1 2 3 4 5 6 
    
Беспоповщина, состоящая из старообрядцев, не идущих на компромисс принятия «беглых попов» и крепко держащаяся мысли, что никонианская церковь подпала антихристу, пришла к мысли, что правильного священства больше нет. Поэтому беспоповцы утратили литургию и таинства, за исключением крещения и покаяния, возможных без участия священников. Культ свелся только к молитве. Они разбились на множество групп, держащихся различных учений. Щапов в первом томе своей книги «Русский раскол старообрядства» говорит: у них «что мужик, то — вера; что баба — то толк» (174). Изоляционизм у некоторых толков доходит, как сообщает С. Максимов, до того, что у каждого имеется «своя икона за пазухою»**.
    
В старообрядческих скитах, как, впрочем, и в некоторых пра–вославных и католических монастырях, наряду со строгой жизнью аскетов–подвижников встречаются и лица, нарушающие все обеты монашества и ведущие очень грешную жизнь. Старообрядец Патап Максимыч Чапурин, одно из главных лиц романа Мельникова–Печерского «В лесах», говорит: «В скитах грех со спасеньем по–соседски живут».
    
Мало того, в скитах гнездятся иногда и преступники, совершающие убийства, грабежи и насилия. Эти печальные явления рас
    
_____________________
    
*См.: Мельников–Печерский. В лесах. Ч. I. Гл.
    
** Максимов С. Бродячая Русь. С. 364.
    
    
337
    
следовал Салтыков–Щедрин в то время, когда он, служа при вятском губернаторе, исполнял поручение обследовать быт старообрядцев. «Под видом иноков и иноконь, послушников и послушниц, —  говорит Щедрин, — в скитах скрывалось много беглых уголовных преступников, всякого рода бродяг и святош–проходимцев, людей с темным прошлым; среди пустынножителей процветали пьянство и разврат»*. О преступлениях в скитах вблизи Урала рассказывает также Мамин–Сибиряк в повести «Три конца».
    
Многие миллионы глубоко религиозных русских людей, дорожа привычной им формой культа, откололись от православной Церкви и вместо сохранения старого обряда получили оскудение его или, среди беспоповцев, даже утрату его. Таким образом, раскол в православной Церкви есть печальная драма русской религиозной жизни **.
    
    
    
27
   
   
    
     
Глава одиннадцатая НИГИЛИЗМ. ХУЛИГАНСТВО
    
    
    
1. нигилизм
    
    
Слово «нигилизм» не в старом богословском, а в публицистическом смысле употребил впервые в русской литературе Николай Иванович Надеждин (1804–1856) в статье «Сонмище нигилистов» в журнале «Вестник Европы» в 1829 году, когда редактором его был Каченовский. Надеждин имел в виду в этой статье новые течения в литературе и философии в его время. Слово «нигилизм» было подхвачено русским обществом и получило широкое распространение после того, как в романе «Отцы и дети» Тургенева Базаров был назван нигилистом.
    
В литературе самым ярким и талантливым представителем нигилизма был Дмитрий Иванович Писарев (1840–1868). Поэтому стоит обстоятельно познакомиться с его характером и идеологией. Писарев родился в дворянской помещичьей семье. Жизнь его в первые шестнадцать лет до поступления в университет чрезвычайно обстоятельно исследовала Е. Казанович, ученица С. Ф. Платонова ***. Казанович подробно сообщает о том, как мать Писарева заботилась о воспитании и образовании своего сына. В самом раннем детстве он уже хорошо говорил по–французски, а потом и по–немецки. Следующий рассказ дает живое представление о воспитанности Писарева. Когда ему было четыре года, в имение Писаревых приехал утром с визитом гвардейский полковник К. Взрослые все исчезли, чтобы одеться прилично. Гостя встретил маленький Писарев и сказал ему: «Mon colonel, mille excuses: maman
    
______________
    
*Макашин С. Салтыков–Щедрин, 2–е изд. М., 1951. Т. 1. Следствие о рас–кольниках. С. 354.
    
** См. о старообрядчестве книгу П. Милюкова «Очерки русской культуры». Т. II. Гл. Ill, IV, V.
    
*** Казанович Е. Д. И. Писарев. Петроград, 1922.
    
    
338
    
va revenir dans un instant»7. Полковник впоследствии рассказывал: «He то удивило меня, что ребенок прекрасно болтает по–французски; весь вид его, вся его маленькая фигура, то достоинство и выражение в лице и глазах, с которыми он вел со мною беседу, та непринужденность и смысл, который он влагал в свою детскую речь, — вот что меня в ребенке этом поражало и изумляло» (С. 63). Очень рано проявилась литературная одаренность Писарева. Семи лет он пытался сочинять роман, восьми лет написал сказку «Ромалион». С десятилетнего возраста он стал писать дневник на французском языке.
    
В течение всей своей жизни Писарев отличался изяществом манер, умением держать себя с достоинством, отсутствием грубости, вульгарности. Ему свойственны были честность и прямота; он был добр, доверчив, непрактичен. В его характере была патологическая черта: периоды возбужденности сменялись периодами угнетенности; при увлечении новой мыслью он проявлял болтливость и назойливость (22 и след.).
    
В возрасте шестнадцати лет Писарев поступил на историко–филологический факультет С. — Петербургского университета. П. Полевой в своих «Воспоминаниях о Д. И. Писареве» рассказывает, что на лекциях по греческой литературе профессор спрашивал, кто из студентов хочет перевести заданный на этот день текст «Одиссеи». На этот вызов всегда откликался Писарев и отлично переводил «Одиссею» без подготовки. Полевому это сначала не понравилось, он подумал, что Писарев — выскочка, но потом он узнал, что Писарев делает это по просьбе товарищей, плохо занимавшихся греческим языком. В это время Писарев был очень религиозен и принадлежал к кружку религиозных студентов, давших, между прочим, обет девственности на всю жизнь *.
    
Летом 1859 года Писарев пережил глубокий духовный кризис. По–видимому, он утратил в это время религиозные верования и стал сторонником материализма. «Осенью 1859 года, — пишет он, — я приехал с каникул в каком‑то восторженном состоянии. Опрокинув в уме своем всякие Казбеки и Монбланы, я представлялся самому себе каким‑то титаном, Прометеем, похитившим священный огонь». Он страстно принялся за работу над вопросом о греческом понятии судьбы, переутомился и впал в состояние апатии, закончившееся душевной болезнью, от которой он лечился четыре месяца в больнице доктора Штейна. Во время болезни он пытался совершить самоубийство. Он воображал, что его «измучают, убьют или живого зароют в землю. Скептицизм мой вышел из границ и начал отрицать существование дня и ночи». «Даже свет и темнота, луна и солнце на небе казались мне декорациями и входили в состав общей громадной мистификации» *. Выздоровев,
    
________________
    
*См.: Лапшин И. La phénomenologie de la conscience religieuse dans la littérature russe. Изд. Свободного Русского Университета в Праге. № 35. С. 25–28.
    
**См.: Плоткин Л. Д. И. Писарев. Л., 1940. Говоря об умственном кризисе Писарева, Плоткин ни слова не упоминает о его религиозности в начале университетской жизни. Такие умолчания и даже выключения из текста писателей, например
    
    
339
    
Писарев окончил курс университета и с весны 1861 года стал работать в журнале «Русское слово».
    
В 1862 году барон Фиркс по поручению правительства написал под псевдонимом Шедо–Ферроти брошюру против деятельности Герцена. Писарев, раздраженный в это время такими действиями правительства, как запрещение «Русского слова», закрытие воскресных школ и народных читален, написал статью в защиту Герцена и говорил в ней о необходимости революции и свержения династии Романовых. Статья эта печаталась в подпольной типографии и найдена была полицией раньше, чем получила распространение в обществе. Писарев был арестован и заключен в Петропавловскую крепость, где просидел четыре года. В ноябре 1866 г. он был освобожден и отдан на поруки матери. Большую часть своих статей, имевших большое влияние в русском обществе, он написал, находясь в Петропавловской крепости.
    
Вскоре после освобождения Писарев стал переживать глубокий упадок сил. В письме к Тургеневу он сообщает ему: «Вся моя нервная система потрясена переходом к свободе»; «вы видите сами, как нескладно написано это письмо и как дрожит моя рука». Летом 1868 года он поехал на морские купанья в Дуобельн, близ Риги, и 4 июля, купаясь, утонул. Благосветлов, редактор журнала «Дело», где сотрудничал Писарев, писал Н. В. Шелгунову 10 июля: «Писарев утонул, т. е. утопился в душевно–расстроенном состоянии». Шелгунов приводит эти слова Благосветлова в своих «Воспоминаниях» и прибавляет: «Действительно ли Писарев утопился в душевно–расстроенном состоянии, или это была только догадка Благосветлова, я не знаю»*.
    
Получив свободу после четырехлетнего одиночного заключения, Писарев, склонный увлекаться новыми впечатлениями и вступивший в общение со своей любимой матерью (одно из важнейших своих сочинений, «Реалисты», он посвятил своей матери, как лучшему другу), женщиной религиозной, вероятно, второй раз в жизни переживал глубокий духовный кризис, закончившийся болезнью, как это видно из его письма к Тургеневу. В статье «Борьба за жизнь», написанной в это время в 1867 году, он описывает душевное состояние меланхолика. «Тот вид помешательства, который называется меланхолиею, состоит главным. образом в том, что больной видит со всех сторон угрожающие ему опасности и испытывает постоянно ощущение смертельного страха. Меланхолики постоянно ищут смерти и стараются извести себя какими бы то ни было средствами именно потому, что они постоянно боятся за свою жизнь, и это хроническое чувство страха действительно составляет для человека самую невыносимую из всех возможных пыток». Без сомнения, он описывает свой собственный душевный опыт, пережитый в 1859 году, когда он пытался совершить само-
    
_____________________
    
из воспоминаний Тургенева, отрывков, касающихся религиозной жизни, очень часто встречаются в большевистской литературе. Поэтому ею приходится пользоваться с большой осторожностью.
    
* Шелгунов Н. В. Сочинения. Т. II. С. 698.
    
    
    
340
    
убийство, и, может быть, повторившийся во время упадка сил после освобождения из крепости. Если Писарев в это время опять заболел меланхолией, то сообщение Благосветлова о том, что он совершил самоубийство, становится правдоподобным. Если бы талантливый Писарев не погиб в возрасте двадцати семи лет, возможно, что он после второго духовного кризиса освободился бы от материализма и обогатил бы русскую литературу более значительными произведениями, чем все написанное им в крепости.
    
Писарев был публицистом, популяризатором научных трудов по естествознанию и литературным критиком. Он был сторонником материализма в той грубой форме, какая в его время была представлена в трудах Молешотта, Карла Фохта, Людвига Бюхнера. В статье «Физиологические эскизы Молешотта» он сочувственно излагает рассуждения Молешотта о том, что душевная жизнь человека зависит главным образом от пищи. «Можно выразить смелое предположение, — пишет он, — что разнообразие пищи, ведущее за собою разнообразие составных частей крови, служит основанием разносторонности ума и гармонического равновесия между разнородными силами и стремлениями характера». Европейцы пользуются крайним разнообразием пищи, растительной и мясной. «Поэтому в европейце нет той дикости, которая характеризует собою племена звероловов; нет и той сонливости, которою отличаются индусы, питающиеся корнями и овощами». «Движение идей, начавшееся в XVIII столетии, совпадает с введением в Европе кофе и чая во всеобщее употребление».
    
Писареву было двадцать лет, когда он писал эту статью, и, усвоив столь примитивный материализм, воображал, что всю мудрость можно почерпнуть из естественных наук. Понятно отсюда, что в статье «Русский Дон–Кихот» (И. В. Киреевский), напечатанной в том же году, он говорит: «Умозрительная философия - бесцельная роскошь, пустая трата умственных сил». В статье «Схоластика XIX века», написанной тоже в 1861 году, Писарев, советуя освободиться от авторитетов, говорит: «Если авторитет ложный, тогда сомнение разобьет его, и прекрасно сделает; если же он необходим или полезен, тогда сомнение повертит его в руках. осмотрит со всех сторон и поставит на место. Словом, вот ultimatum нашего лагеря: что можно разбить, то и нужно разбивать; что выдержит удар, то годится; что разлетится вдребезги, то хлам: во всяком случае, бей направо и налево, от этого вреда не будет и не может быть». Уже в этой статье он заявляет, что «разумный эгоизм есть правильное поведение». Особенно дорога Писареву свобода личности. Литература, говорит он, должна «эмансипировать человеческую личность от разнообразных стеснений», должна искоренить «робость мысли», «предрассудки касты, авторитет предания». Нужно отбросить этот «отживший хлам», который «мешает свободно дышать и развиваться во все стороны». Освобождение личности от предписаний религии, от сословных обычаев, от традиционных устоев общественной жизни Писарев не считает опасным, потому что, по его мнению, «человек от природы - существо доброе».
    
    
341
    
Когда в 1862 году был напечатан роман Тургенева «Отцы и дети», многие молодые люди обиделись, считая, что Тургенев в образе Базарова представил их в карикатурном виде. Писарев, наоборот, в статье «Базаров» хвалит этого нигилиста. Он говорит, что «идеалы», «романтизм» Базаров считает «вздором», но «он не ворует чужих платков, не вытягивает из родителей денег, работает усидчиво»; он — человек «искренний». Таков его «личный вкус», вроде того, как личный вкус мешает ему есть тухлое мясо. Но кроме вкуса тут есть и «расчет»: умные люди понимают, что «быть честным выгодно», «преступное опасно и, следовательно, неудобно». «Ни над собою, ни вне себя, ни внутри себя он не признает никакого регулятора, никакого нравственного закона, никакого принципа»; он «поступает только так, как ему хочется или как ему кажется выгодным и удобным»; он «считает совершенно излишним стеснять свою особу в чем бы то ни было».
    
Правда, тургеневский Базаров, признает Писарев, «плохо воспитан», иногда он «завирается», например когда «сплеча отрицает вещи, которых сам не понимает: поэзия, по его мнению, ерунда; читать Пушкина — потерянное время; заниматься музыкою - смешно: наслаждаться природою — нелепо». Эти недостатки Тургенев приписал Базарову, думает Писарев, потому что он, как «аристократ», не благоволит к нигилистам, однако, будучи хорошим художником, «Тургенев оправдал Базарова и оценил его по достоинству. Базаров вышел из испытания чистым и крепким»; «против этого типа Тургенев не нашел ни одного существенного обвинения». Смысл романа «великого художника» Писарев формулирует так: «Теперешние молодые люди увлекаются и впадают в крайности, но в самых увлечениях сказывается свежая сила и неподкупный ум». Писарев указал на ограниченность Базарова, на его отрицание поэзии, музыки; в дальнейших произведениях Писарева мы найдем эти самые отрицания, что и показывает, как правильно подметил Тургенев, недостатки нигилистов.
    
Как мы уже видели, Писарев отрицает нравственные законы, принципы; он рекомендует человеку поступать так, «как ему хочется, как ему кажется выгодным и удобным», и находит «совершенно излишним стеснять свою особу в чем бы тони было». Он проповедует эгоизм, однако прибавляет, что у мыслящего человека это — «разумный эгоизм», руководящийся правильным «расчетом». Посмотрим теперь, в чем состоит правильный расчет. В статье «Реалисты» Писарев говорит, что разумный эгоист есть «мыслящий реалист». Ему свойствен «сознательный и глубоко расчетливый эгоизм зрелого человека, заготовляющего себе на целую жизнь запасы свежего наслаждения». Мыслящий реалист руководится «идеею общей пользы или общечеловеческой солидарности», потому что человеку «необходимо общество других людей» и «участь одного зависит от участи всех». Таким образом, разумный эгоизм «совпадает с результатами самого сознательного человеколюбия». Смысл жизни мыслящего реалиста: «любовь, знание и
    
    
342
    
труд». Значение слова «любовь» в этом тексте Плоткин расшифро–вывает так: «Титанами любви Писарев называл вождей револю–ционных и социалистических движений масс» *.
    
В статье «Мыслящий пролетариат» Писарев задался целью обрисовать характер и поведение «новых людей» своего времени, таких, как Базаров, и особенно таких, как главные деятели романа Чернышевского «Что делать?» — Лопухов, Кирсанов и Вера Павловна. Упоминание имени Базарова указывает, что он имеет в виду тех «новых людей», которых в России стали называть нигилистами по почину Тургенева. В романе Чернышевского мы находим такую же характеристику правильного поведения, как и та, которую дает Писарев, восхваляя Базарова и «разумный эгоизм». Поэтому можно утверждать, что основы нигилизма Писарева выражены уже раньше его Чернышевским.
    
«Человеком управляет только расчет выгоды», — говорит Чернышевский в своем романе. «Работа на пользу других и наслаждение такою работою», по мнению Лопухова, и есть лучшая выгода. Если люди будут так правильно расчетливы, «никто никого принуждать не будет» и «все должны быть счастливы». Писарев с восхищением указывает на это учение о правильно расчетливом эгоизме. «Мыслящие пролетарии», говорит он, находят удовлетворение в любимом труде. Для таких людей «не существует разногласия между влечением и нравственным долгом, между эгоизмом и человеколюбием». «Потребность самоуважения и боязнь собственного суда будет покрепче тех нравственных перил, которые отделяют людей старого закала от разных мерзостей». Три особенности свойственны «новым людям»: 1) любовь к какому‑нибудь общеполезному труду; 2) совпадение личной пользы с общею пользою; 3) гармония ума и чувства. Такими свойствами обладает в романе «Что делать?» Кирсанов, профессор медицины и практикующий врач: он страстно любит, науку и применение ее к лечению больных. Лопухов и Вера Павловна, основавшая кооперативную швейную мастерскую, ведут жизнь, руководясь аналогичными мотивами. Все эти «расчетливые эгоисты», говорит Писарев, «обыкновенные, честные, порядочные люди».
    
Присмотримся теперь, как герои романа «Что делать?» уверяют себя и других, что в своем поведении они руководятся своим эгоизмом. Лопухов, студент медицины, надеющийся стать профессором и посвятить жизнь любимой им науке, бросает эти мечты, чтобы найти заработок, который дал ему возможность жениться на Вере Павловне и освободить ее от низменной среды ее семьи. Друг его Кирсанов, ставший профессором, полюбил Веру Павловну, но, не желая мешать счастью своего друга, говорит в обществе его и Веры Павловны пошлости, чтобы оттолкнуть их от себя и, таким образом, прервать связь с ними. Свой поступок Кирсанов не хочет назвать благородным, потому что благородство — «пышное,
    
____________________
    
*Плоткин Л. Писарев и литературно–общественное движение шестидесятых годов. 1945. С. 253, 320.
    
    
343
    
двусмысленное, темное слово». Он говорит, что он — эгоист и поступок его — расчетливый. «Будь честен, т. е. расчетлив», —  вот правило его поведения (Гл. III, 17). Если человек оценивает какой‑либо свой поступок как «геройский подвиг великодушия», то это — «эгоизм поворачивает твои жесты так, что ты корчишь человека, упорствующего в благородном подвижничестве» (Там же, 22). Через несколько лет болезнь Лопухова и необходимость лечить его приводят Кирсанова опять в семью Лопухова; тут Вере Павловне и Кирсанову становится ясно, что они страстно любят друг друга. Лопухов замечает это и, чтобы освободить жену, симулирует самоубийство, уезжает в Америку и через несколько лет возвращается как мистер Бьюмонт. Лопухов, пишет Чернышевский, так любил жену, что готов был для нее «на смерть, на всякое мучение». Но сам Лопухов так объясняет свой поступок: «Я действовал в собственном интересе, когда решился не мешать ее счастью» (Гл. IV, 1). И Кирсанов говорит, что «он все делал из эгоистического расчета, для собственного удовольствия» (Там же, 2). Интересно то, что этот материалист объясняет чахотку и упадок сил одной из своих пациенток «нравственною причиною» (Гл. V)*.
    
Политические взгляды Писарева Плоткин в книге «Д. И. Писарев» определяет как колебание между двумя программами: он высказывался то в пользу революции, то в пользу мирного прогресса, осуществляемого «мыслящими реалистами» (104). В статье «Мыслящий пролетариат» Писарев говорит, что общественное зло происходит от бедности и праздности: одни трудятся, а другие без труда получают богатство. Можно, однако, надеяться, что «мысль обновит весь строй общества». Дайте капиталисту полное, прочное, чисто человеческое образование, и он «сделается не благодетельным филантропом, а мыслящим и расчетливым руководителем народного труда, т. е. таким человеком, который во сто раз полезнее всякого филантропа» (Реалисты. Гл. XXXII). Особенно объяснение природы, т. е. развитие естествознания, думает Писарев, ведет к изменению общественного бытия. В своем более позднем труде Плоткин понимает учение Писарева о мирном прогрессе не как отказ от революции, а как его программу–минимум..
    
В состав нигилизма Писарева входит, между прочим, отрицание эстетики. Односторонне сосредоточившись на проблеме борьбы с общественным злом, он написал статью «Разрушение эстетики». В ней он начинает с отрицания эстетики как науки о прекрасном. Прекрасное, думает он, для каждого человека есть то, что соответствует его личному вкусу. Следовательно, эстетика как наука не может существовать: она должна быть заменена физиологией и гигиеной в главах их, содержащих учение о приятных и полезных ощущениях. Разделавшись с эстетикой как наукой, Писарев
    
_________________________
    
*Совершенную бездарность Чернышевского великолепно обрисовал В. Набоков (Сирин) в романе «Дар». Гл. IV.
    
    
344
    
затем нападает на эстетику как искание красоты в произведениях искусства. Только те произведения искусства он одобряет, которые не превращают себя «в лакея роскоши», а служат великой цели «искоренения бедности и невежества». В статье «Посмотрим!» он приходит к мысли, что так служить человечеству может только литература, а музыка, живопись и скульптура не годятся для этой цели, и потому они бесполезны.
    
И Чернышевский, и Писарев были односторонне сосредоточены на проблеме искоренения общественного зла, на вопросе о социальной справедливости. Их идеал поведения человека очень высок. Поставим, однако, вопрос, правильна ли их теория, согласно которой рекомендуемое ими поведение есть вид Эгоизма. Всякий поступок человека осуществляется на основании стремления к какой‑либо цели, считаемой им положительно ценной. Назовем бытие, которое я стремлюсь осуществить, например выздоровление лечимого мною ребенка, словами «объективное содержание стремления». Когда человеку удается осуществить объективное содержание своего стремления, он испытывает субъективное чувство удовольствия, чувство удовлетворения. Не только Чернышевский и Писарев, но и многие значительные философы, например Джон Стюарт Милль, Герберт Спенсер, наблюдая этот факт, отстаивали учение, что настоящая цель всех поступков человека есть удовольствие, а объективное содержание стремления есть не цель, а только средство для получения удовольствия. Отсюда получается вывод, что в основе всех поступков человека лежит эгоизм. Имея дело с такими фактами, как пожертвование человеком своей жизнью в борьбе за политическую свободу или самоотверженное поведение врача во время эпидемии чумы, такие философы, как Спенсер, придумывают сложные хитроумные теории, чтобы объяснить, как из эгоистической основы возникают альтруистические поступки. Эти теории возникают не только вследствие плохого наблюдения фактов, но еще и под влиянием такого учения о строении мира, согласно которому все бытие человека находится в пределах того пространства, которое занято его телом и в котором происходят физиологические процессы его тела и его субъективные психические состояния. Отсюда, естественно, возникает мысль, что все поведение человека диктуется его эгоизмом. Особенно метафизика материализма и близких к материализму теорий мира приводит к этому убеждению. Такие учения о мире как множестве существ с обособленным друг от друга бытием можно назвать неорганическими.
    
Попробуем наблюдать поведение человека без предвзятых теорий о строении мира. Положим, я лечу своего любимого ребенка и, видя его выздоровление, испытываю удовольствие. Что было целью моего поведения, здоровье ребенка или чувство моего удовольствия? Правильный ответ на этот вопрос, конечно, такой: здоровье ребенка было целью моего лечения, а чувство удовольствия есть только субъективная отметка того, что цель мною достигнута; мне дорого не это мое удовольствие, а здоровье ребенка. Конечно, отсюда
    
    
345
    
возникает вопрос, как связано мое «я» со всеми другими существами, если я способен принимать к сердцу интересы другого существа так, как если бы они были моими собственными. Ответом на этот вопрос служит органическое мировоззрение, согласно которому бытие всех существ связано друг с другом внутренне настолько интимно, что я не замкнут в своем бытии, а способен наблюдать чужое бытие и сочувствовать или не сочувствовать ему так же непосредственно, как и различным сторонам своей жизни. Индивидуальная личная любовь состоит в том, что я приобщаю чужое бытие к своему «я» и оно становится для меня столь же дорогим, как и мое собственное бытие, иногда даже более дорогим.
    
Не только ценность другой личности и ее жизни может стать целью моего поведения независимо от того, выгодно ли это мне или нет. И другие положительные ценности, например открытие истины, творение художественного произведения и т. п., могут стать целью поступков человека без всякого расчета о личной выгоде. Отсюда следует и такое парадоксальное явление: даже грубо эгоистический поступок иногда руководится сложными мотивами, так что он не есть проявление одного только эгоизма. Положим, например, во время войны, оккупируя территорию неприятеля, генерал, любитель искусства, восхищенный красотою какой‑либо картины, отнимает ее у владельца ее и присваивает себе. Этот эгоистический поступок содержит в себе и такую слагаемую, как любовь к красоте, т. е. любовь к объективной ценности независимо от личных выгод *.
    
Хотя стопроцентный эгоизм встречается редко, все же царство бытия, к которому мы, люди, принадлежим, состоит из существ, эгоистических в значительной степени. Сама наша грубая материальная телесность есть следствие эгоистической деятельности: я и служащие мне органами низшие существа, мы вместе производим акты отталкивания, создающие относительно непроницаемый объем нашего тела; мы вместе завоевываем в свое исключительное пользование некоторый объем пространства. Наше царство бытия вследствие нашего эгоизма полно недостатков, совершенная гармония в нем невозможна. Абсолютное добро осуществляется только в Царстве Божием, состоящем из личностей, вполне освободившихся от эгоизма, действительно любящих Бога больше себя и ближнего, как себя. Даже тела таких личностей - не материальные, а преображенные, не содержащие в себе актов отталкивания. Все деятельности членов Царства Божия имеют целью творение абсолютных ценностей нравственного добра, красоты, познавания истины. Только в этом Царстве есть абсолютное добро. В нашем царстве эгоистических существ во многих случаях мы испытываем влечение к совершению поступков, в которых
    
________________
    
*Учение о неорганических и органических мировоззрениях изложено в моей книге «Типы мировоззрений», а применение органического мировоззрения к проблемам нравственности — в моей книге «Условия абсолютного добра».
    
    
346
    
менее ценное относительное бытие мы предпочитаем более ценному, например иной раз человеку хочется играть в карты, а не ухаживать за больным членом своей семьи. В таком случае совесть упрекает его, и он, отказываясь от приятного развлечения, исполняет веления нравственного долга, испытывая их как тягостную сторону жизни. Отсюда ясно, что подобные требования совести, выраженные в предписаниях религии и в нравственных принципах, служат в царстве эгоистических существ необходимым средством обуздания эгоизма и усовершенствования жизни. Проповедь нигилиста Писарева отбросить все принципы и делать лишь то, чего «хочется», есть грубая ошибка. Идеал человеколюбивого поведения, увлекающий Писарева, не может быть достигнут во всей полноте на основе его теории «расчетливого эгоизма»; на этом пути нередко требуется служение добру без всяких «расчетов».
    
Ошибочная теория, сводящая все поведение всех людей к эгоизму, возникла у Писарева и у Чернышевского как логический вывод из метафизики материализма. Но был и психологический мотив отстаивания ее, именно нелюбовь к пышным, высокопарным фразам. Оба они были в своем поведении далеки от эгоизма и увлекались идеей социальной справедливости, но целомудрие чувства побуждало их говорить не только другим людям, но и самим себе, будто такое поведение есть только «расчетливый эгоизм». Благодаря доброте, благородству и хорошему воспитанию Писарева нигилизм его не проявлялся в жизни в отрицательных поступках. Публицист Шелгунов в своих «Воспоминаниях» так характеризует «эгоизм» Писарева: «Писарев хотел, чтобы каждый думал самостоятельно и сам, без частных указаний, устраивал свою жизнь на общих началах правды, добра, любви и справедливости. В этом и заключалась теория эгоизма, которую он проповедовал» (Т. II. С. 710). Сам Шелгунов (1824–1891) был проповедником и в жизни своей представителем такого же нигилизма и мнимого «эгоизма». Н. К. Михайловский в статье «Н. В. Шелгунов» так изображает характер его и учение о правильном поведении: Шелгунов совмещал «лучшие стороны мужского и женского типа: сочетание мужественной силы и женской нежности». Эгоизм он считал единственным принципом и основанием нравственности «под условием известной широты личных горизонтов, способных обнять и чужие интересы, как свои собственные». Он боролся против «ячества», т. е. «против эгоизма узкого и одностороннего человека, который дальше своего носа ничего не видит».
    
Нигилизм Писарева, выражающийся в отрицании предписаний религии, нравственного закона, принципов, традиционных форм общественной жизни, не проявлялся в его личном поведении в отрицательных поступках. Но нигилизм многих русских людей, появившийся уже раньше публицистической деятельности Писарева, был неприятным и даже опасным явлением русской общественной жизни. Даже внешний вид многих нигилистов был
    
    
347
    
непривлекателен — небрежная одежда, лохматые волосы у мужчин, стриженые, плохо причесанные волосы девушек, грубые манеры, все эти отталкивающие свойства часто встречались в их среде. Содержание их поведения было еще более отталкивающим: практика свободной любви без заботы о ребенке, могущем явиться следствием ее, в имущественных отношениях нечто вроде правила «все мое — мое и все твое тоже мое», защита своих прав без признания своих обязанностей, кощунственное отрицание религии и т. п. свойства. В русской литературе эти отрицательные проявления нигилизма изображены с весьма различных сторон. У Гончарова таков Марк Волохов в романе «Обрыв». Он таскает яблоки в чужом саду, говоря: «Привык уж все в жизни без позволения делать, так и яблоки буду брать без спросу: слаще так!» Хорошее пальто Райского он надел и не отдал ему. Желая овладеть Верой, он говорил ей, что «замуж выходить нелепо». «Вы еще не женщина, а почка; вас надо еще развернуть, обратить в женщину; я зову вас на опыт». Вера хочет счастья на всю жизнь, а Марк говорит: «Хватай его на лету, а потом беги прочь». Он отрицает «долг», «мораль» и рекомендует «свободно отдаваться впечатлениям». У Лескова в «Соборянах» в комическом виде изображены глупый, но честный безбожник Варнава Препотенский и бестолковая Бизюкина.
    
Всего талантливее и разнообразнее представлены нигилисты в романах Достоевского, например в «Идиоте» поведение Антипа Бурдовского и его компании, явившейся к князю Мышкину требовать наследство, на которое в действительности Бурдовский не имел никакого права. Роман «Бесы» изображает, можно сказать, сатанинскую сторону крайних форм нигилизма, сконцентрированную в революционере Петре Верховенском, организовавшем убийство Шатова. В то время как Достоевский писал свой роман, аналогичное преступление было совершено в действительности революционной группой под руководством Нечаева, основавшего партию «Народная расправа».
    
«Катехизис революционера», написанный для Нечаева Михаилом Бакуниным, дает представление о нигилизме Нечаева. В нем особенно характерны следующие правила. 1. В революционере все поглощено «единственною страстью — революцией». 2. Он разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром, приличием, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира. 3. Он знает только одну науку — науку разрушения. 4. Нравственно для него все то, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему. 22. У товарищества нет другой цели, кроме освобождения и счастья народа, т. е. чернорабочего люда. Будущую организацию выработает народ, а теперь нужно только «страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение».
    
Нигилисты стали появляться в России перед началом великих реформ императора Александра II. В это время на смену дворянам выдвинулись в литературе и общественной жизни получившие
    
    
348
    
образование разночинцы, люди деклассированные, дети духовных лиц, покинувшие сословие духовенства, дети купцов, покинувшие купеческое сословие, дети мещан, ставшие образованными интеллигентами, дети мелких чиновников. Среди интеллигенции этого времени возникло революционное брожение вследствие недовольства существованием крепостного права и вопиющих недостатков реакционного самодержавного режима Николая 1. Считая Церковь реакционной силой, революционеры не только теряли религию, но даже становились атеистами и сторонниками материализма, весьма к тому же распространенного в это время и в Западной Европе. В их среде, главным образом, и явилось движение, названное нигилизмом и состоящее в отрицании принципов и нравов «отцов», описанное в романе Тургенева. Освобождение крестьян, произведенное в 1861 году, не удовлетворило их. Крестьяне получили земельные наделы, так рассчитанные и расположенные, что в своей хозяйственной жизни они в значительной степени оставались зависимыми от помещиков. Произошло это потому, что русский самодержец, как и всякий абсолютный монарх, не был, конечно, всемогущим: его власть опиралась на дворянское сословие и добиться освобождения крестьян можно было, не иначе как сделав значительные уступки помещикам. К тому же внезапное разорение дворянства было бы в то время гибелью культуры и разрушением всей государственной жизни. Даже и реформы Александра II представляли собой глубокое изменение всей государственной и общественной жизни; поэтому необходимо было сначала усвоить их путем мирной эволюции и затем перейти к окончательному улучшению положения крестьян и к завершению земского хозяйственного самоуправления политическим самоуправлением в форме конституционной монархии, но в среде политически неопытной русской интеллигенции революционное брожение не ослабело после реформ, а еще более возросло и нигилизм весьма распространился.
    
Основным свойствам русского народа нигилизм не противоречит. Утратив религию и став материалистами, большинство нигилистов все же было увлечено стремлением искоренять зло в общественной жизни. Христианский идеал абсолютного добра в Царстве Божием они заменили идеей земного материального благополучия и воображали, что оно достижимо не иначе как в форме социализма, для чего необходима революция. В своем отрыве от традиционных устоев общественной жизни они нередко проявляли свойственный русским людям максимализм и экстремизм, а также смелое испытание ценностей путем опыта, действительно следуя правилу Писарева: «Что можно разбить, то и нужно разбивать». Таким образом, нигилизм есть оборотная сторона добрых качеств русского народа, появляющаяся в жизни тогда, когда, утратив религию и став материалистом, русский интеллигент задается целью насильственно устроить «рай на земле» по своему плану и может стать таким извергом, как Нечаев с его «Катехизисом революционера».
    
    
349
    
К счастью, однако, революционное движение шестидесятых годов не имело успеха. В русской интеллигенции нашлось много людей, добросовестно работавших для проведения в жизнь реформ Александра II, как мировые посредники, как судьи и присяжные поверенные, как деятели земского и городского самоуправления. Все недостатки русской жизни постепенно преодолевались эволюционным путем, особенно после того, как в 1905 году самодержавие было отменено. Революция 1917 года была не исторически необходимым явлением, а результатом стечения несчастных обстоятельств во время истощившей силы народа первой мировой войны *.
    
    
2. ХУЛИГАНСТВО
    
    
В среде образованных русских людей отрыв от строя жизни «отцов», утрата религии и материализм нередко ведут к нигилизму, а в малообразованной народной толще, среди крестьян и рабочих, этот отрыв выражается в озорстве и хулиганстве. Утратив устои и начав бунтовать против них, русский человек, по словам Достоевского, испытывает потребность «хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и — броситься в нее, как ошалелому, вниз головою». В виде подтверждающего примера Достоевский рассказывает об одном деревенском парне, который «по гордости» взялся совершить поступок, самый крайний по степени дерзости, и совершил его, именно — расстрелял Причастие. В момент выстрела он увидел перед собою «крест, а на нем Распятого» и упал без чувств. Через несколько лет муки раскаяния заставили его ползком добраться до «старца» в монастыре, чтобы исповедать свой грех (Дневник писателя. 1873, V).
    
В XX веке после многолетней пропаганды революционеров против Церкви и религии вообще хулиганство среди простого народа стало распространяться в угрожающих размерах. Этому вопросу посвящена книга И. А. Родионова «Наше преступление», первое издание которой было напечатано в 1909 году. В ней рассказано о том, как крестьянские парни в пьяном виде избили до полусмерти крестьянина Ивана Кирильева из мести за то, что он отдал десятину своей земли в аренду не отцу одного из этих парней, а другому крестьянину. Иван был найден на дороге из города в деревню в бессознательном состоянии; его свезли в земскую больницу, и там он через несколько дней скончался. Парни, заподозренные в избиении Ивана, были арестованы, но по недостатку улик через несколько дней были отпущены. Мать Ивана Акулина и жена его Катерина повезли его из больницы в гробу, чтобы похоронить в своей деревне. Случилось так, что той же дорогой шли парни, виновники смерти Ивана. Они весело болтали, радуясь тому, что вместо
    
____________________
    
*См. мою статью «О возникновении и смысле русской революции»//Russian Review. October 1951; по–русски в журнале «Грани», № 25.
    
    
    
350
    
служенной ими каторги они очутились на свободе. Проходя мимо телеги с гробом Ивана, один из парней Лобов заговорил: «Ему хорошо теперича, вашему Ванюхе‑то. Лежит себе спокойно, никакой заботы не знает, а мы сколько через его этой самой муки приняли»… начал он говорить серьезно, но вдруг рот у него дрогнул и все подвижное наглое лицо его стало перекашиваться от невольной усмешки. Он хотел подавить свою смешливость, но, взглянув на товарищей, не выдержал и расхохотался. «Чего ты, черт? —  вполголоса строго сказал Сашка Степанов (зачинщик избиения Ивана), но и сам тотчас же стал кусать губы, потому что непреодолимая сила распирала ему рот. Внезапная смешливость Лобова и Сашки заразила и остальных двух товарищей. Отвернувшись от баб и схватившись за животы, парни прыскали и надрывались от беззвучного душившего их смеха.
    
Акулину возмутило это веселье убийц.
    
— Штой‑то не видно по вас, што бы вы столько муки приняли, — сказала она. — Видно, вас оправдали, что идете такие веселые, а нам уж никогда не воротить… никогда не увидать живого и здорового нашего кормильца Ванюшку… — Акулина не выдержа–ла и заплакала.
    
— А как же не мука, тетка Акулина, безвинно страждать? —  заговорил Лобов. Все его безусое, озорное лицо подергивалось от откровенной, наглой усмешки, которую он уже не намерен был скрывать. Наоборот, ему хотелось поговорить и потешить себя и товарищей.
    
— Кто его убил, неизвестно; может, пьяный сам упал как и размозжил себе голову об камни, а мы в ответе. Нас по судам да по острогам таскают, казенных вшей да клопов своим телом да кровью питаем…
    
Парни расхохотались гораздо откровеннее прежнего.
    
— Э–э, нехристи вы… хреста на шее нетути. Убили человека и над гробом его надсмехаетесь, безотцовщина несчастная… —  укоризненно покачивая головой, сказала Акулина.
    
— Мамынька, не связывайся с ими, брось. Пущай… собака лает, ветер носит, — сказала Катерина.
    
— Нельзя все спущать таким… непутевым, таким негодяям, —  уже вне себя от гнева и бессилия, заливаясь слезами, выговаривала Акулина. — И Господь милосердный терпит это и не накажет этих злодеев… как только земля носит, не провалится под ими, под такими негодными.
    
У Лобова заискрились и без того блестящие озорные глаза.
    
— Ну, ну, ты не очень ругайся, старая сука, а то и тебя не долго придушить… — Но тут он запнулся. — Ишь Бога вспомнила, сволочь! Я тебе Бог, а ежели мало, так и Богородица в придачу.
    
При этом он с захлебыванием выплюнул мерзейшее ругательство, за ним другое, третье и четвертое… одно возмутительнее и гаже другого.
    
— Нету никакого Бога. Вот как… Я вам Бог, молитесь и прикладывайтесь к моему… один черт будет! — с тем же азартом, точно
    
    
351
    
мстил своему кровному обидчику, выкрикивал Лобов и выразительным жестом руки указывал бабам на одно непристойное место своего тела.
    
— Вот где у меня Бог запрятан. Прикладывайтесь, прикладывайтесь, покудова не тесно… Не препятствую… Чего же глядите, сволочи, шлюхи?
    
И он, забежав вперед и обернувшись к бабам, вплотную напирал на них, расстегивая штаны *.
    
Омерзительность этого хулиганства, выражающаяся в нем ненависть к идее Бога и к религии свидетельствуют о том, что в подсознании хулигана копошится укор совести за совершенное убийство и страстное желание отделаться от мысли о Великом и Совершенном Судии, обязывающее сдерживать свои порочные страсти и служить добру. Это не религиозный индифферентизм, а воинствующее богоборчество.
    
Не только среди крестьян, и в других слоях русского общества молодые люди, усомнившиеся в существовании добра, не обладая выработанным устойчивым характером и пользуясь живым изобретательным воображением, способны совершать изумительные хулиганские выходки. В романе Ремизова «Пруд» рассказана жизнь одной семьи в Москве явным образом на основании наблюдения действительных фактов. Это была купеческая семья, в которой умер отец и спустя некоторое время повесилась мать; дети–сироты жили из милости у своего дяди во флигеле, находившемся во дворе фабрики его. Дети эти были добрые, по существу, однако, наблюдая кругом несправедливости и жестокости, испытывая нередко обиды, страдая от нищеты и чувствуя на каждом шагу свое зависимое положение, они изверились в добре. Во всем они видят отрицательную сторону и мстят за нее, издеваются надо всем, совершая поразительные хулиганские выходки. Они, например, способны были вымазать навозом или даже накормить куриным пометом пришедшего к ним в гости мальчика. Имея много знакомых среди духовных лиц и дружа с некоторыми из них, они в то же время давали им насмешливые и даже отвратительные прозвища, например о. Алфей — Сосок, о. Иосиф — Блоха, о. Геннадий - Курья шейка, о. Никодим — Гнида, о. Никита — Глист. В то же время у них иногда являлись периоды увлечения религией, и они начинали читать Священное Писание, исполнять у себя на дому долгие акафисты, молебны.
    
На какой почве возникло хулиганство этих детей–беспризорников, можно живо представить себе, знакомясь с восприятием жизни одного из них, который вспоминает дни, «когда тихонько в дверь нужда постучалась, верная спутница неудачи, — она тебя никогда не забудет. И. впустили ее, приняли дырявую, гнилую, рваную, с плоским безволосым черепом, с загноившимися, мутными от слез глазами. Как не принять! И вот будто в уголку где‑то примостилась она зимовать. Разбухшие прелые челюсти ей рот перекосили,
    
__________________
    
*Родионов И. А. Наше преступление, 7–е изд. Берлин, 1922. С. 130 и след.
    
    
352
    
и хрипло и гнусаво затянула она свою песню: «Родненькие, сердечные, есть мне хочется; дайте, голубчики, кусочек, хоть завалящий какой, родненькие!» А вокруг ее тараканы шуршат, мыши грызутся, клопы кишат».
    
   
   
    
     
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
    
    
    
В заключение познакомимся с тем, как Легра и Бэринг суммируют свои наблюдения над русским народом. Легра в последней главе книги «L'âme russe» дает следующий перечень основных свойств русского народа: природное изящество, обаятельность, гостеприимство, мягкость, любовь к детям, женственность, ловкость, ум, способность к публичной речи, любовь к пассивным удовольствиям, гуманность, доброжелательность, жалость к страдающим, широкая натура, щедрость, неорганизованность. Народ русский, говорит Легра, вызывает к себе любовь, если поживешь среди него (281). Приведу еще некоторые замечания Легра из других мест его книги. Он отмечает у русских страстное увлечение каким‑либо делом, а потом внезапный переход к другому увлечению, импульсивность, отсутствие сдерживающих начал, смелость мысли, но зато и обилие заблуждений, отсутствие пропорции и равновесия в нравственном поведении, отсутствие меры, небрежность в работе, грязь, пьянство.
    
Бэринг в книге «Русский народ» дает следующий перечень положительных и отрицательных свойств русского народа. 1. Пластичность и в связи с нею гуманность, способность к ассимиляции, гибкость ума, искренность, свобода мысли и нравов. Но в связи с пластичностью существуют у русского народа следующие отрицательные свойства: потворство и распущенность, недостаток оригинальности, поверхностность, неустойчивость (lack of backbone), отсутствие индивидуальной дисциплины и потому отсутствие политической свободы. 2. В связи с пластичностью — отсутствие сдерживающих начал, откуда Бэринг выводит как положительные качества — спазматическую энергию и смелость мысли, но также и следующие отрицательные качества: экстравагантность, отсутствие чувства меры, робость поведения, скачки от энергии к бездеятельности, от оптимизма к пессимизму, от бунта к подчинению, боязнь ответственности. 3. У великороссов Бэринг находит противоположные пластичности позитивизм, реализм и здравый смысл, откуда выводит как положительные качества — терпение и единство цели, а как отрицательные качества — недостаток индивидуальности, независимости и гражданского мужества. Очень интересна и оригинальна попытка Бэринга конкретно изобразить сумму основных свойств англичанина и русского. Он говорит, что в каждом англичанине есть сочетание характера Генриха VIII, Джона Мильтона и мистера Пиквика, а в русском человеке сочетаются Петр Великий, князь Мышкин и Хлестаков *.
    
_________________
    
*Baring М. The Russian people. 1911. P. 54 f.
    
    
353
    
Особенно интересно и ценно то, что Бэринг говорит о России и русском народе в книге «Главные истоки России». В заключительной главе ее «Очарование России» он говорит, что advocatus diaboli (адвокат дьявола — так называется в католической Церкви лицо, которому поручено перечислить недостатки канонизируемого святого) укажет много недостатков России. «Россия — страна с неприятным климатом: сухое лето, дающее ненадежный урожай, иногда ведущий к голоду, невыносимо долгая зима, сырая, нездоровая весна и еще более нездоровая осень; страна, в которой столица построена на болоте, где почти нет хороших дорог, провинциальные города — разросшиеся деревни, грязные, приземистые, скучные, лишенные естественной красоты и не украшенные искусством; страна, в которой внутренние пути сообщения вне больших железнодорожных линий сложны и плохи, где на лучших линиях происходят крушения из‑за гнилых шпал; где издержки на жизнь велики и не пропорциональны качеству доставляемых продуктов; где работа — дорогая, плохая и медленная; где гигиенические условия жизни населения очень плохи; где много всяких болезней, включая чуму; где медицинская помощь и приспособления для нее недостаточны; где бедные люди — отсталые и невежественные, а средний класс — беспечный и неряшливый; где прогресс намеренно задерживается и подвергается всевозможным препятствиям; страна, управляемая случаем, где все формы администрации произвольны, ненадежны и мешкотны; где все формы деловой жизни громоздки и обременены канцелярской волокитой; где взятка — необходимый прием в деловой и административной жизни; страна, отягощенная множеством чиновников, которые в общем ленивы, подкупны и некомпетентны; страна, где нет политической свободы и элементарных прав гражданина; где даже программы концертов и все иностранные газеты и книги подвергаются цензуре; где свобода прессы стесняется мелкими придирками, а издатели постоянно штрафуются, иногда арестуются; где свобода совести стеснена; страна, где динамит есть единственный политический аргумент, доступный частному лицу, и политическое убийство — единственная форма гражданского мужества; страна плохого управления; страна, где есть всякое попустительство и нет закона; где всякий действует, не принимая во внимание соседа; где вы можете делать все, что угодно, и не можете критиковать ничего; и где единственный способ показать, что у вас есть мужество иметь свои убеждения, состоит в том, чтобы провести ряд лет в тюрьме; страна крайностей, нравственной распущенности и экстравагантного потворства самому себе; народ без держания себя в руках и самодисциплины; народ, все порицающий, все критикующий и никогда не действующий; народ, ревнивый ко всему и ко всем, кто выходит из строя и поднимается выше среднего уровня; смотрящий с подозрением на всякую индивидуальную оригинальность и отличие; народ, находящийся в рабстве застывшего уровня посредственности и стереотипных бюрократических форм; народ, имеющий все недостатки Востока и не имеющий ни одной из его суровых
    
    
354
    
добродетелей, его достоинства и внутренней дисциплины; нация ни к чему не годных бунтовщиков под руководством подлиз–чиновников; страна, где стоящие у власти живут в постоянном страхе и где влияние может исходить отовсюду, — где ничто не столь абсурдно, что ни может случиться; страна неограниченных возможностей, как было сказано в Государственной Думе»*.
    
Бесчисленные недостатки России указывает «адвокат дьявола» и тем не менее, говорит Бэринг, «я люблю эту страну, с удивлением и уважением отношусь к этому народу» (316). «Недостатки России — оборотная сторона положительных качеств ее, столь ценных, что они перевешивают недостатки». И в природе России Бэринг указывает достоинства: тургеневский пейзаж, очарование весны, красоту зимы. Он находит в России проблески красоты редкостной; русские песни и музыка трогают сердце; русская поэзия — ближайшая к природе и человеку; человеческая любовь — ближайшая к Богу, «Русская душа полна человеческой христианской любви, более теплой, простой и искренней, чем я встречал у других народов»; «отсюда проникновенность русской музыки, искренность и простота религии, манер, общения, песни, стиха, искусства, деятельности — одним словом, искусства, жизни и веры» (318). «Для меня Россия полна единственной и покоряющей прелести» (321). «То, что я люблю и чему удивляюсь в русском народе, имеет не варварский, живописный или экзотический характер, но представляет собою нечто вечное, общезначимое и великое — именно его любовь к человеку и веру в Бога» (322).
    
О различии характеров великороссов и малороссов Бэринг говорит, что это — более северные и более южные русские, вроде того как итальянцы в Пьемонте и южные итальянцы или как северные и южные французы. Малороссы более беспечны, менее предприимчивы, у них более живой ум и воображение, они менее положительны, более индивидуальны, а великороссы склонны к кооперации. К славянскому племени великороссов присоединилась примесь финнов, но не татар; татары имели политическое влияние на Россию, но не расовое. Примесью финской крови Бэринг объясняет такую черту характера великороссов, как упорство **.
    
Леруа–Болье указывает в своей книге о. России на то, что великороссы и малороссы, северное и южное племя, своим харак–тером дополняют друг друга; такое единство, говорит он, «создает величие всех великих наций» (Т. 1. Кн. II. Гл. IV). Украинцам–сепаратистам следовало бы понять, что разделение двух русских пле–мен на два государства привело бы к снижению значительности и ценности русского народа в историческом процессе.
    
Большая часть недостатков русского народа, перечисленных Бэрингом, действительно существует, но он правильно указал, что они представляют собой оборотную сторону положительных
    
_____________________
    
*Boring М. The Mainsprings of Russia. 1914. P. 313–315.
    
** Baring М. The Russian people. P. 34 s.
    
    
355
    
свойств народа, «столь ценных, что они перевешивают недостатки». В предыдущих главах недостатки русского народа именно так и были объяснены мною. Неправильно, однако, замечание Бэринга об отсутствии политической свободы и гражданских свобод, свободы совести, свободы печати и т. п. В 1905 году Россия получила эти свободы. Правда, до 1908 года они не могли осуществиться сполна, потому что революционный террор продолжался с большой силой и потому что две первые Государственные думы не способны были сотрудничать с правительством. Но после изменения избирательного закона третья и четвертая Думы уже начали вырабатывать все более и более плодотворное сотрудничество с административной властью, и Россия быстро стала двигаться в направлении к созданию высокой формы демократии *.
    
Что касается взяточничества, оно было в значительной мере искоренено в России в последние десятилетия перед большевистской революцией. Живя в эмиграции в Западной Европе и Америке, мы наблюдаем гораздо более распространенное взяточничество, чем было в России. Что же касается бюрократии, в некоторых министерствах она стояла на очень высоком уровне, например в министерстве финансов со времени Витте, в министерстве земледелия, да и везде было немало чиновников, любящих Россию и служивших ей не за страх, а за совесть.
    
Экстравагантное потворство себе, о котором говорит Бэринг, можно было наблюдать в жизни русских поэтов–символистов в первом десятилетии XX века. Оно было симптомом не только высокой культуры этого времени, но и следствием своеобразного избытка культуры, изнеженной перекультуренности некоторых кругов русского общества. Живое представление об этом явлении дает книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Олега Масленикова «The Frenzied Poets» («Сумасбродные поэты: Андрей Белый и русские символисты»). В книге этой рассказана фантастическая жизнь, которую вели такие писатели, как Андрей Белый, Александр Блок, Мережковский, Зинаида Гиппиус, Брюсов, Вячеслав Иванов. Ходасевич в книге «Некрополь» говорит об этих лицах, что они не жили, а «играли в жизнь». Ценные сведения об этой жизни дает сама Зинаида Гиппиус в своей замечательной книге «Живые лица». Вслед за перекультуренными символистами явились представители не избытка культуры, а упадка ее, такие хулиганы, как, например, Маяковский, Игорь Северянин. И в области живописи возникло аналогичное печальное разложение. О нем говорит С. Маковский в книге «Силуэты русских художников». «Буйно расплодились, как грибы после дождика, замысловатые–измы наших бунтарей от живописи. Десятки художников оказались сразу главами собственных школ. Групповые, кружковые и одиночные выступления, прикрытые иностранным ярлыком, зачастую совершенно не соответствовавшим своей доморощенной теории, соперничали в дерзании. И все дерзающие требовали
    
_______________________
    
*О том, как началась полезная работа третьей и четвертой Государственной думы вместе с правительством, см. книгу гр. Коковцева «Из моего прошлого».
    
    
356
    
исключительного признания, не жалея себя, воюя друг с другом, фокусничая наперегонки, издеваясь над публикою и раздражая ее, хотя и давно ко всему приученную, широковещательным самовосхвалением, малограмотною словесностью в печатных брошюрах и непечатною руганью на своих митингах: кубисты, футуристы, кубо–футуристы, футуро–кубисты, супрематисты, орфеисты, лучисты, имажинисты и т. д. В этом торопливом бунтарстве без руля и без ветрил, в этой неистовой погоне за немедленной известностью и впрямь сказалась какая‑то анархическая сущность нового века и вместе очень национальная черта: страстный безудерж россиянина–самородка, закусившего удила» (С. 142).
    
И в изощренной сверхкультуре символистов, и даже в хулиганстве разных футуристов действительно проявляются национальные русские свойства: широкие натуры, анархизм, отсутствие сдерживающих начал, изобретательность, хватающая через край. Не следует, однако, преувеличивать значение таких явлений и воображать, будто эти болезненные направления разложили всю русскую жизнь. Все эти экстремисты представляли собой очень ограниченный круг общества, не имеющий широкого влияния. Именно начало XX века было роскошным расцветом первоклассной культуры. Напряженный серьезный труд наполнял жизнь профессоров высших учебных заведений; в средней школе, особенно в частных школах, совершенствовалось преподавание; врачи, инженеры, юристы, земские деятели стояли на высоком уровне культуры. Все лучшие качества русского народа были источником этого цветения культуры. Понятно поэтому, что даже и писатели, враждебно относящиеся к России, часто признают значительность русского народа. Немец Нётцель, двадцать лет живший в России, описывает недостатки русского общества. Политический деспотизм, цензура, крепостное право, говорит он, породили, как противовес, духовный деспотизм, именно доктринерское служение интеллигенции предполагаемому ею благу народа и вражду ее к Церкви. Идеалы русской интеллигенции он характеризует как субъективизм, т. е. оторванность от жизни и утопизм. Однако он признает, что, освободившись от этих недостатков, русский народ будет вместе с Западной Европой прогрессировать, «и многое говорит в пользу того, что он в некоторых отношениях будет впереди нас» *.
    
Японцы в общем отрицательно относятся к России, ко всей Европе и особенно к христианству. Однако во время первой мировой войны в газете «Ерозу» появилась статья «Культурность русских земледельцев–крестьян». В ней сказано следующее о русском человеке вообще и особенно о крестьянах. «Благочестивое стремление к осуществлению своего идеала есть признак великой будущности русских крестьян. Искренность отношения к своей вере и искренность чувства у русских есть выдающаяся черта среди других наций Европы. Подобная искренность является принадлежностью
    
______________________
    
*Noizel К. Die Grundlagen des geistigen Russlands. 1917. S. 240.
    
    
357
    
не одних только крестьян, но все русские имеют таковую». Интеллигенция под влиянием Запада теряет религию, а крестьяне сохраняют ее. «Весь мир должен обратить внимание великое на русскую христиански крестьянскую культуру как на один из важнейших факторов будущего»; «крестьянами может быть осуществлена истинная демократия»*.
    
Извращения добрых качеств русского народа были явлением мало распространенным. Понятно поэтому, что русские люди в большинстве случаев глубоко любят Россию и русский народ. Но с другой стороны, будучи чуткими ко всякому злу и несовершенству, они нередко бранят Россию и русский народ так страстно, как будто ненавидят свою родину. Пушкин в письме к жене 18 мая 1836 года сказал: «Черт догадал меня родиться в России с душою и талантом», а через полгода, когда было напечатано первое «Философическое письмо» Чаадаева, презрительно оценивавшего прошлое России, он писал Чаадаеву: «Клянусь честью, ни за что на свете не хотел бы я переменить отечество или иметь иную историю, чем история наших предков, какую Бог нам дал». Белинский в своих беседах с приятелями резко критиковал Россию; он «бил по щекам свою мать» Россию, говорит Достоевский в «Дневнике писателя». И вместе с тем Белинский писал: «Чем больше живу и думаю, тем больше, кровнее люблю Русь». «Любовь моя к родному, русскому — страдальческое чувство». Глинка в письме 8 марта 1841 года говорил: «Увезите меня отсюда — я достаточно терпел эту гнусную страну — довольно с меня. У меня сумели отнять все, даже энтузиазм к моему искусству — мое последнее прибежище». И вместе с тем, по сообщению И. И. Панаева в его «Воспоминаниях», Глинка горячо любил Россию и охотно беседовал о будущности ее **. Любовь к русскому народу он выразил делом, поскольку искал национальной формы в своем музыкальном творчестве посредством связи с народным искусством.
    
Салтыков–Щедрин, безжалостно изобличавший в язвительных сатирических очерках недостатки русского государства и русского народа, писал: «Я люблю Россию до боли сердечной и даже не могу помыслить себя где‑либо, кроме России»***. Мусоргский был отрицательно настроен к режиму Русского государства, но он горячо любил русский народ. Он писал Репину: «Какая неистощимая рука для хватки всего настоящего жизнь русского народа»; мне «не познакомиться с народом, а побрататься жаждется». Брат его рассказывал о его. любви к народу и о том, что он «считал настоящим человеком русского мужика»****.
    
Недостатки русского народа Достоевский описал острее и глубже,
    
____________________
    
Протоиерей Петр Булгаков. Христианство и Япония. Письма из Японии (1914–1917 гг.). Письмо III. Книга эта существует всего лишь в 30 экземплярах. Мне дал читать свой экземпляр ее Д. М. Красовский, библиотекарь Калифорнийского университета в Лос–Анджелесе.
    
** История русской музыки. Под ред. Пекелиса. Т. I. C. 340, 346 и след.
    
*** Макашин С. Салтыков–Щедрин, 2–е изд. 1951. Т. I. Введение.
    
**** История русской музыки. Под ред. Пекелиса. С. 166 и след.
    
    
358
    
чем Щедрин, но в то же время он глубже видел и достоинства его. За месяц до смерти он писал: «Я за народ стою прежде всего; в его душу, в его великие силы, которых никто еще из нас не знает во всем объеме и величине их, — как в святыню верую» (Дневник писателя. 1881. 1, 5). В душе Тургенева тесно сплетались ненависть к России и любовь к ней *.
    
Лев Толстой, хорошо описавший недостатки русских крестьян, писал по поводу картин Орлова, что он вместе с художником сознает «великую духовную силу народа» и любит «его мужицкую смиренную, терпеливую, просвещенную истинным христианством душу».
    
Многие основные свойства русского народа, наверное, имеются и у других народов. Например, весьма вероятно, что испанцы так же глубоко религиозны, как и русские, а потому, подобно русскому народу, ищут абсолютного добра и смысла жизни. Но в их религиозности, без сомнения, есть какое‑то глубокое отличие от русской религиозности уже потому, что она связана с католичеством, а не с православием. Углубленное понимание характера народа может быть достигнуто не иначе как путем сравнения с характером других народов. Бэтой книге никаких сравнений с другими народами нет, потому что условия для выполнения такой работы еще не осуществлены. Сначала нужно иметь много исследований о характере различных народов, и тогда только может явиться ученый, который будет в состоянии путем сравнения их открыть, чем они отличаются друг от друга.
    
Для заключительной оценки русского народа вспомним достоинства и недостатки его, описанные в предыдущих главах. Основное свойство русского народа есть его религиозность и связанное с нею искание абсолютного добра Царства Божия и смысла жизни, снижающееся при утрате религии на степень стремления к социальной справедливости в земной жизни; в связи с этим свойством стоит способность к высшим формам опыта, именно к религиозному, нравственному и эстетическому опыту, к философскому умозрению и к чуткому восприятию чужой душевной жизни, откуда получается живое индивидуальное общение с людьми. Второе первичное свойство русского народа — могучая сила воли, откуда возникает страстность, максимализм и экстремизм, но иногда обломовщина, леность, пассивность вследствие равнодушия к несовершенному добру земной жизни; отсюда невыработанность средних областей культуры, а вместе с тем и невыработанность характера, недостаток самодисциплины. В связи с исканием абсолютного добра стоит свобода духа русских людей, широкая натура, испытание ценностей мыслью и опытом, откуда возникают дерзкие, рискованные предприятия, склонность к анархии, неумение столковаться для общего дела, нигилизм и даже хулиганство. К числу первичных, основных свойств русского народа принадлежит
    
___________________
    
*О том, как ненависть Тургенева к России повлияла на отношения между Тургеневым и Достоевским, см. книгу Юрия Никольского «Тургенев и Достоевский. История одной вражды». Российско–болгарское книгоиздательство. София, 1921.
    
    
359
    
доброта, углубляемая и поддерживаемая исканием абсолютного доб–ра и религиозностью; однако, измученный злом и нищетой, русский человек может проявить и большую жестокость. В связи с опытом искания абсолютного добра у русского народа развилась высокая и разносторонняя одаренность, теоретический и практический ум, художественное творчество в различных областях искусства. Чуткость к добру соединена у русского народа с сатирическим направлением ума, со склонностью все критиковать и ничем не удовлетворяться.
    
Отрицательные свойства русского народа — экстремизм,, максимализм, требование всего или ничего, невыработанность характера, отсутствие дисциплины, дерзкое испытание ценностей, анархизм, чрезмерность критики — могут вести к изумительным, а иногда и опасным расстройствам частной и общественной жизни, к преступлениям, бунтам, к нигилизму, к терроризму. Большевистская революция есть яркое подтверждение того, до каких крайностей могут дойти русские люди в своем смелом искании новых форм жизни и безжалостном истреблении ценностей прошлого. Поистине Россия есть страна неограниченных возможностей, и прав был французский историк Моно (Monod), сказавший, что русский народ — самый обаятельный, но и самый обманчивый.
    
Надо, однако, принять во внимание, что отрицательные свойства русского народа представляют собою не первичную, основную природу его: они возникают как оборотная сторона положительных качеств или даже как извращение их, В действительности извращения, конечно, проявляются реже, чем основные нормальные свойства характера. К тому же русские люди, заметив какой‑либо свой недостаток и осудив его, начинают энергично бороться с ним и благодаря силе своей воли успешно преодолевают его. Поэтому можно надеяться, что русский народ после преодоления безбожной и бесчеловечной коммунистической власти, сохранив свою религиозность, будет, с Божьею помощью, в высшей степени полезным сотрудником в семье народов на пути к осуществлению максимального добра, достижимого в земной жизни.
    
    
    
360