1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
– Сами подготовим, когда отступим, – сжав зубы, процедил аркканцлер. – Казначей! Ботинки! Живо!
   
Они достигли Главного зала как раз вовремя – дверь, которую они держали, наполовину развалилась, наполовину растворилась. Двери Главного зала были намного прочней. Скоро засовы и задвижки с лязгом встали на место.
   
– Освободите столы и сложите у двери, – отдал команду Чудакулли.
   
– Но она проест дерево, – указал декан. Усаженный на стул гном Модо вдруг застонал и открыл глаза.
   
– Ну-ка, отвечай! – рявкнул Чудакулли. – Как можно убить компостную кучу?
   
– Думаю, что никак, господин Чудакулли, – пожал плечами садовник.
   
– А как насчет огня? – спросил декан. – Я бы мог сотворить небольшую шаровую молнию.
   
– Не сработает, куча слишком сырая, – возразил Чудакулли.
   
– Она уже рядом! Жрет нашу дверь! Она жрет нашу две-ерь! – пропел профессор современного руносложения.
   
Волшебники отошли вглубь зала.
   
– Надеюсь, она не переест дерево, – с искренней тревогой в голосе произнес потрясенный Модо. – В них словно дьявол вселяется, прошу прощения за мой клатчский, если переложить угля. Слишком перегреваются.
   
– Знаешь, Модо, сейчас самое время выслушать лекцию о динамике производства компоста, – поблагодарил декан.
   
Однако в гномьем языке слово «ирония» отсутствует.
   
– Правда? Ну что ж. Гм… Хорошо сбалансированные материалы, тщательно переложенные слоями, в соответствии с…
   
– Абзац дверям, – сказал профессор современного руносложения, подбегая к остальным волшебникам.
   
Куча мебели двинулась в их сторону. Аркканцлер растерянно оглядел залу. Потом его взгляд привлекла знакомая огромная бутыль на одной из полок.
   
– Углерод, – задумчиво промолвил он, – это ведь то же самое, что и древесный уголь, верно?
   
– Откуда мне знать? Я же не алхимик, – фыркнул декан.
   
Из груды мебели показалась компостная куча. От нее валил пар.
   
Аркканцлер с тоской смотрел на бутылку с соусом Ухты-Ухты. Потом открыл ее и втянул носом аромат.
   
– Знаете, университетские повара так и не научились его делать, – пожаловался он. – А посылка из дома придет только через несколько недель…
   
Он метнул бутыль в наступающую кучу, и она исчезла в бурлящей массе.
   
– Очень полезна жгучая крапива, – твердил Модо за его спиной. – Она содержит много железа. Что же касается окопника, его никогда не бывает слишком много, ведь с точки зрения минералов он незаменим. А еще я добавляю туда дикий бурелистник, он…
   
Волшебники выглянули из-за перевернутого стола.
   
Куча остановилась.
   
– Мне кажется, или она растет? – спросил главный философ.
   
– Какой-то у нее довольный вид… – заметил декан.
   
– О боги, ну и вонь… – сказал казначей.
   
– Почти полная бутылка соуса, – печально произнес аркканцлер. – Я совсем недавно открыл ее.
   
– Знаете, и все-таки природа – это нечто чудесное, – промолвил главный философ. – И не надо так смотреть на меня. Это не более чем замечание.
   
– А ведь были времена, когда… – начал было Чудакулли, и тут компостная куча взорвалась.
   
Не было никакого треска или грохота. Это была самая сырая, самая жирная кончина за всю историю смертей от метеоризма. Темно-красное пламя, окаймленное черным дымом, взметнулось к потолку. Ошметки кучи разлетелись по всему залу и заляпали все стены.
   
Волшебники выглянули из-за обстрелянной чаинками баррикады.
   
На голову декана шлепнулась капустная кочерыжка.
   
Он посмотрел на маленькое пузырящееся пятно, оставшееся на каменных плитах.
   
Его лицо растянулось в счастливой улыбке.
   
– Вот это да! – сказал он.
   
Постепенно начали распрямляться остальные волшебники. Отток адреналина уже начал оказывать свое чарующее действие. Все заулыбались и стали похлопывать друг друга по спинам.
   
– Ну как, понравился наш соус?! – взревел аркканцлер.
   
– К барьеру, вонючий мусор!
   
– Ну что, умеем мы надрать задницу, или умеем мы надрать задницу? – задыхаясь от счастья, выпалил декан.
   
– Во второй раз ты пропустил «не». К тому же я не уверен, что у компостной кучи вообще есть… – начал было главный философ, но тут волна всеобщего возбуждения накрыла его с головой.
   
– Теперь эта куча сотни раз подумает, прежде чем связываться с волшебниками. – Декана уже понесло. – О да, мы – самые хитрые, мы – самые крутые…
   
– Модо говорит, что всего было четыре кучи, – сказал казначей.
   
Все замолчали.
   
– Может быть, стоит взять посохи? – предложил декан.
   
Аркканцлер тронул носком башмака кусок взорвавшейся кучи.
   
– Мертвое оживает, – пробормотал он. – Мне это совсем не нравится. Что дальше? Статуи начнут разгуливать?
   
Волшебники посмотрели на статуи покойных аркканцлеров, стоявшие вдоль стен Главного зала. Однако здесь все статуи не поместились, поэтому в коридорах Университета их тоже хватало. Университет существовал многие тысячи лет, а аркканцлер, как правило, больше одиннадцати месяцев на своем посту не задерживался, так что статуй было предостаточно.
   
– Знаешь, лучше бы ты этого не говорил, – упрекнул профессор современного руносложения.
   
– Это всего лишь предположение, – возразил Чудакулли. – Пошли, посмотрим на оставшиеся кучи.
   
– Да! – взревел декан, охваченный приступом необузданной, нехарактерной для волшебника крутости. – Мы – крутые! Да! А мы крутые?
   
Аркканцлер удивленно поднял брови и посмотрел на других волшебников:
   
– Мы что, крутые!
   
– Э-э… Лично я себя чувствую крутым, но в меру, в меру… – ответил профессор современного руносложения.
   
– А я определенно очень крут, – похвастался казначей и добавил: – Это потому, что у меня нет башмаков. Попробуйте справиться с такой кучей без башмаков!
   
– Как все, так и я, – выразил свое мнение главный философ. – Скажут быть крутым, буду крутым.
   
Аркканцлер повернулся к декану.
   
– Похоже, – сказал он, – что мы все здесь крутые.
   
– Йо! – воскликнул декан.
   
– Йо что? – не понял Чудакулли.
   
– В этом случае не «йо что», а просто «йо», – пояснил из-за спины главный философ. – Это есть обычное уличное приветствие, а также утвердительная частица с компанейскими воинствующими оттенками и мужественно-солидарным подсмыслом. Очень распространена в Тенях.
   
– Что? Это что-то типа «вот здорово»?
   
– Ну, отчасти… – несколько неохотно подтвердил главный философ.
   
Чудакулли был приятно удивлен. Охота в Анк-Морпорке была совсем никакая. Он не подозревал, что можно так отлично проводить время в собственном Университете.
   
– Правильно! – воскликнул он. – Пойдем уроем эти кучи!
   
– Йо!
   
– Йо!
   
– Йо!
   
– Йо-йо!
   
Чудакулли вздохнул.
   
– Казначей!
   
– Да, аркканцлер?
   
– Ты хоть попытайся понять, ладно?
   
   
Над горами скапливались облака. Билл Двер ходил взад-вперед по полю, размахивая самой обычной крестьянской косой. Ту, что так долго точил, он на время спрятал в амбаре, чтобы случайно ветер не затупил. За Биллом шли нанятые госпожой Флитворт работники, которые вязали и укладывали снопы. Билл Двер уже понял, что больше одного работника на полный рабочий день госпожа Флитворт никогда не нанимает. Остальных она набирала по мере надобности, чтобы сэкономить пенсы.
   
– Никогда не видел, чтобы пшеницу убирали косой, – сказал один из помощников. – Это ведь всегда серпом делают.
   
Они прервались на обед и расположились у забора.
   
Раньше имен и лиц Билл Двер не запоминал – только если это касалось его прямой работы. Взять, к примеру, пшеницу, что росла по склону холма и состояла из отдельных колосьев. Каждый колос мог обладать множеством занятных индивидуальных особенностей, которые отличали его от других колосьев. Ну а с точки зрения жнеца, все колосья были… просто колосьями.
   
Однако теперь Билл стал замечать небольшие различия.
   
С ним работали Уильям Шпинат, Болтун Колесо и Герцог Задник. Насколько мог судить Билл Двер, все они были стариками, об этом явно говорили их обветренные морщинистые лица. В деревушке встречалась и молодежь, но в определенном возрасте, минуя промежуточную стадию, все парни и девушки вдруг превращались в стариков и старух. А потом такими старыми они были долго-долго. Госпожа Флитворт сказала как-то, что для того, чтобы наконец организовать здесь кладбище, пришлось сначала кинуть жребий. Того, кому не повезло, стукнули по голове лопатой и похоронили.
   
Уильям Шпинат во время работы всегда пел и частенько переходил на какой-то носовой вой, который, видимо, означал, что песня народная. Болтун Колесо постоянно молчал, потому-то, как утверждал Шпинат, его и прозвали Болтуном. Эту логику Билл Двер так и не смог постичь, хотя другим она казалась очевидной. А Герцога так назвали его родители, придерживавшиеся присущих простолюдинам несколько упрощенных взглядов на классовую структуру общества. Его братьями были Сквайр, Граф и Король.
   
Сейчас все работники сидели рядышком с забором и всячески старались оттянуть момент возобновления работы. Время от времени раздавались булькающие звуки.
   
– Неплохое было лето, – сказал Шпинат. – И погода неплохая для уборки урожая.
   
– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, – заметил Герцог. – Вчера вечером я видел, как паук плел задом наперед паутину. Верная примета. Страшная буря будет.
   
– Никогда не мог понять, и откуда пауки-то об этом знают.
   
Болтун Колесо протянул Биллу Дверу большой глиняный кувшин, в котором что-то плескалось.
   
– ЧТО ЭТО?
   
– Яблочный сок, – пояснил Шпинат, и все засмеялись.
   
– А, – кивнул Билл Двер. – КРЕПКИЕ СПИРТНЫЕ НАПИТКИ ДАЮТ РАДИ ШУТКИ НИЧЕГО НЕ ПОДОЗРЕВАЮЩЕМУ НОВИЧКУ, ЧТОБЫ ПОВЕСЕЛИТЬСЯ, КОГДА ОН ОПЬЯНЕЕТ ПО СОБСТВЕННОЙ НЕВНИМАТЕЛЬНОСТИ.
   
– Да ни в жизнь! – воскликнул Шпинат. Билл Двер щедро глотнул из кувшина.
   
– А еще ласточки низко летают, – продолжал Герцог. – И куропатки ушли в леса. К тому же вокруг много больших улиток. И…
   
– Убей меня, не понимаю, как эти твари научились разбираться в метеорологии, – пожал плечами Затычка. – Быть может, это ты повсюду ходишь и говоришь им: «Слышь, ребята, сильная буря надвигается. Господин Паук, давай-ка, изобрази что-нибудь этакое».
   
Билл Двер сделал еще глоток.
   
– А КАК ЗОВУТ МЕСТНОГО КУЗНЕЦА? Затычка кивнул.
   
– Ты о Неде Кексе? Что-нибудь понадобилось у него? Учти, сейчас он шибко занят – урожай и всякое такое.
   
– ДА, У МЕНЯ ЕСТЬ ДЛЯ НЕГО КОЕ-КАКАЯ РАБОТА.
   
Билл Двер встал и направился к воротам.
   
– Билл?
   
Он остановился.
   
– ЧТО?
   
– Бренди, может, оставишь?
   
В кузнице было темно и душно, но у Билла Двера было хорошее зрение.
   
В замысловатой груде металла что-то ерзало. Это «что-то» оказалось нижней частью мужчины. Верхняя половина, периодически издавая ворчание, находилась внутри некоей странной машины.
   
Когда Билл Двер подошел ближе, из машины появилась рука.
   
– Так. Дай-ка мне крутовик на пять-восемь. Билл огляделся. Огромное количество самых разных инструментов валялось по всей кузнице.
   
– Быстрей, быстрей, – донесся голос из машины.
   
Билл Двер схватил наугад какой-то металлический предмет и сунул его в протянутую руку. Предмет скрылся внутри. Сначала что-то звякнуло, потом послышалось ворчание.
   
– Я же сказал крутовик, а не…
   
Раздался металлический звук, как будто что-то с чего-то сорвалось.
   
– Мой палец, – завопил кузнец, – палец, смотри, что ты наделал, я…
   
Донеслось гулкое «бумм».
   
– А-а-а! Это же моя голова. Вот видишь, это все ты виноват! Пружина храповика снова соскочила с цапфы, ты понял?
   
– НЕТ. ПРОШУ МЕНЯ ИЗВИНИТЬ.
   
Молчание.
   
– Это ты, молодой Эгберт?
   
– НЕТ, ЭТО Я, СТАРЫЙ, ДОБРЫЙ БИЛЛ ДВЕР.
   
Раздалась серия глухих и не очень ударов, верхняя часть человека постепенно начала выбираться из машины, и вскоре Билл Двер увидел перед собой молодого мужчину с черными курчавыми волосами, черным лицом, в черной рубашке и черном фартуке. Тот вытер лицо тряпкой, оставив ярко розовый след, и прищурился.
   
– Ты кто?
   
– СТАРИНА БИЛЛ ДВЕР. РАБОТАЮ У ГОСПОЖИ ФЛИТВОРТ.
   
– Ах да, тот парень, что сиганул в горящий дом? Герой последних дней. Слышал, слышал. Давай пять.
   
Он протянул черную руку. Билл Двер непонимающе уставился на него:
   
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ. НО Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ КРУТОВИК НА ПЯТЬ-ВОСЕМЬ.
   
– Да я имел в виду лапу давай.
   
Билл Двер немного помедлил, после чего прикоснулся своими костяными пальцами к ладони кузнеца. Испачканные маслом веки на пару мгновений застыли, пока мозг правил окружающую реальность. Потом кузнец улыбнулся:
   
– Я – Кекс. Ну, что скажешь?
   
– ХОРОШЕЕ ИМЯ.
   
– Я имел в виду машину. Оригинальная, да?
   
Билл Двер с вежливым непониманием осмотрел аппарат. На первый взгляд машина походила на портативную ветряную мельницу, на которую напало гигантское насекомое. Со второго взгляда вам уже начинало казаться, что перед вами пыточная камера инквизиции, которая устала от трудов и решила прогуляться по окрестностям и подышать свежим воздухом. Таинственного вида рычаги торчали из нее под разными углами. Внутри виднелись загадочные ремни и длинные пружины. Вся конструкция располагалась на огромных металлических колесах с шипами.
   
– Конечно, цельное впечатление сложится, только когда она заработает, – пояснил Кекс. – Пока же, чтобы сдвинуть ее с места, требуется лошадь. Но это только пока. Я тут кое-что придумал и вскоре устраню этот недостаток, – добавил он мечтательно.
   
– ЭТО КАКОЕ-ТО УСТРОЙСТВО?
   
Кекс выглядел несколько оскорбленным:
   
– Я предпочитаю термин «машина». Она революционизирует методы ведения сельского хозяйства и затащит-таки отчаянно упирающееся человечество в век Летучей Мыши. Моя семья владеет этой кузницей уже триста лет, но Нед Кекс не собирается провести остаток жизни, приколачивая изогнутые куски металла к копытам лошадей, о нет, в этом я могу тебя заверить…
   
Билл Двер безучастно посмотрел на него, потом наклонился и заглянул под машину. С дюжину серпов были прикреплены болтами к большому, расположенному горизонтально колесу. Замысловатые соединения посредством шкивов приводили в действие систему вращающихся рычагов.
   
Он испытывал какое-то странное и неприязненное чувство к стоявшей перед ним машине, но вопрос все же задал.
   
– Ее сердцем является кулачковый вал, – пояснил польщенный вниманием Кекс. – Мощность передается по шкиву вот сюда, и кулачки приводят в движение качающиеся рычаги – вот эти вот. Расчесывающая заслонка, которой управляет возвратно-поступательный механизм, опускается, как только захватный затвор падает вот в этот паз, и одновременно начинают кружиться два бронзовых шара, а оперенные пластины удаляют солому, когда зерно под действием силы тяжести падает через бороздчатый шнек в бункер. Все просто.
   
– А ЧТО ТАКОЕ КРУТОВИК НА ПЯТЬ-ВОСЕМЬ?
   
– Кстати, спасибо, что напомнил. – Кекс взял из груды мусора на полу небольшой предмет и прикрепил его к выступающей части машины. – Очень важная часть. Останавливает эллиптический эксцентрик, когда тот скользит по валу, дабы он не входил в зацепление с фланцем, что может привести, как ты можешь догадаться, к катастрофическим последствиям.
   
Кекс отошел от машины и вытер руки ветошью, сделав их еще более замасленными.
   
– Я называю это Комбинированно-Уборочной Машиной.
   
Билл Двер вдруг почувствовал себя очень старым. Он действительно был очень старым, просто никогда раньше не ощущал это так сильно. Где-то в глубине души он и без подсказки кузнеца знал, для чего предназначается Комбинированно-Уборочная Машина.
   
– О.
   
– Испытания состоятся сегодня днем на большом поле старика Пидберри. Но могу сразу сказать, моя машина – это нечто. Сейчас, Билл Двер, ты смотришь на то, что нас ждет в будущем.
   
– ДА.
   
Билл Двер погладил рукой раму.
   
– А КАК НАСЧЕТ САМОГО УРОЖАЯ?
   
– Гм? Не понял.
   
– ЧТО ОН ПОДУМАЕТ? Кекс наморщил нос.
   
– Подумает? Ничего он не подумает. Пшеница есть пшеница.
   
– А ШЕСТЬ ПЕНСОВ – ЭТО ШЕСТЬ ПЕНСОВ.
   
– Именно так. – Кекс замялся. – Кстати, что тебе нужно?
   
Высокая фигура провела пальцем по покрытому маслом механизму.
   
– Эй?
   
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ? АХ, ДА. Я ХОТЕЛ БЫ ПОПРОСИТЬ ТЕБЯ ОБ ОДНОЙ УСЛУГЕ…
   
Он вышел из кузницы и почти сразу же вернулся с каким-то предметом, завернутым в шелк. Крайне осторожно он развернул косу. Для косы Билл сделал новую рукоять, причем не прямую, какой пользуются в горах, а тяжелую, с двойным изгибом, какую применяют крестьяне на равнинах.
   
– Хочешь ее перековать? Заменить крепление или лезвие?
   
Билл Двер покачал головой:
   
– Я ХОЧУ УНИЧТОЖИТЬ ЕЕ. УБИТЬ.
   
– Уничтожить?
   
– ДА. ОКОНЧАТЕЛЬНО. ПОЛНОСТЬЮ УНИЧТОЖИТЬ, ЧТОБЫ ОНА БЫЛА АБСОЛЮТНО МЕРТВА.
   
– А хорошая коса… – задумчиво проговорил Кекс. – Жаль такую портить. И лезвие смотри какое…
   
– НЕ ТРОНЬ!
   
Кекс сунул палец в рот.
   
– Интересно, – покачал головой он. – Готов поклясться, что даже не коснулся лезвия. Рука была в нескольких дюймах. Очень острая коса.
   
Он взмахнул косой.
   
– Должен сказать, она чрезвычайно острая.
   
Он замолчал, сунул мизинец в ухо и покрутил там.
   
– Ты уверен, что хочешь именно этого? Билл Двер кивнул.
   
Кекс пожал плечами:
   
– Ну, я могу расплавить ее, а рукоятку сожгу.
   
– Отлично.
   
– Ладно, в конце концов, это твоя коса. И в чем-то ты прав. Это уже устаревшая технология. Прошлый век.
   
– К СОЖАЛЕНИЮ, ТЫ МОЖЕШЬ ОКАЗАТЬСЯ ПРАВ.
   
Кекс ткнул грязным пальцем в Комбинированно-Уборочную Машину. Билл Двер знал, что перед ним всего-навсего неодушевленная куча металла, которая не может самоуверенно таращиться. И тем не менее машина нагло рассматривала его. С этаким усталым металлическим презрением, даже жалостью.
   
– Можешь попробовать уговорить госпожу Флитворт купить такую штуку. На всю ферму хватит. Я словно наяву вижу, как ты управляешь машиной, твои волосы треплет ветер, ремни хрустят, рычаги качаются…
   
– НЕТ.
   
– Перестань, старушка Флитворт может себе это позволить. Говорят, у нее сундуки доверху набиты старыми монетами.
   
– НЕТ!
   
– Э-э…
   
Кекс замялся. Последнее «НЕТ» таило в себе угрозу – так трещит тонкий лед на глубокой реке, как бы сообщая: сделай еще шажочек, и ты, Нед Кекс, сильно пожалеешь о своем опрометчивом поступке.
   
– Что ж, тебе лучше знать, что вам нужно, а что нет, – пробормотал кузнец.
   
– ДА.
   
– Вот и ладненько… Кстати, эта возня с косой будет стоит тебе, э-э, один фартинг, – выпалил Кекс. – Понимаешь, уйдет куча угля, а эти жадюги гномы постоянно поднимают цены…
   
– ВОТ, ДЕРЖИ. ТОЛЬКО ЭТО ДОЛЖНО БЫТЬ СДЕЛАНО СЕГОДНЯ ЖЕ.
   
Кекс спорить не стал. Спор мог привести к тому, что Билл Двер задержится в кузнице еще на какое-то время, а ему почему-то хотелось, чтобы он побыстрее ушел.
   
– Хорошо, чудесно.
   
– ТЫ ПОНЯЛ?
   
– Конечно, конечно.
   
– ВСЕГО ДОБРОГО, – мрачно произнес Билл Двер и вышел.
   
   
Кекс закрыл за ним дверь и прислонился к ней. Вот так. Правду о нем говорят, приятный человек, ничего не скажешь, но почему-то через пару минут общения с ним складывается впечатление, что кто-то прошел по твоей могиле, тогда как она еще даже не была вырыта.
   
Он пересек заляпанную маслом кузницу, набрал в чайник воды и поставил его на край горна. Взял было гаечный ключ, чтобы кое-что подделать в Комбинированно-Уборочной Машине, но потом вдруг заметил у стены косу.
   
На цыпочках он подкрался к ней – и понял, что ведет себя исключительно глупо. Коса ведь не живая, и ушей у нее нет. Просто она выглядела такой острой…
   
Нед Кекс занес над головой гаечный ключ. Какое-то странное чувство вины овладело им. Этот Билл Двер… очень уж необычные слова он использовал, говоря о простом инструменте. Но это не его, кузнеца, дело – ему поручили работу.
   
Кекс резко опустил гаечный ключ.
   
Никакого сопротивления он не почувствовал. Более того, он готов был поклясться, что до лезвия косы гаечный ключ не дотронулся. И тем не менее, инструмент развалился на ровные половинки так, словно был сделан из хлебного мякиша.
   
Кузнец почесал затылок. За свою жизнь он перевидал множество острых штуковин, но настолько… Коса, стоящая перед ним, являлась квинтэссенцией самой остроты, абсолютной остротой, которая простиралась за последние атомы металла…
   
– Будь я проклят.
   
А потом он вспомнил о своей машине. Все это глупость, суеверия, подумал он. Человек, способный справиться с крутовиком на пять-восемь, не должен поддаваться на всякого рода фокусы. К механизмам нужно относиться проще. Они либо работают, либо не работают. И ничего загадочного в их работе нет.
   
Он с гордостью посмотрел на Комбинированно-Уборочную Машину. Пока что в нее нужно впрягать лошадь. И это несколько портит впечатление. Лошади представляют собой вчерашний день, тогда как день завтрашний принадлежит Комбинированно-Уборочным Машинам и их потомкам, которые сделают мир лучше, удобнее. Сейчас главная задача – исключить из уравнения лошадь. Он ставил внутрь часовой механизм, но тому явно не хватало мощности. Может, стоит попробовать…
   
За его спиной из закипевшего чайника выплеснулась вода и залила огонь.
   
Кекс ринулся в клубы пара. Вот каждый раз такое. Стоит задуматься над чем-нибудь серьезным, и какая-нибудь бессмыслица тут же тебя отвлечет.
   
   
Госпожа Торт задернула шторы.
   
– А кто такой этот Один-Человек-Ведро? Она зажгла пару свечей и села.
   
– Он принадлежит к одному из языческих очудноземских племен, – коротко пояснила она.
   
– Довольно странное имя – Один-Человек-Ведро.
   
– Это короткая версия, – мрачно заметила госпожа Торт. – Теперь нам нужно взяться за руки. – Она оценивающе посмотрела на Сдумса. – Нужен еще кто-то.
   
– Можно позвать Шлеппеля, – предложил Сдумс.
   
– Чтобы какой-то страшила торчал под моим столом, заглядывая мне под юбку? Ну уж нет! Людмилла!
   
Через мгновение занавеска из бус раздвинулась, и в комнату вошла девушка, открывшая Сдумсу дверь.
   
– Да, мама?
   
– Садись, девочка моя. Ты нам нужна для сеанса.
   
– Да, мама.
   
Девушка улыбнулась Сдумсу.
   
– Это – Людмилла, – представила ее госпожа Торт.
   
– Очень приятно, – кивнул Сдумс и был награжден широкой и сияющей улыбкой человека, давным-давно научившегося скрывать свои истинные чувства.
   
– Мы уже знакомы, – сказал Сдумс.
   
С полнолуния прошло чуть меньше дня, подумал он. А почти все признаки уже исчезли. Почти. Ну и ну…
   
– Она – позор на мою седую голову, – сказала госпожа Торт.
   
– Мама, не отвлекайся, – беззлобно заметила Людмилла.
   
– Возьмитесь за руки, – велела госпожа Торт. Они сидели в полутьме. Потом Сдумс почувствовал, как госпожа Торт убрала свою руку.
   
– Я забыла поставить стакан, – сообщила она.
   
– По-моему, госпожа Торт, вы не пользуетесь крутящимися столиками, планшетками для спиритических сеансов и всем прочим… – начал было Сдумс.
   
Со стороны буфета раздалось позвякивание, госпожа Торт поставила на стол полный стакан и села.
   
– А я этим и не пользуюсь, – пожала плечами она.
   
Снова воцарилась тишина, и Сдумс нервно откашлялся.
   
– Один-Человек-Ведро, мы знаем, что ты здесь, – проговорила наконец госпожа Торт.
   
Стакан зашевелился, в нем заплескалась янтарная жидкость.
   
– приветствия тебе из края счастливой охоты, о бледнолицая, – раздался дрожащий бестелесный голос.
   
– Кончай, – оборвала его госпожа Торт. – Все знают, что ты валялся пьяным посреди улицы Патоки, когда тебя переехала телега.
   
– в том нет моей вины. да разве Один-Человек-Ведро был виноват в том, что его прадедушка переезжал сюда! по праву рождения Один-Человек-Ведро должен пасть от лапы горного льва, его должен затоптать гигантский мамонт, бедный Один-Человек-Ведро, его лишили права на смерть.
   
– Слушай, Один-Человек-Ведро, господин Сдумс хочет задать тебе какие-то вопросы, – перебила излияния госпожа Торт.
   
– она здесь счастлива и ждет, когда ты к ней присоединишься, – быстро сообщил Один-Человек Ведро.
   
– Кто ждет? – не понял Сдумс.
   
Такая реакция, казалось, несколько озадачила Одного-Человека-Ведро. Прежде эта реплика ни в каких объяснениях не нуждалась.
   
– а кто тебе нужен! – осторожно спросил он. – и можно Одному-Человеку-Ведру выпить наконец!
   
– Пока нет, Один-Человек-Ведро.
   
– Одному-Человеку-Ведру очень нужно. да здесь так тесно.
   
– Что? – спросил Сдумс. – Тесно от духов?
   
– их сотни, две, три, много. Сдумс был разочарован.
   
– Всего лишь сотни? Мне лично кажется, это еще немного.
   
– Не все люди, умерев, становятся духами, – пояснила госпожа Торт. – Чтобы стать духом или призраком, нужно иметь какое-то очень серьезное незавершенное дело. Или хотеть отомстить кому-нибудь. Или быть пешкой в какой-нибудь очередной космической игре, затеянной богами.
   
– или сильно-сильно страдать от жажды, – добавил Один-Человек-Ведро.
   
– Ты выслушаешь его или нет?! – рассерженно осведомилась госпожа Торт.
   
– Один-Человек-Ведро крайне расстроен, ему обещали хорошо, моря из вина, а здесь ничего нет. его мучит жажда, о бедный Один-Человек-Ведро…
   
– Что происходит с жизненной силой, когда жизнь заканчивается? – спросил Сдумс. – Это именно из-за нее все беды?
   
– Рассказывай, – велела госпожа Торт, заметив, что Один-Человек-Ведро замешкался с ответом.
   
– о каких бедах идет речь!
   
– Все отвинчивается. Одежда бегает сама по себе. Все кажется более живым, чем прежде. И так далее.
   
– это! то малозначимые пустяки, жизненная сила стремится утечь при первой же возможности, не стоит тот повод считать беспокойством. да.
   
Сдумс положил руку на стакан.
   
– А о чем тогда стоит побеспокоиться? – вкрадчиво осведомился он. – Может, нам стоит обратить внимание на кое-какие стеклянные шарики?
   
– Одному-Человеку-Ведру что-то не хочется говорить.
   
– Мам, прикажи ему.
   
Это был голос Людмиллы, низкий, но почему-то очень приятный. Волкофф не спускал с нее глаз. Сдумс улыбнулся. Это было одним из преимуществ мертвых. Ты замечаешь вещи, которые живые просто-напросто игнорируют.
   
В голосе Одного-Человека-Ведра вдруг проскользнуло раздражение:
   
– но как он поступит, если Один-Человек-Ведро все ему скажет! Одного-Человека-Ведро будет поджидать куча неприятностей. Хау.
   
– Ну, ты можешь просто подтвердить мою догадку, если она вдруг окажется правильной… Тогда тебе не придется ничего рассказывать, – предложил Сдумс.
   
– да… есть возможность.
   
– Стало быть, договоримся так. Если ответ «да», ты стукнешь два раза, и один раз – если «нет». Все, как в старые добрые времена.
   
– о. хорошо.
   
– Продолжайте, господин Сдумс, – кивнула Людмилла.
   
Этот голос гладил, как нежная девичья ручка. Сдумс откашлялся.
   
– Я предполагаю, – начал он, – что это своего рода яйца. Сначала мне показалось странным, что при виде этих штук я вдруг подумал… подумал о завтраке. Но потом мне в голову пришла мысль о яйцах, и…
   
Один удар.
   
– Ну, что ж, возможно, эта мысль и в самом деле была глупой.
   
– прошу прощения, «да» – это один стук или два?
   
– Два! – рявкнула медиум.
   
СТУК. СТУК.
   
– А, – облегченно вздохнул Сдумс. – А потом из них выводятся такие штуки на колесах?
   
– два раза, если «да»!
   
– Да!
   
СТУК. СТУК.
   
– Я так и думал! Так и думал! Один такой шарик оказался под полом, и из него пыталось что-то вылупиться, но ему не хватило места! Тогда-то я и догадался! – радостно завопил Сдумс.
   
Но потом вдруг нахмурился.
   
– Кстати, а что именно должно было вылупиться?
   
   
Наверн Чудакулли вбежал в свой кабинет и схватил с каминной полки лежащий там посох. Облизав палец, аркканцлер осторожно коснулся набалдашника. Возникла крохотная искорка, и в комнате запахло жирной посудой.
   
Аркканцлер шагнул было обратно к двери, но потом медленно обернулся. Его мозг наконец проанализировал разбросанные по кабинету вещи и отметил некую странность.
   
– А это здесь откуда взялось? – громко вопросил он.
   
Он дотронулся концом посоха до тележки, и та, позвякивая, отъехала в сторону.
   
Точь-в-точь тележка, на которой служанки возят швабры, чистое белье и все прочее, что обычно возят служанки… Чудакулли подумал, что надо бы пообщаться с университетской домоправительницей, и почти сразу же забыл об этом.
   
– Чертовы проволочные штуки на колесах! Так и лезут повсюду… – пробормотал он.
   
При слове «чертовы» в воздухе появилось что-то, напоминающее трупную муху с зубами, как у кота, только вставными. Оно покружилось, осматривая обстановку, и вылетело следом за невнимательным аркканцлером.
   
Слова волшебников обладают магической силой, особенно слова ругательные. И они постоянно ищут случая воплотить собственную магию в жизнь. Сейчас, когда жизненная сила кристаллизовалась в воздухе, им было нетрудно воплотиться.
   
   
Старшие волшебники собрались в Главном зале. Даже главный философ ощущал некое возбуждение. Использовать магию против коллег-волшебников считалось дурным тоном, а использовать ее против обычных граждан считалось просто неспортивным. Но застаиваться тоже вредно.
   
Аркканцлер оглядел волшебников.
   
– Декан, почему у тебя все лицо в полоску?
   
– Камуфляж, аркканцлер.
   
– Камуфляж, значит?
   
– Йо, аркканцлер.
   
– Хорошо, главное, чтобы тебе это доставляло удовольствие.
   
Тщательно маскируясь, они поползли к небольшому участку, который считался законной территорией Модо. По крайней мере, большинство из волшебников поползли. Приговаривая под нос: «Пошел! Пошел! Пошел!», декан совершил несколько прыжков с поворотом, потом припал к стене и тихонько перевел дыхание.
   
Каково же было его разочарование, когда он увидел, что остальные кучи компоста лежат там, где их сложил Модо. Тащившийся позади волшебников Модо был дважды едва не сбит с ног скачущим деканом.
   
– Они просто притаились, – с подозрением изрек декан. – Предлагаю уничтожить эти проклятые…
   
– Просто они еще не сопрели, – предположил Модо. – Та куча была самой старой.
   
– То есть ты хочешь сказать, что нам не с кем будет сражаться? – спросил аркканцлер.
   
Земля под ногами вдруг вздрогнула, и со стороны галереи донеслось легкое позвякивание. Чудакулли нахмурился:
   
– Кто-то расставляет повсюду эти проволочные тележки. Одну я даже нашел в своем кабинете.
   
– Ха, – хмыкнул главный философ. – Что кабинет, одна очутилась прямо в моей спальне. Открываю шкаф – и вижу, стоит.
   
– В шкафу? И зачем ты ее туда засунул?
   
– Я ничего не засовывал, говорю точно. Вероятно, студенты. Это их шуточки. Однажды мне в постель подложили щетку.
   
– Об одну тележку я даже споткнулся. Но глазом не успел моргнуть, как она исчезла. Наверное, кто-то укатил ее, – поделился Чудакулли.
   
Позвякивание приближалось.
   
– Ну ладно, господин Так Называемый Дорогой Мой Умник, – Чудакулли многозначительно похлопал набалдашником посоха по ладони.
   
Волшебники прижались к стене. Призрачный перевозчик тележек был совсем рядом.
   
   
– городов, – сказал Один-Человек-Ведро. – так думает Один-Человек-Ведро, это яйца городов.
   
– Ага, мой юный шу… да будь я, черт побери, проклят.
   
– Шутки шутишь? – нахмурилась госпожа Торт. – Города не бывают живыми. Знаю, знаю, многие утверждают обратное, но это же не по-настоящему, а в переносном смысле.
   
Ветром Сдумс повертел один из шариков.
   
– Он откладывает их тысячами, – покачал головой он. – Но выживают не все, иначе нас бы уже завалило городами…
   
– Ты хочешь сказать, что из этих маленьких шариков вылупляются огромные города? – уточнила Людмилла.
   
– не сразу, сначала подвижная стадия.
   
– То есть появляются колеса, – пояснил Сдумс.
   
– это есть верно, как поглядит Один-Человек-Ведро, тебе уже все известно.
   
– Это только так кажется, – уверил Ветром Сдумс. – На самом деле я еще ничего не понимаю. А что следует за подвижной стадией?
   
– не знаю. Сдумс встал.
   
– Пришло время все выяснить, – решительно сказал он.
   
Он взглянул на Людмиллу и Волкоффа. Да. А почему бы и нет? Если ты хоть кому-нибудь сумеешь помочь, можешь считать, что жизнь твоя – или что бы там ни было – прожита не зря.
   
Сдумс резко ссутулился и подпустил в голос старческой хрипоты:
   
– Вот только ноги меня уже почти не держат, м-да, вот… Буду весьма признателен, если кто-нибудь мне поможет. Юная госпожа, не проводите ли вы меня до Университета?
   
– Людмилла почти не выходит из дома. У нее некоторые проблемы со здоровьем, – поспешила заметить госпожа Торт.
   
– Я абсолютно нормально себя чувствую, – возразила Людмилла. – Мама, ты же знаешь, что с полнолуния прошел почти целый день и…
   
– Людмилла!
   
– Но это в самом деле так.
   
– Беззащитным девушкам нельзя ходить по улицам в одиночку, это небезопасно.
   
– Но чудесный пес господина Сдумса прогонит даже самых опасных преступников.
   
Волкофф, словно по сигналу, гавкнул и поднялся на задние лапки. Госпожа Торт критически осмотрела его.
   
– Очень послушное животное, как я вижу, – вынуждена была заметить она.
   
– Вот и договорились, – хлопнула в ладоши Людмилла. – Пойду возьму шаль.
   
Волкофф перевернулся на спину, и Сдумс слегка толкнул его ногой.
   
– Веди себя хорошо, – посоветовал он. Раздалось многозначительное покашливание Одного-Человека-Ведра.
   
– Хорошо, хорошо, – махнула рукой госпожа Торт.
   
Она достала из ящика спички, рассеянно чиркнула одной об ноготь и бросила в стакан с виски. Вспыхнуло голубое пламя, и двойная порция чистого виски переместилась в мир духов.
   
Когда Ветром Сдумс выходил из дома, ему показалось, что вслед ему летит какая-то песня, исполняемая призрачным голосом.
   
   
Тележка остановилась и стала покачиваться из стороны в сторону, словно рассматривая волшебников. Потом вдруг повернулась и быстро покатила прочь.
   
– Взять! – взревел аркканцлер.
   
Он направил на тележку посох, и огненный шар превратил небольшой участок каменных плит во что-то желтое и булькающее. Улепетывающая тележка угрожающе накренилась, но сумела сохранить равновесие и помчалась дальше, поскрипывая одним колесом.
   
– Она из Подземельных Измерений! – воскликнул декан. – Громи корзинку!
   
– Не глупи, – аркканцлер остановил его, положив руку на плечо. – У Подземельных Тварей куда больше щупальцев и всяких отвратительных штук. Кроме того, по ним никак не скажешь, что они созданы искусственно.
   
Их внимание отвлекла вторая тележка, которая беззаботно катилась по боковой дорожке. Увидев или каким-то другим образом почувствовав присутствие волшебников, она остановилась и крайне убедительно прикинулась тележкой, которую кто-то забыл.
   
Казначей незаметно подкрался к ней.
   
– Ты нас не обманешь, – сказал он. – Мы знаем, что ты умеешь передвигаться.
   
– Мы тебя видели, – добавил декан. Тележка по-прежнему делала вид, что говорят о ком-то другом.
   
– С чего мы взяли, что она разумна? – заметил профессор современного руносложения. – Где, скажите на милость, у нее мозг?
   
– А кто говорит, что она разумна? – спросил аркканцлер. – Она просто ездит. Для этого мозгов не требуется. Креветки тоже двигаются.
   
Он провел рукой по раме.
   
– На самом деле креветки очень умные создания… – начал было главный философ.
   
– Заткнись, – велел Чудакулли. – Гм-м. А она точно кем-то сделана, а?
   
– Ну, она ведь из проволоки, – сказал главный философ. – А проволоку надо изготовить. Кроме того, под ней мы можем наблюдать колеса. Науке неизвестен факт существования живых существ, у которых бы имелись колеса.
   
– Просто, если к ней присмотреться, то кажется, будто она…
   
– …Единое целое, – закончил мысль профессор современного руносложения. Он с кряхтением присел, чтобы получше рассмотреть тележку. – А и правда, стыков нигде не видно. Как будто она такой выросла, но это же просто смешно.
   
– Возможно. Но разве в Овцепикских горах не живет кукушка, которая делает часы, чтобы потом устроить там гнездо?
   
– Но это часть птичьего ритуала ухаживания, – возразил профессор современного руносложения. – Кроме того, такие часы всегда врут.
   
Тележка стрелой метнулась в брешь, появившуюся было в обороне волшебников, и ей почти удалось удрать, но на ее пути встал казначей, который, отважно заорав, свалился прямо в корзинку. Однако тележка не остановилась, а с грохотом покатилась дальше к воротам.
   
Декан поднял посох. Аркканцлер остановил его:
   
– Мы можем попасть в казначея.
   
– Ну хотя бы одну шаровую молнию! Совсем маленькую!
   
– Очень заманчиво, но нет. Вперед, за ней!
   
– Йо!
   
– Как тебе будет угодно.
   
Волшебники ринулись в погоню. Позади, никем не замеченная, с громким жужжанием летела целая стая ругательств аркканцлера. А Ветром Сдумс тем временем уже подходил к библиотеке.
   
Библиотекарь Незримого Университета поспешил на всех четырех лапах к содрогающейся от громоподобных ударов двери.
   
– Я знаю, что ты здесь, – раздался голос Ветром Сдумса. – Ты должен впустить нас. Это жизненно необходимо.
   
– У-ук.
   
– Ах, не откроешь?
   
– У-ук!
   
– Что ж, у меня нет другого выхода… Древние камни медленно сдвинулись в сторону. Посыпалась штукатурка. Часть стены обрушилась, и в дыре, напоминающей по форме Ветром Сдумса, появился Ветром Сдумс собственной персоной, задыхаясь и кашляя от пыли.
   
– Лично я был против таких мер, – сказал он. – Никак не могу отделаться от чувства, что угождаю общепринятым суевериям.
   
Библиотекарь взлетел в воздух и приземлился ему на плечи. К вящему удивлению орангутана, это не возымело никакого действия. Обычно трехсотфунтовый орангутан существенно замедляет ваше продвижение вперед, но Ветром Сдумс нес его на себе, словно какой-то меховой воротник.
   
– Скорее всего, нам потребуется древняя история, – предположил Сдумс. – Слушай, тебе не сложно будет перестать откручивать мне голову?
   
Библиотекарь в отчаянии огляделся. Откручивание головы действовало всегда.
   
Вдруг его ноздри раздулись.
   
Библиотекарь не всегда был обезьяной. Волшебная библиотека считалась крайне опасным местом для работы, и он превратился в орангутана в результате непреднамеренного выброса магии. Раньше он был вполне безобидным человечком, однако люди вскоре привыкли к его новому виду и уже не помнили его другим. Впрочем, изменился не только внешний вид, одновременно с тем произошли радикальные изменения чувств и воспоминаний. Наиболее глубокие, фундаментальные, врожденные воспоминания относились к формам. Они уходили в глубь веков, к эпохе зарождения человека мыслящего. Существ с вытянутыми мордами, большими зубищами и на четырех лапах развивающийся обезьяний мозг хранил в разделе «Плохие новости».
   
В пролом вошел очень крупный волк. За ним – крайне привлекательная девушка. Мозг библиотекаря и без того коротил, а вид девушки только добавил помех.
   
– К тому же, – сказал Ветром Сдумс, – вполне возможно, мне удастся завязать твои лапы у тебя же за спиной.
   
– И-ик!
   
– Он не обычный волк, можешь мне поверить.
   
– У-ук?
   
– А она с формальной точки зрения не совсем женщина, – добавил Сдумс значительно тише.
   
Библиотекарь посмотрел на Людмиллу, его ноздри снова раздулись, лоб наморщился.
   
– У-ук?
   
– Хорошо, возможно, я неловко выразился. А теперь будь хорошим мальчиком, отпусти меня.
   
Библиотекарь осторожно разжал свои объятия и спрыгнул на пол, стараясь держаться так, чтобы между ним и Волкоффым все время оставался Сдумс.
   
Сдумс очистил куски штукатурки с остатков своей мантии.
   
– Нам крайне необходимо узнать о жизни городов, – пояснил он. – А особенно меня интересует…
   
Раздалось едва слышное позвякивание.
   
Из-за ближайшей книжной полки беззаботно выкатилась проволочная корзинка. Она была наполнена книгами. Поняв, что обнаружена, тележка застыла на месте, сделав вид, будто никогда и не двигалась с места.
   
– Подвижная стадия, – прошептал Ветром Сдумс.
   
Проволочная корзина попыталась незаметно откатиться. Волкофф зарычал.
   
– Это то самое, о чем говорил Один-Человек-Ведро? – спросила Людмилла.
   
Тележка исчезла. Библиотекарь хрюкнул и бросился за ней.
   
– О да. Это, должно быть, что-то, способное быть полезным! – воскликнул Сдумс, вдруг испытав приступ почти маниакальной радости. – Так вот как все работает! Сначала появляется нечто такое, что тебе хочется сберечь, убрать куда-нибудь. Тысячи яиц гибнут из-за неблагоприятных условий, но это не имеет никакого значения, потому что тысячи и выживают. А на следующей стадии появляется нечто полезное, способное самостоятельно перемещаться, тогда как никому и в голову не может прийти, что эта штука оказалась здесь самостоятельно…
   
– Но разве город может быть живым? – удивилась Людмилла. – Он ведь состоит из мертвых частей!
   
– Как и люди. Взять, к примеру, меня. Уж я-то испытал все на собственной шкуре. Но отчасти ты права. Такого не должно происходить. Все это из-за избытка жизненной силы. Она… она нарушает равновесие. Превращает то, что нереально, в реальность. И это происходит слишком быстро…
   
Раздался вопль библиотекаря… Из-за длинного ряда книжных полок вылетела тележка и, бешено вращая колесами, помчалась к пролому в стене. За ней, вцепившись одной лапой в раму, летел, словно очень толстый флаг, орангутан.
   
Волкофф прыгнул.
   
– Волкофф! – закричал Сдумс.
   
Но тщетно. Сильный условный рефлекс гоняться за всем, что движется, тем более на колесах, представители семейства собачьих обрели еще в древние времена – в тот самый миг, когда первый пещерный житель скатил с холма свое первое бревно. Отчаянно щелкая зубами, Волкофф кинулся вслед за тележкой.
   
Его челюсти сомкнулись на колесе. Раздался вой, потом – визг библиотекаря, и орангутан, волк и тележка воткнулись в стену.
   
– Бедненький! Тебе больно, да?
   
Людмилла подбежала к поверженному волку и упала рядом с ним на колени.
   
– Она проехала прямо ему по лапам!
   
– А еще он, наверное, потерял пару зубов, – сказал Сдумс и помог библиотекарю подняться на ноги.
   
Глаза орангутана горели кровавым блеском. Тележка пыталась украсть его книги. Вероятно, это было лучшим доказательством того, что мозгов у тележек совсем нет.
   
Библиотекарь наклонился и оторвал у тележки колеса.
   
– Опа! – воскликнул Сдумс.
   
– У-ук?
   
– Это просто восклицание. И я согласен, здесь мне не цирк, – успокоил Сдумс.
   
Голова Волкоффа лежала на коленях Людмиллы. Он потерял один зуб и серьезно попортил шкуру. Открыв желтый глаз, волк заговорщически посмотрел на Сдумса. Людмилла чесала Волкоффа за ухом. «Наслаждается своим счастьем, – подумал Сдумс. – Еще чуть-чуть, он поднимет лапку и примется жалобно скулить».
   
– М-да, – неопределенно выразился Сдумс. – Так… А теперь, библиотекарь, нам понадобится твоя помощь.
   
– Бедный храбрый песик, – сказала Людмилла.
   
Волкофф поднял лапу и жалобно заскулил.
   
   
Тяжеленная туша казначея мешала второй тележке набрать скорость и догнать уже скрывшегося вдали товарища. К тому же одно ее колесо беспомощно волочилось по земле. Раскачиваясь из стороны в сторону, тележка едва не опрокинулась, выезжая за ворота.
   
– Я ее хорошо вижу! Просто отлично! – завопил декан.
   
– Нельзя! Попадешь в казначея! – заорал Чудакулли. – Испортишь имущество Университета!
   
Но декан ничего не слышал, непривычный рев разбушевавшегося тестостерона заглушал все окружающие звуки. Зеленая шаровая молния ударила в накренившуюся тележку. В воздух взлетели колеса.
   
Чудакулли глубоко вздохнул.
   
– Ты, придурок!… – заорал он.
   
Следующее произнесенное им слово было незнакомо волшебникам, которые не могли похвастаться грубым деревенским воспитанием, а потому ничего не знали о некоторых особенностях разведения скота. Но воплощение этого слова возникло всего в нескольких дюймах от лица аркканцлера, оно было толстым, круглым и блестящим, с ужасными бровями. Создание породило какой-то непристойный звук и взлетело повыше, дабы присоединиться к стайке прочих ругательств.
   
– Черт побери, а это еще что такое?
   
Возле его уха материализовалась еще одна тварь, несколько меньше предыдущей. Чудакулли схватился за шляпу.
   
– Проклятье! – Стайка увеличилась еще на одну особь. – Какая-то сволочуга укусила меня!
   
Эскадрон только что вылупившихся проклятий предпринял героическую попытку обрести свободу. Чудакулли безуспешно пытался их прихлопнуть.
   
– Убирайтесь, вы, проклятые…
   
– Нет, стоп! – крикнул главный философ. – Заткнись же!
   
Еще никто и никогда не приказывал аркканцлеру заткнуться. Затыкались обычно все остальные. Но от удивления аркканцлер все-таки заткнулся.
   
– Я имею в виду, что каждый раз, когда ты ругаешься, ругательства оживают, – поспешил объяснить главный философ. – Эти страшные крылатые твари появляются из ничего, на пустом месте.
   
– Паршивые гадины! – заорал аркканцлер. Хлоп. Хлоп.
   
Из обломков тележки выбрался ошеломленный казначей. Он нашел свою остроконечную шляпу, отряхнул ее, попытался надеть, потом нахмурился и вытащил из шляпы колесо. Коллеги, казалось, не обращали на него ни малейшего внимания.
   
– Но я всегда так разговаривал! – услышал он голос аркканцлера. – Нет ничего плохого в хорошем ругательстве. Заставляет кровь бежать по жилам. Осторожней, декан, одна из этих подлюк…
   
– А по-другому ты выражаться не можешь? – воскликнул главный философ, пытаясь перекричать жужжание и писк летающих тварей.
   
– Например, как?
   
– Ну, есть много хороших слов. Ерундовина, например.
   
– Ерундовина?
   
– Да, или, к примеру, я слышал такое выражение, как «сплошное расстройство».
   
– Сплошное расстройство? И ты хочешь, чтобы я так ругался?
   
Казначей доковылял до группы волшебников. Спор о незначительных деталях во время масштабного кризиса был характерной чертой всех волшебников.
   
– Наша домоправительница госпожа Герпес всегда говорит «Сахар!», если что-нибудь уронит, – подключился к разговору казначей.
   
Аркканцлер повернулся к нему:
   
– Она может говорить «сахар», но имеет в виду «дерь…»
   
Волшебники пригнулись, однако Чудакулли нашел в себе силы вовремя остановиться.
   
– Вот ерундовина… – бессильно сказал он. Ругательства мирно вились вокруг его шляпы.
   
– Ты им нравишься, – заметил декан.
   
– Ты им как отец родной, – добавил профессор современного руносложения.
   
Чудакулли нахмурился:
   
– Вы, че… может, вы прекратите смеяться над своим аркканцлером и, дья… выясните, что происходит?
   
Волшебники покрутили головами. Ничего не появилось.
   
– А у тебя неплохо получается, – сказал профессор современного руносложения. – Продолжай в том же духе.
   
– Ерундовина, разъерундовая ерундовина. Сахар, сахар, сахар. Сплошное расстройство… – Он покачал головой. – Плохо. Настроение совсем не улучшается.
   
– Зато воздух становится чище, – подметил казначей.
   
Волшебники наконец заметили его присутствие. Потом посмотрели на останки тележки.
   
– Жужжание слышите? – спросил Чудакулли. – Все вокруг оживает.
   
Тут их внимание привлек уже знакомый дребезжащий звук. Мимо университетских ворот проехали две тележки. Одна была полна фруктами, во второй лежали те же фрукты и кричащий ребенок.
   
Волшебники смотрели на тележки, широко раскрыв рты. За тележками промчалась толпа людей. Чуть впереди, энергично работая локтями, бежала полная решимости женщина.
   
Аркканцлер остановил тучного мужчину, ковылявшего по улице позади всей толпы.
   
– Что случилось?
   
– Тележка удрала с моими персиками!
   
– А ребенок откуда взялся?
   
– Понятия не имею. У этой женщины тоже была корзинка на колесиках, и она купила у меня несколько персиков, я начал перекладывать их из тележки в тележку, а потом…
   
Они обернулись на звук. Из переулка показалась тележка. Увидев их, она лихо повернула и покатилась через площадь.
   
– Неужели весь город уже пользуется этими штуками? – недоверчиво спросил Чудакулли.
   
– А что, по-моему, очень удобно, – пожал плечами торговец персиками. – Ладно, мне пора бежать. Вы же знаете, как легко мнутся эти персики…
   
– Кстати, все тележки двигаются в одном направлении, – сказал профессор современного руносложения. – Вы это заметили?
   
– За ними! В погоню! – завопил декан. Другие волшебники, слишком сбитые с толку, чтобы возражать, послушно потрусили следом за ним.
   
– Нет! – попытался было остановить их Чудакулли, но быстро понял тщетность своих попыток.
   
Похоже, он начинал терять инициативу. Аркканцлер сосредоточился и тщательно сформулировал наиболее благовоспитанный боевой клич за всю историю цензуры.
   
– Бей ерундовин, иначе сплошное расстройство нам всем! – завопил он и последовал за деканом.
   
   
Целый день Билл Двер работал впереди во главе вязальщиков и укладчиков.
   
А потом раздался чей-то крик, и все дружно устремились к забору.
   
Большое поле Яго Пидберри находилось как раз по соседству. В ворота, ведущие на его поле, вползала Комбинированно-Уборочная Машина.
   
Билл присоединился к работникам. Вдалеке виднелась фигура Кекса, отдававшего последние распоряжения. В оглобли была запряжена испуганная лошадь. Кузнец уселся на небольшое металлическое сиденье в центре машины и взялся за вожжи.
   
Лошадь тронулась с места. Заходили рычаги, завращались брезентовые ремни, возможно, даже бороздчатый шнек завращался, но это не имело значения, потому что тут же что-то лязгнуло и машина остановилась.
   
Из толпы, стоявшей у забора, раздались радостные крики: «Теперь можно слезать и доить!», «У нас тоже была такая, только с места мы ее так и не сдвинули!», «Смотри-ка, как быстро ездит!» – и другие соответствующие моменту остроты.
   
Кекс слез, перекинулся парой фраз с Пидберри и его людьми, после чего нырнул в недра машины.
   
– Ни за что не полетит!
   
– Завтра конина подешевеет!
   
На сей раз Комбинированно-Уборочная Машина проехала несколько футов, а потом сломалась и сложилась пополам одна из ее каких-то там пластин.
   
К этому моменту некоторые мужчины уже помирали со смеху.
   
– Тащи сюда этот хлам, мы тебе дадим за него шесть пенсов!
   
– Другую машину давай, эта сломалась! Кекс снова спустился на землю. Крики и свист наверняка доносились до него, но он предпочел их игнорировать, хладнокровно меняя сломавшуюся пластину на новую.
   
Не спуская глаз с противоположного края поля, Билл Двер достал точильный камень и медленными, точными движениями стал точить косу.
   
Кроме далекого позвякивания инструментов кузнеца только скрежет точильного камня нарушал тишину, повисшую в тяжелом воздухе.
   
Кекс забрался обратно на машину и кивнул управлявшему лошадью человеку.
   
– Надо же, опять началось! – Тебе не надоело?
   
– Слезай и сам толкай!
   
И вдруг крики стихли.
   
С полдюжины пар глаз проводили Комбинированно-Уборочную Машину до конца поля, где она развернулась и направилась обратно.
   
Машина, покачиваясь и вибрируя, со стрекотом прокатила мимо.
   
На краю поля она опять аккуратно развернулась.
   
И снова прострекотала мимо.
   
Спустя какое-то время чей-то мрачный голос произнес:
   
– Людям она не понравится, помяните мои слова.
   
– Верно, – кивнул кто-то. – Разве нормальный человек залезет в такую хреновину?
   
– Только и может, что ездить взад-вперед по полю…
   
– …Но быстро-то как…
   
– …Смотрите, режет пшеницу и отделяет колосья…
   
– Прошел уже три ряда.
   
– Вот шельмец!