1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
   
Дощатые дорожки поясняли, где и куда надо идти. Аннин двор был обустроен с ковязинским шиком: его на участки делил лёгкий штакетник. Это – палисадник, здесь – для машины, там – огород, ну, а тут можно присутствовать и посторонним. Такое навязчивое структурирование Моржову казалось простодушно-важным, как если бы гаишник у себя дома на всех углах повесил бы светофоры.
   
Анна выходила из дверей дома с двумя вёдрами. – О! Привет! – деловито обрадовалась она Моржову. – Ты как раз вовремя. Воду принесёшь.
   
В этом была вся Анна. Они полгода не виделись, но она сразу же приставила Моржова к делу. Анна вообще не терпела, когда мужик пребывает в праздности. Когда в былые времена Моржов по вечерам провожал Анну домой, Анна требовала, чтобы он хоть пиво пил по дороге – лишь бы не бездельничал.
   
Водоразборная колонка находилась неподалёку. Пока она хрипела, струёй раскачивая подвешенное ведро, разговаривать было невозможно. Моржов подхватил полные вёдра и почувствовал, что поневоле приобретает крестьянскую осанку – ноги чуть согнулись, чтобы удобнее было семенить с грузом, зад отклячился, плечи развернулись, руки растопырились, а шея выгнулась, как у верблюда.
   
– Чего у тебя Андрюха скважину не пробурит? – прокряхтел Моржов, топая за Анной к воротам.
   
– Есть скважина, только насос не работает.
   
– Почему?…
   
– Откуда я знаю? Сломался. Или алкаши провода срезали. Андрюха вернётся – починит.
   
– Куда он у тебя укатил? – сразу ободряясь, спросил Моржов.
   
– Повёз Коську к своим родителям на неделю. Коська – это сын Анны и Анд рюхи, дьявол лет восьми.
   
– А мать у тебя дома? – допытывался Моржов.
   
– А ты у меня ночевать хочешь? – напрямик спросила Анна.
   
Моржов Анне нравился. Рослый, если что – не ссыт, руки из нужного места растут, к тому же кого хочешь может нарисовать похоже. Неувязка заключалась в том, что в хозяйстве Анны место, пригодное для Моржова, уже занимал Андрюха. Но Анна, как рачительная хозяйка, не дала добру пропасть и подыскала Моржову другое местечко – любовника. Анна была на три года моложе Моржова, а Моржову казалось, что на десять лет старше.
   
– Если можно, то я заночевал бы, – признался Анне Моржов.
   
Выражение «если можно» он употреблял не в смысле «если ты хочешь», а в смысле «если никто не узнает». Собственное «хочу – не хочу» для Анны не имело никакого значения. Надо – значит надо.
   
– Мать на дежурстве, только утром придёт.
   
Отца у Анны сроду не было. Получалось, что сегодня Моржов живёт у Анны.
   
Дом у Анны был большой, многокомнатный и старомодный. Его старомодность заключалась в некой избыточности, излишней добротности: на кухонном столе – клеёнка, на подоконниках – цветы, на телевизоре (большом, современном) – салфетка, на подушках – накидки, на диване и креслах – чехлы. Понятно – ковры на полу и стенах, шторы на окнах; понятно – портьеры вместо дверей; понятно – бабкина швейная машинка, отлаженная, как пулемёт, и готовая к делу в любой миг.
   
Поскольку Моржов на ночь претендовал на роль Андрюхи, то и днём Анна использовала его как мужа. Моржов наколол дров, отнёс и вылил в Банный лог три ведра мыльной воды, вытащил из подпола могильно пахнущий мешок картошки, натянул во дворе бельевые верёвки, вернул бабе Кате одиннадцать рублей долга и со списком покупок сходил в дальний гастроном. Моржову даже понравилась эта игра в работящего мужика и домовитую бабу.
   
– Ты чего в прихожую грязь натащила? – сварливо крикнул он Анне. – Ноги вытереть лень?
   
Анна послушно взяла тряпку и пошла подтирать грязь. Похоже, она не видела разницы между мужем и Моржовым. В гараже у Андрюхи стояли потрёпанные «Жигули» и мотоцикл «Ява»; если «жигуль» не работал, Анна без проблем ехала по делам на «Яве»; так же, видимо, она воспринимала и мужа с любовником.
   
Кстати, уже завечерело. По Ковыряловке пели петухи, гавкали собаки, смеялись какие-то подростки. Посреди улицы стояла, мотала башкой и мычала чья-то корова – словно алкаш, который не догулял с рухнувшей братвой и теперь горланит песню в одиночку.
   
В крытом подворье Анны Моржов чинил дверку, которой грозил скорый паралич: отвёрткой он подтягивал разболтавшиеся шурупы петель.
   
– Хватит там копаться! – одёрнула его Анна. – Ужинать пора. Давай живей, пока не остыло. Разогревать потом не буду.
   
У Анны всё было конкретно. Мужик – это такая полезная и сообразительная рабочая скотина. Мужик должен работать, жрать, трахаться, спать. Если ему этого не предоставить, он убежит и напьётся. Изредка мужика надо отпускать на волю (в ночное) – на рыбалку или на чьи-нибудь похороны. Мужику надо внушать, что им гордятся и он хозяин. Для этого иногда надо одеть его получше и вывести показать соседям. Там от счастья он, конечно, ухрюкается, и его надо тянуть домой не спеша, чтобы он по дороге проорался. Вот, в общем, и всё.
   
Моржова ждала здоровенная сковородка жареной картошки и тарелка с солёными огурцами. Моржов навалился на ужин. Анна заперла двери, задёрнула шторы на окнах, выходящих на улицу, и включила верхний свет. Она села за стол напротив Моржова и стала внимательно смотреть, как Моржов ест.
   
– Тебя чего в город-то принесло-то? – наконец спросила она.
   
Для Анны желание секса не было достаточной причиной, чтобы куда-то ехать и чего-нибудь предпринимать.
   
– Мне сертификаты на детей нужны, – треща огурцом, сказал Моржов. – Можешь мне дать? До августа.
   
– Надо – так дам. Но завтра. Они же на работе, в сейфе лежат.
   
– Пойдёт и завтра, – кивнул Моржов. – Как у тебя жизнь?
   
– Нормально, – пожала плечами Анна. – Мотоблок купили. На гараже крышу перестелили. Мать – тьфу, тьфу – здорова.
   
– А на работе?
   
– И на работе нормально. Что там может быть? Какие-то странные ты вопросы задаёшь. Спросил бы ещё, всё ли у меня в холодильнике нормально.
   
Вот этой нормальностью Анны Моржов всегда наслаждался. Он, Моржов, для Анны был ценным кадром (его можно призвать Андрюхе в помощь, он сам мог чего-нибудь покрасить или приколотить, у него можно было перехватить денег в долг), поэтому Анна и пристроила Моржова при себе. Она не навязывалась сама, но когда Моржов предложил, она сразу легла с ним в постель. «Что я, девочка, что ли? – удивилась она в ответ на моржовское удивление. – Если никто не знает, так что такого? А тебе и мне хорошо. С кем попало я не сплю; вообще – кроме мужа, только с тобой. А на верность эту плюнь. Верной надо было первому быть, а Андрюха у меня не первый. И нечего тут сопли размазывать, жить надо».
   
– Какие у тебя житейские планы? – спросил Моржов у Анны.
   
Анна задумчиво поглядела в синее окошко на огород, за которым где-то вдали пламенела последняя щель заката.
   
– Думаю, кур, что ли, завести… Но возни с ними…
   
Анна была некрасивой, но со здоровой бабьей привлекательностью. Особенно в работе. Разнообразная работа то и дело выявляла то одну бабью сторону Анны, то другую, а потому хотелось увидеть главную.
   
– Зато, опять же, яйца свои… Мясо. Перо. Ковыряловка жила всё-таки как город. Готовила на газу, ходила на службу в Ковязин, почти не держала скотины, а продукты брала в магазине. Из своего – только картошка, смородина и георгины.
   
– Картошку всю доедай, не выбрасывать же, – решительно распорядилась Анна, вставая. – Пойду лягу. Устала я сегодня.
   
Тяжело дыша, Моржов доедал картошку. Анна налила Моржову чай, сходила в уборную и прошла в спальню, не задёрнув за собой портьеру. В проём двери Моржов видел, как Анна расправляет постель, раздевается до ночной рубашки, распускает волосы и укладывается.
   
– Курить будешь – пепел в блюдечко стряхивай, – крикнула Анна. – Оно на серванте стоит, жёлтое. И не тяни, а то я усну.
   
Моржов расправился с картошкой и огурцами, извлёк облатку с виагрой, запил таблетку чаем и закурил. В спальне Анна вдруг всхрапнула, но заворочалась в постели, не давая себе спать.
   
Поначалу Моржов думал, что в школе Анна ведёт какой-нибудь сухой предмет вроде математики. Оказалось – русский и литературу. Ага, ну да: «Тема урока – „Преступление и наказание". Убивать нельзя, потому что совесть замучит. Вот вам, дети, пример. Жил-был Раскольников, крепкий парень. Убил старуху – и превратился в размазню. Сам сдался, и его посадили».
   
Моржов затушил окурок, поднялся и пошёл к спальне.
   
– Свет погаси за собой, – напомнила Анна. Моржов вернулся и щёлкнул выключателем. «Подействовала ли виагра? – озабоченно подумал Моржов в спальне. – Времени-то мало прошло…»
   
– Ну чего ты там? – недовольно спросила Анна.
   
– Стесняюсь.
   
– Будешь стесняться – ничего не получишь.
Моржов понял.
   
Он разделся и лёг рядом с Анной. Анна сразу полезла его щупать, будто проверяла у ребёнка, не мокрые ли штанишки. Штанишки были в порядке.
   
– Хороший ты, Борька, – сказала Анна. – Я по тебе скучала.
   
Анна закинула руки за голову и держалась за прутья кровати, чтобы не тюкаться в них макушкой. Моржов трудился мерно и мощно, как культиватор. Анна дышала глубоко и сильно. Наверное, всё это походило на работу двуручной пилой.
   
– Погоди, – наконец сказала Анна. – Я перевернусь, поясница затекла.
   
Анна перевернулась на живот, а Моржов взгромоздился над её ягодицами. Но он не любовался наготой Анны, а закрыл глаза. Заниматься любовью вот так, без изысков психологии и без тонкостей чувственности, было не менее приятно – будто плотно пожрать после крепкой пахоты. Анна не отдавалась Моржову как женщина мужчине, а вместе с Моржовым толчками ныряла сквозь горячую тьму. У Моржова было ощущение, что они с Анной вдвоём трахают кого-то третьего.
   
Дружно кончив, словно допилив бревно, они улеглись, успокаивая дыхание. Анна молча обняла Моржова и положила голову ему на плечо. Не от нежности, не от благодарности, а потому что так было удобнее. У Моржова уже созревал план встать покурить, выйти на улицу, чтобы посмотреть на Орион и Млечный Путь, но Анна мгновенно заснула. Моржов полежал, размышляя, как бы ему высвободиться, – и тоже заснул.
   
Утром Анна поспешно накормила Моржова завтраком и выгнала из дому – чтобы не застала мать, которая вот-вот вернётся с дежурства. Моржов укатил к школе и ждал Анну у крыльца.
   
Ковыряловская школа была длинным одноэтажным бревенчатым зданием с низким рядом одинаковых окон. Моржов ждал Анну, не слезая с велосипеда. Он сидел на седле, курил и держался за забор. Анна без сантиментов прошла мимо Моржова, только попутно бросила: «Я быстро!» – и скрылась в школе.
   
Моржов ждал Анну целый час.
   
Она вышла в рабочем халате и с ведром, полным мусора. Похоже, что в школе бушевала уборка.
   
– Ой! – увидев Моржова, сказала Анна. – Борька, извини! Закрутилась и забыла про тебя. Не даёт секретарша сертификатов.
   
– Как не даёт?… – глупо растерялся Моржов.
– Так и не даёт. «Нельзя», и всё. Не положено. Силком, что ли, мне их отбирать?
   
Моржов, опешив, молча смотрел на Анну.
   
– Ты езжай, а у меня дела, – посоветовала Анна. Моржовская нужда для неё была подобна, скажем, капризу коня в стойле, который может есть из своей кормушки, но полез в соседскую. Если соседний конь недоволен (или если рядом другой конюх), то своего коня нужно шлёпнуть тряпкой по морде и отогнать: «Не балуй!» И всё.
   
– Езжай, – уговаривая Моржова, повторила Анна. – Нечего тебе тут торчать. Сам знаешь, какие в школе сплетницы.
   
Моржов оттолкнулся от забора и покатил к Банному логу.
   
К рыбалке Щёкин готовился – как борец к схватке: размялся на берегу, поприседал, прочно установил раскладной матерчатый стульчик и зачем-то снял штаны. Рядом трудились упыри – руками копали огромную ямину для отловленной рыбы. Яма заполнялась водой Талки, но отделялась от реки плотиной из гальки и песка.
   
Дело было после завтрака. Солнце лукаво подглядывало из-за елового клина, и тени истончались, будто развязывались узелочки. Троельга, интеллигентная горожанка, раздевалась до купальника, а Талка – деревенская дура – догола и при этом ещё радостно сияла. Над плавнями висели стрекозы, будто искры.
   
Моржов вышел на берег с сигаретой и биноклем. На пляжике на коленях стоял Щёкин, словно молился на пластмассовый чемоданчик с китайским набором «Юный рыбак». Чемоданчик был раскрыт – то ли как ноутбук, то ли как полевой алтарь. В нём, точно драгоценности, горели различные рыбацкие блёсны. Рядом со Щёкиным на гальке лежал солидный, сложно-космического вида спиннинг, будто ружьё с оптическим прицелом. Щёкин благоговейно извлёк из чемоданчика одну из блёсен и принялся привязывать к леске спиннинга.
   
Взрывая коленями галечник, вокруг Щёкина ползали упыри, волоча друг по другу длинные самодельные ивовые удилища. Упыри привязывали к ним лески из щёкинского набора. Артистически-тонкие лески упыри не признавали, потому что рассчитывали на рыбу крупную и очень крупную.
   
– А-а!… – вдруг страшным голосом заорал Гершензон, по лицу которого проскользнула чья-то снасть. – Ты чо, Гонцов, развесил тут!… Я вообще боюсь ниток!…
   
– Дрисаныч, Дрисаныч… – волновались упыри, не обращая внимания на Гершензона. – А можно блёсны брать?…
   
– Можно, – величественно разрешил Щёкин и встал на ноги.
   
Упыри кинулись к чемоданчику, но нависли над ним, не решаясь пасть.
   
– А по скольку можно? – уточнил въедливый Ничков.
   
– Сколько хотите, но не больше двух.
   
В молчаливой, яростной и удивительно аккуратной схватке упыри поделили блёсны и вскоре тоже встали рядом со Щёкиным, воинственно вздёрнув свои кривые удилища, как копья.
   
– Так! – значительно произнёс Щёкин. – Первая заброска! Разойдитесь-ка…
   
Упыри шарахнулись в стороны от Щёкина, словно от Царь-пушки, из которой пообещали пальнуть, а Моржов приблизился.
   
– Брилыч!… Отойдите!… Всем же велено!… – издалека заорали упыри Моржову с разных сторон. Видимо, своим соседством Моржов в глазах упырей осквернял таинство щёкинского заброса.
   
Моржов послушно отступил и поднял бинокль.
   
Щёкин плавным, почти теннисным движением заметнул блесну в реку. Блесна булькнула возле дальнего берега. Щёкин завертел ручку катушки. По мелким волнам Талки поперёк течения к Щёкину побежал белый бурунчик. Пустая блесна выскочила из воды и увесисто закачалась под клювом спиннинга.
   
– Ну, не с первого же раза… – оправдывая Щёкина, сказал Гершензон таким тоном, что Моржову сразу стало ясно: кто не согласен – того Гершензон утопит.
   
Щёкин сделал второй заброс, с блаженной улыбкой оглянулся на Моржова и, накручивая катушку, честно признался:
   
– Дурацкое удовольствие!…
   
Упыри уже не слышали – тоже махали своими удилищами.
   
С берега на пляж спустилась Розка.
   
– Всё равно ни хрена не поймаете, – щурясь на воду, безапелляционно заявила она.
   
– Поймаем! – не оглядываясь, гневно заорали упыри.
   
– Не каркайте под стрелой! – крикнул Розке Гершензон.
   
– Моржов, у меня печь дымит, – сказала Розка. Вдвоём, Моржов и Розка отправились вдоль пляжа к подъёму.
   
– Ну что, накатали вы кляузу на Шкиляиху? – спросил Моржов.
   
– А ты добыл сертификаты? – вызовом на вызов ответила Розка.
   
– Дело сдвинулось с мёртвой точки, – туманно соврал Моржов.
   
– Оно у тебя сдвинулось с одной мёртвой точки и передвинулось на другую.
   
– Розка, глупо всё это, – принялся убеждать Розку Моржов. Он подымался по тропинке на берег вслед за Розкой и разглядывал её самоуверенный зад, туго обтянутый спортивными трусами. – Из-за тебя мы все в блуду попадём. Никогда не бывало такого, чтобы начальника сняли по желанию подчинённых.
   
– А как сама Шкиляиха стала директором? – строптиво не согласилась Розка. – Она завучем была. Накатала телегу на Скорнякова, тогдашнего директора Дома пионеров, его и попёрли.
   
– Но перед этим Скорняков поссорился с городским начальством. А Шкиляиха, в отличие от Скорнякова, начищает Манжетова, как самовар на Масленицу.
   
Розка фыркнула: ни фига, мол, Моржов не понимает.
   
– Главное – это качество доноса! – поучительно изрекла она.
   
Моржов и Розка вошли в тёмную, низкую кухоньку. Печь вовсе не дымила; просто её топили просмолёнными железнодорожными шпалами, вот могучий запах смолы и смутил Розку.
   
Моржов и Розка постояли, чутко нюхая смоляной чад, словно животные, а затем Моржов неожиданно даже для себя вдруг обнял Розку за упругую, округлую талию, наклонился и стал целовать в губы. Розка будто ждала этого – отдалась поцелую охотно и с удовольствием, но потом оттолкнула Моржова и прошипела:
   
– Щас ковшиком по башке дам!…
   
Моржов распрямился, поправляя очки, и серьёзно пояснил:
   
– Мы же так, чисто по работе.
   
– Иди рыбу лови, дурак! – приказала Розка.
   
– Сама дура, – ответил Моржов и вышел. И на губах, и в памяти он уносил запах и вкус горячей смолы – словно лесного пожара.
   
Он пошагал по Троельге, зорко оглядываясь вокруг, точно проверял свои владения.
   
В траве за волейбольной площадкой стояли козлы, на которых покойником вытянулась шпала, приговорённая к распилу. Из прореза на её боку свешивалась, бешено блестя, двуручная пила. Друиды сидели в траве, расстелив по клеверу «тормоза» своих штанов, и курили. Мокрые линялые майки облепляли впалые груди и горбатые спины друидов.
   
– Чего не работаем? – спросил Моржов тоном надсмотрщика.
   
– Дай перекурить, начальник! – возмутились друиды. – Ты велел до обеда три шпалы сделать, а Розка ещё и картошку на обед мыть не начала! Успеем – и напилим, и наколем!
   
Друиды напали на золотую жилу. В Троельге кончился газ для плиты. (Возможно, друиды сами же и создали свою жилу: потихоньку открутили вентиль у баллонов и спустили газ.) Зато теперь друиды сделались главными поставщиками дров. За дровами они не ходили в лес, как мудаки-горожане, а воровали шпалы со своего разъезда. Чтобы не раздавить свою мотоциклетку, друиды самоотверженно таскали шпалы на спинах. Каждая шпала (после торга) равнялась восьмидесяти пяти рублям. Друиды вмиг стали очень придирчивы к питанию детей и требовали, чтобы дети на завтрак, обед и ужин получали первое и второе, а также чтобы был полдник. Короче, чтобы печь топилась без передышки.
   
Моржов оставил друидов и пошёл дальше.
   
Милена загорала в шезлонге. На ней были чёрные очки, сразу делавшие Милену загадочной и иностранной, как американка. При детях Милена надевала обычный купальник, а не бикини. Моржов встал над Миленой и принялся разглядывать её в бинокль.
   
Милена некоторое время терпела, потом улыбнулась и сказала:
   
– Боря, вы мне солнце загораживаете.
   
– Вы уже отправили донос на Шкиляеву? – строго спросил Моржов, опуская бинокль.
   
– Ну почему же – донос? – не согласилась Милена.
   
– Милена, дорогая, это же бесполезно, – нежно и убедительно сказал Моржов, понимая, что самое бесполезное – это переубеждать девиц копать под Шкиляеву.
   
Улыбка Милены стала снисходительной и покровительственной. Милена ничего не ответила.
   
– Милена, неужели путь доноса – это нормальный путь?
   
– Снять начальника, не годящегося для своей работы, – это вполне нормально, – возразила Милена. – А то, что мы написали, – не донос, а обычная производственная жалоба.
   
– Вот вы хотите быть успешной женщиной… – начал было Моржов, но осёкся.
   
Милена подняла руку, показав соблазнительнейшую подмышку, и сдвинула чёрные очки на темя. Моржов мгновенно вычитал в этом движении движение истомы после страсти.
   
– Я – уже – успешная – женщина, – значительно произнесла Милена, продолжая улыбаться.
   
Моржов снял панаму, молча поклонился, отвернулся и пошёл своим путём.
   
Вдоль фундамента жилого корпуса вчера друиды взрыли грядку. Теперь Сонечка и Наташа Ландышева сажали сюда цветы, выкопанные с корнями на лугу.
   
– Предлагаю высадить цветы так, чтобы получилась красивая надпись «Борис Данилович», – сказал Моржов.
   
– Борис Данилович, идите рыбу удить, – не отрываясь от дела, посоветовала Наташа Ландышева. Она была в огромных Розкиных резиновых перчатках и потому выглядела очень занятой.
   
Сонечка, как и Милена, была в купальнике. Нагнувшись, она маленькой тяпкой (аренда пятьдесят рублей – в силу уникальности инструмента) окучивала кустики цветов. Сонечка не оглянулась на Моржова, но покраснела так, что даже попа стала пунцовой.
   
«Надо с девкой что-то делать», – по-отечески размышлял Моржов, путаясь ногами в высоком кипрее, где тропинка сжималась, как промежуток меж пышных Сонечкиных грудей. С лугов, как от летней женщины, пахло мёдом.
   
Сквозь заросли Моржов вновь спустился на берег, но вдали от упырей. Здесь по камням пляжа ползали Костёрыч и Серёжа Васенин, поглощённые своим делом.
   
– Константин Егорович, может быть, нам всё-таки повезёт найти трилобита? – спрашивал Серёжа, переворачивая и разглядывая очередной булыжник.
   
– Нет, Серёжа, не та геология долины, – отвечал стоящий на четвереньках Костёрыч. Он побагровел от неудобной позы и то и дело подхватывал очки, съезжавшие на кончик носа. – Тут мшанки, гребешки… В лучшем случае найдём белемнит или аммонит…
   
– Это громовая стрела и бараний рог?
   
– Да… Вот смотри – почти целый гребешок…
   
В стороне кучкой лежали камни, на которых исследователи обнаружили отпечатки палеозойской жизни, когда Моржова ещё не было. На солнце камни высохли до мучной белизны. Моржов не стал отвлекать науку и двинулся обратно к Щёкину и упырям.
   
Лагерь работал как часы! – удовлетворённо думал Моржов.
   
Рыбаки так часто махали удилищами, что казалось, будто они погоняют Талку, как стадо. На крутизне бережка стояли и смотрели на рыбалку Сонечка и Наташа. Моржов вскарабкался к ним.
   
– Не хочешь порыбачить? – спросил Моржов Наташу.
   
Наташа хмыкнула.
   
– Я могу и просто так отойти, – независимо сказала она, повернулась и пошла к Милене.
   
– Зачем же вы… – смущённо пролепетала Соня, точнее – её мерцоид.
   
Моржов сконфузился.
   
– Да я и не думал Наташу отгонять!… – честно оправдывался он, пожимая плечами. – Разве нам с тобой ночей не хватает?…
   
Сонечка совсем залилась краской – даже мерцоид не выдерживал такой интенсивной стеснительности.
   
Желая поддержать Соню в борьбе с самой собой, Моржов приобнял её за талию.
   
– А ты, Сонечка, дитя моё, зачем подписала донос? – ласково спросил он.
   
– Так что… Как все…
   
– Я же говорил тебе, заинька: от этого всем только хуже будет.
   
– Ну… как-нибудь…
   
Разговаривать о кляузе с Сонечкой было бесполезно. Сонечка делала всё, что скажут (Моржов знал на практике). Она была как собачка, согласная с любым именем, которое ей дадут хозяева.
   
– Я… я стесняюсь… Боря… – прошептала Сонечка, пытаясь освободиться от моржовского полуобъятия.
   
– Ладно, иди к Наташе, – отпустил Соню Моржов, убирая руку с её талии, и слегка шлёпнул, отсылая в нужном направлении.
   
Сонечка, естественно, пошла к Наташе.
   
Моржов спустился к Щёкину и упырям. Ожесточённая рыбалка, похожая на фехтование, была в самом разгаре.
   
– Много наловили? – сзади спросил Моржов у Щёкина.
   
– Двух тайменей, – не оборачиваясь, буркнул Щёкин, – один с хрен, другой помене…
   
Моржов глянул в ловчую яму упырей. Там и вправду плавали две небольшие рыбки.
   
Щёкин выкрутил катушку и положил спиннинг на камешки.
   
– Надо покурить, – хрипло сказал он, доставая откуда-то сигарету. – Нечеловеческое напряжение…
   
– Хорошие рыбы, – похвалил Моржов, подавая Щёкину зажигалку и высекая огонь.
   
– Естественно, – согласился Щёкин, жадно затягиваясь. – И ловим по-честному. Маленьких отпускаем, больших складываем в баночку из-под витаминок.
   
– Дрисаныч! Дрисаныч! – спохватился стоявший рядом Чечкин и бросил свою удочку. – А можно я вашим спиннингом половлю?
   
– Лови, – оглянувшись, разрешил Чечкину Щёкин и опять повернулся к Моржову. – Чтобы не путать, этим двум рыбам я дал имена. Вот эта – Сергей, эта – Карл.
   
– Паца! Дрисаныч рыбам имена дал! – заорал Чечкин.
   
Упыри почему-то переполошились. Все, кроме Гершензона, покидали удочки и побежали к ловчей яме.
   
– Паца, во!… – суетился у ямы возбуждённый Чечкин. – Этот – Сергей… Дрисаныч, а который Карл?…
   
– А какая у рыб порода? – недоверчиво спросил Ничков.
   
– Мичман яйценосный, – важно ответил Щёкин.
   
– Дрисаныч, а можно вечером на костре мы с Гонцовым пожарим Карла, а Чечен с Гербалайфом – Сергея? – Ничков испытующе посмотрел на Щёкина.
   
– Да пожалуйста, – разрешил Щёкин.
   
– Паца!… – вдруг донёсся с реки истошный вопль Гершензона. – Клюнуло!…
   
Упырей пронзил электрический разряд, а потом они напрямик ломанулись к Гершензону. Гершензон, виляя задом, будто вытягивал кита, в напряжённой позе входил в воду всё глубже и глубже. Упыри ворвались в речку вокруг Гершензона, словно кони на всём скаку.
   
– Подсекай! – орали они. – Плавно тащи! Води!… – И тут же все хором взвыли.
   
Они развернулись и едва ли не со слезами на глазах побрели обратно к Щёкину.
   
– Дрисаныч! Дрисаныч!… – надломленным голосом кричал Гершензон и показывал кончик лески. – Рыба блесну оборвала!… Как корова языком отрезала!…
   
– Да чёрт с ней, не расстраивайся, – ответил Щёкин.
   
– А!… – Возле ямы вдруг обомлел Ничков. – Э!… Где Карл?…
   
Плотина, отгораживающая рыбную яму от реки, была проломлена. Видимо, в этот пролом и сбежал Карл. В яме вертелся только Сергей.
   
Упыри столпились вокруг ямы. Ничков внезапно, будто его пронзили кинжалом, упал на камни, хватаясь руками за порушенную плотину. В самом эпицентре разлома на песке отпечаталась чья-то подошва.
   
– Кто наступил и сломал? – в бешенстве закричал Ничков. – Чечен, это ты наступил!…
   
– А почему я? – взвился Чечкин.
   
– Ты всегда носишься, под ноги не смотришь! А Карла не ты, а я жарить собирался!…
   
– Да я вообще на этой стороне стоял! – оправдывался Чечкин.
   
– Ты это сломал!…
   
– Не я! Это ты сам!
   
Ничков вскочил, собираясь кинуться на Чечкина с кулаками.
   
– Эй! – ринулся к ним Щёкин. – Вы чего, дурни, драться здесь?… Лучше примерьте, чей башмак подходит под отпечаток.
   
– Точно! – опомнился Ничков. – Паца, все живо разулись!
   
– И ты разувайся тоже! – возмущённо орал Ничкову Чечкин.
   
С четырьмя кроссовками в руках Ничков по воде подобрался к пролому в плотине и принялся по очереди прикладывать обутки к следу. Упыри, гомоня, топтались вокруг, босые на одну ногу.
   
– Вот он! – ликующе выкрикнул Ничков, выхватил башмак из грязной ямы, поднял над головой и с ненавистью потряс. – Кто Карла отпустил, тот пускай и лезет в реку за своей кроссовкой!
   
С горящими глазами Ничков за шнурок раскрутил кроссовку над головой и запустил на середину Талки. Упыри молча проследили полёт и падение башмака.
   
– Чей сандаль был? – с интересом спросил Ничков.
   
– Мой, – тихо сказал Гершензон и кинулся на Ничкова.
   
…Вечером упыри вчетвером зажарили и съели Сергея.
   
В Троельге Моржов как-то подзабыл, что бывают не только даты, но и дни недели. Он прикатил в Ковязин и только здесь вспомнил, что сегодня – воскресенье. А в воскресенье хрен чего начичишь.
   
Тогда Моржов решил поехать на Пленум к Леночке. Шансы добыть сертификаты у Леночки равнялись примерно нулю – значит, можно заявиться и в воскресенье. Всё равно вариант с Леночкой нужно отработать, чтобы потом не грызли сомнения.
   
Моржов покатил через весь Ковязин на Пленум и, глядя по сторонам, думал, что боярин Ковязя закодировал свой город не хуже купца Забиякина. Город Ковязин был сплошным наслоением плацдармов. Уже сам острожек Ковязи был плацдармом в краю печенегов (туарегов, онкилонов). Потом «исторический город» – ныне районы Пролёт и Багдад – стал плацдармом цивилизации среди местных Ковыряловок. Готовясь к пролетарскому штурму Пролёта, на другом берегу Талки после революции появился плацдарм барачного Прокола. Но классовая война закончилась раньше, чем Прокол подготовился к битве. Отделённый от Прокола и Пролёта Пряжским прудом, на Чуланской горе образовался плацдарм нового, конструктивистски осмысленного социализма – Соцпосёлок. Но и его пассионарность растворилась в пространстве. Собравшись с силами, история вновь решила преобразить город Ковязин, и в семидесятых годах появился ещё один плацдарм – район Пленум. Плацдармом история, как обычно, и ограничилась. Разномастный город Ковязин опять не дождался завоевателя. Последним по времени возникновения был плацдарм новой аристократии – элитный посёлок на горе Пикет. Но, судя по стене, что его огораживала, Пикет уже не имел амбиций на захват города.
   
Всё это чем-то напоминало Моржову флот Петра I: фрегаты построили, а моря-то нету. Жизнеспособными в Ковязине оказывались лишь общие смыслы, а не конкретные деяния.
   
Леночка жила на Пленуме в однокомнатной квартирке на четвёртом этаже девятиэтажной башни. Башня возвышалась рядом с типовым зданием школы, где Лена работала секретаршей. На Пленуме имелось четыре таких башни, две таких школы, а ещё два типовых здания универсамов, типовой кинотеатр и типовой дом быта. Всё остальное – панельные пятиэтажки, давно уже обжитые так, что перестали быть похожими друг на друга.
   
Моржов заволок велосипед по лестницам и, отдуваясь, позвонил Лене в дверь.
   
– Ты?… – изумилась Лена.
   
– Мы, – поправил Моржов и пошлёпал ладонью по седлу велика. – Пустишь поговорить?
   
Леночка пустила – но с некоторым сомнением. Моржов помнил, что Леночке говорить с ним не о чем.
   
Роман с Леной (и с проживанием в этой квартире) у Моржова длился примерно три месяца. Моржов тогда хорошо зарабатывал на евроремонтах, а потому произвёл на Леночку весьма благоприятное впечатление. Впрочем, дело было не в деньгах.
   
Леночка увидела пластины Моржова, и это решило судьбу её чувства к Моржову. Для всех без исключения моржовских подруг главным достоинством моржовских художеств было то, что Моржов рисует «похоже». И только одна Леночка сразу, без пояснений, поняла, что Моржов делает «иначе». Леночка вообще была девушкой умной, училась где-то в Москве на заочке. От ковязинских девушек (даже от Стеллы Рашевской) Леночка отличалась как амфора от чугунков. Леночка была давней, незамечаемой и привычной болью Моржова. После Стеллы только Леночку Моржов уже начинал любить по-настоящему, глубоко, полно, без снисхождения – пока сам же всё не испортил, когда нарушил своё обещание.
   
Пока Моржов разувался, в прихожую вышел молодой человек невысокого роста с очень серьёзным лицом. Видимо, это был нынешний мужчина Леночки.
   
– Это Боря Моржов, – мрачно пояснила ему Лена. – Нам поговорить надо. Не ходи пока на кухню.
   
Моржов не стал здороваться и прошёл туда, куда указала Лена.
   
– Надеюсь, ты явился не с целью восстанавливать отношения? – неприязненно спросила Леночка, включая электрочайник.
   
Моржов уселся у окна на табуретку.
   
– Почему бы и нет? – сказал он. – Подумаешь, я слова своего не сдержал!… Не сдержал одного – дам другое. Сейчас даже девственность восстанавливают.
   
Он защищался, а потому поневоле скатывался к ёрнически-хамскому тону. Он ничего не мог с собой поделать. В своё время Лена попросту сбила его с ног.
   
А суть его конфликта с Леночкой была довольно проста. Он напился. Лена оказалась потрясена этим. Она и не подозревала, что Моржов – алкоголик. Она взяла с Моржова честное слово, что тот больше не будет пить. Моржов, не задумываясь, пообещал – он ещё и не знал, что любит Лену, – а через месяц напился вновь. «Ты нарушил своё слово, – сказала Лена. – Ты ненастоящий. Таких, как ты, – миллион. Уходи». Уже в ту же ночь Моржов, как тролль, спал под мостом через Талку.
   
– Прекрати паясничать, – поморщилась Лена.
   
В тот раз она ещё сказала Моржову: «Я в тебя верила, а ты не сдержал слово. Я больше не верю. Тебя не существует».
   
– Какое у тебя дело? – напомнила Лена.
   
– Мне нужны сертификаты на школьников. До августа.
   
– Нет, – покачала головой Лена. Моржов помолчал.
   
– Мы можем быть в претензии друг к другу сколько угодно, – осторожно сказал он. – Но сертификаты – уже факт, а не эмоции. Зачем ты всё смешиваешь воедино? Ты, конечно, не обязана этого делать, но ведь ты можешь мне помочь.
   
– Я ничем не могу помочь привидению.
   
«Зря я поехал…» – подумал Моржов. Но встать и уйти он был уже не в силах. Хрен с этими сертификатами, не в них беда. Лена вычла Моржова из своей жизни – и вычла вообще из мироздания. А Моржов существовал и хотел подтверждения материальности своего существования. Он не привидение. Он настоящий. Пусть и свинья, но настоящая свинья. Хотя и законченной свиньёй Моржов себя не считал. Он поступил глупо и по-скотски, – но ведь он не младенца задушил, не квартиру Леночкину приватизировал, не родину предал. Он просто нарушил обещание и нажрался. Черепаха и слоны, на которых лежит мир, скорее всего, этого и не заметили.
   
– Тебе не кажется, что судить о людях по единственному критерию – это чересчур просто? – желчно спросил Моржов.
   
– Смотря какой критерий, – холодно ответила Леночка.
   
– Судить надо по сумме, по равнодействующей, а не по одному какому-нибудь вывиху…
   
– Без комментариев, – сухо сказала Лена и налила Моржову кофе. – Пей и уматывай.
   
Моржов пил кофе и смотрел на Леночку, боком подсевшую к столу. Леночка была девушкой просто миниатюрной, как кукла. Рядом с ней Моржов ощущал себя огромным, как Родина-мать. Моржов не понимал, как же в Лену вмещается всё то, что в ней есть, – и красота, и ум, и характер. И ещё Моржов помнил тяжесть тела Леночки в своих руках, помнил её яркую наготу, её жесты, пластику её движений…
   
Однажды Моржов попросил Леночку раздеться и встать, слегка нагнувшись, в сложном винтообразном развороте, словно бы она, собирая цветы на поле, не распрямляясь, оглянулась и протянула ему букетик. Моржов быстро набросал эскиз, а потом из листов пластика (украденных с евроремонта) вырезал несколько фигурных плоскостей. Потом он совместил их во что-то вроде небольшой скульптуры. Эту конструкцию он назвал «Девушка в темноте». В отличие от картины, скульптуру надо осматривать, обходя вокруг. Моржов ставил свою «Девушку» на стол и медленно вращал. Они с Леной смотрели и замирали: в динамике вращения скульптура оживала и воистину казалась девушкой, что раздевается в темноте при косом свете луны из окошка. Кромки вырезанных плоскостей, как лунный свет, вдруг очерчивали то один контур тела, то другой, но лишь в единственном ракурсе девушка внезапно воплощалась вся, словно ярко освещенная. И в этом ракурсе даже Леночка узнавала сама себя.
   
Ей Моржов и оставил «Девушку», когда уходил. Сейчас он дорого бы дал, чтобы узнать, как же Лена распорядилась его творением.
   
– А помнишь, как мы попали под дождь? – спросил Моржов. – Как ходили за грибами на Колымагины Горы? Как занимались любовью в пустой электричке?
   
Лена долго молчала.
   
– Ничего этого не было, – наконец сказала она тяжело и решительно.
   
Моржов, в которого она перестала верить, дематериализовался, и этот процесс цепной реакцией ушёл в прошлое, развеществляя всё, что было.
   
Моржов отвернулся и уставился в окно. Отсюда было видно пол-Пленума. Пленум изо всех сил тщился казаться городом, но ему недоставало масштаба, и потому он выглядел декорацией. Слишком уж близко синел лес за домами. Слишком большим был небосвод. Пленуму не хватало покровной мощи, чтобы создавать впечатление города. Чересчур уж выпирал ландшафт с его буграми и лощинами. Чересчур живуча была природа, которая превращала газоны в косматые лесные поляны, а на бетонных козырьках подъездов расстилала зелёные пятна мха. Неискоренимыми селянами оставались жители, что огораживали возле домов палисадники, держали на балконах какие-то длинные тесины, торчащие наружу, вместо асфальтовых тротуаров укладывали дощатые вымостки, а во дворах громоздили не гаражи, а сараи. На Пленуме, как в деревне, даже по улицам взрослые люди ходили посередине дороги, подростки подзывали друг друга свистом, а пожилые женщины, не желая подниматься по лестницам, кричали со двора в окна верхних этажей: «Пе-тров-на-а!… Ва-лен-ти-на-а!…»
   
– Тебе пора, – сказала Моржову Лена.
   
– Знаешь, Лен, а у нас всё равно ничего бы не получилось, – ответил Моржов. – Этот твой тест на выполнение обещаний висел надо мной, как дамоклов меч. Так жить тяжело. Тем более что и без этой проверки надо мной своих дамокловых мечей навалом. Одни мечи, неба не видно.
   
– Тебе пора! – тоном выше повторила Лена.
   
– Я тебя люблю, – просто сказал Моржов. – Я от тебя ничего не требую, но хочу, чтобы ты это помнила.
   
– Саша! – отчаянно крикнула Лена в комнату. – Выведи его отсюда!
   
В кухне тотчас появился Саша. Лицо у него было напряжённое.
   
– Пошёл вон! – яростно сказал он Моржову.
   
Моржов начал вставать, угрожающе вырастая до своего метр-девяносто-с-лишним роста. Он был на полторы головы выше Саши (и на две с половиной – Леночки). Ему показалось, что он может просто взять Сашу в щепотку, вынести на балкон и уронить вниз. Со своими габаритами Моржов ощущал себя не просто настоящим, а даже излишне настоящим. Но он собирался уходить – и больше не мешать Саше и Леночке, маленьким людям с их ломкими скелетиками и хрупкими, стеклянными принципами.
   
Моржов протиснулся мимо Саши в прихожую, сунул ноги в кроссовки, открыл дверь и выкатил велосипед на площадку. Саша захлопнул дверь за спиной Моржова с таким грохотом, будто спустил Моржова с лестницы.
   
Сергач жал на клаксон, словно капитан парохода в туманах Ла-Манша. Моржов вышел на крыльцо жилого домика и приставил к очкам бинокль. Белая «Волга» Сергача стояла посреди волейбольной площадки. Из-за чёрных, тонированных окон она почему-то напоминала летающую тарелку не очень-то дружественных инопланетян. В дальних кустах торчали любопытные упыри – они чего-то творили там под руководством Костёрыча и Щёкина. Оттолкнув Моржова, из домика вылетела Розка, ссыпалась с крыльца и понеслась к «Волге».
   
– Чего сигналите, как на пожаре?! – гневно кричала она на ходу. – Прекратите немедленно!
   
«Волга» замолчала. Передние её дверки открылись, и наружу полезли улыбающиеся Сергач и Лёнчик. Моржов сразу понял, что оба они уже пьянущие.
   
– Принимай гостей! – орал Сергач Розке.
   
Сергач прикатил в полной ментовской форме, только серая кепка с длинным козырьком не по уставу была сдвинута на затылок. Он сразу же облапил Розку, поцелуем запечатывая ей рот, а потом решительно повлёк Розку к веранде. Лёнчик нырнул обратно в машину и вынырнул уже с большим арбузом в левой руке и с пакетом – в правой. Ногой захлопнув дверку, Лёнчик поспешил вслед за Сергачом и Розкой.
   
Всё происходило так целеустремлённо, словно для Сергача и Лёнчика Розка являлась единственной обитательницей Троельги. Проще говоря, Сергач и Лёнчик никого не заметили и к себе не позвали. Но Моржов сразу счёл, что он не нуждается в приглашении, а потому решительно спустился с крыльца и тоже пошагал к столу, за которым уже рассаживались гости.
   
– Вы чего пьяные припёрлись? – вполголоса пугливо и яростно вопрошала Розка, вывинчиваясь из рук Сергача.
   
– Да по хер! – задорно отвечал Сергач и смеялся, вздёргивая бровки домиком: дескать, ну и мудно же, а?
   
Лёнчик бухнул арбуз на стол и деловито достал из пакета две бутылки водки.
   
– Ножик давай, – велел он Розке. – И стаканчики неси.
   
– При детях, что ли, пить собрался? – фальшиво-агрессивно спросила Розка. – Я же вам говорила – нельзя!
   
– Да хер на детей! – ещё веселее ответил Сергач.
   
– Алкаши… – вздохнула Розка с демонстративным сожалением, повернулась и пошла на кухоньку.
   
По её распрямившейся спине Моржов понял, что Розка всё равно довольна визитом Сергача, а потому согласна презреть нормы педагогики. Это ей даже как-то льстило: мол, у неё такая любовь, что весь мир отодвинут в сторону.
   
Моржов по-хозяйски перешагнул скамейку и сел за стол напротив Лёнчика и Сергача.
   
– Борян, держи пять! – радушно завопил Сергач и навалился на стол брюхом, протягивая Моржову руку для рукопожатия. Моржов посмотрел на неё в бинокль. Лёнчик только криво кивнул – он был занят: сгрызал с бутылки заевшую пробку.
   
Розка вышла с кухни с ножом и стопкой пластиковых стаканчиков. Видно, в кухне она придумала новый наезд на Сергача в компенсацию своей уступчивости.
   
– Сергачёв, убери машину с площадки! – потребовала она.
   
Сергач совсем сдулся от смеха.
   
– Хер с ней! – ответил он, вытирая слёзы.
   
Лёнчик разлил водку, взял нож и с ловкостью индейца, снимающего скальп, развалил арбуз пополам, а потом умело начал пластать одну половину на ровные полумесяцы.
   
– Давайте детям оставим! – Розка попыталась отодвинуть вторую половину арбуза, но Сергач перехватил её руки, совсем задыхаясь и не в силах произнести ни слова.
   
– Хер с ними, – за Сергача ответил Моржов. Сергач едва не стёк под стол.
   
– И что у вас за праздник? – с подозрением спросила Розка, наконец-то усаживаясь.
   
– Просто так, – ответил Лёнчик, вгрызаясь в арбузный ломоть.
   
– Сколько арбуз стоит? – Розка словно бы искала, к чему прицепиться.
   
– Успокойся ты. – Лёнчик очередью выплюнул семечки на стол. – Это мы у чурбанов взяли. Они, короче, на выезде из города с фуры торговали. Давайте накатим.
   
– Я при детях не пью! – отрезала Розка.
   
– Как хочешь, – не стал спорить Лёнчик. – Валерьян, поднимай.
   
– Может, вам обоим уже хватит?
   
– Розка, ты чего? – спросил Сергач, трясясь, как на кинокомедии. – Дай мужикам отдохнуть! Борян, будешь?
   
– Мамка накажет, – ответил Моржов. Сергач и Лёнчик чокнулись и выпили.
   
Моржов смотрел на Лёнчика, раскуривающего сигарету, смотрел на Сергача с его вечно вздёрнутыми бровками враля и думал, что ему до полного охренения уже надоели и Лёнчик, и Сергач. Идиоты. И вообще ему до полного охренения надоели все идиоты скопом.
   
Где-то за Троельгой затарахтел мотоцикл. Без сомнения, это мчались друиды. Они просекли, что в Троельгу проехала машина, – значит, появилась возможность поживиться.
   
Друиды выкатились из-за угла домика и остановились за «Волгой» тоже на волейбольной площадке, чего раньше никогда себе не позволяли. Но хамство оказывалось заразным, потому что внушало больше уважения. Увидев «Волгу» на запретном месте, друиды сразу сообразили, кто теперь командир, и быстро встроились в фарватер – носом в корму командира. Моржов понял, что друиды мгновенно переключились с его ОПГ на ОПГ Сергача. Конечно, чего уж тут гадать: у Моржова – только подачки, а у Сергача – власть.
   
Вытирая ладони о «тормоза» на своих штанах, друиды поспешили здороваться с Сергачом.
   
– О! – воспрял Лёнчик. – Щас, короче, мы пошлём этих чертей в деревню за винищем. А то что у нас девки не пьют?
   
– Сергач, чё у тебя баба не пьёт? – тотчас влез Моржов.
   
Розка посмотрела на Моржова с изумлением. Сергач сделал самодовольно-успокоительный жест.
   
– Мужики, пока вы на коне, – здороваясь с друидами, Сергач сразу приступил к делу, – вам задание будет… Смотайтесь-ка в деревню за вином, одна нога здесь – другая там. А то у нас девчонкам выпить нечего.
   
– Да без проблем, командир! – взбодрились друиды и побежали обратно к мотоциклу.
   
– Ты что, решил здесь общую попойку устроить? – спросила Розка у Сергача – негодующе, но на всякий случай шёпотом.
   
– Да вот по столечку всего! – Сергач показал Розке крохотный зазор между большим и указательным пальцами – словно невидимый бриллиант.
   
– Не надо этого! – ревниво упорствовала Розка, не желая подключения Сонечки с Миленой и последующей потери своего первенства. – Выпили уже – и хватит! Ты зачем сюда приехал – меня повидать или бухать?
   
– Сергач, чего тебя твоя баба плющит? – снова влез Моржов.
   
– Розка, ладно тебе орать, – повёлся Сергач.
   
– А ты чего суёшься? – накинулась Розка на Моржова.
   
– Сергач, твоя баба твоих друзей гнобит, – тотчас голосом склочника наябедничал Моржов.
   
– Розка, кончай, – попросил Сергач и тотчас захихикал: мудно ведь прозвучало!…
   
Разъярённая Розка отвернулась.
   
– Сонька, иди сюда! – вдруг заорал Лёнчик, увидев Сонечку.
   
Сонечка робко подошла – и вдруг в глазах Моржова начала двоиться. Похоже, это друг от друга отдирались сразу два мерцоида – будто размножались делением.
   
– Садись! – радушно распорядился Лёнчик, обнимая Сонечку за талию и усаживая рядом с собой.
   
Сонечка через стол посмотрела на Моржова и, краснея, опустила взгляд. На месте Сонечки Моржов впервые в жизни видел холодного, бледного мерцоида. Похоже, Сонечка перепугалась чуть не до обморока.
   
– Будешь? – спросил Лёнчик, придвигая Соне стакан с водкой.
   
– Нет… – едва слышно ответила Соня и помотала головой.
   
– Давай-давай, – бодро загудел Лёнчик, поднял стакан и поднёс к губам Сонечки.
   
Соня сделала глоточек и зажмурилась так плотно, будто впала в коллапс, как чёрная дыра.
   
– Ты чего девку спаиваешь? – взвилась Розка. Сергач только колыхался от беззвучного хохота.
   
– Чё, не заебали они тебя ещё? – Лёнчик кивнул на Розку и Моржова, обнимая Соню покрепче.
   
– Нет… – выдохнула Соня.
   
– К нам-то на работу не надумала? – напрямик ляпнул Лёнчик.
   
– Куда – к вам? – удивилась Розка.
   
От страха разоблачения Сергач превратился в сплошную сладкую улыбку, словно Чеширский кот.
   
– Э-э, бля… – растерялся Лёнчик, но сразу выправился: – К чёрту одному, короче, моему другану.
   
– А что у него за работа? – с подозрением допытывалась Розка.
   
– Проституткой, – честно ответил Лёнчик. Моржов ухмыльнулся. Лучший способ скрыть правду – это сказать её в шутку.
   
– Проституток вербовать – как раз для тебя работа, – буркнула Розка Лёнчику.
   
– Пойдём поговорим, – предложил Розке Сергач, чтобы замять тему. Он встал, тяжело вылез из-за стола и за руку потянул Розку на кухоньку.
   
Моржов смотрел на Сонечку: что Соня ответит Лёнчику?
   
– Я… нет… не могу… – промямлила Сонечка.
   
– Дура, там бабла, короче, в пять раз больше, чем здесь. – Лёнчик налил себе водки.
   
– Ну… не это… – тянула Сонечка.
   
– Сонечка, детка, сходи погуляй, – помиловал её Моржов.
   
Соня, как школьница, послушно встала и пошла куда-то в жилой корпус. Лёнчик проводил её весёлым взглядом.
   
– Чё, жмёшься, да? – понимающе спросил он у Моржова.
   
– А ты сам бы не жался?
   
– Мне похуй, – хмыкнул Лёнчик. – Одна баба уйдёт – я другую найду. Плакать не стану. Короче, все они одинаковы.
   
– Не у каждого с бабами такой порядок, как у тебя, – дипломатично заметил Моржов.
   
– Не пизди, – хитро сощурился Лёнчик. – У тебя-то с твоим баблом как раз всё заебок. Чо, трахнул уже Соньку?
   
– Тебе какое дело?
   
– Понятно. – Лёнчик налил водки и Моржову. – Чо не пьёшь-то? Давай… Раком Соньку ёб? Пиздец жопа, да?… Слушай, Борян, а Розку ты ещё не поимел?
   
– Не все такие, как ты, – быстроебучие, – ответил Моржов.
   
– Если ты Розку завалишь, Сергач ваще охуеет… – Лёнчик хохотнул. – Он-то, короче, думает, что он тут самый главный ёбарь.
   
От водки Лёнчика косило всё круче, но по молодости лет он не терял жизненной активности. Он оглянулся, чтобы запомнить, куда ушла Сонечка, и вновь повернулся на Моржова.
   
– А ты, бля, думал, что бабками всё решишь? – спросил он.
   
Моржову неохота было спорить с пьяным Лёнчиком, и он только пожал плечами, посмотрев на Лёнчика в бинокль.
   
– Срал я на твои бабки, – прямо в бинокль сказал Лёнчик. – Было бы у меня столько бабла – хер бы я его на баб тратил. Баб во чем имеют! – Лёнчик выразительно постучал себе в лоб указательным пальцем. – Короче, если в башке у тебя ни хера нету, то и бабы тебе не дадут, понял? Для баб мозги нужны! Есть мозги – будут и бабы, будут бабы – будет и бабло. Меня, думаешь, почему бабы любят? Потому что я их мозгой перешибать умею!
   
– Дискуссия на тему «пяди или бляди?», – изрёк Моржов и, закуривая, уточнил: – Значит, у меня мозгов нету?
   
– А хули тогда ты здесь торчишь?
   
В кухоньке раздался звон посуды, а потом из двери вылетела помятая и взъерошенная Розка.
   
– Обломала Сергача? – ехидно спросил её Лёнчик.
   
– Иди ты! – злобно закричала Розка. – Прикатили здесь нажравшись, ещё и секса подавай!
   
Из кухоньки появился Сергач, улыбаясь шире хари.
   
– Ну чо ты? – С весёлой укоризной он ущипнул Розку за бедро.
   
Розка плюхнулась на скамейку рядом с Моржовым. Моржов понял, что Розка сейчас была бы рада уйти от Сергача и Лёнчика, но боялась, что без присмотра они, пьяные, опозорят её ещё хлеще.
   
– Хорош жрать! – крикнула Розка. – Идите лучше проспитесь!
   
И тут – наверное, по ассоциации – Розка вспомнила о пропавших спальниках.
   
– Ты, говнюк, вообще отдавай мне деньги за украденное! – накинулась она на Лёнчика. – Сергачёв, он в прошлый раз у меня шесть спальников упёр!
   
– Чо, охерела? – мгновенно отреагировал Лёнчик. – На хуй они мне? Я чо, турист, что ли, какой?
   
– А кто ещё мог взять, кроме тебя?
   
– Хоть кто мог, – подсказал Лёнчику Моржов. – Я мог.
   
– До хера народу вокруг! Ты на меня, короче, бочку не кати!
   
Лёнчик, щурясь, смеялся и явно врал.
   
– Сергачёв, чего ты молчишь? – воззвала Розка. Сергач ржал так, что ладонью придерживал кепку на затылке.
   
– Розка, ты чего? Кончай мудить!… – еле выговорил он.
   
– Я тебе точно говорю, что это Каликин взял!…
   
– Докажи, – негромко подсказал Моржов.
   
– Докажи! – тотчас с возмущением потребовал Лёнчик.
   
Он был не против обвинения в краже – его обижала огульная бездоказательность, которая свидетельствовала о неуважении.
   
– Сергачёв! – гневно и требовательно закричала Розка.
   
– Да ну тебя! – махнул на неё рукой Сергач. – Нашла, тоже мне… При чём тут Лёнька?
   
Розка бешено посмотрела на Сергача.
   
– Тогда дай мне денег заплатить за пропажу, – глухим голосом сказала она. – У меня зарплаты не хватит расплатиться! Все отпускные улетят!
   
– Откуда у него деньги? – подсказал Моржов.
   
– Розка, откуда у меня деньги? – согласился Сергач. – Сам весь в долгах!
   
Моржов подумал, что мент Сергач живёт уже при коммунизме. Отдаёт по способностям, а получает по потребностям. Всё у него есть, а денег нету.
   
Розка замолчала, глядя на Сергача и Лёнчика каким-то новым взглядом.
   
Где-то рядом, сбоку вдруг образовался Ничков.
   
– У вас у машины фары горят, – угрюмо сообщил он.
   
– Смир-р-на! – обернулся на него Сергач. – Крру-гом! Шагом марш отсюда!
   
Ничков молча исчез.
   
– Ты чего на детей орёшь? – как-то спокойно спросила Розка.
   
Сергач опять затрясся, расползаясь вширь.
   
– Салабоны же, – пояснил он.
   
Он потянулся к арбузу и локтем опрокинул бутылку. Бутылка покатилась по столу, водка полилась на колени Лёнчику.
   
– Бля-а!… – вскакивая, завопил Лёнчик на всю Троельгу.
   
– Хуйня, вторая бутылка есть, – успокоил его Сергач.
   
– Надо её раздавить, – деловито предложил Моржов.
   
– Хватит! – резко и жёстко сказала Розка. – Или укладывайтесь спать, или убирайтесь!
   
– Ты чо? – Сергач тотчас развёз рожу улыбкой. – Розка, фиг ли?… Ладно тебе, хули ты обижаешься?…
   
– Или спать, или убирайтесь! – твёрдо повторила Розка, глядя в пустоту.
   
– Да мы же только начали… – Сергач попробовал накрыть своей ладонью ладонь Розки, но Розка убрала руку. – Подумаешь, малёхо выпили… Материться больше не будем, честное слово!
   
– А чо не будем-то? – подсевал Моржов. – Не мужики, что ли?
   
– Во, Борян правильно говорит…
   
За Троельгой затарахтел мотоцикл, и вскоре друиды вкатились на волейбольную площадку. Запыхавшиеся, будто не ехали, а бежали, оба друида появились у стола. Они победно водрузили среди арбузных корок две бутылки вина и уселись на скамейку с видом людей, честным трудом заработавших награду и компанию.
   
– За всё – двести тридцать, – сказал Бязов (Чаков).
   
– Я не буду, – отвернулась Розка.
   
– У тебя деньги есть? – спросил Сергач Лёнчика.
   
– Ни хуя.
Сергач захихикал:
   
– Мужики, считайте – это ваш подарок нам.
Друидов, уже разобравших пластиковые стаканчики, как громом поразило.
   
– Э-э, командир, мы так не договаривались, – осторожно сказал Чаков (Бязов).
   
– Бабы ваши – и деньги с вас, – добавил Бязов (Чаков).
   
– Какие тебе тут бабы? – разозлилась на Бязова Розка. – Бабу у себя в бане найдёшь!
   
– Слушай, Валерьян, короче, поехали в баню?! – вдруг осенило Лёнчика. – У Анжелы сейчас свободно!
   
Сергач сморщился, давая понять, чтобы Лёнчик прикусил язык.
   
– Не пиздите, мужики, – сказал Сергач друидам. – Повелись за два стольника… Подарок так подарок.
   
– Для тебя, командир, два стольника, может, и не деньги…
   
– Пасть закрой, – милицейским голосом посоветовал Сергач.
   
Друиды, сжавшись, замолчали.
   
– Лёнька, открывай баллон, – распорядился Сергач.
   
– Эй, вы!… – вдруг окликнула всех Розка и внятно и чётко, с интонацией безмерного утомления, сказала: – Убирайтесь все! Катитесь отсюда! Пошли вон!
   
– Сергач, тебя твоя баба посылает, – пояснил Сергачу Моржов.
   
– Ты чо, Розка… – начал было Сергач по второму кругу.
   
– Хрена ли ты скулишь, как задрищанец какой? – сказал Сергачу Моржов.
   
– Я тебе говорю – поехали в сауну, – напомнил Лёнчик.
   
– Чё, ехать, что ли? – спросил Сергач у Розки.
   
– Едь, – ответила Розка, не глядя на Сергача. Сергач скорчил недоуменную рожу: ну ладно, мол…
   
Он – со всей душой, а ему – «пошёл вон»…
   
Лёнчик быстро намахнул водки, встал и пошёл к машине.
   
– Командир, деньги-то не отдашь? – робко спросили друиды.
   
– Идите на хуй, – кратко ответил Сергач. - Розка…
   
– Всё! – отчаянно крикнула Розка.
   
В «Волге» взвывал, но никак не схватывался двигатель. Лёнчик несколько раз дёргал стартёр, но без толку.
   
– Сергач, бля!… – крикнул он издалека. – Мы, короче, аккумулятор посадили!… Хуй щас уедем!
   
Лёнчик вылез из «Волги» и остановился, разглядывая мотоцикл друидов. Поразмыслив, он пошагал обратно к веранде.
   
– Слышь, черти, мы щас ваш мотоцикл возьмём, лады? – сказал он Бязову и Чакову.
   
– Э-э… как? – совсем растерялись друиды.
   
– Жопой об косяк. Нам до города пешком, что ли, хуярить?
   
– Не… – засуетились друиды. – Вы чего, мужики?…
   
– Да не ссыте, – пренебрежительно бросил им Лёнчик. Он собирал со стола бутылки – и винные тоже – и складывал в пакет. – Завтра я приеду за «Волгой» и отдам вам ваш «ижак».
   
– Дак ты это… – Друиды торопливо выбирались из-за стола.
   
– Валерьян, пошли. – Лёнчик толкнул Сергача в спину. – Давай живее, а то, короче, баню займут.
   
– Ладно, я завтра приеду, – пообещал Сергач Розке и начал выбираться из-за стола.
   
Розка не ответила.
   
Пошатываясь, Сергач пошёл к мотоциклу, отодвинул друидов и полез в коляску. Моржов подумал, встал и тоже пошагал к друидам. Друиды суетились вокруг Сергача и Лёнчика, заискивающе заглядывали им в лица. Лёнчик влез на седло и рассматривал управление.
   
– Где, бля, тут чо?… – бормотал он.
   
– Ты только сильно не газуй… – просил Бязов (Чаков).
   
– Мужики, вы какого хрена им свою мотоциклетку отдаёте? – напрямик спросил Моржов у друидов.
   
Весь кураж с друидов слетел, и сейчас Моржов уже не путал Чазова и Бякова.
   
– Дак что… – тупо и бессильно пробормотал Чазов.
   
Бяков молча указал глазами на Сергача, поясняя ситуацию.
   
– Это Валера Сергачёв, прекрасный парень, только пьяный в жопу, – насмешливо ответил Моржов.
   
Сергач, которого в коляске окончательно разморило, что-то замычал и заплямкал губами.
   
Лёнчик оглянулся, с интересом слушая разговор.
   
– Менту не дашь, так он потом со своими приедет… – осторожно сказал Бяков. – Отпиздят всех… Или наркоту какую подбросят – и в СИЗО…
   
– Хотите, я вам ствол дам? – предложил Моржов друидам. – Настоящий. Бесплатно. Приедут менты – будете отстреливаться.
   
Но друиды отвернулись от Моржова. Этот разговор для них потерял смысл.
   
– Ты уж побереги машину… – попросил Лёнчика Чазов. – Там, на колдобинах, ещё где…
   
Лёнчик не ответил и топнул по педали. Мотоцикл взревел.
   
Моржов сплюнул, достал сигареты и пошёл обратно к веранде.
   
Розка уже сгребала арбузные корки в большую кастрюлю для мусора. На скамейке стояло ведро с водой, в котором плавала тряпка – вытирать заплёванный семечками и окурками, залитый водкой стол. Розка наводила чистоту и не поднимала головы.
   
На следующий день Лёнчик приехал на облезлом рыдване с какими-то знакомыми ему уголовниками из Колымагино – и без Сергача. Мотоцикл друидов он не пригнал: сказал, что забыл. Уголовники подцепили «Волгу» на трос и утянули на буксире.
   
Вечером Щёкин достал всех, и Моржова тоже. У костра Щёкин нажбанился пивом и сначала понёс пургу, затем начал икать, а потом принялся падать в огонь. Моржов потащил Щёкина в корпус.
   
– Зап-правлены в планшеты космические карты… – бормотал Щёкин, безвольно волочась под мышкой Моржова. – К-космос покоряется отважным… Б-рис, где моя геостационарная орб-бита?…
   
– Ты уже на ней, – сказал Моржов и свалил Щёкина на койку.
   
Он забросил щёкинские ноги на спальник, стащил кроссовки и поставил их на пол в изголовье кровати.
   
– Блюй сюда, – сварливо посоветовал он. Щёкин уже спал.
   
Моржов вернулся к костру. Возле огня на брёвнах сидели только Розка и Сонечка. Гул пролетавших вдали за лесом поездов звучал в темноте словно ниоткуда. Он как-то неимоверно углублял собою толщу ночи, будто морской лот, не достигающий дна.
   
– Как это твоего Щёкина ещё в педагогах держат? – брезгливо спросила у Моржова Розка.
   
– А чем он плох? – буркнул Моржов.
   
– Он бухарик.
   
– Бухарик, – назидательно пояснил Моржов, – это тот, для кого бухать важнее всего прочего. А Щёкину бухать – просто отдых.
   
– Хороша релаксация…
   
– Релаксирует он после креатива. А после работы – отдыхает. Между прочим, из тех шестерых детей, которые сюда к нам приехали, четверо – щёкинские. Это две трети.
   
– Шпанюги.
   
– Тем более. К другим педагогам они бы и в кружок не ходили, а у него даже сюда приехали. Значит, Щёкин хороший педагог.
   
Моржов не стал бы спорить с Розкой о Щёкине, если бы рядом не было Сонечки. Пока Щёкин надувался у костра пивом, Моржов в лесу нагнул Сонечку над пеньком, а потом, уже застёгивая штаны, подумал: похоже, ему пора передаривать Сонечку Щёкину. В этот раз он забыл перед сексом слопать виагру, но проблем не случилось. Всё сработало по привычке, по инерции, с разгона, без мандража. Значит, секс с Сонечкой уже переставал его волновать, как прежде; переставал быть чудом и праздником. А без праздника Моржову было неинтересно.
   
Жилой корпус, кусты и домик кухни вдруг осветились во тьме, как театральная декорация. Это подъезжала машина с зажжёнными фарами. Моржов поначалу не понял, откуда она едет, а потом услышал хруст гальки под колёсами и обернулся. Машина катила прямо по пляжу вдоль Талки. Ни Сергач, ни Манжетов не поехали бы по пляжу, когда есть дорога. Кого же принёс чёрт?…
   
Легковушка грузно подкатила и остановилась, едва не уткнув бампер в поясницу Моржова, сидевшего на бревне спиной к машине. Машина была облезлая и раздолбанная. Фары ослепляли Моржова, Розку и Сонечку. Никто из машины не выходил. Слышалось только «бутц-бутц-бутц» из салона, где играл блатной шансон. Казалось, что весь объём салона заполняет огромное, дряблое и липкое сердце, которое колотится изнутри в окна машины, отклеиваясь от стёкол после каждого толчка.
   
«Местные», – понял Моржов. Те самые, что утром отбуксировали «Волгу» Сергача. Н-да, давно уже следовало ожидать их визита. Вот они и явились. Явились с образцовым хамством: подкатили и встали, осветив всех, но не показывая себя.
   
Розка и Сонечка от света фар прикрылись ладонями. Моржов снова повернулся и раздражённо грохнул кулаком по капоту. Фары, словно подумав, нехотя погасли.
   
Ещё через некоторое время все четыре дверки машины открылись, и наружу полезли парни из Сухонавозово. В машине их оказалось восемь штук. Они подходили к костру с разных сторон и по-волчьи – до последней возможности не выступая на свет, да и на свету прячась друг за друга.
   
– Здорово, соседи! – весело воскликнул один из приехавших, похоже – лидер. Его весёлость не вязалась с опасливым выжиданием в машине и с угрюмыми повадками остальных.
   
– Серый, – представился он, протягивая руку Моржову. – Пустите у костерка посидеть?
   
Моржов пожал плечами.
   
– Девчонки тут у вас… – устраиваясь, заметил Серый и оценивающе прищурился. – Как звать-то?
   
Прочие парни молча рассаживались по брёвнам, как массовка.
   
– Роза, – кокетливо заулыбалась Розка. Похоже, ей понравилось возрастание процента мужиков вокруг её персоны. – А это – Соня.
   
– Угости огоньком, брат, – обратился к Моржову Серый.
   
Понятно, что у всех восьмерых сухонавозовцев не могли разом закончиться спички и зажигалки. Моржов прочёл в этой просьбе анонс для расстановки сил: если не куришь – то не мужик, а если угощаешь – то шестёрка.
   
Моржов протянул Серому коробок и сказал:
   
– У костра от спичек не прикуривают, дурная примета.
   
Серый предпочёл не услышать. Прочие парни тоже закурили. Говорить им было нечего, да и не умели они, поэтому все курили с каким-то особенным глубокомыслием – глядя в огонь и наклоняя головы в позицию «собачка думает», будто пили из-под крана.
   
– А мы уже давно заметили, что в этом лагере какие-то пионеры завелись, – улыбаясь, сказал Серый Розке.
   
– Что значит – завелись? – с удовольствием возмутилась Розка, провоцируя разговор. – Как тараканы, что ли?
   
Сухонавозовские парни вразнобой захмыкали.
   
– Ну, приехали, – согласился Серый. – Много у вас пионеров?
   
– Хватает, – опережая Розку, сбоку сказал Моржов. Чем больше пионеров – тем больше свидетелей; только такая логика была для местных значима.
   
Моржов изначально понял, каким будет нерв этого разговора. Всё по-приятельски, всё на улыбках, но смысл приезда гостей только один: развлекуха с выгодой. То есть побухальник на халяву, или драка, или ёбля. На худой конец – кража. Вообще-то, скажем, у друидов смысл контакта с Троельгой был точно такой же. Но друиды были старше, а потому немного умнее, и развлекуха друидов ограничивалась выпивкой, которую спонсировал Моржов. Костёрыч наверняка бы не согласился с Моржовым. Может, ребята приехали просто узнать, кто поселился в лагере, или даже помочь чем-нибудь?… Но хренушки. Если бы у сухонавозовских гостей были мотивы Костёрыча, то они не приехали бы ночью и ввосьмером.
   
– И много вас тут вожатых? – допытывался Серый.
   
– Шестеро, – кокетничала Розка так, будто речь шла о претендентах на её руку и сердце.
   
– И что, – Серый кивнул на Моржова, – кроме Боряна, все такие же красивые, как ты?
   
– А я что, не красивый? – спросил Моржов. Сухонавозовцы заржали.
   
Моржов влез нарочно – чтобы его посчитали дурачком. В этом случае дело дойдёт до конкретики быстрее – и быстрее разрешится. Иначе эти уроды просидят здесь до утра.
   
– Не, Борян, ты не обижайся, это я так, – преувеличенно сконфузился Серый и снисходительно похлопал Моржова по плечу. – Сам понимаешь…
   
– А у нас тут трое на трое. – Розка вернула себе внимание гостей. – Три пары.
   
Похоже, Розка просто подзадоривала Серого. Моржов подумал, что зря он так долго возился с Сонечкой и тянул с приставаниями к Розке, особенно после морального краха Сергача, под крылом которого Лёнчик украл у Розки спальные мешки. Розка озверела без мужского интереса к себе, и её озабоченность обрушилась на Серого. А Серый сразу учуял тропку, где не стоят капканы.
   
– У-у! – шутливо провыл Серый, испытующе глядя на Розку. – Если так, то нам тут делать нечего…
   
– Может, всё-таки найдётся? – с неким обещанием весело предположила Розка.
   
Моржов был уверен, что если бы Розкина озабоченность была направлена на него, на месте Розки он видел бы мерцоида.
   
– А чё ты предложишь? – как-то запросто, совсем уж по-уголовному спросил кто-то из парней у Розки напрямик.
   
– А чё ты сможешь? – в тон ему агрессивно ответила Розка. – Ничё, да?
   
– Прижмись давай, баран, – одёрнул приятеля Серый.
   
Массовка подобострастно хохотнула.
   
– А Соня у вас чего молчит? – спросил Серый.
   
– Хочет – и молчит, – вылез из массовки кто-то другой.
   
– Хотчет – и малчит? – с грузинским акцентом переспросил Серый откровенно двусмысленно.
   
Это была цитата из очень старого и скабрезного анекдота. После Стеллы Рашевской Моржов насобачился легко выуживать из речи ковязинцев популярные в Ковязине цитаты.
   
Розка фыркнула и напоказ отвернулась. Возмутилась она типа как непристойным намёком, но на самом деле – переключением внимания на Соню.
   
– Всё-всё, мужики! – Серый принялся утихомиривать развеселившуюся массовку. – Зачем девушек пугаете?
   
– Кто здесь кого пугает? – презрительно спросила Розка, явно не желавшая, чтобы намёки завершались.
   
– Кто здесь девушка? – с Розкиной интонацией тихо сказал кто-то из массовки.