1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 
     

Вновь утолились этим щедрым светом,    

И я: «Скажи мне, кто вы», –  произнес,    

Замкнув большое чувство в слове этом.    

     

     46    

     

Как в мощи и в объеме он возрос    

От радости, – чья сила умножала    

Былую радость, – слыша мой  вопрос!    

     

     49    

     

И, став таким, он мне сказал: «Я мало    

Жил в дельном мире;[1219] будь мой век продлен,    

То многих бы грядущих зол не стало.    

     

     52    

     

Я от тебя весельем утаен,    

В лучах его сиянья незаметный,    

Как червячок средь шелковых пелен.    

     

     55    

     

Меня любил ты, с нежностью не  тщетной:    

Будь я в том мире, ты бы увидал    

Не только лишь листву любви ответной.    

     

     58    

     

Тот левый берег, где свой быстрый вал    

Проносит, смешанная с Соргой, Рона,    

Господства моего в грядущем ждал;[1220]    

     

     61    

     

Ждал рог авзонский, где стоят Катона,    

Гаэта, Бари, замкнуты в предел    

От Верде к Тронто до морского лона.[1221]    

     

     64    

     

И на челе моем уже блестел    

Венец земли, где льется ток Дуная,[1222]    

Когда в немецких долах отшумел;    

     

     67    

     

Прекрасная Тринакрия, – вдоль  края,    

Где от Пахина уперся в Пелор    

Залив, под Эвром стонущий, мгляная    

     

     70    

     

Не от Тифея, а от серных гор,[1223] –    

Ждала бы государей, мной рожденных    

От Карла и Рудольфа, до сих пор,    

     

     73    

     

Когда бы произвол, для угнетенных    

Мучительный, Палермо не увлек    

Вскричать: «Бей, бей!» – восстав на  беззаконных.[1224]    

     

     76    

     

И если бы мой брат предвидеть мог,    

Он с каталонской жадной нищетою    

Расстался бы, чтоб избежать тревог;[1225]    

     

     79    

     

Ему пора бы, к своему покою,    

Иль хоть другим, его груженый струг    

Не загружать поклажею двойною:    

     

     82    

     

Раз он, сын щедрого, на щедрость туг,    

Ему хоть слуг иметь бы надлежало,    

Которые не жадны класть в сундук».    

     

     85    

     

«То ликованье, что во мне взыграло    

От слов твоих, о господин мой, там,    

Где всяких благ скончанье и начало,    

     

     88    

     

Ты видишь, верю, как я вижу сам;    

Оно мне тем милей; и тем дороже,    

Что зримо вникшим в божество глазам.    

     

     91    

     

Ты дал мне радость, дай мне ясность  тоже;    

Я тем смущен, услышав отзыв твой,    

Что сладкое зерно столь горьким  всхоже».[1226]    

     

     94    

     

Так я; и он: «Вняв истине одной,    

К тому, чем вызвано твое сомненье,    

Ты станешь грудью, как стоишь спиной.    

     

     97    

     

Тот, кто приводит в счастье и  вращенье    

Мир, где ты всходишь, в недрах этих  тел    

Преображает в силу провиденье.    

     

     100    

     

Не только бытие предусмотрел    

Для всех природ всесовершенный Разум,    

Но вместе с ним и лучший их удел.    

     

     103    

     

И этот лук,[1227] стреляя раз за разом,    

Бьет точно, как предвидено стрельцом,    

И как бы направляем метким глазом.    

     

     106    

     

Будь иначе, твердь на пути твоем    

Такие действия произвела бы,    

Что был бы вместо творчества –  разгром;    

     

     109    

     

А это означало бы, что слабы    

Умы, вращающие сонм светил,    

И тот, чья мудрость их питать должна  бы.    

     

     112    

     

Ты хочешь, чтоб я ближе разъяснил?»    

И я: «Не надо. Мыслить безрассудно,    

Что б нужный труд природу утомил».    

     

     115    

     

И он опять: «Скажи, мир жил бы  скудно,    

Не будь согражданином человек?»    

«Да, – молвил я, – что  доказать нетрудно».    

     

     118    

     

«А им он был бы, если б не прибег    

Для разных дел к многоразличью  званий?    

Нет, если правду ваш мудрец[1228]  изрек».    

     

     121    

     

И, в выводах дойдя до этой грани,    

Он заключил: «Отсюда – испокон    

Различны корни ваших содеяний:[1229]    

     

     124    

     

В одном родится Ксеркс, в другом –  Солон,    

В ином – Мельхиседек, в ином –  родитель    

Того, кто пал, на крыльях вознесен.[1230]    

     

     127    

     

Круговорот природы, впечатлитель    

Мирского воска, свой блюдет устав,    

Но он не поглядит, где чья обитель.[1231]    

     

     130    

     

Вот почему еще в зерне Исав    

Несходен с Яковом,[1232] отец Квирина    

Так низок, что у Марса больше прав.[1233]    

     

     133    

     

Рожденная природа заедино    

С рождающими шла бы их путем,    

Когда б не сила божьего почина.[1234]    

     

     136    

     

Теперь ты к истине стоишь лицом.    

Но чтоб ты знал, как мне с тобой  отрадно,    

Хочу, чтоб вывод был тебе плащом.[1235]    

     

     139    

     

Природа, если к ней судьба нещадна,    

Всегда, как и любой другой посев    

На чуждой почве, смотрит неприглядно;    

     

     142    

     

И если б мир, основы обозрев,    

Внедренные природой, шел за нею,    

Он стал бы лучше, в людях преуспев.    

     

     145    

     

Вы тащите к церковному елею    

Такого, кто родился меч нести,[1236]    

А царство отдаете казнодею[1237];    

     

     148    

     

И так ваш след сбивается с пути».    

     

     

    

     

 Песнь девятая    

     

Третье  небо – Венера (окончание)    

     

     

     1    

     

Когда твой Карл, прекрасная Клеменца[1238],    

Мне пролил свет, он, вскрыв мне, как  вражда    

Обманет некогда его младенца,[1239]    

     

     4    

     

Сказал: «Молчи, и пусть кружат года!»    

И я могу сказать лишь, что рыданья    

Ждут тех, кто пожелает вам вреда.    

     

     7    

     

И жизнь святого этого сиянья    

Опять вернулась к Солнцу,[1240] им  полна,    

Как, в мере, им доступной, все  созданья.    

     

     10    

     

Вы, чья душа греховна и темна,    

Как от него вас сердце отвратило,    

И голова к тщете обращена?    

     

     13    

     

И вот ко мне еще одно светило[1241]    

Приблизилось и, озарясь вовне,    

Являло волю сделать, что мне мило.    

     

     16    

     

Взор Беатриче, устремлен ко мне,    

В том, что она с просимым  согласилась,    

Меня, как прежде, убедил вполне.    

     

     19    

     

«Дай, чтобы то, чего хочу,  свершилось,    

Блаженный дух, – сказал я, –  мне явив,    

Что мысль моя в тебе отобразилась».    

     

     22    

     

Свет, новый для меня, на мой призыв,    

Из недр своих, пред тем звучавших  славой,    

Сказал, как тот, кто щедрым быть  счастлив:    

     

     25    

     

«В Италии, растленной и лукавой,    

Есть область от Риальто до вершин,    

Нистекших Брентой и нистекших Пьявой;[1242]    

     

     28    

     

И там есть невысокий холм[1243]  один,    

Откуда факел снизошел, грозою    

Кругом бушуя по лицу равнин.[1244]    

     

     31    

     

Единого он корня был со мною;    

Куниццой я звалась и здесь горю    

Как этой побежденная звездою.    

     

     34    

     

Но, в радости, себя я не корю    

Такой моей судьбой, хоть речи эти    

Я не для вашей черни говорю.    

     

     37    

     

Об этом драгоценном самоцвете,[1245]    

Всех ближе к нам, везде молва идет;    

И прежде чем умолкнуть ей на свете,    

     

     40    

     

Упятерится этот сотый год:[1246]    

Тех, чьи дела величьем пресловуты,    

Вторая жизнь[1247] вослед за первой ждет.    

     

     43    

     

В наш век о ней не думает замкнутый    

Меж Адиче и Тальяменто[1248] люд    

И, хоть избит, не тужит ни минуты.    

     

     46    

     

Но падуанцы вскорости нальют    

Другой воды в Виченцское болото,    

Затем что долг народы не блюдут.[1249]    

     

     49    

     

А там, где в Силе впал Каньян, есть  кто-то,    

Владычащий с подъятой головой,    

Кому уже готовятся тенета.[1250]    

     

     52    

     

И Фельтро оросит еще слезой    

Грех мерзостного пастыря, столь  черный,    

Что в Мальту[1251] не вступали за такой.    

     

     55    

     

Под кровь феррарцев нужен чан  просторный,    

И взвешивая, сколько унций в ней,    

Устал бы, верно, весовщик упорный,    

     

     58    

     

Когда свой дар любезный иерей    

Преподнесет как честный враг крамолы;    

Но этим там не удивишь людей.[1252]    

     

     61    

     

Вверху есть зеркала (для вас –  Престолы),    

Откуда блещет нам судящий бог;    

И эти наши истины глаголы».[1253]    

     

     64    

     

Она умолкла; и я видеть мог,    

Что мысль она к другому обратила,    

Затем что прежний круг ее увлек.    

     

     67    

     

Другая радость,[1254] чье величье было    

Мне ведомо, всплыла, озарена,    

Как лал, в который солнце луч  вонзило.    

     

     70    

     

Вверху весельем яркость рождена,    

Как здесь – улыбка; а внизу мрачнеет    

Тем больше тень, чем больше мысль  грустна.[1255]    

     

     73    

     

«Бог видит все, твое в нем зренье  реет, –    

Я молвил, – дух блаженный, и  ничья    

Мысль у тебя себя украсть не смеет.    

     

     76    

     

Так что ж твой голос, небо напоя    

Среди святых огней,[1256] чей хор кружится,    

В шести крылах обличия тая,    

     

     79    

     

Не даст моим желаньям утолиться?    

Я упредить вопрос твой был бы рад,    

Когда б, как ты в меня, в тебя мог  влиться».    

     

     82    

     

«Крупнейший дол, где волны бег свой  мчат, –    

Так отвечал он, – устремясь  широко    

Из моря, землю взявшего в обхват,    

     

     85    

     

Меж розных берегов настоль глубоко    

Уходит к солнцу, что, где прежде был    

Край неба, там круг полдня видит око.[1257]    

     

     88    

     

Я на прибрежье между Эбро жил    

И Магрою, чей ток, уже у ската,    

От Генуи Тоскану отделил.[1258]    

     

     91    

     

Близки часы восхода и заката    

В Буджее и в отечестве моем,[1259]    

Согревшем кровью свой залив когда-то.[1260]    

     

     94    

     

Среди людей, кому я был знаком,    

Я звался Фолько; и как мной владело    

Вот это небо, так я властен в нем;    

     

     97    

     

Затем что не страстней была дочь  Бела,    

Сихея и Креусу оскорбив,[1261]    

Чем я, пока пора не отлетела,    

     

     100    

     

Ни родопеянка, с которой лжив    

Был Демофонт,[1262] ни сам неодолимый    

Алкид[1263], Иолу в сердце  заключив.    

     

     103    

     

Но здесь не скорбь, а радость обрели  мы    

Не о грехе, который позабыт,    

А об Уме, чьей мыслью мы хранимы.    

     

     106    

     

Здесь видят то искусство, что творит    

С такой любовью, и глядят в Начало,    

Чья благость к высям дольный мир  стремит.    

     

     109    

     

Но чтоб на все, что мысль твоя желала    

Знать в этой сфере, ты унес ответ,    

Последовать и дальше мне пристало.    

     

     112    

     

Ты хочешь знать, кто в этот блеск  одет,    

Которого близ нас сверкает слава,    

Как солнечный в прозрачных водах  свет.    

     

     115    

     

Так знай, что в нем покоится Раава[1264]    

И, с нашим сонмом соединена,    

Его увенчивает величаво.    

     

     118    

     

И в это небо, где заострена    

Тень мира вашего,[1265] из душ всех ране    

В Христовой славе принята она.    

     

     121    

     

Достойно, чтоб она среди сияний    

Одной из твердей знаменьем была    

Победы, добытой поднятьем дланей,[1266]    

     

     124    

     

Затем что Иисусу[1267] помогла    

Прославиться в Земле Обетованной,    

Мысль о которой папе не мила.[1268]    

     

     127    

     

Твоя отчизна, стебель окаянный    

Того, кто первый богом пренебрег[1269]    

И завистью наполнил мир пространный,    

     

     130    

     

Растит и множит проклятый цветок,[1270]    

Чьей прелестью с дороги овцы сбиты,    

А пастырь волком стал в короткий  срок.    

     

     133    

     

С ним слово божье и отцы забыты,    

И отдан Декреталиям весь пыл,[1271]    

Заметный в том, чем их поля покрыты.[1272]    

     

     136    

     

Он папе мил и кардиналам мил;    

Их ум не озабочен Назаретом,    

Куда раскинул крылья Гавриил.[1273]    

     

     139    

     

Но Ватикан и чтимые всем светом