1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 
– По-моему, достаточно темная личность. Бывший китайский генерал, весьма вероятно, японский шпион, крупнейший подрядчик в Южной Маньчжурии. Строит в Дальнем порт и доки, в Артуре все крепостные сооружения. Для них получает прекрасный портландскпй цемент из России, но переправляет его в Японию, а оттуда доставляет в Артур плохой японский, который и сбывается нам под видом новороссийского портланда. К этому следует добавить, что Тифонтай привлек сюда массу китайцеврабочих, платит им гроши, а всем недовольным рубит головы самолично.
    
– И его еще не убили свои же китайцы? – удивился Макаров.
    
– Были покушения на его жизнь, но неудачные.
    
– Как же его терпят порт-артурские власти?
    
– Тифонтай принял православие, назвав себя в честь царя Николаем. Много жертвует на церковь, помогает миссионерам. Вхож к Стесселю и даже к наместнику. С большими связями в Питере, – пояснил лейтенант.
    
– Да, такого не так-то просто убрать отсюда, – задумчиво проговорил Макаров.
    
– Очень даже непросто. Тифонтай считается ярым русофилом. Долго жил в Питере, связан с Безобразовской компанией[90], которая мечтает о создании здесь Желтороссии. Тифонтая прочат в главы этих «добровольно присоединившихся к России» китайских областей.
    
– Слышал я и о Желтороссии в Питере. Глупая я опасная затея. Но нам пора собираться. – И Макаров встал из-за стола.
    
К двум часам дня в гостиной на квартире Стесселя собрались все приглашенные для встречи с Макаровым артурские генералы.
    
Вера Алексеевна, в черном шелковом платье, плотно облегающем ее пышную фигуру, с неизменным рукоделием на коленях, не по годам румяная и свежая, весело болтала с паясничающим, как всегда, Никитиным. К их разговору прислушивались чуть улыбающийся Кондратенко и хмурый и усталый на вид Белый. Стессель расхаживал с Фоком по комнате, внимая дружеским наставлениям последнего.
    
– Надо новому адмиралу сразу же дать понять, что флот существует для обороны Квантуна и крепости, а не крепость – для флота. Флот может и погибнуть, но крепость останется, а если погибнет крепость, то с ней погибнет и флот. Это моряки должны себе твердо усвоить.
    
– Ты, как всегда, прав, Александр Викторович. Это вопрос основной, и о нем двух мнений быть не может. Армия прежде всего, а затем уже флот!
    
– Лютейшие недруги мои все самотопы, большие и малые, – отозвался Никитин.
    
Звонок в передней возвестил о прибытии ожидаемых гостей. Денщики бросились открывать двери. Фок сел в кресло, а Стессель остался стоять посреди комнаты, приняв возможно более внушительную позу.
    
В дверях появился Водяга, встречавший адмирала на пристани. За ним вошел Макаров, в расшитом золотом парадном мундире, при ленте, со множеством звезд и орденов на груди. В левой руке он держал треуголку и белые перчатки. За Макаровым следовали Молас и Дукельский, оба тоже в парадной форме. Осмотревшись, Макаров направился прежде всего к Вере Алексеевне. Молас представил его генеральше.
    
– Степан Осипович Макаров, новый командующий флотом. – Адмирал приложился к ручке Веры Алексеевны.
    
– Очень приятно познакомиться, – запела генеральша, целуя адмирала в лоб.
    
Поздоровавшись с генеральшей, Макаров двинулся к стоящему по-прежнему посредине комнаты Стесселю. Адмирал несколько удивился упрямой неподвижности генерала и далек был от того, чтобы догадаться, что этим, по мнению Стесселя, должно было выражаться превосходство армии над флотом. Оба превосходительства раскланялись и познакомились, после чего Стессель представил Макарову всех присутствующих.
    
Когда церемония взаимного знакомства окончилась, Макаров сел в кресло, рядом с Верой Алексеевной.
    
– Как доехали, Степан Осипович? Как вам нравится наш Артур? – спрашивала его генеральша.
    
Адмирал ответил обстоятельно и подробно. Затем Вера Алексеевна вышла распорядиться. Мужчины остались одни.
    
– Я думаю, ваше превосходительство, – обратился Макаров к Стесселю, – мы сможем сегодня совместно обсудить, хотя бы в самых общих чертах, план обороны Порт-Артура и наметить формы более тесного контакта армии и флота. Прежде всего я просил бы ознакомить меня с береговой обороной крепости, с которой флот связан теснейшим образом.
    
– В таком случае прошу вас, ваше превосходительство, пожаловать в мой кабинет, – предложил Стессель.
    
Генералы и адмиралы последовали за хозяином.
    
В кабинете Белый показал Макарову по карте расположение береговых батарей, радиус их действия, их взаимную огневую поддержку и разъяснил, какую помощь береговая артиллерия может оказать флоту.
    
Адмирал внимательно слушал, вглядываясь в карту.
    
– Какие батареи имеются на Ляотешане? – неожиданно спросил он.
    
– Там батарей нет.
    
– Как же вы думаете защищать южную оконечность полуострова от массива Белого Волка до Голубиной бухты?
    
– Тут мелководье, крупные суда близко к берегу подойти не могут, а против мелких судов и в случае попытки высадить здесь десант намечается выдвижение портартурского гарнизона и полевой артиллерии, – ответил Белый.
    
– Полевые батареи легко могут быть сбиты стрельбой из тяжелых орудий, после чего мелкие корабли смогут приблизиться к берегу и, отогнав пехоту своим огнем, высадить десант.
    
– Берег охраняется частями Седьмой стрелковой дивизии, – вмешался Стессель, – которая всегда может быть поддержана из Артура. Кроме того, я полагаю, что флот существует не только для того, чтобы укрываться в крепости, но и для обороны берегов Квантуна от возможного десанта. Поэтому я считаю, что оборона южной части полуострова должна быть возложена на флот.
    
– Вопрос чрезвычайно серьезный, и его надо обдумать в моем штабе. Для меня совершенно ясно, что Ляотешань является ахиллесовой пятой в береговой обороне крепости. Чем скорее будет изжито это положение, тем лучше! – ответил Макаров.
    
– Сейчас мы заняты спешной постройкой фортов я батарей на сухопутном фронте, – вмешался Кондратенко, – он у нас еще в зачаточном состоянии, до Ляотешаня же просто руки не дошли.
    
– Постараюсь вам помочь в отношении его обороны! – заверил Макаров.
    
– Было бы желательно, чтобы и мы, артиллеристы, все же приняли участие в этой работе, – заметил Белый.
    
– Само собой разумеется! Скажите, кстати, как у вас осуществляется связь береговых батарей с флотом?
    
– С судами, стоящими в гавани, телефоном через сигнальную станцию флота на Золотой горе, а на море существует только зрительная связь.
    
– Сигналами? Значит, у вас на батареях есть сигнальщики?
    
– О нет! Мы ваших морских сигналов не знаем и не понимаем. Просто видим, что делают корабли в море, и по возможности помогаем им.
    
– Вы умеете отличать по силуэтам наши корабли от японских? На большом расстоянии можно и не разобрать, где наши, а где японцы.
    
– К сожалению, были случаи, – особенно ночью, – когда мы обстреливали свои суда и пропускали японцев. Связь берега с флотом у нас поставлена плохо.
    
– Я полагаю, что об этом прежде всего должны побеспокоиться моряки, а не крепость, – вмешался Стессель. – Они, а не мы кровно заинтересованы в помощи крепостных батарей, крепость же и без флота сумеет обойтись.
    
– Дело у нас, ваше превосходительство, общее, – значит, и думать о нем нам надо вместе, – сухо проговорил Макаров.
    
– Это верно! Но покуда что только армия работала над укреплением обороны Артура. Флот же прибыл сюда на готовенькое.
    
– Но построены же доки, казармы, – пытался вставить возражение адмирал.
    
– Флот принимал в этом минимальное участие. Доки и казармы строились силами китайских рабочих, а не матросов. Все же порт-артурские форты и батареи созданы руками артиллеристов и стрелков, – вмешался Никитин.
    
– Мы собрались сегодня сюда, чтобы наметить план будущей совместной работы армии и флота. Поэтому дальнейший спор считаю излишним, – оборвал Макаров. – Меня, интересует личность подрядчика Тяфонтая. Так ли он нам здесь нужен, да еще во время войны? – немного помолчав, спросил он.
    
– Очень нужен, – ответил Стессель. – Достаточно сказать, что единственная паровая мельница на Квантуне принадлежит ему. Сейчас мы ее реквизировали для нужд интендантства. Затем Тифонтай занимается поставкой продовольствия в крепость. Он организовал скупку скота и прочей живности для нужд крепости.
    
– Ему принадлежат все опиокурильни и публичные дома в Артуре и Дальнем, – насмешливо добавил Никитин.
    
– Он же является владельцем цирка, театра и ряда ресторанов. Он кормит офицеров по недорогой цене и вполне сносно, – горячился Стессель.
    
– Все злачные места необходимо немедленно ликвидировать. Запретить продажу спиртных напитков в ресторанах. Да и пора бы организовать тщательное наблюдение за деятельностью Тифонтая, – тоном приказа проговорил Макаров.
    
– Давно уже оно ведется, но пока ничего предосудительного в его деятельности не обнаружено, – заметил Стессель.
    
В это время дверь распахнулась, и в кабинет вошел полковник генерального штаба, подавший Макарову запечатанный пакет.
    
– Полковник Агапеев, начальник военного отдела моего штаба, – представил вошедшего адмирал. – Он как раз и будет поддерживать теснейшую связь со штабом крепости.
    
Агапеев, поздоровавшись со всеми, встал рядом с Макаровым и начал разглядывать карту крепости.
    
– Разрешите мне ознакомиться с содержанием присланных бумаг, – произнес Макаров и распечатал конверт. Затем он, надев пенсне и далеко отставив руку, прочитал вслух: – «По агентурным сведениям, японцы намечают одновременно с происходящей сейчас высадкой своих войск в Чемульпо сделать попытку десанта и на севере Ляодуна. Штаб наместника предлагает вам быть в постоянной готовности для выхода в море, с целью противодействия противнику. При этом, однако, отнюдь не следует ввязываться с ним в эскадренный бой, а ограничиться лишь действиями крейсеров и миноносцев, используя по преимуществу ночное время для атаки транспортов противника. На броненосцы же и броненосные крепсера возлагается лишь прикрытие этих операций. При появлении главных сил противника вам надлежит немедленно отводить эскадру под прикрытие береговых батарей». Одним словом, и атакуй, и в бой не ввязывайся! При таком положении вещей, что бы ни случилось, – виновным всегда окажусь я, а не штаб наместника, – комментировал адмирал прочитанное предписание.
    
– Предлагаю в недельный, самое большое в десятидневный срок разработать план совместных действий, – предложил Стессель.
    
– Согласен. Я поручаю заняться этим вопросом полковнику Агапееву. Он договорится со штабом вашего превосходительства о времени и порядке проведения этой работы. Теперь же разрешите нам откланяться, – поднялся адмирал.
    
Но появившаяся в это время Вера Алексеевна налетела на Макарова.
    
– Я вас, Степан Осипович, ни за что не отпущу без чашки чаю.
    
Адмирал отступил перед столь энергичным натиском и, отцепив палаш, двинулся за хозяйкой. Прочие последовали за ними. Последними из кабинета вышли Стессель, Никитин и Фок.
    
– Здорово ты разделал нового самотопа, Анатолии Михайлович! – одобрил Никитин. – Не будет теперь особенно нос задирать: «Мы, флот, – все, а вы, крепость, – ничего».
    
В столовой Вера Алексеевна посадила рядом с собой Макарова и Моласа, дальше моряки сели вперемежку с сухопутными. Когда все заняли места, Стессель поднялся с бокалом в руке.
    
– Впервые в истории русского Артура мы видим столь тесное единение нашей армии и флота. Достойная всякого сожаления обособленность флота до последнего времени мешала тесной дружбе между нами. Надеюсь, что приезд Степана Осиповича ознаменует собой новую эру в наших взаимоотношениях и при дружной совмести ной работе флот наконец признает, что в России армия всегда была, есть и будет главным оплотом могущества родины, а он призван лишь помогать армии в ее боевой деятельности. За здоровье наших дорогих гостей моряков поднимаю свой бокал. Ура! – Все встали и чокнулись друг с другом.
    
С ответным тостом поднялся Макаров.
    
– Мой первый тост за нашу милую хозяйку, Веру Алексеевну, столь радушно встретившую меня в Артуре. Дай ей бог всего доброго. – И адмирал приложился к ручке генеральши. – Затем я пью за русскую армию, стоящую на страже интересов нашей великой родины на здешнем, далеком рубеже. Флот всегда был и останется для армии любящим братом, готовым в любую минуту прийти к ней на помощь. За ваше здоровье, господа!
    
Разговор стал общим, вскоре им овладел Агапеев, оказавшийся живым и остроумным собеседником.
    
– Меня поражает безграничная тупость японского командования. Напав на нас без объявления войны, они не сумели воспользоваться выгодами внезапного нападения. Высади они свой десант не в Чемульпо, а где-нибудь на Квантуне или на Ляодуне, они давно бы перерезали железную дорогу на Мукден и голыми руками могли бы захватить Артур. Теперь же им придется поломать зубы об него.
    
– Короче говоря, они повторили наши ошибки под Плевной[91], когда мы сразу же не пошли на штурм и дали время Осман-паше создать целую крепость, – резюмировал Кондратенко.
    
– И на море они тоже очень плохо использовали свои боевые возможности, – вставил Макаров. – Брось они двадцать шестого января против нас не двенадцать, а все свои миноносцы, результат их атаки был бы для нас куда плачевнее.
    
– То-то двадцать шестого января наши моряки и так отличились, прозевав японцев! – пробурчал себе под нос Никитин.
    
– Но матросы здесь ни при чем. Они сделали все возможное, чтобы спасти корабли, действуя зачастую на свой риск и страх, – возразил Агапеев. «– Смотрю я на вас, господин полковник, – обратился к нему Никитин, – и понять не могу, что вы за земноводное создание. Морской офицер сухопутного генерального штаба. И не выдумаешь.
    
– Полковник Агапеев призван мною, как известный профессор военной академии, на весьма ответственный пост в моем штабе, – резко проговорил Макаров. – Я как бы предвидел сегодняшние жалобы на отсутствие связи крепости с флотом и создал, как вы изволили выразиться, «земноводный отдел», по-видимому, не напрасно.
    
Видя, что разговор принимает неприятный оборот, Вера Алексеевна поднялась со своего места.
    
– Разрешите и мне, глубокоуважаемый Степан Осипович, приветствовать вас. Я весьма рада нашему знакомству и смею вас уверить, что в семье Стесселей вы всегда будете желанным гостем. Прошу заходить к нам попросту, без всяких стеснений. Позвольте пожелать вам полного успеха в вашей трудной работе. Побейте поскорее япошек на море, а армия сумеет добить их на суше. За ваше здоровье и за ваши будущие победы! – проговорила генеральша с чувством.
    
Все громко закричали «ура». Макаров, видимо, тронутый этим тостом, почтительнейше склонился перед Верой Алексеевной, которая, по старинному обычаю, поцеловала его в голову под аплодисменты всех присутствующих.
    
– Отныне союз армии и флота закреплен навеки, – заметил Белый.
    
Воспользовавшись подходящим моментом, Макаров стал прощаться.
    
Как только моряки вышли, Фок, обращаясь к Стесселю, сказал:
    
– Видно, что Макаров человек твердый и с ним нелегко будет справиться.
    
– Мне Макаров определенно нравится, – сказал Белый. – Толковый адмирал и штаб себе подобрал неплохой. Молас серьезный и знающий человек, Агапеев – умница.
    
– А Дукельский и скандалист и пьяница, – перебил его Стессель, – я по докладам полицмейстера знаю о его художествах.
    
– Зато под стать Макарову – видный и красивый мужчина, – вступилась генеральша.
    
– Заполонили ваше сердце самотопы, Вера Алексеевна, – вздохнул Никитин.
    
– Заодно пленили они и нашего Василия Федоровича, – съехидничал Фок.
    
– Это верно! За последнее время ты, Василий Федорович, что-то уж больно тесно связался с моряками. В морском штабе бываешь чаще, чем у меня, – упрекнул Белого Стессель.
    
– Для пользы службы, Анатолий Михайлович, да и поучиться нам есть чему у моряков.
    
– Нам у самотопов! Интересно чему? – вскинулся Никитин.
    
– Правилам стрельбы морской артиллерии, морским сигналам, одним словом, найдется чему.
    
– Пусть уж лучше они учатся у нас нашим правилам и сигналам, – неодобрительно отозвался Стессель.
    
– А у вас какое мнение сложилось о Макарове, Роман Исидорович? – спросила Вера Алексеевна почти все время молчавшего Кондратенко.
    
– Цыплят по осени считают, – схитрил генерал, – поживем – увидим.
    
Гости стали расходиться.
    
Визит к Стесселю заметно расстроил Макарова, и на обратном пути он почти все время молчал.
    
– Нездоровое отношение к флоту в Артуре, – наконец сумрачно заметил адмирал.
    
– Оно характерно для здешнего сухопутного начальства, – ответил Молас. – Нас обвиняют в потере «Варяга», «Корейца», «Енисея» и «Боярина», а также и за двадцать шестое января, когда мы, по мнению генералов, не приняли должных мер по охране эскадры.
    
– К последнему обвинению присоединяюсь и я. Еще до объявления войны следовало сделать все возможное для охраны эскадры и держать ее на внутреннем рейде. Я это предвидел, об этом писал, но меня не послушали. Все это показывает на отсутствие твердости в командовании эскадрой. С этим надо немедленно покончить. На сплетни же артурских кумушек, хотя бы и в генеральских мундирах, нечего обращать внимания.
    
– Я постараюсь возможно скорее сгладить существующие шероховатости, – произнес Агапеев.
    
По прибытии на «Петропавловск» Макаров просмотрел в штабе полученные бумаги и вернулся ночевать на «Аскольд». Весь вечер он разрабатывал план усиленной разведки миноносцами в районе островов Элиот, где, по слухам, намечалось сосредоточение японских судов. Было уже поздно, когда он закончил подробный доклад наместнику о своих мероприятиях в Артуре.
    
В ночь на 26 февраля Макаров решил произвести миноносцами разведку побережья Квантуна и детально осмотреть бухты в этом районе, а также на островах Элиот и Блонд. Эти острова расположены в восьмидесяти милях от Порт-Артура и всего в десяти милях от бухты Бидзиво, которая являлась удобным местом высадки десанта на Квантунском полуострове. Помимо этого, острова имели хорошо закрытую стоянку для флота. Занятие их предоставило бы японскому флоту прекрасную базу для действий против Порт-Артура, и притом в непосредственной близости от русской крепости. Днем к адмиралу был вызван командующий отрядом миноносцев капитан первого ранга Матусевич. Несмотря на свой возраст и чин, он сильно побаивался крутоватого и быстрого на расправу адмирала.
    
– По приказанию вашего превосходительства прибыл, – вытянулся он перед Макаровым, стараясь по выражению его лица угадать, что готовит ему судьба – крепкую ли нахлобучку за какие-либо непорядки в подчиненном ему отряде, или дело обойдется и без этого.
    
Но адмирал задумчиво поглаживал свою шелковистую бороду, видимо, чем-то озабоченный.
    
– Я вызвал вас к себе, Николай Алексеевич, по следующему поводу. – И адмирал изложил ему свои предположения о производстве ночной разведки.
    
– Кого бы вы порекомендовали направить в этот, надо прямо сказать, опасный рейд? Тут нужен смелый, находчивый командир, с большим опытом и вполне исправный миноносец с хорошим ходом, – закончил Макаров.
    
Матусевич начал перечислять фамилии своих подчиненных, давая им и миноносцам краткие характеристики. Макаров при этом делал в тетради замечания. После тщательного отбора остановились на миноносцах «Решительный» и «Стерегущий». Первым командовал капитан второго ранга Боссе, а вторым – лейтенант Сергеев. Оба они тотчас же были вызваны в штаб эскадры.
    
Сорокалетний Боссе отличался добродушием и невозмутимым спокойствием. Сергеев, лишь недавно получивший в командование миноносец, был худощав, подвижен, горяч и считался на эскадре одним из самых лихих командиров. Сам адмирал подробно объяснил им задачу и указал наиболее интересующие его бухты и острова.
    
– При встрече с японскими крейсерами, заградителями или транспортами, пользуясь темнотой, атакуйте их с возможно более близкой дистанции, с миноносцами же без крайней необходимости в бой не ввязывайтесь, так как почти наверняка они будут иметь превосходство над вами в отношении хода, – предупреждал Макаров обоих командиров.
    
Миноносцы должны были выйти в восьмом часу вечера, с наступлением темноты, но они задержались с приемкой угля и воды и к указанному времени не были готовы. Макаров приказал ему доложить о времени выхода судов и теперь нервничал, ежеминутно справляясь о готовности миноносцев к выходу. Наконец, не вытерпев, он вызвал к себе Матусевича и устроил ему хорошую головомойку.
    
– По возвращении кораблей обоих командиров списать в экипаж за полную их непригодность к занятию командных должностей, – приказал Макаров.
    
– Виновато Управление порта, которое не позаботилось о своевременной доставке угля и воды, хотя еще утром я лично предупредил адмирала Греве о ночном рейде, – оправдывался Матусевич.
    
– Адмиралу Греве объявляю выговор, а вам приказываю обеспечить скорейший выход миноносцев, – бросил Макаров.
    
Матусевич поспешил уйти.
    
– Не военные корабли, а брандвахты какие-то! На выход в море требуется чуть ли не полсуток! – возмущался адмирал.
    
Минут через двадцать ему наконец доложили о выходе кораблей. Макаров успокоился. Предвидя беспокойную ночь, он прилег, не раздеваясь, на диван, ежеминутно поджидая известий об ушедших в море судах.
    
Ночь выдалась тихая, но темная. Низкие густые тучи плотно закрывали все небо.
    
«Решительный» и «Стерегущий», шедшие под командой капитана второго ранга Боссе, сразу по выходе из Артура исчезли в ночной мгле. Головным шел «Решительный», за ним в четверти кабельтова – «Стерегущий». Ввиду возможности ежеминутного столкновения с японцами на обоих миноносцах были заряжены все пушки и минные аппараты, и матросы повахтенно находились при них, расположившись группами тут же на палубе. Всматриваясь в ночную мглу, они тихо беседовали между собой. Главной темой разговоров был приезд нового командующего флотом. Не прошло и суток с момента появления в Артуре адмирала Макарова, а среди матросов сложились о нем уже целые легенды.
    
– Рабочих в порту с матросами поравнял, даром что они вольные, – повествовал комендор носового орудия.
    
– И жалованье им тоже матросское положил? – насмешливо спросили из темноты.
    
– Дурак! Кому же охота за матросские гроши работать! Харчи он им дал матросские да разрешил пользоваться матросской баней и жить в казенной казарме.
    
– И с бабами? – не унимался насмешник.
    
– Всем приказал по бабе выдать! Тебя, дурака, только без нее оставил за глупость.
    
– Эту сволочь, Вирена, слыхать, страсть как ругал. Мне, говорит, такого командира, что матросов на корабле, как арестантов, держит, не надо, – продолжал комендор.
    
– Врешь! Вирен от всех адмиралов только благодарности получал за тиранство свое над матросами. «Баян» у начальства почитается за самый лучший из кораблей, – усомнился один из матросов.
    
– Почуял, значит, старик за порядками и непорядки. Уехал с «Баяна» страсть сердитый.
    
– Миноносец «Страшный» чисто весь облазил. Даже в гальюн матросский и в тот зашел, – поддержал комендор Ситкин.
    
– Ишь ты! Видать, по морскому делу большой дока. Боцмана Демчука в лицо признал и поздоровкался с ним на особо, даром что Демчук с ним годов десять тому назад, если не боле, плавал. Рассказывали, что адмирал всех своих матросов в личность помнит, чуть ли не с мичманских своих чинов.
    
На мостике офицеры тоже говорили о Макарове.
    
– Этот спать эскадре не даст! У него броненосцы за миноносцами поспевать будут, – уверял командир лейтенант Сергеев, – я с ним в Балтике плавал.
    
– Всем артурским девчонкам теперь амба будет. На берег съезжать будем только по праздникам, как в отпуск в корпусе ходили, – вздохнул мичман Кудревич.
    
– Больше денег в кармане останется. А девчонки себе кавалеров из сухопутных найдут, – возразил ему лейтенант Головизнин.
    
– Счастливый он – не успел приехать, как и «Ретвизан» сняли с мели! Сколько раз прежде неудачи были, а тут сразу все как по маслу пошло, – восторженно проговорил Кудревич.
    
– Не в счастье дело, Сережа, а в уме, – ответил ему Головизнин.
    
– Нам-то сегодня повезет? – усмехнувшись, спросил Сергеев.
    
«Решительный» и «Стерегущий» уже несколько часов блуждали по морю, но так и не обнаружили стоянки японского флота. Командир «Решительного» Боссе решил возвращаться в Артур. Уменьшив ход своего миноносца, Боссе подошел к «Стерегущему» и по мегафону передал голосом распоряжение Сергееву о возвращении на базу. Оба миноносца направились к Артуру. Чуть забрезжил рассвет. В белесоватой туманной мгле Сергеев, внимательно следивший за горизонтом в бинокль, неожиданно увидел многочисленные дымы. Лейтенант вгляделся в них – сомнений не было: перед ним находилась вся японская эскадра.
    
Сергеев, недавно принявший командование «Стерегущим», плохо еще знал в лицо своих матросов. Да и команда не успела хорошо познакомиться друг с другом: добрую половину экипажа недавно укомплектовали матросами с других кораблей. Однако растерянности Сергеев не заметил. Наоборот, люди чувствовали себя уверенно, спокойно. Изредка слышались шутки и смех. Взглянув на японцев, Сергеев заметил, что они на ходу меняли строй, готовясь к бою. Увидели это и матросы. Лица их посуровели, сами собой смолкли шутки. Для всех было ясно: предстоит трудный бой.
    
Первые залпы создали сразу тяжелое положение на корабле: были подбиты почти все орудия, вышла из строя машина. Миноносец остановился.
    
Трудно было и на «Решительном». Однако Боссе, уже тяжело раненный, отдал приказ вернуться к «Стерегущему» и постараться прикрыть его своим огнем. Меткий огонь «Решительного» заставил японские миноносцы несколько отойти, один из них стал сильно парить. На «Стерегущем» тем временем починили машину, и оба миноносца вновь двинулись к Артуру. Но японские минные крейсера обрушили яростный огонь на идущий последним «Стерегущий».
    
Осколком снаряда был ранен в голову Сергеев.
    
Вышли из строя подбитые орудия. Только Ситкин на носу продолжал вести огонь да кормовой минный аппарат выпустил мину по приближающимся японцам, но не попал.
    
С каждой минутой количество раненых все увеличивалось, – у орудий почти не осталось прислуги.
    
– Ваше благородие, – обратился к командиру Ситкин, – дозвольте пару духов вызвать на помощь к орудиям?
    
– У них своего дела хватит, машина все время работает с перебоями.
    
– Могу дать двух кочегаров на подачу, – ответил поднявшийся на палубу инженер-механик Анастасов. – Ситкин и Глебов, идите к новому орудию!
    
Примолкнувшее было орудие заговорило снова, но тут очередной снаряд, попавший в миноносец, вызвал пожар, который быстро начал распространяться по кораблю. Пробили дробь-тревогу. Матросы бросились тушить пожар. Орудия замолчали. Японцы, видя беспомощность миноносца, приблизились к нему на торпедный выстрел. Воспользовавшись этим, лейтенант Головизнин навел на врага торпедный аппарат. Грянул залп. Воздух потряс грохот взрыва. Высоко вскинулся вверх столб дыма и пара – вражеский корабль исчез в пенящемся водовороте…
    
К ногам матроса Иванова упал боевой стеньговый флаг, сбитый японским снарядом.
    
– Поработай-ка, друг, малость за меня, – сказал Иванов, передавая тяжелый насос Ситкину, – а я в момент обернусь; видишь, какое дело – флаг японец сбил.
    
Бережно засунув полотнище за пазуху, матрос стал взбираться на мачту. Осколок снаряда ударил в плечо, рука повисла плетью. «Только бы добраться, только бы успеть…» – настойчиво билась мысль. Собрав последние силы, Иванов прикрепил флаг к мачте и, сбитый осколком, рухнул на палубу.
    
Напрасно «Решительный», спасая товарища, бросился на противника. Японцы отгоняли его сосредоточенным артиллерийским огнем, видимо решив сначала расправиться с подбитым, потерявшим способность управления миноносцем.
    
Боссе трезво оценил положение: силы были больше чем не равны. Ясно, что через несколько минут его миноносец тоже окажется в положении «Стерегущего». Выход только один – не медля ни минуты, постараться пробиться в Артур, вызвать на помощь эскадру. Воспользовавшись тем, что японцы обрушились на «Стерегущего», Боссе, исправив машину, двинулся в Артур.
    
Тем временем японцы подошли почти вплотную к «Стерегущему», расстреливая его в упор. Осколком крупного снаряда был убит Кудревич.
    
Поддерживаемый двумя матросами, на палубе появился Сергеев. Он окинул взглядом свой израненный корабль, немногих оставшихся в живых матросов.
    
– Спасибо, братцы, за геройскую службу, – собирая последние силы, сказал командир, обращаясь к близстоящим матросам. – Врагу «Стерегущего» не сдавать! Помните – это русский корабль, а русский корабль врагу не сдается! Ведите меня на капитанский мостик. Хочу умереть на посту!
    
Но подняться на мостик Сергеев уже не смог, силы оставили его, он умер от потери крови.
    
Подошедшие вплотную японцы стали расстреливать людей из пулемета и винтовок. Одним из первых упал Головизнин, принявший командование миноносцем, вскоре был убит и инженер-механик Анастасов, вступивший в командование «Стерегущим» после Головизнина.
    
Палуба опустела, но японцы продолжали поливать миноносец огнем.
    
Обреченный корабль, безмолвный, не отвечающий на залпы врага, казался страшным. Японцы, не осмеливаясь близко подойти к миноносцу, спустили шлюпки. Вооруженные ружьями с примкнутыми штыками, японские матросы боязливо поднялись на палубу, на которой, кроме трупов да тяжело раненных, никого не нашли. Осмелев, они рассыпались по всему кораблю.
    
Вдруг из машинного отделения раздались выстрелы. Несколько русских матросов, забаррикадировавшись, решили сопротивляться до последнего.
    
– Помни, ребята, наказ командира – корабль не сдавать! – старательно целясь, сказал трюмный машинист Василий Новиков. – Покажем японцу кузькину мать. Давай, Бабкин, – обратился он к квартирмейстеру, – бери машинистов Апришко с Николаевым, сбивай болты кингстонов, а я покараулю дверь.
    
Болты заржавели и поддавались с трудом. Наконец тонкая струя воды брызнула в чуть заметную щель.
    
– Все, братцы, конец, – тихо проговорил Бабкин. – Давай попрощаемся…
    
– Ну что ж, ребята, прощай, – так же тихо откликнулся Новиков. – Недолго мне с вами пришлось вести знакомство….
    
– Ничего! На том свете к апостолу Павлу в пивнушку вместе сходим, – обнимая Новикова, ответил Николаев.
    
В дверь машинного отделения забарабанили прикладами.
    
– Сдавайся, русска матроса! Пленнитца холосо есть! – кричали японцы.
    
– Слушайте, косорылые черти, если русский язык понимаете, – донеслось из машинного отделения. – Не ходить нашему «Стерегущему» под японским флагом. Мы погибнем вместе с ним, но русского флота не посрамим!
    
Миноносец стал быстро погружаться в воду. Крейсер, уже было подавший на нос «Стерегущему» конец для его буксировки, спешно обрубил буксир. Вскоре на поверхности воды барахталось лишь несколько раненых русских матросов. Добыча ускользнула из рук японцев.
    
Между тем Боссе, оглохший и израненный, сам довел миноносец до гавани. Когда наконец, едва держась на ногах от слабости, он явился к Макарову, то смог только сказать: «Потерял миноносец, ничего не слышу», – и тут же упал без сознания. Поняв, в чем дело, Макаров немедленно приказал «Новику» и «Баяну» выйти в море на помощь «Стерегущему». Сам он, с Дукельским и Агапеевым, решил перейти на «Новик». Узнав об этом, командир «Аскольда» Грамматчиков и Дукельский стали его отговаривать.
    
– «Новик – легкий, крейсер, лишенный брони. Достаточно одного попадания хотя бы шестидюймового снаряда, и он выйдет из строя. В каком тогда положении окажетесь вы, ваше превосходительство? – урезонивал Грамматчиков.
    
– «Баян» более подходит для вас, ваше превосходительство, – вторил ему Дукельский, – ход у него почти тот же, что и у «Новика», и он крейсер бронированный.
    
– Я вас, лейтенант Дукельский, не задерживаю, – раздраженно ответил Макаров. – Если вы находите более удобным «Баян», отправляйтесь туда, а я предпочитаю «Новик».
    
Грамматчиков сконфуженно замолчал, Дукельский же, покраснев, попросил у адмирала разрешения сопровождать его на любом корабле или даже в шлюпке.
    
Эссен встретил адмирала у трапа и тотчас же получил приказание выйти в море.
    
Обойдя наскоро крейсер, Макаров поднялся на мостик. «Новик» уже вышел на внешний рейд и полным ходом двигался к месту сражения «Стерегущего» с японскими кораблями. В кильватер, едва поспевая за проворным «Новиком», шел «Баян». Было уже совсем светло. На горизонте, на фоне темного неприветливого моря, виднелись тесно сгруппировавшиеся японские корабли. Но стрельбы не было, – бой уже кончился. На палубе все напряженно вглядывались вдаль. Макаров в бинокль первый заметил гибнущий миноносец.
    
– «Стерегущий» уже взят на буксир. Самый полный, вперед! – приказал он Эссену. – Передать то же на «Баян»!
    
Адмирал понимал, что в эти немногие минуты решаемся судьба миноносца, и настойчиво требовал увеличения хода, хотя крейсер шел на предельной скорости. Но вдруг «Стерегущий» стал быстро погружаться в воду. Видно было, как японцы поспешно спускались в шлюпки и торопливо отплывали от него. Через мгновение миноносец исчез под водой. На палубе пронесся тяжелый вздох. Матросы крестились. Макаров последовал их примеру. Крейсера продолжали идти прежним курсом, и японцы начали отходить, лениво отстреливаясь. Когда «Новик» подошел к месту гибели «Стерегущего», на поверхности, кроме плавающих обломков, ничего не было.
    
На горизонте стали вырисовываться многочисленные корабли японской эскадры, и, не желая ввязываться в бой, адмирал лег на обратный курс. Противник следом за крейсерами стал приближаться к крепости.
    
Агапеев развернул план расположения береговых батарей и стал их разыскивать в бинокль среди серых прибрежных скал.
    
Береговые батареи молчали, и определить их расположение, за исключением видной издалека батареи Золотой горы, было почти невозможно. Но вот у подошвы горы блеснуло несколько выстрелов. Легкий дым быстро рассеялся.
    
– Никак, Электрический Утес стал стрелять бездымным порохом, – радостно показал Эссен Макарову на знаменитую батарею. – Теперь, ваше превосходительство, смотрите на японскую эскадру – она, наверное, сейчас получит хороший гостинец от наших друзей артиллеристов.
    
Макаров перевел бинокль на японцев и тотчас же увидел, как вокруг головного корабля поднялось несколько водяных столбов, а на корабле появилось густое облако черного дыма.
    
– Есть! С первого залпа взяли под накрытие. Это, я понимаю, стрельба! – восторгался Эссен.
    
– Кто там командует батареей? – заинтересовался Макаров.
    
– Капитан Жуковский, – ответил Дукельский.
    
– Там есть еще замечательный артиллерист, – огромный такой поручик, как его?.. Ваш приятель, – обратился Эссен к лейтенанту.
    
– Поручик Борейко, – подсказал тот.
    
– Да, да. Он целые дни проводит на батарее и все работает над усовершенствованием правил и таблиц стрельбы.
    
– Значит, Жуковский сумел подобрать хороших офицеров. Не следует, однако, забывать и о нижних чинах. Они должны не только безукоризненно работать у орудий, но и любить свое артиллерийское дело. Тогда хороший результат всегда будет обеспечен, – проговорил Макаров.
    
– Еще залп, – показал на Утес Агапеев.
    
Снаряды опять упали вблизи японцев. На головном корабле начался пожар, и он стал уходить в море. Японская эскадра, дав с предельной дистанции несколько выстрелов по крейсерам и берегу, скрылась за Ляотешанем, и только несколько легких судов остались против Артура.
    
Едва успел «Новик» стать на якорь, как около него неожиданно упал снаряд. Макаров приказал справиться на Золотой горе, откуда обстреливается порт, так как перед Артуром виднелись на горизонте лишь мелкие японские корабли.
    
Грохот канонады из-за Ляотешаня указал направление, с которого японцы повели бомбардировку порта. Несколько снарядов опять легло около русских судов. На кораблях пробили тревогу и приготовились к принятию боя, стоя на якорях. Но противник был невидим, а выйти в море ввиду отлива было невозможно.
    
– В этом молчании эскадры и береговых батарей, спокойно расстреливаемых японцами, много унизительного для крепости и флота, – возмущался Макаров, наблюдая с «Петропавловска» за обстрелом.
    
Сперва японцы огонь всех своих броненосцев и броненосных крейсеров сосредоточили на эскадре. Легкие их суда издали вели наблюдение за результатами стрельбы и передавали их броненосцам. Разгадав это, адмирал приказал кораблям укрыться за Золотой горой и Тигровым полуостровом. Лишившись возможности вести наблюдение, японцы перешли на обстрел площадей, наугад засыпая различные участки порта. С мостика «Петропавловска» было видно, как снаряды ложились на пустом месте. Все же один из снарядов попал в носовую башню на «Ретвизане», затем два снаряда попали в «Аскольд», везде обошлось без потерь.
    
– Ваше превосходительство, – подошел к Макарову Агапеев, – не думаете ли вы, что за бомбардировкой последует высадка десанта в районе Голубиной бухты?
    
– Транспортов сегодня нигде не было видно, кроме того, через два часа начнется прилив, и наши броненосцы смогут выйти в море для атаки японцев. За это время много не высадишь, да еще на здешнем мелководье, когда придется издалека переправлять десант на лодках. Все же необходимо предупредить крепость о возможности попыток высадки японцев.
    
– Тогда я сейчас отправлюсь на берег в штаб генерала Стесселя.
    
– Напишите от моего имени коротенькую записку генералу о необходимости усиления береговой охраны с суши.
    
– Слушаюсь, сейчас будет сделано.
    
Через пять минут шлюпка с Агапеевым отчалила от «Петропавловска» и заныряла по волнам под обстрелом.
    
– Раз японцы могут нас обстреливать через Ляотешань, то, значит, и мы можем их обстрелять таким же способом. Для этого нам необходимо лишь устроить наблюдательный пункт на одной из вершин Ляотешаня и соединяться с ним флагами или, еще лучше – по телефону. Надо поручить флагманскому артиллеристу немедленно осуществить это, – проговорил Макаров.
    
Обстреляв бассейн, японцы перенесли огонь на город. То тут, то там – в Старом, а затем и в Новом городе – начали подниматься колоссальные столбы дыма и пыли, отливавшие особым красно-желтым блеском. Улицы опустели, магазины закрылись, и все поспешили забраться в подвалы, ледники, погреба… Только неугомонные уличные мальчишки при каждом разрыве бежали осматривать причиненные повреждения и разбегались, услышав рев нового снаряда.
    
Рабочие в порту, бросившие было работу при первых попаданиях снарядов, вскоре опять вернулись в мастерские и приступили к работе, прислушиваясь к грохоту близко рвущихся снарядов. Но в самые доки ни один из них не попал.
    
Едва Агапеев успел добраться до штаба крепости, как начался обстрел города. Стессель, из окна своей комнаты наблюдавший за бомбардировкой порта и эскадры, встретил полковника весьма нелюбезно.
    
– Я только что хотел послать Макарову просьбу выйти в море и атаковать японцев. Пора нашим морячкам набраться храбрости и высунуть свой нос в море.
    
– Вы, ваше превосходительство, несправедливы к морякам. С приездом адмирала Макарова они все время готовятся к выходу в море… – возразил Агапеев.
    
– Не вижу и не знаю, к чему они готовятся, но несомненно, что эскадра по-прежнему предпочитает отстаиваться в порту, чем сражаться с японцами.
    
– Отлив мешает эскадре в настоящий момент выйти в море.
    
– Не надо было забираться в порт. Ожидали бы отлива на внешнем рейде под прикрытием береговых батарей.
    
– Там трудно предохранить корабли от ночного нападения японских миноносцев.
    
– Все это пустые отговорки! Попросту моряки трусят и предпочитают прятаться за спину крепости. Вы зачем, собственно, пожаловали ко мне, полковник?
    
Агапеев передал генералу пакет от Макарова.
    
– Кто это дал право командующему флотом указывать мне, какие меры следует принимать для обороны подступов к крепости? – обрушился Стессель на посланца, прочитав письмо адмирала.
    
– Адмирал Макаров лишь сообщает вам о своих опасениях возможности высадки десанта под Ляотешанем.
    
– Его мнение меня совершенно не интересует. Совсем зазнался ваш Макаров, придется его одернуть и поставить на место. Сейчас я напишу ему ответ.
    
Грохот близкого разрыва заставил обоих вздрогнуть.
    
– Этого еще не хватало! По милости наших моряков мы ежеминутно подвергаемся смертельной опасности. Передайте Макарову мое категорическое требование – любыми мерами предотвратить впредь бомбардировку Артура с моря. Пусть часть кораблей постоянно дежурит на внешнем рейде и вступает в бой с японцами, как только они приблизятся к крепости.
    
– Наш флот настолько слабее японского… – начал было Агапеев, но грохот взрыва не дал ему закончить.
    
Перед самым домом взвился огромный столб дыма, посыпались стекла и штукатурка. Генерал в ужасе отскочил в глубь комнаты и закрестился.
    
– Сохрани меня, боже, великой милостью твоей, – прошептал он.
    
– Вы бы, ваше превосходительство, лучше укрылись в блиндаже на время бомбардировки, – посоветовал Агапеев.
    
– Нет еще у меня блиндажей. Макарову хорошо там сидеть за толстой броней, ему никакие японские снаряды не страшны, а мы здесь ежесекундно рискуем погибнуть во время обстрела.
    
Генерал перешел в другую комнату, выходящую окнами на двор. В дверь постучали, и вошел подполковник Дмитриевский, из штаба крепости.
    
– Ваше превосходительство, штаб Седьмой дивизии сообщает, что со стороны Голубиной бухты слышна сильная ружейная перестрелка, – доложил он.
    
– Возможно, что это попытка высадить десант, – заметил Агапеев.
    
– Вы думаете, полковник? – испуганно посмотрел на него Стессель.
    
– Так предполагает адмирал Макаров…
    
– Это, это черт знает что такое! Допустить высадку десанта рядом с Артуром! Среди бела дня! При наличии нескольких десятков боевых судов! – возмутился генерал. – Сейчас же отправлю наместнику телеграмму с просьбой убрать отсюда Макарова. В Артуре такой адмирал не нужен.
    
– Прошу прощения, ваше превосходительство, – вмешался Дмитриевский. – Сообщение штаба Седьмой дивизии весьма тревожно, и необходимо принять самые срочные меры.
    
– Вызвать ко мне Кондратенко. Я посоветуюсь с ним.
    
– Надо торопиться, ваше превосходительство. Разрешите, я сам съезжу к генералу Кондратенко и с ним в штабе договорюсь обо всем. О принятых мерах мы сообщим вам через ординарца или по телефону, – предложил Агапеев.
    
– Буду очень благодарен, Я прикажу вам подать верховую лошадь с ординарцем. Дмитриевский понадобится мне здесь, – тотчас согласился Стессель.
    
Через несколько минут Агапеев уже скакал по улице, направляясь в Новый город, где находился штаб Седьмой дивизии. Несмотря на довольно сильный обстрел, в городе не было заметно разрушений. Кое-где вылетели стекла, на мостовых виднелись воронки от разрывов снарядов и валялись опрокинутые телеграфные и телефонные столбы, опутанные порванной проволокой.
    
Когда Агапеев миновал Старый город и выехал на дамбу, соединяющую Старый и Новый город, японцы внезапно перенесли огонь на Новый город, который мгновенно окутался облаками пыли и дыма. Грохот взрывов заглушал истерические вопли обезумевших от ужаса людей, которые бежали, неся на руках детей, гнали перед собой испуганных коров и отчаянно визжавших свиней. Поджав хвосты, рядом стремительно неслись собаки.
    
Агапеев не рискнул ехать дальше и придержал лошадь. Он не заметил, как к нему подъехал Кондратенко вместе с начальником пограничной стражи подполковником Бутусовым.
    
– Смею вас заверить, ваше превосходительство, что никакого японского десанта нет. Иначе я бы это знал от своих пограничников. Да и китайцы не были бы так спокойны, как сейчас, – уверял Бутусов.
    
– Чем же вы объясняете ту стрельбу, которую вы сами слышали со стороны Голубиной бухты? – спросил Кондратенко.
    
– Пока ничего об этом сказать не могу и еду туда с целью выяснить, в чем дело.
    
– Здравия желаю вашему превосходительству! – заметив их, подъехал к генералу Агапеев. – Я направлен генералом Стесселем в штаб вашей дивизии с приказанием двинуть полки, дивизии с артиллерией в Голубиную бухту, где, по-видимому, происходит высадка японского десанта.
    
– Значит, нам по дороге! Прошу присоединиться к нам. Как только выясним, кто – и по ком стреляет, конным ординарцем донесем в штаб крепости, – решил Кондратенко и тронул лошадь широкой рысью.
    
Между тем обстрел Нового города прекратился, и можно было проехать через него. Тут тоже не было сильных разрушений, хотя все улицы были усыпаны битым стеклом и известкой.
    
– Не столько разрушений, сколько шуму! – заметил Кондратенко.
    
– Важно моральное действие бомбардировки на наши тылы. Они у нас слабонервны и легко впадают в панику, – проговорил Агапеев.
    
– Вы имеете в виду штаб крепости? – улыбнулся генерал.
    
– Только что имел возможность наблюдать впечатление обстрела на этот штаб, – отозвался Агапеев.
    
– К сожалению, у генерала Стесселя частенько пошаливают нервы. Вероятно, и сегодня он чувствует себя не в своей тарелке.
    
– Ваши предположения, ваше превосходительство, совершенно справедливы.
    
Разговаривая таким образом, Кондратенко со своими спутниками скоро догнал колонну войск, двигающуюся по шоссе к Голубиной бухте. Тяжело нагруженные винтовками и вещевыми мешками, солдаты шли не в ногу, многие выходили из строя и садились у обочины, перематывая портянки.
    
– Сразу видно, что полк недавно сформирован! – сказал Агапеев.
    
– Это Двадцать восьмой полк. Он еще даже не вполне укомплектован, новобранцы и запасные продолжают прибывать каждый день. Где командир полка? – спросил Кондратенко у одного из офицеров.
    
– Не могу знать, где-то впереди, – отозвался тот.
    
– Наведите порядок в роте и следите за его сохранением на походе, – сделал замечание генерал и направился дальше.
    
Обгоняя роты, он на ходу здоровался с солдатами, которые отвечали вразброд, с удивлением глядя на неизвестно откуда взявшееся начальство.
    
Во главе полка на жирной лошади медленно ехал командир полка полковник Мурман. Полный, уже сильно пожилой человек, лет за пятьдесят, в очках и со свисшими вниз длинными запорожскими усами, он писклявым бабьим голосом подал команду: «Смирно!» – и подъехал с рапортом к Кондратенко.
    
«Каков поп, таков и приход», – подумал Агапеев, глядя на мешковатую фигуру Мурмана.
    
Приказав командиру немедленно привести полк в порядок, Кондратенко широкой рысью двинулся дальше.
    
Вскоре он нагнал артиллерийский дивизион. Хорошо кормленные сильные лошади легко тащили полевые пушки. Рослые, подтянутые артиллеристы шли рядом с пушками. Едва генерал поравнялся с последней запряжкой, как солдаты голосом сообщили командиру дивизиона о появлении начальника дивизии, и через несколько минут Кондратенко увидел скакавшего ему навстречу полковника Мехмандарова.
    
Весь заросший густейшей черной бородой, которая сливалась с усами и волосами на голове, полковник казался Черномором, стремительно мчавшимся на своей огромной вороной лошади. Эффектно отсалютовав шашкой, он остановил коня в нескольких шагах от генерала и зычным, низким голосом отдал строевой рапорт. На вопрос генерала, выслана ли вперед разведка, полковник доложил, что все конные разведчики подкомандой адъютанта дивизиона уже давно выдвинуты вперед и с минуты на минуту можно ждать от них донесения.
    
Поблагодарив Мехмандарова за прекрасный вид его части, Кондратенко направился к идущему впереди Двадцать пятому стрелковому полку. В отличие от Двадцать восьмого, он шел в полном порядке, в ногу, соблюдая дистанцию и равнение в рядах. Командир его, полковник, четко отдал рапорт и доложил, что вперед выслана рота с пулеметами и разведчики.
    
– Вы слышали ружейную перестрелку? – справился Кондратенко.
    
– Так точно. Временами очень даже сильную, – отозвался полковник.
    
– Вот, например, сейчас…
    
Спереди из-за поворота дороги донеслось несколько ружейных залпов, сменившихся частым огнем. Захлебываясь, затакал пулемет. Затем все сразу смолкло.
    
– По-видимому, японцы прикрывают свою высадку ружейным и пулеметным огнем с мелких судов, которые могут близко подойти к берегу, – решил Кондратенко.
    
В это время на дороге показался старик китаец. Он шел не торопясь и даже не оглядываясь на выстрелы. К нему подъехал Бутусов и заговорил с ним по-китайски.
    
– Что он сообщает? – поинтересовался Кондратенко.
    
– Уверяет, что никаких японцев нет, а стрельбу ведет «русска капитан», – ответил подполковник.
    
Китаец подошел сам и, низко кланяясь, продолжал что-то бормотать.
    
– Японси нет, китайси бойся нет, – разобрал генерал.
    
– Кто же тогда стреляет? – недоумевал командир полка.
    
– Русска капитана, пу, пу, пу, – подняв руки, как для стрельбы, ответил китаец.
    
– Поехали вперед, – решил Кондратенко и вместе с Агапеевым и несколькими разведчиками поскакал по шоссе.
    
За поворотом перед ними открылась широкая панорама моря с четко видимыми километрах в пяти от берега японскими кораблями. Ни на море, ни у берега не было ни одной лодки.
    
– Где же десант? – в один голос воскликнули все.
    
– Его нет и не было! – убежденно ответил Бутусов. – Китайцы давно об этом бы знали, конечно, находились бы в большом страхе.
    
Неожиданно в стороне от дороги раздался резкий свист, и тотчас затрещали ружейные выстрелы. Испуганные лошади бросились в сторону.
    
– Что за черт! Стреляют, а пуль нет! – удивился генерал.
    
– Я сейчас узнаю, в чем дело! – И Агапеев, перескочив через канаву, поскакал напрямик по сжатому полю. Скоро он увидел стрелковую цепь, совершавшую перебежку. Сзади нее спокойно ходил поручик и поправлял солдат.
    
– Помни, ребята, когда соседний взвод побежит, усиленно стреляй, поддерживай его своим огнем, – пояснил он и громко свистнул.
    
Цепь побежала, сопровождаемая частым огнем.
    
– Кто вы такой? – подлетел к офицеру Агапеев.
    
– Начальник команды разведки Четырнадцатого полка поручик Енджеевский.
    
– Это вы с утра здесь стрельбой занимаетесь?
    
– Так точно! Сейчас буду кончать занятия, – взглянул Стах на часы.
    
– Разве вы не знаете, что японцы бомбардируют Артур?
    
– Они мне не мешают, господин полковник. Если бы они вздумали высадить десант, то у меня для наблюдения высланы разведчики. Пока на море все спокойно.
    
– Что бы вы могли сделать, имея только учебные патроны, в случае появления десанта?
    
– У меня есть целая двуколка боевых. При появлении японцев рассыпал бы команду в цепь и открыл по ним огонь. Одновременно послал конного ординарца с докладом о действиях японцев в штаб крепости. Думаю, что продержался бы до подхода подкреплений из Артура, – спокойно отвечал поручик.
    
– Заварили вы кашу! В штабе Седьмой дивизии решили, что японцы высаживаются в этом районе и двинули сюда всю Седьмую дивизию.
    
– Об этом мне ничего не известно! Я провожу занятия, согласно расписанию, утвержденному командиром полка, – оправдывался Енджеевский.
    
– Прекратите огонь и отправляйтесь к генералу Кондратенко. Он ждет вас на шоссе, – распорядился Агапеев.
    
Узнав о причине переполоха, Кондратенко громко расхохотался.
    
– Вот что значит, у страха глаза велики! Вместо этого чтобы направить сюда хорошую разведку, двинули всю дивизию. На будущее время такие занятия необходимо все же согласовывать со штабом крепости, – решил генерал.
    
– Вы не видели разведчиков Двадцать пятого полка? – спросил у подошедшего поручика Рейс.
    
– Так точно, видел! Они отправились по берегу моря и не хотели мне верить, что японцами здесь и не пахнет. С ними были и артиллеристы, – пояснил Стах.
    
Тем временем японские корабли, усиленно задымив, прекратили стрельбу и начали отходить в море.
    
Когда Стессель узнал о причине переполоха, то пришел в неистовство и приказал посадить Биджеевского на десять суток на гауптвахту.
    
– Да за что же, Анатолий Михайлович, вы хотите наказать этого чрезмерно старательного юношу? Он только выполнял приказ своего командира полка, – заступился за Енджеевского Кондратенко.
    
– За глупость!
    
– Последняя по уставу не наказуема, – усмехнулся Кондратенко.
    
Но Стессель был неумолим, и в тот же день Водяга водворил Стаха на губу.
    
Вечером, после бомбардировки, Макаров созвал экстренное совещание на «Петропавловске» с участием всего генералитета крепости.
    
К семи часам в приемной адмирала собрались уже все адмиралы и командиры судов, а также Стессель, Никитин, Кондратенко и Белый со своими адъютантами, – всего человек около тридцати.
    
Макаров, поглаживая бороду, открыл совещание коротким анализом событий минувшего дня.
    
– Вчера у коменданта крепости я указал, что Ляотешань наиболее уязвимое место в обороне Артура. Не прошло и суток, как все мои опасения подтвердились. Сегодняшняя бомбардировка наглядно показала, где именно мы наименее защищены, вернее – совершенно не защищены, – продолжал Макаров. – Самое верное средство раз и навсегда отучить японцев от стрельбы через Ляотешань – это установить на нем орудия. Но этого скоро не сделаешь. Нужен, по крайней мере, месяц для постройки батарей. Поэтому я решил пока что устроить там лишь наблюдательный артиллерийский пост и соединить его телефоном с эскадрой.
    
– Этот вопрос нужно еще обсудить у меня в штабе.
    
– Пока мы его будем обсуждать, японцы могут повторить сегодняшнюю бомбардировку. Действовать надо немедленно, – пытался урезонить Стесселя Макаров.
    
– Если флот будет и впредь прятаться в гавани, то японцы смогут каждый день упражняться в такой стрельбе.
    
– Эскадра, ослабленная еще двадцать шестого января, пока не в состоянии принять бой с японцами в открытом море, стоя же на якоре в порту, она сможет отвечать тем же перекидным огнем через Ляотешань.
    
– Как твое мнение, Василий Федорович? – спросил Стессель у Белого.
    
– Предложение адмирала Макарова можно только приветствовать, – ответил генерал.
    
– По-моему, не следует этого делать, – вмешался Никитин. – Если нужен наблюдательный пункт на Ляотешане, то пусть его обслуживают наши крепостные артиллеристы.
    
– Крепостные артиллеристы незнакомы с нашими орудиями и правилами стрельбы, – возразил Молас.
    
– Нехитрая штука и научиться, – бросил Никитин.
    
– Быть может, мы пошлем туда представителя и от флота, и от крепостной артиллерии? – вставил Кондратенко.
    
– Я считаю, что довольно будет и одних моряков, – ответил Белый. – Пусть они наблюдают и отвечают за результаты стрельбы.
    
– Присоединяюсь к мнению генерала Белого, – сказал Стессель.
    
– Итак, морякам разрешается иметь свой наблюдательный пункт на вершине Ляотешаня, – иронически резюмировал прения Макаров. – Перейдем теперь к вопросу о сооружении батарей.
    
– Тут надо договориться с крепостным инженером и нашими артиллеристами. Первый даст саперов для проведения дороги, а вторые помогут технически, – уже миролюбиво проговорил Стессель.
    
– Поручим полковнику Агапееву согласовать все связанное с этим вопросом, – решил Макаров.
    
– Мы от себя выделим или капитана Гобято, ила прапорщика Звонарева, – предложил Белый, – они и проведут эту работу.
    
– Что может в артиллерии понимать прапорщик? – удивился Никитин.
    
– Он весьма успешно вел переделку лафетов на Электрическом Утесе, – ответил Белый. – Сейчас я ему поручил ту же работу и на других батареях. На Ляотешане он вполне справится.
    
Когда перешли к обсуждению вопросов связи берега с флотом, Макаров предложил выделить матросов-сигнальщиков на все батареи. Стессель решительно запротестовал.
    
– Нам такой связи не надо. Сами разберем, что делается у нас перед глазами, и будем сообразно действовать.
    
Макаров предложил Агапееву договориться об этом со штабом крепости и крепостной артиллерии.
    
Под конец заседания Макаров сообщил, что наутро он намеревается вывести всю эскадру в морей попробовать поискать отдельные небольшие отряды японцев.
    
– Нынешняя война прежде всего война за обладание морем. В настоящее время мы значительно слабее японцев, и, чтобы выровнять наши силы, необходимо нападать на их отдельные корабли или маленькие отряды. В заключение не могу не выразить горячей надежды, что наши отношения с крепостью наладятся в ближайшее время, – закончил адмирал свою речь.
    
После заседания Макаров пригласил всех ужинать на корабль. Стессель и Никитин демонстративно отказались и уехали, а Белый и Кондратенко приняли приглашение.
    
В дружеской беседе они очень быстро договорились по всем пунктам и решили на будущее время действовать сообща, минуя по возможности штаб крепости.
    
– С момента своего визита к Стесселю я чувствую себя крайне расстроенным враждебным отношением ко мне крепостного начальства, – говорил Макаров. – Поскольку мы заняли Артур только для того, чтобы иметь стоянку для флота, вполне естественно, что и крепость создана для его защиты. Тем приятнее мне было так легко и просто договориться с вами, господа.
    
– Я вполне разделяю вашу точку зрения, Степан Осипович, – ответил Белый, – и прошу завтра же прислать матросов-сигнальщиков хотя бы на наши важнейшие батареи – Золотую гору и Электрический Утес.
    
– В свою очередь, я прошу вас также помочь мне на Ляотешане, – попросил Макаров.
    
– Я повидаю начальника инженеров крепости полковника Григоренко, – сказал Кондратенко, – и в ближайшие же дни вместе с ним и Василием Федоровичем выберу там места для установки батарей; наметим попутно и направление новых дорог.
    
– Я надеюсь, господа, что вы позволите мне отныне считать вас своими союзниками в деле обороны Порт-Артура, – закончил адмирал.
    
Макаров проводил генералов до самого трапа и приказал Дукельскому сопровождать их до пристани. Когда шлюпка отошла, Макаров стал прохаживаться по палубе. Он понял, что сегодня он нашел себе точку опоры в Артуре.
    
Утром Звонарев был вызван в Управление артиллерии. Вместе с ним на линейку села и Шурка Назаренко, отправлявшаяся на курсы сестер. День выдался ясный, солнечный, слегка ветреный. Море расстилалось перед глазами до самого горизонта. Ни одного корабля, ни одного дымка не было видно.
    
– Хорошо сегодня, – заметил Звонарев.
    
– Должно, японцы в обед явятся. Они всегда, как только ясно, обязательно приходят к Артуру.
    
– Вы уже привыкли к обстрелу, Шура?
    
– Привыкла, только когда близко снаряды рвутся, то страшно бывает. Тогда я в погреб ховаюсь, и там мне совсем не страшно.
    
– Будете сестрой, придется вам и на позициях бывать, – там страшнее будет, чем у нас.
    
– Папаня намедни сказывал, что по Утесу бьют самые что ни на есть большие пушки у японцев. Хотят они его вконец разбить, чтобы он им на море не мешал. Хоть бы эта война поскорей кончилась да опять помирному жить!
    
– Замуж торопитесь?
    
– Об этом я и не думаю. Учиться хочу.
    
– Зато Пахомов, верно, ждет не дождется, когда вам шестнадцать лет исполнится.
    
– Пусть ждет, все равно я за него не пойду, – угрюмо проговорила девушка. – Противен он мне.
    
Разговаривая, они незаметно доехали до Управления артиллерии. Шурка Назаренко пошла к Варе, а Звонарев к генералу. Белый встретил его очень радушно.
    
– Я хочу поручить вам одно важное дело-установку орудий на Ляотешане. Работа спешная и в двухнедельный срок должна быть окончена, – сообщил генерал.
    
– Боюсь, что я не справлюсь с этой работой. Я ведь еще очень мало понимаю в артиллерийском деле.
    
– Зайдите сейчас к Гобято, я ему уже говорил об этом.
    
Звонарев откланялся и пошел в мастерские. Он не застал Гобято там, зато встретил в механическом цехе очень утомленного Братовского.
    
– Сильно устаете? – спросил его Звонарев.
    
– Не столько от работы, сколько от стояния под ранцем да от внеочередных нарядов. Нельзя ли мне к вам, ваше благородие, на Электрический Утес? – попросил Братовский.
    
– Сегодня же об этом переговорю с капитаном. Только вам делать у нас сейчас нечего. Работы по переделке закончились, сам я назначен на установку орудий на Ляотешане, на Электрическом, верно, не буду вовсе бывать.
    
Звонарев вернулся в Управление, где наконец застал Гобято.
    
– С Ляотешанем ерунда какая-то получается. Мы отдаем морякам свои пушки, они их с помощью пехоты устанавливают, а обслуживать батареи будем мы, а не моряки. Пока все это не разъяснится, к этой работе приступать нечего. Вас же попрошу сейчас побывать на Двадцать второй батарее у Вамензона. Посмотрите, в каком состоянии у них орудия и лафеты, можно ли им увеличить заряд для получения большей дальности. Что же касается углов возвышения, так они и сейчас стреляют при предельном возвышении. Лошадь вам сейчас подадут, я уже об этом распорядился.
    
Двадцать вторая батарея шестидюймовых береговых пушек Канэ[92] была расположена на самом левом фланге берегового фронта, на стыке с сухопутной линией обороны. Благодаря этому она была приспособлена почти к круговому обстрелу и в сторону моря и в сторону суши. Дорога туда шла в объезд Золотой горы с севера, где ее отроги значительно понижались. По пути они миновали так называемые дачные места, куда переезжали в летнее время семьи офицеров порт-артурского гарнизона. Здесь берег спускался к морю более полого, растительность была сравнительно богаче и, наконец, имелось несколько небольших пляжиков для купанья. Сейчас все дачи были заколочены, заборы у палисадников поломаны, и только собаки уныло бродили между строениями. Дальше до батареи шло шоссе, по которому пришлось ехать около часа.
    
В складках прибрежных сопок расположились казармы для артиллеристов. Тут же вблизи в небольшой делянке находился офицерский флигель, к которому и подъехал Звонарев.
    
Командир батареи капитан Вамензон был предупрежден Гобято о приезде прапорщика и встретил его, как жданного гостя.
    
– Милости прошу! Очень рад вас видеть. Я столько наслышался о ваших успехах по переделке орудий, что давно хотел познакомиться с вами, – рассыпался он, крепко пожимая руку Звонареву. – Быть может, перекусите с дороги? Я только что сел за стол, – пригласил Вамензон.
    
– Не откажусь, так как сегодня еще ничего не ел с самого утра, – согласился Звонарев.
    
Капитан ввел его в маленькую столовую, в углу которой виднелась большая икона с горящей перед ней лампадкой. В комнате уже был накрыт стол на две персоны, стояли миски с борщом и кашей.
    
– Прошу садиться, – подставил стул капитан. – Питаюсь я из солдатского котла. «Щи да каша-пища наша», как говорит наша русская пословица. Это и дешевле и лучше в отношении контроля за солдатской едой. Артельщики все воры и жулики, за ними всегда нужен глаз да глаз. У меня на этот счет очень строго; как начнет плохо кормить, проворуется, – долой! Кашевару, кроме того, задницу полирую время от времени, – распространялся капитан. – Золотой народ наши солдатики: неприхотливы, терпеливы, богобоязненны, царябатюшку любят до самозабвения. Конечно, есть отдельные прохвосты, но с ни ми я не церемонюсь. Кулак и розга прекрасно исправляют самых строптивых. Выпьем же за наш великий русский народ, – налил капитан две большие рюмки водки.
    
Звонарев с ним чокнулся.
    
Щи были жирные, наваристые, с крошеным мясом. Каша, поджаренная с салом, так и таяла во рту. Хлеб был хотя и черный, но хорошо выпеченный.
    
– У вас прекрасно кормят в роте, – похвалил Звонарев. – На Электрическом Утесе, к сожалению, гораздо хуже.
    
– Воруют сильно, потому и пища у вас плохая У Жуковского жену и детей из-под носа украдут, он и то не заметит: витает где-то в облаках. Все со своей культурностью носится: «Я против порки и мордобоя, я за развитого и образованного солдата… – а на деле у вас, простите, – кабак, – критиковал Вамензон. – Из вашей роты по всей артиллерии либеральная зараза ползет. Солдаты-то у вас чуть ли не газеты читают. Это же полный разврат! Начнет солдат газеты читать, начнет думать, – мало ли до чего он додумается! Нет уж, я предпочитаю иметь у себя неграмотных. Да и на что это солдату? Он должен только выполнять приказания начальства, думать ему совершенно не о чем и незачем; за него обо всем начальство подумает. Право, я считаю, что хорошо было бы иметь солдат совсем даже без головы. В сущности, она им совершенно не нужна, разве только для украшения!
    
– А как же фейерверкеры, наводчики, писаря?
    
– Этим, пожалуй, можно было бы оставить головы вроде органчика, чтобы заводить их, когда нужно.
    
– Я не разделяю вашей точки зрения, господин капитан. Современная военная техника, насколько я с ней познакомился, требует известного культурного уровня.
    
– К сожалению, вы во многом правы. В этом все наше несчастье. Но образованный солдат всегда в то же время будет и развращенным. Избежать этого очень трудно, если не невозможно. Всегда найдутся подлые агитаторы, которые сумеют быстро развратить любого солдата. С этими подлецами я расправлялся бы беспощадно, – всех вешал бы, как бешеных собак, особенно проклятых жидов. Ненавижу это иудино племя!
    
– Вы преувеличиваете значение евреев как агитаторов. Русские в такой же мере причастны к пропаганде, как и евреи, – сказал Звонарев.
    
– Это все жндовствующие русские, нигилисты, анархисты, социалисты и прочая сволочь. Вырезать бы всех до единого. Очистить нашу Россию от них раз и навсегда! – кричал Вамензон, возбужденный и красный, азартно размахивая в воздухе столовым ножом и, видимо, воображая себя участником погрома.
    
– Едва ли мы с вами, господин капитан, убедим друг друга. Разрешите вас поблагодарить за хлеб-соль, – поднялся Звонарев, – я двинусь на батарею для осмотра пушек.
    
– Жаль, жаль, что вы не разделяете моих взглядов. Впрочем, вы у нас человек временный и случайный. У настоящих офицеров русской армии ненависть к евреям должна быть в крови. С детства нужно будущих офицеров воспитывать в этом духе, – продолжал Вамензон. – Я пройду вместе с вами на батарею.
    
Проходя по дороге мимо казармы, Звонарев увидел человек тридцать солдат, стоящих под винтовками. На лицах многих были синяки, ссадины и кровоподтеки. Капитан подошел к ним и стал внимательно оглядывать каждого из них.
    
– Голову выше! – крикнул он на низкорослого, но необычайно широкоплечего солдата, с мрачной злостью смотрящего на него. Солдат чуть-чуть поднял вверх подбородок.
    
– Выше, чертов сын! – И Вамензон с силой ударил его по подбородку снизу вверх, так что у того стукнули зубы. – Я тебя научу, как у меня в роте служить, всю дурь твою из тебя выбью.
    
Звонарен вздрогнул, увидев, с какой ненавистью посмотрел избитый на своего командира.
    
– Он вас убьет когда-нибудь, – заметил прапорщик, когда они пошли дальше.
    
– Кто? Блохин? Я прикажу его выпороть завтра, как Сидорову козу, шелковый станет. Хамье это я знаю: чем их больше бьешь, тем они тебя больше любят.
    
– Боюсь, что вы ошибаетесь.
    
– На то вы и, простите за выражение, шпак, чтобы бояться этой скотины. Я в бараний рог согну любого солдата, он же мне потом будет руки целовать, – презрительно проговорил капитан.
    
На батарее в стену бетонного траверса между средними орудиями была вделана большая икона. Перед ней горела неугасимая лампада. Подойдя к иконе, Вамензон набожно снял фуражку и широко перекрестился.
    
– Это наши небесные покровительницы, святые Вера, Надежда, Любовь и матерь их София, – пояснил капитан. – В честь Веры Алексеевны Стессель. Она нам и лампадку к ней поднесла фунтов в пять чистого серебра. Не хотите ли полюбоваться?
    
Звонарев осмотрел массивную лампаду, на которой было вырезано славянской вязью «Дар батарее N 22 от ее превосходительства В. А. Стессель. 17 сентября 1903 г.»
    
– Значит, ваша батарея имеет не только небесных, но и земных покровительниц, к тому же весьма влиятельных?
    
– Я сообщаю Вере Алексеевне обо всем происходящем на батарее. У нас было двое раненых двадцать седьмого января, и оба получили от нее именные кресты и подарки. Кроме того, с начала войны она прислала всем солдатам по нательному кресту и свое благословение, – рассказывал Вамензон.
    
«Интересно знать, что получил ты сам?» – подумал Звонарев.
    
– Солдаты очень чтут своих небесных патронесс? – вслух спросил он.
    
– Каждый вечер человек двадцать можно видеть около иконы; пришлось даже сделать деревянный настил, чтобы молящиеся не пачкали шинелей, становясь на колени. Два раза в месяц батюшка перед ней служит молебен.
    
Звонарев хотел было спросить, не чудотворная ли эта икона, но капитан предупредил его.
    
– Солдаты уверяют, что, приложившись к иконе, они получали исцеление от недугов: головной боли, расстройства живота, зубной боли…
    
– Этак к вам скоро начнется паломничество с других батарей, – иронически заметил Звонарев.
    
– Вы, кажется, не особенно верующий? – подозрительно заметил Вамензон.
    
– Думаю, что вы недалеки от истины.
    
– Дух безверия и нигилизма, как проказа, поражает современную молодежь. От интеллигенции это тлетворное течение переходит к широким народным массам и отравляет честные души сирых и бедных. Я ненавижу нашу интеллигенцию так же, как и иудино племя. Большой вред они причиняют государству.
    
– А вы себя к образованным не причисляете?
    
– Я офицер, следовательно, преданный слуга царю и отечеству и, конечно, враг всякого суемудрия.
    
– Разрешите вызвать людей к орудиям, – попросил Звонарев. – Мне нужно будет осмотреть стволы пушек, а также снарядные и зарядные камеры орудий, степень их разгара от стрельбы.
    
– Сию минуту. – И Вамензон пронзительно засвистел.
    
Тотчас из казармы начали выбегать солдаты, одеваясь на ходу, и, подбежав к батарее, застыли около своих орудий в уставном положении. Капитан по часам следил за тем, через сколько времени батарея будет готова к бою. Солдаты, пробегая мимо иконы, быстро крестились, боязливо оглядываясь на командира. Тех же, кто этого не делал, капитан угощал зуботычиной и заставлял усиленно креститься.
    
– Две минуты сорок пять секунд, – сообщил Вамензон, когда последние солдаты добежали до батареи. – Взводным фейерверкерам записать опоздавших и вечером доложить мне через фельдфебеля.
    
Орудия Звонарев нашел в очень изношенном состоянии: стволы имели уже значительный разгар, в зарядных камерах прогорели обтюрирующие кольца[93], замки туго входили в свои гнезда.
    
– Вы часто стреляете? – справился он у Вамензона.
    
– По нескольку раз в день. Кроме того, я люблю делать тревоги и по ночам. Я буду просить о замене изношенных орудий новыми. Ведь моя батарея особенная: она предназначена для обстрела и моря и суши. Мне приходится первому открывать огонь, когда японцы подходят с севера. Ваш Утес и тот столько не стреляет.
    
– Я доложу об этом командиру артиллерии. Во всяком случае, по-моему, вам сейчас нельзя увеличивать пороховых зарядов, так как могут быть большие прорывы газов, что весьма опасно для орудийной прислуги, – сообщил свое мнение капитану Звонарев.
    
– Если дело только в прислуге, то, по-моему, с ней особенно считаться не приходится: на то и война, чтобы были опасности. Другое дело, если при этом может пострадать казенное имущество, лафеты или самое орудие.
    
– Солдаты ведь тоже, по военной терминологии, – казенное имущество.
    
– Во всяком случае, не ценное: у нас, в России, его более чем достаточно.
    
Покончив с осмотром батареи, Звонарев поспешил откланяться и уехать.
    
– Тебя покормили? – спросил он возницу, когда двинулись в дорогу.
    
– Так точно, – щи постные да каша тухлая с прогорклым маслом, – ответил солдат.
    
– У командира были прекрасные щи и каша!
    
– Так для них же кашевар отдельно в маленьком котелке приготовляет. Всем известно, что у капитана Вамензона хуже, чем во всей артиллерии, кормят. Зато у фельдфебеля ряшка всем на удивление, – красная да толстая. Промеж себя солдаты называют эту батарею «наши арестантские роты». В дисциплинарном батальоне и то легче. Тут каждый день по нескольку человек порют да еще розги в рассоле ночью вымачивают, чтобы больнее было. Особливо достается тем, кто плохо молится богу: лют до молитвы капитан. Видали, быть может, под винтовкой стоял низкий да широкий такой солдат.
    
– Блохин.
    
– Он самый. Почитай уже месяц его под винтовкой держат да через день на кобыле дерут за то, что перед иконами на батарее не хочет снимать шапку. Забьет его капитан до смерти, даром что силища в Блохине большущая.
    
– Ты земляк с ним, что ли?
    
– Никак нет, в новобранстве вместе были. Он из рабочих, медницкому делу обучен. Сперва в мастерских работал, а потом его оттуда выгнали за пьянство, что ли. Попал он на Двадцать вторую батарею, теперь и мучается. Или сбежит со службы, или помрет, не выдержать ему.
    
В Управлении артиллерии прапорщик никого не застал и прошел на квартиру Гобято.
    
– Каковы ваши сегодняшние успехи? – спросил его капитан.
    
Звонарев подробно доложил обо всем.
    
– Я предполагал, что дело обстоит приблизительно так, как вы сообщаете. На Двадцать второй батарее надо будет сменить орудия. Хотя батарея только что построена, но на вооружение были поставлены старые орудия, других тогда не было. Теперь мы получили тридцать новых пушек и сможем произвести замену у Вамензона.
    
– Я вас хотел попросить: нельзя ли будет с батареи Вамензона откомандировать в мастерскую Блохина, он медник по специальности.
    
– Он сам вас об этом просил? – удивился Гобято.
    
– Нет, он ничего мне не говорил, я прошу за него, так как был свидетелем, как его избивал Вамензон.
    
– Если всех избитых Вамензоном откомандировывать с батареи, так там скоро не останется ни одного. Блохин же туда попал от нас за пьянство, и едва ли стоит его брать обратно. У Вамензона не распьянствуешься. Был Блохин и на Электрическом, пропил казенное имущество, пошел под суд, да дешево отделался: Борейко на суде спас его от арестантских рот, только в штрафные его перевели да выпороли.
    
– Как бы он там Вамензона не убил.
    
– Убьют Вамензона – плакать не будем.
    
– Зато погибнет ведь и Блохин, и другие солдаты пойдут под суд. Их жалко!
    
– Больно вы, Сергей Владимирович, жалостливый человек. Всех все равно не пережалеешь, а Блохина жалеть и не стоит, – все равно рано или поздно сопьется и умрет под забором! Пойдемте-ка сейчас с докладом к Белому, чтобы завтра с утра приняться за работу.
    
Перед квартирой Белого стоял парадный экипаж, на козлах которого сидел кучер-матрос.
    
– Кого привез? – спросил его Гобято.
    
– Командующего флотом адмирала Макарова и флаг-офицера лейтенанта Дукельского.
    
– Вот и отлично, заодно договоримся и о работе на Ляотешане, – обрадовался капитан.
    
В гостиной они застали Макарова в полной парадной форме, очевидно, приехавшего с визитом к Белым.
    
Макаров приветливо с ними поздоровался и продолжал беседу. Сам генерал был занят разговором с Агапеевым и Дукельским. Гобято со Звонаревым подсели к ним.
    
– Прекрасную прогулку совершили мы сегодня в море, – рассказывал Агапеев. – Вышли еще на рассвете и только час тому назад вернулись. Море было чудесное – ясно, тихо, солнечно. Японцев даже на горизонте не было видно. После вчерашней бомбардировки скрылись куда-то. Адмирал проявил исключительную энергию. Сперва был на тральщиках и показывал, как надо тралить, потом на катере подъехал к одной из вытравленных мин, осмотрел ее и приказал тут же разрядить. Как ни уговаривали его поберечься, не ушел, пока не были вывинчены ударные приспособления. Затем на «Новике» обошел всю эскадру и проделал целый ряд перестроений, указывая каждому судну его ошибки. И, наконец, когда вернулись в гавань, лично проверил, как корабли становятся на якорь. Такая подвижность, такая неутомимость, что можно подумать, что ему не пятьдесят пять лет, а тридцать. С таким адмиралом мы смело можем потягаться с японцами, – восхищался полковник.
    
– Адмирал производит симпатичное впечатление, – заметил Гобято.
    
– Тебя вчера намечали послать на Ляотешань для установки там тяжелых орудий, – обратился к Звонареву Дукельский.
    
– Хочу отказаться от этой работы; плохой я еще артиллерист.
    
– Ничего, справишься. Помогут другие, если в чем будет заминка, – успокоил лейтенант.
    
– Что это за амазонка скачет по улице? – спросил Макаров, глядя в окно.
    
Все обернулись к окнам. Варя красивым курц-галопом обскакала вокруг дома, подъехав к крыльцу, соскочила с лошади и нежно поцеловала ее в разгоряченную морду.
    
– Это наша младшая дочь Варя. Она очень увлекается верховой ездой и готова целый день не сходить с лошади, – пояснила Мария Фоминична.
    
– Казацкая кровь сказывается, – заметил Гобято.
    
– Вы казак? – удивился Макаров, обернувшись к Белому.
    
– Да, мы с женой с Кубани, – ответил генерал.
    
В комнату влетела в запыленном платье, с плеткой в руках растрепанная Варя. Увидев Макарова, она смутилась и мгновенно исчезла.
    
– Резвая она у вас, – улыбнулся адмирал.
    
– Даже чересчур, – заметила сердито мать и вышла.
    
Когда мужчины остались одни, Макаров предложил в деталях выяснить вопрос об укреплениях Ляотешаня. Белый принес план крепости, и все принялись обсуждать порядок намеченных работ. Решено было, что силами гарнизона будет проведена дорога до самой вершины Ляотешаня: моряки брали на себя установку двадцативосьмисантиметровой пушки, артиллеристы, в случае нужды, – постройку и вооружение батареи.
    
Когда через полчаса в гостиной появилась Варя в сопровождении матери, все деловые разговоры были уже окончены. Девушка, успевшая переодеться, умыться и причесаться, розовая от смущения, подошла с подносом к Макарову и сделала ему реверанс.
    
Адмирал, улыбаясь, смотрел на смущенно стоявшую перед ним девушку.
    
– Так вот вы какая лихая амазонка! Оказывается, не только скакать на лошади умеете, но и хозяйничать мастерица. Дай бог вам женишка хорошего, – мягко проговорил он.
    
– Рано ей еще о замужестве думать, – вмешалась мать, – пусть сперва старшие сестры выйдут.
    
– У вас, значит, строго по казачьему укладу: дочерей по порядку замуж выдаете?
    
– По старинке живем, – старшая уже замужем, средняя заневестилась, а она еще свободна.
    
– Не беспокойтесь, Мария Фоминична, она у вас долго не засидится, – шутил Макаров.
    
Вскоре гости стали прощаться. В передней снова появилась Варя. Она восхищенно смотрела на Макарова.
    
– Как бы я хотела иметь такого дедушку, как вы, – совсем по-детски проговорила она.
    
– Я тоже не отказался бы от такой внучки, – приветливо ответил адмирал.
    
– Вот и отлично – отныне вы будете моим дедушкой, а я вашей внучкой! – захлопала в ладоши Варя.
    
– Всего доброго, – раскланялся со всеми Макаров, направляясь к двери.
    
– До свидания, дедушка! – И Варя, вскинув ему руки на шею, крепко его поцеловала.
    
– Варя! Как тебе не стыдно! – остолбенела мать.
    
– Отчего же мне своего дедушку не поцеловать? – с деланной наивностью ответила девушка.
    
– Вы уж извините нашу дурочку, – обратилась мать к адмиралу. – Не успела по молодости еще ума набраться.
    
– Я очень тронут таким вниманием вашей дочери, – растроганно проговорил Макаров.
    
– Может, вы и меня поцелуете? – шепнул девушке на ухо Звонарев.
    
– Нахал! Я с вами больше не знакома, – одним духом, так же шепотом, выпалила Варя и отошла.
    
    
На следующее утро Звонарев и Гобято вместе с Белым поехали на катере на Ляотешань. От пристани Артиллерийского городка они направились в глубь западной части гавани, где был расположен Минный городок морского ведомства. В многочисленных сараях, разбросанных, по берегу, хранились незаряженные мины, а в крутых склонах горы, прямо в скалах, были высечены глубокие склады для пороха, пироксилина и мелинита, которыми заряжались мины.
    
Неподалеку, за небольшим холмом, помещались казармы для матросов, обслуживающих минный склад.
    
У маленького деревянного пирса стоял катер с «Аскольда» под адмиральским флагом. Макаров обходил склады, и артиллеристам пришлось подождать, пока он подошел к ним в сопровождении флагманского артиллериста лейтенанта Мякишева и неизменного Дукельского. В это время подъехал верхом с несколькими офицерами и Кондратенко.
    
Ляотешань представлял собою скалистый массив, почти лишенный растительности. Среди скал и камней вилась петлистая узенькая тропинка в гору, по которой все двинулись гуськом.
    
Саперные офицеры на ходу докладывали адмиралу и Белому свои соображения о трассировке будущей дороги и о местах, наиболее подходящих для установки орудий. С вершины Ляотешаня, возвышавшейся на двести саженей над уровнем моря, открывалась огромная панорама. Побережье Ляодунского полуострова отсюда было видно от Дальнего – на востоке и до бухты Луизы – на западе, то есть примерно на тридцать верст в обе стороны. С трех сторон до самого горизонта расстилалась гладь моря, а сзади как на ладони виднелась гавань и Порт-Артур.
    
– Вот это так наблюдательный пункт! На десятки верст все вокруг видно. И как было сразу не занять его! – восхищался Макаров.
    
– Этому мешали трудности по прокладке дороги и почти невозможность доставки сюда грузов, а главное-отсутствие воды, – пояснил Белый.
    
– Все это можно и должно преодолеть, и чем скорее, тем лучше.
    
– Артиллерийский наблюдатель с «Ретвизана» находится на соседней вершине, – указал Мякишев вправо, там, где сопка была несколько ниже, но с нее лучше была видна западная часть берега и моря.
    
Все двинулись на соседнюю вершину. Идти приходилось прямо через кустарники и камни, и все запыхались и испачкались, пока наконец добрались до наблюдательного пункта. Матросы уже успели вырубить здесь в скале яму для будущего блиндажа и выровнять около нее небольшую площадку. Молодой лейтенант, руководивший работами, доложил о них Макарову, который одобрил и выбор места, и намеченное сооружение.
    
– В седловинке можно будет поставить нашу двадцативосьмисантиметровую пушку, а по западным склонам, ближе к Чайной долине, разместим другие орудия, – решил Макаров.
    
Кондратенко и Белый согласились с этим предложением, и, отдохнув несколько минут, все вернулись обратно другой, более легкой дорогой.
    
Вернувшись с Ляотешаня, Макаров немедленно собрал на «Аскольде» совещание флагманов и командиров. Не привыкшие к столь срочным вызовам, некоторые адмиралы, младшие флагманы и командиры судов первого и второго ранга опоздали к назначенному сроку, за что получили замечание от командующего флотом.
    
– Я собрал вас, господа, чтобы объявить о предстоящем завтра на рассвете выходе всей эскадры в море. С утренней высокой водой мы выйдем на внешний рейд, день пробудем в море, посмотрим ближайшие к Артуру острова, попутно займемся эволюциями на походе и к заходу солнца по вечерней высокой воде вернемся в Артур, – открыл совещание Макаров.
    
– С момента занятий Артура нашим флотом не было еще случая, чтобы эскадра за одну высокую воду входила или выходила на внешний рейд, – возразил адмирал князь Ухтомский.
    
– Теперь так будет каждый раз, как эскадра будет выходить в море, – отрезал Макаров.
    
– Это совершенно невозможно, ваше превосходительство, мы не располагаем нужным количеством портовых средств, – испуганно проговорил адмирал Греве.
    
– Под вашу личную ответственность приказываю к утру изыскать все нужные средства, – бросил в ответ Макаров.
    
– Слушаюсь, ваше превосходительство! Но это невозможно, совершенно невозможно, – пробормотал Греве себе под нос.
    
– К назначенному времени все суда эскадры должны быть в полной боевой готовности, – продолжал Макаров, – так как в случае встречи с неприятелем я вступлю с ним в бой, невзирая на его превосходство.
    
– Ваше превосходительство упускает из виду, что против наших пяти броненосцев и пяти крейсеров, из которых три броненосца устарелые, а из крейсеров броненосный только «Баян», у японцев шесть броненосцев новейшей конструкции, шесть броненосных и тринадцать легких крейсеров, – заметил с места командир броненосца «Севастополь» капитан первого ранга Чернышев, седоватый брюнет в пенсне, с холеной бородкой.
    
– Численность японской эскадры мне известна, но я не занимаюсь арифметическими подсчетами, а думаю, как мне ее разбить, – с усмешкой возразил адмирал.
    
После краткого обмена мнениями по второстепенным вопросам совещание было закончено.
    
– Я категорически требую от вас, господа, точного и быстрого выполнения всех моих приказаний. Побольше уверенности в своих силах, и вы на опыте убедитесь, что в моих приказаниях нет ничего невозможного, – напутствовал их Макаров.
    
Над сонным Артуром еще висела ночь, когда на мачте «Аскольда» замелькали сигнальные огни. Блеснут и потухнут, чтобы через мгновение вспыхнуть в новой комбинации цветов. В ответ затеплились огоньки на мачтах других кораблей-то на нескольких сразу, то только на одном, стоящем поодаль. На судах послышались резкие звуки боцманских дудок, командные крики, топот ног… Эскадра быстро просыпалась. Суда осветились сотнями огней. От пристаней и причалов отвалили десятки буксирных катеров и, оглашая рейд гудками, устремились к темным громадам броненосцев и крейсеров.
    
Рейд ожил. Боевой день эскадры начался.
    
С первыми звуками боцманских дудок Макаров поднялся на палубу «Аскольда», поздоровался с выстроенной на шканцах командой и на катере отправился к «Петропавловску», на котором и поднял свой флаг.
    
С помощью буксиров крейсеры и броненосцы один за другим разворачивались носом к проходу, на буксире медленно проходили через проход и становились на внешнем рейде на якорь согласно диспозиции. Первым вышел еще в полной темноте «Баян». Ярко освещенный лучами прожекторов, он медленно проплыл в проходе. За ним заторопился «Аскольд». Броненосец «Пересвет» под флагом адмирала князя Ухтомского несколько замешкался, что вызвало резкое неудовольствие Макарова.