1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 
     
Вдруг занавес резко качнулся. В конурку вошел Д'Арборио — маленький, прямой, с бешено горящими глазами. Махнул синьору Лоди, и тот с поклоном попятился вон.
     
Вот она, решительная минута!
     
— Что вам здесь нужно? — процедил Романов, чувствуя, как в глазах темнеет от ненависти.
     
Распорядитель просунул голову между шторами и плаксиво сморщился, что несомненно означало: «Как вы можете? Это же великий Д'Арборио!»
     
Великий Д'Арборио отчеканил, презрительно кривя тонкие губы:
     
— Мсье, я не привык исполнять роль рогоносца. Вы молоды, я хочу дать вам шанс. Немедленно, сию же секунду, убирайтесь — в Петербург, в Москву, к черту в преисподню. Иначе…
     
— Но ангажемент! Публика! — не выдержав, возопил синьор Лоди.
     
Поэт на него даже не оглянулся. Певец тоже не обратил на распорядителя ни малейшего внимания. Враги не отрываясь смотрели друг на друга.
     
     
Картинка 17
     
     
— Что «иначе»? — язвительно улыбнулся Алеша. Он вспомнил пушкинскую повесть «Выстрел» — как граф под прицелом Сильвио ел черешни. В вазе черешен не было, поэтому Алеша взял вишню, положил в рот. Жалко, Клара не видела.
     
— Убью, — будничным голосом известил его итальянец. — Пистолет, шпага — мне все равно.
     
Синьор Лоди испуганно прикрыл рот ладонью, но во взгляде зажглось жадное любопытство. Сцена, случайным свидетелем которой он оказался, обещала стать поистине исторической.
     
Алеша сказал:
     
— Пистолет.
     
Уж шпага-то точно исключалась. Даже если б он учился фехтованию, с такой правой рукой было не удержать и столового ножа.
     
Показав наклоном головы, что условие принято, поэт поманил пальцем распорядителя и заговори с ним по-итальянски. Тот почтительно кланялся на каждую фразу. Несколько раз прозвучало слово padrino.[26]
     
Ответ синьора Лоди был коротким и завершился прижатием ладони к сердцу. Кажется, собирался возразить, но одного взгляда хватило, чтоб бедняга заткнулся.
     
— Он станет нашим секундантом, — суммировал диалог Д'Арборио. — Не будем формалистами, лишние свидетели нам обоим ни к чему. У вас ангажемент, у меня… — Некрасивое лицо исказилось, как от приступа мигрени. — …У меня дела поважнее ангажемента. Всё это исключительно не ко времени. Но выше чести все равно ничего нет. В восемь утра. У старого платана. Он объяснит, где это. Расстояние, количество выстрелов — на ваше усмотрение. Мне это безразлично. Главное: никому ни слова.
     
Подождав секунду, не будет ли возражений (их не было), рогоносец вышел прочь.
     
Распорядитель схватился за голову:
     
— Santa Madonna! Signor Dottore!
     
Бросился вдогонку за поэтом.
     
Алеша стоял у зеркала, потирая разгоряченный лоб. В мозгу мгновенно понеслись лихорадочные, выталкивающие одна другую мысли.
     
Дуэль! Как у Пушкина с Дантесом. Только кто тут Дантес? Очевидно, я. Он ведь великий поэт, а я иностранец… Смеясь, он дерзко презирал земли чужой язык и нравы, не мог он знать в сей миг кровавый… Чушь! Ничего я не презираю! Просто этому чудовищу не место на земле! … Господи, только бы Козловский не узнал… Ах, Клара!
     
Словно услышав безмолвный зов, сбоку из-за портьеры вынырнула она и с плачем кинулась ему на шею.
     
— Я всё слушала! — всхлипывая, залепетала она. — Не стреляй с ним! Он тебе убьет! Я говорила, он страшный человек! Он стрелял дуэль восемнадцать раз! Он попадает из пистола вот такая костенька! — Клара показала на косточку от вишни. — А у тебя рука!
     
Нагнувшись, она поцеловала его раненую руку и безутешно разрыдалась.
     
— Что поделаешь, — пробормотал Романов, чувствуя, что у него тоже выступают слезы. — Дело чести…
     
А на душе сделалось горячо и очень хорошо. Клара плакала не из-за великого поэта, а из-за ничем не знаменитого Алексея Романова!
     
Треньканье фортепьяно оборвалось. Это означало, что пора на сцену.
     
Девушка выпрямилась. Ее мокрые глаза горели безумием и решимостью.
     
— Слушай! — шепнула она. — Скажи так: «Хочу самая маленькая дистанция». Пять шагов. Стреляй первый, прямо вот тут! — Клара ткнула себе пальчиком в середину лба. — Очень быстро стреляй! Пять шагов можно и левая рука! Понял? Очень быстро! Паф — и всё! Я буду тебе молиться.
     
— Не тебе, а «за тебя».
     
Он обнял одной рукой ее подрагивающее плечико. Страшно не было. Нисколечко.
     
За шторой раздались шаги, и на этот раз спрятаться Клара не успела.
     
Вошел штабс-ротмистр.
     
— Минутку отдохну. Пальцы задубели…
     
Увидел обнимающихся любовников, запнулся. Шмыгнув носом, Клара выбежала вон. Князь проводил ее неодобрительным взглядом.
     
— Нашли время, Алексей Парисович… Что это у вас, винишко? Ну-ка плесните. Нервы ни к черту… Как там наши? Сорок три минуты прошло.
    
    
     
      
В тайнике
     
     
За книжной полкой открылось темное пространство, свет из библиотеки туда почти не проникал. Справа помигивали таинственные огоньки, красные и зеленые, будто глаза затаившихся в темноте хищных зверей.
     
— Дед, тут выключатель есть? — нервно спросил Никашидзе. — Электрицитет, ферштеен?
     
Архивариус промямлил что-то, тыкая пальцем в сторону. Булошников поднес инвалида поближе, тот щелкнул, под потолком зажглась неяркая лампочка.
     
Это была небольшая глухая комната, совершенно пустая. Лампочки, оказывается, мигали на металлическом щите, где были еще какие-то рычажки и кнопки.
     
Стена напротив входа была стальная, гладкая.
     
Лютиков подошел к ней, присел, провел пальцем по утопленному в пол желобу.
     
— Серьезная дверка. Лектрическая. Не, этому не обучен. Тряси старого, пускай секрет скажет.
     
Сказано — сделано.
     
Булошников как следует тряхнул калеку, Никашидзе спросил:
     
— Ну?!
     
Тот понял. Держась левой рукой за сердце, правой показал на пульт. Когда старика поднесли туда, он повернул шесть кругляшков с цифирками. Получилось 385958.
     
Показал на большой рычаг.
     
— Nach unten. Zu fest fur mich… Mir ist kodderig…[27]
     
— «Унтен» — это вниз, — перевел полиглот Никашидзе. — Дернуть, что ли?
     
Дернул.
     
— Ух ты! — восхитился Булошников.
     
Стальная стена с шипением уползла в сторону и исчезла в пазу. За ней было узкое неосвещенное помещение.
     
Богатырь осторожно усадил архивариуса на пол, дед теперь был не нужен.
     
Агенты втроем подошли к открывшемуся сезаму и остановились. Нужно было подождать, пока глаза свыкнутся с полумраком.
     
Вдруг Никашидзе услышал позади шорох. Обернулся.
     
Паралитик дополз до входа и, схватившись руками за стенки, вытягивал свое непослушное тело из потайной комнаты.
     
Молниеносным движением грузин выхватил нож, метнул. Оружие воткнулось старику чуть ниже затылка. Голова с глухим стуком ударилась о пол.
     
— Ты чего?! — взвизгнул Булошников. — Сказано же: без тухлятины! Баррран грузинский!
     
— А если б он нас тут запер? Это ты его проглядел, хряк холощеный!
     
— Ах ты, паскуда!
     
Булошников схватил «волкодава» за грудки, получил мощный удар коленкой в пах, но даже не поморщился. Занес гигантский кулачище.
     
— А ну ша, ботва! — цыкнул на них Лютиков. — Гляньте-ка, чего это там.
     
На том конце продолговатой, похожей на тамбур камеры что-то поблескивало.
     
Толкаясь плечами, агенты шагнули внутрь.
    
    
     
      
На рассвете
     
     
Алексей знал, что не сможет забыть эту картину до конца своей жизни.
     
Рассвет.
     
Пустынная дорога над озером.
     
Туман, мелкий дождь.
     
Кучка хмурых мужчин под зонтами стояла возле автомобиля. Завидев русских, люди расступились.
     
Романов заглянул внутрь «бельвилля» и увидел в кабине на кожаных сиденьях три неподвижных фигуры в одинаковых позах. Головы запрокинуты назад, руки сложены на коленях.
     
Комиссар местной полиции открыл дверцу.
     
Стало видно, что у мертвецов лица голубого цвета. Даже у Булошникова, вечно румяного, как крымское яблоко.
     
Рядом сдавленно вскрикнул Козловский. Алексея мелко затрясло…
     
     
Картинка 18
     
     
Когда группа не вернулась в установленное время, сначала они просто ждали. Потом, во втором часу пополуночи, отправились к вилле, но там было темно и тихо.
     
Вернулись, снова ждали.
     
Козловский выкурил две пачки папирос. Алеша забыл о грядущей дуэли и даже почти не думал о Кларе.
     
А в половине седьмого приехал полицейский. Они не знали по-итальянски, а он, как многие из жителей этого кантона, не говорил ни по-французски, ни по-немецки. Поняли лишь: «signor commissario» да «urgente» — в общем, срочно вызывают в полицию.
     
По дороге князь вполголоса инструктировал помощника, как себя вести на очной ставке с агентами, что отвечать, а чего ни в коем случае не говорить. Они готовились к тому, что группа завалилась и теперь всех посадят в тюрьму или, самое лучшее, депортируют.
     
Но подобного исхода не ждали…
     
Алеша мигнул, ослепленный блицем. Полицейский фотограф снимал трупы.
     
Подошел комиссар, представился. Заговорил на приличном французском:
     
— Примите мои соболезнования, маэстро… Картина более или менее ясна. Прошу взглянуть вот сюда. — Он взял окоченевшего певца, подвел к автомобилю сзади. — Видите? Выхлопную трубу залепило комком грязи. Такое случается, хоть и очень редко. Вашим товарищам не повезло. Мы, конечно, сделаем вскрытие, но причина смерти очевидна. Синюшность кожных покровов характерна именно для отравления выхлопным газом. Я понимаю, вы в потрясении. Но нам нужна ваша помощь. Нужно установить личность покойных. Собственно, я уже знаю: вот этот брюнет — ваш метатель ножей, а человек с квадратной челюстью — фокусник. Их опознали служители «Гранд-отеля». Но им не знаком полный господин. Вы можете назвать нам его имя?
     
Взглянув на Булошникова, Алеша содрогнулся. Один глаз мертвеца был чуть-чуть приоткрыт, и казалось, будто он подсматривает за живыми из какого-то иного мира. То ли с насмешкой, то ли с угрозой…
     
— Маэстро! — тронул Романова за рукав комиссар. — Вы меня слышите?
     
Сзади Алешу толкнул штабс-ротмистр.
     
— …Не знаю, — с трудом выговорил Алеша. — Впервые вижу…
     
Когда полицейские разрешили им уйти, они какое-то время шли вдвоем вдоль берега молча. В унылой, темной от дождя дубраве, где их никто не мог увидеть или услышать, князь опустился на колени, прямо на мокрую землю, закрыл лицо руками и простонал:
     
— Провал… Позор! Бесчестье… А ребят как жалко…
     
При слове «бесчестье» Алешу словно плетью хлестнуло. Он посмотрел на часы. Без четверти восемь!
     
— Лавр Константинович, мне нужно отлучиться, по делу… — Он попятился от штабс-ротмистра, который уставился на своего товарища вытаращенными глазами. — Вернусь через час.
     
— А? По какому еще делу?
     
Вскочив, Козловский догнал Алешу, схватил за плечи.
     
— Это у вас потрясение. Успокойтесь!
     
Когда же Романов, вырвавшись, отбежал в сторону, князь закричал ему:
     
— Стойте, мальчишка! Я приказываю! Нужно взять себя в руки! Операция провалена. Мы срочно уезжаем.
     
— Да, да… — лепетал Алеша, отступая всё дальше. — Я… я ненадолго. Встретимся в гостинице.
     
Штабс-ротмистр гневно стиснул кулак.
     
— Ах вот вы о чем! Танцорка, да? Опомнитесь, Романов! Наши товарищи погибли, а вы к девчонке на свидание! Идите сюда! Живо!
     
— Не могу, — твердо сказал Алеша. — Увидимся через час. Или…
     
Он побежал к дороге.
     
— Да пропадите вы пропадом! Вы мне омерзительны! — неслось ему вслед. — Глаза б мои вас больше не видели!
     
— Не увидят, Лавр Константинович, будьте покойны, — шептал Алеша, озираясь.
     
Где это — «у старого платана»? Как он вообще выглядит, платан?
    
    
     
      
У старого платана
     
     
Но первый же встречный, на Алешино счастье (или, наоборот, несчастье) понимал по-французски и объяснил, где растет le vieux platane.[28] Очевидно, это была местная достопримечательность. Дерево было видно издалека — огромное, с узловатым стволом в несколько обхватов. Оно росло на голом, продуваемом ветрами мыске. Неподалеку стояла коляска с поднятым верхом. Приблизившись, Романов разглядел под деревом две фигуры: синьора Лоди и маленького, чопорного Д'Арборио, казалось, не замечавшего, что распорядитель держит над ним клеенчатый зонт.
     
Поэт повернулся к молодому человеку, поправил на голове цилиндр и красноречивым жестом достал из кармана золотые часы. Была уже половина девятого.
     
— Прошу извинить, господа! — крикнул издали запыхавшийся Алеша. — Чрезвычайные обстоятельства задержали.
     
Обстоятельствами поэт не заинтересовался. Его больше занимало иное.
     
— Вы в самом деле желаете стреляться с пяти шагов? — с любопытством спросил он. — Так сказал секундант.
     
Алеша вызывающе вскинул подбородок.
     
— Вы сами сказали: на любых условиях.
     
Усмешка тронула синеватые губы уродца.
     
— Сомневаетесь в своей меткости? Понимаю. Но по европейскому дуэльному кодексу минимальное допустимое расстояние для поединка на пистолетах — десять шагов. Иначе суд классифицирует летальный исход как предумышленное убийство. Мне это ни к чему. Вам, я полагаю, тоже.
     
— Ну, значит, десять.
     
Романов был недоволен. Всю дорогу на ходу он тренировался: быстро вскидывал руку с воображаемым пистолетом, нажимал на спуск. Однако сразить противника наповал левой рукой с десяти шагов не так-то просто, особенно если стрелять не целясь. Можно и промазать.
     
— Начнем, что ли? — небрежно предложил он.
     
Мысли в этот момент у Алеши были такие: убьют — ладно, по крайней мере конец всем проблемам.
     
Это он, конечно, храбрился, сам себя подбадривал. Дистанция в десять шагов означала, что надежды почти нет. Застрелит его мерзкий карлик и потом еще будет Кларе хвастаться. А она поплачет-поплачет, да и утешится. В объятьях гнусного плешивца. Мало того — Алешина смерть станет маленьким романтическим эпизодом в биографии кумира публики. Ах, герой, ах, рыцарь чести! Великий Д'Арборио покарал святотатца, который дерзнул покуситься на любовь Барда!
     
Большое дело для заправского дуэлянта — застрелить неопытного противника, да еще с раненой правой рукой.
     
Достаточно было взглянуть на змеиную улыбочку, то и дело кривившую рот Д'Арборио, чтобы понять: этот не помилует.
     
И снова вспомнился Пушкин. Вернее Дантес. Наверное, юный офицерик чувствовал себя перед дуэлью точно так же. Потерявший голову от любви, вытащенный к барьеру немолодым ревнивцем, про которого было известно, что он виртуозный стрелок, для развлечения убивает из пистолета ползающих по потолку мух. А что Пушкин у местных жителей считается большим поэтом, то какая к черту может быть поэзия на их тарабарском наречии?
     
Мысль про Дантеса неприятно кольнула, но не уменьшила желания продырявить лысую голову пулей.
     
Больше всего Алешу бесило, что Д'Арборио взирал на него с улыбкой. Она была, пожалуй, не язвительная, а скорее меланхоличная. Вроде как говорящая: «такой юный, а уже на тот свет собрался». Эта самоуверенная мина была отвратительна!
     
Алеша внимательно выслушал объяснение, как взводить курок. Пистолеты были новые. Большого калибра, с нарезными стволами. Таким с десяти шагов можно, наверное, слона свалить, а человеческий череп попросту разлетится на куски.
     
Здесь Романову вспомнилась еще одна дуэль, Печорина с Грушницким. Как нечестный секундант не положил в оружие заряд. Синьор Лоди особенного доверия не вызывал.
     
— Выбирать буду я! — быстро сказал Алеша. Д'Арборио показал жестом: согласен.
     
Встали на барьеры, роль которых выполняли два воткнутых в землю сука.
     
Бледный, торжественный Лоди всем своим показывал, что сознает историчность происходящего.
     
Проходя мимо Романова, он тихонько шепнул:
     
— Умоляю вас, мсье… Это же великий Д'Арборио!
     
Ага, он великий, а я букашка, подумал Алеша. Меня раздавить не жалко.
     
Но вот секундант встал поодаль, на безопасном расстоянии и дрожащим голосом воскликнул:
     
— Господа… Прошу!
     
Со всей возможной поспешностью Алеша поднял пистолет, но, видя, что противник никуда не торопится, стрелять не стал — появилась возможность прицелиться получше. Пистолет был тяжелый, а рука от волнения тряслась. Поймать на мушку высокий желтоватый лоб итальянца никак не получалось. Нужно было метить прямо под цилиндр, уложить врага наповал, иначе он и раненый произведет ответный выстрел. Как упавший Пушкин по Дантесу. Но француза спасла медная пуговица на мундире. У Алеши на пальто таковых не имелось…
     
Он нажал спуск.
     
В плечо шарахнуло отдачей, уши заложило от грохота. Из дула вылетела струйка дыма и тут же упорхнула, сдутая ветром.
     
Д'Арборио стоял, не шелохнувшись. Только цилиндр с головы исчез.
     
— Grazie a Dio![29] — возопил распорядитель, картинно простирая руки к небу, а потом еще и преклонил колена. Воистину даже один итальянец — это уже аудитория.
     
Поэт поднял свой головной убор, просунул палец в дырку на тулье.
     
— Превосходный выстрел. Теперь я.
     
И тоже переложил пистолет из правой руки в левую. Дешевый позер!
     
Нет, не дешевый, сказал себе Романов. Дешевый не позволил бы мне выстрелить первым…
     
Алеша стоял, закусив губу, и готовился к боли. Про смерть как-то не думал. До нее еще нужно было дожить. Сначала — обжигающий удар, и тут лишь бы не завыть, не заорать, не потерять лицо. Потом всё кончится, но смерть почти никогда не бывает мгновенной…
     
Он повернулся боком, как мог прикрылся рукой и пистолетом. Хуже всего, что в эти последние мгновения чувствовал он себя препакостно. Каким-то Грушницким. Впору было крикнуть: «Стреляйте! Я вас ненавижу, а себя презираю!» Ах, Клара, Клара, это из-за тебя я сошел с ума, подумал Алеша. И опять получилось некрасиво — свалил вину на женщину.
     
По всему выходило: нехорош Алексей Романов. Пускай пропадает, не жалко.
     
Черная дырка смотрела прямо в лицо. Сейчас к восемнадцати жертвам великого дуэлянта прибавится девятнадцатая.
     
Д'Арборио опустил ствол пониже, подпер локоть правой рукой. К чему такая тщательность? Промахнуться мудрено.
     
     
Картинка 19
     
     
Выстрел показался Алеше не таким оглушительным, как предыдущий. Левую руку, которой молодой человек прикрывал бок и низ лица, слегка толкнуло. Но боли не было.
     
С недоумением он посмотрел на рукав и увидел, что на манжете отстрелена запонка.
     
Что за чудо?
     
Синьор Лоди верещал что-то по-итальянски про belissimo duello и annali di storia, а Романов всё разглядывал свой простреленный рукав.
     
Подошел улыбающийся Д'Арборио.
     
— Ну вот, мы квиты. Вы слегка попортили мой туалет, я — ваш. — Он снял перчатку и протянул руку. — Вы смелый человек, мсье. И отличный стрелок. Вы молоды, хороши собой, а главное она вас любит. Рафаэль Д'Арборио — не дракон, от которого нужно спасать принцессу. Клара ваша, вы достойны этой нимфы.
     
Еще не пришедший в себя Романов вынул из кармана и протянул правую руку (перевязь перед поединком он снял).
     
Пальцы у итальянцы были горячие, сильные. Алеша вскрикнул.
     
— Простите, я забыл про вашу руку, — расстроился Д'Арборио. — У вас повреждено сухожилие? О, я знаю толк в ранениях.
     
Оглянувшись на сияющего секунданта, поэт отвел русского в сторону и понизил голос.
     
— Вы ведь офицер? Это видно по взгляду, по выправке, по благородству манер. И коли находитесь здесь в разгар войны, на то, конечно же, имеются веские причины… Молчите, не возражайте. Но если вам что-нибудь говорит имя Д'Арборио, вы знаете, что я пламенный враг австрийцев и тевтонов. Вы читали речь, которую я на прошлой неделе произнес в Риме? «Италия, проснись!» Нейтралитет — позор для моей отчизны. Мы должны вынуть меч из ножен!
     
— Да, я читал. Вас слушали двадцать тысяч людей.
     
— Тридцать! А услышала меня вся Италия! Теперь скажите. — Он крепко схватил собеседника за плечо. — Что вы ищете здесь, в Сан-Плачидо? …Хорошо, попробую догадаться сам. Вам нужно проникнуть в бронированную камеру Зоммера. Я угадал?
     
Романов вздрогнул.
     
— Откуда вы…?
     
Итальянец пожал плечами.
     
— Больше ничего интересного в этом болотце для русской разведки быть не может. Лишь «Шпионская биржа» господина Зоммера. Ради нее имело смысл прислать группу агентов во главе с таким бравым молодым человеком… — Д'Арборио сделался печален. — Я знаю о несчастье, постигшем ваших товарищей. Их автомобиль нашли на берегу, в десяти минутах езды от виллы Зоммера… Не нужно ничего говорить. Я всё понимаю. Вы потерпели фиаско, вам нужна помощь. Послушайте, я влиятельный человек, у меня связи в самых разных слоях общества. У нас говорят: «человек, у которого есть Друзья». Вы знаете, кто такие «Друзья»?
     
— Ну как, — удивился Романов. — Друзья — это друзья…
     
— Вы не знаете, кто такие «Друзья», — констатировал поэт. — Может быть, вам больше знакомо слово «Мафия»?
     
— Как-как? — переспросил русский. — Впервые слышу.
    
    
     
      
На закате дня
     
     
— Игра продолжается, — сказал Козловский, потирая руки.
     
Весь день он отсутствовал, а вернулся бодрый, брызжущий энергией. Прямо не верилось, что еще утром тот же самый человек стоял на коленях под дождем и стонал от отчаяния.
     
— В Лозанне встретился с нашим резидентом. Доложил обстановку, получил полную свободу действий. Полковник объяснил мне, что за «Мафия» такая. Красивое слово. Вашего Д'Арборио нам Бог послал, за наши страдания.
     
Они находились в номере у Романова, точнее на балконе. Красное солнце, выглянувшее из-за туч лишь на исходе пасмурного дня, уже коснулось своим румяным ликом верхушек гор.
     
Точно таким цветом пылали Алешины щеки. Он был полуодет, приход командира застал его врасплох.
     
— Отдыхали? — спросил с порога штабс-ротмистр. — Это правильно. Ночью опять не спать. Да посторонитесь вы, дайте пройти.
     
Сославшись на духоту, Алеша сразу увел гостя на балкон. Дверь платяного шкафа скрипнула, без видимой причины решив закрыться поплотней, но Козловский был слишком возбужден, чтоб обращать внимание на пустяки.
     
— Так что это — Мафия? — спросил Романов.
     
— Итальянская конспиративная организация. Возникла на Сицилии, но действует повсюду, где живут итальянцы. Очень влиятельная. Вроде карбонариев или эсеров, но только не за революцию, а наоборот. Разумеется, не в ладах с законом, но ведь и мы с вами действуем не дипломатическими методами. В общем, повезло вам с поэтом… Однако холодно здесь. Пойдемте внутрь.
     
Вернулся в номер и как назло сел к столу прямо напротив шкафа. Алеша заслонил собой дверцу — вроде как прислонился спиной.
     
— Алексей Парисович, на который час вы условились?
     
— Мы с Д'Арборио встречаемся в четыре пополуночи.
     
— Отлично. Я еду с вами.
     
Дверца была вся в поперечных прорезях, на манер жалюзи. В затылок Алеше дунуло щекотным ветерком. Сжав губы, чтобы не улыбнуться, Романов как бы в задумчивости похлопал ладонью по шкафу. Это означало: не шали.
     
— Я должен быть один, — сказал он, сосредоточенно сдвинув брови. — Таково условие.
     
— Ерунда. Я не в счет. У итальянцев солидный человек без свиты никуда не ездит, это неприлично… Стало быть, в четыре я у вас. Отправимся на ночную экскурсию вместе. Ну, отдыхайте. Я тоже немного посплю.
     
Князь направился к двери. Заметив, что молодой человек не тронулся с места, прикрикнул на него:
     
— Немедленно в кровать! Это приказ, ясно?
     
— Слушаюсь, господин штабс-ротмистр! — отчеканил Романов.
     
Из шкафа донеслось приглушенное хихиканье.
     * * *
     
До разговоров дело дошло нескоро. Очень нескоро. Клара пришла прямо перед Козловским, и в те пять минут было не до объяснений: поцелуи, объятья, слезы, летящая под кровать одежда. Когда штабс-ротмистр удалился, любовники снова кинулись друг на друга, будто два изголодавшихся хищника.
     
Солнце давно уже спряталось за горы, свет померк, над озером взошла луна, когда в кровати прозвучала первая мало-мальски членораздельная фраза.
     
— Какое счастье! Ты живой! Потому что я тебе молилась, — промурлыкала Клара и вдруг сердито воскликнула. — Но он тоже живой! Я его видела! Он на меня не смотрел. Повернулся и не смотрел! Почему он живой?
     
— Д'Арборио благородный человек. Он понял, что ты любишь не его, а меня, и отступился. Если бы я его убил, я был бы хуже Дантеса!
     
— Хуже кто? — наморщила лобик Клара.
     
Но он не стал читать ей лекцию по истории русской литературы, а сказал то, о чем думал весь день:
     
— Теперь я понимаю, отчего ты… была с ним.
     
Она скорчила гримаску.
     
— Ты будешь меня всегда accusare? Винять?
     
— Винить, — поправил Романов. — Нет, не буду. Ты говорила, он страшный человек. Это из-за Мафии, да?
     
Личико танцовщицы стало мрачным, и Алеше впервые пришло в голову, что она не так юна, как кажется. Наверное, ей больше лет, чем ему. Может быть, двадцать восемь или даже тридцать.
     
— Это очень опасные люди. — Она поежилась. — Ты тоже занимаешь опасное дело. Я не дура. Я слушала твой пианист. Он не пианист. И ты не певец. Не только певец.
     
— Не надо про это…
     
Теперь настал его черед закрыть ей рот поцелуем.
    
    
     
      
Ночная экскурсия
     
     
Обошлись без слов. Алеше поэт молча пожал руку, на его спутника мельком взглянул и ограничился кивком. Козловский ответил низким поклоном. Он нарочно оделся пообтрепанней, чтоб подчеркнуть сугубую незначительность своей персоны. Ничего объяснять не пришлось. Очевидно, штабс-ротмистр был прав относительно итальянских обыкновений.
     
Свидетелей у немой сцены не было. Ночной портье дремал в пустом фойе за стойкой и не поднял головы.
     
Д'Арборио был в черном плаще с пелериной, альпийская шляпа с перышком надвинута на самые глаза. Всё это делало его похожим на миниатюрного оперного Мефистофеля.
     
В глубине аллеи, на некотором расстоянии от подъезда, ждал «паккард» с темными стеклами — Алеша таких никогда не видывал. Из кустов на дорожку ступили двое мужчин в шляпах и строгих, чуть мешковатых костюмах.
     
Козловский и Романов переглянулись. Полицейские? Или люди Зоммера?
     
— Это крестники дона Трапано, — успокаивающе объяснил Д'Арборио.
     
Что за дон, было непонятно, а его крестники выглядели довольно зловеще, но Алеша чувствовал: вопросов лучше не задавать.
     
Поэт подал незнакомцам какой-то знак и добавил:
     
— Мы с вами сядем назад, ваш человек — вперед, к шоферу.
     
Так и сделали.
     
Но едва они расселись, люди в шляпах быстро подошли к автомобилю и тоже залезли внутрь, один вперед, другой назад. Пришлось подвинуться, причем Козловский оказался между водителем и первым «крестником», Алеша между Д'Арборио и вторым.
     
Не произнеся ни слова, новый сосед натянул на голову Романову черный мешок с отверстием для носа.
     
— Э, э! — запротестовал штабс-ротмистр, очевидно, подвергшийся такой же процедуре.
     
Д'Арборио положил Алеше руку на локоть.
     
— Прошу извинить, но таковы правила. К дону Трапано гостей с незавязанными глазами возят только в одном случае… Если не собираются отвозить обратно.
     
Фраза произвела должное впечатление. В автомобиле надолго воцарилась тишина, лишь шуршала земля под колесами, да сердито пофыркивал мотор.
     
— Ах, какая ночь, — мечтательно произнес Д'Арборио и продекламировал. — «Il paradiso mio apersi. Era una lima plena…»[30]
     
— Раз вы любуетесь красотами, делаю вывод, что вам мешок на голову не надели, — ворчливо заметил Алеша. Все-таки тревожно ехать вслепую невесть куда, непонятно к кому, да еще в сопровождении бандитов и полоумного декадента.
     
Чиркнула спичка, потянуло ароматом сигары.
     
— Я для дона Трапано не гость, а друг. Италия — единственная страна, в которой разбойники чтут поэзию…
     
Снова наступило молчание.
     
Будь что будет, подумал Алеша, откинул голову назад и уснул. Две ночи без сна — это чересчур даже для двадцати трех лет.
     
Пробудился он от толчка, когда «паккард» резко остановился.
     
— У нашего «руссобалта» тормоза помягче, — раздался голос Козловского.
     
Алеша не сразу сообразил, почему это глаза открыты, а ничего не видно. Потом вспомнил.
     
— Приехали. — Д'Арборио взял его под руку. — Осторожней, я вам помогу.
     
Вылезли из машины. Под ногами были каменные плиты. Пахло сыростью, какими-то цветами. Сад, что ли? Или лесная чаща?
     
— Вам не о чем беспокоиться, — сказал поэт, чувствуя, как напряжен локоть спутника. — Слово итальянца.
     
— Ой, не нравится мне такой эпиграф, — вздохнул князь, которого, судя по звукам, тоже извлекали из авто. — «Слово итальянца» звучит, как «дисциплинированность русского».
     
— Что сказал ваш помощник про Италию и дисциплину? — насторожился Д'Арборио.
     
— Восхищен тем, какая у вас, итальянцев, дисциплина.
     
Ответ понравился.
     
Впереди что-то скрипнуло. Кажется, створки ворот.
     
Еще шагов пятнадцать, и с Романова сдернули мешок.
     
Он огляделся.
     
Сад. Окружен стенами. Ворота уже успели закрыть. Около них двое громил в белых рубахах и жилетках, но при этом в шляпах. У каждого на сгибе локтя по дробовику.
     
Впереди за деревьями темнел большой дом невыразительной архитектуры.
     
— Мне начинает казаться, что мы ввязались в паршивую историю, — нервно прошептал Козловский. — Как бы и нас завтра не нашли с синими лицами… Мой сосед вытащил у меня наган. Вас тоже обшарили?
     
Нет, Алешу не обыскивали. Очевидно, не позволил статус — как-никак офицер, командир разведочной группы. Но от этого было не легче.
     
Только теперь Романов вспомнил, что «пипер» остался в прикроватной тумбочке. Спросонья Алеша про него просто забыл. Что за несчастная судьба у этого пистолета!
     
Поэтому ответом на вопрос штабс-ротмистра было неопределенное покашливание.
     
Д'Арборио позвонил в дверной колокольчик.
     
Открылось квадратное окошко, из него на гостей смотрели два черных глаза. Наклонившись, поэт что-то сказал. Дверь, недобро скрипнув, отворилась.
    
    
     
      
В логове мафии
     
     
Просторная комната, куда проводили поэта и его спутников, очевидно, исполняла роль приемной. Вдоль стен были расставлены массивные кожаные кресла, а на великолепном сверкающем столе красовался бронзовый чернильный прибор в виде кладбищенского надгробья и торчала целая шеренга телефонов. Несмотря на ночное время, секретарь тоже был на месте — неприметный человек, лица которого Романов не рассмотрел, потому что сей господин, ссутулившись, писал что-то в тетради и от своего занятия не оторвался. Не обращайте внимания, слегка махнул рукой Д'Арборио, этот субъект не имеет значения.
     
Сели. Осмотрелись. Разглядывать было особенно нечего. Из обстановки — пара канцелярских шкафов. На стене большое мраморное распятье и аляповатая картина с Мадонной.
     
Двое охранников, которые сопровождали русских от самого отеля, застыли по обе стороны от резной двери, вероятно, ведущей в кабинет к загадочному дону Трапано. Лица у «крестников» были смуглые, лишенные какого-либо выражения.
     
Минут пять спустя, когда Алеша начал ерзать, Д'Арборио тихо сказал:
     
— У дона Трапано временные неприятности с сицилийской полицией, поэтому он обосновался в итальянской Швейцарии.
     
Алеша кивнул, как будто неприятности с полицией были чем-то вполне естественным.
     
Судя по всему, нарушать молчание дозволялось только людям с положением. Когда штабс-ротмистр шепотом заметил: «Ну и рожи у этих крестников», поэт нахмурился и поднес палец к губам.
     
Прошло еще минут десять. Д'Арборио счел нужным пояснить:
     
— Хозяину доложили о нашем приезде. Дон Трапано сейчас выйдет. Один совет. Крестному отцу не задают вопросы. Спрашивает только он.
     
Время шло. Тикали настенные часы. Алеша почувствовал, что его снова клонит в сон. Спохватился, вскинул голову — поймал восхищенный взгляд Козловского. «Ну у вас и нервы», читалось в глазах князя.
     
Вдруг безо всякого сигнала, оба разбойника взялись за створки и открыли их.
     
Секретарь вскочил и низко поклонился.
     
Из дверей, шаркая домашними туфлями, вышел старик в бархатной курточке. Физиономия у него была бритая, благообразная, только черные глаза сверкали чересчур ярко, так что смотреть в них было как-то неуютно.
     
Д'Арборио и русские встали.
     
С почтительной улыбкой хозяин приблизился к поэту, пожал его руку обеими своими, поклонился и сказал что-то, вызвавшее у великого человека протестующий жест — мол, что вы, что вы, я недостоин таких славословий.
     
Потом Д'Арборио показал на Романова.
     
— Ессо l'ufficiale russo di cui abbiamo parlato per telefono.
     
Хороший все-таки язык итальянский. Даже не зная его, можно более или менее догадаться, о чем речь.
     
Алеша шагнул вперед и поприветствовал старого разбойника по-военному: дернул книзу подбородком, щелкнул каблуками. Князь, как подобает исправному служаке малого чина, просто вытянулся по стойке «смирно».
     
— Моя миссия завершена, я удаляюсь, — сказал поэт. — Лишние уши при вашей беседе ни к чему. Дон Трапано знает французский, он долго жил в Марселе.
     
Д'Арборио попрощался с хозяином, и тот снова склонился в преувеличенно благоговейном поклоне.
     
Поймав взгляд Алеши, поэт подмигнул ему и удалился, миниатюрный, но величественный.
     
Почтительная улыбка разом исчезла с морщинистого лица дона Трапано. Он поманил посетителей за собой.
     
— Ну, с Богом, — зашелестел Романову на ухо штабс-ротмистр, прихрамывая сзади. — Говорите, как условлено. Главное не тушуйтесь, поуверенней. Знаю я эту публику: почуют слабину — живыми не выпустят.
     
Кабинет выглядел неожиданно. После богатой приемной Романов ожидал увидеть нечто еще более роскошное, а вместо этого оказался в тесной, убого обставленной комнатенке. На полу домотканые коврики, у облупленного стола два соломенных кресла, черный крест на голой стене. То ли крестьянская горница, то ли монашеская келья. Это император Николай Первый, говорят, точно так же любил впечатлять окружающих: во дворце пышность и великолепие, а в личных покоях суровая солдатская простота. Или, может быть, дон Трапано уютнее себя чувствовал в этом плебейском антураже, а на впечатление посетителей ему было наплевать.
     
Поскольку кресел было всего два, сели хозяин и Алеша. Штабс-ротмистр скромно пристроился позади Романова. Руки положил на спинку. Вероятно, рассчитывал, что будет незаметно подавать напарнику сигналы, тыча его пальцем в плечо.
     
     
Картинка 20
     
     
— Уважаемый дон, — внушительным тоном начал Алеша, не вполне уверенный, как следует величать собеседника, — синьор Д'Арборио сказал мне, что вы любезно согласились помочь моей стране в весьма деликатном и очень непростом деле…
     
Старик неторопливым, властным жестом велел ему замолчать — поднял ладонь. Романов споткнулся прямо на середине цветистой фразы.
     
— Я не привык разговаривать с подчиненным, когда рядом находится начальник, — сказал дон Трапано на скверном французском, глядя своими пронзительными глазами поверх Алешиной головы на Козловского.
     
— Что, извините? — растерялся Алеша.
     
Князь хмыкнул.
     
— Дядька-то непрост. Вставайте, Алексей Парисович. Теперь я посижу.
     
И они поменялись местами.
     
— Капитан императорской гвардии князь Козловский, — представился командир, и, невзирая на обтерханный пиджачок, по тону, манере сразу стало видно, что это, действительно, князь и вообще персона значительная. — Я вижу, вы человек дела. Поэтому сразу перейду к сути проблемы. Мы хотим…
     
— Я знаю, чего вы хотите, — перебил его дон Трапано. Он явно не привык тратить время на лишние разговоры. — И знаю, как вам помочь. Я дам вам лучшего специалиста. Он выполнит основную работу. От вас потребуется две вещи: обеспечить доступ в дом и узнать код. Это всё.
     
Козловский помолчал, осмысливая сказанное. Остался не удовлетворен. Опасно связываться с человеком, чьи побудительные мотивы неизвестны.
     
— Скажите, отчего вы решили помочь русской разведке? — спросил он, хоть и помнил, что дону задавать вопросов не полагается. — Неужто из одного уважения к поэзии?
     
У могущественного человека раздраженно шевельнулась седая бровь, но князь смотрел собеседнику прямо в глаза, и по выражению лица было видно — не отступится.
     
Дон Трапано кивком дал понять, что уяснил скрытый смысл вопроса: перед ним не просители, а представители великой державы, и разговаривать с ними следует в открытую.
     
— Скажем так… Мы решили, что война на стороне Антанты будет Италии полезна, — коротко ответил итальянец, слегка выделив слово «мы». — И больше никаких вопросов. Иначе будете решать свою проблему сами. Итак, первое: доступ в дом. Второе: код. Когда будете готовы — сообщите через дотторе Д'Арборио.
     
— Допустим, мы придумаем, как проникнуть на виллу. Но у Зоммера сильная охрана!
     
Старик сердито стукнул ладонью по столу и поднялся.
     
— Повторяю последний раз. Ваша забота: доступ в дом и код.
     
Двери сами собой распахнулись за спиной у русских. Аудиенция была окончена.
     
— Тоже мне союзничек, — зло сказал Козловский, когда они выходили. — Умеет только языком трепать! Дон Трепано! Попусту время потратили. Что за код такой? К сейфу, что ли? Если б мы знали код сейфа и могли проникнуть на виллу, на черта нам Мафия? Эх, Алексей Парисович. Бой проигран, и флаг спущен. Завтра доложу резиденту, и домой. С позором…
    
    
     
      
Настал миг расставания
     
     
Они сидели вдвоем на высоком берегу. Он понурый, несчастный. Она заплаканная, безутешная.
     
— …Ну вот, я всё тебе и рассказал… Сама видишь, какой из меня разведчик. Мы с тобой выбрали плохое время для любви. Сегодня ночью уезжаю…
     
А как было не рассказать? Тем более что Клара и так обо всем догадалась — еще когда отсиживалась в шкафу. Она ведь не дурочка. Пускай Алексей Романов горе-шпион, но с любимой женщиной, по крайней мере, он поступил честно.
     
Со скамейки, на которой расположились бедные влюбленные, были видны дома городка и — на зеленом утесе — проклятая вилла, так и оставшаяся неприступной.
     
— Нет! Нет! — рыдала Клара. — Ты не уедешь! Не сегодня! Это нельзя! Я умру!
     
— Не могу. Получен приказ. Задание провалено, нужно возвращаться.
     
Она порывисто обняла его, стала целовать и сбивчиво заговорила:
     
— Ты будешь победитель! Ты выполнишь задание! Ты остаешься со мной еще день, или два, или даже три. Ты вернешься домой триумфатор, царь Николай даст тебя самый главный медаль!
     
Алеша улыбнулся сквозь слезы.
     
— Не надо улыбаться! — Клара ударила его кулачком в грудь. — Я буду тебя помогать! Я для тебе всё сделаю! Дон сказал попасть на виллу и какой-то код? Я всё узнаю!
     
Мысленно обругав себя за болтливость, Романов схватил ее за плечи:
     
— Ты что задумала?
     
Она высморкалась в платок и с поразительным хладнокровием, как-то очень уверенно заявила:
     
— Зоммер любит красивые женщины. А я красивая. Он на меня всегда смотрит. Два раза посылал букет розы. Но я посылала обратно, потому что Зоммер противный. Теперь я буду с ним. Я всё узнаю и скажу тебя.
     
— Как ты… Как ты могла подумать, что я соглашусь…
     
Он вскочил со скамейки, весь дрожа от ярости.
     
— Маленький дурак, — ласково сказала Клара. — Совсем не обязательно спать с мужчина, чтобы узнавать его секрет. Хочешь, я клянусь? — Она вынула из-под платья крестик, поцеловала его. — Убей меня гром и молния, если я буду делать любовь с этот жирный, некрасивый Зоммер!
    
    
     
      
Горькая тризна
     
     
Вечером в гостиничном ресторане штабс-ротмистр Козловский и унтер-офицер Романов справляли тризну по погибшим товарищами и по собственной незадачливой судьбе. В восемь часов утра таксомотор должен был доставить двух уцелевших членов разведгруппы в Лугано на вокзал, оттуда поездом в Венецию и дальше кружным морским путем, через Скандинавию в Петербург. Предстояла долгая и грустная дорога, особенно горькая для Алексея, потерпевшего поражение не только служебное, но и любовное.
     
Последнее свидание на озере закончилось катастрофой. Теперь стыдно было об этом вспоминать. Он кричал, что не будет альфонсом, сутенером. Клара ответила: «Ты просто не любишь» и ударила его узкой рукой по лицу — сильно и больно. Еще кинула: «Дурак! Идиот!» Повернулась и убежала.
     
Ну и отлично, сказал он себе, вытирая окровавленную губу. Так даже лучше.
     
А потом, вечером, когда мрачно курил на террасе, увидел Клару. Нарядная, смеющаяся, она садилась в машину к Зоммеру.
     
Что это означало? Неужели она все-таки решилась осуществить свое намерение? Или просто устроила демонстрацию, чтобы больнее досадить своему обидчику?
     
Козловскому про свои страдания Алеша, конечно, не рассказал. Князю и собственных терзаний было более чем достаточно.
     
За столик они сели поздно, когда в зале уже почти не оставалось посетителей.
     
Бессердечная кокотка, горестно думал Романов, пока штабс-ротмистр делал заказ. Зоммер богат, а ей нужны деньги. Еще, поди, про нас с Козловским ему доложит. Ну и черт с ней. Все равно дело кончено.
     
Но в смятенной душе звучал и другой голос, укорявший: «Как тебе не стыдно! Она не такая! Ради любви она готова на всё, а ты…»
     
Не удержался Алеша, всхлипнул.
     
— Ой, только без этого. Ради Бога, а? — попросил князь. — А то я сейчас сам слезу пущу.
     
Надобность изображать «маленького человека» отпала, поэтому штабс-ротмистр был в хорошем сюртуке, полосатых брюках и с траурной повязкой на рукаве.
     
Стоявший у стола официант был сильно удивлен метаморфозой, которая произошла со скромным аккомпаниатором, но безошибочным нюхом почуял аромат нешуточных чаевых и потому был само подобострастие.
     
— За наших товарищей, земля им пухом. — Козловский выпил из бокала, поморщился. — Ты что нам принес? Я же сказал: массимо форте. Самого крепкого давай. Нет, к черту коньяк! Граппу неси. Граппа — кларо?
     
Служитель поклонился и исчез.
     
Штабс-ротмистр проводил его тяжелым взглядом.
     
— К черту всё. Не по мне эта служба. И я не по ней. На фронт попрошусь. Сейчас война позиционная — все одно в окопе сидеть, хромая нога не помеха…
     
     
Картинка 21
     
     
Официант бегом тащил поднос, на котором сверкал хрусталем огромный графин с прозрачной жидкостью.
     
— Выпьем молча, — сказал Козловский. — Сами знаем, за что.
     
Унтер-офицер опрокинул рюмку за любовь, до дна. Глотку обожгло, будто жидким пламенем. Сердце заколотилось еще пуще.
    
    
     
      
А в эту самую минуту …
     
     
Ах, если б Алеша мог видеть, что происходило в этот миг в какой-нибудь миле от отеля, его сердце было бы окончательно разбито. Зоммер и его гостья были на втором этаже виллы, в спальне. Они стояли у окна и целовались. Потом мужчина, возбужденно сопя, сполз губами с лица Клары вниз, к шее. Расстегнул пуговки на платье, обнажил плечо, стал целовать его.
     
Женщина смотрела на его мясистый затылок с отвращением, но при этом не забывала издавать сладостные вздохи. Когда он взял ее за талию и потянул к ложу, она с тихим смехом выскользнула из жадных рук и кокетливо показала на дверь ванной. Хохотнув, Зоммер шлепнул ее по бедру:
     
— Только поживей, кошечка. Я весь горю!
     
Он подождал, пока за красоткой закроется дверь, и начал раздеваться. Зоммер знал, что нехорош фигурой, поэтому проделал эту процедуру с предельной скоростью. Забравшись под одеяло, устроился поудобнее, включил лампу и приготовился к чудесному зрелищу. Обнаженная прелестница, изготовившаяся к любовным утехам — что может быть пикантней?
     
То, что она заставляла себя ждать, лишь распаляло аппетит. Зоммер нетерпеливо поерзал, провел по губам толстым языком.
     
В ванной лилась вода. Что-то звякнуло. Должно быть, чаровница от волнения обронила какую-нибудь дамскую безделицу — пудреницу или помаду.
     
— Porco![31] — шепотом обозвала Клара некстати звякнувший шпингалет и высунулась из окна.
     
Внизу, под обрывом плескалось озеро.
     
Оглянувшись, она стянула через голову платье. Вокруг талии была обмотана лестница из тонкого прозрачного шелка.
     
Один конец Клара закрепила на опоре жалюзи, предварительно проверив ее прочность. Ко второму привязала гирьку, извлеченную из сумочки. Спустила вниз.
     
Потом плотно прикрыла створку, но шпингалет запирать не стала.
    
    
     
      
В пьяном угаре
     
     
— Двенадцать рюмок тащи! — инструктировал штабс-ротмистр официанта. — До дичи, кларо? И еще до дичи! Тутто венти кватро![32]
     
Тот умчался. Козловский повернулся к товарищу, задушевно сказал:
     
— Алеша, давай на «ты». Связала нас судьба одной веревочкой, да на ней же и вздернула. Оба мы с тобой му… тьфу! музыканты.
     
— Хорошо, — согласился Романов. На «ты» так на «ты». Разница в возрасте небольшая, лет восемь.
     
Официант уже возвращался с новым подносом, сплошь заставленным крошечными рюмками.
     
— Вот так и вот так, — показал князь. Двенадцать рюмок встали в шеренгу перед ним, двенадцать перед Алешей. Официант в два счета наполнил их граппой. В его взгляде читались недоверие и ужас.
     
— Я тебя научу пить по-гвардейски, за апостолов.
     
— Как это? — без интереса спросил Романов. Сердце у него сжималось так тоскливо — хоть на луну вой.
     
— Очень просто. Делай, как я. — Штабс-ротмистр скривился на рюмки. — Тьфу, наперстки какие-то. Значит, так. За апостола Петра!
     
Он осушил крайнюю правую. Алеша последовал его примеру.
     
— За Матфея.
     
Выпили по второй.
     
— За Иоанна.
     
По третьей, но Алешу пришлось немного подождать, он закашлялся.
     
— За Иакова сына Зеведеева.
     
Тут младший из собутыльников сдался — поднял руки. Князь досадливо крякнул, но не остановился.
     
— За Иакова сына Алфеева… После двух Иаковов разрешается закусить.
     
Отломил кусочек хлеба, понюхал, проглотил. Алеша хотел подцепить кусочек горгонзолы, но никак не мог попасть в сыр вилкой.
     
— Так, теперь за Андрея Первозванного. Не отставать! … За Фому Неверящего… За Филиппа… За Варфоломея… За Симона Зилота… За Иуду Леввея… А Иуде Искариоту — вот. Об твердь земную!
     
С этими словами Козловский выплеснул последнюю, двенадцатую порцию на скатерть, а саму рюмку с размаху грохнул об пол — официант жалобно вскрикнул. Князь кинул ему купюру.
     
— На, не переживай… Алеш, ты что?
     
Его молодой друг сидел с разинутым ртом, пытаясь сделать вдох.
     
Прислушавшись к себе, штабс-ротмистр констатировал:
     
— Не пробило. Ну-ка, как тебя… Еще неси. Анкора!
     
Голова у Алеши с каждой секундой делалась всё тяжелее. Одной шеей на весу ее было уже не удержать. Пришлось подпереться сначала одной рукой, потом двумя.
     
— Где ты, где ты? — уныло повторял пьяный Романов, взывая к Кларе.
     
Князь взял его за ухо, повернул к себе.
     
— Да вот же я. Ослеп ты, что ли?
     
— Где ты? — безнадежно всхлипнул Алеша.
    
    
     
      
Лучше ему было этого не знать…
     
     
Господину Зоммеру было хорошо. Он полулежал на подушке, потягивал из тонкого бокала херес, время от времени подносил ко рту сигару.
     
Танцовщица лежала рядом, уткнувшись носом в его плечо и ровно дышала во сне. Умаялась, цыпочка, самодовольно подумал он. Не всякий способен на шестом десятке так утомить женщину.
     
Ему тоже хотелось спать, но до двенадцати было нельзя. Вот сменит код, тогда впору и отдохнуть. К утру пылу поднакопится — глядишь, еще разок покувыркаемся.
     
Милашка пролепетала во сне что-то нежное, трогательное. Зоммер осторожно взял со столика часы. Без пяти. Пора.
     
Тихо поднявшись, он накинул халат. Женщина грациозно перевернулась на другой бок. Одеяло сдвинулось, вдоль спины по ложбинке пролегла мягкая тень.
     
Улыбнувшись, Зоммер вышел.
     
В следующую же секунду Клара бесшумно, не скрипнув пружиной, поднялась и перебежала к двери.
     
Грузный человек в халате шел по коридору, пол поскрипывал под его шагами. Сзади, ночной бабочкой скользил белый силуэт.
     
На верхней площадке лестницы в креслах сидели охранники. Кларе пришлось прижаться к самой стене, чтобы не попасть в их поле зрения.
     
Коридор повернул направо. Она успела увидеть, как хозяин входит в какую-то дверь.
     
     
Картинка 22
     
     
Высунулась из-за краешка, готовая отпрянуть обратно. Но Зоммер назад не смотрел.
     
Судя по книжным полкам, тут находилась библиотека.
     
Волосатая рука тронула фолиант в кожаном переплете. Открылся секретный ход.
     
Когда Зоммер вошел в него, Клара на цыпочках, танцующей походкой переместилась к тайнику. Выглянула.
     
Невидимые часы начали отбивать полночь. Зоммер что-то повернул на пульте и пробормотал вслух, запоминая:
     
— Sechs-drei-sechs-acht-zwei-zwei. Sechs-drei-sechs-acht-zwei-zwei…
     
Сзади что-то скрипнуло.
     
Президент «Шпионской биржи» быстро обернулся, правая рука юркнула в карман халата. Прислушался — тихо.
     
Зоммер подбежал к светлому прямоугольнику двери. В библиотеке было пусто. На ветру скрипнула приоткрытая форточка.
     
Тогда морщины на лбу коммерсанта разгладились. Он запер тайник и вернулся в спальню.
     
Девчонка спала в той же позе, только одеяло сползло еще ниже.
     
Сочные губы Зоммера тронула улыбка.
    
    
     
      
Молодо-зелено
     
     
— Эх, молодо-зелено… — Козловский с умилением взглянул на сомлевшего товарища и выплеснул граппу на пол. — А Иуде Искариоту — вот!
     
Наученный опытом официант был наготове и ловко поймал брошенную рюмку на растянутое полотенце. Очередная купюра, впрочем, все равно полетела следом за рюмкой.
     
Сосредоточенно жуя ломтик груши, штабс-ротмистр о чем-то размышлял. Некая мысль явно не давала ему покоя. Он потряс за плечо уткнувшегося в скрещенные руки Романова.
     
— Леша! Леша, проснись!
     
Молодой человек выпрямился, но глаз не открыл.
     
— Вот скажи: государь император — помазанник Божий?
     
— Божий.
     
— А Бог — Он есть? Ведь если Бога нет, то кто ж тогда императора на царство помазал? По какому праву он над нами властвует? Есть Бог?
     
— Не знаю, — ответил Романов и заморгал. Князь тяжело вздохнул.
     
— Вот и я не знаю… Во что же тогда верить?
     
— В любовь.
     
Голова унтер-офицера снова склонилась к столу.
     
— Э-э, брат… — Штабс-ротмистр потрепал романтика по загривку. — Нет никакой любви. Одно паскудство.
    
    
     
      
Но любовь есть!
     
     
Теперь Алеша твердо это знал. Бледный после алкогольных излишеств, но счастливый и торжествующий, он объяснял, показывая на схеме: — …Вот здесь окно ванной, оно находится в эркере, прямо над обрывом. Мы видели снизу, из лодки. Это метров пятнадцать-двадцать от поверхности воды. Лестница прозрачного шелка из дома не видна. Окно закрыто, но не заперто. Госпожа Нинетти говорит, что уборку в доме делают по субботам, а значит, до того времени никто этого не обнаружит…
     
Козловский и дон Трапано внимательно следили за кончиком карандаша. В утреннем свете «крестный отец» в вязаном жилете и его скромная комнатка выглядели очень мирно, даже идиллически. За окном на ветвях апельсиновых деревьев висели тяжелые плоды, ласковое солнышко просвечивало сквозь патриархальные тюлевые занавески. Русских снова привезли сюда с завязанными глазами, но сегодня эта процедура уже не показалась им зловещей — комичная причуда старомодных разбойников в духе Луиджи Вампы из романа «Граф Монте-Кристо».
     
Волшебница Клара, будто Царевна-Лебедь, одним взмахом крыла разрешила все Алешины трудности.
     
      
       
Это чудо знаю я;
       
Полно, князь, душа моя,
       
Не печалься; рада службу
       
Оказать тебе я в дружбу
      
     
     
Спасла честь возлюбленного, оказала бесценную помощь России! С какой бесшабашной веселостью, с каким юмором рассказывала эта поразительная девушка про свои приключения! Она подсыпала Зоммеру в вино снотворного, и сластолюбивый осел вскоре после полуночи осовел, задрых, так и не получив того, на что надеялся. Клара добилась всего: подсмотрела, как открывается тайник; запомнила код; обеспечила безопасное проникновение в дом — и при этом оставила идиота с носом, отделавшись парой поцелуйчиков. А чтоб не заподозрил неладное, оставила ему укоризненную записочку: «Как ты посмел уснуть! Меня никогда еще так не оскорбляли!» Ну не прелесть?
     
Отчаянная, бесшабашная, рисковая, готовая на все ради нескольких украденных у судьбы дней счастья. Громокипящий кубок, а не девушка!
     
— …Из ванной мы попадем в спальню Зоммера, — продолжил Алеша и нахмурился, вдруг заметив, как при слове «спальня» слушатели украдкой переглянулись. Выражение их лиц ему очень не понравилось.
     
— Не смейте делать такие глаза! — вспыхнул он. — У Клары ничего с ним не было! Вы не знаете эту женщину!
     
— Да мы ничего, тебе померещилось, — поднял руки Козловский. — А женщина, действительно, чудо. Успокойся, Лёш, ты что?
     
И дон Трапано тоже приложил ладонь к груди: мол, вам, мсье, показалось.
     
Но Романов все равно закончил очень сухо:
     
— Код на сегодня известен: 636822. Таким образом, господин Трапано, ваши условия мы выполнили. Попасть на виллу мы сможем со стороны озера. Код тайника тоже известен. Но что делать с Зоммером и его телохранителями? А Клара рассказала, что кроме них в саду и на первом этаже дежурят еще шесть человек.
     
— В саду и на первом этаже вам делать нечего. А на втором этаже вам никто не помешает. С Зоммером проблем не будет, обещаю. Код — хорошо. Остается стальная дверь…
     
— Какая дверь? — удивился штабс-ротмистр. Вместо ответа старик нажал под столом кнопку. В комнату без стука вошел очень коренастый, почти квадратный человек с широким безгубым ртом и очень узкими, полуприкрытыми глазами — словно природа прорезала по каменному лицу три щели: большую снизу, две маленьких сверху.
     
— Это мой крестник, Молчун Чичо. Лучший в мире специалист по замкам. Он пойдет с вами.
     
Князь демократично протянул устрашающему квазимодо руку и улыбнулся, но Чичо на него не взглянул. Он стоял, будто истукан, и смотрел только на своего крестного папашу.
     
Улыбка сползла с лица штабс-ротмистра, рука сжалась в кулак и опустилась.
    
    
     
      
Проблем не будет
     
     
В этот четверг, по своему всегдашнему обыкновению, Герберт-Мария Зоммер наведался в Лугано, чтобы положить в банк честно заработанные деньги.
     
Неделька выдалась хлебная, но бурная. Общее сальдо получалось следующее.
     
В приход следовало записать новый беспрецедентно выгодный заказ от австрийцев. Майор Фекеш выразил пожелание сделать крупную оптовую закупку: приобрести всю картотеку по Италии. Эта страна чрезвычайно интересует Вену как потенциальный противник. Очень вероятно, что помимо двух существующих фронтов — русского и сербского — у императора Франца-Иосифа вскоре появится третий, итальянский.
     
За одну только опись всех имеющихся товаров Фекеш заплатил сто пятьдесят тысяч крон. Когда ознакомился с ассортиментом, весь затрясся от алчности. Назначенная цена превышает его возможности, но он обещал, что надавит на свой Генштаб. Если сделка состоится, нужно будет вложить всю выручку в аргентинский скотобойный бизнес. Спрос на консервированную говядину, производимую вдали от зоны военных действий, наверняка возрастет. Пока на этом наживаются североамериканцы, но рано или поздно Штаты тоже втянутся в европейскую заваруху, и тогда наступит звездный час Аргентины. В таких прогнозах Герберт-Мария не ошибался.
     
Туда же, в плюс, попадал новый покупатель — итальянская разведка. Вчера был многообещающий звонок из Рима. Интересовались, нет ли у синьора Зоммера сведений по Тирольскому укрепрайону. Как не быть, есть. И не только по Тирольскому.
     
А еще (чутье подсказывало) очень скоро активизируются американцы. У этих, всем известно, денег куры не клюют. Стало быть, возрастут все расценки. Остальным странам придется подтягиваться. Это неизбежно.
     
Теперь графа «затраты».
     
Позавчера ночью русская разведка предприняла весьма наглый рейд. Этого следовало ожидать. Пустопорожний разговор в Локарно с русским военным агентом насторожил Зоммера. Сразу после ужина он протелефонировал на виллу, чтобы охрана усилила меры безопасности, но опоздал. Аппарат не отвечал. Все шестеро часовых к тому моменту уже были нейтрализованы. Но отличная система дополнительной защиты не подвела. Операция русской разведки провалилась, причем со значительными потерями. Это им урок. Пусть знают, что с Гербертом-Марией Зоммером такие шутки не проходят.
     
Олухи-охранники уволены без выходного пособия. Итальянцы слишком беспечны, теперь виллу сторожат надежные цюрихские парни.
     
Пожалуй, это все-таки не затраты, а дополнительная инвестиция в совершенствование производства.
     
Жалко, конечно, милягу Жубера. Заменить его пока некем, придется справляться в одиночку. Но нет худа без добра. Старик в последнее время здорово сдал, часто прихварывал. С ним так или иначе следовало что-то решать.
     
Единственная проблема, которая возникнет в результате этого инцидента — отношения с русскими. Нация самолюбивая, обидчивая. Хотя какие тут могут быть претензии? Сами первые проявили агрессивность, он всего лишь защищал свою собственность.
     
И все же нехорошо. Нельзя нарушать равновесие, нельзя превращаться в эксклюзивного поставщика Венского императорского двора, иначе начнутся сложности в отношениях со всеми разведками стран Антанты.
     
Пожалуй, проще всего будет подкинуть что-нибудь важное по льготной цене французам и англичанам. А они взамен пусть попридержат на цепи русского медведя.
     
Зоммер откинулся на мягком сиденье «роллс-ройса», окинул благосклонным взглядом озеро, заснеженные вершины гор.
     
Жизнь была прекрасна: полна опасностей, но и щедра.
     
Поразмыслив о делах, Герберт-Мария позволил себе немного расслабиться. Что за чудо эта танцорка! Мила, резва, изобретательна. Жалко, утром он проснулся слишком поздно, не хватило времени на анкор. Надо будет послать за нею вечером.
     
Он стал представлять, сколько всего интересного можно испробовать с такой удачной партнершей. Глаза заблестели, губы плотоядно задвигались.
     
Шофер «роллс-ройса» нажал на клаксон. Болван-пастух в соломенной шляпе вздумал перегонять через дорогу стадо овец. Огромное серо-белое пятно расползлось по шоссе, обтекая лимузин с обеих сторон. Из машины сопровождения вылезли телохранители, стали орать на кретина, чтобы поскорей убрал с проезжей части свою вшивую орду.
     
Можно поиграть с Кларой в овечку и волка, подумалось Зоммеру. Сначала он волк, она овечка, потом наоборот…