1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 
   
— Верно.
   
— Четыре-на-дцать лодок.
   
— Замечательно.
   
— Одна тысяч. Три сот. Шесть десят. Четыре кирпича.
   
— Прекрасно.
   
— А вот…
   
— Я бы на твоем месте отдохнул. Не стоит растрачивать все силы.
   
— А вот… один бегущий человек.
   
— Где? Где?!
   
   
Кофе Шэма Харги по вкусу напоминал расплавленный свинец, но обладал одним преимуществом: вы испытывали ни с чем не сравнимое чувство облегчения, когда наконец выпивали чашку до дна.
   
— Шэм, — сказал Ваймс, — кофе просто отвратительный.
   
— Верно, — согласился Харга.
   
— За свою жизнь я выпил немало плохого кофе, но сейчас мне словно пилой провели по языку. Сколько ты его варил?
   
— А какое сегодня число? — спросил Шэм, вытирая стакан.
   
Он всегда вытирал стаканы. Правда, никто понять не мог, куда он девает чистые.
   
— Пятнадцатое августа.
   
— Какого года?
   
Шэм Харга улыбнулся или, по крайней мере, пошевелил мышцами вокруг рта. Шэм Харга успешно заведовал «Реберным домом» вот уже много лет. Он всегда улыбался, никогда не кормил в кредит и быстро понял, что большинство посетителей предпочитает, чтобы еда состояла из четырех пищевых групп: сахар, крахмал, жир и подгоревшие хрустящие кусочки.
   
— Дай мне пару яиц, — сказал Ваймс. — Но чтобы желток был твердым, а белок жидким, как патока. А еще я хочу бекона, твоего особого бекона, покрытого твердыми узелками, и чтоб на нем болтались кусочки жира. И ломоть жареного хлеба, от одного вида которого сводит желудок.
   
— Непростой заказ, — покачал головой Харга.
   
— Вчера тебе удалось его выполнить. И дай мне еще кофе. Черного, как полночь в безлунную ночь.
   
Харга удивленно посмотрел на капитана. Сегодня Ваймс вел себя как-то странно.
   
— Так тебе черный кофе или нет? — уточнил он.
   
— Очень черный.
   
— Но как это?
   
— Что как?
   
— В безлунную ночь на небе всегда много звезд. Их лучше видно. И горят они очень ярко. Безлунная ночь может быть достаточно светлой.
   
Ваймс вздохнул.
   
— Пусть это будет безлунная ночь, когда небо затянуто облаками, — сказал он.
   
Харга внимательно посмотрел на кофейник.
   
— Кучевыми или перисто-дождевыми?
   
— Извини? Что ты спросил?
   
— Кучевые облака располагаются низко, поэтому от них отражается свет города, понимаешь? Кроме того, свет может отражаться от кристалликов льда…
   
— Хорошо, хорошо, — сдался наконец Ваймс. — Я хотел сказать, что у безлунной ночи цвет в точности как у твоего кофе. Наливай.
   
— Слушаюсь, капитан!
   
— И пончик. — Ваймс схватил Харгу за замызганный передник и подтянул к себе так, что они оказались нос к носу. — Пончик такой пончиковый, как самый обычный пончик, сделанный из муки, воды, одного крупного яйца, сахара, щепотки дрожжей, корицы по вкусу и джема, желе или крысиной начинки в зависимости от национального или видового предпочтения. Все понятно? А не такой пончиковый, как что-либо метафорическое. Просто пончик. Один пончик.
   
— Пончик.
   
— Да.
   
— Так бы и сказал.
   
Харга отряхнул передник, обиженно посмотрел на Ваймса и отправился на кухню.
   
   
— Стой! Именем закона!
   
— А как зовут закон?
   
— Откуда мне знать?!
   
— А почему мы его преследуем?
   
— Потому что он убегает.
   
Дуббинс был стражником всего несколько дней, но уже успел понять один важный и основополагающий факт: пройти по улице, не нарушив тот или иной закон, — невозможно. В распоряжение стражника, решившего провести с каким-нибудь гражданином увлекательную беседу, предоставлен целый мешок потенциальных обвинений, начиная с Непреднамеренного Околачивания Груш и заканчивая Неумышленным Оскорблением Чьей-Либо Извращенной Нравственности, Будучи Существом Не Того Цвета/Формы/Вида/Пола.
   
На мгновение ему в голову пришла мысль, что любого человека, не бросившегося наутек при виде мчащегося на него с огромной скоростью Детрита, можно обвинить в нарушении Акта О Смертельной Глупости от 1581 года. Но сейчас не было времени раздумывать над этим. Кто-то убегал, а они догоняли. Они догоняли, потому что он убегал, а он убегал, потому что они догоняли.
   
   
Ваймс расположился за столом с чашкой кофе в руке и принялся рассматривать предмет, найденный на крыше.
   
Он походил на укороченный вариант флейты Пана — при условии, что Пан был ограничен шестью нотами, причем одинаковыми. Трубочки были сделаны из стали и сварены вместе. По одной стороне шла зазубренная полоса металла, похожая на расплющенную и вытянутую шестеренку, и от предмета сильно пахло фейерверками.
   
Он осторожно положил его рядом с тарелкой.
   
После чего изучил рапорт сержанта Колона. Фред Колон явно потратил на его составление кучу времени и, вероятно, пользовался словарем. Рапорт гласил:
   
   
«Раппорт сержанта Ф. Колона. Сегодня, 15 августа, прилизительна в 10 часов до полудня, я в сапроваждении капрала С.В.С.Дж. Шноббса праследовал в Гильдию Шуттавских Дел и Баламутства, что на улице Богов, после чего мы имели биседу с клоуном Боффо, каторый сказал, что пакойный клоун Бино был апределено замечен им, клоуном Боффо, когда тот, клоун Бино, выхадил ис Гильдии утром прошлого дня как раз после всрыва {Что есть, по моему мнению, тупиковый переулок, по причине таво что мертвец был мертвым поменьше мере два дня, с чем сагласился капрал С.В.С.Дж. Шноббс, так что кто-то тут заталкивает макароны в уши, не стоит верить человеку, каторый зарабатывает на жизнь, падая на задницу}. После чево мы встретились с доктором Пьеро, каторый придал нам ускорение из Гильдии. Нам кажется, а именно мне и капралу С.В.С.Дж. Шноббсу, што шуты считают, буттобы ва всем повины наемные убивцы, но мы не знаем, почему. Клоун Боффо также сказал нам поискать нос Бино, но нос, когда мы его видели, у него был, поэтому мы спрасили у клоуна Боффо, не имеет ли он ввиду ево фальшивый нос, на што он атветил, что имеет настоящий, а теперь проваливайте. За сим мы и вернулись сюда».
   
   
Дело с носом выглядело настоящей головоломкой, скрытой в шараде, зашифрованной в загадке, — по крайней мере, в изложении сержанта Колона. Зачем просить отыскать нос, если тот никуда не терялся?
   
Ваймс взял в руки рапорт Дуббинса, написанный аккуратным почерком человека, более привычного к сложению рун. И саг.
   
   
«О Ваймс, капитан, пазволь же расказ павести, што случилось со мной, младшим констебелем Дуббинсом. Ясным было утро и благародными были помыслы, когда мы праследовали в Алхимиков Гильдию, где событья случились так как я сейчас прапою. И касались они врзывающихся шаров. Што ж о запросе, с каторым мы посланы были, то нам саабщили, будто бумаги лист прилагаемый [прилажение сматри] Леонард Щебатанский сам написал после изчезнув в абстаятелъствах крайне тайных. На листе том аписано, как парашок сотворить парашком № Раз называемый, используемый при феерверков саздании. Главный алхимик же господин Зильберкит рек, мол каждый алхимик знает тот парашок. Чертеш Ружия на палях приведен. Мой кузен Башнелом, каторый краски Леонарду талкал, подтвердил, бутто бы это подчерк его и сказал, што Леонард всегда задом вперед писал, потому как был гениален. Я срисовал чертеш и прилагаю его».
   
   
Ваймс положил бумаги на стол и прижал их найденным на крыше предметом.
   
Потом достал из кармана пару свинцовых лепешек.
   
По словам горгульи, у человека была какая-то странная палка…
   
Ваймс посмотрел на эскиз. Как заметил Дуббинс, палка была похожа на приклад арбалета с трубкой. Рядом были изображены некие странные механические устройства и пара предметов, состоящих из шести трубочек. Весь эскиз больше смахивал на каракули. Кто-то, возможно этот самый Леонард, читал книгу о фейерверках и машинально делал для себя пометки.
   
Фейерверки.
   
Итак… фейерверки? Но фейерверки — это никакое не оружие. Хлопушки делают только «бах». А ракеты хорошо летают, но попасть могут лишь в небо.
   
Крюкомолот славился своим мастерством в изготовлении всяческих механизмов. Что очень нехарактерно для гномов. Люди считают иначе, но это не соответствует действительности. Гномы умеют обрабатывать металл, это верно, делают хорошие мечи и ювелирные украшения, но не слишком искусны, когда дело касается шестеренок и пружин. Крюкомолот был исключением из правил.
   
Итак…
   
Предположим, существует некое оружие. Предположим, оно обладает ни с чем не сравнимыми, странными, ужасающими свойствами.
   
Нет, это невозможно. В противном случае оно было бы почти у всех — или было бы уничтожено. Оно не могло оказаться в музее-запаснике Гильдии Наемных Убийц. Что обычно выставляют в музеях? Вещи, которые крайне редки, которые не работают или заслуживают, чтобы о них помнили… А какой смысл выставлять на показ фейерверки?
   
На двери было много замков. Значит… этот запасник был не из тех, в которые пускают всех подряд. Наверное, сначала ты должен стать высокопоставленным наемным убийцей, а потом наступает день, когда главы Гильдии глубокой ночью ведут тебя куда-то и… скажем… скажем…
   
Непонятно почему, но в этот момент в воображении капитана Ваймса вдруг возникло лицо патриция.
   
И снова Ваймс ощутил, будто коснулся чего-то необычного, чего-то фундаментального и важного…
   
   
— Куда он делся? Куда он подевался?
   
Они забежали в лабиринт переулков. Дуббинс прислонился к стене, чтобы отдышаться.
   
— Сюда! — заорал Детрит. — Он побежал по Корсетному переулку!
   
И дальше бросился в погоню.
   * * *
   
Ваймс поставил на стол чашку.
   
В него стреляли с расстояния в несколько сотен ярдов — и чуть не попали. Кроме того, убийца успел выстрелить подряд шесть раз, а за это же самое время из арбалета можно выпустить только одну стрелу…
   
Ваймс снова взял в руки трубочки. Шесть маленьких трубочек — шесть выстрелов. И несколько таких комплектов трубочек можно таскать просто в карманах. И стрелять дальше, быстрее и точнее, чем из любого другого оружия…
   
Итак. Новый тип оружия. Гораздо более скорострельный, чем арбалет. Наемным убийцам это не понравится. Очень не понравится. Они и луки-то не любят. Предпочитают убивать с близкого расстояния.
   
Поэтому они решили хранить ружие под замком. Только боги знают, как оно у них оказалось. Это могли знать только старшие наемные убийцы, да и то немногие. Долгое время они передавали друг другу страшную тайну: «Остерегайтесь подобных предметов…»
   
   
— Сюда, сюда! Он ушел на Тискающую аллею!
   
— Стой! Сбавь ход!
   
— Почему?
   
— Это — тупик.
   
Стражники остановились.
   
Дуббинс знал, что сейчас мозг группы — он. Даже несмотря на то, что Детрит, сияя от гордости, теперь считал кирпичи во всех стенах подряд.
   
Почему они гнались за этим типом почти через весь город? Потому что он убегал. От стражников нельзя убегать. Воры показывают лицензии. Нелицензированные воры Стражи не больно-то боятся — весь их страх тратится на Гильдию Воров. Наемные убийцы всегда чтут букву закона. А честные люди не бегают от стражников[19]. Если ты убегаешь от Стражи, значит, ты совершил что-то дурное.
   
Происхождение названия аллеи, к счастью, затерялось во мгле веков, но со временем название это стало вполне соответствовать действительности. По мере того как надстраивались верхние этажи зданий, аллея превращалась в тоннель, и теперь над головой можно было разглядеть лишь клочок неба.
   
Дуббинс выглянул из-за угла и всмотрелся во мрак.
   
Щелк, щелк…
   
Странные звуки доносились из кромешной тьмы.
   
— Детрит?
   
— Да?
   
— У него было оружие?
   
— Только палка какая-то.
   
— Но я… я чувствую запах фейерверков.
   
Дуббинс очень осторожно убрал голову.
   
Фейерверками пахло в мастерской Крюкомолота. И господин Крюкомолот закончил жизнь с огромной дырой в груди. Чувство выразимого ужаса, ужаса, который намного более конкретен и ужасен, чем невыразимый, постепенно охватило Дуббинса. Это чувство было сродни тому, которое испытываешь, когда играешь по-крупному, а твой противник неожиданно улыбается, и ты вдруг понимаешь, что тебе очень-очень повезет, если ты сохранишь хотя бы рубашку.
   
С другой стороны… он мог представить себе лицо сержанта Колона. «Сержант, мы преследовали через весь город человека, загнали его в тупик, а потом развернулись и пошли себе своей дорогой…»
   
Он обнажил меч.
   
— Младший констебль Детрит?
   
— Да, младший констебль Дуббинс?
   
— За мной!
   
   
Почему? Ведь эта штуковина наверняка сделана из железа. Десять минут в тигле, и нет проблемы. Почему никто не избавился от подобной крайне опасной вещи? Почему ее сохранили?
   
Но такова природа человека. Некоторые вещи настолько пленяют нас, что мы не в силах их уничтожить.
   
Капитан Ваймс посмотрел на странные металлические трубочки. Шесть коротеньких круглых трубочек, наглухо закрытых с одного конца. В верхней части каждой трубочки было крохотное отверстие…
   
Ваймс медленно взял в руку одну из свинцовых лепешек…
   * * *
   
Аллея была извилистой, но переулков от нее не отходило. И по обеим сторонам высились глухие стены. Лишь в самом конце аллеи была дверь, огромная дверь и, судя по виду, очень прочная.
   
— Где мы? — спросил Дуббинс.
   
— Не знаю, — ответил Детрит. — Где-то недалеко от доков.
   
Дуббинс приоткрыл дверь мечом.
   
— Дуббинс?
   
— Что?
   
— Мы прошли семьдесят девять шагов!
   
— Очень мило.
   
Из двери вырвался холодный воздух.
   
— Мясной склад, — прошептал Дуббинс. — Кто-то вскрыл замок отмычкой.
   
Он скользнул в полумрак и оказался в огромном мрачном помещении с высокими потолками, как в храме, который оно несколько напоминало. Тусклый свет сочился сквозь большие, покрытые льдом окна. С потолка гроздьями свисали туши, выглядящие какими-то странно полупрозрачными. Выдыхаемый Дуббинсом воздух мгновенно превращался в кристаллики льда.
   
— Ничего себе, — удивился Детрит. — Кажется, это склад фьючерсной свинины на Морпоркской улице.
   
— Что?
   
— Я работал здесь раньше, — пояснил тролль. — Почти везде работал. «Уходи, тупой тролль, ты слишком глупый», — мрачно добавил он.
   
— Отсюда есть выход?
   
— Главные ворота склада выходят на Морпоркскую улицу. Но здесь месяцами никого не бывает — пока не начинает существовать свинина[20].
   
Дуббинс поежился.
   
— Эй ты, там! — закричал он. — Это Стража! Выходи немедленно.
   
Между двумя будущими свиными тушами возникла темная фигура.
   
— Что будем делать? — спросил Детрит.
   
Фигура подняла нечто похожее на палку, держа ее на манер арбалета.
   
И выстрелила. Что-то маленькое со звоном отскочило от шлема Дуббинса.
   
Огромная каменная лапа схватила гнома за голову, и Детрит спрятал Дуббинса за своей широкой спиной, а фигура бросилась в сторону, стреляя на бегу.
   
Детрит заморгал.
   
Пять дыр рядком протянулись по его нагруднику.
   
А потом человек выскочил в дверь и захлопнул ее за собой.
   
   
— Капитан Ваймс?
   
Он поднял взгляд. Это были капитан Квирк из Дневной Стражи и парочка его людей.
   
— Да?
   
— Пойдешь с нами. И сдай меч.
   
— Что?
   
— Ты меня плохо расслышал, капитан?
   
— Эй, Квирк, это же я, Сэм Ваймс! Не будь дураком.
   
— Я не дурак, потому что захватил с собой людей с арбалетами. Подчеркиваю — людей. Это ты будешь дураком, если станешь сопротивляться аресту.
   
— О? Я, значит, под арестом?
   
— Только если не пойдешь с нами…
   
   
Патриций ждал его в Продолговатом кабинете, стоя у окна. Только что стихла многоколокольная какофония, отметившая пять часов дня.
   
Ваймс отдал честь. Со спины патриций походил на плотоядного фламинго.
   
— А, Ваймс, — сказал тот, не оборачиваясь, — подойди-ка сюда. Что ты видишь?
   
Ваймс ненавидел всякого рода «упражнения на догадливость», но вынужден был присоединиться к патрицию.
   
Из окна Продолговатого кабинета открывался вид на половину города, хотя большую часть этого вида составляли крыши и башни. Воображение Ваймса заполнило башни людьми с ружиями в руках. Патриций представлял собой легкую мишень.
   
— Ну, что ты видишь, капитан?
   
— Город Анк-Морпорк, сэр, — стараясь сохранять беспристрастное выражение, откликнулся Ваймс.
   
— И на какие мысли он тебя наводит, капитан?
   
Ваймс почесал затылок. «Что ж, ты будешь играть в игры со мной, а я — с тобой…»
   
— Сэр, когда я был маленьким мальчиком, у нас была корова, и однажды она заболела, а в мои обязанности входила чистка стойла, так вот…
   
— А мне он напоминает часовой механизм, — перебил его патриций. — Большие шестеренки, маленькие шестеренки. Все тикает. Маленькие шестеренки вращаются, большие шестеренки поворачиваются, заметь, с разными скоростями, но машина работает. А это самое главное. Машина продолжает работать. Потому что, если машина сломается…
   
Он резко повернулся, прошагал к столу своей обычной поступью хищника и сел.
   
— А иногда в шестеренки попадает маленькая песчинка и нарушает равновесие. Одна маленькая песчинка.
   
Витинари поднял голову и невесело улыбнулся Ваймсу.
   
— Я этого не потерплю.
   
Ваймс вперился в стену.
   
— Кажется, я приказывал тебе забыть некие недавние события?
   
— Сэр.
   
— Тем не менее Стража продолжает лезть в шестеренки.
   
— Сэр.
   
— И что прикажешь с вами делать?
   
— Не могу знать, сэр.
   
Ваймс внимательно рассматривал стену. Сейчас ему очень не хватало Моркоу. Парень был простоват, но поэтому иногда замечал то, что ускользало от внимания самых проницательных людей. И постоянно высказывал простые идеи, которые потом никак не выходили из вашей головы. Как-то, когда они следовали по улице Мелких Богов, Моркоу спросил у Ваймса: «Вы слышали такое древнее слово „полисмен“, сэр? Так раньше называли стражников…» Ваймс, конечно, его слышал, и Моркоу принялся объяснять дальше: «„Полисом“ раньше называли город, значит, „полисмен“ означает „человек города“. Немногие это знают. А слово „политес“, тоже древнее слово, на нынешнем языке „вежливость“, также произошло от слова „полис“. Оно означает правильное поведение человека, живущего в городе».
   
Человек города… Моркоу вечно придумывал всякие глупости. Например, нелестным прозванием Стражи было «легавые». Ваймс всю свою жизнь свято верил, что стражников называют так потому, что некоторые аморальные типы, такие как капрал Шноббс, частенько бьют заключенных ногами, но Моркоу объяснил, что нет, название пошло от древней, ныне вымершей породы охотничьих щеботанских собак, которые великолепно преследовали добычу.
   
Моркоу все свое свободное время посвящает чтению книг. Хотя читает неважно. У него возникли бы большие трудности, если бы ему отрубили указательный палец. Зато постоянно. А в выходные дни бродит по Анк-Морпорку…
   
— Капитан Ваймс?
   
Ваймс заморгал.
   
— Сэр?
   
— Ты даже понятия не имеешь, как трудно сохранить то хрупкое равновесие, в котором пребывает город. Повторюсь еще раз. Ты больше не должен лезть в дела, касающиеся наемных убийц, гнома и клоуна.
   
— Сэр.
   
— Тогда давай сюда свой значок.
   
Ваймс опустил взгляд на значок.
   
Он никогда не задумывался о нем. Значок был у него всегда. Не то чтобы эта безделушка имела такую уж важность… Просто значок у него был всегда.
   
— Мой значок, сэр?
   
— И свой меч.
   
Медленно, словно пальцы вдруг превратились в бананы, причем в бананы, не имеющие к нему никакого отношения, Ваймс расстегнул пояс с мечом.
   
— И значок.
   
— Гм. Только не значок, сэр.
   
— Почему?
   
— Гм. Потому что это мой значок.
   
— Но ты все равно уходишь в отставку. Сразу после свадьбы.
   
— Верно.
   
Их взгляды встретились.
   
Ваймс просто смотрел. Он не мог найти нужных слов. Как бы это объяснить? Он всегда был человеком со значком. Но останется ли он человеком, если значок у него отберут?
   
Наконец лорд Витинари сказал:
   
— Ну хорошо. Кажется, ты женишься завтра в полдень. — Тонкими длинными пальцами он взял со стола тисненное золотом приглашение. — Ладно. Можешь пока поносить значок. Ты уйдешь в отставку с почестями. Но меч остается у меня. И Дневная Стража будет послана в Ярд, чтобы разоружить твоих людей. Я расформировываю Ночную Стражу, капитан. В надлежащее время я назначу другого человека руководить Ночной Стражей — когда сочту это нужным. А до того момента ты и твои люди отправляетесь в бессрочный отпуск.
   
— Дневная Стража? Толпа…
   
— Прошу прощения?
   
— Так точно, сэр. Все понял, сэр.
   
— И помни: одно нарушение, и значок — мой.
   
   
Дуббинс открыл глаза.
   
— Ты живой? — спросил Детрит.
   
Гном осторожно снял шлем. На самом краю шлема образовалась выбоина. Жутко трещала голова.
   
— Похоже на легкое повреждение кожного покрова, — сказал Детрит.
   
— На что? У-у-у-у. — Дуббинс сморщился. — Кстати, а ты-то как?
   
Что-то странное произошло с троллем. Дуббинс пока не понимал, что именно, но определенно в нем кроме дырок появилось еще что-то, что-то незнакомое.
   
— Полагаю, доспехи меня отчасти защитили, — сказал Детрит и снял лямки нагрудника. Пять свинцовых лепешек застряли на уровне пояса. — Если бы не нагрудник, я мог бы серьезно пострадать. Ведь даже легкая царапина ведет иногда к заражению крови.
   
— Что с тобой случилось? Ты как-то странно выражаешься.
   
— Как? Скажи на милость.
   
— Куда делся твой обычный базар «моя — большой глупый тролль». Ты никогда не изъяснялся так длинно.
   
— Не уверен, что понимаю тебя.
   
Дуббинс поежился и затопал ногами, чтобы согреться.
   
— Давай-ка выбираться отсюда.
   
Они подошли к двери. Она не открывалась.
   
— Можешь ее выбить?
   
— Нет. Здесь бы давно ничего не осталось, если бы дверь не была троллестойкой. Извини.
   
— Детрит?
   
— Да?
   
— С тобой все в порядке? Если не считать, что из твоей башки валит пар.
   
— Я чувствую себя немного…
   
Детрит заморгал. Зазвенели падающие с ресниц льдинки. Что-то необычное происходило в его черепе.
   
Мысли, которые раньше лениво бродили по его разуму, внезапно ожили, обрели энергию и блистательное остроумие. Кроме того, их становилось все больше и больше.
   
— О боги, — пробормотал он, ни к кому особенно не обращаясь.
   
Это восклицание было столь нехарактерным для тролля, что Дуббинс, конечности которого уже начали неметь от холода, в изумлении уставился на своего напарника.
   
— Кажется, — сказал Детрит, — я действительно обрел способность мыслить. Как интересно!
   
— Что ты имеешь в виду?
   
Детрит почесал затылок, с тролльей головы градом посыпался лед.
   
— Ну конечно! — воскликнул он, воздев гигантский палец. — Сверхпроводимость!
   
— Что?
   
— Понимаешь, кремний в мозгах, но нечистый. Проблема рассеивания тепла. Дневная температура слишком высокая, скорость обработки данных замедляется, если погода становится жарче, мозг совершенно прекращает работу, тролли превращаются в камень до наступления ночи, зато если становится холодней, температура падает, мозгначинаетфункционироватьбыстрееи…
   
— А мне кажется, что я скоро замерзну и умру, — перебил его Дуббинс.
   
Детрит огляделся.
   
— Наверху я вижу маленькие застекленные отверстия, — сообщил он.
   
— Слишком в-выс-со-ко, даж-же ес-сли я вс-стану теб-бе на п-плеч-чи, — заикающимся голосом произнес Дуббинс, оседая на пол.
   
— Да, но мой план подразумевает выбрасывание из них чего-нибудь в целях привлечения внимания и, следовательно, помощи, — растолковал Детрит.
   
— Как-кой пл-лан?
   
— На самом деле я уже разработал двадцать три плана, но именно у этого шансы на успех равны девяносто семи процентам, — с довольным видом сообщил Детрит.
   
— Н-нам н-неч-чего б-бро-сить, — пробормотал Дуббинс.
   
— Есть, — сказал Детрит и схватил его за воротник. — Не волнуйся, я очень точно рассчитал траекторию твоего полета. А потом тебе останется только позвать на помощь капитана Ваймса, Моркоу или кого-нибудь еще.
   
Слабо протестующий Дуббинс описал дугу в морозном воздухе и вылетел на улицу вместе со стеклом.
   
Детрит опустился на пол. Жизнь так проста, когда начинаешь думать по-настоящему. А он сейчас думал по-настоящему.
   
Он был на семьдесят шесть процентов уверен, что температура его тела может упасть еще примерно на семь градусов. А потом…
   
   
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль, оптово-розничный поставщик и всесторонний торговец, долго и мучительно размышлял о торговле этническими продуктами питания. Естественный шаг для развития дела. Торговля сосисками пришла в упадок, а кругом бродят гномы и тролли, карманы которых — или где там тролли хранят свои сбережения — битком набиты деньгами. Деньги в чужих карманах всегда казались Достаблю нарушением нормального порядка вещей.
   
Обслуживать гномов довольно легко. Крысу-на-палочке приготовить несложно, это довольно резкий скачок в сторону повышения уровня обслуживания, но справиться можно. С сосисками было куда проще.
   
С другой стороны, тролли, если докопаться до сути вопроса, никаких намеков… так вот, тролли — это всего лишь ходячие камни.
   
Достабль обратился за советом о тролльей пище к Хризопразу, который тоже был троллем, — правда, по нему теперь и не скажешь, ведь он так долго жил среди людей, что теперь носил костюм и научился, по его словам, всяким цивилизованным штучкам, типа вымогательства, ростовщичества под триста процентов в месяц и всему остальному. Хризопраз, может, и родился в какой-нибудь жалкой пещере на занесенной вечными снегами горе, но ему достаточно было провести в Анк-Морпорке всего пять минут, чтобы мигом ко всему приспособиться. Достабль считал Хризопраза своим другом — вряд ли кому-нибудь хотелось бы быть врагом Хризопраза.
   
В тот день Себя-Режу решил опробовать новый подход. Он ходил по улицам, широким и узким, со своей тележкой и орал:
   
— Сосиски! Горячие сосиски! В булочке. Пирожки с мясом! Хватайте, пока горячие!
   
Это было в некотором роде разминкой. Шансы на то, что какой-нибудь человек съест предлагаемое Достаблем блюдо — если только ему, запертому в доме и голодающему вот уже две недели, не подсунут сосиску под дверь, — в общем, шансы были весьма невелики. Наконец, Достабль воровато огляделся — в доках работало много троллей — и снял крышку с другого лотка.
   
Что же это такое? Ах да…
   
— Доломитовые конгломераты! Покупайте доломитовые конгломераты! Марганцевые гранулы! Хватайте, пока… э-э… грануловидные! — На мгновение он замолчал, а потом заорал снова: — Пемза! Пемза! Туф за доллар! Жареный известняк!..
   
Несколько троллей приблизились и уставились на него.
   
— Вот ты, сэр, — сказал Достабль, широко улыбаясь самому маленькому троллю, — ты выглядишь… очень голодным. Почему бы тебе не попробовать наш замечательный сланец в булочке? М-м-м! Отведай эти аллювиальные осадки, пальчики оближешь!
   
У Себя-Режу-Без-Ножа Достабля было несколько скверных черт характера, но видизм в их число не входил. Он любил всех, у кого есть деньги, вне зависимости от цвета и формы руки, их протягивающей. Достабль был сторонником мира, в котором мыслящее существо может ходить гордо, дышать свободно и наслаждаться жизнью, свободой и счастьем, твердо шагая навстречу новой заре. И если на этом самом пути к заре удается уговорить кого-нибудь из мыслящих существ купить продукт Достабля, так это только к лучшему.
   
Тролль с подозрением осмотрел лоток и взял булочку.
   
— Б-р-р-р, какая гадость! — рявкнул он. — В ней аммонит. Гадость!
   
— Извини? — не понял Достабль.
   
— А этот сланец, — сказал тролль, — черствый.
   
— Восхитительный и свежий! Как раз такой любила тесать твоя мамочка!
   
— Да, а этот чертов гранит весь пронизан кварцем, — добавил другой тролль, склонившись над Достаблем. — Кварц засоряет артерии.
   
Он бросил камень на лоток. Тролли не торопясь побрели прочь, изредка оборачиваясь, чтобы смерить Достабля подозрительными взглядами.
   
— Черствый? Черствый?! Как он может быть черствым? Это же камень! — закричал Достабль им вслед.
   
Но потом пожал плечами. Ну и ладно. Настоящий бизнесмен должен с достоинством пережить первое поражение.
   
Он закрыл крышкой лоток с камнями и открыл другой.
   
— Пещерная пища! Пещерная пища! Крыса! Крыса! Крыса-на-палочке! Крыса-в-булочке! Хватай, пока мертвые! Отведайте!..
   
Где-то наверху зазвенело стекло, и в лоток воткнулся младший констебль Дуббинс.
   
— Не стоило так торопиться, — укоризненно сказал Достабль. — Всем хватит.
   
— Вытащи меня, — раздался приглушенный голос Дуббинса, торчащего вверх ногами. — Или дай кетчуп.
   
Достабль схватил гнома за обледеневшие башмаки.
   
— Только что с гор спустился, да?
   
— Где мне найти человека, который держит ключи от склада?
   
— Если тебе понравилась наша крыса, почему бы не попробовать…
   
В руке Дуббинса, словно по волшебству, возник топор.
   
— Отрублю ноги по колено.
   
— ТебенуженГерхардСтелькаизГильдииМясников.
   
— Хорошо.
   
— Атеперьпрошуопуститопор.
   
Дуббинс убежал, поскальзываясь на булыжниках.
   
Достабль посмотрел на обломки тележки. Шевеля губами, подсчитал убытки.
   
— Эй! — закричал он вслед гному. — Ты должен мне за три крысы!
   
   
Лорд Витинари проводил взглядом капитана Ваймса, и ему стало немножко стыдно. Он не мог понять почему. Конечно, капитану пришлось несладко. Но другого выхода не было…
   
Патриций достал ключ из шкафчика, стоявшего рядом со столом, и подошел к стене. Его рука коснулась пятна на штукатурке, ничем не отличавшегося от других пятен, но от прикосновения именно к этому сработал потайной механизм и часть стены открылась. Хорошо смазанные петли даже не скрипнули.
   
Никто не знал всех проходов и тоннелей, спрятанных в стенах дворца; поговаривали, будто некоторые тоннели идут чуть ли не под всем городом. Отчасти в этом была правда: Анк-Морпорк славился своей разветвленной системой подвалов. Человек с киркой, хорошо ориентирующийся на местности, мог пройти куда угодно, нужно было только пробить старые, воздвигнутые давным-давно стены.
   
Лорд Витинари спустился по нескольким узким лестницам и прошел по коридору к двери, которую отпер ключом.
   
Помещение это нельзя было назвать темницей, оно было просторным, освещалось несколькими большими, но высоко расположенными окнами. В нем пахло деревянными опилками и клеем.
   
— Поберегись!
   
Патриций пригнулся.
   
Что-то похожее на летучую мышь с треском и жужжанием пролетело над его головой, беспорядочно покружилось в центре комнаты и развалилось на дюжину дергающихся кусков.
   
— Вот те на, — раздался мягкий голос. — Придется возвращаться к чертежной доске. Добрый день, ваша светлость.
   
— Добрый день, Леонард, — кивнул патриций. — Что это было?
   
— Я назвал это «машущим-крыльями-и-летающим-прибором», — ответил Леонард Щеботанский, спускаясь со своей стартовой стремянки. — Работает от скрученных вместе гуттаперчевых полос. Но, боюсь, над изобретением надо еще поработать.
   
Леонард Щеботанский был совсем не старым. Он относился к тем людям, которые начинают выглядеть почтенными в возрасте тридцати лет и, вероятно, точно так же будут выглядеть в девяносто. И лысым, если говорить честно, он не был. Просто его голова выросла из волос и возвышалась над ними, как величественный каменный купол над лесом.
   
Идеи порхают по вселенной туда-сюда. Главная их цель — если у идей, конечно, есть цель — это попасть в нужный ум в нужном месте в нужное время. Они задевают нужный нейрон, возникает цепная реакция, и через короткий промежуток времени кто-то уже щурится от света телевизионных софитов, сам недоумевая, и как это он додумался продавать хлеб в первозданном, донарезанном, виде.
   
Леонард Щеботанский знал о существовании вдохновляющих идей не понаслышке. Одним из его ранних изобретений стал заземленный ночной колпак, который он придумал в надежде на то, что эти треклятые идеи перестанут оставлять раскаленные добела следы в его измученном воображении. Однако колпак почти не помогал. Леонард из личного опыта знал, как стыдно просыпаться на простынях, испещренных эскизами неизвестных осадных машин и новейших устройств для чистки яблок.
   
Род Щеботанских был достаточно богат, и молодой Леонард учился во многих школах, откуда вынес огромный мешок разнообразных знаний, несмотря на привычку пялиться в окно и зарисовывать полет птиц. Леонард Щеботанский относился к категории тех несчастных людей, чья судьба — пребывать в неизбывном восхищении миром, его устройством, вкусом, формой и движением…
   
А лорд Витинари, в свою очередь, восхищался Леонардом, вот почему тот до сих пор был жив. Некоторые вещи настолько выбиваются из себе подобных, что становятся идеальными, и поэтому их не уничтожают, их бережно хранят.
   
Леонард Щеботанский был примерным заключенным. Чтобы он вел себя смирно, нужно было лишь снабдить его в достаточном количестве досками, проволокой и краской, а также бумагой и карандашами.
   
Патриций отодвинул стопку чертежей и сел.
   
— Очень занимательно, — кивнул он. — Что это?
   
— Мне было интересно попробовать сделать серию рисунков, которые бы рассказывали какую-нибудь историю.
   
— Забавно, — признал лорд Витинари. — Особенно мне нравится этот тип с крыльями, как у летучей мыши.
   
— Благодарю. Может, чашку чая? Я немного соскучился по общению, в последнее время почти не вижу людей, кроме того человека, который смазывает петли.
   
— Я пришел, чтобы…
   
Патриций замолчал и указал на один из рисунков.
   
— К нему прилипла какая-то желтая бумажка, — сказал он и попытался ее оторвать.
   
Она отлепилась с едва слышным сосущим звуком и тут же прилипла к его пальцам. На бумажке знакомым неровным подчерком Леонарда задом наперед было написано: «агамуБ ялд котемаз: ястежак, театобар».
   
— О, кстати, — сказал Леонард. — Замечательная штучка. Я назвал ее «удобная-бумажка-для-заметок-которая-легко-приклеивается-и-отклеивается».
   
Патриций немного поиграл с бумажкой.
   
— А из чего сделан клей?
   
— Из вареных слизней.
   
Патриций оторвал бумажку от одной руки, она мгновенно прилипла к другой.
   
— Вы пришли ко мне по этому поводу? — спросил Леонард.
   
— Нет, я пришел поговорить о ружии.
   
— Гм?
   
— Боюсь, оно исчезло.
   
— Вот те на. Вы же сказали, что разобрались с ним.
   
— Я поручил уничтожить его наемным убийцам. Видишь ли, они так кичатся артистичностью своей работы… Одна мысль о том, что кто-то может обладать подобной силой, должна была привести их в ужас. Но эти идиоты не уничтожили его. Решили припрятать. А теперь потеряли.
   
— Так они не уничтожили его?
   
— Очевидно нет.
   
— Но и вы тоже его не уничтожили… Интересно почему?
   
— Я… э-э, не знаю…
   
— Не надо было его создавать. А я ведь просто хотел проверить на практике кое-какие принципы — баллистики, простой аэродинамики, химической энергии. Понимаете? Некоторых неплохих сплавов, правда только я считаю их такими. А еще я очень горжусь придуманной мной системой нарезок. Знаете, специально для этого мне пришлось изобрести достаточно сложный инструмент. Молока? Сахара?
   
— Нет, благодарю.
   
— Но ружие уже ищут?
   
— Наемные убийцы — да, ищут. Только не найдут. Они мыслят не так, как надо.
   
Патриций взял со стола пачку набросков, все они очень точно изображали человеческий скелет. Во всех подробностях.
   
— М-да…
   
— Поэтому я надеюсь только на Стражу.
   
— То есть на капитана Ваймса, о котором вы как-то упоминали?
   
Лорду Витинари нравились эти редкие разговоры с Леонардом. Ученый всегда говорил о городе как о другом мире.
   
— Да.
   
— И вы сделали все, чтобы он осознал важность задания?
   
— В некотором роде. Я категорически запретил ему искать ружие. Дважды.
   
Леонард кивнул.
   
— А… Кажется… понимаю. Надеюсь, все получится.
   
Он вздохнул.
   
— Наверное, нужно было разобрать его, но оно было настолько… законченной вещью. Меня не оставляло странное чувство, будто бы я собираю нечто уже существующее. «Интересно, — думал я, — и как вообще мне в голову пришла подобная идея?» Мне казалось… кощунством, что ли, разбирать его. Это было бы все равно что разобрать человека. Печенья?
   
— Иногда и человека приходится разбирать, — заметил лорд Витинари.
   
— Это, конечно, ваша точка зрения, — вежливо сказал Леонард Щеботанский.
   
— Ты упомянул про кощунство, — промолвил лорд Витинари. — Обычно это понятие применимо к богам и их творениям…
   
— Я использовал это слово? Бог Ружия? Гм… Вряд ли такой существует.
   
— Согласен, вряд ли.
   
Патриций вдруг заерзал, опустил руку и извлек из-под себя какой-то предмет.
   
— Что это такое? — осведомился он.
   
— О, а я-то думал, куда он задевался?! — обрадовался Леонард. — Это модель моей вращающейся-и-поднимающейся-в-воздух-машины[21].
   
Лорд Витинари крутанул маленький винт.
   
— И что, будет работать?
   
— Разумеется, — кивнул Леонард, но потом удрученно вздохнул: — Если найдется человек, обладающий силой десятерых и способный вращать ручку со скоростью около тысячи оборотов в минуту.
   
Патриций немного успокоился, но лишь с той целью, чтобы ярче выделить грядущий напряженный момент.
   
— Итак, — сказал он, — по городу бродит человек с ружием. Один раз он уже применил его — успешно. И почти успешно еще раз. Никто другой не мог изобрести такое же ружие?
   
— Нет, — ответил Леонард. — Я — гений.
   
В голосе его не было никакого хвастовства, никакой гордости, слова прозвучали как сухая констатация факта.
   
— Понятно. Но если ружие уже было изобретено, насколько гениальным нужно быть, чтобы создать по его образу второе такое ружие?
   
— Гм, нарезка ствола требует значительного мастерства, и механизм курка должен быть идеально сбалансирован… Кроме того, со стволом есть еще одна хитрость… — Леонард заметил выражение лица патриция и, прервав объяснения, пожал плечами. — Умный человек легко воссоздаст ружие.
   
— В городе полно умных людей, — заметил патриций. — И гномов. Умных людей и гномов, которые работают с механизмами.
   
— Мне очень жаль.
   
— Нет чтобы головой подумать!
   
— Абсолютно верно.
   
Лорд Витинари откинулся на спинку стула и воззрился на потолок.
   
— Представляешь, каким глупцом надо быть, чтобы открыть рыбный ресторан на месте старого храма на Дагонской улице в день зимнего солнцестояния, да к тому же в полнолуние?!
   
— Таковы люди…
   
— Я так и не смог выяснить, что же случилось с господином Хонгом.
   
— Бедняга.
   
— А еще эти волшебники… Полные болваны и халтурщики. Увидят торчащую из ткани реальности ниточку, и сразу давай за нее тянуть!
   
— Ужас.
   
— А алхимики? Они считают своим гражданским долгом смешивать разные вещества и смотреть что получится.
   
— Я даже здесь слышу взрывы.
   
— А потом еще появляется кто-нибудь вроде тебя…
   
— Мне правда очень жаль.
   
Лорд Витинари крутил в руках модель летательной машины.
   
— Ты мечтаешь о полете, — сказал он вдруг.
   
— О да. Тогда люди станут действительно свободными. В воздухе ведь нет границ. И войн больше не будет, потому что небо бесконечно. О, какое счастье мы обретем, научившись летать…
   
Витинари продолжал крутить в руках летательную машину.
   
— Да, — согласился он, — очень интересные возможности…
   
— Знаете, я попробовал использовать заводной механизм, и…
   
— Извини? Я о другом задумался.
   
— Заводной механизм, ну, для приведения в действие моей машины. И ничего не получилось.
   
— О.
   
— У пружины есть предел, как бы туго вы ее ни заводили.
   
— Разумеется. Да. А иногда приходится заводить пружину до упора, — кивнул Витинари. — И молиться, чтобы она не лопнула.
   
Выражение его лица вдруг изменилось.
   
— О боги… — прошептал он.
   
— Простите? — не понял Леонард.
   
— Его привычка. Он же не ударил по стене! Может, я зашел слишком далеко?…
   
   
Детрит сидел на полу, и от него валил пар. Он чувствовал голод, однако есть не хотелось, хотелось думать. По мере того как температура понижалась, повышалась эффективность работы его мозга. Ему необходимо было чем-то заняться.
   
Он подсчитал количество кирпичей в стене, сначала в двоичной системе, потом в десятичной и, наконец, в шестнадцатеричной. Числа возникали в мозге и проходили сквозь с него с ужасающей послушностью. Он открыл для себя умножение и деление. Затем придумал алгебру — на пару минут это его заняло. А потом он почувствовал, как отступает туман чисел и являются далекие сверкающие вершины многосложных исчислений.
   
Тролли эволюционировали на возвышенностях, в горной местности, которая прежде всего была холодной. Их кремниевые мозги привыкли работать при низкой температуре. А тепло сырых низменностей замедляло скорость работы мозга и делало троллей бестолковыми. О, тролли, решившие переселиться в город, зачастую были весьма умны, но, оказавшись там, становились тупыми.
   
Детрита считали слабоумным даже по городским тролльим стандартам. Но это объяснялось лишь тем, что мозг его оптимально работал при температуре, которой не могла похвастать даже самая холодная анк-морпоркская зима.
   
Однако сейчас температура его мозга приближалась к идеальной. К сожалению, эта температура была лишь незначительно выше той, при которой тролля ждет верный Смерть.
   
Часть мозга задумалась над решением данной проблемы. Вероятность спасения существовала, причем шансы были достаточно велики. Но ему придется покинуть склад. А это означало, что он снова поглупеет, и это было так же точно, как E = mc2.
   
Значит, стоит поторопиться.
   
Он вернулся в мир чисел, настолько сложных, что у них не было значения, только промежуточная точка зрения. И продолжал замерзать в ожидании Смерти.
   
   
Достабль добежал до Гильдии Мясников мгновением позже Дуббинса. Огромные красные двери были распахнуты — явно пинком, — сразу за ними сидел на земле маленький мясник и потирал нос.
   
— Куда он направился?
   
— Туда.
   
А в главном зале Гильдии метался кругами верховный мясник Герхард Стелька. Уцепившись за кожаный передник и упершись ногами в могучую грудь мясника, Дуббинс умудрялся размахивать перед лицом Герхарда хорошо наточенным топором.
   
— Повторяю, либо ты немедленно отдашь мне его, либо я скормлю тебе твой же нос!
   
Толпа мясников-практикантов старалась не вмешиваться.
   
— Но…
   
— Не спорь со мной! Я — офицер Стражи.
   
— Но ты…
   
— Так, господин, последний шанс. Давай его сюда!
   
Стелька мученически прикрыл глаза.
   
— Но что тебе нужно-то?!
   
Толпа выжидающе затаила дыхание.
   
— А, — Дуббинс несколько пришел в себя. — Э-э… А я что, не сказал?
   
— Нет!
   
— Знаешь, я был твердо уверен, что сказал.
   
— Ты ничего мне не сказал!
   
— О. В общем, мне нужен ключ от склада фьючерсной свинины.
   
Дуббинс спрыгнул на пол.
   
— Но зачем?
   
Перед его носом снова замелькал топор.
   
— Я же просто спросил, — полным отчаяния голосом попытался оправдаться Стелька.
   
— Там замерзает до смерти мой товарищ по Страже, — сообщил Дуббинс.
   
   
Когда главные ворота наконец открыли, вокруг уже собралась целая толпа зевак. По камням мостовой со звоном запрыгали льдинки, и на улицу вырвался сверххолодный воздух.
   
Иней покрывал пол и ряды туш, следующих из настоящего в будущее. Тем же инеем была покрыта огромная, вмерзшая в пол глыба, очертаниями напоминающая Детрита.
   
Совместными усилиями глыбу вытащили на солнечный свет.
   
— А его глаза так и должны то зажигаться, то гаснуть? — осведомился Достабль.
   
— Детрит! — закричал Дуббинс. — Ты меня слышишь?
   
Детрит заморгал. По мостовой запрыгали льдинки.
   
Он чувствовал, как рассыпается в его сознании чудесная вселенная чисел. Температура, повышаясь, сжирала его мысли, как пламя огнемета — сугроб.
   
— Скажи же что-нибудь! — закричал Дуббинс.
   
Башни интеллекта, высящиеся в мозгу Детрита, горели и рушились.
   
— Эй, посмотрите-ка сюда! — воскликнул один из мясников-практикантов.
   
Внутренние стены склада были исписаны числами. По оледеневшим камням змеились уравнения, сложные, как нервная система. В какой-то момент математик перешел с чисел на символы, но вскоре и этого оказалось недостаточно. Скобки, словно клетки, заключали гигантские формулы, но сравнивать их с обычными математическими формулами было бы все равно что сравнивать город с картой.
   
По мере приближения к цели они становились все проще, однако за этой простотой скрывалась неимоверная, поистине спартанская сложность.
   
Дуббинс, не отрываясь, смотрел на ряды чисел и непонятных знаков. Он знал, что не сможет разобраться в них и за сотню лет.
   
Иней таял на теплом воздухе.
   
Когда стены закончились, уравнения переместились на пол. Змеящаяся дорожка шла к тому месту, где обнаружили тролля. Здесь все вычисления свелись к нескольким формулам, которые, казалось, двигались, сверкали и жили собственной жизнью. Это была математика без чисел, незамутненная, чистая, как молния.
   
В конце дорожки уравнений стоял очень простой знак: « = ».
   
— Равняется чему? — в пространство спросил Дуббинс. — Чему?
   
Иней окончательно растаял.
   
Дуббинс вышел на улицу. Окруженный зеваками Детрит сидел в луже воды.
   
— Накройте же его чем-нибудь! — попросил Дуббинс. — Кто-нибудь, принесите одеяло!
   
— Ха! — хмыкнул какой-то толстяк. — Ищи дурака, а потом этим же одеялом нам накрываться? Это после тролля?!
   
— Хм, я тебя понимаю… — кивнул Дуббинс. Он бросил взгляд на нагрудник Детрита. Пять отверстий шли как раз на уровне головы гнома. — Э-э, слушай, могу я тебя попросить? Подойди-ка сюда, а? — окликнул он толстяка.
   
Тот подмигнул своим дружкам и неторопливо приблизился.
   
— Пожалуйста, обрати внимание на эти дырки в доспехах, — ткнул пальцем Дуббинс.
   
Себя-Режу-Без-Ножа Достабль отличался невероятными способностями к выживанию. Он предчувствовал неприятности, подобно тому как грызуны и насекомые чувствуют близящееся землетрясение. Дуббинс вел себя слишком уж вежливо. А если гном ведет себя вежливо, значит, он копит силы, чтобы потом вести себя очень скверно.
   
— Я… э… пожалуй, пойду, займусь своими делами… — пробормотал он и попятился.
   
— Лично я ничего не имею против гномов, — заявил толстяк. — Ну, то есть гномы, они ж почти люди. Только росточком не вышли. Но тролли — не-е-е-т… Они на нас совсем не похожи, верно?
   
— Простите, простите, дорогу, посторонитесь… — бормотал Достабль, перед тачкой которого люди расступались примерно с той же быстротой, как перед телегой-катафалком.
   
— Хорошая у тебя кофта, — заметил Дуббинс.
   
Тачка Достабля, накренившись, завернула за угол. Последние несколько ярдов она преодолела на одном колесе.
   
— Красивая кофта, — продолжал Дуббинс. — И знаешь, как с ней следует поступить?
   
Толстяк нахмурился.
   
— Снять немедленно и отдать троллю, — сказал Дуббинс.
   
— Ах ты, мелкий…
   
Толстяк схватил Дуббинса за кольчугу и дернул вверх.
   
Рука гнома мелькнула как молния.
   
Несколько секунд мужчина и гном представляли собой интересную и абсолютно неподвижную картинку.
   
Дуббинс был поднят почти до уровня лица толстяка и теперь с интересом наблюдал, как наполняются слезами его глаза.
   
— Опусти меня, — велел гном. — Медленно и ласково. Если я испугаюсь, то могу непроизвольно дернуть рукой.
   
Толстяк послушался.
   
— А теперь сними кофту… Хорошо… Передай… Спасибо.
   
— Топор… — просипел толстяк.
   
— Топор? Какой топор? А, мой топор? — Дуббинс опустил взгляд. — Ну и ну. Даже не заметил, как достал его. Мой топор… Так вот в чем дело.
   
Толстяк пытался стоять на цыпочках. Из глаз его градом катились слезы.
   
— Этот топор, — продолжил Дуббинс, — что интересно, можно метать. Я три года подряд был чемпионом Медной горы. За одну секунду могу достать его и расщепить ветку в тридцати ярдах. Причем за своей спиной.
   
Он сделал шаг назад. Толстяк с облегченным вздохом опустился на каблуки.
   
Дуббинс поправил кофту на плечах тролля.
   
— Давай, — сказал он, — поднимайся. Домой пора.
   
Тролль с трудом поднялся.
   
— Сколько пальцев я показываю? — спросил Дуббинс.
   
Детрит прищурился.
   
— Два и один? — произнес он неуверенно.
   
— Сойдет, — кивнул Дуббинс. — Для начала.
   * * *
   
Опершись на барную стойку, господин Сыр смотрел на капитана Ваймса, который вот уже целый час сидел неподвижно. В «Ведре» привыкли к серьезным любителям залить за воротник, которые пьют без удовольствия, но с твердой решимостью никогда больше не трезветь. Однако это было что-то новенькое. Тавернщик уже начал слегка беспокоиться. Только покойника ему не хватало.
   
В таверне больше никого не было. Он повесил передник на гвоздь и поспешил в штаб-квартиру Ночной Стражи, но в дверях столкнулся с Моркоу и Ангвой.
   
— Очень рад вас видеть, капрал Моркоу, — обрадовался он. — Поторопитесь, там капитан Ваймс…
   
— Что с ним такое?
   
— Не знаю. Но выпил он безумно много.
   
— Я думал, он бросил!
   
— Полагаю, — осторожно сказал господин Сыр, — это несколько не соответствует действительности.
   
   
Сцена где-то неподалеку от Каменоломного переулка.
   
— А куда мы идем?
   
— К кому-нибудь, кто может тебя осмотреть.
   
— Только не к гномьему лекарю.
   
— Должен же быть кто-то, кто знает, как накладывать на раны быстросхватывающийся цемент — или что еще вы там с собой делаете? Ты и должен так сочиться?
   
— Не знаю. Прежде никогда не сочился. Где мы?
   
— Не знаю. Прежде никогда здесь не бывал.
   
Прямо рядом с этим кварталом сосредоточился район скотных дворов и скотобоен. Это подразумевало, что тут не могли жить никакие другие живые существа, кроме троллей, для которых запахи органических веществ столь же ощутимы, как, скажем, запах гранита для людей. Есть даже такая старая шутка: тролли живут рядом со скотным двором? А как же запах? О, скот не возражает…
   
Глупая шутка. Тролли не пахнут, вернее, пахнут, но учуять их могут только другие тролли.
   
Здания здесь выглядели, э-э, несколько тяжеловесно. Они были построены для людей, но потом перестроены для троллей, а это означает расширение дверей и заколачивание окон. Вечер еще не наступил. Троллей нигде не было видно.
   
— Гм, — сказал Детрит.
   
— Пошли, верзила, — велел Дуббинс, таща за собой Детрита, как буксир — танкер.
   
— Младший констебль Дуббинс?
   
— Да?
   
— Ты — гном. А это — Каменоломный переулок. Попадешь в большую беду, если тебя здесь увидят.
   
— Мы — городские стражники.
   
— Для Хризопраза это полный копролит.
   
Дуббинс огляделся.
   
— Кстати, а кто у вас тут выступает в роли лекарей?
   
В дверном проеме возникла морда тролля. Потом появилась еще одна, и еще, и еще…
   
То, что Дуббинс принял за кучу мусора, на поверку оказалось троллем.
   
Вдруг выяснилось, что их со всех сторон окружают тролли.
   
«Я — стражник, — подумал Дуббинс. — Так всегда говорил сержант Колон. Перестань быть гномом и будь стражником. Вот кто я такой. Не гном. Стражник. Мне выдали значок в виде щита. Я — Городская Стража. У меня есть значок.
   
И очень не помешало бы, если б он был побольше».