1 2 3 4 5 6 7 
На трибуне перед памятником появились руководители города и почетные гости. Товарищ Батыев подошел к микрофону. Люди прислушались.
    
— Я пойду. Спасибо, — поднялся пришелец.
    
— Я с вами, — сказал Удалов.
    
— Обойдусь без вашей компании, — ответил мужчина, блеснул очками и стал бочком, как краб, протискиваться поближе к трибуне.
    
— Отстань ты от него, — сказал шофер Коля. — Пускай себе гуляет.
    
— Надо, — отрезал Удалов. — Не наш он человек.
    
И тут же пожалел, что проговорился. Шоферы сразу заинтересовались.
    
— В каком смысле не наш? — спросил старший. — Ты, брат, не темни, откройся.
    
— Есть у меня подозрения, — сказал Удалов и нырнул в толпу вслед за пришельцем. В голове ощущался звон от выпитого пива, хотелось прилечь на травку, но сделать этого было нельзя, потому что до полного разоблачения оставался один шаг.
    
— Корнелий! — крикнула Ксения, разглядев в толпе его лысину. — Ты куда?
    
К счастью, товарищ Батыев взмахнул рукой, грянул духовой оркестр, рухнул брезент, обнаружив под собой бронзовую фигуру землепроходца.
    
Удалов ввинчивался в толпу, стараясь не потерять направления, в котором скрылся упрямый гость из будущего.
    
И вдруг Удалов уперся в спину пришельца. Тот не заметил приближения преследователя, потому что был занят. Записывал сведения в книжечку. Удалов деликатно ждал, пока мужчина кончит записывать, потому что бежать тому было некуда.
    
Наконец начались речи, пришелец спрятал книжечку в портфель, и тут Удалов легонько тронул его за плечо.
    
— Вы здесь? — удивился мужчина. — Что вам нужно?
    
— Чтобы вы во всем сознались, — прямо сказал Удалов.
    
— Вы меня удивляете, — ответил пришелец и попытался углубиться в толпу.
    
Но Удалов крепко держал его за полу пиджака.
    
— Поймите, — объяснил Удалов. — Вы там должны быть гуманными и разумными. Так что раз попался, поговорим.
    
— С чего вы решили, что мы там гуманные и разумные? — удивился пришелец. — Где вы об этом прочитали?
    
— Предполагаю, — ответил Удалов. — Иначе нету смысла жить на свете.
    
— Благородный образ мыслей, — согласился пришелец. — Но ко мне это не относится. Я эгоистичный человек, проживший без пользы большую часть жизни, любящий деньги и не любящий собственную жену. Уверяю вас, это чистая правда.
    
— Ладно, ладно, везде бывают моральные уроды. В порядке исключения, — сказал Удалов. — Хотел бы я к вам приехать.
    
— Ну и приезжайте.
    
— Ну и приеду.
    
— Поселиться? — спросил пришелец.
    
— Да. Или на время.
    
— Многие хотят, — сказал пришелец.
    
Произошла пауза. Удалову хотелось еще что-нибудь сказать, проявить гостеприимство, наладить отношения.
    
— А у нас здесь тоже места хорошие, — сказал Удалов. — Окрестности просто изумительные. Лес, холмы, охота на тетерева.
    
— Охота — жестокое занятие, — сказал гость из будущего. — Животных надо охранять, стремиться к пониманию, а не истреблять.
    
— Правильно, — поддержал его Удалов, который на прошлой неделе собрался было на охоту, да проспал, без него охотники ушли. — Совершенно с вами согласен. Вот только если с удочкой посидеть…
    
— А какая разница? — строго спросил пришелец. — Рыбе разве не хочется жить?
    
— Ой как хочется, — ответил Удалов.
    
Наступила пауза. Контакт не получался. Мужчина рассеянно прислушивался к речам и поводил взглядом вокруг, будто разыскивал в толпе разреженность, хотелось сбежать.
    
— Но многие порядочные люди, — нашелся наконец Удалов, — были страстными охотниками. Возьмите, к примеру, Тургенева. Это писатель прошлого века, автор книги «Записки охотника».
    
— Читал, — сказал пришелец. — И все-таки хладнокровное убийство живого существа аморально.
    
— Верующий он, что ли? — раздался голос за спиной Удалова.
    
Обернувшись, Удалов увидел шофера Колю, который, движимый любопытством и желанием помочь Корнелию в охоте на постороннего человека, пробился к трибуне и слышал весь разговор.
    
Пришелец блеснул очками на Колю и сказал с обидой:
    
— Если вы хотите узнать, есть ли у меня идеалы, отвечу, что нет.
    
— Сам, наверное, свиную отбивную уважает, — сказал Коля Удалову, достал пачку «Беломора», закурил. — А возражает против животноводства.
    
Бороться с двумя соперниками зараз пришельцу из будущего было не под силу. Он извернулся с ловкостью, неожиданной у такого пожилого человека, проскочил под локтем у соседа и замелькал в толпе, удаляясь к краю площади. Удалов рванулся было за ним, но шофер Коля, перебравший пива, пыхнул дымом в лицо Корнелию и потребовал:
    
— Ты не крути, не рвись за человеком. Ты лучше объясни, что в нем такого? Я сам чувствую — не то, а сформулировать не могу.
    
— Да это так, личное, — попытался уйти от ответа Удалов.
    
— Нет, не пойдет, — ответил Коля. — Выкладывай.
    
Он крепко держал Удалова за грудки, люди вокруг стали оглядываться, и тогда, опасаясь скандала, Удалов сказал:
    
— Выйдем отсюда.
    
— Выйдем, — согласился Коля.
    
Они выбрались из толпы. Пиво булькало в голове.
    
Пришельца не было видно. Погоня за человеком из будущего не удалась. И Удалов, взяв у Коли папиросу, рассказал ему честно, как на духу, о своих подозрениях.
    
Коля оказался неглупым парнем. Он основную идею понял, хотя отнесся к ней критически. Возражения у него были, как у Погосяна:
    
— С чего это из будущего являться в Гусляр, хоть и в праздник?
    
— Ничего не понимаешь, — сказал Удалов, прислоняясь к широкой, чуть пахнущей бензином груди шофера. — Хоть ты мне и друг, но не понимаешь, какой мы с тобой сегодня шанс упустили. Мы бы у него все узнали.
    
Коля посмотрел на Удалова сочувственно, столкнул на затылок эстонскую восьмиугольную фуражку, сплюнул окурок и произнес:
    
— А ты, друг, не расстраивайся. Если нужно, твой Коля всегда кого надо к стенке прижмет. Он тебя обидел? Обидел, не возражай. Мы его найдем и припрем. Ты только Николаю скажи, и припрем. Пошли поймаем этого шпиона.
    
Друг Николай шел впереди не очень уверенными широкими шагами. Удалов семенил сзади и бормотал:
    
— Ты не так понял, Коля. Он меня не обидел. С ним так нельзя…
    
— Не отставай, — сказал Коля. — Его давно разыскивают. В книжечку записывал, а мяса не ест. Сейчас мы у него все узнаем. Не отвертится.
    
Пришелец из будущего убежал к реке, к большому собору. Там присел на зеленую скамейку в сквере и снова раскрыл записную книжку. Отсюда площадь была не видна, лишь глухой гул и отдельные слова ораторов, усиленные динамиками, доносились до кустов. Пришелец чувствовал себя в безопасности. Но непрямой путь, наугад выбранный Колей и Удаловым, привел их в скверик. Именно к этой скамейке.
    
При виде преследователей пришелец затолкал в карман записную книжку, подхватил портфель и хотел было бежать. Но Коля узнал его.
    
— Стой! — крикнул он. — Руки вверх! Не пытайся от нас скрыться!
    
— И не подумаю, — ответил с достоинством пришелец. — Если вам нужны деньги, возьмите, сколько нужно. У меня скромные запросы.
    
Он попытался вытащить свои новенькие червонцы, но Удалов жестом остановил его.
    
— Мы не грабители. Вы не так поняли.
    
— Мы не грабители, — сказал Коля. — От нас не откупишься. Мы тебя раскололи. Ты к нам из будущего явился. Сознавайся.
    
Удалов взглянул на Колю с укоризной. Прямота могла все испортить.
    
— Это неправда, — возразил пришелец. — Вы этого никогда не докажете.
    
— А нам доказывать не надо, — сказал Коля. — Сейчас тебя осмотрим и найдем при тебе фальшивые документы.
    
— У меня нет с собой документов. Они в гостинице остались.
    
— Они с собой документов не берут, — согласился Удалов. — Это вполне даже разумно. А может, тогда и не будет документов.
    
— Все? — спросил пришелец. — Я могу идти?
    
— Сознаешься — пойдешь, — сказал Коля.
    
— В конце концов, — убеждал Удалов, — мы тратим время, вы тратите время. А у нас к вам только научный интерес. Никакого другого.
    
— Точно, — сказал Коля. — Нас тугриками не подкупишь.
    
Пришелец нахмурился, размышляя. Видно, понял, что ему уже не скрыться и лучше на самом деле покаяться. И уйти восвояси.
    
— Ну, — торопил его Удалов. — Из какого вы века?
    
Пришелец глубоко вздохнул. Под очками блеснули слезы.
    
И в этот момент две девушки в брючках и разноцветных кофточках возникли на ступенях собора.
    
— Ах, — сказала одна из них, не замечая драматической сцены. — Какие изумительные фрески семнадцатого века. Какая экспрессия!
    
— А изразцовая печь? Ты видела, Нелли, изразцовую печь?
    
— Видела. Смотри, кто там, внизу?
    
Девушки сбежали по ступеням и устремились к мужчинам.
    
— Сергей Петрович! — верещали они наперебой. — Вы были совершенно, абсолютно правы! Страшный суд расположен не канонически! Гуслярская школа существовала! Рапопорт посрамлен!
    
«Вызвал подкрепление с помощью телепатии, — подумал Удалов. — Теперь их трое, а нас только двое. И эти девушки, может, даже не девушки, а будущие милиционеры».
    
— Какое счастье! — воскликнул пришелец. — А я уж не надеялся вас увидеть!
    
— Вам угрожают? — спросила подозрительно одна из девушек, обжигая взглядом Удалова.
    
— Ни в коем случае, — сказал шофер Коля и потянул Удалова за рукав.
    
— Сейчас все наши придут, — пригрозила девушка.
    
«Сколько их здесь? — подумал Удалов. — Ведь меня могут ликвидировать, если покажусь опасным».
    
И в самом деле, словно услышав девушку, в дверях храма показалось человек десять, с фотоаппаратами, блокнотами и кинокамерами, высокие и низкие, молодые и старые, с ними Елена Сергеевна из городского музея.
    
— А, вот и вы, профессор! — воскликнул один из них. — Сектор истории искусств рад приветствовать своего шефа у этих древних стен.
    
— Сергей Петрович!
    
— Сергей Петрович! — неслись возгласы.
    
— Уважаете своего профессора? — поинтересовался Коля.
    
— Еще бы, — ответила девушка. — Он нас всех воспитал! Его весь мир знает!
    
Уходя в окружении учеников и сотрудников, профессор оглянулся и подмигнул Удалову. Доволен был, что отделался от психов.
    
Корнелий опустился на скамейку, понурив голову. Коля сел рядом, снова закурил и сказал:
    
— Не повезло нам, друг Корнелий. Хоть идея у тебя была богатая!
    
— Забыть бы о ней. Ты уж, попрошу, никому ни слова.
    
— Мне что — я за баранку, только меня и видели. А ты на что рассчитывал? Если бы он и в самом деле оттуда?
    
— Ну, чтобы рассказал нам о светлом будущем.
    
— М-да, дела. Я пошел. Ты парень хороший, только кавардак у тебя в чердаке. Еще в школе учили, что таких путешествий быть не может. Держи на память! — Он сунул что-то Корнелию в наружный карман пиджака и ушел. Обернулся, помахал рукой и улыбнулся дружески.
    
Удалов не спешил возвращаться на площадь. Охоту за профессором мог заметить кто-нибудь из знакомых. Нехорошо. Удалов залез себе в карман, поглядел, что за подарок оставил шофер. Оказалось — карточка, календарик размером с игральную карту, какие предусмотрительные люди носят в бумажниках. На нем было написано золотыми буквами:
    
     
КАЛЕНДАРЬ НА 2075 ГОД
    
    
На обороте картинка — город с длинными домами, над ним парят летательные аппараты и светит солнце. Картинка была объемной, и микроскопические листочки на деревьях чуть шелестели под ветром будущего.
    
— Стой! — крикнул Удалов в пустоту. Потом сказал: — Эх, Коля!
   
   
    
     
Кладезь мудрости
    
    
Явился Корнелию Удалову во сне пришелец.
    
— Корнелий, послушай, — сказал пришелец. — Мы, в Галактике, знаем, что ты очень расположен к космической дружбе.
    
— Да, — согласился Корнелий. — Верю в возможность контактов и по мере сил…
    
— Погоди, — перебил его пришелец. — Времени у меня в обрез.
    
Пришелец был окружен чем-то голубым, и за сиянием трудно было различить его формы. Корнелий понимал, что встреча происходит во сне, но просыпаться не торопился: любил поговорить с новым человеком.
    
— Мы в Галактике посоветовались, — продолжал пришелец, подлетая ближе и заключая Удалова в пределы своего сияния, — и решили, что ты нам подходишь. Сам понимаешь.
    
— Понимаю, — сказал Удалов.
    
— И вот в благодарность за твои прошлые и будущие заслуги мы тебе даем дар. Космического масштаба. Одновременно должен тебя предупредить, дар этот — испытание всей планете, всему человечеству. Сможешь подарком распорядиться — значит, человечество доросло. Нет — придется подождать.
    
— А почему ваш выбор пал на меня? — спросил Удалов из скромности.
    
— Я же сказал — за заслуги. И к тому же ты самый что ни на есть средний и обычный человек в Гусляре.
    
— Я-то? — спросил Удалов с некоторой обидой.
    
— Не важно, — ответил пришелец. — Спешу я. Энергия на исходе. За то время, пока я с тобой нахожусь в телепатической связи, пришлось выключить свет на двадцати трех планетах. Так что принимай дар — и до свидания. В случае если не справишься, только скажи вслух: «Игра закончена». И все вернется на свои места.
    
Не успел Удалов ничего ответить, не успел даже руки протянуть за даром, как сверкнула молния, и Удалов проснулся.
    
Было раннее утро. За окном шел дождь. Рядом спала Ксения и вздыхала во сне. «Интересно, — подумал Удалов, — она наш разговор слышала?» Где-то за тремя стенами зазвонил будильник. Пять тридцать, старик Ложкин встает делать зарядку и кормить птичек. А может, сон как сон? Может, и не было пришельца?
    
Удалов выпростал из-под одеяла руки. Руки были пусты. Никакого дара.
    
— Чепуха, — сказал Удалов и снова заснул. Вторично он раскрыл глаза в половине восьмого. Сын Максим собирался в школу, Ксения хлопотала на кухне.
    
— Уроки выучил? — спросила она сына. — Опять вчера с Сашкой мяч гонял до темноты?
    
— А нам ничего не задали, — ответил Максим Удалов, очень похожий на своего отца курносым носом, цветом пшеничных волос и склонностью к излишнему фантазированию.
    
— Как так не задали? — сердилась Ксения. — Я в дневник смотрела. По истории про бунт стрельцов кому задавали?
    
— Я про бунт знаю, — сказал Максим.
    
— Господи, если бы я проверить могла, — говорила Ксения. — Я бы тебя по урокам гоняла как cидорову козу. Все дела, хозяйство.
    
— Ксения, разбудила ты меня, — произнес Удалов. — Мне сегодня только к одиннадцати в контору. Вчера говорил.
    
— Все равно вставай, — ответила Ксения, которая легко переносила свое раздражение с одного члена семейства на другого. — Сколько раз просила — почини замок в прихожей. В один прекрасный день всех нас унесут, ты даже не заметишь. Сын опять уроков не выучил. Опять двойку принесет. Про стрелецкий бунт ничего не знает.
    
— Ничего не знаю, да больше вас, — ответил грубо Максимка. — Если вам сказать, что Суворов его подавлял, даже не удивитесь.
    
— Историю я крепко подзабыл, — сознался Удалов.
    
И тут что-то щелкнуло у него в мозгу. Будто открытая страница учебника возникла перед глазами. Удалов просмотрел страницу и сказал совершенно спокойно:
    
— Плохо вас учат, сынок, если Суворов стрелецкое восстание подавлял. Особенно если учесть, что за спинами стрельцов стояла царица Софья, старшая сестра Петра Первого, и князь Голицын, ее основной полководец. Суворов, кстати родившийся лишь в 1730 году, никакого участия в этом принимать не мог.
    
Сказав так, Удалов спустил ноги с постели, нащупал шлепанцы и поднялся во весь рост. Сын Максимка как стоял у двери, так и замер. Ксения выглянула из кухни с крышкой от кастрюли в руке и спросила:
    
— Ты это сам или заглянул куда?
    
— Сам, — ответил Удалов. — Спеши, Максимка, в школу и в будущем не обманывай папу. Скажет тоже, Суворов…
    
— Иди к столу, — сказала Ксения, подобрев. — Каша остынет.
    
— Сон я удивительный видел, — начал Удалов, заливая кашу молоком. — Будто явился ко мне космический пришелец и говорит: «Получай, товарищ Корнелий Удалов, за твои передовые дела необыкновенный подарок».
    
— Рехнешься ты со своими пришельцами, Корнюша, — пожалела его Ксения. — А подарок какой?
    
— Вот в том и беда, что не знаю. Проснулся я, а подарка нет.
    
— То-то и оно. Мне вчера, например, танк приснился. А на нем соседское белье висит. Тоже, наверное, чего-нибудь значит.
    
— Наверное, — произнес Удалов разочарованно. Ему было жалко такого редкого сна.
    
— Между прочим, — продолжала Ксения, — вчера нам счета принесли. Опять за электричество два сорок два. Это надо только подумать, сколько энергии холодильник жрет!
    
— Два сорок три, — автоматически поправил ее Удалов. — А пришельцу для того, чтобы к моему разуму проникнуть, пришлось без света несколько планет оставить.
    
— Два сорок два, — сказала Ксения. — Я смотрела.
    
— Ну да, два сорок три.
    
— Ты что, шутить со мной вздумал? Ведь я как счет получила, сразу его в шкатулку спрятала. Когда залезть успел?
    
— Не видел я твоего счета, — искренне обиделся Удалов. — Просто так показалось мне, что два сорок три.
    
— Ну уж погоди.
    
Ксения вынула из комода под зеркалом расписную шкатулку федоскинской работы с изображением тачанки, подаренную к свадьбе удаловскими соучениками по школе, раскрыла ее и сверху достала голубой листок — счет за электроэнергию.
    
— Вот. Полюбуйся.
    
Но листок мужу не отдала, потому что увидела, что на нем написано: «2 руб. 43 коп.».
    
— Лазил, — сказала она убежденно.
    
— Не лазил, а догадался, — ответил Удалов.
    
— Лазил. Ревнуешь, проверяешь, где письма храню.
    
— Нужна ты кому-то.
    
— Вот-вот, была нужна, Семенской мне какие предложения делал!
    
— Так этот Семенской тебя двадцать лет как забыл.
    
— А почему забыл? Потому что я лучшие годы на тебя потратила. Все тебе отдала, что было во мне свежего, нераспустившегося. Как березка в весеннем наряде…
    
Ксения провела руками по широким бедрам и заплакала.
    
— Ну-ну, — сказал Удалов, собираясь на службу. — Ну не надо, чего уж там…
    
Удалов шел на работу не спеша. Пришлось покинуть дом раньше, чем рассчитывал, и он выбрал дальний путь — по набережной, мимо собора, мимо дома купцов Анучиных восемнадцатого века, через рынок, сентябрьский, разнообразный, веселый.
    
По пути Удалов думал о событиях, приведших к власти Петра Первого. Раньше ему об этом думать не приходилось, все недосуг. А сейчас он понял, что, к сожалению, знает мало, крайне мало, в объеме школьного учебника. И очень хотелось разобраться в роли боярина Шакловитого, но учебник об этой роли сообщал крайне мало.
    
Впереди Удалова спешили в школу дети. Корнелий догнал одну девочку, поглядел на ее тонкий блестящий портфельчик из искусственной кожи и произнес вслух:
    
— Афта морнинг ти ай гоу ту скул.
    
Причем произнес с более-менее правильным произношением.
    
— Что? — спросила девочка, обернувшись. — Вы тоже этот урок проходите?
    
— Прохожу, — признался Удалов. И покраснел от нечаянной лжи. В школе он учил немецкий, а потом языками не занимался. И странно было не то, что он сказал английскую фразу и знал притом, что она английская. Фразу можно было случайно подслушать и запомнить. Беда заключалась в другом: Удалов знал весь учебник английского языка для пятого класса средней школы. Весь, целиком, и мог по первому требованию процитировать любую страницу, включая выходные данные книги, помещенные на последней странице: тираж, имя корректора и дату сдачи учебника в печать.
    
Потом, думая о событиях, Удалов даже удивлялся, как он не догадался к тому времени, что это и есть космический дар. Но он не догадался. Удивился и пошел дальше.
    
На скамейке у техникума сидели будущие речники и зубрили тригонометрию. В голову Удалова хлынули тангенсы и прочие функции и тут же перемешались с исчерпывающими сведениями о приготовлении мучных блюд, потому что из соседнего дома вышла крайне толстая женщина с поваренной книгой в руке.
    
«Дела, — подумал Удалов. — Чего только не взбредет в ум».
    
У входа на рынок на шатком столике лежала стопка белых книжек. Рядом — мелочь в розовой мыльнице. На белой книжке была изображена древняя царица и имелась надпись: «Тайна золотого гроба». Многие люди, выходя с рынка, останавливались у столика и приобретали книжку, надеясь, что она просто про шпионов. Знакомый Удалову работник местной газеты Миша Стендаль тоже купил книжку про золотой гроб и, поздоровавшись с Корнелием, спросил:
    
— А вы чего же?
    
— Я археологией не интересуюсь, — громко ответил Удалов. — Скучновато изложено.
    
— Граждане! — перебила Удалова продавщица. — Покупайте новый роман о тайнах Египта! Кто убил Нефертити? Загадка старого дома на берегу африканской реки Нил!
    
— Вот, — сказал поучительно Стендаль. — Мало читаете, Корнелий Иваныч.
    
— Читаю, сколько могу, — произнес Удалов с достоинством. — Не меньше других. А этот труд имеет специальный характер. Для специалистов.
    
— Он знать не может, — возразила продавщица. — Мы эту книгу сегодня в ночь получили. Да и стою я здесь всего минут пятнадцать. Бывают же люди, придумывают что угодно, только чтобы настроение испортить.
    
— Ах так! — возмутился Удалов, теряя контроль над собой. — Откройте вашу тайну на странице… допустим, на странице сто тридцать. Открыли? Начинаю с одиннадцатой строчки сверху.
    
Стендаль шелестел страницами. Вокруг останавливались любопытные.
    
— «Тут же, на севере столицы, — полуприкрыв глаза, барабанил Удалов, — были найдены украшения с именами других царей и цариц: в ограниченном количестве Аменхотеп IV, в большом количестве Семнох-ке-ре, далее его жены Ми-йот, Тут-анх-йо-та, его жены Анес-эм-ийот. Однако вместе с щитками Нефр-эт…»
    
— Стой! — вскричал Стендаль. — Вы фокусник?
    
— Миша, — ответил Удалов укоризненно. — Вы же меня знаете. Меня каждая собака в городе знает.
    
Удалов обернулся за поддержкой к населению. Многочисленные люди стояли вокруг, держа в руках раскрытые на сто тридцатой странице белые книжки, и шевелили губами, проверяя Удалова.
    
— А ну-ка, — сказал лысый дядя в гимнастерке. — Ты читай нам со страницы сто двадцатой. И с самого верха. Может, ты сто тридцатую специально заучил.
    
— Сколько угодно, — сказал Удалов. — Только дело не в том…
    
— Читай-читай.
    
Люди принялись искать сто двадцатую страницу.
    
— Вы бы за книжки платили, а то обложка белая, хватают все, кто потом купит? — говорила продавщица, но ее не слушали.
    
— «Го», — сказал Удалов. — Это перенос со страницы сто девятнадцать. «Го для Рэ. Кийа» с добавлением многолетия «жива она»!
    
— Правильно, так тебе перетак! — пришел в восторг человек в гимнастерке, достал из кармана галифе большое красное яблоко и протянул Удалову: — Ешь, не стесняйся. С твоими талантами учиться надо.
    
— Спасибо, — сказал Удалов, застеснявшись.
    
Ему вдруг представился собственный вид со стороны. Стоит начальник ремстройконторы у входа на рынок и бормочет про Древний Египет. Стало стыдно.
    
— Корнелий Иваныч, — сказал Стендаль, догоняя кинувшегося наутек Удалова. — Мне с вами надо поговорить.
    
Вслед несся голос опомнившейся продавщицы:
    
— Покупайте новый детектив о тайнах саркофагов! Кто убил Нефертити и ее мужа! Сегодня получено из Москвы!
    
Стендаль не успел схватить Удалова за локоть, как новые события отвлекли его внимание. По улице, задрав единодушно головы к маковкам церкви Параскевы Пятницы, шла группа иностранных туристов, довольно редких в Великом Гусляре. Группа состояла по большей части из пожилых дам с хорошо завитыми седыми буклями, в шляпках, украшенных бумажными и нейлоновыми цветами. Мужья этих женщин, заокеанские пенсионеры, были увешаны фотоаппаратами «Полароид» и «Кэнон» и имели бодрый вид.
    
Туристы оживленно переговаривались друг с другом. Удалов ел красное яблоко и не мог сдвинуться с места, потому что все понимал. До последнего слова. И даже знал слово в слово содержание англо-русских разговорников в руках интуристов.
    
Туристы говорили между собой с восклицательными знаками:
    
— Это же черт знает что за порядки!
    
— Великолепная варварская архитектура!
    
— Боже мой, какая сырость в этом городишке!
    
— Это похоже на Тадж-Махал!
    
— Миссис Генри, вы только посмотрите на этого туземца с яблоком во рту. Как он уморителен! Какая славянская непосредственность!
    
— Черт знает что за порядки! Пора завтракать, а переводчица куда-то делась!
    
— Эта церковь изумительно бы гляделась на фоне Нотр-Дам-де-Пари!
    
— Что за безобразие! Мы платим полнокровную валюту, а переводчица куда-то делась!
    
— Вы только посмотрите на этого туземца с яблоком во рту!
    
Тут Удалов понял, что туземец — это он. Тогда его охватило негодование, смешанное с жалостью к этим далеко оторвавшимся от родины людям, потерявшим переводчицу и завтрак. Он сделал шаг вперед и сказал с приятным бруклинским акцентом:
    
— Извините необразованного туземца, но, очевидно, вам следует сейчас повернуть налево, и вы выйдете непосредственно к гостинице «Великий Гусляр».
    
— Ах! — удивилась миссис Генри. — Простите, что вы сказали?
    
— Джентльмен выразился ясно, — сказал ее муж. — Послушаемся его и пойдем налево. Простите, сэр.
    
Вся группа туристов послушно повернулась за мужем миссис Генри, и лишь небольшого роста турист с напомаженными курчавыми волосами остался на месте.
    
— А вы чего стоите? — спросил его по-английски Удалов. — Ах да, конечно, вы пуэрториканец и не все поняли.
    
Удалов небрежно перешел на испанский язык и повторил инструкции на родном языке пуэрториканца.
    
— О, спасибо, сеньор! — воскликнул турист. — Я не всегда понимаю, когда говорят по-английски так быстро, как вы.
    
И, взмахнув фалдами длинного песочного цвета пиджачка, турист бросился догонять спутников.
    
Миссис Генри, сворачивая за угол, сказала мужу в надежде, что Удалов не услышит:
    
— Здесь прохода нет от агентов ГПУ. По-моему, я видела его около «Националя» в форме генерал-лейтенанта.
    
Удалов услышал и улыбнулся горькой, снисходительной улыбкой.
    
Наконец Стендаль пришел в себя настолько, что смог открыть рот и спросить:
    
— Корнелий Иванович, почему вы никогда не говорили…
    
— А что тут говорить… — Удалов махнул рукой и быстро зашагал к конторе, чтобы в пути обдумать события и принять решение.
    
Быстрое воображение уже представило его, Корнелия, главным интуристским переводчиком. Вот он встречает самолет на Шереметьевском аэродроме, и оттуда выходят высокие негры. «Здравствуйте», — говорит им Удалов на языке суахили. За неграми следуют жители республики Мальдивских островов.
    
«Добро пожаловать», — приветствует их Удалов на родном языке островов.
    
Сбегают по трапу японские дети с белыми журавликами в ручках.
    
«С прибытием вас», — говорит им Удалов на языке Страны восходящего солнца.
    
А сзади уже бежит большой начальник из международного отдела. «Товарищ Удалов! — кричит он не своим голосом. — Товарищ Удалов. Вот ваш дипломатический паспорт. Срочно садитесь на самолет. Вы нужны в Аддис-Абебе. Там найдена надпись на непонятном науке языке. Организация Объединенных Наций настаивает на вашей кандидатуре».
    
Летит Удалов к Аддис-Абебе. Черная Африка разворачивается под крылом. Слоны, носороги поднимают любопытные взоры и провожают самолет мычанием и дружественными криками. А на аэродроме ждут эфиопские академики.
    
«Как долетели?» — спрашивают они Корнелия.
    
«Спасибо», — отвечает он на безукоризненном эфиопском языке.
    
А там назначение послом или даже советником в одну африканскую страну, национального языка которой не знает никто, кроме Удалова…
    
«Диметилфталат — восемь граммов, — появилась мысль в мозгу Удалова, — водный раствор аммиака…» Нет, при чем здесь водный раствор аммиака?
    
Удалов поднял глаза и увидел в открытом окне аптеки провизора Савича, писавшего что-то в толстом провизорском блокноте.
    
— Лекарства изобретаете? — спросил Удалов.
    
— Да, вспоминаю кое-что.
    
— А водный раствор аммиака, — пошутил Удалов, — это как по-нашему?
    
— Нашатырный спирт, — сообщил Савич, и глаза его стали круглыми от удивления. — Я что, вслух разговаривал?
    
— Как сказать, — ответил Удалов и поспешил дальше.
    
К тому времени голова его была полна знаниями, приобретенными походя, за два часа. И Корнелий уже начал понимать, что его личная память здесь совершенно ни при чем. Ситуация складывалась куда более сложная. По какой-то причине он обрел способность моментально впитывать, как губка, любую письменную информацию, возле которой он оказывался. И для этого ему совсем не надо было раскрывать книгу или заглядывать в чужие блокноты. Можно было, к примеру, положить возле себя несколько учебников или справочников, и через секунду Удалов знал, что в них написано, до последней запятой.
    
— Любопытная чертовщина, — сказал Удалов. — А если голова лопнет?
    
К счастью, в этот момент Удалов прошел мимо киоска Союзпечати.
    
Он вобрал в себя содержание всех газет и журналов, даже старых, что лежали на прилавке и были развешаны по бокам. В том числе и того самого номера «Здоровье», где говорилось, что нормальный человек использует свой мозг, дай бог, на один процент. Остальные клетки лежат без движения и дармоедствуют, зря потребляют пищу и витамины.
    
— Ага, — сообразил Удалов и остановился посреди улицы. — Все понятно. Это и есть дар. Значит, был не сон, а фантастическая очевидность. Как же я с моими новыми способностями до такой очевидной штуки не додумался? Это стыд и позор.
    
А если сияющий пришелец сказал правду, то подарком надо уметь распорядиться. Его надо направить на пользу человечеству и способствовать таким образом межзвездной дружбе и взаимопониманию.
    
Какой следующий шаг должен предпринять разумный человек, который, если захочет, завтра станет академиком или по крайней мере членом-корреспондентом Академии наук? Пойти в библиотеку? Нет, не стоит. Там нечаянно впитаешь столько всякой чепухи, что даже девяносто девять процентов мозга не справятся. Отдать себя в руки медицины? Жалко свободы.
    
А ноги между тем независимо от мыслей несли и несли Удалова вперед и привели к дверям стройконторы. Руки сами собой открыли дверь, а язык сам по себе поздоровался с присутствующими сотрудниками. А так как голова Удалова была занята посторонними мыслями, то в ответ на вопрос бухгалтера, закрывать ли ведомости третьему участку, Удалов ответил туманно: «Академии наук виднее» — и проследовал за перегородку, в кабинет.
    
Там он опустился на стул, положил локти на кипу сводок и, все еще не сознавая, где находится, продолжал размышлять.
    
Прельщала дипломатическая карьера. Черная машина «Волга» у подъезда резиденции, уважительные иностранцы с коктейлями из виски в холеных пальцах и их секретарши в платьях декольте. Хотелось также попробовать себя в космической программе. «Только вы, профессор Удалов, можете подсказать нам, стоит ли подключать к этой ракете третью ступень». А вокруг стоят герои-космонавты и ждут ответа. Ведь от решения Удалова зависит, лететь им на Марс или погодить. Или еще можно разгадать тайны древних цивилизаций и знать, была ли Атлантида или только померещилось. Такой путь вел к тихому академическому кабинету и бесплатным путевкам в дом отдыха для ведущих мыслителей. Ну и, конечно, к международным конгрессам…
    
«Нет, — решил наконец Удалов. — Спешить с опубликованием не будем. Не исключено, что завтра все пройдет и окажешься в дураках. В обеденный перерыв зайду в техникум и впитаю в себя высшую математику. Никогда не помешает. Потом в музей, узнаю, что там есть про Петра Первого. Вот так-то».
    
— Вы ко мне? — спросил он, поднимая голову.
    
— Мы уж пятнадцать минут стараемся добиться вашего внимания, Корнелий Иванович, — сказал мужчина с шоколадными глазами, боксерским носом и желтым импортным портфелем.
    
— Даже больше, — поддержал его маленький старичок.
    
Старичок был в очках, и линзы очков были такими толстыми и сильными, что в них помещался лишь вдесятеро увеличенный зрачок голубого цвета с прожилками. Старичок тоже держал в руках желтый импортный портфель.
    
— Ага, явились, — сказал Удалов. И в тот же момент он знал до последней строчки содержимое толстых портфелей. Там лежали в основном ведомости, справки, накладные и чистые бланки артели, поставлявшей стройконторе скобянку, замки, ключи и всякую мелочь.
    
Гости уселись напротив Удалова, и мужчина с боксерским носом произнес:
    
— День сегодня хороший, Корнелий Иванович.
    
День был плохой, ветреный, сумрачный, пасмурный. Слава богу, что хоть дождь перестал. Удалов молча согласился с гостем и изучил между тем все бумаги, лежавшие у того в карманах. И понял, что может стать величайшим ревизором современности, исключительным ревизором, которого ввиду знания языков будут приглашать в командировки в союзные республики, страны социалистического содружества, может, даже на Запад. И на двери его кабинета будет скромная табличка:
    
     
«Комиссар милиции первого ранга, заведующий специальным отделом по особо важным ревизиям К.И. Удалов»
    
    
— Да, день неплохой, — сказал старичок, и увеличенные жилки под очками заметно покраснели. — А вы на нас, говорят, в претензии. Незаслуженно и обидно.
    
— Так, — проговорил Удалов загадочно и постучал пальцами по столу.
    
— Нет, Корнелий Иванович, так дальше не пойдет, — сказал мужчина с боксерским носом и повел широкими плечами. — Артель старается, выполняет и перевыполняет план, бесперебойно снабжает вашу контору высококачественным товаром, а в ответ никакой благодарности. Я дойду до горсовета.
    
— А хоть до Вологды, — отрезал Удалов. Содержание одной из бумажек в правом верхнем кармане пиджака человека с боксерским носом его очень заинтересовало. Подчистка на накладной была сделана грубо, невооруженным глазом видно.
    
— Зачем так, товарищ Удалов, — огорчился старичок. — У нас все документы с собой. Лучший металл мы пустили на те задвижки. Опытных мастеров привлекли. Дней и ночей не спали. И все, получается, впустую?
    
— Погоди, — прервал его спутник. — Если чем недоволен — зачем по официальным каналам? Скажи мне, я скажу Порфирьичу, Порфирьич сделает.
    
— Сделаю, — сказал старичок. — Всегда полюбовно.
    
— А задвижки от ветра гнутся, — сказал Удалов. — Замки вилкой вскрыть нетрудно. Строительство дома отдыха сорвано. А товар вы налево пустили. Разве не так?
    
— Не так, — убежденно возразил Порфирьич.
    
— А три тысячи восемьсот нечестных рублей поделили между собой?
    
— Какие деньги? — возмутился старичок.
    
А у его спутника неожиданно выступил пот на лбу.
    
— Сколько? — спросил он.
    
— Три тысячи восемьсот как одна копеечка. Ведь до сих пор все ваши преступные расчеты у вас в кармане лежат. Карандашом написано: «Порфирьичу выделить семьсот двадцать. Шурову — триста. Удалову, если будет артачиться, сто в зубы». Разве не правда?
    
Человек с шоколадными глазами потерял присутствие духа. Он вскочил со стула, схватился толстыми дрожащими пальцами за карман.
    
— Продали! — воскликнул он.
    
Порфирьич со стула не встал. Порфирьич побледнел. Даже глаза побледнели.
    
— Три тысячи восемьсот? А мне семьсот двадцать? Так… Не будет тебе, бесчестный жулик, никакой пощады от народа ни на этом, ни на том свете, — сказал он тонким суровым голоском.
    
— И заявление в милицию напишем сейчас же, — закончил Удалов, куя железо, пока горячо.
    
— Я ничего не знаю, — сказал человек с боксерским носом, пытаясь сжевать вытащенную из кармана записку.
    
Записка была на хорошей, толстой бумаге и не жевалась.
    
— Не поможет, — заметил Удалов. — В правом верхнем кармане пиджака Порфирьича лежит подчищенная накладная на листовую сталь.
    
— Лежит, — подтвердил Порфирьич. — Лучше я сам сяду как невинный сообщник, но эту змею на много лет укатаю.
    
— Правильно, — одобрил Удалов. — Он вас и раньше за нос водил.
    
— Фи не шмеете! — прокричал с набитым ртом директор артели. — Я путу шалофаться!
    
— Жалуйся, жалуйся, — сказал мстительно Порфирьич.
    
— Некуда ему деваться, — согласился Удалов. — У вас же в портфеле неотразимая бухгалтерия.
    
И, видя, что надо нанести последний удар и повергнуть противника в нокаут, Удалов постарался вспомнить, что говорят в таких случаях следователи в кино. Недавно слышанные слова крутились в голове… «Ваша ставка бита!» Нет, не то… «Руки вверх…» Нет. Близко, совсем близко. Ага! И Удалов произнес страшным голосом, так что у самого встали дыбом на затылке редкие золотистые волосы:
    
— Игра закончена! Садитесь и пишите заявление. Чистосердечное покаяние — вот единственное, что может облегчить вашу участь!
    
Сверкнула молния, запахло озоном, бледный как полотно директор артели опустился на стул, достал шариковую ручку и с помощью Порфирьича стал писать признание.
    
А Удалов вдруг ощутил страшную пустоту в голове. Первозданную, нелепую пустоту. Он не помнил содержания ни единой из бумажек, лежавших в портфелях у артельщиков. Он забыл английский и испанский языки, он не мог вспомнить ни одной тригонометрической функции. Он даже запамятовал чеканные рифмы поэмы, напечатанной в последнем номере журнала «Огонек».
    
— Но почему? — воскликнул он. — За что?
    
Артельщики метнули на него перепуганные взоры и еще быстрее стали писать признание.
    
— Сами отнесете в милицию, — приказал им Удалов и, более не сознавая ничего, бросился к выходу.
    
Снова крапал дождик по пожелтевшим листьям. Было тихо и обыкновенно. И с ясностью отдаленного ночного грома прозвучали в ушах Удалова слова пришельца: «В случае, если не справишься, скажи вслух: «Игра закончена», и все вернется на свои места».
    
— Я же не хотел! — взмолился, простирая к небу руки, Корнелий Удалов. — Это ошибка. Это случайная ошибка! …Удалов вернулся домой и до вечера не промолвил ни слова. Он отказался говорить с Мишей Стендалем, который поджидал его у ворот, он не стал есть любимого супа с клецками. Он лежал на диване в брюках и переживал свою оплошность, не только закрывшую перед ним путь к дипломатическому будущему, но и лишившую все человечество немедленной дружбы с развитой Галактикой. И лишь вечером, выпив для успокоения сто граммов перцовки и сказав непонятные домашним слова: «Может, разберутся, отменят решение», Удалов подошел к столику сына и спросил его:
    
— Где у тебя учебник истории?
    
— А что, папа? У нас завтра истории нет. Не задавали.
    
— Глупый, — ответил отец. — Я просто хочу почитать про Петра Первого. И тригонометрию не прячь… Век живи, век учись… В Галактике с нашей серостью появляться стыдно.
   
   
    
     
Надо помочь
    
    
Корнелий Удалов сидел дома один, смотрел телевизор. Погода стояла паршивая, дождь, ветер, мокрые листья носятся по улицам, хороший хозяин собаку не выгонит. Жена Ксения взяла детей, ушла через улицу, к подруге, а Удалов отказался. Передача была скучная, хоть выключай и иди спать. Но выключать было лень. И когда Удалов собрался все-таки с духом, нажал на кнопку, в комнате возникло существо с тремя ногами, красными глазами и в очках.
    
— Здравствуйте, — сказало существо с сильным акцентом. — Извините мой произношение. Я учил ваш язык в спешке. Не беспокойтесь моим внешний вид. Я можно сесть?
    
— Садитесь, — предложил Удалов. — Как на улице, еще моросит?
    
— Я прямо из космос, — ответило существо. — Летел в силовое поле, и дождь не попадает.
    
— И чего пожаловали? — спросил Удалов.
    
— Я вам есть помешал?
    
— Нет, все равно делать нечего. Рассказывайте. Чай пить будете?
    
— Это для меня есть быстродействующий яд. Нет, спасибо.
    
— Ничего, если вредно, то не пейте.
    
— Я умирать от чай в судорогах, — признался гость.
    
— Ладно, обойдемся без чая.
    
Существо подобрало все три ноги под себя, забралось в кресло и вытянуло вперед лапку с сорока коготочками.
    
— Удалов, — сказало оно с чувством. — Надо помочь.
    
— Хорошо. Чем можем, будем полезны. Только чтобы на улицу не выходить.
    
— Придется выходить на улицу, — ответило существо.
    
— Жалко.
    
— Я прошу извинений, но сначала давайте нас слушать. — Существо выпустило изо рта клуб розового, остро пахнущего дыма. — Простуда, — сказало оно. — Очень есть далекий путь. Три тысяча световой год и восемьсот лет туда-обратно. Большой неприятность. Помирай крупики.
    
— Жалко, — произнес Удалов. — Родственниками вам приходятся?
    
— Я объясняю? — спросило существо.
    
Удалов кивнул, взял лист бумаги, шариковую ручку, чтобы, если надо, записывать.
    
— У меня есть восемь минута. Меня зовут Фыва. Я есть с одна планета в констеласьон весьма отдаленный, ваш астроном знает, а вы не знает.
    
Удалов согласился.
    
— Мы есть давно прилетали к вам на Земля, брали опыты и экземпляры. Немножко помогай строить пирамиды Хеопса и писал «Махабхарата», индийский эпос. Очень относились с уважением, чужой не трогали. Один раз взяли ваши крупики и повезли на нашу планету.
    
— Погодите, — прервал его Удалов. — Кто такие крупики?
    
— Я забывай ваш слово. Маленький, серый, с ушами, сидит под елочкой, прыгает. Крупики.
    
— Заяц? — спросил Удалов.
    
— Нет, — возразило существо. — Заяц я знай, кролик знай, кенгуру знай. Другой зверь. Не очень важно. Генетика пробовали, большого вырастили, новую породу. Вся планета в крупиках. Очень важно в хозяйстве. Крупики подохли — начинается экономический кризис. Каждый день кушаем крупика.
    
«Кто же такие крупики? — мучился Удалов. — Может, тушканчики?»
    
— Нет, — ответило существо на мысль Удалова. — Тушканчики нет. Много лет проходит, три день назад крупики начинают болеть. И подыхать. Все ученые делают опыт, средство нет. Средство только у вас, на Земле. Сегодня утром меня вызывают и сказать — лети, Фыва, спаси наш цивилизация. Я понятно сказал?
    
— Понятно, — ответил Удалов. — Только вопрос: когда, говорите, к нам полетели?
    
— Сегодня. Завтрак кушай и полетел.
    
— И сколько, говорите, пролетели?
    
— Три тысячи световой год.
    
— Чепуха, — сказал Удалов. — Таких скоростей наука не знает.
    
— Если прямо лететь — не знает, — согласился гость. — Только другой принцип: я лечу во времени.
    
— Ну-ка, расскажите, — попросил Удалов. Он был очень любопытен и тянулся к новому.
    
— Одна минута рассказал, очень коротко. Время мало. Мы путешествуем во времени. Одно мгновение тысячу лет назад.
    
— Ну и приземлитесь на своей планете тысячу лет назад.
    
— Какой наивность! Не смей читать фантастическая книжка! Фантастический писатель наука не знает, друг у друга списывает. Неужели твой Земля на месте стоит?
    
— Нет, летает вокруг Солнца.
    
— А Солнце?
    
— Тоже летит.
    
— Вот, простой директор стройконтора, а знает. Писатель Уэллс не знает, писатель Парнов не знает. Какой стыд! Ты прыгни в завтра, прыгни в один час вперед — выскочил из камеры — нет под тобой никакой Земли — ты уже в космос, а Земля улетел дальше — из-под тебя улетел. Так просто. А если я на сто лет вперед или назад прыгну, Земля за это время далеко-далеко улетел. А другой планета или звезда на то место прилетел. Ты выскочил — уже на другой планете. Только надо считать. Очень много расчет делать. А то промахнулся — и задвижка.
    
— Крышка, — поправил гостя Удалов. Ему понравилось, что он оказался умнее известных писателей. — И вперед тоже прыгать можно?
    
— Нет, — ответило существо. — Время как океан. Что было — есть, чего не было — еще нет. Ты можешь в океан прыгай, ныряй, снова выныряй. Очень хорошо считал — на сто лет назад прыгай — одна планета. Еще пятьдесят лет в другой сторону — еще планета. Три раза прыгай — вынырнул на верх океана, уже на Земля. Только очень сложно. Каждый день нельзя прыгай. Иногда раз в сто лет совпадет. Иногда три раза в один час. У меня три минуты остался. А то не смогу домой идти.
    
— Ладно. Все мне ясно. А крупики — может, это мыши?
    
— Нет, мыши нет, — сказал гость. — Помогать будешь?
    
— Обязательно, — ответил Удалов.
    
— В твой город есть один средство. Красный цветок. Растет на окно одна бабочка.
    
— Бабушка?
    
— Бабушка. Дом три, улица Меркартова. Цветок надо сорвал и давал мне. Я сказал спасибо от имени вся планета. Крупики тоже живут. Тоже спасибо. Один час время у тебя есть. Я обратно лечу и цветок взял.
    
— А чего же сам не купил цветок?
    
— Нельзя, бабушка очень пугайт. Три нога из меня расти. Не получайт. На тебя вся надежда есть…
    
И тут пришелец растворился в воздухе, потому что его время истекло. И он, видно, начал свои прыжки во времени, чтобы вернуться домой и там доложить, что нащупал контакт с Корнелием Удаловым и Корнелий согласился помочь.
    
Удалов протер глаза, посмотрел еще на кресло, в котором только что беседовал пришелец. Кресло сохранило примятость в середине. Все это не было сном, а раз так, то придется помочь братьям по разуму. Но кто же такие крупики? Может, лисица? Или песец?
    
Удалов застегнул плащ, взял зонт и вышел на улицу. Пришельцу хорошо было в его силовом поле. А на Удалова обрушились бешеный ветер, дождевые брызги и скрип деревьев. Под ногами таились черные лужи, а путь на Меркартовскую улицу, хоть и не очень далек, пролегает в стороне от центра Великого Гусляра.
    
Пока Удалов добрался до дома три, он изрядно промок, в ботинках хлюпало, затекло за уши и под воротник. Домик был мал, выходил на улицу двумя окошками, в заборе виднелась калитка. Но прежде чем войти во двор, Удалов деликатно постучал в освещенное окно. Занавеска отодвинулась в сторону, и круглое румяное старушечье лицо приблизилось к окну. Удалов улыбнулся ему и пошел к калитке. Открыл мокрый холодный крючок и прислушался. В доме было тихо. В соседнем дворе забрехала отчаянно собачонка. Удалов подошел к шаткому крыльцу и поднялся на три ступеньки. Собачонка суетилась у забора, захлебывалась, словно охраняла два дома по совместительству.
    
Удалов толкнул дверь, и та отошла тяжело, со вздохом и скрипением.
    
— Есть кто живой? — спросил Удалов вежливо и шагнул в темноту. В тот же момент что-то тяжелое упало ему на голову и отключило его сознание. Последней мыслью Удалова было: «Наверное, крупики — это белки».
    
Удалов пришел в себя в горнице. Здесь было светло. Он сидел на скамье, прислонясь спиной к печке, чуть теплой, топленной утром. Напротив стоял грузный человек в пижаме и ватнике. В руке у человека была скалка. У человека были красный нос и грустные глаза.
    
«Все-таки крупики — это белки», — подумал Удалов, возвращаясь к действительности, и пощупал затылок. На затылке была шишка.
    
— Вы простите, если что не так, — сказал мужчина. — Меня тетя Нюша на помощь позвала. Я думал, что тот самый возвратился. В черных очках. Пристал, в окно стучится, угрожает: отдай, говорит, цветок. Иностранец, наверно. Бандит. А в дом не вошел. Тетя Нюша его шуганула, а меня на помощь позвала. Все-таки мужчина в доме. Я ее сосед, из соседнего дома.
    
Тут Удалов, разогнав из глаз разноцветные круги, заметил в стороне смущенную бабушку с румяными щеками.
    
— Я женщина одинокая, — объяснила бабушка. — Меня просто и ограбить можно.
    
— Правильно, — ответил Удалов и разозлился на скрытного пришельца.
    
Значит, тот не сразу к Удалову, а сначала побывал здесь, попытался цветок раздобыть. И все испортил. Ну хоть бы проинформировал Удалова об этом заранее. Теперь голова болеть будет. Может, даже сотрясение мозга. Это бывает. От скалки.
    
— Воды, — сказал Удалов.
    
— Нюша, дай воды.
    
Мужчина положил скалку на стол.
    
— А ты, Иннокентий, смотри за ним, — сказала Нюша, уходя в сени, где стала греметь кружкой, зачерпывая воды.
    
— Вы ее извините. Женщина одинокая, подозрительная. Я-то знаю, что взять у нее нечего. А она думает, что представляет интерес.
    
Удалов покосился на окно. Там стояли горшки с цветами. Одно из растений было осыпано красными бутонами.
    
— Вот-вот, — заметил его взгляд мужчина. — Из-за этих ничего не стоящих цветов вся катавасия вышла.
    
Бабушка принесла кружку с водой. Пока Удалов пил, она оглядела его с головы до промокших ног, и неизвестно, осталась ли довольна осмотром. В глазах ее не пропадало подозрение.
    
— Зачем пожаловали, батюшка? — спросила она Удалова.
    
В ином случае Удалов оставил бы разговор до завтра. Не время было приобретать цветок. Но теперь, судя по часам, до возвращения пришельца оставалось чуть больше получаса. Из них пятнадцать минут уйдет на обратную дорогу.
    
— Я мимо проходил. Заглянул в окошко и решил зайти.
    
— Зачем? — спросила бабушка.
    
— Ну, я пойду, тетя Нюша, — сказал грузный мужчина.
    
— Нет, Иннокентий, погоди, — возразила бабушка, — меня одну не оставляй.
    
Мужчина вздохнул, развел руками, словно извиняясь перед Удаловым.
    
— Чудесные цветы вы разводите, — сказал тогда Удалов.
    
— Опять? — спросила бабушка.
    
— Так разве я виноват, что такое совпадение получилось?
    
— Может, и виноват.
    
— Жена у меня любительница растений, — заспешил Удалов. Время шло. Пришелец уже торопится обратно, минуя звездные скопления и облетая метеорные потоки. — У нее день рождения завтра. Вот я и решил — куплю ей что-нибудь необычное. Как-никак шестнадцать лет вместе прожили. Ксенией мою жену зовут. Ксения Удалова. Я здесь, в Гусляре, работаю, директором стройконторы.
    
— Как же, слышал, — сказал мужчина. — В случае чего поможет тебе, тетя Нюша, стройматериалами.
    
— Если в пределах законности, помогу, — подтвердил Удалов.
    
Тетя Нюша чуть оттаяла.
    
— И шифер есть? — спросила она.
    
— И шифер, — сказал Удалов, хотя с шифером были трудности.
    
— А цветок не продается. Вы к моей соседке сходите. У нее герань чудесная.
    
— Герань у меня самого есть, — объяснил Удалов. — Три горшка.
    
— Да чего ты человека мучаешь, — сказал мужчина. — Продай ему цветок. Он не забудет.
    
— Не забуду, — сказал Удалов. — Вот этот красный цветок продайте. Сколько нужно — заплачу. Ведь не зря я по голове скалкой получил. Ведь тоже увечье. Пожаловаться можно.
    
— Жаловаться он имеет право, — сказал грузный мужчина. — У него шишка, не меньше, на затылке.
    
— Есть шишка.
    
— А ведь я, тетя Нюша, твое задание выполнял. Тебя защищал. — Грузному мужчине хотелось поскорее домой.
    
Тетя Нюша пригорюнилась.
    
— Вот, думала, помру, буду перед смертью цветком любоваться. Он у меня единственный, больше такого во всем городе нету. А кроме того, я к дочке собиралась съездить. В Архангельск. Дорога не дешевая.
    
— Дорогу оплачу, — сказал Удалов. — Сколько надо?
    
— Сто рублей, — произнесла бабушка и зажмурилась. Ждала, что скажет Удалов на такую наглость.
    
— Сто рублей нельзя, — ответил Удалов.
    
— Тетя Нюша, постыдись, — произнес сосед.
    
— Лучше я отсюда прямо в дежурную поликлинику, — сказал Удалов. — Пусть меня медицински освидетельствуют, что мне нанесены побои.
    
— Тридцать пять, и ни копейки меньше, — сбавила цену бабушка.
    
— Ой, ты же, тетя Нюша, самоубийца.
    
— Придется идти, — решил Удалов.
    
— А сколько дашь? — спросила быстро бабушка.
    
— Десять рублей дам.
    
— Десять мало. Десять один горшок стоит.
    
— А я горшок оставлю.
    
— А мне горшок без цветка не нужен.
    
— Двенадцать рублей — больше у меня денег с собой нету.
    
— А в поликлинику не пойдешь?
    
— Не пойду.
    
— А шифер достанешь?
    
— Постараюсь.
    
Тетя Нюша вздохнула:
    
— Бери, бог с тобой.
    
Удалов вытащил из кармана деньги. Хорошо еще, что захватил с собой. Отсчитал две пятерки, рубль и девяносто копеек мелочью. Тетя Нюша взяла с него обещание занести завтра гривенник, и Удалов обхватил пыльный тяжелый горшок.
    
Вышли во двор вместе с соседом. Сосед кутался в ватник, подбирал по-птичьи ноги в шлепанцах. Проводил Удалова до калитки, отворил ее. Бабушка загремела в сенях щеколдой.
    
— Послушай, — сказал грузный мужчина на прощанье, — ты про жену все врал. Почему двенадцать рублей за простой цветок отдал? Скажи, я никому ни слова.
    
— Да что там, — ответил Удалов, отклоняя головой ветви, чтобы не мешали смотреть вперед. — Все равно не поверите. На одной планете крупики дохнут. Их вылечить можно только этим цветком. Так что ко мне обратились за помощью.
    
— Ага, — сказал мужчина. — Вот это уже больше похоже на правду.
    
И когда Удалов уже отошел, ступая в лужи, он крикнул:
    
— А кто такие крупики?
    
— Не знаю! — крикнул в ответ Удалов. — Серые, говорят, пушистые, сидят под кустом.
    
— Наверное, кролики, — сказал мужчина.
    
— Может быть, — ответил Удалов и поспешил к дому, скользя по глине и прижимая к груди тяжелый горшок.
    
Пришелец ждал его возле дома, на улице, под деревом.
    
— Достал? — спросил он, выходя из тени. — Спасибо тебе огромного размера. Давай сюда. Домой я не мог. Твой жена пришел.
    
Удалов поставил горшок с цветком на землю.
    
— Не узнали там у себя, кто такие крупики? — спросил он.
    
— Нет, не успел, — ответил пришелец. — Такой трагедия. На нас с вами весь надежда.
    
Он принялся быстро обрывать с веток красные бутоны.
    
— А весь горшок брать не будете?
    
— С горшком мне сквозь пространственно-временной континуум не прорваться. Нет такая возможность.
    
— Я бы знал, сам оборвал. А скажите, крупики — это не белки?
    
— Нет. Я полетел. Большой спасибо. Знаете что, наш планета будет ставить вам один большой памятник. В три роста. Я уже делал фотографий. Вы идете сквозь дождь и буря, а в руке у вас красный цветок.
    
— Спасибо. Одна деталь только, если вы не возражаете. Понимаете, какая история получилась: я все свои деньги на этот цветок истратил, а мне завтра взносы платить.
    
— Ой, какой есть позор для наша планета! Конечно, все деньги я тебе давай. Совсем забыл. Вот, держи. Доллар. Три тысячи доллар.
    
— Да вы с ума сошли, — возразил Удалов. — На что мне доллары? Мне нужно двенадцать рублей. Точнее, одиннадцать рублей и девяносто копеек. Если считаете, что я много заплатил за цветок, сами понимаете — такая срочность. А красная цена ему — рубля четыре с горшком.
    
— Красный цена ему — сто миллион ваши рублей.
    
— Мне лишнего не надо. Мне хотя бы рублей восемь.
    
— Бери доллары, — суетился пришелец. — Другой деньги со мной нет. Через три года снова удачный положение планеты, и я приеду и тебе даю рублей. А сегодня бери доллар.
    
Удалов хотел было возразить, но пришелец сунул ему в руку пачку хрустящих бумажек, крикнул:
    
— Спасибо! Фотографий памятник привезу со следующий визит!
    
И исчез.
    
Удалов вздохнул и пошел домой.
    
Ксения ждала его, не ложилась спать. Она встретила его упреками и не дала раздеться, требовала, чтобы сознался, с кем ходил на свидание.
    
— Да не было никакого свидания, — сказал Удалов, думая при этом: «А может, крупики — это вовсе слоны или леопарды? Ведь неизвестно, под каким деревом этот серенький ушастенький сидит. Может, под баобабом?»
    
— Стоит из дому уйти, — волновалась Ксения, — тебя уж и след простыл.
    
— Не волнуйся, — ответил Удалов, все еще думая о крупиках.
    
— А что у тебя в руке? — спросила Ксения, глядя на пачку долларов.
    
— Это так, доллары.
    
Удалов протянул жене деньги.
    
— Дожили, — сказала Ксения и заплакала.
   
   
    
     
Разум в плену
    
    
Если говорить о невезении, то мне ужасно, трагически не повезло. Если говорить о везении, то меня можно считать счастливчиком.
    
Не повезло мне в том, что уже на втором витке я понял, что придется садиться. Двигатель, беспокоивший меня уже давно, отказывал. И не может быть ничего хуже, чем отказавший двигатель, когда между тобой и домом распростерлась добрая половина Галактики.
    
Повезло мне, и сказочно повезло, в том, что на планете обнаружилась пригодная для дыхания атмосфера. А это вселяло надежду на то, что я когда-нибудь, если смогу исправить двигатель, вновь поднимусь в космос и увижу близких.
    
Лик планеты был страшно изуродован катаклизмами. Глубокие трещины разрывали ее кору, невероятной высоты пики и горные хребты поднимались над атмосферой, и вершины их овевались космическим холодом.
    
Но у меня не было времени спокойно изучать мое временное, а может быть, и постоянное пристанище. Для этого наступит свой час. Я был занят одним — найти удобное для посадки и по возможности безопасное место. И я нашел его на поверхности обширного плато и решил уже, что опущусь там на следующем витке, но именно в этот момент двигатель совсем отказал.
    
Тогда я пролетел над темной стороной планеты, над горным плоскогорьем, громадным плато, которое так высоко поднималось над поверхностью планеты, что упасть там — значило обречь себя на верную смерть: атмосфера, вернее — остатки ее, таилась в этой части планеты в неглубоких ущельях и понижениях. Если я промахнусь — я погиб.
    
В последний момент перед крушением приборы показали: прямо по курсу котловина. Словно метеор, пронесся я над безжизненной горной страной, корабль врезался в плотную атмосферу, иллюминаторы затянуло мглой, снижение замедлилось — и вот я на поверхности планеты. Я жив. Я потерпел крушение. Одинок ли я здесь, или чуждый разум следит за мной? Готов прийти на помощь? Точит оружие, чтобы убить меня?
    
Я прильнул к иллюминатору. Включил биощупы. Корабль ощетинился иглами, шлангами, открылись глаза датчиков и уши локаторов. Наступил момент первого знакомства.
    
К тому времени, когда забрезжил рассвет, слабый, голубой, робкий, я уже многое знал о котловине, в которую попал. Разумной жизни здесь не было, но жизнь неразумная кипела вокруг, была опасна, кровожадна, и все особи в этом мире были в состоянии войны друг с другом: сильные пожирали слабых, слабые подстерегали еще более слабых.
    
Но сидеть без дела было нельзя. Пора покинуть надежные стены корабля, встретить новый мир лицом к лицу. Я вооружился бластером и открыл люк. Воздух оказался затхлым, стоячим, но дышать можно было. Мне надо было обойти корпус корабля, добраться до дюз и проверить их состояние. Приборы могли врать: слишком долго от них требовалась правда и только правда.
    
Я передвигался медленно, стараясь, чтобы за спиной все время оставался надежный корпус корабля. Но не сделал я и двух шагов, как пришлось остановиться. Из рыхлой предательской почвы показалась круглая голова большого червя. Я поднял было бластер, но голова тут же нырнула в землю, и в немом изумлении я долго следил за тем, как из земли вылезали все новые сегменты розового тела, аркой подымались вверх и исчезали вновь в земле. Червяк был не так уж и велик — может, в половину моего роста, но я видел лишь часть его, и потому он показался бесконечно длинным и страшным.
    
Надо взять себя в руки, подумал я. Если дать нервам власть, можно попасть в беду. В конце концов чем мне угрожал гигантский червь? У него даже рта не было.
    
Черная тень мелькнула надо мной. Я бросился назад, прижался к холодному металлу корабля. Громадная летучая тварь, зловещая и изящная в легкости движений, изогнувшись, бросилась на меня сверху. Разверзлась громадная пасть, усеянная множеством острых зубов, зловонное дыхание донеслось до меня…
    
Я успел выхватить бластер и всадить заряд в глотку твари. Тяжелое тело сбило меня с ног, и я покатился по земле. Длинная зеленоватая пятнистая туша летающего дракона корчилась на земле. По телу пробегали конвульсии. Я не осмелился приблизиться к чудовищу. Стараясь унять запоздалую дрожь, я поднялся с земли и тут же увидел, что путь к кораблю отрезан. Ко мне не спеша, словно зная, что ничто его не остановит, приближался другой зверь. Множество членистых ног поддерживало зеленое грязное туловище. Глаза далеко выступали вперед, чуть покачиваясь на отростках, и по сторонам глаз покачивались громоздкие убийственные клешни. Зверь приподнялся на лапах и развел клешни шире.
    
Мне не хотелось знаменовать свое вступление в этот мир убийствами, кровью — ее и без меня хватало здесь. Я отступил назад. Зверь крутил глазами, пугал меня, но не бросался. Я попытался обойти его так, чтобы вернуться под защиту корабля. Меня не оставляло противное чувство опасности сзади, казалось, что внимательные взоры обитателей котловины стерегут каждый мой шаг.
    
Не спуская глаз со зверя, я сделал еще два шага в сторону, и тут под ногами что-то блеснуло. На земле лежал странный предмет, сделанный из белого металла. Именно сделанный, ибо только руки разумного существа могли придать металлу форму эллипса, чуть заостренного на концах. Предмет был плоским, и поверхность его была тщательно обработана. Лишь существа, далеко шагнувшие вперед по пути цивилизации, могли так освоить металлургию.
    
Я приподнял предмет. Он был тяжел, и я пожалел, что вряд ли сейчас смогу занести его в корабль — на пути все еще угрожающе покачивал клешнями зверь, и мне не хотелось обременять себя лишней ношей, когда могло потребоваться все мое умение, чтобы пробиться обратно к кораблю.
    
И в этот момент нечто продолговатое вновь кинуло на меня тень. Я подумал было, что это еще один дракон, и поднял взор кверху. Но это был не дракон. Я мог бы поклясться, что вижу воздушный корабль, летающий корабль. Он был велик, не меньше моего космического корабля, и двигался медленно. Мне трудно было разобрать, каким образом его приводят в движение. Правильность формы, взаимная неподвижность его частей совершенно исключали всякую возможность того, что он мог оказаться живым существом. Возможно, меня уже разыскивали — кто-то заметил, как мой корабль опустился на планету. И вот прошло немного времени, и меня ищут. Но с добром или со злом в уме?
    
Летающий корабль замер надо мной. Зверь с клешнями, почуяв неладное, стал медленно пятиться в заросли, подступавшие совсем близко к месту аварии. Я не выпускал металлического предмета, впервые указавшего мне на разумных обитателей планеты. Воздушный корабль парил на верхней границе атмосферы. Я поднял металлический предмет, чтобы обратить на себя внимание — будь что будет. Разум, хоть и не встреченный нами до сих пор ни на одной из планет, должен быть дружелюбен.
    
На корабле меня заметили. С борта спустился штормтрап. Вот он уже покачивается совсем рядом. На конце его поблескивало приспособление для крепления предметов. Меня приглашали наверх. Ну что ж, рискнем. Я захватил с собой металлический предмет. Он мог быть потерян кем-нибудь из обитателей планеты. Жест доброй воли будет истолкован положительно любым разумным существом. Я кинул последний взгляд на мой осиротевший корабль, обхватил штормтрап и осторожно дернул за него трижды, давая сигнал поднять себя на корабль. В ответ на мой сигнал штормтрап начал быстро подниматься вверх.
    
— Так вот кто мою блесну откусил, — сказал охваченный гневом и радостью Корнелий Удалов, вытаскивая удочку.
    
— Не на то смотришь, нелюбопытный ты человек, — ответил ему Александр Грубин, его друг, с которым они только что выехали по зорьке на рыбалку на озеро Копенгаген. — Когда ты видел, чтобы в нашем озере водились осьминоги?
    
Последние отрезки пути штормтрап поднимался стремительно. Я понял, что еще немного, и я вылечу за пределы атмосферы. А ведь скафандр остался на борту моего корабля! Я могу погибнуть! Я попытался соскочить со штормтрапа — лучше рискнуть разбиться о землю, чем погибнуть от удушья, но острый крюк на конце штормтрапа вонзился мне в тело. Еще секунда, и, теряя сознание, я вылетел в безвоздушное пространство. Громадные чудовища — их было двое — протянули ко мне массивные конечности.
    
— Банку! — закричал Грубин растерявшемуся Удалову. — Банку с водой! Ведро, наконец! Ты не понимаешь, какое мы с тобой открытие совершили!
    
— А может, осьминоги здесь водятся? — спросил Удалов с сомнением. — Может, встречаются редко, осторожные?
    
— Откуда, голова ты непутевая? — кричал Грубин. — Ведром воду черпай! Осьминоги живут только в морях и океанах!
    
— Тише ты, — сказал Удалов. — Всю рыбу распугаешь. Что дальше делать-то будем?
    
— Какая теперь рыбалка! — Грубин осторожно стаскивал осьминога с крючка. — О нас в научном журнале напишут.
    
— Спят и видят, как бы о нас написать. А ты подумал, что осьминоги здесь, может быть, заповедные? Выпустили их на развод, а мы браконьерствуем.
    
— Не может быть, — возразил Грубин. — Тогда бы было объявление о запрете. А ты видел здесь на берегу какое-нибудь объявление?
    
— Видел. Не разводить костров, беречь лес от пожара.
    
— При чем здесь пожар? Про осьминогов видел?