1 2 3 4 5 6 7 8 

– Хорошо, Михаил Ефимович, с этим пока все. Скажите, вам часто приходится бывать на стройках?

– На стройках? – неподдельно удивился Черкасов. – Нет. Что мне там делать?

– Значит, специально вы там не бываете?

– Нет.

– А мимо проходить случалось?

– Наверное. – Он пожал плечами. – Я как-то внимания не обращаю на это. Иду себе и иду.

Коротков вытащил список Коли Селуянова, разложил на столе карту Москвы и начал подробно выспрашивать Черкасова обо всех его передвижениях за последние несколько месяцев. Времени это заняло много, упоительный запах курицы с чесноком стал заметно слабее – видно, еда остыла, а может, ее уже и не осталось. Всего строек, на которых в интересующее сыщиков время использовался бетон той самой редкой марки, было четыре, включая «Мечту». И если верить словам Михаила Черкасова, ни на одной из них он не был и даже близко не проходил.

Если Черкасов лгал, то нужно было скрупулезно обследовать местность вокруг этих четырех объектов в поисках места, где он держал похищенных юношей.

Если же он говорил правду, то нужно было понять, каким образом грязь с одной из этих строек попала в его квартиру.

И хорошо было бы при этом решить, верить Черкасову или все-таки не верить.
* * *
Экспертиза хороша тем, что позволяет получать ответы на самые разные вопросы. Но плоха тем, что ответы эти приходится ждать довольно долго. Примерно месяц. Если быстрее – то только на личных контактах или по приказу вышестоящего начальника.

Образцы грунта с четырех объектов уже лежали у экспертов, но рассчитывать на немедленный ответ было бы верхом неоправданного оптимизма. Единственным, на что приходилось надеяться, был факт нахождения дела Черкасова на контроле у руководства ГУВД. Под это традиционный месячный срок сократили до десяти дней. Казалось бы, что такое десять дней? Да ерунда, и говорить не о чем. Но только не в тех случаях, когда тебя ежедневно вызывают на ковер, требуют отчитаться о проделанной работе, а над твоей головой как дамоклов меч висит угроза скандала на национальной почве. Отец Валерия Лискина, чей блокнот был обнаружен в квартире Черкасова, оказался человеком энергичным и инициативным, а в лице журналиста Гиви Липартии он нашел понимание и поддержку, так что разгромная, разоблачительная статья о царящих в милицейских кругах равнодушии, бездеятельности, непрофессионализме и, главное, антисемитизме уже была написана и ждала своего часа. О чем разгневанный Лискин не замедлил сообщить руководству ГУВД.

Всю тяжесть этой ситуации полковник Гордеев мужественно нес на себе, стараясь не дергать подчиненных и не мешать им работать. Он знал, что оперативники делают все, что нужно и как нужно, они, не дожидаясь результатов экспертизы, осматривают каждый куст и каждый закоулок в районе четырех строек, как уже завершенных, так и текущих. Опрашивают всех знакомых Черкасова, выясняя, не упоминал ли он когда-нибудь о том, что бывал в одном из этих четырех мест. Проверяли по своим каналам, действительно ли Олег Бутенко в свое время присвоил большую партию наркотиков и скрылся, чем вызвал гнев наркодельцов. В общем, каждое сказанное Михаилом Ефимовичем слово будто под микроскопом рассматривали.

А Гордеев ходил к генералам, выслушивал в свой адрес комплименты, больше смахивающие на угрозы и упреки, багровел, пыхтел, злился, огрызался, но терпел. Потому что хорошо понимал генералов. Они боялись скандала.

– Вы что, не можете выбить признание из этого Черкасова? – раздраженно спрашивали руководители у Гордеева. – Чем вы там вообще занимаетесь?

– Мы ищем доказательства его вины. У нас нет уверенности, что маньяк – он.

– Тогда на каком основании вы его разрабатывали? Если его фамилия попала к журналистам, значит, вы работали с ним очень серьезно. И одного из потерпевших он признал. Чего вам еще нужно?

– Мы ищем доказательства, – упрямо твердил Гордеев.

Что еще он мог им сказать?
* * *
Настя пришла домой в десятом часу. Алексей встретил ее неожиданным вопросом:

– Дорогая, ты в почтовый ящик давно не заглядывала?

– Давно. Мы же ничего не выписываем, а писем нам не пишут. Теперь все больше по телефону общаются. А что?

– А ничего. Если бы ты туда заглядывала хотя бы раз в неделю, ты бы узнала, что у тебя номер телефона с завтрашнего дня изменится. Тебе извещение пришло с телефонного узла и провалялось в ящике дней десять. Хорошо, что хоть у меня ума хватило посмотреть.

– Как изменится? – растерялась Настя. – Почему?

– АТС меняют. Сейчас по всей Москве такая история. Тебя заблаговременно предупредили, даже новый номер указали, чтобы ты заранее его всем раздала. Заботятся о людях, а ты в ящик посмотреть ленишься. Ну нельзя же так, Ася. Хороши бы мы с тобой были, если бы завтра ждали нужных звонков. Кстати, сегодня телефон вообще отключен.

– Отключен? – испугалась она. – Но мне должны звонить…

– Ага. И кому ты собираешься это объяснять? Если бы ты вовремя получила извещение, ты бы и об этом знала заранее. Они специально указали, что телефон сегодня отключат, а завтра будет уже новый номер. Если уж ты носишь ключ от почтового ящика, так пользуйся им хотя бы через день.

Она поняла, что муж сердится. Видно, он тоже ждал сегодня каких-то звонков.

– А между прочим, – спохватилась она, – как ты достал извещение? У тебя же ключа нет.

– А между прочим, – передразнил он, – у тебя на почтовом ящике замок сломан. Просто удивительно, что ты этого до сих пор не знаешь.

– Ну не злись, Лешик, – примирительно сказала Настя. – Ты же знаешь, что жена у тебя растяпа.

– Толку-то – на тебя злиться, – пробурчал Алексей. – Отдай мне ключ, я завтра починю замок и буду сам следить за почтой. Горе ты мое.

Во время ужина Настя в уме перечисляла людей, которым нужно завтра же с утра дать новый номер телефона. Родители, брат, сотрудники отдела, да и в дежурную часть не забыть сообщить, мало ли что. Кто еще? Подруг у нее нет, с пятнадцати лет ее единственным близким другом был Леша. Да, не забыть бы следователя Ольшанского, он тоже частенько позванивает ей домой, когда они вместе работают…

Мысль ее перескочила на другое. Что же, кроме мамы, отчима и брата у нее нет никого, кому нужно было бы оставить свой телефон? Служба не в счет. А по жизни… Может быть, ее жизнь неправильно устроена? Ведь это ненормально, когда у тридцатипятилетней женщины нет ни одного близкого человека, который не был бы ее родственником.

– Лешик, ты составил список, кому надо сразу же дать наш новый номер?

– Естественно, – откликнулся муж, который уже перестал сердиться на нее в силу полной бесполезности этого занятия.

– Написал?

– Конечно. У меня память не такая блестящая, как у тебя, я на нее не полагаюсь.

– Большой список получился?

– Человек сорок.

– Сколько?!

– Сорок. А чего ты удивляешься? У тебя больше выходит?

– Меньше. Леш, из этих сорока сколько с твоей работы?

– Ну, примерно двадцать – двадцать пять.

– А остальные?

– Друзья, приятели, дамы сердца. Чего ты меня пытаешь? Моральный облик оцениваешь?

– Ага. Только не твой, а свой. У меня, кроме сослуживцев, получилось всего четверо. Родители и Санька с Дарьей. И я подумала, что, наверное, я какая-то неправильная. Я никогда раньше не задумывалась над тем, что у меня, в сущности, совсем нет друзей. На работе – Коротков. А так – только ты один.

– Ничего себе, – фыркнул Алексей, – единственный и, хотел бы надеяться, любимый муж у тебя проходит по категории «так». Ты за речью следишь?

– Леш, не цепляйся к словам, ты же понимаешь, о чем я говорю.

Алексей положил вилку и внимательно посмотрел на жену.

– Асенька, тебя что-то тревожит в этой связи? Ты всегда была не похожа на других и всегда знала это. Почему вдруг сейчас тебя это обеспокоило?

– Да глупости это все! – с досадой бросила она. – Я точно такая же, как все, во мне нет ничего особенного. В школе занималась математикой, а потом рванулась в юристы и в милицию? Так у нас в милиции кого только нет. И филологи, и педагоги, и психологи, и технари. Пять языков знаю? В России сотни специалистов, которые знают и большее число языков. Замуж поздно вышла? И таких женщин не перечесть. Почему же так получается, что в моей жизни нет никого, кроме тебя?

– А тебе этого мало? Тебе хочется, чтобы был еще кто-то?

– Нет. В том-то и дело, что мне никто не нужен. И мне кажется, что это неправильно.

– Ася, ну что ты выдумываешь? Ты живешь так, как живешь. Как живешь, так и правильно.

– Но другие-то живут не так, – возразила она. – Вот ты, например.

– С каких это пор я стал для тебя эталоном? – рассмеялся Алексей. – Ты никогда ни на кого не оглядывалась. Что с тобой происходит?

– Не знаю. Старею, наверное, – вздохнула Настя.

– Кстати, ты, по-моему, забыла о своем Соловьеве. Разве ему ты не собираешься дать свой новый телефон?

– Лешка, не провоцируй меня, – улыбнулась она. – Соловьев перебьется.

– Почему же? Он впал в немилость? Или вы уже поймали своего убийцу и несчастный больной переводчик стал тебе не нужен?

– Нет, убийцу еще не поймали.

– Так в чем же дело?

– Ни в чем. Я сама буду ему звонить, когда нужно. Давай закроем эту тему.

– Давай, – покладисто согласился Леша. – Давай поговорим о том, как мы с тобой будем отмечать первую годовщину нашей свадьбы. Судя по выражению растерянности и вины на твоем лице, ты об этом успешно забыла. Я прав?

– Ой, Леш, я все время помнила, но мне казалось, что тринадцатое мая еще так далеко.

– Вынужден тебя огорчить, подруга, тринадцатое мая наступит через несколько дней. И у твоего брата Александра на этот счет была масса всяческих идей, одна затейливее другой. На всякий случай напоминаю тебе, что у них с Дашунчиком тоже годовщина свадьбы, и тоже первая.

– А что Саня предлагает? Какую-нибудь экзотику?

– Естественно, у него же замашки миллионера. Я у них сегодня был, Дашка веселая, уже совсем в себя пришла и готова праздновать на полную катушку. Тебе на выбор предлагается три ресторана, один дороже и диковиннее другого.

– А без этого никак? – с робкой надеждой спросила Настя. – Это же понедельник. Если идти в ресторан, то после работы. Что же мне, целый день на Петровке в парадном виде торчать? В костюме и при каблуках? Я этого не вынесу.

– Твой брат это учел и предлагает нам выбор из ночных ресторанов. После работы ты можешь заехать домой переодеться, потому что в эти заведения можно приходить и в десять вечера, и в двенадцать, они работают до шести утра.

– Ты с ума сошел! – возмутилась она. – До шести утра! А на работу? После бессонной ночи, что ли?

– Асенька, но выбора-то нет, – развел руками Алексей. – Праздновать нужно именно тринадцатого числа, переносить нельзя, это же не банкет по поводу защиты диссертации, который можно устроить и через день, и через два, и через неделю. Это годовщина конкретного события, которое произошло тринадцатого мая. И с этим уже ничего не поделаешь.

– Есть выбор, – решительно сказала Настя.

– Какой же?

– Вообще не праздновать. Мы с тобой вдвоем прекрасно выпили бы по бокалу, посидели тихонько на кухне, поговорили и легли спать в установленное время. Может быть, ради такого случая ты купил бы мне цветы, а я тебе – какую-нибудь симпатичную трогательную ерундовинку. Вот и все.

– Асенька, ты не права, – мягко сказал муж. – Ты забыла про Саню и Дашку. Для них этот день значит очень много, гораздо больше, чем для тебя. Ты вспомни, как трудно они шли к своему браку. И вспомни, как Саня расшибался в лепешку, чтобы обе наши свадьбы состоялись в один день. Для них это важно, ты не можешь этого не понимать. Они оба считают, что их счастье – полностью твоя заслуга. Если бы ты не отнеслась в свое время к Саше с пониманием и сочувствием, он бы просто бросил Дашку и ничего бы не было. Они и представить себе не могут, чтобы праздновать годовщину своей свадьбы без тебя. И мы с тобой обязаны пойти им навстречу. В конце концов, ты сама только что сказала, что близких людей у тебя немного. Вот и не нужно их обижать.

– Ладно. – Она обреченно махнула рукой. – Не буду обижать. Хотя мне эти ночные ресторанные гульбища поперек горла. Может быть, уговорим их собраться у нас, а? Все-таки проще. И переодеваться не надо, и время на дорогу домой тратить не придется.

– Ася, возьми себя в руки. – Голос Алексея стал строгим. – Это праздник для всех четверых. Если мы соберемся здесь, то получится трое празднующих, из них двое – нарядных, а четвертый – кухарка. И моей бедной фантазии, в общем-то, хватает на то, чтобы догадаться, кто из нас будет этой кухаркой.

– Прости, – пробормотала Настя, смутившись. – Я не подумала. Пойдем в ресторан.

– В какой? Саня просил выбрать.

Алексей протянул ей три фирменные карточки ночных ресторанов. Настя мельком глянула на названия. Два из них ничего ей не говорили, третий – «Лада» – был тем рестораном, возле которого полтора года назад было совершено чрезвычайно хитроумное убийство. «Ладу» она отмела с ходу, а из двух оставшихся выбрала тот, в котором предлагалась китайская кухня.

Глава 14

Одной из версий, прорабатывавшихся по двойному убийству в доме Соловьева, была версия о том, что ночной гость охотился за тем же документом, что и Марина Собликова по наущению людей из «Шерхана». В рамках этой версии старший лейтенант Доценко попытался собрать сведения в налоговой полиции. Нужно было выяснить, попадало ли издательство в сферу внимания, и если попадало, то выявлены ли какие-либо нарушения. Но Доценко ждало разочарование. Перед налоговой полицией издательство «Шерхан» было чисто аки ангел.

Разговаривал с Доценко сотрудник, который курировал издательскую и книготорговую деятельность в Москве. Высокий, с тонким интеллигентным лицом, он производил впечатление человека, свободно ориентирующегося в финансово-налоговых проблемах, и не оставлял ни малейших сомнений в том, что свой участок он знает не хуже собственной биографии.

– Вы же понимаете, «Шерхан» – такое крупное издательство, что у меня не мог не возникнуть интерес к нему. Даже, честно вам признаюсь, некий охотничий азарт появился подловить их на чем-нибудь, прищучить. Эдакое профессиональное честолюбие, знаете ли. И ничего.

– Совсем ничего? – не поверил Доценко. – Так не бывает.

– Я тоже так считал, – улыбнулся сотрудник налоговой полиции по фамилии Устинов. – И тоже долго не мог поверить, что у них с налогами все в порядке, все копал, искал. Можете мне поверить, за ними ничего нет. Ни одного не обложенного налогом рубля. Или они живут честно, или работают очень аккуратно. Во всяком случае, упрекнуть их с нашей стороны не в чем. Я могу узнать, чем вызван ваш интерес к «Шерхану»? Они где-то засветились?

– Нет. В доме переводчика, который много лет работает на это издательство, совершено убийство, и мы проверяем, не связано ли оно с какими-то махинациями «Шерхана». Просто одна из рабочих версий, не более того, – ответил оперативник в соответствии с инструкцией, полученной от Гордеева.
* * *
Оксане не терпелось поделиться с Вадимом своей радостью. Она долго собиралась с духом, прежде чем решилась повести себя с Кириллом так, как советовал Вадим. Все эти дни она старательно делала вид, что не знает о появлении в его жизни другой женщины, мило улыбалась, близости сама не предлагала, а когда Кирилл пытался уложить ее в постель, спокойно ссылалась на усталость или недомогание, с горечью замечая плохо скрываемое облегчение, проступавшее на его лице. Утешало одно: Есипов не дал ей сразу же от ворот поворот, значит, либо понимает, что эта выдра грудастая у него ненадолго, либо все-таки дорожит ею, Оксаной, не хочет рвать с ней.

Поняв, что тянуть дальше нельзя и пора делать решительный шаг, она согласилась на очередное предложение Кирилла поехать к нему домой.

– Я должна тебе кое в чем признаться, – начала она трагическим голосом. – Ты можешь счесть меня лгуньей и бросить после этого.

– У тебя кто-то появился? – спросил Кирилл, и Оксана с удовлетворением отметила, что это предположение ему явно не понравилось. Нет, не ищет он повода, чтобы от нее избавиться. А это уже хорошо.

– Бог с тобой! – возмутилась она. – Как ты мог такое подумать. Дело в другом. Понимаешь, мне надоело разыгрывать из себя светскую львицу и роковую женщину, потому что на самом деле я совсем не такая.

– Зачем же ты притворялась?

– Хотела тебе понравиться, – робко улыбнулась Оксана. – Я думала, что тебе нужна именно такая женщина, какой я старалась быть. Сексуальная, раскрепощенная, даже бесстыдная. А теперь я поняла, что не могу больше врать тебе. Я слишком тебя люблю, чтобы обманывать.

– Вообще-то я не совсем понимаю… – растерялся Кирилл. – Какая же ты на самом деле?

– Только дай слово, что не будешь надо мной издеваться, – попросила она. – Если я окажусь смешной, просто выгони меня без всяких объяснений, но не говори ничего.

Она подошла к сидящему на диване Кириллу, наклонилась, обняла его, прижала его голову к своей груди и стала ласково гладить по плечам. Такой быстрой реакции она даже не ожидала. Есипов завелся с пол-оборота, обхватил стоящую перед ним Оксану за бедра и судорожно прижал к себе, зарываясь лицом в ложбинку между грудями. Следовать программе, намеченной Вадимом, оказалось не так уж трудно, и она для первого раза справилась вполне успешно. Во всяком случае, Кирилл был в полном восторге.

– Ксана, – бормотал он, задыхаясь, – Ксаночка, Ксюшенька, любимая…

За два года Оксана впервые слышала от Есипова хоть какие-то слова во время акта любви. До этого все обычно ограничивалось молчаливым сопением и коротким «спасибо» в конце.

Но Вадим-то! Вот кто знаток, оказывается. С первого слова сообразил, что нужно Кириллу и как это сделать.

Правда, дальше события развивались несколько неожиданно. Отдышавшись после бурного проявления чувств, Есипов задремал минут на двадцать, свернувшись клубочком и положив голову Оксане на плечо, чего раньше тоже не случалось, а проснувшись, предложил ей вступить в законный брак. Это ей было совсем не нужно. Она хорошо относилась к Кириллу, даже по-своему привязалась к нему за два года, но она его не любила. Ни капельки. Ни граммулечки. И замуж за него ну совершенно не хотела.

Несмотря на модную профессию и соответствующий образ жизни, Оксана в вопросах семьи и брака придерживалась веками сложившихся представлений. Замуж нужно выходить по любви, а не по расчету. При этом, будучи девицей современной и в меру испорченной царящей кругом простотой нравов, она считала возможным в других вопросах придерживаться принципов более циничных. Ради дела, ради денег можно лечь в постель с кем угодно, можно притворяться влюбленной, можно разыгрывать африканскую страсть. Но выходить замуж можно только за того человека, рядом с которым ты будешь счастлива много лет, желательно до самой старости. И в понятие «счастлива» она вкладывала отнюдь не достаток и комфорт, а эмоциональный подъем, вызванный присутствием конкретного человека. Поэтому она не видела ничего предосудительного в том, чтобы быть любовницей нелюбимого мужчины, если это нужно для обретения финансовой самостоятельности и независимости в будущем. Но не замуж же за него выходить!

Смяв разговор и уклонившись от прямого ответа, Оксана тут же вызвала к себе Вадима, чтобы похвастаться успехом, а заодно и посоветоваться.

– Ты молодец, девочка, – похвалил ее Вадим. – Я тобой горжусь. Ты все сделала на «пять с плюсом». А насчет замужества стоит подумать. Нам с тобой работать над своим благосостоянием еще три года. Может быть, стоит на эти три года обеспечить себе крепкий тыл путем законного брака. А когда я буду готов действовать, разведешься. Не отвергай эту мысль с ходу, Ксюша, подумай как следует.

– Да ну. – Она недовольно скривилась. – Зачем мне искать хлопот на свою голову. А вдруг ребенок появится?

– Так это от тебя зависит, появится он или нет. Можно сказать, что ты хочешь еще несколько лет поработать манекенщицей, какая же тут может быть беременность. А можно сказать, что у тебя какое-нибудь заболевание по женской части и тебе нужно сначала полечиться, прежде чем рожать. Кстати, услышав эти аргументы, он может и передумать насчет свадьбы. Тут надо поступить с умом, чтобы не оттолкнуть его.

– А вдруг я за эти три года встречу того человека, за которого по-настоящему захочу выйти замуж? И у меня с ним ничего не получится, потому что я буду несвободна. Может, у него принцип такой будет: с замужними женщинами романов не заводить и чужих семей не разрушать. Что тогда делать?

– Да, это, конечно, проблема, – усмехнулся Вадим. – А что с конкурсом? Ты внедряешь идею в его сознание?

– Я стараюсь, – кивнула Оксана. – Сначала я несколько раз заговаривала с ним о разных шоу-конкурсах по телевизору, мол, почему это люди такие азартные, так надеются на халяву приз выиграть. Потом высказала мысль, что, может, дело не только в призах, но и в желании оказаться умнее и удачливее других и чтобы об этом непременно узнали многие. Кажется, он клюнул. Во всяком случае, на днях он вскользь сказал, что идея с номерами на бутылочных пробках не так уж плоха. Это по поводу пепси-миллиономании. Я так понимаю, он подумывает, не ставить ли номера на книги, а потом разыгрывать как лотерею или еще что-нибудь в этом же роде. Наверное, надо ему дать еще пару дней поварить в голове эту мысль, а потом подбросить идею с анонимным автором.

– Как ты собираешься это делать? План уже есть?

– Наверное, начну говорить о том, что человеку все-таки важнее чувствовать себя умнее других, а не удачливее. Удача – это фортуна, если и привалила, то не по твоей заслуге. А выиграть конкурс благодаря собственному интеллекту – это куда престижнее. Все-таки конкурс-то между читателями, а не между дворовой шпаной. Читатель уже по определению считает себя интеллектуалом. Я права, Вадик?

– Ты умница, Ксюша.

Вадим посмотрел на нее так, как будто видел впервые в жизни и внимательно изучал.

– Иногда мне кажется просто кощунственным, что такая светлая головка пропадает зазря на подиуме. Может, тебе бросить это занятие и пойти учиться? Из тебя вышел бы прекрасный педагог, психолог или менеджер.

– Что ты, Вадик. – Она покачала головой и улыбнулась. – Ну куда мне учиться? Я же вступительных экзаменов не сдам, я из школьной программы ничего не помню. Да и вообще я учиться никогда не любила. И потом, это может не понравиться Есипову. Одно дело – манекенщица, это вполне соответствует его статусу, и совсем другое дело – студентка. Генеральному директору крупного издательства иметь в любовницах студентку? Смех, да и только. Ему со мной в обществе будет стыдно появиться. Тогда уж он точно найдет себе другую.

– Жаль. Ну походишь ты по подиуму еще года три-четыре, а потом? Ты же умрешь от скуки. Хорошо, если за это время ты встретишь своего долгожданного, тогда хоть будешь семьей и детьми заниматься. А если нет? И не забудь, дети имеют неприятную привычку вырастать, взрослеть и уходить от родителей. Тебе нужно иметь какое-нибудь занятие, свое дело, чтобы не быть ни к кому привязанной и ни от кого не зависеть. Пойми, Ксана, если вся твоя жизнь будет сконцентрирована на муже, это до добра не доведет. Ты сама не заметишь, как станешь чрезмерно требовательной к нему, начнешь цепляться по пустякам, зависеть от каждого его слова, от каждого взгляда. Не дело это, девочка, поверь мне.

Она опустила голову и стала преувеличенно внимательно разглядывать узор на паласе, устилавшем пол в ее комнате. Оксана стеснялась признаться Вадиму, что очень хочет иметь такого мужа, вокруг которого она могла бы сосредоточить все свое существование. Она давно уже не живет с родителями, манекенщицы рано выходят на подиум и становятся самостоятельными, а ей надоела эта независимость, и ее не радует одиночество. Ей не нужна свобода, она уже успела нагуляться всласть. Теперь ей хотелось сидеть дома и ждать мужа с работы, а детей – из школы, варить борщи, печь торты и пирожные, не думая о талии, и смотреть по вечерам сериал про доктора Куин, вместо того, чтобы расхаживать с Есиповым по набившим оскомину светским тусовкам.

Но ей казалось, что Вадим ее не поймет.
* * *
Лето наступило быстро и неожиданно рано, в начале мая в Москве все деревья уже были зелеными и стояла отупляющая жара градусов под тридцать. Период «зеленой дымки», в иные годы длившийся дней по десять, в этом году проскочил буквально за два дня. Как ни странно, такая погода благотворно сказалась на работе. Акклиматизация москвичей после зимы шла явно медленнее, чем набирало силу лето, отравленные грязным воздухом, табаком и напичканной химией пищей организмы столичных жителей оторопели от резкой смены холода на тепло и все никак не могли приспособиться, многие люди жару переносили пока еще с трудом, и если у них и была привычка уходить среди дня с работы по своим делам, то теперь они большей частью сидели на рабочих местах, предпочитая дождаться вечерней прохлады. Насколько продуктивно было такое отсиживание, сказать трудно, но зато оперативникам гораздо чаще удавалось заставать нужных им людей на службе.

Таким образом, благодаря майской жаре сотрудники отдела по борьбе с тяжкими насильственными преступлениями заметно продвинулись в раскрытии нескольких убийств и изнасилований, загрузив Настю Каменскую горой новой информации, которую она должна была рассортировать и проанализировать. Сама же Настя, в отличие от многих, жару любила, во всяком случае, только при температуре воздуха выше двадцати пяти градусов руки у нее переставали быть ледяными. Правда, при этом начинали отекать ноги, что делало невозможным ходьбу в туфлях или босоножках и вынуждало ее даже в жаркую погоду носить кроссовки. Но она считала, что кроссовки – это в любом случае лучше, чем ледяные пальцы.

Ближе к вечеру появился Коротков и заглянул к Насте доложить об очередном посещении Черкасова. Вопреки ожиданиям, даже после обнаружения в его квартире блокнота одного из погибших юношей попытки «раскрутить» его ничего не дали. Черкасов ни разу не сбился и не путался в показаниях.

– Чем же он там занимается целыми днями в обществе двух громил? – поинтересовалась Настя. – Глазки им строит?

– Вроде нет, – пожал плечами Коротков. – Они в преферанс целыми днями дуются. И вполне довольны друг другом.

– И кто выигрывает?

– Наш друг Черкасов. С завидным постоянством и огромным преимуществом. Они мне даже одну показательную «пульку» подарили, чтобы нагляднее было. Хочешь посмотреть? Ты ж у нас известная картежница.

Настя взяла у него расчерченную и заполненную в процессе игры «пулю». Сразу видно, что у людей времени – вагон, с усмешкой подумала она. Играли не традиционную «двадцаточку», а целую «сотню». Но запись действительно была впечатляющей. Судя по вистам, Черкасов закрыл свою «пулю» первым, причем у одного из партнеров в «пуле» к этому моменту было чуть больше сорока, а у другого – вообще двадцать шесть. А к концу игры Михаилу Ефимовичу удалось загнать их высоко в «гору», одного на сто шестьдесят, другого аж на двести восемнадцать, умело ловя на мизере, всовывая им взятки на «распасах» и оставляя без нескольких взяток на восьмерной игре, при этом сам он выступал, естественно, «амнистером», имея в «горе» смешные тридцать.

– Да, – покачала она головой, – мастер, ничего не скажешь.

Снова в сознании ее мелькнуло смутное ощущение, что она где-то видела Черкасова раньше. Настя кинула взгляд на листок, который держала в руках, и вдруг вспомнила. Миша Черкасов. Они сидели рядом на всесоюзной письменной олимпиаде по математике. Господи, как давно это было… В десятом классе. Почти двадцать лет назад. Они оба тогда стали победителями, Настя завоевала второе место, а Черкасов – третье. Ну надо же, такой способный математик – и ходит по квартирам мыть окна и вешать люстры. Почему? Что с ним случилось? Стал бы программистом, зарабатывал бы приличные деньги, программный продукт сейчас дорого стоит. А он, судя по анкете, даже институт не окончил.

– Юра, – тихо сказала она, – а почему Черкасов бросил институт? Или его выгнали?

– Не интересовался. Это ж когда было…

– Ну а все-таки?

– Ладно, завтра спрошу, если тебе интересно.

Настя помолчала, задумчиво крутя в руках лист с результатами игры в преферанс.

– Как тебе кажется, он похож на психа?

– Никак мне не кажется, – сердито бросил Коротков. – Я устал, я хочу есть, я хочу спать, и на мне куча трупов висит, а работа не идет.

– Не сердись, Юрик. Мне важно знать твое мнение.

– Если хочешь знать мое мнение – нет, не похож. Я общаюсь с ним каждый день, и ни разу он не сказал ни одного слова, которое заставило бы меня усомниться в его психическом здоровье. Он логичен, последователен, ничего не забывает и не путает. Настроение у него ровное, без заметных перепадов. И прекрасно играет в карты. Этого достаточно, или ты хочешь услышать еще что-то?

– Юр, но если он говорит правду и если он не сумасшедший, то что же тогда случилось с мальчиками?

– Настасья, я обожаю, когда ты задаешь свои гениальные вопросы. Хотелось бы еще услышать на них гениальные ответы.

– С ответами напряженка, – скупо улыбнулась она. – Пошли по домам, что ли.
* * *
Жена Александра Каменского Даша твердо знала, что за Настей нужно обязательно проследить, иначе она непременно оденется как-нибудь не так. 12 мая, в воскресенье, она начала осуществлять контрольную функцию прямо с утра, позвонив по телефону и задав сакраментальный вопрос:

– Ты уже решила, что наденешь завтра в ресторан?

Этого Настя совершенно не понимала. Почему нужно думать о том, что надеть, если одеваться придется не раньше завтрашнего вечера?

– Завтра решу, – легкомысленно ответила она.

– Ты решишь! – фыркнула Даша. – За тобой не углядишь, так ты явишься в джинсах и в майке. Или ты немедленно об этом подумаешь, или я приеду и выберу тебе наряд сама, так и знай.

Настя знала, что это не пустые угрозы. В прошлом году Даша занималась ее свадебным нарядом задолго до бракосочетания, и даже это не помешало ей примчаться в день свадьбы домой к Насте, чтобы проконтролировать, не перепутала ли она, какую юбку надевать и какую блузку.

– У тебя есть роскошное черное платье, которое Леша подарил, длинное, с разрезами. Наденешь его, поняла? – решительно приказала Дарья.

– Поняла, – покорно вздохнула Настя. – Еще указания будут?

– Не вздумай надеть к нему туфли на низком каблуке.

– Дашка, ты моей смерти хочешь? – взмолилась Настя. – Я этого не вынесу.

– Вынесешь. Зато я разрешаю тебе из украшений надеть только браслет. Платье без рукавов, так что руки надо чем-нибудь украсить.

– И больше ничего не надо? Ни кулонов, ни серег, ни колец?

– Можно обойтись, – великодушно разрешила Даша. – Платье само по себе настолько дорогое, что вешать рядом с ним драгоценности – это уже плебейство.

– Хоть на этом спасибо, – усмехнулась Настя.

Несмотря на вялое сопротивление Дашиному натиску, она признавала, что молодая женщина, имеющая диплом визажиста, обладала безупречным вкусом и чувством стиля. Когда Саша познакомился с ней, Дарья работала продавщицей в секции женского платья фирменного магазина с «запредельными» ценами, и ее мастерство в подборе одежды и аксессуаров и в создании нужного образа Настя имела возможность оценить еще тогда.

Сама Даша, слегка располневшая после рождения сына, пришла в ресторан в брючном костюме цвета слоновой кости с длинной свободной туникой. Она снова сияла своими невероятными синими глазищами, и трудно было поверить, что всего три недели назад она, бледная и заплаканная, лежала под капельницей на больничной койке, не в силах даже встать.

Столик для них был заказан заранее. Зная характер своей сводной сестры, Александр позаботился о том, чтобы они сидели подальше от музыкантов и желательно в уголке.

– Я надеюсь, здесь не бывает мафиозных разборок? – на всякий случай спросила Настя.

– Что ты, – заверил ее брат, – это тихое респектабельное место, здесь глупостей не бывает.

– Ну гляди, – улыбнулась Настя, – на твою ответственность.

Наверное, у официантов есть особое чутье, благодаря которому они умеют из любого количества пришедших вместе гостей выделить главного, того, кто заказывает музыку. Во всяком случае, обслуживавший их молодой человек с внешностью Сталлоне смотрел только на Сашу. Настя чувствовала себя первое время ужасно неуютно, но примерно через полчаса привыкла и расслабилась. Только спать очень хотелось…

Саша и Дарья ушли танцевать, Настя машинально проследила за ними взглядом и увидела за одним из столиков в центре зала Кирилла Есипова. Есипов был в компании высокой красивой девушки и двух мужчин, одетых дорого и вычурно.

– Лешик, помнишь, я тебе показывала две книжки, одна из которых была, по всей видимости, из «левого» тиража?

– Помню. И что?

– Здесь находится генеральный директор издательства, в котором эта книга вышла. Хочешь на него посмотреть?

– Не хочу. Тоже мне, Сикстинская мадонна.

– Леш, не будь занудой. Пригласи его даму танцевать.

– Да зачем?! Не нужна мне его дама. У меня своя есть.

– Ну пожалуйста…

– Ася, ты можешь хотя бы сейчас забыть о работе? Или тебе обязательно нужно испортить праздник?

– Ладно, извини.

Она примирительно улыбнулась и снова принялась за цыпленка с апельсинами. Вернувшиеся Саша и Дарья сразу заметили, что за столом царит молчание.

– Эй, что случилось? – озабоченно спросил брат. – Поссорились?

– Ну что ты, мы никогда не ссоримся, – ответила Настя. – Просто я увидела одного нужного мне человека и попросила Лешу пригласить на танец его даму.

– И этого оказалось достаточно, чтобы вышла размолвка, – констатировал Саша. – Покажи даму-то, может, я на нее соблазнюсь.

– Второй столик справа от центральной колонны.

Александр повернул голову и удивленно хмыкнул.

– Из троих мужиков двоих знаю. Они в банковском деле крутятся. Тебя который интересует?

– Третий. Он издатель.

– А дама тебе зачем?

– Хочу, чтобы издатель обратил на меня внимание сам. Он меня не видит, а если бы Лешка повел ее танцевать, Есипов обязательно посмотрел бы потом, что это за фрукт, где сидит, с кем пришел. Кроме того, мы с этим господином уже встречались, и мне хотелось бы на всякий случай подтвердить свою легенду.

– А какая легенда?

– Работаю в фирме юристом.

– Название фирмы?

– А она безымянная. Не было необходимости придумывать название.

– Ладно. – Александр поднялся из-за стола. – Хоть дама и не в моем вкусе, но чего не сделаешь ради любимой сестры.
* * *
Оксана охотно пошла танцевать с незнакомым мужчиной. Танцевать она любила, но во время светских мероприятий это удавалось ей редко. Кирилл был значительно ниже ее ростом, и они оба этого немного стеснялись, а принимать приглашения других кавалеров слишком часто Оксана не хотела, помня наказ Вадима: вести себя безупречно, не заставлять Есипова ревновать, чтобы не дай бог не спровоцировать ссору. На этот раз Кирилл, занятый деловым разговором с двумя банкирами, неудовольствия не выказал, и она решила, что может себе позволить несколько минут развлечения. Кроме того, от этого незнакомого мужчины, худого, высокого и довольно некрасивого, исходил явственный запах богатства.

Новый кавалер отвел Оксану подальше, почти к самой эстраде, и вежливо обнял, удерживая пристойную дистанцию.

– Вы, наверное, умираете от скуки в этой денежной компании, – сказал он с милой улыбкой.

– Откуда вы знаете, что она денежная? – удивилась Оксана. – Вы с ними знакомы?

– С двумя – лично, о третьем знаю понаслышке. Я могу спросить, с кем из них вы пришли, или это нескромно?

– С Кириллом Есиповым. Вы его знаете?

– Вот его как раз не знаю. А с двумя другими знаком. Зануды ужасные, для них весь мир сузился до размеров банкноты. А вы сами чем занимаетесь?

– Манекенщица. А вы?

– А я тоже зануда, – засмеялся партнер по танцу. – Если вам станет совсем скучно, подходите к нашему столику, с нами вам будет веселее.

– И кто сидит за вашим столиком?

– Кроме меня – моя жена и моя сестра с мужем. Дамы у нас совершенно очаровательные, а муж сестры – профессор математики. Так что мое банкирское занудство на их фоне совсем незаметно.

– Спасибо, – улыбнулась Оксана, – я буду иметь в виду.

«Зануда» ей нравился, он не пытался прижать ее к себе и слегка потискать, что частенько случается во время танцев, и даже не делал поползновений познакомиться. Имя, во всяком случае, не спрашивал, да и свое не называл. Вообще-то это было необычно…

– Почему вы пригласили меня? – внезапно спросила она.

– А для этого нужна серьезная причина? – ответил он вопросом на вопрос.

– Знаете, чужих дам приглашают в двух случаях: либо когда хотят с ними познакомиться, либо когда своих дам нет. Знакомиться со мной вы не пытаетесь, зато в вашей компании целых две дамы, да еще, как вы сами сказали, очаровательные.

– Против этого трудно возразить. Придется мне открыть вам страшную правду, – заявил «зануда». – Я был уверен, что вы пришли с кем-то из тех двоих, кого я знаю, и у меня возникло чисто мальчишеское желание заставить их чуть-чуть поволноваться.

– Поволноваться? Из-за чего?

– Во-первых, из ревности.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я хорошо знаю их жен. Но когда я понял, что ошибся, то подумал, что вы, наверное, умираете с ними от скуки. Я прав?

– Нет, – просто ответила Оксана. – Вы не правы. Мы с Кириллом вместе уже два года, и, где бы ни были, вокруг меня все время ведутся деловые и денежные разговоры. Я привыкла, они меня не раздражают. А если разговор идет о делах издательства, то мне даже интересно, потому что в этих проблемах я полностью в курсе. Так что спасать меня не надо.

– С ума сойти! – восхищенно протянул богатый «зануда». – Такая красавица – и в курсе проблем целого издательства. Будь я на месте вашего Есипова, я бы на вас немедленно женился. Соединение в одном лице красивой возлюбленной и заинтересованной соратницы – это редкостная удача. Или я сказал глупость? Ваш друг несвободен?

Оксана, сама не зная отчего, вдруг почувствовала симпатию к этому некрасивому, но ужасно обаятельному банкиру.

– Он свободен и даже сделал мне предложение. Так что вы не так уж далеки от истины.

– И когда свадьба?

– Вы что же, уверены, что я ответила согласием? – насмешливо спросила она. – Вы тоже считаете, что все дело за мужчиной: как он решит, так и будет?

– А вы – феминистка и считаете, что решение принимает женщина? Впрочем, вы, конечно, правы. Одна из множества женских хитростей – принять решение и незаметно заставить мужчину сделать так, как нужно, чтобы он пребывал в полной уверенности, будто это он сам придумал.

Оксана резко отстранилась, сердце ухнуло, замерло и потом быстро заколотилось. Откуда он знает? Да нет, спохватилась она, что за глупости, не может он ничего знать, просто сказал банальную фразу, озвучил старую, всем известную истину. Обычное совпадение. Ничего особенного. Только спокойно, не паниковать.

К счастью, музыка закончилась, и Оксана в сопровождении партнера по танцу направилась к своему столику. Когда они подошли, разговор за столом прервался, двое банкиров поднялись, чтобы пожать руку «зануде».

– Ты так быстро увел нашу Ксюшу, что мы и опомниться не успели, – сказал один из них. – Подумали даже, что обознались и это не ты.

– А я думал, что Ксюша действительно ваша, – легко отпарировал «зануда», – и хотел вас немножко уесть. Но она мне популярно разъяснила всю глубину моего заблуждения.

– Ты здесь с кем?

– С женой и родственниками. У нас семейное торжество.

– Саша, ты Гурвича давно не видел? – вступил в разговор второй приятель Кирилла. – Что-то он не появляется нигде.

– По-моему, он в Израиле, он что-то такое говорил насчет поездки к друзьям в гости на месяц-полтора.

– Значит, норку себе выкапывает, линять собирается, – грустно констатировал банкир. – Жаль. Я надеялся, что он передумает.

«Зануда» попрощался и пошел к своей компании. Трое мужчин внимательно смотрели ему вслед. Внезапно Кирилл близоруко прищурился, словно старался кого-то разглядеть.

– Вот это номер! С ним за столиком… Ксана, помнишь, я тебе рассказывал про день рождения Соловьева? Там была его старая знакомая. Так вот она сидит вместе с ним. Кто такой этот Саша? – обратился он к собеседникам.

– Каменский. Неужели не знаешь?

– Слышал, – кивнул Кирилл. – Интересно, кем ему приходится эта баба.

– Или жена, или сестра, – ответила Оксана.

– Он сам так сказал?

– Ну да.

– Тогда это сестра, – уверенно сделал вывод Есипов. – Его жена не ездила бы на «Жигулях». Как минимум на «Вольво». А второй мужик кто?

– Он сказал, муж сестры.

– А он кто, не знаешь?

– Вроде бы профессор математики.

– Нет, этот не годится, – задумчиво произнес Есипов. – А вот сама сестричка Каменского – это любопытно. И Соловьева она знает.

– Зачем она тебе? – ревниво спросила Оксана.

Ей опять почему-то стало страшно. Этот «зануда», которого, как выяснилось, зовут Сашей, сказал слова, которые ее испугали. И ей очень не хотелось, чтобы Кирилл с ним знакомился ближе. А вдруг этот Каменский и ему скажет то же самое, а Кирилл о чем-нибудь догадается? Она уже достаточно давно крутилась возле издательства и понимала, что банкир – это спонсирование нового проекта. Неужели Кирилл хочет привлечь Каменского к осуществлению идеи о конкурсе? Сегодняшние посиделки с двумя банковскими деятелями преследовали именно эту цель, но результата не дали. Приятели выразили сомнение в том, что разыгрывание книг по номерам, как в лотерее, может сильно увеличить раскупаемость тиражей и принесет большую прибыль. А ради маленькой прибыли в современной России надрываться как-то не принято. Даже если объявление конкурса позволит продать больше книг, то может так случиться, что размер призов, которые придется выплатить, окажется выше, чем прибыль от дополнительно проданных книг.

– Она мне нужна, чтобы подкатиться к Каменскому. Раз она знает Соловьева, то ее можно заинтересовать. А она поможет убедить брата, – объяснил Есипов.

Оксана лихорадочно соображала, как правильно себя повести. С одной стороны, идею конкурса нужно проводить в жизнь, это задание Вадима, и оно должно быть выполнено. Но, с другой стороны, пока что в сознании Есипова существует совсем не тот конкурс, который задумал Вадим. Она еще не успела внушить Кириллу мысль об анонимных авторах, а тот уже ищет спонсоров… Рано. Пока рано. Она очень волновалась перед сегодняшней встречей Кирилла с банкирами, но уже через пятнадцать минут успокоилась, поняв, что они денег не дадут, стало быть, у нее есть еще какое-то время для доведения дела до нужной позиции. За те два года, что она с Кириллом, Есипов имел дело только с этими двумя банками, только у них он брал кредиты под каждую новую идею. Если они откажут, ему придется искать новые каналы в банковские сферы, на это уйдет время, которого Оксане вполне хватит на реализацию собственной задачи. А тут подвернулся этот банкир Каменский, и Кирилл, похоже, вознамерился войти с ним в контакт через сестру. Этому надо помешать во что бы то ни стало.

Но, с другой стороны, если эти два банкира денег не дают, то кто их даст, когда задача Оксаны будет доведена до логического конца? Можно ли быть уверенной, что новый источник денег найдется? Если он не найдется, Кирилл откажется от затеи, и она провалит задание Вадима.

Что же предпринять?
* * *
– Даму зовут Ксюшей, – сообщил Александр Каменский. – Вероятно, Ксения или Оксана. Работает манекенщицей. Утверждает, что Есипов хочет на ней жениться. Самое забавное, что она, по-видимому, не тяготится деловыми разговорами за столом. Умненькая особа.

– Вот видишь, Лешик, – насмешливо заметила Настя, – ты своим упрямством лишил себя разговора с умной собеседницей. Кусай теперь локти.

– А Саня лишил себя изумительных гренок из креветок, – отпарировал Алексей. – Пока он под медленную музыку выяснял интеллектуальный уровень длинноногой манекенщицы, мы их все съели. Теперь ему остается только кусать остывшую утку по-пекински.

– Но затея имела успех, – с удовлетворением отметила она. – Господин Есипов таращится на меня во все глаза. О, и Ксюша обернулась. Эффект достигнут. Он меня узнал. Теперь будем ждать, чем дело кончится.

– А чем оно должно кончиться? – спросила Даша.

– Не знаю. – Настя пожала плечами и отпила вино из бокала. – Главное – ввязаться, а там посмотрим.

Алексей бросил на жену неодобрительный взгляд, но ничего не сказал.

Минут через двадцать к их столу подлетел официант с бутылкой хорошей водки в руках.

– От господина Есипова, – сообщил он, ставя на стол бутылку и кладя рядом с ней визитную карточку генерального директора издательства «Шерхан».

– Ну вот, – изрекла Настя, когда официант отошел, – они хотят с нами дружить. Надо же, какая разительная перемена. Когда мы с ним встретились в первый раз, он смотрел на меня как солдат на вошь. С таким же презрением и ненавистью. Я для него была человеком из другого социального слоя. А теперь, значит, признал. Выгодно быть лицом, приближенным к банкам.

Она повернулась в сторону той части зала, где сидел Есипов. Кирилл смотрел на нее и улыбался. Настя изобразила царственный кивок, который должен был обозначить снисходительную благодарность. Есипов поднял бокал в приветственном жесте. Настя ответила тем же.

Через очень короткое время Есипов подошел к ним.

– Рад встрече, – лучезарно улыбнулся он. – Вы меня помните?

– Помню, – ответила Настя.

– Вы позволите пригласить вас на танец?

– Я не танцую, прошу меня извинить.

Кирилл смутился, было видно, что он был абсолютно уверен в том, что ему не откажут.

– Но, может быть, вы сделаете исключение для меня?

Ну как могла Настя ему объяснить, что в изящных туфлях на высоком каблуке у нее болят ноги? Медленно идти она еще может, но танцевать? А пойти вообще-то надо было бы. Он, судя по всему, хочет с ней о чем-то поговорить. И не при всех.

– Ну только если в виде исключения, – милостиво согласилась она.

Боль была неимоверной. Настя с трудом сдерживалась, чтобы не морщиться при каждом шаге. Хорошо еще музыку играли медленную.

– Вас, кажется, зовут Анастасией? – начал Кирилл, обняв партнершу и начиная плавное движение в танце.

– Совершенно верно.

– Почему я раньше не видел вас у Володи? Он прятал от всех такое сокровище?

– Вы грубо льстите мне, – сухо ответила Настя. – Но на ваш вопрос я отвечу. Я в тот день приехала к нему впервые за много лет.

– Вы были в ссоре? Простите, если я веду себя бестактно.

– Нет, мы не были в ссоре. Просто не нужны друг другу, и все. Когда я случайно узнала, что с ним произошло несчастье, то решила навестить старого знакомого.

– Да, несчастье ужасное, – сокрушенно вздохнул Есипов. – Сначала смерть жены, потом болезнь. Но Володя держится на удивление стойко. Поразительно мужественный характер. Мы, я имею в виду наше издательство, стараемся делать для него все, что можем. И знаете, я задумал один проект, который при успешном осуществлении позволил бы послать его на лечение за границу за счет издательства. Это стоит огромных денег, но проект позволил бы их заработать.

– Это похвально. За чем же дело стало?

– За спонсорами. У нас силенок не хватает поднять это дело самим, а спонсоров найти не можем. Не далее как сегодня я вел переговоры с представителями двух банков, и они мне, к сожалению, отказали.

– Почему? Они считают вас ненадежным партнером?

– Надеюсь, что нет. У нашего издательства хорошая репутация, это все подтвердят. Банки не верят в мою затею. Она действительно совершенно новая и очень необычная. А я уверен, что на этом мы могли бы заработать достаточно, чтобы оплатить лечение Володи в хорошей клинике.

– Вы полагаете, лечение ему поможет?

– Я знаю точно. Видите ли, позволю себе открыть вам секрет, если вы сами до сих пор этого не знаете. Володя вам говорил, что с ним случилось?

– Нет. Он избегает эту тему.

– Вот видите. А я знаю, что все это на нервной почве. Психогенный паралич. Он очень тяжело переживал смерть жены, а когда выяснилось, что единственный сын не хочет ни учиться, ни работать, употребляет наркотики и водит компанию с криминальным элементом, Володя уже не смог этого перенести. Я специально консультировался со специалистами, за рубежом такие случаи лечат очень успешно.

– Значит, здоровье Соловьева на данный момент находится в руках банка, который согласился бы оказать спонсорскую помощь вашей затее? Я правильно вас поняла?

– Правильно. И где искать такой банк – ума не приложу.

– Я тоже, – усмехнулась Настя.

Она с самого начала разговора поняла, к чему клонит Есипов, и твердо решила на провокацию не поддаваться.

– И вообще я бы на вашем месте не спешила, – сказала она. – Вы, наверное, знаете, что в доме у Соловьева произошло убийство. Меня, например, следователь раз пять уже допрашивал. И я поняла, что его очень сильно подозревают в убийстве собственного помощника и собственной любовницы. Так что, может быть, его ждет не лечение за границей, а обвинительный приговор.

– Вы не должны так говорить. И даже думать так не должны, – с неожиданной горячностью заявил Кирилл. – Володя невиновен.

– Откуда вы знаете?

– Я чувствую. Я знаю его не один год, мы работаем вместе с первого же дня, с тех пор, как было основано издательство. Он не мог этого сделать.

– Но у милиции другое мнение.

– Они его изменят. Они просто еще не разобрались.

Настя ничего не ответила, и до конца танца они больше не обменялись ни словом.
* * *
Бессонница стала привычной. Он лежал в своей спальне с открытыми глазами и прислушивался к шорохам. Андрея больше нет, на втором этаже никто не ходит. Если звуки и доносятся, то только со стороны холла, где круглосуточно дежурит милиционер.

После того как Анастасия нашла в его бумагах какое-то письмо, она больше не приезжала и даже не звонила, и Соловьев вдруг почувствовал, что никогда раньше не был таким одиноким. Как быстро все изменилось, буквально в одно мгновение! Еще совсем недавно в доме постоянно жил молодой энергичный помощник, а у Соловьева была молодая прелестная любовница и одновременно женщина, о которой он мечтал и по которой скучал. А теперь? Помощник убит. Любовница, которая оказалась профессиональной воровкой, тоже убита. А женщина, о которой он мечтает, исчезла из его жизни. Он даже не может до нее дозвониться. Он слышит только длинные гудки. Утром, днем, вечером. От отчаяния он несколько раз набирал ее номер по ночам. Но ему снова никто не ответил. Куда она пропала? Уехала с мужем в отпуск? Или вообще переехала жить в другое место? Она никогда больше ему не позвонит и не приедет. Зачем он ей? Инвалид…

Еще недавно он знал, что руководители «Шерхана» – это люди, с которыми приятно иметь дело, люди надежные и добросовестные, которые прекрасно к нему относятся, всегда придут на помощь. А сегодня он знает, что они делают из него идиота, пользуясь тем, что он из-за болезни не ездит по городу и мало с кем общается. Крохоборы. Зачем все это? Неужели нельзя было заплатить и не иметь головной боли? Они же должны понимать, что для него гонорары за перевод – единственный источник существования, что деньги ему нужны, потому что для больного человека, для инвалида жизнь автоматически становится во много крат дороже. Лекарства, специальное оборудование, услуги, помощник. Не заплатить инвалиду – гадко. Низко. Недостойно.

Он никогда не был мстительным. Анастасия права, он не способен на поступок. Ему всегда проще было плыть по течению, приспосабливаясь к складывающимся обстоятельствам и не пытаясь их изменить. Он не уехал с женщиной, которую любил, за границу, потому что не хотел оставлять сына одного. А что толку? Все равно дерьмо выросло. Все равно сядет – не сегодня, так завтра. У него был единственный шанс изменить свою жизнь, а он так бездарно его упустил. И что теперь? Полное одиночество. Даже работы нет.

В этот момент Соловьев с необыкновенной ясностью понял, что не будет больше работать на издательство «Шерхан». А в следующую секунду его захлестнула яростная жажда мести. Открутить им голову. Уничтожить, чтобы и следа на земле от этого издательства не осталось.

Глава 15

Николай Селуянов был влюблен и впервые за несколько лет чувствовал себя счастливым, а потому, как и многие влюбленные, хотел, чтобы всем было хорошо и все окружающие были тоже по возможности счастливы. Узнав о результатах экспертизы образцов грунта накануне вечером, он не стал никого дергать, в том числе и Настю, которая, как он знал, собиралась отмечать годовщину свадьбы, а просто сел в машину и поехал в «Мечту». Ибо специалисты твердо заявили: образец, представленный для исследования в конверте номер один и изъятый в квартире Черкасова М. Е., имеет множество совпадающих признаков с образцом, помещенным в конверт номер три и изъятым на участке местности, где расположен последний по времени постройки коттедж микрорайона «Мечта». Что же касается других образцов, представленных для исследования, то они имеют с образцом номер один гораздо больше различающихся признаков, нежели совпадающих.

Для посещения «Мечты» благодаря преступлению, совершенному в доме переводчика Соловьева, повод был всегда, чем Селуянов и не замедлил воспользоваться. В ночь, когда были совершены убийства Коренева и Собликовой, он уже был здесь в составе дежурной опергруппы, да и потом приезжал один или два раза, так что с единственным свидетелем, он же единственный подозреваемый, был знаком. Несмотря на то, что было уже около девяти вечера, Владимир Александрович обрадовался ему, чем немало удивил Николая, ибо тот помнил, что во время предыдущих встреч хозяин дома не показался ему человеком приветливым и искренне желающим помочь. Собственно, именно эта закрытость и заставила Селуянова настаивать на версии о виновности самого Соловьева.

Отпустив дремавшего в холле на стульчике милиционера поужинать, Николай предложил Владимиру Александровичу обсудить возможность проникновения в его дом случайного грабителя. На самом деле он хотел более подробно поговорить с ним о случаях появления на территории «Мечты» незнакомых людей.

– Вы постоянно находитесь дома, ваш коттедж стоит ближе к началу улицы, и люди, приезжающие или приходящие в дальние дома, должны проследовать мимо ваших окон. Давайте попробуем вспомнить все, что вы видели хотя бы за последний месяц, – начал оперативник.

– Я не большой любитель смотреть в окно. Вряд ли я чем-то вам здесь помогу.

– Но вы все же попытайтесь, – просительно улыбнулся Селуянов. – Я понимаю, что вы не могли видеть все и всех. Но в то же время не могу поверить, что вы не видели вообще ничего и никого. Так не бывает.

Разговор шел вяло, Соловьев явно не был настроен напрягать память и вспоминать, кого он видел из своих окон или во время прогулок. Коля понимал, что у Владимира Александровича нет ни малейшего интереса к разговору. Но ведь он обрадовался, когда Николай приехал. Селуянов не мог ошибиться. Почему?

Впрочем, ответ не заставил себя ждать.

– У меня к вам просьба… – неожиданно сказал Соловьев. – Насколько я знаю, в связи с этим делом вы допрашивали мою знакомую Анастасию Каменскую.

– Да, было такое, – осторожно подтвердил Коля.

– Видите ли… – Он замялся и некоторое время молчал, потом словно собрался с духом: – Я бы хотел, чтобы вы помогли мне с ней связаться. У меня есть только ее домашний телефон, но там уже несколько дней никто не отвечает. А служебный телефон она мне не оставила. Но у вас-то этот номер наверняка есть.

– Владимир Александрович, – мягко сказал Коля,– я не могу дать вам номер ее служебного телефона. Каждый человек вправе сам решать, кому оставлять свои телефоны. И если Каменская не хочет, чтобы вы звонили ей на работу, я не могу вмешиваться. У нее могут быть свои причины и резоны, которые мы с вами обязаны уважать. А что касается ее домашнего телефона, то, может быть, она уехала. На дачу, например. Погода стоит более чем теплая, и многие уже переселились на дачи до самой осени.

Соловьев молча уставился в окно. Пальцы рук, лежащих на прикрытых пледом коленях, крепко сцеплены, лоб перерезала глубокая морщина.

– Пожалуйста, – неожиданно тихо проговорил он, – я вас прошу, помогите мне. Для меня это очень важно.

– Это как-то связано с тем преступлением, над раскрытием которого мы работаем?

– Нет-нет, – быстро ответил Соловьев. – Уверяю вас, это чисто личное. Мы друзья, и сейчас я особенно нуждаюсь в ней как в друге.

Николай собрался было вежливо отказать, но в лице переводчика было столько мольбы, что оперативник дрогнул.

– Если будет возможность, я передам ей, что вы просите связаться с вами, – расплывчато пообещал он.

На другой день Селуянов ворвался к Насте в кабинет с перекошенным от ярости лицом.

– Ты что же творишь, мерзавка? – чуть не кричал он. – Глазки мужику строила, слова говорила, а когда он попался – в кусты? Одинокого инвалида в себя влюбить – невелик фокус! Попользовалась его добрым отношением в интересах дела и бортанула? Неприлично это, мать. Надо все-таки думать, что делаешь.

Настя подняла на него усталые после бессонной ночи глаза. Из ресторана они вернулись в пятом часу утра, и поспать ей удалось всего два часа. Голова была чумная и словно забита песком.

– Погоди, Коля, не так быстро. Давай все сначала и по порядку.

– Какой уж тут порядок, – буркнул он, немного остыв после того, как выпустил первый пар. – Никакого порядка нет. Почему ты не сказала Соловьеву, что у тебя домашний телефон сменился?

– А почему я должна была ему об этом говорить?

– Да потому, что он влюблен в тебя по уши. И страдает, между прочим. Звонит тебе день и ночь и не может понять, почему никто трубку не берет. Сидит в своей «Мечте» один как сыч, к каждому шуму прислушивается, все надеется, что его ненаглядная Настенька к нему в гости пожалует. Да он чуть не плакал, когда просил меня помочь связаться с тобой. Ты хоть понимаешь, что творишь?

– Коля, ты преувеличиваешь, – спокойно ответила она. – Ты все это сам придумал. И Соловьев тоже все это придумал от скуки и одиночества.

– А хоть бы и так! – снова взвился Селуянов. – Хоть бы и придумал. Но ты дала ему повод. Ты дала надежду. Нельзя играть людьми, даже если это нужно для раскрытия преступления. Неужели тебе его не жалко?

– Мне? Нет. Не жалко. Взрослый самостоятельный мужчина, имеет работу, собственный дом и более чем приличный доход. Почему я должна его жалеть?

– Ася, а тебе не кажется, что ты мелко и гадко мстишь ему? Я, правда, не знаю, за что, но впечатление такое складывается.

– Нет, Коленька, мне не за что ему мстить. Да, когда-то у нас был роман. Но он начался четырнадцать лет назад, когда я только еще заканчивала университет, и двенадцать лет назад закончился. Не могу сказать, что благополучно, но закончился. Без слез, скандалов и истерик. И никаких счетов между нами нет и быть не может. И не забывай, милый мой, что после моего появления в его доме он завел себе любовницу, Марину Собликову. А вот когда Марины не стало, да еще когда выяснилось, что она любила его исключительно из корыстных соображений, вот тогда он вспомнил про меня и придумал себе повод красиво пострадать. Я не считаю, что в этой ситуации я должна его жалеть и чувствовать себя виноватой.

– И ты можешь дать мне слово, что не делала этого специально?

– Могу.

– И можешь поклясться, что прячешься от него не из мести и не из ревности к Собликовой?

– Конечно, могу. – Настя рассмеялась, настолько чудовищным показалось ей само это предположение. – Коля, ну посмотри на меня. Я что, произвожу впечатление женщины, способной делать гадости из ревности? Да я, по-моему, и ревновать-то толком не умею. А за Соловьева не беспокойся, он не пропадет.

– Но ты все-таки позвони ему, – потребовал Селуянов. – Он мне может еще понадобиться, не хотелось бы, чтобы он считал меня необязательным болтуном. Я обещал, что поговорю с тобой.

– Интересно, зачем он тебе может понадобиться?

– Ну как же… Ох, черт, я ж совсем забыл тебе сказать, эксперты с уверенностью утверждают, что грязь, найденную в квартире Черкасова, принесли из «Мечты». Там не только бетон, там еще и почва какая-то особенная.

– Конечно, – фыркнула Настя, – что тебе какие-то пропавшие мальчики, что тебе маньяк-гомосексуалист! Наплевать. Вот страдания одинокого несчастного инвалида тебе ближе и милее, про них ты помнишь и устраиваешь мне тут воспитательные сцены.

– Ну ладно, – примирительно сказал Николай, – не злись. Ну виноват, признаю. Но ты тоже хороша.

После разговора с Соловьевым Коля зашел в несколько коттеджей, благо вечером почти все жильцы были дома. Посетил он в первую очередь тех, у кого в семье были люди, остающиеся днем дома. Всех их он спрашивал, не видели ли они человека, который шатается по улице вдоль коттеджей, присматриваясь к домам, и вообще не замечали ли они на своей территории чужаков. О происшествии в коттедже Соловьева знали все, поэтому расспросы никого не удивили. Легкое недоумение, правда, вызвал сам факт опроса, потому что со всеми уже подолгу беседовал на эту же тему высокий черноглазый сотрудник. Высоким черноглазым сотрудником был Миша Доценко, считавшийся непревзойденным специалистом по работе со свидетелями, которых нужно было заставить что-нибудь вспомнить и воспроизвести как можно ближе к реальным событиям. Однако итоги этих опросов оказались малоутешительными. Разумеется, в «Мечте» появлялись люди, которые там не жили. Гости, врачи, слесари, электрики, рабочие мусоросборки, почтальоны и прочая публика. На них обращали внимание и тут же забывали. Никто не смог припомнить, что видел незнакомого человека, который показался бы явно подозрительным и непонятно что здесь делающим. Может быть, незнакомые подростки? Знаете ли, их часто используют опытные воры для предварительной разведки, ведь подросток ни у кого опасений не вызывает. Нет, подростков тоже не видели.

Всем обитателям коттеджей предъявляли фотографию Черкасова, но никто его не узнал. Этот человек в «Мечте» никогда не появлялся. Но ведь откуда-то появилась в его квартире грязь. И ответов могло быть только два: либо сам Черкасов все-таки здесь бывал, хотя он категорически это отрицает, либо у него в квартире побывал кто-то, кто либо жил в «Мечте», либо хотя бы раз сюда приезжал. Причем интервал между посещением коттеджей и жилища Черкасова должен был быть небольшим. Во всяком случае именно так объяснил эксперт. Грунт с территории, на которой расположены коттеджи, был преобладающим в представленном на исследование образце. Так не может быть, если человек побывал в «Мечте», потом ходил еще где-то и только потом явился в квартиру Черкасова. Скорее всего, этот человек сел в машину на территории «Мечты», а вышел из нее на улице Муранова, возле дома Михаила Ефимовича, и сразу вошел в подъезд.

Ситуация казалась Насте какой-то нелепой. Концы с концами ну никак не хотели сходиться. Кто этот человек? Если сам Черкасов, то какие у него причины скрывать, что он бывал в «Мечте»? Причины могут быть самые веские, если они связаны с пропавшими юношами, но тогда почему его никто никогда не видел рядом с коттеджами? Вечерами все дома, он не смог бы остаться незамеченным. Днем – тем более. Ночью? Да, вполне возможно. Где-то рядом с «Мечтой» находится место, так или иначе связанное с совершением преступлений. Лес? Милиционеры его прошерстили на совесть. Ни спрятанной в глубине избушки, ни места захоронения трупов. И потом, если верить эксперту, человек, принесший на своих ботинках грязь из «Мечты», сел в машину прямо на территории коттеджей. Значит, машина стояла у всех на виду. Что же получается? Маньяк Черкасов приезжает ночью (о том, что такое могло произойти днем или вечером, даже речи быть не может), оставляет машину там, где ее может увидеть любой житель, разбуженный звуком мотора, уходит куда-то, потом возвращается, садится в машину, заводит двигатель и отбывает, никем не увиденный и не услышанный? И это в месте, где дома двух-трехэтажные и до шоссе с идущим транспортом не меньше километра? Чушь. «Мечта» тем и хороша, что в ней стоит полная, умиротворяющая и благостная тишина. Не случайно убитая Марина Собликова остановила машину далеко от коттеджей и оставшуюся часть пути шла пешком. И точно так же, судя по всему, поступил и неведомый убийца, проникший в дом Соловьева. Выстрелы, которыми были убиты Коренев и Собликова, слышали все жители. Шума мотора – никто.

Идею о том, что Черкасов бывал в коттеджном городке, придется оставить, она находится за гранью здравого смысла. Но тогда кто же? Михаил Ефимович клянется, что в его квартире никого из посторонних не бывает. Во всяком случае, после смерти Олега Бутенко. И уверяет, что Олег никогда не рассказывал ему о визитах кого бы то ни было в отсутствие Черкасова.

А еще блокнот Валерия Лискина… Если маньяк – Черкасов, то понятно, как блокнот оказался в его квартире, правда, не совсем ясно, зачем он его хранил, но это уже другой вопрос. А если он говорит правду, если он не имеет к этому блокноту никакого отношения, то кто его принес в квартиру? И, главное, с какой целью?

Совершенно идиотская ситуация. Есть человек, гомосексуалист, питающий непреодолимую склонность к стройным смуглым черноволосым мальчикам, признавший свою связь с Олегом Бутенко, хотя и отрицающий свою вину в его смерти, но такой человек есть. И по всему выходит, что к остальным погибшим юношам он никакого отношения не имеет. А с другой стороны, находятся улики, заставляющие в этом сомневаться. И у самого Черкасова нет никаких приемлемых объяснений по поводу этих улик. Ну что ему мешает, например, заявить, что у него в квартире бывало множество случайных людей, которые вполне могли принести и спрятать у него блокнот? И где теперь искать этих людей, он не знает. Про грязь, обнаруженную под ковром, ему пока никто не сказал, но ведь ее можно списать на любого, если придерживаться той линии, что в квартире бывали многие. Но нет, он твердо стоит на том, что в знакомствах очень избирателен, а в дом никого из посторонних не водит, к сексуальным партнерам ездит сам. Более того, аккуратные беседы с соседями Черкасова по дому это косвенным образом подтверждают. Вот, например, запись разговора с жильцом соседней квартиры:

«…Да, я знал, что у Миши живет какой-то его друг, хотя Миша нас не знакомил. Он вообще мужик безотказный, и руки золотые, все может починить, наладить, отремонтировать. Но не гостеприимный.

– Вы хотите сказать, неприветливый?

– Нет, что вы, совсем наоборот. Миша очень вежливый, улыбается всегда. Даже если поздно вечером к нему придешь со сломанным феном, он никогда неудовольствия не выкажет, не скажет ничего. «Оставь, – говорит, – я посмотрю и занесу, когда сделаю». И действительно, глядишь – на другой день с утра сам приносит, и все работает как новенькое. Я хочу сказать, что он в квартиру никогда не приглашает. Вот ведь он сколько лет в нашем доме живет, и нет, наверное, ни одной семьи, которая бы к нему за помощью не обращалась, да и из соседних домов к нему ходят, а дальше прихожей ни один человек у него не был. Мы даже думали первое время, что он что-то скрывает. Может, вещи дорогие, аппаратура там или антиквариат, и он не хочет, чтобы люди знали об этом, воров остерегается. Потом поняли, что он просто болезненный чистюля, боится, что мы ему грязь нанесем. Если уж у него в прихожей пол всегда сверкает, хоть языком лижи, то могу представить, что творится в комнате. Операционная, не иначе…»

Тогда остается предположить, что человек, спрятавший у Черкасова блокнот, приходил, когда дома был только Олег Бутенко, и Олег по каким-то причинам Михаилу об этом не сказал. Либо посетитель приходил уже после смерти Бутенко и открывал дверь своими ключами. Ибо взлома замка в квартире Черкасова не было, это проверяли.

Свои ключи. Если в последнее время Михаил Ефимович замка не менял, то в этом направлении можно поискать. Потому что после развода в этой квартире довольно долго жил брат его жены Славик и расстались они не самым лучшим образом. А Славик вращается в среде гомосексуалистов…
* * *
Как и следовало ожидать, брат бывшей жены Михаила Черкасова Вячеслав Дорошевич отнесся к встрече с Селуяновым без видимого энтузиазма, хотя, памятуя о том, скольким он обязан оперативнику, приличия соблюдал, от беседы не отказывался и не хамил. На вопрос о ключах сразу же категорически заявил, что в момент окончательного разрыва с родственником ключей этих с собой не уносил. Впрочем, вопрос был задан на всякий случай, ибо уже было известно, что года через два после истории со Славиком Черкасов замок все-таки сменил, потому что старый совсем вышел из строя и постоянно заедал.

Основной целью разговора с Дорошевичем была попытка собрать как можно больше сведений о жизни Черкасова, о его характере и привычках, а кто же мог рассказать об этом больше, чем человек, живший с Михаилом под одной крышей. Если верить Славику, то пристрастие к определенному типу внешности у Черкасова появилось давно, еще в те времена, когда он пытался быть как все и заниматься любовью не с юношами, а с девушками. О своих гомосексуальных склонностях он знал лет с семнадцати, но боялся этого, считал неприличным и ненормальным, старательно ухаживал сначала за одноклассницами, потом за сокурсницами. Правда, все выбранные им объекты внимания были, что называется, на одно лицо – высокие, стройные, коротко стриженные брюнетки с матово-смуглой кожей и большими темными глазами в обрамлении длинных ресниц, узкобедрые, с маленькой грудью и мальчишеской спортивной фигуркой. Однако на молодых людях с такой же внешностью его взгляд задерживался намного дольше, и интереса в этом взгляде было куда больше.

В какой-то момент он не смог больше переламывать себя и на четвертом курсе завел роман со студентом-первокурсником. Каким-то образом об этом узнали, скандал получился громким и отвратительным, и Черкасова в три секунды выперли из института. Первокурсник отделался легким испугом и переводом в другой вуз, поскольку имел влиятельного папу. После этого Михаил сделал решительную попытку «завязать» с привычкой, которую сам начал считать позорной, и жениться. Что он и сделал, выбрав себе в супруги родную сестру Славика Дорошевича. Черненькую, стройненькую, узкобедрую. Она внешне была очень близка к его идеалу, но ее брат оказался к этому идеалу еще ближе, хотя Черкасов мужественно держался и изо всех сил старался пореже смотреть в его сторону. Но выдержки его хватило ненадолго, и что было дальше – уже известно.

К моменту перехода к постоянным гомосексуальным контактам Черкасов был уже не тем Мишей, который стеснялся и стыдился сам себя. В попытках понять свою тягу к юношам, дать ей разумное объяснение он много читал, а также общался с истинными гомосексуалистами и уяснил, что влечение к мужчинам – это не грязное и отвратительное извращение, а составной элемент целой системы эстетических взглядов, корни которых уходят, как ни парадоксально, в религиозные догматы христианства. Не случайно ведь во время обряда крещения девочек, в отличие от мальчиков, не допускают к алтарю, ибо они даже в невинном, казалось бы, младенчестве уже считаются нечистыми. Любовь между мужчинами – это не стыдно, это прекрасно, если доставляет радость обоим партнерам. Так, во всяком случае, считал Черкасов, который перестал терзаться идеями самообвинения и греховности и дал наконец себе волю любить тех, кого хотел любить, а не тех, любить кого предписывалось общепринятой моралью.

Сам Дорошевич до начала связи с Михаилом приверженцем гомосексуальных отношений не был, но ему, как очень многим в восемнадцать-девятнадцать лет, хотелось «попробовать всего». И наркотиков, и авантюр, и любовных контактов с мужчинами. Юношеское любопытство разбирало. А Черкасов был все-таки не посторонним, не случайным мужиком с улицы, а человеком, которого Славик хорошо знал и к которому прекрасно относился. Почему бы не попробовать? Опыт контакта отвращения не вызвал, вероятно, оттого, что Михаил очень постарался, чтобы у юного родственника не возникло ощущения, что они занимаются чем-то порочным и грязным. Напротив, Черкасов сделал все возможное, чтобы донести до Славика общую эстетическую идею, так сказать, основы мировоззрения. После двух-трех встреч Дорошевич втянулся и даже ощутил некоторую прелесть нежных отношений с мужчиной. А уж после того, как их застукали и он вынужден был переселиться к Михаилу, у него и выбора-то не осталось. Попробуй закрути роман с девчонкой – моментально с квартиры вылетишь. А жить где?

По словам Дорошевича, Черкасов был человеком добрым и даже сентиментальным, с нежностью относился к подаркам и просто к старым вещам, с которыми у него связаны какие-то дорогие ему воспоминания. И очень любил чистоту и порядок, постоянно намывал полы, протирал мебель и драил кафель. Не терпел, когда вещи лежали не на своих местах. Это, кстати, тоже было одним из камней преткновения в период их совместного проживания. Славик подтвердил то, что говорил сам Черкасов и о чем рассказывал сосед по дому: Михаил не любил посторонних людей в квартире, никого не приглашал в гости и при возможности дальше прихожей никого не пускал. Нет, он никого не боялся и в воровстве не подозревал, просто характер такой.

– Вот если я скажу тебе, что в отсутствие Черкасова кто-то проник в его квартиру, ты на кого в первую очередь подумаешь? – спросил Селуянов.

– В первую? Ни на кого, – моментально отреагировал Дорошевич, и было видно, что это действительно первая и самая естественная реакция.

– Ну а во вторую? Если не спешить, а немножко подумать.

Славик воспринял эти слова как руководство к действию и задумался. Селуянов терпеливо ждал, стараясь не сбить его со сложного процесса шевеления мозгами, поскольку большого навыка в этом непростом деле Дорошевич явно не имел. Думал Славик долго, морщил лоб, жевал губами, пыхтел, качал головой в такт каким-то своим мыслям и наконец произнес:

– Нет, не представляю, кто бы мог это сделать. Мишка никогда никому ключ от своей хаты не давал. Он в этом смысле был как зверь, я имею в виду инстинкт охраны собственной территории, своего гнезда. Он даже не переносил, когда кто-то брал в руки принадлежащую ему вещь. Очень болезненно реагировал. А если бы у него ключи украли или он заметил бы, что кто-то их брал, он бы тут же замок сменил. Миша очень осторожный. И потом, от одной мысли, что чужой человек в его отсутствие может прийти в его квартиру, ходить в грязных ботинках по его стерильному полу и трогать его вещи, у него обморок сделается. Я вам точно говорю, я Мишу знаю.

Настя внимательно выслушала подробный рассказ Коли Селуянова о встрече с Дорошевичем. Мягкий, добрый и сентиментальный? История знает множество случаев, когда добрые и сентиментальные оказывались садистами и палачами. Кстати, и мировой кинематограф это обстоятельство неоднократно использовал, показывая нацистов, которые со слезами умиления смотрят на фотографии любимых жены, детей и собаки, а спустя пять минут загоняют толпы чужих малышей в газовые камеры. Так что полученные сведения о характере Черкасова на доказательство его невиновности не работали. Скорее наоборот. Но все же… Все же…

Если Черкасов виновен, то нужно непременно найти место, куда он отвозил похищенных мальчиков. Сделать это непросто, но по крайней мере сама задача ясна. А если он невиновен, значит, его кто-то пытается подставить. Причем подставить по-крупному, подвести под высшую меру. Этот кто-то принес в его квартиру блокнот Валеры Лискина. Интересно, что еще сделал этот неизвестный доброжелатель? Наверняка ведь есть что-то еще. Не может не быть.

– Коля, я поняла, что надо делать, – внезапно сказала Настя.
* * *
Черкасова задержали по подозрению в убийствах только потому, что он совершил кражу. Если бы не кража видеокассет, его не нашли бы. Но ведь кража была случайностью, и если неизвестный доброжелатель у Черкасова существует, рассчитывать на то, что Михаил совершит кражу и на этом попадется, он не мог. Он должен был принять меры к тому, чтобы подозрение в убийствах мальчиков пало на Черкасова. И блокнота Валерия Лискина для этого было совершенно недостаточно. Более того, блокнот мог стать только одним звеном в цепочке, причем звеном последним, самым убедительным. В качестве первого звена он не годился.

– Виктор Алексеевич, – заявила Настя полковнику Гордееву, – мне кажется, пришло время воспользоваться тем, что дело Черкасова находится на контроле у руководства. Нужны люди.

– И много? – скептически осведомился начальник. – Роты тебе хватит?

– Вполне, – великодушно согласилась она. – Если с ротой сложно, обойдемся тремя сотрудниками. Надо немедленно проверить разыскные дела по всем восьмерым юношам. Меня интересуют все, кроме Бутенко, с ним и так все понятно.

– И что ты хочешь найти в этих делах? Имя убийцы?

– След. Пока только его след.

Настя в двух словах изложила Гордееву свои соображения. Виктор Алексеевич только вздохнул и кивнул.

– Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Подключай Доценко и Игоря Лесникова.

Они разделились. У Игоря Лесникова и Коли Селуянова были свои машины, а Миша Доценко, хоть и безлошадный, не боялся длинных концов из одной части города в другую. Для Насти же такие поездки были мучительными, и она присоединилась к Юре Короткову, старенький автомобиль которого хоть и с трудом, но еще дышал.

Заглянуть в розыскное дело, которое ведешь не ты сам, – задача не из простых. Ни один оперативник за красивые глаза и нежное «спасибо» тебе своих материалов не покажет. Для этого нужен либо приказ начальства, либо личные и очень дружеские связи. Правда, все нужные розыскные дела должны были уже находиться в архивах, поскольку разыскиваемые юноши были найдены мертвыми. Но все равно без разрешения руководителей никто эти дела не покажет и в архив не пустит. Насте и Короткову не повезло. В тех двух местах, где они побывали, начальства на месте не было, пришлось долго ждать, потом так же долго объяснять и уговаривать, давая честное слово, что они не собираются проверять качество работы и критиковать сотрудников за халатность и неумелость. Наконец они прорвались к вожделенным папкам, но того, что искали, не нашли.

– Не кисни, подруга, – ободряюще сказал Коротков, глядя на Настино огорченное лицо, – у ребят еще шесть дел. Глядишь, кому-нибудь из них и повезет. Если, конечно, ты все правильно придумала.

– Вот именно, – уныло поддакнула она. – Если я правильно придумала. А если нет?

– Тоже не беда. Мало ли мы ошибок делаем? Не смертельно.

– Обидно, – возразила Настя. – Уж больно идея красивая. Жалко, если пропадет.

– Это точно, – кивнул Коротков, выруливая на Садовое кольцо. – Идея красивая. Но идея поесть чего-нибудь, по-моему, тоже неплоха. Как ты считаешь?

– Давай поедим, – согласилась она. – Ты прав, Юрик, есть хочется.

Они купили по дороге пакетик с нарезанным сыром, две упаковки супа с креветками, который нужно было только залить кипятком и оставить на три минуты, и батон. Вернувшись на Петровку, они устроились у Насти в кабинете, вскипятили воду и принялись за импровизированный сыщицкий обед.

– Ты что-то выглядишь неважно, – заметил Коротков, вылавливая из супа креветки и складывая их на отрезанный ломтик белого хлеба. – Не болеешь?

– Нет. Две ночи подряд выспаться не могу. Ты же знаешь, для меня недосыпание хуже смерти.

– Чем же ты занимаешься по ночам?

– Да если бы чем-нибудь полезным! Вчера с любимым братом и его женой в ресторане гуляли, годовщину свадьбы отмечали. А сегодня – вообще стыдно сказать. С комарами воевала. Их в комнату поналетела чертова туча, а они же после зимы голодные и злые. Все норовят моей кровью пообедать. И жужжат как очумелые. И ведь что обидно, Лешка спит без задних ног, они его почему-то не трогают. А на меня, маленькую, как накинулись! Сволочи. Управы на них нет.

– Ну, разворчалась, – улыбнулся Юра. – Между прочим, мне Коля на тебя жаловался.

– На тему?

– На тему твоего неприличного поведения.

– Это про Соловьева, что ли?

– Что ли. Что там у вас случилось?

– Да ничего особенного, Юр, – с досадой сказала она. – Колька, как всегда, преувеличивает. Ему, видишь ли, показалось, что я намеренно влюбила Соловьева в себя, а потом юркнула в кусты, оставив несчастного одинокого инвалида наедине со своими страданиями.

– А это не так?

– Конечно, нет. Выбрось это из головы. Слушай, я никак не пойму, что ты с креветками делаешь. У тебя какой-то замысел или ты их просто не любишь?

– Обожаю. И замысел у меня грандиозный. Я сначала съем суп, а потом сделаю себе комплексный бутерброд с сыром и креветками.

– А вкусно? – с сомнением спросила Настя, переводя взгляд со стаканчика с супом на лежащий рядом с Коротковым солидный ломоть хлеба, на котором красовались уложенные ровными рядами розовые креветки.

– Мне нравится. Если очень попросишь – дам один раз откусить.

– Я подумаю, – засмеялась Настя. – Хоть бы ребята скорей объявились, сил нет ждать.

Первым вернулся Селуянов. К сожалению, с пустыми руками.

– Не смотри на меня, как учитель на двоечника Сидорова, – заявил он, увидев на Настином лице одновременно разочарование и недоверие. – Я хорошо смотрел. Не сомневайся. Нет в этих делах ничего. А у вас пожрать не осталось?

Настя сделала ему два бутерброда с сыром и чай. Николай промычал что-то невразумительное, но, судя по интонации, благодарственное. Понять точнее было трудно, потому что половина довольно солидного куска хлеба с сыром моментально оказалась у него во рту.

Через полчаса позвонил Миша Доценко. У него тоже ничего. Настя совсем приуныла. Шансов на успех оставалось с каждой минутой все меньше. Неужели она ошиблась? Но ведь должны быть звенья, составляющие замысел человека, который решил расправиться таким образом с Михаилом Черкасовым. Он не мог ограничиться только блокнотом, это глупо, это бессмысленно. Блокнот могли не найти вообще никогда. Должно быть еще как минимум два звена, и первое – наводка на Черкасова. Очень приблизительная, но дающая возможность его подозревать. Без этого все остальное в принципе теряет смысл.

Но она все-таки не ошиблась. Приз в этой гонке достался Игорю Лесникову.

– Был звонок в отделение милиции по месту жительства разыскиваемого Валентина Гольдина. Звонили дежурному дня через два после объявления о розыске, которое сделали по телевизору. Неизвестный мужчина сообщил, что видел юношу, похожего на разыскиваемого, на улице Муранова вместе с мужчиной лет около сорока, с длинными волосами, завязанными сзади в хвост.

– Хорошие приметы, – кивнула Настя. – В точности указывают на Черкасова, было бы желание искать. И что дальше?

– Дежурный сделал запись и передал ее оперативнику, который вел розыскное дело. А тот на следующий день выехал в Калугу на задержание и был тяжело ранен. Сообщение проверить не успел. В больнице он пролежал полтора месяца, розыскное дело передали другому сотруднику, который по нему вообще практически ничего не делал. А на это сообщение даже и внимания не обратил. Это то, что ты хотела?

– Да.

Настя закрыла глаза, через несколько секунд открыла их и торжествующе улыбнулась.

– Да, Игорь, это то, что я хотела. Это то, что нам нужно. Конечно, в убийствах нет ничего хорошего, и радоваться тут нечему. Но, черт возьми, до чего же приятно чувствовать, что ты не глупее убийцы!

Игорь Лесников славился своей серьезностью, хотя чувством юмора обделен не был, совсем наоборот. Просто улыбался он редко. Поэтому в ответ произнес всего несколько слов:

– Ну и хорошо, что я тебе угодил. Я пошел, счастливо.

Что ж, истинный преступник постарался обеспечить привязку Черкасова к пропадающим юношам. Но пока только к живым. Кроме этого, он должен был «привязать» его и к трупам. И сделать это он мог самым простым способом. Ничего проще и эффективнее криминальная мысль человечества пока не придумала.
* * *
На этот раз к Черкасову Коротков приехал вместе с Настей. Сцену они застали самую непринужденную. Михаил Ефимович, облаченный в фартук поверх плавок и майки (по случаю жары), старательно драил раковину на кухне, а двое охранников с упоением смотрели по видаку американский фильм с Чаком Норрисом. Увидев Настю, Черкасов смутился и ринулся надевать брюки. Через минуту он вернулся одетый и причесанный и только тут посмотрел на гостью более внимательно.

– Мы никогда раньше не встречались? – спросил он, с любопытством разглядывая ее. – Вы беседовали со мной на Петровке, это я помню. Но мне еще тогда показалось, что я вас где-то видел до этого.

– Мы действительно встречались, – улыбнулась Настя. – Незадолго до того, как вас задержали. Прямо возле вашего дома.

– Ах да! – вспомнил Михаил. – Конечно. Злая такая девушка, от моей помощи отказалась. Значит, вы тоже в милиции работаете? Надо же.

Она решила не рассказывать ему об их первой встрече почти двадцать лет назад. Скорее всего, Михаил тогда вообще не заметил ее, лицо у Насти было неяркое и запоминалось с трудом.

– Михаил Ефимович, нам сейчас придется поехать вместе с вами к вам домой.

– Меня отпускают? – обрадовался он. – Вы все выяснили наконец? Слава богу!

– Нет, к сожалению, мы пока ничего существенного не выяснили. Но домой к вам поехать все-таки надо.

– Зачем? Что мы там будем делать?

– Вы внимательно посмотрите, не пропало ли у вас что-нибудь.

– Пропало? – изумился Михаил. – Вы хотите сказать, что, пока я тут сижу, мою квартиру обокрали? Я так и знал, так и знал, что добром эта ваша затея не кончится!

Он побледнел и, казалось, готов был расплакаться.

– Успокойтесь, Михаил Ефимович, ваша квартира в порядке. Но у нас есть основания думать, что несколько месяцев назад кто-то в ваше отсутствие вас навестил. И, вполне возможно, прихватил с собой что-нибудь.

– Я ничего не понимаю, – растерянно пробормотал Черкасов. – Но если нужно, поедем, конечно, какой разговор!

– Мы тоже пока мало что понимаем, – успокоил его Коротков.

Впрочем, утешением это послужило слабым. Всю дорогу Черкасов ерзал на сиденье машины и хрустел пальцами. Пожалуй, Дорошевич не преувеличивал, мысль о чужом человеке в собственной квартире вызывала у Михаила ужас, близкий к брезгливому отвращению. Настя представила себе, что будет с Черкасовым, когда он увидит свое жилище, и содрогнулась. После задержания квартиру дважды обыскивали и осматривали, и сохранение в ней чистоты и порядка представлялось более чем сомнительным.

В целом опасения ее подтвердились, хотя Черкасов держал себя в руках намного лучше, чем ожидалось. Он старался не смотреть на грязные следы на полу в прихожей, сразу же снял ботинки и прошел в комнату.

– Что именно я должен искать? – деловито спросил он.

– Небольшую вещь, принадлежность которой лично вам не вызывает сомнений. Такую вещь, которой вы редко пользуетесь и могли не заметить ее пропажу, – объяснила Настя. – В первую очередь я прошу вас обратить внимание на вещи с дарственными гравировками или на парные предметы, например, запонки. Или сувениры, состоящие из двух-трех частей. Вот в таком роде.

– Если бы вы объяснили мне по-человечески, зачем это нужно, – сердито откликнулся Черкасов, – мне было бы легче искать. А так я и не соображу с ходу, что вам надо.

Настя вздохнула. Она очень устала и хотела присесть, но боялась вызвать раздражение хозяина. Диван и мягкие кресла в комнате были обиты бежевым велюром, а ее джинсы и черная куртка так далеки от стерильности… Нельзя Черкасова злить. Эмоционально взвинченный человек никогда ничего не найдет, даже если это лежит у него под носом. Он быстро окинет взглядом свои вещи и скажет, что ничего не пропало, только бы эта настырная девица в грязных джинсах поскорее встала с велюрового шедевра.

– Понимаете, Михаил Ефимович, я подозреваю, что кто-то взял принадлежащую вам вещь и подбросил рядом с трупом. Я не знаю, чей это труп, поэтому я должна знать по крайней мере, какая это вещь. Разумеется, это не пальто и не том энциклопедии. Я думаю, что это совсем небольшая вещица, но она красноречиво указывает именно на вас.

У Черкасова будто ноги подогнулись. Он покачнулся и сел в кресло, возле которого стоял.

– Вы хотите сказать… Но я же никого не убивал. Я не терял возле трупа своих вещей. Я ведь объяснял… Я говорил вам… Господи, неужели вы не верите мне только потому, что я не такой, как все вы?

Голос его дрожал, и в нем было столько отчаяния, что Насте и Короткову стало неловко.

– Вы не поняли, Михаил Ефимович. Я не говорю, что вы убивали и потеряли на месте преступления свою вещь. Я говорю о том, что кто-то хочет свалить вину на вас. И для этого он украл что-то у вас и подбросил рядом с трупом.

– Я вам не верю, – тихо сказал Черкасов. – Зачем кому-то сваливать на меня вину за убийства? У меня нет врагов. Некому желать мне зла. Вы все это придумали, вы меня специально обманываете, потому что считаете меня убийцей.

И в этот момент Настя окончательно ему поверила. Поверила, потому что он не уцепился за подсказанную ему идею о чьем-то злом умысле.

– Хорошо, пусть вы мне не верите, – спокойно ответила она. – Зато я вам верю. Верю, понимаете? Верю, что вы никого не убивали. Поэтому и прошу вас поискать то, о чем мы говорим.

Черкасов молча поднялся с кресла и принялся за поиски. Присесть он им так и не предложил. Настя продолжала стоять, чувствуя, как ноют ноги и начинает побаливать спина. Коротков долго не мучился, присел на корточки и оперся спиной о стену. Настя не умела отдыхать в таком положении и искренне позавидовала Юре, который сидел с закрытыми глазами и чуть ли не дремал.

Время шло, в комнате царило молчание. Наконец Черкасов обернулся к Насте, держа в руках маленькую прямоугольную коробочку. Лицо его было изумленным и одновременно встревоженным.

– Вот, – произнес он. – Но я не понимаю, как это могло получиться.

– Что это? – встрепенулся Коротков, поднимаясь.

– Булавка для галстука. На ней была подвеска, маленькая подкова на цепочке. А теперь ее нет.

Черкасов протянул коробочку Юре. Позолоченная булавка и сиротливо болтающаяся часть оборванной цепочки.

– Вы часто носите ее? – спросил Коротков.

– Не ношу вообще. Это подарок, очень давний подарок, и я просто храню его как память. Но как вы узнали?..

– Додумались, – хмыкнул Коротков. – У вас под ковром обнаружили грязь. Зная вашу любовь к чистоте, мы и подумать не могли, что это вы вошли в комнату, не сняв ботинок. Помните, я подробно выспрашивал вас, как часто вы делаете генеральную уборку и когда снимаете ковер?

– Да, я тогда очень удивился, не понимал, почему вам это интересно.

– А вы мне ответили, что ковер снимали в начале декабря вместе с Бутенко и носили его на улицу чистить на снегу. Тогда же и пол тщательно вымыли. Значит, после этого к вам и приходил гость. Можно даже сказать чуть точнее. Если у него не было ключей от вашей квартиры, значит, дверь ему открывал Бутенко. То есть приходил он в период между днем уборки и днем смерти вашего друга. Подсунул блокнот Лискина, оторвал подвеску от булавки.

– Но Олег… Он мне ничего не говорил. Почему он скрыл от меня, что кто-то приходил? Я ничего не понимаю. И потом, как он мог позволить чужому человеку прятать блокнот и рыться в моих вещах? Нет. Невероятно.

– Да, Михаил Ефимович, невероятно. Я тоже так думаю, – сказала Настя, вертя в руках булавку с оборванной цепочкой. – Скорее всего, было не совсем так. Этот человек приходил к вам дважды. В первый раз он познакомился с Олегом, и Олег по какой-то причине вам об этом рассказывать не стал. Я могу предположить, что они нашли общий язык и гость смог убедить вашего друга молчать о его визите. А во второй раз ему уже нечего было опасаться. И Олег не мог помешать ему спрятать блокнот и оторвать подвеску.

– Почему не мог? – еле слышно спросил Черкасов, уже понимая, о чем идет речь, но не желая в это верить.

– Потому что Олега он убил. А поскольку умер Бутенко от передозировки наркотика, то можно говорить о том, что и знакомство их состоялось на этой почве. В первый раз этот гость выяснил, какими препаратами пользуется Бутенко, а во второй раз спровоцировал его на прием слишком большой дозы. Вы сами должны знать, это несложно, ведь концентрация препарата визуально не определяется. Говоришь, что в дозе три миллиграмма, а на самом деле – в десять раз больше. Человек, систематически употребляющий наркотики, а тем более постоянно экспериментирующий с их комбинациями, теряет осторожность…

Настя запнулась и замолчала. Михаил Черкасов сидел в кресле, закрыв лицо руками. Плечи его тряслись. Он плакал.
* * *
Оксана привыкла приходить в офис издательства «Шерхан» в любое время, когда там был Есипов. И даже когда его там не было. Маленькая комната позади красивого представительного кабинета генерального директора служила девушке и местом встречи с женихом, и убежищем, где она могла передохнуть посреди суетливого, заполненного поездками и беготней дня, и штабом, откуда она внимательно слушала все разговоры, ведущиеся в кабинете у Есипова.

Сегодня она пришла в офис, когда еще не было двух часов, что, по ее меркам, было просто-таки рано утром, поскольку глаза она продирала обычно не раньше двенадцати. Кирилл приветливо кивнул, чмокнул ее на ходу в щеку и легонько подтолкнул в сторону комнаты отдыха со словами:

– Иди, сейчас Вика кофе принесет.

Оксана послушно прошла в дверь и уселась в мягкое низкое кресло, в котором ей тут же захотелось уснуть – такое оно было удобное и расслабляющее. Секретарша Вика принесла кофе и коробку низкокалорийных галет, которые покупались специально для соблюдающей диету манекенщицы и которых никто, кроме нее, не ел, настолько они были противными и безвкусными. Да и сама Оксана, будучи большой любительницей вкусной еды, притрагивалась к галетам только от сильного голода или когда нервничала.

Она выпила уже полчашки кофе, когда услышала, как в кабинете Есипова открылась дверь и незнакомый мужской голос уверенно произнес:

– Добрый день, господин Есипов.

Как странно! Голос, совершенно точно, Оксане незнаком, а ведь за два года она узнала как облупленных всех работников «Шерхана», вплоть до мальчиков, работающих на книжном складе и в экспедиции. Любого узнает по голосу. Но если пришел посторонний, то мордастый охранник в милицейских погонах, сидящий у входа в офис, должен был сообщить Кириллу по интеркому о посетителе и спросить, примет ли его директор. Оксана пришла пятнадцать минут назад и никакого разговора по интеркому с охранником за это время не слышала.

– Здравствуйте, – послышался в ответ удивленный голос Есипова.

Он не возмутился, не стал спрашивать имя посетителя и по какому вопросу тот явился, из чего Оксана сделала вывод, что человека этого Кирилл знал, хоть и не ждал к себе именно сейчас. Но странно все-таки, что охранник не доложил…

– Ну что, господин Есипов, обсудим наши общие дела, – весело сказал посетитель. – Должок за вами.

– Разве? – небрежно откликнулся Кирилл. – Я что-то не припомню.

– Да ну? А Газель? Вы должны были ей заплатить. Вот и заплатите.

– Во-первых, вы – не Газель и вам я платить ничего не буду. А во-вторых, Газель задания не выполнила, стало быть, денег своих не отработала и не заслужила. Так о чем у нас с вами может идти речь?

– У-у-у, какой злой, – задумчиво протянул посетитель. – Такой злой, что прямо даже недобрый. Не понимаете вы, господин Есипов, языка деловых переговоров. Что ж, перейдем на способ общения более понятный и более доходчивый. Значит, так, Кирюша. Газель ты нашел через меня. Ты меня попросил, я ее к тебе привел. И я обещал ей, что работа, которую ты ей предложишь, будет приличная и безопасная, а деньги за это будут хорошие и надежные. Выполняя твое задание, Газель погибла. Выходит, ты ее обманул и работа была не такая уж безопасная, как ты обещал. А девочка, между прочим, – старшая в семье, ей братьев и сестер содержать надо, не говоря уж о родителях-алкоголиках, которые моментом пропивают все, что она младшим детям купит. Семья, Кирюша, кормильца потеряла, и потеряла по твоей вине, стало быть, и пенсия с тебя причитается. До совершеннолетия детей. Я доходчиво объяснил?

– Нет. – Голос Кирилла был пока еще довольно спокоен.

– Так. И чего же ты, золотой мой, не понял?

– А ничего. Я не понял, почему я должен платить за работу, которая не была сделана, и не понял, почему я должен содержать семью многодетных алкоголиков после того, как уголовницу Газель застрелил какой-то другой уголовник на почве ваших грязных воровских дел.

– Согласен, – ответил посетитель. – Твоя позиция понятна и убедительна. Но в ней есть одна большая дыра, прореха, так сказать. Почему ты думаешь, что Газель застрелили на почве НАШИХ разборок? А может быть, это все-таки были ВАШИ разборки, а?

– У нас не может быть никаких разборок. Вы что, не понимаете?

– Нет, – засмеялся гость. – Вот теперь ты совершенно не убедителен. Значит, так, золотой мой. Вариантов у нас только два. Первый: ты платишь семье Газели столько, сколько я скажу, и мы вопрос закрываем. Второй: ты даешь мне деньги, но не окончательно, а как бы в виде гарантии, и потом доказываешь мне, что Газель убили наши люди из-за наших разборок. Докажешь – деньги верну все до копейки. Не докажешь, будет считаться, что она погибла из-за твоих дел, и деньги уйдут на помощь ее семье.

– Интересно у тебя получается. – Есипов внезапно тоже перешел на «ты». – Значит, если ее убили ваши деятели, то семье помогать не нужно? А если мои – так родители-алкоголики и их детки вдруг стали несчастными и беспомощными? Не пойдет.

– Пойдет. Очень даже пойдет. Если Газель уложил кто-то из братвы, мы деньги на семью с него возьмем. Сначала обдерем его до мяса, шкуру снимем, а потом решим, что с ним делать. Или легавым сдадим, или сами разберемся. Но тогда уж помощь семье Газели будет нашим делом, внутренним. Со своих сук мы сами спросим. А за твоих – тебе придется заплатить. Ну как, теперь понятно получилось? Или еще что-то объяснить надо?

– Надо. Давай уж дойдем в наших отношениях до логического конца. Я не люблю, когда меня запугивают, поэтому предпочитаю спросить первым: что вы хотите мне предложить, если я не выполню ваших условий и не дам денег?

– Правильная постановка вопроса, – одобрительно усмехнулся посетитель. – Наезжать на тебя мы не будем. У тебя вон мент при погонах на дверях сидит, как пес цепной. Он хоть и на пенсии, но друзей-то у него полно в милиции осталось. Да и у тебя наверняка «крыша» есть или в округе, или на Петровке, так что в обиду не дадут. Стало быть, наезжать на твою контору, как я уже сказал, мы не станем. А девка у тебя хороша, я невесту твою имею в виду, Оксаночку. Ежели в тебе жалости нет к семье несчастной Газели, ежели не хочешь ты понять, что такое потерять близкого человека, то мы тебе это быстро объясним. Очень доходчиво получится. И наглядно. Ну как?

– Теперь понятно. – Голос Есипова был по-прежнему ровным и спокойным, и Оксана не могла не восхититься им, хотя сама похолодела от ужаса, услышав последние слова. – Не дать денег я не могу в любом случае. Вопрос только в том, вернутся они ко мне или нет. Для того чтобы вернуть их, мне надо быстро найти убийцу Газели и доказать, что он не имеет ко мне ни малейшего отношения. Так?

– Точно. Приятно с тобой дело иметь, Кирюша, спокойный ты, в истерике не бьешься, милицию вызывать не бросаешься. Давай мы с тобой лучше дружить будем. Хочешь?

– Я подумаю. Вот листок, напиши сумму, какую я должен тебе отдать.

Возникла небольшая пауза, потом послышался сдавленный вздох.

– Ну и аппетиты у тебя. Ладно, считай, что мы договорились. Позвони мне через два дня… Да, в четверг. Сейчас скажу, в котором часу… – Пауза, шелест страниц – Есипов листал свой «органайзер». – В четверг, с часу до трех. Позвонишь сюда, договоримся о передаче денег.

– Насовсем отдаешь? – поинтересовался гость. – Или под личность убийцы?

– Разумеется, под личность. Я точно знаю, что убийца не имеет ко мне и к моему издательству никакого отношения. А коль так, значит, он из ваших. Я уверен, что смогу это доказать. И тогда с огромным удовольствием посмотрю в твои наглые глаза.

– А вот этого не надо. Ты Газель нанимал, ты давал ей задание, значит, грешки-то – у тебя, а не у меня. Так что не будем ссориться. Пока, Кирюша.

Шаги, звук закрывающейся двери. Оксана вжалась в кресло, судорожно вцепившись пальцами в чашечку с остывшим кофе. Ей было страшно.

Дверь, ведущая в кабинет, открылась, и она вздрогнула, увидев лицо Кирилла. Оно было совершенно белым, губы тряслись. Оксана поняла, что спокойный голос, который она слышала из-за двери, был только ширмой: Есипов прекрасно умел владеть собой и не терять лица в сложных ситуациях. А перед ней он не притворялся.

– Ты все слышала? – спросил он.

– Да, – прошептала она, не сводя с него глаз.

– Суки. Такую сумму заломили – по миру пойдешь. Ничего, за два дня я придумаю, как их прищучить. Ничего они не получат от меня, ни рубля.

– Но он сказал, что если ты не дашь денег, они меня…

– Глупости. Они этого не сделают. Я не собираюсь им платить.

– Но, Кира… Ты не можешь… – залепетала Оксана. – Заплати им, пожалуйста. Я боюсь.

– Не вмешивайся. – Голос его снова обрел жесткость. – Тебя это не должно беспокоить. Они тебя не тронут. Они же понимают, что, если с тобой что-нибудь случится, я буду знать, что это их рук дело, и обязательно скажу об этом в милиции. Он просто запугивал.

– Лучше постараться найти убийцу и честно получить деньги назад. Ты ведь точно знаешь, что никого не посылал убивать.

– Что ты понимаешь! – зло огрызнулся Есипов. – Налей мне выпить. Я отдам деньги, а где гарантия, что я получу их назад? Как я их буду обратно выцарапывать? Ты что же, думаешь, этим ворам верить можно? Или ты хочешь, чтобы я обратился в милицию и пошел выколачивать деньги вместе с ОМОНом? Не смеши меня.

– Но он сказал, что убьет меня, если ты не заплатишь. Пожалуйста, Кирилл…

– Я сказал – нет. И будет так, как я сказал. Тебе не о чем беспокоиться.

«Сволочь! – в ярости твердила про себя Оксана, смешивая в высоком бокале джин с тоником для Есипова. – Самоуверенный мудак. Отдаст меня не задумываясь, только чтобы не платить денег. Надо немедленно поговорить с Вадимом. Только он может помочь. Только он знает, как найти убийцу за те два дня, пока этот тип не позвонил. Потому что, когда он позвонит, а Кирилл начнет крутить и тянуть резину, они сразу поймут, что он не хочет платить и собирается выскользнуть. И тут же примутся за меня. Да, на Вадима вся надежда».

Глава 16

Вадим к ее страхам отнесся сочувственно, однако не мог сказать Оксане ничего обнадеживающего по поводу срочных поисков убийцы Марины Собликовой по кличке Газель и Андрея Коренева.