1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
Рассказчик призадумался    

И, помолчав, сказал:    

– Соврал я: слово лишнее    

Сорвалось на маху!    

Был случай, и Ермил-мужик    

Свихнулся: из рекрутчины    

Меньшого брата Митрия    

Повыгородил он.    

Молчим: тут спорить нечего,    

Сам барин брата старосты    

Забрить бы не велел,    

Одна Ненила Власьева    

По сыне горько плачется,    

Кричит: не наш черед!    

Известно, покричала бы    

Да с тем бы и отъехала.    

Так что же? Сам Ермил,    

Покончивши с рекрутчиной,    

Стал тосковать, печалиться,    

Не пьет, не ест: тем кончилось,    

Что в деннике с веревкою    

Застал его отец.    

Тут сын отцу покаялся:    

«С тех пор, как сына Власьевны    

Поставил я не в очередь,    

Постыл мне белый свет!»    

А сам к веревке тянется.    

Пытали уговаривать    

Отец его и брат,    

Он все одно: «Преступник я!    

Злодей! вяжите руки мне,    

Ведите в суд меня!»    

Чтоб хуже не случилося,    

Отец связал сердечного,    

Приставил караул.    

Сошелся мир, шумит, галдит,    

Такого дела чудного    

Вовек не приходилося    

Ни видеть, ни решать.    

Ермиловы семейные    

Уж не о том старалися,    

Чтоб мы им помирволили,    

А строже рассуди –    

Верни парнишку Власьевне,    

Не то Ермил повесится,    

За ним не углядишь!    

Пришел и сам Ермил Ильич,    

Босой, худой, с колодками,    

С веревкой на руках,    

Пришел, сказал: «Была пора,    

Судил я вас по совести,    

Теперь я сам грешнее вас:    

Судите вы меня!»    

И в ноги поклонился нам.    

Ни дать ни взять юродивый,    

Стоит, вздыхает, крестится,    

Жаль было нам глядеть,    

Как он перед старухою,    

Перед Ненилой Власьевой,    

Вдруг на колени пал!    

Ну, дело все обладилось,    

У господина сильного    

Везде рука; сын Власьевны    

Вернулся, сдали Митрия,    

Да, говорят, и Митрию    

Нетяжело служить,    

Сам князь о нем заботится.    

А за провинность с Гирина    

Мы положили штраф:    

Штрафные деньги рекруту,    

Часть небольшая Власьевне,    

Часть миру на вино…    

Однако после этого    

Ермил не скоро справился,    

С год как шальной ходил.    

Как ни просила вотчина,    

От должности уволился,    

В аренду снял ту мельницу    

И стал он пуще прежнего    

Всему народу люб:    

Брал за помол по совести.    

Народу не задерживал,    

Приказчик, управляющий,    

Богатые помещики    

И мужики беднейшие –    

Все очереди слушались,    

Порядок строгий вел!    

Я сам уж в той губернии    

Давненько не бывал,    

А про Ермилу слыхивал,    

Народ им не бахвалится,    

Сходите вы к нему.    

     

– Напрасно вы проходите, –    

Сказал уж раз заспоривший    

Седоволосый поп. –    

Я знал Ермилу, Гирина,    

Попал я в ту губернию    

Назад тому лет пять    

(Я в жизни много странствовал,    

Преосвященный наш    

Переводить священников    

Любил)… С Ермилой Гириным    

Соседи были мы.    

Да! был мужик единственный!    

Имел он все, что надобно    

Для счастья: и спокойствие,    

И деньги, и почет,    

Почет завидный, истинный,    

Не купленный ни деньгами,    

Ни страхом: строгой правдою,    

Умом и добротой!    

Да только, повторяю вам,    

Напрасно вы проходите,    

В остроге он сидит…    

     

«Как так?»    

– А воля Божия!    

Слыхал ли кто из вас,    

Как бунтовалась вотчина    

Помещика Обрубкова,    

Испуганной губернии,    

Уезда Недыханьева,    

Деревня Столбняки?..    

Как о пожарах пишется    

В газетах (я их читывал):    

«Осталась неизвестною    

Причина» – так и тут:    

До сей поры неведомо    

Ни земскому исправнику,    

Ни высшему правительству,    

Ни столбнякам самим,    

С чего стряслась оказия.    

А вышло дело дрянь.    

Потребовалось воинство.    

Сам Государев посланный    

К народу речь держал,    

То руганью попробует    

И плечи с эполетами    

Подымет высоко,    

То ласкою попробует    

И грудь с крестами царскими    

Во все четыре стороны    

Повертывать начнет.    

Да брань была тут лишняя,    

А ласка непонятная:    

«Крестьянство православное!    

Русь-матушка! царь-батюшка!»    

И больше ничего!    

Побившись так достаточно,    

Хотели уж солдатикам    

Скомандовать: пали!    

Да волостному писарю    

Пришла тут мысль счастливая,    

Он про Ермилу Гирина    

Начальнику сказал:    

– Народ поверит Гирину,    

Народ его послушает… –    

«Позвать его живей!»    

…………………………….    

     

Вдруг крик: «Ай, ай! помилуйте!»,    

Раздавшись неожиданно,    

Нарушил речь священника,    

Все бросились глядеть:    

У валика дорожного    

Секут лакея пьяного –    

Попался в воровстве!    

Где пойман, тут и суд ему:    

Судей сошлось десятка три,    

Решили дать по лозочке,    

И каждый дал лозу!    

Лакей вскочил и, шлепая    

Худыми сапожнишками,    

Без слова тягу дал.    

«Вишь, побежал, как встрепанный! –    

Шутили наши странники,    

Узнавши в нем балясника,    

Что хвастался какою-то    

Особенной болезнию    

От иностранных вин. –    

Откуда прыть явилася!    

Болезнь ту благородную    

Вдруг сняло, как рукой!»    

     

«Эй, эй! куда ж ты, батюшка!    

Ты доскажи историю,    

Как бунтовалась вотчина    

Помещика Обрубкова,    

Деревня Столбняки?»    

     

– Пора домой, родимые.    

Бог даст, опять мы встретимся,    

Тогда и доскажу!    

     

Под утро поразъехалась,    

Поразбрелась толпа.    

Крестьяне спать надумали,    

Вдруг тройка с колокольчиком    

Откуда ни взялась,    

Летит! а в ней качается    

Какой-то барин кругленький,    

Усатенький, пузатенький,    

С сигарочкой во рту.    

Крестьяне разом бросились    

К дороге, сняли шапочки,    

Низенько поклонилися,    

Повыстроились в ряд    

И тройке с колокольчиком    

Загородили путь…    

     

 ГЛАВА V. ПОМЕЩИК    

     

     

Соседнего помещика    

Гаврилу Афанасьича    

Оболта-Оболдуева    

Та троечка везла.    

Помещик был румяненький,    

Осанистый, присадистый,    

Шестидесяти лет;    

Усы седые, длинные,    

Ухватки молодецкие,    

Венгерка с бранденбурами [61],    

Широкие штаны.    

Гаврило Афанасьевич,    

Должно быть, перетрусился,    

Увидев перед тройкою    

Семь рослых мужиков.    

Он пистолетик выхватил,    

Как сам, такой же толстенький,    

И дуло шестиствольное    

На странников навел:    

«Ни с места! Если тронетесь,    

Разбойники! грабители!    

На месте уложу!..»    

Крестьяне рассмеялися:    

– Какие мы разбойники,    

Гляди – у нас ни ножика,    

Ни топоров, ни вил! –    

«Кто ж вы? чего вам надобно?»    

     

– У нас забота есть.    

Такая ли заботушка,    

Что из домов повыжила,    

С работой раздружила нас,    

Отбила от еды.    

Ты дай нам слово крепкое    

На нашу речь мужицкую    

Без смеху и без хитрости,    

По правде и по разуму,    

Как должно отвечать,    

Тогда свою заботушку    

Поведаем тебе…    

     

«Извольте: слово честное,    

Дворянское даю!»    

– Нет, ты нам не дворянское,    

Дай слово христианское!    

Дворянское с побранкою,    

С толчком да с зуботычиной,    

То непригодно нам! –    

     

«Эге! какие новости!    

А впрочем, будь по-вашему!    

Ну, в чем же ваша речь?..»    

– Спрячь пистолетик! выслушай!    

Вот так! мы не грабители,    

Мы мужики смиренные,    

Из временнообязанных,    

Подтянутой губернии,    

Уезда Терпигорева,    

Пустопорожней волости,    

Из разных деревень:    

Заплатова, Дырявина,    

Разутова, Знобишина,    

Горелова, Неелова –    

Неурожайка тож.    

Идя путем-дорогою,    

Сошлись мы невзначай,    

Сошлись мы – и заспорили:    

Кому живется счастливо,    

Вольготно на Руси?    

Роман сказал: помещику,    

Демьян сказал: чиновнику.    

Лука сказал: попу,    

Купчине толстопузому, –    

Сказали братья Губины,    

Иван и Митродор.    

Пахом сказал: светлейшему,    

Вельможному боярину,    

Министру государеву,    

А Пров сказал: царю…    

Мужик что бык: втемяшится    

В башку какая блажь –    

Колом ее оттудова    

Не выбьешь! Как ни спорили,    

Не согласились мы!    

Поспоривши, повздорили,    

Повздоривши, подралися,    

Подравшися, удумали    

Не расходиться врозь,    

В домишки не ворочаться,    

Не видеться ни с женами,    

Ни с малыми ребятами,    

Ни с стариками старыми,    

Покуда спору нашему    

Решенья не найдем,    

Покуда не доведаем    

Как ни на есть – доподлинно,    

Кому жить любо-весело,    

Вольготно на Руси?    

Скажи ж ты нам по-божески,    

Сладка ли жизнь помещичья?    

Ты как – вольготно, счастливо,    

Помещичек, живешь?    

     

Гаврило Афанасьевич    

Из тарантаса выпрыгнул,    

К крестьянам подошел:    

Как лекарь, руку каждому    

Пощупал, в лица глянул им,    

Схватился за бока    

И покатился со смеху…    

«Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!»    

Здоровый смех помещичий    

По утреннему воздуху    

Раскатываться стал…    

     

Нахохотавшись досыта,    

Помещик не без горечи    

Сказал: «Наденьте шапочки,    

Садитесь, господа! »    

     

– Мы господа не важные,    

Перед твоею милостью    

И постоим…    

     

«Нет! нет!    

Прошу садиться, граждане! »    

Крестьяне поупрямились,    

Однако делать нечего,    

Уселись на валу.    

     

«И мне присесть позволите?    

Эй, Трошка! рюмку хересу,    

Подушку и ковер!»    

     

Расположась на коврике    

И выпив рюмку хересу,    

Помещик начал так:    

     

«Я дал вам слово честное    

Ответ держать по совести.    

А нелегко оно!    

Хоть люди вы почтенные,    

Однако не ученые,    

Как с вами говорить?    

Сперва понять вам надо бы,    

Что значит слово самое:    

Помещик, дворянин.    

Скажите вы, любезные,    

О родословном дереве    

Слыхали что-нибудь?»    

– Леса нам не заказаны –    

Видали древо всякое! –    

Сказали мужики.    

«Попали пальцем в небо вы!..    

Скажу вам вразумительней:    

Я роду именитого.    

Мой предок Оболдуй    

Впервые поминается    

В старинных русских грамотах    

Два века с половиною    

Назад тому. Гласит    

Та грамота: «Татарину    

Оболту Оболдуеву    

Дано суконце доброе,    

Ценою в два рубля:    

Волками и лисицами    

Он тешил государыню,    

В день царских именин    

Спускал медведя дикого    

С своим, и Оболдуева    

Медведь тот ободрал…»    

Ну, поняли, любезные?»    

– Как не понять! С медведями    

Немало их шатается,    

Прохвостов, и теперь. –    

     

«Вы все свое, любезные!    

Молчать! уж лучше слушайте,    

К чему я речь веду:    

Тот Оболдуй, потешивший    

Зверями государыню,    

Был корень роду нашему,    

А было то, как сказано,    

С залишком двести лет.    

Прапрадед мой по матери    

Был и того древней:    

«Князь Щепин с Васькой Гусевым    

(Гласит другая грамота)    

Пытал поджечь Москву,    

Казну пограбить думали,    

Да их казнили смертию»,    

А было то, любезные,    

Без мала триста лет.    

Так вот оно откудова    

То дерево дворянское    

Идет, друзья мои!»    

     

– А ты, примерно, яблочко    

С того выходишь дерева? –    

Сказали мужики.    

     

«Ну, яблочко так яблочко!    

Согласен! Благо, поняли    

Вы дело наконец.    

Теперь – вы сами знаете –    

Чем дерево дворянское    

Древней, тем именитее,    

Почетней дворянин.    

Не так ли, благодетели?»    

     

– Так! – отвечали странники. –    

Кость белая, кость черная,    

И поглядеть, так разные, –    

Им разный и почет!    

     

«Ну, вижу, вижу: поняли!    

Так вот, друзья, и жили мы,    

Как у Христа за пазухой,    

И знали мы почет.    

Не только люди русские,    

Сама природа русская    

Покорствовала нам.    

Бывало, ты в окружности    

Один, как солнце на небе,    

Твои деревни скромные,    

Твои леса дремучие,    

Твои поля кругом!    

Пойдешь ли деревенькою –    

Крестьяне в ноги валятся,    

Пойдешь лесными дачами –    

Столетними деревьями    

Преклонятся леса!    

Пойдешь ли пашней, нивою –    

Вся нива спелым колосом    

К ногам господским стелется,    

Ласкает слух и взор!    

Там рыба в речке плещется:    

«Жирей-жирей до времени!»    

Там заяц лугом крадется:    

«Гуляй-гуляй до осени!»    

Все веселило барина,    

Любовно травка каждая    

Шептала: «Я твоя!»    

     

Краса и гордость русская,    

Белели церкви Божии    

По горкам, по холмам,    

И с ними в славе спорили    

Дворянские дома.    

Дома с оранжереями,    

С китайскими беседками    

И с английскими парками;    

На каждом флаг играл,    

Играл-манил приветливо,    

Гостеприимство русское    

И ласку обещал.    

Французу не привидится    

Во сне, какие праздники,    

Не день, не два – по месяцу    

Мы задавали тут.    

Свои индейки жирные,    

Свои наливки сочные,    

Свои актеры, музыка,    

Прислуги – целый полк!    

     

Пять поваров да пекаря,    

Двух кузнецов, обойщика,    

Семнадцать музыкантиков    

И двадцать два охотника    

Держал я… Боже мой!..»    

Помещик закручинился,    

Упал лицом в подушечку,    

Потом привстал, поправился:    

«Эй, Прошка!» – закричал.    

Лакей, по слову барскому,    

Принес кувшинчик с водкою.    

Гаврила Афанасьевич,    

Откушав, продолжал:    

«Бывало, в осень позднюю    

Леса твои, Русь-матушка,    

Одушевляли громкие    

Охотничьи рога.    

Унылые, поблекшие    

Леса полураздетые    

Жить начинали вновь,    

Стояли по опушечкам