1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 
      XXI.       

      И сердцем далеко носилась

      Татьяна, смотря на луну...

      Вдруг мысль в уме ее родилась...

      "Поди, оставь меня одну.

      Дай, няня, мне перо, бумагу,

      Да стол подвинь; я скоро лягу;

      Прости". И вот она одна.

      Всё тихо. Светит ей луна.

      Облокотясь, Татьяна пишет.

      И всё Евгений на уме,

      И в необдуманном письме

      Любовь невинной девы дышет.

      Письмо готово, сложено...

      Татьяна! для кого ж оно?

       

       

      XXII.       

      Я знал красавиц недоступных,

      Холодных, чистых, как зима,

      Неумолимых, неподкупных,

      Непостижимых для ума;

      Дивился я их спеси модной,

      Их добродетели природной,

      И, признаюсь, от них бежал,

      И, мнится, с ужасом читал

      Над их бровями надпись ада:

      Оставь надежду навсегда ([20]).

      Внушать любовь для них беда,

      Пугать людей для них отрада.

      Быть может, на брегах Невы

      Подобных дам видали вы.

       

       

      XXIII.       

      Среди поклонников послушных

      Других причудниц я видал,

      Самолюбиво равнодушных

      Для вздохов страстных и похвал.

      И что ж нашел я с изумленьем?

      Они, суровым поведеньем

      Пугая робкую любовь,

      Ее привлечь умели вновь,

      По крайней мере, сожаленьем,

      По крайней мере, звук речей

      Казался иногда нежней,

      И с легковерным ослепленьем

      Опять любовник молодой

      Бежал за милой суетой.

       

       

      XXIV.       

      За что ж виновнее Татьяна?

      За то ль, что в милой простоте

      Она не ведает обмана

      И верит избранной мечте?

      За то ль, что любит без искусства,

      Послушная влеченью чувства,

      Что так доверчива она,

      Что от небес одарена

      Воображением мятежным,

      Умом и волею живой,

      И своенравной головой,

      И сердцем пламенным и нежным?

      Ужели не простите ей

      Вы легкомыслия страстей?

       

       

      XXV.       

      Кокетка судит хладнокровно,

      Татьяна любит не шутя

      И предается безусловно

      Любви, как милое дитя.

      Не говорит она: отложим -

      Любви мы цену тем умножим,

      Вернее в сети заведем;

      Сперва тщеславие кольнем

      Надеждой, там недоуменьем

      Измучим сердце, а потом

      Ревнивым оживим огнем;

      А то, скучая наслажденьем,

      Невольник хитрый из оков

      Всечасно вырваться готов.

       

       

      XXVI.       

      Еще предвижу затрудненья:

      Родной земли спасая честь,

      Я должен буду, без сомненья,

      Письмо Татьяны перевесть.

      Она по-русски плохо знала,

      Журналов наших не читала,

      И выражалася с трудом

      На языке своем родном,

      Итак, писала по-французски...

      Что делать! повторяю вновь:

      Доныне дамская любовь

      Не изъяснялася по-русски,

      Доныне гордый наш язык

      К почтовой прозе не привык.

       

       

      XXVII.       

      Я знаю: дам хотят заставить

      Читать по-русски. Право, страх!

      Могу ли их себе представить

      С «Благонамеренным» ([21]) в руках!

      Я шлюсь на вас, мои поэты;

      Не правда ль: милые предметы,

      Которым, за свои грехи,

      Писали втайне вы стихи,

      Которым сердце посвящали,

      Не все ли, русским языком

      Владея слабо и с трудом,

      Его так мило искажали,

      И в их устах язык чужой

      Не обратился ли в родной?

       

       

      XXVIII.       

      Не дай мне бог сойтись на бале

      Иль при разъезде на крыльце

      С семинаристом в желтой шале

      Иль с академиком в чепце!

      Как уст румяных без улыбки,

      Без грамматической ошибки

      Я русской речи не люблю.

      Быть может, на беду мою,

      Красавиц новых поколенье,

      Журналов вняв молящий глас,

      К грамматике приучит нас;

      Стихи введут в употребленье;

      Но я... какое дело мне?

      Я верен буду старине.

       

       

      XXIX.       

      Неправильный, небрежный лепет,

      Неточный выговор речей

      По прежнему сердечный трепет

      Произведут в груди моей;

      Раскаяться во мне нет силы,

      Мне галлицизмы будут милы,

      Как прошлой юности грехи,

      Как Богдановича стихи.

      Но полно. Мне пора заняться

      Письмом красавицы моей;

      Я слово дал, и что ж? ей-ей

      Теперь готов уж отказаться.

      Я знаю: нежного Парни

      Перо не в моде в наши дни.

       

       

      XXX.       

      Певец Пиров и грусти томной ([22]),

      Когда б еще ты был со мной,

      Я стал бы просьбою нескромной

      Тебя тревожить, милый мой:

      Чтоб на волшебные напевы

      Переложил ты страстной девы

      Иноплеменные слова.

      Где ты? приди: свои права

      Передаю тебе с поклоном...

      Но посреди печальных скал,

      Отвыкнув сердцем от похвал,

      Один, под финским небосклоном,

      Он бродит, и душа его

      Не слышит горя моего.

       

       

      XXXI.       

      Письмо Татьяны предо мною;

      Его я свято берегу,

      Читаю с тайною тоскою

      И начитаться не могу.

      Кто ей внушал и эту нежность,

      И слов любезную небрежность?

      Кто ей внушал умильный вздор,

      Безумный сердца разговор,

      И увлекательный и вредный?

      Я не могу понять. Но вот

      Неполный, слабый перевод,

      С живой картины список бледный,

      Или разыгранный Фрейшиц

      Перстами робких учениц:

       

       

      Письмо Татьяны к Онегину       

      Я к вам пишу - чего же боле?

      Что я могу еще сказать?

      Теперь, я знаю, в вашей воле

      Меня презреньем наказать.

      Но вы, к моей несчастной доле

      Хоть каплю жалости храня,

      Вы не оставите меня.

      Сначала я молчать хотела;

      Поверьте: моего стыда

      Вы не узнали б никогда,

      Когда б надежду я имела

      Хоть редко, хоть в неделю раз

      В деревне нашей видеть вас,

      Чтоб только слышать ваши речи,

      Вам слово молвить, и потом

      Все думать, думать об одном

      И день и ночь до новой встречи.

      Но говорят, вы нелюдим;

      В глуши, в деревне всё вам скучно,

      А мы... ничем мы не блестим,

      Хоть вам и рады простодушно.

      Зачем вы посетили нас?

      В глуши забытого селенья

      Я никогда не знала б вас,

      Не знала б горького мученья.

      Души неопытной волненья

      Смирив со временем (как знать?),

      По сердцу я нашла бы друга,

      Была бы верная супруга

      И добродетельная мать.

      Другой!.. Нет, никому на свете

      Не отдала бы сердца я!

      То в вышнем суждено совете...

      То воля неба: я твоя;

      Вся жизнь моя была залогом

      Свиданья верного с тобой;

      Я знаю, ты мне послан богом,

      До гроба ты хранитель мой...

      Ты в сновиденьях мне являлся,

      Незримый, ты мне был уж мил,

      Твой чудный взгляд меня томил,

      В душе твой голос раздавался

      Давно... нет, это был не сон!

      Ты чуть вошел, я вмиг узнала,

      Вся обомлела, запылала

      И в мыслях молвила: вот он!

      Не правда ль? я тебя слыхала:

      Ты говорил со мной в тиши,

      Когда я бедным помогала

      Или молитвой услаждала

      Тоску волнуемой души?

      И в это самое мгновенье

      Не ты ли, милое виденье,

      В прозрачной темноте мелькнул,

      Приникнул тихо к изголовью?

      Не ты ль, с отрадой и любовью,

      Слова надежды мне шепнул?

      Кто ты, мой ангел ли хранитель,

      Или коварный искуситель:

      Мои сомненья разреши.

      Быть может, это всё пустое,

      Обман неопытной души!

      И суждено совсем иное...

      Но так и быть! Судьбу мою

      Отныне я тебе вручаю,

      Перед тобою слезы лью,

      Твоей защиты умоляю...

      Вообрази: я здесь одна,

      Никто меня не понимает,

      Рассудок мой изнемогает,

      И молча гибнуть я должна.

      Я жду тебя: единым взором

      Надежды сердца оживи,

      Иль сон тяжелый перерви,

      Увы, заслуженным укором!

      Кончаю! Страшно перечесть...

      Стыдом и страхом замираю...

      Но мне порукой ваша честь,

      И смело ей себя вверяю...

       

       

      XXXII.       

      Татьяна то вздохнет, то охнет;

      Письмо дрожит в ее руке;

      Облатка розовая сохнет

      На воспаленном языке.

      К плечу головушкой склонилась.

      Сорочка легкая спустилась

      С ее прелестного плеча...

      Но вот уж лунного луча

      Сиянье гаснет. Там долина

      Сквозь пар яснеет. Там поток

      Засеребрился; там рожок

      Пастуший будит селянина.

      Вот утро: встали все давно,

      Моей Татьяне всё равно.

       

       

      XXXIII.       

      Она зари не замечает,

      Сидит с поникшею главой

      И на письмо не напирает

      Своей печати вырезной.

      Но, дверь тихонько отпирая,

      Уж ей Филипьевна седая

      Приносит на подносе чай.

      "Пора, дитя мое, вставай:

      Да ты, красавица, готова!

      О пташка ранняя моя!

      Вечор уж как боялась я!

      Да, слава богу, ты здорова!

      Тоски ночной и следу нет,

      Лицо твое как маков цвет".

       

       

      XXXIV.       

      - Ах! няня, сделай одолженье. -

      «Изволь, родная, прикажи».

      - Не думай... право... подозренье...

      Но видишь... ах! не откажи. -

      «Мой друг, вот бог тебе порука».

      - Итак, пошли тихонько внука

      С запиской этой к О... к тому...

      К соседу... да велеть ему -

      Чтоб он не говорил ни слова,

      Чтоб он не называл меня... -

      "Кому же, милая моя?

      Я нынче стала бестолкова.

      Кругом соседей много есть;

      Куда мне их и перечесть".

       

       

      XXXV.       

      - Как недогадлива ты, няня! -

      "Сердечный друг, уж я стара,

      Стара: тупеет разум, Таня;

      А то, бывало, я востра,

      Бывало, слово барской воли..."

      - Ах, няня, няня! до того ли?

      Что нужды мне в твоем уме?

      Ты видишь, дело о письме

      К Онегину. - "Ну, дело,  дело,

      Не гневайся, душа моя,

      Ты знаешь, непонятна я...

      Да что ж ты снова побледнела?"

      - Так, няня, право ничего.

      Пошли же внука своего. -

       

       

      XXXVI.       

      Но день протек, и нет ответа.

       

      Другой настал: все нет, как нет.

      Бледна как тень, с утра одета,

      Татьяна ждет: когда ж ответ?

      Приехал Ольгин обожатель.

      «Скажите: где же ваш приятель?»

      Ему вопрос хозяйки был.

      «Он что-то нас совсем забыл».

      Татьяна, вспыхнув, задрожала.

      - Сегодня быть он обещал,

      Старушке Ленской отвечал:

      Да, видно, почта задержала. -

      Татьяна потупила взор,

      Как будто слыша злой укор.

       

       

      XXXVII.       

      Смеркалось; на столе блистая

      Шипел вечерний самовар.

      Китайский чайник нагревая;

      Под ним клубился легкий пар.

      Разлитый Ольгиной рукою,

      По чашкам темною струею

      Уже душистый чай бежал,

      И сливки мальчик подавал;

      Татьяна пред окном стояла,

      На стекла хладные дыша,

      Задумавшись, моя душа,

      Прелестным пальчиком писала

      На отуманенном стекле

      Заветный вензель О да Е.

       

       

      XXXVIII.       

      И между тем душа в ней ныла,

      И слез был полон томный взор.

      Вдруг топот!.. кровь ее застыла.

      Вот ближе! скачут... и на двор

      Евгений! «Ах!» - и легче тени

      Татьяна прыг в другие сени,

      С крыльца на двор, и прямо в сад,

      Летит, летит; взглянуть назад

      Не смеет; мигом обежала

      Куртины, мостики, лужок,

      Аллею к озеру, лесок,

      Кусты сирен переломала,

      По цветникам летя к ручью,

      И задыхаясь на скамью

       

       

      XXXIX.       

      Упала...

      "Здесь он! здесь Евгений!

      О боже! что подумал он!"

      В ней сердце, полное мучений,

      Хранит надежды темный сон;

      Она дрожит и жаром пышет,

      И ждет: нейдет ли? Но не слышит.

      В саду служанки, на грядах,

      Сбирали ягоды в кустах

      И хором по наказу пели

      (Наказ, основанный на том,

      Чтоб барской ягоды тайком

      Уста лукавые не ели,

      И пеньем были заняты:

      Затея сельской остроты!).

       

       

      Песня девушек       

      Девицы, красавицы,

      Душеньки, подруженьки,

      Разыграйтесь, девицы,

      Разгуляйтесь, милые!

      Затяните песенку,

      Песенку заветную,

      Заманите молодца

      К хороводу нашему.

      Как заманим молодца,

      Как завидим издали,

      Разбежимтесь, милые,

      Закидаем вишеньем,

      Вишеньем, малиною,

      Красною смородиной.

      Не ходи подслушивать

      Песенки заветные,

      Не ходи подсматривать

      Игры наши девичьи.

       

       

      XL.       

      Они поют, и с небреженьем

      Внимая звонкий голос их,

      Ждала Татьяна с нетерпеньем,

      Чтоб трепет сердца в ней затих,

      Чтобы прошло ланит пыланье.

      Но в персях то же трепетанье,

      И не проходит жар ланит,

      Но ярче, ярче лишь горит...

      Так бедный мотылек и блещет

      И бьется радужным крылом,

      Плененный школьным шалуном

      Так зайчик в озиме трепещет,

      Увидя вдруг издалека

      В кусты припадшего стрелка.

       

       

      XLI.       

      Но наконец она вздохнула

      И встала со скамьи своей;

      Пошла, но только повернула

      В аллею, прямо перед ней,

      Блистая взорами, Евгений

      Стоит подобно грозной тени,

      И, как огнем обожжена,

      Остановилася она.

      Но следствия нежданной встречи

      Сегодня, милые друзья,

      Пересказать не в силах я;

      Мне должно после долгой речи

      И погулять и отдохнуть:

      Докончу после как-нибудь.

       

       ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ       

      La morale est dans la nature des choses.

      Necker.

       

       

      I. II. III. IV. V. VI.VII.       

      Чем меньше женщину мы любим,

      Тем легче нравимся мы ей,

      И тем ее вернее губим

      Средь обольстительных сетей.

      Разврат, бывало, хладнокровный

      Наукой славился любовной,

      Сам о себе везде трубя

      И наслаждаясь не любя.

      Но эта важная забава

      Достойна старых обезьян

      Хваленых дедовских времян:

      Ловласов обветшала слава

      Со славой красных каблуков

      И величавых париков.

       

       

      VIII.       

      Кому не скучно лицемерить,

      Различно повторять одно,

      Стараться важно в том уверить,

      В чем все уверены давно,

      Всё те же слышать возраженья,

      Уничтожать предрассужденья,

      Которых не было и нет

      У девочки в тринадцать лет!

      Кого не утомят угрозы,

      Моленья, клятвы, мнимый страх,

      Записки на шести листах,

      Обманы, сплетни, кольца, слезы,

      Надзоры теток, матерей,

      И дружба тяжкая мужей!