1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
Вы хотите сказать,
что поезд идет
в Ти­руваннамалай?

— Ну
Вы и странный
пассажир! —
ответил маулви.
—
А
куда Вы купили
билет?

— В Тиндиванам.

— Дорогой!
Совсем не надо
ехать так далеко.
Мы выходим на
узловой станции
Виллупурам
и пересажи­ваемся
в сторону
Тируваннамалая
и Тирукойлура.

Провидение
дало ему нужную
информацию,
и Вен­катараман
снова погрузился
в блаженство
самадхи
(по­глощения
в Бытие). К закату
поезд достиг
Тричино­поли,
и он почувствовал
голод, а потому
истратил по­ловину
анны, купив две
«деревенские»
груши, то есть
сорт, что растет
в горных лесах
Южной Индии.
К его удивлению,
аппетит пропал
почти сразу
после первого
куска, хотя до
сих пор он всегда
ел с большой
охотой, прежде
чем насытиться.
Венкатараман
оставался в
блаженном
состоянии
бодрствующего
сна, пока в три
часа ночи поезд
не подошел к
Виллупураму.

Он
оставался на
станции до
рассвета, а
затем по­брел
в город искать
дорогу на
Тируваннамалай,
решив пройти
остаток пути
пешком. Однако
найти указатель­ный
столб с этим
названием не
удалось, а спрашивать
не хотелось.
Почувствовав
усталость и
голод после
ходьбы, он вошел
в какую-то гостиницу
и попросил еды.
Хозяин гостиницы
сказал, что
пища будет
готова лишь
к полудню, поэтому
он сел ожидать
и немед­ленно
впал в медитацию.
Принесли еду,
и, поев, он предложил
две анны в качестве
платы, но хозяина,
дол­жно быть,
поразил этот
очаровательный
юный брахман
с длинными
волосами и
золотыми серьгами
в ушах, сидящий
здесь словно
садху.
Поэтому
он спросил у
Венкатарамана,
сколько у него
денег, и, узнав,
что толь­ко
две с половиной
анны, отказался
принять плату.
Он также объяснил,
что дорога на
Мамбалапатти
— назва­ние,
которое Венкатараман
видел на одном
из ука­зательных
столбов, — и
вела в Тируваннамалай.
Вслед за тем
Венкатараман
возвратился
на станцию и
купил билет
до Мамбалапатти,
удаленном ровно
настолько,
насколько
позволяли
оставшиеся
у него анны.

В
полдень он
достиг Мамбалапатти,
оттуда пошел
пешком и к сумеркам
прошел десять
миль. Перед ним
стоял храм
Арайниналлура,
построенный
на большой
скале. Длительная
ходьба, и большей
частью на днев­ной
жаре, так утомила
его, что он сел
у храма на отдых.
Вскоре
кто-то пришел
и открыл храм
для священника
и остальных
— чтобы выполнить
пуджу
(ритуальное
поклонение).
Венкатараман
вошел и сел в
зале с ко­лоннами,
в той его части,
где еще не было
совершенно
темно. Он сразу
увидел какой-то
яркий свет,
напол­нявший
собою весь
храм. Подумав,
что это должно
быть излучение
образа Бога
во внутреннем
святилище, он
пошел посмотреть,
но не обнаружил
ничего подоб­ного.
Это не было и
каким-либо
физическим
светом. Свечение
исчезло, и
Венкатараман
снова сел в
меди­тацию.

Вскоре
ему помешал
крик, что пора
закрывать храм,
так как пуджа
закончена.
Поэтому он
подошел к священнику
и спросил, нет
ли у него чего-нибудь
поесть, но тот
ответил отрицательно.
Тогда Венката­раман
попросил разрешения
остаться в
храме до утра,
но ему также
было отказано.
Участники пуджи
(пуд­жари) сказали,
что собираются
в Килур, около
трех четвертей
мили отсюда,
выполнить пуджу
и
в местном храме,
после чего он
сможет получить
что-нибудь из
еды. Поэтому
Венкатараман
сопровождал
их. Как толь­ко
вошли в храм,
он опять погрузился
в блаженное
поглощение,
именуемое
самадхи.
В
девять часов
пуджа
закончилась,
и пуджари
сели
ужинать. Венкатараман
снова попросил
поесть. Сначала
казалось, что
не най­дется
ничего, но храмовый
барабанщик,
под впечат­лением
внешности и
благочестивых
манер юноши,
от­дал
ему свою долю.
Он захотел
запивать пищу
водой и, держа
в руках тарелку
из пальмового
листа с рисом,
пошел по указанной
ему дороге к
стоящему побли­зости
дому некоего
Шастри, который
даст воды. Стоя
перед домом
в ожидании, он
споткнулся
несколько раз
и рухнул в глубоком
сне или обмороке.
Через пару
минут Венкатараман
увидел, что
вокруг собралась
не­большая
толпа любопытных.
Он выпил воды,
собрался с
силами и съел
немного из
рассыпанного
им риса, а затем
лег на землю
и уснул.

Следующий
день, понедельник
31 августа, был
Го­кулаштами
— день рождения
Шри Кришны и
один из наиболее
благоприятных
дней индуистского
календаря.
До Тируваннамалая
было еще 20 миль.
Венкатараман
прошелся немного,
разыскивая
дорогу к нему,
и снова начал
чувствовать
усталость и
голод. Подобно
боль­шинству
брахманов того
времени, когда
древних обы­чаев
они держались
строже, чем
сейчас, он носил
зо­лотые серьги,
в которые у
него были еще
вправлены
рубины. Он снял
их, чтобы выручить
деньги и закон­чить
путешествие
поездом, но где
их продать и
кому? Совершенно
случайно Венкатараман
остановился
у до­ма,
который, как
оказалось,
принадлежал
некоему Мут­хукришнану
Бхагаватару,
и попросил
пищи. Хозяйку,
должно быть,
глубоко поразило
появление у
ее дверей в
день рождения
Кришны юного
брахмана с
прекрас­ным
выражением
лица и сияющими
глазами. Она
по­ставила
много холодной
еды и хотя, как
и два дня назад
в поезде, аппетит
Венкатарамана
исчез после
первого
куска, пеклась
о нем истинно
по-матерински
и заставила
съесть все.

Оставался
вопрос о серьгах.
Они стоили
около двадцати
рупий, но Венкатараман
хотел за них
только ссуду
в четыре рупии,
чтобы покрыть
любые другие
расходы, которые
смогут встретиться
на пути. Дабы
избежать
возникающего
подозрения,
он прибегнул
к
			
			Город
			Тируваннамалай,
			Великий Храм

отговорке,
сказав, что был
паломником,
потерял свой
багаж
и остался без
средств. Мутхукришнан
исследовал
серьги и, установив
их подлинность,
ссудил четыре
ру­пии. Но он
настаивал на
получении
адреса юноши
и дал ему свой,
чтобы тот мог
выкупить серьги
в любое время.
Добрая чета
держала Венкатарамана
у себя до полудня,
накормила
обедом и снабдила
пакетом сла­достей,
заранее приготовленных
для пуджи
Шри
Кришне, но так
и не предложенных
Ему.

Оставив
этот дом, он
сразу разорвал
записку с ад­ресом,
не собираясь
когда-либо
выкупать серьги.
Об­наружив,
что поезда до
Тируваннамалая
не будет до
следующего
утра, он проспал
ночь на станции.
Ни один
человек не
может закончить
свое путешествие
до пред­назначенного
судьбой времени.
Стояло утро
1 сентября 1896 года,
минуло три дня
после ухода
из дома, когда
Венкатараман
прибыл на
железнодорожную
станцию Тируваннамалай.

Быстрыми
шагами, с радостно
бьющимся сердцем,
он
спешил прямо
в Великий Храм.
Безмолвным
зна­ком Приветствия
ворота трех
его высоких
огоражи­вающих
стен и даже
самого внутреннего
святилища
стояли открытыми.
Внутри еще
ничего не было,
по­этому он
вошел в Святая
Святых один
и стоял, по­трясенный,
перед своим
Отцом — Аруначалешварой
1.
Здесь, в блаженстве
Союза, искомое
было достигнуто,
и путешествие
завершилось.

Глава 4

Кажущийся
тапас, или аскёза
Покинув
храм, Венкатараман
побрел в город.
Кто-то
окликнул его
и спросил, не
хочет ли он
сбрить пучок
волос на затылке
1.
Такой
вопрос был,
очевидно, вну­шен,
поскольку
отсутствовали
внешние знаки
того, что этот
юный брахман
отрекся или
собирается
отречься от
мира.
Он сразу же
согласился,
и его отвели
к во­доему
Айянкулам, где
усердно работали
цирюльники.
Здесь его голову
обрили наголо.
После этого
Венка­тараман
выбросил в воду
свои оставшиеся
деньги — чуть
больше трех
рупий. Впоследствии
он никогда к
деньгам не
притрагивался.
Был выброшен
и пакет сла­достей,
еще остававшийся
у него. «Зачем
кормить сла­достями
эту глыбу тела?»

Он
снял священный
шнур, знак касты,
и отбросил его,
ибо тот, кто
отрекается
от мира, отрекается
не только
от дома и собственности,
но также от
касты и всего
гражданского
статуса.

Затем
Венкатараман
снял свое дхоти
2,
оторвал от него
полосу для
набедренной
повязки, а остальное
вы­бросил.

Таким
образом он
возвратился
в храм, завершив
акты отречения.
Подходя к нему,
он вспомнил,
что Пи­сания
предписывают
принять ванну
после стрижки
во­лос, но сказал
себе: «Зачем
позволять этому
телу ро­скошь
ванны?» Тотчас
же прошел небольшой
сильный ливень,
так что перед
тем, как войти
в храм, Венка­тараман
принял все-таки
свою ванну.

В
Святая Святых
он вторично
не входил, поскольку
в этом не было
необходимости.
Действительно,
про­шло три
года, прежде
чем он снова
вошел туда.
Вен­катараман
избрал своим
местопребыванием
тысяче­колонный
зал, приподнятую
каменную платформу,
от­крытую со
всех сторон,
с кровлей,
поддерживаемой
лесом тонких,
украшенных
скульптурами
колонн, и си­дел
там, погруженный
в Блаженство
Бытия. День за
днем,
день и ночь, он
сидел неподвижно.
Больше он не
нуждался
в этом мире,
тень существования
которого его
не интересовала,
потому что был
поглощен
Ре­альностью.
Так он продолжал
несколько
недель — едва
двигаясь, без
единого слова.

Таким
образом началась
вторая фаза
его жизни по­сле
Само-реализации.
В течение первой
Слава была
скрытой, и он
принимал те
же условия
жизни, что и
ранее, с той же
покорностью
учителям и
старшим. В течение
второй он обратился
вовнутрь, полностью
иг­норируя
внешний мир,
и эта фаза, как
должно быть
показано, постепенно
погружалась
в третью, длитель­ностью
в полстолетия,
в продолжение
которой сияние
Шри Бхагавана
лучилось, словно
полуденное
солнце, на всех,
кто приближался
к нему. Однако
эти фазы приложимы
только к внешнему
проявлению
состояния
Махарши,
так как он явно
и много раз
высказывался
о том,
что в его состоянии
сознания, или
духовном переживании,
не было абсолютно
никакого изменения
или развития.

Один
садху,
известный
как Сешадрисвами,
прибыв­ший
в Тируваннамалай
несколькими
годами ранее,
взял
на себя присмотр
за Брахманой
Свами, как на­чали
называть
Венкатарамана,
когда в заботе
возни­кала
любая необходимость.
В целом это не
давало ка­кого-то
преимущества,
ибо Сешадри
производил
впе­чатление
слегка сдвинутого,
а потому вызывал
на себя гонения
мальчишек-школьников.
Теперь они
распро­странили
свое внимание
на его протеже,
которого ста­ли
называть «маленький
Сешадри». Подростки
начали швырять
в него камни
— частично
из-за мальчишеской
жестокости,
а частично
потому, что
были поставлены
в тупик
видением человека
чуть старшего
по возрасту
и сидящего
словно статуя,
и, как один из
них говорил
позже, хотели
узнать, притворяется
он или нет.

Попытки
Сешадрисвами
держать мальчишек
в от­далении
были не очень
успешными, а
иногда имели
и
противоположный
эффект. Поэтому
Брахмана Сва­ми
искал
убежище в Патала
Лингаме, подземном
склепе тысячеколонного
зала, темном
и сыром, куда
лучи солнца
никогда не
проникали. Люди
спускались
туда редко;
лишь муравьи,
клопы и москиты
процве­тали
там. Они терзали
его тело так,
что колени
по­крывались
язвами, истекающими
кровью и гноем.
Шрамы остались
до конца жизни.
Те несколько
недель, проведенные
им здесь, были
спуском в ад,
но, тем не менее,
поглощенный
Блаженством
Бытия, он не
за­трагивался
мучением; оно
было нереальным
для него. Одна
благочестивая
женщина, Ратнамма,
приносила ему
в подземелье
пищу и уговаривала
уйти отсюда
и перейти к ней
домой, но он не
подавал знака,
что ус­лышал.
Ратнамма оставила
чистую ткань,
умоляя его
сесть или лечь
на нее, или укрыться
от надоедливых
насекомых, но
он к ткани не
прикоснулся.

Боясь
войти в темное
подземелье,
юные мучители
бросали с его
входа камни
или ломаные
горшки, ко­торые
разбивались,
рассыпая осколки.
Сешадрисвами
установил
охрану, но это
лишь подзадорило
их еще больше.
Однажды в полдень
некий Венкатачала
Му­дали пришел
в Тысячеколонный
Зал и, возмущенный
мальчишками,
швыряющими
камни на территории
храма, схватил
палку и прогнал
их. На обратном
пути он увидел
Сешадрисвами,
неожиданно
появившегося
из мрачных
глубин Зала.
Мудали на мгновение
испу­гался,
но быстро овладел
собой и спросил
Сешадри, не
обидели
ли его. «Нет, —
ответил тот,
— но пойди и
взгляни на
маленького
Свами здесь
внизу», — и, сказав
это, ушел.

Удивленный,
Мудали спустился
по ступенькам
в подземелье.
Вступив в темноту
после яркого
солнеч­ного
света, он сначала
не мог ничего
увидеть, но
глаза постепенно
привыкли и он
различил фигуру
молодого Свами.
Ошеломленный
увиденным, он
вышел и рас­сказал
об этом садху,
что
работал поблизости
в цвет­нике
с несколькими
учениками. Они
тоже пришли
по­смотреть.
Юный Свами не
двигался, не
говорил и, ка­залось,
не замечал их
присутствия,
а потому они
сами подняли
его, вынесли
наружу и посадили
перед свя­тыней
*
Субраманьи
**,
в то время как
тот не пока­зывал,
что хоть как-то
сознаёт происходящее
1***.

Около
двух месяцев
Брахмана Свами
находился в
святыне Субраманьи.
Обычно он сидел
неподвижно
в самадхи
(поглощенности)
и время от времени
ему в рот должны
были закладывать
пищу, поскольку
он не обращал
внимания, когда
ее предлагали.
Несколько
не­дель он даже
не старался
завязать набедренную
по­вязку. За
ним присматривал
Мауни Свами
(тот, кто соблюдает
молчание), также
живший в этой
святыне.

Святыню
Богини Умы в
Великом Храме
каждый день
мыли смесью
молока, воды,
куркумного
порошка, сахара,
бананов и других
ингредиентов,
и Мауни обыч­но
ежедневно брал
стакан такого
странного
варева для
молодого Свами.
Тот быстро
проглатывал
его, равно­душный
к запаху, и это
было все питание,
что он по­лучал.
Через некоторое
время храмовый
священник
за­метил подобное
и распорядился,
чтобы отныне
чистое молоко
поставлялось
Мауни для передачи
Брахмане Свами.

Прошло
несколько
недель, и Брахмана
Свами пе­ребрался
в храмовый сад,
полный высоких
кустов оле­андра,
достигавших
порой десяти
— двенадцати
футов высоты.
Он даже передвигался
в трансе, ибо
при про­буждении
к этому миру
иногда обнаруживал
себя под каким-то
другим кустом,
не помня, как
там очутился.
Он шел затем
к помещению,
где стоял храмовый
транспорт, на
котором по
святым дням
возили в про­цессии
кумиры богов.
Здесь тоже он
по временам
про­буждался
к миру, находя
свое тело в
другом месте,
без повреждений,
хотя и неосознанно,
избежав различ­ных
препятствий
на пути.

После
этого он сидел
некоторое время
под деревом
рядом с дорогой,
идущей вокруг
территории
храма внутри
её внешней
стены и используемой
для храмо­вых
процессий. Он
оставался
какое-то время
здесь и у святыни
Мангай Пиллайяр
*.
Ежегодно большие
мас­сы паломников