1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
– Да.  И не похоже, чтоб они собирались остановиться.    

– Этого  следовало ожидать.    

– Почему? –  озадаченно спросил Грегор.    

– Я  тебе говорил. Квилы размножаются фемишем.    

– Мне  так и послышалось. А что это такое?    

– То,  что ты и слышишь, – раздраженно ответил Арнольд. – И как тебе только  удалось окончить школу? Это партеногенез при температуре замерзания воды.    

– Так  оно и есть, – мрачно произнес Грегор. – Я поворачиваю корабль.    

– Нельзя!  Мы разоримся!    

– При  нынешних темпах размножения квилов мне скоро не останется места на корабле. Его  придется вести квилу.    

– Грегор,  не поддавайся панике. Есть идеально простой выход.    

– Я  весь внимание.    

– Увеличь  давление и влажность воздуха. Тогда они остановятся.    

– Может  быть. А ты уверен, что смаги не превратятся в бабочек?    

Побочных  явлений не будет.    

Как бы  то ни было, возвращаться на Землю не стойло. Корабль прошел уже половину пути.  С тем же успехом можно избавиться от мерзких тварей и в пункте назначения.    

Разве  только спустить их всех за борт. Идея хоть и невыполнимая, но соблазнительная.    

Грегор  увеличил давление и влажность воздуха, и квилы перестали размножаться. Теперь  их насчитывалось сорок семь, и большую часть времени Грегор тратил на то, чтобы  очищать вентиляторы от шерсти. Замедленная сюрреалистическая метель бушевала в  коридоре, в машинном зале, в баках с водой и у Грегора под рубашкой.    

Он ел  безвкусные продукты с шерстью, а на десерт – неизменный пирог с шерстью.    

Ему  мерещилось, будто он сам превращается в квила.    

Но вот  на горизонте появилось яркое пятнышко. На переднем экране засияла звезда Вермойн.  Через день он прибудет на место, сдаст груз и тогда вернется в запыленную  контору, к неоплаченным счетам и пасьянсу.    

В тот  вечер он откупорил бутылку вина, чтобы отпраздновать конец рейса. Вино смыло  вкус шерсти во рту, и он улегся в постель с чувством легкого, приятного  опьянения.    

Однако  заснуть он не мог. Температура неуклонно падала. Капли воды на стенах застывали  в льдинки.    

Придется  включить отопление.    

Дайте-ка  сообразить. Если включить отопление, смаги съежатся. Разве только устранить тяготение.  Но тогда сорок семь квилов объявят голодовку.    

К черту  квилов. В таком холоде невозможно управлять звездолетом.    

Он вывел  корабль из вращения и включил обогреватели. Целый час он ожидал, дрожа и постукивая  ногами. Обогреватели бойко тянули энергию от двигателей, но тепла не давали.    

Это было  смехотворно. Он перевел их на предельную мощность.    

Через  час температура упала ниже нуля. Хотя Вермойн был виден, Грегор сомневался, доведется  ли ему посадить корабль.    

Не успел  он развести на полу кабины костер, взяв для растопки самые легко воспламеняющиеся  предметы на корабле, как вдруг ожила рация.    

– Я  вот что думаю, – сказал Арнольд. – Надеюсь, ты не слишком резко менял  тяготение и давление?    

– Какая  разница? – рассеянно спросил Грегор.    

– Это  может дестабилизировать фиргелей. Резкие перепады температуры и давления  выводят их из спячки. Ты бы лучше посмотрел.    

Грегор  засуетился. Он открыл дверь, ведущую в отсек фиргелей, заглянул внутрь и содрогнулся.    

Фиргели,  разумеется, бодрствовали. Они каркали.    

Огромные  ящерицы порхали по отсеку, покрытые изморозью. Из отсека вырвался поток ледяного  воздуха. Грегор захлопнул дверь и поспешил к рации.    

– Понятно,  покрытые изморозью, – сказал Арнольд. – Фиргели едут на Вермойн I.  Жаркое местечко Вермойн I – очень близко к солнцу. Фиргели консервируют холод.  Это самые лучшие во Вселенной портативные установки для кондиционирования  воздуха.    

– А  почему ты не сказал мне этого раньше? – ехидно спросил Грегор.    

– Тебя  бы это расстроило. А как насчет смагов?    

– На  Вермойн II. Маленькая планетка, тяготение невелико.    

– А  квилы?    

– Ясное  дело, на Вермойн III.    

– Идиот! –  заорал Грегор. – Ты поручаешь мне такой груз и ждешь, что я стану им жонглировать? –  Если бы в этот миг Арнольд находился на корабле, Грегор придушил бы его.    

– Арнольд, –  проговорил он очень медленно, – довольно идей, довольно планов. Ты обещаешь?    

– Да  ладно, – примирительным тоном сказал Арнольд. – Не из-за чего так  брюзжать.    

Грегор  дал отбой и принялся за работу, пытаясь согреть корабль. Ему удалось поднять температуру  до двадцати семи градусов по Фаренгейту, а потом перегруженные обогреватели  окончательно вышли из строя.    

К этому  времени планета Вермойн II была совсем рядом.    

Грегор  отшвырнул кусок дерева, который собирался сжечь, и взялся за пленку. Он перфорировал  на пленке курс к Главному пакгаузу, обращающемуся по орбите вокруг Вермойна II,  как вдруг услышал зловещий скрежет. В то же время стрелки десятка дисков и  циферблатов остановились на нуле.    

Он  устало поплыл в машинный зал. Главный привод не работал, и не требовалось  специального технического образования, чтобы понять почему.    

В  застойном воздухе машинного зала парила квилья шерсть. Она набилась в  подшипники, в систему смазки, заклинила охлаждающие вентиляторы.    

Для  отполированных деталей двигателя металлическая шерсть оказалась сильнодействующим  истирающим материалом. Удивительно, как еще привод продержался столько времени.    

Грегор  вернулся в кабину управления. Невозможно посадить корабль без главного привода.  Придется чинить его в космосе, проедать прибыли. К счастью, звездолет  приводится в движение соплами боковых реактивных двигателей. Ими еще можно  маневрировать.    

Вероятность  успеха – один к одному, но еще не поздно установить контакт с искусственным  спутником, который служит пакгаузом Вермойна.    

– Говорит  «Асе», – объявил Грегор, выведя корабль на орбиту вокруг спутника. –  Прошу разрешения на посадку. Послышался треск статического разряда.    

– Это  корабль службы «Асе», направляется на Вермойн II с Центрального пакгауза «Тригейл», –  уточнил Грегор. – Бумаги в порядке.    

Он  повторил традиционный формальный запрос о разрешении на посадку и откинулся на  спинку кресла.    

Борьба  была нелегкой, но все животные прибыли живыми, невредимыми, здоровыми, бодрыми  и так далее и тому подобное. Служба «Асе» заработала кругленькую сумму. Но  сейчас Грегор мечтал лишь об одном: выбраться из корабля и влезть в горячую  ванну. И всю остальную жизнь держаться подальше от квилов, смагов и фиргелей.  Он хотел…    

– В  разрешении на посадку отказано.    

– Что-о?    

– Очень  жаль, но в настоящее время свободных мест нет. Если хотите, оставайтесь на орбите,  мы постараемся принять вас месяца через три.    

– Погодите! –  взвыл Грегор. – Нельзя же так! У меня на исходе продукты, главный привод  сгорел, и я не могу больше терпеть этих животных!    

– Очень  жаль.    

– Вы  не имеете права прогнать меня, – хрипло сказал Грегор. – Это  общественный пакгауз. Вам придется…    

– Общественный?  Извините, сэр. Этот пакгауз принадлежит концерну «Тригейл».    

Рация  умолкла. Несколько минут Грегор не сводил с нее глаз.    

«Тригейл»!    

Вот  почему они не придирались к нему на своем Центральном пакгаузе. Гораздо  остроумнее отказать ему в посадке на пакгаузе Вермойна.    

Самое  обидное то, что они, вероятно, вправе так поступить.    

Он не  может приземлиться на планете.    

Посадка  звездолета без главного двигателя равносильно самоубийству.    

А в  солнечной системе Вермойна нет другого космического пакгауза.    

Что ж,  он доставил животных почти к самому пакгаузу. Мистер Вене, без сомнения, все  поймет и оценит его добрые намерения.    

Он  связался с Венсом, находящимся на Вермойне II и объяснил ему обстановку.    

– Не  в пакгаузе? – переспросил Вене.    

– Всего  лишь в пятидесяти милях от пакгаузе.    

– Нет,  так не пойдет. Разумеется, я приму животных. Они мои. Но есть пункты, предусматривающие  неустойку в случае неполноценной доставки.    

– Но  ведь вы не примените их, правда? – взмолился Грегор. – Мои намерения…    

– Они  меня не интересуют, – прервал его Вене. – Меня интересует предел  прибыли и все такое. Нам, колонистам, всякая кроха годится.    

И он дал  отбой.    

Обливаясь  потом, хотя в помещении было холодно, Грегор вызвал Арнольда и сообщил ему  новости.    

– Это  неэтично! – объявил Арнольд в неистовстве.    

– Но  законно.    

– Я  знаю, черт побери. Мне надо подумать.    

– Придумай  что-нибудь толковое, – сказал Грегор.    

– Я  свяжусь с тобой позднее.    

После  разговора Грегор несколько часов подряд кормил животных, вычесывал квилью  шерсть из своих волос и жег мебель на палубе корабля. Когда зажужжала рация, он  суеверно скрестил пальцы, прежде чем ответить.    

– Арнольд?    

– Нет,  это Вене.    

– Послушайте,  мистер Вене, – сказал Грегор. – Если бы нам дали хоть маленькую  отсрочку, мы могли бы покончить дело полюбовно. Я уверен…    

– Э,  вам удалось-таки меня объегорить, – огрызнулся Вене.    

– К  тому же на совершенно законном основании. Я навел справки. Хитро сработано,  сэр, весьма хитро. Я высылаю буксир за животными.    

– Но  пункт о неустойке…    

– Естественно,  не могу его применить.    

Грегор  уставился на рацию. Хитро сработано? Что придумал Арнольд?    

Он  радировал Арнольду в контору.    

– Говорит  секретарь мистера Арнольда, – ответил ему юный девичий голосок. –  Мистера Арнольда сегодня уже не будет.    

– Не  будет? Секретарь? Мне нужен Арнольд из «Асса». Я попал к другому Арнольду, не  правда ли?    

– Нет,  сэр, это контора мистера Арнольда, из Международной очистительной службы «Асе».  Вы хотите сделать заказ? У нас первоклассный пакгауз в системе Вермойна, на  орбите вблизи Вермойна II. Мы транспортируем животных с планет легкого,  среднего и высокого тяготения. Мистер Грегор лично руководит работами. Я  полагаю, что вы найдете наши цены умеренными.    

Так вот до  чего додумался Арнольд – превратить корабль в пакгауз! По крайней мере на бумаге.  А ведь контракт действительно предоставил им право соорудить пакгауз по своему  усмотрению. Умно!    

Но этот  паршивец Арнольд не соображает, что от добра добра не ищут. Теперь он хочет заняться  пакгаузным делом!    

– Что  вы сказали, сэр?    

– Я  сказал, что это говорит пакгауз. Примите радиограмму для мистера Арнольда.    

– Слушаю,  сэр.    

– Передайте  мистеру Арнольду, чтобы он аннулировал все заказы, – угрюмо произнес Грегор. –  Его пакгауз возвращается домой что есть духу.    

     

(перевод  Н.Евдокимова)    

 РИТУАЛ    

     

Акиенобоб  вприпрыжку подбежал к хижине Старейшего Песнопевца и принялся отплясывать Танец  Важного Сообщения, ритмично постукивая хвостом по земле. В дверях тут же появился  Старейший Песнопевец и принял позу напряженного внимания: руки сложены на  груди, хвост обвит вокруг плеч.    

– Прибыл  корабль богов, – нараспев проговорил Акиенобоб, выплясывая приличествующий  случаю танец.    

– В  самом деле? – откликнулся Старейший Песнопевец, одобрительно косясь на  сложные па.    

Вот она,  пристойная манера! Не то что расхлябанные, упрощенные движения, которые предписывает  Альгонова ересь.    

– Из  божественного и неподдельного металла! – захлебнулся восторгом Акиенобоб.    

– Хвала  богам, – церемонно ответил Старейший Песнопевец, скрывая охватившее его возбуждение.  «Наконец-то! Боги возвратились!» – Созови общину.    

Акиенобоб  отправился на сельскую площадь и исполнил там Танец Сборища. Тем временем  Старейший Песнопевец воскурил щепотку священного благовония, оттер хвост песком  и, очистившись таким образом от скверны, поспешил возглавить приветственные  пляски.    

Корабль  богов – огромный цилиндр из почерневшего, изъязвленного металла – лежал в небольшой  долине. Селяне, собравшись на почтительном расстоянии, выстроились в символическую  фигуру «Общий Привет Всем Богам».    

Корабль  богов разверзся, и оттуда, шатаясь, с трудом выбрались два бога.    

Старейший  Песнопевец тотчас же признал их по облику. В Великую Книгу о Богах, написанную  почти пять тысячелетий назад, были занесены сведения о всевозможных  разновидностях божеств. Там описывались боги большие и малые, боги крылатые и  боги о копытах, боги однорукие, двурукие и трехрукие, боги с щупальцами,  чешуйчатые боги и множество иных обличий, какие благоугодно принимать богам.    

Каждую  разновидность полагалось приветствовать по особому, специально ей предназначенному  приветственному обряду, ибо так было начертано в Великой Книге о Богах.    

Старейший  Песнопевец тотчас же приметил, что перед ним двуногие, двурукие, бесхвостые  боги. Он поспешно перестроил своих соплеменников в подобающую фигуру.    

К нему  подошел Глат, прозванный Младшим Песнопевцем.    

– С  чего начнем? – учтиво прокашлял он. Старейший Песнопевец пронзил его  укоризненным взглядом.    

– С  Танца Разрешения на Посадку, – ответил он, с достоинством произнося  древние, утратившие смысл слова.    

– Разве? –  Глат почесал хвостом шею. Это был жест явного пренебрежения. – По заветам  Альгоны – прежде всего пиршество.    

Старейший  Песнопевец отвернулся, жестом выразив несогласие. Покуда бразды правления у  него в руках, он не пойдет ни на какие компромиссы с ересью Альгоны – учением,  созданным всего каких-нибудь три тысячи лет назад.    

Младший  Песнопевец Глат вернулся на свое место в строю танцоров.    

«Смехотворно, –  думал он, – что вот такая консервативная развалина, как Старейший Песнопевец,  устанавливает порядки танцев. Совершеннейшая нелепица – ведь было же доказано…»  А два бога пытались двигаться! Покачиваясь, балансировали они на тонких ногах.  Один зашатался и упал ничком. Другой помог ему встать, после чего упал сам.  Медленно, с усилием он вновь поднялся.    

Боги  удивительно напоминали простых смертных.    

– Они  выразили в танце свое расположение! – воскликнул Старейший  Песнопевец. – Приступайте же к Танцу Разрешения на Посадку.    

Туземцы  плясали, колотя хвостами о землю, кашлем и лаем выражая свое ликование. Затем в  строгом соответствии с церемониалом богов водрузили на носилки из ветвей  священного дерева и понесли на священный курган.    

– Давайте  обсудим все как следует, – предложил Глат, поравнявшись со Старейшим Песнопевцем. –  Поскольку за тысячи лет это первый случай пришествия каких бы то ни было богов,  то, несомненно, разумно было бы прибегнуть к обрядам Альгоны, Просто на всякий  случай.    

– Нет, –  решительно отказался Старейший Песнопевец, энергично перебирая шестью ногами. –  Все подобающие обряды приведены в древних книгах ритуалов.    

– Я  знаю, – настаивал Глат, – но ведь ничего страшного не случится…    

– Никогда, –  твердо заявил Старейший Песнопевец. – Для каждого бога есть свой Танец Разрешения  на Посадку. Затем идет Танец Подтверждения Астродрома, Танец Таможенного Досмотра,  Танец Разгрузки и Танец Медицинского Освидетельствования. – Старейший  Песнопевец выговаривал таинственные древние названия отчетливо и внушительно, с  благоговением. – Тогда и только тогда можно начинать пиршество.    

На  носилках из ветвей два бога стенали и вяло шевелили руками. Глат знал: боги  исполняют Танец Подражания боли и мукам смертных, подтверждая свое родство с  теми, кто им поклоняется.    

Все было  так, как и должно быть, – так, как начертано в Книге последнего  пришествия. Тем не менее Глата поразило совершенство, с каким боги копируют  чувства простых смертных. Глядя на них, можно было подумать, будто они и  вправду умирают от голода и жажды.    

Глат  улыбнулся своим мыслям. Всем известно, что боги не ощущают ни голода, ни жажды.    

– Поймите  же, – обратился Глат к Старейшему Песнопевцу. – Для нас важно  избежать той роковой ошибки, какую допустили наши пращуры в Дни космических  полетов. Так ли я говорю?    

– Разумеется, –  ответил Старейший Песнопевец, почтительно склоняя голову перед ритуальным  названием Золотого века.    

Пять  тысячелетий назад их племя находилось на вершине богатства и благоденствия, и  боги часто посещали его. Однако, как гласит легенда, в один прекрасный день  кто-то допустил ошибку в ритуале, и племя было предано Забвению. С тех пор  посещения богов прекратились раз и навсегда.    

– Если  боги одобрят наши обряды, – сказал Старейший Песнопевец, – то снимут  с нас Забвение. Тогда явятся и другие боги, как бывало в старину.    

– Вот  именно. А ведь Альгона был последним, кто видел бога. Уж он-то, наверное,  знает, что говорит, предписывая начинать с пиршества, а церемонии оставлять  напоследок.    

– Учение  Альгоны – пагубная ересь, – возразил Старейший Песнопевец.    

И  Младший Песнопевец в сотый раз задумался, не пора ли сбросить маску лицемерия,  не приказать ли общине без промедления приступить к Обряду Воды и к Пиршеству.  Ведь многие были тайными приверженцами Альгоны.    

Но нет,  пока не время, ибо власть Старейшего Песнопевца все еще слишком сильна. Да и  момент неподходящий. Надо подождать, – думал Глат, – нужно знамение  самих богов.    

А боги  по-прежнему возлежали на носилках, радуя глаз верующих дивным  Танцем-конвульсией – Подражанием жажде и мукам простых смертных.    

Богов  усадили на вершине священного кургана, и Старейший Песнопевец самолично возглавил  Танец Подтверждения Астродрома. В окрестные селения выслали гонцов с наказом  созвать всех взрослых жителей на ритуальные пляски.    

В самом  селении женщины начали готовиться к Пиршеству. Некоторые из них пустились от  радости в пляс, – ибо разве не сказано в Писаниях, что вновь появятся  боги, и тогда наступит конец Забвению, и к каждому придет богатство и  благоденствие, как в Дни космических полетов?    

На  кургане один из богов упал ничком. Другой с трудом принял сидячее положение и  искусно подрагивающим пальцем указывал на свой рот.    

– Это  знак благоволения! – вскричал Старейший Песнопевец.    

Глат  кивнул, не прекращая пляски; по складкам его кожи градом струился пот.  Старейший Песнопевец был одаренным толкователем. С этим нельзя не согласиться.    

Но вот  сидящий бог стиснул одной рукой горло, отчаянно жестикулируя другой.    

– Быстрее! –  прохрипел Старейший Песнопевец; он чутко ловил малейшее движение богов.    

Теперь  бог что-то кричал ужасающим, надтреснутым голосом. Он кричал, указывал себе на  горло и снова кричал, уподобляясь страждущему смертному.    

Все шло  в строгом соответствии с Танцем Богов, описанным в Книге последнего пришествия.    

Как раз  в этот миг на площадь перед курганом ворвалась ватага молодежи из соседнего селения  и сменила хозяев в танце. На время Младший Песнопевец мог выйти из круга.  Тяжело дыша, он подошел к Старейшему Песнопевцу.    

– Вы  будете исполнять все танцы? – спросил он.    

– Конечно. –  Старейший Песнопевец не спускал глаз с плясунов, ибо на этот раз ошибки нельзя  было допустить. Это последний случай оправдать себя перед богами и вернуть себе  их расположение. – Пляски будут продолжаться ровно восемь дней, –  непреклонно сказал Старейший Песнопевец. – Если произойдет хоть малейшая  ошибка, начнем все снова.    

– По  словам Альгоны, прежде всего надо торопиться с Обрядом Воды, возразил  Глат, – а затем…    

– Вернись  в круг! – отрезал Старейший Песнопевец, жестом выразив крайнее  возмущение. – Ты слышал, как боги кашляли в знак одобрения. Так и только  так удастся нам снять древнее заклятие.    

Младший  Песнопевец отвернулся. Ах, если бы его воля! В древние времена, когда боги то и  дело уходили и возвращались, обычай Старейшего Песнопевца был правильным  обычаем. Глат вспомнил, как описывается приход корабля богов в Книге последнего  пришествия:    

Начался  Обряд Разрешения на Посадку (в те дни это еще не называлось ни плясками, ни  танцами).    

Боги  протанцевали Танец Страдания и Боли.    

Затем  был проделан Обряд Подтверждения Аст-родрома.    

В ответ  боги исполнили Танец Голода и Жажды (точь-в-точь, как сейчас).    

Затем  последовали Обряды Таможенного Досмотра, Разгрузки и Медицинского Освидетельствования.,  Все время, пока длились обряды, богам не давали ни еды, ни питья – таково было  одно из предписаний ритуала.    

Когда со  всеми обрядами было покончено, один из богов по неведомой причине притворился  мертвым. Другой отнес его обратно на небесный корабль, и боги покинули планету,  чтобы больше никогда не возвратиться.    

Вскоре  после этого началось Забвение.    

Однако  не существует и двух древних писаний, толкующих причины Забвения одинаково.  Некоторые утверждают, что богов оскорбило несовершенное исполнение какого-то  танца. Другие, как Альгона, пишут, что надо начинать с пиршества и возлияний, а  потом уж переходить к обрядам. Альгону почитали далеко не все. В конце концов,  ведь богам неведомы ни голод, ни жажда. С какой же стати пиршество должно  предшествовать обрядам? Глат свято верил в учение Альгоны и надеялся, что в  один прекрасный день выяснит истинную причину Забвения.    

Внезапно  танец прервался. Глат поспешил взглянуть, что же произошло.    

Какой-то  глупец оставил подле священного кургана простой кувшин с водой. Один из богов  подполз к кувшину и попытался схватить недостойный предмет.    

Старейший  Песнопевец чуть ли не вырвал из рук бога кувшин и поспешно унес его прочь, а  все племя испустило вздох облегчения. Какое кощунство оставить поблизости от  бога обыкновенную, неочищенную, неосвященную воду, да еще в ничтожном сосуде  без росписи. Да прикоснись к ней бог – и его праведный гнев испепелит все  селение.    

Бог  разгневался. Он прокричал что-то, перстом указывая на оскорбительный сосуд.  Затем указал на второго бога, который все еще был погружен в небесный экстаз и  лежал лицом вниз. Он указал на свое горло, на пересохшие, растрескавшиеся губы  и опять на кувшин с водой. Он сделал два неуверенных шага и упал. Бог заплакал.    

– Живо! –  крикнул Младший Песнопевец. – Начинайте Танец Взаимовыгодного Торгового  Соглашения?    

Только  его находчивость и спасла положение. Танцующие подожгли священные ветки и  принялись размахивать ими перед ликами богов. Боги раскашлялись и тяжело  задышали в знак одобрения.    

– Ну  и хитер же ты на выдумку, – проворчал Старейший Песнопевец. – И как  только тебе пришел на ум этот танец?    

– У  него самое таинственное название, – объяснил Глат. – Я знал, что  сейчас нужно действовать Решительно,    

– Что  ж, молодец, – похвалил Старейший Песнопевец и вернулся к своим  обязанностям в танце.    

С  довольной улыбкой Глат обвил хвостом талию. Вовремя поданная команда оказалась  удачным ходом.    

Теперь  надо поразмыслить, как бы получше выполнить обряды Альгоны.    

Боги  возлежали на земле, кашляя и ловя ртом воздух, словно умирающие. Младший Песнопевец  решил подождать более удобного случая.    

Весь  день плясали Танец Взаимовыгодного Торгового Соглашения, и боги тоже принимали  в нем участие. Поклониться им приходили жители отдаленных селений, и боги,  задыхаясь, выражали свое милостивое расположение.    

К концу  танца один из богов чрезвычайно медленно поднялся на ноги. Он упал на колени, с  преувеличенным пафосом подражая движениям смертного, который ослаб до предела.    

– Он  вещает, – прошептал Старейший Песнопевец, и все смолкли.    

Бог  простер руки. Старейший Песнопевец кивнул.    

– Он  сулит нам хороший урожай, – пояснил Старейший Песнопевец.    

Бог  стиснул кулаки, но тут же разжал их, охваченный приступом кашля.    

– Он  сочувствует нашей жажде и бедности, – наставительно произнес Старейший  Песнопевец.    

Бог  снова указал себе на горло – таким горестным жестом, что кто-то из поселян  разрыдался.    

– Он  желает, чтобы мы повторили танцы сначала, – разъяснил Старейший  Песнопевец. – Давайте же, становитесь в первую позицию.    

– Его  жест означает вовсе не то, – дерзко заявил Глат, решив, что час настал.    

Все  воззрились на него, потрясенные, в гробовом молчании.    

– Богу  угоден Обряд Воды, – сказал Глат. По рядам танцующих пробежал вздох. Обряд  Воды составлял часть еретического учения Альгоны, которое Старейший Песнопевец  неустанно предавал анафеме. Впрочем, с другой стороны, Старейший Песнопевец уже  в преклонных летах. Быть может, Глат, Младший Песнопевец…    

– Не  допущу! – взвизгнул Старейший Песнопевец. – Обряд Воды следует за  пиршеством, которое начинается после всех плясок. Только таким путем избавимся  мы от Забвения!    

– Необходимо  предложить богам воды! – прогремел Младший Песнопевец.    

Оба  взглянули на богов – не подадут ли знамение, но боги молча следили за ними  усталыми, налитыми кровью глазами.    

Но вот  один из богов кашлянул.    

– Знамение! –  вскричал Глат, прежде чем Старейший Песнопевец успел истолковать этот кашель в  свою пользу.    

Старейший  Песнопевец пытался спорить, но тщетно. Ведь поселяне слышали бога собственными  ушами.    

В  очищенных от скверны, красиво расписанных кувшинах принесли воду, и плясуны  встали в позы, подобающие обряду. Боги взирали на них, тихо переговариваясь на  языке Божием.    

– Ну! –  скомандовал Младший Песнопевец. На курган внесли кувшин с водой. Один из богов  потянулся к кувшину. Другой оттолкнул его и сам схватился за кувшин.    

По толпе  прокатился взволнованный гул. Первый бог слабо ударил второго и завладел водой.    

Второй  отнял кувшин и поднес ко рту. Тогда первый сделал выпад, и кувшин покатился по  склону кургана.    

– Я  предостерегал тебя! – возопил Старейший Песнопевец. – Они отвергли  воду, как и следовало ожидать. Убери ее скорее, пока мы не погибли!    

Двое  схватили кувшины и умчались с ними прочь. Боги взвыли, но туг же умолкли.    

По  приказу Старейшего Песнопевца тотчас начался Танец Таможенного Досмотра. Снова  зажгли священные ветви и овевали ими богов, как веерами. Боги слабо прокашляли  одобрение. Один попытался сползти с кургана, но не смог. Другой лежал  неподвижно.    

Так  лежали боги долгое время, не подавая знамений.    

Младший  Песнопевец стоял в конце цепочки танцующих. «Почему, вопрошал он себя снова и  снова, – почему отступились от меня боги?» Неужели Альгона заблуждается?  Но ведь боги отвергли воду.    

У  Альгоны черным по белому написано, что единственный способ снять таинственное  проклятие Забвения – это без промедления принести в дар богам еду и питье. Быть  может, богам пришлось дожидаться слишком долго?    

«Пути  богов неисповедимы, – печально думал Глат. – Теперь случай упущен  навеки. С тем же успехом можно разделять веру Старейшего Песнопевца».    

И он  уныло поплелся в круг танцующих. Старейший Песнопевец повелел начать пляски сначала  и продолжать их четыре дня и четыре ночи. Потом, если богам будет угодно, в их  славу будет устроено пиршество.    

Боги не  подавали знамений. Они лежали на священном кургане, распростершись во весь  рост, и время от времени подергивали конечностями, изображая смертных, которых  одолевает усталость, отчаянная жажда.    

Это были  очень могущественные боги. Иначе разве могли бы они столь искусно подражать  смертным?    

А к утру  случилось следующее: невзирая на то что Старейший Песнопевец отменил Танец  Хорошей Погоды, тучи на небе стали сгущаться. Громадные и черные, они заслонили  утреннее солнце.    

– Пройдет  стороной, – предрек Старейший Песнопевец, отплясывая Танец Отречения от Дождя.    

Однако  тучи разверзлись, и полился дождь. Боги медленно зашевелились и обратили лица к  небу.    

– Тащите  доски! – кричал Старший Песнопевец. – Принесите навес! Боги предадут  дождь проклятию: ведь до окончания обрядов ни одна капля не смеет коснуться тел  божиих!    

Глат же,  сообразив, что представился еще один благоприятный случай, возразил:    

– Нет!  Этот дождь ниспослали сами боги!    

– Уведите  юного еретика! – пронзительно взвизгнул Старейший Песнопевец. – Давайте  сюда навес!    

Плясуны  оттащили Глата в сторонку и принялись сооружать над богами шатер, чтобы укрыть  их от дождя. Старейший Песнопевец собственноручно покрывал шатер крышей,  работая споро и благоговейно.    

Под  внезапно хлынувшим ливнем боги не шевелились – они лежали, широко раскрыв рты.  Когда же они увидели, что Старейший Песнопевец возводит над ними крышу, то  попытались встать.    

Старейший  Песнопевец торопился: он знал, что своим недостойным присутствием оскверняет  заповедный курган.    

Боги  переглянулись. Один из них медленно встал на колени. Другой протянул ему обе  руки и помог подняться на ноги.    

Бог  стоял, раскачиваясь как пьяный, сжимая руку возлежащего бога. И вдруг обеими  руками с яростью толкнул Старейшего Песнопевца в грудь. Старейший Песнопевец  потерял равновесие и закувыркался по священному кургану, нелепо дрыгая ногами в  воздухе. Бог сорвал с навеса крышу и помог встать другому богу.    

– Знамение! –  вскричал Младший Песнопевец, вырываясь из удерживающих его рук. – Знамение!    

Никто не  мог этого отрицать. Теперь оба бога стояли, запрокинув головы, подставив рты  под струи дождя.    

– Начинайте  пиршество! – рявкнул Глат. – Такова воля богов!    

Плясуны  колебались. Впасть в ересь Альгоны – это серьезный шаг, который стоило бы хорошенько  обдумать.    

Однако  теперь, когда всем стал распоряжаться Младший Песнопевец, пришлось рискнуть.    

Оказалось,  Альгона был прав. Боги выражали свое одобрение воистину по-божески: запихивали  яства в рот огромными кусками – какое изумительное подражание смертным! –  и поглощали напитки с таким усердием, будто и впрямь умирали от жажды.    

Глат  сожалел лишь о том, что не знает божьего языка, ибо больше всего на свете ему  хотелось узнать, каковы же были истинные причины Забвения.    

     

(перевод  Н.Евдокимова)    

 «ОСОБЫЙ СТАРАТЕЛЬСКИЙ»    

     

Пескоход  мягко катился по волнистым дюнам. Его шесть широких колес поднимались и  опускались, как грузные крупы упряжки слонов. Невидимое солнце палило сквозь  мертвенно-белую завесу небосвода, изливая свой жар на брезентовый верх машины и  отражаясь от иссушенных песков.    

– Только  не засни, – сказал себе Моррисон, выправляя по компасу курс пескохода.    

Вот уже  двадцать первый день он ехал по Скорпионовой пустыне Венеры. Двадцать первый  день он боролся со сном за рулем пескохода, который качаясь из стороны в  сторону, переваливал одну песчаную волну за другой. Ехать по ночам было бы  полегче, если бы не приходилось то и дело объезжать крутые овраги и валуны  величиной с дом. Теперь он понимал, почему в пустыню направлялись группами:  один вел машину, а другой тряс его, не давая заснуть.    

– Но  в одиночку лучше, – напомнил Моррисон сам себе. Берешь вдвое меньше  припасов и не рискуешь случайно оказаться убитым.    

Он начал  клевать носом и заставил себя рывком поднять голову. Перед ним, за поляроидным  ветровым стеклом, все плясало и зыбилось. Пескоход бросало и качало с  предательской мягкостью. Моррисон протер глаза и включил радио.    

Это был  рослый, загорелый, мускулистый молодой человек с коротко остриженными черными  волосами и серыми глазами. Он наскреб двадцать тысяч долларов и приехал на Венеру,  чтобы здесь, в Скорпионовой пустыне, заработать себе состояние, как это сделали  уже многое до него. В Престо – последнем городке на рубеже дикой пустыни – он  обзавелся снаряжением и пескоходом, после чего у него осталось всего десять  долларов.    

Десяти долларов  в Престо хватило как раз на то, чтобы выпить в единственном на весь город  салуне. Моррисон заказал виски с содовой, выпил с шахтерами и старателями и  посмеялся над россказнями старожилов про стаи пустынных волков и эскадрильи  прожорливых птиц, что водились в глубине пустыни. Он знал все о солнечной  слепоте, тепловом ударе и о поломке телефона. Он был уверен, что с ним ничего  подобного не случится.    

Теперь  же, пройдя за двадцать один день 1800 миль, он научился уважать эту безводную  громаду песка и камня площадью втрое больше Сахары. Здесь в самом деле можно  погибнуть!    

Но можно  и разбогатеть. Именно это и намеревался сделать Моррисон.    

Из  приемника послышалось гудение. Повернув регулятор громкости до отказа, он едва  расслышал звуки танцевальной музыки из Венусборга. Потом звуки замерли.    

Он  выключил радио и крепко впился обеими руками в руль. Разжав одну руку, он  взглянул на часы. Девять пятнадцать утра. В десять тридцать он сделает  остановку и вздремнет. В такую жару нужно отдыхать. Но не больше чем полчаса.  Где-то впереди ждет сокровище, и ему нужно найти его до того, как кончатся  припасы.    

Там,  впереди, должны быть выходы драгоценной золотоносной породы! Вот уже два дня,  как он напал на ее следы. А что, если он наткнется на настоящее месторождение,  как Кэрк в восемьдесят девятом году или Эдмондсон и Арслер в девяносто третьем?  Тоща он сделает то же, что сделали они: закажет «Особый старательский»  коктейль, сколько бы с него ни содрали.    

Пескоход  катился вперед, делая неизменные тринадцать миль в час, и Моррисон попытался  сосредоточиться на опаленной жаром желтовато-коричневой местности. Вон тот  выход песчаника точь-в-точь такого же цвета, как волосы Джейн.    

Когда он  доберется до богатой залежи, то вернется на землю, купит себе ферму в океане и  они с Джейн поженятся. Хватит с него старательства! Только бы одну богатую  находку, чтобы он мог купить кусок глубокого синего Атлантического океана.  Кое-кто может считать рыбоводство скучным занятием, но его это вполне  устраивает.    

Он живо  представил себе, как стада макрелей пасутся, плавая в планктоновых садках, а он  сам в маленькой подводной лодке, сопровождаемый верным дельфином, посматривает,  не сверкнет ли серебром хищная барракуда и не покажется ли из за коралловых  зарослей сера-стальная акула…    

Пескоход  бросило вбок. Моррисон очнулся, схватился за руль и изо всех сил повернул его.  Пока он дремал, машина съехала с рыхлого гребня дюны. Опасно накренившись,  пескоход цеплялся колесами за гребень. Песок и галька летели из-под его широких  шин, которые с визгом и воем начали вытягивать машину вверх по откосу. И тут  обрушился весь склон дюны.    

Моррисон  повис на руле. Пескоход завалился на бок и покатился вниз. Песок сыпался в рот  и в глаза. Отплевываясь, Моррисон не выпускал руля из рук. Потом машина еще раз  перевернулась и провалилась в пустоту. Она падала несколько секунд, а потом  рухнула на дно сразу всеми колесами. Моррисон услышал, как с гулом лопнули обе  задние шины. Он ударился головой о ветровое стекло и потерял сознание.    

Очнувшись,  он прежде всего взглянул на часы. Они показывали десять тридцать пять.    

– Самое  время вздремнуть, – сказал себе Моррисон. – Но, пожалуй, лучше я  сначала выясню ситуацию.    

Он  обнаружил, что находится на дне неглубокой впадины, усыпанной острыми  камешками. От удара лопнули две шины, разбилось ветровое стекло и сорвало  дверцу. Снаряжение было разбросано вокруг, но как будто осталось невредимым.    

– Могло  быть и хуже, – сказал себе Моррисон. Он нагнулся и внимательно осмотрел  шины.    

– Оно  и есть хуже, – добавил он.    

Обе  лопнувшие шины были так изодраны, что починить их было уже невозможно. Запасные  колеса он использовал еще десять дней назад, пересекая Чертову Решетку.  Использовал и выбросил. Двигаться дальше без шин он не мог.    

Моррисон  вытащил телефон, стер пыль с черного пластмассового футляра и набрал номер  гаража Эла в Престо. Через секунду засветился маленький видеоэкран. Он увидел  длинное угрюмое лицо, перепачканное маслом.    

– Гараж  Эла. Эдди у аппарата.    

– Привет,  Эдди. Это Том Моррисон. С месяц назад я купил у вас этот пескоход «Дженерал  моторе». Помните?    

– Конечно,  помню, – ответил Эл. – Вы тот самый парень, который поехал один по  Юго-Западной тропе. Ну как ведет себя таратайка?    

– Прекрасно.  Замечательная машина. Я вот по какому делу…    

– Эй, –  перебил его Эдди, – что с вашим лицом?    

– Ничего  особенного, – сказал он. – Я кувыркнулся с дюны, и лопнули две шины.    

Он  повернул телефон, чтобы Эдди смог их разглядеть.    

– Не  починить, – сказал Эдди.    

– Так  я и думал. А запасные я истратил, когда ехал через Чертову Решетку. Послушайте,  Эдди, вы не могли бы телепортировать мне пару шин? Сойдут даже  реставрированные. А то без них мне не сдвинуться с места.    

– Конечно, –  ответил Эдди, – только реставрированных у меня нет. Я телепортирую новые  по пятьсот за штуку. Плюс четыреста долларов за телепортировку. Тысяча четыреста  долларов, мистер Моррисон.    

– Ладно.    

– Хорошо,  сэр. Если вы покажете мне наличные или чек, я буду действовать.    

– В  данный, момент, – сказал Моррисон, – у мены с собой нет ни цента.    

– А  счет в банке?    

– Исчерпан  дочиста.    

– Облигации?  Недвижимость? Хоть что-нибудь, что можно обратить в наличные?    

– Ничего,  кроме этого пескохода, который вы продали мне за восемь тысяч долларов. Когда  вернусь, рассчитаюсь с вами пескоходом.    

– Если  вернетесь. Мне очень жаль, мистер Моррисон, но ни чего не выйдет.    

– Что  вы хотите сказать? – спросил Моррисон. – Вы же знаете, что я заплачу  за шины.    

– А  вы знаете законы Венеры, – упрямо сказал Эдди. Никакого кредита! Деньги на  бочку!    

– Не  могу же я ехать на пескоходе без шин, – сказал Моррисон. – Неужели вы  меня здесь бросите?    

– Кто  это вас бросит? – возразил Эдди. – Со старателями такое случается  каждый день. Вы знаете, что делать, мистер Моррисон. Позвоните в компанию  «Коммунальные услуги» и объявите себя банкротом. Подпишите бумагу о передаче им  остатков пескохода и снаряжения и всего, что вы нашли по дороге. Они вас  выручат.    

– Я  не хочу возвращаться, – ответил Моррисон. Смотрите. Он поднес аппарат к  самой земле.    

– Видите,  Эдди? Видите эти красные и пурпурные крапинки? Где-то здесь лежит богатая руда!    

– Следы  находят все, – сказал Эдди.    

– Но  это богатое место, – настаивал Моррисон. – Следы ведут прямо к  чему-то крупному, к большой жиле. Эдди, я знаю, это очень большое одолжение, но  если бы вы рискнули ради меня парой шин…    

– Не  могу, – ответил Эдди. – Я же всего навсего здешний служащий. Я не  могу телепортировать вам никаких шин, пока вы мне не покажете деньги. Иначе  меня выгонят с работы, а может быть, и посадят. Вы знаете закон.    

– Деньги  на бочку, – мрачно сказал Моррисон.    

– Вот  именно. Не делайте глупостей и поворачивайте обратно. Может быть, когда-нибудь  попробуете еще раз.    

– Я  двенадцать лет копил эти деньги, – ответил Моррисон. – Я не поверну  назад.    

Он  выключил телефон и попытался что-нибудь придумать. Кому еще здесь, на Венере,  он может позвонить? Только Максу Крэндоллу, своему маклеру по драгоценным  камням. Но Максу негде взять тысячу четыреста долларов – в своей тесной конторе  рядом с ювелирной биржей Венусборга он еле-еле зарабатывает на то, чтобы  заплатить домохозяину.    

«Не могу  я просить Макса о помощи, – решил Моррисон. По крайней мере до тех пор,  пока не найду золото. Настоящее золото, а не просто его признаки. Значит,  остается выпутываться самому».    

Он  открыл задний борт пескохода и начал разгружать его, сваливая снаряжение на  песок. Придется отобрать только самое необходимое: все, что он возьмет,  предстоит тащить на себе.    

Нужно  взять телефон, походный набор для анализов. Концентраты, револьвер, компас. И ничего  больше, кроме воды, – столько, сколько он сможет унести. Все остальное  придется бросить.    

К вечеру  Моррисон был готов. Он с сожалением посмотрел на остающиеся двадцать баков с  водой. В пустыне вода самое драгоценное имущество человека, если не считать  телефона. Но ничего не поделаешь. Напившись досыта, он взвалил на плечи мешок и  направился на юго-запад, в глубь пустыни.    

Три дня  он шел на юго-запад, потом, на четвертый день, повернул на юг. Признаки золота,  становились все отчетливее. Никогда не показывавшееся из-за облаков солнце  палило сверху, и мертвенно-белое небо смыкалось над ним, как крыша из  раскаленного железа. Моррисон шел по следам золота, а по его следам тоже кто-то  шел.    

На  шестой день он уловил какое-то движение, но это было так далеко, что он ничего  не смог разглядеть. На седьмой день он увидел, кто его выслеживает.    

Венерианская  порода волков, маленьких, худых, с желтой шкурой и длинными, изогнутыми, как  будто в усмешке, челюстями, была одной из немногих разновидностей  млекопитающих, которые обитали в Скорпионовой пустыне. Моррисон вгляделся и  увидел, как рядом с первым волком появились еще два.    

Он  расстегнул кобуру револьвера. Волки не пытались приблизиться. Времени у них  было достаточно.    

Моррисон  все шел и шел, жалея, что не захватил с собой ружье. Но это означало бы лишние  восемь фунтов, а значит, на восемь фунтов меньше воды.    

Раскидывая  лагерь на закате восьмого дня, он услышал какое-то потрескивание. Он резко  повернулся и заметил в воздухе футах в десяти от себя, на высоте чуть больше  человеческого роста, маленький вихрь, похожий на водоворот. Вихрь крутился,  издавая характерное потрескивание, всегда сопровождавшее телепортировку.    

«Кто бы  это мог мне что-то телепортировать?» – подумал Моррисон, глядя, как вихрь медленно  растет.    

Телепортировка  предметов со стационарного проектора в любую заданную точку была обычным  способом передвижения грузов через огромные расстояния Венеры. Телепортировать  можно было любой неодушевленный предмет. Одушевленные предметы телепортировать  не удавалось, потому что при этом происходили некоторые незначительные, но  иепоправимые изменения молекулярного строения протоплазмы. Кое-кому пришлось  убедиться в этом на себе, когда телепортирование только еще входило в практику.    

Моррисон  ждал. Воздушный вихрь достиг трех футов в диаметре. Из него вышел хромированный  робот с большой сумкой.    

– А  это ты… – сказал Моррисон.    

– Да,  сэр, – сказал робот, окончательно высвободившись из вихря, –  Уильямс-4 с венерианской почтой к вашим услугам.    

Робот  был среднего роста, с тонкими ногами и плоскими Ступнями, человекоподобный и  наделенный добродушным характером. Вот уже двадцать три года он представлял собой  все почтовое ведомство Венеры – сортировал, хранил и доставлял письма. Он был  построен основательно, и за все двадцать три года почта ни разу не  задерживалась.    

– Вот  и мы, мистер Моррисон, – сказал Уильямс-4. – К сожалению, в пустыню  почта заглядывает только дважды в месяц, но уж зато приходит вовремя, а это  самое ценное. Вот для вас. И вот. Кажется, есть еще одно. Что, пескоход  сломался?    

– Ну  да, – ответил Моррисон, забирая письма.    

Уильямс-4  продолжал рыться в своей сумке. Хотя старый робот был прекрасным почтальоном,  он слыл самым большим болтуном на всех трех планетах.    

– Где-то  здесь было еще одно, сказал Уильямс-4. – Плохо, что пескоход сломался.  Теперь уж пескоходы пошли не те, что во времена моей молодости. Послушайте  моего совета, молодой человек. Возвращайтесь назад, если у вас еще есть такая  возможность.    

Моррисон  покачал головой.    

– Глупо,  просто глупо, – сказал старый робот. – Жаль, что у вас нет моего  опыта. Сколько раз мне попадались вот такие парни – лежат себе на песке в  высохшем мешке из собственной кожи, а кости изгрызли песчанные волки и грязные  черные коршуны. Двадцать три года я доставляю почту прекрасным молодым людям  вроде вас, и каждый думает, что он необыкновенный, не такой, как другие.    

Зрительные  ячейки робота затуманились воспоминаниями.    

– Но  они такие же, как и все, – продолжал Уильямс-4. Все они одинаковы, как  роботы, сошедшие с конвейера, особенно это чувствуешь после того, как с ними  разделаются волки.    

И тогда  мне приходится пересылать их письма и личные вещи их возлюбленным на Землю.    

– Знаю, –  ответил Моррисон. – Но кое-кто остается в живых, верно?    

– Конечно, –  согласился робот. – Я видел, как люди составляли себе одно, два, три состояния.  А потом умирали в песках, пытаясь составить четвертое.    

– Только  не я, – ответил Моррисон. – Мне хватит и одного. А потом я куплю себе  подводную ферму на Земле.    

Робот  содрогнулся.    

– Ненавижу  соленую воду. Но каждому – свое. Желаю удачи, молодой человек!    

Робот  внимательно оглядел Моррисона – вероятно, чтобы прикинуть, много ли на нем личных  вещей, – полез обратно в воздушный вихрь. Мгновение – и он исчез. Еще  мгновение, исчез и вихрь.    

Моррисон  сел и принялся читать письма. Первое было от маклера по драгоценным камням  Макса Крэндолла. Он писал о депрессии, которая обрушилась на Венусборг, и  намекал, что может оказаться банкротом, если кто-нибудь из его старателей не  найдет чего-нибудь стоящего.    

Второе  письмо было уведомлением от Телефонной компании Венеры. Моррисон задолжал за  двухмесячное пользованием телефоном двести десять долларов и восемь центов.  Если эта сумма не будет уплачена немедленно, телефон подлежит отключению.    

Последнее  письмо, пришедшее с далекой Земли, было от Джейн. Оно было заполнено новостями  о его двоюродных братьях, тетках и дядях. Джейн писала о фермах в Атлантическом  океане, которые она присмотрела, и о чудном местечке, что она нашла недалеко от  Мартиники в Карибском море. Она умоляла его бросить старательство, если оно  грозит какой-нибудь опасностью; можно найти и другие способы заработать на  ферму. Она передала ему свою любовь и заранее поздравляла с днем рождения.    

– День  рождения? – спросил себя Моррисон. – Погодите, сегодня двадцать  третье июля. Нет двадцать четвертое. А мой день рождения первого августа.  Спасибо, что вспомнила, Джейн.    

В эту  ночь ему снились Земля и голубые просторы Атлантики. Но под утро, когда жара усилилась,  он вообразил многие мили золотых жил, оскаливших зубы песчанных волков и  «Особый старательский».    

Моррисон  продолжал свой путь по дну давно исчезнувшего озера. Камни сменились песком.  Потом снова пошли камни, исковерканные и превращенные в тысячи зловещих фигур.  Красные, желтые и бурые цвета плыли у него перед глазами. Во всей этой пустыне  не было ни одного зеленого пятнышка.    

Он  продолжал идти в глубь пустыни, в хаотические нагромождения камней, а поодаль,  с обеих сторон, за ним, не приближаясь и не отставая, шли волки.    

Моррисон  не обращал на них внимания. Ему доставляли достаточно забот отвесные скалы и  целые поля валунов, преграждавшие путь на юг.    

На  одиннадцатый день после того, как он бросил пескоход, признаки золота стали  настолько богатыми, что его уже можно было мыть. Волки все еще преследовали  его, и вода была на исходе. Еще один дневной переход – и для него все будет  кончено.    

Моррисон  на мгновение задумался, потом распаковал телефон и набрал номер компании  «Коммунальные услуги». На экране появилась суровая, строго одетая женщина с  седеющими волосами.    

– «Коммунальные  услуги», – сказала она. – Чем можем вам помочь?    

– Привет, –  весело отозвался Моррисон. – Как погода в Венусборге?    

– Жарко, –  ответила женщина. – А у вас?    

– Я  даже не заметил, – улыбнулся Моррисон. – Слишком занят: пересчитываю  свои богатства.    

– Вы  нашли золотую жилу? – спросила женщина, и ее лицо немного смягчилось.    

– Конечно, –  ответил Моррисон. – Но пока никому не говорите. Я еще не оформил заявку.  Мне бы наполнить их, беззаботно улыбаясь, он показал ей свои фляги. Иногда это  удавалось. Иногда, если вы вели себя достаточно уверенно, «Коммунальные услуги»  давали воду, не проверяя ваш текущий счет. Конечно, это было жульничество, но  ему было не до приличий.    

– Я  полагаю, ваш счет в порядке? – спросила женщина.    

– Конечно, –  ответил Моррисон, почувствовав, как улыбка застыла на его лице. – Мое имя  Том Моррисон. Можете проверить…    

– О,  этим занимаются другие. Держите крепче флягу. Готово!    

Крепко  держа флягу обеими руками, Моррисон смотрел, как над ее горлышком тонкой хрустальной  струйкой показалась вода, телепортированная за четыре тысячи миль из  Венусборга. Струйка потекла во флягу с чарующим журчанием. Глядя на нее,  Моррисон почувствовал, как его пересохший рот начал наполняться слюной. Вдруг  вода перестала течь.    

– В  чем дело? – спросил Моррисон.    

Экран  телефона померк, потом снова засветился, и Моррисон увидел перед собой худое  лицо незнакомого мужчины. Мужчина сидел за большим письменным столом, а перед  ним была табличка с надписью: «Милтон П. Рид, вице-президент. Отдел счетов».    

– Мистер  Моррисон, – сказал Рид, – ваш счет перерасходован. Вы получили воду  обманным путем. Это уголовное преступление.    

– Я  заплачу за воду, сказал Моррисон.    

– Когда?    

– Как  только вернусь в Венусборг.    

– Чем  вы собираетесь заплатить?    

– Золотом, –  ответил Моррисон. – Посмотрите, мистер Рид. Это вернейшие признаки! Вернее,  чем были у Кэрка, когда он сделал свою заявку. Еще день, и я найду золотоносную  породу…    

– Так  думает каждый старатель, – сказал мистер Рид. Всего один день отделяет  каждого старателя на Венере от золотоносной породы. И все они рассчитывают  получить кредит в «Коммунальных услугах».    

– Но  в данном случае…    

– «Коммунальные  услуги», – продолжал Рид, – не благотворительная организация. Наш  устав запрещает продление кредита. Мистер Моррисон, Венера – еще не освоенная  планета, и планета очень далекая. Любое промышленное изделие приходится ввозить  сюда с Земли за немыслимую цену. У нас есть своя вода, но найти ее, очистить и  потом телепортировать стоит дорого. Наша компания, как и любая другая на  Венере, получает крайне малую прибыль, да и та неизменно вкладывается в  расширение дела. Вот почему на Венере не может быть кредита.    

– Я  все это знаю, – ответил Моррисон. – Но я же говорю вам, что мне нужно  только день или два…    

– Абсолютно  исключено. По правилам мы уже сейчас не имеем права выручать вас. Вы должны  были объявить о своем банкротстве неделю назад, когда сломался ваш пескоход.  Ваш механик сообщил нам об этом, как требует закон. Но вы этого не сделали. Мы  имеем право бросить вас. Вы понимаете?    

– Да,  конечно, – устало ответил Моррисон.    

– Тем  не менее компания приняла решение ради вас нарушить правила. Если вы немедленно  повернете назад, мы снабдим вас водой на обратный путь.    

– Я  еще не хочу поворачивать назад. Я почти нашел месторождение.    

– Вы  должны повернуть назад! Подумайте хорошенько, Моррисон! Что было бы с нами, если  бы мы позволяли любому старателю рыскать по пустыне и снабжали бы его водой?  Туда бы устремились десять тысяч человек, и не прошло бы и года, как мы были бы  разорены. Я и так нарушаю правила. Возвращайтесь!    

– Нет, –  ответил Моррисон.    

– Подумайте  еще раз. Если вы сейчас не повернете назад, «Коммунальные услуги» снимают с  себя всякую ответственность.    

Моррисон  кивнул. Если он пойдет дальше, то рискует умереть в пустыне. Но что, если он  вернется? Он окажется в Венусборге без гроша в кармане, кругом в долгах, тщетно  разыскивая работу в перенаселенном городе. Ему придется спать в ночлежке и  кормиться бесплатной похлебкой вместе с другими старателями, которые повернули  обратно. А как он заработает на возвращение на Землю? Когда он снова увидит  Джейн?    

– Я,  пожалуй, пойду дальше, – сказал Моррисон.    

– Тогда  «Коммунальные услуги» снимают с себя всякую ответственность за вас, –  повторил Рид и повесил трубку.    

Моррисон  уложил телефон, хлебнул глоток из своих скудных запасов воды и снова пустился в  путь.    

Песчанные  волки рысцой бежали с обеих сторон, постепенно приближаясь. С неба его заметил  коршун с треугольными крыльями. Коршун день и ночь парил на восходящих потоках  воздуха, ожидая, пока волки прикончат Моррисона. Коршуна заменила стая  маленьких летучих скорпионов. Они отогнали птицу наверх, в облачный слой.  Летучие гады ждали целый день. Потом их, в свою очередь, прогнала стая черных  коршунов.    

Теперь,  на пятнадцатый день после того, как он бросил пескоход, признаки золота стали  еще обильнее. В сущности, Моррисон как будто шел по поверхности золотой жилы.  Везде вокруг должно было быть золото. Но самой жилы он еще не нашел.    

Моррисон  сел и потряс свою последнюю флягу. Она не издала ни звука. Он отвинтил пробку и  опрокинул флягу себе в рот. В его запекшееся горло скатились две капли.    

Прошло  уже четыре дня с тех пор, как он разговаривал с «Коммунальными услугами». Последнюю  воду он выпил вчера. Или позавчера?    

Он снова  завинтил пустую флягу и окинул взглядом выжженную жаром местность. Потом он  выхватил из мешка телефон и набрал номер Макса Крэндолла.    

Круглое,  озабоченное лицо Крэндолла появилось на экране.    

– Томми, –  сказал он, – на кого ты похож?    

– Все  в порядке, – ответил Моррисон. Немного высох, и все. Макс, я у самой жилы.    

– Ты  в этом уверен? – спросил Макс.    

– Смотри  сам, – сказал Моррисон, поворачивая телефон в разные стороны. –  Смотри, какие здесь формации! Видишь вон там красные и пурпурные пятна?    

– Верно,  признаки золота, – неуверенно согласился Крэндолл.    

– Где-то  поблизости богатая порода. Она должна быть здесь! – сказал Моррисон. –  Послушай, Макс, я знаю, что у тебя туго с деньгами, но я хочу попросить тебя об  одолжении. Пошли мне пинту воды. Всего пинту, чтобы хватило на день или два.  Эта пинта может нас обоих сделать богачами.    

– Не  могу, – грустно ответил Крэндолл.    

– Не  можешь?    

– Нет,  Томми, я послал бы тебе воды, даже если бы вокруг тебя не было ничего, кроме песчаника  и гранита. Неужели ты думаешь, что я дал бы тебе умереть от жажды, если бы мог  что-нибудь поделать? Но я ничего не могу. Взгляни.    

Крэндолл  повернул свой телефон. Моррисон увидел, что стулья, стол, конторка, шкаф и сейф  исчезли из конторы. Остался только телефон.    

– Не  знаю, почему не забрали и телефон, – сказал Крэндолл. – Я должен за  него за два месяца.    

– Я  тоже, – вставил Моррисон.    

– Меня  ободрали как липку, – сказал Крэндолл. – Ни гроша не осталось. Пойми,  за себя я не волнуюсь. Я могу питаться и бесплатной похлебкой. Но я не могу  телепортировать тебе ни капли воды. Ни тебе, ни Рэмстаатеру.    

– Джиму  Рэмстаатеру?    

– Ага.  Он шел по следам золота на севере, за Забытой речкой. На прошлой неделе у его  пескохода сломалась ось, а поворачивать назад он не захотел. Вчера у него  кончилась вода.    

– Я  бы поручился за него, если бы мог, – сказал Моррисон.    

– И  он бы поручился за тебя, если бы мог, – ответил Крэндолл. – Но он не  может, и ты не можешь, и я не могу. Томми, у тебя осталась только одна надежда.    

– Какая?    

– Найди  породу. Не просто признаки золота, а настоящее месторождение, которое стоило бы  настоящих денег. Потом позвони мне. Если это будет в самом деле золотоносная  порода, я приведу Уилкса из «Три Плэнет Майнинг» н заставлю его дать нам аванс.  Он, вероятно, потребует пятьдесят процентов.    

– Но  это же грабеж!    

– Нет,  это просто цена кредита на Венере, – ответил Крэндолл. – Не  беспокойся, все равно останется немало. Но сначала нужно найти породу. –  О’кэй, – сказал Моррисон. – Она должна быть где-то здесь Макс, какое  сегодня число?    

– Тридцать  первое июля. А что?    

– Просто  так. Я позвоню тебе, когда что-нибудь найду. Повесив трубку, Моррисон присел на  камень и тупо уставился в песок. Тридцать первое июля. Завтра у него день  рождения. О нем будут думать родные. Тетя Бесс в Пасадене, близнецы в Лаосе,  дядя Тед в Буранго. И, конечно, Джейн, которая ждет его в Тампа.    

Моррисон  понял, что, если он не найдет породу, завтрашний день рождения будет для него  последним.    

Он  поднялся, снова упаковал телефон рядом с пустыми флягами и направился на юг.    

Он шел  не один. Птицы и звери пустыни шли за ним. Над его головой без конца молча кружились  черные коршуны. По сторонам, уже гораздо ближе, его сопровождали песчаные  волки, высунув языки в ожидании, когда же он упадет замертво…    

– Я  еще жив! – заорал на них Моррисон.    

Он  выхватил револьвер и выстрелил в ближайшего волка. Расстояние было футов  двадцать, но он промахнулся. Он встал на одно колено, взял револьвер в обе руки  и выстрелил снова. Волк завизжал от боли. Стая немедленно набросилась на  раненого, и коршуны устремились вниз за своей долей.    

Моррисон  сунул револьвер в кобуру и побрел дальше. Он знал, что его организм сильно  обезвожен. Окружающие предметы прыгали и плясали перед его глазами, и его шаги  стали неверными. Он выбросил пустые фляги, выбросил все, кроме набора для  анализов, телефона и револьвера. Или он уйдет из этой пустыни победителем, или  не уйдет вообще.    

Признаки  золота были все такими же обильными. Но он все еще не мог найти никакого ощутимого  богатства.    

К вечеру  он заметил неглубокую пещеру в подножье утеса. Он заполз в нее и устроил поперек  входа баррикаду из камней. Потом он вытащил револьвер и оперся спиной о заднюю  стену.    

Снаружи  фыркали и щелкали зубами волки. Моррисон устроился поудобнее и приготовился  провести всю ночь настороже.    

Он не  спал, но и не бодрствовал. Его мучили кошмары и видения. Он снова оказался на  Земле, и Джейн говорила ему:    

– Это  тунцы. У них что-то неладно с питанием. Они все болеют.    

– Проклятье, –  отвечал Моррисон. – Стоит только приручить рыбу, как она начинает привередничать.    

– Ну  что ты там философствуешь, когда твои рыбы больны?    

– Позвони  ветеринару.    

– Звонила.  Он у Блейков, ухаживает за их молочным китом.    

– Ладно.  Пойду посмотрю.    

Он надел  маску и, улыбаясь сказал:    

– Не  успеешь обсохнуть, как уже приходится лезть снова.    

Его лицо  и грудь были влажными.    

Моррисон  открыл глаза. Его лицо и грудь в самом деле были мокры от пота. Вглядевшись в  перегороженное устье пещеры, он насчитал два, четыре, шесть, восемь зеленых  глаз.    

Он  выстрелил в них, но они не отступили. Он выстрелил еще раз, и пуля отлетев от  стенки, осыпала его режущими осколками камня. Продолжая стрелять, он ухитрился  ранить одного из волков. Стая разбежалась.    

Револьвер  был пуст. Моррисон пошарил в карманах и нашел еще пять патронов. Он тщательно  зарядил револьвер. Скоро, наверное, рассвет.    

Он снова  увидел сон – на этот раз ему приснился «Особый старательский». Он слышал рассказы  о нем во всех маленьких салунах, окаймлявших Скорпионову пустыню. Заросшие  щетиной пожилые старатели рассказывали о нем сотню разных историй, а видавшие  виды бармены добавляли свои варианты. Его заказал Кэрк в восемьдесят девятом  году – большой, специально для себя. Эдмонсон и Арслер отведали его в девяносто  третьем. Это было несомненно. И другие заказывали его, сидя на своих  драгоценных жилах. По крайней мере так рассказывали.    

Но  существовал ли он на самом деле? Был ли вообще такой коктейль – «Особый  старательский»? Доживет ли он до того, чтобы увидеть это радужное чудо, выше  колокольни, больше дома, дороже, чем сама золотоносная порода?    

Ну  конечно! Вон, он уже почти может его разглядеть.    

Моррисон  заставил себя очнуться. Наступило утро. Он с трудом выбрался из пещеры  навстречу дню.    

Он брел  и полз к югу, за ним по пятам шли волки, по нему пробегали тени крылатых хищников.  Он скреб пальцами камни и песок. Вокруг были обильные признаки золота. Верные  признаки!    

Но где  же в этой заброшенной пустыне золотоносная порода?    

Где? Ему  уже было почти все равно. Он гнал вперед свое сожженное солнцем, высохшее тело,  остановившись только для того, чтобы отпугнуть выстрелом подошедших слишком  близко волков.    

Осталось  четыре пули.    

Ему  пришлось выстрелить еще раз, когда коршуны, которым надоело ждать, начали пикировать  ему на голову. Удачный выстрел угодил прямо в стаю, свалив двух птиц. Волки  начали грызться над ними. Моррисон, уже ничего не видя, пополз вперед.    

И упал с  гребня невысокого утеса.    

Падение  было не опасным, но он выронил револьвер. Прежде чем он успел его найти, волки  бросились на него. Только их жадность спасла Моррисона. Пока они дрались над  ним, он откатился в сторону и подобрал револьвер. Два выстрела разогнали стаю.  После этого у него осталась одна пуля. Придется приберечь ее для себя – он  слишком устал, чтобы идти дальше. Он упал на колени. Признаки золота здесь были  еще богаче. Они были фантастически богатыми. Где-то совсем рядом…    

– Черт  меня возьми! – вырвалось у Моррисона. Небольшой овраг, куда он свалился,  был не чем иным, как сплошной золотой жилой.    

Он  поднял с земли камешек. Даже в необработанном виде камешек весь светился  глубоким золотым блеском – внутри него сверкали яркие красные и пурпурные  точки.    

– Проверь, –  сказал себе Моррисон. – Не надо ложных тревог. Не надо миражей и ложных  надежд. Проверь.    

Рукояткой  револьвера он отколол от камня кусочек. С виду это была золотоносная порода. Он  достал свой набор для анализов и капнул на камень белым раствором. Раствор  вспенился и зазеленел.    

– Золотоносная  порода, точно! – сказал Моррисон, окидывая взглядом сверкающие склоны  оврага. – Эге, я богач!    

Он  вытащил телефон и дрожащими пальцами набрал номер Крэндолла.    

– Макс! –  заорал он. – Я нашел! Я нашел настоящее месторождение!    

– Меня  зовут не Макс, – сказал голос по телефону.    

– Что?    

– Моя  фамилия Бойярд, – сказал голос.    

Экран  засветился, и Моррисон увидел худого желтолицего человека с тонкими усиками.    

– Извините,  мистер Бойярд, – сказал Моррисон, – я, наверное, не туда попал. Я  звонил…    

– Это  неважно, куда вы звонили, – сказал мистер Бойярд.    

– Я  участковый контролер Телефонной компании Венеры. Вы задолжали за два месяца.    

– Теперь  я могу заплатить, – ухмыляясь, заявил Моррисон.    

– Прекрасно,  ответил мистер Бойярд. – Как только вы это сделаете, ваш телефон снова  будет включен. Экран начал меркнуть.    

– Подождите! –  закричал Моррисон. – Я заплачу, как только доберусь до вашей конторы! Но  сначала я должен еще раз позвонить. Только один раз, чтобы…    

– Ни  в коем случае, – решительно ответил мистер Бойярд. – После того как  вы оплатите счет, ваш телефон будет немедленно включен.    

– Но  у меня деньги здесь! – сказал Моррисон. – Здесь, со мной.    

Мистер  Бойярд помолчал.    

– Ладно,  это не полагается, но, я думаю, мы можем выслать вам специального  робота-посыльного, если вы согласны оплатить расходы.    

– Согласен!    

– Хм…  Это не полагается, но я думаю… Где деньги?    

– Здесь, –  ответил Моррисон. – Узнаете? Это золотоносная порода!    

– Мне  уже надоели эти фокусы, которые вы, старатели, вечно пытаетесь мне устроить.  Показываете горсть камешков…    

– Но  это на самом деле золотоносная порода! Неужели вы не видете?    

– Я  служащий, – ответил мистер Бойярд, – а не ювелир. Я не могу отличить  золотоносной породы от золототысячника.    

Экран  погас.    

Моррисон  лихорадочно пытался дозвониться до конторы. Телефон молчал – не слышно было  даже гудения. Он был отключен.    

Моррисон  положил телефон на землю и огляделся вокруг. Узкий овраг, куда он свалился,  тянулся прямо ярдов на двадцать, потом сворачивал влево. В его крутых склонах  не было видно ни одной пещеры, ни одного удобного места, где можно было бы  устроить баррикаду.    

Он  услышал сзади какое-то движение. Обернувшись, он увидел, что на него бросается  огромный старый волк. Моррисон, ни секунды не раздумывая, выхватил револьвер и  выстрелил, размозжив голову зверя.    

– Черт  возьми, – сказал Моррисон, – я хотел оставить эту пулю для себя.    

Он  получил отсрочку на несколько секунд и бросился вниз по оврагу в поисках  выхода. Золотоносная порода сверкала вокруг красными и пурпурными искрами. А  позади бежали волки.    

Моррисон  остановился. Излучина оврага привела его к глухой стене.    

Он  прислонился к ней спиной, держа револьвер за ствол. Волки остановились в пяти  футах от него, собираясь в стаю для решительного броска. Их было десять или  двенадцать, и в узком проходе они сгрудились в три ряда. Вверху кружили  коршуны, ожидая своей очереди.    

В этот  момент Моррисон услышал потрескивание телепортировки. Над головами волков появился  воздушный вихрь, и они торопливо попятились назад.    

– Как  раз вовремя, – сказал Моррисон.    

– Вовремя  для чего? – спросил Уильямс-4, почтальон.    

Робот  вылез из вихря и огляделся.    

– Ну-ну,  молодой человек, – произнес Уильямс-4, - ничего себе, доигрались! Разве я  вас не предостерегал? Разве я не советовал вернуться? Посмотрите-ка!    

– Ты  был совершенно прав, – сказал Моррисон. – Что мне прислал Макс  Крэндолл?    

– Макс  Крэндол ничего не прислал, да и не мог прислать.    

– Тогда  почему ты здесь?    

– Потому  что сегодня ваш день рождения, – ответил Уильямс-4. – У нас на почте  в таких случаях всегда специальная доставка. Вот вам.    

Уильямс-4  протянул ему пригоршню писем – поздравления от Джейни, теток, дядей и двоюродных  братьев с Земли.    

– И  еще кое-что есть, – сказал Уильямс-4, роясь в своей сумке. – Должно  быть кое-что еще. Постойте… Да, вот.    

Он  протянул Моррисону маленький пакет.    

Моррисон  поспешно сорвал обертку. Это был подарок от тети Мины, жившей в Нью-Джерси. Он  открыл коробку. Там были соленые конфеты – прямо из Атлантик-Сити.    

– Говорят,  очень вкусно, – сказал Уильямс-4, глядевший через его плечо. – Но не  очень уместно в данных обстоятельствах. Ну, молодой человек, очень жаль, что  вам придется умереть в день своего рождения. Самое лучшее, что я могу вам  пожелать, – это быстрой и безболезненной кончины.    

Робот  направился к вихрю.    

– Погоди! –  крикнул Моррисон. – Не можешь же ты так меня бросить. Я уже много дней ничего  не пил. А эти волки…    

– Понимаю, –  ответил Уильямс-4. – Поверьте, это не доставляет мне никакой радости. Даже  у робота есть кое-какие чувства.    

– Тогда  помоги мне!    

– Не  могу. Правила почтового ведомства это категорически запрещают. Я помню, в девяносто  седьмом году меня примерно о том же просил Эбнер Лоти. Его тело потом искали  три года.    

– Но  у тебя есть аварийный телефон? – спросил Моррисон.    

– Есть.  Но я могу им пользоваться только в том случае, если со мной произойдет авария.    

– Но  ты хоть можешь отнести мое письмо? Срочное письмо?    

– Конечно,  могу, – ответил робот. – Я для этого и создан. Я даже могу одолжить  вам карандаш и бумагу.    

Моррисон  взял карандаш и бумагу и попытался собраться с мыслями. Если он напишет срочное  письмо Максу, тот получит его через несколько часов. Но сколько времени  понадобится ему, чтобы сколотить немного денег и послать ему воды и боеприпасы?  День, два? Придется что-нибудь придумать, чтобы продержаться…    

– Я  полагаю, у вас есть марка? – сказал робот.    

– Нет, –  ответил Моррисон. – Но я куплю ее у тебя.    

– Прекрасно,  ответил робот. Мы только что выпустили новую серию венусборгских треугольных. Я  считаю их большим эстетическим достижением. Они стоят по три доллара штука.    

– Хорошо.  Очень умеренно. Давай одну.    

– Остается  решить еще вопрос об оплате.    

– Вот! –  сказал Моррисон, протягивая роботу кусок золотоносной породы стоимостью тысяч в  пять долларов.    

Почтальон  осмотрел камень и протянул его обратно:    

– Извините,  но я могу принять только наличные.    

– Но  это стоит побольше, чем тысяча марок! – сказал Моррисон. – Это же  золотоносная порода!    

– Очень  может быть, – ответил Уильямс-4, - но я не запрограммирован на пробирный  анализ. А почта Венеры основана не на системе товарного обмена. Я вынужден  попросить три доллара бумажками или монетами.    

– У  меня их нет.    

– Очень  жаль.    

Уильямс-4  повернулся, чтобы уйти.    

– Но  ты же не можешь просто уйти и бросить меня на верную смерть!    

– Не  только могу, но и должен, – грустно сказал Уильямс-4. – Я всего  только робот, мистер Моррисон. Я был создан людьми и, естественно, наделен  некоторыми из их чувств. Так и должно быть. Но есть и предел моих возможностей –  в сущности, такой же предел есть и у большинства людей на этой суровой планете.  И в отличие от людей я не могу переступить свой предел.