообедали, а теперь они с Лисабет сидят на кухонном крыльце и обсуждают свою грустную долю. Чем больше Мадикен об этом думает, тем сильнее убеждается, какие они несчастные девочки.
    
— Все время только купаться, качаться на качелях да играть в крокет — так и жизнь пройдет!
    
— Ты еще забыла — нам надо поливать наши грядки и поить молоком ежика, — говорит Лисабет. — А лучше бы съездить в Копенгаген!
    
— Еще бы! — отзывается Мадикен.
    
И тогда они пошли к маме для серьезного разговора. Мама мыла на кухне посуду. У Альвы сегодня выходной.
    
— К сожалению, детки, мы не можем вас взять, — говорит мама. — Но мы попробуем придумать и для вас что-нибудь хорошее.
    
— Например, вытирать посуду, да? — говорит Мадикен.
    
Потому что мама уже дала каждой девочке полотенце, чтобы они занялись работой.
    
— Послушай-ка! Госпожа Кислица! — говорит папа. Больше он ничего не сказал, он только взглянул на Мадикен, и ей сразу стало стыдно.
    
Папа моет пол в кухне. Мадикен знает, что, кроме него, этого не делает ни один папа во всем городе, но у нее папа не такой, как все. Мадикен это тоже знает и очень гордится своим папой. Вот только сейчас она на него обижается.
    
Вдруг в дверь постучали, и, кто бы вы думали, вошел? Это был Туре из Аппелькюллена. Он принес яйца, которые заказывала мама. Туре, кажется, огорчен, что не застал Альву. Мадикен давно уже догадывалась, что он в Альву влюбился.
    
Мама приглашает его остаться на чашечку кофе. Туре с удовольствием соглашается, и взрослые располагаются за кухонным столом. Они выпили одну чашечку, потом другую и третью, беседуя о том и о сем. Правда, Туре от застенчивости больше молчит и только добродушно улыбается. Да и все, кто живет в Аппелькюллене, так же добродушны и приветливы.
    
— Чем вы сейчас занимаетесь на ферме? — спрашивает мама.
    
— Сено возим, — отвечает Туре.
    
— Ой, значит, вы ездите на возах! Как у вас весело! — говорит Лисабет.
    
— А тетя Карлссон тоже возит сено? — спрашивает Мадикен.
    
Ее очень заинтересовало, как тетя Карлссон, которая весит, наверно, сто килограммов, забирается на воз?
    
— Возит сено? — повторяет Туре. — Нет. Мама домовничает, доит коров. А с сеном мы трое — папа, Майя и я.
    
— Ой, как же у вас в Аппелькюллене весело! — снова говорит Лисабет. — Вы возите сено, у вас коровы, а у нас с Мадикен никого, кроме ежика…
    
А на другое утро — вы только подумайте! — на другое утро, едва Мадикен и Лисабет проснулись, к ним входит папа и говорит, что, пока они с мамой будут в Копенгагене, Мадикен и Лисабет поживут в Аппелькюллене:
    
— Хотите, девочки?
    
Еще как хотят! Конечно, поездка в Копенгаген куда интереснее, думают девочки, но все-таки Аппелькюллен — это тоже хорошо! Девочки мигом вскочили с кроваток и начали собирать все, что надо будет взять с собой. Пришла мама и помогла им укладываться, а между делом давала им наставления, как себя вести. Сколько всяких наставлений! Мама очень боится, как они поедут без нее, но папа считает, что им будет очень полезно пожить самостоятельно.
    
— Да и что с ними может случиться? — говорит папа. — Трудно найти более спокойное место, чем Аппелькюллен.
    
— А про быков ты уже забыл? — спрашивает мама.
    
И мама напоминает девочкам, чтобы они не смели подходить к быкам, бодучим баранам и горячим коням, к сердитым коровам, к острым косам и глубоким колодцам. И чтобы они не упали в навозную яму, не свалились с воза, и чтобы они остерегались змей, клещей, оводов, шершней и других кусачих тварей.
    
Слушая маму, Мадикен засомневалась, такое ли уж спокойное место Аппелькюллен, как думает папа.
    
— А еще что мы с Лисабет должны помнить? — спрашивает Мадикен.
    
Разумеется, надо не забывать по утрам и вечерам чистить зубы, говорить спасибо, вставая из-за стола, вовремя ложиться спать и вообще быть вежливыми и слушаться тетю Карлссон и дядю Карлссона, которые взяли девочек погостить в самый разгар сенокосной страды.
    
— Но с Майей и Туре ведь можно вести себя как всегда, — говорит Лисабет. Она чувствует, что в Аппелькюллене жить будет трудновато.
    
Мама и папа тоже укладывают чемоданы. Папа очень веселый, он распевает: «Съездим на денек-другой вместе в Копенгаген…» Но мама никак не может успокоиться, ей мерещатся всякие страсти, которые грозят девочкам в Аппелькюллене, и она очень боится, как они без нее проживут.
    
— Мне было бы спокойнее, если бы дети оставались здесь с Альвой! — говорит она папе.
    
Но папа не согласился менять свое решение. Он хочет, чтобы его дети видели, как живут другие люди. Они должны знать, что Юнибаккен — еще не весь свет.
    
Мама и понимает его, но все равно очень волнуется. Она то и дело спрашивает старшую дочку, все ли та запомнила.
    
— Помню, помню! — отвечает Мадикен и, подбадривая маму, повторяет ее наказы по-своему: — Ты сказала, чтобы мы остерегались тети Карлссон, а то она нас укусит. Вот видишь, я помню! А еще мы должны утром и вечером хорошенько умывать дядю Карлссона в навозной яме, и не подходить слишком близко к зубным щеткам, и вообще быть вежливыми с быками и слушаться их. Вот, кажется, и все!
    
— Да, как будто все, — говорит мама со вздохом. — Хорошо бы тебе еще помнить, что ты старшая сестра. Ты уж постарайся, пожалуйста, хоть на этот раз быть благоразумной!
    
И вот однажды ранним утром Альва на лодке отвезла девочек в Аппелькюллен. Мадикен и Лисабет поплакали, прощаясь с мамой и папой. Мама и папа очень торопились, чтобы не опоздать на поезд. Потом девочки еще раз всплакнули, расставаясь с Альвой на кухне у тети Карлссон. Но тут тетя Карлссон предложила им:
    
— Хотите покормить цыплят?
    
Девочки, конечно, захотели. Мама, кажется, не упоминала среди прочих опасностей маленьких желтых цыпляток. Они перестали плакать и спокойно отпустили Альву домой.
    
— Ладно, Альва! Поезжай домой! — говорит Лисабет.
    
И девочки отправляются с тетей Карлссон на птичий двор. А там цыплят видимо-невидимо! Они так и кишат под ногами и все хотят поклевать крошева из крутых яиц, и Мадикен с Лисабет их кормят. Тетя Карлссон позволила каждой девочке взять в руки цыпленочка, но только совсем ненадолго. Потом они пошли с ней в курятник и помогли собирать яйца, которые снесли куры.
    
— Только смотрите, не дразните петуха! — говорит им тетя Карлссон. — Потому что, если его разозлят, он налетает и норовит клюнуть в глаз.
    
Вот если бы мама знала!
    
— Про петуха мама забыла, — говорит Мадикен.
    
Тетя Карлссон не поняла, о чем говорила Мадикен, но Лисабет знает, о чем идет речь.
    
Петух оказался не так уж страшен, и жизнь в Аппелькюллене пришлась девочкам очень по душе. Да и ничего удивительного! Аппелькюллен — замечательная ферма. Кому бы не понравились его красные строения, стоящие на высоком холме среди яблоневых и вишневых деревьев!
    
— Как хорошо, что мы тут будем целых четыре дня! — говорит Лисабет. — Ты ведь тоже рада? Да, Мадикен?
    
— Да! — говорит Мадикен. — А в Копенгаген я никогда в жизни не поеду! Это решено!
    
А тут и дядя Карлссон возвращается с первым возом сена. Он помахал девочкам, когда телега, громыхая по булыжникам, проезжала мимо них, направляясь на скотный двор. Мадикен и Лисабет побежали за ней. И Майя, конечно, тоже. Она залезла по лестнице на сеновал, чтобы принимать сено у дяди Карлссона.
    
Девочки подошли к Фрейе и Конке.
    
— Ведь это не горячие кони, а смирные лошадки, — говорит Мадикен. — Так что к ним можно подходить сколько угодно.
    
Девочки попрыгали на сене и покувыркались в свое удовольствие, пока дядя Карлссон его сгружал. А потом сели на пустую телегу и поехали с ним на покос. Там Туре уже нагрузил для дяди Карлссона другую телегу, чтобы он мог без задержки забирать следующий воз.
    
— А вот и вы! — говорит Туре, тихо посмеиваясь. — Как поживает Альва? — спрашивает он девочек.
    
— Альва хорошо поживает, — отвечает Мадикен. — Что ей сделается плохого! Она сидит дома, смотрит за Сассо и Госей и варит варенье из земляники. А еще она сказала, что будет полеживать в гамаке, чтобы хорошенько отдохнуть от нас с Лисабет.
    
Туре сказал, что Альва правильно решила. Потом он показал девочкам у груды валунов местечко, где все было красно от земляники. Девочки бросились ее собирать и всласть наелись ягод, пока дядя Карлссон и Туре укладывали воз. Воз получился большой, как дом. Лисабет засомневалась, так ли уж приятно кататься на возу, но Мадикен вскарабкалась и уселась наверху.
    
— Не трусь, Лисабет! — говорит она. — Давай, поехали!
    
Туре подхватил ее на руки и усадил около дяди Карлссона. Конке и Фрейя тронули, и телега покатила, переваливаясь на ухабах. Лисабет подумала, что ехать на возу с сеном и впрямь страшновато.
    
— А мама предупреждала, чтобы мы не свалились с воза, — говорит она, крепко держась за дядю Карлссона.
    
— Ничего, я присмотрю за вами, чтобы ничего не случилось, — говорит дядя Карлссон. А уж если дядя Карлссон сказал, значит, на это можно положиться.
    
Так они несколько раз съездили туда и обратно, а между поездками собирали землянику. Незаметно подошло время обедать. Тетя Карлссон приготовила овощной суп и драчену. Обедали на кухне. Все расселись вокруг стола и молча едят, посмеиваясь иногда добродушно, по-аппелькюлленски, что так нравится Мадикен. Карлссоны очень похожи друг на друга — все голубоглазые и носатые. «Может быть, это особенные аппелькюлленские носы, которые только тут и растут?» — подумала Мадикен.
    
— Такой вкусной еды у нас дома никогда не бывает, — говорит Лисабет. — Хорошо, что мы здесь поживем четыре дня, хоть отъедимся.
    
А теперь пора кормить свинок. Дяде Карлссону некогда отдыхать после обеда, он отправляется в свинарник, девочки — за ним.
    
Увидев громадную свинью, Лисабет долго молчит. Такого огромного страшилища она еще никогда не видала.
    
— Ну и чудище! — сказала она наконец. — Кто это — он или она?
    
— Это — свиноматка, она принадлежит к прекрасному полу, — отвечает дядя Карлссон. — То есть она — женщина, а скоро у нее, знаешь ли, будут маленькие поросятки.
    
— Ой, сколько тут в Аппелькюллене интересного! — говорит Лисабет. — И мы пробудем у вас целых четыре дня, во как!
    
Потом дяде Карлссону опять надо возить сено. А Мадикен и Лисабет остаются, чтобы помочь тете Карлссон на кухне вытирать посуду. Так им велела мама. Потом они поиграли в беседке, увитой зелеными листьями, в куклы, в которые играла Майя, когда была еще маленькой. Но вдруг за ними пришла тетя Карлссон и сказала:
    
— А теперь мы поедем на покос к Туре и все вместе попьем кофе. Я хочу сама посмотреть, как они там управляются.
    
Все сели в телегу к дяде Карлссону, на этот раз Майя тоже поехала.
    
Туре очень обрадовался, когда они приехали. Наконец-то ему привезли кофейку, а он очень любит пить кофе. Девочкам тоже дали по чашечке.
    
— Один разок не страшно, — говорит тетя Карлссон, выкладывая на скатерть много-много бутербродов и булочек. И вот все уселись в кружок подле большого стога и принялись кушать, макая булочки в кофе. Хорошо сидеть на летнем лугу, где чудесно пахнет сеном.
    
— Скажи, Мадикен, ты рада, что мы тут пробудем четыре дня? — спрашивает Лисабет.
    
— Рада. Только перестань ты все время повторять одно и то же! — говорит Мадикен. — Я хочу послушать Майю.
    
Вот уж кто умеет рассказывать! А рассказывает Майя про лесную ведьму — хульдру[22]. Однажды Майя с ней повстречалась, когда ходила за брусникой. Хульдра спереди красивая, а со спины у нее ничего нет, только хвост! Видала Майя и домовых-томтов, и даже маленьких троллей несколько раз встречала.
    
— А ты когда-нибудь видела привидение? — спрашивает Мадикен.
    
— Нет. Я вообще не верю в привидения, — ответила Майя.
    
Зато в хульдру, томтов и троллей Майя верит и может о них многое рассказать. Вдруг среди ее рассказа тетя Карлссон почему-то забеспокоилась и стала шарить вокруг себя. Кажется, она что-то потеряла. Сперва она поискала в корзинке, в которой принесла еду, потом в своем кармане, поворошила в стогу сено, но ничего при этом не говорит и только продолжает отчаянные поиски.
    
Тогда дядя Карлссон ее сам спросил напрямик:
    
— Послушай-ка, матушка! А где же твои зубы?
    
— Да вот беда! — отвечает ему тетя Карлссон. — Я их на минуточку вынула, потому что они мешали, а теперь и не знаю, куда положила.
    
Бедная тетя Карлссон совсем расстроилась. И неудивительно, ведь вставные зубы — вещь дорогая и красивая, да к тому же вечером будет на ужин копченая селедка, а ее без зубов не поешь, жалуется тетя Карлссон, чуть не плача.
    
— Кто их найдет, тот получит от меня что-то очень хорошее, — обещает она.
    
Услышав обещание, Мадикен и Лисабет кинулись на поиски. Это похоже на игру, когда надо найти спрятанный ключик. Искали все, даже дядя Карлссон, но он вскоре заявил:
    
— У нас и без твоих зубов дел много. И почему ты за ними никогда не следишь!
    
Дядя Карлссон и Майя уезжают с возом.
    
— Наверно, приходила хульдра и утащила зубы, — говорит Лисабет. — Своих-то у нее нету. А теперь она смеется чужими зубами и хвастается, какая она красивая!
    
— Ну до чего же ты еще ребенок, Лисабет! — говорит Мадикен. Она тоже перестала искать, потому что этих дурацких зубов нигде нету, и нашла себе другую забаву. Она начала примерять деревянные башмаки тети Карлссон, которые стояли возле стога. Первый она уже надела, а вот в левый нога не влезает, внутри что-то мешает. Мадикен сунула руку, а там — зубы тети Карлссон. Вот они, оказывается, где были.
    
Сколько тут было радости!
    
— Подумать только! — говорит тетя Карлссон. — Ведь я же их сама туда и положила, чтобы не потерялись.
    
Тетя Карлссон была очень рада и вовсю нахваливала удачливую Мадикен, хотя та ничего особенного не сделала, а просто примерила чужие башмаки.
    
— Я тоже хотела там посмотреть, — говорит Лисабет.
    
— Значит, и ты получишь награду! — пообещала тетя Карлссон. И выполнила свое обещание.
    
В спальне у тети Карлссон в верхнем ящике комода хранился целый клад, как в сокровищнице. Мадикен и Лисабет глазам своим не поверили, когда увидали, сколько там драгоценностей. Они и не воображали себе, что у одного человека может быть такое богатство! И вдруг тебе предлагают выбрать из этого ящика, что душе угодно. Прямо как будто Рождество наступило! Можно взять крошечную золоченую туфельку из фарфора, или красненькую подушечку для иголок, или витую раковину, в которой шумит море, или зеленый наперсточек, или розовую свинью-копилку, или гномика, сделанного из шерстяных ниток, или брошку с желтеньким камешком, или железную свистульку-петушка.
    
Мадикен хочет, чтобы ей дали выбрать первой. Ведь как-никак, это она отыскала зубы!
    
— Только не бери, пожалуйста, петушка! — говорит Лисабет.
    
А Мадикен и не собиралась брать петушка, ей хочется раковину. Пускай Аббе хотя бы из раковины услышит, как шумит море. Мадикен знает, как Аббе мечтает о море, он ей сам говорил.
    
Девочки вежливо поблагодарили тетю Карлссон за подарки. Мама бы порадовалась, какие у нее воспитанные дочери.
    
Лисабет сразу засвистела так пронзительно, что рядом ничего не слышно, и Мадикен ушла слушать раковину за конюшню.
    
Вечером тетя Карлссон бодро жевала копченую селедку. А Мадикен и Лисабет сказали, что они не голодные. Тогда им предложили простокваши.
    
— Кажется, я все-таки проголодалась, — сказала Мадикен, увидев на столе простоквашу.
    
Обе девочки очень устали. День сегодня выдался хоть и приятный, но долгий.
    
В Аппелькюллене есть мансарда с двумя комнатами, которые разделяет большой темный чердак. В одной из комнат живет Майя, а в другой будут спать Мадикен и Лисабет. Пожелав спокойной ночи тете и дяде Карлссонам и Туре, они отправились с Майей наверх. Мадикен первая побежала, ей не терпится посмотреть, где они сегодня будут спать.
    
Спальня ей понравилась. Это была уютная комната, хотя в ней почти ничего не было, кроме двух узеньких кроватей, маленького столика, двух стульев да умывальника. Но больше ничего и не нужно для того, чтобы спать.
    
В окно заглядывает вечернее солнце, его лучи падают на обои с цветочками, и от этого комната делается еще уютнее. Но в ней очень жарко.
    
— Фу ты ну ты, — говорит Майя, — какая тут жарища! — Она открывает окно, чтобы впустить свежего воздуха, и выгоняет мух, которые бились о стекла. Присмотрев за девочками, чтобы они как следует помылись, почистили зубы и легли в кровати, Майя, совсем как мама, подоткнула им одеяло.
    
— А что у вас там лежит? — спрашивает Лисабет, показывая на закрытый гардероб, который стоит в изножье ее кровати.
    
— Там хранятся наши зимние вещи, — говорит Майя. — Ну, спокойной ночи, девочки! Если вам будет что-нибудь нужно, вы знаете, где меня найти.
    
Майя уходит.
    
Мадикен и Лисабет принимаются болтать, вспоминая все хорошее, что случилось за этот день.
    
— И опасностей никаких не было, — говорит Мадикен.
    
— Странно, но не было, — говорит Лисабет.
    
Мадикен взяла раковину и стала слушать, но вдруг с другой кровати раздался пронзительный свист — это Лисабет подула в своего петушка.
    
— Ты больше не свисти, — говорит Мадикен. — Так и напугать можно.
    
Кругом тихо-тихо, нигде не слышно ни звука, да и стемнело уже…
    
Мадикен смотрит на картину, которая висит над ее кроватью. На ней нарисованы два ребенка с кудрявыми головками, одетые в белые ночные рубашечки. Прильнув к маминым коленям, они читают вечернюю молитву. Мадикен смотрела-смотрела и вдруг почувствовала, как она соскучилась по маме. О, какие же счастливые эти дети на картине! И по папе она тоже соскучилась, и по Альве, и Сассо, и Госе, и по Юнибаккену. Ей стало грустно и захотелось плакать. И Мадикен подумала, что вот-вот она зарыдает. Но сперва надо дождаться, когда уснет Лисабет. Ведь Мадикен — старшая сестра, а если она ни с того ни с сего заревет, Лисабет совсем перепугается.
    
Но, кажется, эта девчонка сегодня вообще не собирается спать! Она лежит в своей постели и только иногда вздыхает. Ну что же она никак не засыпает! Из-за нее даже поплакать нельзя. Мадикен чувствует, что долго она не вытерпит.
    
И вдруг Лисабет говорит:
    
— А знаешь что, Мадикен? Надо нам вернуться домой!
    
От неожиданности Мадикен даже забыла, что ей хочется плакать:
    
— Ты что — сумасшедшая? Почему это нам надо возвращаться домой?
    
— Надо. Потому что в шкафу прячется привидение, — говорит Лисабет.
    
— Да ну тебя! Нету там никого, — убеждает ее Мадикен.
    
Она догадалась, что Лисабет выдумала привидение, потому что она затосковала по дому, но не хочет об этом говорить.
    
Но раз Лисабет выдумала привидение, значит, оно там действительно есть и в любую минуту может открыть дверь и выглянуть из шкафа. Не дожидаясь этой минуты, Лисабет что есть мочи завопила:
    
— Хочу домой!
    
— Тише, Лисабет. А то Майя тебя услышит, — успокаивает ее Мадикен.
    
Но куда там! Лисабет заорала еще громче, так что Майя сломя голову прибежала к девочкам.
    
— Я хочу домой! — кричит Лисабет. — Потому что в шкафу сидит при-ви-и-и-дение!
    
Тетя и дядя Карлссон, и Туре тоже пришли узнать, что случилось.
    
— Да что вы, детки! Нет у нас в Аппелькюллене никаких привидений, — говорит тетя Карлссон.
    
— Да-а-а, как же! Их тут полный гардероб! — хнычет Лисабет. — Домой хочу-у-у!
    
Мадикен не знает, куда деваться от стыда, и ей жалко бедных Карлссонов.
    
— Сейчас я пойду и позвоню Альве, — говорит Майя.
    
— Позвони! И скажи ей, что я хочу домой, — говорит сквозь всхлипывания Лисабет.
    
Дядя Карлссон ее пожалел:
    
— Ну, не плачь, пожалуйста, деточка! Сейчас ты поедешь домой. Только не плачь!
    
И после того, как Майя поговорила с Альвой, Карлссоны исполнили желание Лисабет. Туре идет запрягать Конке. Бедный Туре и бедный Конке! Оба целый день проработали, и вот приходится на ночь глядя снова отправляться в дорогу, чтобы отвезти домой двух глупеньких девочек. Повезло им, что в Аппелькюллене живут такие добрые люди!
    
Мадикен стыдно, но в то же время она все-таки рада, что ее посадили в повозку и повозка выехала за ворота Аппелькюллена. А Лисабет даже не оборачивается, чтобы помахать на прощание.
    
— Спасибо за раковину! — крикнула Мадикен, когда повозка заворачивала за угол скотного двора. И только тут Лисабет обернулась, помахала рукой и крикнула:
    
— Спасибо за петушка!
    
Потом она так сильно дунула в свистульку, что Конке испугался и чуть не понес. Туре еле его удержал.
    
    
Как хорошо, что есть на свете такое чудное место, как Юнибаккен. Здесь можно купаться, качаться на качелях, играть в крокет, поливать огород и поить молоком ежика — вот сколько тут всего интересного! А еще тут есть Альва. И Альва понимает, что не могли они дольше оставаться в Аппелькюллене.
    
— Вот только не знаю, что на это скажет ваш папа, — ворчит Альва, укладывая девочек спать.
    
— А я ему скажу, что у них там полный гардероб привидений, — говорит Лисабет, обнимая подушку — свою привычную подушку, самую удобную на свете!
    
— Ну какой же ты еще ребенок! — говорит Мадикен. — Знаешь ли, Альва, уж больно много опасностей в Аппелькюллене! Спроси, если хочешь, у мамы. Нам очень повезло, что мы остались живы.
    
Утром девочки проснулись радостные. Сейчас они встанут и пойдут помогать Альве собирать землянику. У обеих девочек есть для ягод свои маленькие корзиночки с умными надписями. У Лисабет на корзинке выжжены слова: «Терпение и труд — Все перетрут». У Мадикен написано: «Будь прилежной, не ленись!» И Мадикен бежит к земляничным грядкам, чтобы прилежно поработать. Там, в дальнем конце сада, очень хорошо, солнечно, и земляника быстро созревает. Альва уже насобирала несколько литров. Теперь ей пришла подмога. Полная решимости потрудиться на славу, Мадикен босиком бежит по нагретой солнцем траве. Следом торопится Лисабет. Внезапно она на всем бегу останавливается и в ужасе кричит:
    
— Змея! Змея!
    
И в ту же секунду Мадикен почувствовала, как ей что-то впилось в ступню, и она увидела ужасную гадюку, которая уползала от нее к каменной стене, ограждающей сад. Рядом застыла в ужасе Альва. Но, быстро опомнившись, она схватила со стены камень и швырнула прямо в голову змеи. Она даже не целилась, но бросок оказался метким. Эта змея больше уже никого и никогда не укусит. Мадикен оцепенела от испуга. Она понимает, что с ней случилось. Ее укусила змея. Она уже почувствовала противную ноющую боль в ступне.
    
— Альва, я умираю, — кричит Мадикен. — Она меня укусила, я теперь умру!
    
Альва осмотрела ее ногу. После змеиного укуса на коже остались две маленькие дырочки от ядовитых зубов, и ступня начала пухнуть.
    
— Нет, ты не умрешь, — говорит Альва. — Но тебе нужно срочно в больницу.
    
Время не терпит. Поэтому Альва решила взять велосипед и посадить Мадикен на багажник. Ничего другого сейчас не придумаешь. Но что делать с Лисабет?
    
— Будь умницей! — говорит ей Альва. — Беги к Нильссонам и попроси, чтобы они позволили тебе посидеть у них до моего возвращения.
    
Лисабет громко плачет, но делает, как велено; она и сама понимает, что надо слушаться, — она тоже хочет, чтобы Мадикен осталась жива, если только это возможно, она хочет, чтобы у нее всегда, всегда, всегда была старшая сестра.
    
— Я буду умницей, — обещает Лисабет дрожащим голосом.
    
И вот Альва и Мадикен пустились на велосипеде в путь. Альва крепко перевязала укушенную ногу своим красным шейным платком, чтобы яд не пошел дальше, поэтому последнее, что увидела Лисабет, был трепещущий по ветру кончик красного платка. Велосипед исчез за поворотом улицы, и Лисабет осталась одна.
    
Тут она заплакала и, рыдая, полезла через забор в Люгнет. И надо же было случиться такому невезению — бедная Лисабет никого не застала дома! Она звала, стучала в дверь, но никто так и не вышел. Теперь она действительно очутилась одна в целом свете. От испуга Лисабет даже перестала плакать.
    
Она перелезла обратно через забор и стала звать Сассо. Милый, ласковый Сассо, он теперь ее единственное утешение! Ну и, конечно же, Гося! Лисабет садится на кухонное крыльцо с Госей на коленях, у ее ног Сассо. Здесь она и будет сидеть и ждать, когда вернется Альва и, может быть, Мадикен… если она останется жива!
    
— Только вряд ли она выживет, — говорит Лисабет пуделю, потому что, кроме него, ей не с кем поделиться. Слезы опять полились у нее из глаз, когда она подумала, что Мадикен, может быть, уже умерла, и представила себе, как грустно станет без нее в Юнибаккене.
    
— Правда, тогда мне достанется ее школьный ранец, — говорит Лисабет.
    
Потом она еще поплакала. Сассо тоже плачет вместе с ней и кладет ей лапки на колено, чтобы показать, что он ее жалеет и горюет вместе с ней.
    
Как плохо человеку одному, когда приходится ждать так долго. Под конец Лисабет точно оцепенела и даже перестала плакать, она сидит белая как мел и только ждет и ждет.
    
Но вот… Какое счастье! Наконец-то показалась Альва на велосипеде. Лисабет облегченно вздохнула и спустила с колен Госю.
    
— Ах, Альва! — воскликнула Лисабет. Она бросилась к Альве со всех ног и споткнулась о Госю, которая не успела увернуться. Раздался ужасный крик. И вот перед Альвой лежит на земле Лисабет с разбитым лбом, она раскроила его о железный скребок для обуви. Лисабет орет благим матом, кровь заливает ей глаза, она с головы до ног закапана кровью и Альву тоже измазала. Это какая-то кровавая баня!
    
— Альва, я умру! Я умру! Я умру! — выкрикивает Лисабет.
    
— Нет, не умрешь! — говорит Альва. — Но придется нам ехать в больницу и зашивать твою рану.
    
— Не-е-е-т! — орет Лисабет. — Не дамся, чтобы меня зашивали.
    
Но Альва перевязывает ей лоб кухонным полотенцем и на руках тащит к велосипеду, хотя Лисабет брыкается и не хочет ехать. В отчаянии Лисабет кричит:
    
— Ну разве ты сама не можешь меня зашить!
    
Много чего умеет Альва, но только не зашивать раны. Тут не обойтись без доктора Берглунда.
    
Снова Альва едет в больницу, везет орущую Лисабет. Увидев в операционной дядю Берглунда, Лисабет и на него закричала:
    
— Так и знайте — я только Альве разрешаю, чтобы меня зашивала!
    
Но не успела она и глазом моргнуть, как дядя Берглунд уже наложил ей пять швов.
    
— Ну вот и все! Альва может забирать тебя домой, — говорит он. — Или ты хочешь остаться с Мадикен?
    
В этой суматохе Лисабет совсем забыла про Мадикен.
    
— А разве она не умерла? — спрашивает Лисабет с удивлением.
    
— Ну что ты! — отвечает дядя Берглунд. — Она лежит за ширмой в коридоре и завтра вернется домой. Хочешь, мы и тебя положим рядом?
    
— Хочу! А то как бы я не умерла! — говорит Лисабет.
    
Альва уезжает на велосипеде одна. Но прежде чем уехать, она зашла заглянуть на Мадикен и Лисабет, которые лежат на кроватях за ширмой.
    
— Такого мне еще никогда не приходилось переживать! — говорит Альва, качая головой. Затем она уходит.
    
— Приходи за нами завтра! — крикнула ей вслед Мадикен.
    
Ее клонит в сон от всех лекарство и уколов, но она очень рада, что Лисабет вместе с ней.
    
— Он тебе отрезал ногу? — спрашивает Лисабет. Так, по ее представлению, должны лечить от змеиных укусов.
    
— Глупышка ты! — говорит Мадикен. — Ногу мне не отрезали, но она так распухла, что еле помещается на кровати.
    
Лисабет захотела поглядеть и, когда увидела, расхохоталась на весь коридор. Отсмеявшись, она поудобнее улеглась в постели и сказала:
    
— А вообще-то нам здорово повезло, что мы все время спим на новом месте!
    
    
Когда мама и папа вернулись из поездки, на вокзале их встречали девочки с Альвой. У Лисабет — забинтованный лоб, у Мадикен — перевязанная нога, но в остальном с ними все в порядке. Девочки так рады и возбуждены, что еле могут устоять на месте.
    
Паровоз пыхтя подъехал к перрону, поезд остановился, и среди чада и дыма Мадикен и Лисабет узрели двух ангелов, спустившихся с неба. Какое счастье! Папа и мама вернулись домой!
    
— Мамочка! — закричала Лисабет.
    
— Папочка! — закричала Мадикен.
    
В следующий миг мама и папа стояли уже на перроне и держали в объятиях девочек.
    
— Лисабет! Что с твоей головой? — сразу же спросила мама.
    
— Дядя Берглунд сделал мне пять швов на лбу, — с гордостью ответила Лисабет.
    
Мама даже вскрикнула:
    
— Так я и знала, что в Аппелькюллене с вами что-нибудь случится!
    
— Это ты так думала… — начинает говорить Лисабет.
    
Однако мама уже не слушает ее, потому что теперь она заметила забинтованную ногу другой дочери:
    
— И ты тоже! Да что же это такое с вами!..
    
— Меня укусила змея, — отвечает с веселой улыбкой Мадикен.
    
Мама бросает на папу взгляд, полный упрека:
    
— Ну что я тебе говорила, Юнас?
    
Но тут в разговор вмешивается Альва:
    
— Послушайте меня, я вам все сейчас объясню, — говорит она хозяину и хозяйке. И от нее они наконец узнали, как опасно жить в Юнибаккене.
   
   
    
     
АЛЬВА ИДЕТ НА БАЛ
    
    
Дни бегут. Мадикен удивляется, как быстро они проходят. Внезапно кончилось лето, вдруг оказалось, что надо опять идти в школу, а потом вдруг наступила осень. Это сразу чувствуется в воздухе, стоит только высунуть нос из дома, да и на глаз тоже видно. Березы вокруг Юнибаккена начали желтеть, в саду запестрели флоксы, астры, а по утрам, отправляясь в школу, Мадикен находит в траве под деревьями упавшие яблоки. Она каждый раз подбирает две-три штуки и выходит за калитку с блестящими от росы ботинками. По дороге в школу они с папой грызут яблоки. Впрочем, папа направляется, конечно, не в школу, а в свою газету.
    
Мадикен рассказывает ему, как идут дела во втором классе. Все точно так же, как было в первом. Только Мия больше не ссорится с Мадикен. Мия снова ходит в школу. Иначе ведь нельзя. И конечно, то и дело с кем-нибудь ссорится, ребятам даже надоело.
    
— Со всеми ссорится, а со мною — никогда, — говорит Мадикен. — Мия говорит, что она ко мне хорошо относится.
    
— А ты к ней? — спрашивает папа.
    
— Тоже, конечно, — говорит Мадикен. — С ней интересно, она хорошо умеет играть.
    
Этим летом Мия и Маттис много раз приходили в Юнибаккен, поэтому Мадикен знает, как Мия умеет играть. Но в школе с ней довольно трудно. Сейчас, когда она хорошо относится к Мадикен, она все время старается это перед всеми показывать и очень надоедает своими приставаниями, объясняет Мадикен папе.
    
— Только и слышно: «Мы с Мадикен, мы с Мадикен!» Если ко мне на перемене подходит Анна Лиса и мы начинаем с ней разговаривать, Мия носится вокруг нас, поет, кричит и визжит, так что ничего не слышно. Зато играть она и правда умеет!
    
— Вот вы и играйте! — говорит папа.
    
А Мадикен и так с ней играет. Мия и Маттис часто приходят в Юнибаккен в гости. Иногда является одна Маттис — поиграть с Лисабет, пока Мадикен сидит в школе.
    
Маттис играет хуже, но Лисабет старается ее научить. Маттис не остается в долгу, от нее тоже можно кое-чему научиться. Лисабет узнала от Маттис уйму всяких слов, которых она прежде никогда не слыхала. Лисабет копит новые слова. Не все они хорошие. Мама совсем не обрадовалась, когда однажды они с Лисабет повстречали на городской площади бургомистершу и Лисабет изрекла:
    
— Глянь-ка, вон идет толстозадая!
    
К счастью, бургомистерша не расслышала. Завидя маму, она обрадовалась и на всех парах поспешила ей навстречу, чтобы поговорить об осеннем бале, который решено было устроить в садовом павильоне городской гостиницы. Но рядом с мамой стоит Лисабет, и маме сейчас не до разговоров, она боится, как бы ее дочка не выпалила что-нибудь неподходящее, и ни о чем другом не может сейчас думать.
    
— Я надеюсь, что вы придете всем семейством, — говорит бургомистерша. — И полагаюсь на вас, что Юнас потом подробно напишет о нашем бале в газете.
    
— Я его попрошу, — говорит мама.
    
Бургомистерша уходит, и мама начинает отчитывать дочку:
    
— Это просто ужасно, Лисабет! Никогда не говори этого слова! Обещай мне, что ты больше не будешь!
    
— Буду только в гардеробе перед сном, — предлагает маме Лисабет.
    
Но и это маму не успокоило. Она боится, как бы плохое слово не выскочило из гардероба в самый неожиданный момент. Поэтому она не соглашается:
    
— И там нельзя! Никогда больше нельзя, ты слышишь!
    
Но Лисабет не дает маме определенного обещания. Тогда мама решила испробовать другой способ.
    
— Если ты мне пообещаешь никогда больше не говорить тол… ну, это самое слово, я дам тебе десять эре.
    
И Лисабет согласилась на сделку. Разговор шел на рыночной площади, рядом с кондитерской фру Эберг, а там можно купить уймищу мятных лепешек.
    
— Обещаю, что больше не буду, — говорит Лисабет.
    
Получив свои десять эре, она накупила целый кулек мятных лепешек. И тут она вдруг заметила самые вкусные конфеты — «Театральные».
    
— А сколько стоят вот эти конфеты?
    
— Эти, деточка, по двадцать эре десяток, — говорит фру Эберг.
    
Лисабет подумала-подумала и подошла к маме, которая в соседнем ряду покупала цветную капусту.
    
— Мама, а мама! — говорит Лисабет. — Я знаю еще одно слово, которое вдвое хуже этого. Если ты дашь мне двадцать эре, я никогда не буду его говорить.
    
Тут мама на нее рассердилась:
    
— Как тебе не стыдно, Лисабет! Я с тобой больше не стану торговаться! Но если хоть раз еще услышу от тебя такое слово, ты об этом пожалеешь, так и знай!
    
На этот раз мама поступила очень разумно. Потому что у Лисабет было в запасе еще много таких словечек, и если бы мама вздумала их скупать, она бы просто разорилась. Во всяком случае, так сказал потом папа. Придя с работы, он узнал новости про гадкие слова, которые знает Лисабет, и про то, как она ими торгует. Услышал он и о встрече с бургомистершей, и о том, что та сказала о предстоящем бале.
    
— Ага! Теперь он опять на очереди, — говорит папа.
    
Осенний бал устраивается каждый год, и больше всех хлопочет о нем бургомистерша, ведь бал этот — благотворительный, а она — самая главная благотворительница в городе. Она очень хитро придумала, чтобы богатые люди натанцевали для бедняков кучу денег. Бедняков в городе много, поэтому билет стоит очень дорого. Однако ради такого удовольствия не жалко потратиться — танцевать-то весело!
    
А уж кто любит потанцевать, так это Альва! И скоро она потанцует, хотя, конечно, не на осеннем балу.
    
— Это не для прислуги, — сказала Альва. Но и у нее тоже радость — она приглашена на свадьбу двоюродной сестры Берты. Берта многого добилась в жизни. Она выходит замуж, и не за кого-нибудь, а за лейтенанта!
    
В один прекрасный день в почтовом ящике оказался пригласительный билет. Альва почти никогда не получает писем, и на свадьбу ее еще тоже ни разу не приглашали.
    
— Уж и не знаю, как тут быть! Как же я пойду на свадьбу! У меня ведь нет подходящего платья, — говорит Альва.
    
Тогда мама полезла в свой гардероб, и не затем, чтобы говорить гадкие слова, а чтобы посмотреть, не найдется ли там какого-нибудь платья для Альвы.
    
И оно нашлось. Мама достала из гардероба длинное платье из белого муслина[23] и дала Альве.
    
— Примерь вот это! На меня оно больше не лезет.
    
— Ой, этот наряд слишком шикарный для меня, — говорит Альва.
    
Но мама не соглашается.
    
— Примерь-ка! — говорит она.
    
И вот мама, Мадикен и Лисабет сидят на кухне и ждут, пока Альва в своей комнате примеряет платье.
    
Альвы довольно долго нет, но вот она возвращается. Такой Альвы девочки никогда еще не видели.
    
— Ой, какая же ты красивая! — кричит Мадикен. — Ты в нем совсем как невеста!
    
— Только еще красивее, — говорит Лисабет.
    
Лицо у Альвы разрумянилось, глаза блестят.
    
— Мне и самой кажется, что выгляжу в нем неплохо. Но что скажет Берта, если я явлюсь на свадьбу в белом, как невеста! Ведь невеста она, а не я.
    
— Пускай говорит что хочет, — решает мама. — А это платье будет носить Альва.
    
Альва несколько дней ходила веселая, заранее радуясь, как она потанцует на свадьбе в белом платье. И однажды даже сказала так:
    
— Ведь я об этом всю жизнь потом буду вспоминать!
    
Но в понедельник утром от Берты пришло новое письмо. Свадьба не состоится! Надо же было такому случиться — лейтенант, оказывается, смылся!
    
Альва очень жалеет Берту — ей так не повезло. Но и для Альвы это большое огорчение, она ведь так радовалась, что поедет на свадьбу!
    
— Вам, хозяйка, наверно, лучше забрать свое платье, — сказала она маме. — Мне оно, как видно, никогда уже не понадобится.
    
Однако мама проявляет удивительную настойчивость.
    
— Но я хочу, чтобы ты, Альва, танцевала в этом платье! Почему бы тебе вместо свадьбы не пойти на осенний бал? Я тебя приглашаю!
    
Сначала Альва и слышать об этом ничего не хотела:
    
— Спасибо, хозяйка, вы очень добры, но это невозможно, ведь бургомистерша в обморок упадет.
    
— Ну и пусть падает, — говорит мама.
    
Мадикен и Лисабет не понимают, почему бургомистерша должна падать в обморок, если Альва пойдет на бал. Девочки еще не понимают разницы между господами и простыми людьми. Бургомистерша хочет, чтобы на балу собирались только господа, так объяснила им Альва вечером, когда она учила их на кухне танцевать вальс. Но Альва все-таки решилась. Она пойдет. Она не в силах отказаться, что бы там ни думала бургомистерша.
    
— Не выгонит же она меня оттуда! — говорит Альва. — Да и хозяин тоже говорит, чтобы я пошла.
    
Это Мадикен уже знает, потому что, когда мама ему рассказала, что приглашает Альву на бал, папа с восхищением сказал:
    
— Ишь ты, какая отчаянная! Вот уж никак от тебя не ожидал!
    
— Ну как тебе не стыдно! — бросила мама по привычке. Правда, на этот раз она говорила шутливо.
    
Мадикен и Лисабет никогда еще не бывали на балу. Их берут в первый раз. Они радуются не меньше Альвы и во время уроков, которые им дает Альва на кухне, только об этом и болтают. Как хорошо Альва танцует!
    
— Еще бы мне не уметь! — говорит она. — Сколько же я набегалась по танцам, ни одного лета не пропустила!
    
Дни идут, и бал приближается.
    
— Ну, в субботу будет решительный день, — говорит Альва. Как видно, она немного побаивается.
    
— Наверно, я сумасшедшая. Лезу зачем-то в господское общество. Жуть, да и только!
    
— Чепуха! — говорит Мадикен. — Когда ты придешь туда такая красивая, в нарядном платье, они все обрадуются.
    
Лисабет тоже так думает:
    
— А если нет, значит, они дураки толсто… Жалко, нельзя сказать это слово, потому что мне мама дала десять эре.
    
Но Альва сомневается:
    
— Без вас я бы точно туда не сунулась.
    
Наконец наступила суббота. И настал вечер. Значит, бойся не бойся, а пора отправиться на бал.
    
— Ну вот! Весь Юнибаккен явится как один, — говорит мама. — И не смотри так испуганно, Альва! Мы же идем, чтобы повеселиться, правда?
    
— Ах, кто его знает, чем еще это кончится! — шепчет Альва.
    
Еще издали они услышали духовую музыку и увидели за деревьями темного сада яркие огни павильона. Открытая веранда украшена гирляндой разноцветных фонариков. Это очень красиво. А на лестнице горят факелы. Мадикен подумала, что это похоже на сказочный замок. Какой же будет замечательный праздник среди такой красоты! А народу, народу-то сколько! В вестибюле люди снимают верхнее платье, слышится смех, разговоры, кто-то кого-то окликает. Тут все друг друга знают, все здороваются, раскланиваются направо и налево, все говорят, как они рады, что встретились. Все так нарядны! Мужчины — во фраках и мундирах, дамы — в длинных платьях, с жемчужными ожерельями и драгоценными камнями, у всех красивые прически.
    
«И мы тоже нарядные», — подумала Мадикен. На маме красное бархатное платье с глубоким вырезом, на Альве — белое, а Мадикен и Лисабет пришли в своих гипюровых платьицах.
    
Альва боится, она совсем оробела от шума и гама. Но Мадикен и Лисабет с торжеством тянут ее в большой зал. Впереди идет папа, показывая дорогу.
    
Первой, кого они увидели, переступив порог, была бургомистерша. Как приветливо она их встретила!
    
— Вот я привел всех моих женщин. И все, как видите, прехорошенькие! — с гордостью говорит папа.
    
Но когда бургомистерша узнала Альву, она перестала улыбаться. Бургомистерша не забыла того лосося, которого ей не уступила Альва. Впрочем, не один лосось виноват в том, что она сейчас поморщилась.
    
— Милый Юнас, — говорит бургомистерша, — у нас тут не принято приводить на бал прислугу!
    
Она говорит это тихо и притворяется, будто она считает, что Альва ее не услышала. У Альвы прекрасный слух, и она вся заливается краской.
    
Папа пристально глядит в глаза бургомистерше.
    
— Вот как! — говорит он. — У вас не принято? Значит, пора отменить этот обычай, так мне кажется.
    
Затем он берет под руку маму и Альву и ведет их через зал к заказанному столику. Мадикен и Лисабет едва поспевают за ними.
    
Мадикен испуганно поглядывает на Альву — очень ли она огорчилась. Но Альва удивленно все разглядывает. И Мадикен тоже начинает разглядывать зал. Ах, как же красиво в павильоне! Весь зал в зеркалах, везде горят лампочки, кругом позолота, а посредине большая площадка для танцев, с блестящим и гладким полом. Уж если тут не затанцуешь, значит, ты сам виноват! Вокруг площадки для танцев стоят длинные ряды накрытых столиков. Кроме танцев, конечно же, будет еще и ужин.
    
— Бургомистерша хочет, чтобы мы хорошенько поели — в пользу бедных, — говорит папа, засаживаясь за стол. — Так что давайте поедим чего-нибудь вкусного.
    
Они сели около танцевальной площадки. Это очень здорово, отсюда всем будет видно, какая красивая Альва в нарядном платье! Мадикен уверена, что Альва будет королевой бала. В программке также написано, что будут выбирать королеву. Это выдумка бургомистерши. Пускай завидует, если все возьмут и выберут Альву!
    
Высоко на эстраде сидит полковой оркестр и так прекрасно играет! Мадикен все кажется здесь прекрасным. Действительно, как сказала Альва, это будешь потом вспоминать всю жизнь!
    
Папа заказывает что-то, что называется деликатесами. Когда им все принесли и поставили на стол, Альва просияла. До сих пор она сидела нахмуренная, но разве можно хмуриться, когда перед тобой стоят такие кушанья! Тут тебе и омары, и копченая лососина, и копчёный угорь, и копченые цыплята, и сардины, и селедка, и разные сыры, и салаты, и заливное, и омлеты, и малюсенькие тефтельки. Альва любит покушать. Мадикен любит омаров, она взяла себе только омара. Лисабет выбрала только тефтельки, она их любит больше всего.
    
— Стоило платить пять крон, чтобы ты ела одни тефтельки! — говорит папа.
    
— Стоило! Надо всегда выбирать самое лучшее, — говорит Лисабет так, словно она каждый день ходит в ресторан и все знает.
    
Во время ужина бургомистерша ходит между столиками и продает мужчинам бумажные цветы. Это еще одна затея, чтобы выручить побольше денег для бедных. Каждый кавалер подарит цветок какой-нибудь даме, и та, которой подарят больше всех цветов, и будет королевой бала. Мадикен в душе ликует, она нисколечко не сомневается, что выберут Альву. Мужчины, купившие цветы, с интересом на нее поглядывают. К столику, за которым сидят Мадикен и Лисабет, бургомистерша так и не подошла. Наверно, она не успела, потому что уже должны начаться живые картины[24] и концерт. Бургомистерша сказала, что это будет семейный праздник и она хочет, чтобы дети тоже могли повеселиться. А когда начнутся танцы, деток отправят по домам спать.
    
— Мы с Лисабет останемся, — говорит Мадикен. — За нами некому прийти, раз Альва тут.
    
А главное, они ведь пришли затем, чтобы посмотреть, как Альва будет танцевать в белом платье, а не для того, чтобы слушать, как будет петь бургомистерша.
    
— Ничего не поделаешь, придется вам потерпеть, — говорит папа.
    
Но оказалось, что у бургомистерши и правда хороший голос.
    
«Ах, лучше ночью темной не спать бы никогда», — поет бургомистерша. «Конечно!» — мысленно соглашается с ней Мадикен. Впрочем, здесь никто и не собирался спать.
    
Бургомистерша пела очень нежно, и Мадикен слушала с удовольствием. Но многим детям ее пение не понравилось. Они стали вертеться и ерзать. Особенно Лисабет. Скучное пение ей надоело, и она вдруг соскочила со стула и затеяла беготню между столами с Мартином, сыном доктора Берглунда. Лисабет ловит Мартина, они смеются, шумят и всем мешают. Мама любит пение. Она заслушалась и не сразу заметила, что вытворяет Лисабет. Мама бросилась ее ловить, чтобы усадить на место, но Лисабет внезапно пропала из виду. Они с Мартином плюхнулись на четвереньки и давай ползать друг за дружкой под столами. Так было еще интереснее.
    
— С ума сойти, сколько же там ног! — говорит Лисабет. Она совсем расшалилась и начала кривляться и строить Мартину рожи. Тот, глядя на нее, от хохота даже стал икать. Но Лисабет его и погубила. Ползая под столами, они не заметили, как очутились возле самой эстрады. И тут Мартин опрокинул стул, который с грохотом повалился, когда бургомистерша выводила последнюю затухающую руладу. Мартин перепугался и кинулся под защиту мамы и папы. А Лисабет, радостно смеясь, поднялась с четверенек. Вот это бал так бал! Такого замечательного бала она еще никогда в жизни не видывала! Выпрямившись, она увидела, что прямо перед ней стоит бургомистерша. Наконец-то она кончила свое дурацкое пение. Но почему она уставилась на Лисабет с таким свирепым строгим выражением? Вот умора! Лисабет смотрит на нее в недоумении.
    
А бургомистерша ей и говорит:
    
— Скажи, дорогая Лисабет, ты меня знаешь?
    
— Да, — смеясь, отвечает Лисабет. — Но мне дали десять эре.
    
На этот раз в недоумении осталась бургомистерша, но принялась втолковывать непонятливой Лисабет, чего та не знала.
    
— Я тобой недовольна, — говорит она, — потому что не люблю, если маленькие девочки не сидят на месте и не слушают, когда для них кто-то поет.
    
Тем временем подоспела мама и извинилась за выходки своей дочери. Она увела Лисабет на место и наскоро сделала ей внушение. Лисабет отделалась легко, потому что в это время начались живые картины.
    
Картины были чудо как хороши, Мадикен пришла от них в восхищение. Показывали «Рыцаря и девушку», «Царицу эльфов» и «Пир викингов». Живые картины разыгрывали на сцене люди, а придумала их бургомистерша. Все-таки она — молодчина! Царицу эльфов изображала ее дочка, она выступала в платье из тюля с венком на голове. «Какая счастливая эта девочка!» — подумала Мадикен и сказала Альве:
    
— Просто умереть можно, до чего это красиво! Правда?
    
— Да уж! — ответила Альва. — В жизни не видела такой красоты!
    
Потом вернулся оркестр. Музыканты уходили подкрепиться, а теперь они со свежими силами начали играть танцы. Мадикен с восхищением смотрит на Альву. Интересно, кто первым успеет ее пригласить? Наверно, один из лейтенантов гарнизона или вот тот худощавый маленький нотариус, если он поторопится.
    
Оркестр заиграл вальс. И сразу вся площадка для танцев наполнилась людьми. У Лисабет ноги сами просятся в пляс, скорей бы потанцевать! Она дергает сестру за руку:
    
— Пойдем! Станцуем вальс.
    
Мадикен хотела дождаться, когда пригласят на танец Альву, но Лисабет настойчиво теребит ее — недаром же она выучила этот танец, сейчас самое время показать свое умение!
    
И Мадикен тоже не прочь попробовать. Она обнимает сестру за талию, и вот уже обе закружились среди танцующих пар. «Раз-два-три», — отсчитывает Мадикен такт, как ее научила Альва. Все получается отлично, куда лучше, чем дома на кухне, под музыку гораздо лучше танцуется. Не беда, если иногда с кем-нибудь столкнешься! Главное, не сбиться с такта: «Раз-два-три, раз-два-три», — кружатся девочки. Но Мадикен следит, чтобы не слишком удаляться от своего столика. Она хочет посмотреть, кто же, в конце концов, пригласит Альву.
    
Но Альва все так же сидит за столиком. И никто не идет ее приглашать. «Да что же это такое? Почему?» — недоумевает Мадикен. Ей уже и танцевать неохота. Надо посмотреть, не расстроилась ли Альва.
    
— Больше мы не танцуем, — говорит Мадикен и без долгих разговоров убегает от сестры.
    
Альва сидит, опустив глаза. Видно, что ей хочется поскорее уйти отсюда. Но разве так ведут себя на балу! Надо весело смотреть по сторонам. Иначе тебя никто не пригласит. Даже Мадикен это понимает.
    
— Ты улыбайся, Альва! — горячо шепчет ей Мадикен.
    
Но на губах Альвы не показалось даже слабой улыбки. Чтобы подбодрить Альву, мама и папа развлекают ее разговорами. Но их старания пропадают даром. Она слушает только вполуха и отвечает односложно. Сегодня Альва что-то не расположена к болтовне.
    
Следующий танец — полька, и опять никто не пригласил Альву! Тогда папа сам ее приглашает. Но Альва смотрит с испугом и говорит:
    
— Ой, зачем вы, господин редактор! Зачем вам из-за меня срамиться перед господами!
    
А Лисабет устала и наконец угомонилась. Она залезла к папе на колени и уснула. Теперь папа вообще не сможет ни с кем танцевать — ни с Альвой, ни с мамой. Мама — та и сама не хочет. Она говорит, что не чувствует в себе легкости. Она ведь хотела, чтобы потанцевала и повеселилась Альва.
    
Но Альве не до веселья. Все кругом танцуют и танцуют, даже пол ходит ходуном, а с Альвой никто не хочет потанцевать. Едва начинается музыка, все кавалеры спешат к другим дамам и барышням, а на Альву никто и не смотрит. Все берут пример с бургомистерши, которая, проплывая в танце мимо их столика, окидывает Альву холодным взглядом и подбирает рукой юбку, словно боится, как бы нечаянно не прикоснуться к такой недостойной особе.
    
Папа еле сдерживает возмущение. Мадикен видит это по его лицу. А рассерженный папа того и гляди может сорваться, и тогда мало ли что… Мама тоже обижена. Мадикен слышит, как она шепчет папе:
    
— Эта курица успела обойти все столики и всем наговорить глупостей!
    
— А как же иначе! — говорит папа. — Когда-нибудь я отведу ее в сторонку и выскажу наконец все, что я о ней думаю!
    
Мадикен робко оглядывает Альву и замечает, что у нее на глазах навернулись слезы. Одна слезинка сорвалась с ресниц и покатилась по щеке, но Альва ее торопливо стерла платочком. Она не хочет показать, как ей горько.
    
Но Мадикен все поняла. Как же ей не понять, что сейчас чувствует ее любимая Альва! Альва плачет потому, что бургомистерша и все эти глупые людишки обидели ее своим надменным и презрительным поведением. Мадикен подумала, что Альву стало не узнать, в ней точно что-то надломилось.
    
«Уж какая есть, такая я и есть. С какой стати я буду другой!» — любила говорить Альва, и то же самое было написано у нее на лице. А сейчас ее точно подменили. Можно подумать, что она себя стыдится.
    
Мадикен чувствует, что больше не может этого вынести. Еще немного, и она тоже разревется. А это было бы слишком ужасно. Надо куда-нибудь уйти, где можно без стеснения поплакать. Может быть, на веранду?
    
— Я скоро вернусь, — пробормотала Мадикен, и, к счастью, никто не стал ее удерживать.