Поделиться:
  Угадай писателя | Писатели | Карта писателей | Острова | Контакты

Сергей Лукьяненко - Осенние визиты [1997]
Известность произведения: Низкая
Метки: sf, Фантастика

Аннотация. Война Света и Тьмы идет не только между Дозорами. Однажды в нее окажутся втянуты и обычные люди. Именно от них зависит грядущая судьба нашего мира. Но свет в этой новой войне далеко еще не означает Добро, а Тьма - Зло. На чьей стороне сражаться?!

Аннотация. Странные события происходят в наши дни К самым обычным людям вдруг приходят их двойники. Предстоит смертельная схватка, от исхода которой зависит судьба мироздания. Но это не просто вечная битва сил Добра и Зла, головоломно запутанная ситуация не позволяет героям сразу же разобраться, с кем и на чьей стороне им предстоит вести бой

Полный текст.
1 2 3 4 5 6 7 8 

– Что-то было, – сказал Визард. – Постойте. Несколько секунд он стоял, глядя на стражей порядка. Интересно, понимают мальчишки, что ему тоже бывает страшно? И порой хочется отступить… оттянуть встречу с врагом хотя бы на день, на час… Он подошел к ближайшему наряду, отметив, что на него едва не наставили ствол. Неужели старик может выглядеть так воинственно? – Простите, что-то произошло? – обращаясь к старшему сержанту, спросил Визард. Милиционер раздраженно качнул головой, но ответил почти вежливо: – Лучше прогуляйтесь еще разок по павильону. – Но… – Была стрельба у входа. Все уже под контролем. Визард закивал быстро и благодарно, собираясь с силами. Ему нужна была лишь информация. Он ее получит. – Все действительно взято под контроль, а преступники обезврежены? На мгновение лицо сержанта стало безвольным, пластилиновым… – Преступникам удалось уйти на территорию Ботанического сада, – негромко сказал он. – Их трое. – Спасибо. – Визард отступил на шаг. – Лучше мы поедем домой. Сержант помотал головой, поглядел на растерянных рядовых… – Лучше бы ты оттуда и не выбирался, дед… – Он не мог понять причин собственной откровенности, но вдумываться в произошедшее не собирался. Понимал – не стоит. Карамазов бежал. Пистолет стал тяжелым, неподъемным, тянул к земле, как гиря. Он задыхался. Надо было остановиться, перетянуть простреленную руку, кровотечение все еще продолжалось. Но времени не было. Шедченко не прекратит преследования, пока не убьет его. Пес нашел достойную работу. Против воли Илья чувствовал восхищение Прототипом Силы. Конечно, тот понимал, что Карамазов подстережет его, выстрелит первым. И он нашел единственно возможный выход из ситуации – подставиться под этот выстрел, воспользоваться честностью Ильи, всегда стрелявшего в сердце. Подлость. Вот она, человеческая подлость. Его гнусно предали… И Тьма предала – позволив появиться солнцу, завлекающему людей на улицы, в парки. Карамазова видели уже не десятки перепуганных пассажиров метро, а сотни. Пусть люди шарахались в стороны и никто даже не помыслил приблизиться к раненому человеку, бегущему с оружием в руках… Все равно теперь его запомнят. Свяжут с перестрелкой в метрополитене. Вывесят повсюду портреты. Ни один врач ни за какую плату не поможет ему… Илья выбежал к ограде Ботанического сада. Страх опережал его, страх расшвыривал людей с дороги, и стрелять не пришлось. Илья протиснулся в разогнутые давным-давно прутья железных ворот, никогда, на его памяти, не бывших открытыми. Постоял мгновение, переводя дыхание. Вспомнил вдруг, как убегал от него мальчишка… и вот точно так же затравленно остановился за оградой… Неужели и у Ильи сейчас горит в глазах безумный огонек паники? Сволочи! Будь это только их с Шедченко игра, он бы не испугался. Наложил бы жгут, залег, подкараулил полковника и его прихвостней… всадил бы пулю между глаз. Он сильнее, он гораздо сильнее всех противников. Но есть, к сожалению, еще и власть. Сейчас срываются с мест милицейские машины, патрули оцепляют территорию, телефонные звонки выдергивают с квартир омоновцев и бойцов «Альфы»… всех, кого власть может спустить с поводка. Ату, ату! Он покусился на святыню, на табуированное пастбище власти – Москву, на ее цепных псов – милицию, на жирных овечек, лениво гуляющих по парку. И залечь, подстерегая Прототипа Силы, – обречь себя на пулю в голову, пущенную снайпером… Илья оскалился. Нет. Нет. Он уйдет, он сможет уйти… Карамазов побежал на восток. Ботанический сад – это даже не подмосковный лесок. И все-таки тут ему будет легче. Он любит природу, он свой среди голых деревьев, на ржавом ковре облетевшей листвы. Шедченко его не догонит. Только бы не вступили в игру остальные… 4 Никакие кодовые замки не спасают подъезды от бездомных. Поднимаясь по лестнице, Заров брезгливо обогнул груду тряпья у стены. Когда-то, еще в детстве, его поражала манера писателей, любимых и маститых, называть тела погибших людей словом «тряпье». Лишь недавно он понял, как точна эта характеристика. Тряпье… Бомж еще не проснулся, лишь едва заметно ворочался, демонстрируя наличие жизни. От него воняло. Заров быстро поднялся к двери, надавил на кнопку звонка, снова покосился на бездомного, прикорнувшего между этажами. Дом был старый, «сталинский», с широкими лестницами, толстыми кирпичными стенами. Наверное, в подъездах таких домов ночевать куда приятнее, чем в панельных многоэтажках… Бомж приподнял голову. Посмотрел… посмотрела на Ярослава с настороженной опаской. Женщина, довольно молодая и даже с остатками красоты. Откуда-то из глубины тряпья высовывалась маленькая ручка. Женщина ночевала не одна, с ребенком лет двух-трех. Заров отвернулся. Холодно и пусто. Так жить нельзя. Есть какая-то незримая граница в судьбе любой страны. Если она пройдена, то последует расплата. Может быть, кровавая и неправедная. Может быть, куда более преступная, чем все прошлые несправедливости. Но если граница пройдена – расплата неизбежна. Дверь открылась. Заров молча посмотрел на Озерова. Тимофей Озеров был высоким, из-за этого кажущимся нескладным. Всегда несколько отрешенным, словно размышляющим параллельно о чем-то постороннем… решающим уже много лет в уме теорему Ферма, например. – Привет, Тима. – Проходи. – Озеров вел себя так, будто они не виделись максимум неделю. Заглянул через плечо Ярослава, молча втянулся обратно в квартиру, покачал головой. – Да… Проходи. Он неуверенно затоптался в длиннющей сумрачной прихожей, словно это он пришел в гости, а не Заров. Вытащил из-под вешалки груду разнокалиберных тапочек, потер лоб. – Ну… ты проходи пока… Озеров двинулся по коридору в свою комнату с такой целеустремленностью, словно ему надо было скрыть от посторонних глаз шпионскую радиостанцию или станок для печати фальшивых долларов. Ярослав переобулся, отошел от двери. Вынырнувшая из гостиной громадная рыжая псина задумчиво подошла к нему. По уверению Озерова, она была дворнягой, но Ярославу собака напоминала только кавказских овчарок. Впрочем, те, кого хозяин впускал в квартиру, из категории добычи ею временно исключались. Он подставил псу руку, тот молча ткнулся в ладонь и отошел, стегая хвостом по стенам. Мощная псина. Ярослав таких обожал. Озеров уже вернулся обратно. Отпихнул с дороги пса, заметил: – Тебя Скицин искал. Он вроде считал, что ты к нему зайдешь. – Степка сегодня занят, – не раздумывая, соврал Заров. – А… ну проходи в зал, чего топчешься… – Тимофей задумчиво посмотрел на него. – Слушай, вид у тебя… Болеешь? – Устал с дороги. – Вино пить будем? – А у тебя есть сомнения? Озеров усмехнулся. Любовь к «плебейским» сладким винам была их общим коньком. – Ну и как «серебристый мускат»? Нашел? Ярослав покачал головой. – Забудь. Я выяснял у главного винодела Казахстана. Виноградники вырублены, «серебристого» не предвидится. – Обидно, – искренне отозвался Тимофей. Заров сел в кресло, на пол рядом немедленно плюхнулась собака, придавив ноги. – Ладно, будем пить массандровскую мадеру. И расскажешь, как тебя занесло в Москву. – Озеров вышел. Ярослав посмотрел на пса. Тихо спросил: – Врать будем? Собака молчала, шумно дыша и глядя в глаза. – Будем, – перевел ее взгляд Заров. – Работа такая. Скицин на памяти Ярослава не пьянел никогда. Или почти никогда. Скорее всего из-за массы. Сейчас, разливая остатки водки, он увлеченно говорил: – …решил я после таких совпадений заняться исследованиями художественных текстов с точки зрения их совпадения. – Плагиат вылавливать? – Визитер потянулся к рюмке. – Нет, зачем плагиат? Плагиат вы друг у друга ловите, это ваша профессиональная болезнь и любимое развлечение… Сейчас… – Степан открыл стол, принялся рыться в нем, выволакивая на свет какой-то невообразимый хлам: тетрадки, мотки разноцветных проводков, еловую шишку, связку рыжих от ржавчины ключей, стеклянные шарики. – Подобные сокровища я собирал классе в первом… или во втором, – заметил Визитер. – Ага, с тех пор и копится… – Скицин пожал плечами. – Все как-то недосуг выкинуть… О! Он выхватил какой-то лист, уселся обратно, торжествующе поднял палец. – Слушай и сравнивай! – Я весь внимание. – «Иногда я во сне покушался на убийство. Но знаете, что случается? Держу, например, пистолет. Целюсь, например, в спокойного врага, проявляющего безучастный интерес к моим действиям. О да, я исправно нажимаю на собачку, но одна пуля за другой вяло выкатываются на пол из придурковатого дула». – Красиво, – признал Визитер. – И что? – Фрагмент второй! – изрек Скицин. – Сравнивай! «Пистолет хлопнул негромко и как-то нехотя. Выплюнул бледный огонек. Затвор, помедлив, отошел назад, выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон». Так-так-так… так… во! «Опять выскочил желтый язычок огня, а следом за ним пуля. Она ударилась о мокрое пальто…» – «И упала в снег», – закончил Визитер. – И в третий раз герой стрельнул, и снова пистолет сработал с томительным бессилием… – Молодец. – Степан отложил листок, скрестил руки на животе. – Здорово? – И что с того? Любой писатель мнит себя господином реальности… когда пишет. И понимает, что мечтам его не сбыться… что пули выкатятся из дула и запрыгают по снегу. Скицин ехидно усмехнулся. – Ладно, не придирайся. Я вот хочу подборочку сделать, как господа писатели независимо друг от друга используют сходные образы в эмоционально значимых моментах повествования. Шикарная будет статейка! – Дождешься, что господа писатели с их эмоциональностью скинутся и наймут киллера. Чтобы он попугал как следует известного психолога. Степан вздохнул. – Кровожадный вы народ, литераторы… Если уж нанимать, так чтобы убил. Дешевле выйдет. – Ты что, серьезно? – Конечно. Попугать, сломать пару ребер – это ведь не разовая акция. Надо хотя бы дважды прийти. Соответственно и цена выше. – Не предполагал. Откуда ты знаешь? – От одного клиента. У него на почве бизнеса такой невроз попер… даже жалко мужика… немного. – Степан… – Визитер откинулся в кресле. В голове шумело. Было тоскливо и сумрачно. – Тебе нравится наш мир? – Ты о чем? – О жизни. – Я что, похож на идиота? Нет. – А как бы отнесся к ситуации, когда один человек получает в свои руки власть над миром? Хороший человек, желающий миру добра. – На хоррор потянуло? – Степан оживился. – Я бы отнесся крайне отрицательно. История полна таких мечтателей. Тебе назвать десяток имен людей, желавших всеобщего блаженства? – Не надо. Степан, я говорю не о диктаторе, не о пророке. Никакого насилия… даже никакой явной власти. Просто мир непроизвольно начинает подстраиваться под конкретного человека. Отвечать его представлениям о счастье. – Это еще хуже, – быстро ответил Скицин. – Явного диктатора-благодетеля шлепнули бы… или распяли на торопливо сколоченном кресте. Тайный правитель, исподволь навязывающий свою волю человечеству, куда страшнее. – Да почему? – Да потому! Кого ты хотел бы видеть в такой роли? – Себя. Скицин замолчал, наклонил голову, разглядывая Визитера. – Вот оно что… ну извини. Недооценил. Ты такой кошмар придумал, что меня пот прошиб. – Почему? Ты сам хотел бы стать… стержнем цивилизации? Ее душой? Степан кивнул. – Хотел бы. Но не дай Бог. Ни мне, ни тебе. – Степан, давай чуть конкретнее. – Да ты что, Ярик… Славик. Рехнулся? Механик наших душ, ты подумай немного! Власть над миром! А в руках – не танки и дебилы в касках, а пружинки, которые двигают нашими поступками! Знаешь, как отразится на миллиардах то, что тебя в детстве не брали играть в футбол, а в юности завалили на экзамене? – Не знаю. – И я не знаю. Но все, все, что было с тобой, оно не исчезло никуда. Оно где-то там, в тайниках души, куда нормальные люди не заглядывают! И править будет не твоя четко сформулированная и добродетельная мысль, а тот оскал темноты, что у каждого в подсознании! У каждого! От папы римского до маньяка, приговоренного к расстрелу! Человек – не Господь Бог, который безгрешен… Впрочем, этот вопрос тоже сомнителен, выдумать ад, не греша самому, – это еще та проблемка! – Богохульник. – Скептик. Ярослав, такой мир стал бы кошмаром. – Не уверен. Скажем так: были в истории личности, которые становились подобной душой цивилизации. Пусть даже не всей, их ограничивала общая отсталость мира… – Угу. На Христа сошлись. Общая отсталость… хм. Слава! – Скицин перегнулся через столик, поводил пальцем. – Я в одной статье прекрасный пример вычитал… Помнишь историю про доктора Джекила и мистера Хайда? – Ну. – Что совершил страшный и жуткий Хайд, воплотивший для Стивенсона все мыслимые пороки души человеческой? – Убил кого-то. – Да. Убил. А еще пнул ребенка. Тебе не кажется показательным, что хорошему писателю и великолепному фантазеру Стивенсону даже в голову не пришло, что его мерзкий Хайд может ребенка убить? Чем дальше развивается цивилизация, чем выше ее нормальный моральный уровень со всяческой заботой об экологии, простуженных китах, бездомных кошечках и прочих стареньких бабушках, тем чудовищнее становится противоположный полюс. Допустимое зло. Представимое зло! Да, люди в целом становятся лучше, чище, милосерднее. Но – как расплата за эту принятую всеми мораль, за декларируемые ценности и заповеди – растет темный клубок, прячущийся в душе. Есть у меня коллега, очень хорошая девушка. Как-то мы с ней общались на сходную тему… и я спрашиваю: «За какую сумму ты бы могла убить человека?» Ну, пообсуждали кандидатуру, сошлись на мне самом как индивидууме приятном и симпатичном. Она меня в миллион долларов оценила. В общем, даже приятно стало, киллеры и за десятую долю процента этой суммы работают… Потом обсудили вопрос с убийством невинного ребенка. Ну, тут, кажется, она больше бы попросила. Но! Ты понимаешь – все допустимо для современного человека! Все! За самые заурядные баксы, которые она в общем-то умеет зарабатывать! Куда до нас инквизиции и гестапо! Им хоть приходилось оправдываться перед собой – это, мол, еретики, а это недочеловеки. Нам же никаких оправданий не надо, только цену назови! Для того чтобы сделать маленький персональный рай и потешить неудовлетворенные мечты. А если перед тобой не мешок с капустой будет лежать, а власть над миром… Славик! Все станет допустимо! Все! Без ограничений! Скицин перевел дыхание. Встал, откинул дверцу бара, задумчиво посмотрел на бутылки. Негромко сказал: – Вот почему я надеюсь, что никто и никогда не даст мне… или тебе… возможности творить добро в мировом масштабе. Счастье для всех… И пусть ни один обиженный не уйдет… 5 Как тихо и хорошо… Анна держала Марию за руку. Они шли по саду, и никого, никого не было вокруг. – Мы как две сестры, – сказала Анна. – Правда? Мария кивнула рассеянно и задумчиво. Что-то ее угнетало, и Анну ее печаль мучила больше, чем любая своя беда. – Может быть, мы не будем сегодня… встречаться с ними? – Нет. – Мария строго посмотрела ей в глаза. – Нельзя уходить от судьбы. – Хороший день, – жалобно сказала Анна. – Они ведь не здесь встретятся, да? – Они придут сюда. Посланника Тьмы ранят, он будет убегать. Он уже убегает, а Шедченко идет следом. – Мария остановилась, обняла ее за плечи, привлекла к себе. – Анна, нам надо сделать выбор… – Какой? – Очень много врагов, Анна. Мы можем победить… можем их убить. Но есть и другой выход, сестра. – Я понимаю. – Анна кивнула. – Но… он так нас ненавидит. – Шедченко не способен любить. Он не захочет прощения и света. – Не понимаю, – тихо ответила Анна. – Ты поймешь, – пообещала Мария. Не было сил. Карамазов все-таки остановился, перетянул раненую руку, но крови было потеряно слишком много. Его клонило в сон, словно после самой напряженной тренировки. Сможет ли полковник его догнать, выследить… ведь и ему приходится остерегаться милиции… Все едино. Даже если сад не оцеплен, если он сможет выйти и поймать машину… нет, чушь. Никто не возьмет окровавленного человека. От тоски и бессилия хотелось кричать. Илья уже не бежал, шел, в глазах темнело. Потом он увидел девушек и остановился. Посланница Добра. Все-таки и остальные решили вмешаться… Илья поднял «стечкин» и оскалился в горькой улыбке. Как бы там ни было, часть задания он выполнит. Посланница медленно пошла к нему. Следом, чуть отставая, явно напуганная, двинулась девушка-прототип. – Ты умираешь, – сказала Посланница. Без того напора и убеждения, без той веры, что была ее оружием. Просто констатируя факт. – Может быть. – Илья сделал шаг, прислонился к дереву. Снова улыбнулся. – Но ведь не один! – Я могу спасти тебя. Это было сказано просто, слишком просто для обмана. Опять-таки – только факт. – Что это даст мне? – Илья повел стволом. – Стой. Ближе… нельзя. Посланница остановилась. – Жизнь. Прощение. – Я ни в чем не виновен. – Знаю. Ты сам жертва, Илья. И я могу дать тебе прощение… прощение и жизнь, новое служение. – Я уже служу! – Не все ли равно для тебя, кому служить? – Нет. Не все равно. Я несу миру свободу… право каждого – быть собой. Не зависеть… от догм. Ты… – Что ты знаешь обо мне? – Девушка села на корточки, зачерпнула ладонью мокрую листву. – Сядь, тебе тяжело… – Я помню твои визиты… – Помнишь ли, Илья? – Девушка смотрела с иронией, с насмешкой… Все они насмехаются. Но почему-то не было привычной ярости… – Да! «Возлюбите друг друга», «простите друг друга», «повинуйтесь заповедям моим»… – Карамазов засмеялся. – «Не убий», «не прелюбодействуй»… Почему так много «не»? Где они, твои заповеди, а? Их чтут… словно музейный хлам. Кто верит в них, в твои законы? – Кто сказал тебе, что они – мои? Карамазов замолчал. – Было время той доброты. Настало время иной. – В чем разница? – Я не даю скрижалей. Я несу свободу… свободу добра и милосердия. Свет новой доброты, которой жаждет мир. – Посланница Добра протянула руку, коснулась его щеки. – Приди к ней, к моей вере. К моему добру. К моей любви. Илья потряс головой. Все сильнее и сильнее туман в глазах… Не тьма – туман… серость, красочная бесцветность. – Ты обманываешь, – сказал он. – Обманываешь! – Зачем? Правда – мое оружие. Правда лучше лжи, Илья. Она убедительнее. – Ты хочешь законов… правил… рамок… – Зачем? Моя любовь не знает границ. Мое милосердие прощает всех. Моя доброта не делает различий между невинным младенцем и тобой. Ни различий, ни снисхождений. Девушка наклонилась к Илье, отстраняя оружие, заглядывая в глаза. Карамазов вздрогнул от прикосновения. – Дурачок… – прошептала она. – Ни тебе, ни мне не победить в одиночку. Мы крайности… мы пугаем людей… Только вместе, только соединившись, мы дадим миру истину. Новую Доброту и новую Свободу. – Так кто же из нас победит? – Ни ты и ни я. Тьма твоя станет Светом, и Свет мой проникнет во Тьму. Зачем ненавидеть, когда можно любить? Мы дадим миру его… подлинного хозяина и Посланника. И он сотрет границу между Светом и Тьмой, принесет такую любовь и свободу, которую они жаждут. – Я не смогу, – прошептал Илья. Признаться было страшно, но он все же закончил: – Я… никогда не мог… – Со мной ты сможешь. – В глазах Посланницы было обещание. – Не бойся. Вместе мы можем все. Илья прикрыл веки. Прошептал: – Но я умираю. – Я спасу тебя. 6 Аркадий Львович шел впереди. Кирилл вдруг подумал, что Посланник Знания похож на старую охотничью собаку, отчаянно пытающуюся взять след. Сад был слишком большой. Удивительно безлюдный для неожиданно погожего дня. Что они тут ищут? Убийца давно уже скрылся, растворился в городских улицах. – Кирилл, – тронул его руку Визитер. – Не думай так. Мальчик не повернулся к нему. Они продолжали идти за Визардом, двое подростков в осенней тишине. Только Аркадий Львович шаркал ногами… он ведь устал не меньше их. А может быть, куда больше. Он ведь болеет. И он остался один… – Ты еще знаешь, о чем я думаю, – сказал наконец Кирилл. – Да. – Виз, я не хочу… чтобы мы его нашли. Я боюсь. – Знаю. – Это глупо. Мы ничего не сможем сделать. – Кирилл, мы должны. – Виз, мы не сможем… Визард вздрогнул. Словно услышал или увидел что-то, непостижимое для них. Обернулся. Покачал головой грустно, безнадежно, дожидаясь, пока они подойдут. – Мальчики, дальше я пойду один. – Почему? – резко спросил Визитер. – Потому что так надо. – Аркадий Львович достал пистолет, передернул затвор. – Это уже рядом. И вы мне не поможете. – Тогда зачем мы шли? – Казалось, что Визитер решил хоть в чем-то обвинить старика. – Чтобы увидеть, конечно… – Визард присел на корточки. Замолчал, переводя взгляд с Визитера на Кирилла. – Ребята, мы все промахнулись… и Сила, и Власть, и Творчество. Нельзя было мерить старыми мерками, но этого так хотелось… – Аркадий Львович, о чем вы? – тихо спросил Кирилл. – О том, что происходит сейчас. – Старик, морщась, протянул левую, раненную руку, коснулся его щеки. – Понимаешь, добро всегда было добром, а зло – злом. Что-то могло меняться, мы порой хотели разного… но от начала времен был… запасной вариант. Кому отдать победу. На чью сторону встать. Он казался теперь совсем-совсем старым. Безнадежно больным. Измученным, высосанным запредельной тоской… – Аркадий Львович… – прошептал Кирилл. – Я видел – ее добро становится хуже зла, – словно не слыша, сказал Визард. – Но не думал, что их альянс возможен. Мальчик… Странно, почему-то он обращался не к Визитеру. Только к Кириллу. – Мальчик, я хочу сказать тебе… страшную вещь, но ее надо сказать. Не верь в добро. Даже ни словам не верь, поступкам не верь. Пока не поймешь, к чему они приводят. Милосердие и прощение, любовь и дружба – все может быть ложью. Шагни дальше, подумай, к чему приведет доброта, и тогда решай. Он опустил голову. – Вы идете умирать, – вдруг сказал Визитер. Напористо, осуждающе. – Да. Да, мой маленький конкурент. Я попробую, но я не справлюсь. Знаю это точно так же, как ты. Но отступать не хочу. – Почему? – Да потому, что боюсь… жить дальше. Он поднялся, покосился на Кирилла, на мгновение обретая прежнюю уверенность и ироничность. – Мальчик, как ты думаешь, что бы я сделал, попытался сделать, сгинь все остальные Посланники и останься мы втроем? Кирилл не ответил. – Вот так… Сейчас начнется цирк. Но у меня есть еще несколько минут… до выхода на манеж. Кирилл, ты ведь пишешь стихи? Он не стал говорить «писал», лишь пожал плечами. – Прочти мне что-нибудь… на дорожку. Визитер усмехнулся. Он прекрасно знал, как Кирилл этого не любит. – Зачем? – спросил Кирилл. – Хочется все-таки знать, что есть в тебе. Кирилл вздохнул. Глупо. И неуместно. А в голове какая-то каша из фраз и обрывки стихов. Но старик ждал, смотрел на него, и он тихо начал: Все время вверх… А что там, впереди? И только вверх, поскольку через Время. Мне снятся лестницы, заброшенные всеми, И я бегу по ним всегда один. Визитер усмехнулся, отводя взгляд. Ну и пусть. Кирилл писал эти стихи года три назад. Когда еще не было пришельца с черных звезд… Но будет день. Я вынырну из снов. И побегу, ступая осторожно. Я знаю, что вернуться невозможно — Ведь я бегу по лестнице часов. Одна и та же лестница на всех. Со свистом пролетающее Время, А все бегут, и я бегу со всеми, Но все-таки один, Все время вверх. Аркадий Львович кивнул. – Теперь я понимаю. Спасибо, Кирилл. – Давайте уйдем вместе, – тихо попросил Визитер. – Нет, ребята. Прощайте. Визард выпрямился, попытался крутануть пистолет на пальце – как в кино. Едва не уронил, усмехнулся и, не оглядываясь, пошел вперед. – Николай Иванович! – Семен схватил его за руку. Грубо, без всякой субординации. – Это безумие… – Мы должны его найти, – повторил Шедченко. Они шли по пятам за Посланником Тьмы, опережая милицию, которая, похоже, решила первым делом оцепить место происшествия. Им дважды указывали направление – радостно и возбужденно. Не много охотников лезть под пули, но вот помочь в этом другим готовы все. – Ты его подранил, Семен. Ты молодец. Он не уйдет далеко. – Да о чем вы? Это же не война! Одно дело – обороняться от нападающего, другое – самосуд устроить! Если мы его кончим, даже Визирь нас не спасет! – Ты можешь уйти, – предложил Шедченко. – Я срок тянуть не хочу! – Так уходи. Семен отвел глаза. Его научили многому… и как защищать клиента, и как действовать в опасных ситуациях, и как оказывать первую помощь. Но вряд ли кому-то приходило в голову, что охраняемый объект с автоматическим оружием в руках бросится в погоню за нападавшими. – Николай Иванович, вы с ума сошли… – Куда бы ты бежал на его месте? Семен пожал плечами. – Не знаю… К востоку. Да не найти нам его! Либо он сам сдохнет, либо уже ушел! – Я должен убедиться. – Вы ведь знали, что будет нападение, – зло сказал Семен. – Знали! – Да. И не только о нападении знал. Этот человек убил твоего начальника и водителя. Побоище в метро – тоже его работа. Я его не упущу. – Николай Иванович, – помолчав, сказал телохранитель. – Вам дышать не больно? – Нет, ребра целы. Хороший броник. Пойдем, Семен. 7 Конечно, Визард оставил мальчишек не так уж близко от Посланника Тьмы. Он шел быстро, он знал, куда идти, – то, что было заложено в нем, взрывалось, пропитывало плоть, и больше не нужна была ночь, чтобы ощутить направление. Ночь и так уже нависла над миром, ей больше не страшен был солнечный свет. Как странно. Даже в самые древние времена, когда его Знание было слабой искрой, в которую мало кто верил, в отшельничьих кельях и подземельях алхимиков, превращая вопреки всем законам природы свинец в золото, делая стекло – гибким, а огонь – холодным, он не чувствовал себя столь беспомощным, как в этом времени. Времени, когда знание было повсюду. Доступное, щедрое, бесконечное. Бери и пользуйся. Расширяй границы. Дай формулу любому чуду. Знание стало доступным… и перестало быть силой. Это время верило лишь в добрую Тьму. И добрая Тьма пришла. Вначале он увидел Анну. Девушка стояла спиной к нему, глядя на землю. В блеклом бесформенном пальто, сама какая-то скомканная, серая, несчастная. И все-таки он не почувствовал жалости. Каждый в ответе за то, что приходит в мир сквозь лабиринт его души. Аркадий Львович шел, особенно и не скрываясь. Ни к чему. Посланница Добра занята своей работой – раздачей милосердия. Илья Карамазов полулежал на земле, опираясь на локти. Смотрел в глаза Марии. Не в трансе слепой веры – его Сила достаточно велика, чтобы защитить своего Посланника. Они просто общались, пока ладони Марии скользили над его телом, закрывая рану, восполняя потерянную кровь, исцеляя. Ее доброта беспредельна…. Визарду надо было подойти метра на три-четыре. Для полной гарантии. Куда лучше были бы обычные пули… куда надежнее. Анна повернулась. Вскрикнула, смешно всплеснула руками, схватила Марию за плечо. Визард остановился, подняв пистолет. Лицо Марии оставалось спокойным, лишь Карамазов усмехнулся, оскалился, шаря рукой по слежалой листве. Но его пистолет был слишком далеко. – Почему ты не с нами, старик? – спросила Мария, поднимаясь. Посланник Знания не ответил. – Приди к нам. – Мария сделала шаг в его сторону. – Я даю тебе руку, Визард. Я не отвергаю никого, ты видишь. Почему ты не с нами? – Потому, что ты никого не отвергаешь. – Каждый заслуживает прощения. Каждый достоин любви. – Мария шла к нему, словно не замечая нацеленного ствола. – Кто ты, чтобы отвергнуть брата своего? – Он не мой брат. Мой брат убит… его рукой. – И на твоих руках есть кровь. Но пришло время прощения. Стань чище, Визард. Прости врага своего, как я прощаю тебя. Обними его. Карамазов засмеялся, вставая. Окровавленная, пробитая рука киллера двигалась легко и свободно. – Эй, старик! Ты хорошо себя вел! Я готов тебя обнять. – А я – нет. – Визард нажал на спуск. До Марии оставалось метра два, не больше. Ствол пистолета расцвел бледным выхлопом, струей газа, ударившей Посланницу Добра в лицо. Анна закричала тонко, истошно, бросаясь к ним. Визард, задержав дыхание, отступил на шаг. Мария качнула опаленными ресницами. – Старик, у тебя даже оружия нет… настоящего. Эта отрава… – Она засмеялась. – Сам не вдохни. Карамазов нагнулся, поднимая с земли пистолет. Спросил: – Мария, убить его? – Подожди, брат. Каждый имеет право ошибаться. – Она не отводила взгляда от лица Визарда. – Почему все вы не верите мне? Почему отвергаете прощение и любовь? Ты ведь болен, старик. Это наследство твоего Прототипа. Но я могу спасти тебя. Ты проживешь еще долгие годы. Веришь? Он выстрелил второй раз. Уже зная, что это безнадежно. Но сам процесс выстрела приносил секундное облегчение, миг надежды, когда пистолет вздрагивал в руке и в глазах Посланницы Добра отражалось блеклое пламя. – Убей его, – шагнув в сторону, сказала Мария. – Убей его, брат! * * * Шедченко увидел их всех, увидел в тот миг, когда Карамазов прицелился в старика. Старик, конечно, был Визардом, Посланником Знания. Женщин он не забыл бы и на смертном ложе. Он выстрелил в Илью, на миг поразившись, как свободно двигался киллер. Полноте, да был ли он вообще ранен? Пули прошли мимо. Нет, прав был Визирь… Не годился он для активной работы. Прошло то время, когда майор Шедченко убивал своими руками. Карамазов среагировал мгновенно. Сместился в сторону, за дерево, скорчился там, оценивая обстановку. Шедченко упал на землю. Рядом залег Семен, выставив руку с пистолетом, пытаясь прицелиться в киллера. Не с его пшикалкой ближнего боя вести эту партизанскую перестрелку… но пусть, пусть хоть пошумит, создаст видимость огня. Мария продолжала стоять, глядя на Визарда. Кажется, она что-то говорила. Ей что же, наплевать на свинец? Медленно, как в томительном кошмарном сне, Шедченко прицелился в нее и, уже понимая, что занизил прицел, спустил курок. Визард смотрел, как целится в него Карамазов. Вот и все. Рана на руке слабо полыхнула болью, словно решила познакомить все тело с тем, что ему предстоит. Откуда-то сбоку ударили выстрелы. Короткая очередь… И Карамазов прыгнул, прижался к стволу дерева, мгновенно утрачивая всякий интерес к Визарду. Лицо Марии вздрогнуло – так морщится человек от досадной, но мелкой помехи. – Ладно, – негромко сказала она. – Ты все равно умираешь, старик. Твой врач говорил о весне… Он добрый человек. Легочная артерия изъедена метастазами. Сейчас она лопнет – и ты захлебнешься собственной кровью. Прощай, старик. Твое знание не способно даже лечить. – Я не верю, – сказал Визард. Все стало пусто и безразлично. Карамазов, Мария, Визитер, Шедченко – все они были уже далеко-далеко. По эту сторону жизни. – Тебе не надо верить. Тебе достаточно знать, что это реально. Про… Снова щелкнул выстрел, и глаза Марии расширились. Она крутанулась, хватаясь за бедро, где на порванных голубых джинсах расплывалось темное пятно. – Вместе, – сказал Визард. – Не ожидала? Грудь пробила боль. Он выронил бесполезный пистолет с бесполезной отравой в патронах. Упал на колени – почти синхронно с Марией. И все же страха не было. Шедченко все же устранил одну из двух бед. Устранил… – Все-таки он решился, – сказала Мария, глядя на него. – Вояка… – Доигралась? – Визард пошатывался, пытаясь не упасть. Боль в груди почему-то стихла, но стала накатывать слабость. И тяжесть, тяжесть под сердцем. К ним подбежала Анна. Окинула Визарда безумным взглядом, словно решая, не он ли виновен. Склонилась над Марией, бормоча что-то, целуя ее лицо. Ой-ой-ой, девочка… как же тебя сломала доброта… Визард повалился ничком. Сколько минут у него есть? Пять, десять? Он так надеялся увидеть весну… – Ты любишь меня? – Даже не вопрос, напористый крик, приказ в голосе Марии. – Да, да, да! – Положи мне руку… Визард повернул голову, посмотрел на лежащих рядом девушек. Кровь из раны Марии, прижатой ладонью девушки-прототипа, уже не шла. Да, наверное, исцелить сама себя она была не в силах. А вот так… отразив свою Силу в ином человеке… Рано он обрадовался. Старый оптимист. Мария поймала его взгляд, подмигнула, тихо спросила: – Не передумал? Визард посмотрел в небо. Неяркое, серо-голубое, затянутое облачной паутиной. Какой короткой была хорошая погода… Он лишь ранил ее. Лишь ранил, и это было страшно, потому что теперь придется добивать, делать самую страшную солдатскую работу. Шедченко видел, что упал и старик, вроде бы без всякой причины, но, наверное, слова Посланницы Добра были пострашнее пуль. Анна бросилась к упавшей, и он проводил ее стволом, но так и не выстрелил, ощутив мгновенный и обжигающий стыд. Девчонка не виновата. Когда Мария умрет, у нее будет шанс прийти в себя. Наверняка будет… Над ним взвизгнули пули, и он вжался в прелую, пахучую листву, пытаясь втянуть голову под защиту бронежилета. Секундная пауза – и снова очередь. Не в него, а в попытавшегося приподняться Семена. Они обменялись короткими взглядами – ничего, оба целы… Карамазов стрелял с интервалами в несколько секунд. Короткими, по три пули, очередями. «Стечкин» все же не автомат, патронов в магазине поменьше… Да он же отступает… или прикрывает отход! Шедченко вскинулся, страх исчез куда-то, и он успел увидеть, как исчезают среди деревьев девушки, убегают – легко, свободно, и в движениях Марии нет даже намека на хромоту, а Карамазов пятится, чуть отстав от них, водя стволом. Их взгляды встретились – и киллер выстрелил. Это опять было похоже на сон – воздух вокруг взвизгнул сразу со всех сторон, пули пели, словно Шедченко стоял посреди растревоженного пчелиного роя… Но ни одна не коснулась Николая. Карамазов опустил захлебнувшийся автомат и исчез вслед за женщинами. Шедченко медленно опустил глаза, оглядывая себя. Не может быть. В горячке боя порой не чувствуешь ран. Но он и впрямь был цел. Семен встал, его лицо было перепачкано, похоже, паренек обнимался с землей покрепче, чем он. Тупо посмотрел на Шедченко. – Вы же ее подстрелили… Николай кивнул. – И парня я ранил, – задумчиво, с невнятным сомнением сказал Семен. – Как же это, а? Шедченко молчал. Смотрел на старика, распростертого на траве, на белую щепу под ногами… Будет работа следакам – пули из берез выковыривать. – Я не буду их преследовать, – тихо произнес Семен. – Что хотите… у меня жена. – И я не буду. – Шедченко медленно пошел к Визарду. 8 Небо кружилось над ним, небо ждало его. Снова… Какой короткий путь выпал в этот раз. Визард слышал осторожные шаги. Потом он увидел Шедченко. – Что она с вами сделала? – Кажется, полковник пытался говорить сочувственно. Это плохо у него получалось, но Визард был благодарен за попытку. – Помогла умереть… – В груди что-то заклокотало. – Врачи могут вас спасти? – Шедченко склонился над ним, заслоняя небо. Ничего, это ненадолго. – Нет, спасибо. – Почему вы не пришли к нам с Хайретдиновым? Почему? – В голосе Шедченко были и тень жалости, и досада… легкая такая, характерная досада военных людей на непонятливых штатских. За Шедченко маячил какой-то бледный грязный парень с пистолетом. Охранник, похоже… – У меня… свой альянс. – Пацан? Да вы дурак, профессор. – Наверное… – Он закашлялся, но кашель уже стал другим, не привычно сухими рывками боли в распадающихся легких, а мучительной попыткой вытолкнуть забившую бронхи кровь. – Николай… я попрошу вас… уйдите. – Почему? Мальчишка где-то рядом? Визард промолчал. Почему Николай говорил о детях в единственном числе? – Не думаю, что это станет правильным решением. – Шедченко словно подвел черту секундным раздумьям. – Не думаю. – Полковник, Тьма и Свет вошли в союз. Все изменилось… теперь. Поговорите с Визирем… Он должен понять. Вам всем надо объединиться. Всем… Убейте их и разбирайтесь между собой. – Как ее убить, Визард? Из гранатомета? Или серебряной пулей? – горько спросил Шедченко. – Вы же видели… – Я скажу как… мальчишкам, если вы уйдете. – Мальчику, а не мальчишкам, – непонятно и зло поправил Шедченко. Да, вот в чем дело. Он считает, что Кирилла уже нет… Визард не стал его разубеждать – времени не было. Николай огляделся, потом спросил: – Почему? – Скажем… в компенсацию за то, что я мог бы сделать. Они верили мне больше… чем я заслуживаю. Секунду Николай смотрел ему в глаза, потом кивнул. – Мы уходим, старик. Не держи зла. Визард не стал отвечать – сил было уже слишком мало. Он даже закрыл глаза, но небо все равно осталось над ним, просвечивая сквозь веки, кружась, призывая. Еще чуть-чуть… чуть-чуть подожди… Он знал, что прошло меньше пяти минут, прежде чем его лица коснулась детская рука. Но минуты казались вечностью… И в этой вечности была лишь боль, но все равно – она стала последним подарком уходящей жизни. Только мертвым не больно. – Аркадий Львович… Визард заставил себя поднять веки. Кирилл и Визитер… они словно двоились перед глазами. – Аркадий Львович! – уже с другой интонацией, успокаиваясь, повторил Кирилл. – Что вы? – Ухожу… – Он почувствовал, что задыхается, повернулся набок, выхаркивая алую кровь. Кирилл вскрикнул, отстраняясь, Визитер придержал его за плечи, помогая выпрямиться. – Спасибо, – прошептал Визард. – Почему? – Так получается, мальчик. Знание мертво… беспомощно… в нем нет спасения. – Аркадий Львович, не надо… Визард улыбнулся. Какими глупыми все-таки бывают дети. Как будто он хочет этого… – Если вы победите, то я еще вернусь… когда-нибудь. Чтобы поспорить с вашей правдой. Так повелось… Визитер замотал головой, молча не соглашаясь. Пусть. В мире много правд… – Не плачь, Кирилл, – сказал Визард. – Помнишь, как ты говорил… Но будет день, я вынырну из снов… Когда настанет мое время… когда я стану нужным… – Что мы можем сделать? – спросил Визитер. – Победить. Убить… девушку. – Как? – Лицо Визитера не дрогнуло. – Не знаю. Она неуязвима… пока ее любят, пока ей служат. Она пожирает чужую любовь и силу. Она… словно кривое зеркало, где все остается, но все искажено. Она – самое худшее зло… ибо пришла под маской добра. – Аркадий Львович… – Лишите ее любви, – прошептал Визард. – Я не знаю как. Но пока ее любят, пока Прототип верит ей – она побеждает. Кирилл кивнул сквозь слезы, то ли понимая, то ли просто пытаясь показать, что слушает. – А теперь уходите, – попросил Визард. – Пора… через семь минут здесь будет патруль. Уходите, весь район набит милицией. – А вы? – Мальчик, пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Не бойся за меня, я уже почти там. Он закрыл глаза, ему не нужно было видеть, он и так знал, что Визитер утаскивает Кирилла, что мальчишки уходят. А небо кружилось, спускаясь все ниже. И, словно в насмешку, сила, его сила все росла, достигая предела, который отправит его в очень-очень далекий путь. Он начал видеть то, что еще не случилось, – рывками, вспышками, и лицо его искажалось то гримасой страдания, то усмешкой. Потом он достиг пика. Парад-алле. Закрытие циркового сезона. – Мразь… – прошептал он, когда смог понять, что происходит там, в будущем. Но в этот миг небо коснулось его. 9 – Отравитель, – сказал Скицин. – Гнусный, неумный отравитель себя и меня. Визитер молча затянулся. Он сидел на лестничной ступеньке рядом с грязной трубой мусоропровода. Улыбающийся Скицин стоял рядом, уперев руки в бока, чуть покачиваясь, словно дирижабль, заходящий на посадку. – Ну так зайди, я быстро, – ответил наконец Слава. – Ладно, пострадаю… Слушай, а чего ты за хоррор взялся? – Я – взялся? – Ну, все эти ужасы про диктатора… Слава затушил сигарету о бетонный пол, подумал секунду, достал вторую. – Не бойся. Это так… ночной бред. – Слава, так какого черта ты в Москву приехал? – Водки с тобой выпить. – Причина принимается, но как второстепенная. – Издателей потрясти. Скицин с сомнением покачал головой. – Ну-ну… Ты на сколько снял квартиру? – На месяц. – Значит, собираешься плотно здесь торчать… Слава, я же не дурак. Ты сам на себя не похож. – Знаю. – Визитер поднял голову, посмотрел на Скицина. Искушение открыться было болезненно-жгучим, садистски приятным. «Степа, а позвони Озерову, спроси, что он со мной пьет…» – Степа, пошли выпьем еще. Степан пожал плечами. – Тогда с условием, что ты никуда не поедешь. Переночуешь у меня. – Нет. Скицин секунду молчал. – Ладно. Ты человек взрослый, сам решаешь, когда помирать. Озеров рылся в баре. Три картонных ящика были плотно забиты вином самых разных сортов. – Так… нет, это не будем. Гадость. Зачем я его брал? Это совсем уж простое… А это хорошо. Озеров мгновение размышлял, потом вернул бутылку на место. – Разопьем, когда у тебя книжка выйдет. Для этого вина нужен достойный повод… – Я сяду за твою машину? – Угу. – Тимофей нашел наконец в своей коллекции что-то, отвечающее моменту. – «Бастардо Магарач». А? – Здорово! – Ярослав вошел в коммуникационную программу. – Слушай, Тима, я засвечусь с твоего адреса? – Давай-давай… Ярослав запустил текстовый редактор. «Фидонет», любительская сеть компьютерной связи, созданная лет десять назад в Штатах и охватившая весь мир. Принципиально бесплатная, живущая на энтузиазме участников. Любимое место общения. Что он хочет написать сейчас тем сотням людей, с которыми дружит, спорит, ругается в виртуальном мире электронных ярлычков? Тем, кто читает его книги задолго до выхода, со жгущего глаза экрана, спорит с автором, отвешивает комплименты или ехидно замечает: «Раньше ты писал лучше». Кто они для него – не имеющие ни возраста, ни лица, живущие где-нибудь в Твери или Абакане, любящие тот дурацкий жанр литературы, с которым он связался раз и навсегда? Это не Тимофей Озеров, это Ярик Заров. Привет всем. Он помедлил, потом добавил еще одну строчку: Я устал. В прихожей затренькал звонок, и Озеров, отставив бутылку, вышел. Ярослав коснулся клавиатуры, записывая короткое письмо. Все-таки к водке он не привык. Слишком недавно она вошла в обиход – три-четыре визита, десять – двенадцать поколений назад… Я очень устал, – набрал Визитер на клавиатуре. Посмотрел, как мелькают строчки на экране компьютера, пакующего его письмо. Скицин кашлянул за спиной. – Слушай, серьезно, ты никуда сегодня не поедешь. Знаешь, что у нас в Москве нынче творится? Сплошные перестрелки. Сегодня в Ботаническом саду какого-то деда шлепнули. – Его не застрелили, Степа. – Визитер сунул руку за отворот пиджака, достал пистолет. – Ого. – Скицин взял оружие. – Газовый? – Да, к сожалению. – Ты рехнулся. Казахская лицензия недействительна в России. – Плевать! – Визитер забрал оружие, встал. – Пойду я, Степан. – Я очень не советую. – Скицин казался более чем встревоженным. – Какой смысл, ночуй у меня! Матушка и сестра явно на даче остались, так что никаких проблем не возникнет! – Он покачал головой. – Ты делаешь какие-то глупости, Ярик. – Знаю. – Визитер кивнул. – Все сейчас глупо. Драться с дураками, дружить с умными, писать книги и лечить людей – все несвоевременно. Уже несвоевременно. – А что тогда ты считаешь правильным? – Что правильно? – Слава посмотрел в окно. – Взять мир за горло. Швырнуть на колени, чтобы каждый понял свое место. И погнать вперед, к счастью. Пинками. Скицин молчал, глядя на него. Тихо сказал: – Ты ведешь себя так, словно на днях тебе явился ангел. И возвестил, что Господь уходит в отпуск и поручает тебе присматривать за человечеством. – Если даже и так, что в этом трагичного? – Ничего. Просто учти, что пинки придется отвешивать и по моей внушительной заднице. Мне очень не нравится, когда меня ведут к светлому будущему. Визитер кивнул. – Это меня и смущает. «Что такое счастье – каждый из них понимал по-своему…» Пойду я, Степан. – Я провожу тебя до остановки. – Скицин отвел взгляд. – Если ты решительно не хочешь продолжить посиделку. – Мне надо кое-что написать. Извини. Ему казалось – или Визитеры уже успели так нагадить в городе? Ярослав ехал в полупустом вагоне метро, сквозь тяжесть опьянения всматриваясь в лица. Люди казались напуганными. Потерявшими не то что уверенность в завтрашнем дне, а просто веру в следующий час. Зарову хотелось узнать, чем закончилась схватка. Хотелось услышать ехидный комментарий Славы – и провалиться в сон. Хорошо они посидели, что ни говори. Особенно после того, как к Тиме ввалились Птицын с криком «Где мой любимый писатель?» и Володин, молча ткнувший его под ребра и ласково сообщивший: «А, приехал, монстр…» Хороший был вечер. С перемыванием косточек десятку его коллег, обсуждением слепцов-издателей и придурков-книгопродавцов, из числа которых деликатно были исключены присутствующие. …Ярослав вышел из метро около полуночи. Не самое полезное для здоровья время. Он пристроился к маленькой группке людей, шедших в нужном направлении, и прошел с ними почти до самого дома. Нырнул в тускло освещенный подъезд, быстро поднялся по лестнице, отпер дверь. Глупо все-таки было бы получить по затылку от какого-нибудь обкуренного юнца. Горел свет. По всей квартире. В прихожей, в кухне, в комнатах. Было очень тихо. Он захлопнул дверь, шагнул. – Слава! Тишина. Заров, не раздеваясь, прошел в комнату. Никого. Мелко исписанный лист бумаги на столе, придавленный плейером. Рядом – револьвер. Ярослав сел у стола. Опьянение пропало, словно он сунул голову под ледяную воду. Он взял листок, где его почерком были написаны чужие слова. Ярик! Наверное, мы оба знали, что это случится. Правда? Ведь ты не удивлен, парень. Ты – это я. Но, к счастью твоему, ты живешь первый и единственный раз. Когда-нибудь, если есть еще что-то впереди, я вернусь уже с частью тебя в душе. И все-таки не обольщайся. Ты – живешь лишь раз. Это всегда трудно – уходить. И мало кто из нас, Визитеров, на это способен. Ярослав вытянул из пачки сигарету, закурил, не отрывая взгляда от бумаги. Время, Ярик. Время. Оно не любит тех, кто умеет смотреть в завтра. И все же нуждается в нас. Так повелось. Время – великий предатель. Время – великий обманщик. Первый раз получилось, что мы не нужны ему. Когда и где это случилось, Ярик? Я не знаю ответа. Я боюсь его. Чем стал твой век, если он не дает надежды? Я редко был совсем уж плохим, Ярик. Нет, конечно, были Визиты, о которых тебе лучше не знать. Которые я сам боюсь вспомнить. Время – предатель, время выбирает наши судьбы… И все же, поверь, я не самый плохой из пришедших в этот раз. Хотя бы потому, что выхожу из игры. Не говори мне – предатель. Я просто устал. Я просто ни во что больше не верю. Я слишком ярко представил то, что уже не случится. Не хочу лгать себе самому. Моя – наша – победа стала бы кошмаром. Творить – да, это всегда был риск. Не привычное добро, а шаг за очерченные рамки. И очень часто я был чужим, преждевременным, странным. Говорил о том, что было ненужным. Несвоевременность – клеймо творчества, его мотив. Но по крайней мере я верил в себя. И, приходя в следующий раз, узнавал – мир принял меня, прошлого. В этот раз – все не так. В этот век – все не так. Третий Визит в двадцатом столетии – и я не рискну назвать тебе имена. Почему так случилось, почему все поменялось местами, доброта стала подлой, а творчество – лживым? Лишь Тьма неизменна… но мы уже слишком близки к ней… Не знаю, не знаю. Слишком торопливый век, слишком много боли. Слишком велико искушение – простых решений и быстрых побед. Мы вросли в это время, в его боль и отчаяние. Нам не убедить никого в добре – если его нет в нас. Ты не пропадешь, если проявишь хоть капельку приспособляемости. Без меня ты – не угроза иным Посланникам. Наоборот – возможный союзник. Выбери того, кто победит, и служи ему. Даже если ты выберешь Тьму – она опустится так постепенно, что мир успеет привыкнуть. А ты станешь ее придворным певцом, Ярик. Такая уж наша судьба – продаваться. Не привыкать. Прощай. Подписи не было. Ничего больше не было. Ярослав затушил о стол сигарету, взял плейер, надел дугу наушников. Включил перемотку – назад. Тихо сказал: – Да нет, ты не предатель, Слава… Он знал, куда идти, но было так мучительно больно. Так безнадежно. Так одиноко. Что случилось с тобой, Визитер, в этот день? Что сказал тебе Степан, что произошло на ВВЦ, что увидел ты по дороге? Какая боль отразилась в твоей душе – если она есть… была у тебя… Как ты пишешь? Я вру… Нет, сейчас он видит его. Сидящего за столом. Фальшиво насвистывающего мелодию. Аккуратно дописывающего письмо, секунду колеблющегося, стоит ли ставить подпись… Но, наверное, слишком много имен легло бы на бумагу, знакомых и давным-давно забытых, русских, английских, арабских, еврейских, китайских, ярлычки исчезнувших душ, древних прорывов за грань привычного… Ярослав включил плейер. Слепое время меркнувших зеркал Мое дыханье водами объяло… Он вышел в коридор. Секунду помедлил у двери в ванную. Нет, ты не предатель… Здесь тоже горел свет. Яркий и чистый. Веревку Визитер завязал на водопроводной трубе. Вначале, наверное, узел был под самым потолком, но под тяжестью тела сполз, сдирая чешуйки отслоившейся краски. Теперь Визитер полусидел на коленях, привалившись лбом к стене. Одна рука безвольно свисала, вторая цеплялась за перехватившую шею петлю. Словно в последний миг Посланник Творчества передумал… – Ты не предатель, – повторил Ярослав. – Ты просто трус… ты всегда был трусом. Напористым, шумным, энергичным трусом. Нож он взял на кухне. Острый, старательно заточенный кем-то из прежних жильцов. Веревка поддалась сразу, разорвавшись, едва он сделал надрез. Тело осело на пол. Глаза Визитера были открыты, словно он до конца всматривался… Куда? И он улыбался. Насмешливо и торжествующе. – Трус, – повторил Ярослав. – Трус. Лужица на полу была совсем крошечной, Визитер наверняка помочился, прежде чем встать на край ванны и надеть петлю. Он же не дурак, Посланник Творчества. Ему доводилось видеть самоубийц. Он старался доставить Ярославу минимум проблем. Вскрыть вены в теплой ванне было бы куда приятнее… но, бесспорно, гораздо грязнее. Ярослав присел на корточки, тронул лицо. Еще теплое. Он чуть-чуть опоздал. – Ты понимаешь, – сказал он, – это ведь не выход. Никогда выходом не было. Ничего не решало. Ты говоришь – время… время виновато… но ведь и ты сделал его таким… Превозмогая полночи покров, Я размыкал трепещущие вежды. Я ведал тайну сопряженья снов В благобагряном облаке надежды… Я прозревал, но страшно осознал Свой нрав, воспетый в преломленьи хлеба, И в первый раз мучительно сказал — Господь мой Бог, я недостоин Неба! Голос певца заглушал все. Словно Заров говорил в пустоту, в ватное облако. Ярослав стянул наушники, положил играющий плейер на тело. – Это – тоже твоя работа, Визитер, – сказал он. – Надо было очень постараться, чтобы смерть стала песней… Говорить, что мир плох, а мы грязь, – это так легко и так верно. Но раньше ты не искал красоты в смерти. Не искал спасения в тупиках. Визитер улыбался, глядя сквозь него. Он ускользнул от упреков и споров. Он оставил его искать выход в одиночку. Указав один из путей. – Нет… – сказал Ярослав. – Все-таки нет. В прихожей коротко пропел звонок. 10 – Коммандос. – Визирь шагал по кабинету, заложив левую руку за спину, говорил коротко, отрывисто, словно лаял. – Рэмбо… Товарищ Хайретдинов доверил тебе операцию, которая переломила бы баланс сил. В нашу пользу. Шедченко казалось, что мир вокруг плывет. Реально ли происходящее? Старые стены, старая мебель, все вокруг – как декорации в фильме военных лет. – Что следовало делать товарищу Шедченко в данной ситуации? – Хайретдинов достал из кармана портсигар, вынул папиросу. Николай даже не удивился. «Герцеговина Флор»… – Товарищу Шедченко следовало сосредоточиться на главном противнике. Убийце. Отсечь его огнем. Приказать Печкину подобраться к нему ближе… – Рашид Гулямович… – Семен поднялся с дивана. Парень держал руки по швам, лицо его слегка побледнело. – Это же не обязанность телохранителя… – Сидите. Сидите, товарищ Печкин. С вами разговор особый. Глаза Семена словно покрылись стеклом. Он медленно опустился на диван. – Однако… – Визирь закурил. – Товарищ Шедченко предпочел выстрелить в девушку. Перешагнуть через свои заблуждения – это похвально. Но… Она ли была в тот момент непосредственной угрозой? – Она что-то сделала со стариком, Рашид. Визирь вскинул голову, цепко оглядывая Николая. – И чем же это угрожало нам? Да, если бы Визард оценил обстановку, признал заблуждения, стал на нашу сторону, имело бы смысл его защитить. Но ведь этого не произошло. Правильно я говорю, товарищ Шедченко? Николай кивнул. Все правильно. Луна сделана из зеленого сыра, а Земля слеплена из манной каши. На дворе – сорок первый год, и танки Гудериана рвутся к Москве. Сейчас Хайретдинов качнет головой и скажет: «Лаврентий Павлович, обратите внимание…» В углу слепо блеснет пенсне… – Николай Иванович, как можно совершать подобные промахи? – Я не допускал и мысли, что ей не страшны пули. – Должны были допускать! Обязаны были допускать! Все! И что она умеет летать, и что ваши пули – из навоза слеплены. Хайретдинов вздохнул, сел за письменный стол. Спросил: – Что прикажете делать товарищу Хайретдинову? Лично отправиться в погоню? – Я кровью искуплю свою вину… Он ли это сказал? Черт возьми? Он никогда не оглядывался на начальство – потому и сидел в полковниках, а не стал очередным украинским генералом. Откуда, из каких глубин всплыли слова? Полстолетия – это не время? Поколения – это не дистанция? Он ли здесь стоит – или его вояка-дед, до самой смерти гордившийся, что видел товарища Сталина? Хайретдинов потер лицо. Непонимающе посмотрел на свою левую руку. Потряс головой. – Ладно, чушь, – изменившимся тоном сказал он. – Поздно теперь разбор полетов проводить… Семен! Печкин вскочил. По-прежнему навытяжку, и в глазах – стекло… – Идите отдыхайте… Вы сделали все, что могли. Я вами горжусь. Семен раскрыл рот – словно собирался что-то гаркнуть. «Служу трудовому народу», например… Шедченко скривился – только не это. – Отставить, – резко сказал Хайретдинов. – О случившемся – никому ни слова. Идите, лейтенант. – Он и впрямь лейтенант? – спросил Шедченко, когда Печкин вышел. – А вы не знали? Полководец… Да. Выперли из армии по сокращению, только год парень прослужил. Хайретдинов опустил голову, повел челюстью, описав тлеющей папиросой круг. – Что делать будем, Коля? – Вам решать… – Понимаю, что мне. – Хайретдинов не поднимал глаз. – Что вы с парнем-то сделали? Хайретдинов поморщился. Неохотно сказал: – Сломал я его. Случайно. Это легко происходит с военными. Стоит им лишь почувствовать Власть. – Вы и впрямь были… им, – прошептал Шедченко. – Был. Не суди только, Коля. Товарища Сталина легко осудить. А он хорошего хотел. Земля – сад, народ – советский, язык – русский. Жулье на лесоповале, честные работают, а потом на Черном море отдыхают… А, оставим… Наломал товарищ Сталин дров. С головешкой проблемы были… но Власть, Власть – знал! Хайретдинов поднялся, подошел к Шедченко, коротко, резко велел: – Забудь все, что говорил. Глупости это. Иное время, иные методы… Куда ты ранил суку? – В бедро. – Сколько времени у нее заняло исцеление? – Секунд десять – двенадцать. Но это была не она, вторая девушка ее подняла на ноги. – Ерунда. Посланница просто отразила в ней свою силу. Эх, как все усложняется… – Как же ее убить? – Побольше пуль всадить. На куски разнести. Или – лишить Силы, что всего надежнее. – Как? – Это уже моя проблема – понять как. Хорошо хоть, что вы ушли. Не приведи Господь, схватили бы вас спецназовцы… Полюбуйся! Хайретдинов прошел к столу, с грохотом выдвинул ящик, бросил перед Шедченко сложенный вчетверо бумажный лист. – Смотри, смотри! Николай развернул бумагу и вздрогнул. Скупыми черно-белыми штрихами на листе был нарисован его портрет. – Это должны были сегодня показывать по телевизору! Это должны были раздать каждому менту! А не того… дегенерата со скошенной челюстью… Шедченко молчал. – Засветились вы капитально, – мстительно сказал Визирь. – Знаешь, сколько мне стоил твой портрет? Ровно столько же, сколько год назад этюд Репина! Он вырвал бумагу из рук Шедченко, подошел к камину, скомкал, швырнул в огонь. – Расслабься, солдат… Пронесло. Я тебе показывал свою коллекцию? – Какую? – тихо спросил Шедченко. – Этюды мастеров. Картины собирать… пусть этим «новые русские» занимаются. Что в них… в завершенных, лаком залитых. А вот наброски, этюды – видеть, как хотел мастер сделать свое полотно… Это и впрямь интересно. У меня почти сотня набросков. Репин, Иванов, Шишкин, Крамской… – Принципиально собираете русских художников? – спросил Шедченко. – А в какой стране живу, Коля? Есть такое слово – патриотизм! – Хайретдинов отвернулся от камина. – Ладно. И на старуху бывает проруха. Не убивайся. Минус Визард – уже хорошо. И минус Кирилл, вероятно… Будешь «Хванчкару»? Шедченко пожал плечами. – Если честно – никогда не пробовал. – Э… многое потерял. Тем больше получишь. – Хайретдинов склонился к столу. – Во здравие и за упокой. Не хмурься, солдат. Пусть сгинут наши враги! 11 Кирилл не любил афоризмов. Это, наверное, глупое занятие – выдирать слова из контекста, придавать им отточенность, к которой и не стремился автор. Прикладывать сказанное совсем по другому поводу и в другое время – к сегодняшнему дню. Плакатик над дверью вагона гласил: «Чего не следует делать, того не делай даже в мыслях. Эпиктет». Кто такой Эпиктет, Кирилл не знал. Какой-нибудь древний грек… Оказавшись в метро, он, наверное, утратил бы все свое философское спокойствие и с криком бросился бежать. Решил бы, что попал в Аид. А вот в историю с Визитерами поверил бы, возможно. Древние боги – они любили веселые шутки с людьми. Чего не следует делать… – Виз. Разве можно не думать о том, о чем думать нельзя? – Можно, – равнодушно сказал Визитер. – Я только этим и занимаюсь. – Чем? – Не думаю. Кирилл невольно хихикнул. – Кирилл, а ты уверен, что мы правильно делаем? – спросил Визитер. – О чем ты? – О ком. О писателе. Он ответил не сразу. – Не знаю. Но он же меня отпустил. – Это мог быть ход. Понимаешь, Посланник Творчества – он хорошо предугадывает наши действия. Видит их словно картинки. Если он все предусмотрел, то тебя специально отпустили. Чтобы мы оба пришли в ловушку. Кирилл поежился. – Виз, у нас есть другой выход? – Да. Хайретдинов. Власть. Только ему не нужны варианты. Он такой… по необходимости жестокий. Тебя бы защитил. Ему, наверное, хочется с кем-то говорить откровенно. А я для него конкурент. – Тогда вариантов нет. – Спасибо, – серьезно сказал Визитер. – Ну… Ты все равно помни про это. Они ехали к Зарову и его двойнику. Весь день промотавшись по городу, придумав и отвергнув кучу планов, как подставить убийцу и женщин милиции. Можно было позвонить по «ноль-два» и назвать имена – наверное, сейчас бы такой звонок, даже от ребенка, проверили. Была лишь одна беда – если их и впрямь арестуют, если свяжут перестрелки в метро и на выставке с Кириллом Корсаковым, то и его начнут искать по-серьезному. То, что им попадаться нельзя, понимали оба. Не верить. Не допускать даже в мыслях ничего необратимого… В вагоне вместе с ними ехала целая компания подростков. Не очень хулиганистого вида, но поглядывающая на обоих слишком пристально. И что болтаются ночью, вроде не беспризорные… Кирилл вздохнул с облегчением, когда мальчишки вышли во Владыкине. Странно, раньше Кирилл никогда и никого не боялся на улицах. Даже поздно вечером, даже вдалеке от дома. Наверное, потому, что он был, этот дом. – Ты хорошо дорогу помнишь? – спросил Визитер. – А разве ты не смог бы найти? – Смог бы. Но только искал бы долго… Не хочется. Они понимающе переглянулись. Визитер чувствовал то же самое, что и он. Визитер тоже боялся не только конкурентов, но и людей. – Помнишь, мы однажды смотрели какой-то американский ужастик, где за пацаном кукла гонялась? – спросил Кирилл. – С ребятами из «Штурмана». Веснин потом еще сказал, что интересно было бы на пацана посмотреть года через два. Не съехала ли у него крыша. – Он не так сказал, – поправил Визитер. – Он сказал: «Интересно, как далеко у него крыша уехала…» Надо будет позвонить Вале. Он, наверное, волнуется. Кирилл кивнул. Поколебался секунду, прежде чем спросить: – А сколько вообще человек о нас волнуются? Как ты думаешь? – Человек десять, – не задумываясь, ответил Визитер. – Слугин, например. Но он не только о нас, он еще за пистолет переживает. Уже сам себе удивляется – зачем ввязался. Ну, Валя… Еще кое-кто из «штурманов». Соседка Ольга Павловна. – Да? – Угу. Только она так волнуется… по-своему. Звонит старушкам-подружкам. Говорит… всякое. Уверяет их, что тебя уже давно какие-нибудь бандиты продали в Штаты для того, чтобы сердце и почки миллионерам пересадить. Кирилла передернуло. – Замолчи… – Почему? Так и есть. Она тебя, конечно, жалеет. Мол, воспитанный мальчик, хоть и связался с бандитами… Но ей интереснее было бы знать, что с тобой и впрямь что-то страшное произошло. Тогда можно всех на свете обвинять, от президента до милиции и дворников. Хотя она даже себе в этом не признается. Добрая старушка… Пошли, Кирилл. С последними ручейками пассажиров они вышли из метро. Кирилл немного поплутал утром, уходя от писателя, зато сейчас найти дорогу было легче. – Если нас убьют, то ты дурак, – сказал Визитер, когда они подходили к дому. Он вроде бы и шутил, но голос у него был слишком громкий, заведенный. Кирилл кивнул. – Ладно, договорились. Подъезд был светлым, лампочки, хоть и тусклые, горели на каждом этаже. Перед дверью они еще раз переглянулись. За ней было тихо… Может быть, и нет там никого? Зато за соседней громыхал рок так энергично, словно хозяева решили непременно оглохнуть к утру. – Звони. – Визитер засунул руки в карманы. – Давай-давай. Кирилл коснулся кнопки. Тонко заныл звонок. Они подождали с минуту, но за дверью царила тишина. Визитер отстранил Кирилла, нажал на звонок сам, долго, требовательно, с короткими паузами – так Кирилл звонил себе домой, если прибегал с улицы зимой, с мороза и без ключа… – Если очень поспешим, то успеем доехать до Вальки, – сказал Визитер. – Или не успеем… А чердак в этом доме есть? Ночевать на чердаке Кирилл не собирался. Даже не потому, что боялся темноты, бомжей или холода. Просто – это был бы край. Граница, за которой уже невозможно стать прежним. Одиночество. Он снова позвонил, уже чувствуя подползающее отчаяние. Тишина и пустота – это даже хуже страха, хуже врагов. С ними не повоюешь. Как глупо – проспорив весь вечер, ехать ли к писателю, можно ли ему довериться, они не задумались о самом страшном. О жалобном, как щенячий скулеж, звуке звонка в пустой квартире… Торопливые шаги. Щелчок замка. Дверь открылась. 12 Мальчик, звонивший в дверь, был Кириллом. Мальчик, стоящий у него за спиной, был Визитером. Ярослав открывал, даже не задумываясь, кого увидит. Не позаботившись посмотреть в глазок. Почему-то ему казалось, что пришел Посланник Тьмы. Наверняка обаятельный, спортивный, молодой… И с глазами цвета плавленого свинца. – Заходите, – сказал Заров, отступая на шаг. Кирилл прошел сразу, Визитер секунду потоптался на пороге. Прикрыл за собой дверь, посмотрел Ярославу в глаза. Медленно протянул руку и повернул головку замка. – А где Визард? – спросил Заров. – Его убили. – Визитер по-прежнему не отрывал от него взгляда. Левую руку он держал в кармане. Ярослав кивнул. Удивления не было – ни капли. Как бы они ни издевались друг над другом, как бы ни ругали чужие победы – их близость была несомненной. Знание и Творчество. Интеллектуальные отбросы жизни. Связанные невидимой общностью. – Если пришел стрелять – стреляй, – сказал он. – Или вынь руку из кармана. Нервирует. Визитер вытащил руку. Протянул ему. – Добрый вечер. Заров молча кивнул. Очень добрый вечер, ничего не скажешь. Чудесный… – Вы болеете? – спросил Кирилл. – У вас глаза… больные. – Я просто пьян. Кирилл с сомнением покачал головой. – Был пьян, – поправился Заров. – Пойдемте. Он зашел в комнату, сел на не заправленный с утра диван. Мальчишки стояли в коридоре, переглядывались. – Ярослав Сергеевич… – Визитер, очевидно, решил взять беседу на себя. – Мы хотим обсудить… альянс. – Альянс, – задумчиво повторил Заров. – Да. – Мы… – Визитер зашел в комнату, быстро осмотрелся. – Понимаем, вы специально отпустили утром Кирилла. Но все равно у нас больше нет выхода. Ярослав поднял голову. Вначале он даже не понял. Потом ему стало смешно. Уходишь не попрощавшись… Конечно, чего еще ждать от человека, чья профессия – лгать. Жонглировать разноцветными гирляндами слов. Да, утром он придумал прекрасный лживый ход. Провокацию. Отпустить второстепенного противника, чтобы заманить более важного. – И все-таки давайте обсудим возможности совместной работы. Хотя бы временной. Визитеру, наверное, казалось, что он сейчас взрослый и серьезный. Достойный партнер для взрослых Посланников. – Я честно говорю. – В голосе Визитера дрогнула жалобная нотка. – Давайте обсудим… Он снова сунул руки в карманы, торопливо вынул их, заложил за спину. Ему очень хотелось произвести хорошее впечатление. В комнату вошел Кирилл. Молча обогнул Визитера, остановился перед Заровым. – Ты веришь, что я заманивал вас в ловушку? – спросил Ярослав. Кирилл покачал головой. Уточнил: – Почти не верю. – Спасибо. – Это Слава… наверное, об этом думал. Он… здесь? – Да. В ванной. – Это было такой же ложью, как и сказать «нет», но почему-то Ярославу больше понравился утвердительный ответ. Мальчик спросил требовательно, даже обвиняюще: – Если он захочет нас убить, вы ему помешаете? Заров покачал головой. В груди закололо холодной тупой иглой. Вот уж на что не жаловался никогда – так это на сердце. – Он уже не захочет, мальчики. – Откуда вы знаете? – резко спросил Визитер. – Он вчера вечером врал! – А сегодня вечером – убил себя. Заров не отрывал взгляда от Визитера, пока тот не опустил глаза, поверив. Прижал ладони к лицу. Пальцы – как лед, но сквозь кожу – частящий разнобой пульса. Неизмеримо талантливее и цинично честнее, но Слава был им. Со всеми своими придуманно-настоящими жизнями… наскальными рисунками и средневековыми фресками, которые рисовал он, с песнями под лютню и органными фугами, которые он сочинил, мрачными соборами и пышными дворцами, которые он построил, с ветхими манускриптами и толстенными книгами, которые он написал. Все зло и все добро, что было в Визитере… да плевать на них! Он был им. Он знал о нем все. Никто и никогда не сможет пройти по тайникам его души так, как мог он. Да Ярослав и не пустил бы туда никого. Лишь Славу – который был им. Но в каком-то темном чулане, среди поломанных стульев и разбитых копий его Визитер увидел пыльное зеркало, ждавшее его руки. Он стер пыль, и зажег свечу, и долго смотрел в отражение. А потом убил то, что мог принести в мир. Единственным способом, который был доступен ему. – Не плачьте. Пожалуйста. – Кирилл сел рядом, заглядывая ему в лицо. – Вы же взрослый. – Ты хочешь сказать, что видишь слезы? – спросил Ярослав. – Разве это обязательно? 13 Хорошо работала Посланница Добра. Профессионально. Она вытащила их из сада – Илья с Анной ждали в сторонке, пока Мария тормозила машину. Секунду поулыбалась водителю старого «жигуленка», сказала что-то – и вот уже махнула им рукой, веселая и уверенная. – Ам! – сказал Карамазов Анне. Та слишком уж испуганно смотрела на него… и как у такой замечательной Посланницы может быть такой бесцветный Прототип? Анна вздрогнула, словно и впрямь ожидала, что Илья ее укусит. Водитель машины, пожилой, лысоватый, был явно сломлен. За несколько секунд. Он окинул окровавленных пассажиров и перепуганную Анну таким счастливым, благостным взглядом, что Илье захотелось врезать ему по морде. – Тебе выпала великая честь – спасти невинных, – сказала Мария. – Будь ее достоин. К «Будапешту». Хорошо живут девочки… Илья подмигнул Анне, та вновь вздрогнула. – Анечка, дай мне свой плащ, – сказала Мария с переднего сиденья. – Надо прикрыть рану. – А мне что делать? – Илья потрогал рваную дыру в рукаве. Кожу уже затянул звездообразный шрам. – Сам придумай. Не маленький. Карамазов повернул руку, прижимая ее к груди странным, но все же не слишком подозрительным жестом. Теперь дыру в плаще не было видно. – Придумал, – без энтузиазма сказал он. – Сволочи… такой хороший плащ, и брал недорого… Мария тихо засмеялась, и Илья вздрогнул. Все они издеваются… – Что нам эти тряпки? – Мария повернулась к водителю, похлопала его по плечу. – Что нам тряпки? Водитель с готовностью оторвал взгляд от дороги, бессмысленно улыбнулся. – Рули… – брезгливо бросила Мария. Они доехали до гостиницы без приключений. Водитель лихо припарковался среди «мерсов» и «бээмвэшек», повернулся к Марии, ожидая приказаний. – Нельзя его отпускать, – хмуро сказал Илья. – Не волнуйтесь. Идите. Она догнала их очень скоро, коротко поговорив с водителем. «Жигуленок» с визгом рванул прочь. Так он далеко не уедет… Илья почувствовал легкую зависть. Чисто работает Посланница Добра. На Карамазова поглядывали, пока Мария предъявляла пропуск, но без особой подозрительности. Илья в общем-то не сомневался в этом. Тьма хранила… несмотря ни на что. Если бы и на выставке она не спасовала… Номер, где жили девушки, производил впечатление. Илья быстро прошелся по комнатам, оценивая обстановку, как всегда в незнакомом помещении. Вернулся в гостиную, где Анна стояла перед Марией, бормоча, как провинившаяся школьница: – Маша… я не хотела тебя обидеть… – Глупая девчонка, – досадливо обронила Мария. Посмотрела на Илью. – Ну как? Карамазов пожал плечами. – Красиво живете. – Нормально живем. Мария подошла к нему, взялась руками за отвороты пиджака, потупилась. – Илья… не волнуйся. – Я не волнуюсь. – Все теперь хорошо. Ты со мной. И ты прощен. Карамазов поморщился. Не нужно ему никакое прощение. – Как твоя рука? – Болит. А как твоя нога? Мария заулыбалась. – Тоже. Это все мелочь – теперь. Анна смотрела на них молча и безумно. Илья отвернулся. Какого дьявола Мария возится с Прототипом? – Мне надо уходить. Я далеко живу, еще на электричке добираться. – Илья! – Мария чуть отстранилась. – Тебе не надо никуда уходить! – Я же не могу остаться ночевать с вами, – тупо сказал Илья. Мария покачала головой. – Почему? Илья, Илья… Она взъерошила ему волосы. – Ты нужен мне. Я нужна тебе. Отныне ты чист, брат мой. Мы принесем миру правду – вместе. Мне нужен… ты. Карамазов понимал. Все, что она недосказывала. Все, что обещала. – Ты… не того просишь. – Илья отступил на шаг. – Я же говорю… никогда… не мог! …Смех. Смех. Она смеется над ним – продажная сука! Трахалась со всем классом, каждому давала, а над ним смеется! Самый маленький член, который она видела… Это навсегда – как клеймо. Недоделанный, неполноценный. Импотент. Ни одна женщина с ним спать не захочет. Ни одна… – Брат мой. – Руки Марии скользнули по его телу. – Ты знал лишь злобу… насмешки… я даю тебе любовь… Не бойся. Она раздевала его – и Карамазов покорно стоял, глотая воздух. Ничего, ничего она не изменит… ничего. Сейчас она увидит… и тоже начнет хохотать… В нем закипало желание, ни разу в жизни не имевшее нормального выхода. Член встал, но он ведь все равно остался маленьким, неправильным, неполноценным… Илья попытался вцепиться в плавки, когда Мария стала снимать их с него. Но где-то внутри шевельнулась Тьма и шепнула: позволь… – Все будет хорошо, – сказала Мария. Она не смеялась. Карамазов рванул Посланницу Добра на себя. Раздирая блузку, впиваясь зубами в грудь, то ли целуя, то ли кусая. – Возьми меня, парень, возьми. – Мария изгибалась, стягивая окровавленные джинсы. – Дай мне… свою силу… Анна стояла, словно окаменев, глядя на него, и в этом было еще большее наслаждение, экстаз, восторг – знать, что тебя видят, обнаженного, и не смеются, а наоборот – пугаются, и лицо у Анны было жалобное, как у маленьких девочек в порнографических журналах. Илья вскрикнул, заваливая Марию на пол, но не отрывая взгляда от Анны… Обеих… если бы можно было – обеих сразу… – Сестра! – закричала Мария страстно, призывно. – Сес-с-стра! Анна шагнула к ним, послушная, безотказная… Нет, хорошо, что она тоже есть, с ее лицом невинного ребенка и телом взрослой женщины… Мария помогла ему войти, это оказалось просто, а он-то всегда боялся этого мига, не мог его даже представить, вообразить… как сладко… Илья потянулся, ловя руку Анны, вбирая страх, бьющийся в ее глазах, а наслаждение уже достигло предела, вскипело – и оборвалось. Он безвольно осел на теле женщины. Мария вертела головой… и тихо, беззвучно смеялась. Но Илья больше не боялся смеха. 14 Он ни за что не попросил бы помощи. Тем более – у детей. В самой мысли об этом было что-то гнусное и отвратительное. Визитер зашел в ванную, когда Ярослав поднимал грузное тело. – Помочь? – Выйди! – едва не срываясь на крик, сказал Заров. – Не бойтесь, у меня нервы крепкие. – Визитер плотно сжал губы. Ярослав хотел было сказать, что дело не только в этом, что его больше страшит чей-то взгляд на собственные похороны, чем упавший в обморок пацан, но передумал. Бесполезно. – Придержи ему ноги, – зло попросил он. Визитер, чуть побледнев, подчинился. Вдвоем они перевалили тело в ванну, не сговариваясь, шагнули к умывальнику. – Мойся! – Ярослав сорвал с крючка полотенце, накинул на лицо мертвеца, отошел. Визитер старательно мылил ладони. – Придется обходиться без душа, – сказал Заров. – Сейчас прохладно, но завтра к вечеру придется обходиться и без унитаза, – хрипло сказал Визитер. – Плохо, что санузел совмещенный. Ярослав вздрогнул. Опять захотелось сорваться, накричать, выматерить пацана. Он вовремя понял, что весь этот рассудочный цинизм – лишь жалкая защита. – Отсюда все равно надо уходить. – Заров оторвал взгляд от тела. – Виз, что происходит с вами после смерти? – Откуда я знаю? То же, что и со всеми, наверное. – А в прошлые разы? – Да не было их, прошлых разов! – Голос Визитера вскинулся. – Не было! Это выдумка! – Ладно, успокойся, – устало сказал Ярослав. Да. Удобно было бы, исчезай Визитеры после смерти бесследно… или хотя бы истлевай в мгновение ока. И убивать бы их было легче – столь явных нелюдей… Виз подождал, пока он умоется, они вышли вместе. Кирилл стоял на кухне у окна, молчаливый и жалкий. Посмотрел на Зарова – вроде бы без страха, но… Чем станет мир без доверия? Чем станет мир без надежды? Что в лоб, что по лбу… – Пойдем, Кирилл. – Визитер остался у двери. Словно извиняясь, пояснил: – Он боится один заходить. Ярослав прошел на кухню. Открыл холодильник, стал доставать продукты. Наверное, это тоже цинично – есть, когда рядом, за тонкой стенкой, лежит твой собственный труп. Он нарезал хлеб и колбасу, открыл банку шпрот, когда мальчишки вышли из ванной. Кирилл был бледным, но в общем-то держался неплохо. Заров лишь подметил, что ни Виз, ни Кирилл не стали тушить в ванной свет… – Будете ужинать? – спросил он. Кирилл на мгновение прикрыл глаза, сглотнул. – Да. Ярослав поставил на огонь чайник, достал последнюю бутылку «фанты» и банку пива. Визитер кивнул, словно он спрашивал его разрешения. – Вы пейте, мы понимаем… – Расскажи, как все было. – Заров отхлебнул пива. Оно казалось пресным и безградусным, словно лимонад. К черту все… похмелье ему и так обеспечено. Или наоборот, никак не грозит – организм наверняка захлебывается в гормонах. Ярослав достал оставшуюся водку. На одного ее было даже много. – Визард не знал, стоит ли идти на выставку… – Визитер ухитрялся одновременно поглощать бутерброд и говорить, как умеют только дети. – Мы все-таки решили… Ярослав слушал, смотря на Кирилла. Мальчик был словно придавленный. Почему все-таки? Ведь Слава и впрямь был опасен для них. – Пистолет мы подобрали и ушли. Вот. Потом долго думали, решили все же с вами встретиться. – Виз, почему ты так хорошо держишься? – Что? – Виз замер с поднесенным ко рту бутербродом. – Тебя не пронять ничем, – терпеливо пояснил Ярослав. – Кирилл как в воду опущенный, а тебе все нипочем. – Ну и что? – От этого зависит, станем ли мы союзниками. – А разве у вас есть еще варианты? – искренне удивился Визитер. – Конечно. По крайней мере – один. Визитер кивнул. – Понял… Кирилл медленнее привыкает, вот и все. Я ничего не могу, если он этого не может. Но он может, он смелый. Он привыкнет. Кирилл покосился на двойника, но промолчал. – Ясно, ребятишки. Значит, трупы в шкафах вас уже не напугают? Визитер энергично замотал головой. – Все он врет, – тихо сказал Кирилл. – Напугают. Если бы вас здесь не было, мы бы убежали. Хоть на этом спасибо… Ярослав откинул голову, прижимаясь затылком к холодному стеклу. – Виз, значит, девушка и киллер – в альянсе? – Угу. Аркадий Львович говорил, что, пока Прототип ей верит, ее не убить. Ну или почти не убить. Если из базуки попасть, то, наверное, можно… – Из «би-фи-джи девять тысяч»… – Из чего? – Так… это в одной компьютерной игре есть такое оружие. – Я люблю игры, – кивнул Визитер. – Только мало играл. Ярослав молча смотрел на мальчишек. Чей мир станет страшнее… – Что ж, поиграем вместе, – сказал он наконец. Это было согласием. Они больше ничего не обсуждали – не было сил. Ярослав лег на диване в гостиной, мальчишки – в спальне. Лежа в темноте, Заров слышал, как они подпирают дверь со своей стороны стулом. Хотелось верить, что их больше пугает труп в ванной, чем он. Часть седьмая Любовь 0 Звонил телефон. Тихо, но настойчиво. Он сам уменьшил вечером громкость звонка. Ярослав приподнялся на постели, помотал головой. Не болит, надо же… Секс или стресс – вот лекарства от похмелья, куда там американским порошкам. Он встал, попытался поймать ногами ботинки, смирился с поражением и босиком подошел к телефону. – Алло? Голос на том конце провода был вежливым и сильным, хорошим голосом. – Ярослав Сергеевич Заров? – Да. – Доброе утро. Я хотел бы принести вам свои соболезнования… по поводу кончины Славы. В груди защемило. Ярослав покосился на часы. Четверть седьмого. – Кто вы? – Можете звать меня Рашидом Гулямовичем. Это будет наиболее правильно. – Визирь… – Заров уселся на холодный пол. – Что ж, здравствуйте. – Я ценю вашу выдержку, равно как удивляюсь слабоволию Визитера. – Вот об этом не стоит. – Как угодно. Ярослав Сергеевич, вам не кажется, что нам стоит встретиться? – Мне еще хочется прожить некоторое время. Хайретдинов-Визирь рассмеялся на том конце провода. – Какой вы наивный, Ярослав. Мне достаточно было позвонить по другому номеру… и через полчаса вы валялись бы на полу в наручниках. Вас обвинили бы в убийстве Славы, а возможно, и в убийстве мальчиков. – Вы бредите, Визирь. Они живы. – Да, но были бы они живы, позвони я еще кому-нибудь? Заров непроизвольно кивнул. Конечно. В этом Хайретдинов не врал. – Чего вы хотите? – Сейчас я хочу лечь и подремать еще с полчасика. – Визирь тихонько засмеялся. – В моем возрасте вредно недосыпать. А вот к обеду я мог бы подослать за вами машину. Мы бы встретились. Просто для разговора. – Хорошо, но какие гарантии, что вы меня отпустите? Если я не пойду на сотрудничество? – Пойдете-пойдете. – Визирь был ласков и непреклонен. – Не с девчоночками-лесбияночками же вам сотрудничать… и не с Посланником Тьмы. – Я уже выбрал, на чьей стороне… – Вот только этого не надо, Ярослав! Не надо меня смешить! А о гарантиях… подумайте. Я пока постараюсь подобрать аргументы. – Визирь снова хихикнул, похоже, у него было прекрасное настроение. – Вы человек умный, честолюбивый. Так что я буду откровенен. Предложу то, что действительно могу дать. Ярослав молчал. – Детям на нашей встрече присутствовать не обязательно, – небрежно обронил Визирь. – А в этом мы абсолютно солидарны. – Заров усмехнулся невидимому собеседнику. – И не надейтесь. Я давно уже не поступаю наперекор из одного лишь упрямства. Визирь засмеялся: – Браво! Браво, Ярослав. Конечно, я бы предпочел встретиться с Визитером… Ладно, не будем затягивать беседу. Думайте о гарантиях, я еще перезвоню. До свидания. Заров помедлил. – До свидания, Визирь. Он поднялся, опустил трубку на рычаг. Вот так. А могли и взять тепленьким. Пацанам – по пуле в голову, пистолет – ему в руку, дальше по ситуации. Писатель-фантаст – маньяк-убийца. Убит при задержании или признался на допросе. Это уж как решит Визирь. Бесполезно бежать на танк с саблей. Он покосился на дверь в другую комнату – та была приоткрыта. Наверное, понадобилось выйти ночью. Ярослав заглянул в щель – мальчишки спали, прижимаясь друг к другу. Баю-бай. Достав из куртки сигареты и зажигалку, Заров тихо приоткрыл балконную дверь. Было еще темно и очень сыро. В воздухе висела мелкая туманная морось. Глухо простучали шаги – какая-то женщина прошла по тротуару. Проститутка с работы возвращается… Дьявол. Почему он стал во всем видеть какую-то гнусь в первую очередь? Какая, на хрен, проститутка? Почему не студентка-медичка, решившая позаниматься в анатомичке перед занятием? Или просто работа у женщины на другом конце города… Он перегнулся через перила, посмотрел в спину женщине. Очень короткое мини, черные колготки, кожаная курточка. Да. Может быть, и студентка… Заров закурил, поежился. Если очень хорошо промерзнуть, то можно попробовать снова уснуть. А если перекинуться через перила, то плевать на Визиря, на Посланника Тьмы, на мальчика, считающего, что он космический пришелец… Скрипнула дверь, и Визитер вышел на балкон. Заспанный, обхвативший плечи руками. – Доброе утро, – сказал Заров. – Угу… Вы о чем с Визирем договорились? – Подслушивал? – Нет, спал. – А, конечно… – Ярослав кивнул. – Визирь перезвонит. Визитер топтался рядом. Ему, тощему, как котенок, наверняка было холодно. – Замерзнешь. – Заров затянулся в последний раз, отправил окурок вниз, к тротуару. – Да ладно… Хайретдинов готов взять вас в команду. Он не лжет. – Какая во мне ценность? – Он может быть откровенным с вами. Думаете, весело, когда никто не знает о тебе правды? – Тебе виднее. – И Кирилла он не обидит. В общем-то Кирилл ему не нужен. Но если можно обойтись без убийства, так Визирь обойдется. Он не маньяк… – Он просто политик, – закончил Ярослав. – Вот ты, вероятно, для него противник. – Конечно. – Тогда о чем разговор? Заходи, хватит задницу морозить. – Да мне не холодно… – Мне холодно! – Он впихнул Визитера в комнату, плотнее прикрыл дверь. – Кирилл спит? – Угу. – Пожалуй, стоит разбудить. Будем решать, что делать. Визитер не двинулся с места. – Ярослав Сергеевич… почему вы меня так не любите? – С чего ты взял? – Вижу. – Ну, раз уж видишь. – Заров вздохнул. – Ты – ловушка. Тощая ходячая ловушка для человечества. Каким вырастет Кирилл – в общем-то не важно. Вряд ли это изменит судьбу мира. А если ты победишь, один Бог знает, что случится. – Это все потому, что вы писатель, – сказал Визитер. – Вы привыкли описывать всякие ужасы. Вот и меня заранее записали во враги, а Кирилла – в невинные жертвы. – Разве это не так? Не появись ты, мальчик сейчас собирался бы в школу, а я спокойно писал книжку. – Ну как вы не поймете – я такой же! – Визитер сжал кулачки. – Такой же, как он! Чуть быстрее адаптируюсь и чуть лучше все схватываю, больше никакой разницы! – А это иногда очень плохо, мальчик, – быстро адаптироваться. Особенно когда приходится привыкать к смерти и ненависти. Разбуди Кирилла, пожалуйста. Я что-нибудь приготовлю на завтрак. – Так вы за меня или нет? – требовательно спросил Визитер. – Сколько можно спрашивать, а? Я не за тебя. Я против остальных. 1 Ночь прошла – как в бреду. Словно она смотрела на происходящее издалека, а не участвовала в нем. Анна дважды засыпала, ненадолго просто отрубалась от усталости, но каждый раз, открывая глаза, видела одно и то же. Илья и Мария ласкали друг друга. Она больше не участвовала в этом. Лишь вначале Илье требовалась ее рука, ее взгляд, ее испуг. Теперь они довольствовались друг другом. Анна понимала, что не должна ревновать. Не смеет. Ее любовь велика… ее хватит на всех. Но почему именно так? Илья казался нечеловечески выносливым. Или так и должно быть, а ей просто всегда попадались слабаки? Анна не знала. Ее сексуальный опыт был таким скудным, что она не решалась делать выводы. Лишь к утру любовники заснули, обнявшись. Анна лежала на краю постели, глядя на блестящую от пота спину Карамазова. Сна не было, и света в душе не было. Пустота. Она тихонько сползла с кровати, оделась, боязливо оглядываясь на спящих. Выбежала в тихий широкий гостиничный коридор. Лифты были заняты оба, пришлось с минуту ждать. Здесь, наверное, жизнь не затихает ни на секунду. Ресторан, казино, кто-то приезжает под утро, кто-то уезжает ни свет ни заря. Анна не знала, куда идет. Выбежала из гостиницы во влажное осеннее утро. Секунду постояла, жадно глотая воздух. Почему ее так страшат любовь и доброта, что снизойдут вскоре на мир? Заров прекрасно понимал, что общаться с детьми не умеет. Абсолютно. Более того, люди, ухитрявшиеся находить приятность в подобном общении, вызывали у него легкое удивление. По его мнению, разница между детьми и взрослыми была столь велика, что наводила на мысли о двух конкурентных расах, к счастью, постоянно пополняющих ряды противников. Кирилл по крайней мере был ощутимо развитее ровесников. И все же детскость постоянно прорывалась в нем, заставляя Зарова в очередной раз думать – правильный ли выбор он совершил? – Можно я кетчуп возьму? – спросил Корсаков. Ярослав молча пододвинул ему флакон. Мальчишка наклонил его над бутербродом и замер, словно осененный внезапной мыслью. – А если все пол-литра выпить, то что будет? – Понос, – предположил Визитер. – Нет, правда, Ярослав Сергеевич? Правда, что будет? – Попробуй – узнаем. – Заров смотрел на Кирилла, не понимая, тот ли ребенок перед ним. Который ухитрился вчера сказать: «Разве это обязательно?» Который, по словам Славы, писал действительно хорошие стихи. Который трижды ускользал от убийцы-профессионала. – Не, не буду. – Кирилл театрально-испуганно отставил кетчуп. – Хочу, но не буду. Ярослав Сергеевич, а расскажите, что в «Солнечном котенке» дальше было? А то вы на самом интересном месте оборвали! – Кирилл, а давай ты почитаешь стихи. Громко так, с выражением. Мальчишка надулся. – Вот. – Заров кивнул. – Не думай, что рассказывать собственные книги интереснее, чем читать вслух стихи. – А ничего дальше и не было, – ехидно заметил Визитер. – Вы просто не придумали. Книги – не стихи. Стихи сами родятся, а книги сочиняют. Садятся за машинку и думают: сегодня я напишу про то, как звездолет садится на планету, завтра – как герой встретится с инопланетянином. Он подумал мгновение и добавил: – Я, конечно, утрирую. – Ты еще скажи, что вначале пишут план, как в школьном сочинении. – Ярослава охватил легкий азарт. Как всегда при споре с читателями, правда, со взрослыми. Несколько раз ему доводилось выступать в детских библиотеках, но все это было не то. Вставала девочка в выглаженном платьице или растрепанный мальчик и излагали: я прочитал… прочитала вашу книгу, и она мне очень понравилась. Я буквально жила… жил этой книгой. Мне хотелось оказаться на месте героев. Особенно мне понравился образ… Заров вместе с кем-нибудь из коллег вежливо улыбались девочкам-мальчикам, стараясь не замечать, как в сторонке ведутся легкие потасовки и перекидывания записочками. Нарядные и взволнованные женщины-библиотекарши тихонько кивали следующим активистам, и те начинали свое выступление. Под конец, как правило, пунцовый от смущения ребенок, безжалостно комкая руками тоненькую тетрадку, спрашивал, легко ли стать писателем. И Заров врал, что уже с детства пробовал писать и это крайне помогло его становлению… – Нет, не обязательно, – решил Визитер. – Это уже мелочи, на бумаге делают план или в голове. – Ребята, я вам могу назвать десять человек, которые заранее придумывают весь сюжет, и десять, которые ничего наперед не знают. Могу назвать хорошие книги, которые писались на спор или ради денег, а могу назвать чушь, которую творили от души и по вдохновению. Все это ерунда. – А… – Визитер махнул рукой. – Ладно. Не хотите, не надо. Кириллу и впрямь было интересно. Он ведь сам придумывал, что дальше было… не пихайся! Заров почувствовал злость. – Не хочу? Почему же. Солнечный котенок погиб. В бою. Лэну надоело шататься по мирам, он завел лавку и стал торговать темными очками и керосиновыми лампами. А Даниил до сих пор бродит и пытается вернуться домой. Только у него не получается – он уже давно забыл, где его дом. Еще он начал спиваться. Визитер застыл, хлопая ресницами. Кирилл молча отложил недоеденный бутерброд. Сказал: – Это неправда. – Правда, малыш. Если я напишу, это все станет правдой. Навсегда. И ты можешь плеваться и порвать книжку, но уже никуда от этого не денешься. Все это превратится в истину. Ярослав развел руками, как бы извиняясь. Ему хотелось смеяться. Детишки решили дать ему бой? На его собственном поле? В мире, который он когда-то нарисовал двумя красками – черной и белой, быстро и небрежно, как всегда, торопливо сводя нити повествования в напряженную и почти счастливую развязку? – Так не могло стать, – терпеливо сказал Кирилл. – Котенок, Лэн, Данька – они не такие были. – Но они такими станут. – Ярослав изо всех сил старался не улыбаться. Он понимал, что занимается самым откровенным психологическим садизмом, но сейчас на это было плевать. Кто-то посмел покуситься на его мир – где лишь он был Богом. – Я так вижу. – Он не удержался от того, чтобы вколотить последний, древний и бесспорнейший писательский аргумент. – Вы просто ревнуете, – сказал Кирилл. – Что? – Вам обидно. – Кирилл отвел блеснувшие глаза. – Обидно, что любят не вас, а ваши книжки. Что без них вы – никто. Никому не нужны и не интересны. Что для читателя важно совсем не то, как вы живете и о чем мечтаете, а то, что вы пишете! Вот и отыгрываетесь на них! Кирилл перевел дыхание и выпалил: – И если завтра вы умрете, то пожалеют не человека Зарова, а те книжки, что он не успел написать! – Мальчик… – Ярослав протянул руку, касаясь его плеча. – То, что ты сказал, очень досадно. Но неужели ты думаешь, я этого не понимаю?

The script ran 0.018 seconds.