1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
Но уже тем, что они ели хлеб, выращенный рабским подневольным трудом государственных рабов, крепостных, колхозных крестьян, – они принимали «сучий кусок», как выражались воры в законе – кусок из рук преступной власти.
     
Увы, нет идеала на Земле. Повторим еще раз вслед за де Картом
     
(которого русские корректоры упрямо желают писать по традиции «Декарт» в одно слово – наследие борьбы с мировыми эксплуататорскими классами) – давайте повторим:
     
«Давайте же честно и добросовестно мыслить – в этом и заключается высшая нравственность». Если уж вам так дорога нравственность.
     
Повторим: невостребованность интеллектуальных и моральных сил образованной части общества, невостребованность большей части его энергии – вот что было основой советской интеллигенции.
     
…И вот клетки открыты и сломаны: обезьяны направо, птицы налево. И обнаружилась естественная и кошмарная вещь – что птиц мало, а обезьян много. Да и то: рассуждать легче, чем делать. И добродетельным быть несложно, если порочность свою проявить все равно невозможно. По клеточкам сидели, братцы, вся жизнь разграфлена, как лист в тетрадке по арифметике.
     
Воля!!!
     
И всю свою энергию можно прикладывать куда угодно, и еще свободные места для ее приложения останутся, такое время – реформы, понимаешь.
     
И энергия, уходившая в морализаторство и анализ окружающего, у одних ринулась в полезное русло: политика! бизнес! управление! строительство! книгоиздание! путешествовать, богатеть, все переделать, познать, перечувствовать! Таких – меньшинство.
     
Большинство жестокой конкуренции нынешней эпохи не потянуло. Вписаться и приспособиться не смогло. Бедствует.
     
Но и не это главное. Запреты рухнули, вот в чем кошмар. Журналисты говорят абсолютно все. Книги издаются абсолютно все. Говорить на кухнях стало не о чем…
     
И не с кем. Все делом заняты, деньги зарабатывают, свое дело делают, всю энергию прикладывают, устают.
     
И незачем. Ибо то, что было ясно только интеллигенции – теперь и так все из телека знают.
     
А то, чего не знают или не понимают журналисты, интеллигент сам тоже не понимает. Это он советских газет был умнее, что несложно было при потоке бредовой лжи. А нормального журналиста он отнюдь не умнее. Был бы умнее – сам бы стал телезвездой ток-шоу.
     
И церковь православная с христианской моралью прямо-таки на глазах пытается замещать Моральный Кодекс строителя коммунизма, от которого тошнило со всех стен.
     
Мы вынуждены констатировать, что для русской интеллигенции сегодня исчезла база.
     
Ум, образованность и мораль больше не являются особенностью, или принадлежностью, или прерогативой какой-то более или менее определенной или аморфной социальной прослойки.
     
Есть интеллектуалы и неинтеллектуалы.
     
Есть люди хорошие и честные, и есть плохие и нечестные.
     
Жестокий профессионализм современного общества разобрал агнцев и козлищ по породам и сортам: на шерсть, на мясо, на молоко, на племя.
     
Как невозможность дела была причиной задумываться, причиной трындежа, причиной внутреннего протеста – так возможность дела стала причиной любого действия либо бездействия с любыми оправданиями.
     
Склоним знамена. Или плюнем через плечо. Кому как больше нравится.
    
   
   
    
     
ГЛАВА III. Отсюда и в вечность
    
    
     
      
Продолжительность жизни
     
     
Часто приходится слышать или читать: «Жизнь слишком коротка», «Человек создан так, чтобы жить сто двадцать лет», «В будущем человек будет жить дольше, свой настоящий век» и прочие благоглупости. Означают они только одно: человек обычно хочет жить и не хочет умирать.
     
Почему – «сто двадцать лет»? Почему не четыреста восемьдесят? Речь не о неких абстрактных цифрах. Речь о продлении конкретного срока. Если взять средние семьдесят лет или условно-предельные девяносто, то мечтают о прибавке семидесяти или тридцати процентов. Плюс сто процентов выглядят уже даже теоретическим пределом.
     
Если бы люди жили в норме двадцать или двести лет, процент желаемой прибавки был бы тот же. Просто исходят из имеющегося. Что есть – то и мало.
     
Вопрос о бессмертии рассматривать, разумеется, незачем – это из области метафор. Солнце не вечно, а человек вечен, як же.
     
В Библии сообщено, что первые люди жили по девятьсот лет – вот, мол. Если взять поправку на поколения трепетных переписчиков, и считать срок лунными месяцами вместо солнечных лет, как и делали в древности большинство народов, то у нас получится как раз семьдесят пять лет, что и выглядит вполне соответствующим действительности.
     
Тут еще стали пропагандировать идею, что человек умирает обычно не от старости вообще, а от конкретных болезней – кардио, онко и др. Искоренить болезни, научиться с ними бороться – и лет до девяноста пяти протянем все.
     
Предположим, что мы искореним всех вредных микробов и станем вести до крайности здоровый и рациональный образ жизни. А стрессы? Никогда не волноваться и не перенапрягаться. Мирно, спокойно, умеренно и регулярно.
     
А страсти?! А всепоглощающие идеи?! А жажда свершений и приключений?! А врожденная потребность в сильных ощущениях, которые сокращают жизнь, ох сокращают!
     
Если бы человек как таковой мог поставить во главу угла продление своей жизни, а не максимальные ощущения и максимальные действия, мы имели бы другую историю, а правильнее сказать – никакой бы не имели. Инфаркт – расплата за свершения, хотя жрать, конечно, можно меньше.
     
Регенерация, обновление клеток – вот основной механизм продолжительности жизни. Количество обновлений, количество внутренней работы организма за всю жизнь, направленной на поддержание и продолжение деятельности – величина довольно постоянная, запрограммированная генетически.
     
Организм, подобно двигателю внутреннего сгорания, имеет свой ресурс. Вот он может совершить столько-то оборотов в таком режиме, столько-то в эдаком, это минимальные обороты, это максимальные, это оптимальный режим. Если двигатель сделан хорошо и используется в оптимальном режиме, износ частей будет равномерный, и в конце концов они сносятся, зателепаются и перестанут работать – тихо и постепенно. Ремонтировать уже нечего, вези на свалку.
     
А горы? А грязь? А виражи? Идеальных дорог в жизни не бывает.
     
Что рекомендует наука? Фрукты-овощи-вода, легкий голод, легкое регулярное движение, ноу проблем и лучше без половых сношений.
     
Пищеварение изнашивает очистительные и выделительные системы, нервные напряжения изнашивают центральный координирующий аппарат, физические нагрузки изнашивают сердце и сосуды, секс изнашивает репродуктивную систему, нервы и сосуды. Все, что сверх минимума, необходимого для поддержки жизнедеятельности организма – укорачивает срок жизнедеятельности.
     
Что такое рак в пожилом возрасте? Организм выкидывал дефективные клетки вон, выкидывал, определял и выкидывал, а новые и нормальные делал, делал, – и утомился, устал. Много уже поработал в жизни, больше не может. Дефективные-то клетки, примитивные и жадные уродцы, растут быстрее и легче хороших, различать их и разрушать, выбрасывать, дополнительный труд. А трудиться так, как раньше, сил больше у организма нет: ресурс его кончился, свою норму работы по этой части он уже выполнил.
     
Организм что соображает? Столько-то пищи он уже переварил, столько-то груза перетащил, столько-то сношений произвел, столько-то нервных клеток потратил. Закуривай, приехали.
     
Вот добротный йог, находящийся в состоянии, близком к анабиозу, и может жить черт-те сколько, чуть ли не веками. Он же не только не жрет и не трахается – он уже почти не дышит, все процессы в организме страшно замедлены.
     
Противоречие в следующем.
     
Организм за свою жизнь способен «перекачать», преобразовать определенное количество энергии – будь то в аспекте психическом, физическом, сексуальном или любом другом. Есть оптимальный режим для длительной работы – а есть предельные нагрузки, сокращающие срок.
     
Так вот потребность организма в ощущениях и действиях не совпадает с оптимальным режимом его эксплуатации. Человек создан не для того, чтобы предельно долго существовать как биологический индивидуум, а для того, чтобы следствие его существования в мире было как можно значительнее. Перерабатываемая им энергия идет на изменение мира. И создан организм, для производства этих изменений, с запасом. Понять, сделать, организовать, продвинуть! Без резерва возможностей куда дернешься, как устоишь. Да у любого живого существа есть резерв, запас прочности; просто у человека он гораздо больше. Без резерва и невозможно. Чуть что – как устоишь.
     
Мы будем продолжать совершенствоваться в косметическом и капитальном ремонте организма. Но в общем срок человека на земле пребудет неизменным.
     
Конечно: антибиотики, прививки, вставные зубы и пересаженные сердца. – Подтягиваем к верхнему сроку, латаем прохудившиеся места. Но характер, суть, количество преобразуемой через человека энергии остаются те же.
     
Ведь все животные проживают срок, соизмеримый и весьма сходный с человеческим. Вот так устроена клетка, такова структура ее организации в организм, таков энергопотенциал биологического устройства.
     
Медленно тянется, но быстро проходит.
     
Объективно середина жизни – это лет тридцать пять. Но мы-то свою жизнь воспринимаем субъективно. Все главные события в жизни обычно происходят до тридцати. И воспринимаем, переживаем мы все в молодости сильнее, полнее, богаче. День юноши и день старца отнюдь не равновелики в восприятии, даже если были с объективной точки зрения равно насыщены событиями.
     
После тридцати годы летят, и чем дальше – тем быстрее и незаметнее. В двадцать лет – год огромен, в шестьдесят – вроде как всего несколько месяцев двадцатилетнего.
     
Год двадцатилетнего – одна двадцатая жизни. Год семидесятилетнего – одна семидесятая.
     
И середина жизни по своему «внутреннему самоизмерению» приходится лет так на двадцать пять. Невредно понимать и помнить, что в двадцать пять – полжизни прожито.
     
Понятно, что смена образа жизни, смена стереотипа, обстановки, занятия, места, окружения – делают жизнь больше, субъективно длиннее.
     
Избранники богов умирают рано. Мало кто из великих, даже не нарвавшись на нож или пулю, не глуша себя стимуляторами, дотянул до шестидесяти. Слишком большие напряжения. В интенсивности выработали себя.
     
Но и сама смена стереотипа изнашивает организм и сокращает срок жизни. Любые изменения внутренних режимов организма – это переналадка за счет невозобновимого ресурса. Освежение остроты ощущений, перерасход нервной энергии.
     
Богатая жизнь и длинная жизнь – вещи разные, и по самой природе своей человек выбирает первое.
    
    
     
      
Детство
     
     
Человек обычно помнит себя более или менее связно лет с пяти. А вообще он помнит себя паршиво: меняясь со временем, погружен в настоящее.
     
Даже талантливые педагоги, декларируя, что дети – такие же люди, как взрослые, и строя отношения на принципах равенства и уважения, все же относятся к этим истинам умозрительно. Влезть в шкуру другого, ощутить мир его глазами – вообще трудно.
     
А ребенок имеет весь комплекс мироотношения такой же, как взрослый. И ценности у него те же. Просто вывески на них другие.
     
В первые же годы сознательной жизни (четыре-восемь лет) ребенок переживает весь круг человеческих проблем.
     
Познавая мир в вопросах «как?» и «почему?», он задумывается над устройством мироздания и ежится от крошечности своего места и роли в нем. И начинает, «играя», обсуждать с другом-сверстником проблему типа: «А может, все мы просто живем у великана в банке».
     
Он холодеет в ужасе от непостижимой пустоты неизбежной смерти.
     
Этого взрослые, как правило, не знают (не помнят).
     
Он сексуально тяготеет к противоположному полу. Взрослые это обычно глупо и лицемерно называют «испорченностью» и «нездоровым любопытством». Во-первых, любопытство не бывает нездоровым, это тяга к познанию, знать – в природе человека. Во-вторых, что естественно, то не испорчено, а познание естественно и в мотивации не нуждается – оно есть аспект инстинкта жизни человека как такового. В-третьих, объективно существует детская эрекция и детский онанизм: влечение приходит раньше половой зрелости (чувство, преобладание чувства заложено в человеке! размножаемся мы ведь не из чувства долга или во исполнение разумного плана, а повинуясь ощущениям!).
     
Ребенок самоутверждается среди сверстников как личными качествами (сильный, храбрый), так и социальным статусом (интересные игрушки, хорошо – в соответствии с представлениями окружения – одет, привозят на дорогой машине), и принадлежностью к клану (семье) – (мы богаче, мой папа самый сильный, мой старший друг изобьет всю твою компанию).
     
Когда ребенок скандалит и капризничает в семье – он тоже самоутверждается. Он зависим от старших во всем – но не может же он никак не заявлять значимости своего я! с ним тоже должны считаться!
     
Можно, конечно, придавить, – и вырастет с поломанным характером и безынициативный. Можно, в соответствии с нынешним американизмом, дать независимость по Споку, одновременно оградив от него собственную независимость, и вырастет внутренне одинокий человек, а по душам он станет потом разговаривать за деньги с психоаналитиком.
     
Главное что. «Капризы» ребенка – это обычно сильные, страстные желания взрослого человека, просто направлены они на вещи, которые взрослому (в силу ограниченности или эгоизма взрослого) представляются незначительными. Но других-то вещей у ребенка нет! А все чувства и потребности внутренние есть! Так какая разница, в чем причина горя – суп жидок или жемчуг мелок.
     
Заставить рыдающую девочку одеться на день рождения к подруге не так, как она хочет, а так, как считает лучше мать (часто из самолюбия перед знакомыми) – все равно что эту мать отправить на пляж в вечернем платье или в театр в рабочем комбинезоне, короче, насильно одеть так, что ей будет казаться, что она выглядит нелепо, в нелюбимые и не идущие ей вещи, и все смотрят на нее как на идиотку.
     
Существует блюдо, от которого вас тошнит? Ешьте до конца, улыбайтесь и благодарите. Причем не в гостях, а в собственном доме. А сблюете – накажут. Вот таково приходится ребенку, которому дают то, чего он не любит.
     
И травма от этих детских горестей, этой безысходной несправедливости, остается на всю жизнь! И в подсознании осядет, и вам еще так или иначе аукнется, будьте спокойны.
     
Прежде чем в конфликте настаивать на своем – взвесьте, одинаковое ли значение это имеет для вас и для ребенка. Для него не пойти к друзьям – все равно что всем коллегам дадут медали и пригласят на банкет, а вас обойдут. Недельная депрессия и вечная обида.
     
При этом – при этом вот какая вещь… Как и взрослые, дети больше любят тех, кто – по справедливости – наказывает. Не спокойно и взвешенно, а в сердцах, пусть сгоряча, но из глубокого, несдержимого неравнодушия к ним, к их поступкам. Нельзя вовсе без скандалов, обид, слез и примирений – главное чтоб конец был хороший и справедливый. Любви без эмоций не бывает. Сплошное балование и благодушие всегда воспринимается как некоторый оттенок слабости и равнодушия, а от родителей ожидается совсем не это.
     
Потребность в лидере, в надежности, защищенности и обязательно силе, даже если порой эта сила направлена на тебя – есть неотъемлемая часть любви к родителям.
     
Потребность в наказаниях и ограничениях тоже существует – это исконная человеческая потребность в отрицательных эмоциях. Если дети никогда не плачут – это не есть показатель правильных отношений. Есть потребность плакать! – и должен быть найден повод к ней! Так пусть это будет правильный, благой повод.
    
    
     
      
Молодость
     
     
Молодость – это много чувств и мало опыта; из чего все и следует.
     
С полным созреванием организма жизненная энергия достигает максимума. К 20 годам жажда переживаний и действий разрывает человека.
     
Я лично в 20 лет мечтал завербоваться в Иностранный легион и отправиться воевать куда угодно за что угодно. Но такой возможности в СССР не было, поэтому я шлялся по полудиким окраинам империи, хватаясь за экзотические и трудные, порой опасные, занятия вроде профессиональной охоты в Арктике или ковбойства в алтайских горах.
     
Тезис о счастливости молодости выдвинут людьми пожилыми, и не от большого ума (но это уже будет к разговору о старости). В молодости больше и счастья, и горя.
     
Известно и понятно, что: озорство, хулиганство, задиристость, драчливость молодости проистекают из необходимости приложить куда-то кипящую энергию. Это нормально. Друзья романтичного Ромео вспоминают, как задели, вызвали на дуэль и прикололи прохожего просто от нечего делать, для развлечения. Шалопай – это молодой человек, и ему многое простительно. Сорокалетний шалопай – это идиот и мелкий хулиган, он несимпатичен, его поведение неуместно; юноша ищет свою судьбу, свое место в мире, хочет путешествовать и познать все. Младший сын садится на коня и ищет долю в дали, сражается с тиранами и драконами, женится на принцессе и занимает вакантный трон. Совершает максимум того, на что способен; надо вовремя перебеситься. Немецкий студент гордился шрамами от дуэлей, нажирался водкой и пивом, дрался со стражниками и соблазнял девиц. В тридцать лет ему полагалось жениться, найти себе достойное занятие и остепениться в качестве полезного и уважаемого члена общества. Энергия сброшена, удовольствия получены, опыт приобретен, пора работать, теперь наступит черед твоих детей.
     
«Надо повеселиться в молодости, как черт, чтобы в старости работать, как дьявол», – сообщил Вольтер (разница между чертом и дьяволом в этой формуле мне всегда была не совсем ясна). Седой и великий Чарльз Дарвин отвечал журналисту: «В студенческие годы в Кембридже я входил в компанию молодых людей, с которыми мы проводили время в пирушках, карточных играх и развлечениях. Казалось бы, сейчас, на склоне дней, я должен сокрушаться об этом столь драгоценном, совершенно бесполезно потраченном, утерянном для работы, для науки, времени. Но друзья мои были такие милые юноши, нам было так весело вместе, что и поныне я вспоминаю это время с наибольшим удовольствием».
     
В молодости чувства острее, вот и счастье с горем, – понятно. В молодости делаются главные дела – создание семьи, завоевание своего места для начала пути, – понятно.
     
Но почему молодость великодушнее, благороднее, щедрее старости? Почему более склонна к идеалам? Почему чаще совершает самоубийство?
     
«Глупость молодости» придумана глупой старостью. Все великие открытия в теоретических науках делались молодыми людьми; спросите у физиков, они вам расскажут, все гениальные идеи приходят в голову до тридцати, а после – инерция. Старые шахматисты не тянут против молодых. Память лучше, соображение быстрее и богаче, и тесты это отлично иллюстрируют.
     
///зрелость – это замена идеальных величин реальными///
     
Потому что молодость в основном, не набравшись опыта, имеет дело не с реальными величинами, а с идеальными.
     
«Ничто в жизни не бывает ни так хорошо, ни так плохо, как люди обычно себе воображают», – писал Флобер молодому Мопассану.
     
Рисуя в вожделеющем воображении любовь, карьеру, дальнюю страну и впервые познав это реально, молодость обычно, кроме прочих чувств, испытывает некоторое разочарование:
     
«Как, и это все?..»
     
Как только идея обретает реальность, она неизбежно несколько «портится» – в чем-то недотягивает, в чем-то изменяется, в чем-то приобретает неожиданные черты или детали. Или кожа недостаточно гладкая, или аудитория недостаточно просторная и сияющая, или слава оказывается обыденной суетой, трудом и грызней.
     
///перебеситься – значит избавиться от соблазнов, последовав им///
     
(человеку свойственно стремиться самому познать, каково то или это. Умозрительная информация, полученная через кого-то, здесь мало что дает. Познать надо ощущения, т.е. пережить самому.)
     
Все это потому, что у молодости есть больше нервных клеток, и работают они мощнее. Сильнее инстинкт жизни – сильнее стремление к самоутверждению! Благородство, щедрость, великодушие – расписка в своем внутреннем превосходстве.
     
Самой дорогой монетой – отказом от внешних благ ради внутреннего ощущения своей значимости – платит молодость за осознание своего превосходства в какой-то ситуации.
     
Как справедливо заметил умный Бальзак: «До 30 лет некоторым людям еще можно верить; но после 30 верить нельзя уже никому».
     
(Крушение старости – это частность. Ничего принципиально нового. Так создан мир. Да многое уже и прожито. Да не так уж все и было идеально.
     
Крушение молодости – это крушение мира. Крушение Вселенной. Мало того, что рушится вся жизнь – много-много счастливых лет впереди, наполненных познанием, ощущением, всеми теми деталями, которые и есть жизнь; это подобно «принципу домино», рушится не одна костяшка, а весь длинный ряд их – поездки, новые квартиры, покупка вещей и мебели, премии, праздники, рождение и выращивание детей и внуков, походы в театры и кино, – рушится вся длинная линия судьбы. И все это было идеально хорошо. И все это было еще не познано, не прожито, не совершено!!! Вот что такое облом молодости. А вы говорите – счастливый возраст…)
     
Ощущение и сознание своих сил, возможностей, времени впереди позволяют молодости быть благородной и великодушной – «я еще все успею сделать себе, наверстать, иметь».
     
И кроме того, молодость более самодостаточна, чем старость. Веселье, беспечность, привлекательность, общительность делают нужными для нее меньше вещей, чем нужно старости. Друзья уважают, девушки любят, о здоровье и не думаешь, сам себе нравишься, возможности впереди и выпить можно – чего еще. От богатства бытия своего молодость щедра.
     
Кроме того. Человек редко доволен своим положением. И редко полностью доволен собой. Но старец себя уже знает и с собой свыкся, примирился. А юноша нет.
     
А в воспитании всегда присутствует какой-то идеал. И юноша куда более стремится к этому идеалу, чем старец. Он более переделыватель мира, чем старец. И внутренне он самоутверждается через приближение себя к идеалу, он являет сам себе, что он значителен.
     
Он обычно ведь думает о людях лучше, чем они на самом деле. И даже не потому, что сам очень хорош. Он часто полагает других лучше себя! Они ведь в его глазах ничем не проявили себя с плохой, недостойной стороны (конкретные люди, пока), (пусть даже просто случая не было – в том и особенность молодости, что мало еще было случаев увидеть людей в разных ситуациях – еще не съеден с другом пуд соли).
     
Он более соотносится с идеалом поведения – потому что избыток энергии определяет для него большую значимость идеала, чем для человека вялого: он более в состоянии стремиться к чему-то, а идеал как раз ориентир стремления.
     
Он более самолюбив, для него больше значит публичное поражение, публичное свидетельство его несостоятельности: самоутверждение!
     
Почему так силен и всеобщий пресловутый подростково-юношеский конформизм – одеваться как все, разговаривать, вести себя, проявлять и культивировать те качества, которые ценятся в его среде, группе, команде? Взрослые кривятся: вы инкубаторские, никакой индивидуальности, и т.п. Глупости!
     
Во-первых, относительно сверстников оценивает свою значимость молодой – а ценности и условные критерии задает не он.
     
Во-вторых, самый сильный или богатый и так утвержден. А слабый, некрасивый, бедный? Он утверждается через свою принадлежность к стае, утверждается в силе через то, что имеет часть ее большой силы – и старательнее других блюдет ее законы: моду, словечки, обычай; он рьян и ревностен в этом. «Шестерка», шелупонь, но по всем приметам – такой же крутой, как вожак, имеет право на защиту своих, на страх врагов.
     
В-третьих, идеалы общества вообще – размыты и весьма абстрактны, да и видишь постоянно, как сами взрослые носители и насаждатели этих идеалов их не соблюдают. А идеалы своей стаи – просты и конкретны! А без идеалов – никак: идеал – это то, что нужно внутренней энергии, чтоб переделывать, это свидетельство того, что нет равновесия, нет неживого покоя между тем, что есть – и тем что должно быть.
     
В-четвертых, молодежная мода противопоставляет себя взрослой: мы – есть! другие, значительные, заметные, и делаем не то, что уже сделали вы.
     
У молодости есть еще одна характернейшая особенность. Многое, что она видела, испытала, знает, она не понимает. Картины конкретной несправедливости, скажем, не складываются в картину общей несправедливости страны или системы: молодость обычно полагает, что в целом все неплохо, если ее так учили. Молодость может совершить жестокий и несправедливый поступок, не отдавая себе отчета в сути своих действий: высмеять кого-то, сурово решить чью-то судьбу, и вообще рубить сплеча.
     
Если эгоизм зрелости сознателен, зрелость обычно отдает себе отчет в своих поступках, то эгоизм молодости часто бессознателен: она уверена в своей правоте просто потому, что ей некогда задумываться. Потребно скорей лететь дальше и познавать все.
     
Жадная до прямых ощущений молодость из нескольких решений обычно принимает то, которое позволяет ей более самоутвердиться непосредственно здесь и сейчас, через само принятие вот такого именно решения. (Отсюда благородство, болезненное самолюбие, обостренная соревновательность.) Не потому, что хочет сделать себе лучше, а кому-то хуже – а потому, что именно вот такое решение позволяет ей сейчас чувствовать себя человеком, значительной по сравнению с другими личностью.
     
Не-ет, молодость не бездумна, она постоянно занята самоанализом и ее ощущения настолько сильны и многочисленны, что чуть не полностью занимают ее сознание, и другие люди ей уже менее интересны, и потому менее понятны. И то сказать – созревающий или только что созревший человек познает себя, разбирается в себе, своих реакциях, своих чувствах и сознании, – и только потом все больше начинает разбираться в окружающем мире, в других людях.
     
Молодость неизбежно субъективнее зрелости или старости. Именно поэтому со своим мощным и свежим интеллектом, созревшим полностью к шестнадцати годам, она может совершать гениальные вещи в точных науках или искусстве в двадцать с небольшим лет, как только наберется какая-то необходимая информация и станет возможной постановка задачи, – но быть девственно глупой в понимании важнейших жизненных проблем. Это называется: «Жизни ты еще не знаешь…»
     
Споря с тем порядком вещей, который навязан ей старшим поколением, она спорит по частностям, – но в целом картина мира, вложенная в нее при воспитании и образовании в детстве и ранней юности, остается прежней: для самостоятельного пересмотра не было еще времени, нет знаний, а главное – нет еще возможности к анализу окружающей жизни: она занята анализом своего сугубо внутреннего «я», а надо еще скорее выпить, покуролесить, купить модную тряпку и потанцевать.
     
Если молодость даже бунтует «против всего», бунт ее все равно базируется на вложенных с детства вещах: счастье, справедливость, удальство – т.е. ей может категорически не нравиться этот мир, но она придерживается одной из трафаретных, заемных, готовых схем его устройства.
     
Озорство и безоглядность молодости – это примат ощущения над анализом.
    
    
     
      
Романтика
     
     
Романтика – это вариант желания жить не так, как ты живешь. По сути – это аспект сенсорного голода, потребность в новых и более сильных ощущениях, которые всегда сильнее в молодости. Что безусловно полагается достижимым через внешние впечатления и собственные поступки.
     
Романтика – это не здесь и не так. Обычно это – далеко, непривычно, ново, очень часто – трудно и рискованно, опасно. Это преодоление трудностей и испытание себя в них.
     
Романтика – это стремление к свободе, осуществление свободного выбора.
     
Романтика – до крайности показательный случай того, что все дело не в вещах, а в нашем отношении к ним. Для благополучного горожанина в столице жизнь лесоруба в далекой тайге весьма романтична. Да еще если палатка, костер и так далее. Для профессионального лесоруба же, который вынужденно довольствуется палаткой вместо дома и костром вместо газовой плиты, ничего романтичного в этом нет, есть только привычные и обыденные неудобства. Работа трудная, комары жрут, развлечений никаких, стирка и готовка – трудоемки. Постоянный груз житейских проблем. А главное – все кругом всю жизнь так живут, нормальной жизнью, и другой не знают. И сказочной романтикой ему представляется жизнь в большом далеком городе, где он никогда не был: огни, бары, метро, чистота и люди со всего мира.
     
А пальмы, а берег южного океана?.. о!.. Влажная духота, царапины гниют, москиты как шилами тычут. И та же жизнь, как везде, те же проблемы, грязь, труд, деньги, болезни, склоки. Романтика папуасов и эскимосов – жизнь друг друга. Там хорошо, где нас нет.
     
А если где есть, то это ненадолго: попервоначалу, пока не обвыклись, пока экзотика в новинку и в охотку, свежие впечатления захватывают и достижение мечты сердце греет.
     
Уж верх романтики – белый парусный корабль в синей дали. Ну, влазь на борт, ступай в кубрик. Черт… Паруса вообще-то не совсем белые, они серовато-желтоватые, грубая вылинявшая холстина. Смолой и дегтем пахнет. В кубрике темновато и тесно, пахнет несвежим бельем и потным телом. Все отсырело, преет, просушки требует. Краска облуплена, под ватерлинией осклизлые водоросли наросли, тянутся. Теснота, жратва однообразная, народ хамоват, офицеры звери, отношения напряженные, несправедливые, устают все сильно.
     
Тяжелая жизнь, и все как везде.
     
Романтика – жажда иной, лучшей доли. Там – это как бы антиздесь: все, что здесь не устраивает, там воображается не таким. Но понимание этого ничего не меняет. Все равно хочется. Почему?
     
Романтика – это идеал существования: борьба, свершения, открытия, приключения. А наличие идеала означает, что человек не удовлетворен нынешним существованием, что есть разрыв между тем, что он есть и имеет – и тем, что он хотел бы мочь. Это следствие и свидетельство избытка сил и возможностей. Это энергетический потенциал человека.
     
Маяк возникает только там, где есть импульс к движению. Отсутствие романтики в молодости говорит только о незначительности личности. Вялости, неэнергичности, лени, низкой потенции. О малой жажде жизни, о неинтересности. Здравое благоразумие молодости – это природное убожество.
     
Если умелый, сильный, предприимчивый человек в юности мечтает только о личном благополучии, делает деньги, покупает машину, строит дом и основывает банк, а мечтатель-романтик остается в результате у разбитого корыта – это не означает преимущества первого.
     
Кто-то первым кидает мысль, намечает направление, глупо прет в неведомую даль, надеется сначала и плачет потом – и мостит собою дорогу к тому, чего раньше не было. Он наивен и нерасчетлив, но ловит несравненный кайф, ставя на карту свою жизнь в вере на огромный выигрыш! Вот с романтиков и авантюристов любое движение и начинается. Это аристократы духа.
     
Но чаще отчаянные романтики в свой срок становятся отчаянными прагматиками и, направляя энергию в деловое русло, оставляют позади тех, кто раньше начал.
    
    
     
      
Зрелость
     
     
Возраст с 30 до 45 лет. Уже все знаешь, еще все можешь и всего хочешь.
     
Если в наше время низкой рождаемости и высокой продолжительности жизни пятидесятипятилетнего человека могут назвать «находящимся в расцвете сил» – это смесь комплимента, утешения, лицемерия и глупости.
     
Врачи и спортсмены знают, что после 30 замедляется нервная реакция, уменьшается скорость сокращения и выносливость мышц, понижаются обменные процессы. Спортивные результаты и медицинские приборы – объективные показатели.
     
Конечно, Горди Хоу до 50 играл в хоккей, а Бобби Чарльтон – в футбол, и это по классу чемпионов, а Джо Фрэзер в 37 отыграл титул чемпиона мира по боксу в тяжелом весе, но эти исключения – за счет профессионализма, опыта, техники, режима постоянной тренировки, которыми компенсировалось снижение силы и быстроты.
     
После 45 начинает уменьшаться рост за счет межпозвоночных хрящей, ослабевает зрение, набирает ход атрофия и перерождение тканей, ослабевают функции органов и т.д. Человеку кажется, что по части мыслить он еще ого-го, но озарений больше нет, и интеллектуальная выносливость уже не та. Шахматисты в этом возрасте знают, что после четырех часов игры пятый час партии в полную силу они уже не тянут, устали.
     
Вольтер, Гете, Раушенбах и в 80 думали и работали отлично. Но это люди исключительной интеллектуальной потенции, которые тянули за счет огромной пожизненной тренировки и меньшими, короткими дозами, а все вершины взяли до наступления старости. Шекспир написал все лучшее с 31 до 37 лет – от «Ромео и Джульетты» до «Гамлета». Дюма написал «Трех мушкетеров» в 42. Толстой делал «Войну и мир» с 35 до 40. Шопенгауэр завершил «Мир как воля и представление» в 32. Ницше написал все до 45, Спиноза в 45 умер.
     
Французскую революцию делали 30–40-летние люди. Наполеон был владыкой Франции и Европы с 30 до 46.
     
Такие орлы-авантюряги, как Фрэнсис Дрейк или Генри Морган, вскоре после 50 умирали от пневмоний и лихорадок. Все главное было давно сделано. А сопротивляемость организма уменьшается…
     
Христу было недаром 33, а многим ушедшим гениям – 37.
     
По вершинам…
     
Почему во многих странах высшие должности разрешено занимать только после 30 или даже 35 лет? А в древнем римском сенате возрастной ценз был определен выше 40? Ну, ясно: опыт, благоразумие, взвешенность.
     
Что означает: «молодость горяча и опрометчива»? Что до 30 чувственный, витальный элемент преобладает над сугубо рациональным, внешне прагматическим. А когда речь идет о судьбах страны, требуется максимум рассудка при минимуме эмоций – это гарантирует разумность и стабильность.
     
Состоявший из стариков совет старейшин Спарты обеспечивал неизменную незыблемость державы 700 без малого лет. Думать им было особенно нечего, страна была мала и проста: не поддаваться никаким эмоциям, ничего не менять, строго сохранять имеющееся, как завещал Ликург.
     
Когда от обычных винтовок перешли к полуавтоматическим и автоматам, понадобилось уменьшить мощность патрона, чтобы отдачей-перезарядкой не разбивало скользящий затвор, а уменьшенной мощности порохового заряда и так хватало для прицельной дальности и убойной силы, это уменьшение с лихвой перекрывалось скорострельностью, если брать эффективность оружия. Хотя результаты одиночной стрельбы из обычной винтовки лучше. Так и возраст…
     
Соображает зрелость отнюдь не лучше молодости. Знает – больше. Испытала больше. А сила ощущений – меньше, энергетика – ниже. Это позволяет в большем объеме видеть и представлять задачу, предвидеть причины и следствия, и не дергаться по пустякам.
     
Молодость чаще предпочитает получать ощущения через удовольствия «напрямую» – секс, алкоголь, игры, развлечения, новые впечатления от путешествий. Зрелость, с понижением ощущений, понижением энергетики, как бы «сбрасывает излишек» и скорее предпочитает внешние действия, будь то управление, политика, строительство, создание и обретение материальных благ и т.д. То есть все большая часть ощущений приходит через рациональный аппарат. Радость и горе через сознание своих действий. Потому и полагалась всегда «порой созидания».
     
Условно говоря, «обструганная» энергия «направляется в полезное русло», и на таком, вполне высоком, уровне работает лет пятнадцать.
    
    
     
      
Отцы и дети
     
     
Не было в истории страны более процветающей, чем Америка в шестидесятых годах XX века. Изобилие: каждой семье дом, пара автомобилей, груды еды и склады одежды, высокие заработки и низкие цены, возможность так или иначе любому получить любое образование и заниматься любым делом, и так далее. Короче, вот он, наступил Золотой Век.
     
И молодежь, вступая в жизнь, имела перед собой неограниченные возможности.
     
И что же она – была счастлива и прочувственно благодарила старшее поколение за создание дивной базы для прекрасной жизни? Большая фига!
     
В шестьдесят восьмом году грянуло во всю силу движение хиппи. Грязные неряшливые юнцы обоих полов не желали учиться, не желали работать, потребляли наркоту, демонстративно совокуплялись на улицах и скверах и заявляли: «Мы в гробу видали ваше общество процветания, ваши лозунги порядочности и добросовестной работы, вашу благополучную семью и ваши вонючие деньги! Подите от нас прочь, мы вас презираем; мы не знаем, может быть, чего мы хотим, но мы не хотим жить так, как вы!» При этом исправно сосали деньги из государства и родителей.
     
Государство и родители несколько растерялись. «Какая же у вас все-таки позитивная, так сказать, программа?..» – виновато спрашивали они.
     
– Люди должны быть друг другу братьями, жить надо в любви, производить и потреблять излишние ценности ни к чему, гонка за должностями и престижем бессмысленна, вы делаете людей несчастными, а мы по взаимной склонности совокупляемся с кем хотим, потребляем марихуану и ЛСД для удовольствия, постигаем сущность мира через дзэн-буддизм, братски и бескорыстно помогаем таким же, как мы сами, никому не приносим вреда, никого ничему не заставляем, это и есть правильная и настоящая жизнь, – отвечали великовозрастные дети.
     
Они рожали коммунальных детей в грязных трущобах и хором их «воспитывали» по своему разумению. Они пытались коммунами переселиться на сельское лоно и затевали дикие фермы, где могли засеять поле манной крупой, полагая, что из нее вырастет готовая манка на стеблях – такова была наивность.
     
Психоаналитики пытались найти корни их бунта в сексуальной подавленности в детстве, нормальные люди вздыхали: «И чего им не хватает», а самые простые ругались: «Зажрались! горя не мыкали, не знают, почем хлеб достается».
     
Американский культ успеха в зарабатывании денег сыграл с Америкой скверную шутку. Брызжущая энергией молодежь не смогла найти достойное, полное применение своим силам. Быть еще одним богачом, директором завода или сенатором, – мало чести и интереса для того, кого удовлетворили бы настоящие трудности, подвиги и открытия. Мир освоен и заселен, все налажено и окультурено, поставлено на поток и приспособлено к зарабатыванию денег: чего интересного-то? Скука и отвращение завладели поколением…
     
Им надо было что-то делать! Изменять, создавать, задвигать свое собственное! А делать было по большому счету и нечего.
     
А где ты ничего не можешь утверждать – ты должен отрицать. Где ты ничего не можешь создать – ты должен разрушить. Но ты должен явить себя, свое «я», свою волю и значимость. Вот ребята и выступили. По миру шлялись, кварталы и районы столичных городов оккупировали, испражнялись на газоны и тротуары, затевали драки с полицией и закидывали бутылками с бензином полицейские фургоны и водометы.
     
Результат? Со временем часть стала обычными гражданами, часть вымерла от наркомании и вообще сгинула, а самая малая часть попыталась сохранить свой образ жизни в тихих уголках мира, живя за счет разнообразных подаяний и мелких приработков. Плодов это искаженное дерево не дало.
     
Это, пожалуй, самый мощный и массовый образец конфликта поколений в негативном аспекте: «Долой вашу жизнь, долой ваше все, мы будем иначе». Этому поколению перед лицом следующего нечего было в свою очередь отстаивать и передавать, созидательный момент практически отсутствовал.
     
Но тут, значит, общий уровень богатства общества позволял жить и выпендриваться сотням тысяч бездельников. А уровень образования и информатики позволял хоть как-то теоретически обосновывать свои действия.
     
А если общество глубоко патриархально и темп материального прогресса столь низок, что на протяжении жизни двух-пяти поколений вообще незаметен, как в Средние века, или у ведущих натуральное хозяйство горских народов? Если уклад неизменен и таковым представляется, дармоеды невозможны, мораль строга, закон прост и жесток?
     
Тогда протест, отрицание уже имеющегося, носит характер чисто психологический, семейный, родовой. Подросток мыслит свою будущую жизнь в уже имеющихся рамках: он создаст свою семью, будет воспитывать своих детей по обычаям, построит дом, будет пахать свой участок, – а куда денешься, иного ничего нет. Он спорит по мелочам, в которых может и не разбираться, он критически воспринимает старших, их поучения и привычки, он жаждет самостоятельности.
     
Что мы слышим во все века? Что молодежь хуже, чем раньше. Еще бы. Мы своим умом и трудом плюс наследие предков дошли до того-то и того-то, и по опыту знаем, что лучше и правильнее всего думать и поступать так-то и так-то, это же для нас просто очевидно, а они несогласны! А раз лучше-то по жизни выйти не может, то иначе – значит хуже.
     
В общем – старшие всегда являют сохраняющее, консервативное начало, а молодые – новаторское, отрицающее и развивающее. И корни этого – не в правильном или неправильном устройстве общества, семьи, государства, не в уме-глупости или добродетели-порочности родителей, а в том, что повышенная энергетика юности требует самореализации, самоутверждения. А во взглядах и действиях это проявляется: я что-то значу, от меня должно что-то зависеть, я что-то должен изменить, благодаря самому моему существованию что-то должно быть не так, как есть, как было бы без меня. Только и всего.
     
Дай им волю – они тебе наворотят, сто лет не расхлебаешь! Пока сами не убедятся, что все в общем было верно, и не начнут делать то же самое.
     
А не давай – и вырастет со всем согласный тюфяк, который на истины твои не замахнется, пороха не выдумает, и станет благонравно таскать сучья в пещеру, где вы до сих пор живете всем племенем.
     
Но это – крайние, так сказать идеальные результаты «чистого опыта». В жизни это повсеместно принимает форму семейных драм разной степени накала и разного калибра летящих слез и искр. А когда непокорный сын, не уступив, грохает дверью и выскакивает в никуда, то остывший, успокоившийся и впавший в элегическую задумчивость об устройстве жизни отец с оттенком мазохистского удовлетворения и уважения произносит: «Характер!.. весь в меня».
     
Иметь собственную точку зрения и настоять на ней – вот вся суть конфликта. А об чем спич – дело десятое. Не стрижено, а брито! и плевать, кого бреем.
     
«Конфликт отцов и детей» – обязателен и закономерен, как прорезывание зубов. Дети – продолжение родителей, и детское отрицание – продолжение и развитие родительского утверждения. А поскольку хозяева жизни, родители, в основном занимают позицию утверждения, то детям остается в основном позиция отрицания.
     
Молодой делает свой шаг вперед. Где перед – черт его знает. Но явно не здесь, не на этом же месте. Шагаем!
     
Еще одна вещь. Старшие не идеальны, и жизнь их не идеальна. Улучшить!! Молодые судят старших с позиций идеальных возможностей, всех сложностей и трудностей на своей шкуре они еще не познали: совершенно естественно, что со многим они не согласны и желают сделать иначе.
     
Своя мода, свой жаргон, свои манеры. И – ниспровержение авторитетов, все истины пробуются на зуб. С замечательно наглой уверенностью молодость замахивается на все.
     
Но это все больше об инициативе детей; так ведь и отцы хороши! Вот делает молодой что-то, что к старшим не относится, сам делает, для себя, по своему разумению. А вот тебе совет, а вот тебе указание. Какое вам дело, оставьте меня в покое! Увы – старшее поколение тоже самоутверждается, ему тоже до всего есть дело, оно тоже хочет, чтоб все делалось по его представлениям. И ломаются копья дураков по поводу одежды или музыки.
     
В конкретных отношениях всегда ищется компромисс и взаимопонимание, лад в семье. Но в принципе это ничего не меняет: полное согласие принципиально недостижимо, каждый хлебнет из своей чаши радости и горя. Бывали века родительского диктата, когда супротив пикнуть не смей, ходи по струнке замуж за кого я укажу. В нынешней Америке – противоположность: «автономность» комнаты, максимум свободы, а в восемнадцать – вообще можешь сваливать и жить сам как хочешь. О результате «свободы» говорилось в начале главы, и масса родителей в 68 незабвенном году вздыхала о жестоком зажиме патриархата, видя буквально гибель повзрослевших детей…
    
    
     
      
Изменение характера с возрастом
     
     
Кто ж не знает, что характер с возрастом меняется. А прямее сказать – портится. А почему, собственно?..
     
По достижении некоего пика зрелости – лет 37–40 – в человеке вдруг начинают нарастать негативные эмоции. Все более он начинает переходить от оптимизма к пессимизму: не то чтобы менялось мировоззрение, но любое событие все больше является поводом для отрицательных эмоций, нежели положительных. То, что в молодости явилось бы поводом для радости и ничего больше – с возрастом может вызывать вздохи и печаль, под разными соусами: поздно произошло, мало платят, недостаточно уважают, и вообще включаются ассоциации на тему: жизнь горька и несправедлива и люди сволочи. Что немало отравляет жизнь себе и окружающим.
     
Окружающие говорят: да у тебя все хорошо, да ты и сам еще ничего, да чего ты кривишься – ведь произошло хорошее. Да, кисло отвечает убеждаемый, действительно хорошее… но немножко не так, и немножко не тогда, и вообще все это немножко не то. Жизнь может быть той же самой или даже идти на подъем – а вот отношение к жизни меняется, «идет на спад».
     
Молодости не нужны причины для радости – в том смысле, что радость – ее дежурное состояние, и поводов всегда будет полно. Выспавшийся человек открывает глаза с хорошим настроением. И даже если груз на душе лежит – он еще сначала должен вспомнить, проснувшись, про этот груз, а пока не вспомнит – настроение хорошее.
     
Старость спит плохо. Она ворочается в постели и припоминает былые несправедливости и обиды. Боже! – вдруг вылезает из памяти то, что казалось давно забытым. Вдруг бешеное раздражение вызывают сущие мелочи давно прошедших лет. А через неделю они сменяются другими древними мелочами. Таки у вас невроз?
     
Можно сказать про перспективу молодости и близость смерти в старости, силу молодости и слабость старости, про износ нервных клеток, которые не восстанавливаются, – это не ново, но ничего по сути не объясняет.
     
Правильнее говорить даже не о старости – под старостью обычно представляют седину, немощность, смирение, покой, воспоминания и какой-то уровень стабильности жизни: уже ничего нового не будет, можно на солнышке тихо радоваться бытию. Правильнее говорить о пути с вершины: жизнь вполне продолжается и внешне даже может идти на подъем по «закону эскалатора» в карьере, но силы и личные возможности идут на спад; а это процесс постоянный и непрерывный.
     
Молодость активна, и активно ее отношение к жизни. Ее желания могут реализовываться в большой мере. Ее жизнь в своей будущей покуда несовершенности и неопределенности огромна и прекрасна. Ее самоутверждение тяготеет к экстенсивности: совершать, изменять, реализовывать. Она рвется вперед и вверх, ища и торя пути, и любое событие склонна рассматривать с точки зрения победы – этапа на пути к главным победам. Поэтому она не мелочна, не злопамятна, не мстительна.
     
Каждое событие может иметь для нее положительный смысл – даже как приобретение отрицательного опыта, полезного на будущее. Цель высока и далека, жизнь впереди длинная, и смысл событию придает именно разворачивающаяся великость всей системы и структуры настоящих и будущих поступков. Любое событие работает на более общее пространство жизни и усилий.
     
Старость слабеет. Меньше сил, желаний, возможностей, меньше интереса к жизни. А жить надо! Хочется. Инстинкт, потребность. По-прежнему необходимо самореализовываться и самоутверждаться в максимально возможной степени.
     
А теперь припомним, что нормальное соотношение потерь наступающих и обороняющихся – три к одному. Обороняющемуся легче, он врылся в укрепленную заранее местность, и тем как бы равен по силе действия (противодействия) трем наступающим.
     
Отсюда консерватизм старости. Не могу уже открыть новое – но тебе, щенку-новооткрывателю, еще могу свернуть шею. Как бы по индивидуальной силе, по величине отдельно взятого поступка – я еще значительнее тебя. Нет, это, конечно, не рассудочное стремление – это инстинктивное, безусловное стремление индивида делать тот максимум, который он может. Ведь на весах – взять город и отстоять город есть равновеликий поступок с разными знаками.
     
А силенок-то где взять для действий? Где нервная энергия, где побудительный мотив, где ощущение, которое требует реализации в действии? А активное негативное отношение ко всему, чему можно противодействовать, сидя в своем окопе. Раздражение, неприятие, стремление к противодействию.
     
Дежурное отношение молодости: все не так, я это переделаю!
     
Дежурное отношение старости: все не так, но я не могу это переделать (опыт, забота о детях, малость сил, плетью обуха не перешибешь, мир все равно не переделаешь).
     
Вспомним, что страдание – это кнут к действию. Чем меньше энергии – тем больше сил надо мобилизовать индивиду для действия. Вот страдание – сильное отрицательное ощущение по какому-то поводу – и заводит старика: давление скачет, предынфарктное состояние, а он все кричит, слюной брызжет и добивается какой-то ерунды. Ибо он создан не для того, чтобы беречь здоровье и предельно продлить свое индивидуальное существование, а для того, чтобы ощущать и делать максимум возможного.
     
Страдание и переживание «ни с чего» вышибает резервы сил, которые могли бы пойти на мирное тихое существование. Но человек не создан для тихого существования, он, понимаешь, «мятежный, ищет бури»! А буря в первую очередь – это буря в душе, сильные ощущения.
     
Заметьте: любая весомая и реальная причина к страданию мигом вышибает у старости мелкие и надуманные поводы страдать. Смещение доминанты.
     
А поскольку кнут страдания всемогущ и куда сильнее пряника радости (которая в определенном смысле и есть избавление от страдания, как долдонил Шопенгауэр) – страдание есть способ старости ощущать и делать максимум. Я не могу улучшить твою жизнь – зато я могу ее попортить десятком слов.
     
Старость утверждается через отрицание – но уже не в силах толком реализовать его через действие: закон… мораль… сил нет. Очаг возбуждения отрицательных эмоций не снимается, мало снимается. А как его снять?..
     
Старость утверждается через критику. Вот ты что-то делаешь – а я уравниваюсь с тобой и даже встаю выше: тем, что я умнее тебя и сделал бы это лучше, просто возраст не позволяет, тут вины нет, а ты слабак. Твой реальный пик я измеряю по своему прошлому (воображаемому), и мой пик выше.
     
На спуске с вершины нарастает негативная реакция на раздражители. Что означает: нарастает недовольство существующим положением вещей. Что означает по сути: нарастает несогласие с этим миром. Чтоб было хорошо, надо чтоб было как-то иначе. Нарастает субъективная потребность в том, чтоб мир был не таким, каков есть.
     
Это подстегивает силы по мере их убывания, это должно побуждать все больше концентрировать силы на переделке мира: за счет, так сказать, мобилизации внутренних резервов. Все старику не так, все ему надо иначе, ну же надоел всем!..
     
Это можно считать компенсаторной реакцией центральной нервной системы на старение организма. Продолжай ощущать и действовать!
     
(Вообще мы имеем здесь, конечно, интересный комплекс причин:
     
– невроз цивилизованного человека. Многие проявления отрицательных эмоций вечно сдерживаются законом, моралью, инстинктом самосохранения, преобладающим желанием достичь своей цели. С возрастом подавленные желания все меньше и труднее компенсируются рассудком, волей и другими, отвлекающими желаниями и поступками, и масса подавленных в течение многих лет отрицательных эмоций начинает прорываться наверх в сознание – с интенсивностью, никак не соответствующей малости поводов. Недаром есть присказка у пацанов-хулиганов: «Пьяный мужик страшнее танка». В драке и на войне никакой пацан не звереет так, как поживший мужик: да мужик озверел от всей предшествовавшей жизни, вот он теперь зверство и выдает наружу. Раздражитель, нейтральный или даже положительный (!), все более воспринимается «подсознанием» как возможность прицепить к нему и выплеснуть наружу накопившиеся отрицательные эмоции. Ну, типа: треснул собаку, потому что вчера тебе нахамила продавщица.
     
– сравнение реального события (положительного) с тем, каким оно когда-то рисовалось в воображении. Поскольку мечта всегда превосходит действительность, сравнение не в нашу пользу. А ведь в оценке значимых для нас событий мы всегда исходим из сравнения того, что есть, с тем, что должно быть по нашему разумению. Мы часто и постоянно обманываемся в своих ожиданиях – ибо ожидаем черт-те чего, раздутого и раскрашенного рефракцией неопределенной перспективы мечты и воображения. Должное вечно превосходит сущее, идеал – реальность, и осадок разочарования печален, отрицателен.
     
– недовольство собой: убывают силы, красота, потенция, время жизни с возможностями и действиями. Человек никогда не может достичь всего, чего хочет, – а с возрастом все меньше иллюзий, что «когда-нибудь» он добьется всего, т.е. будет абсолютно счастлив через достижение внешних факторов: возникает комплекс хоть частичного, но «поражения в жизни». Увеличивается роль такой негативной формы самоутверждения, как зависть. И этот отрицательно-эмоциональный комплекс тоже проявляет себя при касании внешних раздражителей в сторону негативной реакции – строго говоря, не «на» раздражитель, а «в связи» с раздражителем.
     
– и это все входит в базовые потребности в ощущениях, самореализации, самоутверждении, суммируясь в итоге.)
     
Но действовать трудно и как бы не строго обязательно, а от ощущений никуда не денешься! Грузнеет человек, мышцы не те, эндокринная система не та, полежать чаще тянет. Уже не дашь врагу по морде – изувечит; надо другие способы изыскивать прижучить его, а для этого эмоция должна быть стойкой, сильной, а то плюнешь через полчаса – и будешь жить побежденным и униженным.
     
«Нет новостей – тоже хорошая новость», – только старость могла придумать подобную поговорку. Вы чувствуете? Отношение к нейтральному, возможному, неизвестному еще раздражителю заранее опасливое. Наполучал щелчков за жизнь, теперь лучше спокойно дома сидеть. Это тебе не молодость, жаждущая новостей и событий.
     
В потребности ощущений, безопасности и самореализации одновременно старик все более погружается в воспоминания и воображение, все более находит там точек к самоутверждению – и одновременно все более неожиданных гадостей и обид, а! Так это две стороны одной медали – положительные и отрицательные ощущения, под которые и для которых подводится конструкция памяти и воображения.
     
А в реальности – в общем получается так: уже нет сил переделывать мир – но все равно еще есть силы быть с ним несогласным. И невозможность переделать усугубляет это несогласие, оно нарастает, суммируется, портит жизнь, заставляет страдать – то есть заставляет по возможности хоть как-то стремиться к тому, чтоб было не так.
    
    
     
      
Рак
     
     
Страшное такое слово, приговор, неизлечимость, загадка, глубинная причина неизвестна, и так далее.
     
Дело же обстоит в принципе довольно просто – не всегда, но в большинстве случаев, поскольку под этим «общим» диагнозом в его расхоже-бытовой формулировке объединены весьма разнообразные формы новообразований.
     
За исключением случаев решительно непонятных, за исключением рака, развивающегося в молодом возрасте как после травм, так и без всякой видимой внешней причины, рак – это болезнь пожилого возраста.
     
Суть его в общем в том, что нормальные клетки заменяются клетками дефективными, примитивными, «агрессивными» и «жадными», которые не выполняют никакой функции в организме, активно размножаются, распространяясь из очага возникновения во все стороны, и довольно быстро лишают организм возможности нормально функционировать: внутренние органы, сосуды, нервные пути заменяются грубой «бессмысленной» тканью.
     
В чем дело?
     
Организм – штука настолько сложная, что, как на всякой фабрике, на каждом большом и разнообразном производстве, механизм производства новых клеток всегда дает некоторый допустимый процент брака. Организм зашлаковывается остаточными продуктами распада пищи, особенно от «тяжелого» питания типа свинины и животных жиров, – это кроме собственных дефективных клеток. И вот ОТК и служба контроля организма следит: где там «чужие» болтаются? где «вредные» и «бракованные»? Лимфатическая система бросается их уничтожать, печень их фильтрует через себя и перерабатывает, почки их фильтруют и выбрасывают вон, потовыделительная система выбрасывает. Короче, организм их убивает, частично по возможности хавает на пищу себе, в основном же выбрасывает вон. И все в порядке.
     
Но. Но. Фокус в том, что раковые клетки по сравнению с нормальными очень низко дифференцированы. То есть примитивны. Вот такие уроды, вроде как урод без мозга, пальцев и т.п. по сравнению с нормальным человеком.
     
Естественно, что построить такую дефективную клетку гораздо проще, чем нормальную, сложную и хитро функционирующую. Это как старику Хоттабычу проще создать телефон из куска цельного черного мрамора, чем настоящий телефон со всей электрической начинкой, катушками и проводами. Цельномраморный телефон красивее, прочнее, тяжелее, страшно примитивен по устройству – нет там устройства, технологически прост и совершенно нефункционален.
     
Естественно, на создание раковой клетки требуется гораздо меньше энергии. Меньше труда затрачивается. Чего там особенно-то строить, в «телефоне без механизма».
     
На ее формирование тратится меньше питания. А питание разносится по организму довольно равномерно, в том смысле, что две соседние клетки – нормальная и примитивная – его получают поровну.
     
Отлично, говорит примитивная клетка и начинает расти быстрее нормальной, ей это проще – абы массу нарастить, устройство и функция ее не интересуют.
     
При этом она, сволочь, активно размножается – а что ей еще делать, своих размеров она уже достигла, а питание продолжает получать.
     
Здоровый организм, энергичный, с «запасом прочности», с хорошим иммунитетом эту дрянь выкидывает быстро, сразу. А усталому, ослабшему, старому, который уже много раз такие клетки выкидывал, много раз себя ремонтировал, уже трудно.
     
Не только потому трудно, что охранно-уничтожительная система устала и ослабла. Не только потому, что «ремонтный ресурс» подходит к концу.
     
А еще и потому, что такие клетки строить легче, меньше труда затрачивается. Организм начинает «халтурить» – делает не то, что надо, а то, что легче, что экономичнее.
     
Почему нормальные клетки начинают замещаться дефективными? Да, те – жадные, агрессивные, растут и плодятся быстро. Верно. А с точки зрения всего организма? А их кормить легче, растить проще, и если «сделать вид», что ты не различаешь нормальные от дефективных, так ты вроде бы отлично делаешь свою работу, а труда меньше затрачиваешь. То есть с количеством образующихся клеток у тебя все просто отлично. Вот, правда, качество дерьмовое, но организм как бы машет рукой: а, черт с ним, устал я, и так сойдет.
     
Что мы имеем? Мы имеем энтропию организма, падение общего уровня его энергетики.
     
Все давно согласились, что стресс является одним из пусковых механизмов рака. А что такое стресс? На уровне физиологии – это сбой в функционировании, расстраивание слаженности организма – подобно расстраиванию фортепиано: каждая клавиша дает звук, но мелодии уже не выходит. А на уровне психики к чему он сводится? А в общем жить меньше охота: радости меньше, печали больше, ты чувствуешь себя уже менее в силах переворачивать мир. Падение энергетики, что и наблюдается и на психическом, и на физиологическом уровне. Ага, в здоровом теле здоровый дух.
     
Операция может помочь – выбросить очаг гадских клеток вон, а в остальных местах все идет пока в пределах допустимого. А может не помочь – очаг ты убрал, а сил у организма все равно мало, пройдет короткое время – и повторится та же история в другом месте.
     
Медикаментозное, химическое, лучевое воздействие – это лечение болезни как следствия, но без лечения причины. Давить гадские клетки всеми возможными способами. Способы эти сродни артобстрелу по площадям. Организм в целом травмируется страшно, нормально работать он в таких условиях не может. Медицина как бы подменяет своими сторонними, искусственными средствами то, что он должен был бы делать сам, но не может. И как правило это дает только временное излечение, временное улучшение, а через короткое время процесс идет вновь, и не просто идет: всегда уцелевает незначительное количество самых выносливых и живучих раковых клеток – низкодифференцированных даже по сравнению со своими уничтоженными родственницами. И они потом идут в рост. Логично: им требуется еще меньше пищи, еще меньше энергии, они еще примитивнее, и еще живучее – им требуется только существовать и размножаться. И организму еще «легче» замещать ими нормальные ткани, с которыми столько труда и хлопот.
     
Единственный способ кардинальной борьбы с раком в каждом конкретном случае – это резко поддернуть вверх энергетику организма в целом. Ну, условно говоря сделали мы это – что тогда? Тогда помощневшая иммунная система начнет давить и жрать «чужих» и т.д.
     
А у энергичного организма не будет оснований халтурить и кормить и ремонтировать свои клетки «по линии наименьшего сопротивления». Он будет стремиться не «обмануть судью» и прибежать к финишу, срезав дистанцию через лесочек – а честно стараться идти первым в группе лидеров, утверждая свои возможности и испытывая от этого удовлетворение: потому что в силах.
     
Поэтому разнообразные парапсихологи и экстрасенсы (те из них, кто не шарлатаны, а настоящие) действительно могут помогать раковым больным, и очень значительно иногда. Накачать организм энергией! – а дальше он будет работать сам, как здоровый. Потому что здоровье – это и есть достаточно высокий уровень энергетики. Отсюда и старая поговорка «Здоровый человек не заболеет».
     
Но парапсихология и экстрасенсорика – это дело хитрое и туманное, механизмы воздействия здесь мало ясны. А вот случаи самоизлечения от рака – это демонстрация энергетического принципа ну ужасно же явная и убедительная.
     
Почему ряд авторитетов-онкологов утверждает, что «самоизлечения» не может быть, «потому что этого не может быть никогда»? И заявляет, что, значит, имела место ошибка в диагнозе, и это был не рак. Просто потому, что это «дискретно» мыслящие люди, которые не в состоянии понять характер, принцип, тенденцию процесса: они принадлежат к тому большинству врачей, которые имеют дело с болезнью конкретно, а не с больным человеком и всем его организмом. В то время как все хорошие врачи (которых меньшинство, как меньшинство хороших специалистов в любой области, особенно чем она сложнее) всегда знали, что лечить надо больного, а не болезнь. Сэру Френсису Чичестеру поставили диагноз «неоперабельный рак легкого» вполне приличные врачи, он был не нищий и жил не в Монголии. И было ему тогда хорошо за семьдесят: пакуй чемоданы, приятель. И он купил яхту, и лично ее переоборудовал, работая на верфи дни и ночи, и пошел в первую в мире одиночную кругосветку.
     
А плевать ему было на все, и смерти он не только не боялся, но даже вдохновляла его такая возможность: умереть – так мужчиной в борьбе с океаном один на один, а не тушкой на больничной койке. И он прошел вокруг света, через ураганы, через пролив Горн у мыса Бурь, и сделал то, что до него считалось невозможным. И вернулся домой здоровым, к изумлению врачей. В этой удивительной истории, строго говоря, ничего удивительного: морская вода, морской воздух – и чудовищные физические и психологические нагрузки.
     
Он шел на победу, любой ценой – и психический настрой вкупе с физическим так поддернули энергетику организма (а иначе действовать ему было невозможно, коли впрягся в это дело), что она, помощнев (и как бы помолодев) «взялась за ум» и, вытягивая экстремальные условия, «заодно» задавила болезнь, схавала и выкинула из организма дрянь.
     
Так выздоровел в бегах от соответствующих органов бывший зек и неслабый писатель Чабуа Амирэджиби – тоже приговоренный, к раку горла. Так выздоровел Солженицын, человек фантастически высокого самомнения и фаталистской веры в свою судьбу и предназначение: он был настолько твердо убежден в том, что ему еще надо сделать великое дело, в том, что фортуна ему не изменит – что этот настрой поднял его энергетику до уровня, нужного для задавливания рака. И еще сотни людей с именами менее громкими.
     
Здоровый образ жизни и экстремальная ситуация, в которой необходимо победить – вот что может уничтожить рак, не «чудом», нет тут никаких чудес, а исключительно через подъем энергетики. Но это уже вариация на тему: «Человек может все, что хочет, если умеет сильно хотеть».
    
    
     
      
Смерть
     
     
Жизнь и смерть можно представить в виде бескрайнего поля мрака, по которому скользит пятнышко света, вроде как от луча фонарика. И когда новая зона попадает в область света, под лучом начинается шевеление жизни, рождение, развитие, процесс, пробуждение бесчисленных существ и вся их деятельность. С передней кромки движущегося светового пятна жизни все живое постепенно оказывается все ближе к середине пятна, затем – к его задней, уходящей кромке; и вот пятно света уходит дальше, пробуждая к жизни все новые пространства – а то живое, что было в нем, постепенно оказывается вне света, в бесконечном мраке послежизненного времени: замирает с моментом перехода из света во тьму, застывает, перестает быть различимым, перестает быть. А луч ползет все дальше, и новые оживающие существа проходят свой жизненный цикл в малом и кратковременном пятне света, пока оно проходит через участок тьмы, где эти существа были ничем и в ничто в преддверии его и вновь уходят в ничто, когда свет минует их, идя дальше.
     
1. Вся сложность смерти – в том, что познающее сознание может познать что угодно, кроме одного – своего же собственного отсутствия. «Когда ты есть – нет смерти, когда придет смерть – уже не будет тебя!» – воодушевляют командиры бойцов. Как же, черт возьми, познавать то, чего нет – или познавать то, что есть, но нет уже самого познавателя.
     
2. Вся простота смерти – в том, что она удастся любому, и даже без всяких усилий с его стороны. Этому не надо учиться, и напрягаться не надо: все само устроится.
     
3. Весь страх смерти держится именно на непредставимости для сознания этого состояния отсутствия себя. «Оттуда еще никто не возвращался, чтоб рассказать». И случаи тех, кто вернулся из состояния клинической смерти, тут ничего не меняют. Ну, сохранила память некоторых картину света в конце туннеля и вид своего тела со стороны и что это меняет? Вариант загробной жизни.
     
4. Все варианты загробной жизни, присущие человеку на всех этапах его истории, есть умозрительные постройки, причин у которых две. Первое: не в силах познать состояние отсутствия себя самого, сознание рисует себе состояние смерти как состояние некоей особой жизни, продолжающей жизнь эту, земную, знакомую, – основываясь так или иначе на законах и представлениях этой жизни. Второе: инстинкт жизни, избыточный у человека по сравнению с другими существами, не просто противится смерти, но и пытается через разум найти какой-то приемлемый выход. А если нельзя победить смерть конкретно, в реальной жизни, физически, – так можно создать такой ее образ, с которым легче примириться. Воображаемая загробная жизнь – это следствие нежелания умирать. Загробная жизнь – это интравертное решение конфликта, не разрешимого экстравертно.
     
5. Познавая и осознавая жизнь, ребенок – кто в семь лет, кто в десять, темп развития во многом индивидуален – «пробивается» страхом смерти: невозможностью познать это вечное и неизбежное в будущем состояние отсутствия собственного бытия, состояния, категорически противоречащего жажде жить. Это состояние безысходного ужаса постепенно скрывается под кирпичами и постройками новых впечатлений, ощущений и мыслей, – но никуда не девается и в той или иной мере помнится всегда.
     
Вот тут примитивные формы религиозных представлений о «жизни на небе» могут оказать ребенку бесценную услугу, смягчить травму и примирить с действительностью. Правда, это не имеет отношения к познанию истины.
     
6. Смерть как индивидуальный акт имеет две стороны: одна последнее и важнейшее действие в этом мире, другая – вступление в «тот мир».
     
Тем миром занимаются вера и религия (см. «Вера и религия»), и подготовка себя к «той жизни» и обустройство «того мира» – есть желание жить, ищущее выход и как бы продляющееся в интеллектуальных постройках воображаемо-желаемой «жизни после смерти».
     
А вот смертью как последним действием в этом мире занимается вся «философия жизни», которая в каких-то формах есть у каждого, даже если он вообще не слышал слова «философия».
     
«Смерть есть последний подвиг в доблестной жизни самурая», кратко говорит бусидо. Да неважно, что будет потом – важно то, что есть и останется здесь.
     
7. О человеке важно знать три вещи: как он родился, как он женился, и как он умер, – справедливо судит древняя народная мудрость.
     
Примечательно, что в наше время небывалая публичная откровенность во всем, что касается секса – тема, обычно жестко табуированная в историческом обществе – сочетается со старательным умолчанием деталей и подробностей смерти. Мол, как бы это неэтично, нехорошо, нездоровое любопытство. Телевидение кормит зрителя горами трупов – но правила хорошего тона предписывают стыдливо уклоняться «мелочей» типа точного диагноза и сопутствующих обстоятельств. Хотя изустно передаются «неофициальные» подробности.
     
Человеческое острое любопытство ко всему, связанному со смертью, абсолютно естественно. Какое же событие в жизни человека может быть значительнее? Какое же событие может дать ощущения более сильные? Ощущения жаждут информации, а информация, в свою очередь, служит к возбуждению дополнительных ощущений.
     
Отношение белой цивилизации XX века к смерти можно назвать ханжеским. По возможности делать вид, что этого нет. Свести место смерти в культуре к минимуму. Не думать, не говорить, стараться не обращать внимания.
     
Культура смерти очень многое говорит о цивилизации. Отношение к смерти есть очень важная часть отношения к жизни вообще, а отношение к жизни непосредственно связано со всеми действиями.
     
8. Сегодняшняя белая цивилизация не любит говорить о смерти. (Репортажные сенсации с целью получения прибылей масс-медиа здесь ничего не меняют – это зарабатывание денег, бизнес на виде крови, не имеющий отношения к духовным движениям, к осмыслению смерти и отношению к ней конкретного человека.)
     
С одной стороны, это свидетельствует о высочайшей степени экстравертности белой цивилизации: действовать, энергопреобразовывать, производить и потреблять, – и пусть вся энергия, все мысли и чувства будут направлены на это, незачем отвлекаться на смерть, коли сам еще жив. Смерть воспринимается как досадное гадство, очень нехорошая помеха, – а слова, мысли и действия должны быть о продлении жизни (незачем омрачаться неизбежным).
     
С другой стороны, это свидетельствует о духовной истощенности белой цивилизации – или, иными словами, об отсутствии энергетического потенциала (внутричеловеческого, понятно, а не технического) для дальнейшего роста и развития. Нет больше ничего, за что стоило бы отдавать жизнь. Вся энергия идет на то, чтоб продолжать катить машину цивилизации – что для каждого индивидуума обозначает полностью погрузиться в повседневщину, работу-карьеру-быт.
     
Это уже не те доблестные ребята минувших времен, которые почитали достойную смерть венцом достойной жизни, а угасание в постели несчастьем, недостойным мужчины. В бою! За победу! За утверждение себя, своего народа, своего дела, своего идеала!
     
Сегодняшняя белая модель индивидуальной жизни не включает в себя наличие и требование идеала, к которому следует стремиться ценой жизни. А что это значит? А это значит, что должное не очень-то отстоит от сущего; что нет того запаса энергии, который требует ставить цели, достижение которых забирает все силы и саму жизнь. Ослабление человеческого напряга. Рассеивание энергии, выдох.
     
9. Бытие по сравнению с небытием различается настолько, что у врат смерти человек должен ощущать: да решительно же неважно, как жить, но жить бы; даже увечный и бездомный нищий – дышит, видит, ощущает, думает, ест, и так мала разница между нищим и царем по сравнению с разницей между царем живым и мертвым.
     
Тем не менее лишь отдельные исключения делают своей профессией продление собственной жизни любой ценой. Человек гробит здоровье и сокращает жизнь часто вполне сознательно. Он боится смерти, он хочет жить – и все-таки действовать оказывается важнее, чем жить.
     
10. Смерть сразу «приобщает к большинству», как выражаются со своим холодным юмором англичане. Сразу возникает дистанция между мертвым и живым. Сразу человек превращается в образ, уже не соотносимый и не сравнимый с ним реальным: все, рядом не встанешь, словом не перекинешься. Сразу личность и деяния ее встают в единомасштабную систему всех прошлых деяний человечества.
     
Неопределенность незавершенной жизни исчезает. Ждать больше от него нечего: можно лишь оценивать то, что уже сделал. Линейка дошла до второго конца.
     
И «вдруг» оказывается, что кто-то был великим. Реже – кто-то «великий» оказывается ничтожеством.
     
Смерть проводит через Пантеон каждого, просто мало кто в нем задерживается.
     
Смерть словно чертой подчеркивает все деяния ушедшего; все личные мелочи снижают значение; внимание к деяниям увеличивается, а область оценки переходит из сравнений с ныне живущими, которых много, которые слитны и связаны друг с другом массами связей, деяния которых спорны и еще подвержены изменениям, область оценки переходит к сравнению с мертвыми, а вот там уже остались только деяния значительные, мелочи канули. И если деяния ушедшего выдерживают это сравнение – вот он, «оказывается» (ах, мы ж и не думали!..), великий, который жил среди нас.
     
Смерть как увеличительное стекло деяний. Смерть как сито деяний. Смерть как право на равенство с великими прошлых времен.
     
11. Конечно, Наполеон или товарищ Сталин и при жизни были куда как велики – но здесь было и влияние бешеной пропаганды и чеканки мозгов. Мы имеем в виду «естественное», «самотечное» положение вещей с по возможности максимальной мерой самостоятельной оценки каждым.
     
12. Если человек способен отдать жизнь за какое-то дело – значит, его действие было индивидуально максимальным, его субъективный созидательный акт был максимальным. Ты можешь не разбираться в его делах – но смерть однозначно дает тебе понять, что тут как минимум есть что предъявить к самой серьезной оценке. Если что-то имело для ушедшего такое значение, что он жизнь отдал, – очень возможно, что в этом действительно «что-то есть». Уже сама крупность поступка умереть – внушает уважение и серьезность; и вот это уважение и серьезность начинают простираться на отношение к деяниям и всей личности покойного.
     
Смерть прибавляет значительности. Хотя бы на время.
     
13. Судьба тоже есть по-своему произведение искусства, воздействующее на окружающих. А конец – он делу венец. «Концовочку!» вопит тренер боксеру. Поэтому так важно умереть правильно и вовремя. Потомки автоматически подстегивают твою смерть ко всей личности и делам, воспринимая все в комплексе. А если умер рано – «ушел безвременно», – то воображение оставшихся дорисовывает все, что ты мог бы еще сделать за годы, оставшиеся до какого-то солидного, среднестатистического возраста, и все несделанное автоматически пишется в твои возможности, которые были.
     
Представьте Пушкина, который дожил бы до восьмидесяти, пиша все хуже и меньше – и вот Лермонтов (тоже долгожитель!), Достоевский, Толстой, Некрасов оттеснили, задвинули, превзошли. Не та была бы слава, ребята, не то место, и даже не та оценка.
     
14. Притворяться можно во всем, кроме умирания. Это все-таки вещь серьезная, а также однократная и необратимая. Да, тут и видно, кто чего стоит.
     
И становится неприятно за художников, умиравших трусливо, малодушно, жалко. И уважаешь жестокого и храброго Миниха, распоряжавшегося на плахе собственной казнью. Надо уметь умирать, куда денешься; все равно придется. Римляне это хорошо понимали.....
     
Замечание на полях: Есть один феномен, необъясненный виктимологией – наукой о жертвах. На огромном материале она свидетельствует, что непосредственно перед уже неизбежной насильственной смертью жертва вдруг испытывает пронзительную любовь к убийце. Ничего себе? В чем дело… Какие чувства владеют человеком под ножом убийцы? Ужас смерти и отчаянное желание избежать ее во что бы то ни стало.
     
Дикое желание жить. Сильнейшее, предельно отрицательное ощущение. Типичная картина такая: Фаза первая. Опасность! Пульс учащается, адреналин выбрасывается, кровь отливает от покровов, пустой звон в голове, легкая слабость в коленях: страх – который может перейти в отчаянное убегание, перелетание через стены, или бешеное беспорядочное трепыхание в сопротивлении. Либо – страх парализует, функции разлаживаются от чрезмерно сильного и «хаотично» отрицательного ощущения. Фаза вторая. Борьба и надежда. Убегание, трепыхание, сопротивление. Уговоры, мольбы, готовность на все ради спасения, невозможность поверить в сиюминутную смерть, невозможность смириться. Фаза третья. Смирение. Опустошенность, бессилие, обезволенность, послушность. Надежды нет, возможности сопротивляться нет, смерть очевидна и ты психически к ней уже подошел. Все три состояния аффективны, рациональное мышление искажено страхом, эмоции базируются на рефлексах и доминируют: речь именно о жертве, а не о бойце, противнике, вступающем в схватку. Хотя и побежденный боец может быть психологически сломлен, и его также можно привести в состояние третьей фазы, чтобы он ощутил себя бессильным, а противника – уже не противником, а всесильным убийцей. И тут – происходит смена психологической доминанты! Ты должен бы испытывать к убийце предельные отрицательные эмоции: страх и ненависть, злобу и омерзение. А вместо этого любовь…?!
     
Это сложная трансформация, но составляющие ее просты.
     
Первое. Субъективный уход от нежелательной ситуации. Типа: если ты не можешь делать то, что тебе нравится – пусть тебе нравится то, что ты делаешь. Ты не можешь изменить ситуацию – но она настолько тебе нежелательна, что ты меняешь отношение к ней, тем самым субъективно ее смягчая. Еще один аспект того, что во всех действиях человек руководствуется прежде всего ощущениями, и прежде всего живет в мире ощущений, ему свойственных и потребных. Как будто человек мгновенно и подсознательно уверяет себя, что все не так плохо и не так страшно. (Так что не смейтесь над страусом, решающим уход от опасности методом сования головы в песок.)
     
Второе. Это последняя трансформация надежды, последняя форма борьбы за жизнь. Он видит, как я принимаю свою долю, он видит, как я его люблю, он видит, что я заодно с ним во всем, до конца, я же с ним, за него, – он должен понять и оценить мою любовь и мое благородство, понять, что я ему не враг, а друг и брат, самый близкий, лучший и верный, и в последний миг он не станет меня убивать – он хороший, благородный, добрый, он имеет право убить меня, но может вот сейчас прекратить, не станет делать этого, по тому что он хороший, я люблю его. Примерно так можно изложить на рациональном уровне это чувство.
     
Третье. Будучи уже никем, не имея сил воли и рассудка хоть как-то явить свою значительность – хоть ругательством, плевком, гордой позой, будучи парализован безнадежным отчаянием и страхом, психологически жертва являет свою значительность себе тем, что поднимает себя к уровню победителя-убийцы: через любовь к убийце она как бы уравнивает себя с ним на одной доске, являет себя себе самой значительной и достойной равных отношений с победителем, ибо сейчас принимать его и любить его – это единственный способ, ничем не грозящий, от которого не может быть хуже, но может быть лучше, чтобы даже в предельной слабости, зависимости и незначительности все-таки явить себе и ему свое достоинство и значительность.
     
Четвертое. Подключаясь с внутренней готовностью и любовью к действиям убийцы, жертва – субъективно! – делает максимум того, что она еще может делать: она соучаствует в собственном убийстве! (Вот, вот что такое инстинктивное стремление к максимальным действиям, гражданин читатель.)
     
Пятое. Последнее максимальное ощущение перед смертью – это перегнать предельное отрицательное ощущение в предельное положительное. Животный ужас в любовь. Это последнее проявление инстинкта жизни на уровне ощущений, это максимум субъективной жизни, которую жертва еще проживает в последние миги.
     
Шестое. Любовь означает: я все могу сделать для этого человека. Мои силы и возможности не только для меня лично – обращая их на другого, я в большей степени переделываю мир, распространяю на внешний мир свои действия, чем если все делаю только для себя.
     
Любовь к убийце – это последний порыв индивида к максимальным действиям в этом мире. Это последнее проявление жажды жизни в безнадежном положении. Любовь как первопозыв и предоснова максимальных действий.
     
Седьмое. Любовь и смерть вообще вечно ставятся рядом. Максимальное положительное и максимальное отрицательное. «Я так люблю тебя, что хотел бы за тебя умереть». (См. «Любовь».) Предельное страдание как диалектическая противоположность и единство пары наслаждению. Ну, так это может возникнуть с «другого конца»: ассоциацию на любовь пробивает со стороны страдания.
     
И все это вместе может быть сформулировано: сильнейшее ощущение, превосходя меру и переходя свой предел, переходит в свою противоположность.
    
    
     
      
Вера и религия
     
     
1. Понятно, что это не одно и то же.
     
Под верой понимается внутреннее состояние, внутренняя убежденность – в некоем Высшем Существе, Высших Силах. Понять и объяснить человек чего-то не может, через рациональное знание и понимание «это» ему не дается, не достижимо, а все-таки он полагает что «это» – так. Верит.
     
Под религией понимается весь внешний атрибутивный комплекс проявлений веры: обрядовость, храм, догматы, институт священнослужения. При этом религия включает в себя веру: вера – тот внутренний духовный фундамент, на котором зиждется грандиозное здание религии.
     
Религия и вера находятся в соотношении обратном тому, в каком находится раковина с моллюском к заключенной внутри жемчужине. То есть не раковина с моллюском здесь основа и причина жемчужины, но лишь наличие жемчужины обуславливает обстройку ее моллюском и раковиной.
     
2. Верующий человек может быть нерелигиозным, или очень мало религиозным. Он может не придерживаться ни одной из существующих конфессий: они его чем-то не устраивают, он полагает их ограниченными или скомпрометированными, ему может быть не нужна их условность. В отношениях между собой и Высшими Силами он обходится без посредничества, напрямую. Его вера очень мало нуждается во внешней атрибутике, в каких-то сторонних подкреплениях.
     
В свою очередь, религиозный человек может быть очень мало верующим. Он может рьяно соблюдать всю внешнюю религиозную атрибутику – и полагать, что этого в общем достаточно. В его поведении может отсутствовать внутренний импульс веры – и заменяться внешним предписанием религии: то есть поступать не по внутреннему велению, а по внешнему указу, заповеди, закону и т.п.
     
3. У религии и науки есть то общее, что обе они оперируют условными величинами, произвольными допущениями.
     
В плане теоретическом – это прежде всего в постижении и объяснении мира. Что такое «постоянная Планка» физики не знают – никто ее не видел и не щупал, это некая условная величина, выражающая постоянную зависимость между другими, реальными величинами. Но без нее ничего не получается, не сходится, не понятно. А прими и учти постоянную Планка – и все сходится, получается.
     
Аналогично человек может мучиться вечной проблемой – отчего же в мире существует Зло, если все понимают, что оно плохое и его не надобно – а вот все равно поступают во вред себе и человечеству: ну не получается логическое решение, не сходятся концы. И тогда вводятся условные величины – допустим, Бог и Дьявол. От одного все хорошее, от другого все плохое, они борются между собой с переменным успехом – о, все делается ясно и логично: человек творит нехорошие и самогубительные вещи, потому что это Дьявол его наущает и подталкивает; Дьявол хочет погубить людей, завладеть их душами и править миром по своим дьявольским, антибожьим, нехорошим законам. Порядок: ничего больше не надо объяснять в человеческих поступках: все сводится к борьбе божьей праведности с дьявольскими кознями.
     
Прелесть в том, что это сильно успокаивает. Недостаток в том, что это лишает необходимости думать и понимать самому. Познанию мира перекрываются пути – «по религии» ты можешь познавать, как же устроена жизнь в плане психологии человеческой и связи ее со всем мирозданием, только в одном направлении: распознавать во всем козни Дьявола или промысел Бога. Вот как бы все сводится в конечном итоге к этим двум началам. Хорошему и плохому. А профессионалы-священники, на основе прецедентов и «спецлитературы», выносят – вердикты: то-то происходит так-то и так-то, потому что расклад сил божественных и дьявольских таков-то и таков-то. Аминь.
     
То, что наука не может объяснить дальше, вглубь, то есть разложить на более мелкие составные части и вскрыть внутренний механизм – сегодняшний предел познания вглубь – она объявляет Законом Природы. Природа так устроила, говорит ученый. Природа-то природой, но все это Бог устроил, возражает священник. Строго говоря, никакой принципиальной разницы. Два названия одной и той же стенки.
     
Разница в другом. С помощью условных допущений наука продолжает познавать реальный мир. Религия же старается познавать мир идеальный, условный, собою же и созданный.
     
В плане же практическом и наука, и религия действуют способом предписания как бы через «черный ящик». Пояснение. Надо сделать то-то и то-то, скажем, так-то построить баллисту, взять канаты из такого-то материала, заложить в ложку камень такого-то веса, натянуть канаты с таким-то усилием, и камень полетит туда-то и туда-то: результат проломит стенку. Силы упругости, законы механики, конечно, но последнее «а почему?» всегда упирается в «черный ящик»: «а потому». «Закон Природы». Религия предписывает: надо делать то-то и то-то, так-то и так-то, и тогда будет хорошо: праведно, благо, душа спасется и т.п. Почему? Конечный ответ, после цепочки промежуточных объяснений насчет любви к ближнему, праведности, спасения души и т.д. – всегда один: «А потому что Богу угодно вот так». И финиш.
     
4. Поэтому в основном так наивна и поверхностна «русская философская мысль серебряного века». Здесь непонятно только, почему она называется «философской», а не «теософской». В принципе она ничем не отличается от религиозно-иудейской философской мысли, которая, принимая Священное Писание за Абсолют, сосредоточена на все более глубоком и полном познании всеобъемлющего промысла Божия, явившего себя через Пятикнижие. Продолжай ковырять и дополнять понимание Книги, только там Истина, причем вся: это и есть мудрость, постижение мира, главное в жизни. В Книге все есть, все содержится, все предсказано: надо только постигать, как Он все устроил и что на все случаи жизни повелел, и тогда все будет правильно и хорошо.
     
«Русская философская мысль» аналогичным образом берет за Абсолют Евангелия, и все на свете норовит соотнести с христианством, если не так, то эдак, если не в прямом приближении, то в косвенном. Но если тебе заранее известно, где Истина, то об чем тут философствовать?… Можно ли добросовестно постигать мир, танцуя от общей и старой расхожей догмы? Можно ли строить собственное здание на чужом фундаменте? Можно ли с самого начала, от истока, на уровне исходных предпосылок, не подвергнуть все сомнению и добросовестному самостоятельному анализу? И вообще: с чего бы это православному изводу христианства иметь большее право на истину, чем христианству римскому, или исламу, или буддизму, или любой другой солидной религии, имеющей многочисленных и вполне разумных приверженцев?
     
В конце концов, верить можно во что угодно, что человечество на протяжении всей своей истории и делало.
     
Но истина не может базироваться на вере – потому что сама вера есть предмет постижения и анализа.
     
5. Что такое вера? Почему она есть? Откуда она берется? Если понять это, со всем остальным разобраться уже проще.
     
Люди верили всегда. Даже сто тысяч лет назад, у неандертальцев, которые, бедолаги, оказались тупиковой ветвью человечества, были верования, отраженные как минимум – что известно с абсолютной достоверностью – в обрядах захоронения. Не просто зарывали своих мертвых, а как-то снаряжали их в загробный мир.
     
Если самого неверующего человека сильно прищучит – он начинает, хотя бы про себя, как-то молиться. На грани смерти, под угрозой трагической потери, в безвыходных обстоятельствах, когда человек уже ничего не может поделать, уже ничего от него не зависит, – человек обращается неизвестно к кому и неизвестно к чему, и даже он вроде и сам не верит своим словам и мыслям насчет того, чтоб все было как-то получше, – а вот все-таки есть что-то внутри него, какая-то искорка надежды вопреки очевидности даже, и цепляется он за эту искорку, раздувает ее, убегает в нее, сосредотачивается на ней.
     
Кто там чего знает о загробном мире или бессмертии?.. А вот всегда люди об этом думали.
     
«Пока живу – надеюсь». «Надежда умирает последней». Вера и надежда ставятся рядом часто, это соседство обычное.
     
Что такое надежда? Это человек хочет, чтоб что-то было не так, как есть сейчас, а лучше, желанным ему образом. Причем такой исход не абсолютно вероятен, сколько-то сомнителен, подвержен случайности, не полностью в его власти. Или даже очень сомнителен, маловероятен. Или представляется вообще почти невероятным – почти, но все-таки не абсолютно, есть хоть один шанс из тысячи. А кто его знает, этот один шанс из тысячи, все ведь может случиться – и миллион в лотерею выигрывают, и с самолета падают и в живых остаются, в заснеженный овраг попав.
     
Надежда означает: я не властен над какими-то факторами, но хочу, чтоб они сложились в мою пользу, и признаю это возможным. А крайняя степень: я вовсе не властен над неблагоприятными факторами, желанный исход почти-почти совсем-совсем невозможен, но все-таки какие-то случайности, которые я могу вообразить себе, сыграют в мою пользу, мне может фантастически повезти, и итог будет желанен для меня. Я приговорен к смерти, в темнице, хана, – но вдруг революция, или землетрясение, или друзья похитят самого президента и обменяют меня, или конвоир вдруг так сжалится, что отпустит – о, я умолю палача, зацелую его сапоги… Господи, помоги мне, сделай что-нибудь, ты ведь все можешь!..
     
Вглядимся же внимательно в знаменательную грань перехода.
     
Надежда переходит в веру – там, где для надежды уже вовсе не остается места, но зато веру – ничто не может поколебать, умалить, уничтожить. Я знаю, что надежды нет – но я верю, что все может быть хорошо, и все тут.
     
Я знаю, что умру. Я знаю, что загробного мира нет. Но я не хочу умирать. Не хочу – и поэтому не согласен с этим. И я верю в загробный мир – там все будет хорошо, там будет вечная любовь, и вечное счастье, и не будет разлук. Я в него не верю. А все-таки одновременно и верю. Очень хочется. Вопреки всему. Плевать я хотел на очевидность. Кто его знает, в конце концов, что там может быть.
     
Вера – это несмиряемость человека с существующим положением. Это воплощение желания – вопреки знанию, очевидности, всему.
     
Отношение к смерти – вопрос ключевой. Собственная смерть занимала размышления человека всегда. И то сказать – самый серьезный, как-никак, шаг в жизни. И никто еще его не избегал. Сознание, которое субъективно есть весь мир, тщится постичь, как же это так, что его не будет – вообще, никогда, ничего. И вот это – та пограничная – последняя и главная – ситуация, где обнажаются ответы на многие вопросы.
     
Состарившееся животное умирает спокойно. Не дергается. Инстинкт жизни затухает, слабеет, гаснет. А до того – инстинкт повелевает всячески избегать смерти, но никак не отравляет жизнь сознанием ее в будущем. Рефлексируюшего сознания у животного нет, оно себя картинами будущей смерти не растравливает и в деталях ее не воображает. В этом смысле ему легче.
     
И только человек – уж и старенький, и на ладан дышит, и сам, вроде, говорил, что зажился на свете – но хочет пожить еще бы хоть до завтра.
     
Так вот. Мы энергичнее, чем требуется для простого выживания. Наша центральная нервная система активнее, мощнее, чем требуется для простого выживания. Мы не вписываемся равновесно в окружающий мир, не находимся в гомеостазе с природой – нам всего мало, все не так, все надо изменять и переделывать. Мы никогда, в принципе, не смиряемся с существующим положением вещей. Мы – переделыватели, энергопреобразователи.
     
Наше сознание – острие нашей энергоизбыточности, оформление ее, орудие, которым мы не соглашаемся с положением вещей и изменяем его. Само-то оно потребляет очень-очень мало энергии – а главнее всего остального, весь организм только и нужен по большому счету, чтоб оно работало – а он выполнял его приказы. Собственно, сознание и есть человек как таковой. Организм уже ни к черту, на капельницах, на аппаратах, в параличе – а сознание еще работает, и человек как таковой еще есть, живет, личность.
     
И покуда сознание есть – есть этот человеческий избыток энергии, который никогда не соглашается с тем, что есть. А есть уже только одно – помираю, братцы. И человек, один из всех живых существ на Земле – не смиряется. Не хочет. Не устраивает его это вполне естественное положение вещей.
     
Что он может сделать? Ничего он уже не может сделать, рукой не шевельнуть. Но он может еще – повернуть ситуацию, изменить, переломить, сделать так, как не было! Может сделать: я буду жить за гробом, я не умру никогда, все будет хорошо, я встречусь с теми, кого люблю.
     
Последнее, что он может сделать – это гигантское действие: в воображении построить целый мир, остаться жить в этом мире, и победить саму смерть.
     
Вот что такое вера, ребята. Все прочие ее аспекты – это мелочи и следствия, проистекающие из главного.
     
Вера – это избыток желания. Избыток нервной энергии. Избыток сверх необходимого для жизни. Этот избыток желания направлен, как всегда направлен избыток энергии, на изменение системы «я – мир», на передел соотношения «я – мир». И там, где человек уже не может никак переделывать окружающий, внешний, объективный мир – ну так он переделывает мир внутренний, субъективный, воображаемый. Главная суть – он переделал его по своему желанию.
     
Вера – это аспект внутренней, принципиальной, имманентной непримиренности человека со всем положением вещей в этом мире.
     
6. Вот это и есть вера как противоположность знанию. Сферы знания и веры – различные. Это и есть противопоставление рационального познания мира – и его над-рационального, над-чувственного постижения.
     
Хочу – могу – делаю снаружи себя.
     
Хочу – не могу – но могу внутри – делаю внутри себя.
     
Тот самый избыток энергии, который позволяет и велит Человеку переделывать окружающий мир – велит и позволяет ему переделывать мир внутри себя: так, чтоб внутренний мир не был просто точным, зеркальным, адекватным отображением мира внешнего, реального – но трансформировался внутри человека, был переделан там настолько возможно (а внутри-то можно насколько угодно!), был другим, измененным, не таким, как внешний, но таким, каким ему хочется.
     
В конце концов, что бы мы ни переделывали, мы переделываем свое представление о мире. Вера – это переделывание представления о мире: переделаем представление – и тем самым переделаем мир.
     
Вера – это субъективное преобразование мира внутри себя по своему желанию. Не умозрительному, рациональному желанию, уточним сверх необходимого, для туповатых, – а по желанию чувственному, по психической потребности. Не игра калейдоскопа – хочу так переделал, хочу – иначе, – а как если перестроить изображение в зеркале, чтоб оно, в первоначальной основе адекватно отображающее реальность, из тех же в общем элементов составило новую картину, отличающуюся от реальности и уже независимую от нее.
     
Вот наше «рефлексирующее» сознание – это двойное зеркало: оно одновременно отражает и реальный мир – и одновременно содержит в себе перестроенную картину этого мира, наш внутренний мир, идеальный, воображаемый, в дополнение и противовес реальному, построенный из тех же отраженных элементов – но уже на базе чувственных потребностей и образов.
     
И как порядочный пулеметчик имеет на огневой точке несколько площадок, соединенных ходом, что позволяет ему уходить от ответного огня – так верующий (верящий) человек всегда может перейти в свой личный, внутренний, собственный, воображаемый мир, который для него по-своему так же реален, как этот наш реальный, просто как бы находится в другом месте, в другом измерении, – и быть удивительно стоек, силен, неколебим в этом мире – потому что в том, своем, он неуязвим и бессмертен, вечен и всемогущ, – так фиг ли ему какие-то гадости в этом мире, временном, неглавном.
     
7. Вот так у него появляются ценности большие, чем жизнь. Вот так, через создание того мира, он делается сильнее в этом, – сильнее и значительнее вообще.
     
Верующий претерпит муку. Взойдет на костер. Примет смерть – во утверждение своей веры, истины, правоты. Утвердит свою значительность перед палачами, и вообще перед всеми враждебными силами мира.
     
Вера – аспект самоутверждения человека. Я верую – и тем силен: могу делать то, что хочу (полагаю нужным для себя) – даже если это стоит мне ужасных лишений и самой жизни; могу презреть саму смерть.
     
Вера – аспект стремления человека к самореализации в чувствах, самоутверждению в поступках, к совершению максимальных действий. (Не бойся сделать то-то и то-то – ты можешь, ты не умрешь, в раю тебе будет очень хорошо.)
     
Вера укрепляет и подпирает человеческий дух, придает решимости, и тем самым увеличивает реальные возможности человека.
     
Верующий сильнее и значительнее неверующего. У него есть дополнительный стимул к действиям – во имя веры. У него есть дополнительное мужество – обусловленное «Высшей страховкой». У него всегда наготове «индивидуальное убежище» – тот идеальный мир, куда нет входа земному врагу.
     
8. Итак:
     
Вера – это одна из форм неудовлетворенности человека этим миром. Одна из форм изменения этого мира. (Изменение достигается путем дополнения его другим миром в своем сознании.)
     
Вера – это одна из форм энергоизбыточности человека, стремления его к самореализации, самоутверждению, к испытанию сильных ощущений и свершению значительных поступков.
     
Вера всегда существует именно потому, что человек энергоизбыточен и в принципе не удовлетворен существующим положением вещей, не удовлетворен реально имеющимися возможностями, каковы бы он ни были.
     
В каждом отдельном человеке вера возникает и строится именно из его индивидуальной энергоизбыточности, т.е. из «излишней» силы психики.
     
На уровне инстинкта жизни – вера есть оформление избыточной силы этого инстинкта: стремления выжить, не умереть, победить – всегда, в любых условиях, даже вопреки очевидности.
     
Кроме того – на уровне космогоническом – вера есть форма познания и объяснения устройства мира; а потребность в познании есть первый, исходный и необходимый, этап переделки мира.
     
9. А далее, грубо говоря, люди обмениваются соображениями насчет разных разностей жизни. Спорят, самоутверждаются через свои умственные способности, размышляют над услышанным. Более умные и ловкоговорящие как-то внедряют свои взгляды в головы окружающих. Происходит определенная универсализация взглядов и представлений. Оформляется комплекс верований для рода, племени, народа.
     
И вера приобретает «наведенные» формы: ребенок еще мал и не шибко соображает, а в него уже вкладываются догматы веры. И энергоизбыточность человека вполне удовлетворена тем, что может «прицепиться» к уже кинутым в сознание «точкам привязки». В сущности, какая разница, во что именно верить и как именно, главное – чтоб «избыточные» чувства были как-то оформлены, чтоб на основные вопросы жизни было как-то отвечено.
     
И возникает общий для группы людей «тот мир», и люди вступают с ним в какие-то отношения: разговаривают, задабривают, приносят жертвы и посвящают высшим существам свои подвиги. Оформляется свод этих взаимоотношений, религия принимает подробные формы, и выделяется слой профессионалов, посредников-переводчиков-ходатаев перед высшими силами – от шамана до Ватикана.
     
И эти профессионалы сосредоточивают свои силы на постижении замысла Высшего Существа, их энергия тоже требует каких-то действий и свершений, и они придумывают все новые обряды и святыни, и внешняя сторона, внешние проявления веры все увеличиваются, усложняются, все дальше отходят от первоначальной сути веры, всегда нехитрой, несложной. И вот уже всем, в общем, плевать, как ты веришь – ты, главное, соблюдай все обряды, это означает, что ты веришь правильно, раз правильно совершаешь все сопутствующие вере действия, а какие действия – это ученым «святым отцам» виднее, они только этим вопросом и занимаются.
     
И в конце концов Церковь – это получается одно, а религия немного другое, а вера – немного третье. Изощренные церковные схоласты найдут высший и истинный смысл в любой мелочи любого обряда – но это ведь дело несложное (сродни концептуальному искусству), любой человек с развитым ассоциативным мышлением может быстро и без труда, такое занятие даже развлечет, придумать целый обрядовый комплекс для служения какому-нибудь Высшему Существу: скажем, сплевывание будет означать извержение из себя скверны вон, почесывание гениталий напоминание о первородном грехе совокупления, кукиш – единство пастыря (большого пальца) с паствой (остальными четырьмя пальцами), а битье головой о камень – Его твердость и незыблемую силу. Пуркуа па?
     
10. Поэтому самые энергичные, значительные люди из лона Церкви – еретики, реформаторы, раскольники. Фанатики, люди повышенной энергии, они ударялись, в религию со всей страстью – и неизбежно приходили к несогласию с чем-то в ней. Им надо изменять и переделывать! Обряды формальны, священники – карьеристы, суть веры отплыла далеко от мишурной суеты религии, – давай реформацию!
     
В конце концов, гораздо более заслуги создать новую религию, нежели послушно следовать тому, что уже придумали до тебя.
     
Да и откуда вообще взялись все религии? А очень просто: кто-то первый взял и заявил, что дело обстоит не так, как полагали раньше, а иначе – вот так и так. Ему это сообщил Бог, или ангел, или ему это приснилось, или он пришел к этому по долгом размышлении. Его сожгли (удавили, закопали, распяли), но народ призадумался: что-то в его словах есть, тем более если он за них принял смерть.
     
11. В принципе любая церковь и любая религия существуют для стада, толпы, не способной к самостоятельному мышлению и самостоятельной вере. Потребность в вере есть, а оформить самостоятельно ее трудно, осознать самостоятельно что к чему – мозгов не хватает. А вот тебе, милок, и готовые объяснения и предписания на все случаи жизни. Да? Отлично! Дух подкреплен, ответы на вопросы о мироустройстве получены, потребность в несогласии со многими моментами этого мира удовлетворена, и за всем этим вдобавок стоят авторитетные люди и вековые святыни. Ведите меня к крещению, причастию, молитве, обрезанию, будем читать Тору, Евангелие, Упанишады, Лао Цзы – короче, приспособьте меня в какую-нибудь ладью, а то я болтаюсь под ветрами мира, как цветок в проруби, и как-то мне ненадежно, одиноко и беспокойно. Мир тебе, брат во миру.
     
12. Кроме того, люди всегда объединялись в большие группы, чтоб творить сообща великие дела и обламывать рога другим группам. Религия и церковь работали тут объединяющим фактором. Мы вместе, потому что нам ведома истина, она правильная и хорошая, а у других неправильная и нехорошая. Мы – орлы, эй ухнем, Бог с нами, а этих собак сейчас перережем, у них бог неправильный.
     
Зараза, а если у них тот же самый Бог?.. Тогда мы отыщем в их действии нехороший поступок, которым они сделали пред лицом Бога то, что ему неугодно; по глупости и дьявольскому наущению сами они не ведают, чего натворили, но уж мы-то порядок наведем и грешников на голову укоротим. Что, с той стороны такие же проповеди?! Мер-рзавцы… Они неправы, они упорствуют в своем заблуждении, – рубай их, хлопцы! Отче, благослови оружие на святое дело!.. Отче благословляет, а как же, в каждом полку свой собственный представитель Бога, причем с обеих воюющих сторон.
     
Практически всегда религия как объединяющий фактор работала на совершение людьми больших действий.
     
То есть существование религии обусловлено не только ее произрастанием из веры, не только адаптацией веры для толпы, – т.е. потребностью в духовном массокульте, – но и просто потребностью людей в объединении для усиления себя. Чего повторять, что общность религии скрепляет своих и противопоставляет чужим, это ведь ясно. Необходимо отметить:
     
Потребность в религии как потребность в крупных действиях. Как стремление усилить себя через усиление своего сообщества.
     
13. В конце XX века в России разумному человеку быть религиозным – пожалуй что несколько стыдно, несерьезно, смешно. Стыдно – потому что придерживаться православия сейчас стало модно, стало конформизмом и общим местом. Когда матерые коммунисты вдруг встали в храме со свечками, а жуликоватые священники, в прошлом информаторы КГБ, т.е. доносчики и предатели, делают в их сторону жест пальцами и дают целовать кусок металла крестообразной формы, а в это время телекомментатор ведет репортаж со служения с интонациями и оборотами спортивного репортажа, – порядочному человеку подобает объявить себя атеистом.
     
Несерьезно – потому что обрядопоклончество и идолопоклончество, составляющее внешнюю, атрибутивную сторону религии, слишком уж условно; и никакого прямого отношения к сущности веры не имеет. Это театр для толпы – толпа таким образом реализует свою потребность в ощущениях «чего-то высшего и святого», а актеры зарабатывают себе на хлеб с маслом.
     
Только тот, кто не может обрести веры внутри себя, нуждается в приобщении к ней снаружи, через стояние в толпе, соучастие в условных действиях обряда.
     
Смешно же то, что человек может полагать в другом человеке посредника и ходатая меж собой и Богом. Он что, знает что-то, чего по жизни не знаешь ты? Или Бог лично ему что-то сказал и уполномочил на представление своих интересов на земле? Если взглянуть в деловитые лица священников, прислушаться к деловитым интонациям их молитв, послушайте, да у них же работа такая! Акт отправления веры не может быть работой – служение Ему есть акт откровения, душевный порыв, подъем духа, откровение, экстаз, раскрытие сокровенного. Заниматься этим по расписанию изо дня в день?.. Не знаю, не знаю…
     
А выговариваться духовнику – примерно то же самое, что выговариваться психоаналитику, врачу, другу. Избывание комплекса вины.
     
14. Надо отметить психогигиеническую функцию религии. Избавление от камня в душе. Приведение в норму своего внутреннего соотношения между сущим и должным.
     
Что это значит? Человека насколько-то не устраивает он сам и его действия. Он хочет изменить положение: изменить свои ощущения. Либо чувствует, что хочет сделать «не то» – и идет к духовнику за поддержкой, пусть тот его отговорит, иначе по натуре своей тещу отравит или конкурента-обидчика пристрелит, очень сильное желание подмывает.
     
Религия как средство изменения соотношения «я – мир».
     
15. И последнее. Религия всю дорогу брала на себя право и функцию определять мораль. Через устройство «высшего мира» объясняла и предписывала, почему так, а не иначе, надо поступать в этом мире.
     
Вера и мораль – вещи частично взаимонакладывающиеся, совпадающие. Мораль во многом иррациональна, с точки зрения целесообразности в реальном мире кое-что и многое в ней представляется необъяснимым.
     
Когда религия (церковь?) повелевала истреблять инаковерующих вместе с семьями – насчет морали можно и призадуматься. Но когда религия (вера?) велит соблюдать Десять заповедей – это тот самый моральный кодекс.
     
Люди никак не могли сообразить, почему же надо (сами же себе постановили это «надо»!) поступать в любом случае не так, как целесообразно и выгодно в этом реальном мире, а как-то иначе. И ввели условное допущение: «Потому что Бог поведал, что это хорошо и похвально, а иначе Он накажет». В сущности, это объяснение морального императива ничем не хуже любого другого. Но возможен другой взгляд на категорию морали, который представляется, наконец, верным.
    
   
   
    
     
ГЛАВА IV. Решение вечных вопросов
    
    
     
      
Смысл жизни
     
     
Вот уж вопрос вопросов.
     
Чтоб не впадать в патетическое (либо скептическое) словоблудие, разделим сначала этот вопрос на «ступеньки», конкретно оговорив каждую:
     
– что такое вообще «смысл»?
     
– что такое вообще «жизнь»?
     
– что такое в частности жизнь человека?
     
– почему человеку нужен смысл жизни?
     
(Вкратце об этом уже говорилось в ч. I, гл. 8, а также в эпилоге «Звягина».)
     
1. Вообще «смысл» – это решение (ответ) задачи, в рамках которой для ее решения совершается действие (существует процесс), конечная цель которого ведет к или способствует решению этой задачи, более общей, чем предпринятое частное действие.
     
То есть смысл отличается от цели тем, что достижение цели опосредованно ведет к обретению смысла. Цель по отношению к смыслу не «самоцель», но лишь средство. Смысл – это цель второго рода, «сверх-цель», «над-цель». Смысл оправдывает и объясняет, зачем вообще нужно было ставить цель и достигать ее.
     
Смысл относится к цели, как общее к частному, конечное к промежуточному.
     
Цель заливки бензина в автомобильный бак – наполнение бака. Смысл – работа двигателя. Если двигатель не исправен, наполнять бак бессмысленно. Цель работы двигателя – вращать вал и колеса. Смысл передвижение. Если поддомкраченные колеса не касаются земли, работа двигателя бессмысленна – автомобиль не движется. Цель движения автомобиля – доставить вас к нужному месту. «Нет смысла ехать туда на машине» означает: дороги забиты пробками, путь недалек, погода хорошая, быстрее и приятнее дойти пешком, – то есть цель-то будет достигнута и на машине, но смысл – быстрота, удобство, комфорт передвижения – будет отсутствовать.
     
Цель атаки – захватить высоту. Смысл – выигрыш сражения через обладание господствующей высотой. Цель сражения – захватить плацдарм для форсирования реки. Смысл – развитие наступления всего фронта. Цель наступления – окружение вражеской армии. Смысл – сокрушение его военной мощи и победа в войне. Если ты окружишь врага, а у тебя кончатся боеприпасы, горючее и провиант, окружение бессмысленно: никого ты не уничтожишь, тебя самого уничтожат. А смысл победы в войне – твоих людей не будут больше убивать, твоей стране не будет грозить враг, с побежденного можно содрать репарации и жить сытно, мирно, счастливо, и быть могущественным.
     
Как правило, в обыденной жизни вся цепочка промежуточных целей, задач и смыслов опускается сознанием человека, как нечто само собой понятное и разумеющееся. Начальное исходное действие «закорачивается напрямую» на конечную цель, т.е. ряд промежуточных задач объединяется в общую задачу, и решение этой общей задачи является смыслом, выступает в качестве смысла – как исходного действия, так и всех промежуточных, по отдельности и вместе. Смысл заливки бензина – в быстром комфортном передвижении в автомобиле. Смысл рисковать жизнью в атаке – победа в войне. Смысл конечной цели – это то, что мне надо, я этого хочу, тогда мне будет хорошо (или моей семье, родине, человечеству, которых я люблю, и за их благо готов отдать жизнь).
     
2. Мы имеем смысл как целесообразность всей цепочки целей и действий от начала до конца. Эта целесообразность нам видна, понятна. Понятно, для чего нужно каждое промежуточное усилие, действие, и к чему оно ведет. Причем – причем – конечная цель человека как-то устраивает, он с ней согласен, она для него приемлема. В какой-то степени желанна. Овчинка стоит выделки. Потопаешь – зато и полопаешь.
     
3. Жизнь вообще – это эволюция Вселенной, ее энергопреобразование, во всем многообразии существующих форм.
     
4. Жизнь человека объективно – острие этого процесса. Энергоизбыточному человеку всегда всего мало, ему все не так, все всегда надо переделывать. Субъективно это проявляется в постоянной неудовлетворенности, несогласии, в ощущениях – а через ощущения в сознании – что «что-то не так, неправильно, недостаточно хорошо».
     
5. Когда человек больше всего озабочен поиском смысла жизни? В подростковом и юношеском возрасте. Это возраст формирования личности, формирования взглядов и представлений о мире. Возраст познания себя и мира. Это возраст наибольшего энергетического подъема.
     
А вот старцы к смыслу жизни относятся гораздо спокойнее. Хоть он у них есть (полагают они), хоть его вообще нет (полагают они), но как-то они внутренне уравновесились, успокоились…
     
Что мы имеем в юности? Энергии много, а понимания еще маловато. Сил много, а полностью они не заняты. Хоть ты пацана на пятнадцать часов в сутки в шахту уголь отбивать загоняй – силы у него восстанавливаются быстро, и в свободные минуты он все равно может размышлять, на кой черт нужна эта пахота и какой смысл во всей этой жизни. А уж если «золотой молодежи» вообще делать что бы то ни было необязательно – здесь поиски смысла жизни могут часто вести к опустошенности, нигилизму, наркомании и т.д. А зачем все, если жизнь по большому счету смысла не имеет?..
     
Кроме того. Молодости необходимо утверждать себя, а для этого нужно подвергнуть сомнению и в чем-то отрицать старшее поколение – его ценности, его достижения и образ жизни. И молодой ставит вопрос себе и старшим: «Вот, пахали вы всю жизнь, накопили и сделали то-то и то-то, – а какой в этом смысл? Может, лучше было бродяжить, на пузе в тени лежать. Мне предстоит всю жизнь работать, семью заводить, дом строить – а какой, по большому счету, в этом смысл?»
     
Отсутствие смысла жизни, кто о нем задумывается, именно в молодости больше всего гнетет, пригибает, и – и! – заметьте, гонит в авантюры. На войну, в наемники, в Иностранный легион – и даже не мир посмотреть и себя показать, а – рисковать, испытывать напряжения, убивать врага (какого врага?.. неважно!..) и рисковать жизнью самому. В экспедиции, в горы, через пороги, вокруг света. И вот как тебя прищучит покрепче, что аж дух из груди вышибает, – вопрос о смысле жизни как-то растворяется, забывается, исчезает. Вот смысл сейчас в том, чтобы выжить и победить, это важно и безусловно, это берет все силы: ох туго, ребята, превозмочь надо, ни фига, прорвемся.
     
Вопрос: это поиск смысла жизни – или это уход от поиска смысла жизни, а? Правильный ответ такой: и то и другое одновременно. Это уход от поиска смысла жизни вообще, в высшем и всеобщем понимании – зато это обретение смысла своей жизни конкретно, здесь и сейчас, вот в этом деле и в этих ситуациях. Ситуации трудные, забирают все силы, риск для жизни – но есть какая-то общая цель, общая для взвода, политической партии, страны: установить более справедливый политический режим – или хотя бы открыть месторождение нефти, и людям будет тогда теплее и лучше жить. То есть: ты ощущаешь свое соучастие в каком-то большом деле, конечные цели которого далеко выходят за рамки твоих личных интересов, и сознание этого тебе отрадно, дает удовлетворение, ощущение своей значительности.
     
Ребята, но ведь это романтика. Это условность, в конце концов. Работа, скажем, бухгалтера тоже по большому счету необходима. Да, но уж больно скучна и неинтересна молодому… в чем смысл жизни бухгалтера? Считать деньги миллионера, чтоб тот продолжал наживаться? Спасибо.
     
6. Смысл жизни подразумевает, что имеется какая-то здоровенная задача, общая и достойная, куда не жалко и стоит подключать все свои силы, все возможности, все помыслы.
     
Но где же границы этой задачи? Где конечная сверх-цель, которая придает смысл всему?
     
Вот, условно говоря, ты строишь огромный дом, в нем будет жить масса людей, им будет тепло и сухо, удобно, хорошо, и в этом большой смысл твоей работы (не считая конкретного смысла, который можно считать твоей личной целью – заработать на жизнь). А если подумать эти люди лживы, эгоистичны, подловаты, и пошли бы они к черту, какой смысл ради них горб ломать?.. Да пусть сами устраиваются как хотят.
     
О’кей – это сплошь хорошие люди, добрые, честные, самоотверженные, и вообще твои друзья, которые тоже тебе как-то помогают в жизни. Построим им дом, ладно. А что в итоге? Все равно все они когда-нибудь умрут. А их дети? И дети в свой час умрут, и внуки, и правнуки, и все когда-нибудь умрут. Эх… Вот все живут-живут, работают-работают, радуются, огорчаются – и какой в этом в конце концов смысл?.. Все умрут… Так для чего же оно все вообще в жизни вертится?..
     
Постижение конкретным человеком смысла жизни – как бы всеобщего, главного, Высшего Смысла – имеет такой механизм: к любому действию, к конечной его точке, человек приставляет вопрос: «А зачем это?» Зачем строить дом, создавать семью, крепить страну, способствовать процветанию человечества? Все равно – человечество когда-нибудь прекратит свое существование, и Вселенная когда-нибудь прекратит свое существование, и ничего когда-нибудь не будет. Хоть ты дергайся, хоть ты не дергайся, что ты жил на свете, что ты не жил на свете, конечный итог один, по большому счету твое существование ничего в жизни Вселенной не решает, и существование всего человечества тоже ничего во Вселенной не решает. Возникли, посуетились и сгинули. Хо-па.
     
И тогда получается, что никакого Высшего Смысла в существовании человечества нет. И нет никакого смысла жизни. Закуривай.
     
7. Религия отвечает на вопрос о смысле жизни в духе бессмертного пожелания кайзера Вильгельма I: «Не рассуждать!». Есть Бог, рай, ад, вечная награда, вечное наказание, и данные Богом законы. И смысл жизни в том, чтоб жить так, как он велел, и тем самым выполнять свое предназначение на земле согласно Его замыслу, и тогда тебе потом вечно будет хорошо. А если тебе неохота? Вася, тогда ты не прав.
     
Смысл – в служении Ему. Просто и внятно. Лучше всего принять схиму, уйти в аскезу, посвятить всего себя Ему, вот и смысл жизни. А зачем – Он лучше знает.
     
Или – смысл в пожизненном и все более глубоком постижении Его замысла и заветов, а замысел Его бесконечно всеобъемлющ, и дела тебе хватит на всю жизнь. И с каждым шагом в своем постижении ты приближаешься сам и приближаешь человечество к постижению Его истины и к жизни по этой истине, и эта жизнь делается тем самым все лучше и правильнее, а в конце концов она должна стать вообще царством Божьим на земле, и тогда все будут счастливы, а плохие ребята будут наказаны, и настанет вечная справедливость, и счастье, все будет очень хорошо.
     
А если ты в этом сомневаешься? Тем хуже для тебя, несчастный.
     
Ну, настало царство Божье. А дальше что? А чего тебе дальше, еретик неблагодарный?! Хватит, уже будет отлично!..
     
В более общей форме: смысл жизни в том, чтобы на стороне Добра бороться со Злом, добро должно в конце концов победить. И что? И тогда все будет хорошо. Ладно, а зачем? А дальше что? А чего тебе еще? Да это и есть цель всего человечества: вечное торжество справедливости, блага, Добра.
     
Тогда вопрос смысла жизни упирается в веру. Вот если твоя вера более или менее имеет такие религиозные формы – смысл жизни у тебя есть, и он тебе ясен.
     
8. Большинство людей заявляют, что они придерживаются той или иной религии. Но по большей части их религиозность носит весьма поверхностный и формальный характер. Отправление основных обрядов, в христианстве – крещение, причастие, исповедь, пост, венчание и т.п. Тем не менее люди, формально принадлежащие какой-либо религии, могут страдать от отсутствия смысла жизни. Вот как-то внутренне не устраивает их то, что известно им от отцов церкви. Знать-то они это знают, понимать-то вроде понимают, и даже вроде верят… им кажется, что верят, ну похоже, что верят. А смысла в своей жизни не видят.
     
Ну согрешишь, ну покаешься. Ну, в рай попадешь, ну, в ад попадешь. А что это по большому счету меняет?.. Все равно грешников кругом полно, все равно твоя жизнь по большому счету ничего не изменит. И таких людей – обычных, нормальных – всегда было большинство. Крепко и «подробно» верующих людей, т.е. законченных ортодоксов того или иного рода-вида, всегда было меньшинство. Все должны к этому стремиться? Положим даже так. Но по жизни так никогда не получалось. Какие основания полагать, что получится когда-нибудь?
     
Добро со Злом боролись всегда. С чего вы взяли, что Добро должно победить? Да это диалектическая пара, единство противоположностей, одно и определяется через другое, отдохните от ваших абстракций.
     
Если человек начинает сомневаться в том, что проповедует религия, и хочет разобраться сам – ага, он впадает в грех сомнения, неверия. Вы ему советуете перестать думать? Большое спасибо. Этот номер не пройдет. Думать – удел человека, познавать – его неотъемлемое свойство.
     
Опять же, религия говорит одно, а практическая жизнь другое. По религии надо жить так, а на практике все живут эдак, и священники ловко подгоняют теоретическую базу – что, мол, ничего страшного в такой практике нет: ну, дает банкир деньги в рост, ну, посылает политик солдат на убой, ну, пашет трудяга, чтоб иметь барахла не меньше, чем соседи, – и все это отлично согласуется с религией. Богу Богово, а кесарю кесарево не отдашь – кишки выпустит. Отдаешь… Какой в этом смысл жизни?..
     
9. Представления человека о жизни – шире религиозных. Можно говорить еще о представлениях научных, философских, практических. Ограничение поисков смысла жизни религиозным аспектом большинство людей не устраивает. Можно бесконечно вести теоретические споры об этом – но практика такова, и все тут. Вот большинство людей так устроены. И замучишься их изменять. Нет у меня для вас другого народа, справедливо заметил Господь.
     
Мы лишь констатируем, что обретение смысла жизни по религии многих людей совершенно не устраивает. Не видят они такого смысла.
     
10. Смысл жизни по религии – это достижение Идеала. А насчет достижения идеала мы уже говорили неоднократно. Не будет вам достижения идеала, граждане. Религиозный идеал – не более чем одна из разновидностей идеала вообще. Недостижим идеал. Потому что он идеал. Противоположность и противопоставление реальности.
     
Чего хочет религия? Маненечко не того, что мы имеем в жизни. Ага. Все то же самое стремление изменить, переделать то, что мы уже и так имеем. Аспект все того же самого стремления человека переделывать мир.
     
Смысл жизни по религии сводится все к тому же самому преобразованию мира. К созданию не того мира, который мы имеем. Э? Этот передел мира возводится в абсолют, объявляется самоценным, идеал объявляется достижимым, в это категорически предлагается верить.
     
Верить – это невредно. Но мы хотим знать.
     
11. Вот террористы захватили заложников. Они понимают, что шансы на успех не гарантированы, и изначально готовы погибнуть. Еще более готовы они перебить заложников, хотя по натуре могут быть отнюдь не садистами. У них есть цель – освобождение своей родины, скажем. Может, это никакое не освобождение, а наоборот выйдет мерзкое порабощение, но они искренне полагают, что это освобождение, цель благая и великая. Как у них насчет смысла жизни? Хорошо. А иначе фигово они себя взрывали. Они обретают в своей борьбе, в стремлении к своей цели, смысл жизни. Для них – это так.
     
На войне, в сплошной критической ситуации, в условиях труднейших, в постоянном нервном и физическом перенапряжении, при постоянном риске смерти, у солдат со смыслом жизни в основном все более или менее понятно. Выжить, победить, обрести мир вместе со своей страной – вот и весь смысл жизни, и он солдата куда как устраивает.
     
Всегда? Нет. Это если он полагает войну необходимой, справедливой, дело свое – правым. Условно – Великая Отечественная, а также все народно-освободительные движения, «неприказные» партизанские войны. А если в целях войны есть сомнения? Тогда в периоды затишья, когда можно перевести дух, отдохнуть чуток, солдат неизбежно задумывается: чего же ради люди друг друга истребляют, да ведь эти «враги» лично ему ничего плохого не сделали, они такие же точно люди. Тогда насчет смысла жизни солдат не убежден…
     
То есть: а) для обретения смысла жизни человека полезно ткнуть в такую ситуацию, чтоб все его силы и помыслы были заняты, напряжены, целиком работали на конкретную задачу; б) цель задачи должна представляться человеку желанной и достойной; в) цель общей задачи, в которой он соучаствует, должна быть ему ясна и должна его устраивать, – выходя при этом за пределы его чисто эгоистических интересов.
     
12. Теперь вернемся к 6 и повторим некоторые его положения. Где границы нашей «самой общей задачи»? Где последний, итоговый ответ на вопрос «а зачем?», который постоянно приставляется пытливым человеческим умом к ответу-решению каждой все более общей задачи? этот вопрос «а зачем?» превращает общую задачу в конкретную, промежуточную, не конечную, не всеобъемлющую.
     
Ну, обеспечишь своей стране свободу, независимость, процветание но ведь нет в мире ничего вечного, пройдут века, тысяча лет, две тысячи, четыре, – и не будет твоей страны, твоего народа, сменится цивилизация. Где Ассирия, Вавилон, Египет?.. Великая Эллада стала мелкой третьестепенной Грецией, и нынешние греки – не те эллины, а малозначительные потомки растворивших их и смешавшихся македонцев, балканских славян, персов и тюрков. Остались лишь название, память и хилая инерция. Великий Рим стал второстепенной Италией, крикливой, жуликоватой и трусоватой, веками успешно проигрывающей все войны, в которые ее втягивали, и итальянцы давно не имеют почти в себе той римской крови – наслоились и перемешались германцы, кельты, левантинцы. А какие страсти кипели, какие жертвы приносились, какое величие духа являли борцы! И что?.. Руины, туристы, кодак и сникерсы.
     
Ради чего, по большому счету, жить? Ради мирового прогресса? Это что значит? Чтоб потомки больше и слаще жрали? Вот – мы потомки. Ну и что? Много нам смысла в изобилии жратвы?
     
Ради прогресса науки? Наука идет на потребительство и войны: груды барахла и водородная бомба. А смысл?
     
Ради прогресса культуры? Послушайте эту поп-музыку, посмотрите эти голливудские махаловки, почитайте эти глянцевые триллеры – или вкусите зауми «интеллектуалов». В создании этого подкрашенного и ароматизированного дерьма в качестве пищи для духа – смысл жизни? Яду мне, шприц мне дайте, трубку с опиумом!
     
Нравы улучшаются? Ознакомьтесь с полицейской хроникой – эта иллюзия сразу пройдет.
     
Как горели глаза фанатичных революционеров всех времен и народов – и на морях крови, пролитой в результате в землю, фермеры собирают урожаи пищи, которая красиво упаковывается, жрется и испражняется либо выкидывается. А дети фермеров тоскливо ищут смысл в своей жизни. Хау.
     
Раздвинем границы задачи до краев планки – до пределов познания, до границ Бытия. До последней черты. До последней Цели, за которой уже вовсе ничего нет.
     
И в неизмеримой дали времени мы увидим гибель нашей Вселенной.
     
Конец мира.
     
И все тут.
     
И никакого более смысла за этими пределами нет. Ничего за ними нет.
     
Нет в жизни никакого высшего смысла.
     
Увы и ах. Зараза. Кто б мог подумать.
     
Если бы не одно «но».
     
13. До сих пор наука практически не придавала никакой роли существованию человечества в существовании Вселенной. Удивительно, трудно поверить, но это так. То есть что Вселенная породила человека и он есть часть Ее – это давно стало общим местом. А вот что человечество есть значимая часть Вселенной, реальная сила, которая что-то может, что-то делает, как-то на все существование Вселенной влияет – этим наука как-то свои помыслы не занимала. Потрясающе.
     
Масштабы Вселенной казались уж больно несопоставимы с масштабами возможностей человеческих. Ну ничтожная же пылинка в необозримых пространствах колоссальных сил. Спасибо, что вообще существует.
     
В XX веке Циолковский сообщил, что человечество «не останется вечно на Земле, но проникнет к звездам». Не он первый сказал это в веках, но заявление пришлось вовремя: воздухоплавание обретало свою теоретическую науку и подступало к ракетостроению. Мысль о том лишь, что человек может – реально, «по науке», – выйти за пределы Земли в межпланетное и межзвездное пространство, выглядела дерзкой, революционной, грандиозной.
     
Не переделывать – куда там! – но хоть добраться куда-нибудь и жить там, – о, это выглядело фантастикой, пьянило умы.
     
В XX веке другой естественник, геохимик и биогеохимик Вернадский, увязал геологическую эволюцию Земли с разумной деятельностью человечества: преобразование земных пород, как органического происхождения, так и «косных» (неживого происхождения), посредством деятельности человека пошло гораздо быстрее, активнее; разумная деятельность является тут весомым геологическим фактором. Никакой «космической экстраполяции» Вернадский не проводил: он был добросовестнейший ученый, скрупулезно обрабатывавший достоверно подтвержденные научные факты, и проблем более общих, характера космофизического, старался не касаться. Психология в круг его интересов вообще никак не входила, философию же он, с корректным (и справедливым!) пренебрежением за науку вообще не считал. То есть: человек здорово перелопачивает Землю – и баста; больше науке пока ничего не известно. (Ну, а поскольку он разумный – он должен в будущем Землю преобразовывать разумно, во благо себе и планете, полагал Вернадский, рассматривая разум как некий самодовлеющий фактор и никак не вдаваясь в его анализ.)
     
На этом – все. «Дальнейшее – молчанье».
     
То есть один полагал, что мы по Вселенной в конце концов разбредемся, расселимся, но «делать с ней» ничего не будем, кроме как на уровне колонизации, мелкого приспособления Ее для своего выживания: на Марсе будут яблони цвести, в созвездии Альфа Центавра построим Нью-Москву, и красивые космические корабли будут на радость людям бороздить бескрайние просторы мирозданья.
     
Другой полагал, что мы «разумно» преобразуем планету максимально удобно и полезно для себя, и это полностью соответствует ускорению ее геологической эволюции. Может, и похоже, Земля для того и создана. А космос – это дело темное, сомнительное, никто ничего толком не знает.
     
А ведь эти еще из лучших, с сожалением заметил Атос. Без смеха поклонимся великим умам.
     
Но все это – на тему, зачем Вселенная нужна человеку. Но в свою-то очередь, с другой-то стороны – зачем человек нужен Вселенной?! Что он в ней делает, что он может, куда крутится этот крошечный винтик, в какое место механизма всажен и с какой целью: вот он есть ну и что с того будет? Взаимосвязь-то какова? До сих пор связь была какая-то односторонняя, полупроводниковая, в одни ворота: Вселенная сделала человека, а человек все делает для себя. Ага. Больше у Вселенной и дела нет, как создавать человека, «венца творения», для его блага. Или наоборот, по теориям пессимистов: для его страдания, в результате.
     
По одним теориям – сплошной антропоцентризм: вот пуп мироздания, и все рассматриваем с его точки зрения, с позиции его нужд и пожеланий. По другим теориям – «бессмысленный объективизм» – ну есть такое явление во Вселенной, как человек, это достойно изучения и обмозгования, как и все явления Вселенной: как, что, почему, для чего. А зачем?! Ну, это ненаучная постановка вопроса, мы имеем объективную реальность, этого достаточно. Таковы законы природы. Каковы законы природы?! Таковы.
     
Господа, глаза же лезут на лоб: ну ни одна же научная падла неким не понятным даже образом не ставила себе задачей рассмотреть все устройство и всю деятельность человека в неразрывной, совокупной, взаимной, двусторонней связи со всем устройством и всеми процессами Вселенной.
     
(Возможно, я самую малость преувеличиваю. Возможно, меня обвинят в стремлении к вульгарному детерминизму. Но сути это не изменит!)
     
Наука рассматривала существование человечества как наличие некоего милого и дорогого тупикового отростка в общей кишке: вот он так-то выглядит, такого-то размера, цвета, из таких-то клеток, которые так-то функционируют, ужасно он занимательный и очень сложный. Организм его питает, а он организмом немножко пользуется в своей жизнедеятельности. А вообще, если его ампутировать, кишка будет работать дальше. Организм огромный, кишка длинная и толстая, этот отросток на общем фоне и заметить-то трудно.
     
А отросток вопит: зачем я нужен, в чем смысл моего существования, не может быть, чтобы я организму был ни за чем не нужен!!!!!!
     
И он прав, этот отросток, прав более, чем отдельные микробы, которые считаются окружающими клетками за самых умных и образованных.
     
Полста лет назад сильно умные американцы додумались, что аппендикс не нужен ни за чем, кроме аппендицита, т.е. своего воспаления. И стали его младенцам поголовно удалять. И очень быстро оказалось, что как раз младенцам-то аппендикс и нужен, чтобы толком переваривать материнское молоко. Бросили удалять. И стали скромнее. А не учи отца ебаться. Не мни себя мудрее природы. Она лучше знает, что к чему.
     
Мал золотник, да дорог.
     
Крошечного, в несколько граммов весом, взрывателя достаточно, чтоб, хлопнув, инициировать взрыв гигантской многотонной бомбы, хоть всего склада боеприпасов, были бы они соответственным образом уложены.
     
Внимание.
     
Вот человечество – крошечный боек этого взрывателя. А бомба – вся Вселенная.
     
И по всему судя, взорвем ее именно мы. Больше, вроде, и некому. И – тем самым действием – Новую Вселенную создадим тоже мы.
     
Это – Максимальное Действие, Самая Общая Задача, Предельное Свершение.
     
Это – тот Идеал максимального энергопреобразования, к которому стремится человечество – изначально, постоянно, без пределов, по одиночке и все вместе.
     
(См. ч. I, гл. 8 – невредно перелистать там сейчас несколько страниц, если кто плохо помнит.)