1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
Между тем положение становилось опасным. Пенкроф имел  основание думать, что заблудился в этом безбрежном море, и не знал никакого  способа найти дорогу.    

Ночь на 19-е была темная и холодная. Но около одиннадцати  часов вечера ветер стих, волнение успокоилось, и корабль, который уже не так  качало, пошел скорее. В общем, он прекрасно выдержал бурю.    

Пенкроф, Гедеон Спилет и Харберт и не подумали даже заснуть,  хотя бы на часок; они пристально вглядывались в море: может быть, остров  Линкольна недалеко и его удастся увидеть с рассветом. А может быть,  «Бонавентур» снесло ветром, и в таком случае почти невозможно выправить его  курс.    

Пенкроф, до крайности встревоженный, все же не терял  надежды, так как нервы у него были крепкие. Стоя у руля, он упорно старался  разглядеть что-нибудь в густой темноте. Часа в два ночи он вдруг закричал:    

– Огонь! Огонь!    

И действительно, милях в двадцати к северо-востоку виднелся  яркий свет. Остров Линкольна был близко, и огонь, который, несомненно, зажег  Сайрес Смит, указывал дорогу. Пенкроф, слишком уклонившийся к северу, изменил  направление и взял курс на огонь, который светил на горизонте, словно звезда  первой величины.    

 ГЛАВА 15    

     

     Возвращение – Обсуждение Сайрес Смит и незнакомец -Гавань Воздушного  Шара. – Третий урожай. – Ветряная мельница. Первая мука и первый хлеб  – Заботы инженера. – Волнующий опыт. Первые слезы.         

На следующий день, 20 октября, в семь часов утра, после  четырехдневного путешествия, «Бонавентур» тихо причалил к берегу возле устья  реки Благодарности.    

Сайрес Смит и Наб, очень встревоженные ненастной погодой и  долгим отсутствием своих друзей, с рассветом поднялись на плато Дальнего Вида и  наконец заметили судно, которое так сильно запоздало.    

– Наконец-то вот они! – вскричал Сайрес Смит. Что  касается Наба, то он от радости заплясал, закружился и захлопал в ладоши,  крича:    

– О хозяин! О хозяин!    

Эта пантомима была трогательнее самой лучшей речи.    

Пересчитав людей, которых можно было уже видеть на палубе  «Бонавентура», инженер сначала подумал, что Пенкроф не нашел потерпевшего  крушение на острове Табор или что этот несчастный отказался покинуть свой  остров и сменить одну тюрьму на другую. Действительно, Пенкроф, Гедеон Спилет и  Харберт были одни на палубе.    

Когда судно причалило к берегу, инженер с Набом уже  поджидали его. Еще прежде, чем его пассажиры вышли на сушу, Сайрес Смит  крикнул:    

– Мы были очень встревожены вашим опозданием, друзья! С  вами случилось несчастье?    

– Нет, – ответил журналист. – Наоборот, все  обошлось превосходно. Мы сейчас вам расскажем.    

Но все же, – продолжал инженер, – ваши поиски  оказались бесплодны. Ведь вас по-прежнему трое, как и при отъезде.    

– Нет, мистер Сайрес, нас четверо, – ответил  моряк.    

– Вы нашли потерпевшего крушение?    

– Да.    

– И привезли его сюда?    

– Да.    

– Живого?    

– Да.    

– Где он? Кто он такой?    

– Это человек, или, вернее, он был человеком, –  сказал Гедеон Спилет. – Вот все, что мы можем вам сказать, Сайрес.  Инженеру тотчас же рассказали о том, что произошло, в каких условиях  производились поиски, как обнаружили давно покинутый дом – единственный дом на  острове – и как, наконец, захватили существо, видимо, уже не принадлежавшее к  человеческой породе.    

– Он до такой степени не похож на человека, что я,  право, не знаю, хорошо ли мы поступили, привезя его сюда, – прибавил  Пенкроф.    

– Конечно, Пенкроф, вы прекрасно поступили! – с  живостью сказал инженер.    

– Но ведь этот несчастный лишен рассудка.    

– В настоящее время, может быть, и да, – отвечал  Сайрес Смит, – но всего несколько месяцев назад это был такой же человек,  как мы с вами. Кто знает, во что превратится тот из нас, кто переживет других,  после долгого пребывания в одиночестве на этом острове! Горе тому, кто одинок,  друзья! По-видимому, одиночество быстро погубило рассудок этого человека, раз  вы нашли его в таком состоянии.    

– Но что вас заставляет думать, мистер Сайрес, что этот  бедняга одичал всего несколько месяцев назад? – спросил Харберт.    

– Документ, который мы нашли, написан недавно, а  написать его мог только он.    

– Если только его не составил товарищ этого человека,  который впоследствии умер, – заметил Гедеон Спилет.    

– Это невозможно, дорогой Спилет.    

– Почему?    

– Потому что в бумаге упоминалось бы о двух  пострадавших, а она говорит только об одном.    

Харберт в нескольких словах рассказал об обстоятельствах  обратного плавания, подчеркнул тот любопытный факт, что разум пленника как бы  временно воскрес, когда он на мгновение снова сделался моряком в самый разгар  бури.    

– Хорошо, Харберт, – похвалил его инженер. –  Ты прав, что придаешь такое значение этому. Этот несчастный, вероятно, излечим,  и только отчаяние сделало его таким, каким он есть сейчас. Здесь он снова  найдет себе подобных, и раз в нем есть еще душа, мы спасем его.    

Потерпевший крушение на острове Табор был выведен из каюты.  Инженер почувствовал великое сострадание, Наб безмерное удивление. Очутившись  на земле, пленник прежде всего выразил намерение бежать. Сайрес Смит подошел к  нему и властным движением положил ему руку на плечо, смотря на него с  бесконечной нежностью. Несчастный, словно поддаваясь какому-то внушению,  понемногу успокоился; он опустил глаза, склонил голову и не оказывал больше  сопротивления.    

– Бедный страдалец! тихо проговорил инженер.    

Сайрес Смит внимательно наблюдал за пленником. Судя по  внешности, в этом несчастном создании не было ничего человеческого, но Сайрес  Смит, так же, как и журналист, уловил в его взгляде еле заметный проблеск  рассудка.    

Было решено, что незнакомец, как его теперь стали называть,  поместится в одной из комнат Гранитного Дворца, откуда, впрочем, не было  возможности убежать. Он спокойно позволил отвести себя туда, и можно было  надеяться, что при хорошем уходе он когда-нибудь станет полезным членом  колонии.    

Во время завтрака, который Наб наскоро приготовил, так как  Харберт, Пенкроф и журналист умирали с голоду, Сайрес Смит попросил подробно  рассказать ему об обследовании островка. Подобно своим товарищам, инженер  полагал, что незнакомец – англичанин или американец. Название «Британия»  наводило на эту мысль, и, кроме того, Сайрес Смит, как ему казалось, различил  под косматой бородой и спутанной шевелюрой несчастного характерные черты  англосакса.    

– Послушай-ка, – сказал журналист, обращаясь к  Харберту, ты еще не рассказал нам, как ты повстречался с этим дикарем, и мы  знаем лишь, что он бы задушил тебя, если бы нам не удалось подоспеть к тебе на  выручку.    

– Признаюсь, – ответил Харберт, – мне  довольно трудно рассказать, как это случилось. Кажется, я был занят сбором  трав, когда мне послышалось, что с какого-то высокого дерева что-то падает, как  лавина. Я едва успел обернуться Этот несчастный, видимо, спрятавшийся в ветвях,  бросился на меня, и это заняло меньше времени, чем нужно для того, чтобы вам  все рассказать. Без мистера Спилета и Пенкрофа…    

– Дитя мое, сказал Сайрес Смит, – ты подвергся  серьезной опасности, но, если бы этого не произошло, несчастный, быть может, не  был бы найден и у нас не было бы нового товарища – Вы, значит, надеетесь снова  сделать из него человека, Сайрес? спросил журналист. Да, – ответил  инженер.    

После завтрака Сайрес Смит и его друзья вышли из Гранитного  Дворца и вернулись на берег моря Все принялись разгружать «Бонавентур».  Инженер, осмотрев оружие и инструменты, не нашел никакого указания, которое  позволило бы установить личность незнакомца.    

Пойманные на островке свиньи должны были оказаться очень  полезными для острова Линкольна. Животных отвели в хлев, где они легко могли  привыкнуть к новым условиям жизни.    

Два бочонка дроби и пороха и коробки с пистонами были  приняты с большой радостью. Колонисты решили даже устроить маленький пороховой  погреб в верхней пещере, где не приходилось опасаться взрыва При этом решили  по-прежнему пользоваться пироксилином, так как это вещество давало блестящие  результаты и не было никаких причин заменять его обыкновенным порохом. Когда  разгрузка была окончена, Пенкроф сказал:    

– Мистер Сайрес, я думаю, следует поставить  «Бонавентур» в безопасное место.    

– А разве ему нехорошо в устье реки? – спросил  Сайрес Смит.    

– Нет, мистер Сайрес, – ответил моряк, –  большую часть времени он сидит на песке, а это ему вредно. Это ведь прекрасный  корабль, и он отлично держался во время сильной бури, которая налетела на  обратном пути.    

– Нельзя ли оставить его прямо на реке?    

– Конечно, можно, мистер Сайрес, но в устье он ничем не  защищен, а я думаю, что при восточном ветре наше судно будет сильно страдать от  волн.    

– Куда же вы хотите его поставить, Пенкроф?    

– В гавань Воздушного Шара. Эта бухточка, защищенная  скалами, кажется мне самым подходящим портом для нашего корабля.    

– Не слишком ли это далеко?    

– Пустяки! От Гранитного Дворца до этой гавани не  больше трех миль, и туда ведет превосходная дорога.    

– Ну что же, Пенкроф, отведите туда ваш корабль. Но все  же я предпочел бы иметь его под более непосредственным надзором. Когда у нас  будет время, мы устроим для него маленькую гавань. – Здорово! –  вскричал Пенкроф. – Гавань с маяком, молом и сухим доком. Честное слово,  мистер Сайрес, с вами все кажется легко.    

– Да, мой милый Пенкроф, но при условии, что вы мне  будете помогать. Вы ведь всегда делаете три четверти работы.    

Харберт с Пенкрофом снова сели на корабль, подняли якорь,  распустили парус, и морской ветер быстро погнал его к мысу Когтя. Два часа  спустя корабль уже стоял в спокойных водах гавани Воздушного Шара.    

В первые дни пребывания незнакомца в Гранитном Дворце его  дикая натура, видимо, несколько изменилась. Заблестел ли более яркий свет в его  заснувшем мозгу? Да, несомненно, и притом так быстро, что Сайрес Смит и  журналист спрашивали себя, был ли когда-нибудь этот несчастный совершенно лишен  рассудка. Незнакомец, привыкший к вольному воздуху и безграничной свободе,  которой он пользовался на острове Табор, сначала проявлял глухой гнев, и можно  было опасаться, что он выбросится из окна на берег. Но постепенно он  успокоился, и ему предоставили свободу передвижения.    

Итак, основания для надежды были большие. Забыв свои  инстинкты хищного зверя, незнакомец принимал более культурно приготовленную  пищу, чем та, которой он насыщался на острове Вареное мясо не вызывало у него  теперь отвращения, как тогда, на борту корабля.    

Сайрес Смит, воспользовавшись минутой, когда незнакомец  спал, обстриг волосы и длинную бороду, придававшие ему такой дикий вид. Он  также заставил несчастного сбросить прикрывавшую его тряпку и одеться более  прилично. После этого незнакомец снова принял человеческий образ, и даже взгляд  его стал как будто мягче Прежде, когда разум освещал его лицо, этот человек,  несомненно, был красив Сайрес Смит поставил себе за правило ежедневно проводить  с незнакомцем несколько часов Он подсаживался к нему с какой-нибудь работой и  занимался всевозможными делами с целью привлечь внимание несчастного. Быть  может, достаточно одной вспышки, чтобы снова пробудить в нем душу, одного  воспоминания, чтобы в мозг вернулся рассудок Ведь случилось же это на корабле  во время бури!    

Инженер не забывал также обращаться к незнакомцу с речью,  чтобы проникнуть в заснувший разум через органы слуха и зрения То один, то  другой из его товарищей, а иногда и все вместе присоединялись к инженеру; чаще  всего они говорили с ним о вещах, имеющих отношение к морскому делу, которые  должны быть более близки моряку Иногда незнакомец как будто прислушивался к их  словам, и вскоре колонисты не сомневались, что он частично их понимает. Порою  лицо несчастного принимало глубоко страдальческое выражение Это доказывало, что  он внутренне страдает, так как трудно было ожидать от него столь искусного  притворства. Но он продолжал молчать, хотя несколько раз казалось, что его губы  собираются что-то произнести Так или иначе, несчастный был грустен и спокоен Не  было ли: это спокойствие лишь кажущимся? Не происходила ли его печаль от  пребывания в заключении? Пока нельзя было ничего сказать, наверное. Его  организм, естественно, должен был мало-помалу измениться: он видел лишь немного  предметов, жил в ограниченном кругу, в постоянном общении с колонистами, к  которым в конце концов привык, не испытывал никаких желаний и имел лучшую пищу  и одежду, чем прежде. Но проникся ли он новой жизнью или, если применить вполне  подходящее для этого слово, «привык», как привыкает животное к своему  хозяину"? Это был важный вопрос, и Сайресу Смиту не терпелось разрешить  его, но он не хотел принуждать своего больного. Незнакомец ведь был для  инженера только больным. Станет ли он когда-нибудь выздоравливающим?    

Как внимательно наблюдал за ним Сайрес Смит! Колонисты с  искренним волнением следили за всеми фазами лечения, предпринятого Сайресом  Смитом. Они тоже помогали ему в этом добром деле и все, кроме, может быть,  скептика Пенкрофа, разделяли его веру и надежду.    

Незнакомец, как уже сказано, сохранял полное спокойствие К  инженеру, который оказывал на него несомненное влияние, он испытывал нечто  вроде привязанности. Сайрес Смит решил сделать опыт и перевести незнакомца в  другую среду – к океану, на который он когда-то смотрел, на окраину леса, где,  должно быть, прошло много лет его жизни – Но можем ли мы рассчитывать, что он  не убежит, если дать ему свободу? – спросил Гедеон Спилет.    

– Произведем эксперимент, – сказал инженер.    

– Ладно, – пробормотал Пенкроф. – Когда этот  парень почувствует себя на просторе и дохнет вольного воздуху, он удерет со  всех ног.    

– Не думаю, – возразил Сайрес Смит –  Попробуем, – поддержал его журналист.    

– Да, попробуем, – сказал инженер.    

Это было 30 октября. Следовательно, потерпевший крушение на  острове Табор провел пленником в Гранитном Дворце десять дней. Было тепло, и  яркое солнце заливало остров своими лучами. Сайрес Смит и Пенкроф отправились в  комнату, в которой находился незнакомец. Он лежал у окна и смотрел на небо –  Пойдемте со мной, мой друг, – сказал ему инженер Незнакомец тотчас же  поднялся. Он пристально посмотрел на Сайреса Смита и последовал за ним, а  Пенкроф, который не слишком верил в благоприятный исход эксперимента, шел  сзади. Дойдя до дверей, Сайрес Смит и Пенкроф усадили незнакомца в подъемник.  Харберт, Наб и Гедеон Спилет ожидали их у подножия Гранитного Дворца. Корзина  спустилась вниз, и через несколько мгновений все собрались на берегу. Колонисты  отошли от незнакомца, чтобы он мог чувствовать себя свободнее.    

Незнакомец сделал несколько шагов по направлению к морю.    

Его глаза ярко заблестели, но он не сделал ни малейшей  попытки к бегству. Он смотрел на волны, которые, разбиваясь о берег острова,  замирали на песке.    

– Это пока что только море, и возможно, что оно не  возбуждает в нем желания бежать, – заметил Гедеон Спилет.    

– Да, ответил Сайрес Смит. – Его надо отвести на  плато, к опушке леса. Тогда опыт будет более убедителен – Да он и не сможет  убежать: ведь мосты подняты, – сказал Наб.    

– Не такой он человек, чтобы отступить перед ручейком  вроде Глицеринового, – возразил Пенкроф. – Стоит ему захотеть, и он  разом перемахнет на ту сторону.    

– Увидим, – кратко ответил инженер, который все  время пристально смотрел в глаза своему больному.    

Незнакомца отвели к устью реки Благодарности, и колонисты,  пройдя по левому берегу, вышли на плато Дальнего Вида.    

Дойдя до того места, где росли первые мощные деревья леса,  листья которых слегка колыхались от ветра, незнакомец с наслаждением вдохнул  резкий запах, пронизывающий воздух, и глубокий вздох вырвался из его груди.    

Колонисты стояли сзади, готовые схватить незнакомца при  первой попытке к бегству.    

И действительно, бедняга чуть было не бросился в ручей,  отделявший его от леса; ноги его на мгновение напряглись, как пружины. Но  сейчас же он отошел назад и опустился на землю. Слезы покатились из его глаз.    

– О, ты плачешь, – воскликнул Сайрес Смит, –  значит, ты снова стал человеком!    

 ГЛАВА 16    

     

     Тайна, требующая разъяснения – Первые слова незнакомца Двенадцать лет на  острове. – Вырвавшееся признание. – Исчезновение Аиртона. –  Предчувствие Сайреса Смита – Постройка мельницы. – Первый хлеб –  Самоотверженный поступок – Честные руки.         

Да, несчастный плакал! Какое то воспоминание, несомненно,  промелькнуло у него в мозгу, и, говоря словами Сайреса Смита, слезы снова  сделали его человеком Колонисты позволили незнакомцу немного побыть на плато и  даже несколько отошли, чтобы он чувствовал себя свободнее. Но незнакомец и не  думал воспользоваться этой свободой, и Сайрес Смит тотчас решил отвести его  обратно в Гранитный Дворец Два дня спустя после этого события незнакомец,  по-видимому, почувствовал желание принять участие в жизни колонистов. Он,  очевидно, все слышал и понимал, но с каким-то странным упорством отказывался  говорить. Однажды вечером Пенкроф, приложив ухо к двери его комнаты, услышал  слова:    

– Я? Здесь… Нет! Никогда!    

Моряк передал слышанное своим товарищам.    

– В этом есть какая-то печальная тайна, – сказал  Сайрес Смит.    

Незнакомец начал пользоваться земледельческими инструментами  и работал на огороде. Он часто прерывал свою работу и как бы уходил в себя, но  колонисты. по совету инженера, старались не мешать незнакомцу, который, видимо,  стремился к уединению. Когда кто-нибудь подходил к нему, он отступал назад, и  рыдания волновали его грудь, словно переполненную скорбью.    

Не раскаяние ли угнетало незнакомца? Это казалось вероятным,  и Гедеон Спилет не удержался однажды от такого замечания:    

– Если он не говорит, то потому, что мог бы рассказать  что-то слишком важное.    

Оставалось вооружиться терпением и ждать. Несколько дней  спустя, 3 ноября, незнакомец работал на плато. Вдруг он остановился и выронил  из рук лопату. Сайрес Смит, который издали наблюдал за ним, увидел, что из глаз  незнакомца снова потекли слезы.    

Неизъяснимая жалость охватила инженера. Он подошел к  незнакомцу, дотронулся до его руки и сказал:    

– Друг мой…    

Незнакомец пытался избежать его взгляда. Сайрес Смит хотел  взять его за руку, но он быстро попятился.    

– Друг мой, – сказал Сайрес Смит более  повелительным голосом, – посмотрите на меня. Я так хочу.    

Незнакомец посмотрел на инженера и, казалось, испытывал на  себе его влияние, как усыпляемый испытывает влияние магнетизера. Он хотел  бежать, но вдруг его лицо преобразилось, глаза засверкали. Какие-то слова  вырывались из его уст. Он не мог больше себя сдерживать. Наконец он скрестил  руки на груди и спросил глухим голосом:    

– Кто вы такие?    

– Потерпевшие кораблекрушение, как и вы, – ответил  инженер с глубоким волнением. – Мы привезли вас сюда, к вашим  ближним. – Мои ближние!… У меня их нет!    

– Вы находитесь среди друзей.    

– Друзья – у меня?… Друзья?… – вскричал незнакомец,  закрывая лицо руками. – Нет, никогда… Оставьте меня! Оставьте!…    

Он побежал к краю плато, которое возвышалось над морем, и  долго стоял там неподвижно.    

Сайрес Смит вернулся к товарищам и рассказал им о том, что  случилось.    

– Да, в жизни этого человека есть какая-то  тайна, – сказал Гедеон Спилет. – По-видимому, он вернулся в мир людей  лишь путем раскаяния.    

– Уж не знаю, что это за человека мы привезли с  собой, – сказал Пенкроф. – У него есть какие-то тайны…    

– …которые мы должны уважать, – с живостью сказал  Сайрес Смит. Если он и совершил преступление, то вполне искупил его, и в наших  глазах он невиновен.    

Незнакомец простоял часа два на берегу, видимо, переживая в  мыслях все свое прошлое – вероятно, мрачное прошлое, – и колонисты, не  теряя несчастного из виду, старались не нарушать его одиночества.    

Однако через два часа он, по-видимому, принял решение и  подошел к Сайресу Смиту. Глаза его были красны от пролитых слез, но он больше  не плакал. Лицо его было проникнуто глубоким смирением. Казалось, он чего-то  боится, стыдится, будто хочет сделаться как можно меньше. Глаза его были все  время устремлены в землю.    

– Вы и ваши товарищи – англичане, сударь? –  спросил он Сайреса Смита.    

– Нет, мы американцы, – ответил инженер.    

– Вот как! – произнес незнакомец и тихо добавил:    

– Это уже лучше.    

– А вы, мой друг? – спросил инженер.    

– Англичанин, – поспешно ответил незнакомец. Ему,  казалось, было нелегко выговорить эти несколько слов. Он удалился и в великом  волнении пошел по берегу от водопада до устья реки Благодарности.    

Проходя мимо Харберта, он спросил сдавленным голосом:    

– Какой месяц?    

– Ноябрь, – ответил Харберт.    

– Какой год?    

– 1866-й.    

– Двенадцать лет! Двенадцать лет! – воскликнул  незнакомец и быстро удалился.    

Харберт рассказал колонистам о вопросах незнакомца и о своих  ответах.    

– Этот несчастный потерял счет годам и месяцам, –  заметил Гедеон Спилет.    

– Да, – сказал Харберт. – Прежде чем мы его  нашли, он пробыл на острове целых двенадцать лет.    

– Двенадцать лет! – повторил Сайрес Смит. –  Да, двенадцать лет уединения, быть может, после преступной жизни, могут  повредить человеку рассудок.    

– Я склонен думать, – сказал Пенкроф, – что  этот человек попал на остров Табор не в результате кораблекрушения, а что его  оставили там в наказание за какой-то проступок.    

– Вы, вероятно, правы, Пенкроф, – сказал  журналист. – Если это так, то вполне возможно, что те, кто его там  оставил, когда-нибудь вернутся за ним.    

– И не найдут его, – сказал Харберт.    

– Но, в таком случае, – сказал Пенкроф, –  надо вернуться на остров и…    

– Друзья мои, – сказал Сайрес Смит, – не  будем обсуждать этот вопрос, пока не узнаем, как обстоит дело. Мне кажется, что  несчастный сильно страдал, что он искупил свое преступление, в чем бы оно ни  заключалось, и что его мучит потребность излить свою душу. Не следует вызывать  его на откровенность. Он сам, наверное, все нам расскажет, и когда мы узнаем  его историю, то увидим, что следует предпринять. К тому же только он и может  нам сообщить, сохраняет ли он более чем надежду – уверенность когда-нибудь  вернуться на родину. Но я сомневаюсь в этом.    

– Почему? – спросил журналист.    

– Если бы он был уверен, что его освободят через  определенный срок, то не бросил бы в море этот документ. Нет, более вероятно,  что он был осужден умереть на этом острове и никогда больше не увидеть своих  ближних.    

– Тут есть одно обстоятельство, которого я не могу  объяснить, – сказал Пенкроф.    

– Какое?    

– Если этого человека оставили на острове Табор  двенадцать лет назад, то можно предполагать, что он уже давно одичал.    

– Весьма вероятно, – ответил Сайрес Смит.    

– Значит, с тех пор как он написал эту бумагу, прошло  несколько лет.    

– Конечно… а между тем документ, видимо, написан  недавно.    

– К тому же можно ли допустить, что бутылка  странствовала от острова Табор до острова Линкольна многие годы?    

– Это нельзя считать совершенно невозможным, –  сказал журналист. – Может быть, она давно находилась неподалеку от  острова.    

– Нет, – сказал Пенкроф, – она ведь еще  плыла. Нельзя даже предположить, что она пролежала известное время на берегу и  снова была унесена водой. Близ южного берега сплошные утесы, и бутылка  неминуемо разбилась бы.    

– Это верно, – сказал Сайрес Смит с задумчивым  видом.    

– А потом, – продолжал моряк, – если бы  документ был написан много лет назад, если бы он пробыл так долго в бутылке,  то, наверное, пострадал бы от сырости. Ничего подобного не произошло, и бумага  прекрасно сохранилась.    

Замечание моряка было верно, и этот факт был необъясним.    

Все указывало на то, что записка написана незадолго до того  времени, как ее нашли. Больше того, в ней были приведены точные указания широты  и долготы острова Табор, что указывало на довольно основательные сведения ее  автора в области гидрографии, которыми не мог обладать простой моряк.    

– В этом снова есть что-то необъяснимое, – сказал  инженер. – Но не будем вызывать нашего товарища на разговор. Когда он  этого пожелает, друзья мои, мы с готовностью его выслушаем.    

В течение последующих дней незнакомец не произнес ни одного  слова и ни разу не покидал плато. Он обрабатывал землю, не зная отдыха, не  отрываясь ни на минуту, но неизменно держался в стороне. В часы завтрака и  обеда он не заходил в Гранитный Дворец, хотя его не раз приглашали, и  довольствовался сырыми овощами. С наступлением ночи несчастный не возвращался в  отведенную ему комнату, а укрывался под деревьями; в дурную погоду он прятался  в углублениях скал. Таким образом, он продолжал жить так же, как жил в те  времена, когда не имел над головой иного приюта, кроме лесов острова Табор. Все  попытки заставить его изменить свой образ жизни оказались тщетны, и колонисты  решили терпеливо ждать. Наконец пришло время, когда у него, властно побуждаемого  совестью, как бы невольно вырвалось страшное признание.    

10 ноября, часов в восемь вечера, в сумерки, незнакомец  внезапно появился перед колонистами, которые собрались под навесом. Его глаза  как-то странно сверкали; у него был такой же дикий вид, как прежде, в тяжелые  дни.    

Сайрес Смит и его товарищи были поражены: зубы незнакомца,  охваченного страшным волнением, стучали, как в лихорадке. Что с ним случилось?  Неужели общество ближних было для него столь невыносимо? Или ему надоело жить  среди порядочных людей? Быть может, он тосковал по прежней дикой жизни? Видимо,  да, так как незнакомец вдруг отрывисто и бессвязно произнес:    

– Почему я здесь?… По какому праву вы увезли меня с  моего острова?. Разве может быть между нами какая-либо связь?… Знаете ли вы, кто  я такой, что я сделал, почему я был там… один? Кто вам сказал, что меня не  оставили нарочно… не осудили на смерть? Знаете ли вы мое прошлое?… Уверены ли  вы, что я не украл… не убил кого-нибудь, что я не негодяй, покинутый всеми,  обреченный жить, как дикий зверь. вдали от всех?… Скажите, знаете ли вы это?    

Колонисты молча слушали несчастного. Слова вырывались из его  уст как бы помимо воли. Сайрес Смит хотел его успокоить и подошел к нему, но  незнакомец быстро попятился.    

– Нет! Нет! – вскричал он. – Одно только  слово: я свободен?    

– Вы свободны, – ответил инженер.    

– Тогда – прощайте! – воскликнул незнакомец и, как  безумный, бросился в лес.    

Наб, Пенкроф и Харберт тотчас же побежали к опушке, но  вернулись одни.    

– Ему надо предоставить свободу, – сказал Сайрес Смит.    

– Он никогда не вернется! вскричал Пенкроф.    

– Он вернется, – возразил инженер.    

С тех пор прошло много дней, но Сайрес Смит – не было ли это  предчувствием? – упорно и непоколебимо продолжал утверждать, что  несчастный рано или поздно вернется.    

– Это последний протест грубой натуры, которой  коснулось раскаяние, – говорил он. – Теперь одиночество покажется ему  страшным.    

Тем временем колонисты продолжали всевозможные работы на  плато Дальнего Вида и в корале, где Сайрес Смит намеревался построить ферму.  Излишне говорить, что семена, собранные Харбертом на острове Табор, были  заботливо посеяны.    

Плато представляло собой в то время большой огород,  тщательно распланированный и содержавшийся в полном порядке, и колонистам не  приходилось сидеть без дела.    

На огороде всегда находилась работа. По мере того как овощи  размножались, приходилось расширять гряды, которые превращались в целые поля и  понемногу распространялись на луг. Но в других частях острова было достаточно  травы, и онаггам не приходилось опасаться, что их посадят на паек. Было  целесообразнее занять под огород плато Дальнего Вида, окруженное глубоким  поясом ручьев, и вынести за его пределы луга, которые не нуждались в защите от  опустошительных набегов четвероногих и четвероруких.    

15 ноября была снята третья жатва. Сильно же разрослось это  поле за восемнадцать месяцев, с тех пор, как посеяли первое зерно! Второй сбор,  в шестьсот тысяч зерен, дал теперь четыре тысячи буасо, то есть больше пятисот  миллионов зерен. Колонисты были теперь богаты хлебом, так как достаточно было  посеять с десяток буасо, чтобы обеспечить ежегодный урожай и накормить людей и  животных.    

Итак, жатва была собрана, и последние две недели ноября  обитатели колонии посвятили изготовлению хлеба.    

У них было зерно, но не было муки, и оказалось необходимым  построить мельницу. Сайрес Смит хотел использовать для устройства двигателя  второй водопад, изливавшийся в реку Благодарности (первый уже работал – он  приводил в движение песты сукновальной мельницы), но после зрелого обсуждения  было решено поставить на плато Дальнего Вида простой ветряк.    

Построить его было не труднее, чем водяную мельницу, а в  движущей силе не могло быть недостатка на этой возвышенности, открытой морским  ветрам.    

– К тому же, – говорил Пенкроф, – ветряная  мельница будет выглядеть веселей и оживит пейзаж.    

Все принялись за работу, тщательно выбирая лес для клетки и  механизмов мельницы. Большие глыбы песчаника, найденные на северном берегу  озера, нетрудно было превратить в жернова, а что касается крыльев, то  материалом для них послужила все та же бесконечная оболочка шара.    

Сайрес Смит приготовил чертежи, и место для мельницы было  выбрано немного правее птичьего двора, у берега озера Клетка мельницы должна  была покоиться на стержне, закрепленном на толстых досках, и вращаться по воле  ветра вместе со всем механизмом.    

Работа завершилась быстро. Наб и Пенкроф, как хорошие  плотники, точно следовали чертежам инженера. Вскоре на выбранном месте выросла  цилиндрическая будка – настоящая мельница, с остроконечной крышей. Четыре рамы,  образующие крылья, были плотно вбиты под углом в закладной брус и укреплены  железными шипами. Легко оказалось изготовить и различные части внутреннего  механизма коробку для двух жерновов – лежачего и подвижного; насып – нечто  вроде большого квадратного корыта, широкого сверху и узкого снизу, из которого  зерно высыпается на жернова; качающийся ковшик, регулирующий выход зерна,  который все время щелкает, точно маятник, и поэтому называется «болтуном», и,  наконец, сито, которое путем просеивания отделяет муку от отрубей. Инструменты  были хорошие, а работа нетрудная, ибо устройство частей мельницы, в сущности,  очень несложно. Вопрос был только во времени Вся колония принимала участие в  постройке мельницы, и 1 декабря она была закончена Пенкроф, как всегда, был в  восторге от своей работы и не сомневался, что мельница превосходна.    

– Теперь только хороший ветер, и мы смелем наш первый  урожай!    

– Хороший, но не слишком сильный ветер, Пенкроф, –  сказал инженер.    

– Пустяки! Наша мельница только быстрее завертится.    

– Она вовсе не должна вертеться очень быстро, –  ответил Сайрес Смит. – По опыту известно, что мельница работает всего  лучше, когда количество оборотов крыльев в минуту в шесть раз больше скорости  ветра, выраженной в футо-секундах. Средний ветер, движущийся со скоростью двадцати  четырех футов в секунду, дает шестнадцать оборотов крыльев в минуту, а больше  нам и не нужно.    

– Верно! Сейчас задует славный северо-восточный ветер,  и он прекрасно нам подойдет! – вскричал Харберт.    

Задерживать пуск мельницы не было никаких оснований, так как  колонистам не терпелось попробовать хлеба с острова Линкольна. Утром в этот  день было перемолото от двух до трех буасо зерна, и на следующий день к  завтраку на столе в Гранитном Дворце красовался великолепный каравай. Он вышел  немного слишком плотным, хотя его замесили на пивных дрожжах, но легко себе  представить, с каким удовольствием все его уплетали Между тем незнакомец не  появлялся. Гедеон Спилет и Харберт несколько раз обошли лес, окружающий  Гранитный Дворец, но не встретили незнакомца, не нашли и следов его Это  длительное исчезновение их серьезно встревожило Конечно, бывший дикарь с  острова Табор легко мог просуществовать в лесах Дальнего Запада, полных дичи,  но разве не могло случиться, что он вернется к своим прежним привычкам и что  независимость воскресит в нем инстинкты зверя? Тем не менее Сайрес Смит, словно  предчувствуя это, продолжал утверждать, что беглец вернется.    

– Да, он вернется, – говорил инженер с верой,  которую не разделял ни один из его друзей. – Когда несчастный находился на  острове Табор, он знал, что он одинок. Здесь он знает, что его ждут ближние.  Раз этот кающийся заговорил о своей прошлой жизни, он вернется рассказать о ней  до конца, и в этот день он будет наш!    

Событиям суждено было подтвердить, что Сайрес Смит был прав.    

3 декабря Харберт, спустившись с плато Дальнего Вида,  отправился ловить рыбу на берег озера. Он был безоружен, и до сих пор,  действительно, никогда не приходилось принимать предосторожностей, так как  дикие звери не показывались в этой части острова.    

Пенкроф и Наб работали на птичьем дворе, а Сайрес Смит с  журналистом были заняты в Трубах приготовлением соды, необходимой для  пополнения запасов мыла.    

Внезапно послышались крики:    

– На помощь! Ко мне!    

Сайрес Смит и журналист были слишком далеко, и эти крики не  донеслись до них. Пенкроф же и Наб, выбежав из птичника, со всех ног бросились  к озеру.    

Но еще раньше незнакомец, о присутствии которого в этом  месте никто не подозревал, перескочил через Глицериновый ручей, отделявший  плато от леса, и выпрыгнул на противоположный берег. Там перед Харбертом стоял  страшный ягуар, похожий на того, которого убили на мысе Пресмыкающегося.  Застигнутый врасплох, юноша прижался к дереву; зверь весь подобрался, готовясь  к прыжку. Но незнакомец, вооруженный лишь ножом, бросился на животное, и ягуар  обернулся к новому противнику.    

Борьба была недолга. Незнакомец отличался поразительной  силой и ловкостью. Одной рукой, словно клещами, он сдавил горло ягуара, другой  – всадил ему в сердце нож, не обращая внимания на то, что когти зверя вонзились  ему в тело.    

Ягуар упал. Незнакомец оттолкнул его ногой и собирался  бежать; в эту минуту колонисты достигли поля битвы. Харберт, удерживая  незнакомца, закричал:    

– Нет, нет, вы не уйдете!    

В это время пришел Сайрес Смит. Он подошел к незнакомцу,  который нахмурился при его приближении. Одежда на плече незнакомца была  разорвана, и из раны лилась кровь, но он не обращал на это внимания.    

– Мой друг, – сказал Сайрес Смит, – мы  обязаны вам благодарностью. Чтобы спасти нашего мальчика, вы рисковали жизнью.    

– Моей жизнью… – тихо произнес незнакомец. – Что  такое моя жизнь? Меньше, чем ничто.    

– Вы ранены?    

– Это не важно.    

– Согласны ли вы подать мне руку?    

И, когда Харберт попытался схватить руку, только что спасшую  его, незнакомец скрестил руки на груди, которая бурно вздымалась, опустил глаза  и как будто хотел бежать. Сделав над собой огромное усилие, он порывисто  спросил:    

– Кто вы такие? Кем вы хотите быть для меня?    

В первый раз он выражал желание узнать историю колонистов.  Может быть, услышав эту историю, он расскажет и о себе.    

Сайрес Смит в нескольких словах сообщил ему обо всем, что  случилось с ними со времени их отлета из Ричмонда, как они выходили из  затруднений и какие средства были теперь в их распоряжении Незнакомец слушал  его с большим вниманием Затем инженер рассказал ему о себе и прочих колонистах  и прибавил, что самым радостным днем со времени их прибытия на остров Линкольна  был тот день, когда, возвратившись с острова Табор, они привезли с собой нового  товарища При этих словах незнакомец покраснел, голова его склонилась на грудь:  он казался крайне расстроенным – Теперь, когда вы знаете, кто мы, сказал Сайрес  Смит, – дайте же мне руку – Нет, нет, глуховатым голосом ответил  незнакомец – Вы – честные люди А я…    

 ГЛАВА 17    

     

     Всегда в стороне Просьба незнакомца. – Ферма в корале – Двенадцать лет  назад! – Боцман с -"Британии" – Один на острове Табор. –  Рука Сайреса Смита. – Таинственный документ.         

Последние слова незнакомца оправдывали предчувствие  колонистов В жизни этого несчастного было что-то мрачное, какое-то преступление.  Он, может быть, искупил его в глазах людей, но не находил для него оправдания в  своей совести Во всяком случае, виновный чувствовал раскаяние, и его новые  друзья от всего сердца пожали бы руку, которую они просили подать им; но он не  считал себя достойным протянуть ее честным людям.    

Все же после происшествия с ягуаром он не вернулся в лес и  не покидал с того времени плато.    

Какова была тайна этой жизни? Заговорит ли когда-нибудь  незнакомец? Об этом скажет будущее Как бы то ни было, колонисты решили никогда  не спрашивать его об этой тайне и вести себя так, словно они ничего не  подозревают.    

Несколько дней жизнь текла по-прежнему. Сайрес Смит и Гедеон  Спилет работали вместе, занимались то физикой, то химией. Журналист покидал  инженера лишь для того, чтобы охотиться вместе с Харбертом, ибо пускать юношу в  лес одного было бы неосторожно и приходилось быть начеку. Что же касается Наба  и Пенкрофа, то они проводили время в конюшнях, на птичнике или в корале и  работали в Гранитном Дворце; дел у них всегда было достаточно.    

Незнакомец работал в стороне от других. Он вернулся к своему  обычному образу жизни, но обедал и завтракал отдельно от других, ночевал под  деревьями и никогда не присоединялся к товарищам. Можно было подумать, что  общество тех, кто его спас, было для него невыносимо.    

– Но если так, говорил Пенкроф, почему же он попросил  помощи у своих ближних? Зачем он бросил этот документ в море?    

– Он нам это скажет, – неизменно отвечал Сайрес  Смит.    

– Когда?    

– Может быть, раньше, чем вы думаете, Пенкроф. И действительно,  день признаний был близок. 10 декабря, через неделю после возвращения в  Гранитный Дворец, незнакомец подошел к Сайресу Смиту и спокойно и смиренно  сказал ему:    

– Сударь, у меня есть к вам просьба.    

– Говорите, – ответил инженер, – но сначала  позвольте мне сказать вам два слова.    

При этих словах незнакомец покраснел и хотел уйти. Сайрес  Смит понял, что происходит в его душе. Он, очевидно, боялся, что инженер будет  спрашивать его о прошлом. Сайрес Смит взял его за руку и удержал.    

Друг мой, – сказал он ему, – мы не только ваши  сожители, но и ваши друзья. Вот что я вам хотел сказать. А теперь я вас слушаю.    

Незнакомец провел рукой по глазам. Его охватила дрожь, и  несколько секунд он не мог вымолвить ни слова.    

– Сударь, – сказал он наконец, – я пришел вас  просить об одной милости.    

– Какой же?    

– Вы устроили в четырех или пяти милях отсюда, у  подножия горы, кораль для ваших животных. Эти животные нуждаются в уходе. Не  разрешите ли вы мне жить там с ними?    

Сайрес Смит долго смотрел на несчастного с чувством глубокого  сожаления. Потом сказал:    

– Друг мой! В корале ничего нет, кроме стойл, которые  годятся только для животных.    

Они достаточно хороши для меня.    

– Друг, – продолжал Сайрес Смит, – мы не  собираемся ни в чем вам перечить. Вы всегда будете желанным гостем в Гранитном  Дворце. Но если вам хочется жить в корале, мы примем необходимые меры, чтобы вы  были там удобно устроены.    

– Не важно, как. Мне всегда будет хорошо там.    

– Милый друг, – ответил Сайрес Смит, который  умышленно обращался к незнакомцу с этим сердечным словом, – предоставьте  нам самим судить о том, что нам нужно для этого сделать.    

– Благодарю вас, сударь, – ответил незнакомец и  удалился. Инженер сейчас же сообщил своим друзьям о сделанном ему предложении,  и колонисты решили построить в корале дом, сделав его как можно удобнее.    

В этот же день члены колонии, захватив необходимые  инструменты, отправились в кораль, и еще до конца недели дом был готов принять  своего жильца. Новая постройка возвышалась футах в двадцати от стойл. С этого  места нетрудно было наблюдать за стадом муфлонов, которых насчитывалось в то  время больше восьмидесяти голов. Колонисты изготовили кровать, стол, скамейку,  шкаф и сундук и перевезли в кораль оружие, боевые припасы и инструменты.    

Незнакомец ни разу не пришел посмотреть на свое новое жилище  и предоставил колонистам самим строить его; в это время он работал на плато,  желая, видимо, закончить свою работу. И действительно, благодаря его трудолюбию  вся земля была обработана, и ее можно было засевать, когда придет время.    

К 20 декабря устройство дома было закончено. Инженер объявил  незнакомцу, что новое жилище готово его принять, и тот ответил, что сегодня же  будет ночевать там.    

В этот вечер колонисты собрались в большом зале Гранитного  Дворца. Было восемь часов, когда их товарищ собирался покинуть их. Не желая  стеснять его своим присутствием и думая, что ему, быть может, будет тяжело  прощаться с ними, колонисты оставили его одного и возвратились в Гранитный  Дворец.    

Они уже несколько минут беседовали в большом зале, когда  раздался легкий стук в дверь. Незнакомец вошел и сказал без всяких предисловий:    

– Господа, прежде чем я вас покину, вы должны узнать  мою историю. Вот она.    

Эти простые слова произвели глубокое впечатление на Сайреса  Смита и его товарищей.    

Инженер встал.    

– Мы ни о чем вас не спрашиваем, друг мой, –  сказал он. Если вы хотите молчать – это ваше право – Это моя обязанность  говорить.    

– Тогда присядьте.    

– Я буду стоять.    

Мы готовы вас слушать, сказал Сайрес Смит.    

Незнакомец стоял в углу зала, где было полутемно. Голова его  была обнажена, руки скрещены на груди, и, сохраняя эту позу, он начал глухим  голосом, как человек, который принуждает себя говорить. Вот его рассказ,  который слушатели не прерывали ни одним словом.    

– 20 декабря 1854 года увеселительная паровая яхта  «Дункан», принадлежавшая шотландцу Гленарвану, бросила якорь у мыса Бернуили,  на западном побережье Австралии, на тридцать седьмой параллели. На борту яхты  находились: Гленарван, его жена, один майор английской армии, француз-географ,  девушка и юноша. Эти последние были дочь и сын капитана Гранта, корабль  которого, «Британия», погиб со всем своим грузом годом раньше. Яхтой «Дункан»  командовал капитан Джон Мангле, и обслуживалась она экипажем в пятнадцать  человек.    

Вот почему эта яхта находилась в то время у австралийских  берегов: шестью месяцами раньше в Ирландском море была найдена и подобрана  экипажем «Дункана» бутылка, содержащая документ, написанный по-английски,  по-немецки и по-французски. В этом документе говорилось, что после гибели  «Британии» остались в живых три человека: капитан Грант и двое матросов, и что  они нашли убежище на какой-то земле. В записке указывалась широта этого места,  но цифры долготы были стерты водой, и их невозможно было разобрать. Широта  равнялась 37+11' к югу от экватора. Долгота оставалась неизвестной, но если  пройти вдоль тридцать седьмой параллели через моря и материки, можно было  достигнуть той земли, где находились капитан Грант и два его спутника.    

Английское адмиралтейство отказалось предпринять эти поиски,  и тогда Гленарван решил сделать все, чтобы найти капитана. Мери и Роберт Грант  обратились к нему. Яхта «Дункан» была снаряжена для дальнего похода, в котором  пожелали принять участие семейство Гленарвана и дети капитана Гранта. «Дункан»  вышел из Глазго, направился к Атлантическому океану, прошел через Магелланов  пролив и поднялся по Тихому океану до Патагонии, где, судя по первоначальному  толкованию документа, находился капитан Грант, взятый в плен туземцами.    

«Дункан» высадил своих пассажиров на западном берегу  Патагонии, с тем чтобы принять их на восточном побережье, у мыса Коррьентес.    

Гленарван прошел через Патагонию, следуя по тридцать седьмой  параллели, но, не найдя никаких следов капитана, он 13 ноября снова сел на  корабль с целью продолжать свои поиски на океанских островах.    

Посетив без всякого результата остров Тристан-да-Кунья и  остров Амстердам, лежавшие на его пути, «Дункан», как я уже говорил, достиг  мыса Бернуили на австралийском берегу 20 декабря 1854 года.    

Гленарван намеревался пройти Австралию, так же, как и  Америку, и высадился на сушу. В нескольких милях от океана находилась ферма,  принадлежавшая одному ирландцу, который оказал путешественникам гостеприимство.  Гленарван сообщил ирландцу об обстоятельствах, приведших его в эти места, и  спросил: известно ли ему, что английское трехмачтовое судно «Британия» погибло  меньше чем два года назад у западных берегов Австралии?    

Ирландец никогда не слышал об этом корабле. Но, к крайнему  изумлению присутствующих, один из его слуг вмешался и сказал:    

– Если капитан Грант еще жив, он находится на земле  Австралии.    

– Кто вы такой? спросил Гленарван.    

– Я шотландец, как к вы, сэр, – ответил этот  человек – Я один из спутников капитана Гранта, спасшихся после гибели  «Британии».    

Этого человека звали Айртон; как свидетельствовали его  документы, он был боцманом на «Британии». Потеряв из виду капитана Гранта,  когда корабль разбился о прибрежные скалы, он думал, что его капитан и вся  команда погибли и только он, Айртон, остался в живых.    

– «Британия» погибла не на западном, а на восточном  берегу Австралии, – продолжал он. – И если капитан Грант  действительно жив, как видно из его записки, то он попал в плен к туземцам, и  его следует искать на противоположном берегу.    

В голосе этого человека звучала искренность, глаза его  смотрели прямо. Нельзя было сомневаться в его словах. Ирландец, у которого он  прослужил больше года, ручался за него. Гленарван поверил честности этого  человека и, следуя его советам, решил пройти Австралию вдоль тридцать седьмой  параллели. В отряд под предводительством Айртона должны были войти: Гленарван,  его жена, юноша и девушка, капитан Мангле, майор, француз и несколько матросов,  в то время как «Дункан» под командой помощника капитана Тома Остина направлялся  в Мельбурн и должен был ждать там дальнейших инструкций Гленарвана. 23 декабря  1854 года отряд отправился в путь.    

Теперь время сказать, что этот Айртон был предателем. Он  действительно служил боцманом на «Британии», но, поссорившись с капитаном,  решил вызвать среди экипажа бунт и захватить корабль. 8 апреля 1852 года  капитан Грант высадил его на западном берегу Австралии, покинул его там и  отплыл, что было только справедливо. Итак, этот негодяй ничего не знал о гибели  «Британии». Он узнал об этом только из рассказа Гленарвана. С тех пор, как его  покинули, он сделался атаманом шайки беглых преступников и принял имя Бен  Джойса. Бесстыдно утверждая, что корабль потерпел крушение на восточном берегу,  и направляя Гленарвана в эту сторону, он надеялся увести его подальше от яхты,  завладеть «Дунканом» и превратить это судно в пиратский корабль…    

Тут незнакомец на мгновение смолк. Дрожащим голосом он  продолжал свой рассказ:    

– Экспедиция выступила в путь и направилась по  австралийской земле. Естественно, она оказалась неудачной, так как  предводительствовал ею Айртон, или Бен Джойс, впереди или сзади которого  следовала его банда, уже предупрежденная о готовящемся преступлении.    

Между тем «Дункан» был отправлен в Мельбурн для ремонта.  Дело заключалось, следовательно, в том, чтобы убедить Гленарвана отдать приказ  капитану судна выйти из Мельбурна и направиться к восточному берегу Австралии,  где легко будет завладеть яхтой. Приведя отряд на довольно близкое расстояние  от этого берега, оказавшись с ним в обширном лесу, где не было никаких средств  к существованию, Айртон добился у Гленарвана письма, которое он взялся  доставить помощнику капитана яхты. В этом письме содержался приказ яхте  немедленно направиться к восточному берегу, в бухту Туфольд, которая находилась  в нескольких днях пути от местопребывания отряда. Именно там Айртон назначил  свидание своим сообщникам.    

Уже собираясь взять это письмо, предатель был разоблачен, и  ему оставалось только бежать. Но письмо, которое должно было отдать яхту ему в  руки, необходимо было заполучить во что бы то ни стало. Айртону удалось  завладеть им, и два дня спустя он уже был в Мельбурне.    

До сих пор преступнику удавались его гнусные планы. Он  рассчитывал отвести яхту в бухту Туфольд, где разбойникам было бы легко  овладеть судном и перебить его экипаж. Тогда Бен Джойс надеялся стать хозяином  этих вод.    

Прибыв в Мельбурн, Айртон отдал письмо помощнику капитана  Тому Остину, который ознакомился с ним и тотчас же тронулся в путь Можно судить  о ярости и разочаровании Айртона, когда на следующий день после отплытия он  узнал, что помощник капитана ведет корабль не к восточному берегу Австралии, в  бухту Туфольд, а на восточный берег Новой Зеландии. Он пожелал  воспрепятствовать этому, но Том Остин показал ему письмо.    

И действительно, по счастливой ошибке француза-географа,  который писал письмо, местом прибытия корабля был: назначен берег Новой  Зеландии.    

Все ПЛАНЫ Айртона рушились. Он попробовал поднять бунт. Его  заперли. Его привезли к берегам Новой Зеландии, и он не знал, что сталось с его  сообщниками и с Гленарваном.    

«Дункан» крейсировал возле этого берега до 3 марта. В этот  день Айртон услышал выстрелы. Это стреляли пушки «Дункана», и вскоре Гленарван  и его друзья были на борту.    

Вот что произошло.    

После великих лишений и опасностей Гленарван закончил свое  путешествие и достиг восточного берега Австралии у бухты Туфольд. Яхты там не  было. Гленарван телеграфировал в Мельбурн. Ему ответили: «Дункан» отплыл 18-го  текущего месяца в неизвестном направлении.    

Гленарвану оставалось предположить лишь одно: что его яхта  попала в руки Бен Джойса и стала пиратским судном. Тем не менее Гленарван не  хотел сдаваться. Это был человек смелый и великодушный. Он сел на торговое  судно достиг западного берега Новой Зеландии и прошел материк по тридцать  седьмой параллели, не обнаружив никаких следов капитана Гранта. К своему  большому" удивлению, он нашел на другом берегу «Дункан» под командой Тома  Остина. Яхта ожидала его уже пять недель. Было 3 марта 1855 года.    

Итак, Гленарван был на борту «Дункана». Но Айртон находился  там же. Он предстал перед Гленарваном, который хотел вытянуть из него все, что  бандит мог знать о капитане Гранте. Айртон отказался говорить. Тогда Гленарван  сказал ему, что на первой же остановке он будет передан английским властям.  Айртон хранил молчание.    

«Дункан» поплыл дальше вдоль тридцать седьмой параллели.  Между тем жена Гленарвана попыталась преодолеть упорство бандита. Наконец ее  влияние одержало верх, и Айртон попросил Гленарвана в обмен на те сведения,  которые он может дать, оставить его на каком-нибудь острове в Тихом океане и не  предавать английским властям. Гленарван, готовый на все, чтобы узнать  что-нибудь о капитане Гранте, согласился.    

Тогда Айртон рассказал всю свою жизнь, и выяснилось, что  начиная с того дня, когда капитан Грант высадил его на берегу Австралии, он  ничего не знает.    

Тем не менее Гленарван сдержал данное слово. «Дункан»  продолжал свой путь и достиг острова Табор. Здесь Айртона должны были высадить,  и здесь же, как раз на тридцать седьмой параллели, каким-то чудом был обнаружен  капитан Грант с двумя матросами. Преступник должен был заменить их на этом пустынном  острове.    

Вот что сказал Айртону Гленарван, когда он покидал яхту:    

– Здесь вы будете далеко от всякой земли и не сможете  поддерживать связь со своими ближними. Вам не удастся убежать с острова, на  котором вас оставляет «Дункан». Вы будете один. Но вы не будете одиноки, как  капитан Грант. Как нимало заслуживаете вы, чтобы люди вас помнили, они вас не  забудут. Я знаю, где вы находитесь, Айртон. Я знаю, где вас найти. Я никогда не  забуду об этом.    

«Дункан» отчалил и вскоре скрылся из виду.    

Это было 18 марта 1855 года.    

Айртон остался один. Но у него не было недостатка ни в  оружии, ни в боевых припасах, ни в зерне. Ему, этому преступнику, предоставили  дом, выстроенный благородным капитаном Грантом. Айртону оставалось только жить  там и искупить в одиночестве преступление, которое он совершил. Господа, он  раскаялся, он стыдился своих преступлений, он был очень несчастен! Он говорил  себе, что, если люди когда-нибудь вернутся за ним на этот островок, он должен  быть достоин вернуться в их общество. Как он страдал, несчастный! Как усиленно  он работал, чтобы перевоспитать, себя трудом!    

Так продолжалось два, три года. Айртон, подавленный  одиночеством, не сводивший глаз с моря, чтобы не пропустить корабль на  горизонте, спрашивал себя, скоро ли кончится время искупления, и страдал так,  как никто до него не страдал. О, как ужасно одиночество для души, терзаемой  угрызениями совести! Но судьба, видимо, считала, что несчастный еще  недостаточно наказан, ибо он понемногу начал сознавать, что становится дикарем.  Он чувствовал, что мало-помалу превращается в животное. Он не может сказать  вам, случилось это через два или через четыре года уединенной жизни, но в конце  концов он превратился в то несчастное существо, которое вы нашли…    

Мне незачем говорить вам, господа, что Айртон или Бен  Джойс-это я.    

Сайрес Смит и его товарищи при последних словах Айртона  поднялись на ноги. Трудно выразить, до чего они были взволнованы. Перед ними  обнаружились такие страдания, столько горя и отчаяния!    

– Айртон, – сказал Сайрес Смит, – вы были  большим преступником… но вы искупили свои преступления. Айртон, вы прощены.  Хотите ли вы быть нашим товарищем?    

Айртон попятился.    

– Вот моя рука, – сказал инженер. Айртон бросился  к протянутой руке, и крупные слезы потекли у него из глаз.    

– Хотите жить с нами? – спросил Сайрес Смит.    

– Мистер Смит, оставьте меня еще не надолго  одного! – ответил Айртон. – Оставьте меня в этом доме в корале.    

– Как вам будет угодно, Айртон, – ответил Сайрес  Смит.    

Айртон собирался уже уходить, когда инженер задал ему  последний вопрос:    

Еще одно слово, друг мой. Если вы хотите жить в одиночестве,  то почему же вы бросили в море тот документ, который навел нас на ваши следы?    

– Документ? – повторил Айртон, видимо, не понимая,  о чем с ним говорят.    

– Да, документ, закупоренный в бутылку, которую мы  нашли. В нем указывалось точное местоположение острова Табор. Айртон провел  рукой по лбу. Подумав немного, он сказал:    

– Я никогда не бросал в море никаких документов.    

– Никогда? – воскликнул Пенкроф.    

– Никогда.    

Сказав это, Айртон поклонился, направился к двери и вышел.    

 ГЛАВА 18    

     

     Беседа. Сайрес Смит и Гедеон Спилет. – Идея инженера. –  Электрический телеграф. – Проволока. – Батарея. –  Алфавит. – Лето. – Колония процветает. – Занятия  фотографией. – Мнимый снег. – Два года на острове.         

– Бедняга! сказал Харберт, который бросился было к  двери, но возвратился, увидев, что Айртон соскользнул по веревке подъемника и  исчез в темноте.    

– Он вернется, – сказал Сайрес Смит.    

– Черт возьми, мистер Сайрес, – воскликнул  Пенкроф, – что же это все означает? Как! Не Айртон бросил в море бутылку?  Но в таком случае – кто же?    

Можно смело сказать, что моряк имел все основания задать  этот вопрос.    

– Это сделал он, – сказал Наб. – Но только  несчастный был уже наполовину помешан.    

– Это единственное объяснение, друзья мои, – с  живостью подхватил Сайрес Смит. – Теперь я понимаю, почему Айртон мог  точно указать местоположение Табора: ведь после событий, которые предшествовали  его высадке на остров, он не мог не знать его координат.    

– Однако, заметил Пенкроф, – как могло случиться,  что бумага не пострадала от сырости, если Айртон писал ее лет семь-восемь  назад, когда он еще не превратился в животное?    

– Это доказывает, – ответил инженер, что Айртон  лишился рассудка гораздо позже, чем он полагает – Да, это, должно быть, так,  иначе происхождение документа необъяснимо, – сказал Пенкроф.    

Действительно, совершенно необъяснимо, ответил инженер,  которому явно не хотелось продолжать этот разговор – Но сказал ли нам Айртон  правду? – спросил моряк.    

– Да, ответил журналист – История, которую он рассказал,  правдива от начала до конца. Я хорошо помню, что в газетах писали о попытке  Гленарвана и о результатах, которых он достиг. – Айртон сказал  правду, – прибавил Сайрес Смит. – Не сомневайтесь в этом, Пенкроф,  так как он был слишком беспощаден к себе самому. Когда человек так себя  обвиняет, он не лжет.    

На другой день, 21 декабря, колонисты спустились на берег и  не нашли там Айртона Айртон ночью отправился в свое жилище в кораль, и  колонисты сочли за лучшее не докучать ему своим присутствием Время должно было  совершить то, чего не могли сделать никакие настояния.    

Харберт, Пенкроф и Наб вернулись к своим обычным занятиям В  этот же день Сайрес Смит и журналист сошлись за общей работой в мастерской  Труб.    

– Знаете, милый Сайрес, сказал Гедеон Спилет, –  ваше вчерашнее объяснение по поводу бутылки нимало меня не удовлетворило. Как  можно допустить, что этот несчастный написал записку и бросил бутылку в море,  но не сохранил об этом ни малейшего воспоминания? – Бутылку бросил не он,  дорогой Спилет.    

– Значит, вы думаете…    

– Я ничего не думаю, ничего не знаю! – прервал  журналиста Сайрес Смит. – Я только присоединяю это событие к тем, для  которых пока не имею объяснения.    

– Поистине, все это невероятно, Сайрес, – сказал  Гедеон Спилет. Ваше спасение, ящик, выброшенный на песок, приключения Топа и,  наконец, бутылка. Неужели же мы никогда не узнаем разгадку этой тайны?    

– Узнаем, хотя бы мне пришлось для этого перерыть самые  недра острова! – с живостью ответил инженер.    

– Может быть, случай даст нам ключ к загадке, –  заметил Спилет.    

– Случай! Спилет, я не верю ни в случаи, ни в тайны на  этом свете. Всем этим необъяснимым происшествиям есть причина, и я ее найду. А  пока будем наблюдать и работать.    

Наступил январь. Начинался 1867 год. Летние работы велись с  большим усердием. В течение следующих дней Харберт и Гедеон Спилет, побывавшие  в корале, могли установить, что Айртон вступил во владение приготовленным для  него жилищем. Он наблюдал за многочисленными стадами, порученными его заботам,  и колонисты были избавлены от труда раз в два-три дня посещать кораль. Однако  они довольно часто бывали у Айртона, чтобы не оставлять его одного надолго.    

Некоторые подозрения инженера и журналиста заставляли их  наблюдать за этой частью острова. В случае каких-нибудь происшествий Айртон не  преминул бы сообщить о них обитателям Гранитного Дворца.    

Могло, однако, случиться, что произойдет какое-либо  неожиданное событие, о котором необходимо будет тут же известить инженера. Не  говоря уже об обстоятельствах, связанных с тайной острова Линкольна, многие  другие события – например, появление судна в виду западного берега,  кораблекрушение в этом районе, набег пиратов и т. п. – могли потребовать  немедленного вмешательства колонистов.    

Поэтому Сайрес Смит решил обеспечить быструю связь кораля с  Гранитным Дворцом.    

10 января он поделился с товарищами своим планом.    

– Как же вы за это приметесь, мистер Сайрес? –  спросил Пенкроф. – Уж не думаете ли вы устроить телеграф?    

– Вы угадали, – ответил инженер.    

– Электрический телеграф? – воскликнул Харберт.    

– Да, электрический, – подтвердил Сайрес  Смит. – У нас есть все необходимые вещества, чтобы устроить батарею.  Труднее всего будет вытянуть железную проволоку. Но я надеюсь, что при помощи  волочильни мы и с этим справимся.    

– Ну, теперь я уже не сомневаюсь, что мы когда-нибудь будем  кататься по железной дороге! – вскричал Пенкроф. Колонисты принялись за  работу и начали с самого трудного, то есть с изготовления проволоки – ведь в  случае неудачи было бы не к чему изготовлять батарею и остальное оборудование.  Железо на острове Линкольна было, как известно, превосходно по качеству и,  следовательно, очень пригодно для волочения. Прежде всего Сайрес Смит сделал  волочильню, то есть стальную пластинку с коническими отверстиями различного  диаметра; последовательно протягивая сквозь них проволоку, можно было довести  ее до желаемой толщины. Этот кусок стали сначала накалили «на всю крепость»,  как говорят металлурги, потом устойчиво закрепили на раме, плотно врытой в  землю всего в нескольких футах от большого водопада, который инженер снова хотел  использовать как двигатель.    

Да, там стояла валяльная мельница. Она в это время не  работала, но ее вал, приводимый в движение мощной силой воды, мог волочить  проволоку, наматывая ее на себя.    

Это была очень тонкая операция, требовавшая большой  тщательности. Железо предварительно было вытянуто в длинные тонкие прутья,  концы которых обточили подпилком. Потом эти прутья вставили в большое отверстие  волочильни, и вал намотал их на себя, вытянув до двадцати пяти – тридцати  футов. Затем проволоку последовательно протягивали через отверстия меньшего  диаметра.    

В конце концов инженер получил куски проволоки длиной от  сорока до пятидесяти футов, которые нетрудно было соединить и протянуть на пять  миль, отделявшие кораль от Гранитного Дворца. Чтобы закончить эту работу,  понадобилось всего несколько дней. Как только машина была пущена в ход, Сайрес  Смит предоставил товарищам волочить проволоку, а сам занялся изготовлением  батареи.    

В данном случае необходимо было получить батарею постоянного  тока. Как известно, в современных батареях элементы состоят обычно из  ретортового угля, цинка и меди. Меди у инженера совершенно не было, и, несмотря  на все свои поиски, он не обнаружил на острове никаких следов этого металла,  так что приходилось обойтись без нее. Ретортовый уголь, то есть тот твердый  графит, который остается в ретортах газовых заводов после того, как из  каменного угля выделится водород, можно было бы получить, но для этого пришлось  бы строить специальные аппараты и много трудиться. Что же касается цинка, то,  как помнит читатель, ящик, найденный на мысе Находки, был покрыт чехлом из  этого металла, и нельзя было найти для него лучшего употребления После зрелого  размышления Сайрес Смит решил изготовить самую простую батарею, похожую на ту,  которую изобрел Беккерель в 1820 году. В состав ее элементов входил один лишь  цинк Что же касается других веществ – азотной кислоты и поташа, то они имели в  изобилии Вот каким образом была устроена батарея, эффект которой основывался на  взаимодействии кислоты и поташа. Инженер изготовил несколько стеклянных банок и  наполнил их азотной кислотой Потом он заткнул каждую банку пробкой, пропустив  через нее стеклянную трубку, нижний конец которой был заткнут глиняной втулкой,  обмотанной куском тряпки. Через верхний конец этой трубки он влил раствор  поташа, добытый ранее путем сжигания различных растений, и, таким образом,  кислота и поташ могли действовать друг на друга через глину. Затем Сайрес Смит  взял две цинковые пластинки и погрузил одну в азотную кислоту, а другую – в  раствор поташа. Немедленно возник электрический ток, который пошел от  пластинки, погруженной в банку, к пластинке, вставленной в трубку Когда эти  пластинки были соединены металлической проволокой, пластинка в трубке  превратилась в положительный, а пластинка в банке – в отрицательный полюс  прибора. Получилось столько источников тока, сколько было банок. Соединение их  оказалось вполне достаточным, чтобы привести в действие электрический телеграф.  Таков был остроумный и чрезвычайно простой аппарат, который построил Сайрес  Смит. При помощи этого аппарата он мог установить телеграфное сообщение между  Гранитным Дворцом и коралем.    

6 февраля началась установка столбов со стеклянными  изоляторами, между которыми нужно было протянуть проволоку вдоль всей дороги в  кораль. Несколько дней спустя проволока была протянута и готова передавать со  скоростью ста тысяч километров в секунду электрический ток, который должен был  возвращаться к исходному пункту через землю. Были изготовлены две батареи: одна  для Гранитного Дворца, другая для кораля; ибо если кораль должен был сообщаться  с Гранитным Дворцом, то в некоторых случаях могло понадобиться, чтобы и  Гранитный Дворец сообщался с коралем.    

Что же касается приемника и манипуляторов, то они были очень  просты. На обеих станциях провод был прикреплен к электромагниту – то есть  куску мягкого железа, обмотанного проволокой. Если между обоими полюсами  устанавливалась связь, то ток, исходивший от положительного полюса, проходил по  проволоке, переходил в электромагнит, на время намагниченный, и возвращался через  землю к отрицательному полюсу. Как только связь прерывалась, электромагнит  тотчас же размагничивался Поэтому достаточно было поставить перед  электромагнитом кусочек мягкого железа, который притягивался к магниту при  прохождении тока и снова падал, когда тока не было. Получив таким образом  подвижную пластинку, Сайрес Смит без труда мог прикрепить к ней иголку,  укрепленную на диске, по ободку которого были расположены буквы алфавита, и так  одна станция переписывалась с другой. Весь прибор был окончательно установлен  12 февраля.    

В этот день Сайрес Смит, пустив ток по проволоке, спросил,  все ли обстоит хорошо в корале, и через несколько мгновений получил от Айртона  удовлетворительный ответ.    

Пенкроф был вне себя от радости и каждый день, вечером и  утром, посылал в кораль телеграммы, никогда не остававшиеся без ответа. Этот  способ связи имел два вполне реальных преимущества: во-первых, он позволял  установить присутствие в корале Айртона и, во-вторых, не оставлял последнего в  одиночестве. Впрочем, Сайрес Смит не реже раза в неделю посещал его, и Айртон,  с своей стороны, время от времени приходил в Гранитный Дворец, где всегда  встречал радушный прием.    

Лето прошло в обычных работах Ресурсы колонии, особенно  овощные и злаковые, увеличивались со дня на день. Посевы семян, привезенных с  острова Табор, прекрасно взошли. Плато Дальнего Вида представляло собой очень  успокоительное зрелище. Четвертый урожай хлеба оказался превосходным, и, как  всякий понимает, никто не вздумал считать, дала ли жатва ожидаемые четыреста миллиардов  зерен. Пенкроф, правда, попытался это сделать, но Сайрес Смит заметил ему, что  если бы даже он мог считать по триста зерен в минуту, то есть восемнадцать  тысяч зерен в час, ему понадобилось бы для его вычислений около пяти тысяч  пятисот лет; и бравый моряк отказался от своего намерения Стояла прекрасная  погода Днем температура была очень высокая, по вечерам морской ветер смягчал  жару, а ночи были даже прохладны За лето пронеслось несколько гроз; они,  правда, были непродолжительны, но обрушивались на остров Линкольна с  необычайной силой Несколько часов подряд на небе полыхали молнии и непрерывно  грохотал гром К этому времени маленькая колония достигла значительного  процветания. Обитатели птичьего двора непрестанно размножались, и колонисты  питались ими, так как необходимо было уменьшить население птичника до более  скромных цифр. Свиньи принесли поросят, и понятно, что уход за этими животными  отнимал у Наба и Пенкрофа много времени Онагги, принесшие двух красивых  жеребят, чаще всего возили на себе Гедеона Спилета и Харберта, который под  руководством журналиста стал прекрасным наездником Животных часто запрягали в  повозку, чтобы доставлять в Гранитный Дворец дрова, уголь или различные  полезные ископаемые, которые были нужны инженеру. За это время колонисты  совершили несколько экспедиций в дремучие леса Дальнего Запада. Исследователи,  направляясь туда, могли не бояться чрезмерно высокой температуры, так как  солнечные лучи едва проникали сквозь густую листву, раскинувшуюся над их  головой. Они обошли левый берег реки Благодарности, по которому тянулась  дорога, ведшая из кораля к устью ручья Водопада Отправляясь в эти экспедиции,  колонисты не забывали хорошо вооружаться, так как им часто попадались очень  злые и дикие кабаны, с которыми приходилось вступать в бой.    

Как раз в этот период началась жестокая война с ягуарами  Гедеон Спилет питал к ним особенную ненависть, и его ученик Харберт был ему  хорошим помощником: прекрасно вооруженные, они нисколько не опасались встречи с  одним из этих хищников Харберт проявлял безудержную отвагу, журналист отличался  поразительным хладнокровием, и около двадцати великолепных шкур украшало  большой зал Гранитного Дворца. Продолжая так, охотники могли вскоре достигнуть  своей цели – окончательно истребить на острове породу ягуаров.    

Инженер иногда принимал участие в экспедициях в  неисследованные области острова, которые он тщательно изучал В самых глухих  частях леса он искал не следы животных, а иные следы, но ни разу глазам его не  представилось ничего подозрительного Ни Топ, ни Юп, сопровождавшие инженера, не  предвещали своим поведением ничего особенного; но собака не раз еще принималась  лаять у отверстия колодца, куда безрезультатно спускался инженер Гедеон Спилет  с помощью Харберта сфотографировал наиболее живописные части острова аппаратом,  найденным в ящике и не бывшим до сих пор в употреблении. Кроме аппарата,  снабженного мощным объективом, находился полный набор принадлежностей. Там были  все вещества, необходимые фотографу, коллодий для обработки стеклянных  пластинок; азотнокислое серебро, делающее их светочувствительными; гипосульфат  для фиксирования полученного снимка; хлористый аммоний, в котором вылеживается  бумага для позитивов; уксуснокислая сода и хлористое золото для пропитывания  бумаги. Самая бумага, уже пропитанная хлором, тоже была приложена к аппарату,  и, прежде чем наложить ее в рамке на негативы, оставалось только опустить ее на  несколько минут в азотнокислое серебро, разведенное водой.    

Журналист и его помощник скоро стали прекрасными фотографами  и сделали несколько отличных видовых снимков, как, например: снимок острова с  плато Дальнего Вида, с горой Франклина на горизонте; устье реки Благодарности,  живописно обрамленное высокими скалами; полянка и кораль, примыкающие к первым  тропам горы; прихотливые очертания мыса Когтя, мыса Находки и т. д.    

Фотографы не преминули снять портреты всех без исключения  обитателей острова.    

– Это увеличит население, – говорил Пенкроф. Моряк  был в восторге при виде своих безукоризненно похожих портретов, украшавших  стены Гранитного Дворца, и охотно рассматривал эту выставку, словно самую  роскошную витрину на Бродвее.    

Но лучше всего, несомненно, удался портрет дядюшки Юпа.  Дядюшка Юп позировал с неописуемой серьезностью и вышел как живой.    

– Он как будто собирается сделать гримасу! –  кричал Пенкроф.    

Если бы дядюшка Юп остался недоволен своим портретом, он был  бы слишком привередлив. Но обезьяна была в восторге и рассматривала свой  портрет с выражением сентиментальности, не лишенной некоторого тщеславия.    

Сильная жара окончилась в марте. Несколько раз прошли дожди,  но было еще тепло. В этом году март, соответствующий сентябрю в северных  широтах, был не так хорош, как обычно. Быть может, это предвещало раннюю и  суровую зиму. Однажды утром колонистам даже показалось, что выпал первый снег.  Харберт, спозаранку подошедший к окну, закричал:    

– Посмотрите-ка, островок покрыт снегом!    

– Снег в такое время? – спросил журналист, подходя  к Харберту.    

Остальные колонисты присоединились к ним и могли установить  лишь одно: что не только островок, но и весь берег под Гранитным Дворцом был  покрыт ровной белой пеленой.    

– Ба, действительно снег! -сказал Пенкроф. Или что-то  очень похожее, – согласился Наб.    

– Но ведь только двадцать первое марта, и термометр  показывает пятьдесят восемь градусов (14 градусов тепла по Цельсию), –  заметил Гедеон Спилет.    

Сайрес Смит молча смотрел на этот белый покров; он не знал,  как объяснить это явление в такое время года и при подобной температуре.    

– Тысяча чертей! – закричал Пенкроф. – Наши  плантации померзнут!    

Моряк собирался спуститься вниз, когда его перегнал  проворный Юп, соскользнувший на землю по веревке.    

Но не успел еще оранг коснуться земли, как безграничная  снежная пелена поднялась и рассеялась в воздухе на бесчисленные хлопья, которые  на несколько минут заслонили солнечный свет. – Птицы! закричал Харберт.    

Это действительно была стая морских птиц с ярко-белыми  перьями. Сотни, тысячи их опустились на остров и на берег. Они взлетели и  вскоре скрылись вдали, к величайшему изумлению колонистов, перед которыми,  словно в феерии, зима мгновенно сменилась летом. К несчастью, эта перемена  произошла так внезапно, что ни журналист, ни юноша не успели пристрелить хоть  одну птицу, чтобы определить, какой она породы.    

Через несколько дней, 25 марта, исполнилось два года с того  времени, как потерпевшие крушение в воздухе были выброшены на остров Линкольна.    

 ГЛАВА 19    

     

     Воспоминания с родине. Шансы на спасение. Проект обследования берегов  острова. – Выступление 16 апреля. Вид с моря на Змеиный полуостров. –  Базальтовые скалы на западном берегу. – Ненастье. -Наступает ночь. –  Новая загадка.         

Два года! Целых два года колонисты не имели никакой связи со  своими близкими! Они ничего не знали о том, что происходит в цивилизованном  мире, и были так же одиноки на своем острове, как на мельчайшем астероиде солнечной  системы.    

Что– то происходит на родине? Быть может, еще и сейчас  восстание южан обагряет кровью ее землю.    

Эта мысль причиняла нашим колонистам большие страдания, и  они часто говорили о гражданской войне, нисколько, впрочем, не сомневаясь, что  дело Севера восторжествует, к чести Американского союза.    

За эти два года ни один корабль не прошел в виду острова; во  всяком случае, колонисты не заметили ни одного паруса. Очевидно, остров  Линкольна стоял в стороне от мореходных путей и, как это доказывали карты, был  даже вообще неизвестен. Иначе его пресноводная бухта должна была бы привлекать  суда, нуждающиеся в возобновлении запасов воды. Но океан, окружавший их остров,  насколько его мог охватить глаз, оставался пустынным, и колонистам, чтобы  вернуться на родину, приходилось рассчитывать только на себя.    

Существовал лишь один шанс на спасение, и однажды, в первую  неделю апреля, обитатели колонии обсуждали его, собравшись в большом зале  Гранитного Дворца. Речь как раз зашла об Америке, которую колонисты уже почти не  надеялись увидеть.    

– У нас есть лишь один-единственный способ покинуть  остров Линкольна: построить достаточно большой корабль, который мог бы пройти  по морю несколько сот миль, – сказал Гедеон Спилет. – Мне кажется,  что если мы сумели построить лодку, то сумеем построить и корабль.    

– И если мы побывали на острове Табор, то могли бы  дойти и до Паумоту, – прибавил Харберт.    

– Я этого не отрицаю, отвечал Пенкроф, которому всегда  принадлежал решающий голос в морских вопросах, – не отрицаю, хотя короткое  путешествие и долгое путешествие – не совсем одно и то же Если бы нашему  суденышку во время перехода на остров Табор угрожала даже буря, мы могли бы не  беспокоиться, так как знаем, что до гавани недалеко и в ту и в другую сторону.  Но двенадцать тысяч миль – это немалый кусок пути, а до ближайшей земли  придется пройти не меньше – А что, Пенкроф, в случае надобности вы бы рискнули  на это? – спросил журналист – Я рискнул бы на все что угодно, мистер  Спилет, ответил моряк Вы же знаете, я не такой человек, чтобы отступать.    

– Не забывайте, что среди нас есть еще один  моряк, – сказал Наб.    

Кто же это? – спросил Пенкроф.    

– Айртон.    

– Это верно, – заметил Харберт.    

– Только бы он согласился ехать с нами! – сказал  Пенкроф.    

– Неужели вы думаете, что, если бы яхта Гленарвана подошла  к острову Табор, когда Айртон еще находился там, Айртон отказался бы  уехать? – удивился Гедеон Спилет.    

– Вы забываете, друзья мои, – проговорил  инженер, – что в последние годы своего пребывания на острове Айртон уже не  владел рассудком Но вопрос не в этом. Необходимо выяснить, можем ли мы  рассчитывать на прибытие этого шотландского судна, как на лишний шанс спасения.  Гленарван обещал Айртону возвратиться за ним на остров Табор, когда он сочтет,  что тот искупил свои преступления, и я думаю, что он вернется.    

– Да, – согласился с ним журналист, и к тому же  вернется скоро, так как Айртон провел в одиночестве почти двенадцать лет.    

Ну да, – сказал Пенкроф, – я вполне с вами  согласен, что Гленарван вернется, но только где он пристанет? Конечно, у  острова Табор, а не у острова Линкольна.    

– Это тем более вероятно, что остров Линкольна даже не  нанесен на карту, – добавил Харберт.    

– Поэтому, друзья мои, – продолжал инженер, –  мы должны принять меры к тому, чтобы о нашем присутствии и присутствии Айртона  на острове Линкольна можно было узнать на острове Табор – Конечно, –  согласился журналист. – Ничего нет легче, как положить в хижину, где жили  капитан Грант и Айртон, записку с указанием местоположения нашего острова.  Гленарван или его матросы непременно найдут эту записку – Досадно, что я не  принял этой предосторожности во время первого путешествия на остров  Табор, – заметил моряк А почему бы мы стали это делать? – возразил  Харберт. – Тогда мы еще не знали истории Айртона и не имели понятия, что  за ним должны вернуться. А когда мы услышали его рассказ, была уже зима, и мы  не могли вернуться на остров Табор – Да, – сказал Сайрес Смит, – было  уже поздно. Необходимо отложить это путешествие до будущей весны.    

– А что, если шотландская яхта придет в скором  времени? – сказал Пенкроф.    

– Это маловероятно, – ответил инженер. –  Гленарван не захочет в зимнее время пускаться в далекое плавание. Либо он уже  заходил на остров Табор, в то время, когда Айртон жил у нас, то есть в течение  последних пяти месяцев, и отправился обратно, либо он приедет позднее, и мы  успеем в первые же хорошие дни, в октябре, отправиться на остров Табор и  оставить там записку.    

– По правде сказать, было бы очень обидно, если бы  оказалось, что «Дункан» недавно побывал в этих водах, – сказал Наб.    

– Надеюсь, этого не случилось, – сказал Сайрес  Смит, – и судьба не лишила нас самого верного шанса на спасение.    

– Я думаю, что мы, во всяком случае, будем знать, как  обстоит дело, когда посетим еще раз остров Табор, – заметил  журналист. – Ведь если шотландцы возвращались туда, они, несомненно,  оставили какие-нибудь следы своего пребывания.    

– Да, это так, – ответил инженер – Итак, друзья  мои, раз у нас появился этот шанс – вернуться на родину, будем терпеливо ждать.  А если мы будем лишены этой возможности, то решим, что нам нужно делать.    

– Во всяком случае, – сказал Пенкроф, – если  мы тем или иным путем покинем остров Линкольна, это будет не потому, что мы  находим его плохим.    

Нет, Пенкроф, – сказал инженер, – мы сделаем это  потому, что находимся вдали от того, что для человека дороже всего на  свете" от людей, семьи и друзей.    

Колонисты порешили на этом и не поднимали больше вопроса о  постройке большого судна, на котором можно было бы проплыть в северном  направлении – до архипелага, или в западном – до Новой Зеландии. Все занялись  обычной работой, имея в виду, что придется провести третью зиму в Гранитном  Дворце Но тут же было решено еще до наступления ненастного времени обойти на  шлюпе вокруг острова. Полное обследование побережья не было еще закончено, и  колонисты имели лишь смутное представление о западном и северном берегах,  начиная от устья ручья Водопада до мыса Челюстей, а также о разделявшей их  узкой бухте, похожей на пасть акулы План этой экскурсии был выдвинут Пенкрофом  Сайрес Смит выразил полное одобрение, так как ему хотелось собственными глазами  увидеть эту часть своих владений.    

Погода стояла переменчивая, но барометр не давал резких  скачков, и можно было надеяться совершить по ездку в сносных условиях В первую  неделю апреля барометр после сильного понижения вновь начал подниматься, при  жестоком западном ветре, бушевавшем пять-шесть дней; затем стрелка прибора  снова остановилась на высоте 29,9 дюйма (759,45 миллиметра), и наступило  благоприятное время для экспедиции Отъезд был назначен на 16 апреля, и  «Бонавентур», который стоял в гавани Воздушного Шара, нагрузили припасами для  довольно долгого путешествия.    

Сайрес Смит сообщил Айртону о предполагавшейся поездке и  предложил ему принять участие; но Айртон предпочел остаться, и было решено, что  на время отсутствия товарищей он перейдет в Гранитный Дворец. Дядюшка Юп должен  был составить ему компанию, и Айртон не возражал против этого.    

16 апреля утром колонисты сели на корабль.    

Дул свежий зюйд вест, и «Бонавентуру» при выходе из гавани  пришлось лавировать, чтобы достигнуть мыса Пресмыкающегося Южный берег острова,  от гавани до мыса, простирался на двадцать миль, тогда как общий периметр  острова равнялся девяноста милям. Эти двадцать миль надо было пройти круто к  ветру, который дул вовсю Чтобы достигнуть мыса, понадобился почти целый день,  так как отлив после отплытия корабля продолжался еще два часа, а затем начался  шестичасовой прилив, который сильно затруднял плавание. Когда судно обогнуло  мыс, уже наступила ночь. Пенкроф предложил инженеру продолжать путь на малом  ходу, с двумя рифами; но Сайрес Смит предпочел стать на якорь в нескольких  кабельтовых от земли, чтобы осмотреть эту часть берега с наступлением утра. Для  более тщательного исследования побережья острова было решено вообще не  двигаться по ночам и с вечера бросать якорь невдалеке от суши, пока позволяла  погода.    

Итак, колонисты провели ночь близ мыса, стоя на якоре. С  наступлением сумерек ветер стих, и тишина не нарушалась ни единым звуком  Пассажиры, за исключением моряка, быть может, провели ночь на борту «Бонавентура»  с меньшими удобствами, чем в Гранитном Дворце, но все же им удалось поспать На  следующий день, 17 апреля, Пенкроф на заре снялся с якоря и, идя левым галсом,  при полном бакштаге, мог держаться очень близко к западному берегу Колонистам  был уже знаком этот великолепный лесистый берег, так как они прошли пешком по  опушке леса; но все же вид его вызвал общий восторг Корабль шел близко к земле,  уменьшив ход, так что можно было тщательно обозревать берег, стараясь не  наскочить на плававшие кое-где деревья Несколько раз бросали якорь, и Гедеон  Спилет фотографировал это красивое побережье.    

Около полудня «Бонавентур» достиг устья ручья Водопада.  Дальше на правом берегу снова виднелись деревья, но они росли реже, а через три  мили деревья попадались уже отдельными группами, возвышавшимися среди заметных  отрогов гор, пустынный хребет которых тянулся до самого берега Как отличались  друг от друга южная и северная части этого берега! Южная была покрыта зеленым  лесом, северная казалась высохшей и пустынной Она походила на "железные  берегам, как называют такие места в некоторых странах, и ее изрытая поверхность  как бы указывала, что кипящий базальт подвергся в ранние геологические эпохи  внезапной кристаллизации. Глыбы его громоздились одна на другую, и вид их, наверно,  устрашил бы колонистов, если бы судьба забросила их вначале в ту часть острова  Находясь на вершине горы Франклина, они не заметили, как мрачно выглядит этот  берег, так как видели его со слишком большой высоты; но с моря он казался очень  страшным, и, вероятно, нигде в мире нельзя было увидеть ничего подобного.    

«Бонавентур» прошел вдоль этого берега примерно около  полумили. На берегу громоздились камни всевозможных размеров – глыбы от  двадцати до трехсот футов высотой, самых разнообразных форм цилиндры, похожие  на башни, призмы, напоминающие колокольни, пирамиды, словно обелиски, конусы,  подобные заводским трубам Страшные торосы в Ледовитом океане, и те не имеют  таких причудливых очертаний! Естественные мосты соединяли между собой скалы;  арки, расположенные, как своды храма, терялись в высоте, недоступной взорам.  Кое-где виднелись ущелья с монументальными стенами, в других местах – настоящий  хаос стрелок, пирамидок, шпилей, каких не найдешь ни в одном готическом соборе.  Природа, более капризная, чем фантазия, прихотливо украсила величественное  побережье, тянувшееся на восемь-девять миль.    

Сайрес Смит и его товарищи застыли от изумления при виде  этого зрелища. Они хранили молчание, но зато не стеснялся Топ и оглашал воздух  лаем, отражавшимся многократным эхом от базальтовой стены. Как заметил инженер,  этот лай звучал не совсем обычно, как тогда, когда Топ лаял у отверстия колодца  в Гранитном Дворце.    

– Пристанем к берегу, – сказал он.    

«Бонавентур» подошел как можно ближе к прибрежным скалам.    

Быть может, поблизости находилась какая-нибудь пещера,  которую следовало осмотреть? Но Сайрес Смит не увидел ничего – ни одной пещеры,  ни одной впадины, которая могла бы служить кому-нибудь приютом, так как  подножие скал покрывалось морским прибоем. Топ скоро перестал лаять, и корабль  отошел на прежнее расстояние, то есть на несколько кабельтовых от берега.    

В северо-западной части острова берег снова был песчаный и  гладкий. Редкие деревья возвышались над болотистой низменностью, которую  колонистам уже пришлось мельком видеть Берег кишел мириадами птиц и, в  противоположность другому, пустынному побережью, казался очень оживленным На  следующий день «Бонавентур» бросил якорь возле заливчика на севере острова и  встал у самого берега, где было очень глубоко. Ночь прошла спокойно, так как  ветер, если можно так выразиться, угас с последними лучами солнца и  возобновился лишь при первых проблесках утренней зари В этом месте легко было  выйти на сушу, и признанные охотники колонии, Харберт и Гедеон Спилет,  совершили утром двухчасовую прогулку по берегу и возвратились, неся с собой  несколько связок уток и куликов Топ превзошел самого себя и благодаря своей  живости и усердию не упустил ни одной птицы.    

В восемь часов утра судно снялось с якоря и быстро  направилось вперед, поднимаясь к мысу Северной Челюсти. Ветер дул с кормы и все  время свежел – Я нисколько не буду удивлен, если с запада налетит буря, –  сказал Пенкроф – Вчера во время заката солнца горизонт был ярко-красный, а  сейчас я вижу на небе «кошачьи хвосты», которые не предвещают ничего хорошего  Кошачьими хвостами он называл пушистые облака, разбросанные в зените и никогда  не спускающиеся ниже пяти тысяч футов над морем. Они походили на легкие кусочки  ваты их появление обычно предвещает ухудшение погоды.    

– Ну что же, – сказал Сайрес Смит, – распустим,  насколько возможно, наш парус и направимся в залив Акулы. Я думаю, что  «Бонавентур» будет там в безопасности.    

– Очень хорошо, – сказал Пенкроф К тому же  северный берег представляет собой песчаные дюны, на которые смотреть  неинтересно – Я бы охотно провел не только ночь, но и весь завтрашний день в  этой бухте; ее стоит внимательно исследовать, – прибавил инженер.    

– Я думаю, что нам волей-неволей придется это  сделать, – ответил Пенкроф – Горизонт на западе становится угрожающим –  смотрите, как там черно – Во всяком случае, ветер помогает нам дойти до мыса  Челюстей, – заметил журналист Очень помогает, – сказал  Пенкроф, – но для того, чтобы войти в залив, придется лавировать, и я  очень хотел бы быть засветло в этих местах, которых совершенно не знаю Если  судить по тому, что мы видели на южном берегу залива Акулы, в тех местах,  должно быть, много подводных скал, – добавил Харберт.    

– Пенкроф, – сказал Сайрес Смит, – делайте,  как найдете лучшим, мы полагаемся на вас.    

– Будьте спокойны, мистер Сайрес, я не стану рисковать  без надобности, – ответил моряк. Лучше удар ножом в мою собственную  утробу, чем удар скалой в утробу «Бонавентура».    

Под «утробой» Пенкроф подразумевал подводную часть своего  судна, которой он дорожил больше, чем своей шкурой – Который час? –  спросил Пенкроф.    

– Десять часов, – ответил Гедеон Спилет.    

– А какое расстояние нам остается пройти до мыса,  мистер Сайрес?    

– Около пятнадцати миль.    

– Это два с половиной часа ходу, – сказал  моряк. – И мы будем на траверсе мыса между двенадцатью и часом К  несчастью, в это время начнется отлив и вода отхлынет из бухты. Боюсь, что туда  трудно будет войти, борясь одновременно с морем и ветром. – Тем более что  теперь полнолуние, а приливы и отливы в апреле очень сильны, – добавил  Харберт.    

– В таком случае, Пенкроф, не можете ли вы стать на  якорь у оконечности мыса?    

– Стать на якорь у самой суши, ожидая бурю! –  вскричал моряк. – Об этом вы подумали, мистер Сайрес!? Это значило бы по  доброй воле выброситься на берег.    

– Так что же вы будете делать?    

– Я постараюсь продержаться в море до начала прилива,  то есть до семи часов вечера, и, если еще будет светло, попробую войти в залив  В противном случае мы останемся в море всю ночь и войдем в залив завтра на  рассвете.    

Повторяю, Пенкроф, мы полагаемся на вас, – сказал инженер.    

– Эх, будь на этом берегу хоть один маяк, – сказал  Пенкроф, мореплавателям было бы куда легче!    

– Да, но на этот раз здесь не будет любезного инженера,  который зажжет огонь, чтобы указать нам путь в гавань, – ответил Харберт –  Да, кстати, милый Сайрес, сказал Гедеон Спилет, – мы не поблагодарили вас,  но, говоря откровенно, без вашего огня мы бы никогда не добрались домой – Без  огня? – повторил инженер, крайне удивленный словами журналиста.    

– Мы хотим сказать, мистер Сайрес, – вмешался  Пенкроф, что в последние часы перед возвращением мы были в большом затруднении,  и если бы вы не позаботились развести костер на плато Гранитного Дворца в ночь  на двадцатое октября, «Бонавентур» прошел бы мимо острова.    

– Да-да. Это была счастливая мысль, – ответил  инженер.    

А теперь, если только Айртон не подумает об этом, некому  будет оказать нам такую услугу.    

– Да, некому! – сказал Сайрес Смит. Но несколько  минут спустя, оказавшись наедине с журналистом в носовой части корабля, инженер  наклонился к его уху и сказал – Спилет, если на свете есть что-нибудь  несомненное, так это то, что я не зажигал костра в ночь на двадцатое октября ни  на плато Гранитного Дворца, ни в какой-либо другой части острова…    

 ГЛАВА 20    

     

     Ночь в океане. – Залив Акулы. – Задушевная беседа Приготовления к  зиме. – Раннее наступление дурной погоды. Сильные морозы. – Работы  внутри дома. – Через шесть месяцев. Фотографический снимок. –  Неожиданное событие.         

Все произошло так, как предвидел Пенкроф, предчувствие  которого было безошибочно. Ветер постепенно крепчал и из свежего превратился в  бурный, то есть приобрел скорость от сорока до сорока пяти миль в час, так что  на корабле в открытом море пришлось бы убрать рифы и спустить брамсели.    

Оказавшись на траверсе залива, «Бонавентур» не смог войти в  него: было около часа, а в это время начинается отлив. Поэтому пришлось  держаться в открытом море, ибо если бы Пенкроф этого и хотел, он не мог бы  добраться даже до устья реки Благодарности. Итак, он поставил на мачту  штормовой стаксель и стал ждать, повернув нос к земле.    

К счастью, хотя ветер был очень силен, море, защищенное  берегом, не слишком волновалось. Поэтому мореходам не приходилось бояться  валов, столь опасных для небольших кораблей. «Бонавентур», конечно, не  перевернулся бы от удара волны, так как был хорошо нагружен балластом, но  падение огромных водяных масс на палубу могло бы повредить судну: доски могли  не выдержать. Пенкроф, искусный моряк, принял меры против всевозможных  случайностей. Он, конечно, очень доверял своему судну, но все же не без тревоги  ожидал рассвета.    

В течение ночи Сайрес Смит и Гедеон Спилет не имели случая  побеседовать, а между тем после тех слов, которые инженер шепнул журналисту,  следовало еще раз поговорить о происхождении таинственной силы, видимо  властвующей над островом Линкольна. Гедеон Спилет все время думал об этой  необъяснимой загадке – о появлении огня на берегу острова. Ведь он, несомненно,  видел этот огонь. Харберт и Пенкроф, спутники журналиста, тоже его видели.  Огонь помог им установить местоположение острова в ту темную ночь, и никто из  них не сомневался, что он зажжен рукой инженера, а теперь Сайрес Смит  решительно заявляет, что он ничего подобного не делал.    

Гедеон Спилет решил вернуться к этому обстоятельству, как  только «Бонавентур» доставит их обратно, и убедить инженера сообщить остальным  товарищам о всех этих странных фактах. Может быть, тогда колонисты решатся  предпринять сообща полное обследование острова Линкольна.    

Как бы то ни было, в этот вечер на этих неведомых еще  берегах, образующих вход в бухту, не вспыхнул огонь, и маленькому судну  пришлось провести всю ночь в открытом море. Когда на горизонте появились первые  лучи зари, ветер стих, и это позволило Пенкрофу легче проникнуть в узкий вход в  канал Часов в семь утра «Бонавентур», взяв предварительно направление на мыс  Северной Челюсти, осторожно вошел в пролив и оказался в бухте, со всех сторон  окруженной самыми причудливыми образцами вулканических пород – Вот участок  моря, где можно устроить превосходный рейд и где мог бы свободно маневрировать  целый флот, сказал Пенкроф – Самое любопытное то, что этот залив образован  двумя потоками лавы, извергнутой вулканом и постепенно накопившейся  здесь, – заметил Сайрес Смит. В результате залив оказался совершенно  защищенным со всех сторон, и, вероятно, даже в самую бурную погоду вода в нем  спокойна, как в озере.    

– Несомненно, – сказал Пенкроф. – Ведь ветер  может проникнуть сюда только через узкий проход между мысами, и вдобавок южный  мыс прикрывает северный, так что шквалам очень трудно до него добраться Честное  слово, наш «Бонавентур» мог бы простоять здесь целый год и ни разу даже не  натянул бы якорной цепи!    

– Здесь для него даже слишком просторно, – сказал  журналист.    

– Да, мистер Спилет, я согласен, что для «Бонавентура»  места здесь слишком много; но, если американскому флоту понадобится спокойное  убежище в Тихом океане, он, мне кажется, не найдет ничего лучше этого рейда.    

– Мы находимся у пасти Акулы, – сказал Наб,  намекая на форму залива.    

– В самой пасти, мой милый Наб! Но ты ведь не боишься,  что она сомкнется над нами, правда? – засмеялся Харберт.    

– Нет, мистер Харберт, не боюсь, – ответил  Наб. – Но все же этот залив мне не нравится. У него неприветливый вид.    

– Вот тебе и на! – воскликнул Пенкроф. – Наб  ругает мой залив.    

Но достаточно ли здесь глубоко? – спросил инженер. Ведь  если киль «Бонавентура» и не касается дна, то для наших броненосцев этого еще  мало.    

– Сейчас проверим, – сказал Пенкроф. И моряк  бросил в воду длинную веревку с привязанным к ней куском железа, которая  заменяла ему лот. Эта веревка была длиной примерно в пятьдесят сажен; она  размоталась целиком, но не достигла дна.    

– Ладно, – сказал Пенкроф. – Пусть наши  броненосцы идут сюда. Они не сядут на мель.    

– Этот залив – настоящая бездна, – сказал Сайрес  Смит. – Но раз наш остров вулканического происхождения, нет ничего  удивительного, что в морском дне встречаются такие впадины.    

– Можно подумать, – прибавил Харберт, – что  эти крутые стены чем-то обтесаны, и я уверен, что даже если бы лот Пенкрофа был  в пять-шесть раз длиннее, он не нащупал бы дна у их подножия.    

– Все это прекрасно, – сказал журналист, – но  я позволю себе указать Пенкрофу, что его рейду кое-чего не хватает.    

– Чего же именно, мистер Спилет?    

– Какого-нибудь прохода или ущелья, позволяющего выйти  на остров. Я не вижу ни одного места, куда можно было бы ступить ногой.    

И действительно, высокие, очень крутые глыбы лавы на всем  побережье залива не представляли ни одного удобного места для высадки. Это был  непроходимый вал, напоминавший норвежские фиорды, но еще более бесплодный.  «Бонавентур» на ходу почти касался высоких стен, но его пассажиры не увидели ни  одного выступа, который позволил бы им ступить на сушу Пенкроф, чтобы  утешиться, сказал, что эти стены, когда понадобится, легко будет взорвать с  помощью пороха. Так как в заливе решительно нечего было делать, то моряк  направил свой корабль к выходу и около двух часов ночи был снова в море –  Уф! – удовлетворенно вздохнул Наб.    

Можно было действительно подумать, что славному Набу было не  по себе в этой огромной пасти.    

От мыса Челюстей до устья реки Благодарности было не больше  восьми миль «Бонавентур», взяв направление на Гранитный Дворец, прошел с милю  вдоль берега при попутном ветре На смену огромным глыбам лавы вскоре появились  прихотливо разбросанные дюны, среди которых так неожиданно был найден инженер Сотни  птиц прилетали на эти дюны.    

Около четырех часов Пенкроф, оставив слева оконечность  островка, вошел в канал, отделяющий островок от побережья острова, а в пять  часов якорь «Бонавентура» вонзился в песчаное дно в устье реки Благодарности.    

Прошло три дня с тех пор, как колонисты покинули свое жилище  Айртон ожидал их на берегу, а дядюшка Юп весело побежал навстречу своим  хозяевам, удовлетворенно ворча Итак, остров был обследован целиком, но при этом  не было замечено ничего подозрительного. Если какое-либо таинственное существо  и обита то в его пределах, то оно могло скрываться лишь на Змеином полуострове,  в гуще непроходимых лесов, где колонисты еще не побывали.    

Гедеон Спилет поговорил обо всем этом с инженером, и было  решено привлечь внимание остальных колонистов к некоторый странным  происшествиям, случившимся на острове Последнее из них казалось самым  загадочным.    

Сайрес Смит, вспоминая о костре, зажженном на берегу рукой  неизвестного, в двадцатый раз переспрашивал журналиста:    

– Уверены ли вы, что хорошо рассмотрели? Может быть,  это было частичное извержение вулкана или какой-нибудь метеор?    

– Нет, Сайрес, это наверное был огонь, зажженный рукой  человека, – уверял журналист. Спросите Пенкрофа и Харберта. Они видели то  же, что и я, и подтвердят мои слова Несколько дней спустя, 25 апреля вечером,  когда все обитатели колонии собрались на плато Дальнего Вида, Сайрес Смит  обратился к ним с такими словами"    

– Друзья мои, я считаю себя обязанным обратить ваше  внимание на некоторые факты, которые произошли на острове, и мне хотелось бы  знать ваше мнение о них Это факты, так сказать, сверхъестественного порядка.    

– Сверхъестественного! – воскликнул Пенкроф,  выпуская густой клуб дыма – Возможно ли, что наш остров сверхъестественный?    

Нет, Пенкроф, но что он таинственный, это несомненно Быть  может, вы сумеете объяснить то, что непонятно ни мне, ни Спилету.    

Говорите, мистер Сайрес, – попросил моряк – Ну так вот…  Понятно ли вам, каким образом меня нашли в четверти мили от берега, после того  как я упал в море? Я переместился совершенно бессознательно.    

Может быть, вы потеряли сознание и… – сказал Пенкроф – Это  совершенно невероятно. Но пойдем дальше Понятно ли вам, каким образом Топ нашел  ваше жилище в пяти милях от пещеры, в которой я лежал?    

– Инстинкт собаки… – сказал Харберт – Удивительный  инстинкт! – заметил журналист. – Несмотря на то, что в ту ночь был  ливень и бушевала буря, Топ явился в Трубы сухой, без единого пятнышка грязи.    

– Дальше, сказал инженер. – Понятно ли вам, почему  Топ был таким необычайным образом выброшен из озера после схватки с дюгонем?    

– Признаюсь, не совсем, – сказал Пенкроф, –  тем более что рана в боку дюгоня была, по-видимому, нанесена каким-то острым  орудием Это тоже непонятно.    

Еще дальше, – продолжал Сайрес Смит – Понятно ли вам,  друзья мои, каким образом попала дробинка в тело поросенка пеккари? Как  оказался на берегу ящик, хотя нигде вблизи не было следов  кораблекрушения"? Каким образом бутылка с запиской так кстати нашла нас во  время нашей первой поездки по морю"? Каким образом наша лодка, сорвавшись  с причала, приплыла к нам по течению реки как раз тогда, когда она нам была  нужна? Каким образом лестница была выброшена из окна Гранитного Дворца во время  нашествия обезьян? И, наконец, каким образом оказался у нас в руках документ,  которого Айртон, по его словам, никогда не писал?    

Сайрес Смит перечислил от первого до последнего загадочные  события, случившиеся на острове Харберт, Пенкроф и Наб переглянулись, не зная,  что сказать. Все эти события, впервые сопоставленные, показались в высшей  степени необычными – Клянусь честью, мистер Сайрес, – сказал  Пенкроф, – вы правы! Мне это нелегко объяснить.    

– Теперь же, друзья мои, – продолжал  инженер, – прибавился еще один факт, столь же не понятный, как и все  остальные. – Какой же, мистер Сайрес? – с живостью спросил Харберт.    

– Вы говорите, Пенкроф, что когда вы возвращались с  острова Табор, то видели огонь на острове Линкольна?    

– Конечно, – ответил моряк.    

– Вы уверены, что видели этот огонь?    

– Так же, как я сейчас вижу вас.    

– И ты тоже, Харберт?    

Мистер Сайрес, – вскричал юноша, этот огонь светил, как  звезда первой величины!    

– Но это не была звезда? – допытывался инженер.    

– Нет, – ответил Пенкроф. – Небо было покрыто  тучами, и, во всяком случае, звезда не стояла бы так низко над горизонтом.  Мистер Спилет тоже видел этот огонь и может подтвердить наши слова.    

– Добавлю, – сказал журналист, – что этот  огонь сверкал очень ярко и напоминал сноп электрического света.    

– Да, да, верно! – подхватил Харберт. – И он,  несомненно, горел на высотах Гранитного Дворца.    

– Ну так вот, друзья мои, – продолжал  инженер, – знайте, что в ночь на двадцатое октября ни Наб, ни я не  зажигали на берегу огня.    

– Вы не за… – произнес Пенкроф, который до того  изумился, что даже не мог закончить фразу.    

– Мы не выходили из Гранитного Дворца, – ответил  Сайрес Смит, – и если на берегу горел огонь, значит его зажег кто-то  другой.    

Пенкроф и Харберт были поражены. Ошибки тут быть не могло:  огонь действительно привлек их внимание в ночь на 20 октября. Да, приходилось  признать, что во всем этом есть какая-то тайна. Какая-то загадочная сила,  покровительствовавшая колонистам, но мучительно раздражавшая их любопытство,  действовала, и притом всегда вовремя, на острове Линкольна. Неужели в чаще  скрывалось какое-то существо? Это надо было обязательно выяснить.    

Сайрес Смит напомнил своим друзьям о том, как странно вели  себя иногда Топ с Юпом, как они бродили вокруг отверстия колодца, соединявшего  Гранитный Дворец с морем, и добавил, что он осмотрел этот колодец, но не  обнаружил ничего подозрительного. После этого разговора все члены колонии  твердо решили тщательно обыскать весь остров, как только снова наступит хорошая  погода.    

С этого дня Пенкроф стал задумчив и озабочен. Моряк  чувствовал, что остров Линкольна, который он считал своей личной  собственностью, уже не принадлежит ему целиком, что у острова есть еще другой  хозяин, которому волей-неволей приходится подчиняться Пенкроф с Набом часто  беседовали обо всех этих необъяснимых вещах. Оба они были по своей натуре  склонны верить в чудесное и почти не сомневались, что остров Линкольна подчинен  какой-то сверхъестественной силе.    

Между тем пришел май – ноябрь северных широт, – и с ним  возвратилась дурная погода. Зима ожидалась ранняя и суровая. Поэтому колонисты,  не теряя времени, начали готовиться к зимовке.    

Впрочем, они были как будто достаточно подготовлены к самой  лютой зиме. В войлочной одежде не было недостатка, к муфлоны, которые к тому  времени сильно расплодились, в изобилии поставляли шерсть, нужную для  изготовления этой теплой материи. Излишне говорить, что Айртон был тоже снабжен  удобным зимним платьем. Сайрес Смит предложил ему вернуться на время ненастья в  Гранитный Дворец, где ему будет удобнее жить, чем в корале. Айртон обещал  сделать это, как только закончит в корале последние работы, и к половине мая  переселился на зимнюю квартиру. С этого времени Айртон начал принимать участие  в общей жизни и не упускал случая быть полезным. Но он по-прежнему был скромен  и печален, никогда не участвуя в развлечениях своих товарищей.    

Большую часть третьей зимы, проводимой колонистами на  острове, им пришлось просидеть в Гранитном Дворце. За это время случались  сильные бури и страшные ураганы, которые, казалось, потрясали скалы до самого  основания. Огромные приливы грозили залить водой весь остров, и любое судно,  которое стало бы на якорь возле берега, несомненно, должно было погибнуть. Во  время этих бурь река Благодарности два раза так разливалась, что можно было  опасаться за мосты, и пришлось укрепить прибрежные мостики, которые при сильном  прибое исчезали под водой.    

Можно себе представить, какие разрушения произвели на плато  Гранитного Дворца эти вихри, напоминающие смерчи из дождя и снега! Особенно  пострадали мельница и птичий двор. Колонистам приходилось часто делать  неотложный ремонт, чтобы не подвергать опасности жизнь своих птиц.    

Во время ненастья к окраине плато часто подходили ягуары и  стаи четвероруких; всегда приходилось опасаться, как бы самые сильные и  отважные из них под влиянием голода не переправились через ручей, тем более что  зимой, когда ручей замерзал, это было нетрудно сделать. В этом случае только  постоянные наблюдения могли спасти от гибели посевы и домашних животных, и  нередко приходилось стрелять из ружей, чтобы держать опасных гостей на  почтительном расстоянии. Короче говоря, у колонистов не было недостатка в работе,  так как, кроме занятий вне дома, всегда находилось какое-нибудь дело в самом  Гранитном Дворце. Во время сильных морозов колонисты совершили несколько  прекрасных охотничьих экспедиций на обширное болото Казарок. Гедеон Спилет и  Харберт, которым помогали Топ и Юп, не потратили зря ни одного выстрела в гущу  многих тысяч уток, куликов, шилохвостов, чирков и чибисов. В эти места,  обильные дичью, было нетрудно пройти либо по дороге к гавани Воздушного Шара,  перейдя по мосту через реку Благодарности, либо обогнув скалы мыса Находки, и  охотники никогда не удалялись от Гранитного Дворца больше чем на две-три мили.    

Так прошли четыре самых холодных месяца зимы: июнь, июль,  август и сентябрь. Но, в общем, сам Гранитный Дворец не очень страдал от  жестокой непогоды, так же, как и кораль, который был лучше защищен, чем плато,  и отчасти прикрыт горой Франклина. До него долетали лишь остатки бурь, уже  разбившихся о леса и высокие утесы. Поэтому он подвергся лишь незначительным  разрушениям, и ловкие, трудолюбивые руки Айртона легко исправили их, когда во  второй половине октября он вернулся на несколько дней в кораль. В течение зимы  не случилось никаких загадочных происшествий, не произошло ничего необычного,  хотя Пенкроф с Набом отмечали любой пустяк, который можно было считать  проявлением сверхъестественной силы. Даже Топ с Юпом не бродили больше вокруг  колодца и не проявляли никаких признаков беспокойства. Казалось, что полоса  сверхъестественных событий прошла, но о них все же часто говорили по вечерам в  Гранитном Дворце, и было твердо решено обыскать остров вплоть до самых  недоступных частей его.    

Но вскоре случилось событие чрезвычайной важности, которое  могло иметь самые мрачные последствия; оно заставило Сайреса Смита и его друзей  на время забыть о своих планах.    

Был октябрь. Погода с каждым днем улучшалась. Природа  просыпалась под лучами солнца, и среди неумирающей зелени хвойных деревьев,  окружавших опушку леса, возникла молодая листва.    

Читатель помнит, что Гедеон Спилет и Харберт несколько раз  фотографировали виды острова Линкольна.    

И вот 17 октября, около трех часов, Харберт, пользуясь тем,  что небо было ясно, решил снять всю бухту Союза, расположенную напротив плато  Дальнего Вида, от мыса Челюстей до мыса Когтя.    

Горизонт был виден очень отчетливо. Море, волнуемое легким  ветерком, казалось вдали гладким, как озеро; на нем кое-где вспыхивали яркие  блики Аппарат был поставлен у одного из окон большого зала Гранитного Дворца,  возвышавшегося над берегом я бухтой Харберт действовал так же, как всегда, и,  сделав снимок, пошел его зафиксировать с помощью химических веществ, которые  хранились в темном помещении.    

Потом он снова вышел на свет и начал тщательно рассматривать  снимок И вдруг он увидел на пластинке маленькое пятнышко, еле выступавшее на  горизонте «Наверное, это изъян на стекле», – подумал Харберт.    

Из любопытства юноша решил рассмотреть это пятно в сильное  увеличительное стекло, которое он вывинтил из подзорной трубы Но едва Харберт  приставил глаз к стеклу, как из его груди вырвался крик, и он чуть не выронил  пластинку.    

Юноша бросился в комнату Сайреса Смита и протянул инженеру  снимок и лупу, указывая ему на пятнышко Сайрес Смит всмотрелся в эту маленькую  точку, затем схватил подзорную трубу и бросился к окнам.    

Инженер водил трубой в разные стороны и наконец нашел подозрительную  точку Тогда он опустил свою трубу и произнес:    

– Корабль!    

И действительно, в виду острова Линкольна показался корабль    

 ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ    

     

     ТАЙНА ОСТРОВА