1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 
– Мы  еще не знаем, – говорил один из людей барона, – какие такие враги  напали на крестоносцев. Его светлость полагает, что это были или разбойники,  или вассалы под предводительством какого-нибудь сеньора, его врага. К счастью  для милорда, сам он отложил свой приезд в замок на несколько часов.    

– А  крестоносцы долго пробудут в замке, Джеффри? – спросил у говорившего  хозяин заведения.    

– Нет,  завтра они уедут в Лондон и пленных с собой туда заберут.    

Робин и  Маленький Джон обменялись красноречивыми взглядами.    

Солдаты  еще немного поговорили о чем-то неинтересном для наших друзей, а потом снова  стали пить и играть в кости.    

– Уильям  в замке, – едва слышно прошептал Робин, – нужно идти за ним туда или  дожидаться, когда его выведут, а там силой ли, ловкостью ли, хитростью ли, но  его нужно освободить.    

– Я  на все готов, – так же тихо ответил Маленький Джон.    

Молодые  люди встали, и Робин расплатился с хозяином.    

В ту  минуту, когда они проходили к двери через группу солдат, тот, что откликался на  имя Джеффри, сказал, обращаясь к Маленькому Джону:    

– Клянусь  святым Павлом, мне кажется, мой друг, что голову твою так и тянет к потолочным  балкам, и если гноя мать может поцеловать тебя в щеку, не поставив тебя на  колени, то ей место в крестовом воинстве.    

– Что,  мой рост оскорбителен для твоего взгляда, сэр солдат? – примирительно  спросил Маленький Джон.    

– Нисколько,  гордый незнакомец, но должен тебе со всей откровенностью сказать, что он меня  очень удивляет. До сих пор я думал, что я самый сильный мужчина графства  Ноттингем и лучше всех сложен.    

– Счастлив,  что могу предоставить тебе видимое доказательство противоположного, – любезно  ответил Маленький Джон.    

– Спорю  на кувшин эля, – продолжал, обращаясь к присутствующим, Джеффри, –  что этот чужак, хоть он и выглядит крепким, не сможет задеть меня палкой.    

– Принимаю  пари! – крикнул кто-то из солдат.    

– Прекрасно, –  ответил Джеффри.    

– Ну,  а меня даже не спрашивают, согласен ли я принять вызов?! – воскликнул  Маленький Джон.    

– Ты  же не откажешь в пятнадцатиминутном развлечении человеку, который поставил на  тебя, даже не будучи с тобой знаком? – сказал человек, принявший пари  Джеффри.    

– Прежде  чем ответить на дружеское предложение, которое мне сделано, – ответил Маленький  Джон, – я хотел бы сделать своему противнику одно небольшое  предупреждение: я своей силой не горжусь, но должен сказать, что до сих пор  меня никто не одолел, и могу к этому добавить, что бороться со мной – это  наверняка потерпеть поражение, а иногда и навлечь на себя беду, и в любом  случае – ранить свое самолюбие. Меня еще никто не побеждал.    

Солдат  громко рассмеялся.    

– Ты  самый большой хвастун, которого я когда-либо встречал, сэр чужак! –  язвительно воскликнул он. – И, если ты не хочешь, чтобы вдобавок к этому я  счел тебя еще и трусом, ты согласишься сразиться со мной.    

– Ну,  раз вам этого так хочется, согласен от всего сердца, мастер Джеффри. Но, прежде  чем доказать вам свою силу, позвольте мне сказать несколько слов моему  товарищу. Если я буду располагать временем, то надеюсь с пользой употребить его  для того, чтобы избавить вас от самонадеянности.    

– Но  ты, по крайней мере, не убежишь? – насмешливо спросил Джеффри.    

Присутствующие  расхохотались.    

Задетый  за живое этим наглым предположением, Маленький Джон шагнул к солдату.    

– Если  бы я был норманном, – сказал он, и в голосе его зазвучал гиен, – я мог  бы так поступить, но я сакс. Если я не сразу принял твой вызов, то это по своей  доброте. Ну а раз ты насмехаешься над моей совестливостью, глупый болтун, и  избавляешь меня от всякого сочувствия к себе, то зови хозяина, плати за выпитый  тобою эль, да проси принести повязки, потому что они тебе скоро очень  понадобятся, и это так же верно, как то, что пакостную шишку, которая болтается  на твоих плечах, ты почему-то называешь головой. А вы, дорогой Робин, –  сказал Маленький Джон, подходя к своему другу, стоявшему в нескольких шагах от  харчевни, – подождите меня в доме у Грейс Мэй, там вы, вне всякого  сомнения, и Хэла встретите. Для вас будет небезопасно, да и освобождению Уилла  очень повредит, если кто-нибудь из служителей замка вас узнает. Мне придется  принять наглый вызов этого солдата, но ответ он получит короткий и достойный,  будьте покойны, так что идите и постарайтесь избежать какой-нибудь досадной  встречи.    

Робин  неохотно последовал благоразумному совету Маленького Джона, потому что с  большим удовольствием он посмотрел бы на борьбу, в которой его друг, без  сомнения, должен был легко одержать верх.    

Как  только Робин ушел, Джон вернулся в харчевню. Посетителей за это время  значительно прибавилось, поскольку весь городок обежала весть о том, что сейчас  будут биться Джеффри Силач и какой-то чужак, который не уступает ему ни в силе,  ни в смелости, и все любители такого рода боев сбежались в харчевню.    

Равнодушно  и спокойно оглядев толпу, Маленький Джон подошел к противнику.    

– К  твоим услугам, сэр норманн, – сказал он.    

– А  я – к твоим, – ответил Джеффри.    

– Прежде  чем начать борьбу, – прибавил Маленький Джон, – я хотел бы отплатить  вежливостью тому великодушному другу, который, не зная меня, поставил на мою  ловкость и был готов проиграть пари. Поэтому, в ответ на его учтивое доверие, я  хочу поставить пять шиллингов на то, что я не только заставлю тебя растянуться  на земле во весь твой рост, но и огрею тебя палкой по голове. А тот, кто эти  пять шиллингов выиграет, угостит на них выпивкой все благородное собрание.    

– Согласен, –  весело согласился Джеффри, – и готов поставить вдвое, если тебе удастся  меня уложить или ранить.    

– Ура! –  закричали зрители, которые от такого поворота событий только выигрывали и ровно  ничего не теряли.    

Сопровождаемые  шумной толпой, противники вышли из трактира и встали в позицию друг против  друга посередине широкой лужайки, покрытой густой травой, что весьма подходило  для поединка.    

Зрители  окружили соперников широким кольцом; все утихли, и воцарилось глубокое молчание.    

Маленький  Джон ничего не изменил в своей одежде, он только освободился от оружия и снял  перчатки, но Джеффри куда более тщательно подготовился к бою. Он снял с себя  самые тяжелые части своего наряда и остался в темном камзоле, тесно перетянутом  в талии.    

Секунду  мужчины пристально рассматривали друг друга. Лицо Маленького Джона было  спокойно, и он улыбался, на лице же Джеффри невольно отражалось смутное  беспокойство.    

– Я  жду, – сказал молодой человек, салютуя солдату.    

– К  вашим услугам, – так же вежливо отозвался Джеффри.    

Мужчины  одновременно протянули друг другу руки и на мгновение сердечно обнялись.    

Началась  борьба. Мы не будем ее описывать, скажем только, что она была недолгой. Хотя  Джеффри и совершал отчаянные усилия и яростно сопротивлялся, он потерял  равновесие, после чего Маленький Джон с невиданной силой и беспримерной  ловкостью оторвал соперника от земли, перекинул его через голову, и тот,  пролетев шагов двадцать, упал плашмя.    

Солдат,  глубоко пристыженный таким полным поражег нием, встал под крики зрителей,  кидавших вверх шапки:    

– Ура!  Ура удалому леснику!    

– Первую  часть нашего пари я честно выиграл, сэр солдат, – сказал Маленький  Джон, – и готов приступить ко второй.    

Побагровев  от гнева, Джеффри кивнул в знак согласия.    

После  того как были измерены палки противников, бой возобновился с еще большей яростью,  ожесточением и пылом.    

Джеффри  был еще раз побежден.    

Доблестную  победу Джона толпа приветствовала восторженными возгласами, и в честь удалого  лесника эль лился рекой.    

– И  давай без зла друг на друга, храбрый солдат, – сказал Джон, протягивая  сопернику руку.    

Но  Джеффри не ответил на этот дружеский жест и горько произнес:    

– Не  нуждаюсь я ни и вашей руке, ни и нашей дружбе, сэр лесник, и прошу вас так уж  не кичиться. Не такой я человек, чтобы спокойно перенести позор поражения, и, если  бы обязанности службы не призывали меня возвратиться в Ноттингемский замок, я  бы заплатил вам ударом за удар.    

– Послушай  меня, мой храбрый друг, – ответил Джон, оценивший по достоинству храбрость  солдата, – не надо тебе выказывать ни зависти, ни злобы. Ты уступил силе,  превосходящей твою: невелика беда, и я уверен, что у тебя будет случай  восстановить свою славу человека сильного, ловкого и хладнокровного. Я с  удовольствием готов признать, что ты не только умело владеешь палкой, но к тому  же и такой силач, что положить тебя на лопатки может только мечтать человек с  храбрым сердцем и крепкими руками. А потому давай без всякой задней мысли  пожмем друг другу руки; я тебе свою подаю искренне и от всего сердца.    

Слова  эти, произнесенные с неподдельной доброжелательностью, казалось, тронули сердце  обиженного норманна.    

– Вот  тебе моя рука, – сказал он, в свою очередь подавая руку Маленькому  Джону, – и я по-дружески хочу обменяться с тобой рукопожатием. А теперь,  славный молодой человек, – приветливо добавил Джеффри, – окажи мне  милость и назови имя моего победителя.    

– Сейчас  я не могу этого сделать, мастер Джеффри, но попозже мы познакомимся ближе.    

– Хорошо,  как тебе будет угодно, незнакомец, я подожду; но, прежде чем ты уйдешь из  харчевни, я думаю, что должен тебе сообщить: считая меня норманном, ты  ошибаешься, я сакс.    

– Даю  слово, – весело отозвался Маленький Джон, – я в восторге, что ты  принадлежишь к самому благородному племени на английской земле, это удваивает  мое к тебе уважение и расположение. Мы скоро свидимся, и тогда я буду с тобой  откровеннее и доверчивее. А пока до свидания: дела, которые привели меня в  Ноттингем, теперь требуют моего ухода.    

– Как,  ты уже думаешь покинуть меня, благородный лесник? Я этого не позволю, я провожу  тебя туда, куда тебе нужно.    

– Прошу  вас, сэр солдат, позвольте мне пойти к моему товарищу, я и так потерял драгоценное  время.    

Новость  об уходе Маленького Джона пробежала по толпе и вызвала настоящий шум. Голосов  двадцать закричало:    

– Незнакомец,  мы пойдем с тобой, мы хотим повсюду прославить твою доблесть и великодушие.    

Маленькому  Джону вовсе не хотелось получить грозное свидетельство своей нежданной славы, к  тому же он не без опасений видел, что приближается час его встречи с Робином, и  он обратился к Джеффри:    

– Не  окажешь ли мне услугу?    

– От  всего сердца.    

– Прекрасно!  Помоги мне без лишнего шума отделаться от этих пьяных крикунов: мне хотелось бы  уйти, не привлекая внимания.    

– Охотно, –  ответил Джеффри и, поразмыслив минуту, добавил: – Я вижу к тому лишь один  способ.    

– Какой?    

– А  вот какой: пойдем со мной в Ноттингемский замок, никто из них не посмеет  перейти вслед за нами подъемный мост. А уж из замка я выведу тебя на пустынную  тропку, и ты обходным путем попадешь к городским воротам.    

– Как?! –  воскликнул Маленький Джон. – А другого способа отделаться от этих дуралеев  никак не найти?    

– По  крайней мере, я другого не вижу. Ты еще не знаешь, приятель, насколько  тщеславны эти глупые болтуны – они пойдут тебя провожать толпой, и не ради тебя  самого, а для того, чтобы их увидели в твоем обществе, и они потом смогли  сказать своим родственникам и знакомым: «Я провел два часа с тем храбрым  парнем, который побил Джеффри Силача; это один из моих друзей, мы несколько  минут тому назад вместе вошли в город; а впрочем, вы, вероятно, и сами видели, я  шел слева или справа от него, и так далее, и тому подобное».    

Маленькому  Джону пришлось последовать совету Джеффри, хотя ему этого очень не хотелось.    

– Я  принимаю твое предложение, – сказал он, – уйдем отсюда поскорее.    

– Через  секунду я буду к вашим услугам. Друзья мои, – крикнул Джеффри, – мне  нужно вернуться в замок, а этот достойный лесник пойдет со мной. И я прошу вас  разрешить мне спокойно уйти, а если кто-нибудь из вас позволит себе последовать  за нами, пусть даже на расстоянии двадцати шагов, я буду расценивать это как  наглый вызов и, клянусь святым Павлом, заставлю его в том жестоко раскаяться.    

– Но, –  несмело возразил кто-то, – я живу в той стороне, и мне надо вернуться  домой.    

– Пойдешь  минут через десять, – ответил Джеффри. – Итак, всем привет и каждому  мои наилучшие пожелания.    

С этими  словами Джеффри вышел из харчевни, посетители которой проводили Маленького  Джона до самого порога громким «ура».    

Вот так  Маленький Джон и проник в господский дом барона Фиц-Олвина.    

Робин  же, расставшись с Маленьким Джоном, направился к дому Грейс Мэй. Робин знал  хорошенькую невесту Хэла только со слов ее восхищенного воздыхателя и, следует  добавить, испытывал по отношению к ней живейшее любопытство.    

Он долго  стучал в дверь, не получая никакого ответа; устав ждать, он вполголоса замурлыкал  слова романса, которому его когда-то научил отец.    

При  первых же звуках этой печальной песни сонную тишину старого дома нарушили  чьи-то легкие и быстрые шаги, потом дверь резко отворилась и на пороге  появилась молодая девушка, которая, не успев даже взглянуть на гостя, радостно  воскликнула:    

– Я  прекрасно знала, милый Хэл, что вы придете сегодня утром, и сказала матушке…  Ой, простите, сударь, – прервала сама себя девушка (то была Грейс Мэй  собственной персоной), – тысячу раз простите!    

Произнеся  эти слова, Грейс покраснела до корней волос, и было отчего, потому что с  опрометчивой резвостью движений она уже повисла на шее у Робина.    

– Это  я должен у вас просить прощения, мисс, – самым ласковым голосом ответил  молодой человек, – за то, что оказался не тем, кого вы ждали.    

Немало  смутившись, Грейс Мэй спросила:    

– Могу  я узнать, сударь, чему я обязана честью видеть вас?    

– Мисс, –  ответил Робин, – я один из друзей Хэлберта Линдсея и хотел бы повидать  его. У меня есть серьезные причины, чтобы не идти на поиски Хэла в замок,  излагать их было бы слишком долго, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы  мне позволили подождать здесь его прихода.    

– Охотно,  сударь; друзья Хэла – всегда желанные гости в доме моей матери; входите, прошу  вас.    

Робин  любезно поклонился Грейс и вошел вместе с ней в большую залу на первом этаже.    

– Вы  завтракали, сударь? – спросила девушка.    

– Да,  мисс, благодарю вас.    

– Позвольте  предложить вам кружку эля, он у нас превосходный.    

– С  удовольствием выпью за счастье моего удачливого друга Хэла, – учтиво  сказал Робин.    

Глаза  красотки Грейс заискрились весельем.    

– А  вы любезны, сударь, – сказала она.    

– Я  просто искренний почитатель красоты, мисс. Девушка покраснела.    

– Вы  пришли издалека? – спросила она, как бы желая поддержать разговор.    

– Да,  мисс, из маленькой деревушки в окрестности Мансфилда.    

– Из  деревни Гэмвелл? – живо спросила Грейс.    

– Да,  точно. Вы ее знаете? – поинтересовался Робин.    

– Да,  сударь, – улыбаясь, ответила девушка, – очень хорошо знаю, хотя  никогда там не была.    

– Как  же это вышло?..    

– О,  очень просто: молочная сестра Хэлберта, мисс Мод Линдсей, живет в усадьбе сэра  Гая. Хэлберт часто навещает сестру, а вернувшись, рассказывает мне о ней,  привозит всякие новости из округи; он поведал мне также о гостях сэра Гая и  научил меня их любить, – учтиво добавила девушка. – Об одном из них  Хэл говорит с особенно теплым чувством.    

– О  ком? – смеясь, спросил молодой человек.    

– Да  о вас, сударь, потому что, если память мне не изменяет, я могу с уверенностью  сказать, что вы и есть Робин Гуд. Хэл так точно мне описал вас, что ошибиться  невозможно. Он рассказывал мне, – продолжала словоохотливая девушка, –  что Робин Гуд высок ростом, хорошо сложен, у него большие черные глаза,  прекрасные волосы и благородная внешность.    

Увидев,  что Робин улыбается, Грейс Мэй прервала это выразительное описание, умолкла и  опустила глаза.    

– Хэл  так высоко меня ценит по своей доброте сердечной, мисс, но по отношению к вам  он был более строг, и я нахожу, что он сказал мне о вас не всю правду.    

– Я  думаю, что он ничего обидного для меня не сказал, – возразила Грейс с  великолепной доверчивостью разделенной любви.    

– Нет,  он сказал мне, что вы одна из самых очаровательных особ во всем графстве Ноттингем.    

– А  вы не поверили?    

– Простите  мне, но сейчас я вижу, что совершенно напрасно ему поверил.    

– Вот  это хорошо! – весело воскликнула девушка. – Я счастлива услышать от  вас столь откровенные слова.    

– Самые  откровенные, мисс; я вам только что сказал, что Хэл был очень строг по отношению  к вам, и добавлю, что назвав вас одной из самых очаровательных женщин графства,  он был не прав.    

– Конечно,  сударь; но любящему сердцу нужно прощать преувеличение.    

– Нет,  это не преувеличение, это ослепление, мисс, потому что вы не одна из  красивейших женщин, а самая красивая.    

Грейс  расхохоталась.    

– Позвольте  мне, – возразила она, – расценить ваши слова как чистую любезность, и  я уверена, сочти я их за правду, вы бы решили, что я просто дурочка. Мод  Линдсей настоящая красавица, а в усадьбе Гэмвеллов есть еще одна молодая дама,  которую вы, конечно, считаете в сто раз более красивой, чем Мод, и в тысячу раз  более красивой, чем я; просто вы, сударь, столь же скромны, сколь и любезны и  не посмеете открыто сказать то, что думаете.    

– Я  никогда не боялся говорить откровенно, мисс, – ответил Робин, – и говорю  правду, утверждая, что вы в своем роде превосходите красотой всех девушек  Ноттингема. Молодая дама, на которую вы намекаете, точно как и вы, имеет право  считаться первой в своем типе красоты. Но мне кажется, – добавил  Робин, – что разговор наш начинает превращаться в лесть, а мне бы не  хотелось, чтобы мой друг Хэл смог меня обвинить в том, что я делаю вам  комплименты.    

– Вы  правы, сударь, давайте побеседуем как друзья.    

– Именно  так. Так вот, мисс Грейс, отвечайте откровенно на вопрос, который я вам задам.  Как случилось, что, даже не успев взглянуть мне в лицо, вы бросились в мои  объятия?    

– Ваш  вопрос ставит меня в затруднительное положение, сэр Робин, – сказала  Грейс, – но все же я вам на него отвечу. Вы напевали песенку, которую  всегда мурлычет Хэл, и, естественно, мне показалось, что я узнаю его голос. С  Хэлом мы дружны с детства, можно сказать, что мы оба выросли на руках моей  матери, и я с ним обращаюсь как сестра, мы видимся каждый день. Это вам  объяснит, почему я так опрометчиво поступила. Простите меня, прошу вас.    

– Да  что вы, мисс Грейс, вам не за что просить у меня прощения. Теперь, когда я имею  удовольствие видеть вас, я готов позавидовать счастью Хэла и вполне понимаю,  что он считает себя самым счастливым парнем на земле.    

– Сэр  Робин, – весело возразила девушка, – я опять могу уличить вас во лжи.  На счастье, которому вы так завидуете, вы источник всех своих надежд не  поменяете.    

– Прелестная  Грейс, – спокойно ответил Робин, – если случится мужчине или женщине  привязаться к человеку с благородным сердцем, они никогда и ни на кого его не  променяют, и я уверен, что, захоти я вытеснить Хэлберта из вашей души, вы меня  отвергнете.    

– Конечно, –  простодушно подтвердила Грейс, – но, – добавила она смеясь, – я  не хотела бы, чтобы Хэлберт узнал мои мысли, а то он бы слишком возгордился.    

Эта  веселая беседа длилась уже час, как вдруг Робин сказал:    

– Мне  кажется, что Хэл заставляет себя ждать. Ведь влюбленные нетерпеливы и обычно  приходят раньше назначенного времени.    

– И  это очень естественно, не правда ли, сударь? – сказала Грейс.    

– Совершенно  естественно.    

Наконец,  в дверь постучали; послышалась мелодия, которую до того пел Робин; Грейс,  бросив на него взгляд, казалось, говоривший: «Видите, моя ошибка вполне  простительна», бросилась навстречу пришедшему.    

Присутствие  Робина не помешало бойкой девушке выбранить Хэла за то, что он так поздно  пришел, и поцеловать его с несколько обиженным видом.    

– Как?!  Вы здесь, Робин? – воскликнул Хэл. – А Мод, как там моя дорогая  сестрица Мод? Как ее здоровье?    

– Она  немного прихворнула.    

– Я  поеду проведать ее. Надеюсь, ничего серьезного?    

– Ничего.    

– Я  надеялся вас здесь встретить, – продолжал Хэл. – Я узнал, вернее,  догадался, что вы пришли в Ноттингем, и вот каким образом. Придя в город с  поручением из замка, я услышал, что Джеффри Силач – вы знаете его, Грейс? –  собирается драться на палках с одним лесником. Мне пришло в голову доставить  себе маленькое удовольствие и пойти посмотреть на это.    

– А  я вас в это время ждала, сударь, – капризно заметила Грейс, надув свои  хорошенькие розовые губки.    

– Я  собирался посмотреть на это зрелище всего лишь минуту. И пришел туда как раз в  тот миг, когда Маленький Джон кинул через голову Джеффри, Джеффри Силача,  Джеффри Великана, как мы его называем в замке, – вы только подумайте,  Грейс, какой замечательный бросок! Я хотел узнать у Джона, как вы поживаете, но  не смог пробиться к нему. Я обошел весь город и, исчерпав все возможные  средства для моих скрытых поисков, отправился разузнать о вас в замок.    

– В  замок?! – воскликнул Робин. – И вы там спрашивали меня по имени?    

– Нет,  нет, успокойтесь. Барон вчера возвратился и, если бы я имел глупость сообщить,  что вы сейчас в его владениях, он стал бы вас травить как дикого зверя.    

– Дорогой  Хэл, я знаю, что мой страх – пустое ребячество, вы осторожны и умеете хранить  тайну. Я пришел сюда, во-первых, с целью встретиться с вами, а во-вторых,  узнать у вас о пленниках, которые находятся в замке. Вы ведь наверняка знаете,  что случилось прошлой ночью в Шервудском лесу?    

– Да,  знаю. Барон в ярости.    

– Тем  хуже для него. Но вернемся к пленным; среди них есть один парень, которого я  хочу во что бы то ни стало спасти, – это Красный Уильям.    

– Уильям! –  воскликнул Хэл. – А как же он оказался среди разбойников, которые напали  на крестоносцев?    

– Дорогой  Хэл! – сказал Робин. – Никакого нападения разбойников не было;  нападали честные парни, и их вина в том, что они не распознали, на кого  нападают, и думали, что это барон Фиц-Олвин со своими солдатами, а не  крестоносцы.    

– Так  это были вы?! – охваченный изумлением, воскликнул бедный Хэл.    

Робин  утвердительно кивнул.    

– Теперь  я все понял: когда крестоносцы рассказывали о необычайной меткости одного из  нападавших, посылавшего смерть каждой своей стрелой, они говорили о вас. Ах,  бедный Робин, исход этой битвы очень печален для вас!    

– Да,  Хэл, очень печален, – грустно подтвердил Робин, – потому что мой  бедный отец убит.    

– Убит,  достойный Гилберт убит! – в голосе Хэла зазвучали слезы. – О Боже  мой!    

Мгновение  молодые люди молчали, погрузившись в глубокую печаль. Грейс больше не  улыбалась: скорбь Хэла и отчаяние Робина разрывали ей сердце.    

– И  наш дорогой Уилл попал в руки солдат барона? – спросил Хэл, стараясь  вернуть мысли Робина к судьбе друга.    

– Да, –  ответил Робин, – и я пришел искать вас, дорогой Хэл, в надежде, что вы  поможете мне проникнуть в замок. Не освободив Уилла, я из Ноттингема не уйду.    

– Можете  рассчитывать на меня, Робин, – живо отозвался Хэл, – я сделаю все от  меня зависящее, чтобы быть вам полезным в этих горестных обстоятельствах. Мы  сейчас вместе пойдем в замок, мне легко туда вас провести, но попав туда, вам  следует быть бдительным, запастись терпением и проявлять осторожность. С тех  пор как барон возвратился, жизнь для нас всех превратилась в настоящий ад: он  кричит, бранится, ходит взад-вперед, и всячески изводит нас своим присутствием.    

– Леди  Кристабель вернулась вместе с ним?    

– Нет,  он привез только своего духовника; солдаты, прибывшие с ним, все чужестранцы.    

– О  судьбе Аллана Клера вы ничего не знаете?    

– Ни  слона, и спросить и замке не у кою. Леди Кристабель и Нормандии, причем,  похоже, в монастыре. Остается предполагать, что и сэр Аллан где-то там  неподалеку.    

– Да,  наверное так, – ответил Робин, – бедный Аллан! Надеюсь, он будет  вознагражден за свою верную любовь.    

– Да, –  заметила Грейс, – у влюбленных свое Провидение.    

– Я  вверяю себя доброте этого благого Провидения! – воскликнул Хэлберт, бросая  нежный взгляд на свою невесту.    

– И  я тоже, – сказал Робин, и сердце его замерло при воспоминании о Марианне.    

– Дорогой  Робин, – продолжал Хэл, – если мы сможем что-то предпринять для  спасения Уильяма, это нужно делать сегодня же вечером, потому что ночью пленных  увезут в Лондон, где их будут судить по воле короля.    

– Тогда  поспешим; я обещал Маленькому Джону ждать его при входе на подъемный мост  замка.    

– Грейс,  дорогая моя, – робко сказал Хэл, – вы не будете бранить меня завтра  за то, что я сегодня так быстро от вас ушел?    

– Нет,  нет, Хэл, можете быть спокойны. Смело помогайте друг другу и обо мне не  думайте, а я буду молить Небо поддержать вас.    

– Вы  лучшая, вы самая любимая из женщин, дорогая Грейс, – сказал Хэл, целуя  румяные щечки своей невесты.    

Робин  учтиво поклонился девушке, и молодые люди быстрым шагом двинулись в сторону  замка.    

– А  и правда, – сказал Робин, – это действительно Маленький Джон. Что  значит эта показная близость?    

– Голову  свою готов заложить, – ответил Хэл, – что Джеффри воспылал к  Маленькому Джону внезапной дружбой и ведет его в замок с целью напоить его.  Джеффри прекрасный малый, но уж очень он неосторожен. Он совсем недавно у  барона на службе, и будет большой шум, если окажется, что он любитель  опустошать бутылки.    

– Ну,  остается положиться на присущую Маленькому Джону умеренность, – ответил Робин, –  он удержит своего приятеля от излишеств.    

– Внимание,  Робин, – живо оборвал его Хэл, – Маленький Джон нас заметил, вот он делает  нам знак.    

Робин  посмотрел в сторону друга.    

– Он  делает мне знак подождать его, – ответил Робин Хэлу, – он идет в  замок; я же сейчас дам ему понять, что буду вас сопровождать, и мы встретимся  на каком-нибудь из замковых дворов.    

– Хорошо.  Пойдемте со мной в буфетную, я скажу, что вы мой друг. Там мы попробуем из  болтовни солдат выяснить, в какой части главной башни заперты пленные, и имя  того, кому поручено их сторожить; если нам удастся выкрасть ключи, мы освободим  Уильяма; но, чтобы выйти из замка, нам обязательно придется опять пробираться  подземным ходом. А уж когда мы будем в лесу…    

– Ну,  тогда пусть пойдут и попробуют нас догнать! – весело воскликнул Робин.    

Хэл  окликнул сторожа, подъемный мост опустился, и Робин оказался в Ноттингемском замке.    

Ну а  Маленький Джон, которому пришлось войти вместе с Джеффри, решил воспользоваться  внезапным расположением, которым к нему проникся норманнский солдат, и помочь  своему двоюродному брату.    

Леснику  было очень легко навести разговор на ночные события: Джеффри весьма охотно  удовлетворил любопытство своего нового друга и даже сообщил ему, что стережет  трех пленных.    

– А  среди них, – добавил он, – есть очень видный парень с поистине  замечательной внешностью.    

– Вот  как? – равнодушным тоном спросил Маленький Джон.    

– Да,  за всю вашу жизнь вы скорее всего не встретите волос такого странного цвета:  они почти красные. Но, несмотря на это, он очень хорош собой; глаза у него  просто удивительные, правда, сейчас, можно сказать, они горят от гнева адским  пламенем. Милорд был в камере этого бедняги, когда я стоял на часах, но он ни  слова от него не добился и поклялся, что и суток не пройдет, как его повесят.    

«Бедный  Уилл!» – подумал Маленький Джон, а вслух спросил:    

– Вы  думаете, этот несчастный ранен?    

– Да  нет, он здоровее нас с вами, – ответил Джеффри. – Просто он в плохом  настроении.    

– А  у вас, что, камеры находятся на крепостных валах? – спросил Маленький  Джон. – Такое ведь редко бывает!    

– Ошибаетесь,  сэр чужак; в Англии такое есть во многих замках.    

– А  где они расположены, на углах?    

– Чаще  всего да, но не во всех можно держать людей; вот та, например, где поместили парня,  о котором я вам рассказал, находится в западном углу, и она еще ничего, там  человек может жить, не испытывая особых неудобств.    

Да вы  отсюда можете увидеть, где она находится, – добавил Джеффри, –  смотрите на этот барбакан, видите?    

– Да.    

– Ну  вот, смотрите, там наверху есть довольно большое отверстие для света и воздуха,  а ниже – маленькая дверца.    

– Вижу.  И что же, этот рыжий там?    

– Там,  к его несчастью.    

– Бедный  парень! Невесело это, правда же, мастер Джеффри?    

– Да  уж, веселого мало, сэр чужак!    

– И  подумать только, – продолжал Маленький Джон как бы просто рассуждая сам с  собой, – что там сидит в четырех стенах за запертой на засов дверью  молодой, сильный и здоровый человек, который, в конце концов, ничего особенно  плохого не сделал и, наверное, исчерпал все свои силы, понапрасну пытаясь  вырваться! Часовые с него, наверное, глаз не сводят?    

– Да  нет, он там совсем один, и будь у него друзья, убежать ему было бы совсем  нетрудно. Дверь заложена на засов снаружи, стоит лишь отодвинуть его, и –  трах! – она повернется на петлях; только вот с западной стороны невозможно  перебраться через вал.    

– Почему?    

– А  там все время солдаты снуют, но вот с восточной стороны почти никого нет, и там  дорога надежная.    

– Что,  и сторожа нет?    

– Нет,  с той стороны совершенно пусто; говорят, там привидения бродят, и поэтому туда  из страха никто не ходит.    

– Черт  возьми, – сказал Маленький Джон, – я не стал бы советовать пленному  такой ненадежный способ бегства; ну, выйдет он из камеры, а как через стены  перебраться в такой крепости?    

– Конечно,  человек чужой, тайных проходов не знающий, и десяти шагов не сделает, сразу  попадется; а я, например, если бы хотел убежать, забрался бы в пустую комнату  на восточном валу, окно которой выходит на ров; рядом с окном, стоит руку  протянуть, есть старый аркбутан, на него можно встать ногой, а оттуда  спуститься на деревянный плот – он плавает во рву: наверное, люди барона им  пользуются как плавучим мостом, когда им случается возвращаться в замок после  сигнала тушить огни. А уж перебравшись через ров, остается только на свои ноги  надеяться.    

– Да,  пленному нужен был бы сообразительный друг, – сказал Маленький Джон.    

– Но  у него такого друга нет.    

– Такого  друга нет, – как эхо, повторил Джеффри.    

– Добрый  лесник, – заговорил снова Джеффри, – позвольте мне вас на несколько  минут оставить, у меня есть кое-какие дела; если вам хочется прогуляться по  замку, вам это разрешается, а если вас окликнут, отзовитесь так: «Охотно и  честно» – и тогда будет понятно, что это идет друг.    

– Благодарю  вас, мастер Джеффри, – с признательностью произнес Маленький Джон.    

– Подожди,  скоро ты еще не так меня поблагодаришь, саксонская собака! – проворчал  Джеффри, выходя из комнаты. – Да и то сказать, этот крестьянин принимает  меня за такого же, как он сам, а я норманн, настоящий норманн, и я докажу ему,  что нельзя безнаказанно побить Джеффри Силача. А-а, проклятый лесник, ты  заставил склонить голову человека, плеч которого до этого ни разу не коснулась  палка противника, и уж будь спокоен, ты в своей наглости раскаешься; ну,  попался ты в ловушку, – расхохотался Джеффри, – могучий лесник, ты  ведь наверняка сюда явился, чтобы спасти напавших на крестоносцев друзей, таких  же негодяев, как ты сам. Хорошо же, придется тебе попутешествовать на службе  его величества, если только я тебе в сердце нож не всажу. А как он легко  наживку проглотил! Жизнь готов прозакладывать, что я найду его на восточном  валу, и мне представится прекрасный случай разом отплатить ему за все.    

Ворча  таким образом, Джеффри подумывал о том, как бы поставить свою бдительность себе  в заслугу перед бароном и в то же время отомстить Маленькому Джону.    

Маленький  Джон, оставшись один, тоже стал размышлять.    

«Может  быть, этот Джеффри и настоящий мужчина, – думал племянник сэра Гая, –  и намерения у него добрые, но я что-то не верю ни в его честность, ни в его  доброжелательность. Такому ничтожному человеку вряд ли могут быть свойственны  великодушие, умение прощать, да еще и заинтересованность в судьбе одержавшего  верх соперника; следовательно, Джеффри меня обманывает, и я, видно, попался в  сеть; нужно отсюда выбираться и постараться спасти Уильяма».    

Маленький  Джон вышел из комнаты и совершенно наугад двинулся в сторону широкой галереи,  надеясь, что она выведет его к восточному валу.    

Около  получаса он шел по совершенно пустынным коридорам и переходам и в конце концов  очутился перед какой-то дверью. Маленький Джон открыл ее и увидел старика:  наклонившись над окованным железом сундуком, он бережно укладывал мешочки,  наполненные золотыми монетами. Он старательно считал их, а потому не сразу  заметил, что и комнате есть кто-то еще.    

Маленький  Джон и сам не знал, что он ответит старику, когда тот поднимет голову и  непременно спросит своего гостя-великана, кто он такой. Лицо старика исказил  ужас; он уронил один мешочек, и золото рассыпалось по полу с тихим звоном,  заставившим беднягу вздрогнуть.    

– Кто  вы? – дрожащим голосом спросил он. – Я запретил всем входить в мои  покои. Что вам от меня надо?    

– Я  приятель Джеффри. Я хотел попасть на западный вал, но по дороге заблудился.    

– А-а! –  воскликнул старик, и как-то странно усмехнулся. – Так вы друг Джеффри Силача,  храброго Джеффри? Послушайте, красавец-лесник, потому что вы и вправду самый  красивый парень, которого я видел за всю свою жизнь, не хотите ли вы сменить  крестьянский кафтан на солдатскую форму? Я барон Фиц-Олвин.    

– Ах,  так вы барон Фиц-Олвин? – воскликнул Маленький Джон.    

– Да,  и в один прекрасный день вы поздравите себя с тем, что у вас хватило ума принять  мое предложение и что вам вообще повезло, раз вы меня встретили.    

– Какое  предложение? – спросил Маленький Джон.    

– Предложение  поступить ко мне на службу.    

– Прежде  чем ответить вам, позвольте мне задать вам несколько вопросов, – продолжал  Маленький Джон, с невозмутимым видом подходя к двери и поворачивая дважды ключ  в замке.    

– Что  вы делаете, красавец-лесник? – спросил барон, охваченный внезапным ужасом.    

– Предупреждаю  нескромность людей и пытаюсь воспрепятствовать посещениям, которые могли бы  быть стеснительны, – совершенно спокойно ответил молодой человек.    

В серых  глазках барона блеснула ярость.    

– Это  вы видите? – спросил лесник, показывая его светлости широкий ремень из  оленьей кожи.    

Старик,  задыхаясь от гнева, вместо ответа на этот встревоживший вопрос, утвердительно  кивнул.    

– Выслушайте  меня внимательно, – продолжал молодой человек, – я хочу попросить вас  об одной милости, и если вы, под каким бы то ни было, предлогом откажете мне, я  без всякого сожаления повешу вас на карнизе большого шкафа, который вон там  стоит. На ваш крик никто не придет по самой простой причине: я не дам вам  кричать. Я вооружен, воля у меня железная, мужество ей не уступает, а сил  достаточно, чтобы защищать от двадцати солдат вход в комнату. Так или иначе,  поймите хорошенько: если вы откажетесь мне повиноваться, то можете считать себя  мертвым. «Презренный негодяй! – думал барон. – Только бы ускользнуть  из твоей власти, и я прикажу избить тебя до бесчувствия».    

– Ну  и что же вам угодно, храбрый лесник? – спросил он слащавым голосом.    

– Я  хочу, чтобы вы освободили…    

В этот  миг в коридоре раздались быстрые шаги и дверь в комнату затряслась от мощного  удара. Маленький Джон вытащил из-за пояса тонкий и острый нож, схватил старика  и угрожающим шепотом произнес:    

– Если  вы вскрикните или скажете хоть слово, угрожающее моей безопасности, я убью вас.  Спросите, кто там стучит.    

Испуганный  барон тут же повиновался:    

– Кто  там?    

– Это  я, милорд.    

– «Кто  это ты, болван?» – подсказал Маленький Джон.    

– Кто  это ты, болван? – повторил барон.    

– Джеффри.    

– Что  вам нужно, Джеффри?    

– Милорд,  я должен сообщить вам важную новость.    

– Какую?    

– Я  держу в руках предводителя тех негодяев, которые напали на вассалов вашей светлости.    

– «Вот  как!» – насмешливо прошептал Маленький Джон.    

– Вот  как! – повторил несчастный барон.    

– Да,  милорд, и если ваша светлость мне позволит, я расскажу, с помощью какой  хитрости мне удалось завладеть этим разбойником.    

– Я  сейчас занят и не могу вас принять, вернитесь через полчаса, – повторил  барон слова, подсказанные Маленьким Джоном.    

– Через  полчаса будет поздно, – ответил Джеффри, совершенно огорченный таким ответом.    

– Повинуйтесь,  негодяй! Убирайтесь! Еще раз повторяю, я очень занят!    

Барон,  вне себя от ярости, отдал бы с радостью все мешки золота, спрятанные в сундуке,  чтобы иметь возможность удержать Джеффри и позвать его к себе на помощь. К  несчастью для него, Джеффри, привыкший безоговорочно повиноваться данным ему  приказам, так же быстро удалился, как и пришел, и барон опять остался наедине  со своим противником-великаном.    

    

Когда шум  шагов солдата затих в коридорах, Маленький Джон снова заткнул нож за пояс и  сказал лорду Фиц-Олвину:    

– Теперь,  сэр барон, я объясню вам, чего я хочу. Прошлой ночью в Шервудском лесу была  стычка между вашими солдатами, возвращавшимися из Святой земли, и отрядом  храбрых саксов. Шестеро саксов попали в плен: я хочу, чтобы они получили  свободу, и хочу также, чтобы их никто не сопровождал и не шел за ними по пятам,  так как опасаюсь, что их будут выслеживать, и запрещаю это.    

– Я  рад бы угодить вам, храбрый лесник, но…    

–… но вы  не хотите… Послушайте, господин барон, у меня нет ни времени слушать ваши  лживые слова, ни утомлять ими свой слух. Даруйте мне свободу этих бедных  парней, иначе я не отвечаю за вашу жизнь уже в ближайшие четверть часа.    

– Уж  очень вы спешите, молодой человек. Ну что ж! Повинуюсь вам. Вот моя печать: пойдите,  найдите часового на валу, предъявите ему печать и скажите ему, что я вам обещал  освободить мерзавцев… пленников. Часовой приведет вас к тому, кто ими  занимается, и вам откроют дверь зала, где они заперты, ведь они не в камерах  сидят, ваши храбрые друзья.    

– Ваши  слова мне кажутся вполне искренними, сэр барон, – ответил Маленький  Джон, – и все же я им не очень верю. Печать, часовой, хождение туда-сюда  из одного места в другое – все это слишком сложно для меня, и я с этим не  справлюсь. А потому, по доброй воле или силой, но вам придется самому отвести  меня к тому человеку, что стережет моих друзей; вы ему прикажете отпустить их и  дадите нам возможность спокойно выйти из стен замка.    

– Вы  сомневаетесь в моем слове? – с обиженным видом промолвил барон.    

– Очень  сомневаюсь и хочу добавить, что если вы словом, жестом или знаком попробуете  загнать меня в ловушку, то я в то же мгновение, не предупреждая, всажу вам нож  в сердце.    

Маленький  Джон произнес эти угрозы так твердо, а лицо его выражало столь непоколебимую  решимость, что не оставалось никаких сомнений: от слов он готов перейти к делу.    

Барон  был в очень опасном положении, причем по своей собственной вине. Обычно его  безопасность охранял небольшой отряд или около покоев, или где-нибудь  неподалеку, и его легко можно было позвать. Но в тот день, желая остаться один,  чтобы втайне разобраться с огромным количеством золота, накопленного в его  сундуках (банкиров и те времена еще не было), он удалил стражу и запретил под  каким-либо видом входить к нему. Поэтому барон был уверен, что вокруг никого  нет, и, будучи в отчаянии, все же не решался нарушить запрет Маленького Джона:  как ни хотелось ему завопить от страха, он хранил молчание. Лорд Фиц-Олвин  очень дорожил жизнью, и у него еще не появлялось желание присоединиться к своим  предкам. Однако он был близок к тому, чтобы отправиться в это грустное  путешествие, потому что в борьбе, затеянной им с Маленьким Джоном, ему трудно  было рассчитывать на успех: обещанную свободу пленным, которую молодой сакс так  решительно требовал, он дать не мог по той простой причине, что с первыми лучами  солнца связанные друг с другом, под охраной двадцати солдат они были отправлены  в Лондон.    

Армия  Генриха II в результате походов в Нормандию сильно поредела, и, хотя  королевство ни с кем не воевало, король набирал в солдаты, насколько это было  возможно, высоких и крепких здоровьем молодых людей.    

Чтобы  угодить королю, сеньоры отсылали в Лондон немалое число своих вассалов, и лорд  Фиц-Олвин вернулся в Ноттингем только для того, чтобы отобрать там людей,  достойных пополнить собою ряды королевских солдат. Высокий рост Маленького  Джона, его гордый вид и геркулесова сила внезапно пробудили в бароне желание  отправить его в Лондон. Так что именно с этим тайным намерением он и предложил  молодому человеку поступить к нему на службу и надеть военный плащ.    

Принужденный  подчиниться новому приказу Маленького Джона, барон решил скрыть от него правду  и, под предлогом, что там находятся пленные, повести его за собой в ту часть  замка, где сразу же можно будет получить помощь.    

– Я  готов уступить вашему требованию, – сказал он, вставая со стула.    

– Вы  совершенно правы, уверяю вас, – ответил молодой человек, – и если вы  пожелали отложить на более отдаленное время свой визит к Сатане, который вас  давно уже ждет, поспешим уйти из этой комнаты. Ах, да, еще одно слово, –  добавил Маленький Джон.    

– Говорите, –  простонал старик.    

– Где  ваша дочь?    

– Моя  дочь?! – в крайней степени удивления воскликнул Фиц-Олвин. – Моя дочь?!    

– Да,  ваша дочь, леди Кристабель?    

– Поистине,  господин лесник, странный вопрос вы мне задаете.    

– Ну  и что? Отвечайте честно.    

– Леди  Кристабель в Нормандии.    

– А  в какой части Нормандии?    

– В  Руане.    

– Это  правда?    

– Совершенная  правда; леди Кристабель живет там в монастыре.    

– А  что сталось с Алланом Клером?    

Лицо  барона внезапно покраснело, губы задрожали; он крепко стиснул зубы, чтобы заглушить  крик ярости, и с невыразимым гневом уставился на молодого человека. Но  Маленький Джон, нависая над слабым противником во весь свой рост, медленно  повторил вопрос:    

– Так  что сталось с Алланом Клером?    

– Не  знаю.    

– Это  ложь! – воскликнул Маленький Джон. – Ложь! Вот уже шесть лет, как он  уехал, чтобы отправиться за леди Кристабель, и я уверен, вам известно, что  сталось с этим несчастным. Где он?    

– Я  этого не знаю.    

– Вы  видели его в течение этих шести лет?    

– Видел,  проклятый упрямец!..    

– Давайте  без оскорблений, господин барон. Где вы его видели?    

– Первая  наша встреча, – отвечал лорд Фиц-Олвин с горечью, – произошла в таком  месте, где этому бесстыдному бродяге бывать было запрещено. Я нашел его в  комнате моей дочери, у ног леди Кристабель. В тот же вечер моя дочь поступила в  монастырь. На следующий день у него хватило дерзости прийти ко мне и попросить  у меня ее руки. Я приказал моим людям выставить его за дверь, и с тех пор я его  не видел, но недавно узнал, что он поступил на службу к французскому королю.    

– По  своей воле? – спросил Джон.    

– Да,  чтобы выполнить условия заключенного между нами договора.    

– Договора?  Что Аллан обязан сделать и что вы ему обещали?    

– Он  обязан восстановить свое состояние, снова стать владельцем своих земель, отобранных  в казну из-за преданности его отца Томасу Бекету. Я обещал ему руку дочери,  если он семь лет пробудет вдали от нее и не будет пытаться ее увидеть. Но если  он нарушит слово, я волен распорядиться рукой леди Кристабель как захочу.    

– И  когда заключено соглашение?    

– Три  года назад.    

– Прекрасно,  теперь займемся пленными. Пойдем освободим их.    

В груди  барона бушевал настоящий вулкан, но зловещие замыслы, теснившиеся в его мозгу,  не отразились на его бледном лице. Прежде чем пойти за Маленьким Джоном, он  запер свой драгоценный сундук на два оборота ключа, убедился в том, что следов  его сокровищ снаружи не осталось, и сказал благостным тоном:    

– Идем,  храбрый сакс.    

Маленький  Джон был не таким человеком, чтобы слепо идти по пути, выбранному бароном, и он  сразу заметил, что лорд Фиц-Олвин двигается в направлении, противоположном  тому, которое вело к валам.    

– Сэр  барон, – сказал он, кладя свою могучую руку на плечо старика, – вы  выбрали дорогу, которая уводит нас от цели.    

– Почему  вы так считаете? – спросил барон.    

– Да  потому, что пленные заперты в камерах на валу.    

– Кто  вам это сказал?    

– Джеффри.    

– Ах,  негодяй!    

– Да,  действительно негодяй, потому что он не удовольствовался тем, что сообщил, где  заперты пленные, но и указал, как устроить побег.    

– Правда? –  воскликнул барон. – Не забыть бы его наградить за добрую службу. Однако,  предавая меня, он злоупотребил вашей доверчивостью: в этой части замка пленных  нет.    

– Возможно,  но я хотел бы убедиться в этом сам вместе с вами.    

Под  галереей, где находились барон и Маленький Джон, в эту минуту раздались тяжелые  шаги нескольких человек. От неожиданной помощи лорда Фиц-Олвина отделяла только  лестница, поэтому, воспользовавшись тем, что лесник в эту минуту внимательно  разглядывал, где кончается галерея, он, с необыкновенной для его возраста  ловкостью, бросился к двери, выходившей на лестницу. Но когда он уже собирался  опуститься по ней, перепрыгивая через несколько ступенек, в эту самую минуту на  его плечо опустилась железная рука. Несчастный старик издал пронзительный вопль  и стал прыгать со ступеньки на ступеньку. Невозмутимый Маленький Джон только  увеличил шаг. Безумный спуск барона становился все стремительнее. Влекомый  надеждой на спасение, старик продолжал свой отчаянный бег, кричал, звал на  помощь, но его пронзительные крики терялись в огромных и пустынных галереях.  Наконец, через четверть часа беспорядочного бегства, барону на его пути  попалась какая-то дверь, он толкнул ее с такой силой, что распахнулись обе  створки, и почти без сознания рухнул на руки человека, выскочившего ему  навстречу.    

– Спасите!  Спасите! Убивают! – закричал он. – Хватайте его! Убейте его!    

И,  перестав изрыгать проклятия, лорд Фиц-Олвин выскользнул из рук, пытавшихся удержать  его на ногах, и растянулся во всю длину на полу.    

– Назад! –  крикнул Маленький Джон, стараясь оттолкнуть защитника барона. – Назад!    

– Ну  же, Маленький Джон, – прозвучал знакомый голос, – гнев вас так  ослепил, что вы своих друзей не узнаете?    

Маленький  Джон удивленно воскликнул:    

– Это  вы, Робин!? Слава Богу! Какой счастливый случай для этого предателя! Иначе, клянусь  вам, настал бы его смертный час!    

– За  кем же вы так гнались, мой храбрый Джон?    

– Это  барон Фиц-Олвин, – шепнул Робину Хэлберт, стараясь спрятаться за спиной  молодого человека.    

– Как,  барон Фиц-Олвин?! – воскликнул Робин. – Я просто и восторге от этой  встречи, потому что смогу задать ему очень важные вопросы о людях, которых я  люблю.    

– Вы  можете не утруждать себя этими расспросами, – ответил Маленький  Джон, – я узнал от его светлости все что нужно: и о судьбе Аллана Клера, и  о положении наших друзей; они заперты где-то здесь, и он вел меня к ним в  камеру, чтобы их освободить, вернее, этот предатель делал вид, что ведет к ним,  а на самом деле пытался улучить мгновение, когда мое внимание ослабеет, и  убежать.    

При этих  словах у барона вырвался тяжкий вздох сожаления об упущенной возможности.    

– Обещая  вам освободить наших друзей, он вам лгал, мой храбрый Джон; наши парни уже  держали путь в Лондон, когда мы завтракали в харчевне, – заметил Робин  Гуд.    

– Невозможно! –  воскликнул Маленький Джон.    

– И  все же это так, – возразил ему Робин Гуд. – Хэл только что об этом  узнал, и мы искали вас, чтобы вместе выбраться из логова льва.    

Услышав  имя Хэлберта, барон поднял голову, украдкой взглянул на молодого человека и,  удостоверившись в неверности своего слуги, снова принял положение побежденного,  вполголоса проклиная на все лады бедного Хэла.    

Движение  барона не ускользнуло от тревожного внимания Хэла.    

– Робин, –  заметил он, – милорд так на меня посмотрел, что я понял: за мои дружеские  чувства к вам мне от него награды ждать не приходится.    

– Уж  конечно, – глухо проворчал лорд Фиц-Олвин, я твоего предательства не  забуду.    

– Ну  что же, дорогой Хэл, – сказал Робин, – поскольку здесь вам находиться  больше нельзя, а наше дальнейшее пребывание в замке бессмысленно, давайте  выбираться отсюда вместе.    

– Постойте, –  прервал его Маленький Джон, – мне кажется, я окажу большую услугу всему  графству, избавив его навеки от безудержной власти этого проклятого норманна. Я  сейчас отправлю его прямо к Сатане.    

Эта  угроза заставила барона подпрыгнуть на его тощих ногах, и он на мгновение даже  стал выше ростом. Хэл и Робин пошли запереть дверь.    

– Добрый  лесник, – пробормотал старик, – и ты, честный лучник, и ты, мой милый  маленький Хэл, прошу вас, не будьте безжалостны. Я неповинен в несчастье,  случившемся с вашими друзьями, они напали на моих людей, мои люди защищались –  разве это не естественно? Те храбрые ребята попали мне в руки, но, вместо того  чтобы их повесить, как долж… как они заслужи… я хотел сказать, как должно было  ожидать, я их пощадил и отправил в Лондон. Я же не знал, что вы явитесь сегодня  ко мне и потребуете их освободить; если бы меня предупредили, то, понятное  дело, этим славным парням… сейчас ничего другого не надо было бы желать. Одумайтесь  и, вместо того чтобы впадать в гнев, будьте судьями, а не палачами. Клянусь  вам, что попрошу пощадить ваших друзей, клянусь также, что прощу Хэлу его  невер… его легкомысленное поведение и сохраню за ним место, которое он занимал  на службе у меня.    

Продолжая  говорить, барон прислушивался к малейшему шуму, напрасно надеясь на помощь.    

– Барон  Фиц-Олвин, – торжественно произнес Маленький Джон, – я должен действовать  по закону, который действует в лесу: вы сейчас умрете.    

– Нет,  нет, – зарыдал барон.    

– Послушайте,  прошу вас, милорд. Я говорю без гнева. Шесть лет назад ваши люди сожгли дом  этого молодого человека, а его мать была убита одним из ваших солдат; тогда,  над телом этой несчастной мы поклялись отомстить ее убийце.    

– Сжальтесь  надо мной! – простонал старик.    

– Маленький  Джон, – сказал Робин, – пощадите этого человека ради ангельского создания,  которое называет его отцом. Милорд, – добавил Робин, повернувшись к  барону, обещайте мне отдать Аллану Клеру руку той, которую он любит, и мы  сохраним вам жизнь.    

– Обещаю  вам, сэр лесник.    

– Вы  сдержите слово? – спросил Маленький Джон.    

– Да.    

– Оставьте  ему жизнь, Джон; клятва, которую он нам принес, записана на Небесах, и, если он  ее нарушит, он обречет свою душу на вечное проклятие.    

– Думаю,  что он уже успел это сделать, друг мой, – ответил Джон, – и никак не  могу смириться с тем, что должен его помиловать.    

– Да  разве вы не видите, что он и так полумертв от страха?    

– Да,  конечно; но, стоит нам на сто шагов отойти от этого места, он всех своих людей  бросит за нами в погоню. Надо как-то воспрепятствовать такому опасному развитию  событий.    

– Запрем  его в этой комнате, – предложил Хэл. Лорд Фиц-Олвин с ненавистью взглянул на  него.    

– Да,  так и сделаем, – решил Робин.    

– А  вопли, а шум, который он поднимет, как только мы уйдем? Об этом ны подумали?    

– Тогда, –  сказал Робин, – привяжите его к стулу лентой из оленьей кожи, которой обмотан  ваш пояс, а рот заткните ему рукояткой его собственного кинжала.    

Маленький  Джон схватил барона, не смевшего сопротивляться, и крепко привязал его к спинке  стула.    

Приняв  эту предосторожность, молодые люди поспешили к подъемному мосту, и сторож, друг  Хэла, тут же их выпустил.    

Пока  наши друзья быстрым шагом двигались к дому Грейс Мэй, Джеффри, изнывая от нетерпения,  поднимался в покои барона.    

Подойдя  к дверям, он тихонько постучал, затем, не получив ответа, постучал сильнее; ему  опять никто не ответил. Испуганный этим молчанием, Джеффри позвал барона, но  ему ответило только эхо собственного голоса. Тогда он поднажал своим мощным  плечом и высадил дверь.    

Комната  была пуста.    

Джеффри  обежал все залы, коридоры, переходы, галереи, крича во весь голос:    

– Милорд!  Где вы, милорд?    

Наконец,  после долгих поисков, Джеффри оказался лицом к лицу со своим господином.    

– Милорд!  Господин мой! Что случилось? – воскликнул Джеффри, развязывая барона.    

Барон,  задыхаясь от ярости, гневно закричал:    

– Поднимите  мост, никого не выпускайте, обыщите весь замок, найдите этого верзилу-лесника,  свяжите мерзавца и притащите сюда; Хэла немедленно повесить! Ступайте же, болван,  ступайте!    

Барон,  разбитый усталостью, еле дотащился до своей комнаты, а Джеффри, полный надежды  поймать Маленького Джона, побежал исполнять многочисленные приказания, которые  он получил.    

Через  час, когда люди барона поставили в замке все вверх дном, чтобы найти Маленького  Джона, Хэл, успевший проститься с Грейс Мэй, вместе с друзьями шел по  Шервудскому лесу в направлении Гэмвелла.    

 XVIII    

     

Придя в  себя от страха и усталости, барон Фиц-Олвин приказал своим людям произвести  розыски в городе, чтобы обнаружить следы лесника. Само собой разумеется, что он  обещал себе жестоко отомстить за неслыханное оскорбление, которое ему нанесли.    

Джеффри  рассказал барону о бегстве Хэлберта, и эта последняя новость довела владельца  замка до белого каления.    

– Презренный  плут! – заявил он Джеффри. – Если ты оплошаешь и упустишь разбойника,  представившегося мне твоим другом, я тебя повешу без всякого милосердия.    

Стремясь  вернуть себе уважение и доверие своего господина, могучий норманн искал лесника  самым тщательным образом. Он обежал весь город и его окрестности, опросил всех  трактирщиков в округе, и ему удалось узнать, что у первого лесничего  Шервудского леса, сэра Гая Гэмвелла, есть племянник, чье описание полностью  соответствовало внешности красавца-лесника. Джеффри узнал также, что молодой  человек живет в доме своего дяди и, судя по описаниям главаря шайки, которые  сделали крестоносцы, подвергшиеся ночному нападению, этот родственник сэра Гая  и есть не кто иной, как противник барона и победитель Джеффри.    

Человек,  от которого Джеффри получил эти ценные сведения, добавил также, что молодого  лучника, чья меткость, можно сказать, вошла в поговорку, зовут Робин Гудом и он  тоже живет в поместье Гэмвелла.    

Само  собой разумеется, что Джеффри тут же побежал сообщить барону все, что ему удалось  узнать.    

Лорд  Фиц-Олвин спокойно выслушал весьма многословное повествование своего слуги, что  свидетельствовало о его немалом терпении, и вдруг его озарило. Он вспомнил, что  Мол, или Иезавель, как обычно барон называл служанку своей дочери, нашла  пристанище в поместье Гэмвеллов, и там, наверное, живет Робин Гуд, главарь  шайки, а также Маленький Джон и остальные люди, входившие в эту наглую  компанию.    

Известия,  полученные из других источников, подтверждали правдивость рассказа Джеффри, и  лорд Фиц-Олвин решил немедленно принести к подножию трона короля Генриха II  жалобу на лесников.    

Время  для этого было выбрано удачно. В это время Генрих II деятельно занимался внутренними  делами королевства, стараясь внушить своим подданным уважение к земельной собственности,  а потому внимательно выслушивал все сообщения о кражах и разбое, которые ему  приносили его осведомители.    

По  приказу короля те из виновных, кого удавалось схватить, сначала заключались под  стражу, а затем из королевской тюрьмы их переводили или нижними чинами в армию  или гребцами на галеры.    

Лорд  Фиц-Олвин добился того, чтобы Генрих II выслушал его дело, и изложил королю  причины, сильно их преувеличив, своей вражды с Робин Гудом. Имя Робина тотчас  привлекло внимание государя, он потребовал рассказать ему все поподробнее и тут  же выяснил, что это именно тот самый Робин Гуд, кто, объявив себя прямым  потомком Уолтофа, которому графство Хантингдон пожаловано было Вильгельмом I,  требовал вернуть ему титул и имения последнего представителя рода. Как мы уже  знаем, иск Робин Гуда был отвергнут, и его противник, аббат Рамсей, продолжал  владеть наследством молодого человека.    

Обнаружив,  что враг барона не кто иной, как самозваный граф Хантингдон, король пришел в  великий гнев и приговорил Робин Гуда к изгнанию. Он также приказал, чтобы семья  Гэмвелл, открыто покровительствовавшая Робин Гуду, была лишена всех прав  состояния и земель.    

Один  друг сэра Гая, узнав о жестоком приговоре, вынесенном старику, поспешил  известить его об этом. Ужасная новость повергла в оцепенение всех обитателей  мирного поместья Гэмвеллов; крестьяне, узнав вскоре о несчастье, постигшем их  господина, собрались вокруг замка и заявили, что они будут вместе с сэром Гаем  защищать подступы к поместью и скорее умрут сражаясь, чем уступят хоть одну  пядь земли. У сэра Гая, однако, была прекрасная усадьба в Йоркшире, Робин Гуд  об этом знал, и по совету Маленького Джона он стал умолять сэра Гая оставить  Гэмвелл и увезти семью в это надежное убежище.    

– Меня  мало заботит, сколько дней я еще проживу, – ответил баронет, вытирая  дрожащей рукой слезы с покрасневших глаз. – Я похож на старый дуб в нашем  лесу, с которого даже легкий ветерок срывает один за другим последние листья.  Мои дети сегодня покинут этот разоренный дом, но у меня самого не хватит ни  сил, ни мужества покинуть кров моих отцов. Здесь я родился, здесь умру. Не  требуйте, чтобы я уехал, Робин Гуд; дом моих предков станет моей могилой; как и  они, я умру на пороге дома, в котором я родился, и, как они, буду защищать его  двери от незваных гостей. Увезите мою жену и дочерей… Мои сыновья, я в этом  уверен, не захотят покинуть старого отца и вместе с ним будут защищать колыбель  нашего рода.    

Старик  остался глух к просьбам Робин Гуда и мольбам Маленького Джона; пришлось отказаться  от надежды заставить его покинуть Гэмвелл, и, поскольку обстоятельства  требовали быстрых и решительных действий, молодые люди стали готовить отъезд  женщин.    

Леди  Гэмвелл, ее дочери, Марианна, Мод и все служанки должны были под охраной отряда  крестьян, верных сэру Гаю, с наступлением темноты покинуть усадьбу.    

Когда  все приготовления к этому горестному событию были закончены и вся семья собралась  в большом зале, Робин Гуд, увидев, что Марианна отсутствует, поспешил в ее  комнату.    

– Робин! –  вдруг окликнул его прерывающийся от рыданий голос.    

Молодой  человек повернул голову и увидел заплаканную Мод.    

– Дорогой  Робин, – сказала девушка, – я хотела поговорить с вами прежде чем  уеду из поместья. Увы, Боже мой! Может быть, мы и не свидимся больше!    

– Дорогая  Мод, прошу вас, успокойтесь и не поддавайтесь таким грустным мыслям. Клянусь  вам, мы скоро снова будем вместе.    

– Хотела  бы я вам верить, Робин, но, по правде говоря, это невозможно. Я знаю опасность,  которая нам угрожает, и защита этой усадьбы – дело почти невыполнимое. Час  отъезда приближается; позвольте мне, Робин, выразить вам глубокую благодарность  за вашу неизменную доброту ко мне.    

– Прошу  вас, Мод, не нужно об этом говорить; какие благодарности, какая признательность  могут быть между нами? Вы же помните, что мы с вами шесть лет назад заключили  дружественный союз: я поклялся любить вас как брат, а вы – относиться ко мне с  нежностью сестры. И я спешу добавить, что вы сдержали слово и были мне нежным  другом и лучшей из сестер. И с каждым годом я любил нас нее больше.    

– Вы  меня действительно любите, Робин?    

– Да,  Мод, и по-родственному пекусь о вашем счастье.    

– Вы  всегда поступали так, чтобы я могла убедиться в вашей привязанности, дорогой Робин,  и поэтому я верю в вашу преданность и могу вам сказать…    

Тут  девушка залилась слезами.    

– Мод,  Мод, что с вами? Да говорите же толком; глупышка, вот уж в самом деле, вы пугливы,  как молодая лань.    

Но  девушка, закрыв лицо руками, по-прежнему рыдала.    

– Ну  же, Мод, мужайтесь! Зачем так отчаиваться? Что вы хотели мне рассказать? Я слушаю,  говорите, не бойтесь!    

Мод  отняла руки от лица, подняла глаза и, пытаясь улыбнуться, сказала:    

– Я  так страдаю! Я думаю об одном человеке, который был ко мне добр и внимателен, заботился  обо мне…    

– Вы  думаете о Уильяме? – живо прервал ее Робин. Девушка покраснела.    

– Ура! –  закричал Робин. – Ах, милая моя крошка Мод, так вы, слава Господу, любите  этого славного парня! Я бы все отдал, чтобы Уилл был здесь, у ваших ног. Он был  бы так счастлив, если бы услышал ваше: «Я люблю вас, Уильям!»    

Сначала  Мод попробовала отрицать, что любит Уильяма так сильно, как это думает Робин,  но все же вынуждена была признаться в своих чувствах: она так долго думала о  нем, что постепенно привязалась к нему. После этого признания, которое ей  трудно было сделать, особенно Робину, Мод спросила его, почему не видно  Уильяма.    

Робин  ответил, что Уилл отсутствует по необходимости из-за некоего важного дела, что  беспокоиться не стоит и что через несколько дней он вернется к родным.    

Эта ложь  во имя благой цели вернула Мод спокойствие и ясность души; она подставила  Робину щеку, покрасневшую от слез, и, получив братский поцелуй, поспешила  спуститься в зал.    

А Робин  пошел в покои Марианны.    

– Дорогая  Марианна, – сказал Робин, беря руки возлюбленной в свои, – мы должны  сейчас расстаться и, может быть, надолго. Позвольте же мне перед разлукой  поговорить с вами откровенно.    

– Я  слушаю вас, дорогой Робин, – ласково ответила девушка.    

– Вы  ведь знаете, конечно, Марианна, – продолжал дрожащим голосом молодой человек, –  что я люблю вас всеми силами своей души.    

– Ваши  поступки доказывают мне это каждый день, друг мой.    

– Вы  же мне доверяете, правда? Вы ведь верите в искренность моей любви, ее полное бескорыстие?    

– Да,  безусловно, да; но по какой причине вы спрашиваете меня, верю ли я честному человеку,  храброму сердцу и настоящему другу?    

Вместо  ответа на вопросы Марианны Робин грустно улыбнулся.    

– Но  вы и в самом деле меня пугаете, Робин; говорите, умоляю вас, говорите; ваша  серьезность, озабоченный вид, странные вопросы, обращенные ко мне, заставляют  меня опасаться несчастья еще более страшного, чем те, что уже давно преследуют  меня.    

– Успокойтесь,  Марианна, – с нежностью сказал Робин, – благодарение Богу, я не собираюсь  сообщать вам плохие новости. Я хочу поговорить с вами только о вас самой, и не  надо на меня сердиться, если я на этом настаиваю. Сколько ни стараешься себя  образумить, любовь эгоистична, а моя любовь подвергнется ныне трудному  испытанию. Мы расстаемся, Марианна и, может быть, навсегда!    

– Нет,  Робин, нет! Надо верить в Божье милосердие!    

– Увы,  дорогая Марианна, все рушится вокруг меня, и сердце мое разбито. Посмотрите на  это достойное и гостеприимное семейство: только за то, что оно дало мне кров,  когда у меня не было пристанища и крыши над головой, его приговорили к  изгнанию, у него отобрали имение, его выгоняют из дома. Мы будем защищать  усадьбу, и, пока от деревни Гэмвелл будет цел хоть один камень, я буду стоять  насмерть. Провидение, на которое вы уповаете, меня ни разу не покинуло в беде,  и, как и вы, Марианна, я возлагаю свои надежды на него; я буду сражаться, и оно  защитит меня. Но подумайте хорошенько, Марианна, указом короля я изгнан из  королевства, меня могут вздернуть на первом попавшемся суку или отправить на  виселицу: какой-нибудь соглядатай выдаст меня, потому что за мою голову  назначена награда. Робин Гуд, граф Хантингдон, – гордо добавил молодой  человек, – сегодня стал никем! Так вот, Марианна, вы дали мне слово и поклялись  стать моей спутницей жизни?    

– Да,  да, Робин.    

– А  теперь, дорогая Марианна, я с корнем вырываю из сердца эту клятву, я предаю  забвению ваше обещание. Марианна, обожаемая моя Марианна, я возвращаю вам  свободу, я освобождаю вас от всяких обязательств по отношению ко мне.    

– О  Робин! – с упреком воскликнула девушка.    

– Я  был бы недостоин нашей любви, Марианна, – продолжал Робин, – если бы  в своем теперешнем положении все еще надеялся назвать вас своей женой. Поэтому  вы можете свободно распоряжаться своей судьбой, и я лишь прошу вас вспоминать  иногда о бедном изгнаннике по-дружески.    

– Плохо  же вы думаете обо мне, Робин, – с обидой ответила девушка. – Как  могли вы хоть на мгновение подумать, что та, которая любит вас, недостойна  вашей любви? Как могли вы подумать, что мое чувство не выстоит в беде?    

И,  сказав это, Марианна расплакалась.    

– Марианна,  Марианна! – вне себя воскликнул Робин. – Будьте милостивы, выслушайте  меня без гнева. Увы, я люблю вас так пылко, что мне стыдно обрекать вас на то,  чтобы вы разделили мою несчастную долю. Неужели вы думаете, что я не чувствую  глубокого унижения от бесчестия, которому подверглось мое имя, что мысль о  разлуке с вами не повергает мою душу в бездну страданий! Но если бы я не любил  вас, Марианна, я вонзил бы нож себе в сердце, потому что ваша любовь – это  единственное, что привязывает меня к жизни. Вы привыкли к роскоши, дорогая  Марианна, вы бы жестоко страдали от бедности, если бы вы стали женой Робин  Гуда, и, клянусь вам, что я предпочел бы потерять вас навеки, чем видеть, как  вы несчастливы со мной.    

– Я  ваша жена перед Богом, Робин, и ваша жизнь будет моей жизнью. А теперь,  позвольте мне кое-что посоветовать вам. Всякий раз, как вам представится случай  сообщить о себе, пошлите мне весточку и, если сможете навестить меня,  приезжайте, я буду счастлива. Брат мой вернется к нам, я очень на это надеюсь,  и с его помощью нам удастся отменить жестокий приговор, вынесенный вам.    

Робин  грустно улыбнулся.    

– Дорогая  Марианна, – сказал он, – не надо обольщать сердце несбыточными  надеждами. Я ничего не жду от короля. Я избрал свой образ действий и твердо  решил придерживаться его. Если вы услышите, что обо мне говорят плохо,  Марианна, закройте уши от клеветы, потому что я клянусь вам Святой Девой всегда  оставаться достойным вашего уважения и дружбы.    

– Что  плохого я могу услышать о вас, Робин, и что вы задумали?    

– Не  спрашивайте меня, дорогая Марианна, я считаю, что мои намерения честны, и если  будущее покажет, что это не так, я первый признаю свою ошибку.    

– Я  знаю, что вы человек верный и честный, Робин, и буду просить Бога помочь вам во  всех начинаниях.    

– Спасибо,  любимая моя Марианна, и прощайте, – сказал Робин, смахивая повисшую на его  ресницах слезу.    

Он  крепко сжал девушку в своих объятиях, и она почувствовала, как при слове  «прощайте» ее оставили последние силы. Она спрятала заплаканное лицо на плече  Робина и горестно зарыдала.    

Несколько  минут молодые люди стояли молча, забыв обо всем на свете. И только голос,  позвавший Марианну, заставил их разомкнуть руки.    

Они  спустились, и Марианна, уже одетая в костюм для верховой езды, села на предназначенную  ей лошадь.    

Леди  Гэмвелл и ее дочери были в таком отчаянии, что едва держались в седлах.    

Служанки,  по большей части замужние, их дети и несколько стариков дополняли верховую  группу. После душераздирающего прощания ворота усадьбы закрылись за беглецами,  и в сопровождении вооруженного отряда они двинулись лесной дорогой.    

Прошла  неделя. И каждый день этой недели тревожного ожидания был использован для того,  чтобы укрепить Гэмвелл. Жители деревни жили, если можно так выразиться, в муках  страха, потому что они постоянно боялись завтрашнего дня. Вокруг усадьбы были  выставлены часовые и под руководством Робина были построены две линии  заграждений, которые должны были если не остановить врага, то, во всяком  случае, приостановить его продвижение и противопоставить ему серьезную защиту.  Заграждения эти, в человеческий рост высотой, позволяли крестьянам укрыться от  разящих стрел противника, одновременно давая возможность прицеливаться самим.    

Сэр Гай,  однако, отнюдь не питал иллюзий относительно успеха защиты, он знал, что  предприятие это опасное и безнадежное, но этот благородный и доблестный сакс не  хотел сдаваться без боя.    

Робин  был душой этой маленькой армии: он следил за работами, подбадривал крестьян, изготовлял  оружие, успевал один повсюду. Деревня Гэмвелл, прежде такая спокойная, наполнилась  шумом и движением, страх сменился воодушевлением, и мирные поселяне, казалось,  были счастливы и горды вступить в открытую борьбу с норманнами.    

Когда же  все приготовления к сражению были окончены, жителями Гэмвелла овладело какое-то  оцепенение, как будто покой, изгнанный отзвуками войны, вернулся к своим мирным  хозяевам, но тишина эта напоминала ту, что воцаряется в природе за несколько  минут перед бурей, когда люди с беспокойством ожидают первых раскатом грома.    

Однако  врагов пришлось ждать еще десять дней.    

Наконец,  дозорные, караулившие на вышках плесу, дали знать, что приближается конный  отряд.    

Новость  стала передаваться из уст в уста; зазвонил набат, и все крестьяне тут же  бросились на свои посты, распределенные заранее. Притаившись за возведенными  ими укреплениями, они молча, держа наготове оружие, следили за быстрым  приближением врага.    

Не  увидев никого и не услышав никакого шума, который предвещал бы вооруженное сопротивление,  командир королевских солдат уже радостно потирал руки, уверенный, что он застанет  жителей деревни врасплох. Зная характер саксов, на своем опыте убедившись, что  эти мужественные люди прекрасно сражаются, он приготовился встретить  препятствия на своем пути. Вот почему покой, которым была объята долина, его  очень радовал, и он полагал, что застал своего врага не готовым к защите.    

Норманнский  отряд состоял из пятидесяти человек, а крестьян было около ста, и потому они  были сильнее, к тому же у них была превосходная позиция.    

По-прежнему  считая, что он нападет на деревню, как ястреб на безобидную пташку, командир  приказал своим людям ускорить аллюр лошадей. Они повиновались, и отряд рысью  стал подниматься по склону холма.    

Но не  успели они достигнуть вершины, как их с головы до ног скрыли тучи стрел и дротиков  и град камней. Удивление норманнов было столь велико, что они даже не сумели  собраться, чтобы ответить, и их настигла новая туча стрел.    

Несколько  солдат упало, пораженных насмерть; среди норманнов раздались негодующие крики;  увидев перед собой заграждения, они бросились на первую линию и яростно  атаковали ее.    

Но  саксы, невидимые за своим укрытием, встретили их мужественно и оказали им достойный  прием, поэтому солдаты поняли, что иного выхода, кроме как мужественно  сражаться, у них нет. Им удалось завладеть первой линией заграждений, но за ней  была вторая, а там и третья, и им пришлось остановиться. Они уже потеряли  несколько человек убитыми, но у них не было уверенности в том, что они убили  хотя бы одного сакса, и это переполняло их разочарованием. Саксы, по большей  части очень меткие лучники, своей цели не упускали, и их стрелы пробили  ощутимую брешь в рядах небольшого войска.    

Солдаты,  впав в отчаяние от того, что они не могли, встретиться лицом к лицу с врагом,  начали роптать. Командир, уловив чутким ухом признаки недовольства, приказал  своим людям временно отступить, чтобы выманить саксов из убежища. Эта военная  хитрость была тут же осуществлена: норманны притворились, что отступают в  боевом порядке, и уже успели отойти на некоторое расстояние от заграждений,  когда громкий крик возвестил им появление вассалов сэра Гая.    

Не  останавливая отступления, командир обернулся.    

Крестьяне  беспорядочной толпой преследовали врагов.    

– Ребята,  не оборачивайтесь, – крикнул командир, – пусть они нас догонят. Мы их  схватим. Внимание! Внимание!    

Солдаты,  воодушевленные надеждой на сокрушительную месть, продолжали отступать. Но неожиданно,  к великому удивлению командира норманнов, саксы, вместо того чтобы догонять  солдат, остановились у первого заграждения и с невообразимой ловкостью осыпали  противника тучей стрел.    

Командир  отряда в полном отчаянии приказал своим людям повернуть обратно, а сам,  пришпорив лошадь, стал во главе отряда. Но тут внезапно на него посыпалось  множество стрел; несчастный норманн покачнулся в седле и тяжело упал с лошади,  даже не вскрикнув; его лошадь тоже была ранена, она кинулась в сторону и  рухнула в нескольких шагах от тела своего хозяина.    

И без  того подавленные своими неудачами, солдаты перед лицом нового несчастья полностью  пали духом. Они подняли тело командира и, не сосчитав убитых и не взяв с собой  раненых, покинули поле битвы со всей скоростью, на которую были способны их  мощные лошади.    

Крестьяне,  ликующими криками отметив бегство врага, не стали его преследовать, а подобрали  раненых и похоронили мертвых. В бою погибло восемнадцать норманнов, включая командира,  тело которого солдаты забрали с собой.    

Обрадовавшись  одержанной победе, поселяне уже подумывали вернуть своих жен в Гэмвелл, но Маленький  Джон дал понять своим наивным товарищам, что месть короля не ограничится этой  первой попыткой и следует готовиться к нападению более многочисленного отряда и  суметь как следует его принять.    

Преданные  слуги сэра Гая прислушались к советам своего молодого командира, укрепили  завалы и изготовили новое оружие. Заботами Маленького Джона дом сэра Гая был  снабжен большим количеством съестных припасов и теперь мог выдержать длительную  осаду. Человек тридцать крестьян, друзей и сподвижников Гэмвеллов,  присоединились к отряду жителей деревни; вооруженные до зубов, постоянно начеку,  готовые отразить любое нападение, храбрые саксы ожидали появления кровожадных  норманнов.    

Июль  подходил к концу, а поселяне вот уже две недели ждали своих опасных гостей; они  полагали, что на них нападут в самые ранние утренние часы, поскольку, по всей  вероятности, норманны должны были устать от быстрого перехода по жаре и, чтобы  отдохнуть, провести хотя бы ночь в Ноттингеме.    

Как-то  вечером двое деревенских жителей, вернувшихся из Мансфилда, куда они ходили за  покупками, рассказали, что отряд, состоящий из трехсот солдат, только что  прибыл в Ноттингем, где и собирается провести ночь, чтобы, не слишком  утомляясь, утром дойти до Гэмвелла.    

Эта  новость вызвала большое волнение, быстро уступившее место неослабному рвению.    

На  следующий день, на рассвете, крестьяне собрались вокруг брата Тука и с  благоговением прослушали мессу; Маленький Джон горячо молился вместе со своими  людьми, потом вышел на середину и мягким и звучным голосом сказал следующее:    

– Друзья  мои, прежде чем мы разойдемся по местам, куда призывает нас долг, я хотел бы  поговорить с вами, но я человек малообразованный, и красноречие мне неведомо. У  всякого свой талант, мой – хорошо управляться с палкой и метко стрелять из  лука. А потому простите мне, если я не очень красиво говорю, и выслушайте меня  внимательно. Приближается враг, будьте осторожны и не выходите без крайней  необходимости из укрытия. Если вам придется схватиться с врагом врукопашную, то  старайтесь сохранять спокойствие и не спешить; помните, что если вы, по  несчастью, потеряете хладнокровие, то забудете сделать самое необходимое для  своей защиты. Помните, друзья мои, что, желая сделать что-нибудь хорошо, нельзя  спешить. Защищайте каждую пядь земли, удары наносите без гнева и старайтесь не  промахнуться, потому что вам придется жизнью заплатить за свою ошибку. Покажите  врагу, что самый малый клочок нашей родной земли стоит жизни собаки-норманна.  Еще раз повторяю вам, ребята, будьте спокойны, мужественны и тверды, и пусть  преимущества, которые солдатам Генриха Второго дают превосходство в силе и  численности, обойдутся им дорого. Ура Гэмвеллу и сердцам саксов!    

– Ура! –  радостно отозвались крестьяне; их крепкие руки сильнее стиснули оружие, а зоркие  глаза пристально вглядывались вдаль, пытаясь различить приближающихся врагов.    

– Друзья  мои! – воскликнул Робин, занимая место Маленького Джона. – Вспомните,  что вы сражаетесь за родные очаги, вы защищаете кров, под которым жили ваши  жены и стояли колыбели ваших детей; вспомните, что норманны – наши угнетатели,  что они шагают по нашим головам, издеваются над слабыми и протягивают свои руки  лишь для того, чтобы убивать, поджигать и разрушать! Вспомните, что здесь жили  ваши предки, и вы должны защищать подступы к своему дому. Сражайтесь  мужественно, друзья, сражайтесь до последнего своего вздоха!    

– Да,  мы будем храбро сражаться! – в один голос ответили саксы.    

Через  три часа после восхода солнца звук рога возвестил о приближении врага. Дозорные  из леса вернулись в Гэмвелл, и вскоре защитники поместья, как это было и в  прошлый раз, сделались невидимыми.    

Неприятельский  отряд медленно продвигался вперед, и по тому, как он растянулся, было видно,  что в нем действительно две или три сотни солдат.    

Всадники  собрались у подножия холма, на который нужно было подняться, чтобы увидеть  Гэмвелл, и, посовещавшись несколько минут, разделились на четыре отряда: первый  галопом стал подниматься на холм, второй спешился и пошел следом за первым,  третий обогнул холм слева, а четвертый – справа.    

Но  защитники предусмотрели возможность такого маневра, и потому у подножия  деревьев, растущих на вершине холма, были построены укрепления; крестьяне так  ловко использовали деревца и кустарник, переплели их ветвями, что норманнские  солдаты радовались возможности отдохнуть в их тени, когда они взберутся наверх.    

Но,  подойдя поближе к этим зарослям, норманны, осыпанные тучей стрел, смешались; лошади  их вставали на дыбы, раненые солдаты падали на землю, и норманны отступили еще  быстрее, чем поднялись на холм.    

Люди же,  пытавшиеся обогнуть холм с двух сторон, встретили такой же губительный прием.  Поэтому было решено отменить кавалерийскую атаку и идти на приступ пешим  строем. Солдаты спешились и, прикрывшись щитами и разделившись по указанию  командира на четыре группы, пошли в атаку с трех сторон, оставив четвертый  отряд в резерве ждать, чем кончится первый штурм саксонских укреплений.    

Норманны  быстро дошли до заграждений. Они были футов семи в высоту, и в них были  оставлены бойницы для лучников. Солдаты не стали терять драгоценное время,  нанося удары укрывшемуся врагу, и полезли на укрепления.    

Но  крестьяне и не подумали оказывать им сопротивление, ибо оно было бесполезно:  они просто отступили за вторую линию заграждений; норманны, возбужденные первым  успехом, бросились в беспорядке преследовать их и яростно атаковали вторую  линию; было мгновение, когда противники сошлись врукопашную и битва стала  кровавой, но тут саксы по сигналу отступили за третью линию.    

Тут  норманны поняли, что противник с каждой минутой отходит все дальше.    

Капитан  подозвал к себе солдат, чтобы согласовать с ними новый план атаки; слушая их,  он внимательно разглядывал окрестность.    

Деревня  Гэмвелл находилась в центре большой долины, и своеобразным прикрытием ей служил  холм, по которому было невозможно проехать конному и опасно пройти пешему.    

Капитан  спросил у своих людей, нет ли среди них кого-нибудь, кто бы хорошо знал эту  местность.    

Вопрос  был передан по рядам, и перед капитаном предстал крестьянин, утверждавший, что  он знает деревню, потому что у него там живет родственник.    

– Ты  сакс, плут? – нахмурясь, спросил командир.    

– Нет,  капитан, я норманн.    

– Так  твой родственник примкнул к мятежникам?    

– Нет,  капитан, он сам сакс.    

– Тогда  каким это образом он тебе родственник?    

– Он  женат на моей свояченице.    

– Ты  знаешь деревню?    

– Да,  капитан.    

– Ты  можешь показать моим людям другую дорогу в Гэмвелл?    

– Да,  капитан. У подножия холма есть тропинка, ведущая прямо в дом сэра Гая.    

– В  дом сэра Гая? – переспросил капитан. – А где он?    

– Вон  там, слева от вас, капитан, вон то большое здание, окруженное деревьями. В нем  и живет сэр Гай.    

– Старый  мятежник, против которого мы посланы? Черт побери, ну и задачу задал мне король  Генрих – выгнать эту саксонскую собаку из конуры! Ну, а тебе, плут, я могу  доверять?    

– Да,  капитан, и, если вы последуете моим словам, вы увидите, что я не лгу.    

– Надеюсь,  иначе быть тебе без ушей, – угрожающе предупредил капитан.    

– Но  я уже оказал вам услугу – привел нас сюда.    

– Так-то  оно так, но что ж ты сразу не показал мне эту дорогу?    

– Саксы  все равно бы увидели, куда двинулся отряд, и приняли бы меры, чтобы остановить  его. Эту тропинку горстка храбрецов может защитить против тысячи солдат.    

– Ты  говоришь, она идет у подножия холма?    

– Да,  капитан, по опушке леса.    

Капитан  остался очень доволен разъяснениями и приказал части своих людей идти за проводником,  другая же часть должна была предпринять новую атаку, чтобы отвлечь внимание саксов.    

Но  замысел капитана был разгадан.    

Свояк  проводника, защищавший с другими крестьянами деревню, узнал его и сказал Маленькому  Джону, что тот, по его мнению, о чем-то переговаривается с командиром  норманнов.    

Маленький  Джон тут же понял, что этот человек их предал. Он подозвал к себе тридцать  человек и, поставив во главе их одного из сыновей сэра Гая, послал их защищать  тропинку, по которой враги собирались проникнуть в поместье.    

После  этого Маленький Джон позвал Робин Гуда.    

– Дорогой  друг, – сказал он, – вы отсюда можете попасть из вашего лука в  какой-нибудь предмет на холме?