1 2 3 4 5 6 7 
— Пустите, мне надо идти! — говорит Лисабет и пытается выдернуть у него свою руку. Но не тут-то было. Линдквист ее не отпускает.
    
— Пустите же, мне надо к маме! — говорит Лисабет и вырывается еще сильней.
    
Но Линдквист только крепче сжимает ее ручонку. Посмотрев сначала на Лисабет, потом на маму, потом на Мадикен, он нахмурил брови. Видно, он что-то обдумывает.
    
— Послушай, женщина! У тебя же есть еще один ребенок, — говорит он маме. — А у меня нет ни одного. Я возьму ее себе. Должна же быть справедливость на свете!
    
Тут Лисабет принимается плакать и кричать. Еще немного, и папа кинулся бы на Линдквиста, чтобы отнять свою дочку. Но мама его остановила.
    
— Тише, Лисабет! — говорит мама строго.
    
Лисабет стихает, но еще всхлипывает. А мама подходит к Линдквисту и гладит его по щеке.
    
— Я понимаю вас, господин Линдквист, вам хочется иметь ребеночка. Но ведь эта девочка — моя дочка, и теперь я хочу попросить вас, чтобы вы мне ее отдали.
    
— Не отдам я ее тебе, — говорит Линдквист.
    
Папа снова порывается кинуться на Линдквиста, и снова мама его удерживает. Подумав немного, она открыла сумку и вынула какой-то пакетик.
    
— Не хотите ли угоститься жареным миндалем, господин Линдквист? — спрашивает мама. — Или вот еще пряниками, — предлагает она ему, доставая второй пакетик.
    
Мама протягивает Линдквисту пакетики — один в левой руке, другой в правой. Линдквисту хочется попробовать и миндаля, и пряников, но, чтобы взять это угощение, надо иметь свободные руки. Внезапно освободившись, Лисабет с громким ревом кидается к папе, он подхватывает ее, и вот уже она сидит высоко на руках у папы. Здесь ее никто не достанет!
    
— Пожалуйста, господин Линдквист, оставьте себе оба пакетика, — говорит мама и снова гладит его по щеке. — До свиданья, господин Линдквист!
    
— Я тут увидел маленького человечка… — бормочет Линдквист с набитым ртом. Он сразу же принялся жевать и миндаль, и пряники.
    
Так он и остался стоять посреди улицы, грызя миндаль и провожая взглядом маленького человечка. Когда человечек скрылся из виду, он бросил пакетики и закричал:
    
— Господи Иисусе! Помоги мне!
    
    
Бедняга Бакман! Он-то думал, что сейчас усадит все семейство и заставит их с веселым выражением на лицах смотреть туда, откуда должна вылететь птичка! Но сколько он ни старался всех рассмешить, ничего не получилось. Мама сидит бледная и взволнованная. Мадикен и плачет от жалости к бедному Линдквисту, у которого нет ребеночка, и злится на него за то, что он хотел забрать себе Лисабет. А Лисабет насупилась, как только она умеет. Бакман, несмотря на все уловки, так и не добился от нее веселой улыбки.
    
— Нет уж, сегодня — ни за что! — сказала Лисабет по дороге домой. — Уж если мне не весело, значит, я не буду веселиться. Значит, я буду печальной и никто меня не развеселит! Вот и все!
    
Да и как же не быть печальной, пережив такую передрягу, а все из-за того, что захотела посмотреть на дом, в котором живет Линдквист! Лисабет никак не ожидала, что он может выйти и заметить ее.
    
— Если бы я знала, ни за что бы не заглянула! — убежденно говорит Лисабет.
    
— Вот погоди, — говорит Мадикен, — мы придем на лужайку с одуванчиками, и у тебя пройдет плохое настроение. Хочешь верь — хочешь не верь!
    
Лисабет поверила и даже заулыбалась.
    
— Жаль только, что этот глупый Линдквист слопал весь наш миндаль и пряники, которые мы хотели взять на пикник! — говорит она с сожалением.
    
Каждый год в мамин день рождения в их семье принято устраивать пикник на лужайке с одуванчиками, неподалеку от фермы Аппелькюллен.
    
Мадикен считает, что это, наверно, одно из самых прекрасных мест на земле. На этой лужайке цветут тысячи одуванчиков и растут две высокие березы, по которым можно полазить. А еще там есть огромный валун, на него тоже можно залезать. Конечно, если только умеючи! Под валуном живет страшный тролль, Мадикен столько раз рассказывала о нем сестре, что Лисабет в него поверила, да и сама Мадикен, кажется, тоже слегка верит. Две березы да Камень троллей, и кругом — море одуванчиков.
    
Самое замечательное, что туда можно доплыть по реке. В Юнибаккене садишься в лодку, отчаливаешь от мостков, потом долго-долго плывешь, огибая излучины и заводи, и вдруг видишь перед собой лужайку.
    
Не дождавшись, когда папа втащит лодку на берег, Мадикен и Лисабет выскакивают и — бегом к одуванчикам.
    
— И чем вы там полдня занимаетесь до самого вечера? — спросил однажды Аббе.
    
— Да тем, чем всегда занимаются на пикнике, — ответила Мадикен.
    
Аббе так ничего и не понял. Ведь Аббе не знал, что люди делают на пикнике. Мадикен могла бы рассказать, что на пикнике люди лазают на березку, купаются в реке, собирают одуванчики, играют, сидят на траве и едят бутерброды, что мама там играет на лютне, которую она всегда берет с собой, что они вместе поют, а папа делает им свистульки, что Мадикен и Лисабет кувыркаются в траве, пьют лимонад и пляшут танец троллей вокруг огромного камня… И как это Аббе не знает, что люди делают на пикнике?
    
Когда они вернулись от фотографа, у Альвы уже была приготовлена корзинка со съестными припасами.
    
— Ну, как? Удачно сфотографировались? — спрашивает Альва.
    
И мама ей отвечает, что сегодняшний снимок, наверно, получится таким, что от одного взгляда на него можно будет упасть в обморок, и рассказывает Альве, отчего так получилось.
    
— Надо же было такому случиться! — говорит Альва, обнимая Лисабет. — Какой дурак этот Линдквист! Но его можно понять, если он захотел забрать тебя, мое золотце!
    
— Меня-то да, а ее он не захотел взять! — хвастается Лисабет, кивая на Мадикен.
    
Тогда Альва и ее заключила в объятия.
    
— А вот я бы и нашу Мадикен тоже взяла! Потому что Мадикен — моя радость и мое солнышко, большая моя девочка! И не сомневайся, моя миленькая!
    
Но ехать на пикник Альва наотрез отказалась:
    
— Я лучше вздремну! Поспать — самое милое дело для такой сони, как я!
    
— И вовсе ты не соня! — возмущается Мадикен.
    
— Не соня ты, — говорит Лисабет. — Ты — моя Альва!
    
Потом Мадикен и Лисабет немного поспорили о том, чья же все-таки Альва, и наконец сели в лодку. А Альва осталась на мостках и помахала им на прощание. Рядом с ней стоял Сассо. Сассо уверен, что Альва — это его Альва, и поэтому он обязан за нею приглядывать и не может отлучиться, чтобы поехать на пикник.
    
    
Ну скажите — разве лужайка с одуванчиками не стала еще красивее, чем была в прошлом году? Девочки не помнят, чтобы тогда было так много одуванчиков и чтобы березы были такими ярко-зелеными, как сейчас, и мама с ними соглашается. А папа говорит:
    
— Наверно, сюда упал с неба кусочек райского сада да так и остался навсегда рядом с выгоном Петруса Карлссона.
    
Мадикен очень понравилась папина мысль, что лужайка упала с неба из райского сада, и девочки решили после купания поиграть в Адама и Еву.
    
— Понимаешь, — объясняет Мадикен сестре, — ведь мы тогда обе будем голенькие. Только, чур, я буду Адамом…
    
— А я буду змеей, — говорит Лисабет и принимается изображать змею.
    
— Ладно, потом увидим, как получится, — говорит Мадикен.
    
Она уже давно решила про себя, что Лисабет должна быть Евой, только на это она и годится. Зато Мадикен будет и Адамом, и змеей. Одна береза будет древом познания, Мадикен залезет на нее и обовьется вокруг ветки, и будет искушать Еву булочкой, потому что яблоки еще не поспели.
    
Но сперва все идут купаться. Мадикен первая залезла в воду. Ах, какая же вода ласковая и прохладная, какая она прекрасная в этом году! Мадикен успела несколько раз сплавать до другого берега и обратно, прежде чем Лисабет с писком и визгом наконец окунулась. Папа плавает, посадив ее себе на закорки, потому что Лисабет еще не умеет плавать.
    
— А вот и умею! Я просто сейчас не хочу, — говорит Лисабет. — А на будущий год, может быть, захочу и поплаваю.
    
После купания выясняется, что Лисабет не желает изображать Еву в раю. Она вовсе не собирается во всем поддакивать сестре. Пускай не воображает, что может всегда командовать!
    
— Я буду сама по себе змеей, — говорит Лисабет. — Я буду ползать в траве и жалить всех подряд.
    
Залезть на березу она тоже не соглашается, во всяком случае не хочет забираться повыше.
    
— Я не сумасшедшая, чтобы лазить на такое дерево! — заявляет Лисабет, глядя на сестру, которая забралась почти на самую макушку.
    
Мама тоже беспокоится, глядя на нее, но папа говорит:
    
— Не надо ей мешать! Все будет в порядке.
    
Мадикен прекрасно справляется. Она сама подсадила маленькую Лисабет на Камень троллей, а потом они стали собирать одуванчики для мамы и набрали большущие букеты. Пока они резвились, папа лежал, растянувшись на траве и закрыв лицо соломенной шляпой, а мама сидела рядом, и играла на лютне, и пела для папы песни.
    
Мамины песни не такие захватывающие, как песни Линус Иды. В них не рассказывается про деток, которые умирают, и пап, которые пьют горькую, а только все про любовь и вообще про что-нибудь красивое. Мама спела «Сагу сердца», потом «Крылатая птичка в просторе небес, куда хочу, я летаю». Ой, до чего же это красиво! Мадикен чувствует, как от маминого пения в ней заиграла жизнь. Но тут мама сказала, что пора всем подкрепиться, и Мадикен сразу почувствовала, что проголодалась, а все остальное забылось.
    
В ту самую минуту, когда мама хотела открыть корзинку с едой, Лисабет показала пальцем на загородку и сказала:
    
— А вон к нам идут коровки!
    
Так оно и было, только это шли не коровки, а пятеро бычков Карлссона. Наверно, они отправились к реке на водопой.
    
— Ничего! — сказал папа. — Они совсем еще телята!
    
Но мама перепугалась и сказала, что Петрус Карлссон мог бы получше запирать ворота своего выгона.
    
— Как ты не понимаешь! Скотине ведь надо ходить на водопой! — объяснил папа.
    
Но только телята у Карлссона какие-то очень уж буйные, они прямиком несутся к «древу познания», под сенью которого мама хотела разложить еду. Папа так на них закричал и замахал руками, что они остановились и удивленно уставились на него. Разве можно спокойно поесть, когда рядом стоят пятеро бычков и упорно вас разглядывают? Поэтому папа сорвал ветку и пошел их отгонять. Но не тут-то было! Бычки не желают отступать. Наверно, они считали эту лужайку своей. А самый рослый бычок, должно быть, уже понял, что скоро он вырастет и станет настоящим свирепым и грозным быком. Наверно, он сейчас об этом и подумал, потому что он вдруг наклонил рога и сердито всхрапнул. Совсем не по-телячьи! Бычок сначала попятился, чтобы получше разбежаться, и ринулся в бой. Папа прыгнул, как заправский тореадор, и еле увернулся от острых рогов. Тут уж мама, и Мадикен, и Лисабет испугались прямо до смерти. Не хватало, чтобы сейчас перед ними разыгрался бой быков! Они закричали что было мочи:
    
— Беги, папа, беги!
    
И папа побежал. Теперь он тоже догадался, что попал в опасную переделку. Потому что все бычки будто взбесились и каждый норовил подцепить его на рога.
    
— Скорей полезайте все на березы! — закричал на бегу папа.
    
Мадикен и Лисабет, рыдая и всхлипывая, полезли на «древо познания», а мама схватила зонтик и хотела спасать папу, за которым мчались бычки.
    
Тут папа как заорет на маму:
    
— Сказано тебе, лезь на березу!
    
Мама послушалась и полезла. Не так-то просто залезть на «древо познания» в длинной юбке. Но рядом росла еще одна береза, более удобная для лазания, на нее мама кое-как взобралась. Мама влезла на дерево вместе с лютней. Лютня для нее — сокровище, и она не хочет, чтобы ее растоптали быки.
    
Мадикен и Лисабет сидят на разных ветвях «древа познания» и, обливаясь слезами, голосят. «Мама, мама, мама!» — только и слышно с их дерева. Очень им страшно за папу. Наконец папа рванулся вперед, бычки от него отстали, и он с разбегу прыг к маме на дерево. А под ним вокруг березы столпились быки и удивленно смотрят — куда же это он вдруг подевался!
    
Мадикен и Лисабет еще немного поревели, потому что сразу разве остановишься, и наконец затихли. Главное, что папа спасся, а быкам так и надо, пускай себе топчутся сколько угодно и пялят глаза — до папы им все равно не достать!
    
Папа никогда раньше не ругался, но тут он заругался так, что хоть уши затыкай, и даже сказал быкам:
    
— Будь у меня ружье, я бы сейчас вас всех перестрелял!
    
Папа отер пот со лба, взглянул на маму и улыбнулся:
    
— Ну что, испугалась?
    
— Еще бы! Второго такого дня рождения я больше не вынесу. Сначала Линдквист, а потом еще это! — сказала мама, показывая на бычков, которые топтались под березой, и бодали ствол, и ревели, не собираясь уходить. — Теперь нам тут сидеть и сидеть до самой осени. А по осени, может быть, придет Петрус Карлссон и заберет их в хлев зимовать.
    
Услышав о таком ужасе, Лисабет на «древе познания» опять ударилась в рев. Зато у Мадикен сладко защекотало внутри: подумать только! Ведь как это, наверно, здорово — все лето прожить на дереве! Какой необычайный пикник получился в этом году — не пикник, а настоящее приключение! Оправившись от страха, Мадикен даже обрадовалась. Для нее дело привычное — устраивать пикник где-нибудь на верхотуре. Достаточно вспомнить, как они с Лисабет устроили экскурсию на крышу сарая!
    
Но когда люди ездят на пикник, они всегда что-нибудь едят, просто так сидеть на дереве — голодно… Так и есть — корзинка с едой осталась внизу под березой. Но как до нее добраться, когда ее сторожит стадо злобных быков? Этот вопрос очень занимает Мадикен. А что, если быстро-быстро спуститься вниз и схватить корзинку, пока никто не успеет опомниться? Надо захватить всех врасплох — и быков, и маму. Главное — маму. Иначе мама ни за что не позволит, сообразила Мадикен. Мадикен тяжко вздыхает и голодными глазами впивается в корзинку.
    
И тут она проделала все, как задумала. Быстро-быстро спустилась и быстро-быстро залезла обратно, подхватив корзинку. И никто даже не заметил. Никто, кроме Лисабет.
    
— Ты с ума сошла, Мадикен! — говорит Лисабет.
    
Но она тоже сильно проголодалась, а для голодного человека ничего нет важнее корзинки с едой.
    
Выбрав на дереве надежную развилку, Мадикен крепко втиснула туда корзинку, затем открыла крышку и заглянула внутрь. Внутри было все, что полагается.
    
Мадикен и Лисабет принимаются изучать аккуратненькие свертки, которые уложила Альва. Там есть чудеснейшие бутерброды с жареной телятиной, и с ветчиной, и с сыром, и тоненькие сладкие блинчики, там есть и лимонад для Мадикен и Лисабет, и пиво для папы и мамы, и целая уйма булочек, и полный кофейник кофе, который папа и мама должны были разогреть на костре, — обо всем позаботилась Альва! Одного только она не могла предугадать — что им придется сидеть на дереве.
    
— Мы с Лисабет решили поесть! — громко объявляет Мадикен. А Лисабет, не теряя времени даром, уже вгрызается в бутерброд с телятиной.
    
На соседней березе это заявление было встречено с большим удивлением и некоторой завистью.
    
— Не понимаю! Каким же образом… — начинает папа.
    
Но тут его перебивает мама:
    
— Какая несправедливость! Ведь как-никак это же мой день рождения. Неужели я так и буду сидеть голодная?
    
Нет! Это и дочкам совсем не нравится. Но как тут помочь?
    
— Идите к нам! — предлагает Лисабет.
    
Мама, взглянув на быков, вздрогнула. Нет уж! Пускай она лучше останется голодной, но с березы не спустится!
    
— Как ты думаешь, Мадикен, — говорит папа, — сможешь ты докинуть до нас парочку бутербродов?
    
Мадикен и Лисабет заулыбались до ушей. Вот это забава так забава!
    
— Только ты уж сначала хорошенько прицелься! — предупреждает пана, когда Мадикен собралась кидать.
    
И Мадикен кидает метко. Один за другим полетели пакетики — бутерброды с ветчиной, бутерброды с телятиной. И все долетели, папа только успевал ловить. Всего два пакетика упали к бычкам, и те их растоптали. Что с них возьмешь, с дурачков!
    
Потом Мадикен хотела перебросить папе бутылки с пивом, но папа не разрешил — бросаться бутылками слишком опасно.
    
— Хотя ужасно хочется пить! У меня все во рту пересохло, — говорит папа.
    
Бедный папа! Как обидно, что здесь есть две бутылки пива, а у папы с мамой нет ни одной. Мадикен немножко подумала, а находчивости ей не занимать. Линус Ида говорит, что Мадикен скора на выдумки. Не успеет, дескать, поросенок глазом моргнуть, как она уже придумает новую проказу. Она и сейчас мигом все сообразила. Мадикен порылась в своем кармашке. Так и есть — нашлась бечевка! Мадикен — запасливая.
    
И вот что она придумала сделать. Если привязать к бутылке веревочку и подвесить на подходящей ветке, а потом хорошенько размахнуться, бутылка будет качаться, как маятник.
    
— А папа уж как-нибудь ее поймает, — объясняет Мадикен сестре, которая не сразу поняла, что затеяла Мадикен.
    
С такой дочерью папа не пропадет от жажды! Ему, правда, пришлось далеко тянуться за бутылкой, и он чуть было не свалился к бычкам, но все кончилось благополучно, и папа по очереди поймал обе бутылки, которые прилетели к нему на веревочке.
    
И тогда на березах пошел пир горой. Все наелись, напились, выпили за мамино здоровье, кто нива, а кто и лимонаду, пропели ей долгие лета, так что быки под деревом ошалели от удивления. Папа помахал им бутербродом с ветчиной и крикнул:
    
— Столы с угощением накрыты в зеленой гостиной! Тому, кто хочет отведать, придется подняться наверх!
    
— Нет уж! Лучше не надо! — сказала Мадикен и порадовалась, что быки не лазают по деревьям.
    
А как приятно здесь пировать! Лучшего места, чтобы справлять день рождения, нарочно не придумаешь! Сидишь, словно в зеленой комнате с прозрачными светло-зелеными занавесками. Занавески тихонько колышутся, и в листве прыгают солнечные зайчики. Все освещено особенным, нежным светом, от которого блинчики кажутся еще вкуснее. Мадикен спрашивает у Лисабет, как ей это нравится. И Лисабет говорит, что очень. Она уже не думает, что лазать по высоким деревьям — это одно сплошное сумасшествие.
    
Но когда было покончено с угощением, настал конец веселью. Ну и скукотища — сидеть и ждать, когда можно будет спуститься на землю. До чего упрямые быки! Неужели им никогда не надоест караулить? Время от времени они по одному ходят к реке попить, а потом возвращаются и снова терпеливо несут свою стражу.
    
Мама попробовала было отпугнуть их пением и музыкой. Взяв лютню, она запела: «Крылатая птичка в просторе небес, куда хочу, я летаю…»
    
— Вот хорошо бы! — говорит папа. — Слетай-ка ты на ферму Аппелькюллен да скажи Петрусу Карлссону, чтобы он приходил поскорее!
    
В эту минуту раздался первый раскат грома, пленники заметили, что со стороны фермы надвигается большая сизая туча.
    
Над лужайкой еще светит солнце, но скоро туча нависнет прямо над головой.
    
— Да уж, — говорит мама, — гром, и дождь, и быки, и Линдквист! Остренькая приправа для дня рождения!
    
Но ничего не поделаешь! Остается только сидеть на ветках и бессильно наблюдать, как все ближе надвигается стена дождя. Сверкнула молния, и сразу так бабахнуло, что Лисабет снова расхныкалась.
    
— Признайся, Кайса, о чем ты там договаривалась со Старичком Тучегоном? — обращается к маме папа. — Мне помнится, ты говорила, что заказала солнечный денек!
    
Как раз тут Мадикен вспомнила очень важную вещь:
    
— Папа, а учительница говорила нам, что во время грозы нельзя стоять под деревом…
    
— Совершенно верно, — говорит папа. — Но быки об этом, как видно, не слыхали.
    
— Да, но ведь сидеть на дереве, наверно, еще опаснее? — высказывает Мадикен свою догадку.
    
— Может быть, и так, — говорит папа. — Но нам отсюда никуда не деться. Попробуй договориться с быками!
    
Затем хлынул ливень. Молнии засверкали, гром загремел так, что у них дух перехватило. Разразилась такая страшная гроза, что мама побледнела, а Лисабет громко зарыдала от страха. Мадикен тоже чувствует страх, конечно, ей страшно! Но в глубине души она, несмотря на испуг, чувствует, что в ней живет еще и другая Мадикен, и эта вторая Мадикен до жути наслаждается тем грозным и прекрасным, опасным и величественным, что творится вокруг нее. В этот миг Мадикен опять почувствовала, как играет в ней жизнь.
    
Иное дело — Лисабет.
    
— Мама! — вопит Лисабет. — Мамочка, я хочу домой!
    
Мадикен крепко обнимает ее и утешает как может:
    
— Не плачь, Лисабет, моя маленькая! Сейчас все пройдет.
    
И гроза проходит. Почти так же внезапно, как началась. Как будто Старик Тучегон взял в руки метлу и разогнал все тучи. Небо поголубело, и вся лужайка засверкала, словно ее только что опустили на землю из райского сада.
    
Но Лисабет все равно недовольна. Она промокла до нитки, замерзла и устала сидеть на ветке.
    
— Хочу домой! — кричит она. И даже говорит: — У-у, чертовы быки!
    
Только что так говорил папа. Значит, можно повторить, и зря Линус Ида пугает, что если будешь чертыхаться, то попадешь в ад.
    
— Слыхал, Юнас? — говорит мама укоризненно.
    
Но тут их отвлекло новое событие. Быки, которые всю грозу простояли не шелохнувшись под березами, внезапно сорвались с места и галопом помчались на свой выгон. Они бежали так, точно за ними кто-то гнался. Папа вдруг захохотал:
    
— Это их овод прогнал. Так им и надо!
    
Не дожидаясь, когда последний бычок скроется за воротами выгона, все четверо, насквозь мокрые и продрогшие, слезли с берез, очень довольные, что наконец-то ступили на землю. Но Мадикен и Лисабет до того продрогли в мокрых платьицах, что у них зуб на зуб не попадает. Это никуда не годится, говорит мама. Из огромной клеенчатой сумки она вынимает теплые курточки и махровую простыню и, прежде чем сесть в лодку, одевает девочек и вместе с ними закутывается в простыню. Только папа остается в чем был. Он говорит, что согреется, когда будет грести.
    
— Главное, чтобы не простудились мои три девочки, — говорит папа.
    
Мадикен и Лисабет сидят на корме, им очень хорошо, они всем на свете довольны. Хороша река, хорошо тихо плыть в лодке мимо зеленых берегов, окаймленных кудрявыми деревьями, под которыми проплываешь, как по зеленому коридору. В воде играют блики вечернего солнца, и вдалеке небо озарено красным закатным светом.
    
— Какой у тебя получился чудесный день рождения, мамочка, — говорит Мадикен.
    
— Действительно, прекрасный, — соглашается мама.
    
— Вот только сидеть на дереве… — говорит Лисабет. — Слушай, папа, а кто такой овод?
    
И папа начинает объяснять, что овод — это противная кусачая муха, которая сосет кровь у коров, и быков, и телят. Поэтому они его боятся и, как только заслышат его жужжание, пускаются в бегство, будто за ними погнался лев.
    
— Как нам повезло, что прилетел овод! — говорит Мадикен.
    
У папы вдруг замерли весла, и он перестал грести, о чем-то задумавшись. Потом он сказал:
    
— Какой же я, в сущности, жалкий слабак! Линдквиста усмирила жареным миндалем наша мама, а какая-то несчастная маленькая мушка отогнала от меня быков, когда я торчал на дереве. Да что же я за такой жалкий слабак!
    
— Совсем ты не слабак! — в один голос воскликнули все три папины девочки, утешая папу. А Мадикен сразу придумала для него в утешение песенку:
    
     
      
Вот пришли мы к нашему
      
Дорогому папочке.
      
А наш папа не тюфяк!
      
Никакой он не слабак!
      
И тралля-ля-ля-ля,
      
И тралля-ля-ля-ля,
      
Никакой он не слабак!
      
Наш папуля — не тюфяк!
     
    
    
Лисабет ликует — как здорово придумала Мадикен!
    
— Назовем эту песню «Песней про слабака о» и споем ее папе на день рождения!
    
И они стали петь «Песню про слабака» очень громко, и пели ее снова и снова, пока папа не сказал, что больше его не надо утешать.
    
— Спасибо, — сказал папа. — С меня достаточно!
    
И вот уже показались мостки Юнибаккена. На мостках стоял Сассо и лаял. Теперь ему, наверно, самому жалко, что не поехал вместе с ними. Едва Мадикен выбралась на мостик, как он запрыгал вокруг нее и заскулил.
    
— Но ты же ведь сам захотел остаться дома с Альвой. Ты разве забыл? — спросила Мадикен. — Вот если бы ты с нами поехал, то мог бы сегодня погонять быков.
    
— А так вместо тебя их гонял господин овод, — сказала Лисабет.
   
   
    
     
МИЯ
    
    
«После воскресенья может наступить только понедельник», — любит повторять папа. И сегодня опять понедельник. Опять надо идти в школу. А вставать что-то совсем не хочется. Однако ничего не поделаешь — надо поторапливаться. В школу нельзя опаздывать. Однажды Мадикен опоздала, и это было просто ужасно — стоять перед закрытой дверью и слушать, как дети поют утренний псалом[18], а когда пение кончилось, ей пришлось постучать и войти. Все уставились на Мадикен и, что хуже всего, увидели, что она плакала. Но учительница ни капельки не заругалась, а только спросила:
    
— Что с тобой? У тебя, может быть, живот болит?
    
Мадикен очень любит свою учительницу, и ей нравится школа. Все бы хорошо, если бы не эта дурочка Мия!
    
Мадикен рассказывает папе про Мию, Утром они с папой почти всегда вместе выходят из дома, потому что папе нужно идти в газету. И прежде чем расстаться на углу возле кондитерской, они очень о многом успевают друг с другом поговорить.
    
— Я же ей ничего не сделала! — говорит Мадикен. — А она все равно на меня нападает, она вообще на всех нападает, но больше всех на меня.
    
— А кто такая Мия? Это та рыженькая девочка, которая живет рядом с Линус Идой? — спрашивает папа.
    
— Да! Они обе рыжие и вшивые — и Мия, и ее сестра. От Мии вши даже на парту выползают.
    
Мадикен сердится, потому что даже думать о Мии не может спокойно, — она не забыла, как Мия обидела ее на Майском костре.
    
— Я не удивлюсь, если в один прекрасный день и у меня заведутся вши! Эта Мия сидит сзади и дергает меня за волосы, когда учительница отвернется.
    
— Какая ужасная девочка эта Мия! — говорит папа. — Ну а ты что тогда делаешь?
    
— И я ее толкаю… Ну конечно, когда не видит учительница.
    
— Вот как у вас! — говорит папа.
    
— А представляешь себе, что она однажды сделала на рисовании? Учительница сказала, чтобы мы рисовали, кто что хочет, — можно домик или кошку, или папу и маму, и вообще что угодно. А Мия и говорит: «Мы слишком бедные люди, и нам папа не по карману!» Такую глупость сказала! Правда, папа?
    
Но папа не поддержал дочку:
    
— Мне кажется, что Мию, скорее всего, надо пожалеть. А как по-твоему?
    
— Ну вот еще! Она же просто совсем глупая! — говорит Мадикен.
    
Мадикен не рассказала папе только одного — что Мия все время дразнит ее Виктором. Этот толстый мальчик Виктор часто угощает Мадикен конфетами. Но Мии-то какое до этого дело!
    
«Ишь, какой у тебя шикарный, жирный жених!» — говорит Мия. Мадикен ужасно злится, но, как ни странно, не только на Мию, но и на Виктора, хотя он тихо сидит за своей партой у окна и только исподтишка поглядывает на Мадикен.
    
— Ну, чего ты глаза пялишь? — спрашивает его иногда Мадикен.
    
— А тебе-то что! — отвечает Виктор и делается весь красный.
    
А Мия-то сразу догадалась, в чем тут дело:
    
— Ха-ха! Он же в тебя влюбился! Вон он какой шикарный, жирный! Ты небось рада-радешенька!
    
— Ты самая глупая девчонка во всей школе! — говорит Мадикен, и она действительно так думает.
    
Сегодня понедельник, и первым уроком должен быть Закон Божий. По этому предмету Мадикен хорошо учится, а все благодаря Линус Иде. Линус Ида часто приходит в Юнибаккен стирать и мыть полы, и между делом она рассказывает девочкам увлекательные истории из Библии. Истории про Давида и Голиафа, про Моисея в тростниках и про Иосифа в колодце, и про троих юношей в горящей печи, и про Даниила в львином рву, и про противного царя Ирода, который приказал убить в Иудейской земле всех маленьких мальчиков, когда Иисус был еще младенцем. Все эти истории Мадикен не раз уже слышала и не раз проливала над ними слезы. А больше всего Мадикен плачет, когда Линус Ида рассказывает ей, как жестокие и гадкие люди мучили бедного Иисуса, как они его били и повесили на кресте, а он все сносил кротко и терпеливо.
    
— Уж они его терзали и мучили немилосердно! А он хоть бы ойкнул разок! Ни слова не сказал! — уверяет Линус Ида.
    
Еще она рассказывала об аде и о том, какие страсти там ожидают тех несчастных, которые плохо вели себя на земле. Но эти рассказы мама строго-настрого запретила Линус Иде. Мама говорит, что никакого ада нет.
    
— Ладно, ладно! — грозится Линус Ида. — Вот погодите, как придет Судный день, тогда и поглядим, право слово!
    
Судный день — очень страшный. Когда он придет, мертвые восстанут из могил, и Бог будет всех судить — кому отправляться на небо, а кому в ад. Мадикен дрожит при одной мысли об ужасах ада, а Лисабет говорит:
    
— Раз мама сказала, значит, ада нет!
    
Линус Ида упорно продолжает верить в Судный день и в ад, а когда мама ее уговаривает, чтобы она поменьше работала и дала бы себе немножко отдыха, Линус Ида отвечает:
    
— Вот положат меня в могилу, тогда и отдохну. Хотя кто его знает, придется ли? Может быть, не успеют похоронить, как на следующий день грянет Страшный Суд и надо будет моим старым косточкам подыматься не отдохнувши!
    
Однако благодаря Линус Иде Мадикен лучше всех в классе знает Закон Божий. Теперь уже недолго осталось до летних каникул, и учительница повторяет с детьми все, что они выучили за год из библейской истории, чтобы они не осрамились на экзамене, когда их ответы будут слушать мамы и папы.
    
Сегодня на уроке первый вопрос достается Мадикен. Ей нужно рассказать о том, как Бог создал мир и сделал всех птиц, и рыб, и зверей, как потом из комка глины вылепил самого первого человека.
    
— Это был Адам, — отвечает Мадикен.
    
Мадикен могла бы рассказывать и дальше сколько угодно, но учительница велела продолжать Мии.
    
— Ну, Мия! Что после этого сделал Бог? — спрашивает она.
    
А Мия забыла и никак не может вспомнить, что там они такое учили. Она стоит возле парты и смотрит в окно, словно ей никакого дела нет до Адама.
    
Учительница все равно говорит с ней терпеливо и приветливо.
    
— Что сделал Бог после того, как он вылепил из глины Адама? — повторяет она свой вопрос. — Ты же наверняка это знаешь!
    
— Наверно, поставил сушиться, так я думаю, — говорит Мия недовольным голосом.
    
Тут Мадикен прыснула со смеху, а Мия на нее разозлилась. Но Мадикен этого даже не заметила. Потому что опять спросили ее, и надо было дать правильный ответ.
    
— Бог вдохнул в Адама свой дух через нос, и тогда он ожил.
    
Во время первой перемены Мия подошла к Мадикен:
    
— Вот я сейчас как дуну тебе в нос, жаба противная!
    
С этими словами Мия накинулась на Мадикен, и они подрались. Весь класс собрался вокруг них поглазеть на драку.
    
— Давай, Мадикен! Так ее! — кричали почти все дети.
    
Но это несправедливо, потому что Мадикен сильнее и ее не нужно подзадоривать, она бы и без того справилась с Мией.
    
Но вдруг стало тихо. Никто не кричит: «Давай, Мадикен!» Мадикен и оглянуться не успела, как чья-то крепкая рука схватила ее за шиворот. Это был старший учитель. Мадикен узнала его, хотя увидала только его огромные ботинки и длинные ноги. Боязливо подняв глаза, она увидела его строгое лицо. Другой рукой он держит за шиворот Мию. Мия отчаянно ревет.
    
— Девочки, и деретесь! — говорит учитель. Он сказал это с таким выражением, будто ничего хуже и быть не может. А затем потребовал, чтобы ему непременно сказали, из-за чего началась драка. Ни Мадикен, ни Мия и сами не знают, с чего все началось. Но учитель продолжает настаивать, и Мадикен робко говорит:
    
— Из-за… из-за Адама, мне кажется.
    
Старший учитель посмотрел на Мадикен так, словно впервые увидел ее, хотя он много раз бывал в Юнибаккене.
    
— Гм! — только и произнес учитель. Затем он посмотрел на Мию: — А тебя я уже давно заметил. Смотри, как бы мне не пришлось всерьез с тобой разобраться!
    
Но тут зазвенел звонок и кончилась перемена. Нужно было возвращаться в класс.
    
Мадикен сидит за партой и думает: «Почему он со мной не захотел всерьез разобраться, а только с Мией?» Ей кажется, что это несправедливо. Старший учитель не нравится ей, и никогда не нравился, а сейчас он стал ей совсем противен. Она догадалась, в чем дело. У Мадикен папа работает в газете, и старший учитель, наверно, не хочет портить с ним отношения. А у Мии папы нет, с ней можно разбираться всерьез, и ничего ему за это не будет.
    
Мадикен все еще сердита на Мию, и ее раздражает, что Мию приходится невольно жалеть. Но ведь нельзя же поступать так несправедливо, как старший учитель! Мадикен решает попробовать быть с Мией поласковей. Если сумеет.
    
Однако ничего у нее не получилось. Все рухнуло уже на следующий день.
    
— Все вы тут трусы, по-моему, — говорит Мия. — Одна я храбрая!
    
Так она сказала во время завтрака. Все, кто живет далеко и не успевает сбегать домой, приносят завтрак с собой и, сидя в коридоре, жуют бутерброды, пьют молоко, делятся новостями и, как правило, очень хорошо проводят время. Мия живет недалеко от школы, но домой все равно не уходит и бутербродов с собой тоже не приносит. «Зато она такая и худющая», — думает Мадикен. Она ведь решила быть с Мией поласковей.
    
— Хочешь вот этого? — спрашивает Мадикен и протягивает Мии бутерброд с колбасой.
    
Взглянув на Мадикен и на бутерброд, Мия презрительно засмеялась:
    
— Скорее уж я соглашусь съесть яду. Подавись своим бутербродом, жаба противная!
    
— Ты — самая глупая девчонка в школе! — говорит Мадикен, а про себя решает, что ни за что на свете не будет ласково разговаривать с Мией.
    
Неразговорчивый Виктор на этот раз пристал к Мии с расспросами: в чем ее храбрость?
    
— Послушай, вшивая Мия! Что ты такого сделала, чтобы хвастаться храбростью? Может быть, ты пяток вшей раздавила?
    
Все хохочут. Одна Мадикен молчит. Мадикен не хочет принимать помощь от Виктора, ни за что на свете! Если надо, она и сама управится с Мией.
    
— Интересно бы узнать, кто из вас в классе самый большой трус! — говорит Мия. — Ты, Мадикен, или твой толстый глупый жених?
    
Тут Виктор — бац — и стукнул Мию. Сильно. Прямо по лицу. Но Мия только презрительно усмехается. Можно подумать, что она ничего не почувствовала.
    
— Смотрите, какой храбрый! — говорит она. — Драться всякий может, а вот… — Мия замолчала и подумала. — А вот залезть на крышу и пройтись по самому верху не держась, это только я могу…
    
— Вот еще! — говорит Мадикен. — Может быть, думаешь, я не сумею?
    
Она сказала это сразу, не успев подумать, и тут же пожалела о своих словах. Действительно, что особенного — пройтись по крыше! Мадикен не раз забиралась на крышу сарая. Но школьная крыша — совсем другое дело! Ведь на втором этаже живет старший учитель, и нужно быть смельчаком, чтобы пройтись по крыше над его головой.
    
— Не боишься, говоришь? — отвечает Мия. — А ты сперва докажи, иначе я не поверю!
    
Вообще-то ни Мии, ни Мадикен очень не хочется лезть на крышу. Но слово сказано, и теперь надо доказать делом.
    
Конечно, сперва надо дождаться, когда кончатся уроки и все уйдут по домам. Днем старший учитель обыкновенно ложится на часок соснуть. Это всем известно. Существует строгое правило, чтобы после трех часов никто не оставался в школе и не шумел на школьном дворе, потому что в три часа учитель отдыхает. Старшего учителя все боятся и слушаются беспрекословно. А впрочем, кому же охота задерживаться в школе даже на минуту после уроков!
    
Как только прозвенел последний звонок, все ребятишки гурьбой помчались к калитке, и школьный двор сразу опустел.
    
Остались только Мадикен и Мия. А кроме них Виктор да еще два мальчика. Их зовут Аксель и Элоф.
    
— Надо посмотреть, неужели они и вправду такие сумасшедшие! — говорит Виктор.
    
И Виктор, и остальные ребята ни секунды не сомневались, что Мадикен и Мия не осмелятся залезть на крышу. О таких безумных затеях они еще никогда не слыхали.
    
— А эти девчонки — обе какие-то странные. Кто их знает, что они выкинут, — сказал Аксель.
    
— Да. С них станется, — согласился Элоф.
    
Вот проходит учительница, она тоже собралась домой, но увидела, что во дворе еще стоят дети.
    
— Вы еще здесь? — спрашивает она. — Чего вы тут дожидаетесь?
    
— Так, ничего особенного, — отвечает Мадикен.
    
Не могла же она сказать: «Мы ждем, когда заснет старший учитель». А именно этого они и ждут.
    
— Бегите-ка скорее домой! До свиданья, завтра увидимся! — прощается учительница и уходит.
    
На стене школьного здания есть пожарная лестница, которая ведет на крышу. Она сделана для того, чтобы старший учитель и его семья могли выбраться из дома, если случится пожар, а вовсе не для того, чтобы Мадикен или другие дети забирались на крышу.
    
— Ну, что же ты? Полезай, что ли! — говорит Мия. — Или ты испугалась, жабинька? Тогда так и скажи!
    
— Придержи-ка ты лучше язык! — говорит Мадикен. — А то сейчас как дам по кумполу! Посмотришь, как тебя будут потом из-под земли откапывать.
    
Однажды она такие слова слышала от Аббе, а теперь они ей и пригодились. По Мии видно, что даже на нее эти слова произвели впечатление, потому что она заговорила уже гораздо тише:
    
— Ну, так кто полезет первым?
    
— Давай посчитаемся, — отвечает Мадикен и говорит считалочку:
    
     
      
Кинул царь Давид —
      
Копье летит,
      
В кого попадает,
      
Тот вылетает.
     
    
    
Вылетела Мия, и первой должна забираться на крышу Мадикен. А ей не хочется. Она животом чувствует, что не хочет. Однако надо. Вон Мия уже ухмыляется. Небось решила, что Мадикен испугалась.
    
Залитый солнцем школьный двор замер в молчании. Такой славный двор, окруженный зелеными деревьями! Обычно здесь так и кишит детвора, все бегают, играют. А сейчас такая тишина, что даже жутко становится. Это потому, что никого нет. Только Мия и Виктор, и Аксель, и Элоф. Они стоят в тени под старой липой и ждут, когда Мадикен полезет по лестнице. А по лестнице всем строго-настрого запрещено лазить. Мадикен тихонько вздохнула и поглядела вверх, на крышу. Зеленая крыша сверкает на солнце железными боками высоко между небом и землей. А между ее крутыми скатами, как раз около пожарной лестницы, открыто окно учительской квартиры. Вдруг кто-нибудь выглянет и увидит ее на лестнице? Мадикен пожалела, что она сейчас не дома. Как хорошо было бы играть в Юнибаккене с Лисабет! А она стоит на школьном дворе и собирается сделать такое, чего ей самой совсем не хочется.
    
— Ха-ха! Испугалась? Эх ты! Так я и знала! — говорит Мия.
    
И Мадикен полезла. Сперва медленно, потом быстрее. Вот уже она добралась до открытого окошка и на всякий случай заглядывает в него. К счастью, там никого нет. Мадикен немного задержалась на ступеньке. Интересно ведь посмотреть, что делается в чужой комнате! У окна стоит письменный стол, на нем стопка голубых учебников арифметики, стоят часы, лежит бумажник, кошелек и связка ключей, на столе — фотографии в рамках, но они повернуты в другую сторону. Мадикен замечает некрасивые обои на стенах, видит кресло-качалку, а в самой глубине — диван. Ой! Караул! На диване лежит учитель! От испуга Мадикен чуть было не свалилась с лестницы. У нее все задрожало внутри, а ноги стали будто ватные. Мадикен совсем растерялась и не знает, что делать. Она смотрит как завороженная на учителя и ждет, что сейчас над нею разразится гроза.
    
Но учитель громко храпит, может быть, грозу и пронесет, надо только поскорее убраться подальше. На что решиться?
    
Лезть вверх или вниз? Ей-то хочется вниз, больше всего хочется! Но Мадикен вспоминает насмешливую гримасу Мии. Если она повернет назад, Мия ее совсем засмеет. Нет, назад нельзя! Тем более она уже забралась так высоко. Надо лезть на крышу. И пускай рядом спит старший учитель, все равно ничего не поделаешь, надо только помолиться Богу, чтобы он не проснулся. И хотя сердце готово выскочить из груди, Мадикен лезет вверх.
    
Вот и залезла. Она встала на крыше во весь рост. Ой, какая высота! Их сарай в Юнибаккене — сущий пустяк. Теперь предстоит пройти по самому гребню из конца в конец и обратно. С ума сойти, да и только! И надо же было Мии выдумать такую глупость!
    
Однако хоть ты тут с ума сойди, а идти надо. И Мадикен делает первый шаг. Вот и отлично. Ноги и тело прекрасно сами собой держат равновесие. Смотрите, люди! Вот идет Юная барышня — гордость Юнибаккена. Идет как ни в чем не бывало и ничего не боится! Мадикен идет словно по паркету и даже почти забыла про старшего учителя. Но она все время помнит, что снизу на нее смотрят дети. Ей это даже приятно: «Ну, что скажешь, Мия? Выкусила?»
    
Когда Мадикен спустилась на землю, Мия ничего не сказала. Но Виктор, и Аксель, и Элоф глядят на нее во все глаза. Они восхищаются тем, что проделала Мадикен, она это чувствует и очень довольна собой.
    
— А теперь твой черед, Миечка — вшивая девочка, — говорит она. — Поторапливайся, пока не проснулся учитель! Он спит там в комнате!
    
— Ах так? Ну тогда я войду к нему и серьезно с ним разберусь! — говорит Мия.
    
На самом деле она чувствует себя не слишком уверенно, храбрость-то ее показная. Но все-таки идет к лестнице и начинает карабкаться вверх, а Мадикен стоит внизу и смотрит. Со стороны похоже, как будто по стене ползет муха. Ноги Мии в черных чулочках кажутся такими худенькими, и так жутко зияет открытое окно! Мадикен становится страшно за Мию, ей хочется крикнуть, чтобы Мия вернулась, пока не поздно. Ведь это же просто глупая затея! А что будет, если учитель проснется? Бедная Мия!
    
Но Мия уже долезла до окна и дальше не торопится. Наверно, учитель еще спит, иначе она бы не посмела так долго там задерживаться.
    
— А вдруг она правда так и сделает! — говорит Виктор.
    
— Что сделает? — спрашивает Мадикен.
    
— Влезет в окно и разберется с ним по-серьезному. С нее станется, она совсем бешеная! — говорит Виктор, который тоже недолюбливает старшего учителя.
    
Мальчишки смеются, а Мадикен — нет. Она молча с бьющимся сердцем смотрит на ползущую муху, то есть на Мию, которая карабкается по лестнице, приближаясь к крыше.
    
И вот она уже взобралась на самый верх, залезла на крышу и выпрямилась во весь рост. Она с торжеством помахала рукой ребятам, затем с большой осторожностью сделала первый шажок и сразу же пошатнулась. Какой ужас! Вот-вот Мия сорвется и грохнется вниз! Она же падает! Испуганный стон вырывается у Мадикен. Охнули от страха Виктор и другие ребята. Всем четверым страшно.
    
Но затем они увидели, как Мия уселась на крыше, и облегченно вздохнули. Долго там сидела Мия. А когда спустилась к ним, была белая как полотно, но такая же дерзкая и бойкая. Подойдя к Мадикен, она говорит:
    
— У меня всегда башка кружится с голодухи, так что сегодня мое дело — дрянь! Прощай, жабинька!
    
И Мия на тоненьких ножках зашагала к калитке, а ребята так и остались стоять, глядя ей вслед.
    
— Глупее девчонки во всей школе не найдется! — говорит Мадикен и, помахав мальчикам, бегом пускается прочь. Надо спешить, ей давно пора быть дома.
    
Йенни уже там и ждет ее. Она пришла, чтобы примерить Мадикен платье, которое шьется к экзамену. Платье будет из белого гипюра, на чехле. Розовая материя будет просвечивать сквозь дырочки — Мадикен очень любит маму за то, что она заказала такое дивное платьице, хотя и говорила, что для Мадикен лучше было бы сделать новую матроску с матросской шапочкой.
    
— У тебя же другой тип внешности, понимаешь? — объясняла мама.
    
Но Мадикен не желает быть девочкой того типа, о котором говорит мама. Она хочет носить кружевную шляпку, украшенную розочками из алого шелка. И кружевная шляпка ей тоже обещана.
    
— Я же понимаю, что эта вещь для тебя блаженство, — говорит мама.
    
Блаженством Мадикен называет те подарки, которые так восхитительны, что невозможно передать никакими словами. Блаженство достается не часто. Иногда, если тебе повезет, его находишь среди рождественских подарков или на день рождения. Ни по каким другим случаям блаженств не бывает. Однако новая шляпка — это блаженство, тут мама не ошиблась.
    
Но и Лисабет тоже обожает получать в подарок какое-нибудь «блаженство». Увидев на Мадикен новую шляпку, она поднимает горестный вой и не прекращает его, пока мама не отправляется с ней в модную лавку на улице Сторгатан, чтобы и для нее купить такую же шляпку.
    
Лисабет возвращается с обновкой. Ее золотистая кудрявая головка увенчана белой кружевной шляпкой с алыми розочками. Она с гордостью рассказывает сестре:
    
— На площади мы повстречали трубочиста. Он сказал, что я — первая красотка в нашем городе!
    
— Правильно, — говорит Мадикен и целует сестренку в щечку. — Ты у нас — самая красивая!
    
Мадикен радуется, что у нее такая хорошенькая сестричка. О своей красоте она особенно не заботится. Главное, что у нее есть для экзамена кружевное платье и шляпка с розочками, а все остальное не так уж важно.
    
Но экзамен еще не подоспел, и за это время многое случилось.
    
На другой день после хождения по крыше Мия, придя в школу, стала угощать весь класс шоколадными трюфелями. Так еще никто у них в классе не шикарил, тем более Мия. У нее раньше никогда не видели и простого леденца. А теперь она явилась с большущим кульком и с такой щедростью всех угощает! Она даже к Мадикен подошла с угощением, и Мадикен, хотя и не забыла обиду, все-таки потянулась за конфеткой — уж очень это заманчиво поесть шоколаду! Но не успела она вынуть конфету, как Мия отдернула кулек.
    
— Нет уж! У тебя небось хватает денег, жабинька. Как-нибудь сама купишь себе шоколаду!
    
Раньше незаметно было, чтобы кто-нибудь из детей дружил с Мией. А вот с шоколадными трюфелями все сразу подружились, и дети толпились вокруг нее, пока не зазвенел звонок. Даже Анна-Лиса, девочка, которая сидит за одной партой с Мадикен и должна была бы с ней держаться заодно, сейчас сосет шоколадку. Именно эта девочка неожиданно спросила у Мии:
    
— И откуда только у тебя взялись деньги?
    
— От моего папы, из Стокгольма, — говорит Мия.
    
Никто до сих пор не слыхал от Мии ни про какого папу. Но Мия говорит:
    
— А что? Папа есть и живет в Стокгольме. А теперь вот и деньжат прислал, давно пора было.
    
Еще Мия купила закладки с красивыми ангелочками, она их всем показывает и налево и направо одаривает детей ангелочками. Разумеется, всех, кроме Мадикен. А Мадикен и не хочет, ей они не нужны. И Мия ей совсем надоела.
    
— Поглядите-ка на этого миленького ангелочка! Точь-в-точь как моя сестренка Маттис. — Мия очень довольна, что ее сестренка похожа на ангела, и хочет, чтобы все посмотрели эту картинку. Она даже принесла с собой фотокарточку, чтобы можно было сравнивать.
    
— И ты можешь посмотреть, жабинька! — говорит она и сует Мадикен под нос маленькую замусоленную карточку. На карточке сразу можно узнать Мию и Маттис по растрепанным волосам. Однако про Маттис все-таки нельзя сказать, что она похожа на ангела.
    
— Конечно, тебе просто завидно, — говорит Мия. — Да и понятно почему: у тебя-то сестренка настоящая уродина.
    
Одну за другой Мия раздарила все закладки с ангелочками. И только ангела, похожего на Маттис, она оставила себе и спрятала вместе с карточкой.
    
— Этого ангелочка я никому на свете ни за что не отдам, потому что он самый красивый из всех! — воскликнула Мия. — Но если вы хорошо будете себя вести, я завтра куплю вам леденцов.
    
Тут звенит звонок, и дети парами входят в класс.
    
После утреннего псалма учительница им говорит:
    
— Скажите, дети, не попадался ли кому-нибудь из вас кошелек старшего учителя? Он говорит, что где-то его вчера потерял. Большой коричневый кошелек. Не видал ли его кто-нибудь?
    
Мадикен видела. Кошелек лежал на столе в комнате учителя. Но учительнице этого не скажешь. Ну и растяпа этот учитель! Спал-спал, а потом, наверно, куда-нибудь пошел и посеял свой несчастный кошелек. Мадикен его нисколечко не жалеет.
    
Учительница попросила всех поискать кошелек, и дети на перемене занялись поисками. Все искали, а Мия вдруг говорит:
    
— Лучше бы держал свои вещи в порядке, как все добрые люди!
    
Мия и не подумала искать. Вместо этого она полезла на липу, а потом носилась по двору и бесилась, вообще была страшно веселая. «Наверно, потому, что папа прислал ей так много денег», — подумала Мадикен.
    
А на другой день Мия не принесла никаких леденцов. Потому что у Мии потерялся кошелек. Вот неудача! Совсем как у учителя.
    
— Мой тоже был коричневый, — рассказывает Мия. — А если найдете, принесите мне. Смотрите, не забудьте отдать!
    
И вот сегодня действительно-таки нашелся чей-то коричневый кошелек. Он лежал под липой. Нашел мальчик из другого класса, в котором преподавал старший учитель. Мальчик не знал, что Мия тоже потеряла кошелек, и отнес находку своему учителю.
    
В классе, где учится Мадикен, последний урок — чистописание. Дети сидят и пыхтят над тетрадями, стараясь писать красиво, как в прописях. Вдруг открывается дверь, и в класс входит старший учитель. Он подходит к учительнице и показывает ей какую-то вещь. Что это было, никто не видел, потому что он стоял к детям спиной. Учитель и учительница долго ее разглядывали и о чем-то переговаривались. Затем учительница с озабоченным выражением взглянула на Мию и тихо сказала:
    
— Вон там она сидит!
    
Старший учитель впился глазами в Мию:
    
— Поди-ка сюда! Я тебе говорю, лохматая девочка.
    
Мия медленно подходит.
    
— Ты это видела? — спрашивает он и показывает Мии коричневый кошелек. Мадикен узнала его с первого взгляда.
    
Мия не отвечает. Она смотрит в окно, как в тот раз, когда надо было отвечать про Адама,
    
— Посмотри на меня! — гаркнул на нее учитель. — И объясни-ка мне, как в мой кошелек попала эта фотокарточка и вот это!
    
И он высоко, чтобы все видели, поднимает перед классом закладку с ангелочком и фотокарточку, на которой снята Маттис.
    
Весь класс притих. Дети застыли за партами, затаив дыхание.
    
— Ты здесь оставила один пятак. Это очень любезно с твоей стороны, — говорит учитель. — Но теперь я хочу услышать, что ты сделала с остальными деньгами, которые тут были.
    
Мия не желает говорить решительно ничего. Она молчит как убитая, сколько ее ни терзает расспросами старший учитель, а он настойчиво добивается ответа.
    
— Она купила трюфелей, — говорит наконец Виктор.
    
И хотя Виктор сказал учителю правду, Мадикен подумала, что он поступил скверно. А учитель вызывает у нее сейчас настоящую ненависть. Никогда в жизни ей не было еще так противно, как сейчас, когда она на него смотрит. Он требует, чтобы Мия во всем призналась. Он говорит, что теперь совершенно убежден — кошелька он не терял, и значит, Мия его украла. Она незаметно пробралась в учительскую, когда там никого не было, увидела оставленный на стуле пиджак и стащила кошелек из кармана.
    
— Посмотри мне в глаза, Мия! — гремит учитель. — И признайся, что так и было!
    
— Да-а, — прошептала Мия, отвернувшись к окну и не глядя на учителя.
    
Мадикен точно знает, когда и как Мия взяла кошелек. Это было не в учительской. «Но раз Мия не поправляет учителя, пускай это так и останется, — думает Мадикен, — это ее дело». Ведь она уже призналась, что взяла чужой кошелек. Кажется, теперь учитель мог бы отвязаться и оставить ее в покое. Так считает Мадикен.
    
Но тут она ошиблась. Старшему учителю этого мало. Сначала Мия должна попросить у него прощения, а потом ее еще высекут тростью, чтобы она не привыкала красть и не стала бы настоящей воровкой.
    
— Когда-нибудь ты мне сама скажешь за это спасибо, — говорит старший учитель.
    
И еще он сказал, что все дети должны смотреть, как ее будут наказывать. Все должны знать, что бывает за воровство.
    
— Для вас это будет полезный урок! — говорит учитель.
    
Мадикен побледнела как полотно. Учительница тоже сидит за столом бледная как полотно. Она хотела что-то сказать старшему учителю, но тот и слушать не стал и ушел за тростью.
    
Едва он вышел, учительница бросилась к Мии, обняла ее и начала уговаривать:
    
— Мия, дорогая, попроси ты хотя бы прощения! Может быть, тогда тебя не будут наказывать.
    
Мия стоит, не поднимая глаз.
    
— А он мне тогда отдаст моего ангелочка? — спрашивает она.
    
Закладка с ангелом и фотокарточка лежат на учительской кафедре. Учительница быстро хватает их и торопливо сует Мии в кармашек.
    
Мия наконец подняла голову и посмотрела на учительницу с таким выражением, что Мадикен сразу расплакалась.
    
Но тут входит учитель с тростью. Теперь уже не только Мадикен, почти все дети начинают громко плакать.
    
Все, кроме Мии. Она стоит возле кафедры на виду у всего класса в грязном передничке, надетом на слишком короткое платьице, сверкая продранными коленками. Мия глядит в окно, как будто все это ее не касается.
    
— Ну, Мия, будешь просить прощения? — обращается к ней учитель. — Можешь сделать это сейчас или после, как тебе угодно.
    
Но Мия не отвечает. Она только молчит и молчит.
    
Тогда взбешенный учитель орет на нее:
    
— Нагнись сейчас же!
    
Мия покорно наклоняется. Трость учителя со свистом взвилась над Мией и с жутким хлопком опустилась на ее тощенькую попку. Мия не издала ни звука. Но весь класс так и всхлипнул, а учительница закрыла глаза рукой.
    
Старший учитель снова размахнулся тростью, но тут раздался крик. Кричала не Мия.
    
— Нет, нет, нет, нет! — кричит, обливаясь слезами, Мадикен.
    
Старший учитель бросил на нее сердитый взгляд, но все же он растерялся. Как будто о чем-то подумав, он опускает руку с тростью.
    
— Гм! — произносит учитель, глядя на Мадикен.
    
Затем он переводит взгляд на Мию.
    
— Ладно! На этот раз с тебя, пожалуй, хватит! Товарищи тебя жалеют, хотя ты и не заслуживаешь никакой жалости.
    
Но Мия должна попросить прощения. Иначе нельзя после того, что она сделала.
    
— Ну, проси прощения! — говорит учитель.
    
Мия глядит в окно. Она словно не слышит, что ей говорят, и не произносит ни слова. Какая испорченная девчонка! Учитель просто не знает, что ему с ней делать!
    
— Ты понимаешь — от тебя требуется только одно маленькое словечко, если хочешь, чтобы тебя простили. Я жду, когда ты его скажешь!
    
Старший учитель ждет. Весь воздух в классе пронизан ожиданием. И вот Мия что-то пробормотала. Ну, это другое дело! А разве может быть иначе? Нет такого ребенка, с которым бы он не справился! Но ему и этого мало.
    
— Нет, так не годится! Повтори еще раз ясно и отчетливо, чтобы все тебя слышали. Ну, Мия!
    
Тут Мия обернулась и в первый раз посмотрела ему прямо в глаза. И произнесла вслух то самое словечко. Произнесла так ясно и отчетливо, что все хорошо расслышали:
    
— Засранец!
    
И, не дав никому опомниться, она стремглав кинулась на худеньких ножках-палочках к двери и скрылась за ней.
    
    
— Неслыханное безобразие! — сказал папа, когда Мадикен, вся заплаканная, вернулась домой и рассказала ему о том, что случилось у нее в школе.
    
— Ну как же ты не понимаешь! Ведь она… — начинает Мадикен защищать Мию.
    
— Безобразно вел себя ваш старший учитель, а не Мия, — говорит папа. — Она выразилась совершенно правильно.
    
Лисабет тоже так считает. Она еще никогда не слышала такого замечательного слова. Но едва она попыталась его испробовать, как мама сказала:
    
— Ну уж, извините! Этого слова я не хочу больше слышать. Достаточно было и одного раза.
    
Больше всех рассердилась на учителя Альва. Она вся кипит от возмущения:
    
— Что ему, делать больше нечего, как драться и колотить маленьких детей? Говорю тебе, Мадикен, если он тебя посмеет хоть пальцем тронуть, я возьму в руки дубину и укокошу его!
    
Мадикен выслушала это с большим удовольствием. Но папа, оказывается, не хочет, чтобы Альва бралась за дубину. Папа говорит, что, если так, значит, Альва не умнее учителя.
    
Потом они сели обедать. Но у Мадикен сегодня что-то нет аппетита, и ей кусок не лезет в горло. А Лисабет поела только картошки с соусом, устроив на тарелке размазню. Ей так больше нравится.
    
— Но правда же, папа, Мия очень плохо сделала, что взяла кошелек? — спрашивает Мадикен. — Воровать ведь нельзя!
    
— Нельзя, конечно, — говорит папа. — Но с маленькими детьми это иногда случается. И не дело вколачивать в них честность палкой.
    
— Но Мия могла бы все-таки попросить прощения, — говорит Лисабет, которую обычно никакими силами не заставишь извиниться.
    
— Я думаю, она бы и попросила прощения, если бы осталась вдвоем с нашей учительницей, — говорит Мадикен.
    
— Возможно, — говорит папа. — Впрочем, не уверен.
    
Лисабет кончила есть и принялась вылизывать тарелку.
    
— Нет, Лисабет! — говорит мама. — Так нельзя. Никогда не вылизывай тарелку, пожалуйста!
    
Лисабет задумалась. Поразмыслив, она говорит:
    
— Зачем же тогда люди придумали слово «вылизывать», раз это все равно нельзя делать?
    
Лисабет часто задумывается над разными словами.
    
Наконец-то все немного утряслось, и жизнь, как считает Мадикен, снова вошла в свою обычную колею. Она решила забыть этот день в школе, чтобы никогда больше о нем не вспоминать, и забыть, как она путешествовала по крыше. Ей немножко стыдно, что она ничего не сказала об этом маме и папе.
    
«Может быть, когда-нибудь в другой раз я расскажу папе, — думает Мадикен. — Хотя и не наверняка».
    
Мадикен быстренько сделала уроки и отправилась играть с Лисабет в крокет. Мадикен несколько раз крокировала[19] шар сестры и выиграла, оставив ее далеко позади.
    
Тогда Лисабет сказала:
    
— Знаешь, Мадикен, кто ты такая? Я не буду это говорить, но слово начинается на букву «з».
    
Девочки немного поиграли с Сассо, а потом пошли нюхать сирень, которая недавно распустилась. Затем они налили молока для ежика, который наведывается за ним по ночам, а когда покончили со всеми делами, оказалось, что пора ложиться спать. Но у Лисабет нашлось еще одно важное дело. И она рассказала об этом сестре:
    
— Теперь я залезу в шкаф, закроюсь изнутри и скажу «засранец». Я пять раз скажу это слово перед тем, как лягу. Смотри только не рассказывай маме!
    
— Ну и хороша ты, нечего сказать! — говорит Мадикен. — Только не забудь, что потом еще надо помолиться перед сном!
    
— А вот и не надо! Я уже в воскресенье молилась целых семь раз! Теперь мне хватит на всю неделю.
    
Лисабет убежала домой и уж наверно сделала все, как сказано. Мадикен в этом не сомневается. А Мадикен осталась немного погулять, чтобы дождаться ежика. Ежик пришел. Было очень интересно смотреть, как он лакает из блюдечка.
    
Когда Мадикен смотрела на ежика, кто-то вдруг свистнул. Мадикен обернулась и увидела у калитки Мию. Ну, что ей там еще надо? Неужели эта девчонка никогда не отвяжется? Мадикен неохотно подходит к калитке.
    
— Слушай, — говорит Мия. — У меня еще осталось два трюфеля. Хочешь, я тебе дам?
    
Она протягивает руку через калитку и отдает удивленной Мадикен две размякших шоколадных конфетки. А потом она поворачивается и убегает, не дожидаясь, когда Мадикен скажет спасибо.
   
   
    
     
ЛЕТНЯЯ ВОШЕБОЙКА
    
    
И вот настал день экзамена. Первого экзамена в жизни Мадикен. Для нее это очень торжественный день, нисколько не похожий на обычные школьные будни. Ей не верится, что она сидит в том самом классе, где недавно происходили ужасные события. Он украшен цветами и зелеными ветками, и все вокруг удивительно нарядные! Почти все девочки — в новеньких платьицах, а мальчиков просто невозможно узнать, такие они аккуратные в новеньких матросских костюмчиках, в чистых рубашках, с подстриженными волосами! Учительница пришла в голубом платье с белым воротничком, она прекрасна, как в сказке, а сама Мадикен красуется в новом гипюровом платье на розовом чехле и млеет от счастья. Шляпку, к сожалению, пришлось оставить в коридоре на вешалке, но ее можно будет надеть потом, когда придет пора отправляться в церковь. Да, в таком настроении трудно усидеть за партой. Мамы и папы, тоже нарядные, сидят сбоку у стены и слушают, как их дети читают, считают и поют, как хорошо они знают Закон Божий. Ведь в этот торжественный день все стараются отличиться. Но если вдруг запутаешься или ошибешься, это тоже не беда и не конец света, как сказала учительница.
    
Мадикен достался вопрос про милосердного самаритянина[20], которого она очень любит. Она бы тоже хотела быть такой доброй и так же помогать людям. Мадикен словно сама видела, как это все произошло на дороге между Иерусалимом и Иерихоном, как подъехал верхом на осле самаритянин, как он заметил на обочине окровавленного человека, которого чуть не убили разбойники, и как потом самаритянин смазал его раны маслом и вином, уложил беднягу на своего осла и отвез в гостиницу и заплатил за него, чтобы он мог там остаться, пока не выздоровеет!
    
Мадикен так хорошо рассказывает, что мама с папой могут на нее порадоваться! Но самое лучшее — прекрасные слова, которые самаритянин сказал на прощание хозяину гостиницы, — еще впереди: «Позаботься о нем, если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе».
    
За эти слова Мадикен обожает самаритянина и предвкушает, как она произнесет их сейчас при маме, и папе, и всех, кто ее слушает.
    
Но тут учительница говорит, чтобы дальше продолжал Виктор, а этот балбес, конечно же, все переврал: «Позаботься о нем, и если издержишь что более, когда возвращусь, задам тебе!»
    
Ну и дурень Виктор! Мадикен так хорошо рассказывала, а он под конец все испортил и только насмешил всех. Особенно смеялась Лисабет. Она тоже сидела в классе в белой кружевной шляпке с розочками и смеялась громче всех.
    
А вот Мия вообще не пришла на экзамен. Она не ходила в школу всю неделю. С того самого ужасного дня. Папа поговорил со старшим учителем, иначе Мию, наверно, привели бы в школу силком. Потому что все дети, хотят они или не хотят, должны ходить в школу. А Мия не хочет. И ей позволили до осени не ходить на занятия. А до осени еще далеко. Сперва будет чудное, долгое лето.
    
После экзамена все пошли в церковь и спели псалом о чудном лете, а потом Мадикен с мамой и папой и с Лисабет вернулись домой, и Альва накормила их блинчиками. Лисабет, хоть и не сдавала экзамена, тоже получила блинчиков. Вся семья сидит на веранде, кушает, смотрит, как ласточки залетают в свои гнезда под крышей. Окна отворены, и в саду так хорошо пахнет сиренью, и тут Мадикен чувствует, что ее куснул комар — первый комар в этом году. И только тогда Мадикен поняла: начались летние каникулы! Такое счастье! Неужели это взаправду!
    
Потом Мадикен бежит в Люгнет. Надо, чтобы и Аббе узнал, что она уже не первоклассница, не какая-то там малышка! Мадикен все время ему это подчеркивала, но, как ни странно, он эту новость оставил без внимания.
    
— Теперь я уже перешла во второй класс. Понимаешь, насколько я стала старше? — говорит ему Мадикен.
    
Аббе мельком взглянул на нее:
    
— А как же! Я вижу, что ты совсем постарела. Хочешь, я буду называть тебя «тетенькой»?
    
Нет, этого Мадикен не хочет.
    
Они беседуют возле кроличьей клетки. У Папани уже родились крольчата. Они еще совсем крошечные и невзрачные, но Аббе очень радуется, глядя, как уютно они лежат на своей подстилке. Аббе говорит, что их нельзя трогать, но охотно позволяет Мадикен смотреть на них сквозь проволочную сетку. Сетка нужна, чтобы защитить крольчат от лис и ястребов и других опасностей.
    
— Кто только не точит на них зубы! — говорит Аббе. — По ночам сюда повадилась лисица. Ничего, я ее как-нибудь подкараулю!
    
Дядя Нильссон расположился на качелях и, верно, опять занимается своими непонятными спиккуляциями. Он расслышал, что говорил Аббе.
    
— Нет, это никуда не годится! — говорит дядя Нильссон. — Лиса может их напугать до смерти, тут никакая сетка не поможет.
    
— Вот и я боюсь, — говорит Аббе.
    
Дядя Нильссон еще немного поразмышлял, затем он решительно поднялся с качелей.
    
— Сын мой, Аббе! У меня, помнится, где-то был лисий капкан. Пока у тебя есть отец, ты можешь не опасаться диких лесных зверей.
    
И дядя Нильссон, оживившись, с деловитым видом направился к дровяному сараю.
    
— Он туда, наверно, уже два года не заглядывал, — говорит Аббе.
    
Мадикен и сама знает, что, если бы не Аббе, никто бы не позаботился даже дров запасти.
    
Но кроме дров там много всякого другого добра. Аббе только посмеивается, слушая, как отец, ругаясь на чем свет стоит, с грохотом разгребает завалы. Дяде Нильссону самому ни за что не отыскать лисий капкан, и Мадикен подумала, что Аббе мог бы ему помочь.
    
— Нет уж! Пускай его покопается, раз ему в кои-то веки вздумалось этим заняться.
    
Наконец дядя Нильссон, гордый и счастливый, выходит из сарая, держа в руках лисий капкан.
    
— Вот так-то! Что ни говорите, но в одном мне все-таки не откажешь — у меня всегда все на месте!
    
Он показывает капкан и объясняет Мадикен, как он действует.
    
— Вот сюда лиса сунет лапу, и тогда все — попалась злодейка. Ни в эту ночь и ни в какую следующую ей уже не охотиться.
    
Мадикен еще не видала дядю Нильссона таким деловитым и оживленным. Оказывается, он умеет ставить капканы,
    
— Поставим его возле лаза в живой изгороди, будет ей, злодейке, сюрприз!
    
Радостно посмеиваясь, дядя Нильссон настораживает[21] пружину капкана.
    
— Я уж давно ломал себе голову, как подарить мамане к зиме меховой воротник. Как ты считаешь, Мадикен: хорош будет воротник из рыжей лисы?
    
Мадикен считает, что да. Но ржавый капкан наводит на нее страх, и ей становится жаль лисицу.
    
— Послушай, папаня! А вдруг сюда вместо лисы угодит кто-нибудь другой? — говорит Аббе.
    
Но дядя Нильссон об этом не тревожится. Ничего страшного! Сейчас поставим рядом табличку с предупреждением. Как ни странно, его рвение псе еще не остыло. Дядя Нильссон снова принимается за работу, и вскоре табличка готова. «Осторожно. Лисий капкан», — написал он крупными буквами на куске картона. Затем он берет свое объявление, прикрепляет его к длинной палке и тыкает палку рядом с капканом.
    
— А что, если лиса умеет читать? — говорит Аббе, скрывая улыбку.
    
Но дядя Нильссону такие шуточки не по душе.
    
— Если кому-то не нравится — пожалуйста, я могу убрать и капкан, и табличку! Только не приходи ко мне плакаться, когда твои крольчата передохнут от разрыве сердца.
    
— Да ну тебя, папаня! Что ты, шуток не понимаешь? — говорит ему Аббе.
    
Аббе убеждает дядю Нильссона, что ему все понравилось — и капкан, и табличка. И дядя Нильссон, наконец поверив, опять заулыбался. Напоследок он еще раз проверяет свой капкан.
    
— Ладно, ладно, — говорит он сыну. — Можешь меня не благодарить. Всегда зови папу, когда тебе нужна будет помощь.
    
Вернувшись домой, Мадикен рассказывает Альве про крольчат и капкан, и про лису, и про меховой воротник, который получит тетя Нильссон!
    
— Ха-ха! — смеется Альва. — Хотела бы я посмотреть на этот воротник!
    
Проходит несколько дней и ночей, но почему-то ни одна лиса не попадается в капкан. Надпись на табличке выцвела от дождя и от солнца, дядя Нильссон время от времени ее подновляет. Не тот он человек, чтобы так просто махнуть рукой на начатое дело!
    
— Уж коли я пообещал мамане меховой воротник, значит, она его получит, — говорит дядя Нильссон.
    
А Мадикен тем временем вовсю наслаждается каникулами. Они с Лисабет купаются возле мостков, наводят порядок в своих игрушках, качаются в саду на качелях, моют в корыте пуделя Сассо, поливают грядки на детском огородике, играют в крокет, а на чердаке сарая с катальным станком устраивают уголок, чтобы было куда спрятаться от дождя.
    
Иногда Мадикен вспоминает про лисий капкан и бежит его проведать, но он пуст и ни одна лисица в него еще не попадала. Потом она бежит домой сообщить эту новость Альве. Альва только смеется, и на лице у нее написано: «А что я тебе говорила?»
    
— Меховой воротник! — ворчит Альва. — Интересно будет на него посмотреть!
    
— А может быть, лисица все-таки умеет читать, — размышляет вслух Мадикен, почесывая голову.
    
— Сдается мне, что у этой лисицы ума не больше, чем у дяди Нильссона, — говорит Альва и вдруг взволнованно вскрикивает: — Что это ты все скребешь в голове, Мадикен?
    
Точно коршун, Альва набрасывается на Мадикен и начинает искать у нее в волосах.
    
— Так и есть! Ты же совсем обовшивела! — говорит Альва.
    
В Юнибаккене начался большой переполох. Альва громко зовет маму, перепуганная мама запыхавшись прибегает на ее зов, потому что Альва подняла крик, словно в доме начался пожар. Действительно, вши — очень большая неприятность, но мама сказала, что на них есть управа — сабадилловый уксус. От него все вши перемрут, так что не стоит приходить в отчаяние, говорит мама. Надо сейчас же пойти в аптеку и купить несколько бутылок. Вши еще пожалеют, что они полезли на Мадикен!
    
Потом они на всякий случай осмотрели голову Лисабет, но у нее не обнаружили ни одной вошки.
    
— Конечно, — говорит Лисабет, — я же не грязнуля, как ты!
    
— Молчи в тряпочку! — говорит ей Мадикен. — А то вот возьму и напущу на тебя своих вшей.
    
Как бы там ни было, а Мадикен решила, что это очень интересное происшествие, и очень здорово будет, когда мама принесет из аптеки сабадилловый уксус и начнется борьба со вшами. Мама пойдет в аптеку немного попозже, потому что сначала ей надо проведать Линус Иду. У Линус Иды разболелась нога, и она сейчас лежит в постели.
    
— Ой, возьми и меня с собой! — говорит Лисабет.
    
Мадикен тоже хочет идти навестить Линус Иду. Неужели же ей сидеть дома из-за каких-то вшей!
    
Чистенькая Лисабет, у которой ничего не нашли в голове, удивляется:
    
— Неужели ты тоже хочешь куда-то идти? У тебя же полно вшей!
    
— А ты подумай, ведь моих бедных вошиков ждет неминучая смерть. Надо же мне их немного порадовать перед кончиной!
    
У Линус Иды есть на что порадоваться, это все знают. Она и на гитаре сыграет, и споет, и расскажет что-нибудь интересное. И больная нога ей не помешает.
    
— Правильно! — говорит Лисабет. — Мы ее попросим, чтобы она спела для вошей что-нибудь не очень грустное.
    
Лисабет тоже понимает, что это, наверное, печально — быть несчастной вошью, которую не ждет ничего хорошего, а только сабадилловый уксус.
    
Линус Ида обрадовалась их приходу. Она любит поболтать с Мадикен и Лисабет, к тому же мама принесла ей мазь для больной ноги, килограмм кофе и пять булочек. Как же Линус Иде не радоваться! Мама оставила девочек у Линус Иды, а сама пошла за сабадилловым уксусом и другими покупками.
    
Линус Ида сидит с гитарой, положив больную ногу на табуретку, и поет писклявым, тоненьким голоском. Но уж больно грустные ее песни. Линус Ида спела песню «В больничной палате», потом «В лачуге пьяниц». Вряд ли вошки повеселели.
    
Кончив петь, Линус Ида говорит:
    
— Этот пьянчуга хоть под конец раскаялся. А вот Нильссон из Люгнета — невозможный человек. Право слово, он когда-нибудь плохо кончит!
    
— Ой, неужели? — говорит Мадикен.
    
Она испугалась за дядю Нильссона, потому что хорошо к нему относится и не хочет, чтобы с ним случилось что-то плохое.
    
Но Линус Ида уверяет, что так оно и будет.
    
— Если бы он прислушивался к предупреждениям! Так нет же! Я недавно встретила его, когда он шел в кабак. Я говорю ему: «По этой дорожке ты, Нильссон, в рай не придешь!» И знаешь, что он мне ответил? «А я, мол, вовсе и не туда. Куда мне так далеко! Я только в „Забегайку“, пивка попить». Право слово, досталось бедной Эмме испытание от Бога — мучиться с таким муженьком!
    
Лисабет надоело слушать про пьяниц. Она отошла к окну и стала высматривать среди мусорных баков, не покажется ли хотя бы Маттис. Она ведь живет в домишке напротив Линус Иды. Лисабет это запомнила с тех пор, как они с Маттис подрались тут, во дворе.
    
— Глянь-ка, а вон и Мия! — говорит она вдруг.
    
Мадикен подошла к окошку и тоже выглянула. И правда, там показалась копна огненно-рыжих волос. Это идет, помахивая старенькой скакалочкой, Мия. Мадикен наверняка знает, что именно из рыжей копны на нее перешли вши. Должно быть, им стало там слишком тесно, бедненьким вошикам! Мадикен машет Мии рукой. Она вспомнила трюфели, которые ей принесла Мия, и вообще, какой смысл им ссориться, когда они обе вшивые! У Мадикен такое чувство, словно у них с Мией появилось что-то общее, что их соединяет. А все благодаря вошкам! И Мадикен вдруг захотелось выйти во двор и потолковать с Мией, какие они теперь одинаковые, вшивые девочки.
    
— Я пошла. Мне надо поговорить с Мией, — говорит Мадикен.
    
Линус Ида покачала головой:
    
— Как хочешь! Мия — плохая девчонка. Но разве она, бедная, виновата при такой матери!
    
Завидев Мадикен, Мия перестает скакать. Она поглядывает на Мадикен исподлобья, но жабой не обзывает.
    
— Здравствуй! — говорит Мадикен. — Если бы ты знала, сколько у меня вшей!
    
Мия в этой новости не видит ничего удивительного:
    
— У всех ребятишек бывают вши. Так говорит моя мама. — Мия усмехается: — Может быть, это на тебя моих граммчиков сто просыпалось. А ты на меня не сердишься?
    
— Не-а, — отвечает Мадикен. — Все равно ведь, не успеет скрыться солнце, как их ждет неминучая смерть.
    
— Почему? — спрашивает Мия.
    
Она никогда не слыхала про сабадилловый уксус и впервые слышит от Мадикен, как просто, оказывается, можно расправиться со вшами.
    
— Мама уже пошла в аптеку покупать сабадиллу, — говорит Мадикен.
    
У Мии сделалось задумчивое лицо.
    
— Какая же я дура, что купила шоколадных трюфелей! — говорит она. — Надо было вместо конфет купить этой самой сабадиллы. Мало радости ходить вшивой. Да еще ребята дразнятся и обзывают меня «вшивая Мия»…
    
Мадикен вспомнила, что один раз и она обозвала Мию, и ей стало очень стыдно.
    
— Зато теперь ты можешь сколько угодно раз назвать меня «вшивая Мадикен», и это будет по справедливости.
    
Мия засмеялась.
    
— Вшивая Мадикен, — говорит она с удовольствием. — Вот именно: вшивая Мадикен! Так я и буду называть тебя, вместо «жабы»!
    
И, взглянув на Мадикен исподлобья, добавляет:
    
— Вообще-то ты не жаба. Вон у тебя какие красивые каштановые волосы и нарядное платьице!
    
Мадикен никогда не задумывалась, какие у нее волосы — красивые или некрасивые, но ей все-таки приятно слышать это от Мии.