1 2 3 4 5 6 7 8 9 
   
— В этой витрине на манекене висят серые чешуйчатые доспехи. А вокруг разложено и развешено множество оружия.
   
— Чье все это?
   
— Это древнее одеяние того, кто бился на севере — в дни войн против демонов.
   
— Разве это был не ты?
   
Сэм заговорщицки улыбнулся и продолжал:
   
— Мало кто знает, что просто как часть экспозиции находится там и предмет, который когда-то был известен под именем Талисман Обуздателя. Не исключено, что он потерял с тех пор все свои достоинства, но, с другой стороны, не исключено и обратное. Он служил фокусом для особого Атрибута Бича, и вот он вновь ему понадобился.
   
— Так какой же предмет нужно тебе украсть?
   
— Широкий пояс из раковин, застегнутый на талии костюма. Раковины нежнейшего желто-розового оттенка; они заполнены сложнейшими цепями микросхем, которые, вероятно, в наши дни уже не воспроизвести.
   
— Не такая уж это и замечательная кража. Она мне по плечу даже в этой форме…
   
— Мне он нужен срочно — или не нужен вовсе.
   
— Насколько срочно?
   
— Боюсь, в ближайшие шесть дней.
   
— А ты пожелал бы мне заплатить, чтобы заполучить его в свои руки?
   
— Я отдал бы все что угодно, если бы у меня было хоть что-то.
   
— О! Ты прибыл на Небеса налегке?
   
— Да.
   
— Легкомысленно.
   
— Если мне удастся ускользнуть, ты сможешь назвать свою цену.
   
— А если нет, я не получу ничего.
   
— Похоже, что так.
   
— Дай подумать. Меня может позабавить, что ты станешь моим должником.
   
— Прошу, думай, но не слишком долго.
   
— Сядь, Бич Демонов, рядом со мной и расскажи о славных днях обуздания — когда скакал ты по миру бок о бок с бессмертной богиней и сеял повсюду семена хаоса.
   
— Это было так давно, — сказал Сэм.
   
— Могут ли эти дни вернуться, если ты вырвешься на свободу?
   
— Могут.
   
— Приятно знать это. Да…
   
— Ты сделаешь это?
   
— Салют, Сиддхартха! Освободитель! Сбрось узду!
   
— Салют?
   
— И гром и молния. Пусть они грянут снова!
   
— Да будет так.
   
— Теперь расскажи мне о днях своей славы, а я опять поведаю тебе о своей.
   
— Хорошо.
   
   
Подпоясанный широким кожаным ремнем, птицей носился по лесу Владыка Кришна в погоне за Леди Ратри, которая, обманув его ожидания, отказалась сойтись с ним после репетиционного, как он думал, обеда. Безоблачный день источал вокруг них свои ароматы, но далеко было ему до благоухания, исходившего от темного, как полночь, синего сари, которое сжимал он в левой руке. Меж деревьями перед ним мелькал ее силуэт; он на секунду потерял его из виду, когда свернула вдруг богиня на незаметную тропу, тут же вынырнувшую на обширную прогалину.
   
Когда, выскочив из чащи, он вновь увидел ее, она стояла на невысоком холме, воздев над головой сведенные вместе обнаженные руки. Она полузакрыла глаза, а единственное одеяние — длинное черное покрывало волнами обтекало ее мерцающее белоснежное тело.
   
И он понял, что она приняла свой Облик и вот-вот обретет Атрибут.
   
Жадно хватая воздух широко раскрытым ртом, бросился он к ней по склону холма; и она, опуская руки, открыла глаза и улыбнулась, глянув на него сверху вниз.
   
Он был уже совсем рядом, когда она взмахнула своим покрывалом, и оно захлестнулось вокруг его головы; и послышался ее смех — где-то среди бескрайней ночи, накрывшей его.
   
Была та ночь черной, беззвездной, безлунной, без единого проблеска, без намека на мерцание, без искорки или свечения на небосводе. Сродни полной слепоте была обрушившаяся на него темень.
   
Он засопел, и она тут же выхватила сари у него из руки. Вздрогнув, он пошатнулся и услышал, как где-то рядом зазвенел смех.
   
— Ты слишком много себе позволил, Господин Кришна, — сказала она ему, — ты покусился на святость Ночи. За что я и накажу тебя, окутав Небеса на время темнотой.
   
— Я не боюсь темноты, — со смешком ответил он.
   
— Значит и вправду мозги у тебя в мошонке, Господин, как частенько про тебя злословят; затеряться ослепленным внутри Канибуррхи и полагаться на то, что не наткнешься на ее обитателей — или они на тебя не наткнутся, — это просто безрассудная храбрость. Пока, Темный Бог. Если повезет — тебе, — свидимся на свадьбе.
   
— Постой, прекрасная леди! Надеюсь, ты примешь мои извинения?
   
— Ну конечно, ведь я заслужила их.
   
— Тогда подыми завесу тьмы, что ты на нас опустила.
   
— Попозже, Кришна, — когда я буду готова.
   
— Ну а как мне быть до тех пор?
   
— Говорят, сэр, что играя на своей свирели, можешь ты зачаровать самых свирепых зверей. И я бы тебе предложила, если, конечно, это правда, прямо сейчас достать свирель свою и завести самую что ни на есть успокоительную мелодию, пока я не сочту нужным вернуть на Небеса дневной свет.
   
— Леди, ты жестока, — сказал Кришна.
   
— Се ля ви, Бог со Свирелью, — сказала она, уходя.
   
И он начал играть, и в голове у него клубились темные мысли.
   
   
Они приходили. С небосклона, оседлав полярные ветры, через моря и земли, сквозь пылающий снег — и под ним, и над ним — отовсюду приходили они. Способных менять свою форму сметало ветром через застланные белой скатертью поля, небесные странники осыпались с небосвода, словно осенние листья; над пустошами горланили трубы, с грохотом проносились мимо снежные колесницы, лучи света, как копья, разлетались во все стороны, отражаясь от их полированных боков; пылали меховые плащи, густые плюмажи молочно-белого пара тянулись над и за ними, златорукими и солнцеглазыми; лязгая и буксуя, мчась и кренясь, проносились и приходили они — блестящие перевязи, волчьи маски, огненные шарфы, дьяволовы ноги, инеистые поножи, горделивые шлемы… — приходили они; и по всему миру, что оставался у них за спиной, радость царила в Храмах, и полнились они песнопениями, процессиями и молебнами, приношениями жертв и раздачами милостыни, красочными и пышными церемониями. Ведь сеявшая повсюду страх богиня собиралась сочетаться браком со Смертью, и это сулило, как надеялись, смягчение их нравов и послабление в их требованиях к миру. И Небеса тоже оказались заражены праздничным духом, и пока собирались вместе боги и полубоги, герои и знать, первосвященники, преуспевающие раджи и высокопоставленные брамины, набрал дух этот силу и одним махом закрутился вдруг многоцветным смерчем, ударив в голову и Первым, и последним.
   
И приходили они, и стекались они в Небесный Град, гарцуя на спинах пернатых родичей Гаруды, по спирали спускаясь в покачивающихся небесных гондолах, поднимаясь все выше и выше по горным артериям, сверкая то тут, то там среди заснеженных, обледенелых просторов; приходили, чтобы звенел Шпиль Высотою в Милю от их песен, чтобы слышался в темноте их смех, когда спустилась вдруг и, — ненадолго, к счастью, — покрыла Град необъяснимая темень; и в те дни и ночи походил сбор их, как сказал один велеречивый поэт, сразу на шесть совершенно разных вещей (прославлен он был своей расточительностью; когда дело касалось уподоблений): на перелет птиц, светлых птиц, через застывший в штиль молочный океан; последовательность нот в мозгу чуть свихнувшегося композитора; на косяк глубоководных рыб, чьи тела — не более чем завитки и струйки света, кружащий вокруг какого-то светящегося растения в холодной и глубокой морской впадине; на спиралевидную галактику, рушащуюся неожиданно на свой центр; на грозу, каждая дождинка которой становится то перышком, то певчей птахой, то драгоценным самоцветом; и, наконец (и, может быть, в наибольшей степени), на Храм, заполненный богато убранными статуями, неожиданно ожившими, запевшими, неожиданно ринувшимися под развевающимися на ветру штандартами в мир, сотрясая дворцы, опрокидывая башни, чтобы воссоединиться в самом центре, чтобы разжечь неимоверное пламя и плясать вокруг него, ни на секунду не лишая ни огонь, ни танец возможности полностью выйти из-под контроля.
   
Они приходили.
   
   
Услышав разнесшийся по Архивам сигнал тревоги, Так выхватил из висевшего на стене футляра Пресветлое Копье. В течение суток сигнализация оповещала разных стражей. Предчувствуя истинную причину тревоги, Так возблагодарил судьбу, что не была она поднята в другой час. Поднявшись в лифте на уровень Града, он помчался к высившемуся на холме Музею.
   
Но было уже поздно.
   
Открытая витрина, смотритель без сознания и ни души в Музее — по причине, вероятно, царившего в Граде праздника.
   
Музейный комплекс располагался столь близко от Архивов, что Так успел заметить двоих, спускавшихся по противоположному склону холма.
   
Он взмахнул Пресветлым Копьем, но побоялся пустить его в ход.
   
— Стой! — закричал он. Они обернулись.
   
— Тебе-таки не удалось перехитрить сигнализацию! — воскликнул в сердцах один из них.
   
Он поспешно застегивал на талии свой широкий пояс.
   
— Уходи, уходи отсюда! — сказал он. — Я беру его на себя!
   
— Этого не может быть! Сигнализация отключена! — закричал его спутник. — Я…
   
— Прочь отсюда!
   
И он обернулся, поджидая Така. Спутник его бросился дальше вниз с холма, и Так заметил, что это была женщина.
   
— Положи на место, — выдавил из себя запыхавшийся Так. — Что бы ты там ни взял, положи это на место — и я, может быть, смогу скрыть…
   
— Нет, — сказал Сэм. — Слишком поздно. Теперь я равен здесь любому, и это мой единственный шанс ускользнуть. Я знаю тебя, Так от Архивов, и не хочу причинять тебе вред. Уходи — и побыстрее!
   
— Вот-вот здесь будет Яма! И…
   
— Я не боюсь Яму. Нападай или оставь меня — ну же!
   
— Я не могу на тебя напасть.
   
— Тогда до свидания, — и с этими словами Сэм, как воздушный шарик, поднялся в воздух.
   
Но только оторвался он от поверхности земли, как на склоне холма появился Яма, и в руках у него было оружие: хлипкая поблескивающая трубка с крохотным прикладом, но весьма внушительным спусковым устройством.
   
Он поднял ее и прицелился.
   
— Последнее предупреждение! — закричал он, но Сэм продолжал свое вознесение.
   
Тогда Яма выстрелил, и в ответ ему где-то в вышине над головой оглушительно треснул купол свода.
   
— Он принял свой Облик и обрел Атрибут, — объяснил Так. — Он обуздал энергию твоего оружия.
   
— Почему ты не остановил его? — спросил Яма.
   
— Не мог, Господин. Я подпал под его Атрибут.
   
— Не имеет значения, — сказал Яма. — Третий страж его осилит.
   
Обуздав гравитацию по своей воле, он возносился.
   
И в полете ощутил, что его преследует какая-то тень.
   
Она пряталась в засаде где-то на самой периферии зрения. Как он ни крутил головой, она все время ускользала от его взгляда. Но она все время была там — и она росла.
   
А впереди, прямо у него над головой возвышались врата, ведущие наружу. Талисман мог бы отомкнуть их запор, мог согреть Сэма среди наружного хлада, мог унести его, куда ему заблагорассудится…
   
И тут пришел звук бьющих по воздуху крыльев.
   
— Беги! — загрохотал у него в мозгу голос. — Поднажми, Бич! Быстрее! Еще быстрее!
   
Это было одно из самых странных ощущений, какие он только когда-либо испытывал.
   
Он чувствовал, как движется вперед, мчится к цели.
   
Но ничего не менялось. Врата не приближались. Несмотря на ощущение чудовищной скорости, он не двигался.
   
— Быстрее, Бич! Пошевеливайся! — кричал дикий, ревущий голос. — Постарайся обставить и ветер, и молнию!
   
Он попытался превозмочь ощущение движения.
   
И сразу же на него обрушились ветры, могучие ветры, бесконечно кружащие по Небесам.
   
Он справился с ними, но теперь голос звучал совсем рядом, хотя ничего, кроме тени, разглядеть ему так и не удавалось.
   
— «Чувства — это кони, а предметы — дороги их, — промолвил голос. — Если разум твой не сосредоточен, то теряет он свою проницательность».
   
И Сэм узнал в этих ревущих у него за спиною словах могущественные строки Катха Упанишады. — «И тогда, — продолжал голос, — не знают чувства узды, словно дикие, дурные кони у слабого колесничего».
   
И молнии раскололи над ним небо, и объяла его мгла.
   
Он попытался обуздать обрушившуюся на него энергию, но не нашел ничего.
   
— Все это не реально! — крикнул он.
   
— Что реально, а что нет? — вопросом ответил голос. — Ну а теперь кони сбежали от тебя.
   
И последовал миг жутчайшей черноты, словно двигался он в вакууме чувств. Потом — боль. Потом ничего.
   
   
Трудно быть старейшим действующим богом юности.
   
Он пришел в Палату Кармы, потребовал свидания с каким-нибудь наместником Колеса, предстал перед Владыкой, которому двумя днями ранее скрепя сердце пришлось отказаться от его зондирования.
   
— Ну? — поинтересовался он.
   
— Прошу прощения за отсрочку, Господин Муруган. Наш персонал задействован в приготовлениях к брачной церемонии.
   
— Они бражничают на стороне вместо того, чтобы готовить мое новое тело?
   
— Тебе не следует говорить, Владыка, так, будто это тело и в самом деле твое. Это тело, ссуженное тебе Великим Колесом в ответ на твои нынешние кармические нужды…
   
— И оно не готово, потому что твоя команда пирует где-то?
   
— Оно не готово, потому что Великое Колесо вращается так…
   
— Я хочу его не позднее завтрашнего вечера. Если оно не готово, смотри, как бы Великое Колесо не раздавило своих прислужников. Ты меня понял, Владыка Кармы?
   
— Я услышал неподобающие в подобном святилище речи и…
   
— Брахма посоветовал мне воплотиться в новое тело, чтобы иметь удовольствие видеть меня в нем во время свадебных церемоний в Шпиле Высотою в Милю. Мне что, сообщить ему, что Великое Колесо не может удовлетворить его желание из-за медлительности своего вращения?
   
— Нет, Господин. Тело будет готово в срок.
   
— Отлично.
   
Он повернулся и ушел.
   
У него за спиной Владыка Кармы сделал согнутой в локте рукой старинный мистический жест.
   
   
— Брахма.
   
— Да, богиня?
   
— О моем предложении…
   
— Будет сделано по вашему требованию, мадам.
   
— Я бы хотела иначе.
   
— Иначе?
   
— Да, Господин. Мне бы хотелось человеческого жертвоприношения.
   
— Нет…
   
— Да.
   
— Ты и в самом деле сентиментальнее, чем я полагал.
   
— Будет это сделано или нет?
   
— Честно говоря — в свете последних событий, я бы предпочел именно такой выход.
   
— Тогда решено?
   
— Будет, как ты хочешь. В нем больше силы, чем я думал. Если бы стражем не был Владыка Иллюзий… Да, я и не догадывался, что тот, кто так долго сидел тихо, может быть столь талантлив, если использовать твое выражение.
   
— Передаешь ли ты мне все полномочия в этом вопросе, Создатель?
   
— Охотно.
   
— Ну и подкинем на закуску Царя Воров?
   
— Да будет так.
   
— Благодарю тебя, Великий.
   
— Не за что.
   
— Будет за что. Доброго тебе вечера.
   
— И тебе.
   
   
Поведано, что в этот день, в этот великий день, Бог Вайю остановил поднебесные ветры, и неподвижность опустилась на улицы Небесного Града, на леса Канибуррхи. Читрагупта, слуга Господина Ямы, возвел у Миросхода величественный погребальный костер, сложив пирамидой поленья сандала и другой ароматической древесины, добавив разнообразных смол, благовоний, масел, набросав сверху роскошных одежд; а на самую верхушку костра водрузил он Талисман Бича и огромный синеперый плащ, принадлежавший некогда Шриту, вожаку демонов Катапутны; положил он туда и изменяющий форму самоцвет Матерей из Купола Невыносимого Зноя и шафрановую рясу из пурпурной рощи в окрестностях Алундила, которая, как говорили, принадлежала раньше Татхагате, Будде. Мертвая тишина разлилась повсюду после ночного празднества Первых. Ничто не шелохнулось на Небесах. Говорят, что невидимыми порхали демоны в верхних слоях атмосферы, боясь приблизиться к месту средоточения огромной силы. Говорят, что имели место многочисленные знаки и знамения, предвещавшие падение одного из великих. А теологи и святые историки поведали, что отрекся прозванный Сэмом от своей ереси и положился на милосердие Тримурти. Говорят еще, что богиня Парвати, которая была когда-то ему то ли женой, то ли матерью, сестрой или дочерью, а может — всеми ими сразу, покинула Небеса и в трауре удалилась на восточный континент, к тамошним колдуньям, которых она считала своей родней. На рассвете великая птица по имени Гаруда, вахана Вишну, чей клюв сминает колесницы, заволновался, вдруг проснувшись, и испустил единственный хриплый вопль, разнесшийся из его клетки по всем Небесам, — вдребезги разбивая стекла, эхом отдаваясь по поднебесным странам, заставляя в испуге вскочить даже спавших мертвецким сном. Среди неподвижного небесного лета начинался день любви и смерти.
   
Пустынны были улицы Небес. На время скрылись боги в ожидании внутри своих жилищ. Заперты были все двери на Небесах.
   
На волю были выпущены вор и тот, кого приспешники называли Махасаматманом, думая, что он бог. В соответствии с предзнаменованием странно стылым казался воздух.
   
Высоко-высоко над Небесным Градом, на небольшой площадке, венчающей собою верхушку Шпиля Высотою в Милю, стоял Владыка Иллюзий, Мара-Сновидец. Одет он был в плащ всех цветов — и не только радуги. Воздел он над головой руки, и, сливаясь воедино с собственной силой, хлынула через его тело мощь всех остальных богов.
   
В уме его обретала форму греза. И излил он ее наружу, как разливается по пляжу накатившаяся на берег высокая волна.
   
Век за веком, с тех пор как спланировал их Великий Вишну, сосуществовали бок о бок Град и глушь, примыкая друг к другу и, однако, не соприкасаясь, доступные, но разделенные огромным расстоянием — не в пространстве, а внутри разума. С умыслом устроил все так Вишну-Хранитель. И теперь не очень-то одобрял он снятие барьера между ними — даже частичное и временное. Не хотелось ему видеть, как проникает что-то дикое в Град, выпестованный его умом как чистый триумф формы над хаосом.
   
И однако, даровано было силой сновидца призрачным кошкам узреть разок все Небеса целиком.
   
Без устали бродили они по темным извечным тропинкам в джунглях, были которые отчасти иллюзией. И вот в месте том, существовавшем лишь наполовину, обрели глаза их новое зрение, а вместе с ним обуяла кошек неукротимость и жажда немедленной добычи.
   
Среди мореходов, этих всемирных сплетников и переносчиков россказней, которым, кажется, ведомо все на свете, прошел слух, что не кошками были на самом деле некоторые из охотившихся в тот день призрачных кошек. По их словам, болтали потом не раз боги, когда случалось им бывать в мире, что кое-кто с Небес переселился на этот день в тела белых тигров Канибуррхи, дабы пройтись по аллеям Града и принять участие в охоте на вора-неудачника и того, кого называли когда-то Буддой.
   
Говорят, что когда брел он по улицам Града, древний ворон прокружил трижды над ним и уселся Сэму на плечо.
   
— Разве ты не Майтрея, Князь Света, — заговорил ворон, — которого заждался мир, увы, уже столько лет, — тот, приход кого я предсказал в стихотворении много лет назад?
   
— Нет, мое имя Сэм, — отвечал тот, — и я вот-вот покину этот мир, а не приду в него. А кто ты?
   
— Я — птица, бывшая однажды поэтом. Все утро летал я, стоило провозгласить новый день воплю Гаруды. Я облетел все небесные пути в поисках Рудры, надеясь замарать его своим пометом, и тут почувствовал, как легло на землю бремя заклятия. Далеко летал я и многое видел, Князь Света.
   
— И что же видел ты, ворон, бывший поэтом?
   
— Видел я незажженный погребальный костер, возведенный на краю мира, туман клубился вокруг него. Я видел богов, что пришли слишком поздно, они мчались сквозь снега, они пикировали из-под облаков, они кружили вокруг купола. Я видел актеров, репетирующих в масках представление театра жестокости для брачной церемонии Смерти и Разрушения. Я видел, как поднял руку Владыка Вайю и остановил ветры, безостановочно кружащие в Небесах. Я видел переливающегося всеми цветами Мару на верхушке самой башни, и я почувствовал, как ложится бремя его заклинания на призрачных кошек, и видел я, как не могли они найти в лесу места и устремились сюда. Я видел слезы мужчины и женщины. Я слышал смех богини. Я видел поднятое в лучах рассвета светлое копье и слышал клятву. И наконец, увидел я Князя Света, о котором давным-давно напророчил:
   
    
     
Умирает всегда, никогда не умрет,
     
На исходе всегда, никогда не в конце.
     
Ненавидит он тьму,
     
Облаченный во свет;
     
Он придет в эту югу,
     
Словно ночью рассвет.
     
Я черкнул эти строки
     
Своим вольным пером;
     
В самый день своей смерти
     
Я увижу его.
    
   
   
И птица взъерошила свои перья и замерла у него на плече.
   
— Я рад, птица, что тебе удалось многое повидать, — сказал Сэм, — и что в рамках вымысла своей метафоры удалось тебе достичь некоторого удовлетворения. К сожалению, поэтические истины разительно отличаются от истин повседневных.
   
— Привет тебе, Князь Света! — провозгласил ворон и поднялся в воздух.
   
И тут же его насквозь пронзила стрела, выпущенная из близлежащего окна одним ворононенавистником.
   
Сэм поспешил прочь.
   
Говорят, что настигшая его — а позже и Хельбу — призрачная кошка была на самом деле богом или богиней; ну что ж, это вполне вероятно.
   
А еще говорят, что кошка эта была не первой и не второй из тех, кто выследил искомую жертву. Много тигров погибло под Пресветлым Копьем, которое, проткнув их насквозь, само собой выдергивалось из тела, очищалось вибрацией от крови и возвращалось затем в руку, его метнувшую. Но и сам Пресветлый Копейщик Так пал, сраженный запущенным ему в голову стулом; это Ганеша бесшумно вошел у него за спиной в комнату. Кое-кто говорит, что Пресветлое Копье уничтожил потом Великий Агни, другие же утверждают, что сбросила его с Миросхода Леди Майя.
   
Не по душе было все это Вишну-Хранителю, и часто повторялись потом на разные лады его слова, что нельзя было осквернять Град кровью и что если однажды получил туда доступ хаос, то непременно найдет он себе дорогу и вновь. Но младшие боги подняли его на смех, ведь он считался последним в Тримурти, а идеи его, как все доподлинно знали, весьма устарели, поскольку был он одним из Первых. По причине этой отрекся он от всякого участия в происходящем и удалился на время в свою башню. И Владыка Варуна Справедливый отвернул лицо свое от небесных дел и посетил Павильон Молчания у Миросхода, где просидел некоторое время в комнате, называемой Страх.
   
Удачным оказалось представление Театра Масок, текст для которого написал велеречивый поэт, прославившийся элегантностью стиля и принадлежностью к антиморгановской школе. Сопровождалось представление и убедительными иллюзиями, навеянными по этому случаю Сновидцем. Говорят, что и Сэм провел тот самый день погруженным в иллюзии; что легло на него заклятие и бродил он по Граду во тьме, среди жутких запахов, встречаемый стенаниями и воплями; что предстали перед ним заново все ужасы, которые познал он в своей жизни, — сверкающие и темные, безмолвные и ревущие, — извлечены они были из его памяти и пропитаны сопровождавшими их в свое время эмоциями. А потом все это оборвалось.
   
Останки его были доставлены процессией к Миросходу, водружены поверх погребального костра и сожжены под песнопения. Владыка Агни поднял свои темные очки, уставился на несколько секунд в костер, и охватили поленья языки пламени. Владыка Вайю поднял руку, и взъярились ветры, раздувая огонь. Когда костер догорел, Великий Шива взмахом своего трезубца исторг пепел за пределы этого мира.
   
По большому счету, основательными и впечатляющими получились эти похороны.
   
Давно невиданное на Небесах бракосочетание прошло в полном соответствии с традицией. Шпиль Высотою В Милю ослепительно сверкал, словно гигантский ледяной сталагмит. Снято было заклятие, и бродили призрачные кошки по улицам Града, опять ослепнув к его красотам, и словно бы поглаживал их шерсть ветерок; поднимались они по ступеням широких лестниц — нет, взбирались по каменистому склону; дома были для них отвесными скалами, статуи — деревьями. Кружащие без устали под сводом Небес ветры подхватили пение и разносили по земле его обрывки. Священное пламя загорелось в Квадрате, вписанном в центральный Круг Града. Специально завезенные по такому случаю в Град девственницы поддерживали огонь, подкладывая чистые, сухие поленья ароматической древесины, которые потрескивали и сгорали почти без дыма, лишь изредка вырывалось вдруг наружу его белоснежное облачко. Сурья, солнце, светил с таким блеском, что, казалось, дневной свет вибрировал в прозрачном воздухе. Жениха в сопровождении многочисленной свиты друзей и слуг в красном облачении препроводили через весь Град к Павильону Кали, где их встретили слуги богини и провели в огромную пиршественную залу. В качестве хозяина гостей там встречал Владыка Богатств Кубера; он рассадил алую свиту — числом в триста человек — по чередующимся черным и красным стульям, расставленным вокруг длинных столов черного дерева, инкрустированных костью. И там, в этой зале, всем им дали испить мадхупарки, смеси меда с творогом и наркотическим порошком; а пили они ее в компании облаченной в синее свиты невесты, вступившей в залу, неся по две чаши. Три сотни человек было и в этой свите, и когда все расселись и выпили мадхупарки, произнес Кубера небольшую речь, перемежая ее непристойными шутками и вставляя различные практические советы и цитаты из древних писаний. После чего отбыли свиты жениха и невесты в павильон, воздвигнутый в Квадрате, но шли они разными путями и подошли к нему с противоположных сторон. Яма и Кали вошли внутрь порознь и сели по разные стороны от небольшого занавеса. Кругом раздавались старинные песнопения, и вот развернул наконец Кубера занавес, и молодожены впервые за этот день увидели друг друга. Заговорил тогда Кубера и передал Кали на попечение Ямы в обмен на обещание, что обеспечит тот невесте добро, богатство и удовольствие. Пожал тогда Господин Яма ей руку, а Кали бросила в огонь, к которому подвел ее жених, приношение — горсть зерна; в это время один из ее слуг связал воедино их одежды. После этого наступила Кали на жернов и прошли они вдвоем семь шагов, причем Кали каждым шагом давила маленькую кучку риса. Потом на несколько мгновений окропил их слегка дождик, чтобы освятить происходящее водой. Объединившись в единую процессию, потянулись гости и слуги через весь город к темному павильону Ямы, где накрыты были столы для веселого пиршества и где давал свое представление Театр Кровавых Масок.
   
   
Когда повстречал Сэм последнего своего тигра, медленно кивнул тот головой, признавая свою добычу. Некуда было бежать Сэму, и он просто стоял и ждал. Не спешила и кошка. В этот миг попыталась спуститься на Град орда демонов, но отбросила их назад сила заговора. Не прошло незамеченным, что всхлипнула богиня Ратри, и имя ее было внесено в список. Так от Архивов заточен был до поры до времени в каземат глубоко под Небесами. Многие слышали, как промолвил Владыка Яма: «Жизнь не восстала», словно он почти ожидал от нее такого поступка.
   
С учетом всего, основательной и впечатляющей получилась эта смерть.
   
Семь дней длились свадебные гуляния, и все эти дни грезу за грезой насылал на пирующих Владыка Мара. Словно на волшебном ковре-самолете переносил он их из одной страны-иллюзии в другую, на фундаменте из воды и огня возводил дворцы из многоцветного дыма, уводил скамьи, на которых сидели они, в бездонные ущелья звездной пыли, кораллом и миррой увлекал их чувства за пределы самих себя, навлекал на них на всех их Облики, заставляя беспрестанно кружить вокруг архетипов, на которых утвердили некогда боги свою мощь, — и танцевал Шива на кладбище Танец Разрушения и Танец Времени, празднуя легендарный свой подвиг, разрушение трех летающих городов асуров, знаменитой Трипуры; Кришна Темный одно за другим выделывал все коленца Танца Борца в память победы своей над черным демоном Баной, пока Лакшми исполняла Танец Изваяния; и даже Великий Вишну подвигся вновь прославить свои шаги Танцем Амфоры, а Муруган во вновь обретенном теле смеялся над облаченным в океаны миром, танцуя по водам их словно по священной поляне свой безумный танец, который отплясывал он когда-то после убийства Шуры, пытавшегося скрыться в пучине моря. И по мановению руки Мары возникали магия и цвет, музыка и вино. И приходил черед поэзии и игр, песен и смеха. Не раз вспыхивали и соревнования, состязания в силе и искусности. Короче, поистине божественной выносливостью нужно обладать, чтобы выдержать целых семь дней удовольствий.
   
Учитывая это, основательной и впечатляющей получилась эта свадьба.
   
По ее окончании жених и невеста покинули Небеса постранствовать немного по свету, насладиться его разнообразием. Без слуг и свиты отправились они, чтобы попутешествовать на свободе. Не сочли нужным они оповестить и о своем маршруте, и о длительности своего медового месяца — чего вполне можно было ожидать, учитывая склонность их небесных приятелей к шуточкам и розыгрышам.
   
Веселье по их отбытии улеглось не сразу. Господин Рудра, поглотив неимоверное количество сомы, вскочил вдруг на стол и разразился речью касательно невесты — речью, по поводу которой возникли бы у него большие разногласия с Ямой, присутствуй последний при ней. Ну а в его отсутствие ударил Владыка Агни Рудру по лицу и немедленно был вызван на дуэль — в Обликах, во всем Небесном просторе.
   
Агни взлетел на вершину горы, возвышавшейся позади Канибуррхи, а Рудра занял позицию поблизости от Миросхода. По данному сигналу выпустил Рудра в соперника свою наводящуюся по теплу стрелу, и со свистом покрывала она милю за милей, пока не засек ее в пятнадцати милях от себя Владыка Агни и не сжег в полете вспышкой Всеприсущего Пламени. И, словно игла света, пронзил тот заряд все пространство между ними и дотронулся до Господина Рудры, обратив его в пригоршню праха, а затем пролетел дальше, пробив дыру в Небесном своде у него за спиной. Так не посрамил Агни честь локапал; ну а из среды полубогов выдвинут был новый Рудра — занять место павшего старого.
   
Новые погребальные костры были возведены, чтобы упокоить посиневшие останки весьма живописно отравленных двух верховных жрецов и одного раджи. Владыка Кришна, приняв свой Облик, сыграл такую музыку, после которой другой быть уже не может, и Гаури Белая смягчилась, потеплело ее сердце, и еще раз пришла она к нему, когда кончил он играть. Сарасвати с блеском исполнила Танец Наслаждения, после чего воссоздал Мара бегство Хельбы и Будды через Град. Многих, правда, взволновала последняя эта греза, и новые имена внесены были в список. А затем демон с телом юноши и головой тигра осмелился появиться среди них и с дикой яростью напал на Господина Агни. Отогнали его, объединив свои силы, Ратри и Вишну, но удалось ему ускользнуть в бестелесность прежде, чем смог Агни поднять на него свой жезл.
   
Многое изменилось на Небесах в последующие дни.
   
Пресветлый Копейщик Так от Архивов осужден был Властителями Кармы возродиться в теле обезьяны; и заложено было в мозг его предупреждение, дабы всякий раз, когда захочет он сменить тело, опять рождался он обезьяной, чтобы в этой форме и странствовал он по свету, пока, наконец, не соблаговолят Небеса проявить свое милосердие и снять с него проклятие. После чего отправили его избывать бремя своей кармы в южные джунгли.
   
Варуна Справедливый покинул, собрав своих слуг, Небесный Град и обосновался где-то в пределах мира. Связали некоторые клеветники исход его с бегством Ниррити Черного, бога темноты и порчи, который покинул в свое время Небеса, напитав их своей злой волей и миазмами чернейших проклятий. Немногочисленными, правда, были хулители эти, ибо знали все, что заслужил Варуна титул Справедливого, и, осуждая его, легко было бросить тень на свою собственную репутацию; посему уже через несколько дней стихли все пересуды о нем.
   
Много позже изгнаны были в мир и другие боги, случилось это уже во времена Небесных Чисток. Началось все это, однако, как раз в те дни, когда вновь проник на Небеса акселеризм.
   
Брахма, могущественнейший среди четырех чинов божественных, среди восемнадцати воинств Рая, Всесоздатель, Владыка Небес высоких и всего, что под ними, из чьего пупа произрастает лотос, руки чьи пахтают океаны, а ноги тремя шагами покрывают все миры, барабан славы которого ужасом наполняет сердца врагов, сжимающий в деснице колесо закона, вяжущий, как путами, змеёю катастрофы, — в результате поспешно данного Хозяйке Смерти обещания чувствовал себя Брахма впоследствии все более и более неуютно. Хотя с другой стороны, очень даже вероятно, что поступил бы он точно так же и без представленных ею доводов. И главным результатом ее действий стало, вероятно, то, что появился на некоторое время у него — известного как Брахма Непогрешимый — козел отпущения, на которого мог он с чистой совестью свалить все свои проблемы.
   
По окончании празднования в нескольких местах пришлось чинить купол небосвода.
   
В помещении Небесного музея нес отныне круглосуточное дежурство вооруженный охранник.
   
Запланировали несколько охотничьих экспедиций на демонов, но ни одна из них не продвинулась дальше стадии разработки.
   
Назначили нового архивариуса, который ничего не знал о своих предках.
   
По всей земле даровано было призрачным кошкам Канибуррхи символически присутствовать в Храмах.
   
В последнюю ночь празднеств вступил в Павильон Молчания у Миросхода одинокий бог, и долго оставался он в комнате, называемой Память. Потом засмеялся он, и долго смеялся, прежде чем вернуться в Небесный Град; и был смех его полон юности, красоты, силы и чистоты; и ветры, что кружили без устали по Небесам, подхватили смех этот и разнесли его по земле, где подивились слышавшие его странной, вибрирующей нотке торжества, в нем звучавшей.
   
Учитывая все это, весьма впечатляющим выдалось это время — время Любви и Смерти, Ненависти и Жизни, — и Безумия.
  
  
   
    
VI
   
   
    
После смерти Брахмы вступили Небеса в период смуты. Некоторых богов пришлось даже оттуда выслать. В то время почти каждый боялся, что его сочтут акселеристом, и так уж случилось, что в тот или иной момент почти каждый таковым и считался. Хотя мертв был Махатма Сэм, но говаривали, что дух его продолжает, посмеиваясь, жить. И вот в дни волнений и интриг, приведших к Великой Битве, прошел слух, что жив, может, не только его дух…
   
   
    
Когда солнце страданья заходит,
    
нисходит покой,
    
Владыка спокойных звезд,
    
покой созиданья,
    
где кружась сереет мандала.
    
Молвит глупец про себя,
    
Что мысли его — только мысли…
    Сараха (98–99)
   
   
Стояло раннее утро. Около пруда с пурпурными лотосами, в Саду Наслаждений, у подножия статуи играющей на вине синей богини обнаружили Брахму.
   
Девушка, которая на него наткнулась, поначалу решила, что он отдыхает, ибо глаза его были открыты. Но почти сразу заметила она, что он не дышит, а лицо его искажено, но не меняет выражения.
   
Задрожав, стала ждать она конца света. Ну, естественно, ведь бог же умер. Чуть попозже решила она, однако, что внутренняя сцепленность событий и предметов может поддержать мир еще часок-другой, а в таком случае, подумалось ей, целесообразно привлечь к делам завершающейся юги внимание кого-либо способного с ними совладать.
   
И она рассказала об этом Первой Наложнице Великого Брахмы; та убедилась во всем воочию и, согласившись, что ее Господин и в самом деле мертв, первым делом обратилась к статуе синей богини, которая немедля заиграла на вине, а потом послала за Вишну и Шивой.
   
И те тут же явились, захватив с собой Ганешу.
   
Осмотрев останки, они сошлись во взглядах на них и заперли обеих женщин до вынесения вердикта в их комнатах.
   
Потом они стали держать совет.
   
— Нам спешно нужен новый создатель, — сказал Вишну. — Слово предоставляется для выдвижения кандидатур.
   
— Я предлагаю Ганешу, — сказал Шива.
   
— Беру самоотвод, — сказал Ганеша.
   
— Почему?
   
— Я не люблю быть на авансцене. Предпочитаю оставаться за кулисами.
   
— Ну а какие у нас еще альтернативы? И поживее…
   
— Быть может, — спросил Вишну, — разумнее сначала выяснить причины случившегося?
   
— Нет, — отрезал Ганеша. — Первым делом — выбор преемника. Даже вскрытие подождет. Небеса никогда не должны оставаться без Брахмы.
   
— Может быть, кто-нибудь из локапал?
   
— Возможно.
   
— Яма?
   
— Нет. Он слишком серьезен, слишком добросовестен. Специалист, а не администратор. К тому же сдается мне, что он эмоционально неустойчив.
   
— Кубера?
   
— Слишком ушл. Куберы я опасаюсь.
   
— Индра?
   
— Слишком своеволен и упрям.
   
— Тогда Агни?
   
— Может быть. А может и нет.
   
— Ну а Кришна?
   
— Слишком легкомысленен, ему не хватает рассудительности.
   
— Кого же предлагаешь ты?
   
— Какова важнейшая из стоящих сейчас перед нами проблем?
   
— На мой взгляд, никаких важных проблем перед нами сейчас не стоит, — заметил Вишну.
   
— Коли нет важных, самое разумное — заняться важнейшей, — изрек Ганеша. — Ну а важнейшая из наших проблем — это, как мне кажется, акселеризм. Сэм, появившись вновь, сильно замутил воду.
   
— Да, — поддержал Шива.
   
— Акселеризм? Зачем пинать дохлого пса?
   
— Э, он отнюдь не такой дохлый, как тебе кажется, и вполне способен кусаться. По крайней мере, среди людей. К тому же борьба с ним поможет отвлечь внимание от проблем преемственности внутри Тримурти и восстановит хотя бы поверхностную сплоченность здесь, в Граде. Если, конечно, вы не намерены развернуть кампанию против Ниррити и его зомби.
   
— Только не это…
   
— Не сейчас.
   
— Мм… да, тогда акселеризм на настоящий момент — важнейшая наша проблема.
   
— Ну хорошо. Акселеризм — наша важнейшая проблема.
   
— И кто ненавидит его больше всех?
   
— Ты сам?
   
— Абсурд. Кроме меня.
   
— Скажи же, Ганеша.
   
— Кали.
   
— А как же Яма?
   
— А что Яма? Оставьте Яму на меня.
   
— С удовольствием.
   
— Я тоже.
   
— Очень хорошо. Прочешите тогда весь мир — в громовой колеснице и на спине Гаруды. Отыщите Яму и Кали. Верните их на Небеса. Я подожду вашего возвращения и обдумаю последствия смерти Брахмы.
   
— Быть посему.
   
— Идет.
   
   
— Доброго вам утра.
   
— Погоди, достопочтенный Вама, я хотел бы поговорить с тобой!
   
— Да, Кабада. Что тебе угодно?
   
— Мне трудно подобрать подобающие слова… Это касается некого дельца, досточтимый купец, которое породило заметные, гм, чувства со стороны многих твоих ближайших соседей.
   
— Да? Так говори же.
   
— Касательно атмосферы…
   
— Атмосферы?
   
— Ветров и, гм, дуновений, что ли…
   
— Ветров? Дуновений?
   
— И того, что они разносят.
   
— Разносят? Что же они разносят?
   
— Запахи, добрый Вама.
   
— Запахи? Какие запахи?
   
— Запахи… гм… гм… запахи, в общем, фекальных масс.
   
— Чего?.. А! Да. Ну да. Ну конечно. Вполне может статься. Я об этом позабыл, к ним попривыкнув.
   
— Могу ли я спросить об их источнике?
   
— Они вызваны продуктами дефекации, Кабада.
   
— Это я понимаю. Меня, скорее, интересует, почему они тут, эти запахи, а не как и откуда взялись.
   
— Потому, что в задней комнате у меня стоят ведра, наполненные вышеозначенным веществом.
   
— Да?
   
— Да. Я сохраняю там все, что производит моя семья, — вот уже восемь дней.
   
— Для чего, достойнейший Вама?
   
— Не слышал ли ты о такой штуковине — поистине чудесной штуковине, в которую оные массы испускаются — в воду, — а затем дергаешь за рычаг, и с громким ревом все это уносится под землей далеко прочь?
   
— Я слыхал какие-то россказни…
   
— Это все правда, чистая правда. Такая штуковина и в самом деле существует. Изобрел ее совсем недавно один человек, имени которого упоминать я не стану; состоит она из большущих труб и сиденья без дна — или, скажем, без крышки. Это самое удивительное открытие нашей эпохи — и через пару-другую месяцев оно будет у меня!
   
— У тебя? Подобная вещь?
   
— Да. Она будет установлена в крохотной комнатенке, которую я пристроил сзади к своему дому. Я, пожалуй, устрою в ее честь обед и приглашу в этот день всех соседей ею воспользоваться.
   
— Воистину удивительно все это — ты так любезен…
   
— Таков уж я…
   
— Ну а… запахи?..
   
— Исходят от ведер, в которых я держу эти массы до установки новшества.
   
— Но почему?
   
— Я бы предпочел, чтобы мои кармические записи гласили, что я начал пользоваться ею восемь дней тому назад, а не через несколько месяцев. Это будет свидетельствовать о стремительности моего прогресса в жизни.
   
— А! Теперь я вижу всю мудрость твоих поступков, Вама. Я бы не хотел, чтобы сложилось впечатление, будто мы стоим на дороге у человека, стремящегося продвинуться вперед. Прости, если так показалось.
   
— Прощаю.
   
— Твои соседи по-настоящему любят тебя — с запахами и всем прочим. Когда достигнешь более высокого положения, вспомни о нас.
   
— Естественно.
   
— Такой прогресс, должно быть, дорого стоит.
   
— Весьма.
   
— Достопочтенный Вама, мы станем находить в атмосфере этой удовольствие — со всеми ее пикантными предзнаменованиями.
   
— Я живу лишь вторично, добрый Кабада, но уже чувствую на себе перст судьбы.
   
— Да, я тоже его чувствую. Поистине, меняются ветры времени, и несут они человечеству много чудесного. Да хранят тебя боги.
   
— Тебя тоже. Но не забудь и благословения Просветленного, которого приютил мой троюродный брат Васу в своей пурпурной роще.
   
— Как могу я? Махасаматман тоже был богом. Как говорят, Вишну.
   
— Лгут. Он был Буддой.
   
— Добавь тогда и его благословение.
   
— Хорошо. Всего тебе доброго, Кабада.
   
— И тебе, достойнейший.
   
   
Яма и Кали вернулись из свадебного путешествия на Небеса. Прибыв вместе с Вишну на спине птицы по имени Гаруда, не теряя ни минуты, все втроем проследовали они сразу же в Павильон Брахмы. В Саду Наслаждений встречали их Шива и Ганеша.
   
— Послушайте, Смерть и Разрушение, — обратился к ним Ганеша, — Брахма мертв, и никто, кроме нас пятерых, об этом не знает.
   
— Как это произошло? — спросил Яма.
   
— Вроде бы его отравили.
   
— А что, вскрытия не было?
   
— Нет.
   
— Тогда я займусь этим.
   
— Хорошо. Но сейчас намного важнее другое.
   
— Что же?
   
— Имя его преемника.
   
— Да. Небеса не могут оставаться без Брахмы.
   
— Вот-вот… Кали, скажи мне, как ты относишься к тому, чтобы стать Брахмой — златоседлым и среброшпорым?
   
— Я не готова…
   
— Тогда начинай об этом думать, да поживее. Ты кажешься самым подходящим кандидатом.
   
— А владыка Агни?
   
— Его рейтинг заметно ниже. Он, похоже, не такой ярый антиакселерист, как мадам Кали.
   
— Я понимаю.
   
— И я…
   
— Ну, в общем, он замечательный бог, но не из великих.
   
— Да. А кто мог убить Брахму?
   
— У меня нет ни малейшей идеи. А у тебя?
   
— Пока нет.
   
— Но ты же отыщешь его, Владыка Яма?
   
— Ну да, приняв свой Облик.
   
— Вы, наверное, хотите посовещаться.
   
— Хотим.
   
— Тогда мы сейчас оставим вас наедине. А через час мы все вместе обедаем в этом самом Павильоне.
   
— Хорошо.
   
— Хорошо.
   
— Пока.
   
— Пока.
   
— Пока.
   
   
— Леди?
   
— Да?
   
— Со сменой тела автоматически свершается и развод, если только не было подписано продление брачного контракта на новый срок.
   
— Да.
   
— Брахма должен быть мужчиной.
   
— Да.
   
— Откажись от этого.
   
— Мой Господин…
   
— Ты колеблешься?
   
— Все это так неожиданно, Яма…
   
— И ты хоть на секунду задумываешься, не принять ли это предложение?
   
— Я должна.
   
— Кали, ты мучишь меня.
   
— Я не хотела.
   
— Я требую, чтобы ты отказалась от этого предложения.
   
— Я полноправная богиня, а не только твоя жена, Господин Яма.
   
— Что это значит?
   
— Я сама решаю, что мне делать.
   
— Если ты согласишься, Кали, то между нами все кончится.
   
— По всей видимости…
   
— Почему, во имя риши, они так ополчились на акселеризм? Он же не более чем буря в стакане воды.
   
— Должно быть, они ощущают потребность быть против чего-либо.
   
— А почему ты собираешься встать во главе этого?
   
— Не знаю.
   
— Может быть, моя дорогая, у тебя есть особые причины быть антиакселеристкой?
   
— Я не знаю.
   
— По божественным меркам я молод, но много раз слышал о том, что герой, с которым прошла ты по этому миру в его ранние дни, — Калкин — был не кто иной, как все тот же Сэм. Если у тебя были причины ненавидеть своего давнишнего Господина, а им взаправду был Сэм, тогда я понимаю, почему они вербуют тебя против движения, им начатого. Правда ли это?
   
— Может статься.
   
— Тогда, если ты любишь меня, — а ты мне и жена, и возлюбленная, — пусть другой будет Брахмой.
   
— Яма…
   
— Они дали на решение час.
   
— Я успею принять его.
   
— Какое же?
   
— Мне очень жаль, Яма…
   
   
Не дожидаясь обеда, покинул Яма Сад Наслаждений. Хотя подобное поведение и казалось злостным нарушением этикета, Яма считался среди всех богов самым недисциплинированным и прекрасно об этом знал, как и о причинах терпимости всех остальных в этом вопросе. Так что ушел он из Сада и отправился туда, где кончаются Небеса.
   
Весь этот день и следующую ночь провел он у Миросхода, и никто не докучал ему там. Он побывал во всех пяти комнатах Павильона Молчания. Ни с кем не делился он своими мыслями, не будем гадать о них и мы. Утром он вернулся в Небесный Град.
   
И узнал о смерти Шивы.
   
Трезубец оного прожег очередную дыру в небосводе, но голова его хозяина была проломлена каким-то тупым предметом, обнаружить который пока не удалось.
   
Яма отправился к своему другу Кубере.
   
— Ганеша, Вишну и новый Брахма уже обратились к Агни с предложением занять место Разрушителя, — сказал ему Кубера. — Думаю, он согласится.
   
— Для Агни — превосходно, — сказал Яма. — А кто убил Бога?
   
— Я много думал об этом, — отвечал Кубера, — и пришел к выводу, что в случае с Брахмой это должен быть кто-то достаточно к нему близкий, ведь Брахма принял от него отравленное питье или закуску; ну а в случае с Шивой — кто-то достаточно знакомый, чтобы застать его врасплох. Дальше этого я в своих рассуждениях не продвинулся.
   
— Один и тот же?
   
— Готов побиться об заклад.
   
— Может ли это быть частью заговора акселеристов?
   
— В это трудно поверить. Симпатизирующие акселеризму не организованы. Ведь он совсем недавно вернулся на Небеса. Заговор? Может быть. Но более вероятно, что все это дело рук одиночки, действующего на свой страх и риск.
   
— А какие могут быть еще причины?
   
— Месть. Или одно из младших божеств ищет пути наверх. Почему вообще кто-то кого-то убивает?
   
— Ты не подозреваешь никого конкретно?
   
— Сложнее будет отбросить подозрения, чем их найти. А расследование передали в твои руки?
   
— Я в этом более не уверен. Думаю, что да. Но я найду, кто это сделал, кем бы он ни был, и убью его.
   
— Почему?
   
— Мне нужно что-нибудь сделать, кого-нибудь…
   
— Убить?
   
— Да.
   
— Жалко, мой друг.
   
— Мне тоже. Тем не менее, это моя привилегия — и мое намерение.
   
— Я бы хотел, чтобы ты со мной на эти темы не разговаривал. Все это совершенно конфиденциально.
   
— Я никому ничего не скажу, если ты тоже сохранишь молчание.
   
— Даю слово, что не скажу.
   
— И знаешь, я присмотрю за кармическим прослеживанием — против психозондирования.
   
— Из-за него я об этом и упомянул. Пусть так и будет.
   
— Всего хорошего, мой друг.
   
— Всего доброго, Яма.
   
Яма покинул Павильон локапал. Вскоре туда заглянула богиня Ратри.
   
— Здравствуй, Кубера.
   
— Здравствуй, Ратри.
   
— Почему ты здесь сидишь один-одинешенек?
   
— Потому что некому развеять мое одиночество. А зачем пришла сюда ты — в одиночку?
   
— Потому что мне сейчас не с кем поговорить.
   
— Ты ищешь совета или беседы?
   
— И того, и другого.
   
— Садись.
   
— Спасибо. Я боюсь.
   
— Может, ты голодна?
   
— Нет.
   
— Возьми тогда что-нибудь из фруктов и чашечку сомы.
   
— Хорошо.
   
— Чего же ты боишься, и как мне тебе помочь?
   
— Я видела, как отсюда уходил Владыка Яма…
   
— Да.
   
— И когда я посмотрела на его лицо, я вдруг осознала, что он и в самом деле бог Смерти и что есть на свете сила, которой могут бояться даже боги…
   
— Яма силен, и он мой друг. Могущественна Смерть, и никому она не друг. Однако они сосуществуют — и это странно. Агни тоже силен. И он — Огонь. И он мне друг. Кришна мог бы быть сильным, если бы пожелал. Но он этого никогда не хочет. Он изнашивает тела с неимоверной скоростью. Он пьет сому и занимается только музыкой и женщинами. Он ненавидит прошлое и будущее. Он тоже мой друг. Я — последний из локапал, и я не силен. Любое тело, в которое я вселяюсь, оплывает жирком. Троим моим друзьям я скорее отец, чем брат. Я могу оценить их пьянство, музыку, влюбчивость и огонь, ибо все это проявления жизни, и посему под силу мне любить своих друзей как людей или богов. Но третий, Яма, пугает меня не меньше, чем тебя, Ратри. Когда он принимает свой Облик, то становится вакуумом, заставляющим меня, ничтожного толстяка, содрогнуться. И тогда он никому не друг. Так что не смущайся, если боишься моего друга. Ты же знаешь — когда бог в затруднении, его Облик спешит ему на помощь, богиня Ночи, как, например, сейчас воцарились в этой беседке сумерки, хотя день далек еще от своего завершения. Знай же, что встретила ты встревоженного Яму.
   
— Он вернулся так неожиданно.
   
— Да.
   
— Можно узнать почему?
   
— Боюсь, что это достаточно конфиденциальная тема.
   
— Касается ли это Брахмы?
   
— Почему ты спрашиваешь?
   
— Я думаю, что Брахма мертв. Я боюсь, что Яме поручили найти убийцу. Я боюсь, что он отыщет меня, даже если я накличу на Небеса ночь длиною в век. Он разыщет меня, а я не могу взглянуть в лицо вакууму.
   
— А что ты знаешь о предполагаемом убийстве?
   
— Думаю, что я была последней, кто видел Брахму живым, или первой, увидевшей его мертвым, в зависимости от того, что означали его конвульсии.
   
— Как это случилось?
   
— Я пришла к нему в Павильон вчера ранним утром — замолвить перед ним слово за леди Парвати, убедить его сменить гнев на милость и разрешить ей вернуться. Мне посоветовали поискать его в Саду Наслаждений, и я пошла туда…
   
— Посоветовали? Кто?
   
— Одна из его женщин. Я не знаю ее имени.
   
— Продолжай. Что произошло потом?
   
— Я нашла его у подножия синей статуи, играющей на вине. Он бился в конвульсиях. Дыхание отсутствовало, потом стихли и судороги, он замер. Я не смогла нащупать его пульс, не услышала сердцебиений. Тогда я призвала к себе частичку тьмы и, завернувшись в ее тень, покинула Сад.
   
— Почему ты не позвала на помощь? Может быть, было еще не поздно…
   
— Потому, конечно, что я хотела его смерти. Я ненавидела его за то, что он сделал с Сэмом, за то, что он удалил Парвати и Варуну, за то, что он сделал с архивариусом, Таком, за то…
   
— Постой, так можно продолжать весь день. Ты сразу ушла из Сада или вернулась обратно в Павильон?
   
— Я прошла через Павильон и опять увидела ту же девушку. Я сделалась видимой для нее и сказала, что не смогла найти Брахму и вернусь попозже… Он ведь и в самом деле мертв, не так ли? Что мне теперь делать?
   
— Взять что-нибудь из фруктов и глотнуть еще сомы. Да, он мертв.
   
— Явится ли за мной Яма?
   
— Ну конечно. Он возьмется за каждого, кого видели неподалеку. Это был, без сомнения, весьма быстродействующий яд, а ты была там практически в самый момент смерти. Так что он, естественно, выйдет на тебя — и подвергнет тебя психозондированию, как и всех прочих. Откуда и выяснится, что ты этого не делала. Поэтому я просто предлагаю тебе ждать, покуда тебя не вызовут. И больше никому ничего не рассказывай.
   
— А это мне сказать Яме?
   
— Если он доберется до тебя раньше, чем я доберусь до него, скажи ему все, включая и тот факт, что ты мне все рассказала, — потому что предполагается, что я не знаю ничего о происшедшем. Смерть одного из Тримурти всегда сохраняется в тайне как можно дольше, даже ценой жизней.
   
— Но Владыки Кармы прочтут это у тебя в памяти, когда ты предстанешь перед их судом.
   
— Ну да они не прочтут этого сегодня в твоей памяти. Информация о смерти Брахмы станет достоянием как можно меньшей группы богов и людей. Поскольку Яме, должно быть, поручат или уже поручили вести официальное расследование, да к тому же он сам и спроектировал психозонд, я думаю, вряд ли кто-либо из людей желтого колеса получит доступ к работе машин. Тем не менее, я должен согласовать подобный подход с Ямой — или его ему предложить — немедленно.
   
— Прежде чем ты уйдешь…
   
— Да?
   
— Ты сказал, что лишь немногие могут об этом знать, даже если это зависит от чьей-то жизни. Не означает ли это, что я?..
   
— Нет. Ты будешь жить, поскольку я огражу тебя.
   
— Но почему?
   
— Потому что мы друзья.
   
   
Яма управлял зондирующей умы машиной. Он прозондировал уже тридцать семь душ; все они могли посетить Брахму в его Саду на протяжении предшествовавшего убийству дня. Одиннадцать из них были богами, и среди них — Ратри, Сарасвати, Вайю, Мара, Лакшми, Муруган, Агни и Кришна.
   
И среди всех тридцати семи богов и людей ни один не оказался виновным.
   
Кубера стоял рядом с Ямой и разглядывал распечатки психопроб.
   
— Что теперь, Яма?
   
— Не знаю.
   
— Может быть, убийца был невидимкой?
   
— Может.
   
— Но ты так не думаешь?
   
— Не думаю.
   
— А если каждого в Граде подвергнуть зондированию?
   
— Ежедневно множество людей посещает Град, прибывает и убывает через многочисленные входы и выходы…
   
— А ты не подумал, что здесь может быть замешан один из ракшасов? Они же опять скитаются по миру, как ты хорошо знаешь, — и они нас ненавидят.
   
— Ракшасы не отравляют своих жертв. А кроме того, я не верю, что один из них мог бы пробраться в Сад вопреки действию отпугивающих демонов благовоний.
   
— Ну а что теперь?
   
— Вернусь к себе в лабораторию и обдумаю все еще раз.
   
— Могу я проводить тебя в Безбрежные Чертоги Смерти?
   
— Если желаешь.
   
Кубера пошел с Ямой, и пока тот размышлял, толстый бог изучал каталог психолент, заведенный богом Смерти во времена первых его экспериментов с зондированием. Ленты эти никуда не годились, здесь были только какие-то обрывки; одни лишь Властители Кармы обладали доведенными до настоящего времени записями жизни всех и каждого в Небесном Граде. Кубера конечно же знал об этом.
   
   
Новое открытие печатного станка имело место в городе Дезирате на берегу реки Ведры. Там же проводились и очень смелые эксперименты с ватерклозетами. А еще появилось двое замечательных храмовых художников, а один старый стекольщик сделал пару бифокальных очков и принялся за следующую. Иными словами, налицо были признаки начинающегося в одном из городов-государств ренессанса.
   
Брахма решил, что пришла пора выступить против акселеризма.
   
На Небесах начало формироваться ополчение. По Храмам соседних с Дезиратом городов разослан был призыв к правоверным готовиться к священной войне.
   
Разрушитель Шива носил лишь символический трезубец, ибо по-настоящему он полагался на огненосный жезл, с которым никогда не расставался.
   
Златоседлый и среброшпорый Брахма вооружился мечом, колесом и луком.
   
Новый Рудра приспособился к луку и колчану своего предшественника.
   
Ну а Владыка Мара носил переливчатый плащ, который беспрерывно менял цвета, и никто не мог сказать, как он был вооружен или какой колесницей управлял. Стоило посмотреть на него чуть подольше, и все плыло в голове у смотрящего, предметы вокруг Сновидца меняли свои формы, лишь кони его оставались неизменны, и с губ их постоянно капала кровь, и капли ее дымились, упав на землю.
   
Затем отобрали полсотни полубогов, и они безуспешно учились обуздывать неловкие свои Атрибуты, мечтая усилить свой Облик и выслужиться в битве.
   
Кришна уклонился от предстоящего сражения и ушел играть на свирели в Канибуррху.
   
   
Он отыскал его валяющимся на травянистом склоне холма недалеко от Града, уставившимся прямо в наполненное звездами небо.
   
— Добрый вечер.
   
Он отвел взгляд от неба и кивнул.
   
— Как твои дела, добрый Кубера?
   
— Да ничего, Владыка Калкин. Ну а твои?
   
— Неплохо. Не найдется ли у тебя при всей твоей импозантности сигаретки?
   
— Никогда с ними не расстаюсь.
   
— Спасибо.
   
— Огоньку?