1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
135  Конь звонконогий грызет удила, увлажненные  пеной.    

Вот в окруженье толпы сама царица выходит:    

Плащ сидонский на ней с расписною каймой; за плечами —    

Звонкий колчан золотой, в волосах золотая повязка,    

Платья пурпурного край золотою сколот застежкой.    

140  Следом фригийцы идут, средь них ликует Асканий;    

Сам Эней впереди, смыкая оба отряда,    

Шествует, спутников всех красотой лица затмевая,    

Словно бог Аполлон, когда он, холодный покинув    

Край Ликийский и Ксанф, на родной возвращается Делос,[210]    

145  Вновь хороводы ведет, и с шумом алтарь окружают    

Толпы дриопов, критян, агатирсов с раскрашенным телом;    

Шествует бог по Кинфским хребтам, волнистые кудри    

Мягкой листвой увенчав и стянув золотою повязкой;    

Стрелы в колчане звенят… Такой же силы исполнен,    

150  Шел Эней, и сияло лицо красотой несказанной.    

Только лишь в дебрях лесных на горах они появились, —    

Прянув с высокой скалы, помчались дикие козы    

Вниз по хребту; с другой стороны по открытым полянам,    

Пыль поднимая, стада побежали быстрых оленей,    

155  В страхе сбившись тесней, чтоб родные горы  покинуть.    

Мальчик Асканий верхом на лихом скакуне по долинам    

Быстро мчится вперед, то одних, то других обгоняя.    

Страстно молит, чтоб вдруг повстречался средь смирных  животных    

С пенною пастью вепрь иль чтоб лев с горы появился.    

     

160  Громкий рокот меж тем потряс потемневшее небо,    

Черная туча пришла, чреватая градом и бурей.    

Свита тирийская вся, молодые троянцы и с ними    

Внук Венеры благой, Дардана правнук, помчались    

По полю, крова ища. Побежали по кручам потоки.    

165  В темной пещере вдвоем троянский вождь и Дидона    

Скрылись. Тотчас Земля и Юнона, вершащая браки,    

Подали знак: огнями эфир, соучастник союза,    

Вспыхнул, и воплями нимф огласились окрестные горы.    

Первой причиною бед и первым к гибели шагом    

170  Был тот день. Забыв о молве, об имени добром,    

Больше о тайной любви не хочет думать Дидона:    

Браком зовет свой союз и словом вину прикрывает.    

     

Тотчас Молва понеслась меж ливийцев из города в город.    

Зла проворней Молвы не найти на свете иного:    

175  Крепнет в движенье она, набирает силы в полете,    

Жмется робко сперва, но потом вырастает до неба,    

Ходит сама по земле, голова же прячется в тучах.    

Мать-Земля, на богов разгневавшись, следом за Кеем    

И Энкеладом[211] Молву,  как преданья гласят, породила,    

180  Ног быстротой ее наделив и резвостью крыльев.    

Сколько перьев на ней, чудовищной, страшной, огромной,    

Столько же глаз из-под них глядят неусыпно и столько ж    

Чутких ушей у нее, языков и уст говорливых.    

С шумом летает Молва меж землей и небом во мраке    

185  Ночи, и сладостный сон никогда ей век не  смежает;    

Днем, словно стражник, сидит на верхушке кровли высокой    

Или на башне она, города устрашая большие,    

Алчна до кривды и лжи, но подчас вестница правды.    

Разные толки в те дни средь народов она рассыпала,    

190  Радостно быль наравне с небылицей всем возвещая:    

Будто явился Эней, рожденный от крови троянской,    

Принят Дидоной он был и ложа ее удостоен;    

Долгую зиму теперь они проводят в распутстве,    

Царства свои позабыв в плену у страсти постыдной.    

195  Людям вложила в уста богиня гнусная эти    

Речи везде и к Ярбе-царю направила путь свой,    

Вестью душу ему зажгла и гнев распалила.    

     

Царь был нимфой рожден и Аммоном[212] в стране гарамантов;    

Сто святилищ Отцу огромных в царстве обширном,    

200  Сто он воздвиг алтарей и возжег огонь негасимый,    

Стражу бессменную к ним приставил и жертвенной кровью    

Почву вкруг них утучнил и цветами украсил пороги.    

Царь в исступленье души, оскорбленный горькой молвою,    

Перед лицом великих богов к алтарям припадая,    

205  Руки к небу воздев, горячо молил громовержца:    

"О всемогущий Отец, тебе возлияния мавры    

Влагой Ленея творят, на ложах пестрых пируя.    

Видишь ли ты? Иль молний твоих мы напрасно страшимся?    

Иль вслепую огни сверкают в небе, пугая    

210  Души людей, и впустую гремят раскаты, Юпитер?    

Женщина, в наших краях блуждавшая, город ничтожный,    

Нам заплатив, создала: уступил я ей берег под пашню,    

Я указал ей, где жить, – а она потом отказалась    

В брак со мною вступить и власть вручила Энею    

215  В царстве своем! Этот новый Парис с полумужеской  свитой,    

Митрой фригийской прикрыв умащенные кудри,[213] владеет    

Тем, что похитил у нас! Так зачем дары в изобилье    

В храмы твои мы несем и мечтою тешимся тщетной?"    

     

Этой горячей мольбе алтарь обнявшего сына    

220  Внял всемогущий и взор устремил на чертоги  царицы    

И на любовников двух, о доброй славе забывших.    

Тотчас Меркурию он такое дает повеленье:    

"Сын мой, ступай, Зефиров зови и к владыке дарданцев    

Ты на крыльях слети: он теперь в Карфагене тирийском    

225  Медлит, забыв об иных городах, судьбой ему  данных, —    

Все, что скажу я, ему отнеси ты с ветром проворным:    

Мать, за сына моля, не это нам обещала    

И не затем два раза его спасала от греков, —    

Но чтоб Италией он, вековую державу зачавшей,    

230  Правил средь грома боев и от крови Тевкра  высокой    

Род произвел и весь мир своим подчинил бы законам.    

Если ж его самого не прельщает подвигов слава,    

Если трудами хвалу он себе снискать не желает, —    

Вправе ли сына лишить он твердынь грядущего Рима?    

235  Что он задумал? Зачем средь враждебного племени  медлит?    

Разве о внуках своих, о Лавиния пашнях не помнит?    

Пусть отплывает! Вот все, что от нас ему возвестишь  ты!"    

     

Так он молвил, и сын, готовый исполнить немедля    

Волю отца, золотые надел сандалии тотчас    

240  (Крылья на них высоко над землей и над гладью  морскою    

Носят повсюду его с быстротой дуновения ветра);    

После взял он свой жезл, которым из Орка выводит    

Тени бледные бог иль низводит их в Тартар угрюмый,[214]    

В сон погружает людей и спящим глаза отверзает.    

245  Вот средь клубящихся туч полетел он, жезлом  погоняя    

Ветры; пред ним крутые бока и темя Атланта:    

Небо суровый Атлант головой подпирает могучей,[215]    

Черные тучи ему кедроносное темя венчают,    

Ветер и дождь его бьют; покрывает широкие плечи    

250  Снег пеленой; с подбородка бегут, бушуя, потоки,    

Вечным скована льдом, борода колючая стынет.    

В воздухе замер над ним, на оба крыла опираясь,    

Бог Килленский на миг, – и вновь, встрепенувшись всем  телом,    

К морю ринулся; так над водой и над берегом низко    

255  Птица морская кружит близ богатых рыбой утесов.    

Так же несся стремглав меж землей и небом, к песчаным    

Ливии мча берегам, рассекая ветер в полете,    

Нимфы Килленской сын, покинув деда-титана.    

Хижин тирийских едва он коснулся подошвой крылатой,    

260  Сразу Энея узрел, что дома воздвигал и твердыни;    

Меч у него на боку был усыпан яшмою желтой,    

Пурпуром тирским на нем шерстяная пылала накидка,    

Вольно падая с плеч: богатый дар тот Дидона    

Выткала, ткань золотым украсив тонким узором.    

265  Так упрекал его бог: "Ты сейчас в Карфагене  высоком    

Зданий опоры кладешь, возводишь город прекрасный?    

Женщины раб, ты забыл о царстве и подвигах громких?    

Сам повелитель богов с Олимпа меня посылает,    

Кто мановеньем своим колеблет небо и землю;    

270  Он мне велел передать приказанье с ветром  проворным:    

Что ты задумал? Зачем в Ливийских мешкаешь землях?    

Если тебя самого не прельщает подвигов слава,    

273 [216]    

Помни: Асканий растет! О надеждах наследника Юла    

275  Ты не забудь: для него Италийское царство и  земли    

Рима ты должен добыть". И бог Килленский, промолвив,    

Речь внезапно прервал и скрылся от смертного взора,    

Быстро исчезнув из глаз, растворившись в воздухе легком.    

Бога увидев, Эней онемел, охвачен смятеньем,    

280  Волосы вздыбил испуг, и голос в горле пресекся.    

Жаждет скорее бежать, покинуть милые земли,    

Грозным веленьем богов и упреками их потрясенный.    

Горе, что делать? И как посмеет к царице безумной    

Он обратиться теперь? С чего начнет свои речи?    

285  Мечется быстрая мысль, то туда, то сюда  устремляясь,    

Выхода ищет в одном и к другому бросается тотчас.    

Лучшим ему наконец показалось такое решенье:    

Он Мнесфея призвал и Сергеста с храбрым Клоантом,    

Флот велел снарядить и спутников на берег тайно    

290  Всех собрать и оружье снести, – но причин  перемены    

Не открывать никому; а он, покуда Дидона    

Верит ему и не ждет, что любовь такая прервется,    

Выберет время и сам попробует к ней подступиться,    

Мягче речь повести и все уладить. И тевкры    

295  С радостью бросились вмиг выполнять приказанья  Энея.    

     

Но, предчувствий полна и всего опасаясь, Дидона    

Хитрость раскрыла его, – обмануть влюбленных возможно  ль? —    

Близкий отъезд угадав. И Молва нечестивая также    

Ей донесла, что суда снаряжают к отплытью троянцы.    

300  Стала метаться она, совладать не в силах с  безумьем, —    

Так тиада[217] летит,  когда, призывая к началу    

Буйных празднеств ночных, выносят из храма святыни    

И в Киферонских лесах вакхический клич раздается.    

С речью такой наконец обратилась к Энею Дидона:    

305  "Как ты надеяться мог, нечестивый[218], свое вероломство    

Скрыть от нас и отплыть от нашей земли незаметно?    

Что ж, ни любовь, ни пожатие рук, что союз наш скрепило,    

Ни жестокая смерть, что Дидону ждет, – не удержат    

Здесь тебя? Снаряжаешь ты флот и под зимней звездою    

310  В море выйти спешишь, не страшась ураганов и  вихрей?    

Если бы ты не в неведомый край к обиталищам новым    

Путь свой держал и старинный Пергам стоял бы доныне,    

В Трою по бурным морям ты бы так же стремился упрямо?    

Не от меня ли бежишь? Заклинаю слезами моими,    

315  Правой рукою твоей, – что еще мне осталось,  несчастной? —    

Ложем нашей любви, недопетой брачною песней:    

Если чем-нибудь я заслужила твою благодарность,    

Если тебе я была хоть немного мила, – то опомнись,    

Я умоляю тебя, и над домом гибнущим сжалься.    

320  Из-за тебя номадов царям, ливийским народам,    

Даже тирийцам моим ненавистна стала я; ты же    

Стыд во мне угасил и мою, что до звезд возносилась,    

Славу сгубил. На кого обреченную смерти покинешь,    

Гость мой? Лишь так назову того, кто звался супругом!    

325  Что мне медлить и ждать, пока эти стены разрушит    

Брат мой Пигмалион или пленницей Ярбы я стану?    

Если бы я от тебя хоть зачать ребенка успела,    

Прежде чем скроешься ты! Если б рядом со мною в чертогах    

Маленький бегал Эней и тебя он мог мне напомнить, —    

330  То соблазненной себе и покинутой я б не  казалась".    

     

Молвила так. А он, Юпитера воле послушен,    

Взор опустил и в душе подавить заботу старался.    

Кратко он ей отвечал: "Все, что ты смогла перечислить,    

Все заслуги твои отрицать я не стану, царица.    

335  Помнить буду всегда Элиссу[219], пока не покинет    

Тела душа и пока о себе самом не забыл я.    

Кратко о деле скажу: ты не думай, что я вероломно,    

Тайно хотел убежать; и на брачный факел священный    

Не притязал никогда, и в союз с тобой не вступал я.    

340  Если бы мне разрешила судьба повелителем жизни    

Собственной быть и труды избирать по собственной воле, —    

Я бы их Трое родной, где покоятся близких останки,    

Прежде всего посвятил, и дворец Приама стоял бы,    

И для сограждан моих побежденных Пергам я воздвиг бы.    

345  Но лишь в Италию нас Аполлон посылает  Гринийский,[220]    

Только в Италию плыть велит Ликийский оракул:[221]    

Там и любовь, и отечество там! Если вид Карфагена    

Радует взор твой и мил финикиянке город ливийский, —    

Как не позволить и нам в Авзонийском краю поселиться?    

350  За морем царство искать и тевкры право имеют!    

Каждый раз, когда ночь окутает сумраком влажным    

Землю и светочи звезд загорятся, – старца Анхиза    

Тень тревожная мне предстает в сновиденьях с укором.    

Юла обида меня гнетет: Гесперийского царства    

355  Я лишаю его и судьбой обещанных пашен.    

Ныне и вестник богов, самим Юпитером послан,    

С ветром проворным слетев, – тобой и мною клянусь я! —    

Мне повеленье принес. Средь бела дня я увидел    

Бога, и голос его своими слышал ушами.    

360  Так перестань же себя и меня причитаньями  мучить.    

Я не по воле своей плыву в Италию".    

     

Молвил он так. А она на Энея молча глядела,    

Взглядом враждебным его с головы до ног измеряя,    

И наконец, не стерпев, ему ответила в гневе:    

365  "Нет, не богини ты сын, и род твой не от  Дардана,    

Кручи Кавказа тебя, вероломный, на свет породили,    

В чащах Гирканских[222] ты  был тигрицей вскормлен свирепой!    

Что же, смолчать мне сейчас, ожидая большей обиды?    

Разве от слез моих он застонал? Или взоры потупил?    

370  Разве меня пожалел? Разве, тронут любовью,  заплакал?    

Есть ли жестокость страшней? Ужель царица Юнона,    

Сын Сатурна ужель равнодушно смотрят на это?    

Верить нельзя никому! Безумная, с ним разделила    

Царство я, подобрав занесенного на берег бурей,    

375  Флот вернула ему и друзей, от смерти спасенных.    

Горе! С гневом нет сил совладать! Так, значит, Ликийский    

Гонит оракул тебя, и Феб, и, Юпитером послан,    

Вестник богов повеленья принес жестокие с неба?    

Право, забота о вас не дает и всевышним покоя!    

380  Что ж, я тебя не держу и согласна со всем, что  сказал ты!    

Мчись, уплывай, убегай, ищи в Италии царства!    

Верю: найдешь ты конец средь диких скал, если только    

Благочестивых богов не свергнута власть, – и Дидоны    

Имя не раз назовешь. А я преследовать буду    

385  С факелом черным тебя; когда же тело с душою    

Хладная смерть разлучит, – с тобою тень моя будет,    

К манам моим молва долетит о каре Энея!"    

Тут прервала свою речь, обессилев внезапно, царица,    

Бросилась прочь, от света спеша укрыться, покинув    

390  В страхе Энея, хоть ей он о многом сказать  собирался.    

Но подхватили ее поникшее тело служанки,    

В дальний чертог отнесли, уложили на мягкое ложе.    

     

Благочестивый Эней, подавляя в сердце желанье    

Боль успокоить ее и унять утешеньем тревогу,    

395  Горько стонал от любви, колебавшей слабую душу;    

Все же, веленьям богов повинуясь, флот озирал он.    

Тевкры спешат между тем корабли высокие сдвинуть    

С берега, – и на волнах закачались смоленые днища.    

Из лесу весла несут, от листвы не очистивши бревна:    

400  Плыть не терпится всем.    

К морю тевкры бегут, со всех стекаются улиц;    

Так же, когда муравьи собирают зерна усердно,    

Помня о скудной зиме, и в жилища сносят запасы,    

По полю черный строй идет и по узкой тропинке    

405  Тащит добычу меж трав: одни, толкая плечами,    

Крупное катят зерно, подгоняют ленивых другие    

Иль собирают ряды, – и кипит на дорожке работа.    

Что же вынесла ты, Дидона, все это видя?    

Как ты стонала, когда с высоты твердыни глядела    

410  На берег, где у тебя на глазах работа кипела,    

Где над водою гудел толпы неразборчивый гомон?    

Злая любовь, к чему только ты сердца не принудишь!    

Вновь приходится ей молить со слезами Энея,    

Гордость смиряя в душе во имя любви и желая    

415  Средства все испытать – чтобы смерть принять не  напрасно.    

     

"Анна, ты видишь, бегут отовсюду на берег тевкры,    

Все собрались, и ветер к себе паруса призывают;    

Каждому судну корму украшают венком мореходы.    

Если бы только, сестра, ждала я горе такое, —    

420  Легче бы все я снесла; а теперь ты просьбу  несчастной    

Выполни, Анна, одну: почитал всегда вероломный    

Только тебя, доверял лишь тебе он тайные мысли;    

Знаешь ты, как и когда к нему подступиться возможно, —    

Ты и пойди, и моли врага надменного, Анна:    

425  Вместе с данайцами я не давала клятвы в Авлиде    

Весь троянский народ истребить, и к Пергаму не слала    

Я кораблей, и Анхиза-отца не тревожила праха:    

Что ж непреклонный свой слух он к мольбам склонить не  желает?    

Что он спешит? Пусть возлюбленной даст последний подарок:    

430  Пусть подождет попутных ветров и легкой дороги.    

Я не прошу, чтобы он был союзу нашему верен,    

Чтоб навсегда пренебрег в прекрасном Лации царством, —    

Жалкой отсрочки прошу, чтоб утихнуть успело безумье,    

Чтобы страдать научили меня, побежденную, судьбы.    

435  Сжалься, молю, над сестрой, окажи мне последнюю  милость,    

Буду тебе за нее благодарна до смертного часа".    

     

Так умоляла она, и мольбы ее слезные Анна    

Вновь и вновь к Энею несла – но не тронули речи    

Скорбное сердце его, и просьбам слезным не внял он:    

440  Слух склонить не велит ему бог и судьба  запрещает.    

Так нападают порой на столетний дуб узловатый    

Ветры с альпийских вершин: то оттуда мча, то отсюда,    

Спорят они, кто скорей повалить великана сумеет,    

Ствол скрипит, но, хоть лист облетает с колеблемых веток,    

445  Дуб на скале нерушимо стоит: настолько же в  недра    

Корни уходят его, насколько возносится крона.    

Так же со всех сторон подступают с речами к герою,    

Тяжкие душу томят заботы и думы, но все же    

Дух непреклонен его, и напрасно катятся слезы.    

     

450  В горе Дидона меж тем, устрашенная роком  грядущим,    

Смерть звала, не в силах смотреть на купол небесный.    

Все побуждает ее исполнить замысел страшный,    

Свет покинуть скорей. На алтарь дары возлагая,    

Вдруг увидала она, как чернеет священная влага,    

455  Как в зловещую кровь возлияний вино обратилось    

(Даже сестре не сказала о том виденье Дидона).    

Был в чертогах ее посвященный супругу Сихею    

Храм, который она с особым чтила усердьем,    

Яркой его украшала листвой и белою шерстью;    

460  Ночью, когда вся земля объята тьмою, из храма    

Голос послышался ей и зов усопшего мужа.    

Часто на кровле дворца заводил похоронную песню    

Филин, и голос его протяжно плакал во мраке.    

Вспомнила также она и о прежних вещаньях пророков,    

465  Ей суливших беду, и все время в ее сновиденьях    

Гнался свирепый Эней за безумной царицей, она же,    

Брошена всеми, одна, брела по длинной дороге,    

Долго-долго ища тирийцев в поле пустынном.    

Так же видит Пенфей Эвменид ряды в исступленье,    

470  Солнца два в небесах и города два семивратных,[223]    

Так же по сцене бежит Агамемнона сын,[224] за которым    

Гонится с факелом мать и змей в руке поднимает;    

Мчится Орест – но сидят на пороге мстящие Диры.[225]    

     

Сломленной болью душе не под силу бороться с безумьем:    

475  Твердо решилась на смерть и выбрала втайне  царица    

Смерти способ и час, но, за мнимым спокойствием пряча    

Замысел свой от сестры, ей сказала с надеждой притворной:    

"Анна, я средство нашла, – порадуйся вместе со  мною, —    

Как его мне вернуть иль от этой избавиться страсти.    

480  Там, где течет Океан и в него погружается  солнце,    

Место есть на краю Эфиопской земли, где огромный    

Держит Атлант на могучих плечах небосвод многозвездный.    

Мне указали, что там живет массилиянка-жрица,    

Храм Гесперид[226] охраняла  она и кормила дракона,    

485  Также плоды стерегла на ветвях священных  деревьев,    

Мед возливала и сок снотворный алого мака.    

Жрица сулит от любви заклинаньями душу избавить    

Иль, коль захочет, вселить заботы тяжкие в сердце;    

Рек теченье она остановит, и звезд обращенье    

490  Вспять повернет, и в ночи из Орка вызовет тени,    

Землю заставит стонать и вязы спускаться по склонам.    

Боги свидетели мне, твоей головою клянусь я,    

Что против воли, сестра, к волшбе прибегаю и чарам.    

Втайне сложи ты костер во дворе под небом открытым,    

495  Мужа оружье, что он повесил в нашем чертоге,    

Все одежды его и меня погубившее ложе    

Брачное ты на костер положи: уничтожить отрадно    

Все, что напомнит о нем, да и жрица так приказала".    

Вымолвив, смолкла она, и покрылись бледностью щеки.    

500  Анна понять не могла, что скрыть погребенье  Дидоны    

Должен странный обряд, не ждала, что сестра, обезумев,    

Мучиться будет сильней, чем после смерти Сихея.    

Все исполняет она.    

     

Вот посредине дворца под открытым небом высокий    

505  Сложен костер из смолистых ветвей и поленьев  дубовых,    

Весь плетеницами он и листвой погребальной украшен.    

Сверху на ложе кладет, о грядущем зная, царица    

Платье Энея, и меч, и образ, отлитый из воска,    

Вкруг стоят алтари. Распустивши волосы, жрица    

510  Сто призывает богов и трижды клич повторяет,    

Хаос зовет и Эреб с трехликой Дианой-Гекатой,[227]    

Мнимой Аверна водой[228] кропит  обильно чертоги,    

Травы берет, что медным серпом[229] при луне на полянах    

Срезала в полном цвету, ядовитым налитые соком,    

515  Также нарост, что со лба жеребенка[230] тотчас по рожденье    

Сорван, чтоб мать упредить.    

Рядом царица стоит, муку священную держит,    

Ногу разувши одну, распустив на одежде завязки;    

К смерти готова, зовет в свидетели звезды, которым    

520  Ведомо все, и молит богов, – если бог  справедливый    

Мстит вероломным в любви и печется о тех, кто обманут.    

     

Ночь опустилась, и сон успокоил тела утомленных    

Смертных по всей земле; уснули рощи, утихли    

Волны свирепых морей; полпути пролетели светила,    

525  Смолкли луга, и поля, и стада, и пестрые птицы,    

Что на просторе озер и в кустарниках частых гнездятся:    

Всех молчаливая ночь в глубокий сон погрузила.    

528 [231]    

Только царица одна ни на миг не может забыться    

530  Сном; не приносит ночь ни очам, ни сердцу покоя;    

Снова любовь беспощадная в ней вздымается бурно,    

Множит заботы в душе и прибоем гнева бушует.    

Так Дидона твердит, одержима думой одною:    

"Что ж мне делать? Опять, женихам на посмешище прежним,    

535  Мужа искать и с мольбой идти к ливийским  номадам,    

Чьи домогательства я не раз отвергала с презреньем?    

Или к нему на корабль бежать и любому приказу    

Тевкров покорствовать? Пусть по душе им была моя помощь, —    

Разве помнят о ней и хранят они благодарность?    

540  Сделаю так, – но кто на корабль надменный  допустит    

Всем ненавистную? О, неужель до сих пор не узнала    

Лаомедонтовых ты потомков нрав вероломный?    

Что же дальше? Одна ль за ликующим флотом троянским    

Я помчусь иль, собрав в отряды верных тирийцев,    

545  Мною спасенных с трудом из Сидона, вслед за  собою    

Их увлеку и вверить ветрам паруса прикажу им?    

Нет! По заслугам умри и мечом оборви эту муку!    

Ты, сестра, уступив слезам моим и безумствам,    

Первой беду на нас навлекла, врагу меня выдав.    

550  Мне не дано было жить, не ведая брачного ложа,    

Горькой не зная вины и заботы, как дикие звери,    

Верность блюсти, в которой клялась я праху Сихея!"    

Так причитала она, надрывая сердце слезами.    

     

Той порою Эней на корме вкушал корабельной    

555  Мирный сон, собираясь отплыть и все подготовив.    

Снова герою во сне явился божественный образ,    

Всем с Меркурием схож: лицо, румянец и голос    

Те же, и светлых кудрей волна, и цветущая юность.    

Снилось Энею, что бог обратился к нему с увещаньем:    

560  "Сын богини, как можешь ты спать, хоть беда  уже близко,    

Как обступивших тебя опасностей можешь не видеть?    

Дует попутный Зефир, – и того ты, безумец, не слышишь?    

Ныне, решившись на смерть, нечестивые козни царица    

В сердце лелеет, и гнев оскорбленной бушует прибоем.    

565  Что ж ты бежать не спешишь, пока поспешить еще  можно?    

Скоро увидишь ты сам, как от весел вспенится море,    

Факелы грозно блеснут, озарится пламенем берег,    

Если тебя на Ливийской земле Аврора застанет.    

Медлить не смей! Отплывай! Изменчива и ненадежна    

570  Женщина". Вымолвив так, в ночи растаял он  черной.    

     

Тотчас поднялся Эней, устрашен виденьем нежданным,    

Сон отряхнул и спутников стал торопить, говоря им:    

"Встаньте, проснитесь, мужи, на скамьях места  занимайте!    

Все паруса поднимайте скорей! С высокого неба    

575  Послан, бог нам велит обрубить витые канаты,    

Без промедленья бежать. Тебе повинуемся, боже!    

Кто бы ты ни был, твои повеленья исполним охотно,    

Лишь благосклонным пребудь и яви сочетанья созвездий,    

Благоприятные нам!" Промолвив, меч свой блестящий    

580  Выхватил он из ножон и канат перерезал  причальный.    

Все в порыве одном бегут, за дело берутся,    

Берег вмиг опустел, корабли все море покрыли.    

Пену вздымая, гребцы разрезают лазурь торопливо.    

Чуть лишь Аврора, восстав с шафранного ложа Тифона,    

585  Зарево первых лучей пролила на земные просторы,    

С башни высокой дворца в сиянье первом рассвета    

Ровный строй парусов уплывающих видит царица,    

Видит: пусты берега и гребцы покинули гавань.    

Трижды в прекрасную грудь и четырежды больно ударив,    

590  Кудри терзая свои золотые, стонет Дидона:    

"Внемли, Юпитер! Ужель надо мной посмеется пришелец?    

Прочь он бежит – а у нас и оружья нет, и вдогонку    

Город не бросится весь, не предаст корабли истребленью?    

Эй, несите огонь, паруса распускайте, гребите!..    

595  Где я? Что говорю? Помутило разум безумье…    

Только теперь ты скорбишь о его злодеяньях, Дидона?    

Надо б тогда, когда власть отдавала! – Вот она, клятва,    

Вот она, верность того, кто родных спасает пенатов,    

Кто, говорят, на плечах отца престарелого вынес!    

600  Я ль не могла растерзать, по волнам разметать  его тело,    

Спутников всех погубить, умертвить Аскания, чтобы    

Дать отцу на пиру отведать страшного яства?    

Был бы той битвы исход неясен… Пусть и неясен, —    

Мне ли, готовой на смерть, бояться? Лагерь троянский    

605  Я бы спалила дотла, и сожгла корабли, и убила    

Сына с отцом, весь род истребив – и Элиссу в придачу.    

Солнце, ты, что огнем земные труды озаряешь,    

Ты, Юнона, – тебе я всегда мою боль поверяла, —    

Ты, Геката, к кому на ночных перекрестках взывают,    

610  Диры мстящие, вы, и вы, божества моей смерти,    

Взгляд обратите на нас – заслужила я этого мукой, —    

Нашим внемлите мольбам. Если должен проклятый достигнуть    

Берега и корабли довести до гавани, если    

Воля судьбы такова и Юпитера цель неизменна, —    

615  Пусть войной на него пойдет отважное племя,    

Пусть изгнанником он, из объятий Аскания вырван,    

Бродит, о помощи всех моля, и жалкую гибель