1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 
Мой череп, созданный для лавров на заказ,    

Ослиной шапкою увенчан был не раз.    

55  Мое призвание, однако ж, видно  было,    

Во мне писательство всемощно говорило;    

Презрен у сверстников, взращен на кулаке,    

Я рифмовал в тиши, согнувшись в уголке.    

В пятнадцать лет моя зарокотала лира,    

60  Я Шиллера глотал, и Гете, и  Шекспира,    

И лоб чесался мой при чтенье их стихов,    

А что касается прославленных шутов,    

Как Тацит, Цицерон, Гомер или Вергилий,    

Мы, слава богу, их как должно оценили.    

65  Постигнув таинство, легко о  всем писать,    

Заике-музе я дал волю воровать,    

По очереди драл я англичан, испанцев,    

Сынов Италии и выспренних германцев.    

Терзался я, что тем наречьем не владел,    

70  Которым некогда башмачник Сакс  гремел.    

Я б, верно, произвел великое творенье;    

Но, связан пошлостью природного реченья.    

Себе я клятву дал по крайней мере в том,    

Что книги не издам с хорошим языком.    

75  Сдержал ли слово я — не будешь  сомневаться.    

     

Дюпон    

     

Когда придет зима — и ласточки умчатся,    

Куда умчался хор счастливых тех годов,    

Когда желудок в нас зависел от зубов?    

Какие ключница ломти нам отрезала!    

     

Дюpан    

     

80  Не вспоминай уже; на свете  счастья мало.    

Скажи, прошу тебя, ты что же предпринял,    

Когда покинул ты Латинский свой квартал?    

     

Дюпон    

     

Когда?    

     

Дюpан    

     

В осьмнадцать лет, когда оставил школу.    

     

Дюпон    

     

85  Что делал я?    

     

Дюран    

     

Скажи.    

     

Дюпон    

     

Да так, по произволу —     

Что птица делает, свалившися с гнезда,    

Что бог благословит и что велит нужда.    

     

Дюран    

     

90  Однако ж?    

     

Дюпон    

     

Ничего. По улицам таскался,    

Куда глаза глядят. По воле озирался,    

Раздетый, впроголодь, я спал по чердакам,    

Откуда в срок найма я убирался сам;    

95  Влачась по прихоти судьбы своей  коварной,    

Скитался я с мечтой Фурье гуманитарной,    

Насколько я лишь мог, повсюду занимал,    

А заведется грош, сейчас его спускал.    

Скрывая пошлость фраз за пышных слов туманом    

100  И сидя без белья с таким пустым  карманом,    

Что в мире лишь мой ум с ним равен пустотой,    

Я жил оборванный, завистливый и злой.    

     

Дюpан    

     

Я знаю, чтоб тебя совсем не затомило,    

Когда желудок твой кричал: "Уж шесть  пробило",    

105  Тебе пять франков я из жалости  втирал,    

А ты у Беназе их тотчас же спускал.    

Но что же далее ты делал? Не могу я    

Представить, чтоб досель влачил ты жизнь  такую.    

     

Дюпон    

     

Всегда! Спиноза мне и Брут порукой в том,    

110  Что в платье, что на мне,  я проходил в одном.    

И как его сменить? Кто судит справедливо?    

Везде царит расчет и скупость да нажива.    

Затеял я проект… Скажу тебе тайком…    

Проект! Но я прошу, ты помолчи о нем…    

115  Куда тебе Ликург, — на свете  не видали    

Чудесней ничего, коль поместят в журнале.    

Вселенную, мой друг, переверну вверх дном,    

И с прошлым сходства с ней не будет уж  ни в чем,    

Богатый станет нищ, а сильный будет слабый,    

120  Зло будет над добром, мужчина  станет бабой.    

А женщины тогда, — ну, станут чем хотят,    

Стариннейших врагов дни счастья примирят  —     

Россию с Турцией, Французов с Альбионом,    

Безверие души с божественным законом,    

125  А драму с здравостью рассудка.  — Да чего?    

Царей, правителей, судей — ни одного,    

Начальства — не моги; законов — не желаю.    

Семейство я гоню и браки расторгаю:    

Кому охота есть и добывать детей,    

130  Кто хочет разыскать отца —  ищи смелей.    

Затем уже, мой друг, ты не увидишь боле    

Долин иль гор, лесов иль колоколен в поле.    

Все это пустяки! Мы все их подберем,    

Мы раскидаем их, завалим и сожжем,    

135  И всюду копи лишь раскинутся  с рудами,    

Тропинки, хижины, поля под овощами,    

Морковь, горох, бобы, — кто хочет, тот  говей.    

Зато обедать всласть никто уже не смей.    

Из Пекина в Париж железный путь блестящий    

140  Мою республику связует дружбой  вящей;    

Народы разные, в огромный сев вагон,    

Смешавши языки, представят Вавилон.    

А пышущий огнем колосс гуманитарный    

Все косточки найдет планеты благодарной,    

145  И изумится всяк с такого корабля,    

Что под капустой вся да репою земля.    

Земля получит вид подчищенный и низкий,    

Гуманитарности мир сделается миской,    

И шар наш без волос, без бороды — обрит,    

150  Как тыква гладкая, по небу  полетит,    

Какой проект, мой друг! Нельзя не восхищаться,    

Что может с планами подобными сравняться?    

В свободные часы я их в статье провел.    

Но веришь ли, Дюран, никто их не прочел!    

155  Чего ж хотеть? Наш свет и  глух и слеп ужасно,    

Ты клад ему даешь иль чудо, — все напрасно:    

Спеша на биржу, он к тебе уж стал спиной,    

Один нашел закон, канал ведет другой;    

Им денег хочется; пожить, поесть послаже,    

160  А есть бездельники, что землю  пашут даже.    

Да, в наши дни людей так трудно просветить,    

И я отчаялся их даже возродить.    

А твой каков удел? Я, чай, ты мне не пара.    

     

Дюран    

     

Сперва учеником я стал ветеринара.    

165  Пожалуй, получал я франка  по два в день,    

Да не понравилось мне не вставать с колень,    

Чтоб лошади больной втирать в копыто сало.    

За что она не раз брыканьем отвечала.    

Как надоело мне, я вздумал улизнуть    

170  И с божьей помощью побрел  куда-нибудь.    

Пошел я к продавцу эстампов. Мастер рьяный,    

Он иллюстрировал известные романы.    

Два года прожил я. В листки негодных книг    

Совал я очерки еще негодней их.    

170  Я пользу отыскал в труде от  всех сокрытом,    

Я приучил свой ум быть ловким паразитом,    

Хватаясь за других, у них же воровать.    

Но труд ученика стал мне надоедать.    

Однажды за столом у старика Тюиля    

180  Я встретил Дюбуа, опору водевиля.    

Он выпить не дурак, задорно спеть куплет,    

И в подлинных ему весельем равных нет.    

С правописанием он дал мне чувство стиля.    

Состряпали вдвоем мы четверть водевиля,    

185  По ярмаркам его давали иногда,    

Хотя гоненья он претерпевал всегда.    

Вскипела желчь во мне от этой неудачи;    

Решил бесплодный мозг я повернуть иначе.    

Придя домой, я сел, сказавши: "Погоди  ж,    

190  Моим писанием я изумлю Париж".    

Задавшись рифмами, мозги мои смелее    

Впервые будто бы приблизились к идее.    

Я заперся на ключ писателей читать,    

Которыми себя задумал вдохновлять.    

195  Под полусотней книг трещал  мой стол несчастный,    

Я долго мучился поэмою ужасной.    

Луна и солнце в ней ступили во вражду,    

Венера с папою плясали в ней в аду,    

Сознай, насколько мысль моя философична,    

200  Все, что являлось нам в твореньях  единично, —     

Как Брама, например, Юпитер, Магомет,    

Платон и Мармонтель, Нерон и Боссюэт,  —     

Я это все собрал в сознании всецелом.    

Но главный капитал в творенье этом смелом  —     

205  Так это ящериц над речкой  дружный хор.    

Расин в сравнении с подобным гимном вздор…    

Меня не поняли. И книжке символичной    

Моей пришлось лежать в пыли, гробам приличной.    

Печальный результат и девственность плохая!    

210  Но скоро в путь меня умчала  цель иная.    

Сошелся старичок со мною журналист;    

Он промотавшийся былой семинарист,    

Раз десять по цене распроданный дешевой    

И на честных людей за франк плевать готовый.    

215  С ливрею старичка оделся я  сейчас;    

Желчь у меня с пера просилась в этот раз,    

Я возродился сам и въелся в это дело.    

Дюпон! Как сладостно над всем ругаться  смело.    

Мертворожденный ум так любит подходить    

220  К своей же глупости и всем  за это мстить.    

Когда чужой успех предстанет настоящий,    

И ты придешь домой, что может быть тут  слаще,    

Как личность растерзать и честь испачкать  всю    

И вылить на нее чернильницу свою,    

225  Имея где-нибудь такой журнал  несчастный,    

Где можно отрицать, что сам увидел ясно!    

Ложь анонимная отраднее всего.    

На авторов, царей, на бога самого,    

На всех я клеветал, стараясь всех позорить,    

230  И горе, кто меня хотел бы  переспорить!    

Когда Париж таил какой-либо секрет!    

Я к вечеру тащил его в столбцы газет.    

Пронюхивал я все. И с улиц на паркеты    

Тащил на каблуках я грязные предметы,    

235  В скандальный этот век я каждый  знал скандал    

И оглашал его. — Тут я не признавал    

Ни жалоб, ни угроз, — меня ты слишком  знаешь.    

Но ты молчишь, Дюпон, о чем ты размышляешь?    

     

Дюпон    

     

Увы! Дюран, когда б найти я только мог    

240  Хоть сердце женщины — принять  мой страстный вздох!    

Так нет. Напрасно я ищу пленять в Париже!    

Плох курс твоих статей, меня же ценят  ниже.    

Себя я предлагал всем встречным — не берут.    

На ложе хладное бреду я в свой приют —      

245  И жду — никто нейдет. — Ведь  можно утопиться!    

     

Дюран    

     

Ужель ты не искал под вечер веселиться?    

     

Дюпон    

     

К Прокопу в домино хожу играть подчас.    

     

Дюран    

     

Прекрасная игра — и развивает нас;    

Тот человек уже не сделает промашки,    

250  Что мастер в домино подладить  деревяшки.    

Войдем в кофейную. Сам лепту я взнесу.    

     

Дюпон    

     

Коль без реванша дашь ты мне пятнадцать  су, —     

Согласен.    

     

Дюран    

     

Погоди! Сыграем-ко мы прежде    

255  На угощение, чтоб ввериться  надежде.    

Наверно рюмочку на счет твой пропущу.    

     

Дюпон    

     

Боюсь ликеров я. Уж пивом угощу.    

Что в кошельке твоем?    

     

Дюран    

     

Три су.    

     

Дюпон    

     

260  В харчевню ближе.    

     

Дюран    

     

Ступай вперед.    

     

Дюпон    

     

Нет ты.    

     

Дюpан    

     

Нет ты, прошу — иди же.    

     

98    

 Из Мерике    

     

     

Будь Феокрит, о прелестнейший, мной упомянут  с хвалою.    

Нежен ты прежде всего, но и торжествен  вполне.    

Ежели граций ты шлешь в золотые чертоги  богатых,    

Босы они, без даров, снова приходят к  тебе,    

5  Праздны сидят они снова в убогом  доме поэта,    

Грустно склоняя чело к сгибу остывших  колен.    

Или мне деву яви, когда в исступлении  страсти,    

Юноши видя обман, ищет Гекату она.    

Или воспой молодого Геракла, которому  служит    

10  Люлькою кованный щит, где он  и змей задушил.    

Звучен триумф твой! Сама тебя Каллиопа  венчает;    

Пастырь же скромный, затем снова берешь  ты свирель.    

     

99    

     

Из Катулла    

     

XLX (LI)    

     

     

Тот богоравный был избран судьбою,    

Тот и блаженством божественным дышит,    

Кто зачастую сидит пред тобою.    

4  Смотрит и слышит    

     

Сладостный смех твой; а я-то несчастный    

Смысл весь теряю, а взор повстречаю,    

Лезбия, твой, так безумный и страстный    

8  (Слов уж не знаю).    

     

Молкнет язык мой, и тонкое пламя    

Льется по членам моим, начинает    

Звон раздаваться в ушах, пред глазами    

12  Ночь наступает.    

     

Праздность, Катулл, насылает мытарства,    

Праздность и блажь на тебя напустила;    

Праздность царей и блаженные царства    

16  Части губила.    

     

100    

     

I. КНИГА ЛЮБВИ ОВИДИЯ    

     

     1. Элегия    

     

Славить доспехи и войны сбирался я строгим  размером,    

Чтоб содержанью вполне был соответствен  и строй.    

Все были равны стихи. Но вдруг Купидон  рассмеялся,    

Он из второго стиха ловко похитил стопу.    

5  "Кто, злой мальчик, тебе  такую дал власть над стихами?    

Вещий певец Пиерид, не челядинец я твой.    

Кстати ль Венере хватать доспех белокурой  Минервы,    

Ей, белокурой, к лицу ль факела жар раздувать?    

Кто похвалил бы, когда б Церера владела  лесами?    

10  А властелинкой полей дева с  колчаном была б?    

Нет у меня и предмета приличного легким  размерам:    

Отрока иль дорогой девушки в длинных кудрях".    

Так роптал я. Но он, колчан растворяя  немедля,    

Выбрал, на горе мое, мне роковую стрелу.    

15  Сильным коленом согнув полумесяцем  лук искривленный,    

Вот же, — сказал он, — воспеть можешь  ты это, певец!"    

Горе несчастному мне! как метки у мальчика  стрелы:    

Вольное сердце горит, в нем воцарилась  любовь;    

Шестистопным стихом начну, пятистопным  окончу.    

20  Битвам железным и их песням  скажу я: прости!    

Миртом прибрежным теперь укрась золотистые  кудри,    

Муза, и в песню вводи только одиннадцать  стоп.    

     

101    

     II. Элегия    

     

Чтоб это значило? Все как будто жестка  мне постеля,    

И одеялу нигде места сыскать не могу,    

Целую долгую ночь провел я в бессоннице  томной,    

Как ни ворочался я, больно усталым костям!    

5  Я бы почувствовал, кажется,  если б томился любовью;    

Иль незаметно она в сердце вливает свой  яд?    

Подлинно так! Вонзились мне в сердце колючие  стрелы,    

И побежденную грудь злобный смущает Амур.    

Что ж, уступить? Иль раздуть борьбою мгновенное  пламя?    

10  Да, уступлю. Покорясь, ношу  удобней нести.    

Видывал я, как вдруг от качания вспыхивал  факел,    

Видывал, как потухал он, не тревожим никем.    

Терпят ударов волы, еще непривычные к  плугу,    

Больше гораздо, чем те, что покорились  ярму;    

15  Рот у строптивых коней колючими  рвут удилами,    

Чувствуют меньше узду те, что покорны  браздам,    

Злее гораздо ранит Амур душой непокорных,    

Чем таких, что терпеть рабство ему поклялись.    

Видишь, — себя я признал, Купидон! твоею  добычей.    

20  Руки покорные сам я воздеваю  к тебе,    

Нечего мне воевать, прошу пощады и мира,    

Я безоружен, меня что за хвала покорить.    

Волосы миртом венчай, у матери взявши  голубок,    

А колесницу для них вотчим тебе подарит.    

25  В ней ты будешь стоять; под  крик триумфальный народа,    

Править запряжкою птиц ловкой ты будешь  рукой.    

Юношей пленных вослед и дев поведут за  тобою;    

Шествие их для тебя будет славнейший триумф,    

Сам я, пленник недавний, пойду со свежею  раной,    

30  Новые цепи твои чувствуя пленной  душой.    

Здравый Смысл поведут, связав ему за спину  руки,    

Стыд, туда же и всех, кто на Амура восстал.    

Все да боятся тебя. И, руки к тебе воздевая,    

Голосом громким народ пусть восклицает:  Триумф!    

35  Спутники лести пойдут при тебе:  заблужденье и дерзость,    

(Эта толпа за тебя вечно готова стоять).    

Этим-то войском своим ты людей и богов  побеждаешь;    

Стоит отнять у тебя только их помощь —  ты наг.    

Рада триумфу сыновнему, мать на высоком  Олимпе    

40  Зарукоплещет и роз станет кидать  на тебя.    

Ты же алмазами крылья, алмазами кудри  убравши,    

На золотых колесах будешь стоять золотой.    

Тут, я знаю тебя, зажжешь сердец ты немало,    

И мимоходом людей многих поранишь тогда.    

45  Если бы даже хотел, унять своих  стрел ты не в силах;    

Жаркое пламя своей близостью жгучей палит.    

Так же шествовал Вакх, покоривши пределы  Гангеса,    

Тиграми он управлял, правишь голубками  ты.    

Если часть твоего могу я составить триумфа,    

50  Так пощади! На меня сил, победитель,  не трать!    

Цезарь, родственник твой, тебе да послужит  примером:    

Дланью победной своей он побежденных хранит.    

     

102    

     V. Элегия    

     

Солнце палило, и только полуденный час  миновало,    

Членам давая покой, я на постелю прилег.    

Часть приоткрыта была, и часть закрыта  у ставней,    

В комнате был полусвет, тот что бывает  в лесах.    

5  Сумерки так-то сквозят вослед  уходящему Фебу,    

Или когда перейдет ночь, а заря не взошла.    

Должно такой полусвет для застенчивой  девы готовить,    

В нем-то укрыться скорей робкий надеется  стыд.    

Вижу, Коринна идет и пояса нет на тунике,    

10  Плечи белеют у ней под распущенной  косой.    

Семирамида роскошная в брачный чертог  так вступала.    

Или Лаиса, красой милая многим сердцам.    

Я тунику сорвал, прозрачная мало мешала.    

А между тем за нее дева вступила в борьбу;    

15  Но как боролась она, как бы  не желая победы,    

Было легко победить ту, что себя предала.    

Тут появилась она очам без всякой одежды,    

Безукоризненно все тело предстало ея.    

Что за плечи и что за руки тогда увидал  я!    

20  Так и хотелось пожать формы  упругих грудей.    

Как под умеренной грудью округло весь  стан развивался!    

Юность какая видна в этом роскошном бедре!    

Что ж я хвалю по частям? Что видел я,  было прекрасно.    

Тело нагое к себе много я раз прижимал.    

25  Кто не знает конца? Усталые,  мы отдыхали,    

Если бы мне довелось чаще так полдень  встречать.    

     

103    

 Филемон и Бавкида    

     

     

Смолкнул на этом поток. Всех бывших тронуло  чудо.    

На смех поднял доверчивых только богов  поноситель    

615  И необузданный в сердце своем,  Иксионом рожденный:    

— "Сказки плетешь и чрезмерно богов,  Ахелой, ты считаешь    

Мощными, рек он, коль формы и дать и отнять  они могут". —     

Все изумились; никто подобных речей не  одобрил:    

Но Лелекс изо всех, созревший умом и годами,    

620  Так сказал: "Безмерна  власть неба и нет ей предела,    

И чего пожелают небесные, то свершится.    

Чтоб ты не был в сомненье, так есть, недалеко  от липы,    

Дуб на Фригийских холмах, обнесен небольшою  стеною…    

Видел то место я сам, потому что был послан  Питтеем    

625  В Пелопса землю, которой отец  его правил когда-то.    

Есть там болото вблизи, что некогда было  селеньем,    

Ныне те воды ныркам, да болотным курочкам  любы.    

В образе смертном явился туда Юпитер и  также,    

Вместе с отцом, Атлантид жезлоносец, покинувши  крылья;    

630  В тысяче целой домов они добивались  ночлега:    

Тысячи были домов на замке. В один их  впустили.    

Маленький, крытый одним камышом из болот  да соломой.    

Но старушка Бавкида, и ей летами под пару,    

Филемон, сочетавшися в нем в дни юности,  в той же    

635  Хате состарились. Бедность  они сознали, им легкой    

Стала она, и ее они добродушно сносили.    

Что ни делай, господ или слуг ты здесь  не отыщешь:    

Дом-то весь только двое, служить и приказывать  те же.    

Вот когда небожители бедного крова достигли,    

640  И, головами нагнувшись, вошли  через низкие двери.    

Членам дать отдых старик пригласил их,  придвинувши кресла,    

А суровою тканью его покрыла Бавкида.    

Теплую тотчас золу разгребла и разрыла  вчерашний    

Жар, подложила листвы с сухою корою и  пламя    

645  Старческим дуновеньем своим  заставила вспыхнуть.    

Мелкой лучины снесла с чердака да высохших  сучьев,    

И, нарубивши, придвинула их к котелку  небольшому.    

Листья срубила с кочна, принесенного мужем  из сада,    

Орошенного. Он же двурогою вилой снимает    

650  С черной жерди затылок свиной,  висящий, копченый.    

От хранимой давно ветчины отрезает он  малость    

И отрезок спешит размягчить в клокочущей  влаге.    

Между тем сокращают часы разговором, мешая    

Замедление чувствовать. Буковый тут же  и чан был    

655  На костыле деревянном за прочное  ухо привешен.    

Теплой наполнен водой, он принял члены  их, грея.    

Посредине была постель из мягких растений    

Положена на кровать; из ивы бока в ней  и ножки.    

Эту покрыли ковром, которым по праздникам  только    

660  Покрывали ее, но и тем, —  дешевый и старый    

Был он ковер, — на кровати из ивы не след  было брезгать.    

Боги на ней возлегли. Подсучась, дрожащая,  ставит    

Старица стол; но третья в столе неравна  была ножка.    

Ножку сравнял черепок. Когда же приподняло  крышку,    

665  То зеленою мятой она его тотчас  протерла.