1 2 3 4 5 6 7 
    
Я подскочил и обнял их обоих.
    
— И она моя?
    
— Да! — буквально выкрикнула мама.
    
— У меня машина! Машина! Моя собственная!
    
Я отклеился от родителей и закричал: «Спасибо спасибо спасибо спасибо спасибо спасибо спасибо», перелетел через гостиную, рывком открыл дверь на улицу — хотя был в одних трусах и майке. Там стоял минивен «форд» с огромным синим бантом.
    
Они купили мне минивен. Из всего многообразия тачек они выбрали именно его. Минивен. О, Транспортный Бог, зачем ты изволишь так надо мной потешаться? Минивен, ты — как камень у меня на шее! Каинова печать! Проклятье с высоким потолком и малой мощностью!
    
Я сделал отважное лицо и развернулся обратно.
    
— Спасибо-спасибо-спасибо! — снова сказал я, но, конечно, уже с меньшим чувством, ведь подделать былой восторг я не мог.
    
— Мы знали, что тебе мой минивен очень нравится, — сказала мама.
    
Они с папой просто сияли — они же не сомневались, что это и есть тачка моей мечты.
    
— С друзьями будет классно кататься! — добавил папа.
    
Подумать только, вроде как они у меня специалисты в анализе и понимании человеческой души.
    
— Слушай, — продолжал папа, — нам надо поскорее выехать, если мы хотим занять хорошие места.
    
А я еще не помылся, не оделся и все такое. В общем, одеваться я особо и не планировал, но все же.
    
— Мне туда только к половине первого, — сказал я. — И мне подготовиться надо.
    
Папа нахмурился:
    
— Но я хочу занять место, откуда все видно и можно фотогра…
    
Я перебил:
    
— Я могу приехать на СВОЕЙ МАШИНЕ. Могу поехать САМ на СОБСТВЕННОЙ ТАЧКЕ. — Я широко улыбнулся.
    
— Я знаю! — взволнованно согласилась мама.
    
И какая к черту разница — это все-таки тачка. Ездить на собственном минивене все равно лучше, чем на чьем-то еще.
    
    
Я вернулся к компу и рассказал Радару и Лэйси (Бена в сети не было) о своем минивене.
    
    
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Отличные новости вообще-то. Можно, я зайду и поставлю тебе кулер в багажник? Мои на вручение со мной поедут, я не хочу, чтобы они его видели.
    
КЬЮВОССТАНИЕ: Не вопрос, он открыт. А что в кулере?
    
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Ну, поскольку на моей вечеринке никто не пил, у меня осталось 212 бутылок пива, и мы берем его с собой на вечеринку к Лэйси, которая состоится сегодня.
    
КЬЮВОССТАНИЕ: 212 бутылок пива?
    
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Кулер-то большой.
    
    
Тут в сеть вышел Бен и ЗАОРАЛ, что он уже принял душ, что он голый и что ему осталось всего лишь надеть мантию и шапочку. И мы принялись обсуждать, как явимся на вручение нагишом. Когда все покинули чат и принялись собираться, я пошел в душ и вытянулся во весь рост, чтобы вода хлестала мне в лицо, а сам принялся думать. Нью-Йорк или Калифорния? Чикаго или Вашингтон? Я же теперь тоже могу поехать, у меня тоже есть тачка, как и у нее. Я могу объехать все пять городов, и, даже если не найду ее, это все равно будет прикольнее, чем вариться все лето в Орландо. Но нет. Это все равно что вломиться в «Морской Мир». Нужен безупречный план, который необходимо с блеском привести в исполнение, а потом — ничего особенного. Такой же «Морской Мир», как и всегда, только темнее. Марго мне говорила: удовольствие не в том, чтобы сделать, а в самом планировании.
    
Вот об этом я и думал, стоя под душем: о планах. Марго сидит в торговом центре с блокнотом и составляет планы. Может, план поездки, отмечая на карте маршрут. Читает Уитмена и подчеркивает «я, праздный бродяга», потому что ей нравится представлять себя в этом образе, нравится планировать подобные вещи.
    
Но нравится ли ей этим заниматься? Нет. Потому что Марго известен секрет жизни, секрет, который я понял только что: ты можешь почувствовать чистый кайф, только если бросаешь что-то важное, что-то, что для тебя много значило. Выдергиваешь самого себя с корнями. Но сделать это можно только тогда, когда у тебя есть эти корни.
    
Поэтому она уехала навсегда. Но я не думал, что Марго собиралась стать праздным бродягой. Я был уверен, что она поехала в какое-то конкретное место — где сможет прожить столько, чтобы пропитаться к нему чувствами, чтобы в следующий раз уезжать было так же тяжело и сладко, как и в этот. Где-то далеко отсюда есть такое местечко, в котором никто не знает, что означают слова «Марго Рот Шпигельман». И в этом-то уголке сидит она и пишет что-то в своем черном блокноте.
    
Вода стала холоднее. К мылу я даже не притронулся, вышел так, обернул бедра полотенцем и снова сел за комп.
    
Я отрыл письмо Радара с программой для Мультипедии и скачал плагин. Он действительно оказался крут. Сначала я ввел индекс делового центра Чикаго, нажал «поиск по месту» и задал радиус в двадцать миль. Немедленно вывалилась сотня результатов: от Пристани Нейви до Дирфилда. У меня на экране появилось первое предложение каждой статьи, я прочел все минут за пять. Ничего не привлекло особого внимания. Потом я ввел индекс местечка около Катскилл-парка в Нью-Йорке. На этот раз статей оказалось всего восемьдесят две, и они были рассортированы по дате создания. Я начал читать.
    
     
Byдсток, штат Нью-Йорк — город в графстве Алстер, штат Нью-Йорк, известен в первую очередь фестивалем, названным в честь этого города [см. Фестиваль Вудсток], который прошел в 1969 году. В течение трех дней на фестивале выступали многочисленные артисты, от Джимми Хендрикса до Дженис Джоплин. Однако на самом деле концерты проходили не в Вудстоке, а в соседнем городке.
    
    
     
Озеро Кэтрин — небольшое озеро в графстве Алстер, штат Нью-Йорк, излюбленное место Генри Дэвида Торо.
    
    
     
Катскилл-парк — участок в горах Катскиллах площадью 700 000 акров, который находится во владении правительства Соединенных Штатов и местной администрации; в том числе 5 % акций принадлежит городу Нью-Йорку, получающему питьевую воду из водохранилищ, частично располагающихся в парке.
    
    
     
Роскоу, штат Нью-Йорк — небольшое селение в штате Нью-Йорк. По данным последней переписи там находится 261 дом.
    
    
     
Ээгло, штат Нью-Йорк — вымышленная деревня на карте, выпущенной компанией «Эссо» в начале 1930-х гг. в целях контроля за нарушением авторских прав, так называемый «бумажный город».
    
    
Я перешел по ссылке и прочел статью целиком:
    
     
Деревня расположена на пересечении двух грунтовых дорог к северу от Роскоу, штат Нью-Йорк. Ее выдумали два картографа, Отто Г. Линдберг и Эрнст Эльперс, которые составили название деревни из собственных инициалов.
     
Подобные ловушки давно используются картографами для контроля за соблюдением авторских прав. Они выдумывают ориентиры, улицы, населенные пункты, помещая их на картах. Если эта вымышленная деталь будет обнаружена на карте другого издательства, налицо случай плагиата. Они также называются бумажными улицами или городами [также см. вымышленные объекты]. Несмотря на то что редкое издательство признает существование таких ловушек на собственных картах, даже сейчас подобный способ контроля за соблюдением авторских прав используется повсеместно.
     
В 1940-х гг. деревня Ээгло в штате Нью-Йорк стала появляться и на картах других издательств. Компания «Эссо» заподозрила их в нарушении авторских прав и готовилась подавать в суд, но выяснилось, что на самом деле некто неизвестный построил «Центральный универсам Ээгло» на том самом перекрестке, который был указан на картах «Эссо».
     
Это здание, которое все еще стоит на том самом месте [необходима цитата], является единственным строением в Ээгло, и деревня продолжает фигурировать на картах. Население деревни указывается: ноль человек.
    
    
У каждой статьи в Мультипедии есть своя подстраница, где можно посмотреть все правки, которые в нее когда-либо вносились, и обсуждения по теме. Саму статью об Ээгло никто не редактировал больше года, а вот в обсуждениях висел недавний комментарий от анонима:
    
     
кстати, кто тут это Редактирует — Население Ээгло до Полудня 29 мая Будет Один человек.
    
    
Я помнил, кто так странно вставляет большие буквы. Правила слишком несправедливы к словам, стоящим в серединке. Меня словно за горло схватили, но я заставил себя успокоиться. Комментарий был оставлен пятнадцать дней назад. И все это время он ждал, когда я его прочту. Я посмотрел на часы в компе. Оставалось меньше суток.
    
Впервые за эти несколько недель я без тени сомнения знал, что Марго жива. Она жива. И проживет хотя бы еще один день. Я так долго думал исключительно о том, где она есть, чтобы отвлечься от вопроса, жива ли она вообще, и до сего момента даже не осознавал, как я за нее боялся. Но теперь, Боже мой. Она жива.
    
Я подскочил, полотенце упало, но я, не обращая на это внимания, позвонил Радару. Зажав телефон между головой и плечом, я принялся натягивать трусы, потом шорты.
    
— Я знаю, что такое бумажные города! У тебя наладонник при себе?
    
— Да. Чувак, ты бы тут уже должен быть. Нас скоро строить начнут.
    
Послышался голос Бена:
    
— И я надеюсь, что он голый!
    
— Радар, — ответил я, надеясь, что до него дойдет значимость моей находки. — Посмотри город Ээгло, штат Нью-Йорк. Понял?
    
— Ага. Уже читаю. Погоди. Ого. Ого! И это может быть та самая точка в Катскиллах на карте?
    
— Да, я так думаю. Это рядом. Смотри обсуждения.
    
— …
    
— Радар?
    
— Бог ты мой.
    
— Знаю, знаю! — заорал я.
    
Что он ответил, я не услышал, поскольку натягивал рубашку, но снова приложив телефон к уху, я понял, что Радар разговаривает с Беном. Я повесил трубку.
    
В Интернете я попытался найти указания, как доехать от Орландо до Ээгло, но эта Радарова карта Ээгло не знала, так что я ввел Роскоу. Если считать по шестьдесят пять миль в час в среднем, сказал компьютер, потребуется девятнадцать часов четыре минуты. Сейчас два пятнадцать. У меня есть двадцать один час сорок пять минут. Я распечатал маршрут, схватил ключ от минивена и запер за собой парадную дверь.
    
    
— Ехать туда девятнадцать часов четыре минуты, — сказал я в мобильник. Звонил я на Радаров номер, но разговаривал с Беном.
    
— И что ты собираешься делать? — спросил он. — Лететь туда?
    
— Нет, у меня не хватит денег, да и все равно от самого Нью-Йорка до туда еще часов восемь езды. Так что поеду сразу отсюда.
    
Радар взял трубку:
    
— Сколько ехать?
    
— Девятнадцать часов четыре минуты.
    
— Кто сказал?
    
— Гугл-карты.
    
— Черт, — выругался Радар. — Они не учитывают пробки. Я тебе перезвоню. И поторопись! Мы уже строимся!
    
— Я не пойду. Не могу время терять, — ответил я, но меня уже никто не услышал.
    
Через минуту Радар перезвонил:
    
— Если ехать со средней скоростью шестьдесят пять миль в час, не останавливаться и накинуть на пробки по среднему, надо двадцать три часа девять минут. Получается, ты будешь там после часа. То есть тебе надо где-то выиграть время.
    
— Что? Но…
    
Радар перебил:
    
— Не хочу тебя критиковать, но, возможно, в данной ситуации человеку, который постоянно опаздывает, следует прислушаться к мнению пунктуального человека. И тебе надо сюда хоть на минуту заскочить, потому что если тебя не будет, когда тебя вызовут, твои предки психанут, более того, хотя, конечно, это не самый важный вопрос, просто к слову пришлось, но у тебя там все наше пиво.
    
— Ты же видишь, что у меня нет времени, — ответил я.
    
В разговор снова вклинился Бен:
    
— Не будь козлом. Это всего пять минут займет.
    
— Ладно, хорошо.
    
Я резко свернул направо на красный свет и выжал полный газ — обороты мой минивен набирал быстрее, чем мамин, но не намного — и рванул к школе. Через три минуты я был на стоянке у спортзала. Я даже парковаться как следует не стал — просто остановился посреди площадки и выскочил на улицу. Я понесся к спортзалу, а мне навстречу бежали три человека в мантиях. Мантии развевались на ветру, и я увидел тоненькие, темные ноги Радара, рядом с ним был Бен в кроссовках без носков. Лэйси чуть отставала.
    
— Берите пиво, — сказал я, не останавливаясь, — а мне надо с предками поговорить.
    
На трибунах сидели родственники выпускников, я пробежал по баскетбольному полю туда-сюда пару раз, прежде чем заметил своих — они сидели на средних рядах. Они махали мне. Я бросился вверх, перепрыгивая через ступеньки, так что к тому времени, как я добрался до них и опустился на колени, я уже едва дышал.
    
Я сказал:
    
— Слушайте, я не [вдох-выдох] иду на вручение, потому что [вдох-выдох] я, кажется, нашел Марго, и [вдох-выдох] мне очень нужно ехать, мобильник выключать не буду, [вдох-выдох] не злитесь, пожалуйста, и еще раз спасибо за тачку.
    
Мама обняла меня за талию и спросила:
    
— Что? Квентин, ты о чем? Не спеши.
    
— Я поеду в Ээгло, Нью-Йорк, и ехать надо сейчас же. Вот и все. Я пошел. Времени нет. Телефон с собой. Все, я вас люблю.
    
Пришлось вырываться из маминых нежных объятий. Прежде чем они успели что-либо сказать, я понесся вниз по ступенькам и вон из зала, к минивену. Сел, завел, поехал, повернулся и увидел Бена на пассажирском сиденье.
    
— Берите свое пиво и выметайтесь! — заорал я.
    
— Мы тоже едем, — ответил он. — Ты все равно уснешь или просто устанешь так долго вести машину.
    
Обернувшись, я увидел сзади Лэйси и Радара с мобильниками в руках.
    
— Надо предков предупредить, — объяснила Лэйси, нажимая кнопки. — Давай, Кью. Гони, гони, гони.
   
  
  
   
    
Часть третья
    
Судно
   
   
    
     
3 ур. Час первый
    
    
Какое-то время уходит на то, чтобы все объяснили своим, что, первое — мы пропускаем вручение и, второе — едем в Нью-Йорк, третье — в деревню, которой может и не быть на самом деле, в надежде, четвертое — перехватить анонимного комментатора Мультипедии, которым, судя по ее склонности бессистемно начинать слова с Большой Буквы, должна быть, пятое — Марго Рот Шпигельман.
    
Последним трубку кладет Радар и говорит:
    
— Хочу сделать заявление. Мои родители крайне недовольны тем фактом, что я пропускаю вручение дипломов. Девушка моя тоже зла, потому что у нас через восемь часов было запланировано нечто совсем особенное. Вдаваться в подробности не хочу, но надеюсь, что поездка будет достаточно прикольной.
    
— Твоя способность сохранять девственность вдохновляет нас всех, — отвечает Бен.
    
Я смотрю на Радара в зеркало заднего вида.
    
— СУПЕР-ПУПЕР ПОЕЗДОЧКА! — обещаю я.
    
Он нехотя улыбается. Радуется тому, что уезжает.
    
Сейчас мы уже на 1-4, дорога не слишком загружена, что само по себе сродни чуду. Я гоню по левой полосе, на восемь миль в час превышая допустимую скорость, составляющую пятьдесят пять миль в час — я когда-то слышал, что останавливают, только если превышаешь на девять миль.
    
Мы очень быстро распределяем роли.
    
Сидящая сзади Лэйси ведет учет. Она вслух перечисляет все, что у нас есть для путешествия: половина «Сникерса», который Бен начал есть перед тем, как я позвонил; двести двенадцать бутылок пива в багажнике; моя распечатка маршрута; остальное из ее сумочки: восемь пластинок жвачки с гаультерией, карандаш, несколько платочков, три тампона, пара солнцезащитных очков, бальзам для губ, ключи от ее дома, членская карточка ИМКА, читательский билет, квитанции, тридцать пять баксов и карточка BP.
    
Лэйси восклицает:
    
— Прекрасно! Мы — как первопроходцы, у которых почти ни фига нет! Жалко, денег маловато.
    
— Ну, хотя бы карточка BP есть, — говорю я. — Можно заправиться и еды купить.
    
Я смотрю в зеркало заднего вида, у Радара в вырезе мантии видны волосы на груди.
    
— У тебя там мужских трусов нет? — интересуется он.
    
— Реально, нам надо бы в «Гэп» заехать.
    
Работа Радара заключается в ведении Исследований и Расчетов, и начинает он ее с помощью калькулятора в своем наладоннике. Сейчас он сидит один на ряде сидений за моей спиной, разложив рядом с собой распечатку с маршрутом и руководство пользователя этого минивена. Он высчитывает, с какой скоростью надо ехать, чтобы быть на месте завтра к полудню, сколько раз надо остановиться, чтобы не закончился бензин, смотрит, где по маршруту следования расположены заправки BP, сколько будут длиться остановки, сколько времени потратим, сбавляя скорость.
    
— Так, заправиться надо будет четыре раза. И делать все придется очень-очень быстро. На самой дальней от дороги заправке у нас всего шесть минут. Нас ждут три участка, где ведутся дорожные работы, пробки в Джексонвилле, Вашингтоне и Филадельфии, хотя Вашингтон мы будем объезжать в три утра, что нам на руку. И по моим подсчетам, средняя скорость должна составлять семьдесят две мили в час. Сейчас какая?
    
— Шестьдесят три, — говорю я. — Ограничение пятьдесят пять.
    
— Гони на семидесяти двух.
    
— Не могу, это опасно, и мне квитанцию выпишут.
    
— Гони на семидесяти двух, — повторяет он.
    
Я давлю на газ. Сложность отчасти в том, что я не хочу гнать на семидесяти двух, а отчасти в том, что и сам минивен не хочет гнать на семидесяти двух. Он начинает так трястись, что кажется, будто он сейчас развалится. Я держусь в крайней левой полосе, и все равно некоторые машины едут быстрее нас, так что обгонять им приходится справа, мне из-за этого очень неловко, но я должен хорошо видеть дорогу перед собой, потому что, в отличие от всех остальных водителей на этой трассе, не могу себе позволить сбавлять скорость. В этом моя задача: ехать и нервничать. И мне кажется, что я эту роль когда-то уже играл.
    
А что же Бен? Его задача — захотеть поссать. Поначалу, конечно, кажется, что он будет просто жаловаться на то, что нет дисков и что все радиостанции в Орландо — отстой, кроме нашей школьной, но ее уже не слышно. Но вскоре он забывает об этой чуши и переходит к главному: он хочет в туалет.
    
— Мне надо поссать, — заявляет он в 03:06.
    
Это через сорок минут после того, как мы выехали. И осталось нам ехать примерно день.
    
— Ну, — отвечает Радар, — могу тебя обрадовать тем, что мы остановимся. Но, к сожалению, не ранее, чем через четыре часа тридцать минут.
    
— Думаю, выдержу, — обещает Бен, но в 03:10 сообщает: — Вообще-то мне сильно хочется. Очень сильно.
    
Мы отвечаем хором:
    
— Терпи.
    
Он говорит:
    
— Но я…
    
Мы хором:
    
— Терпи!
    
Какое-то время мы так развлекаемся: Бен хочет отлить, а мы велим ему терпеть. Он ржет и жалуется, что от смеха ссать хочется еще больше. Лэйси подскакивает к нему сзади и щекочет. Он хохочет, поскуливая, я смеюсь над ним, не сбавляя скорости. Мне интересно, Марго нарочно подстроила нам такую поездку, или это вышло случайно — но все равно мне так весело не было с тех пор, как я провел ночь за рулем маминого минивена.
   
   
    
     
3 ур. Час второй
    
    
Я все еще за рулем. Мы сворачиваем на север, на 1-95, и несемся по серпантину на север Флориды, дорога проходит недалеко от побережья. Тут растут одни сосны, высокие и стройные, прямо, как я. Но кроме самой дороги ничего интересного нет, я многих обгоняю, иногда кто-то обгоняет меня, я слежу за тем, кто у меня впереди и сзади, кто приближается и удаляется.
    
Лэйси с Беном сели вместе, а Радар ушел совсем назад, они играют в «Я заметил», причем в древнюю версию, когда можно замечать только то, что в действительности не увидишь.
    
— Я заметил краем глаза нечто классное и ужасное, — начинает Радар.
    
— Как Бен улыбается только правой стороной рта? — предполагает Лэйси.
    
— Нет, — отвечает Радар, — к тому же зачем ты такие личные вещи про Бена говоришь. Это чересчур.
    
— Может, ты заметил, что у вас под мантиями ничего нет, а теперь в таком виде приходится ехать в Нью-Йорк, и все остальные водилы думают, что вы в платьях?
    
— Нет, — говорит Радар, — это просто ужасное, но не классное.
    
Лэйси улыбается:
    
— Ничего, со временем вы полюбите платья. Так обдувает приятно.
    
— Я понял! — восклицаю я. — Ты заметил, что нам предстоит ехать целые сутки в этом минивене. Это классно, потому что все поездки круты по определению; а ужасно, потому что мы пожрем столько бензина, что это разрушит нашу планету.
    
Радар снова говорит, что я не угадал, так что игра продолжается. Я гоню на семидесяти двух, молясь, чтобы мне не выписали штраф, и играю с ними в эту метафизическую версию «Я заметил». Классным и ужасным оказывается то, что мы не смогли показаться на вручении во взятых на прокат мантиях, под которыми ничего нет. Я пролетаю мимо полицейской тачки, стоящей на разделительной полосе, засеянной травой. Крепко вцепляюсь в руль обеими руками, не сомневаясь в том, что они погонят за нами и заставят остановиться. Но они не гонятся. Может, понимают, что я превышаю скорость только потому, что у меня нет иного выхода.
   
   
    
     
3 ур. Час третий
    
    
Бен снова сидит на переднем сиденье. Я все еще за рулем. Нам всем хочется есть. Лэйси раздает каждому по жвачке, но это мало помогает. Она составляет огромный список всего, что надо будет купить на заправке во время первой остановки. Я надеюсь, что там будет богатая заправка, и мы выпотрошим ее всю.
    
Бен болтает ногами.
    
— Может, прекратишь?
    
— Мне уже три часа как надо отлить.
    
— Ты говорил, помню.
    
— У меня уже до ребер поднялось, — объясняет он, — скоро до ушей дойдет. На настоящий момент, старик, на семьдесят процентов мое тело состоит из мочи.
    
— Ага, — говорю я с едва заметной улыбкой. Реально смешно, но я уже очень устал.
    
— Я боюсь, что сейчас заплачу, и из глаз польются ссаки.
    
Это меня добивает, и я все же хохочу.
    
Когда я смотрю на него через несколько минут, Бен сидит, вцепившись в промежность и смяв ткань мантии.
    
— Что это за фигня? — спрашиваю я.
    
— Чувак, мне надо отлить. Я уже вынужден пережимать шланг. — Он поворачивается назад: — Радар, скоро там?
    
— Чтобы не делать больше четырех остановок, надо проехать, по меньшей мере, еще сто сорок три мили, если удастся держать скорость, это будет примерно через час пятьдесят восемь с половиной минут.
    
— Я не сбавляю! — кричу я.
    
Мы на севере Джексонвилля, подъезжаем к Джорджии.
    
— Радар, я столько не выдержу. Найди мне, во что можно поссать.
    
Мы взрываемся хором: НЕТ. Ни в коем случае. Будь мужиком, держись. Держись, как леди викторианской эпохи держится за свою девственность. Борись с собой с достоинством и благородством, с какими президент Соединенных Штатов должен бороться за счастье стран свободного мира.
    
— ДАЙТЕ МНЕ ЧТО-НИБУДЬ, ИЛИ Я СЕЙЧАС НАЛЬЮ НА СИДЕНЬЕ. И ПОСКОРЕЕ!
    
— О, господи, — говорит Радар, отстегивая ремень безопасности.
    
Он лезет назад, открывает кулер. Вернувшись, он подает Бену пиво.
    
— Слава богу, крышка скручивается, — радуется Бен, зажимает ее мантией и открывает бутылку.
    
Я смотрю в боковое зеркало, как из окна летит пиво и разбрызгивается по трассе. Потом Бен умудряется засунуть бутылку под мантию, не продемонстрировав нам предположительно самых больших шаров в мире, а мы молча ждем — смотреть на него нам противно.
    
Лэйси спрашивает: «Ну, неужели нельзя потерпеть?», и в тот самый миг раздается этот звук. Я его раньше ни разу не слышал, но все равно узнаю: моча хлещет по дну пивной бутылки. Этот звук похож на музыку. Тошнотную и очень быструю музыку. Я бросаю взгляд на Бена и вижу блаженство в его взгляде. Он улыбается, глядя в никуда.
    
— Чем дольше ждешь, тем лучше потом, — сообщает он.
    
Через некоторое время звук меняется со звонкого журчания мочи по стеклу до гулкого шепота мочи, льющейся в мочу. Потом улыбка медленно сходит с лица Бена.
    
— Старик, мне, похоже, нужна еще одна бутылка, — вдруг объявляет он.
    
— Еще одну, БЫСТРО! — ору я.
    
— Есть еще одну бутылку! — Радар мигом перегибается через спинку сиденья, ныряет с головой в кулер и выкапывает из-подо льда еще одно пиво. Срывает крышку голой рукой, приоткрывает окно сзади и выливает бухло через щелку. Потом кидается вперед, втискиваясь между мной и Беном, протягивает бутылку ему, а у бедолаги уже взгляд мечется туда-сюда от ужаса.
    
— Гм, поменять их будет, гм, непросто, — сообщает он.
    
Под мантией происходит какая-то длительная возня, я стараюсь даже не думать о том, что именно там творится, и вдруг показывается бутылка из-под светлого «Миллера» с мочой (на вид до жути похожей на светлый «Миллер»), Бен ставит полную бутылку в подстаканник, хватает у Радара новую и облегченно вздыхает.
    
Всем остальным в это время остается лишь созерцать мочу в подстаканнике. Дорога довольно ровная, но сам минивен все же потряхивает, так что она там плещется у самого горлышка.
    
— Бен, если твоя ссанина окажется в моей новенькой тачке, я отрежу тебе яйца.
    
Он, еще не перестав ссать, с ухмылкой смотрит на меня:
    
— Старик, где ты такой большой нож найдешь?
    
Наконец я слышу, как поток ослабевает. Закончив, он быстро выбрасывает вторую бутылку в окно, за ней следует и первая.
    
Лэйси делает вид, что сейчас сблюет, хотя, может, и вправду сблюет. Радар говорит:
    
— Боже, ты что, сегодня с утречка восемьдесят литров воды выглушил?
    
Но Бен просто светится от счастья. Он вскидывает сжатые в кулаки руки и орет:
    
— Ни капли на сиденье! Я Бен Старлинг! Первый кларнет школьного марш-оркестра. Рекордсмен в стойке на пивном бочонке. Чемпион по ссанью в тачке. Я потряс мир! Я лучше всех!
    
Через тридцать пять минут, под конец третьего часа нашего путешествия, он тихонько вопрошает:
    
— Когда у нас остановка?
    
— Если Кью не будет сбавлять скорость, через один час три минуты, — отвечает Радар.
    
— Хорошо, — говорит Бен. — Хорошо. А то мне поссать надо.
   
   
    
     
3 ур. Час четвертый
    
    
Лэйси спрашивает, впервые за сегодня: «Мы еще не доехали?» Мы ржем. Но мы уже в Джорджии, а я уже полюбил этот штат, хоть и по одной-единственной причине: тут ограничение скорости семьдесят миль в час, поэтому я могу прибавить до семидесяти семи. Во всем остальном Джорджия очень напоминает Флориду.
    
Час мы готовимся к первой остановке. Она очень важна, потому что я очень-очень-очень-очень хочу есть и пить. По какой-то причине от разговоров о том, что мы накупим на заправке, становится легче. Лэйси составляет список покупок для каждого из нас — мелким почерком на обратных сторонах чеков, которые оказались в ее сумочке. Она заставляет Бена высунуться из окна и посмотреть, с какой стороны у нас отверстие для заливки бензина. Она заставляет нас наизусть выучить список покупок и проводит тест. Мы несколько раз прогоняем план посещения заправки, ведь все надо будет сделать так же быстро, как чинятся гоночные тачки во время заезда.
    
— Еще разок, — требует Лэйси.
    
— Я занимаюсь бензином, — начинает Радар. — Вставив пистолет, я бегу внутрь, хотя, пока бензин качается, я, по идее, должен стоять и следить за процессом, и отдаю вам карточку. Потом лечу обратно к тачке.
    
— Я подаю карточку кассиру, — говорит Лэйси.
    
— Или кассирше, — вставляю я.
    
— Неважно, — отвечает Лэйси.
    
— Ты просто не будь такой сексисткой.
    
— Ладно, Кью. Я подаю человеку за кассой карточку. Прошу ее или его посчитать все, что мы принесем, и иду в туалет.
    
Потом моя очередь:
    
— Я тем временем собираю все, что у меня по списку, и выношу на кассу.
    
Бен:
    
— А я пока ссу. Как поссу, набираю покупки по списку.
    
— Самое главное — майки, — вставляет Радар. — Все на меня так косятся.
    
Лэйси:
    
— Я выхожу из туалета и подписываю чек.
    
— Как только бак наполнится, я сажусь в минивен и уезжаю. Так что вам к этому времени лучше вернуться. Потому что иначе я вас брошу, серьезно. Даю вам шесть минут, — грозится Радар.
    
— Шесть минут, — говорю я и киваю.
    
Лэйси с Беном тоже повторяют: «Шесть минут». В 17:35, когда остается девять сотен миль пути, Радар сообщает, что, согласно его наладоннику, на следующей развязке нас ждет BP.
    
    
Я въезжаю на заправку, Лэйси с Радаром сидят у дверей наготове. Бен уже отстегнул ремень, одна рука у него на ручке двери, вторая — на приборной панели. Я как можно дольше стараюсь не сбавлять скорость и прямо перед колонкой жму на тормоз. Минивен резко останавливается, мы вылетаем из дверей. Я встречаюсь с Радаром перед машиной, бросаю ему ключ, бегу в торговый зал со жратвой. Лэйси с Беном оказываются у входа раньше, но не намного. Бен кидается в туалет, а Лэйси объясняет седой старухе (это все же женщина!), что мы много всего сейчас накупим и что мы жутко спешим, и пусть она посчитает все, что мы принесем, и проведет покупку по карте BP; женщина несколько ошеломлена, но согласна. Вбегает Радар в развевающейся мантии, передает Лэйси карточку.
    
А я летаю по рядам и собираю все, что было в моем списке. Лэйси достались жидкости, Бену — несъедобное, мне — еда. Я накидываюсь на полки, как будто бы я гепард, а картофельные чипсы — раненые газели. Я тащу гору чипсов, вяленого мяса и орешков к кассе, потом бегу за сладостями. Пригоршня Ментоса, пригоршня Сникерсов, и… в списке этого нет, да и фиг бы с ним, я люблю Нердс и хватаю три пачки. Бегу обратно, потом в «кулинарию», в которой есть лишь древние сэндвичи с индейкой, где индейка сильно напоминает ветчину. Беру два. На пути к кассе останавливаюсь, хватаю парочку Старберстов, упаковку Твинкис и не известно сколько питательных батончиков ГоуФаст. Бегу обратно. Бен стоит у кассы в мантии, передавая кассирше майки и очки по четыре бакса. Лэйси приносит литры газировки, энергетиков, воды. Бутылки большие, столько даже Бену не нассать.
    
— МИНУТОЧКУ! — кричит Лэйси.
    
И я впадаю в панику: кручусь на месте, смотрю на полки, стараясь вспомнить, что же я забыл. Подглядываю в список. Мне кажется, что я взял все, но есть такое чувство, что все же упустил что-то важное. Что-то такое. Давай, Джейкобсен. Чипсы, шоколадки, индейка в виде ветчины, сэндвичи с арахисовым маслом и вареньем и — что еще? Что еще за еда бывает? Мясо, чипсы, сласти и… и… и… и… сыр! «КРЕКЕРЫ!» — говорю я как-то слишком громко, кидаюсь к печенью, хватаю сырные крекеры, крекеры с арахисовым маслом, для ровного счета еще и «бабушкино печенье» тоже с арахисовым маслом, бегу обратно и швыряю на прилавок. Кассирша уже собрала нам четыре пакета покупок. Почти на сотню баксов, и это, не считая бензина, мне все лето с родителями Лэйси придется рассчитываться.
    
Пауза возникает лишь секундная — когда кассирша проводит карточку Лэйси. Я смотрю на часы: через двадцать секунд мы должны выехать. Наконец-то печатается чек. Женщина отрывает его от ленты, Лэйси подписывает, мы с Беном хватаем пакеты и кидаемся к машине. Радар уже завел мотор и подбавляет обороты, словно говоря «поторапливайтесь», мы бежим через стоянку, у Бена так развивается мантия, что он становится похож на черного мага, с образом не сочетаются только тоненькие, бледные ножки и пакеты с покупками. Выглядывают из-под платья и ноги Лэйси, икры напряжены от бега. Не знаю, как выгляжу я сам, но чувствую себя Молодым Придурком. Совершенно безбашенным. Бен с Лэйси открывают боковую дверь и забрасывают туда пакеты, залезают сами. За ними я — падаю на пакеты и на Лэйси. Когда я с громким стуком захлопываю дверь, Радар жмет на газ, выезжает с заправки, становясь за всю долгую и полную легенд историю езды на минивенах первым, кто сорвался на нем с места с такой дикой скоростью. Он выворачивает на трассу на скорости, которая никак не может гарантировать нам безопасности. Мы на четыре секунды опережаем график и радуемся, как механики на гонках «Нэскар», хлопая друг друга по ладоням и по спине. Мы хорошо запаслись. У Бена куча бутылок, в которые можно мочиться. Мне хватит вяленого мяса. Лэйси — Ментоса. У Радара с Беном есть майки. Минивен стал нашей биосферой — если время от времени подзаправляться, мы сможем жить на ходу вечно.
   
   
    
     
3 ур. Час пятый
    
    
Ладно, может быть, мы все же не так-то уж и хорошо запаслись. Выясняется, что мы с Беном в спешке сделали ошибки средней ужасности (хотя и не смертельные). Радар впереди один, мы с Беном — на следующем ряду, разбираем пакеты и передаем все Лэйси, которая сидит сзади. Она раскладывает все по кучкам согласно странному принципу инвентаризации, который понятен только ей.
    
— Почему у тебя средства от простуды и от сонливости лежат в разных кучках? — спрашиваю я. — Разве все медицинские препараты не должны быть вместе?
    
— Кью, милый мой. Ты — мальчик. Ты в этом ничего не понимаешь. Таблетки от сна лежат с шоколадом и «Маунтин дью», потому что в них содержится кофеин, и они не дают заснуть. А лекарство от простуды с вяленым мясом, потому что, когда его поешь, наваливается усталость.
    
— Потрясающе, — говорю я.
    
Когда продукты у меня в пакете заканчиваются, Лэйси спрашивает:
    
— Кью, а где еда, которая… ну, ты знаешь… полезна?
    
— Что?
    
Лэйси достает копию моего списка покупок и зачитывает:
    
— Бананы. Яблоки. Сушеная клюква. Изюм.
    
— Ой, — говорю я. — Точно. Значит, четвертая группа, про которую я сначала забыл — не крекеры.
    
— Кью! — Она в ярости. — Я такое есть не могу!
    
Бен кладет руку ей на локоть:
    
— Бабушкино-то печенье можешь. Оно не вредное. Его же бабуля испекла. Бабуля тебе плохого не пожелает.
    
Лэйси сдувает прядь волос с лица. Похоже, она искренне недовольна.
    
— К тому же, — добавляю я, — есть питательные батончики. Там витамины!
    
— Ага, витамины и грамм тридцать жира, — возражает она.
    
До нас доносится голос Радара:
    
— Ну-ка не критикуй ГоуФаст! Ты что, хочешь, чтобы я остановил машину?
    
— Когда я съедаю ГоуФаст, я понимаю, почему комарам в кайф пить кровь, — говорит Бен.
    
Я разворачиваю гадковатый на вид батончик со злаками и подношу его ко рту Лэйси.
    
— Ты только понюхай, — говорю я. — Вдохни аромат вкуснейших витаминов.
    
— Я из-за вас разжирею.
    
— А еще прыщами покроешься, — добавляет Бен. — Про прыщи не забывай.
    
Лэйси берет у меня батончик и неохотно откусывает. Ей приходится закрыть глаза, чтобы скрыть сходное с оргазмом удовольствие, знакомое всем, кто сидит на диете из ГоуФаста.
    
— Боже мой. Это же вкус надежды.
    
    
Наконец мы переходим к последнему пакету. Там две большие майки, которые невероятно радуют Бена с Радаром — ведь это означает, что они теперь будут «пацанами в майках поверх дурацких мантий», а не просто «пацанами в дурацких мантиях».
    
Но когда Бен их разворачивает, всплывают две небольшие проблемы. Во-первых, оказывается, что футболка размера L на заправке в Джорджии — это не то же самое, что футболка размера L, скажем, в Олд Нейви. Майка с этой заправки просто великанская, это скорее мешок для мусора, чем майка. Она поменьше, чем мантии, но не намного. Но этот недостаток уходит на второй план по сравнению со вторым, который заключается в том, что на обеих напечатан флаг Конфедеративных Штатов Америки с надписью, гласящей: «НЕ ОТРЕКАЙСЯ, А НАСЛЕДУЙ».
    
— Не может быть, — говорит Радар, когда я показываю ему, над чем мы ржем. — Бен Старлинг, мало того, что ты дружишь со мной, только чтобы показать всем, что ты не расист, так ты мне еще и расистскую майку купил!
    
— Старик, я схватил первое, что под руку подвернулось.
    
— Ты меня больше стариком не называй, — отвечает Радар, но сам трясется от хохота.
    
Я отдаю ему майку, и он натягивает ее, зажав руль коленями.
    
— Надеюсь, меня остановят, — говорит он. — Очень хочу посмотреть на лицо копа, когда он увидит черного в майке с флагом конфедерации, под которой — черное платье.
   
   
    
     
3 ур. Час шестой
    
    
По неизвестной причине всем и каждому потребовалось выехать в пятницу вечером на участок трассы 1-65 к югу от Флоренции, штат Южная Каролина. Мы застреваем в пробке, которая тянется несколько миль, и даже несмотря на отчаянное стремление Радара превысить скорость, быстрее тридцати миль в час двигаться не получается. Я сижу с ним впереди, и, чтобы не нервничать, мы играем в игру, которую только что придумали и которая называется «Вон тот мужик — жиголо». Суть игры в том, что мы выдумываем, как живут люди, застрявшие вместе с нами в пробке.
    
Вот мы проезжаем мимо латиноамериканки в старенькой, побитой тойоте «Королла». Я смотрю на нее в сгущающихся сумерках.
    
— Она бросила семью и перебралась сюда, — строю я свои предположения. — Незаконная иммиграция. В третий вторник каждого месяца отсылает деньги родне. У нее двое маленьких детишек — муж тоже мигрант. Он сейчас в Огайо, дома проводит только три-четыре месяца в году, но они все равно еще очень хорошо друг с другом ладят.
    
Радар наклоняется ко мне и смотрит на нее где-то полсекунды:
    
— Господи, Кью, все отнюдь не столь драматично. Она работает секретаршей в юридической фирме — посмотри, как одета. Она и сама уже почти пять лет проучилась и скоро получит диплом и станет адвокатом. А детей у нее нет, мужа тоже. Но парень имеется. Он человек непостоянный. Боится привязанностей и обязательств. Он белый и против расового смешения.
    
— У нее кольцо, — отмечаю я.
    
В защиту Радара должен сказать, что я разглядывал женщину дольше. Ее машина справа, я смотрю на нее сверху вниз. Стекла у нее тонированные, но мне все равно видно. Я замечаю, что она поет и не моргая смотрит на дорогу. Тут так много народа. Все время забываешь, что мир полон людей, просто битком набит и вот-вот лопнет; так легко составить представление о каждом человеке, но оно постоянно оказывается неверным. У меня появляется ощущение, что эта мысль очень важная, из тех, что переваривать надо долго и постепенно, как питоны переваривают пищу, но далеко в этом продвинуться я не успеваю, потому что меня отвлекает Радар.
    
— Она его просто так носит, чтобы отвадить извращенцев вроде тебя, — объясняет он.
    
— Возможно. — Я улыбаюсь, беру с колен оставшуюся половинку батончика и кусаю.
    
На какое-то время снова наступает тишина, и я размышляю о том, что в человеке можно увидеть или не увидеть, о тонированных стеклах, отделяющих меня от этой женщины, которая еще едет вровень с нами, мы оба сидим в машинах, в которых столько стекол и зеркал. Поток машин медленно ползет. Когда Радар снова начинает говорить, становится ясно, что и он тоже думал об этом.
    
— Насчет «жиголо», — начинает он. — Ну, это вроде бы игра, а с другой стороны, получается, что человек, который строит предположения о жизни другого, раскрывается больше, чем тот, про которого эти предположения строят.
    
— Да, — соглашаюсь я. — Я как раз об этом же размышлял.
    
И я уже не могу не думать, что у Уитмена все хоть и очень красиво, но как-то чересчур уж оптимистично. Мы можем слышать другого человека, можем попасть в его мир, не сходя с места, можем воображать, каков он, и мы все действительно связаны друг с другом, переплетены, как корни травы… но после этой игры я на самом деле усомнился в том, что можно стать другим человеком.
   
   
    
     
3 ур. Час седьмой
    
    
Мы наконец объезжаем вставший поперек дороги грузовик, снова разгоняемся, и Радар уже высчитывает в уме, с какой скоростью теперь нам нужно передвигаться, оказывается, семьдесят семь миль в час — до самого Ээгло. Прошел уже целый час с тех пор, как Бен в последний раз говорил, что ему надо поссать, но это легко объяснимо: он уснул. Ровно в шесть он выпил лекарство от простуды. Лег сзади, и мы с Лэйси пристегнули его двумя ремнями. Он жаловался, что неудобно, но, первое — это было для его же блага и, второе — мы все знали, что через двадцать минут он уже не будет ощущать никакого дискомфорта, потому что уснет мертвецким сном. И теперь он дрыхнет. Его разбудят в полночь. Сейчас, в девять, я уложил спать Лэйси в точно таком же положении на другом сиденье. Ее мы разбудим в два ночи. Мы решили спать по очереди, чтобы завтра, когда приедем в Ээгло, не пришлось вставлять спички в глаза.
    
    
Минивен стал как бы нашим домом: я сижу на пассажирском сиденье рядом с водителем, и это мастерская. Я считаю, что это самая классная комната во всем доме, потому что и места достаточно, и кресло удобное.
    
На коврике за мной — кабинет, там Бен разложил карту США с заправки и распечатанный мной маршрут, плюс клочок бумаги, на котором Радар рассчитывал скорость и расстояние.
    
Радар за рулем. Это гостиная. Там почти так же хорошо, как в мастерской, только расслабиться невозможно. А еще там чище.
    
Между гостиной и мастерской располагается центральная приборная панель, также известная как кухня. Тут лежат наши запасы вяленого мяса и батончиков ГоуФаст, а еще волшебный энергетический напиток «Блюфин», который Лэйси внесла в список покупок. Его разливают по маленьким, прикольно раскрашенным стеклянным бутылочкам, а на вкус он, как синяя сахарная вата. За всю историю человечества это самый действенный напиток, который не дает заснуть, хотя от него становишься каким-то дерганым. Мы с Радаром договорились, что прекратим его пить, когда останется два часа до сна. Я лягу в полночь, когда встанет Бен.
    
Первый ряд неразделенных сидений — это наша первая спальня. Наименее удобная, потому что расположена рядом с кухней и гостиной, где разговаривают неспящие люди, а иногда еще и радио слушают.
    
За ней следует вторая спальня, там темнее и тише, и в целом лучше, чем в первой.
    
А за ней стоит холодильник, то есть Радаров кулер, где двести десять бутылок пива, в которые еще не нассал Бен, сэндвичи с индейкой в виде ветчины и сколько-то кока-колы.
    
У этого дома полно достоинств. Он весь застелен ковролином. Тут есть кондиционер и отопление. Система объемного звука. Да, признаюсь, жилплощадь невелика. Но можно же пристроить верхний этаж.
   
   
    
     
3 ур. Час восьмой
    
    
Когда мы въезжаем в Южную Каролину, я вижу, что Радар зевает, и настойчиво предлагаю сменить его за рулем. Мне нравится водить машину — пусть это всего лишь минивен, но он мой. Радар перелазит в первую спальню, я хватаю руль, стараясь держать его покрепче, быстро переступаю через кухню и сажусь на водительское место. Радар забирается в мастерскую.
    
Выясняется, что в поездке многое узнаешь о себе. Например, раньше мне и в голову не приходило, что я из тех, кто ссыт в еще недопитые бутылки из-под «Блюфина», гоня по Южной Каролине на скорости семьдесят семь миль в час — а выясняется, что из тех. А еще я не знал, что если смешать много мочи и чуть-чуть энергетика «Блюфин», получится такой потрясно яркий бирюзовый цвет. Такая красота, что мне хочется закрыть его крышкой и поставить в подстаканник, чтобы и Бен с Лэйси увидели, когда проснутся.
    
Но Радар другого мнения.
    
— Если ты сейчас же не выкинешь это дерьмо, нашей одиннадцатилетней дружбе конец, — грозит мне он.
    
— Это не дерьмо, — говорю я, — это моча.
    
— Выбрасывай, — настаивает он.
    
Так что приходится мусорить. В боковом зеркале я вижу, как бутылка ударяется об асфальт, и в сторону летят брызги, будто от лопнувшего шарика с водой. Радар это тоже видит.
    
— Господи, — вздыхает он. — Надеюсь, моя психика вытеснит этот травмирующий опыт, и я совершенно забуду о случившемся.
   
   
    
     
3 ур. Час девятый
    
    
Раньше я не думал, что питательные батончики ГоуФаст могут надоесть. Но такое возможно. Откусив всего лишь второй кусок от четвертого батончика, я чувствую, что желудок уже против. Я открываю центральную панель и прячу туда остатки. Это у нас кладовая.
    
— Жаль, яблок нет, — говорит Радар. — Господи, как сейчас клево было бы съесть яблоко.
    
Я вздыхаю. Эта дурацкая четвертая группа продуктов. Помимо этого, хотя я уже несколько часов не пил «Блюфин», меня все еще как-то потряхивает.
    
— Я что-то издергался весь, — сообщаю я.
    
— Да, — соглашается Радар, — я вот тоже пальцами стучать никак не перестану.
    
Я смотрю на него. Он действительно беззвучно стучит пальцами по собственной коленке.
    
— Ну, то есть, — добавляет он, — я реально не могу остановиться.
    
— Слушай, я тоже усталости не чувствую, так что давай сидеть до четырех, а потом их разбудим и ляжем спать до восьми.
    
— Хорошо, — соглашается он.
    
Пауза. Дорога к этому времени уже опустела; теперь тут только я и дальнобойщики, и я чувствую, что мозг обрабатывает информацию в одиннадцать тысяч раз быстрее, чем обычно, и мне кажется, что все очень легко, что ничего не может быть приятней, чем гнать по трассе: надо лишь держаться в своей полосе, ни к кому слишком не приближаясь, и ехать, не останавливаясь. Может, и Марго себя так же чувствовала, но если бы я ехал один, мне не было бы так хорошо.
    
Радар нарушает молчание:
    
— Ну, раз уж мы собираемся не спать до четырех…
    
Я заканчиваю:
    
— Да, тогда можно еще бутылочку «Блюфина» открыть.
    
И мы открываем.
   
   
    
     
3 ур. Час десятый
    
    
Подходит время второй остановки. Сейчас 00:13. У меня такое ощущение, что в моих пальцах нет костей и мышц, а одна лишь чистая энергия: они как будто сделаны из самого движения. Я потираю руль.
    
Когда Радар находит на своем наладоннике ближайшую BP, мы начинаем будить Лэйси с Беном.
    
Я говорю:
    
— Ребят, скоро остановка.
    
Ноль эмоций.
    
Радар поворачивается и трясет Лэйси за плечо:
    
— Лэйс, пора вставать.
    
Никакой реакции.
    
Я включаю радио. Нахожу станцию, где крутят старье. Поют «Битлы». «Доброе утро». Я добавляю громкости. Никто не просыпается. Радар делает еще громче. И еще. Потом вступает хор, и он начинает подпевать. Потом еще и я начинаю подпевать. Думаю, это мой фальшивый голос наконец будит их.
    
— Прекратите! — орет Бен.
    
Мы делаем музыку потише.
    
— Бен, у нас остановка намечается. Поссать надо?
    
Он молчит, сзади из темноты доносится какой-то шум, и я думаю: может, он как-то на ощупь проверяет, насколько у него полон мочевой пузырь.
    
— По-моему, не надо, — сообщает Бен.
    
— Хорошо, тогда ты бак заправляешь.
    
— А я по праву единственного мужчины, который не ссал в машине, первый иду в сортир, — говорит Радар.
    
— Тссс, — подает вдруг голос Лэйси. — Тихо. Замолчите все.
    
— Подружка, надо встать и поссать, — отвечает ей Радар. — У нас остановка.
    
— И яблок можешь купить, — добавляю я.
    
— Яблок, — тихонько говорит она милым детским голоском. — Яблочки я люблю.
    
— Но потом ты поведешь машину, — напоминает Радар. — Так что тебе реально надо проснуться.
    
Она садится и говорит уже обычным голосом:
    
— А вот это мне не особенно нравится.
    
Мы съезжаем с трассы, до заправки девять миль, кажется, что немного, но Радар говорит, что это, вероятно, будет стоить нам четырех минут, а мы и так уже потеряли время в пробке в Южной Каролине, и к тому же через час, по словам Радара, ожидается участок, где идет ремонт. Но мне волноваться нельзя. Бен с Лэйси уже пришли в себя и ждут у двери, как и в прошлый раз, и когда минивен останавливается у колонки, все вылетают, я бросаю Бену ключи, он ловит.
    
Мы с Радаром быстро проходим мимо белого кассира, и, заметив его удивленный взгляд, Радар останавливается.
    
— Да, — невозмутимо говорит он. — Я действительно надел майку с надписью: «НЕ ОТРЕКАЙСЯ, А НАСЛЕДУЙ» поверх мантии, в которой ходил на выпускной. Кстати, а штаны тут у вас есть?
    
Парень несколько выбит из колеи.
    
— Есть несколько камуфляжных, рядом с машинным маслом.
    
— Отлично, — радуется Радар. Потом он поворачивается ко мне и говорит: — Будь другом, выбери мне штаны. И, может, майку получше.
    
— Будет сделано, будет сделано.
    
Оказывается, что камуфляжные штаны представлены не во всех размерах. Есть только средний и большой. Я хватаю средние плюс большую розовую футболку с надписью: «ЛУЧШАЯ БАБУШКА НА СВЕТЕ». И еще три бутылки «Блюфина».
    
Когда Лэйси выходит из туалета, я отдаю все это ей и сам иду в женский, потому что Радар еще не вышел. Раньше я в дамской комнате на заправке вроде бы не бывал.
    
    
Отличия.
    
Нет автомата с презиками.
    
Стены меньше исписаны.
    
Писсуара нет.
    
Воняет примерно так же, и это малость разочаровывает.
    
    
Когда я выхожу, Лэйси расплачивается, Бен сигналит, после короткого замешательства я бегу к машине.
    
— Мы потеряли минуту, — сообщает Бен; он сидит впереди на пассажирском сиденье.
    
Лэйси выворачивает на дорогу, которая вливается в шоссе.
    
— Простите, — говорит Радар; он сидит сзади, рядом со мной, и, извиваясь, натягивает штаны под мантией. — Но хорошо то, что у меня теперь есть штаны. И новая футболка. Где она, Кью?
    
Лэйси отдает ему пакет.
    
— Очень смешно. — Он стягивает мантию и надевает вместо нее бабушкину майку.
    
Бен тем временем стенает, что ему никто штаны не купил. Он сообщает, что у него чешется задница. И что он подумал еще раз и решил, что ему все же надо поссать.
   
   
    
     
3 ур. Час одиннадцатый
    
    
Мы доезжаем до участка, где ремонтируется дорога. Трасса сужается до одной-единственной полосы, и мы упираемся в тягач с прицепом, который едет ровно с допустимой для ремонтируемого участка скоростью в тридцать пять м/ч. Лэйси как водитель идеально подходит для данной ситуации. Я бы колотил по рулю, а она мирно беседует с Беном, но потом вдруг поворачивается и говорит:
    
— Кью, мне, правда, нужно в туалет, все равно мы из-за этого тягача время теряем.
    
Я молча киваю. Я ее не виню. Я бы давно уже остановил тачку, если бы не мог поссать в бутылку. А она держится геройски.
    
Лэйси подъезжает к круглосуточной заправке, я выхожу, чтобы размять затекшие ноги. Когда она прибегает обратно, я сижу за рулем. Я и сам не понял, как там оказался, почему сел туда вместо Лэйси. Она подходит к водительской дверце и видит меня, окно открыто, я говорю:
    
— Я могу повести.
    
Все-таки это моя машина и моя миссия.
    
— Да? Ты уверен?
    
— Да-да, все отлично.
    
Лэйси залезает назад и укладывается на первом ряду сидений.
   
   
    
     
3 ур. Час двенадцатый
    
    
02:40. Лэйси спит. Радар спит. Я веду. Дорога пуста. Даже водители грузовиков почти все улеглись спать. Фары едущей навстречу машины я вижу лишь раз в несколько минут. Бен не дает мне заснуть, он сидит рядом, мы болтаем. О Марго.
    
— Ты думал о том, как мы это самое Ээгло вообще найдем? — спрашивает он.
    
— Гм, ну, я примерно представляю, где этот перекресток. И там ничего, кроме него, нет.
    
— И она там сидит в своей тачке, подперев рукой подбородок, и ждет тебя?
    
— Это бы сильно облегчило мою задачу, — отвечаю я.
    
— Старик, должен признаться, я несколько беспокоюсь, что… ну, если все получится не так, как ты запланировал… что ты будешь серьезно разочарован.
    
— Я просто хочу ее найти, — говорю я, потому что так оно и есть.
    
Я хочу, чтобы Марго была жива и невредима и чтобы наконец она нашлась. Клубочек-то сматывается. А остальное второстепенно.
    
— Да, но… я не знаю, — не унимается Бен. Я чувствую, что он смотрит на меня взглядом Серьезного Чувака. — Ты просто… помни, что иногда человек на самом деле может оказаться вовсе не таким, каким ты его себе представляешь. Ну, вот я, например, всегда думал, что Лэйси крутая, невообразимая и сексапильная, а теперь, когда мы вместе… восприятие поменялось. Человек становится другим, когда видишь его крупным планом, когда чувствуешь его запах, понимаешь?
    
— Это я знаю, — говорю я. Я уже осознал, как долго питал насчет Марго ужасные и ложные иллюзии.
    
— Я просто к тому, что раньше восторгаться Лэйси было просто. Издалека легко испытывать симпатию. Но когда она перестает быть чем-то таким потрясным и недостижимым и превращается, как это сказать, в обычную девчонку, которая ест какую-то фигню, частенько бывает не в духе и любит тобой помыкать — тогда уже приходится любить совершенно другого человека.
    
Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки.
    
— Ты хочешь сказать, что Марго мне на самом деле не нравится? После всего… я уже двенадцать часов сижу в этой тачке, а ты думаешь, что она мне даже не нравится, потому что я не… — Я смолкаю. — Думаешь, тот факт, что у тебя есть девчонка, возносит тебя надо мной и дает право читать мораль? Неужели ты такой…
    
    
Я вынужден заткнуться, потому что на границе света фар и тьмы вижу нечто такое, что может нас всех прикончить.
    
Посреди дороги стоят две безмятежные коровы. Они быстро приближаются, на левой полосе пятнистая, а на нашей — вообще какое-то гигантское создание, даже мой минивен уже, чем она. Корова совершенно неподвижна, она смотрит на нас пустыми глазами. Она абсолютно белая, это просто огромная белая стена, сделанная из коровы, и через нее не перелезешь, под нее не поднырнешь, ее не обогнешь. В нее можно только врезаться. Бен ее тоже увидел — я понимаю это по тому, как он затаил дыхание.
    
Говорят, что в такие моменты перед глазами проносится вся твоя жизнь, но со мной ничего такого не происходит. У меня перед глазами только эта бесконечная белоснежная шкура, до которой остается всего секунда. Я не знаю, что делать. Нет, проблема-то не в этом. Проблема в том, что вообще ничего нельзя поделать, только врубиться в эту белую стену, прибив и ее, и себя. Я ударяю по тормозам, но скорее по привычке, нежели на что-то надеясь: катастрофа неизбежна. Я поднимаю руки с руля. Не знаю зачем, но вскидываю руки, словно показывая, что сдаюсь. Мысли у меня банальные: я просто не хочу умирать. Не хочу, чтобы мои друзья умерли. И, честно говоря, когда замедляется время, а руки ползут вверх, мне судьба дарует шанс подумать еще кое о чем, и я думаю о Марго. И я виню ее за свою нелепую смерть — за то, что она подвергла нас риску, превратила меня в придурка, готового гнать всю ночь — без сна, на высокой скорости. Если бы не она, я бы не умер. Я бы сидел дома, как обычно, в безопасности, и смог бы сделать то единственное, что я хотел сделать в жизни, — повзрослеть.
    
После того как я выпускаю бразды правления судном, к моему собственному удивлению на руль ложится чужая рука. И машина поворачивает прежде, чем я осознаю, почему это происходит; потом-то мне становится ясно, что это Бен крутит руль на себя в тщетной попытке избежать столкновения с коровой, мы съезжаем на обочину, потом на траву. Я слышу, как крутятся в воздухе колеса, когда Бен начинает резко и быстро вращать руль в противоположную сторону. Я перестаю видеть, что происходит. Не знаю, закрыл ли я глаза или просто сознание отрубилось. Желудок с легкими резко сталкиваются где-то в середине тела. Что-то острое бьет меня по щеке. Остановка.
    
Не знаю зачем, но я касаюсь лица. Потом смотрю на ладонь и вижу на ней кровь. Я трогаю руки, щупаю тело — просто для того чтобы понять, все ли на месте. Смотрю на ноги. Они тоже тут. Вижу битое стекло. Осматриваюсь вокруг. Бутылки раскололись. Бен смотрит на меня. Трогает свое лицо. Он нормально выглядит. Он так же, как и я, ощупывает свое тело. Оно еще работает. И он смотрит на меня. А я в зеркале заднего вида вижу корову. И теперь, когда уже все позади, Бен вдруг начинает орать. Смотрит на меня и вопит, широко разинув рот. Крик идет откуда-то из самой глубины, и в нем слышится ужас. Потом он смолкает. Со мной что-то не так. Я чувствую слабость. В груди жжет. Я хватаю ртом воздух. Кажется, я забыл, что надо дышать. Я не дышал все это время. Задышав, я почувствовал себя куда лучше. Вдох через нос, выдох через рот.
    
— Кто-то ранен?! — кричит Лэйси.
    
Она расстегивает ремень на своем «диване», лезет назад. Обернувшись, я вижу, что боковая дверь открылась, и меня пронзает мысль, что Радар вывалился из машины, но он вдруг поднимается на своем сиденье. Он тоже проводит руками по лицу и говорит:
    
— Со мной все в прядке. Я цел. Все целы?
    
Лэйси даже не отвечает; она прыгает вперед, протискивается между мной и Беном, перекидывается через кухню и смотрит на него.
    
— Милый, ты не пострадал? — У нее в глазах столько воды, сколько в бассейне в проливной дождь.
    
И Бен отвечает ей:
    
— ЯвпорядкевпорядкеуКьюкровь.
    
Она поворачивается ко мне. Мне плакать не следует, но я плачу, не из-за боли, а из-за страха, я поднял руки, а Бен нас всех спас, и теперь на меня смотрит эта девчонка, смотрит по-матерински, и вроде бы это не должно так прошибать, но прошибает. Я понимаю, что порез на щеке не страшный, я стараюсь сказать им об этом, но не могу перестать плакать. Лэйси зажимает мою рану пальцами, они у нее тонкие и мягкие, и орет Бену, чтобы придумал, чем ее закрыть, а потом к моему лицу справа от носа прижимают кусок флага конфедерации.
    
Лэйси говорит:
    
— Держи крепко. У тебя все нормально, где-нибудь еще болит?
    
Я говорю, что нет. И тут понимаю, что мотор еще работает, и мы не едем только потому, что я все еще давлю на тормоз. Я ставлю минивен на стояночный и выключаю двигатель. Когда его шум стихает, я слышу, как что-то льется. Не капает, а именно льется.
    
— Наверное, лучше вылезти, — говорит Радар.
    
Я прижимаю флаг к лицу. Из машины все так же льется.
    
— Это бензин! Мы взорвемся! — вопит Бен.
    
Он распахивает дверь, вылетает и в ужасе бежит прочь. Перепрыгивает через забор и несется по сенокосу. Я также вылезаю из тачки, но с меньшей скоростью. Радар тоже выходит и кричит рвущему когти Бену:
    
— Это пиво!
    
— Что?
    
— Все пиво разбилось, — объясняет он, показывая на треснувший кулер, из которого льется пенистая жидкость.
    
Мы стараемся докричаться до Бена, но он нас не слышит, потому что очень занят: он орет, что «ВСЕВЗОРВЕТСЯ!», мчась через поле. Мантия развевается так, что видна его костлявая задница.
    
Я разворачиваюсь, смотрю на дорогу и слышу звук мчащейся мимо машины. Белая бестия и ее пятнистая подружка успешно доковыляли до противоположной обочины, они до сих пор довольно безмятежны. Потом я вижу, что минивен уперся в забор.
    
Пока я оцениваю повреждения, Бен наконец разворачивается и тащится обратно к нам. Мы нехило стесали бок о забор — на двери такая большая царапина, что если присматриваться, можно сквозь нее увидеть, что творится внутри минивена. Но все остальное сохранилось безупречно. Других вмятин нет. Окна не треснули. Шины не сдулись. Я иду к задней двери, чтобы закрыть ее, содержимое двухсот десяти разбитых бутылок все еще пенится. Ко мне подходит Лэйси и обнимает одной рукой. Мы вместе смотрим на пенный ручеек, стекающий в канаву.
    
— Что произошло-то? — спрашивает она.
    
Я рассказываю: мы умерли, но Бену удалось повернуть куда надо, выкрутас получился прямо как у какой-то гениальной балерины на колесиках.
    
Бен с Радаром залезли под минивен. Ни один из них в тачках не разбирается, но, наверное, это повышает их самооценку. Из-под машины торчит подол мантии с голыми ляжками.
    
— Чувак, — вопит Радар, — на вид тут все прекрасно.
    
— Радар, — отвечаю я, — машина перевернулась раз восемь, прекрасно там все быть просто не может.
    
— Но кажется, что прекрасно, — говорит он.
    
— Слышь, — говорю я, хватая Бена за кроссовки. — Вылезай.
    
Он поспешно выкатывается, я подаю ему руку, помогая подняться. Руки у него черные. Когда он встает, я его обнимаю. Если бы я не бросил руль, а он не отреагировал так быстро, я уверен, что погиб бы.
    
— Спасибо, — говорю я, может быть, чересчур увлеченно колотя его по спине. — Я никогда в жизни не видел, чтобы так хорошо управляли тачкой с пассажирского места.
    
Он похлопывает меня по целой щеке грязной ладонью.
    
— Я это ради себя сделал, — отвечает он. — Поверь мне, о тебе я вообще не думал.
    
Я смеюсь:
    
— Я о тебе тоже.
    
Бен смотрит на меня, его губы готовы расплыться в улыбке, а потом добавляет:
    
— Корова-то огроменная была. Скорее сухопутный кит, чем корова.
    
Я смеюсь.
    
Тут из-под машины выкатывается Радар.
    
— Чувак, я реально думаю, что все отлично. Ну, мы минут пять всего потеряли. Не надо будет даже гнать намного быстрее, чем раньше.
    
Лэйси смотрит на спидометр, поджав губы.
    
— Что думаешь? — спрашиваю я у нее.
    
— Едем, — говорит она.
    
— Едем, — поддерживает Радар.
    
Бен раздувает щеки и шумно выдыхает:
    
— Я говорю это в основном под давлением компании: едем.
    
— Едем, — повторяю и я. — Но я, блин, точно за руль больше не сяду.
    
Бен берет у меня ключи. Мы забираемся в минивен. Радар выводит машину вверх по обочине обратно на трассу. До Ээгло пятьсот сорок две мили.
   
   
    
     
3 ур. Час тринадцатый
    
    
Каждые пару минут Радар повторяет:
    
— Ребят, а помните, как мы однажды чуть не померли, а потом Бен схватил руль и объехал эту гигантогромную вонючую корову, и мы закрутились, как машинки в парке аттракционов, но выжили?
    
Лэйси кладет руку Бену на коленку и говорит:
    
— Ты же герой, ты это понимаешь? За такое медали дают.
    
— Я уже сказал, но повторю еще раз: я ни о ком из вас не думал. Я. Собственную. Шкуру. Спасал.
    
— Ты врешь. Ты восхитительный геройский врунишка, — говорит она и чмокает его в щеку.
    
Снова вступает Радар:
    
— Слушайте, а помните, как я спал на заднем сиденье пристегнутый двумя ремнями, вдруг дверь открывается, все пиво разбито, а на мне ни одной царапины? Как такое вообще возможно?
    
— Давайте поиграем в метафизическую версию «Я заметил», — предлагает Лэйси. — Я краем глаза заметила сердце настоящего героя, сердце, которое бьется не ради одного себя, а ради всего человечества.
    
— Я НЕ СКРОМНИЧАЮ. Я ПРОСТО САМ ПОДЫХАТЬ НЕ ХОТЕЛ! — восклицает Бен.
    
— Ребят, а вы помните, как однажды, минут двадцать назад, мы ехали в минивене и чуть не разбились?
   
   
    
     
3 ур. Час четырнадцатый
    
    
Когда первый шок проходит, мы начинаем прибираться. Мы стараемся собрать осколки от «Блюфина» на бумажку, а потом в пакет, чтобы выбросить, когда будет возможность. Ковролин теперь пропитан липкой смесью «Маунтин дью», «Блюфина» и диетической колы, и мы промокаем его теми несколькими салфетками, которые удалось найти. Машину потом придется, по меньшей мере, как следует помыть, но до Ээгло мы точно это сделать не успеем. Радар поискал в Интернете запасную дверь для моей модели: триста баксов плюс покраска. Поездка выходит дорогущая, но я смогу летом работать у папы в конторе и все покрою; в любом случае, за Марго это выкуп небольшой.
    
Справа восходит солнце. Кровь из щеки еще идет. Зато флаг уже прилип к ране, его можно больше не держать.
   
   
    
     
3 ур. Час пятнадцатый
    
    
За рядком дубов идут кукурузные поля, и тянутся они до самого горизонта. Меняется пейзаж, но все остальное остается на месте. Такие крупные трассы объединяют страну: везде «Макдоналдсы», BP, «Вендисы». Я понимаю, что должен бы ненавидеть дорогу за это и ностальгировать по былым безмятежным денькам, когда каждый уголок был окрашен местным колоритом — но фиг бы с ним. Мне нравится. Нравится стабильность. Мне приятно, что я уже пятнадцать часов еду, а тут все, как дома. Лэйси пристегивает меня на заднем сиденье двумя ремнями безопасности. «Тебе надо отдохнуть, — говорит она. — Столько всего произошло». Поразительно, что никто еще не обвинил меня в том, что я был недостаточно активен в борьбе с коровой.
    
Погружаясь в сон, я слышу, как они шутят — слов разобрать уже не могу, только интонации, звуки, нарастающие и ниспадающие тоны дружеских подтруниваний. Мне нравится слушать, праздно развалившись. Я решаю, что, даже если мы Марго не найдем, то просто поедем кататься по горам, будем валяться на траве, болтать и прикалываться. Может, это становится возможным потому, что я теперь снова знаю наверняка: Марго жива — даже если доказательств не увижу. Я почти представляю себе, что смогу быть счастлив без нее, смогу ее отпустить, я чувствую, что мы с ней все равно связаны корнями, даже если я больше в жизни не увижу листьев ее травы.
   
   
    
     
3 ур. Час шестнадцатый
    
    
Я сплю.
   
   
    
     
3 ур. Час семнадцатый
    
    
Я сплю.
   
   
    
     
3 ур. Час восемнадцатый
    
    
Я сплю.
   
   
    
     
3 ур. Час девятнадцатый
    
    
Когда я просыпаюсь, Радар с Беном громко спорят, как назвать мою тачку. Бен настаивает на Мухаммеде Али, потому что если ею ударить, он тоже не остановится, как и мой минивен. А Радар считает, что именем исторических личностей машины называть нельзя. Он говорит, что надо назвать ее Лерлен, потому что ему нравится, как это звучит.
    
— Ты хочешь назвать ее Лерлен? — переспрашивает Бен, и его голос звенит от ужаса. — Разве этот несчастный тарантас еще недостаточно настрадался?
    
Я отстегиваю один из ремней и сажусь. Лэйси поворачивается ко мне.
    
— Доброе утро, — говорит она. — Добро пожаловать в великий и прекрасный штат Нью-Йорк.
    
— Сколько времени?
    
— Девять сорок две. — Она забрала волосы в хвостик, остались торчать только самые короткие пряди. — Ты как? — спрашивает она.
    
Я отвечаю:
    
— Мне страшно.