1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
Святыни Рима, где кладбище тех,    

Кто пал, Петровым следуя заветам,    

     

     142    

     

Избудут вскоре любодейный грех».[1274]    

     

     

    

     

 Песнь десятая    

     

Четвертое  небо – Солнце – Мудрецы. – Первый хоровод    

     

     

     1    

     

Взирая на божественного Сына,    

Дыша Любовью вечной, как и тот,    

Невыразимая Первопричина    

     

     4    

     

Все, что в пространстве и в уме  течет,    

Так стройно создала, что наслажденье    

Невольно каждый, созерцая, пьет.    

     

     7    

     

Так устреми со мной, читатель, зренье    

К высоким дугам до узла того,    

Где то и это встретилось движенье;[1275]    

     

     10    

     

И полюбуйся там на мастерство    

Художника, который, им плененный,    

Очей не отрывает от него.    

     

     13    

     

Взгляни, как там отходит круг  наклонный,[1276]    

Где движутся планеты и струят    

Свой дар земле на зов ее исконный:    

     

     16    

     

Когда бы не был этот путь покат,    

Погибло бы небесных сил немало    

И чуть не все, чем дельный мир богат;[1277]    

     

     19    

     

А если б их стезя положе стала    

Иль круче, то премногого опять    

Внизу бы и вверху недоставало.    

     

     22    

     

Итак, читатель, не спеши вставать,    

Продумай то, чего я здесь касался,    

И восхитишься, не успев устать.    

     

     25    

     

Тебе я подал, чтоб ты сам питался,    

Затем что полностью владеет мной    

Предмет, который описать я взялся.    

     

     28    

     

Первослуга природы,[1278] мир земной    

Запечатлевший силою небесной    

И мерящий лучами час дневной, –    

     

     31    

     

С узлом вышепомянутым совместный,    

По тем извоям совершал свой ход,    

Где он все раньше льет нам свет  чудесный.[1279]    

     

     34    

     

И я был с ним,[1280] но самый этот взлет    

Заметил лишь, как всякий замечает,    

Что мысль пришла, когда она придет.    

     

     37    

     

Так быстро Беатриче восхищает    

От блага к лучшему, что ей вослед    

Стремленье времени не поспевает.    

     

     40    

     

Каким сияньем каждый был одет    

Там, в недрах солнца, посещенных  нами,    

Раз отличает их не цвет, а свет!    

     

     43    

     

Умом, искусством, нужными словами    

Я беден, чтоб наглядный дать рассказ.    

Пусть верят мне и жаждут видеть сами.    

     

     46    

     

А что воображенье низко в нас    

Для тех высот, дивиться вряд ли надо,    

Затем что солнце есть предел для  глаз.[1281]    

     

     49    

     

Таков был блеск четвертого отряда    

Семьи Отца, являющего ей    

То, как он дышит и рождает чадо.[1282]    

     

     52    

     

И Беатриче мне: «Благоговей    

Пред Солнцем ангелов,[1283] до  недр плотского    

Тебя вознесшим милостью своей!»    

     

     55    

     

Ничья душа не ведала такого    

Святого рвенья и отдать свой пыл    

Создателю так не была готова,    

     

     58    

     

Как я, внимая, это ощутил;    

И так моя любовь им поглощалась,    

Что я о Беатриче позабыл.    

     

     61    

     

Она, без гнева, только, улыбалась,    

Но так сверкала радость глаз святых,    

Что целостная мысль моя распалась.[1284]    

     

     64    

     

Я был средь блесков мощных и живых,[1285]    

Обвивших нас венцом, и песнь их слаще    

Еще была, чем светел облик их;    

     

     67    

     

Так дочь Латоны[1286] иногда блестящий    

Наденет пояс, и, огнем сквозя,    

Он светится во мгле, его держащей.    

     

     70    

     

В дворце небес, где шла моя стезя,    

Есть много столь прекрасных  самоцветов,    

Что их из царства унести нельзя;    

     

     73    

     

Таким вот было пенье этих светов;    

И кто туда подняться не крылат,    

Тот от немого должен ждать ответов.    

     

     76    

     

Когда певучих солнц горящий ряд,    

Нас, неподвижных, обогнув трикраты,    

Как звезды, к остьям близкие, кружат,    

     

     79    

     

Остановился, как среди баллаты[1287],    

Умолкнув, станет женщин череда    

И ждет, чтоб отзвучал запев начатый,    

     

     82    

     

В одном из них послышалось[1288]:  «Когда    

Луч милости, который возжигает    

Неложную любовь, чтоб ей всегда    

     

     85    

     

Расти с ним вместе, так в тебе  сверкает,    

Что вверх тебя ведет по ступеням,    

С которых сшедший – вновь на них – ступает,    

     

     88    

     

Тот, кто твоим бы отказал устам    

В своем вине, не больше бы свободен    

Был, чем поток, не льющийся к морям.    

     

     91    

     

Ты хочешь знать, какими благороден    

Цветами наш венок, сплетенный тут    

Вкруг той, кем ты введен в чертог  господень.    

     

     94    

     

Я был одним из агнцев, что идут    

За Домиником на пути богатом,[1289]    

Где все, кто не собьется, тук найдут.[1290]    

     

     97    

     

Тот, справа, был мне пестуном и  братом;    

Альбертом из Колоньи[1291] он  звался,    

А я звался Фомою Аквинатом.    

     

     100    

     

Чтоб наша вязь тебе предстала вся,    

Внимай, венец блаженный озирая    

И взор вослед моим словам неся.    

     

     103    

     

Вот этот пламень льет, не угасая,    

Улыбка Грациана, кем стоят    

И тот, и этот суд, к отраде Рая.[1292]    

     

     106    

     

Другой, чьи рядом с ним лучи горят,    

Был тем Петром, который, как однажды    

Вдовица, храму подарил свой клад.[1293]    

     

     109    

     

Тот, пятый блеск, прекраснее, чем  каждый    

Из нас, любовью вдохновлен такой,    

Что мир о нем услышать полон жажды.    

     

     112    

     

В нем – мощный ум, столь дивный  глубиной,    

Что, если истина – не заблужденье,    

Такой мудрец не восставал второй.[1294]    

     

     115    

     

За ним ты видишь светоча горенье,    

Который, во плоти, провидеть мог    

Природу ангелов и их служенье.[1295]    

     

     118    

     

Соседний с ним счастливый огонек –    

Заступник христианских лет, который    

И Августину некогда помог.[1296]    

     

     121    

     

Теперь, вращая мысленные взоры    

От света к свету вслед моим хвалам,    

Ты, чтоб узнать восьмого, ждешь  опоры.    

     

     124    

     

Узрев все благо, радуется там    

Безгрешный дух, который лживость мира    

Являет внявшему его словам.    

     

     127    

     

Плоть, из которой он был изгнан, сиро    

Лежит в Чельдоро[1297]; сам же он из мук    

И заточенья принят в царство мира.[1298]    

     

     130    

     

За ним пылают, продолжая круг,    

Исидор, Беда и Рикард с ним рядом,    

Нечеловек в превысшей из наук.[1299]    

     

     133    

     

Тот, вслед за кем ко мне вернешься  взглядом,    

Был ясный дух, который смерти ждал,    

Отравленный раздумий горьким ядом:    

     

     136    

     

То вечный свет Сигера, что читал    

В Соломенном проулке в оны лета    

И неугодным правдам поучал».[1300]    

     

     139    

     

И как часы[1301] зовут нас в час  рассвета,    

Когда невеста божья,[1302]  встав, поет    

Песнь утра жениху и ждет привета,    

     

     142    

     

И зубчик гонит зубчик и ведет,    

И нежный звон «тинь-тинь» – такой  блаженный,    

Что дух наш полн любви, как спелый  плод, –    

     

     145    

     

Так предо мною хоровод священный    

Вновь двинулся, и каждый голос в лад    

Звучал другим, такой неизреченный,    

     

     148    

     

Как может быть лишь в вечности услад.    

     

     

    

     

 Песнь одиннадцатая    

     

Четвертое  небо – Солнце (продолжение) – Первый хоровод    

     

     

     1    

     

О смертных безрассудные усилья!    

Как скудоумен всякий силлогизм,    

Который пригнетает ваши крылья.[1303]    

     

     4    

     

Кто разбирал закон, кто – афоризм,[1304]    

Кто к степеням священства шел  ревниво,    

Кто к власти чрез насилье иль софизм,    

     

     7    

     

Кого манил разбой, кого – нажива,    

Кто, в наслажденья тела погружен,    

Изнемогал, а кто дремал лениво,    

     

     10    

     

В то время как, от смуты отрешен,    

Я с Беатриче в небесах далече    

Такой великой славой был почтен.    

     

     13    

     

Как только каждый прокружил до  встречи    

С той точкой круга, где он прежде  был,    

Все утвердились, как в светильнях  свечи.    

     

     16    

     

И светоч, что со мною говорил,[1305]    

Вновь подал голос из своей средины    

И, улыбаясь, ярче засветил:    

     

     19    

     

«Как мне сияет луч его единый,    

Так, вечным Светом очи напоя,    

Твоих раздумий вижу я причины.    

     

     22    

     

Ты ждешь, недоуменный, чтобы я    

Тебе раскрыл пространней, чем  вначале,    

Дабы могла постичь их мысль твоя,    

     

     25    

     

Мои слова, что «Тук найдут»,[1306] и  дале,    

Где я сказал: «Не восставал второй»:[1307]    

Здесь надо, чтоб мы строго различали.    

     

     28    

     

Небесный промысл, правящий землей    

С премудростью, в которой всякий  бренный    

Мутится взор, сраженный глубиной,    

     

     31    

     

Дабы на зов любимого священный    

Невеста жениха, который с ней    

В стенаньях кровью обручен блаженной,    

     

     34    

     

Уверенней спешила и верней,    

Как в этом, так и в том руководима,    

Определил ей в помощь двух вождей.[1308]    

     

     37    

     

Один пылал пыланьем серафима;    

В другом казалась мудрость так  светла,    

Что он блистал сияньем херувима.[1309]    

     

     40    

     

Лишь одного прославлю я дела,[1310]    

Но чтит двоих речь об одном ведущий,    

Затем что цель их общею была.    

     

     43    

     

Промеж Тупино и водой, текущей    

С Убальдом облюбованных высот,    

Горы высокой сходит склон цветущий    

     

     46    

     

И на Перуджу зной и холод шлет    

В Ворота Солнца; а за ним, стеная,    

Ночера с Гвальдо терпят тяжкий гнет.[1311]    

     

     49    

     

На этом склоне, там, где он, ломая,    

Смягчает кручу, солнце в мир взошло,[1312]    

Как всходит это, в Ганге возникая;    

     

     52    

     

Чтоб это место имя обрело,    

«Ашези»[1313] – слишком мало бы  сказало;    

Скажи «Восток», чтоб точно подошло.    

     

     55    

     

Оно, хотя еще недавно встало,    

Своей великой силой кое в чем    

Уже земле заметно помогало.    

     

     58    

     

Он юношей вступил в войну с отцом    

За женщину,[1314] не призванную к  счастью:    

Ее, как смерть, впускать не любят в  дом;    

     

     61    

     

И, перед должною духовной властью    

Et coram patre с нею обручась,[1315]    

Любил ее, что день, то с большей  страстью.    

     

     64    

     

Она, супруга первого[1316]  лишась,    

Тысячелетье с лишним, в доле темной,    

Вплоть до него любви не дождалась;    

     

     67    

     

Хоть ведали, что в хижине укромной,    

Где жил Амикл, не дрогнула она    

Пред тем, кого страшился мир огромный,[1317]    

     

     70    

     

И так была отважна и верна,    

Что, где Мария ждать внизу осталась,    

К Христу на крест взошла[1318]  рыдать одна.    

     

     73    

     

Но, чтоб не скрытной речь моя  казалась,    

Знай, что Франциском этот был жених    

И Нищетой невеста называлась.    

     

     76    

     

При виде счастья и согласья их,    

Любовь, умильный взгляд и удивленье    

Рождали много помыслов святых.    

     

     79    

     

Бернарда[1319] первым обуяло рвенье,    

И он, разутый, вслед спеша, был рад    

Столь дивное настичь упокоенье.    

     

     82    

     

О, дар обильный, о, безвестный клад!    

Эгидий бос, и бос Сильвестр,[1320] ступая    

Вслед жениху; так дева манит взгляд!    

     

     85    

     

Отец и пестун из родного края    

Уходит с нею, теми окружен,    

Чей стан уже стянула вервь простая;    

     

     88    

     

Вежд не потупив оттого, что он Сын    

Пьетро Бернардоне и по платью    

И по лицу к презреннейшим причтен,