1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
    
— Хорошо. Обдумай это. Когда вернемся, проверим по чертежам. А теперь, пока Дейв до нас добирается, я отдохну.
    
— Погоди! Скажи мне еще одну вещь. Что это была за странная маршировка, эти причудливые танцы, которые начинались каждый раз, когда они теряли рассудок?
    
— А, это? Не знаю. Но у меня есть одно предположение. Вспомни: вспомогательные роботы — «пальцы» Дейва. Мы все время их так называли. Так вот, я думаю, что каждый раз, когда Дейв становился ненормальным и в голове у него все путалось, он начинал вертеть пальцами!..
    
    
Перевод А. Иорданского.
    
   
   
    
     
ПЕРВЫЙ ЗАКОН
    
    
Майку Доновану стало скучно. Он поглядел на пустую пивную кружку и решил, что наслушался предостаточно.
    
— Если уж разговор зашел о странных роботах, — сказал он громко, — так мне однажды довелось иметь дело с таким, который нарушил Первый Закон.
    
Это было настолько невероятно, что все сразу замолчали и повернулись к Доновану.
    
Донован туг же пожалел, что распустил язык, и попробовал переменить тему:
    
— Вчера я слышал забавную историю о…
    
— Ты что, знал робота, который причинил вред человеку? перепил сидевший рядом Макферлейн.
    
Само собой разумелось, что нарушение Первого Закона могло означать только это.
    
— В некотором роде, да, — ответил Донован. — Так вот, я слышал историю о…
    
— А ну-ка, — потребовал Макферлейн, а остальные принялись стучать кружками по столу.
    
Донован понял, что отступать некуда.
    
— Это произошло на Титане лет десять назад, — начал он, лихорадочно соображая. — Ну да, в двадцать пятом. Мы только что получили трех роботов новой модели, созданной специально для Титана. Это были первые роботы серии МА. Мы назвали их Эмма-1, 2 и 3.
    
Он щелкнул пальцами, требуя очередную кружку пива, и задумчиво поглядел вслед официанту. Ну а дальше-то что?
    
— Полжизни занимаюсь роботехникой, Майк, но ни разу не слышал о серии МА, — заметил Макферлейн.
    
— А их сняли с производства сразу же после… после того, о чем я собираюсь вам рассказать. Неужели ты не помнишь?
    
— Нет.
    
И Донован поспешно продолжал:
    
— Мы их приставили к делу, не теряя времени. В сезон бурь, который на Титане длится в течение восьмидесяти процентов его обращения вокруг Сатурна, наша база полностью бездействовала. Во время снегопада стоило отойти от базы на сотню ярдов — и пиши пропало. В жизни не отыскать. От компаса мало толку — у Титана нет магнитного поля. Роботы МА были оснащены вибродетекторами новой конструкции и шли прямо к базе в любых условиях, так что добыча руды могла продолжаться хоть круглый год. Помолчи, Мак. Вибродетекторы тоже перестали поступать в продажу, поэтому-то ты о них ничего не слышал. — Донован кашлянул, — Их засекретили, понял?
    
— В первый сезон бурь, — продолжал он, — роботы действовали безупречно, но вот с началом спокойного сезона Эмма-2 принялась выкидывать номера: пряталась по углам, забивалась под штабеля ящиков, и выманить ее оттуда было не так-то просто. В конце концов ушла с базы и не вернулась. Мы решили, что в ее конструкции был какой-то дефект, и продолжали обходиться двумя оставшимися. Но как-никак мы лишились трети наших роботов, и поэтому, когда в конце спокойного сезона один из нас должен был отправиться в Корнск, я вызвался слетать туда без робота. Особой опасности не предвиделось: начало бурь ожидалось не раньше чем через двое суток, а я должен был обернуться за двадцать часов. Я уже возвращался и был в каких-нибудь десяти милях от базы, когда внезапно подул сильный ветер и пошел снег. Я тут же посадил машину, не дожидаясь, чтобы ветер разбил ее вдребезги; определив направление на базу, я побежал. Преодолеть оставшееся расстояние при малой силе тяжести на Титане было нетрудно, сложность заключалась в том, чтобы не сбиться с пути. Запас воздуха был у меня вполне достаточным, система обогрева скафандра работала нормально, но десять миль на Титане в бурю бесконечны.
    
Затем снег повалил так густо, что все вокруг потемнело и превратилось в мутный сумрак, в котором померк даже Сатурн, а Солнце превратилось в бледную точку. Я остановился, и ветер чуть не сбил меня с ног. Прямо впереди я заметил какое-то небольшое темное пятно. Я различил его лишь с трупом, но я знал, что это такое. Буранник — единственное живое существо, способное вынести снежные смерчи на Титане, и самый свирепый хищник на свете. Я знал, что мой скафандр от него не защита. Видимость была такой скверной, что стрелять можно было только в упор. Промахнись я — мне конец!
    
Я начал медленно пятиться, а темная тень двинулась ко мне. Расстояние между нами сокращалось. Шепча молитву, я уже поднял бластер, как вдруг из сумрака внезапно появилась еще одна тень, но побольше, и я завопил от радости. Это была Эм- ма-2, пропавший робот. Со времени ее исчезновения я постоянно размышлял о том, что могло с ней случиться и почему.
    
— Эмма, девочка, прикончи буранника и проводи меня на базу, — взмолился я.
    
Она только взглянула на меня, будто и не слышала моих слов, и крикнула:
    
— Не стреляйте, хозяин, только не стреляйте.
    
И кинулась к бураннику.
    
— Прикончи эту чертову тварь, Эмма! — рявкнул я.
    
А она схватила буранника и побежала дальше. Я продолжал звать ее, пока совсем не потерял голос, но она так и не вернулась, оставив меня погибать под снегом.
    
Выдержав эффектную паузу, Донован добавил:
    
— Все вы, разумеется, знаете Первый Закон: робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред! Так вот, Эмма-2 убежала с буранником и оставила меня умирать. Первый Закон был нарушен. К счастью, я остался цел и невредим. Через полчаса ветер стих. Это был случайный шквал, и длился он недолго. Такое там бывает. А настоящий буран разразился лишь на следующий день. Едва снег перестал валить, я со всех ног бросился к базе. Через два часа туда явилась и Эмма-2. Разумеется, ее тайна тут же раскрылась, и роботов МА немедленно изъяли из продажи.
    
— Ну и в чем же было дело? — спросил Макферлейн.
    
— Видишь ли, Мак, это, конечно, верно, что мне, человеку, грозила смертельная опасность, но того робота заботило нечто более важное, чем я или Первый Закон. Ведь это были роботы серии МА, и тот робот, прежде чем исчезнуть, все норовил спрятаться в укромное местечко. Он вел себя так, будто с ним должно было случиться что-то необычное, что-то не предназначенное для посторонних глаз. Так оно и вышло.
    
Донован благоговейно поднял глаза к потолку, и голос его дрогнул:
    
— Буранник-то оказался вовсе не буранником. Мы назвали его Эмма-младшая; Эмма-2 привела ее с собой на базу. Эмма-2 испытывала необоримую потребность защитить ее от моего выстрела. Что такое Первый Закон в сравнении со святыми узами материнской любви?
    
    
Перевод Г. Орлова.
    
   
   
    
     
ЛЖЕЦ
    
    
Альфред Лэннинг неторопливо закурил сигару, но его пальцы слегка дрожали. Сердито насупив седые брови, он говорил сквозь сизые клубы дыма:
    
— Да, он читает мысли — это несомненно. Но почему? — Он посмотрел на главного математика Питера Богерта. — Ну?
    
Богерт обеими руками пригладил черные волосы.
    
— Это тридцать четвертый робот модели РБ, Лэннинг. И все остальные вполне соответствовали нормам.
    
Третий человек, сидевший за столом, нахмурился. Это был Милтон Эш, самый молодой в руководстве фирмы «Ю. С. Роботс энд мекэникл мен корпорейшн», чем он очень гордился.
    
— Послушайте, Богерт! Я ручаюсь, что сборка с начала до конца проведена совершенно правильно!
    
Толстые губы Богерта раздвинулись в покровительственной улыбке.
    
— Ручаетесь? Ну, если вы можете отвечать за всю линию сборки, то вас нужно повысить в должности. По точным подсчетам, для производства одного позитронного мозга требуется семьдесят пять тысяч двести тридцать четыре операции, успех каждой из которых зависит от различного числа факторов — от пяти до ста пяти. И если хоть один из этих факторов не будет точно выдержан, мозг идет в брак. Это я цитирую ваши собственные проспекты.
    
Милтон Эш покраснел и собрался ответить, но его перебил четвертый голос:
    
— Если мы начнем валить вину друг на друга, то я уйду… — Руки Сьюзен Кэлвин были крепко сжаты на коленях, морщинки вокруг ее тонких, бледных губ стали глубже. — У нас появился робот, который читает мысли, и мне представляется, что надо бы выяснить, почему это случилось. Но мы ничего не добьемся, если будем кричать: «Вы виноваты!», «Я виноват!»
    
Ее холодные серые глаза остановились на Эше, и он усмехнулся.
    
Лэннинг тоже усмехнулся, и, как всегда в таких случаях, его длинные седые волосы и хитро прищуренные глазки придали ему сходство с библейским патриархом.
    
— Совершенно верно, доктор Кэлвин.
    
Его голос внезапно зазвучал решительно:
    
— В предельно краткой форме положение таково. Мы выпустили позитронный мозг, который не должен был бы отличаться от остальных, но который тем не менее обладает замечательной способностью принимать волны, излучаемые человеком в процессе мышления. Если бы мы знали, как это получилось, то роботехника шагнула бы сразу на десятилетия вперед. Но мы этого не знаем и должны выяснить. Вы согласны?
    
— Можно высказать одно предположение? — спросил Богерт.
    
— Слушаем.
    
— Мне кажется, пока мы не разберемся в этой истории — а как математик, я думаю, что это окажется чертовски сложно, — нужно держать в тайне существование РБ-34. Даже от служащих фирмы. Мы, руководители отделов, обязаны справиться с этой задачей сами, а чем меньше будут знать остальные…
    
— Богерт прав, — сказала доктор Кэлвин, — С тех пор как Межпланетный кодекс разрешил испытание роботов на заводе перед отправкой их на космические станции, пропаганда против роботов усилилась. И если кто-нибудь узнает, что робот способен читать мысли, а мы еще не будем хозяевами положения, на этом кое-кто мог бы сделать себе солидный капитал.
    
Лэннинг, продолжая сосать сигару, кивнул и повернулся к Эшу:
    
— Вы сказали, что были одни, когда впервые столкнулись с этим чтением мыслей?
    
— Я был один — и перепугался до полусмерти. РБ-34 прислали ко мне прямо со сборочного стола. Оберман куда-то ушел, и я сам повел его к испытательному стенду. — Он запнулся, и на его губах появилась слабая улыбка. — Никому из вас не приходилось мысленно с кем-то разговаривать, не отдавая себе в этом отчета?
    
Никто не ответил, и Эш продолжал:
    
— Знаете, сначала на это не обращаешь внимания. Так вот, он что-то мне сказал — что-то вполне логичное и разумное. И мы уже почти дошли до стенда, когда я сообразил, что я-то ничего ему не говорил. Конечно, я думал о том о сем, но это же другое дело, правда? Я запер его и побежал к Лэннингу. Представьте себе: рядом с вами идет робот, спокойно читает ваши мысли и копается в них! Мне стало не по себе.
    
— Еще бы! — задумчиво сказала Сьюзен Кэлвин. Ее взгляд с необыкновенным вниманием остановился на Эше, — Мы так привыкли к тому, что наши мысли известны только нам самим…
    
— Значит, об этом знаем только мы четверо, — нетерпеливо вмешался Лэннинг, — Отлично. Мы должны взяться за дело строго систематически. Эш, вы проверите линию сборки — всю, от начала до конца. Вы должны исключить те операции, где ошибка была невозможна, и составить список тех, в которых она могла быть допущена. Укажите характер возможной ошибки и ее предположительную величину.
    
— Ну и работка! — проворчал Эш.
    
— А как же? Конечно, вы будете делать это не один. Возьмите в помощники сотрудников вашего отдела, если нужно — всех до единого. Не выполните план — ничего! Но они, конечно, не должны знать, зачем это делается.
    
— Н-да. — Молодой инженер криво улыбнулся, — И все-таки работы хватит.
    
Лэннинг вместе со стулом повернулся к Кэлвин:
    
— Вам предстоит подойти с другого конца. Вы — наш робо- психолог, вам нужно изучить самого робота. Попытайтесь выяснить, как он это делает. Узнайте все, что так или иначе связано с его телепатическими способностями, каков их диапазон, как они сказываются на его мышлении и вообще на его стандартных рабочих качествах. Задача вам ясна?
    
Не дожидаясь ответа, Лэннинг продолжал:
    
— Я буду руководить работами и осуществлять математическую обработку результатов, — Он яростно затянулся сигарой, и сквозь дым прозвучало остальное: — В этом мне, конечно, поможет Богерт.
    
Продолжая полировать ногти мясистых рук, Богерт мягко ответил:
    
— Ну разумеется! Я как-никак в этом немного разбираюсь.
    
— Ну, я приступаю, — Эш резко отодвинул свой стул и поднялся. На его приятном молодом лице появилась усмешка, — Мне досталась самая скверная работа, так что лучше уж не откладывать. Пока.
    
Сьюзен Кэлвин ответила едва заметным кивком, но ее взгляд провожал его, пока дверь за ним не закрылась. Она ничего не ответила, когда Лэннинг, что-то проворчав, сказал:
    
— Не хотите ли вы, доктор Кэлвин, теперь же пойти и посмотреть РБ-34?
    
    
Когда послышался тихий звук открывающейся двери, робот РБ-34 поднял фотоэлектрические глаза от книги и вскочил. В комнату вошла Сьюзен Кэлвин. Она задержалась, чтобы поправить на двери огромную надпись «Вход воспрещен», потом подошла к роботу.
    
— Эрби, я принесла тебе кое-какие материалы о гиператомных двигателях. Хочешь их посмотреть?
    
РБ-34 (иначе — Эрби) взял у нее из рук три тяжелых тома и открыл один из них.
    
— Хм! «Гиператомная теория»…
    
Что-то бормоча про себя, он начал листать книги, потом рассеянно сказал:
    
— Садитесь, доктор Кэлвин! Это займет несколько минут.
    
Она села и внимательно следила за Эрби, который занял место по другую сторону стола и приступил к систематическому изучению всех трех книг.
    
Через полчаса он отложил их в сторону.
    
— Я, конечно, знаю, зачем вы мне их принесли.
    
У Сьюзен Кэлвин дрогнули уголки губ.
    
— Я так и думала. С тобой трудно иметь дело, Эрби, ты все время на шаг впереди меня.
    
— Эти книги такие же, как и остальные. Они меня просто не интересуют. В ваших учебниках ничего нет. Важа наука — это просто масса фактов, кое-как скрепленных подобием теории. Все это так невероятно просто, что вряд ли достойно внимания. Меня интересует ваша беллетристика, переплетение и взаимодействие человеческих побуждений и чувств… — Он сделал неясный жест могучей рукой, подыскивая подходящее слово.
    
— Кажется, я понимаю, — прошептала доктор Кэлвин.
    
— Видите ли, я читаю мысли, — продолжал робот, — а вы не можете себе представить, как они сложны. Я не могу все их понять, потому что мое мышление имеет так мало общего с вашим. Но я стараюсь, а ваши романы мне помогают.
    
— Да, но я боюсь, что, когда ты познакомишься с некоторыми переживаниями по современным душещипательным романам, — в ее голосе прозвучала горечь, — ты сочтешь наши настоящие мысли и чувства скучными и бесцветными.
    
— Ничего подобного!
    
Внезапный энергичный ответ заставил ее вскочить на ноги. Она почувствовала, что краснеет, и в испуге подумала: «Наверное, он знает!»
    
Эрби уже успокоился и произнес тихим голосом, почти совсем не имевшим металлического тембра:
    
— Ну конечно, я знаю, доктор Кэлвин! Вы об этом постоянно думаете, так как же я могу не знать?
    
— Ты… говорил об этом кому-нибудь? — жестко спросила она.
    
— Разумеется, нет! — искренне удивился он и добавил: — Меня никто не спрашивал.
    
— Тогда ты, вероятно, считаешь, что это с моей стороны глупо?
    
— Нет! Это нормальное чувство.
    
— Может быть, поэтому оно и глупо, — Теперь ее голос звучал задумчиво и печально. Под непроницаемой маской доктора наук на мгновение проступили черты женщины, — Меня нельзя назвать… привлекательной…
    
— Если вы имеете в виду чисто внешнюю привлекательность, то об этом я не могу судить. Но, во всяком случае, я знаю, что есть и другие виды привлекательности.
    
— …да и молодой тоже… — Она как будто не слышала робота.
    
— Вам еще нет сорока, — В голосе Эрби появились тревога и настойчивость.
    
— Тридцать восемь, если считать годы. И все шестьдесят, если говорить об эмоциональном восприятии жизни. Я же все- таки психолог. А ему, — продолжала она с горечью, — тридцать пять, и выглядит он еще моложе. Неужели ты думаешь, что он видит во мне… что-то особенное?
    
— Вы ошибаетесь! — Стальной кулак Эрби с лязгом обрушился на пластмассовую поверхность стола. — Послушайте…
    
Но Сьюзен Кэлвин гневно перебила его. Ожесточение и боль в ее глазах вспыхнули ярким пламенем.
    
— Зачем? Что ты об этом знаешь — ты, машина! Я для тебя — образчик, интересная букашка со своеобразными мыслями, которые ты видишь как на ладони. Превосходный пример разбитых надежд, правда? Почти как в книгах!
    
Ее сухие рыдания постепенно затихли.
    
Робот как будто съежился под этой бурей обрушившихся на него слов. Он умоляюще покачал головой.
    
— Ну пожалуйста, выслушайте меня! Если бы вы захотели, я мог бы помочь вам!
    
— Как? — Ее губы скривились, — Дать хороший совет?
    
— Нет, не так. Я просто знаю, что думают другие люди, например Милтон Эш.
    
Наступило долгое молчание. Сьюзен Кэлвин потупилась.
    
— Я не хочу знать, что он думает, — тихо сказала она. — Замолчи.
    
— А мне кажется, вы хотели бы знать, что он думает.
    
Она все еще сидела с опущенными глазами, только ее дыхание участилось.
    
— Ты говоришь чепуху, — прошептала она.
    
— Зачем это мне? Я хочу помочь. Милтон Эш… — Он остановился.
    
Она подняла голову.
    
— Ну?
    
— Он любит вас, — тихо сказал робот.
    
Целую минуту доктор Кэлвин молча, широко раскрыв глаза, глядела на робота.
    
— Ты ошибаешься! Конечно ошибаешься! С какой стати?
    
— Правда, любит. От меня этого нельзя утаить.
    
— Но я так… так… — Она запнулась.
    
— Он смотрит вглубь — он ценит интеллект. Милтон Эш не из тех, что женятся на прическе и хорошеньких глазках.
    
Сьюзен Кэлвин часто заморгала. Она заговорила не сразу, и ее голос дрожал.
    
— Но ведь он никогда и никак не обнаруживал…
    
— А вы дали ему такую возможность?
    
— Как я могла? Я никогда не думала…
    
— Вот именно.
    
Сьюзен Кэлвин замолчала, потом внезапно подняла голову.
    
— Полгода назад к нему на завод приезжала девушка. Изящная блондинка. Кажется, она была красива. И конечно, едва знала таблицу умножения. Он целый день пыжился перед ней, пытаясь объяснить, как делают роботов. — Ее голос зазвучал жестко. — Она ничего не поняла! Кто она?
    
Эрби, не колеблясь, ответил:
    
— Я знаю, о ком вы говорите. Это его двоюродная сестра. Уверяю вас, между ними нет никаких романтических отношений.
    
Сьюзен Кэлвин с почти девичьей легкостью встала.
    
— Как странно! Именно это я временами пыталась себе внушить, хотя серьезно никогда так не думала. Значит, это правда!
    
Она подбежала к Эрби и обеими руками схватила его холодную тяжелую руку.
    
— Спасибо, Эрби, — прошептала она голосом, слегка охрипшим от волнения. — Никому не говори об этом. Пусть это будет наш секрет. Спасибо еще раз.
    
Судорожно сжав бесчувственные металлические пальцы Эрби, она вышла.
    
Эрби медленно повернулся к отложенному роману. Его мысли никто не смог бы прочесть.
    
    
Милтон Эш не спеша, с удовольствием потянулся, так что кости хрустнули, и свирепо уставился на Питера Богерта.
    
— Послушайте, — сказал он, — я сижу над этим уже неделю и уже забыл, когда спал по-настоящему. Сколько еще мне возиться? Вы как будто сказали, что дело в позитронной бомбардировке в вакуумной камере Д?
    
Богерт деликатно зевнул и с интересом поглядел на свои холеные руки.
    
— Да. Я напал на след.
    
— Я знаю, что значит, когда это говорит математик. Сколько вам еще осталось?
    
— Все зависит…
    
— От чего? — Эш бросился в кресло и вытянул длинные ноги.
    
— От Лэннинга. Старик со мной не согласен. — Он вздохнул. — Немного отстал от жизни, вот в чем дело. Цепляется за свою обожаемую матричную механику, а этот вопрос требует более мощных математических средств. Уж очень он упрям.
    
Эш сонно пробормотал:
    
— А почему бы не спросить у Эрби и не покончить с этим?
    
— Спросить у робота? — Брови Богерта полезли вверх.
    
— А что? Разве старуха вам не говорила?
    
— Вы имеете в виду Кэлвин?
    
— Ну да! Сама Сьюзи. Ведь этот робот — маг и чародей в математике. Он знает все обо всем и еще чуть-чуть сверх того. Он вычисляет в уме тройные интегралы и закусывает тензорным анализом.
    
Математик скептически поглядел на него.
    
— Вы серьезно?
    
— Ну конечно! Загвоздка в том, что дурень не любит математику, а предпочитает душещипательные романы. Честное слово! Вы бы только видели, какую дрянь таскает ему Сьюзен: «Огненная страсть», «Любовь в космосе»…
    
— Доктор Кэлвин ни слова нам об этом не говорила.
    
— Ну, она еще не кончила его изучать. Вы же ее знаете. Она любит, чтобы все было окутано тайной. Пока она сама не раскроет главный секрет.
    
— Но вам она сказала?
    
— Да вот, как-то разговорились… Я эти дни часто ее вижу. — Он широко открыл глаза и нахмурился, — Слушайте, Богги, вы ничего странного за ней не замечали в последнее время?
    
Богерт расплылся в усмешке:
    
— Она стала красить губы. Вы это имеете в виду?
    
— Черта с два! Это само собой — губы красит, глаза подводит и еще пудрится. Ну и вид у нее! Но я не о том. Никак не могу точно этого определить. Она говорит так, словно она очень счастлива…
    
Он задумался и пожал плечами.
    
Богерт позволил себе плотоядно оскалиться. Для ученого, которому уже за пятьдесят, это было неплохо исполнено.
    
— Может быть, она влюбилась.
    
Эш опять закрыл глаза.
    
— Вы сошли с ума, Богги. Идите и поговорите с Эрби. Я останусь здесь и вздремну.
    
— Ну хорошо. Хоть и не по душе мне это — советоваться с роботом. Да вряд ли он скажет мне что-нибудь полезное.
    
Ответом ему был негромкий храп.
    
    
Эрби внимательно слушал, пока Питер Богерт, сунув руки в карманы, говорил с напускным равнодушием:
    
— Вот как обстоит дело. Мне говорили, что ты в таких вещах разбираешься, и я спрашиваю тебя больше из любопытства. Я допускаю, что мой ход рассуждений включает несколько сомнительных звеньев, которые доктор Лэннинг отказывается принять. Так что картина все еще не очень полна.
    
Робот не отвечал, и Богерт сказал:
    
— Ну?
    
— Не вижу никакой ошибки, — Эрби вглядывался в исписанные расчетами листки.
    
— Вероятно, ты больше ничего предложить не можешь?
    
— Не буду и пытаться. В математике мне до вас далеко, и… В общем, мне не хотелось бы осрамиться.
    
Улыбка Богерта была чуть-чуть самодовольной.
    
— Я так и думал. Конечно, вопрос серьезный. Забудем об этом.
    
Он смял листки, швырнул их в мусоропровод и повернулся, чтобы уйти, но потом передумал.
    
— Кстати…
    
Робот ждал. Казалось, Богерт с трудом подыскивает слова.
    
— Есть кое-что… в общем, может быть, ты…
    
Он замолчал. Эрби спокойно произнес:
    
— Ваши мысли перепутаны, но нет никакого сомнения, что вы думаете о докторе Лэннинге. Глупо колебаться — как только вы успокоитесь, я узнаю, о чем вы хотите спросить.
    
Рука математика привычным движением скользнула по прилизанным волосам.
    
— Лэннингу скоро семьдесят, — сказал он, как будто это объясняло все.
    
— Я знаю.
    
— И он уже почти тридцать лет директор исследовательского отдела.
    
Эрби кивнул.
    
— Так вот. — В голосе Богерта послышалась просьба. — Ты, наверное, знаешь… не подумывает ли он об отставке. Состояние здоровья, скажем.
    
— Вот именно, — только и произнес Эрби.
    
— Ты это знаешь?
    
— Конечно.
    
— Тогда… гм… не скажешь ли ты…
    
— Раз уж вы спрашиваете — да. — Робот говорил, как будто это само собой разумеется. — Он уже подал в отставку!
    
— Что? — с трудом выговорил Богерт и весь подался вперед. — Повтори!
    
— Он уже подал в отставку, — последовал спокойный ответ, — но она еще не вступила в силу. Видите ли, он хочет сначала решить проблему… хм… меня. После этого он будет готов передать обязанности директора своему преемнику.
    
Богерт резко выдохнул.
    
— А его преемник? Кто он?
    
Он придвинулся к Эрби почти вплотную. Глаза его как зачарованные были прикованы к ничего не выражавшим красноватым фотоэлементам, служившим роботу глазами.
    
Послышался неторопливый ответ:
    
— Будущий директор — вы.
    
Напряжение на лице Богерта сменилось скупой улыбкой.
    
— Приятно знать, что мои надежды оправдались. Я ждал этого. Спасибо, Эрби.
    
    
Эту ночь до пяти часов утра Питер Богерт провел за письменным столом. В девять он снова приступил к работе. Он то и дело хватал с полки над столом один справочник за другим. Медленно, почти незаметно росла стопка готовых расчетов, зато на полу образовалась целая гора скомканных исписанных листков.
    
Ровно в полдень Богерт взглянул еще раз на последний итог, протер налитые кровью глаза, зевнул и потянулся.
    
— Чем дальше, тем хуже. Проклятье!
    
Услышав, как открылась дверь, он обернулся и кивнул вошедшему Лэннингу. Хрустя суставами ревматических пальцев, директор окинул взглядом неубранную комнату, и его брови сдвинулись.
    
— Новый подход? — спросил он.
    
— Нет, — последовал вызывающий ответ. — А чем плох старый?
    
Лэннинг промолчал и бросил беглый взгляд на верхний листок стопки. Закурив сигару, он сказал:
    
— Кэлвин говорила вам о роботе? Это математический гений. Интересно.
    
Богерт громко фыркнул:
    
— Говорила. Но лучше бы Кэлвин занималась робопсихологией. Я проверил математические способности Эрби; он едва справился с интегральным и дифференциальным исчислением.
    
— Кэлвин пришла к другому выводу.
    
— Она рехнулась.
    
— Я тоже пришел к другому выводу. — Глаза директора зловеще сузились.
    
— Вы? — Голос Богерта стал жестким. — О чем вы говорите?
    
— Я все утро гонял Эрби по математике. Он способен проделывать такие штуки, о которых вы и не слыхали.
    
— Неужели?
    
— Вы не верите? — Лэннинг выхватил из жилетного кармана сложенный листок и развернул его. — Это не мой почерк, верно?
    
Богерт вгляделся в крупные угловатые цифры, покрывающие листок.
    
— Это Эрби?
    
— Да. И, как вы можете заметить, он занимался интегрированием вашего двадцать второго уравнения по времени, — Лэннинг постучал желтым ногтем по последней строчке, — И он пришел к такому же заключению, как и я, только вчетверо быстрее. Вы не имели права пренебречь эффектом Лингера при позитронной бомбардировке.
    
— Я не пренебрег им. Ради бога, Лэннинг, поймите, что это исключает…
    
— Да-да, вы уже объяснили. Вы применили переходное уравнение Митчелла, верно? Так вот, оно здесь неприменимо.
    
— Почему?
    
— Во-первых, вы пользуетесь гипермнимыми величинами.
    
— Ну и что?
    
— Уравнение Митчелла не годится, если…
    
— Вы сошли с ума? Если вы перечитаете статью самого Митчелла в «Записках Фара…»
    
— Это лишнее. Я с самого начала сказал, что его ход рассуждений мне не нравится, и Эрби согласен со мной.
    
— Ну так пусть эта машина и решит вам всю проблему, — крикнул Богерт. — Зачем тогда связываться с бездарью вроде меня?
    
— В том-то и дело, что Эрби не может ее решить. А если даже он не может, то мы сами — тем более. Я передаю этот вопрос в Национальный совет. Мы здесь бессильны.
    
Богерт вскочил, опрокинул кресло. Лицо его побагровело.
    
— Вы этого не сделаете!
    
Лэннинг тоже побагровел.
    
— Вы указываете мне, что делать и чего не делать?
    
— Именно, — сквозь зубы ответил Богерт. — Я решил проблему, и вам ее у меня не отнять, ясно? Не думайте, что я не вижу вас насквозь, высохшее вы ископаемое! Конечно, вы скорее подавитесь, чем признаете, что я решил проблему телепатии роботов.
    
— Вы идиот, Богерт. Еще немного, и я уволю вас за нарушение субординации.
    
Губы Лэннинга тряслись от гнева.
    
— Ну этого-то вы не сделаете, Лэннинг. Когда рядом робот, читающий мысли, секретов быть не может. Так что не забудьте, я знаю о вашей отставке.
    
Столбик пепла отломился от кончика сигары Лэннинга и упал на пол. Сигара последовала за ним.
    
— Что? Что…
    
Богерт злорадно усмехнулся.
    
— И новый директор — я, понятно вам? Я прекрасно это знаю. Черт возьми, Лэннинг, теперь командовать здесь буду я. Имейте это в виду, не то попадете в такую переделку, какая вам и не снилась.
    
Лэннинг вновь обрел дар речи и взревел:
    
— Вы уволены, слышите? Вы освобождены от всех обязанностей! С вами все кончено, понимаете?
    
Богерт усмехнулся еще шире:
    
— Ну к чему это? Вы ничего не добьетесь. Все козыри у меня. Я знаю, что вы подали в отставку. Эрби рассказал мне, а он знает это от вас.
    
Лэннинг заставил себя говорить спокойно. Он выглядел старым-старым, с его усталого лица исчезли все следы краски, оставив мертвенную старческую желтизну.
    
— Я должен поговорить с Эрби. Он не мог сказать вам ничего подобного. Вы рискованно играете, Богерт. Но я раскрою ваши карты. Идемте.
    
Богерт пожал плечами.
    
— К Эрби? Ладно. Ладно, черт возьми!
    
    
Ровно в полдень того же дня Милтон Эш поднял глаза от рисунка, который только что наспех набросал на листке бумаги, и сказал:
    
— Представляете себе? У меня сейчас не очень удачно получилось, но в общем он будет выглядеть примерно так. Чудный домик, и достается мне почти даром.
    
Сьюзен Кэлвин нежно взглянула на него.
    
— Действительно красивый, — вздохнула она. — Я часто мечтала…
    
Ее голос затих.
    
Эш оживленно продолжал, отложив карандаши:
    
— Конечно, придется ждать отпуска. Осталось всего две недели, но из-за истории с Эрби теперь ничего не известно. — Он опустил глаза, — И еще одно… Но это секрет.
    
— Тогда не говорите.
    
— А, все равно. Меня как будто распирает — так и хочется кому-нибудь рассказать. А лучше всего здесь, пожалуй… хм… довериться именно вам. — Он несмело усмехнулся.
    
Сердце Сьюзен Кэлвин затрепетало, но она боялась произнести хоть слово.
    
— По правде говоря, — Эш подвинулся к ней вместе со стулом и заговорил доверительным шепотом, — этот дом не только для меня. Я женюсь! В чем дело? — Он вскочил.
    
— Нет, ничего.
    
Ужасное ощущение вращения исчезло, но ей было трудно говорить.
    
— Женитесь? Вы хотите сказать…
    
— Ну конечно. Пора ведь, правда? Вы помните ту девушку, которая была здесь прошлым летом? Это она и есть! Но вам нехорошо? Вы…
    
— Голова разболелась. — Сьюзен Кэлвин бессильным движением отмахнулась от него. — У меня… у меня это часто бывает в последнее время. Я хочу… конечно, поздравить вас. Я очень рада…
    
На ее побелевшем лице стали видны два некрасивых пятна неумело наложенных румян. Все вокруг снова закружилось перед ней.
    
— Извините меня… пожалуйста… — пробормотала она и, ничего не видя, шатаясь, вышла.
    
Катастрофа произошла внезапно, как в кошмарном сне, и была такой же жуткой.
    
Но как это могло случиться? Ведь Эрби говорил… А Эрби знал! Он умеет читать мысли!
    
Она опомнилась только тогда, когда, едва дыша, прислонившись к двери, увидела перед собой металлическое лицо Эрби. Она не заметила, как взбежала на два этажа вверх по лестнице, — это произошло за один миг, как во сне.
    
Как во сне!
    
Немигающие глаза Эрби глядели на нее, их красноватые круги, казалось, росли, превращаясь в тускло светящиеся жуткие шары.
    
Он что-то говорил, и она почувствовала, как к ее губам прикоснулся холодный край стакана. Она сделала глоток и, вздрогнув, немного пришла в себя.
    
Эрби все еще говорил, и в его голосе было волнение — боль, испуг, мольба. Слова начали доходить до ее сознания.
    
— Это все сон, — говорил он, — и вы не должны этому верить. Вы скоро очнетесь и будете смеяться над собой. Он любит вас, я говорю вам. Любит, любит! Но не здесь! Не сейчас! Этот мир иллюзия.
    
Сьюзен Кэлвин, кивая головой, шептала:
    
— Да… Да…
    
Она вцепилась в руку Эрби, прижалась к ней, приникла к этой стальной руке, широко раскрыв глаза, повторяя снова и снова:
    
— Это ведь неправда, да? Это неправда?
    
У Сьюзен Кэлвин не сохранилось никаких воспоминаний о том, как она очнулась. Как будто из туманного, нереального мира она попала на резкий солнечный свет. Оттолкнув от себя тяжелую руку, она широко раскрыла глаза.
    
— Что же это ты делаешь? — Ее голос сорвался в хриплый вопль. — Что… ты… делаешь?
    
Эрби попятился.
    
— Я хочу помочь.
    
Кэлвин пристально смотрела на него.
    
— Помочь? Как? Убеждая меня, будто это сон? Пытаясь превратить меня в шизофреничку? — Она истерически напряглась, — Это не сон! Если бы это был сон!
    
Внезапно она охнула:
    
— Постой! А! Понимаю! Господи, это же так очевидно…
    
В голосе робота послышался ужас:
    
— Но я должен был…
    
— А я-то тебе поверила! Мне и в голову не пришло…
    
    
За дверью послышались громкие голоса, и Сьюзен Кэлвин, умолкнув, отвернулась и судорожно сжала кулаки. Когда Богерт и Лэннинг вошли, она стояла у окна в глубине комнаты. Но ни тот, ни другой не обратили на нее ни малейшего внимания.
    
Оба одновременно подошли к Эрби. Лэннинг пылал гневом и нетерпением, на лице Богерта играла холодная язвительная усмешка. Директор заговорил первым.
    
— Эрби!
    
Робот повернулся к старому директору.
    
— Я вас слушаю, доктор Лэннинг.
    
— Ты говорил обо мне с доктором Богертом?
    
— Нет, сэр, — ответил робот не сразу.
    
Усмешка исчезла с лица Богерта.
    
— В чем дело? — Богерт оттеснил Лэннинга и встал перед роботом, расставив ноги, — Повтори, что ты сказал мне вчера.
    
— Я сказал, что… — Эрби замолк. Где-то глубоко внутри его механизма дрогнула металлическая мембрана, и послышался тихий дребезжащий звук.
    
— Ты сказал, что он подал в отставку! — рявкнул Богерт. — Отвечай!
    
Богерт в ярости замахнулся, но Лэннинг оттолкнул его:
    
— Не хотите ли вы силой заставить его солгать?
    
— Вы слышали его, Лэннинг! Он готов был признаться и остановился. Отойдите! Я хочу добиться от него правды!
    
— Дайте я его спрошу! — Лэннинг повернулся к роботу, — Ничего, Эрби. Успокойся. Я подал в отставку?
    
Эрби молча глядел на него, и Лэннинг настойчиво повторил:
    
— Я подал в отставку?
    
Робот чуть заметно отрицательно качнул головой. Другого ответа они не дождались.
    
Ученые посмотрели друг на друга. Враждебность в их взглядах была почти осязаемой.
    
— Какого черта, — выпалил Богерт, — он что, онемел? Ты умеешь говорить, чудовище?
    
— Я умею говорить, — с готовностью ответил робот.
    
— Тогда отвечай. Сказал ты мне, что Лэннинг подал в отставку? Подал он в отставку или нет?
    
Снова наступило молчание. Потом в дальнем конце комнаты внезапно раздался смех Сьюзен Кэлвин — резкий, почти истерический. Оба вздрогнули, и Богерт прищурил глаза:
    
— Вы здесь? И что же тут смешного?
    
— Ничего. — Ее голос звучал не совсем естественно. — Просто не одна я попалась. Трое крупнейших в мире роботехников угодили в одну и ту же элементарную ловушку. Ирония судьбы, правда? — Она провела бледной рукой по лбу и тихо добавила: — Но ничего смешного тут нет…
    
Мужчины еще раз переглянулись, на этот раз в недоумении подняв брови.
    
— О какой ловушке вы говорите? — спросил Лэннинг неловко, — Что-нибудь случилось с Эрби?
    
— О нет, — ответила она, медленно приближаясь к ним, — Он-то в полном порядке. Дело в нас.
    
Она неожиданно повернулась к роботу и пронзительно крикнула:
    
— Отойди! Убирайся в дальний угол, и чтобы я тебя не видела!
    
Эрби съежился под ее взглядом и, громыхая, поспешно бросился прочь.
    
— Что это значит, доктор Кэлвин? — сердито спросил Лэннинг.
    
Она с издевкой спросила:
    
— Вы, конечно, знаете Первый Закон Роботехники?
    
— Разумеется! — раздраженно сказал Богерт. — «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред».
    
— Как изящно сформулировано, — насмешливо продолжала Кэлвин, — А какой вред?
    
— Ну… любой.
    
— Вот именно! Любой! А как насчет разочарования? А утрата веры в себя? А крушение надежд? Это вредно?
    
Лэннинг нахмурился:
    
— Откуда роботу знать… — Он вдруг осекся.
    
— Теперь и до вас дошло? Этот робот читает мысли. Вы думаете, он не знает, чем можно травмировать человека? Думаете, если задать ему вопрос, он не ответит именно то, что вы хотите услышать в ответ? Разве любой другой ответ не будет нам неприятен и разве Эрби этого не знает?
    
— Боже мой, — пробормотал Богерт.
    
Сьюзен Кэлвин с усмешкой взглянула на него.
    
— Я полагаю, что вы спросили его, уходит ли Лэннинг в отставку? Вы хотели услышать «да», и Эрби ответил именно так.
    
— И вероятно, поэтому, — сказал Лэннинг голосом, лишенным всякого выражения, — он ничего не ответил нам только что. Он не мог ответить так, чтобы не задеть одного из нас.
    
Наступила короткая пауза. Мужчины задумчиво смотрели на робота, который забился в свое кресло у книжного шкафа и опустил голову на руки.
    
Сьюзен Кэлвин упорно глядела в пол.
    
— Он все это знал. Этот… этот дьявол знает все — и даже то, что случилось с ним при сборке.
    
Лэннинг посмотрел на нее.
    
— Здесь вы ошибаетесь, доктор Кэлвин. Он не знает, что случилось. Я спрашивал.
    
— Ну и что? — вскричала Сьюзен Кэлвин. — Вы просто не хотели, чтобы он подсказал вам решение. Если бы машина сделала то, что вы сделать не смогли, это уронило бы вас в собственных глазах. А вы спрашивали его? — повернулась она к Бо- герту.
    
Лэннинг негромко засмеялся, а она язвительно усмехнулась и сказала:
    
— Я спрошу его! Меня его ответ не заденет.
    
Громким, повелительным голосом она произнесла:
    
— Иди сюда!
    
Эрби встал и нерешительно приблизился.
    
— Я полагаю, ты знаешь, в какой именно момент сборки возник посторонний фактор или был пропущен один из необходимых?
    
— Да, — еле слышно произнес Эрби.
    
— Постойте, — сердито вмешался Богерт, — Это не обязательно правда. Вы просто хотите это услышать, и все.
    
— Не будьте ослом, — ответила Сьюзен Кэлвин. — Он знает математику, во всяком случае, не хуже, чем вы вместе с Лэннин- гом, раз уж он может читать мысли. Не мешайте.
    
Математик умолк, а она продолжала:
    
— Ну, Эрби, отвечай! Мы ждем! Господа, вы готовы?
    
Но Эрби хранил молчание. В голосе психолога прозвучало торжество:
    
— Почему ты не отвечаешь, Эрби?
    
Робот неожиданно выпалил:
    
— Я не могу. Вы знаете, что я не могу! Доктор Богерт и доктор Лэннинг не хотят!
    
— Они хотят узнать решение.
    
— Но не от меня.
    
Лэннинг медленно и отчетливо произнес:
    
— Не глупи, Эрби. Мы хотим, чтобы ты сказал.
    
Богерт коротко кивнул.
    
В голосе Эрби послышалось отчаяние:
    
— Зачем так говорить? Неужели вы не понимаете, что я вижу глубже, чем поверхность вашего мозга? Там, в глубине, вы не хотите. Я — машина, которой придают подобие жизни только позитронные взаимодействия в моем мозгу, изготовленном человеком. Вы не можете оказаться слабее меня, не почувствовав унижения. Это заложено глубоко в вашем мозгу и не может быть стерто. Я не могу подсказать вам решение.
    
— Мы уйдем, — сказал Лэннинг, — Скажи доктору Кэлвин.
    
— Все равно! — вскричал Эрби, — Вы ведь будете знать, что ответ исходил от мета.
    
— Но ты понимаешь, Эрби, — вмешалась Сьюзен Кэлвин, — что, несмотря на это, доктор Лэннинг и доктор Богерт хотят решить проблему?
    
— Но сами! — настаивал Эрби.
    
— Но они хотят этого, и то, что ты знаешь решение и не говоришь его, тоже их задевает. Ты это понимаешь?
    
— Да! Да!
    
— А если ты скажешь, им тоже будет неприятно.
    
— Да! Да!
    
Эрби медленно пятился назад, и шаг за шагом за ним шла Сьюзен Кэлвин. Мужчины, остолбенев от изумления, молча смотрели на них.
    
— Ты не можешь сказать, — медленно повторяла Кэлвин, — потому что это их огорчит, а ты не должен их огорчать. Но если ты не скажешь, это тоже их огорчит, так что ты должен сказать. А если ты скажешь, ты их огорчишь, а ты не должен, так что ты не можешь сказать. Но если ты не скажешь, ты причинишь им вред, так что ты должен. Но если ты скажешь, ты причинишь вред, так что ты не должен. Но если ты не скажешь, ты…
    
Эрби прижался спиной к стене, потом упал на колени.
    
— Не надо! — закричал он, — Спрячьте ваши мысли! Они полны боли, унижения, ненависти! Я не хотел этого! Я хотел помочь! Я говорил то, что вы хотели! Я должен был…
    
Но Сьюзен Кэлвин не слушала его.
    
— Ты должен сказать, но, если ты скажешь, ты причинишь вред, так что не должен. Но если ты не скажешь, ты причинишь вред, так что…
    
Эрби испустил страшный вопль. Этот вопль был похож на усиленный во много раз звук флейты-пикколо. Он становился все резче и резче, выше и выше, в нем слышалось безнадежное отчаяние. Пронзительный звук заполнял всю комнату…
    
Когда вопль утих, Эрби свалился на пол неподвижной, бесформенной кучей металла.
    
В лице Богерта не было ни кровинки.
    
— Он мертв!
    
— Нет. — Сьюзен Кэлвин разразилась судорожным, диким хохотом. — Не мертв! Просто лишился разума. Я поставила перед ним неразрешимую дилемму, и он не выдержал. Можете сдать его в лом — он больше никогда ничего не скажет.
    
Лэннинг склонился над тем, что раньше называлось Эрби. Он тронул рукой холодное, неподвижное металлическое тело и содрогнулся. Потом он выпрямился и, сдвинув брови, повернулся к ней.
    
— Вы сделали это намеренно.
    
— А если и так? Теперь уже ничего не поделаешь. — С внезапной горечью она добавила: — Он это заслужил.
    
Лэннинг взял за руку застывшего на месте Богерта.
    
— Какая разница! Пойдемте, Питер. — Он вздохнул, — Все равно от такого робота не было бы никакого толку.
    
Его глаза казались старыми и усталыми. Он повторил:
    
— Пойдемте, Питер!
    
После того как они вышли, доктор Сьюзен Кэлвин еще не скоро обрела душевное равновесие. Она долго стояла, глядя на Эрби. В конце концов злорадство сменилось на ее лице растерянностью и разочарованием. И все обуревавшие ее мысли слились в одно бесконечно горькое слово, сорвавшееся с ее губ:
    
— Лжец!
    
    
Перевод А. Иорданского.
    
   
   
    
     
БУДЕТЕ ДОВОЛЬНЫ
    
    
Тони был высокий, смуглый, черноволосый, с аристократическими чертами красивого лица. Клер Белмонт смотрела на него сквозь слегка приоткрытую дверь, замирая от страха и тревоги.
    
— Нет, не могу, Ларри! Остаться с ним дома — не могу!
    
Она лихорадочно пыталась найти слова, которые бы убедили мужа, но ничего не могла придумать. Она только и смогла прошептать еще раз:
    
— Не могу…
    
Ларри Белмонт неодобрительно взглянул на жену. Она так боялась этого выражения нетерпения на его лице.
    
— Клер, мы же договорились, — строго сказал Ларри. — Отказываться уже поздно. Ведь только поэтому меня посылают в Вашингтон, что, как ты понимаешь, означает повышение. Какие же могут быть возражения?
    
Клер всхлипнула:
    
— Просто мурашки по коже бегают. Нет, я не смогу находиться с ним рядом.
    
— Ну что ты, глупышка, он такой же человек, как ты и я. Почти такой же. Ладно, кончай дурить. Ну-ка, пошли.
    
Он похлопал ее по спине, подтолкнул к двери, и она сама не заметила, как оказалась в собственной гостиной. Этот стоял там и смотрел на нее вежливо-оценивающим взглядом — разглядывал свою хозяйку на ближайшие три недели, а в кресле с отсутствующим видом сидела доктор Сьюзен Кэлвин. Взгляд ее по обыкновению был холоден и непроницаем — казалось, что от долгой работы с машинами уровень железа у нее в крови сильно повысился.
    
— Х-хелло, — неуклюже, ни к кому в отдельности не обращаясь, поздоровалась Клер.
    
Ларри изо всех сил старался сгладить неловкость.
    
— Ну вот, Клер, познакомься. Это Тони, отличный парень. Тони, старик, а это моя женушка Клер.
    
Рука Ларри по-приятельски опустилась на плечо Тони, однако тот никак не отреагировал на эту фамильярность.
    
— Как поживаете, миссис Белмонт? — спросил он.
    
Клер вздрогнула — она не ожидала, что у машины может оказаться такой приятный, бархатный, низкий голос. Голос был такой же ровный и безукоризненный, как прическа и как кожа на лице робота.
    
— Боже мой, — вырвалось у нее против воли, — вы разговариваете!
    
— Почему бы и нет?
    
Клер только и сумела, что кисло улыбнуться в ответ. Она и сама не знала, чего, собственно, ожидала. Она отвела взгляд, затем принялась украдкой разглядывать Тони. Волосы у него были черные, гладкие, блестящие, как полированный пластик. А его покрытая ровным загаром кожа — кончается ли она там, где тело закрыто консервативного покроя одеждой?
    
Ледяной голос Сьюзен Кэлвин прервал размышления Клер и вернул ее на землю.
    
— Миссис Белмонт, надеюсь, вам понятна вся важность данного эксперимента. Ваш муж сообщил мне, что в общих чертах ознакомил вас с проектом. Мне как главному психологу «Ю. С. Роботс энд мекэникл мен корпорейшн», хотелось бы сообщить вам некоторые детали. Тони — робот. Его серийное обозначение — ТН-3, но он привык отзываться на имя Тони. Он не механическое чудовище и не примитивная счетная машина, которые были разработаны во время Второй мировой войны, то есть пятьдесят лет назад. У него искусственный мозг, почти такой же сложный, как наш с вами. Образно говоря, мозг его представляет собой громадный телефонный коммутатор, соединения в котором осуществляются на атомном уровне, и соединений в этом коммутаторе насчитывается несколько миллиардов. Такой мозг для каждой модели робота создается по специфической технологии. Каждый робот имеет заданный набор параметров, в зависимости от того, для какой работы он предназначен. Но всякий робот как минимум знает английский язык. До сих пор наша фирма ограничивалась выпуском роботов, предназначенных для применения в тех отраслях производства, где человеку работать опасно или нежелательно, — например, в сверхглубоких шахтах или под водой. Но мы стремимся завоевать город, домашний быт. Чтобы добиться этого, нам нужно, чтобы самые обычные, рядовые обыватели — мужчины и женщины — стали относиться к роботам без боязни. Надеюсь, вы понимаете, что бояться тут нечего?
    
— Это не страшно, Клер, — ободряюще добавил Ларри. — Поверь мне на слово. Он совершенно не способен причинить тебе никакого вреда. В противном случае я бы ни за что не оставил тебя с ним.
    
Клер украдкой взглянула на Тони и прошептала:
    
— А если я его рассержу?
    
— Совершенно незачем шептать, — невозмутимо проговорила Сьюзен Кэлвин, — Он не может рассердиться на вас, моя дорогая. Я же сказала вам, что мозг его имеет заданные параметры, и главный из них — тот, который мы именуем Первым Законом Роботехники, — заключается в следующем: «Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред». Так устроены абсолютно все роботы, и Тони — не исключение. Никакие обстоятельства не могут вынудить робота причинить вред человеку. И главное, вы должны понять, миссис Белмонт: мы нуждаемся в вас и Тони для уточнения требующих доработки деталей. Эксперимент будет продолжаться ровно три недели, то есть все то время, пока ваш супруг будет находиться в Вашингтоне и вести переговоры о получении официального разрешения правительства на подобные эксперименты.
    
— Вы… имеете в виду, что это… нелегально?
    
Ларри нервно откашлялся.
    
— Пока не вполне, но это неважно. Тони не покинет дома, а тебе не следует его никому показывать. Вот и все… Клер, пойми, я бы остался с тобой, но я слишком много знаю о роботах. А нам нужно, чтобы с роботом остался совершенно неподготовленный человек — это обеспечит чистоту эксперимента. Это крайне необходимо, пойми.
    
— Ну что ж, — пробормотала Клер. — Что он умеет делать? — неожиданно поинтересовалась она.
    
— Домашнюю работу, — ответила Сьюзен Кэлвин коротко, — Вы будете довольны, уверяю вас.
    
Она поднялась, и Ларри открыл перед ней дверь. Клер проводила их взглядом, полным тоски, и случайно увидела свое отражение в зеркале над камином. Она тут же отвернулась. Как же она сама ненавидела свое маленькое, мышиное личико и жидкие, тусклые волосы! Неожиданно она поймала на себе взгляд Тони, и по лицу ее скользнула вымученная улыбка, но она тут же вспомнила…
    
Ведь он был всего-навсего машиной!
    
    
По дороге в аэропорт Ларри мельком увидел Глэдис Клефферн. Она была из тех женщин, которых именно мельком обычно и удается увидеть. Безукоризненно одетая, со вкусом накрашенная — слишком блистательная, чтобы смотреть на нее долго.
    
Ее тонкая улыбка, опережавшая саму Глэдис, и аромат дорогих духов — все дышало призывом. Ларри, почувствовав, что земля уходит у него из-под ног, торопливо приподнял шляпу и промчался мимо.
    
И, как обычно, почувствовал смутное раздражение. Если бы только Клер постаралась войти в компанию Глэдис, как бы это помогло ему продвинуться! Но что толку…
    
Клер! Эта маленькая глупышка всякий раз, встречаясь с Глэдис, будто немела. Нет, Ларри уже давно оставил всякие иллюзии. Эксперимент с Тони — его единственный шанс, и даже это зависит от Клер. Вот окажись дело в руках кого-нибудь вроде Глэдис…
    
    
На следующее утро Клер проснулась от тихого, деликатного стука в дверь спальни. Она вся похолодела от ужаса. Весь предыдущий день она избегала встречаться с Тони, а если он и попадался ей где-нибудь в доме, натянуто улыбалась и старалась проскользнуть мимо.
    
— Это вы, Т-тони?
    
— Да, миссис Белмонт. Могу я войти?
    
Видимо, она таки сказала «да», поскольку он тут же оказался в комнате — неожиданно и бесшумно. Ее глаза и нос одновременно доложили о содержимом подноса у него в руках.
    
— Завтрак? — спросила она.
    
— Если пожелаете.
    
Она не осмелилась отказаться, неуклюже села в кровати и взяла поднос: яйца всмятку, тосты с маслом, кофе.
    
— Сахар и сливки я добавлять не стал, принес отдельно, — сообщил Тони. — Надеюсь со временем узнать ваши вкусы в этом и других отношениях.
    
Она ждала, когда он уйдет.
    
Тони немного постоял, стройный и несгибаемый, как металлическая линейка, и наконец поинтересовался:
    
— Вы предпочитаете завтракать в одиночестве?
    
— Да, — кивнула Клер. — Если вы не возражаете.
    
— Желаете, чтобы я помог вам одеться?
    
— О боже, нет! — взвизгнула Клер, так поспешно натянув простыню до подбородка, что кофейная чашечка на подносе угрожающе наклонилась. Так она и сидела до тех пор, пока за Тони не захлопнулась дверь.
    
Кое-как она справилась с завтраком. В конце концов, он был всего-навсего машиной, и будь это более заметно, было бы не так страшно. Или если бы выражение лица у него хоть слегка менялось. Увы, по взгляду непроницаемо черных глаз Тони никак нельзя было понять, что у него на уме… Пустая кофейная чашечка громко звякнула по блюдечку. Только теперь Клер поняла, что не добавила в кофе ни сахара, ни сливок. А ведь она терпеть не могла черный кофе!
    
Одевшись, она решительно направилась в кухню. Если на то пошло, это ее дом, и, хотя она не склонна придираться, кухня должна содержаться в чистоте. За ним нужно присматривать… Но, войдя, Клер была поражена: кухня выглядела как экспонат выставки по домоводству.
    
Застыв на месте, она удивленно разглядывала кухню. Резко повернувшись к двери, она едва не наткнулась на Тони. Клер вскрикнула.
    
— Могу я помочь? — спросил Тони.
    
— Тони, — начала она, изо всех сил стараясь обратить свою панику в гнев, — следует издавать хоть какие-нибудь звуки при ходьбе. Я не потерплю, чтобы за мной шпионили. И потом… вы что, не пользовались кухней?
    
— Пользовался, миссис Белмонт.
    
— Непохоже.
    
— Я потом все убрал. Разве не так обычно делается?
    
Клер только широко раскрыла глаза. Слов у нее не было. Она открыла дверцу духовки, где у нее стояли кастрюли и сковородки, и кинула взгляд на сверкающую посуду.
    
— Хорошо… — проговорила она дрожащим голосом. — Вполне удовлетворительно.
    
Ну хоть бы кивнул, хоть бы улыбнулся, хоть бы что-нибудь отразилось на его неподвижном лице! Но Тони лишь проговорил с невозмутимостью английского лорда:
    
— Благодарю вас, миссис Белмонт. Не пройдете ли в гостиную?
    
В гостиной тоже было чему удивиться.
    
— Вы полировали мебель?
    
— Вам нравится, миссис Белмонт?
    
— Но когда? Вчера, насколько я помню, вы этим не занимались.
    
— Нет. Я все сделал ночью.
    
— И всю ночь горел свет?
    
— О нет. Это мне ни к чему. Я оборудован встроенным источником ультрафиолетовых лучей. Я могу видеть в темноте. И потом, я не нуждаюсь в сне.
    
Но он явно нуждался в похвале. Она поняла это. Ему следовало знать, что она довольна им, но Клер не смогла заставить себя похвалить Тони.
    
Она только кисло произнесла:
    
— Такие, как вы, могут лишить работы и хозяек, и служанок.
    
— Ну что ж, тогда они смогут посвятить себя более интересной деятельности, освободившись от домашних забот. Ведь таких, как я, миссис Белмонт, можно производить, но ни одна машина, ни одно устройство не идут в сравнение с человеком, мозг которого так сложен и обладает колоссальным творческим потенциалом.
    
Лицо робота было по обыкновению бесстрастно, но что-то в голосе выдавало восторг и поклонение. Клер покраснела и тихо пробормотала:
    
— Мой мозг? Не такая уж это ценность.
    
Тони подошел к ней поближе.
    
— Вы, наверное, чем-то огорчены, миссис Белмонт, если так говорите. Не могу ли я помочь вам?
    
Клер была готова рассмеяться. Ничего себе: этот говорящий пылесос, посудомоечная машина и полотер в одном лице, только что сошедший с конвейера, предлагает ей свои услуги в качестве утешителя и исповедника!
    
Тем не менее она, неожиданно для самой себя, ответила Тони в порыве откровенности:
    
— Если уж вы хотите знать, Тони, мистер Белмонт не считает, что у меня есть мозг. Да мне и самой часто кажется, что так оно и есть.
    
Не могла же она при нем расплакаться! Не могла же она уронить достоинство всего человечества в глазах какой-то машины!
    
— Так, правда, стало только в последнее время, — добавила она. — Пока он был студентом, все было хорошо, да и потом, когда он только начал работать. Но для такого большого человека, каким он стал сейчас, я неподходящая жена. Он хочет, чтобы я стала светской женщиной, чтобы я играла в обществе роль, достойную его положения, как эта… Г-г-г… Глэдис Клефферн.
    
Кончик носа у нее покраснел, и она отвернулась от Тони.
    
Но Тони вовсе не на нее смотрел. Он придирчиво оглядывал гостиную.
    
— Я могу помочь вам по дому, — сказал он.