1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 
Ибо почему же не могут быть и те и другие, когда в тех и других обнаруживаются и благость и правосудие Божие?
     
12. С другой стороны, если бы Бог хотел, то были бы добрыми и злые. Тем лучше восхотел Он, чтобы они были такими, какими хотят быть сами, но чтобы при этом добрые не оставались бесплодными, а злые безнаказанными и тем бесполезными для других. Но Он предвидел, что воля их будет злою? — Конечно, предвидел, и так как Его предведение погрешать не может, то зла не Его, а их воля. Почему же Он сотворил их, хотя и предвидел, что они будут такими? — Потому, что предвидит и то, сколько они сделают зла, и то, сколько из их деяний извлечет Он добра. Ибо Он сотворил их так, что у них остается нечто такое, благодаря чему они могут делать кое–что и сами и что бы предосудительного ни избрали, могут однако находить Его действующим в них похвально. Злую волю они имеют от себя, от Него же — добрую природу и правосудное наказание, [занимая] должное им место и [служа] другим опорой для упражнения и примером для страха.
    
    
     
      
ГЛАВА X
     
     Бог может обращать волю злых во благо: почему же не делает так.
     
13. Но, говорят, Он мог обратить и волю их на добро, потому что всемогущ. — Конечно, мог. Почему же не сделал так? Потому что не хотел. А почему не хотел, это Его дело. Мы должны не мудрствовати паче, еже подобает мудрствовати (Рим. XII, 3). Но несколько выше мы, полагаю, достаточно показали, что не малое благо представляет собою даже и та разумная природа, которая избегает зла путем сравнения зол; а этого рода доброй природы, конечно, не было бы, если бы Бог обратил все злые воли во благо и не карал порочности заслуженным наказанием: в таком случае оставался бы тот только один род [доброй природы], который остается совершенным без всякого сравнения греха и наказания за зло. Таким образом, с уничтожением так сказать численности превосходнейшего рода умалялось бы число самых родов [доброй природы].
    
    
     
      
ГЛАВА XI
     
     Бог не нуждается в наказаниях злых, но споспешествует спасению добрых.
     
14. Значит, говорят, в делах Божиих есть нечто такое, что нуждается во зле другого, которым Бог пользуется ко благу? — Можно ли людям настолько быть глухими и ослепленными какою–то, не знаю, страстью к спору, чтобы не слышать и не видеть того, как многие исправляются при виде наказаний других? Какой язычник, какой иудей, какой еретик не испытывает этого ежедневно в своем доме? Между тем, когда дело доходит до рассмотрения и наследования этой истины, люди не хотят и знать, от какого действия божественного промышления происходит в них это возбуждение к восприятию дисциплины, [забывая], что, если даже наказываемые и не исправляются, все же примером их держатся в страхе остальные и правосудная гибель других споспешествует их спасению. Ужели же Бог — виновник злобы и непотребства тех, правосудное наказание которых Он направляет к пользе других, о коих решил пещись именно таким образом? Хотя Он и предвидел, что они по собственной порочной воле будут злыми, однако не отказался сотворить их, имея в виду пользу тех, которых Он сотворил такими, что они могут преуспевать в добре не иначе, как имея пред собою пример злых. Ибо если бы не было этих, то те, конечно, были бы совершенно бесполезны. А разве маловажное дело, чтобы существовали те, которые несомненно полезны этому роду, и всякий, кто хочет, чтобы существовал этот род, чего другого хочет, как не того, чтобы и самому не быть в нем?
     
15. Велия дела Господня, изыскана во всех волях Его (Пс. 110, 2): предвидит, что будут добрыми, и творит; предвидит, что будут злыми, и творит, добрым предоставляя Самого Себя для наслаждения, а злых ущедряя многими своими милостями, милосердо прощая и правосудно карая, а также милосердо карая и правосудно прощая, нисколько не боясь ничьей злобы и нисколько не нуждаясь ни в чьей праведности, ничего не извлекая для Себя даже из дел добрых и обращая самые наказания ко благу добрых. Почему же бы Он не попустил искусить человека, которого путем этого искушения надобно было испытать, победить и наказать, раз высокомерным вожделением собственной власти он достиг того, что раньше задумал, своим деянием привел себя в расстройство, а правосудным наказанием внушал ко злу гордости и неповиновения страх в своих потомках, которым эта история должна была быть описана и поставлена в известность?
    
    
     
      
ГЛАВА XII
     
     Почему искушение попущено при посредстве змия.
     
16. Если же спросят, почему диаволу попущено было совершить искушение именно чрез змия, то кого же не убедит Писание, что сделано так не без значения, — Писание столь высокого авторитета, пользующееся в пророческих целях столькими же доказательствами божества, сколькими наполнен действиями мир? Не то [мы хотим сказать], что диавол желал показать нам что–нибудь для нашего назидания; но так как он не мог приступить к искушению иначе, как по попущению, то и сделать это мог только при том посредстве, которое ему было дозволено. Отсюда, что бы ни значил змий, все это надобно приписывать тому промышлению, находясь под властью которого диавол хотя и имел желание вредить, но способность вредить получает только ту, которая дается ему или для совращения и погибели сосудов гнева, или для смирения и утверждения сосудов милосердия. Мы знаем, откуда происходит природа змия; по слову Божию, земля произвела скотов, зверей и пресмыкающихся, и вся эта тварь, имея в себе живую неразумную душу, по закону божественного промышления подчинена разумной, доброй или злой природе (Быт. I, 20–26). Что же удивительного, если диаволу попущено было совершить нечто при посредстве змия, когда и Христос попустил демонам войти в свиней (Mф. VIII, 32)?
    
    
     
      
ГЛАВА ХIII
     
     Против манихеев, которые не хотят мыслить диавола в ряду тварей Божиих.
     
17. Еще более тонкие вопросы поднимаются обыкновенно о самой природе диавола, которую некоторые еретики, поражаясь бесконечно–злою волею его, стараются совсем вывести из ряда тварей всевышнего я истинного Бога и дать ему другое, противное Богу, начало. Очи не могут понять, что все существующее, поскольку оно есть какая–нибудь субстанция, представляет собою нечто доброе и может быть только от того истинного Бога, от Которого происходит все доброе, но злая воля движется беспорядочно, предпочитая низшие блага высшим; так и произошло, что дух разумной природы, увлекшись по превозношению своею властью, надмился гордостью, вследствие которой и лишился блаженства духовного рая и начал мучиться завистью. Однако и в нем есть нечто доброе и именно то, что он живет и оживляет тело — воздушное ли, как дух самого диавола или демонов, или же земное, как душа какого–нибудь злого и извращенного человека. Таким образом, не допуская, чтобы что–нибудь сотворенное Богом грешило, они называют субстанцию Самого Бога поврежденною и извращенною, сначала по необходимости, а потом и упорно по воле. — Но об этом безумнейшем заблуждении их мы уже сказали многое в другом месте.
    
    
     
      
ГЛАВА XIV
     
     Причина ангельского падения. — Гордость, зависть.
     
18. В настоящем же произведении мы должны вести речь о диаволе на основании свящ. Писания. И, прежде всего, с самого ли начала мира, увлеченный своею властью, он отпал от того общества и той любви, какими блаженны ангелы, услаждающиеся Богом. или же он находился некоторое время в сонме ангелов, будучи и сам также праведным и блаженным? Некоторые говорят так, что он ниспал с высших степеней, позавидовав человеку, сотворенному по образу Божию. Но ведь зависть следует из гордости, а не предшествует ей: так как не зависть — причина гордости, а гордость — зависти. Отсюда, так как гордость есть любовь к собственному превосходству, а зависть — отвращение к чужому благополучию, то ясно, что от чего рождается. Ибо вследствие любви к собственному превосходству каждый завидует или равным себе за то, что они ему равны, или низшим, чтобы они не были ему равными, или высшим, что сам им не равен. Итак, от гордости каждый бывает завистлив, а не от зависти — горд.
    
    
     
      
ГЛАВА XV
     
     Гордость и частная любовь — источники зла. — Два рода любви. — Два града. — Обещается сочинение о Граде Божием.
     
19. Отсюда, Писание определяет гордость, как начало всякого греха, говоря: Начало всякого греха гордыня (Сир. X, 15). С этим свидетельством согласуется и то, что говорит Апостол: Корень всем злым сребролюбие есть (1 Тим. VI, 10), если в этом случае понимать вообще жадность, вследствие которой каждый желает чего–либо больше, чем следует, во имя своего превосходства и по причине некоторой любви к собственности, — любви, которой латинский язык мудро дал имя, назвав ее частною (privatus), так как, очевидно, свое имя она получила скорее от потери, чем прибытка. Ибо всякая потеря части (privatio) делает меньшим. Отсюда, чем гордость хочет возвыситься, то повергает ее в тесноту и недостаточность, как скоро предосудительною любовью к себе она направляется от общего к своему собственному. Но есть жадность особенная, которая называется сребролюбием. Обозначая этим названием частный вид, Апостол хотел дать понять, что, говоря: Корень всем злым сребролюбие есть, он разумеет вообще жадность. Ибо вследствие жадности пал и диавол, который любил конечно не деньги, а собственную власть. Посему превратная любовь к себе лишает возгордившийся дух святого общества и, когда он желает уже пресытиться от неправды, повергает его в злополучие. Отсюда, в другом месте сказав: будут бо человецы самолюбцы (2 Тим. III, 2), Апостол вслед затем прибавляет: сребролюбцы, переходя от жадности в общем смысле, глава которой — гордость, к жадности в частном смысле, которая свойственна людям. Ибо люди не были бы и сребролюбцами, если бы не считали себя превосходнее богатых. Противоположная этому недугу любовь не ищет своих си (1 Кор. XIII, 5), т. е. не услаждается частным превосходством, а потому и не превозносится.
     
20. Эти два рода любви, из коих одна святая, а другая нечистая, одна общественная, а другая частная, одна пекущаяся об общей пользе во имя высшего общества, а другая даже и общее благо направляющая к собственной власти во имя самолюбивого господствования, одна покорная Богу, а другая страстная, одна мирная, а другая мятежная, одна предпочитающая истину похвалам заблуждающихся, а другая жадная ко всевозможным похвалам, одна дружелюбная, а другая завистливая, одна желающая ближнему того же, чего и себе, а другая желающая подчинения ближнего себе самой, одна управляющая ближним во имя пользы ближнего, а другая — во имя своей пользы, — эти два рода любви существовали еще в ангелах, один в добрых, а другой в злых, и положили различие между двумя градами, образовавшимися в человеческом роде под дивною и неизреченною властью управляющего всею тварью промысла Божия, — град праведных и град нечестивых. Из их временного смешения проходит [настоящий] век, пока на последнем суде они будут разделены и один, соединившись с добрыми ангелами, наследует с своим Царем вечную жизнь, а другой, соединившись со злыми ангелами, будет отослан с своим царем в огонь вечный. — Об этих двух градах, если благоволит Господь, мы, может быть, скажем подробнее в другом месте.
    
    
     
      
ГЛАВА XVI
     
     Когда пал диавол.
     
21. Когда же именно гордость склонила диавола извратить порочною волею свою добрую природу, об этом Писание не говорит нам; впрочем, очевидное соображение показывает, что это случилось раньше, а потом уже он позавидовал человеку. Ибо для всех, останавливающих на этом предмете свое внимание, очевидно, что не от зависти рождается гордость, а от гордости зависть. А не без основания можно думать, что в гордость диавол впал искони времен и что не было раньше времени, когда бы он жил мирно и блаженно с ангелами, но что он отпал от своего Творца с самого начала; так что в словах Господа: он человекоубийца бе искони, и во истине не стоит (Иоан. VIII. 44), «искони» надобно понимать в приложении к тому и другому, не только к тому, что он был человекоубийцею, но и к тому, что не устоял в истине. Впрочем, человекоубийцею он стал с того времени, с какого мог быть убит человек, а человек не мог быть убит раньше, чем явился тот, кого можно было убить. Таким образом, диавол — «человекоубийца искони» потому, что убил первого человека, раньше которого не было никого из людей. В истине же он не устоял с самого того времени, с которого был сотворен сам он, который мог бы, если бы захотел, устоять в ней.
    
    
     
      
ГЛАВА XVII
     
     Был ли диавол до греха блажен.
     
22. А как возможна мысль, что тот наслаждался блаженною жизнью среди блаженных ангелов, кто наперед не знал о будущем своем грехе и наказании за него, т. е. отпадении и вечном огне? Если же он наперед об этом не знал, то естественно спросить, почему не знал? Святые ангелы знают же о своей вечной жизни и о своем блаженстве. Ибо как бы они были блаженны, если бы не имели этого знания? Разве, может быть, скажем, что Бог не хотел ему открыть, когда он был еще добрым ангелом, ни того, чем он будет, ни того, что ему предстоит терпеть; тогда как остальным открыл, что они вечно пребудут в Его истине? А если так, значит — он не был блажен в равной с ними степени, даже совсем не был блажен, потому что вполне блаженные уверены в своем блаженстве, так что не смущаются уже никаким страхом. Каким же злом он отличался от остальных так, что Бог не открыл ему того будущего, которое его касалось? Неужели Бог был мстителем раньше, чем диавол стал грешником? Да не будет! Бог не наказывает невинных. Разве, может быть, диавол принадлежал к другому роду ангелов, которым Бог не сообщил предведения их будущего? Но я не понимаю, как могли бы они быть блаженными, если бы им не известно было их собственное блаженство. Думали некоторые, что диавол принадлежал не к той высшей природе ангелов, которые превыше небес, а к природе тех, которые были сотворены и облечены служением в несколько низшей части мира. Допустим, что такие ангелы могли увлечься чем–нибудь и недозволительным; однако подобное увлечение они, если бы не захотели грешить, могли бы обуздать при помощи свободной воли, как и — человек, в особенности первый человек, еще не имевший в членах наказаний за грех, так как, при помощи благодати Божией, даже и это наказание превозмогается благочестием святых, преданных Богу, людей.
    
    
     
      
ГЛАВА XVIII
     
     Каким образом был человек блажен до греха.
     
23. Затем, вопрос, может ли быть назван кто–либо блаженным, кому неизвестно, будет ли он постоянно проводить блаженную жизнь, или же когда–нибудь она сменится для него злополучием, — вопрос этот может возникнуть и относительно блаженной жизни самого первого человека. В самом деле, если он знал наперед о своем будущем грехе и божественном наказании, то как же он мог быть блаженным? Стало быть, в раю он не был блаженным. Но, может быть. он не знал о будущем грехе своем? Стало быть, вследствие этого незнания он или не уверен был в своем блаженстве, и в таком случае каким образом был истинно блаженным? или уверен ложною надеждой, и в таком случае каким образом не был глупым?
     
24. Но мы можем однако иметь представление о блаженной в своем роде жизни человека, который находится еще в душевном теле и которому за послушную жизнь должны быть даны сообщество ангелов и изменение душевного тела в духовное, хотя бы он и не знал о будущем грехе своем. Ибо не знали этого и те, которым Апостол говорит: Вы духовнии исправляйте таковаго духом кротости, блюдый себе, да не и ты искушен будеши (Гал. VI, 1), и тем не менее нисколько не будет странным и нелепым, если мы скажем, что они были блаженными потому уже, что были духовными, не телом, а праведностью веры, упованием радующеся, скорби терпяще (Рим. XII, 12). Тем больше и полнее был блажен в раю первый человек, хотя и не знал о своем будущем падении, так как награда будущего изменения наполняла его такою радостью, что в нем не было никакой скорби, для перенесения которой ему нужно было бы терпение. Ибо его уверенность была не тщетным упованием на неизвестное, как у глупого, но верующею надеждою; прежде чем достигнуть той жизни, когда ему надлежало бы быть вполне уверенным в своей вечной жизни, он мог радоваться, как написано, с трепетом (Псал. 2, ст. 11), и этою радостью быть в раю гораздо больше блаженным, чем блаженны святые в настоящей жизни, некоторым, конечно, низшим образом, чем будут блаженны святые в вечной жизни святых и пренебесных ангелов, но во всяком случае — своим образом.
    
    
     
      
ГЛАВА XIX
     
     Состояние ангелов.
     
25. Сказать же о некоторых ангелах, что они могли быть в своем известном роде блаженными, не будучи уверены в своей будущей несправедливости и в осуждении, или, по крайней мере, в постоянном благополучии, так как для них в таком случае не существовало бы надежды, что и они некогда вследствие известного изменения на лучшее будут в этом уверены, — сказать так едва ли допустимо; разве уже мы скажем, что эти ангелы так были сотворены и в своем мировом служении подчинены другим более высшим и блаженным ангелам, чтобы за правильное прохождение возложенных на них обязанностей могли получить ту блаженную и высшую жизнь, относительно которой могли бы быть вполне уверены и, радуясь надеждой на которую, могли бы быть уже названы блаженными. Если из числа их ниспал диавол с сообщниками своей неправды, то это подобно тому, как отпадают от праведности веры и люди, которые уклоняются с правого пути вследствие подобной же гордости, или обольщая самих себя, или же послушно следуя за тем же обольстителем.
     
26. Но пусть, кто может, утверждает эти два класса ангелов — пренебесных, в числе которых никогда не был тот, кто вследствие падения стал диаволом, и мирских, в числе которых он находился, — я с своей стороны признаюсь, что пока не встретил данных утверждать эти два класса на основании Писаний, но в виду вопроса, знал ли диавол прежде, чем пал, о своем падении, я, чтобы не сказать, будто ангелы теперь не уверены или были когда–нибудь не уверены в своем блаженстве, высказался так, что есть основание думать, что диавол пал и не устоял в истине с самого начала творения, т. е. или с самого начала времени, или с начала своего создания.
    
    
     
      
ГЛАВА XX
     
     Мнение, что диавол сотворен злым.
     
27. Отсюда, некоторые полагают, что он впал в эту злобу не по своей свободной воле, а был и сотворен с нею, хотя сотворен всевышним и истинным Господом Богом, Творцом всех природ, и приводят свидетельство из книги Иова, в которой, когда речь идет о диаволе, написано (XL 14 по XXL): Си есть начало создания Господня: сотворен поруган быти ангелы Его (а этому изречению соответствует написанное в Псалме: Змий сей, егоже создал ecu ругатися ему [Пс. 103 26], если только выражение: егоже создал ecu тожественно с выражением: Си есть начало создания Господня, т. е. как бы так, что Богом в начале он создан злым, завистливым, обольстителем, совершенно диаволом, не своею волею развратился, а таким и сотворен.
    
    
     
      
ГЛАВА XXI
     
     Опровергается это мнение.
     
28. Но как согласить это мнение с написанным, что Бог сотворил все добро зело (Быт. 1, 31)? Правда, они стараются оправдать себя и с некоторой нескладицей и ненаучностью утверждают, что не только в первом своем творении, но даже и в настоящее время, при существовании стольких развращенных волей, в общем все сотворенное, т. е. вся решительно тварь, добро зело не потому, что злые в ней добры, а потому, что они не проявляют своей злости настолько, чтобы красота и порядок вселенной под властью, премудростью и силой Бога–Промыслителя, безобразились и нарушались в какой–либо части, ибо каждой из волей, даже и злой, определены известные и соответственные границы власти и известное количество заслуг, так что и при существовании этого рода волей, соответствующим и справедливым образом упорядочиваемых, вселенная остается прекрасною. Но так как каждому представляется истинным и очевидным, что было бы противоречием справедливости, если бы Бог без всякой предшествующей заслуги осуждал в ком–либо то, что Сам Он сотворил, и так как об осуждении диавола и ангелов его мы встречаем несомненный и ясный рассказ в Евангелии, в котором Господь предвозвестил, что Он скажет сущим ошуюю Его: Идите… во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Mф. XXV, 41): то во всяком случае надобно думать, что осуждения на вечный огонь должна ожидать с диаволом не природа, которую сотворил Бог, а собственная его злая воля.
    
    
     
      
ГЛАВА XXII
     
     Ниспровергается самая основа этого мнения.
     
29. И словами: Си есть начало создания Господня: сотворен поруган быти ангелы Его указывается вовсе не на природу его, а или на воздушное тело, которым Бог приличным образом снабдил подобную волю, или на тот порядок, по которому Он сотворил его невольным орудием пользы для добрых, или на то, что хотя Бог и предвидел, что он будет злым по собственной своей воле, однако сотворил его, не щадя Своей благости для жизни и субстанции, которая должна будет обнаружить себя вредною волею, и в то же время предвидя, сколько добра Он сделает из неё по Своей удивительной благости. Началом же создания Господня, которое Бог сотворил быть поруганным ангелами Его, он назван не потому, что Бог первоначально или в начале создал его злым, а потому, что хотя Бог и знал, что диавол по своей воле будет злым, дабы вредить добрым, однако сотворил его, дабы он тем самым был полезен добрым. Ибо это и значит для диавола быть поруганным ангелами Его, что, когда приносят святым пользу его искушения, которыми он старается совратить их, он остается поруганным так, что злоба, в которой захотел он сам быть, против его воли является полезною для рабов Божиих: предвидя это, Бог и сотворил его. А началом для поругания он [назван] потому, что и злые люди, сосуды диавола и как бы тело головы его, о которых хотя Бог и предвидел, что они будут злыми, однако сотворил их для пользы святых, точно таким же образом бывают поруганы, когда, не смотря на их желание вредить, примером их внушается святым предостережение, благоговейная покорность Богу, разумение благодати, упражнение в терпимости по отношению к злым и в любви ко врагам. Но началом создания, которое подвергается такому поруганию, он является потому, что превосходит их и древностью времени, и первенством злобы. Это поругание устрояет ему Бог через святых ангелов, по действию Своего промышления, по которому Он управляет сотворенными природами, подчиняя злых ангелов добрым так, чтобы нечестие злых, и притом злых не только ангелов, но и людей, имело силу не настолько, насколько оно стремится иметь ее, а насколько допускается, доколе та самая правда, которою бывают живы от веры (Рим. I, 17) и которая в настоящее время с долготерпением обнаруживается на людях, обратится на суд (Пс. 98, 15), дабы и они могли судить не только двенадцать колен Израиля (Mф. XIX, 28), но и самих ангелов (1 Кор. VI, 3).
    
    
     
      
ГЛАВА XXIII
     
     Как надобно понимать, что диавол не устоял в истине.
     
30. Таким образом, мысль, что диавол никогда не стоял в истине и что он никогда не проводил блаженной жизни с ангелами, а пал с самого начала своего сотворения, надобно понимать так, что он развратился по собственной воле, а не сотворен Богом злым; в противном случае не следовало бы и говорить, что он искони пал (Иоан. VIII, 44), ибо он не пал, раз таким и сотворен. Но будучи сотворен, он постоянно отвращается от света истины, надмеваясь гордостью и развращаясь вожделением собственной власти; почему он не вкусил сладости блаженной и ангельской жизни, которой он не возгнушался, уже получив ее, а оставил и обошел ее, не пожелав принять. Отсюда, он не мог наперед знать о своем падении, так как мудрость есть плод благочестия. Он же, будучи постоянно нечестивым и, следовательно, по уму слепым, отпал не от того, что уже получил, но от того, что получил бы, если бы пожелал быть покорным Богу, а так как он этого не пожелал, то и от того отпал, что имел получить, и от Того не укрылся, Кому не захотел покориться. Поэтому совершенно заслуженно случилось с ним, что он не может ни услаждаться светом правды, ни освободиться от её приговора.
    
    
     
      
ГЛАВА XXIV
     
     Слова: Како спаде с небесе Денница, и проч. надобно понимать о таинственном теле диавола. — Тело Христа — Тело диавола.
     
31. Отсюда, слова пророка Исайи: Како спаде с небесе Денница восходящая заутра? сокрушися на земли посылаяй ко всем языком. Ты же рекл ecu в уме твоем: на небо взыду, выше звезд небесных поставлю престол мой, сяду на горе высоце, на горах высоких, яже к северу, взыду выше облак, буду подобен Вышнему. Ныне же во ад снидеши, и проч. (Иса. XIV, 12–15), — слова, которые под образом Вавилонского царя разумеют диавола, весьма во многом относятся к его телу, которое он набирает и из человеческого рода, и в особенности к тем, кои, по отпадении от заповедей Божиих, соединяются с ним гордостью. Ибо как человеком называется в Евангелии тот, кто был диаволом, напр, в словах: враг человек сие сотвори (Мф. XIII, 28), так в Евангелии же называется диаволом тот, кто был человеком, напр, в словах: не аз ли вас дванадесяте избрах, и един от вас диавол есть (Иоан. VI, 70)? И как тело Христово, т. е. Церковь, называется Христом, напр, в словах: убо Авраамле семя есте (Гал. III, 29), так как несколько выше [Апостол] сказал: Аврааму речени быша обеты, и семени его. Не глаголет же: и семенем, яко о мнозех, но яко о едином: и семени твоему, иже есть Христос (Гал. III, 16). И еще: якоже тело едино есть, и уды имать многи, вcu же уди единаго тела, мнози суще, едино суть тело: тако и Христос (1 Кор. XII, 12). Так точно и диаволово тело, глава коему диавол, т. е. все множество нечестивых, в особенности тех, которые отпадают от Христа или Церкви, как бы спадал с неба, называется диаволом, и многое, что приличествует не столько голове, сколько телу и членам, в иносказательном смысле относится к этому телу. Таким образом, под Денницей, которая всходила утром и пала, можно разуметь род отступников или от Христа, или от Церкви; ибо он точно так же обращается ко тьме, лишившись света, носителем которого был, как те, которые обращаются к Богу, переходят от тьмы к свету, т. е. бывши тьмою, становятся светом.
    
    
     
      
ГЛАВА XXV
     
     О том же самом теле сказано и следующее: Ты еси печать уподобления, и проч. Рай — Церковь.
     
32. Точно также под образом князя Тирского разумеют диавола и слова пророка Иезекииля. Ты ecu печать уподобления… и венец доброты, в сладости рая Божия был ecu, всяким камением драгим украсился ecu (Иез. XXVIII, 12–13), и проч., которые приличествуют не столько самому духу — князю лукавства, сколько телу его. Ибо раем называется Церковь, как читаем в Песни Песней: вертоград заключен… источник запечатлен, кладезь… воды живы… сад… с плодом яблочным (IV, 12. 15. 13). От неё отпали или видимо и телесным образом все еретики, или скрыто и духовным образом, хотя невидимому в ней оставаясь, все возвратившиеся на блевотину свою (Прит. XXVI, 11; 2 Петр. II, 22), если они после отпущения всех грехов очень недолго следовали по пути правды, — в которых последующее стало хуже прежнего и которым нужно было не столько познать путь правды, сколько, познавши его, опять отвратиться от преданной им святой заповеди. Этот непотребнейший род описывает Господь, когда говорит, что нечистый дух выходит из человека, пoтом возвращается с другими семью и водворяется в доме, который нашел уже вычищенным; так что последняя человеку тому будут горша первых (Mф. XII, 45). К такому роду людей, который уже становится телом диавола, могут быть приложимы следующие слова: От негоже дне создан ecu ты, с Херувимом (т. е. с престолом Божиим, который в переводе означает «многоразличное знание») вчиних тя в горе святей Божии (т. е. в Церкви, откуда: И услыша мя от горы святыя своея, Пс. 3, 5), был ecu среди коменей огненных (т. е. святых, духом служащих живых камней), был ecu ты непорочен во днех твоих, от негоже дне создан ecu, дондеже обретошася неправды, в тебе (Иез. XXVIII, 13–15). — эти места могут быть подвергнуты более тщательному рассмотрению, которое, быть может, показало бы, что не только такое понимание их возможно, но иное понимание к ним решительно и неприложимо.
    
    
     
      
ГЛАВА XXVI
     
     Заключение о сотворении и падении диавола.
     
33. Но так как это завело бы нас слишком далеко, а между тем вопрос наш требует от нас другой речи, то в настоящем случае достаточно будет сказать вкратце, что или диавол, по нечестивой гордости, с самого начала отпал от блаженства, которое он имел получить, если бы захотел, или существуют в настоящем мире другие ангелы низшего служения, среди которых он жил, наслаждаясь, сам того не зная, некоторым блаженством и от сообщества с которыми отпал по гордому нечестию вместе со своими ангелами, как архангел. Если это каким–нибудь образом возможно утверждать (а удивительно, если возможно), то нужно найти объяснение или тому, каким образом все святые ангелы, если некогда диавол жил среди них вместе со своими ангелами такою же блаженною жизнью, еще не знали наверное о своем постоянном блаженстве, а получили это знание уже после его падения, или тому, за какое преступление отлучен он с своими сообщниками от остальных ангелов раньше своего греха, раз он не знал о своем будущем падении, а они были уверены в своей твердости, если только мы нисколько не сомневаемся, с одной стороны, что согрешившие ангелы свергнуты как бы в темницу сего воздушного, лежащего поверх земли, мрака, согласно с апостольскою верою, что они сохраняются для наказания на суде (2 Петр. II, 4), с другой — что в высшем блаженстве ангелов нет неизвестности касательно вечной жизни, да и нам, по милосердию и благодати Божией и по неложнейшему обетованию, не неведома будущая жизнь, когда мы, по воскресении и изменении настоящих тел, соединены будем с святыми ангелами. Для этой надежды мы живем и ради этого обетования воссозидаемся. А что можно еще сказать о диаволе, именно — почему сотворил его Бог, когда предвидел, что он будет таким, и почему, будучи всемогущим, не обратил его воли на добро, — все это или объяснится или станет вероятным или откроется, если может быть открыто что–нибудь лучшее, на основании предыдущих рассуждений, когда мы будем говорить о злых людях.
    
    
     
      
ГЛАВА XXVII
     
     Об искушении, совершенном диаволом при посредстве змия.
     
34. Итак, Тем, Кто имеет высшую власть над всею тварью через святых ангелов, которыми диавол бывает поруган, когда даже и самая неприязнь его обращается к пользе Церкви Божией, попущено было ему искусить жену не иначе, как при посредстве змия, а мужа — не иначе, как чрез жену; но в змие он говорил, пользуясь им как органом и двигая его природу так, как может он ее двигать, а она двигаться, для выражения словесных звуков и телесных знаков, при помощи коих жена могла бы понять волю обольстителя. В жене же, природе разумной, которая может пользоваться своим собственным движением для произведения слов, говорил уже не диавол, а его действие и убеждение, хотя при помощи сокровенного инстинкта он более внутренне способствовал тому, что при помощи змия раньше произвел внешним образом. В душе, охваченной гордою любовью к собственной власти, он мог бы произвести это и при помощи одного только инстинкта внутренне, как действовал он в Иуде, чтобы тот предал Христа (Иоан. XIII, 2); но, как уже сказал я, диавол имеет волю искушать, но не в его власти — ни чтобы совершить искушение, ни как его совершить. Отсюда, он совершил искушение потому, что ему было попущено, и совершил так, как было попущено; но он не знал и не хотел, чтобы какому–нибудь роду людей было полезно то, что он сделал, и вот этим–то самым он и был поруган ангелами.
    
    
     
      
ГЛАВА XXVIII
     
     Понимал ли змий произносимые им слова.
     
35. Таким образом, змий не понимал тех словесных звуков, которые слышала от него жена. Ибо немыслимо, чтобы его душа была превращена в разумную природу, так как и сами люди, хотя природа их и разумна, не знают, что говорят, когда в них говорит демон в болезненном их состоянии, при котором бывают нужны заклинатели; тем меньше змий понимал словесные звуки, которые через него и из него производил диавол, так как он не понял бы и говорящего человека, если бы слышал его в состоянии, свободном от диавольского влияния. Даже и в том случае, когда, как думают, змеи слышат и понимают слова марсов [22], выползая при их заклинаниях из своих логовищ, — даже и в этом случае действует диавольская сила, к показанию, что и чему всеобщее промышление подчиняет по естественному порядку и что оно с премудрою властью дозволяет даже злым волям; вследствие чего змеи чаще повинуются заклинаниям людей, чем какой–либо другой род животных. Последнее обстоятельство служит даже немалым свидетельством, что человеческая природа первоначально была прельщена речью змия. Демоны радуются такой, данной им, власти, что, по заклинанию людей, они могут употреблять змей для обмана тех, кого хотят они обмануть. Людям же дозволяется это в целях увековечить в них воспоминание об изначальном событии, которое устанавливает некоторое их содружество с этим родом животных. А самое это событие попущено было для того, чтобы человеческому роду, для назидания которого надобно было описать это происшествие, при посредстве змия дать образец и всякого искушения, что станет яснее, когда мы будем говорить о божественном приговоре на змия.
    
    
     
      
ГЛАВА XXIX
     
     Почему змий назван благоразумнейшим.
     
36. Поэтому благоразумнейшим из всех зверей, т. е. хитрейшим, змий назван по причине диавольской хитрости, которая в нем и от него производила коварство, подобно тому, как благоразумным или хитрым называется язык, которым движется благоразумный или хитрый человек, чтобы благоразумно или хитро убедить в чем–нибудь. Ибо языком называется не сила телесного органа, а без сомнения сила ума, которая языком пользуется. Подобным образом называется стиль писцов лживым, хотя быть лживым составляет свойство только [существа] живого и чувствующего; но стиль называется лживым потому, что при его посредстве действует лживо лживый, подобно тому, как если бы и тот змий был назван лживым потому, что им, как стилем, лживо пользовался диавол.
     
37. Об этом я счел необходимым напомнить потому, чтобы кто–нибудь, выходя из представления, что животные, лишенные человеческого разума, имеют разумение, или вдруг превращаются в животное разумное, не увлекся странным и вредным мнением о превращении душ или людей в зверей, или зверей в людей. Если же змий говорил с человеком, и ослица, на которой сидел Валаам (Числ. XXII, 28), то первое было действием диавольским, а последнее — ангельским.
     
Ибо добрые и злые ангелы имеют некоторые сходные действия, как — Моисей и волхвы фараона (Исход. VII, 10–11). Но в этих действиях добрые ангелы гораздо могущественнее, и если злые ангелы могут производить что–нибудь подобное, то потому только, что им дозволяет это Бог через добрых ангелов, дабы каждому было воздано по сердцу его, или по благодати Божией, но в том и другом случае правосудно и милостиво, чрез глубину богатства премудрости Божией (Рим. XI, 33).
    
    
     
      
ГЛАВА XXX
     
     Разговор змия с женой. — Забвение заповеди Божией.
     
38. И рече змий жене: что яко рече Бог: да не ясте от всякаго древа райскаго? И рече жена змию: от плода древа, которое в раю, ясти будем, от плода же древа, еже есть посреде рая, рече Бог: да не ясте от него, ниже прикоснетеся ему, да не смертию умрете (Быт. III, 1–3). — Сначала спрашивает змий, а потом отвечает жена для того, чтобы преступление было неизвинительным и чтобы никак уже нельзя было сказать, будто жена забыла заповедь Божию. Хотя уже и забвение заповеди, в особенности одной и столь необходимой, делало бы ее виновною в предосудительном небрежении; но преступление этой заповеди является очевиднее, когда она удерживается памятью и когда оскорбляется как бы присутствующий в памяти Бог. Отсюда, в Псалме к словам: и помнящих заповеди Его необходимо было прибавить: творити я (102, 18). Ибо многие помнят их, чтобы нарушать, впадая в большой грех преступления, когда нет никакого извинения забвению.
     
39. И рече змий жене: не смертию умрете. Ведяше бо Бог, яко в оньже… день снесте от него, отверзутся очи ваши, и будете яко бози, ведяще доброе и лукавое (Быт. III, 4–5). Если на основании этих слов она поверила, что им воспрещено от Бога нечто доброе и полезное, то не существовало ли уже в душе её любви к собственной власти и гордого самопревозношения, которые нужно было этим искушением победить и уничтожить? Затем, не удовольствовавшись словами змия, она взглянула на дерево: и виде, яко добро древо в снедь, и яко угодно очима видети (Быт. III, 6) и, не веря, чтобы можно было от него умереть (вероятно, она подумала, что слова: вонъже аще день снесте от него смертию умрете изречены Богом для какого–нибудь знаменования), взяла от плода его, ела и дала мужу своему, с каким–нибудь, может быть, словом убеждения, о чем Писание умолчало и оставило догадываться. А может быть, впрочем, муж не имел уже и надобности в убеждении, раз видел, что жена не умерла от этого вкушения.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXI
     
     На что открылись очи Адама и Евы.
     
40. И ядоста, и отверзошасл очи обема (Быт. III, 6–7). Ha что? Не на что иное, как на взаимное похотствование — это, порожденное смертью, наказание самой плоти за грех; так что их тело было уже не душевным (I Кор, XV, 44), которое, если бы они сохранили послушание, могло и без смерти измениться в лучшее и духовное свойство, а телом смерти, в котором закон, сущий в членах, противовоюет закону ума (Рам. VII, 23). Ведь не были же они сотворены с закрытыми глазами, и в раю сладостей не оставались же слепыми и не ощупывали дороги, чтобы дойти, не зная пути, до запрещенного дерева и ощупью сорвать запрещенный плод. Как же приведены были бы к Адаму животные и птицы видети, что наречет я (Быт. II, 19), если он не видел? И как приведена была бы к мужу жена, когда была сотворена, чтобы он, не видя её, сказал о ней: се ныне кость от костей моих, и плоть от плоти моея (Быт. II, 23), и пр.? Наконец, как бы разглядела жена, яко добро древо в снедь и яко угодно очима видети, и красно есть еже разумети (Быт. III, 6), если очи их были закрыты?
     
41. Однако из–за переносного значения одного слова ни в каком случае не следует принимать в иносказательном смысле все. Не мое дело, в каком смысле сказал змий: отверзутся очи ваши; что он сказал так, об этом рассказывает писатель книги, а в каком значении сказал, это предоставлено обсуждению читателя. Но написано: и отверзошася очи обема, и разумеша, яко нази беша, написано в том же смысле, в каком повествуется о всех совершившихся тогда событиях, и не должно вести нас к аллегорическому повествованию. Ибо и Евангелист–повествователь не чьи–нибудь иносказательные изречения приводит от чужого лица, а рассказывает от своего лица о том, что случилось, когда говорит о двух учениках, из коих один был Клеопа, что в то время, как Господь преломлял им хлеб, у них отверзосшася очи, и познаста Его, Кого не узнали в продолжение пути (Лук. XXIV, 13–31): без сомнения, они шли с глазами не закрытыми, а такими, которые не могли узнать Его. Таким образом, как там, так и в этом месте повествование иносказательное, хотя Писание в настоящем случае пользуется переносным выражением для того, чтобы назвать отверстыми глаза, которые и раньше были открыты, — отверстыми конечно для созерцания и познания чего–нибудь такого, чего они дотоле не замечали. Ибо там возникло жадное любопытство к преступлению заповеди, страстно желавшее испытать неизвестное, именно — что последует за запрещенным вкушением, и услаждавшееся вредною свободою сбросить узы запрещения, в вероятном предположении, что не последует смерти, которой они боялись. Действительно, яблоко на запрещенном дереве, надобно думать, было таким же, какое на других деревах они по опыту знали как безвредное; отсюда, они скорее думали, что Бог легко простит их, когда они согрешат, нежели терпеливо могли сносить незнание чего–нибудь, даже и того, почему Бог запретил им брать с этого дерева плод. Поэтому сейчас же вслед за преступлением заповеди, они, лишившись внутренне оставившей их благодати, которую они оскорбили надмением и гордою любовью к собственной власти, остановили взоры на своих членах и почувствовали в них похоть, какой раньше не знали. Итак, их глаза открылись на то, на что раньше они не были открыты, хотя на все другое и были открыты.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXII
     
     Начало смертности и похоти. — Фиговые передники.
     
42. В тот же самый день, в который совершилось то, чтО Бог воспретил, явилась смерть. Ибо с утратой дивного состояния, их тело, которое поддерживалось таинственною силою и от древа жизни, благодаря которой они не могли ни подвергаться болезни, ни изменяться в возрасте, так что вкушением с древа жизни в их плоти, хотя еще душевной и долженствовавшей измениться потом к лучшему, обозначалось то, что в ангелах, вследствие участия их в вечности, происходит от духовного питания мудростью (символом чего служило древо жизни), так что они не могут изменяться к худшему, — итак, говорю, с утратой дивного состояния, их тело получило болезненное и смертное свойство, присущее и плоти скотов, а отсюда и — самое то движение, вследствие которого в скотах возникает стремление к соитию, дабы рождающиеся преемствовали умирающим; но будучи и в самом этом наказании показательницей своего благородства, разумная душа почувствовала стыд пред этим скотским движением, — стыд, который проник в нее не только потому, что она почувствовала, постыдное движение там, где раньше не чувствовала ничего подобного, но и потому, что это движение явилось следствием преступления заповеди. Ибо она почувствовала теперь, какою раньше облечена была благодатью, когда в наготе своей не испытывала ничего непристойного. В этом случае исполнились слова: Господи, волею твоею подаждь доброте моей силу, отвратил же ecu лице твое, и бых смущен (Пс. 29, 8). В состоянии этого смущения они прибегли к фиговым листьям, сшили передники и, утратив достославное, прикрыли ими срамное. Не думаю, чтобы в этих листьях они видели что–нибудь такое, чем считали приличным прикрыть свои уже зудевшие члены; но в своем тогдашнем смущении они, сами того не зная, тайным инстинктом расположились устроить такое обозначение своего наказания, которое бы обличало деяние грешников и, будучи описано, назидало читателя.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXIII
     
     Голос Бога ходящего в раю.
     
43. И услышаста глас Господа Бога, ходяща в раи к вечеру (Быт. III, 8). В этот именно час прилично было посетить тех, которые отпали от света истины. Может быть, прежде Бог говорил с ними другими удобоизъяснимыми или не удобоизъяснимыми способами, внутренне, как говорит Он с ангелами, непреложной истиной просвещая умы их, которым дано знать разом все, что происходит во времени даже и не разом. Может быть, говорю, Он говорил с ними хотя и не с таким уделением божественной премудрости, которую получают ангелы, но, по человеческой мерке, с гораздо меньшим, однако под тем же самым образом посещения и беседования, а может быть и таким, который совершается при посредстве твари или в состоянии экстаза чрез телесные образы, или же чрез телесные органы, когда является какой–нибудь образ или зрению, или слуху, как Бог обыкновенно бывает видим в образе Своих ангелов, или звучит из облака. Но в настоящем случае они услышали голос Бога, ходящего в раю пред вечером не иначе, как видно, при посредстве твари, дабы не возникло в них мысли, что их телесным чувствам явилась местным и временным движением сама невидимая и всюду целая субстанция Отца, и Сына, и Святого Духа.
     
44. И скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога посреде древа райскаго (Быт. III, 8). Если человек, когда Бог отвращает от него лицо Свое, бывает смущен, то мы не должны удивляться, что тут происходит нечто похожее на безумие, вследствие крайнего стыда и страха, а также и по беспокойному тайному инстинкту, под влиянием которого они бессознательно делали то, что имело значение для потомков, ради которых эти события и описаны.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXIV
     
     Адам, скрывающийся по причине наготы, вопрошается Богом. — Плотская нагота.
     
45. И призва Господь Бог Адама, и рече ему: где ecu (Быт. III, 9)? Это голос упрекающего, а не незнающего, и без сомнения имеет некоторое знаменование, потому что как заповедь была дана мужу, чрез которого она дошла до жены, так и спрашивается вперед муж. Ибо заповедь от Господа доходит чрез мужа до жены, а заповедь от диавола доходит чрез жену до мужа. Все это полно таинственных знаменований не со стороны самих действующих лиц, с которыми это случилось, а со стороны действовавшей в них всенощной премудрости Божией. Но в настоящем случае мы не таинственные значения раскрываем, а защищаем совершившиеся события.
     
46. Адам отвечает: Глас слышах Тебе ходяща в раи, и убояхся, яко наг есть, и скрыхся (Быт. III, 10). Достаточно вероятно, что Бог явился первым людям обыкновенно в человеческой форме чрез приличную для этого действия тварь; но, направляя их внимание к высшему, Он дозволил им заметить наготу свою только тогда, когда они после греха почувствовали постыдное движение в членах. Поэтому они оказались в таком состоянии, в какое обыкновенно приходят люди, когда на них бывают устремлены взоры людей, и это состояние, как следствие наказания за грех, было таким, что они хотели утаиться от Того, от Кого нельзя ничего утаить, и Кто видит сердце, от Того хотели скрыть свою плоть. Но что же удивительного, если гордецы, желавшие стать яко бози, осуетишася помышлении своими и омрачися неразумное их сердце. Они называли себя во обилии своем мудрыми, а когда Он отвратил от них лице Свое, стали глупы (Рим. I, 21–22). В самом деле, им стыдно было уже и самих себя, почему они и сделали себе опоясания; тем сильнее они боялись показаться даже в этих своих опоясаниях пред Тем, Кто при посредстве видимой твари как бы с дружеским щадением возводил на них как бы человеческие взоры. Ибо если Он являлся для того, чтобы люди говорили с Ним как с человеком, подобно тому, как говорил с Ним Авраам при дубе Мамврийском (Быт. XVIII, 1), то эта дружественность, служившая до греха для них источником дерзновения, после греха была подавлена стыдом, и они уже не смели показать Его очам наготы своей, которая оскорбляла и их собственные взоры.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXV
     
     Извинение Адама и Евы.
     
47. Господь, желая допрашиваемых, по обычаю, принятому в судопроизводстве, наказать большим наказанием, нежели каким было то, от которого они уже принуждены были придти в стыд, говорит: Кто возвести тебе, яко наг еси, аще не бы от древа, егоже заповедах тебе сего единаго не ясти, от него ял ecu (Быт. III, 11)? Начавшаяся уже с этого мгновения по грозному приговору Божию смерть заставила их обратить похотливое внимание на члены, от чего их глаза названы открытыми, и последовало то, что привело их в стыд. И рече Адам: жена, юже дал ecu со мною, та ми даде от древа, и ядох (Быт. III, 12). Вот какова гордость! Сказал ли: «Согрешил я»? Hет, — чувствует все безобразие смущения и не обнаруживает смиренного сознания. Все это описано потому, что и самые вопросы были сделаны с тою без сомнения целью, чтобы описание было правдивым и полезным (ибо раз оно лживо, то и бесполезно), дабы мы видели, в какую болезнь гордости впали теперь люди, стараясь сложить на Творца то, что сделали худого, и желая приписать себе то, что сделали бы доброго. Жена, говорит, юже ми дал ecu со мною, т. е. которую Ты дал, чтобы она была со мною, та ми даде от древа, и ядох: как будто она для того была дана, чтобы не повиновалась мужу, а оба они — Богу!
     
48. И рече Господь Бог жене: что сие сотворила ecu? и рече жена: змий прельсти мя, и ядох (Быт. III. 13). Не сознается в грехе и она, а сваливает на другого, по полу отличного, но равного по лживости. Однако же, от них родился, им не подражал, а был, очевидно, удручен множеством зла тот, кто сказал и будет говорить до скончания века: Аз рех: Господи, помилуй мя, исцели душу мою, яко согреших к Tи (Пс. 40, 5). Не тем ли более должны были так поступить и они? Но Господь не посек еще выи грешников (Пс. 128, 4). Остались труды, скорби смертные, всякое сокрушение века и, наконец, благодать Божия, в благопотребное время помогающая людям, которых она удручая научает, что они не должны превозноситься самими собою. Змий, говорит, прельсти мя, и ядох: как будто чье–либо убеждение она должна была предпочесть заповеди Божией!
    
    
     
      
ГЛАВА XXXVI
     
     Проклятие змия.
     
49. И рече Господь Бог змию: яко сотворил ecu сие, проклят ты от всех скотов, и от всех зверей, сущих на земле. На персех твоих и чреве твоем ходити будеши, и землю снеси вся дни живота твоею. И вражду положу между тобою, и между женою, и между семенем твоим и семенем тоя. Она твою блюсти будет главу, и ты блюсти будеши его пяту (Быт. III, 14. 15). Bсe это изречение иносказательное, и если добросовестность писателя и истинность повествования могут чем–либо служить для него, то разве тем только, что мы не должны сомневаться, что оно было сказано. Ибо только слова: И рече Бог змию суть слова писателя и должны быть принимаемы в собственном их значении. Несомненно, отсюда, что это изречение обращено к змию. Дальнейшие слова суть уже слова Бога, которые предоставляются свободному пониманию читателя, в собственном ли или переносном смысле надобно понимать их, как и говорили мы в начале настоящей книги. Из того, что змий не спрашивается, почему он так сделал, можно заключить, что он сделал это не по своей природе и своей воле, но от него, чрез него и в нем действовал диавол, который по причине греха нечестия и гордости уже предназначен был вечному огню. Отсюда, что в настоящем случае говорится змию и, конечно, относится к тому, кто действовал чрез змия, без сомнения, иносказательно; ибо в этих словах искуситель описывается таким, каким он будет для человеческого рода, который начал распространяться тогда, когда эти слова, в лице змия, обращены были к диаволу. Но как, после объяснения иносказания, надобно понимать эти слова, об этом, насколько могли, мы сказали в двух, изданных против манихеев, книгах о книге Бытия и, если бы мы могли сказать о сем что–нибудь более тщательным и более соответственным образом в другом месте, готовы сделать это при помощи Божией; теперь же наше внимание должно быть обращено на другое.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXVII
     
     Наказание жены. — Господствование мужа.
     
50. И жене рече: умножая умножу печали твоя, и воздыхания твоя: в болезнях родиши чада, и к мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет (Быт. III, 16). И эти, обращенные к жене, слова гораздо удобнее принимать иносказательно и пророчески. Но так как жена еще не рождала, и болезнь и стоны рождающей происходят только от тела смерти, которая началась со времени преступления заповеди, хотя и тогда члены тела были душевными, но не подлежавшими, если бы человек не согрешил, смерти и имевшими жить в другом более счастливом состоянии, доколе, после хорошо проведенной жизни, не заслужили бы изменения к лучшему (как мы выше не один уже раз на это указывали), то [изрекаемое жене] наказание можно понимать и буквально, за исключением слов: и к мужу твоему обращение твое, и той тобою обладати будет, которые требуют рассмотрения, как понимать их в собственном смысле. Ибо жена, надобно думать, и до греха была сотворена не иначе, а так, что муж господствовал над ней, а она имела к нему служебное отношение. Но настоящая зависимость по справедливости может быть понимаема как зависимость преобразовательная, которая представляется скорее делом известного состояния, нежели любви, так что и самое рабство, вследствие которого люди потом начали быть рабами людей, возникло от наказания за грех. Апостол сказал: любовию работайте друг другу (Гал. V, 13), но ни в каком случае не сказал бы: «господствуйте друг над другом». Таким образом. супруги могут служить друг другу любовью, но жене Апостол не дозволяет владети мужем (1 Тим. II, 12). Это обладание по приговору Божию предоставляется мужу, и муж удостоился получить господство над женой, от несохранения им которого будет больше развращаться природа и увеличиваться вина.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXVIII
     
     Наказание Адама и имя, данное жене.
     
51. Сказал Бог Адаму: Яко послушал ecu гласа жени твоея, и ял ecu от древа, егоже заповедах тебе сего единого не ясти, от него ял ecu, проклята земля в делех твоих, в печалех снеси тую вся дни живота твоего: терния и волчцы возрастит тебе, и снеси траву сельную. В поте лица твоего снеси хлеб твои, дондеже возвратишися в землю, от неяже взят ecu, яко земля ecu, и в землю отыдеши (Быт. III, 17–19). Кто не знает, что труды человеческого рода имеют отношение к земле? И так как их не было бы, если бы человек сохранил блаженство, которым наслаждался в раю, то несомненно, что слова эти должно принимать в собственном значении. Впрочем, нужно сохранить за ними и значение пророчества, которое особенно имеется здесь в виду вниманием говорящего Бога. Не напрасно же и сам Адам по какому–то удивительному инстинкту дал теперь своей жене имя «Жизнь», присовокупив, яко та мати всех живущих (Быт. III, 20). Ибо и эти слова надобно понимать как слова не повествующего или утверждающего писателя, а самого первого человека; сказав: яко та мати всех живущих, он как бы приводит причину, почему он назвал ее Жизнью.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXIX
     
     Кожаные одежды. — Упрек в гордости.
     
52. И сотвори Господь Бог Адаму и жене его ризы кожаны, и облече их (Быт. III, 21). И это хотя сделано было ради знаменования, но все же сделано, как и то, что было сказано, хотя ради знаменования, но все же сказано, Ибо, как часто я говорил и не перестану говорить, от повествователя о совершившихся событиях требуется, чтобы он рассказывал о том, что совершилось, как о совершившемся, и о том, что сказано, как о сказанном. Но как в действиях различается, что сделано и что оно означает, так различается и в словах, что сказано и что оно значит. Ибо в иносказательном ли или в собственном значении сказано то, о чем повествуется как о сказанном, однако не следует считать его сказанным иносказательно.
     
53. И рече Бог: се Адам быстъ яко един от Нас, еже разумеет доброе и лукавое (Быт. III, 22). Так как эти слова, как бы они ни были сказаны, изречены Богом, то выражение: един от Нас надобно понимать не иначе, как так, что множественное число поставлено здесь по причине Троицы, подобно тому, как раньше сказано: сотворим человека (Быт, I, 26), и как Господь говорит о Себе и Отце: приидем к нему и обитель у него сотворим (Иоан. XIV, 23). Итак, напоминается гордецу, по какому поводу он возжелал внушенного змием: будете яко бози. Се, говорит, Адам быстъ яко един от Нас. Это — слова Бога не столько посмеивающегося над ним, сколько устрашающего других, чтобы они не были такими же гордецами: ради них все это и описано. Бысть, говорит, яко един от Нас, еже разумети доброе и лукавое. Что другое надобно разуметь здесь, как не пример, представленный для возбуждения страха, потому что он не только не стал таким, каким хотел быть, но не сохранил даже и того, чем сотворен был?
    
    
     
      
ГЛАВА XL
     
     Изгнание из рая. — Отлучение.
     
54. И ныне, говорит Бог, да не когда прострет руку свою и возмет от древа жизни, и снест, и жив будет во век. И изгна его Господь Бог из рая сладости, делати землю, от неяже взят быстъ (Быт. III, 22–23). Первая половина содержит в себе слова Бога, а вторая — действие, последовавшее за этими словами. Само собою понятно, что отчуждившись от жизни не только той, которую имел получить наравне с ангелами, если бы сохранил заповедь, но даже и той, которую в некотором блаженном состоянии тела проводил в раю, Адам подлежал удалению и от древа жизни, И это или потому, что древо жизни поддерживало бы в нем прежнее блаженное состояние тела, или же потому, что в этом дереве заключалось и видимое таинство невидимой мудрости; почему и надлежало удалять от него Адама, или как подлежавшего уже смерти, или как бы отлученного, подобно тому, как и в настоящем раю, т. е. в Церкви, обыкновенно люди отлучаются церковною дисциплиною от видимых таинств алтаря.
     
55. И изрине Адама, и всели его прямо рая сладости (Быт. III, 24), И это сделано хотя ради знаменования, но все же сделано, чтобы грешник и в злополучии жил против рая, которым знаменовалась блаженная жизнь и духовно. И пристави Херувима, и пламенное оружие обращаемое хранити путь древа жизни (Быт. III, 24). Нет сомнения, по устроению небесных Властей и в видимом раю была некоторая огненная стража при посредстве ангельского служения; однако не следует сомневаться, что так сделано было, за исключением известного знаменования, и по отношению к духовному раю.
    
    
     
      
ГЛАВА XLI
     
     Мнения о грехе человека, в чем он заключался. — Брачные церемонии.
     
56. Некоторые, как мне небезызвестно, думают, что первые люди слишком рано поддались желанию знать добро и зло и преждевременно захотели получить то, что было отсрочено для них до более благоприятного времени; овладев под влиянием искусителя раньше времени тем, что им было еще несвойственно, они оскорбили Бога и, будучи изгнаны и наказаны, лишились такой полезной вещи, которою, если бы они соответственно воле Божией обратились к ней своевременно, могли бы пользоваться спасительно. — Мнение это с точки зрения правой веры и истины имело бы некоторую вероятность в том случае, если бы мы хотели понимать древо познания добра и зла не в собственном значении, как дерево истинное с истинными плодами, а иносказательно.
     
57. Некоторые думают и так, что первые люди тайком совершили свой брак и имели совокупление раньше, чем соединил их Творец; что и означено было именем древа, которое было воспрещено им до своевременного союза. Как будто, должны мы думать, они сотворены были в таком возрасте, что нужно было ждать им половой зрелости, — как будто не было это законным тогда, когда оно могло совершиться, а если не могло, то конечно и не совершилось бы! Или, может быть, нужно было выдать невесту из рук отца, ожидать торжественности обетов, совершения брачного пиршества, счета приданного и описи реестров?! Странное мнение, и, кроме того, оно отступает от буквального смысла событий, который мы предприняли защищать и защищали, насколько это благоволил нам даровать Бог.
    
    
     
      
ГЛАВА XLII
     
     Поверил ли Адам змию и силою какого довода он доведен был до греха. — Идолопоклонство Соломона.
     
58. Гораздо более интереса представляет вопрос, каким образом Адам, если бы он был духовным хотя только по духу, а не и по телу, мог поверить словам змия, будто Бог воспретил им вкушать плоды с того древа, зная, что если они это сделают то будут как боги по способности различения добра и зла: Творец как бы завидовал Своей твари в этом благе. Удивительно было бы, если бы человек одаренный духовным умом, мог этому поверить. Разве не потому ли, что он сам не мог этому поверить, ему и дана была жена, которая одарена была меньшим разумением и жила, может быть, еще по чувству плоти, а не по духу ума, почему Апостол и не приписывает ей образа Божия? Муж убо, говорит он, не должен есть покрывати главу, образ и слава Божия сый: жена же слава мужу есть (1 Кор. XI, 7). И так было не потому, чтобы женский ум не мог воспринять того же самого образа, так как по слову Апостола в благодати нет ни мужского, ни женского пола, а потому, что жена, быть может, еще не получила того, что создается в познании Бога, и должна была получать это постепенно под управлением и распоряжением мужа. Не напрасно Апостол говорит: Адам прежде создан быстъ, потом же Ева. И Адам не прельстися, жена же прелъстившися, в преступлении впаде (1 Тим. II, 13–14), т. е. чрез жену впал в преступление и муж. Ибо Апостол называет и его преступником, когда говорит: по подобию преступления Адама, иже есть образ будущего (Рим. V, 14). Но не называет его прельстившимся. Ибо и будучи спрошен, Адам не говорит: Жена, юже дал ecu со мною, прельстила меня, и ядох, а: Та ми даде от древа, и ядох. Между тем, жена говорит: Змий мя прельсти.
     
59. Разве вероятное дело, что Соломон, этот муж великой мудрости, признавал какую–нибудь пользу идолов? И, однако, он не мог устоять пред любовью к женам (3 Цар. XI, 4), которая влекла его к этому злу, делая то, чего, как он знал, не следует делать, чтобы не омрачить своих смертоносных удовольствий, в которых он утопал и погибал. Так точно и Адам после того, как жена прельстившись ела от запрещенного древа и ему дала, чтобы ели оба, не захотел опечалить ее, полагая, что она может затосковать без его утешения, раз он будет чужд её душе, и совершенно погибнет вследствие этого разъединения. Он побежден был не похотью плоти, которой еще не чувствовал в законе членов, противовоюющем закону ума, а некоторым дружеским благоволением, вследствие которого [человек] весьма часто оскорбляет Бога, опасаясь, как бы из друга не стать врагом; а что Адам не должен был так делать, это показало правосудное совершение божественного приговора.
     
60. Отсюда, он обманут был некоторым иным способом; но коварством змия, которым была прельщена жена, он, по моему мнению, не мог быть прельщен так, как могла она. Между тем, Апостол имел в виду в собственном смысле прельщение, вследствие которого то, чем жена была убеждаема, сочтено было ею истинным, хотя оно было ложно, т. е. будто Бог воспретил им прикасаться к древу познания добра и зла, зная, что, если они к нему прикоснутся, будут как боги, и таким образом как бы завидуя божеству тех, коих сотворил людьми. Но если даже мужем овладело некоторое желание сделать опыт вследствие своего рода умственного превозношения, которое не могло укрыться от Бога, так как муж видел, что жена не умерла, вкусив от запрещенного древа, как уже выше мы о том сказали, то все же, по моему мнению, он, раз одарен был умом духовным, ни в каком случае не мог поверить тому, будто Бог воспретил им плоды этого дерева по зависти. Что же больше? Склонение ко греху произошло так, как и могло оно произойти в них, а описано так, как оно должно читаться всеми, хотя бы и не многими понималось так, как должно.
    
    
     
      
ГЛАВА XLII
     
     Поверил ли Адам змию и силою какого довода он доведен был до греха. — Идолопоклонство Соломона.
     
58. Гораздо более интереса представляет вопрос, каким образом Адам, если бы он был духовным хотя только по духу, а не и по телу, мог поверить словам змия, будто Бог воспретил им вкушать плоды с того древа, зная, что если они это сделают то будут как боги по способности различения добра и зла: Творец как бы завидовал Своей твари в этом благе. Удивительно было бы, если бы человек одаренный духовным умом, мог этому поверить. Разве не потому ли, что он сам не мог этому поверить, ему и дана была жена, которая одарена была меньшим разумением и жила, может быть, еще по чувству плоти, а не по духу ума, почему Апостол и не приписывает ей образа Божия? Муж убо, говорит он, не должен есть покрывати главу, образ и слава Божия сый: жена же слава мужу есть (1 Кор. XI, 7). И так было не потому, чтобы женский ум не мог воспринять того же самого образа, так как по слову Апостола в благодати нет ни мужского, ни женского пола, а потому, что жена, быть может, еще не получила того, что создается в познании Бога, и должна была получать это постепенно под управлением и распоряжением мужа. Не напрасно Апостол говорит: Адам прежде создан быстъ, потом же Ева. И Адам не прельстися, жена же прелъстившися, в преступлении впаде (1 Тим. II, 13–14), т. е. чрез жену впал в преступление и муж. Ибо Апостол называет и его преступником, когда говорит: по подобию преступления Адама, иже есть образ будущего (Рим. V, 14). Но не называет его прельстившимся. Ибо и будучи спрошен, Адам не говорит: Жена, юже дал ecu со мною, прельстила меня, и ядох, а: Та ми даде от древа, и ядох. Между тем, жена говорит: Змий мя прельсти.
     
59. Разве вероятное дело, что Соломон, этот муж великой мудрости, признавал какую–нибудь пользу идолов? И, однако, он не мог устоять пред любовью к женам (3 Цар. XI, 4), которая влекла его к этому злу, делая то, чего, как он знал, не следует делать, чтобы не омрачить своих смертоносных удовольствий, в которых он утопал и погибал. Так точно и Адам после того, как жена прельстившись ела от запрещенного древа и ему дала, чтобы ели оба, не захотел опечалить ее, полагая, что она может затосковать без его утешения, раз он будет чужд её душе, и совершенно погибнет вследствие этого разъединения. Он побежден был не похотью плоти, которой еще не чувствовал в законе членов, противовоюющем закону ума, а некоторым дружеским благоволением, вследствие которого [человек] весьма часто оскорбляет Бога, опасаясь, как бы из друга не стать врагом; а что Адам не должен был так делать, это показало правосудное совершение божественного приговора.
     
60. Отсюда, он обманут был некоторым иным способом; но коварством змия, которым была прельщена жена, он, по моему мнению, не мог быть прельщен так, как могла она. Между тем, Апостол имел в виду в собственном смысле прельщение, вследствие которого то, чем жена была убеждаема, сочтено было ею истинным, хотя оно было ложно, т. е. будто Бог воспретил им прикасаться к древу познания добра и зла, зная, что, если они к нему прикоснутся, будут как боги, и таким образом как бы завидуя божеству тех, коих сотворил людьми. Но если даже мужем овладело некоторое желание сделать опыт вследствие своего рода умственного превозношения, которое не могло укрыться от Бога, так как муж видел, что жена не умерла, вкусив от запрещенного древа, как уже выше мы о том сказали, то все же, по моему мнению, он, раз одарен был умом духовным, ни в каком случае не мог поверить тому, будто Бог воспретил им плоды этого дерева по зависти. Что же больше? Склонение ко греху произошло так, как и могло оно произойти в них, а описано так, как оно должно читаться всеми, хотя бы и не многими понималось так, как должно.
    
   
   
    
     
КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ
    
    
     в которой идет речь о рае и третьем небе, куда был восхищен Павел.
    
    
     
      
ГЛАВА I
     
     Подлежат рассмотрению слова Апостола о рае.
     
1. В одиннадцати предыдущих книгах мы рассмотрели текст свящ. Писания, надписываемого Бытие, с самого его начала до того пункта, как первый человек был изгнан из рая, и внесли из него в свое сочинение то, что могли, и так, как могли, или утверждая и защищая известное для нас, или же исследуя и разбирая неизвестное, — не столько предписывая, что каждый должен мыслить о темных предметах, сколько показывая необходимость изучения того, относительно чего мы остались в сомнении, и не позволяя себе пред читателем дерзости утверждения там, где не в состоянии были дать ему утвердительное суждение. Настоящая же двенадцатая книга, обработанная с таким же тщанием, какого требовал от нас подлежащий рассмотрению текст свящ. Писаний, будет посвящена подробнейшему раскрытию вопроса о рае, дабы не показалось, будто мы уклонились от разъяснения слов Апостола, в которых он разумеет, по–видимому, рай под третьим небом, говоря: Вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть, восхищена бывша таковаго до третиаго небесе. И вем такова человека: аще в теле, или кроме тела, не вем, Бог весть: яко восхищен бысть в рай, и слыша неизреченны глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати (2 Кор. XII, 2–4).
     
2. Спрашивают обыкновенно, прежде всего, что в этих словах Апостол называет третьим небом, а затем — хотел ли он, чтобы в них разумелся рай, или же после того, как был восхищен на третье небо, он восхищен был и в рай, где бы этот рай ни находился, так что если он был восхищен на третье небо, это не значит то же, что был восхищен и в рай, но сначала — на третье небо, и потом — в рай. Этот вопрос настолько обоюден, что, мне кажется, может быть разрешен в том только случае, если кто–нибудь на основании не настоящих слов Апостола, а других мест свящ. Писаний или очевидных данных, найдет что–нибудь такое, чем докажет, находится ли рай на третьем небе или не находится, так как представляется неясным что такое и само третье небо и как понимать его — относительно ли телесных или духовных вещей. Можно бы, конечно, сказать, что человек телом может быть восхищен только в какое–нибудь телесное место, но так как Апостол выражается таким образом, что он не знает, в теле ли, или вне тела был он восхищен, кто же осмелится сказать о себе, что знает то, чего не знал Апостол? При всем том, если не могут быть восхищены ни дух без тела в телесные места, ни тело — в духовные, то самое уже сомнение его (если только допустить, что Апостол пишет о самом себе) как бы вынуждает нас разуметь таким же образом и место, куда он был восхищен, т. е. так, что нельзя определить и распознать, телесное ли оно или духовное.
    
    
     
      
ГЛАВА II
     
     Апостол мог не знать, вне ли тела видел он рай, если он видел его в экстазе.
     
3. Ибо когда представляются нам во сне или в экстазе телесные образы, то мы совершенно не отличаем их от самых тел, пока, возвратившись к телесным чувствам, не приходим к сознанию, что имели дело с образами, которые воспринимали не при помощи телесных чувств. Кто, в самом деле, пробудившись от сна, не чувствует сейчас же, что видел грезы, хотя, когда видел их спящий, он не мог отличить их от телесных воззрений бодрствующих? Со мною, впрочем, знаю, случалось, (а потому, не сомневаюсь, могло или может случаться и с другими), что, видя [что–нибудь] во сне, я чувствовал, что вижу именно во сне, и даже сонный я чувствовал и был твердо убежден, что образы, которые во сне обыкновенно поражают нас своею несообразностью, не истинные тела, а представляются мне во сне. Но иногда, однако, я и ошибался: видя, напр., своего друга во сне, я старался убедить его, что видимые нами тела не истинные тела, а образы спящих во сне, хотя и сам он представлялся мне во сне же, как и они, — даже и то самое, что мы говорим с ним вместе, не истинно, а он видит теперь, сонный, что–нибудь иное, и не знает, вижу ли то же самое и я; впрочем, когда я усиливался убедить его, что это не сам он, я отчасти склонялся думать и так, что это именно он, с которым я, конечно, не говорил бы, если бы был убежден, что это не он. Таким образом, душа сонного, хотя удивительно и бодрствующая, может обманываться образами тел, как если бы это были самые тела.
     
4. В экстазе же я имел случай слышать только одного человека, и притом простолюдина, который едва мог выражать свои ощущения, но знал, что он и бодрствует, и видит нечто не глазами: «видела его, говорил он (пользуюсь, насколько могу припомнить, его собственными словами), душа моя, а не глаза''. Но он не знал, тело ли то было или же телесный образ. Ибо не был таким, чтобы мог различать подобные вещи, но в то же время был настолько простодушно искренним, что я слушал его с таким доверием, как если бы сам видел то, что, по его словам, видел он.
     
5. Вот почему, если Павел видел рай так, как Петру виделась спускающаяся с неба корзина (Деян. X, 11), или Иоанну все то, что он описывает в Апокалипсисе (Апок. I, 12), или Иезекиилю поле с костями мертвых и их воскресение (Иез. XXXVlI, I–10) или Исайи сидящий Бог, окрест Его серафимы и жертвенник, взятый с которого уголь очистил уста пророка (Иса. VI, 1–7), то ясно, что он мог и не знать, в теле ли он видел, или вне тела.
    
    
     
      
ГЛАВА III
     
     Апостол, будучи уверен, что видел третье небо, не был уверен, как видел.
     
6. Но если он видел вне тела и не телА, то возможен вопрос, были ли это телесные образы, или же субстанция, которая не представляет никакого подобия тела, как напр. Бог, как ум, или понимание или разум человека, как добродетели — благоразумие, справедливость, чистота, любовь, благочестие и все то, что только мы мысленно исчисляем, расчленяем, определяем, не видя ни их очертания, ни цвета, ни того, как они звучат, чем пахнут, какой имеют вкус во рту, чем оказываются для осязания со стороны тепла или холода, мягкости или твердости, тонкости или жесткости; а [созерцая их] при помощи зрения, света и представления другого рода, и притом такого, который гораздо превосходнее и несомненнее остальных.
     
7. Возвратимся же опять к словам Апостола и paссмотрим их с большею тщательностью, признав сначала за несомненное, что Апостол гораздо больше и несравненно полнее нас знал то, что мы стараемся знать так или иначе о бестелесной природе. Итак, если он знал, что ни в каком случае нельзя видеть ни духовных предметов посредством тела, ни телесных помимо тела, то почему же из того, что видел, он не распознал и того, как это мог он видеть? Ибо если он был уверен, что тО были духовные предметы, то почему не был в то же время и уверен, что видел их вне тела? Если же знал, что тО были предметы телесные, то почему не знал, что мог видеть их только посредством тела? Откуда же в нем возникает сомнение, в теле ли или вне тела он их видел, разве уж не сомневался ли и в том, были ли то тела, или телесные образы? Итак, посмотрим, прежде всего, что в составе его слов есть такого, относительно чего он не сомневается, и если потом останется в них что–нибудь такое, относительно чего он сомневается, то, может быть, из того, относительно чего он не сомневается, разрешится и вопрос, каким образом сомневается он и в этом.
     
8. Вем, говорит, человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще кроме тела, не вем, Бог весть, восхищена, бывша таковаго до третияго небесе. Итак, он знает человека о Христе, четырнадцать лет тому назад восхищенного до третьего неба: в этом он нисколько не сомневается; не должны, следовательно, сомневаться и мы. Но в теле ли или вне тела человек тот был восхищен, в этом он сомневается, а отсюда, раз сомневается он, кто же из нас осмелится быть в том уверен? Разве не будет ли в этом случае последовательным с нашей стороны сомнение относительно третьего неба, куда, как он говорит, был человек тот восхищен?
     
Ибо если [в словах Апостола] указывается нечто действительное, то указывается в них и третье небо; если же в них дан только некоторый образ телесных предметов, не было и третьего неба, а указание на него сделано в том смысле, что Апостол, как ему казалось, достиг до первого неба, выше которого видел опять небо, достигши которого видел новое небо, и уже достигши последнего, он мог сказать, что был восхищен до третьего неба. Но что существовало третье небо, куда он был восхищен, в этом он не сомневается, и не хочет, чтобы сомневались и мы, ибо говорит вначале: вем, и затем ведет дальнейшую речь; так что тО, что, как говорит Апостол, он знает, может не считать истинным разве лишь тот, кто не верит Апостолу.
    
    
     
      
ГЛАВА IV
     
     Небо, куда был восхищен Апостол, действительно было третье небо. — Затруднение, каким образом Апостол был уверен относительно виденного неба и не уверен относительно того, как он его видел.
     
9. Итак, Апостол знает человека, восхищенного до третьего неба; след. небо, куда [человек тот] был восхищен, было действительно третье небо, а не какой–нибудь телесный знак, который Моисей отличал и от самой субстанции Бога, и от видимой твари, в какой Бог являлся человеческим и телесным чувствам, настолько, чтобы сказать: покажи мне Тебе Самого (Исх. XXXIII, 13), а также и не какой–нибудь образ телесной вещи, который видя в духе, Иоанн спрашивал, что он собою означает, и получал в ответ, что это или город, или люди, или что–нибудь другое, когда видел зверя, или жену, или воды, или что–нибудь другое подобное (Апок. XIII, 1 и XVII, 3); но, говорит, вем человека восхищена бывша до третияго небесе.
     
10. Если же небом он хотел назвать духовный образ, подобный телесному [небу], в таком случае и его тело было также только образом тела, в котором он был туда восхищен; след. и своим телом он называл образ тела, как небом — образ неба. В таком случае он не старался бы и различать, что он знает и чего не знает, — знает человека, восхищенного до третьего неба, не знает же, в теле ли восхищенного, или вне тела, а просто рассказывал бы о видении, называя, что видел, именами тех предметов, которые видел. И мы, когда рассказываем о своих снах или о каких–нибудь откровениях в них, говорим: «Я видел гору, видел реку, видел трех человек» и т. п., приписывая этим образам те имена, которые имеют самые предметы, подобие коих мы видели; Апостол же говорит: «то знаю, а этого не знаю».
     
11. А если и то и другое представлялось ему образно, в таком случае то и другое он одинаково знал иди не знал; если же небо представлялось ему в своем собственном виде и потому он знал о нем, то каким образом тело того человека могло представляться ему образным?
     
12. В самом деле, если виделось ему телесное небо, почему же он скрыл, виделось ли оно ему телесными глазами? Если же он не уверен был, телесными ли глазами или в духе оно ему виделось, а потому и сказал: в теле или кроме тела, не вем, то каким образом не уверен был и в том, действительно ли телесное небо виделось ему, или же оно представлялось ему образно? С другой стороны, если виделась ему бестелесная субстанция не в образе какого–нибудь тела, а так, как созерцаются нами правосудие, мудрость и т. п., и таким было и небо, то, ясно, ничего подобного нельзя видеть телесными глазами, а потому, если он знал, что видел что–нибудь подобное, то не мог сомневаться, что видел не при помощи тела. Вем, говорит, человека… кроме, тела, не вем, Бог весть.
    
    
     
      
ГЛАВА V
     
     Разрешается то же самое затруднение.
     
13. Что де ты знаешь и, из опасения ввести верующих в заблуждение, отличаешь от того, чего не знаешь? — Человека, говорит, восхищенного до третьего неба. Но это небо было или тело, или дух. Если оно было телом и было видимо телесными глазами, почему же он знает, что оно существует, а не знает, что было им видимо в теле? А если оно было духом, в таком случае или представляло собою телесный образ, и тогда одинаково неизвестно как то, было ли оно телом, так и то, было ли видимо им в теле, или же было видимо так, как умом созерцается мудрость, т. е. без всяких телесных образов, и в таком случае известно, что не могло быть видимо при посредстве тела; след. или известно и то и другое, или то и другое неизвестно, или же известно то, что видимо было, а неизвестно то, при посредстве чего было видимо. Ибо бестелесная природа, очевидно, не могла быть видима при посредстве тела. Тела же хотя и могут быть видимы вне тела, но, конечно, не так, как при помощи тела, а совершенно отличным способом (если такой существует), почему было бы удивительно, если бы этот способ мог ввести Апостола в такое заблуждение или сомнение, чтобы, видя телесное небо не телесными глазами, он мог сказать, что не знает, в теле ли или вне тела его видел.
     
14. Остается поэтому допустить, что так как Апостол, с такою тщательностью различающий, что он знает, от того, чего не знает, не мог ошибаться, то, когда был восхищен на небо, он не знал и сам, в теле ли он был, как существует душа в живом теле сонного ли или бодрствующего человека, или в отрешении от телесных чувств в экстазе; или же совершенно вышел из тела, оставив его мертвым до тех пор, пока его душа, по окончании видения возвратилась в мертвые члены и он не то, чтобы пробудился, будучи раньше сонным, или пришел в чувства, будучи раньше погруженным в экстаз, а ожил, как бы совершенно мертвый. Поэтому, что, будучи восхищен на небо, он там видел, и что, как утверждает, знает, то он видел в собственном смысле, а не мечтательно. Но так как душа его, отрешенная от тела, совершенно ли мертвым его оставляла, или же сама находилась в нем каким–нибудь свойственным живому телу способом, а ум её был восхищен для созерцания и слышания неизреченных [тайн] видения, то он и не знал этого, а потому, может быть, и сказал: аще в теле или кроме тела, не вем, Бог весть.
    
    
     
      
ГЛАВА VI
     
     Три рода зрения.
     
15. А что бывает видимо не образно, а в собственном смысле, и в то же время не при посредстве тела, то видимо бывает в зрении, которое превосходит все прочие. Постараюсь, при помощи Господа, выяснить виды и различия этого зрения. В одной заповеди: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Мф. XXII, 39), когда мы ее читаем, встречаются три рода зрения: во–первых — посредством глаз, которыми мы видим самые буквы, затем — посредством человеческого духа, которым мысленно представляется ближний и отсутствующий, наконец — посредством умственного созерцания, которым зрится самая мыслимая (intellecta) любовь. В ряду этих трех родов первый самый очевидный: к нему принадлежит созерцание неба и земли и вообще всего, что видят на них наши глаза. Нетрудно подойти и ко второму роду, которым мыслятся отсутствующие телесные предметы, ибо и небо, и землю со всем, что на них можем видеть, мы представляем себе и в темноте, когда, не видя ничего телесными глазами, духом созерцаем образы тел истинные ли, как видим мы и самые тела и удерживаем их памятью, или вымышленные, как может составлять их наше мышление. Ибо иначе мы представляем себе мысленно Карфаген, который знаем, и иначе — Александрию, которой не знаем. Третий же род, коим созерцается мысленная любовь, обнимает собою предметы, которые не имеют подобных себе образов. Ибо человека, дерево, солнце и вообще все небесные ли или земные тела, когда они присутствуют пред нами налицо, мы видим в их собственных формах, а когда отсутствуют, мысленно представляем себе в их, отпечатлевшихся в нашем духе, образах: все эти предметы образуют два рода зрения — один при посредстве телесных чувств, а другой при посредстве духа, в котором содержатся их образы. Но видим ли мы любовь иначе как присутствующую, в её собственном виде, и иначе как отсутствующую, в каком–нибудь подобном ей образе? Конечно, нет; но насколько может быть созерцаема умом, она может быть созерцаема одним больше, а другим меньше, а если мыслится как некоторый телесный образ, то не созерцается вовсе.
    
    
     
      
ГЛАВА VII
     
     Роды зрения — телесный, духовный, разумный. — Телесное в собственном и переносном смысле. — Духовное в многоразличном смысле.
     
16. Об этих трех родах зрения, насколько, по нашему мнению, требовало дело, мы кое–что сказали уже в предыдущих книгах, но не указали числа их. В настоящем же случае в виду того, что затронутый вопрос требует с нашей стороны несколько более подробного раскрытия, мы, после краткого указания на роды этого зрения, должны обозначить их точными и соответственными именами, чтобы потом уже не возвращаться к их описанию. — Итак, первый род мы называем телесным (corporale), потому что он созерцается при помощи тела и воспринимается телесными чувствами. Второй — духовным (spiritale), так как все, что не тело и однако существует, справедливо назвать духом; а образ отсутствующего тела, хотя и подобен телу, не есть конечно ни тело, ни зрение, которым тело различается. Третий же — разумным (intellectuale), потому что назвать его mentale (умственным), от слова mens (ум), крайне нелепо в виду новизны этого названия.
     
17. Если бы я обратился теперь к более тонкому объяснению этих названий, то речь моя и затянулась бы, и была бы от того непонятнее; да в этом нет никакой, по крайней мере настоятельной, надобности. Достаточно знать, что телесным что–нибудь называется или в собственном смысле, когда речь идет о телах, или в переносном, как напр. сказано: яко в Том живет всяко исполнение божества телесне (Кол. II, 9). Божество не тело, но, называя таинства ветхого завета тенью будущего (Кол. II, 17), Апостол, ввиду этого сравнения с тенями, сказал, что во Христе обитает полнота божества телесно, так как в Нем исполнилось все то, что прообразовано было в тех тенях и, таким образом, Он представляет Собою в некотором роде тело этих теней, т. е. истину образов и прообразований. Отсюда, как самые образы названы им тенями иносказательно и в переносном смысле, так и в словах, что во Христе обитает полнота божества телесно, он пользуется переносным же слововыражением.
     
18. Название же «духовный» употребляется многоразличным образом. Так, тело, которое будет в воскресении святых, Апостол называет духовным, говоря: сеется тело душевное, востает тело духовное (1 Кор. XV, 44), — духовное в том смысле, что удивительным образом прилажено будет к духу для полного блаженства и нетления, и будет оживляться одним духом помимо всякой потребности в телесной пище, а не в том, что будет иметь бестелесную субстанцию, ибо и тело, которым облечены теперь, не имеет душевной субстанции и называется душевным потому, что в нем обитает душа. Точно также духом называется воздух сам ли или его дуновение, т. е. движение, как сказано: огнь, град, снег, голоть, дух бурен (Пс. 148, 8). Называется духом и душа скотов или человека, как написано: И кто весть дух сынов человеческих, аще той восходит горе, и дух скотский, аще низходит той долу в землю (Еккл. III, 21). Называется духом и самый разумный ум, в котором заключается некоторое как бы око души, и которому принадлежат образ и подобие Бога. Отсюда, Апостол говорит: «обновляйтесь духом ума вашего и облекайтесь в новаго человека, созданнаго по Богу» (Еф. IV 23–24), и в другом месте о внутреннем человеке: «и облекшись в новаго, который обновляется в познании по образу Создавшаго его» (Кол. Ill, 10). Точно также говоря: темже убо сам аз умом моим работаю закону Божию, плотию же закону греховному (Рим. VII, 25) и в другом месте, припоминая то же изречение, в словах: плоть бо похотствует на духа, дух же на плоть… да не яже хощете, сия творите (Гал. V, 17), Апостол тО, что раньше назвал умом, назвал потом и духом. Наконец, духом называется и Бог, как говорит Господь в Евангелии: дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (Иоан. IV, 24).
    
    
     
      
ГЛАВА VIII
     
     Откуда для второго рода, зрения взято название духовного.
     
19. Но не из этих, приведенных мною, случаев, где встречается название духа, мы заимствовали слово, от которого назвали духовным второй род зрения, о коем теперь идет у нас речь, а из одного места в послании к Коринфянам, где очевиднейшим образом дух отличается от ума: Аще бо, говорит Апостол, молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть (1 Кор. XIV, 14). Если этим местом дается такая мысль, что язык изрекает сокровенные и таинственные знаменования, которыми, если они непонятны уму, никто не назидается, слыша то, чего не понимает, почему раньше и сказано: глаголяй языки, не человеком глаголет, но Богу, никто же бо слышит, духом же глаголет тайны (1 Кор. XIV, 2): то достаточно видно, что в этом месте Апостол имеет в виду такой язык, на котором изрекаются значения, как бы образы и подобия телесных вещей, для уразумения коих требуется зрение (obtuitum) ума. А раз они не понимаются, в таком случае, по словам Апостола, они суть в духе, а не в уме, почему он с большею ясностью говорит: Аще благословиши духом, исполняяй место невежды, како речет: аминь, по твоему благодарению, понеже не весть что глаголеши (1 Кор. XIV, 16)? Отсюда, так как языком, т. е. членом тела, который мы движем во рту, когда говорим, даются, конечно, знаки вещей, а не самые вещи произносятся, то Апостол в переносном смысле назвал языком такое или иное произнесение знаков прежде, чем они бывают понятны; когда же соединяется с ними разумение, составляющее уже принадлежность ума, является откровение, или познание, или пророчество, или научение. Поэтому Апостол говорит: Аще прииду к вам языки глаголя, кую вам пользу сотворю, аще вам не глаголю или во откровении, или в разуме, или в пророчествии, или в поучении (1 Кор. XIV, 6)? Или в разуме, или в пророчествии, т. е. когда со знаками, т. е. с языком, соединяется понимание, так, чтобы это было делом не только духа, но и ума.
    
    
     
      
ГЛАВА IX
     
     Пророчество принадлежит уму.
     
20. Поэтому те еще не обладают пророчеством, которые при посредстве каких–либо подобий телесных предметов изрекают знамения в духе, если при этом не присоединяется еще в разумения (obtuitum) ума для их понимания; и тот, кто истолковывает видение другого, больше пророк, чем тот, кто сам видит видение. Отсюда ясно, что пророчество принадлежит больше уму, чем духу в особенном его смысле, как некоторой низшей в сравнении с умом душевной силе, в которой отпечатлеваются представления о телесных предметах. Таким образом, Иосиф, истолковавший, что означали собою семь колосьев и семь коров, был больше пророк, чем фараон, который видел их во сне (Быт. XLI, 1–32). Фараон имел дух, настроенный к видению, а Иосиф — ум, просвещенный к уразумению. У фараона был язык, а у Иосифа — пророчество, потому что у первого было представление только предметов, а у последнего — истолкование представлений. Отсюда, меньше пророк тот, кто в духе при посредстве образов телесных предметов видит только лишь знаки означаемых ими вещей, и гораздо больше пророк тот, кто одарен только лишь пониманием этих образов, но пророк собственно тот, кто превосходит и тем и другим, т. е. и видит в духе знаменующие подобия телесных предметов, и живо понимает их умом, как напр. испытано и доказано было превосходство Даниила, который и рассказал царю виденный им сон, и объяснил, что этот сон значил (Дан. II, 27–45; IV, 16–24). Ибо и телесные образы отпечатлены были в его духе, и уму его открыто было их понимание. На основании именно этого различия духа, в виду которого Апостол сказал: помолюся духом, помолюся же и умом (1 Кор. XIV, 15), дабы и знаки предметов отображались в духе, и понимание их отражалось в уме, — на основании этого, говорю, различия мы теперь и назвали духовным такой род зрения, каким мы мысленно представляем образы предметов даже и отсутствующих.
    
    
     
      
ГЛАВА X
     
     Разумный род зрения.
     
21. Разумный же тот превосходнейший род, который принадлежит собственно уму. Мне вовсе не встречалось случаев, чтобы разум мог называться таким же многоразличным образом, как дух. А употребляем ли мы слово разумный (intellectuale) или разумопостижимый (intelligibile), мы обозначаем одно и тоже. Некоторые, правда, допускают между этими словами такое различие, что разумопостижимое это предмет, который может быть воспринимаем одним только разумом, а разумное это самый разум, который постигает; но то — еще вопрос и вопрос важный и трудный, чтобы существовал какой–либо предмет, который бы мог быть созерцаем разумом и в то же время сам не понимал. Я не думаю, чтобы кто–нибудь стал мыслить и говорить так, что существует предмет, который бы воспринимал разумом, а сам не мог бы воспринимаем разумом. Ум созерцается не иначе, как умом. Отсюда, так как ум может быть созерцаем, то он разумопостижим, а так как согласно с вышеуказанным различием, он и созерцаем, то и разумен. Поэтому, оставив в стороне весьма трудный вопрос, существует ли что–нибудь такое, что только постигалось бы, а и не постигало, мы в настоящее время разумное и разумопостижимое соединяем под одним и тем же названием и значением.
    
    
     
      
ГЛАВА XI
     
     Отношение телесного зрения к духовному, а духовного к разумному.
     
22. Рассмотрим теперь эти три рода зрения — телесный, духовный и разумный — порознь, восходя от низшего к высшему. Раньше мы привели пример, как в одном изречении усматриваются все три рода зрения. Ибо, когда мы читаем: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе (Mф. XXII, 39), то телесно видим буквы, духовно мыслим ближнего, а разумом созерцаем самую любовь. Но могут быть духовно мыслимы и отсутствующие буквы, может быть, телесно видим и присутствующий ближний; любовь же по своей субстанции не может быть ни видима телесными глазами, ни представляема духом в подобном телу образе, а может быть познаваема и воспринимаема только умом, т. е. разумом. Телесное зрение не управляет ни одним из этих родов, но получаемое при его помощи ощущение передается духовному [роду], как управляющему. Ибо когда мы видим что–нибудь глазами, то образ видимого тотчас же отпечатлевается в духе, но распознается нами как такой только тогда, когда, отнявши глаза от видимого глазами предмета, мы находим в духе образ виденного. И если это — дух неразумный, как дух скотов, то образ видимого так и остается в духе. А если — разумная душа, то он передается разуму, который управляет и духом; так что тО, что видели глаза и передали духу, чтобы в нем составился образ виденного, представляет собою знак такой или иной вещи, тотчас ли его значение понимается или же только отыскивается, ибо оно может быть понято и найдено только при помощи деятельности ума.
     
23. Царь Валтасар видел пальцы пишущей на стене руки (Дан. V, 5), и тотчас же при посредстве телесного чувства в его духе отпечатлелся образ этого, телесно представившегося ему, предмета, и остался в его мысли после того, как самое видение уже совершилось и прошло. Этот образ он созерцал в духе, но еще не понимал его, — не понимал и тогда, когда этот знак представлялся ему телесно и видим был его глазами; однако, при помощи ума он уже догадывался, что это — знак. И так как он доискивался, что этот знак означает, то и самое это искание было делом ума же. Ничего об этом видении не зная, явился Даниил и, имея просвещенный в пророческом духе ум, открыл смущённому царю значение этого знака (Дан. V, 25, 28), будучи по тому роду зрения, которое составляет принадлежность ума, больше пророком, нежели тот, кто и знак, телесно ему представлявшийся, телесно видел и мысленно созерцал его образ в дух, но разумом мог только знать, что это — знак и только доискиваться, чтО он означает.
     
24. Петр видел в исступлении ума, что с неба спускается сосуд, за четыре угла привязанный и наполненный различными животными, я услышал голос: заколи и яждь (Деян. X, 11 и след.). Когда, пришедши в чувства, он размышлял о видении, Дух возвестил ему о мужах, присланных Корнилием, говоря: се мужие… ищут тебе, но востав сниди, и иди с ними…, зане Аз послах их (Деян. X, 19–20). Как понят был слышанный им в видении голос: яже Бог очистил есть, ты не скверни (Деян. X, 15), он показал это, пришедши к Корнилию, в словах: и мне Бог показа ни единаго скверна или нечиста глаголати человека (Деян. X, 28). Таким образом, когда, отрешившись от телесных чувств, он видел сосуд, то в духе слышал и слова: заколи и яждь, а также: яже Бог очистил есть, ты не скверни. Пришедши же в чувства, он начал размышлять в духе о том, что из слышанного им и виденного им в видении удержала память: все это были не телесные предметы, а образы телесных предметов как тогда, когда он видел и слышал их в исступлении, так я теперь, когда стал припоминать их и мысленно представлять. Но когда он недоумевал и доискивался, стараясь понять их значение, это было уже делом пытливого ума, хотя решение и не было еще найдено, пока не явились пришедшие от Корнилия; и когда к телесному присоединилось еще видение, в котором Дух Святый, и опять в духе, сказал ему: иди с ними, то свыше озаренным умом он понял, наконец, значение всех, бывших ему, знаков. — После тщательного рассмотрения этих и подобных им примеров явствует, что телесное зрение имеет отношение к духовному, а последнее к разумному.
    
    
     
      
ГЛАВА XII
     
     Телесное и духовное зрение.
     
25. Но когда в бодрственном состоянии, в то время, как ум наш не бывает отрешен от телесных чувств. мы остаемся при телесном зрении, то от этого зрения отличаем зрение духовное, при помощи коего мысленно представляем себе отсутствующие тела, вспоминая ли такие, какие знали, или каким–нибудь образом составляя в духе представление о таких, каких не знали, но какие, однако, существуют, или, наконец, выдумывая произвольно или по догадке такие, каких никогда не существовало. От всего этого мы отличаем телесные, видимые нами и подлежащие нашим телесным чувствам, предметы так, что в нас не возникает никакого сомнения, что это — тела, а то — образы тел. Когда же вследствие ли крайнего напряжения мысли, или в силу какой–нибудь болезни, как напр. это случается обыкновенно с френетиками [23] при лихорадке, или, наконец, вследствие привмещения какого–нибудь, доброго или злого, духа образы телесных предметов отражаются в духе так, как будто бы тела подлежат самым телесным чувствам, причем и в телесных чувствах сохраняется напряжение: в таком случае являвшиеся в духе телесные образы созерцаются так же, как созерцаются тела при посредстве тела; так что в одно и то же время бывают видимы глазами какой–нибудь присутствующий человек, а другой отсутствующий — духом, но как бы глазами. Мы знали людей, находившихся в подобном состоянии и разговаривающих и с присутствующими налицо и с другими отсутствующими, но как бы присутствующими. Пришедши в себя, одни сообщают, что они видели, а другие не могут этого сделать. Так и сны — одними вспоминаются, а другими забываются. Когда же внимание духа совершенно отрешается от телесных чувств, такое состояние обыкновенно называется экстазом. В этом состоянии человек ни присутствующих тел не видит, даже и с открытыми глазами, ни звуков не слышит: все внимание его души устремлено или на телесные образы при помощи телесного зрения или на бестелесные, не представляемые ни в каком телесном образе, предметы при помощи зрения духовного.
     
26. Но когда духовное зрение при совершенном отрешении души от телесных чувств в сновидениях ли или в экстазе, останавливается на образах телесных предметов, то созерцаемое, если оно ничего собою не означает, составляет воображение самой души, как и бодрствующие, здоровые и не находящиеся в состоянии отрешения создают образы многих тел, которые не подлежат их чувствам; разница только та. что они твердо обличают эти образы от присутствующих налицо и истинных тел. Если же оно что–нибудь собою означает, представляет ли сонным или бодрствующим, когда они и глазами видят присутствующие тела, и духом созерцают образы отсутствующих тел, но так, как бы эти последние находились пред их глазами, или же, наконец, в так называемом экстазе, при совершенном отрешении души от телесных чувств: в таком случае это — чрезвычайный способ [зрения]; но вследствие привмешения другого духа возможны случаи, что то, чтО знает сам дух, он посредством подобного рода образов внушает и тому, с кем соединяется, понимает ли его этот последний, или же получает разъяснение от другого. Ибо раз подобные откровения получаются и, конечно, от тела получаться не могут, то что же остается, как не предположить, что они получаются от какого–нибудь духа?
    
    
     
      
ГЛАВА XIII
     
     Присуща ли душе сила прорицания.
     
27. Некоторые полагают, что человеческая душа в самой себе имеет некоторую силу прорицания. Но если так почему же она не всегда может, хотя и всегда хочет? Может быть потому, что не всегда получает помощь, чтобы могла? А когда получает, возможно ли, чтобы эта помощь никому не принадлежала, или принадлежала телу? Остается, поэтому, думать, что она принадлежит духу. Затем, как получается эта помощь? В теле ли происходит что–нибудь такое, что внимание души как бы отвлекается и отступает от тела, вследствие чего она приходит в состояние, когда в самой себе созерцает знаменующие образы, которые в ней существовали и раньше, но не замечались ею, подобно тому, как в памяти мы имеем много такого, чего не замечаем, или в этом случае возникает что–нибудь такое, чего раньше в самой душе не было, а существовало оно в каком–нибудь дух, в котором, отрешаясь и освобождаясь от тела, она эта образы и видит? Но если они в душе уже были, как нечто ей принадлежащее, почему же она их, как следует, и не понимает? Ибо иногда, и даже в большинстве случаев, она не понимает их. Разве сделать такое предположение, что как дух её получает помощь, чтобы видеть их, так, в свою очередь, и ум её не может их понимать, если не получает помощи? Или же, может быть, устраняются и как бы развязываются не телесные препятствия, мешающие душе в её стремлении к видениям, а она непосредственно уносится в эти видения, или только духовно их созерцая, или же понимая и разумно? Или, наконец, иногда она видит эти образы в себе самой, иногда же чрез привмешение какого–либо духа. Какое бы из этих предположений мы ни приняли, во всяком случае оно не должно быть дерзко утверждаемо. Одно только не подлежит сомнению, что телесные образы, созерцаемые духом у бодрствующих ли, или сонных или больных, не всегда служат знаками других предметов; между тем, было бы удивительно, если бы экстаз мог когда–нибудь иметь место так, чтобы образы телесных предметов при этом чего–либо не означали.
     
28. Не удивительно, что и одержимые демоном говорят иногда истину относительно того, что не подбежит чувствам присутствующих; потому что вследствие какого–то, наверно не знаю, сокровенного привмешения этого духа происходит то, что он становится как бы одно с духом страждущего и одержимого. Когда же в эти видения человеческий дух восхищается духом добрым, то ни в каком уже случае не следует сомневаться, что созерцаемые им образы служат знаками других предметов, и притом таких, которые полезно знать, ибо это уже — дело Божие Различие [между этими состояниями] весьма трудно в том случае, когда дух злобы действует спокойно и говорит, что может, не причиняя никакого телесного страдания, а обдержа только дух человека, — когда говорит даже истину и предсказывает полезные вещи, преобразуясь, как написано, в ангела светла (2 Кор. XI, 14), с целью уловить в свои сети, снискав доверие в очевидно добром. Думаю, что это различие возможно только при помощи того дара, о котором ведет речь Апостол, когда говорит о дарах Божиих: другому же разсуждение духовом (1 Кор. XII, 10).
    
    
     
      
ГЛАВА XIV
     
     Разумное зрение не обманывает. Не всегда опасно ошибаться, принимая одно за другое.
     
Ибо не трудно распознать его, когда он доводит до чего–либо такого, что противно добрым нравам и правилу веры: в таком случае он распознается многими. При помощи же упомянутого дара он в самом уже начале, когда многим кажется еще добрым, тотчас же распознается как злой.
     
29. Однако, и посредством телесного зрения, и при помощи открывающихся в дух образов телесных предметов как добрые научают, так и злые обманывают. Разумное же зрение не ошибается. Ибо или тот не понимает, кто принимает что–нибудь за иное, чем оно есть, или же если понимает оно непременно истинно. Глаза не знали бы, что им делать, если бы видели тело, которого не могли бы отличить от другого, или что стало бы делать внимание души, если бы в духе получилось такое представление тела, которого она не могла бы отличить от самого тела? Но является на помощь разум, отыскивая, что все это означает и чему полезному оно учит, и или, нашедши, достигает своей цели, или, не нашедши, оставляет спорным вопросом, чтобы какая–нибудь опасная крайность не завела его в пагубное заблуждение.
     
30. Трезвый же, свыше вспомоществуемый, разум судит о том, чтО или сколько есть такого, относительно чего думать даже и иначе, чем оно есть, для души не опасно. Ибо если со стороны добрых считается кто–нибудь добрым, хотя бы скрытно был и дурным, то тут нет ничего ни пагубного для него самого, ни опасного для думающих так о нем, если только он не погрешает относительно самых предметов, т. е. самого добра, от которого каждый бывает добр. В противном случае, в каком–нибудь отношении было бы вредно для всех людей, что они во время сна считают истинными тела, подобия коих во сне видят, или было бы вредно в каком–нибудь отношении Петру, что, когда по неожиданному чуду он был освобожден от оков и веден ангелом, мняше видение зрети (Деян. XII, 9), или когда он в экстазе отвечал: никакоже, Господи, яко николиже ядох всяко скверно или нечисто (Деян. X, 14), считая все, что находилось в сосуде, за истинных животных. Все это, раз оно оказывается иначе, чем как принималось во время видения, не должно вызывать в нас чувство раскаяния, что было так видимо, если только в этом не обнаруживается грубое неверие, или суетное и даже безбожное настроение. Поэтому, когда и диавол вводит в обман телесными видениями, нет ничего вредного в том, что в обман вводятся глаза, если только при этом [человек] не погрешает против истины веры и здравого разумения, которым Бог научает покорных Ему. Если он вводит в обман чудесными образами даже и душу в духовном зрении в такой степени, что она представляет себе существующим тело не существующее, то и это нисколько не вредно душе, если она не соизволяет на такое опасное склонение.
    
    
     
      
ГЛАВА XV
     
     Любодейные сновидения случаются безгрешно.
     
31. Отсюда поднимается иногда вопрос о соизволениях сонных, когда они видят во сне, будто вступают в совокупление или против своего намерения, или даже и против дозволенных нравов. — Случается это только тогда, когда предметы, о которых мы думаем в бодрственном состоянии не по желанию воли, а как говорим почему–либо и о подобных вещах (как, напр., и я в настоящем случае не мог бы, конечно, говорить об этом, если бы о том не думал), во сне представляются нам и отпечатлеваются в нас настолько, что ими естественно возбуждается и плоть и что она в себе естественным образом собирает, испускает детородными каналами. Допустим теперь, что образы телесных вещей, о которых я помыслил по необходимости, чтобы говорить о них, представляются во сне с такою силою, с какою представляются бодрствующим самые тела: в таком случае и происходит то, чего у бодрствующего не может происходить безгрешно. Кто, в самом деле, ведя речь и по необходимому течению речи говоря что–нибудь о своем совокуплении, может не мыслить о том, о чем говорит? Но раз фантазия, действующая и в мышлении разговаривающего, выступает в сновидении настолько, что исчезает различие между нею и действительным телесным смещением, в таком случае немедленно же возбуждается и плоть и следует то, что обыкновенно за тем следует, хотя совершается это без греха настолько же, насколько без греха служит предметом речи бодрствующего то, что, без сомнения, им мыслится, чтобы быть предметом его речи. При всем том, благодаря доброму настроению души, когда она, очищенная лучшим желанием, умерщвляет многие пожелания, не относящиеся к естественному движению плоти, которую бодрствующие люди, чистые духом, обуздывают, а сонные не могут этого сделать, потому что не имеют власти над тем, что представляется им как отпечатление телесного, ничем не отличного от самого тела, образа, — благодаря такому доброму настроению души, некоторые её заслуги отображаются и во сне. Так, Соломон и сонный предпочел всему мудрость и, оставив без внимания все прочее, испросил её у Господа и тем, как свидетельствует Писание, угодил Богу и за свое доброе желание получил вознаграждение (3 Цар. III, 5–15).
    
    
     
      
ГЛАВА XVI
     
     Представления о телесных предметах дух составляет в себе сам.
     
32. Если все это так, то к телесному зрению имеет отношение телесное, разделяющееся как бы на пять, отдельно действующих, каналов, чувство. Так как самый тонкий и потому наиболее, чем другие, близкий к душе элемент в теле, т. е. свет распространяется сперва один посредством глаз и в зрительных нервах светит для созерцания видимых предметов, а потом — в некотором смешении, во–первых с чистым воздухом, во–вторых с воздухом бурным и туманным, в–третьих, с более плотною влажностью, в–четвертых, с земною массою, то с чувством зрения, в котором свет действует по преимуществу, он образует пять чувств; как об этом я сказал в четвертой и седьмой книге. Между тем, над всеми телесными элементами первенствует видимое небо, с которого блещут светила и звёзды, как чувство зрения первенствует в теле. А так как всякий дух, без сомнения, превосходнее всякого тела, то следует, что духовная природа, даже и та, в которой отпечатлеваются образы телесных предметов, превосходнее и самого телесного неба, не местоположением конечно, а достоинством природы.
     
33. Здесь мы встречаемся с некоторым удивительным явлением, именно: хотя дух существует раньше тела, а телесный образ является позже самого тела, однако возникая по времени позже, но являясь в существующем по природе раньше, телесный образ в духе превосходнее, чем само тело в своей субстанции. И отнюдь не следует думать так, что в духе производит что–нибудь тело, как будто бы дух был подчинен производящему телу, как материи. Бесспорно, то, что производит, превосходнее того, из чего оно что–нибудь производит, и ни в каком случае тело не превосходнее духа, а напротив дух несомненно превосходнее тела. Отсюда, хотя какое–нибудь тело, которого мы раньше не видали, мы видим прежде, а потом уже его образ является в нашем духе, при помощи которого воспоминается нами то, что было прежде отсутствующим; однако, этот образ производит не тело в духе, а сам в себе дух с удивительною быстротою, далеко опережающею медлительность тела, которое чуть глаз завидит, как образ его уже возникает в духе видящего без всякого промежуточного момента времени. То же самое надобно сказать и относительно слуха: если бы дух не воспринимал в себе тотчас же образа воспринятого ухом звука и не удерживал его памятью, то уже о втором слоге нельзя было бы сказать, второй ли он, так как первый, коснувшись уха, уже исчез и его не существует; а в таком случае пропадали бы всякая фраза, всякое приятное впечатление от пения, всякое, наконец, телесное движение в наших действиях, и не было бы никакого усовершенствования, если бы совершаемые телом движения не задерживались в духе при помощи памяти. А они не удерживались бы в дух, если бы он образно не воспроизводил их в себе. В нас составляются образы даже будущих наших движений еще раньше окончания наших действий. Ибо что делаем мы при посредстве тела такого, чего не предварял бы мысленно дух, не созерцал бы раньше в себе и некоторым образом не предустроял подобий всех наших видимых действий?
    
    
     
      
ГЛАВА XVII
     
     Откуда подобия, отпечатлевающиеся в духе, становятся известными демонам. — Некоторые удивительные видения. — Френетики. — Больной мальчик.
     
34. Но, с другой стороны, трудно объяснить, каким образом мысленные подобия телесных предметов становятся известными духам даже нечистым, и что служит для нашей души в её земном теле препятствием, что мы, наоборот, не можем их видеть в своем духе. Тем не менее, однако, на основании несомненнейших показаний у нас известны случаи обнаружения помыслов людей демонами, которые, впрочем, если бы могли видеть в людях внутренний вид добродетелей, то не искушали бы их, как напр. если бы диавол мог видеть в Иове благородное и удивительное терпение, то не захотел бы, конечно, быть побежденным со стороны искушаемого (Иов. I, 10). Не следует, однако, удивляться, что они открывают то там, то здесь о таких событиях, которые чрез несколько дней действительно подтверждаются. Это могут делать благодаря не только способности видеть телесные предметы с остротою, несравненно более превосходною, чем наша, но и удивительной быстроте самых тел своих, гораздо более тонких, чем наши.
     
35. Нам известно, что одержимый нечистым духом. находясь у себя в доме, указывал время, когда собирается выйти к нему из своего, отстоящего на расстоянии двенадцати миль, дома пресвитер, где он в данную минуту находится в своем пути, как приближается и когда входит во двор, в дом и спальню, пока не является к нему на глаза. Все это больной видит не глазами; однако, если бы он этого каким–нибудь образом не видел, то не давал бы таких верных показаний; а был он болен лихорадкой и говорил как бы в френетическом бреду. Может быть, он и действительно был френетик, но его по этой причине считали за одержимого демоном. От своих домашних он не принимал никакой пищи, а только от пресвитера. Домашним своим, насколько мог, оказывал жестокое сопротивление и только с приходом пресвитера успокаивался, ему только был послушен и отвечал с покорностью. Однако, и самому пресвитеру умоисступление и бешенство больного уступили только тогда, когда он выздоровел от лихорадки, как обыкновенно выздоравливают френетики, и никогда уже потом не испытывал ничего подобного.
     
36. Знаем мы и такой случай, что несомненный уже френетик предсказал будущую смерть одной женщины, и предсказал не в виде прорицания, а в виде рассказа о совершившемся и прошлом событии. «Умерла, говорил он, ведя свой рассказ, — я видел, как ее вынесли и с телом пронесли вот тут», хотя она была жива; чрез несколько дней она вдруг умерла и ее пронесли по тому месту, как он предсказал.
     
37. Был также у нас мальчик, который, при вступлении в юношеский возраста, жестоко страдал болезнью половых органов; причем, врачи никак не могли догадаться, что с ним такое, — видели только, что самый член скрыт внутри, так что, не обрезав крайней, чрезвычайно длинной отвислой плоти, нельзя было его видеть, да и после едва он был найден. Между тем, пах и шулята жгла вытекавшая клейкая и вонючая жидкость. Но острую боль испытывал он не постоянно, а когда испытывал её приступы, страшно выл, трясясь всеми членами, хотя и сохраняя полное сознание, как обыкновенно бывает это при физических страданиях. Затем, среда своих воплей он лишался чувств и падал с закрытыми глазами, нечувствительный ни к каким щипаниям. Чрез несколько времени как бы пробудившись и уже не чувствуя боли, он рассказывал, что видел. Потом, чрез несколько дней, снова подвергался тем же страданиям. Во всех, или почти во всех своих видениях он, как рассказывал, видел кого–то двух, одного пожилого, другого мальчика, которые ему и говорили или показывали то, что, по его словам, он видел и слышал.
     
38. Однажды видел он сонм поющих и ликующих в дивном свете праведников и различные жесточайшие муки нечестивых; причем, те двое вели его и показывали ему блаженство одних и мучение других. Видел он это в день Пасхи Господней, когда в течение всей Четыредесятницы он не испытывал страданий, от которых раньше едва освобождался и на три дня. Накануне Четыредесятницы он видел тех двоих, обещавших ему, что чрез сорок дней он не будет чувствовать никакой болезни, и затем они дали ему врачебный совет — обрезать крайнюю плоть, после чего он долгое время не болел. Когда же опять заболел и начал видеть подобные видения, то получил от них снова совет — войти в море до бороды и чрез несколько времени оттуда выйти, причем обещали, что, наконец, он не будет уже подвержен сильной болезни, а только лишь неприятному истечению клейкой жидкости. Так и случилось; после он не подвергался уже никогда прежним умоисступлениям и не видел ничего такого, что видел раньше, когда, вдруг среди страданий и ужасных криков утихнув, он уносился в видения. Впоследствии, впрочем, когда врачи выпользовали и излечили его и от остального, он не устоял в святых расположениях.
    
    
     
      
ГЛАВА XVIII
     
     О причинах видений.
     
39. Если бы кто–нибудь мог исследовать и верно понять причины и способы подобных видений и прорицаний, то мне хотелось бы скорее послушать его, чем самому рассуждать. Однако, не буду скрывать и того, что сам я думаю об этом предмете; пусть только ни ученые не поднимают меня на смех, как человека утверждающего, ни неученые не принимают за человека поучающаго, а те и другие пусть считают меня скорее исследующим, чем знающим. Все эти видения я приравниваю к видениям сонных. Как эти последние бывают иногда ложны, а иногда истинны, иногда совершенно подобны будущему, или ясно рассказаны, иногда тревожны, а иногда спокойны, а когда истинны, предуказываются в темных намеках и как бы иносказательно: таковы точно и те. Но люди любят распытывать неизведанное и исследовать причины необычных явлений, оставляя без внимания явления ежедневные, хотя весьма часто эти имеют более сокровенное происхождение. Как в области звуков, т. е. знаков, коим мы пользуемся в своей речи, они, слыша неупотребительное слово, спрашивают, что оно означает, а познакомившись с его значением, спрашивают дальше, откуда взялось такое слово, хотя относительно многих, имеющихся в словоупотреблении, выражений не стараются знать, откуда они взялись: так точно старательно ищут причин и оснований и требуют разъяснения у людей ученых, когда встречают что–нибудь необычное и в области вещей телесных ли или духовных.
     
40. Когда кто–нибудь спрашивает меня, что значит, напр., слово catus (умный), а я отвечаю — prudens (благоразумный), или acutus (острый), но он этим не удовлетворяется, а продолжает спрашивать, откуда взялось слово catus, то я обыкновенно спрашиваю его в свою очередь, откуда взялось слово acutus? чего, конечно, он не знает, но так как это слово употребительное, то он терпеливо остается при незнании его происхождения, полагая в то же время, что будет знать значение нового, поражающего его ухо, слова, если доищется, откуда оно происходит. Отсюда, всякого, кто только меня спрашивает, откуда в редко случающемся с душою экстазе происходят видения, подобные телесным предметам, я спрашиваю в свою очередь у него, откуда происходят у спящих видения, которые душа испытывает ежедневно и, однако, никто вовсе не старается или мало старается входить в исследование этого предмета. Как будто природа этих ведений меньше удивительна потому что ежедневна, или меньше заслуживает внимания потому, что свойственна всем, или если правильно поступают те, которые не входят в исследование этих явлений, то менее бы правильно поступили они, если бы не интересовались теми! А я гораздо больше удивляюсь и изумляюсь тому, с какою быстротою и легкостью душа составляет в себе образы тел, которые она видит при помощи глаз, нежели видениям сонных и даже находящихся в экстазе. Впрочем, какова бы ни была природа видений, несомненно, что они не тело. А для кого этого недостаточно, тот пусть от других распытывает, откуда они происходят; я со своей стороны признаюсь, что этого не знаю.
    
    
     
      
ГЛАВА XIX
     
     Откуда рождаются видения.
     
41. Говорят, что это выводится прямо из примеров, взятых из опыта; так, напр., бледность, краснота, дрожание, даже болезнь тела имеют причину иногда в теле, а иногда в душе, — в теле, когда или разливается по нему влага, или же со вне входит в него пища или что–нибудь другое, — в душе, когда она или волнуется страхом, или смущается стыдом, или гневается, или любит, или испытывает что–нибудь подобное, и совершенно естественно: сильнее волнуясь сама, она естественно сильнее потрясает и то, что любит и чем управляет. Так точно, если и душа погружается в видения, которые открываются ей не телесными чувствами, а бестелесною субстанцией, и погружается так, что не различает, тела ли это, или подобия тел, то причина этого происходит иногда со стороны тела, а иногда со стороны духа, — со стороны тела или вследствие происходящих в нем естественных перемен, как напр. происходят видения сонных (потому что спать свойственно человеку по телу), или вследствие какого–либо болезненного его состояния, когда телесные чувства или приходят в расстройство, напр. когда френетики видят разом и тела и видения, настолько подобные телам, как будто пред глазами у них находятся самые тела, или же бывают совершенно закрыты, напр. когда крайне изможденные какою–нибудь постепенно усиливающеюся болезнью, долго отсутствуя из находящегося тут же тела и, затем, в него возвращаясь, часто рассказывают, что видели многое, — в духе, когда при совершенно здоровом теле [люди] или впадают в такое исступление, что видят при посредстве телесных чувств тела и в духе — некоторые подобия, коих не обличают от тел, или же совершенно отрешаются от телесных чувств и, ничего решительно не ощущая, остаются в течение этого духовного видения в области телесных подобий. Но когда в подобные состояния ставит человека нечистый дух, то являются или бесноватые или же ложные пророки, а когда — дух добрый, то являются верные, глаголющие тайны, пророки ли истинные, когда при этом присоединяется еще и разумение, или же мужи, видящие видения и повествующие о них в приложении к тому времени, которое ими должно быть указываемо.
    
    
     
      
ГЛАВА XX
     
     Видения, происходящие в теле, происходят не от тела.
     
42. Но если причина подобных видений происходит со стороны тела, то производит их не само тело, потому что тело не имеет силы образовать что–нибудь духовное; но, при усыплении, или расстройстве, или даже закрыли пути внимания [души] от стороны мозга, откуда направляется движение ощущения, сама душа (которая по собственному побуждению прекратить своей деятельности не может), будучи поставлена или почти поставлена в невозможность получать ощущения от телесных предметов или направлять к ним силу своего вникания при посредстве тела, создает подобия телесных предметов при помощи духа, или созерцает те, которые сообщаются ей духом; при чем, если сама создает их, это будут только фантазии, а если созерцает сообщаемый духом, это будут знаки [телесных предметов]. Так, когда болят иди совершенно слепнут глаза, то хотя в этом случае препятствие к, созерцанию телесных предметов существует в теле, однако зрения этого рода не бывает отнюдь не потому, что причина заключается в седалище мозга, откуда направляется само чувствующее внимание души. Действительно, слепые видят больше во сне, нежели в бодрственном состоянии. У сонных у них путь ощущения, ведущий внимание [души] к глазам, в мозгу усыплен, а потому это внимание, будучи отвлечено на нечто другое, созерцает сновидения, как будто телесные формы существуют у них на лицо, так что сонный видит себя бодрствующим и думает, будто он видит не подобия тел, а самые тела; когда же слепые находятся в бодрственном состоянии, то зрительное внимание идет по своему пути, но, доходя до глаз, не выходит наружу, а здесь и остается, так что они чувствуют, что бодрствуют, и в бодрственном состоянии остаются больше в темноте даже и днем, чем в сонном, днем ли, или ночью. И не слепые весьма часто спят с открытыми глазами, ничего ими не видя, и все же их нельзя назвать ничего не видящими, потому что они духом видят сновидения; а если бы они в бодрственном состоянии захотели быть с закрытыми глазами, то остались бы не способными к зрению ни сонных, ни бодрствующих. Впрочем, тут имеет значение только то обстоятельство, что у них от мозга до самых глаз идет нерв не усыпленный, не расстроенный и не закрытый и приводит внимание души до самых, хотя и закрытых, дверей тела, так что они мысленно представляют себе образы тел, но ни в каком случае не принимают их за тела, которые видят глазами.
     
43. Важно только, где происходит препятствие к созерцанию телесных предметов, когда оно имеет место в теле. Если оно происходит при самом входе, так сказать при дверях чувств, напр. в глазах, ушах и других телесных чувствах, то затрудняется только лишь восприятие телесных предметов, внимание же души не отвлекается на что–нибудь другое, что бы могло принимать телесные образы за тела; а если причина находится внутри в мозгу, откуда направляются пути к ощущению того, что находится во вне, то ослаблены, расстроены и закрыты бывают орудия самого внимания души, при помощи которых она стремится к созерцанию и ощущению того, что находится во вне. А так как этого стремления душа не теряет, то она образует подобия с такою ясностью, что, не в состоянии будучи отличить образов телесных предметов от самых тел, не знает, в области ли образов находится она, или тел, а когда знает, то знает совершенно другим способом, чем когда имеет дело с подобиями тел при мышлении. Этот способ может быть понятен до известной степени только людям опытным. Ибо со мною бывало, что я сонный знал, что вижу во сне, и, однако, те подобия телесных вещей, которые видел, я не отличал от самых тел так, как обыкновенно мы отличаем их, мысля даже с закрытыми глазами, или находясь в темноте. Здесь имеет значение только то обстоятельство, доводится ли внимание души до самых, хотя бы и закрытых, чувств, или же в самом уже мозгу, откуда оно в ним направляется, оно по какой–либо причине отвлекается на что–нибудь другое, так что хотя иногда душа и знает, что видит не тела, а подобия тел, или, считая их, как менее опытная, за самые тела, чувствует, что видит их не телом, а духом, однако находится далеко не в том состоянии, в каком она присутствует в своем теле; отсюда, и слепые знают; что бодрствуют, когда мысленные подобия тел ясно обличают от тел, которых не могут видеть.
    
    
     
      
ГЛАВА XXI
     
     Видения подобные телесным, в которые восхищается душа, не отличной природы.
     
44. А если душа, при совершенно здоровом теле и не усыпленных чувствах, восхищается в видения некоторым сокровенным духовным действием, то этот способ отличен от предыдущего отнюдь не потому, что отлична и самая причина видений, так как и в причинах со стороны тела существует, конечно, различие и иногда до противоположности. Так, френетики имеют расстроенные пути ощущения в голове скорее в бодрственном состоянии, так что видят такие вещи, какие видят спящие, внимание которых во сне отвлечено от ощущения бодрствования и обращено к созерцанию сновидений. Отсюда, хотя первое происходит в бодрственном состоянии, а последнее в сонном, однако то, что видят те и другие, принадлежит не другому роду, а той же природе духа, от которого или в котором получаются подобия тел. Таким образом, хотя причина отвлеченного внимания и отлична в том случае, когда в здоровом теле бодрствующего душа восхищается какою–нибудь сокровенною духовною силою так, что вместо тел видит отпечатлевшиеся в духе подобия телесных предметов, однако природа видений одна и та же. И нельзя сказать, что, когда причина [видений] заключается в теле, тогда душа без всякого предощущения будущего производит образы тел из себя самой, как обыкновенно производит их при мышлении; а когда восхищается в эти видения духом, они открываются свыше, ибо Писание ясно говорит: излию от духа моего на всяку плоть… и старцы ваши сония узрят, и юноты ваши видения увидят (Иоил. II, 28), приписывая и то и другое божественному действию, и ангел Господень явился Иосифу во сне, говоря: не убойся прияти Мариам жены твоея, а также: поими отроча и… бежи во Египет (I, 20 и II, 13).
    
    
     
      
ГЛАВА XXII
     
     Каким образом происходят видения, из коих по сокровенному побуждению являются пророчества.
     
45. Итак, когда дух человека восхищается в созерцаниe образов добрым духом, то, думаю, эти образы что–нибудь означают, а когда причина, что дух человеческий стремится к их созерцанию, заключается в теле, то не всегда, надобно думать, они что–нибудь означают, а означают тогда, когда внушаются указующим духом сонному ли или претерпевающему что–нибудь со стороны тела такое, что он отрешается от плотских чувств. Да и людям бодрствующим, не одержимым никакою болезнью и не подверженным беснованию, как нам известно, внушаемы были некоторым сокровенным инстинктом такие мысли, которые они высказывали, не только делая в этом случае нечто другое, как, напр., Каиафа изрек пророчество (Иоан. XI, 51), хотя и не имел желания пророчествовать, но и начиная говорить что–нибудь в виде прорицания.
     
46. Так, некоторые юноши во время путешествия выдали себя, с целью ради шутки ввести в обман, за математиков, хотя не имели ни малейшего понятия о двенадцати знаках. Когда они заметили, что их хозяин удивляется их словам и подтверждает их, как чистейшую правду, они пошли смелее дальше. Он же все удивлялся им, подтверждая слова их. Наконец, он спросил их о здоровье своего сына, которого он ждал из долгого отсутствия и беспокоился в виду его неожиданного замедления, не случилось ли с ним что–нибудь. Они же, не обращая внимания, что будет после их отхода, и желая, пока присутствовали, поддержать этого человека в радостном настроении, ответили, готовые уже отправиться в свой путь, что [сын его] здоров, что он близко и придет в тот самый день, как они это говорили, не допуская мысли, чтобы, по истечении этого дня, на следующий день он вздумал догнать их с целью уличить во лжи. Да что много говорить? Лишь только они собрались уйти, как вдруг сын действительно явился.
     
47. Другой юноша плясал пред оркестром, расположившимся на таком месте, где по случаю какого–то языческого праздника было много идолов, не духом каким–нибудь восхищенный, а представляя исступленных с потешным передразниванием знакомых, около стоящих и зрителей. Ибо в обычае было не воспрещать, если кто–нибудь из юношей, после совершённого пред завтраком жертвоприношения и при возбужденном состоянии фанатиков, хотел забавляться подобным образом. Между тем, среди пляски, сделав себе передышку, шутя и окруженный смеющейся толпой, он предсказал, что наступающею ночью в ближайшем лесу будет умерщвлен львом человек, смотреть на труп которого с наступлением дня сбежится толпа, и место настоящего празднества опустеет. Так и случилось, хотя всем присутствующим по всем его движениям видно было, что он сказал это шутя и не находясь в состоянии умственного расстройства или исступления; и даже сам он тем более дивился случившемуся, что не знал, в каком душевном состоянии произнес свое предсказание.
     
48. Каким образом возникают эти видения в человеческом духе — в нем ли они первоначально и образуются, или же сообщаются ему и им созерцаются как уже готовые, благодаря какому–нибудь привмешению (так что ангелы как сообщают людям свои познания и подобия телесных предметов, какие они наперед по предведению составляют в своем духе, так видят и наши мысли, конечно, не глазами, а духом, с тем, впрочем, различием, что наши мысли они знают, хотя мы того и не желаем, а мы их мысли можем знать в том только случай, когда они их нам открывают, потому что, думаю, они обладают властью скрывать свои мысли каким–либо духовным способом так же, как мы по каким–нибудь встречающимся препятствиям скрываем свои тела, чтобы их не видели чужие глаза), и чтО в нашем духе служит причиною, почему он иногда только созерцает знаменующие образы, но не знает, имеют ли эти образы какое–нибудь значение, иногда же чувствует, что они имеют значение, но какое именно, не знает, а иногда душа человеческая, как бы в силу более полного откровения, созерцает в дух самые эти образы, а в уме — их значениe, — все это для нас знать в высшей степени трудно, и разобрать и объяснить, если даже и знаем, весьма не легко.
    
    
     
      
ГЛАВА XXIII
     
     В нас существует духовная природа, в которой по многоразличным причинам образуются подобия телесных предметов.
     
49. На то только достаточно, думаю, указать теперь, как на несомненное, что в нас существует некая духовная природа, в которой образуются подобия телесных предметов, когда или мы касаемся какого–нибудь тела телесным чувством и сейчас же его образ составляется в духе и воспроизводится памятью; или мысленно представляем тела отсутствующие, но нам уже известные, так что у нас составляется некоторый духовный облик того, что в духе существовало еще прежде, чем мы стали мыслить о нем; или созерцаем подобия таких тел, каких мы не знаем, но в которых, однако, не сомневаемся, — созерцаем не так, как они существуют, а как это кажется нашей мысли; или произвольно представляем другие, как не существуют, или же не знаем, существуют ли; или откуда бы то ни было возникают в нашем духе различные формы телесных подобий, хотя мы ничего подобного не делали и не желали; или, готовясь что–нибудь сделать телесным образом, мы делаем распорядок тому, что имеет быть в этом действии, и мысленно все это предупреждаем; или в самом уже действии, говорим ли мы иди делаем что–нибудь, телесные движения внутренне предваряются своими подобиями в духе, ибо не было бы ни одного, даже самого короткого, слога, если бы он не был предусматриваем; или сонным видятся сновидения, ничего ли не означающие; или, при расстройстве и преграждении путей ощущения вследствие состояния телесного здоровья, телесные образы духа так переплетаются с действительными телами, что почти или совсем не могут быть от них отличаемы, все равно имеют ли они значение или же не имеют; или при какой–нибудь удручающей телесной болезни или же скорби, преграждающей внутренние пути, которыми направляется внимание души к ощущению внешних предметов, образы этих предметов, означающие ли что–нибудь или же не означающие, выступают в дух гораздо глубже, чем при бесчувственном сне; или без всякой причины в теле, восхищаемая каким–нибудь духом и в то же время пользуясь и телесными чувствами, душа уносится в подобные видения, примешивая к ним и телесные видения; или, наконец, при этом восхищении дух в такой степени отвлекается и отрешается от всякого телесного чувства, что имеет дело с одними только телесными подобиями при помощи духовного зрения, причем не знаю, может ли быть созерцаемо что нибудь, не имеющее значения.
    
    
     
      
ГЛАВА XXIV
     
     Разумное зрение превосходит духовное, а духовное — телесное.
     
50. Таким образом, духовная природа, в коей отпечатлеваются не тела, а телесные подобия, имеет зрение низшего рода в сравнении с умственным или разумным светом, которым и предметы этого низшего зрения обсуждаются и созерцается то, что — не тела и не имеет форм, подобных телам, как напр., сам ум и всякая душевная добродетель, которой противоположны справедливо обвиняемые в осуждаемые пороки души. Ибо, каким другим образом созерцается сам разум, если не при помощи разума? Точно также [созерцаются] и любовь, радость, великодушие, благосклонность, доброта, вера, обычай, воздержание, и прочее тому подобное, чем мы приближаемся к Богу (Гал. V, 22–23), а, наконец, и Сам Бог, из Которого все и в Котором все (Римл. XI, 36).
     
51. Итак, хотя в одной и той же душе происходит зрение или того, что ощущается при помощи тела, напр. телесное небо, земля и все, что только может быть на них познаваемо, или того, что созерцается духом как подобия тел (о чем нами уже сказано немало), или того, что, будучи постигаемо умом, не представляет собою ни тел, ни их подобий; однако, все эти роды зрения имеют свой порядок в один превосходит другой. Так, духовное зрение превосходнее телесного, а разумное превосходнее духовного. Телесного не может быть без духовного, ибо в тот самый момент, когда тело ощущается при помощи телесного чувства, в душе получается нечто такое, что представляет собою не само тело, а его подобие; а не будь этого, не существовало бы и самого чувства, при помощи которого ощущаются вне находящиеся предметы. Ибо ощущает не тело, а душа при посредстве тела, которым она пользуется, как вестником, для образования в себе того, что сообщается ей со вне. Поэтому телесное зрение может быть только одновременно с духовным, и отделяется от этого последнего только тогда, когда чувство отвлекается от тела, чтобы видимый при посредстве тела предмет отпечатлелся в духе. Напротив, духовное зрение может совершаться и помимо телесного, когда в духе являются подобия отсутствующих предметов, при чем многие из них или измышляются произвольно, или открываются невольно. В свою очередь, духовное зрение нуждается для своего обсуждения в разумном, разумное же в духовном, как низшем, не нуждается, а потому телесное зрение подчинено духовному, а оба они — разумному. Отсюда, когда мы читаем: духовный возстязует вся, а сам той ни от единаго возстязуется (1 Кор. II, 15), то эти слова должны понимать не в смысле того духа, от которого отличается ум, как напр. слова: помолюся духом, помолюся же и умом (1 Кор. XIV, 15), но в том смысле, как сказано: «обновляйтесь духом ума вашего» (Еф. IV, 23). Ибо выше мы показали, что духом называется и самый ум, которым духовный возстязует вся. Поэтому, мне кажется, будет вполне уместно думать, что духовное зрение занимает как бы посредствующее место между разумным и телесным зрением. Ибо то, чтО не тело, а подобное телу, полагаю, уместно назвать средним между тем, чтО представляет собою истинное тело, и тем, что не есть ни тело, ни его подобие.
    
    
     
      
ГЛАВА XXV
     
     Только разумное зрение не обманывает.
     
52. Между тем, душа бывает игрушкою телесных подобий, впрочем, не по их, а собственной вине, когда, за недостатком разумения, принимает подобия за самые предметы, подобиями которых они служат. Отсюда она впадает в обман при телесном зрении, когда полагает, что тО происходит в самых телах, что происходит в телесных чувствах, когда напр. мореплавателям кажется, будто на суше движется то, что стоит на одном месте, а смотрящим на небо, будто стоят на одном месте светила, которые на самом деле движутся; или когда считает что–либо существующим такое, что подобным образом окрашено, или подобным образом пахнет, звучит, кажется на вкус и осязание, ибо в этом случае и какой–нибудь сваренный в горшке пластырь принимается за горох, грохот проезжающей повозки — за гром, а если другие чувства в расчет не принимаются и дело ограничивается одним только осязанием, то тыква принимается за траву, известную под названием пчелиной, пища, приправленная сладковатым соком, за приготовленную из меду, дешевое кольцо в потемках за золотое, хотя оно только медное или серебряное; или когда, расстроенная внезапными и неожиданными телесными видениями, душа думает, что она или видит во сне, или находится в состоянии какого–нибудь подобного духовного видения. Вот почему во всех телесных видениях требуется свидетельство как других чувств, так особенно ума, т. е. разума, чтобы находить, насколько находить можно, то, что в этого рода предметах истинно. В духовном же зрении, т. е. в телесных подобиях, которые созерцаются духом, душа обманывается тогда, когда думает, что созерцаемые ею образы суть самые тела, или то, что она представляет себе по предположению и ложной догадке, относит и к телам, которые не видя предполагает по догадке. Но в видениях разумных душа не ошибается, ибо или она понимает, и в таком случае это истинно, или если оно не истинно, значит — она не понимает; отсюда, иное для души — ошибаться в том, что она видит и иное — ошибаться потому, что не видит.
    
    
     
      
ГЛАВА XXVI
     
     Двоякое восхищение души — посредством духовного зрения и зрения разумного.
     
53. Поэтому, когда душа восхищается в видения, которые созерцаются духом, как подобия телесных предметов, так что отрешается от всех телесных чувств гораздо полнее, чем во сне, но меньше, чем при смерти, то будет делом уже божественного внушения и вспомоществования, если она знает, что видит духом не тела, а видения, подобные телам, подобно тому, как сонные раньше пробуждения знают, что видят именно во сне. А если она созерцает еще и будущее, и притом вполне зная, что это — именно будущее, образы которого созерцаются ею, как настоящие, — зная при посредстве ли самого человеческого, свыше вспомоществуемого, разума, или же по чьему–либо, сообщаемому во время самых видений, изъяснению, как подобные изъяснения делались Иоанну в Апокалипсисе (I, 10): в таком случае это будет уже великое откровение, хотя тот кому делаются подобные откровения, быть может, и не знает, вышел ли он из тела, или же находится еще в теле, а видит все это отрешенным от чувств духом, ибо восхищенный может не знать этого, если о том не будет ему сообщено.
     
54. Но если душа, как она восхищена от телесных чувств настолько, что находится в области телесных подобий, созерцаемых духом, восхищается подобным образом и от этих подобий, так что переносится в ту как бы страну разумных и разумопостижимых предметов, в которой истина созерцается без всяких телесных подобий и не затемняется никаким туманов ложных мнений: в таком случае уже не трудны и не тяжелы добродетели душевная, ибо там нет ни пожеланий, которые бы обуздывались при помощи умеренности, ни несчастий, которые бы переносились при помощи мужества, ни непотребств, которые бы наказывались при помощи правосудия, ни неудач, которые бы отклонялись при помощи благоразумия. Там существует единственная добродетель — любить то, что видишь, и высшее блаженство — обладать тем, что любишь. Там блаженная жизнь пьется из самого её источника, которым орошаются некоторые стороны и здешней человеческой жизни, чтобы люди в испытаниях века сего жили умеренно, мужественно, правосудно и благоразумно. Ибо для получения награды там, где будет покой и неизреченное видение истины, и предпринимается здесь труд и воздержания от удовольствий, и перенесения несчастий, и вспоможения неимущим, и удержания заблуждающихся. Там зрится слава Господня не чрез телесное зрение, как она была видима на Синае (Исх. XIX, 18), или чрез духовное, как видел ее Исайя (Иса. VI, 1), или Иоанн (Апок. I, 10), но яве и не гаданием, насколько она может быть воспринимаема умом человеческим, по благодати Бога, приемлющего говорить усты ко устом с тем, кого Он сделает достойным такого собеседования, — усты не телесные, а умственные.
    
    
     
      
ГЛАВА XXVII
     
     Каким родом зрения Бог видим быль Моисеем.
     
Как, думаю, надобно понимать написанное о Моисее (Числ. ХII, 8).
     
55. Ибо, как. читаем в книге Исход (XIX, 18 и ХХХIII, 9), Моисей пожелал видеть Бога, не так, конечно, как видел Его на горе, и не так как видел в скинии, но в самой Его сущности, без всякого посредства телесной твари, которая представляется чувствам смертной плоти, и не при посредстве образовавшихся в духе телесных подобий, а под Его видом, насколько может Его воспринять разумная тварь, отрешившись от всякого телесного чувства, и от всякого знаменующего гадания духа. Ибо написано так: аще обретох благодать пред Тобою, яви ми Тебе Самого, да… вижду Тя (Исх. ХХХIII, 13), хотя несколько выше говорится, что Господь глагола к Моисею лицем к лицу, якоже аще бы кто возглаголал к своему другу (ст. 11). Следовательно, Моисей чувствовал, что он видел, и желал того, чего еще не видел. Ибо и несколько ниже, когда Бог сказал Моисею: обрел еси благодать предо Мною, и вем тя паче всех (ст. 17), Моисей отвечает Богу: покажи ми славу Твою (ст. 18). И получил от Господа знаменательный (о котором теперь было бы долго рассуждать) ответ, когда Бог сказал ему: не возможеши видети лица Моего, не бо узрит человек лице Мое и жив будет (ст. 20). И потом прибавил и сказал: се место у Мене, и станеши на камени. Егда же прейдет слава Мол, и положу тя в разселине камене, и покрыю рукою Моею над тобою, дондеже мимоиду. И отъиму руку Мою, и тогда узриши задняя Моя: лице же Мое не явится тебе (ст. 21–23). Однако дальше Писание не говорит, чтобы так и произошло телесным образом; а отсюда достаточно доказывается, что это сказано в значении Церкви. Ибо она — место у Господа, так как Церковь — храм Его и создана на камне, да и все остальное, тогда сказанное, соответствует такому именно пониманию. Но, с другой стороны, если бы Моисей не удостоился видеть желанной им славы Господней, то в книге Чисел Бог не сказал бы Аарону и Мариами, брату и сестре его: послушайте словес Моих: аще будет в вас пророк Господень, в видении ему познаюся, и во сне возглаголю ему. Не тако якоже раб Мой Моисей, во всем дому Моем верен есть: усты ко устом возглавлю ему лечь, и не гаданием, и славу Господню виде (Чис. ХII, 6–8). Это надобно понимать уже не по телесной субстанции, которая представляется плотским чувствам, ибо чрез телесную тварь, конечно, говорил Бог с Моисеем лицом к лицу, дружественно, и тогда, когда Моисей сказал ему: покажи мне Тебе Самого; так же точно, т. е. при посредстве телесной, телесным чувствам доступной, твари говорил Он и в настоящем случае с теми, которых укорял и пред которыми восхвалял заслуги Моисея. Поэтому, несравненно таинственнее и явственнее говорит Он неизреченным глаголанием в том Своем виде, в котором никто не может Его видеть и остаться живым в своей настоящей жизни (которою живут люди смертным образом в своих телесных чувствах), если он некоторым образом не умирает от сей жизни, совершенно ли выходя из тела или же отрешаясь от телесных чувств так, что, как говорить Апостол, уже не знает, в теле ли или вне тела находится (2 Кор. VII, 3), когда бывает восхищен и перенесен в подобное видение.
    
    
     
      
ГЛАВА XXVIII
     
     Третье небо и рай, о которых говорит Апостол, могут быть понимаемы о третьем роде зрения.
     
56. Поэтому, если Апостол третьим небом назвал тот третий род зрения, который превосходнее не только телесного зрения, каким ощущаются тела при посредстве телесных чувств, но и всякого духовного зрения, каким созерцаются телесные подобия при посредстве духа, а не ума; то этим родом зрения созерцается слава Божия, для лицезрения которой очищаются сердца, как написано: блажени чистыи сердцем, яко тии Бога узрят (Mф. V, 8), — созерцается не под каким–нибудь, телесно или духовно представляемым, знаком, яко зерцалом в гадании, но лицем к лицу (1 Кор. XIII, 12), или, как написано о Моисее, усты ко устом, т. е. под тем видом, в каком так или иначе существует Бог, как бы мало ни способен был постигать Его наш разум, отличный от Него даже и в том случае, когда очищен от всякой земной скверны и отрешен от всякого тела в телесного подобия, ибо пока верою ходим, а не видением (2 Кор. V, 6–7), мы находимся в дальнем от Него странствовании, даже когда живем здесь и праведно. Почему же не думать нам, что великому Апостолу, учителю языков, восхищенному в такое чрезвычайное видение, Бог хотел показать ту жизнь, в которой мы будем жить вечно после сей жизни? Почему не назвать ее раем, в замену того, в котором жил телесно Адам среди тенистых и плодовитых деревьев? Ибо и Церковь, которая собирает нас в лоно своей любви, называется раем с плодом яблочным (Песн. Песн. IV, 13).
     
Но так названа она иносказательно, как бы тем раем, в котором Адам находился в собственном смысле, под образом будущего предуказана была Церковь, хотя, быть может, при более внимательном обсуждении откроется, что раем, в котором телесно находился Адам, предуказана была и жизнь святых, которая проводится ими теперь в Церкви, и жизнь, которая после настоящей будет и будущем. Так, Иерусалим, который в переводе значит «видение мира», и в то же время представляет собою город, означает и Иерусалим вечный — наше отечество на небесах, вместе ли с теми, которые спасены надеждою и с терпением ожидают, надеясь на то, чего не видят (Рим. VIII, 24, 25) в смысле коих многа чада пустыя паче, нежели имущия мужа (Гал. IV, 27), или же чрез Церковь многоразличной премудрости Божией (Еф. III, 10) вместе со святыми ангелами с которыми после настоящего странствования предстоит созерцать ее без труда и конца.
    
    
     
      
ГЛАВА XXIX
     
     Существуют ли в духовном и разумном зрении многие степени, как существуют многие небеса
     
57. Но если третье небо, куда был восхищен Апостол, принят в таком смысле, что выше него существуют, как думают, четвертое и даже еще несколько небес, в числе коих третье занимает низшее место (одни насчитывают их семь, другие — восемь, третьи — девять, а некоторые даже десять, утверждая, с другой стороны, что и в том небе, которое называется твердью, существуют последовательно многие, а потому или полагают, что все они телесны, о каком умозаключении или мнении их было бы долго рассуждать в настоящем случае): то возможно, что кто–нибудь станет настаивать или, пожалуй, доказывать, что существует много степеней и в духовном и в разумном роде зрения, и притом степеней различных, смотря по большей или меньшей степени откровений. Но как бы каждый не принимал и не представлял себе этот предмет, один так, другой — иначе, я, кроме указанных трех родов зрения — телом, духом и умом — доселе не знаю и не могу говорить. Признаюсь, не знаю и того, сколько существует и различий в каждом из этих родов, так чтобы в каждом из них, взятом в отдельности, одно постепенно было выше другого.
    
    
     
      
ГЛАВА XXX
     
     В духовном зрении одни видения как бы божественные, а другие — человеческие
     
58. Но как в телесном свете есть небо, которое мы видим выше земли, с которого блещут светила и звезды, представляющие собою тела гораздо лучшие земных, так и в духовном роде зрения, в котором созерцаются подобия тел при помощи бестелесного и свойственного им света, бывают некоторые чрезвычайные и поистине божественные видения, которые удивительным образом открывают ангелы, делая ли свои собственные видения нашими путем какого–либо мощного, для них удобного, привмешения или соединения, или же каким–нибудь неизвестным образом умея образовать в нашем духе наше собственное видение, — трудно понять и еще труднее выразить словами. Бывают и обыкновенные, человеческие видения, которые или возникают многоразличным образом из нашего духа, или же каким–нибудь образом возбуждаются в духе со стороны тела. Ибо люди не только в божрственном состоянии обращают внимание своей мысли на телесные подобия, но и в сонном состоянии грезят о том, чего не достает им; своими делами они занимаются, движимые душевным желанием, а если засыпают голодными и жаждущими, упорно грезят о яствах и питиях. Все это в сравнении с ангельскими откровениями, полагаю, надобно рассматривать так, как если бы в видимой природе мы стали сравнивать земные тела с небесными.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXI
     
     В разумном зрении одно, что созерцается в душе, и другое — свет, которым оно созерцается. — Свет души — Бог.
     
59. Так точно и в разумном роде зрения одно — то, чтО созерцается в душе, как напр. добродетели с противоположными им пороками, останутся ли он и на будущее время, как напр. благочестие, или же только полезны в настоящей жизни, а потом их не будет, как напр. вера, при помощи которой мы верим тому, чего еще не видим, надежда, при помощи которой мы с терпением надеемся на будущее, и самое терпение, при помощи которого мы переносим несчастья, доколе не приходим туда, куда хотим. Этих и подобных им добродетелей, весьма необходимых в настоящей жизни по нуждам совершаемого нами странствования, не будет в будущей жизни, для получения которой они необходимы, и однако они созерцаются разумным образом, ибо не суть ни тела, ни подобные телам образы. Иное же — самый свет, которым освещается душа, чтобы все, разумно мыслимое, она могла созерцать в себе ли, или в нем: то — уже Сам Бог а эта — хотя и разумная, созданная но образу Его, но все же тварь, которая, когда стремится созерцать этот свет, борется со своей слабостью, и тем меньше успевает. Отсюда, впрочем, и все разумеет она так, как может. Поэтому, когда она восхищается к созерцанию того света, и, отрешившись от телесных чувств, живее уносится к этому видению, конечно, не чрез пространственные расстояния, а своим особенным образом, то даже и там, на верху всего, если видит, наконец, то, при помощи чего все видит, она видит так, как сама в себе разумеет.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXII
     
     Куда уносится душа, разлучившись от тела.
     
60. Если теперь спросят меня, в телесные ли какие–нибудь места переносится душа, когда она выходит из тела, или в бестелесные, но подобные телесным, или даже и не сюда, а туда, что превосходнее и тел и телесных подобий, то я вкратце отвечу так, что в телесные места она или переносится только с каким–либо телом, иди же не переносится. А имеет ли она какое–нибудь тело, когда выходит из своего тела, это пусть доказывает, кто может, а я так не думаю: я считаю ее духовною, а не телесною. В духовные же места она переносится смотря по заслугам, т. е. или в подобные телесным места наказания, на какие часто ссылаются люди, которые были восхищаемы от телесных чувств и, оставаясь подобными мертвым, видели адские наказания, так как и они имели на себе подобие своего тела, благодаря которому могли переноситься в те места и подобиями чувств испытывать мучения. А я не вижу основания, почему бы душа, имея подобие своего тела, когда тело её лежит без чувств, хотя и не совершенно мертво, между тем как сама видит вещи, о каких рассказывают люди, находившиеся в состоянии подобного восхищения, не имела этого подобия тогда, когда в минуту совершенной смерти выходит совсем из тела. Итак, она переносится или в эти места мучений, или в подобные же телесным места покоя и радостей.
     
61. Между тем, неверно будет назвать ни эти наказания, ни этот покой и радость ложными: они ложны тогда, когда, по ошибочному мнению, принимаются за нечто другое. Так, Петр ошибался не только тогда, когда видел сосуд и принимал его содержимое не за подобия тел, а за самые тела (Деян. X, 11–12), но и тогда, когда, освобожденный ангелом от оков, он шел за ним телесным образом и, поставленный лицом к лицу с телесными формами, мняше видение зрети (Деян. XII, 7–9). Ибо как в сосуде находились духовные, подобные телам, образы, так и телесное изведение освобожденного от оков по причине чуда было подобно духовному. Но душа его ошибалась только потому, что принимала то и другое за нечто иное. Отсюда, хотя то, чтО души, разлучившись от тел, испытывают хорошего или дурного, не телесно, а подобно телесному, так как и сами души представляются самим себе подобными своим телам, однако и радость эта и это томление истинны, происходя от духовной субстанции. Так и в снах дело весьма не безразличное, видим ли мы себя в радостном, или тягостном состоянии. Некоторые жалеют, что просыпаются на таких вещах, которых они желали, и, наоборот, напуганные и потрясенные ужасами и муками, проснувшись, боятся заснуть, чтобы не привиделись им снова те же самые страхи. А само собою понятно, что адские ужасы гораздо разительнее, а потому и чувствуются они гораздо сильнее. И действительно, люди, которые находились в отрешении от телесных чувств, хотя и не таком, какое бывает при действительной смерти, однако более глубоком, чем во сне, рассказывают, что видели вещи более разительные, чем какие видятся во сне. Итак, ад существует несомненно, но сущность его, думаю, не телесная, а духовная.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXIII
     
     Вопрос об аде. — Душа бестелесна. — Лоно Авраама.
     
62. Не следует слушать и тех, которые утверждают, будто ад имеет место в настоящей жизни, и нет его после смерти. Пусть такие представляют его себе так, как толкуют его поэтические измышления, — мы не должны отступать от авторитета божественных Писаний, которым только и надобно верить относительно этого предмета. Впрочем, мы могли бы показать, что их мудрецы нисколько не сомневались относительно сущности ада, который принимает души умерших после этой жизни. Между тем, уместно спросить, почему говорят, что ад находится под землей, если он не представляет собою телесного места, или почему он называется преисподней, если нет его под землей. Смею сознаться, что не только думаю, а и положительно знаю, что душа бестелесна; однако, если кто может отрицать, что душа имеет подобие тела и всех телесных чувств, то может отрицать и то, что душа во сне видит, или ходит, или сидит, или туда и сюда движется и переносится посредством хождения или летания, чего не может происходить без некоторого подобия тела. А если это подобие она носит на себе и в ад, то и он не телесен, а подобен телу, а равно и сама она, мне кажется, находится не в телесных, а подобных телесным местах, в покое ли, или скорбях.
     
63. Сознаюсь, впрочем, я еще не встретил случая, чтобы место, где почиют души праведников, называлось адом. Правда, и душа Христа сходила до самых тех мест, в которых грешники претерпевают муки, чтобы освободить от этих мук тех, спасти которых, мы веруем, судил Он по Своей, сокрытой для нас, правде. Но я не знаю, как иначе понимать изречение: Егоже Бог воскреси, разрешив болезни смертныя, якоже не бяше мощно держиму быти Ему от нея (Деян. II, 24), если не так, что Он властию, по которой Господь есть, Ему же всяко колено поклонится, небесных, земных и преисподних (Фил. II, 10), разрешил скорби некоторых в аде, но Сам по сей же власти не мог подлежать этим скорбям. Этим скорбям не подлежали также Авраам и оный на лоне его, т. е. в тайне его покоя, бедняк, между покоем которых и адскими муками, как читаем, пропасть велика, утвердися (Лук. XVI, 26), и не сказано, чтобы они были в аде. Бысть же, говорит, умрети нищему, и несену быти ангелы на лоно Авраамле, умре же и богатый, и погребоша, его. И во аде возвед очи свои, сый в муках (Лук. XVI, 22–26), и проч. Отсюда видно, что упоминание об аде сделано в приложении не к покою нищего, а к наказанию богатого.
     
64. Даже и слова, сказанные Иаковом сыновьям: сведете старость мою с печалию во ад (Быт. XLIV, 29), сказаны им, мне кажется, скорее из боязни, как бы не впасть ему в такую чрезмерную печаль, чтобы отойти не в покой блаженных, а в муки грешных. Ибо печаль представляет собою немалое зло для души, если и Апостол с такою великою заботливостью опасался за некоего, да не многою скорбию пожерт будет (2 Кор. II, 7). Но, как замечено выше, я еще не нашел, доселе еще ищу, но не встречаю случая, чтобы каноническое Писание употребило где–нибудь слово ад в добрую сторону; не знаю, слыхал ли кто–нибудь, чтобы лоно Авраамово и тот покой, куда отнесен был ангелами нищий, надобно было принимать не в добрую сторону, а потому не понимаю, как можно думать, что этот покой находится в аде.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXIV
     
     О paе и третьем небе, куда был восхищен Павел.
     
65. Но в то время как мы это ищем и пока найдем или не найдем, длиннота настоящей книги требует от нас, чтобы мы когда–нибудь ее закончили. Поэтому, так как мы завели речь о рае по поводу слов Апостола, что он знает человека, восхищенного до третьего неба, но не знает, в теле ли или вне тела восхищенного, и так как человек тот восхищен был в рай и слышал там неизреченны глаголы, ихже, не лет есть человеком глаголати, то мы не утверждаем с дерзостью, находится ли рай на третьем небе, или же человек тот восхищен был на третье небо, а оттуда уже потом в рай. Ибо если раем называется в собственном смысле тенистое место, а в переносном и всякая духовная страна, где душа благополучна, то раем будет не только великое, бесспорно высоко–прекрасное, третье небо, что бы оно ни было такое, но и некоторая в самом человеке радость, проистекающая от чистой совести. Отсюда и Церковь святых, умеренно, праведно и благочестиво живущих, правильно называется раем, исполненным благословений и чистых удовольствий (Сир. XL, 28), ибо и в самых скорбях она прославляется терпением, радуясь наипаче тому, что по множеству болезней в сердце её утешения Божии веселят душу её (Пс. 93, 19). Не тем ли больше можно назвать раем после сей жизни лоно Авраамово, где нет уже никаких испытаний, и где наступает покой после всех скорбей настоящей жизни? Есть там и свой особенный свет, свет великий, который богач тот хотя и из тьмы ада и, конечно, издали, так как его отделяла от этого света великая пропасть, однако видел настолько, чтобы разглядеть нищего.
     
66. Если все это так, то потому, как думают, ад находится под землей, что так именно представляется он нашему духу по указанию подобий телесных вещей: души умерших, достойные ада, грешили плотскою любовью, а потому, руководясь подобием телесному, они представляют и ад тем же, что обычно самой мертвой плоти, т. е. нисхождением под землю. Затем, по–латыни преисподняя (inferi) называется от того, что находится внизу (infra); отсюда, как по отношению к телам, если держаться порядка их тяжести, ниже лежат те, которые тяжелее, так и по отношению к духу ниже те, которые наиболее удручены печалью. Поэтому и на греческом языке слово, которым называется ад (avdoz), происходит, как утверждают, от того, что не имеет ничего приятного. Однако, Спаситель наш, за нас умерший, не возгнушался посетить и эту область вещей, дабы освободить отсюда тех, которые, как Он но мог не знать, должны были быть спасены по божественному и сокровенному правосудию. Поэтому, душе разбойника, которому Им было сказано: днесь будеши со мною в раи (Лук. ХХIII, 43), Он предуготовил не ад, конечно, где происходят наказания грешников, а или покой на лоне Авраама, ибо Христос — всюду, так как Он — Сама Премудрость Божия, проницающая сквозь всяческая ради (своея) чистоты (Прем. VII, 24), или рай на третьем ли небе, или где–нибудь в другом месте, куда после третьего неба был восхищен Апостол, если, впрочем, это — не одно и тоже, только различными именами называемое, место, где находятся души блаженных.
     
67. Итак, если под первым небом разуметь все то телесное, что только находится выше воды и земли, а под вторым то, что созерцается духом в телесном подобии, как и то небо, откуда спускалась к Петру в экстазе корзина полная животных (Деян. X, 10–12), наконец, под третьим то, что зрится умом настолько сосредоточенным и углубленным, отрешенным и очищенным от всех телесных чувств, что все там сущее, самую субстанцию Божию и Слово Божие, Которым сотворено все (Иоан. I, 3), в любви Духа Святого он может неизреченным образом видеть и слышать: то не неприлично думать, что сюда именно и был восхищен Апостол (2 Кор. ХII, 2–4) и здесь находится и рай наилучший из всех и, если так можно выразиться, рай раев. Ибо если добродетельной душе радость открывается во всякой доброй твари, то что может быть для неё выше той радости, которая заключается в Слове Божием, Которым сотворено все?
    
    
     
      
ГЛАВА XXXV
     
     Почему для полного блаженства души необходимо воскресение тел.
     
68. А если кого интересует вопрос, какая надобность для умерших принимать на себя свои тела в воскресении, если для них возможно высшее блаженство и без тел, то хотя вопрос этот по своей трудности и не может быть раскрыт полным образом в настоящей речи, однако, ни в каком случае не следует сомневаться, что ум человека, отрешенный от плотских чувств и после смерти сложивший с себя самую плоть, даже перешедши и за черту подобий телесному, не может видеть непреложную Субстанцию так, как видят ее святые ангелы, по иной ли более сокровенной причине, потому, что ему присуще некоторое естественное желание управлять телом, каковое желание до известной степени мешает ему с полным напряжением проходить к высшему небу, доколе не соединен он с телом, управление коим дает удовлетворение этому желанию. Но если тело таково, что управлять им трудно и тяжело, как наше настоящее тело, которое, получая свое бытие от преступного начала, повреждается и бременит душу (Прем. IX, 15), то тем более ум отвращается от созерцания этого неба: необходимо, потому, отрешиться ему от чувств плоти, чтобы получить указание, как может достигать он зрения неба. Вот почему, когда ум наш получит тело не душевное, а вследствие будущего изменения духовное, то, ставши равным с ангелами, он достигнет полного равновесия своей природы, повинуясь и повелевая, оживляясь и оживляя, с такою неизреченною легкостью, что для него будет славою то, что раньше было бременем.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXVI
     
     В каком виде останутся три рода зрения.
     
69. Ибо и тогда останутся, без сомнения, те же три рода зрения, но они будут показывать одно вместо другого без всякой ошибки и в телесных и в духовных видениях, а тем более в видениях разумных, которые будут настолько ясны и очевидны, что в настоящее время с гораздо меньшею очевидностью представляются нам самые, подлежащие нашим телесным чувствам, телесные формы, которым многие преданы так, что их только и считают существующими, а все, что не таково, совершенно не существующим. Мудрецы же стоят к телесным видениям в таком отношении, что хотя и считают их более очевидными, однако более уверены в том, что так или иначе мысленно представляют себе дальше телесной формы и телесного подобия, хотя, впрочем, не могут созерцать этого умом так, как созерцают те телесным чувством. Между тем, святые ангелы заведуют судом и управлением в области телесного, но не склоняются к ней, как к более очевидной, а представляют в своем уме её знаменующие подобия и, так сказать, дотрагиваются до них с такою властью, что могут сообщать их в откровении даже и человеческому духу; наконец, и непреложную субстанцию Творца созерцают так, что лицезрение Её и любовь к Ней предпочитают всему, сообразно с Ней судят о всем, в Ней направляются в своей деятельности и из Неё почерпают все, что ни делают. Словом, у Апостола, хотя и восхищенного от телесных чувств на третье небо и в рай, для полного совершенного познания вещей, которое присуще ангелам, то именно и оказалось недостатком, что он и не знал, в теле ли он был, иди вне тела. Этого недостатка, конечно, уже не будет, когда, по получении тел в воскресении мертвых, тленное сие облечется в нетление и мертвенное сие облечется в бессмертие (I Кор. XV, 53). Тогда все будет очевидно без всякой ошибки, без всякого незнания, телесное, духовное и разумное будет разграничено по своим порядкам в чистой природе и совершенном блаженстве.
    
    
     
      
ГЛАВА XXXVII
     
     Мнение некоторых о третьем небе.
     
70. Знаю, что некоторые, которые славятся своими, до нас бывшими в кафолической вере, занятиями священным Писанием, изъясняли слова Апостола о третьем небе так, что в этом де случае разумеются различия телесного, душевного и духовного человека и что Апостол восхищен был к соединенному с преимущественною очевидностью созерцанию порядка бестелесных предметов, каковой порядок и в настоящей жизни духовные люди предпочитают всем другим и желают им наслаждаться. Но в первой половине настоящей книги я достаточно показал, почему предпочёл названия «духовный» и «разумный», которые они, может быть, назвали бы «душевным» и «духовным», так что я дал только другие названия тем же самым предметам. — Если мы по мере сил обсудили этот предмет правильно, то или читатель подтвердит нас, если он духовный, или же при помощи Духа Святаго воспользуется чем–нибудь из этого чтения, чтобы быть духовным. На этом мы и закончим совсем настоящее свое, в двенадцати томах заключающееся, сочинение.
    
   
  
  
   
    
Проповеди и поучения
   
   
    
     
Беседа 1. О том, что Христос в Писании изображается неодинаково. Против ариан
    
    
1. Господь наш Иисус Христос, братия, неодинаково обозначается в Писании, поскольку могли проникнуть мы в смысл священных страниц, говорится ли о Нем в законе и пророках, или в посланиях апостольских, а также в событиях, о которых повествует Евангелие. Во–первых, изображается Он, как Бог, по божеству равный Отцу и совечный Ему прежде воплощения Своего. Во–вторых, с принятием плоти, Он изображается столько же Богом, как и человеком, и столько же человеком, как и Богом, хотя, по некоторому свойству превосходства, и не сравнивается с прочими людьми, будучи ходатаем и главою Церкви. В–третьих, иногда Христос изображается в смысле всей полноты Церкви, т. е. как глава и тело, по образу некоего мужа совершенного, коего мы являемся отдельными членами. Все это несомненно для верующих и для разумных вполне понятно. Конечно, не все многочисленные свидетельства Писания, за недостатком времени, можем мы привести и изъяснить здесь: свидетельства, которые говорят о трех указанных способах изображения Христа. Однако, не хотим и опустить некоторых, чтобы, зная их, остальные вы сами могли подметить и отыскать в Писании.
    
2. К первому способу изображения Господа нашего Иисуса Христа, Спасителя, Единородного Сына Божия относится то, что является самым главным и самым выдающимся в Евангелии от Иоанна, а именно: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит и тьма не объяла его (Ин.1:1–5). Замечательны и дивны слова эти, и, прежде чем изъяснить их, необходимо хорошенько продумать. Если бы, например, предложена была вам пища, то один одну часть ее взял бы, другой — другую. Все вкушали бы одну пищу, но не всем досталась бы вся пища. Так и теперь, как бы некоторая словесная пища и питье предлагаются вам. Но до всех и вся доходит она. Разве, когда говорю я, один из вас получает один слог, а другой — иной? Или разве один воспринимает одно слово, другой — другое? Если так, то мне нужно было бы сказать столько слов, сколько людей здесь, чтобы до каждого дошло хотя по одному слову. На самом деле, я безпрепятственно высказываю гораздо больше слов, чем сколько предстоит предо мной людей, и все это делается достоянием всех. Итак, слово человеческое не уделяется по слогам каждому, но все его слышат. Слово ли Божие может делиться на части так, чтобы везде быть понемногу? И неужели, братия, можно приравнять звучащие и преходящие слова наши к тому, неизменно пребывающему Слову? И неужели я уже приравнял, когда привел вышеуказанный пример слова? Но я в возможной мере хотел убедить вас только, что Бог употребляет явления из чувственного мира, для уверения вас в том, чего вы не видите в мире духовном. Впрочем, остановимся на другом, более важном. Ведь слова наши звучат и преходят. Представьте из духовных отвлеченных предметов, напр., справедливость. Вот один, помышляющий о справедливости, на западе, другой — на востоке. Откуда происходит, что и тот представляет всю справедливость и этот? И тот созерцает всю ее и этот? Кто думает о справедливости, сообразно с которой следует поступать ему, справедливо поступает. Созерцает он ее внутренне, а проявляет внешне. Как он созерцает внутренне, когда нет ничего перед ним? И ужели, если он находится в одном месте, до того места не дойдет помышление другого? И вот, когда ты, находясь здесь, мысленно созерцаешь то же, что и другой, находящийся в другом отдаленном месте, и притом все представляешь ты, все и тот, так как, что сверхчувственно и безтелесно, всюду все, верь тогда, что Слово (Божие) все во Отце, все в матери (in utero). Верь этому о Слове Божием, которое есть Бог у Бога.
    
3. Но выслушай далее и о другом способе изображения Христа в Писании. То, что выше сказал я, относится к Нему прежде Его вочеловечения. Теперь же послушай, что еще говорит Писание: «И Слово стало плотью и обитало с нами. Тот, кто сказал раньше: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть», напрасно стал бы изображать нам божество Слова, если бы умолчал о Его человечестве. Для того, чтобы можно было видеть то Слово, Оно здесь со мною вселяется. Чтобы сделать способным меня к созерцанию того (божества), Бог Сам нисходит к моему недостоинству. Приняв естество человеческое от естества же человеческого, Он стал Человеком, приходит с бременем плоти к тому, кто лежал израненный на пути (Лк.10:30–37), чтобы таинством воплощения Своего утвердить слабую веру нашу, просветить наш разум, сделать его способным к созерцанию того, чего никогда не лишался Он через то, что принял. Начал быть Человеком, но не перестал быть и Богом. Вот это есть изображение Христа Иисуса как ходатая нашего, и как Главы Церкви, именно, что Бог стал человеком, который вместе является и Богом, по слову св.Иоанна: «И Слово стало плотью и обитало с нами.
    
4. Теперь узнайте о том и другом способе изображения Христа из следующих слов апостола Павла: Он, будучи образом Божиим, — говорит апостол, — не почитал хищением быть равным Богу. Это то же, что в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Как апостол сказал бы: Не почитал хищением быть равным Богу, если бы Он (Сын) был не равен Богу? И если Отец Бог, а Тот не Бог, то как же Он равен Ему? Там евангелист говорит: Слово было Бог, а здесь апостол говорит: Не почитал хищением быть равным Богу. И где тот пишет: И Слово стало плотью и обитало с нами, там этот сказал: Но уничижил Себя Самого, приняв образ раба (Флп.2:6–7). Обратите внимание: чрез то именно, что сделался человеком, чрез то, что Слово стало плотью и обитало с нами, через это Сын Божий уничижил Себя Самого, приняв образ раба. Чем уничижил? Не тем, что потерял божество, но тем, что принял человечество, явившись людям тем, чем был прежде, пока не сделался человеком. Так явлением Своим Он уничижил Себя, т. е. сохраняя достоинство величия, принял плоть — одеяние человечества. Через то именно, что Себя Самого уничижил, приняв образ раба (не образ Бога принял. Об образе Бога, когда говорит апостол, не сказал: приняв, — но будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу), через это именно Он явился посредником (mediator) и Главою Церкви. При посредстве Его мы соединяемся с Богом чрез таинство воплощения, чрез Его страдания, воскресение, вознесение на небо и будущее славное пришествие Его, когда услышим те два решения, которые некогда произнес Господь[24]. Когда услышатся эти два решения? Когда воздаст Он каждому по делам его (Мф.16:27).
    
5. Итак, помня это, не увлекайтесь пустословием людей, которое, как рак, распространяется, как сказал об этом апостол (2 Тим.2:17), но оберегайте слух ваш и целость мысли вашей, как торжественно обрученные одному мужу Христу. Если телесное целомудрие бывает лишь у немногих членов Церкви, то целомудрие духовное, чистота мысли должна быть у всех; этой чистоты и хочет лишить вас змей, о чем тот же апостол говорит: Я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою. Но боюсь, чтобы, как змей хитростию своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе (2 Кор.11:2–3). Боится апостол, чтобы не повредились умы, т. е. мысли наши, и не оказалась поврежденной чистота веры.
    
Итак, бодрствуй душа, храни чистоту свою, имеющая плодоносить потом в объятиях твоего жениха. Ограждайте от терний слух ваш. Вот, смутила немощных членов Церкви ересь арианская. Но, по милости Божией, победила вера кафолическая. Не оставил Он (Господь) Церкви Своей. Если и послал ей на некоторое время испытания, то для того послал, чтобы она молилась Тому, чрез Кого утверждается на твердом основании. И доселе еще шипит змей и не смолкает. Старается обещанием какого–то знания увлечь из рая Церкви того, кого не хочет допустить возвратиться в тот рай, откуда изгнан был первый человек.
    
6. Заметьте, братия: что было в том раю, это есть теперь в Церкви. Пусть же никто обманом каким–либо не увлекает вас из этого рая. Довольно того, что тогда мы пали. Опытом изведав это, хоть теперь исправимся. Лукавый всегда старается ввести нас в искушение и соблазн. Иногда успокаивает он безнаказанностью, как и там успокаивал, говоря: Неужели смертию умрете? (Быт.3:4)[25]. Того лишь хочет он, чтобы христиане проводили порочную жизнь. Неужели всех, говорит он, погубит Бог? Неужели всех осудит? Да, говорит Господь, осужу; прощу лишь тех, которые изменятся. Пусть оставят порочные дела свои — и Я изменю угрозы. Он же (лукавый) обольщает и внушает именовать Отца большим Сына. Вот, говорит он, написано: Отец Мой более Меня (Ин.14:28), а ты называешь Его равным Отцу. Соглашаюсь с тобой. Но следует признать не только это, но и другое, потому что о том и о другом написано. Почему же одно ты признаешь, а другого не хочешь принять? Ведь о том и другом можно читать в Писании. Вот говорится в одном месте: Отец Мой более Меня. Принимаю это не от тебя, а от Евангелия. Но и ты также признай с апостолом, что Сын равен Богу Отцу. Соедини вместе и то и другое — и то и другое может быть согласовано; потому что Кто говорит чрез евангелиста в Евангелии, Тот же Самый говорит и чрез апостола в послании. Не может Он противоречить Сам Себе, а ты не хочешь допустить согласия в Писании, так как сам любишь разногласить. Но вот в Евангелии говорится: Отец более Меня. И я из Евангелия доказываю, что Сын и Отец равны («Я и Отец — одно» — Ин.10:30). Как же согласить и то и другое? Так, как говорит апостол: Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, приняв образ раба. Вот я доказываю, почему Отец более. Ты же докажи, в чем Он не равен? Ведь и о том и другом читаем мы в Писании. Меньше Он Отца, поскольку есть Сын Человеческий. Равен Отцу, поскольку есть Сын Божий, потому что Слово было Бог. Он (Сын) посредник: Бог и Человек. Как Бог, Он равен Отцу; как Человек, менее Его. Равен в образе Бога, меньше в образе раба. Теперь ты докажи: почему Он (Сын) не равен Отцу и менее Его? Или, думаешь ты, что в одной части равен, а в другой — не равен? Покажи мне, как Он, с принятием плоти, является и равным Отцу и меньшим Его. Хотелось бы знать, как это стал доказывать бы ты.
    
7. Но обратите внимание на безумие плотских помышлений, о которых сказано, что они (помышления плотские) суть смерть (Рим.8:6). Не буду говорить пока о воплощении Господа нашего Иисуса Христа, Единородного Сына Божия. Останавливаюсь на словах: В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога. Останавливаюсь и на словах апостола: «Он, будучи образом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу (Флп.2:6). Вот тут покажи мне большего и меньшего. Что скажешь? Будешь ли различать Бога по свойствам телесным или духовным, коими определяем мы разные предметы? Именно, — могу сказать я. Но так ли и вы мыслите, Бог знает. Итак, как я уже сказал, прежде принятия плоти, прежде чем Слово стало плотью и обитало среди нас, покажи меньшего, покажи равного. Неужели в том и другом случае Сын был бы Бог, хотя бы в одном отношении был меньше Отца, а в другом равным, — как, например, говорим мы о каких–нибудь телах: меньше одно другого в отношении длинноты, но равно в отношении крепости? Такими ли какими–либо телами следует представлять нам Бога и Его Сына? Так ли будем представлять себе Того, Который весь был в Марии, Весь у Отца, Весь во плоти и Весь превыше ангелов? Но пусть отвратит Господь такие помыслы от сердец христианских. Или, может быть, так ты будешь мыслить, что по длине и крепости они равны, но различны по цвету? Но где цвет, как не в телах? А там сияние мудрости. Покажи мне, каков цвет правды? Если же они (мудрость и правда) не имеют цвета, не скажешь того ты и о Боге, если только есть в тебе совесть.
    
8. Итак, что же ты скажешь теперь? Могуществом Они равны, но меньше Сын мудростью?! Однако, если мудростью Они равны, но меньше Сын могуществом, то Бог выходит завистливым, если равному в отношении мудрости Он дает меньшую власть. Но в Боге все, что ни мыслится, равнозначно (idipsum). Не одно в Боге могущество и другое мудрость, одно сила и другое правда или чистота. Что из всего этого ни назовешь ты, не отдельно все это мыслится и ничем таковым не определяется достойно существо Божие, потому что все эти свойства суть свойства душ, которые свет тот проникает некоторым образом и по их качествам влияет на них подобно тому, как это бывает, когда поднимается над телами свет этот видимый. Если он исчезает, все тела получают один цвет темный, или, лучше сказать, лишаются совсем цвета. Когда же, поднявшись, он снова осветит тела, хотя сам и одинаков, однако же освещает тела соответственно их свойствам, различным блеском. Так и состояния тех душ, которые производятся и образуются светом изначальным и непроизводным.
    
9. И все это, братия, говорим мы о Боге потому, что не можем высказаться лучше. Называю Бога праведным, потому что на языке человеческом не нахожу ничего лучшего: Он выше правды. «Ибо Господь праведен, любит правду», — говорится в Писании (Пс.10:7). Но там говорится, что и кается Бог (Быт.6:7), говорится, что и не знает Бог (Быт.18:21).
    
Кто однако же не устрашится этого? Неужели не знает Бог? Неужели кается Бог? Но потому Писание снисходит до таких выражений, чтобы не думал ты, что и тем, что считаешь ты за великое, достойно обозначаются свойства Божии. Таким образом, когда ты спросишь: Чем достойно обозначается Бог?, быть может, кто–нибудь ответит тебе и скажет, что Бог праведен. Другой же, более его понимающий, скажет, что и это слово далеко от сияния славы Его, так что, когда тот начнет доказывать от Писания и будет говорить: тактам написано, — справедливо ему будет отвечено, что в том же Писании написано, что и кается Бог. И как это последнее употребляется там не в том смысле, как обыкновенно понимают люди, так и то, когда Бог называется праведным, не обнимает величия Его. Впрочем, Писание хорошо установило, чтобы хотя через такие слова дух постепенно восходил к тому, чего нельзя выразить. Праведным ты называешь Бога, но представляй себе то, что больше праведности. Писание назвало Бога праведным, но оно назвало Бога кающимся и незнающим, чего ты, однако же, не хочешь сказать. Итак, как то, чего ты не хочешь приписать Богу, сказано по причине твоей немощи, так и это сказано вследствие некоторой, хотя и меньшей, немощи. Кто же и это преступит и о Боге, насколько то доступно человеку, будет мыслить достойно, тот в несказанном голосе сердца найдет достойное похвалы молчание.
    
10. Итак, братия, так как в Боге то же благость, что и правда, нельзя говорить, поэтому, что Сын равен Отцу в отношении правды и не равен в отношении благости, или равен в отношении могущества (per virtutem) и не равен в отношении ведения, и все, что бы ты ни сказал о Боге, все в Нем едино и равнозначно. Таким образом, довольно того, что ты не можешь сказать, каким образом Сын может быть не равным Отцу, если только не хочешь допускать каких–либо разностей в самом существе Их. Когда же признаешь эти разности, то согрешаешь против истины и удаляешься от того общения с Богом, когда присутствие Его становится наиболее ощутительным. Если же невозможно говорить о Боге, что Он равен в одном отношении и не равен в другом, то невозможно утверждать, что Он в одном отношении таков, а в другом меньше, потому что в Боге нет разностей. Нельзя именовать Бога равным иначе, как только во всех отношениях, и если можно называть Его меньшим, то почему как не потому, что Он принял образ раба?
    
Итак, братия, постоянно помните это. Если будете руководиться Писанием, все вам объяснит оно. И когда станете читать там, что Сын равен Отцу, относите это к Божеству. По воспринятой же Им на Себя форме раба почитайте Его меньшим Отца — применительно к словам: Я есмь сущий (Исх.3:14) и к другим: Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова (там же Исх.3:15) — первое относится к Его существу, второе — к Его милосердию. Теперь, думаю, достаточно сказано о том, почему Господь наш Иисус Христос, наш Спаситель, Глава Церкви, ставши посредником, чрез Которого мы соединяемся с Богом, именуется в Писании Богом и человеком.
    
11. Третий способ, когда Христос обозначается в Писании Главою и телом, указывает на отношения Его к Церкви. Здесь Глава и тело един Христос не потому, и что без тела Ему недостает целостности, но потому, что единым с нами благоволил бытьТот, Кто и без нас всегда остается невредимым не только в том, что касается Его Божества, но и в том, что касается Его человечества, когда Он стал вместе и Богом, и человеком. Однако, братия, каким образом мы составляем Его тело, и Он едино есть с нами? Где находим мы, что Единый Христос есть и глава, и тело, т. е. корпус вместе с Главою? Послушайте, что говорит Исаия: Как на жениха возложил (Он) венец и, как невесту, украсил убранством (Ис.61:10). Вот и жених и невеста. Одного и того же называет пророк и женихом в отношении к главе и невестой в отношении к телу. По–видимому, два и вместе один. Но каким образом мы члены Христовы? Апостол весьма ясно говорит: И вы — тело Христово, а порознь — члены (1 Кор.12:27). Тело Христово и члены Его все мы, не мы только, которые здесь находимся, но все вообще, не ныне только живущее, но все праведные, начиная с Авеля праведного, жившие, живущие и имеющие жить до конца века, все — одно тело Христово. Если же все тело, то порознь члены, Но, конечно, должна быть и глава, телом коей являемся мы. И Он (Сын Божий) есть глава тела Церкви. Он начаток, первенец из мертвых, дабы иметь Ему во всем первенство (Кол.1:18). И так как о Нем также говорит далее апостол, что Он есть глава всякого начальства и власти (Кол.2:10), то, следовательно, Церковь земная, воинствующая (peregrina), присоединяется к той небесной Церкви, где мы имеем своими согражданами ангелов, с коими непостыдно, как раньше, соединимся по воскресении тела, согласно обетованию, что сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых, будут равны ангелам (Лк.20:36), и будет единая Церковь, царство Великого Царя.
    
12. Итак, Христос изображается в Писании иногда, как Слово, равное Отцу, иногда, как посредник, когда говорится, что Слово стало плотью и обитало с нами (Ин.1:14), или когда говорится, что Единородный Сын Божий не почитал хищением быть равным Богу, но уничижил Себя Самого, приняв образ раба…, смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной (Флп.2:6–8). Иногда же изображается Иисус Христос так, что мы видим главу и тело, когда апостол объясняет, например, слова, сказанные о муже и жене в книге Бытия: И будут одна плоть. Вникните в объяснение апостола. Будут, — говорит, — двое одна плоть, и далее прибавляет: Тайна сия велика. И чтобы кто не подумал тут о плотском соединении мужеского и женского пола, апостол добавляет: Я говорю по отношению ко Христу и к Церкви (Еф.5:31–32). Сообразно с этим нужно понимать и слова Евангелия: И будут два одною плотию, так что они уже не двое, а одна плоть (Мф.19:5–6). И что жених и невеста, то глава и тело, потому что муж есть глава жены. Итак, скажу ли я: глава и тело, или: жених и невеста, считайте это за одно. И потому тот же апостол, когда был еще Савлом, услышал такие слова: Савл, Савл, что ты гонишь Меня (Деян.9:4), так как тело одно с главою. И когда, будучи уже апостолом Христовым, он стал терпеть от других то, что сам причинял, будучи гонителем, он говорит: Ныне… восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых (Кол.1:24), тем показывая, что к страданиям Самого Христа относится то, что претерпевал он. Этого нельзя относить к главе, которая на небе и уже ничего такого не терпит, не к телу, т. е. к Церкви, которая, будучи соединена со своею главою, есть единый Христос.
    
13. Итак, постарайтесь представить из себя достойное тело для такой главы, достойную невесту для такого жениха. Не может иметь глава та иного тела, как только достойного себя, ни муж столь великий не может иметь иной, кроме как только достойной жены, чтобы представить ее Себе славною Церковью? не имеющею пятна или порока, или чего–либо подобного (Еф.5:27). Церковь — эта невеста Христова, не имеющая пятна или порока. Не хочешь иметь пятна? — Исполняй, что написано: Омойтесь, очиститесь, удалите нечистоту из сердец ваших (Ис.1:16) [Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих]. Не хочешь иметь порока? — Распинай себя; не только нужно, чтобы ты омывался, но чтобы старался быть без пятна и порока. Чрез баню омовения очищаются грехи, чрез распятие является желание будущего блаженства (спасения), ради коего и Христос пострадал. Слушай самого апостола, которого, по его словам, спас Господь не по делам праведности, которые бы мы сотворили, а по Своей милости, банею возрождения (Тит.3:5). Слушай его, сораспявшегося Христу: Я, — говорит он, — забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп.3:13–14).
   
   
    
     
Беседа 2. О жертве вечерней — Изъяснение Евангелия от Иоанна (пролог)
    
    
1. В настоящий раз, братие, должна быть речь о жертве вечерней. Молились мы, воспевая, и молясь, воспевали: Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздеяние рук моих — как жертва вечерняя (Пс.140:2). В молитве познаем мы здесь человека, в воздеянии рук — крест. Это есть знак, который изображаем мы на челе, знак, коим спасаемся. Знак осмеянный, чтобы сделаться достойным почтения, презренный, чтобы стать славным. Бог является, чтобы, подобно человеку, молиться об избавлении от опасности. Бог приходит, чтобы, подобно человеку, умереть. И если бы познали Его люди, никогда не распяли бы Господа славы (1 Кор.2:8). Это жертвоприношение, где священнодействующий есть в то же время и жертва, избавляет нас пролитою кровию Создателя. Создал нас, когда был безкровным, а искупил нас кровию. Создал нас Тот, о Ком говорится в словах: В начале было Слово… и Слово было Бог. Им мы созданы. Все, — говорится далее, — чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть. Вот Кем созданы мы. Теперь послушай, кем мы избавлены. В Нем, — говорит евангелист, — была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его. Все это относится еще к Божеству, к тому, что пребывает неизменным, к тому, для созерцания чего должно иметь сердце предочищенное. Свет, — говорит, — во тьме светит, и тьма не объяла его. Но пусть мрак обымет Его, чтобы не было мрака. Мрак — это грешники, неверующие. Итак, чтобы не было мрака, Слово стало плотью и обитало с нами. Видите Слово, видите Слово — плоть, видите Слово прежде плоти. В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Все чрез Него начало быть. Где тут кровь? Вот Он виновник бытия твоего, но еще не цена твоя. Когда же стал Он Спасителем твоим? Когда Слово стало плотью и обитало с нами?
    
2. Но усильте ваше внимание. Свет, — говорит, — во тьме светит, и тьма не объяла его. Так как тьма не могла объять света, потребовалось для людей свидетельство от людей. Не могли люди видеть света дневного. Быть может, могли они вынести свет светильника. Так как для восприятия истинного света (diem) они были менее способны, а свет светильника все–таки кое–как выносили, явился человек, посланный от Бога, имя ему Иоанн. Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете. Кто же такой он? Откуда приходит, чтобы свидетельствовать о свете? Почему не был он светом, а только светильником? Прежде узнай, что такое был этот светильник. Хочешь ли слышать о светильнике от света и о свете от светильника? — Вы, — говорит Господь, — посылали к Иоанну и хотели малое время порадоваться при свете его. Он был светильник горящий и светящий (Ин.5:33, 35). Но что же видел тот Иоанн, который говорит о светильнике? Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете. О каком свете? Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. Если всякого человека, следовательно, и Иоанна, Тот, кто не хотел оказать в себе света дневного, явил светильник свой, как бы, свидетелем для себя. Но таков это был светильник, который мог возгореться лишь от самого света. Послушай самого Иоанна, исповедующегося. И от полноты Его, — говорит он, — все мы приняли. Признавали его, Иоанна, за Христа, а он себя признает человеком, признавали Господом, а он исповедует себя рабом. Хорошо, светильник, исповедуешь ты смирение свое, так что не погасило тебя дуновение гордости, потому что был Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир, т. е. всякое живое существо, способное к восприятию света, всякого человека, имеющего разум, при посредстве коего он может быть причастником Слова.
    
3. Где же был тот свет, который просвещает всякого человека, имеющего разумную душу и приходящего в мир? Он в мире был. Но ведь и земля была в мире, солнце и луна были в мире. Слушай, однако же, о свете твоем, свет мысли человеческой! — В мире был, и мир чрез Него начал быть. Так был он, что нельзя думать, что не было как бы места для Него прежде, чем мир не стал быть. Бог все содержит, но Сам ничем не содержится (Deus enim habitando continent, non continetur). Итак, дивным и несказанным образом пребывал Он в этом мире: И мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. Какой же это мир, который чрез Него начал быть? В начале сотворил Бог небо и землю (Быт.1:1), и все чрез Него начало быть. Какой мир не познал Его? Есть разница в словах: мир и мир, подобно тому, как под словом «дом» можно разуметь разное: дом, как строение, и дом, как обитающих в нем. Когда говорится о доме, как здании, говорят: «большой дом сделан», «прекрасный дом». Когда говорят об обитающих в доме, говорят: «добрый дом, благословит его Бог», — или «дурной дом, пусть помилует его Бог». Когда говорится, что мир чрез Него начал быть, разумеется мир, как жилище вместе с обитающими в нем. А когда говорится: «и мир Его не познал», — имеются в виду живущие.
    
4. Зачем же приходит Он, как бы не ведая, что свои не примут Его? Слушай, для чего приходит. Тем, которые приняли Его… Свои не приняли и свои приняли. Мир не уверовал в Него и весь мир уверовал. Ведь когда говорим мы, например: «все дерево покрыто листьями», — неужели следует из этого, что на дереве нет места для плодов? И то и другое можно понимать тут, и то и другое признается — и то, что дерево покрыто листьями, и то, что оно полно плодов. Дерево одно и в том, и в другом: и в листьях, и в плодах. Итак, верующие в Него, рабы Его, любящие Его, для коих является Он славою и надеждой, не скорбите, когда слышите о том, что свои Его не приняли, потому что чрез веру и вы становитесь для Него своими. Кто разумеется здесь под своими? Надо полагать, что Иудеи, некогда изведенные из Египта, перешедшие чудесно чрез Чермное море, странствовавшие по пустыне, избавившиеся от врагов преследующих, напитавшиеся манной, освобожденные от рабства, приведенные в землю обетованную и осчастливленные столь многими благодеяниями. Вот кто свои, которые Его не приняли и чрез это неприятие стали Ему чужими. Были они ветвью масличною, но возгордились и стали отверженными. Весь остальной мир был дикой маслиной, пренебрегаемой вследствие горечи ее ягод. Горечью той дикой маслины пропитан был мир, но за смирение она была привита, а настоящая ветвь вследствие гордости была отрублена (Рим.11:17). Смотри на ветвь гордящуюся и готовую отломиться. Мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда. Если бы вы были дети Авраама, — сказал им Господь, — то дела Авраамовы делали бы… Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете. [Вы считаете себя свободными, но], всякий, делающий грех, есть раб греха (Ин.8:33–39). Видите, насколько безопаснее для человека быть рабом другого человека, нежели быть в рабстве греховной страсти. Те, иудеи, вследствие гордости, отвергли смиренного. А смотри, как дикая ветвь делается достойной прививки, смотри на сотника не из среды израильтян, а из язычников. Господи, — говорит он, — я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой… Истинно говорю вам, — сказал Господь, — и в Израиле не нашел я такой веры (Мф.8:8, 10). В родной ветви не нашел Я того, что нашел в дикой. Так родная ветвь чрез гордость отсекается, а дикая чрез смирение прививается. Смотри на ветвь прививающуюся и на ветвь отсекаемую: Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном — вот дикая ветвь, прививающаяся чрез смирение. А вот ветвь родная, отсекаемая гордостью: А сыны царства, — говорит Господь, — извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов (Мф.8:11–12). Почему? Потому что свои не приняли Его. Почему дикая ветвь прививается? Потому что тем, которые приняли Его… дал власть быть чадами Божиими (Ин.1:12).
    
5. Ободрись же сердцем своим, род человеческий; дохни дыханием жизни и блаженной свободы. Что слышишь ты, и что обещается тебе? Дал власть. Какую власть? Может быть, ту, коей гордятся люди, власть жизни и смерти, права приговоров над виновными и невинными? Дал, — сказано, — власть быть чадами Божиими. Были они раньше не чадами и стали чадами, потому что Тот, чрез Кого делаются люди детьми Божиими, будучи Сыном Божиим, стал Сыном Человеческим, и сыны человеческие становятся детьми Божиими. Нисходит Он до того, чем не был. Возвел тебя в то, чем ты не был. Ободрись! Великое обещано тебе и от Великого обещано. Невероятным кажется и как бы невозможным, чтобы сыны человеческие становились сынами Божиими. Но более невозможное случилось, когда Сын Божий сделался Сыном Человеческим. Ободрись же, человек, удали неверие от сердца твоего. Случилось уже более невероятное, чем то, что обещано тебе. Дивишься ты, что человек будет иметь жизнь вечную; дивишься, что он может достигнуть ее. Но дивись скорее тому, что Бог за тебя снисходит до смерти. Зачем сомневаешься в обещании, получивши такое ручательство? Смотри, как он (евангелист) поддерживает тебя, как подкрепляет обещание Божие. Тем, — говорит, — которые приняли Его… дал власть быть чадами Божиими. По какому рождению? Не по обычному, не по ветхому, тленному или плотскому. Которые, — говорится далее, — ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились (Ин.1:13). Дивишься?! Не веришь?! Но вот Слово стало плотию и обитало с нами… Вот что означает, братия, жертва вечерняя. Приблизимся к ней! Пусть возносится с нами Тот, Который, как жертва, принесен был за нас. Пусть с вечерней жертвой прежняя жизнь проходит и является, как бы с рассветом, новая.
   
   
    
     
Беседа 3. О Сусанне и Иосифе, с увещанием о целомудрии
    
    
1. Святые чтения и божественные изречения, которые мы только что слышали, братия, пусть напечатлеются в мыслях наших. Пусть не исчезнут они без следа для нас, но послужат нам к некоторому назиданию; потому что, если и птичка находит себе жилье, и ласточка гнездо себе, где положить птенцов своих (Пс.83:4), то не тем ли более слово Божие и милосердие Божие должны находить место у нас?
    
Вот мы слышали чтение о Сусанне. Пусть же возрастает стыдливость супружеская; пусть опирается она на такой крепкий фундамент и укрепляется такою стеною, чтобы изгонять всех злоумышляющих против нее и изобличать лживых свидетелей. Осталась чистой женщина, которая должна бы умереть, если бы не было того, кто видел, что скрыто было от судей. Записаны слова, сказанные ею в саду, месте ее прогулки, каковые слова не слышал никто, кроме тех двух, хотевших посягнуть на честь чужой женщины и измысливших ложное свидетельство на нее. Только они двое слышали эти слова: Тесно мне отовсюду; ибо, если я сделаю это, смерть мне, а если не сделаю, то не избегну от рук ваших. Лучше для меня не сделать этого и впасть в руки ваши, нежели согрешить пред Господом (Дан.13:22–23). С презрением отнеслась она к тому, что слышала, потому что боялась Того, Кого не видела. Конечно, Божественному взору Его она была видима, а не так, чтобы Бог не видел ее, как она не видела Бога. Видел Бог то, что Сам создал, наблюдал за созданием Своим, обитал в храме Своем, Сам был в нем и отвечал злоумышленникам. Потому что, если бы оставил женщину — источник целомудрия, погибло бы и самое целомудрие ее. Тесно мне отовсюду, говорит она, Однако же, знала Того, Кто мог удержать ее от малодушия и оградить от коварства лукавых свидетелей, как бы от пагубного ветра. Целомудрие ее не потерпело крушения, потому что Господь был кормчим. Вот послышался крик, сбежались и пошли на суд. Домашние поверили лживым свидетелям. И хотя прежняя ее чистота, незапятнанная жизнь, казалось, представляла достаточное доказательство ее целомудрия, однако не верить тем старейшинам (свидетелям) казалось нечестием. Никакого подобного слуха никогда не было о Сусанне. Они — ложные свидетели, но пока это было известно лишь Богу. Одному верили домашние, а другое видел Бог. Но что видел Господь, того не знали люди. Казалось справедливым верить старейшинам — лжесвидетелям. Итак, предстояло для Сусанны умереть. Впрочем, даже если бы и умерла плоть, целомудрие все–таки было бы увенчано. Но услышал Господь молящуюся, не допустил умереть ей, удержал ее от прелюбодеяния. Господь возбудил святый дух Даниила, юного возрастом, но крепкого благочестием. Так как почивал в нем дух пророческий, он тотчас же заметил коварство свидетелей. Но нужно было доказать другим то, что ему самому было видно. Они — ложные свидетели, — сказал пророк. — Возвратитесь в суд! Но что они были ложные, это знал лишь тот, коему открыто было Духом Святым. Нужно было показать это другим. И вот, желая обличить лжесвидетелей, Даниил просит, чтобы они отделены были один от другого. Затем спросил их поодиночке. Хотя и была у них одна страсть, но не успели они придти еще к полному единомыслию. Один, будучи спрошен, под каким деревом видел он прелюбодеев, ответил, что под мастиковым, а другой — что под дубом. Разногласие свидетелей открыло истину и спасло невинность.
    
2. Впрочем, невинность, как я сказал уже, братия, все равно была бы увенчана и прославлена, хотя бы тело, некогда имеющее умереть, и было умерщвлено. Ведь все мы умрем. И всякий, кто хочет избежать смерти, не то делает, чтобы уничтожить смерть, но лишь откладывает то, что должно быть. Всех держит смерть в своей власти. Все мы должны воздать долг, унаследованный нами от Адама. И если не умираем, Заимодавцем дается не освобождение от этого долга, а лишь некоторая отсрочка его. Сусанна была благочестивая женщина и целомудренная супруга, а все же некогда должна была умереть. Но если бы она и умерщвлена была даже, то в чем пострадало бы ее целомудрие, когда бы тело предано было погребению, а невинность ее была бы принесена Богу и награждена Им? И станете ли вы думать, что безценным чем–то является то, что ложные свидетели не одержали верха над невинной? Нет, не составляет это чего–нибудь особенно великого. Великая заслуга ее в том, что она не погрешила пред Богом. Сам Господь наш Иисус Христос был оклеветан и распят. Но хотя ложные свидетели на один момент и восторжествовали, однако, какой вред могли причинить они имеющему воскреснуть Господу? Итак, примером Своим Господь наш Иисус Христос в немощной плоти Своей, в образе раба, который принял для освобождения раба, для отыскания заблудшего, для искупления тленного, для спасения погибающего, показал пример рабу, чтобы не страшиться ложных свидетелей и не бояться, когда другие верят им. Могут они пустить ложный слух, но не могут уязвить чистую совесть. Ведь спасены же были три отрока из пещи огненной; Господь был с ними. В огне ходили они невредимыми, кругом охваченные пламенем, и не сгорая, в самом пламени воздавая хвалу Богу, и вышли оттуда целыми; Господь был с ними (Дан.3). Но разве не был Господь и с братьями Маккавейскими (2 Мак.7)? Те вышли из огня невредимыми, а эти скоро сгорели. И те и другие испытаны были — эти, лишившись своей плоти, а те, оставшись с неповрежденным телом, но те и другие получили награду. Навуходоносор дал обещание, что, если три мужа останутся целыми в пламени, он уверует в Бога их. И Кто мог спасти их на глазах всех, мог и увенчать втайне. Но если бы Он прославил их втайне, не спас бы царя, который, был столь жестоким. Спасение тела их, таким образом, послужило к спасению его души. Те, прославляя Бога, избежали огня вещественного; этот же, уверовав в Бога, избежал геенны огненной. Больше, следовательно, дано было царю, нежели отрокам. Антиох же, подвергший мучению Маккавеев, не был достоин такой милости. Поэтому, в то время как они умирали от огня и мучений, он ликовал. Но всякий, возвышающий сам себя, унижен будет (Лк.18:14).
    
3. Кто избавил целомудренную Сусанну, верную жену, от ложного свидетельства старейшин, Он же очистил и Деву Марию от ложного подозрения обручника Своего. Оказалась Она непраздной, хотя и не имела мужа. Чрево Ее было непраздным, а девственное целомудрие оставалось нетронутым. Начальника веры зачала Она верою, приняла в тело Свое Бога, Который не допустил до осквернения этого тела. Обручник же Ее, как человек, пришел в подозрение. Он, с одной стороны, знал, что это не от него; с другой — подозревал прелюбодеяние и вразумлен был уже ангелом. Почему он достоин был получить вразумление от ангела? Потому что подозрение в нем было не злорадное, не то лукавое подозрение, о котором говорит апостол (1 Тим.6:4). Лукавые подозрения свойственны клеветникам, доброжелательные подозрения — руководителям. Позволительно всякому иметь дурные подозрения о сыне, но неприлично клеветать на сына, и хотя подозревают иногда дурное, но все же желают найти доброе. Кто имеет доброжелательное подозрение, тот хочет, чтобы оно не оправдалось, и очень радуется, когда подозрение его окажется ложным. Таков был Иосиф по отношению к Марии, с Которой он не имел телесной связи, хотя духовно (верою) и был соединен с Нею. Так явилось ложное подозрение и относительно Девы Марии. Но как Сусанну в лице Даниила защитил Дух Святой, так и Деву Марию защитил ангел, который сказал Иосифу: Не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святаго (Мф.1:20). Снято подозрение, потому что нашлось заступление.
    
4. Итак, если несколько ранее могли радоваться супруги за Сусанну, то пусть также теперь радуются и девы за Марию. И те и другие пусть хранят целомудрие, первые — супружеское, вторые — девическое: то и другое имеет цену в очах Божиих, хотя девическое целомудрие и большую, нежели супружеское. Однако, то и другое приятно Богу, потому что есть дар Божий. И те, и другие достигают вечной жизни, но не одну и ту же честь получат, не одно и то же достоинство, не одну и ту же награду. Ведь так же точно будет в жизни вечной и в царстве небесном, как бывает, например, на небе. На небе сияют звезды — так и в царстве небесном будут одни лишь достойные верующие. Жизнь будет равно вечная для всех. Не будет жить там один больше, другой — меньше, когда все мы будем жить безконечно. Динарий, который получат делатели в винограднике и те, которые пришли в виноградник рано, и те, которые пришли поздно (Мф.20:9–10), — означает награду жизни вечной, которая одинакова будет для всех. Но посмотрите на небо, вспомните слова апостола: Есть, — говорит он, — тела небесные и тела земные, но иная слава небесных, иная земных. Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится во славе. Так и при воскресении мертвых (1 Кор.15:40–42). Итак, братия, каждый пусть подвизается в этом веке, соответственно тем способностям, какие получил, чтобы наследовать блаженство в веке будущем. В супружестве ты ожидай меньшего блаженства, низшей награды, но не отчаивайся в вечном царстве. Однако же удовольствия супружества должны быть, по возможности, уменьшены у тебя. Разве от того, что женат ты, не следует сознавать тебе, что ты странник в этом мире, разве не должно помнить о смерти и о том, что придется оставить ложе удовольствия? Будь внимателен и смотри, куда ты направляешься, — к бедствиям ли мучений или к блаженству вечности. Будь же бдителен и сохраняй, что получил; неси бремя свое, потому что легко оно, если любишь его, и тяжело, если ненавидишь. Потому что не напрасно говорит Господь и только истинно воздержанным говорит: Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф.11:28–30), — легко для любящего, тяжко для отвергающего. Возложил ли ты иго Господне на шею свою? Легко оно, если охотно принимаешь, и тяжко, если неохотно возлагаешь его. И разве Сусанна та не искушалась в своем целомудрии оттого, что была замужем? Неужели те только в этом отношении не испытываются, которые состоят в замужестве? Вот Сусанна имела мужа, однако искушалась и боролась в своем искушении. «Тесно мне отовсюду», — говорит она. Страшилась умереть вследствие ложного свидетельства, но вместе с тем страшилась получить действительную духовную смерть от Бога. Вследствие ложного свидетельства лишилась бы она этой временной жизни, а судом Божиим подвергнута была бы вечному наказанию. Взвешивает она свое положение, борется. Испугалась сначала и обдумывает; обдумывает и борется, борется и побеждает. Тем самым научила она женщин, состоящих в супружестве, противиться искушению, научила бороться, научила страдать и молиться.
    
5. Но если такие свидетельства Священное Писание представляет о женщинах, то не забыло оно и о мужах и у них находит оно пример для подражания. Мы видели Сусанну, подвергшуюся соблазну со стороны мужей, посягавших на ее честь, видели ее борющуюся. Это чтение о Сусанне было как бы зрелищем для души нашей; видели мы борца, с целомудренным духом, вступившую в битву героиню. Будем же торжествовать вместе с победительницей победу над побежденным. Вот имеют благочестивые жены пример, которому могут подражать. Но пусть они считают себя обязанными Богу тем, что сохраняют, Тому, Кто видит то, чего супруг может и не заметить. Муж часто отсутствует, а Бог всегда видит. И если иногда супруг, так как он — человек, подозревает ложное, пусть молится тогда жена за мужа своего, подозревающего ложное. Пусть молится, чтобы он избавился от подозрения. Ложное подозрение мужа не замыкает очей Божиих. Совесть ее открыта перед Творцом. За временные страдания воздает Он вечное блаженство. Но пусть молится она и за мужа и постарается иметь не только добрую жизнь, но и добрую славу. Доброй жизнью невинность освобождается от осуждения, а добрая слава и других спасает от заблуждения и греха, от ошибочного приговора, подобного тому, как ошиблись судьи, осудившие Сусанну; и Даниил, или лучше, чрез Даниила Господь избавил от греховной смерти скорее судей тех, нежели Сусанну. Избавил ее, но от временной муки. Избавил их, чтобы они, вследствие дурного суда и осуждения, не подверглись вечному наказанию от Того Судьи, Коего никто не может обольстить, и от Которого никак нельзя укрыться.
    
6. Я уже сказал о мужах, что и они не оставлены без примера. Мужи целомудренные, мужи боящиеся Бога, мужи, довольствующиеся своими женами, мужи, не оскверняющие того, относительно чего не желаете, чтобы оно у вас было осквернено, мужи, соблюдающие верность, которую требуете от других, ждите и вы от меня того, чего ожидали жены ваши во время чтения о Сусанне. Не оставило и вас без примера Божественное Писание. Они, жены, слышали о Сусанне и радовались ее победе. Посмотрите на Иосифа, не того Иосифа, коему обручена была Дева Мария, родившая Христа, потому что и он подвергся искушению подозрения и исправлен был после того ангелом. О другом Иосифе Писание свидетельствует еще, о том, коего хотела обольстить жена безстыдная. Полюбила она его, прекрасного, не чистым, но развращенным пожеланием, неспособным видеть красоты внутренней, духовной. Полюбила красоту тела, но не чистоту духа. Полюбила чужого, раба своего мужа, но не возлюбила хранящего верность господину своему. Как тебе кажется, его ли любила она или скорее себя самое? Я думаю, что ни его, ни себя. Если бы его любила, зачем хотела его погубить? Если бы себя любила, зачем хотела погибнуть? Таким образом, не любила она ни его, ни себя. Ядом похоти горела она, а не огнем любви. Но он мог видеть то, чего она не могла. Еще прекраснее он был душою, чем телом, прекраснее красотою сердца, нежели наружной красотою тела. Куда не могли проникнуть взоры той женщины, там сам наслаждался он собственною красотою. Дорожа внутреннею красотою целомудрия, как он мог бы допустить осквернить ее, обезчестить грязным поползновением той женщины? Любила она, но любил и он; и выше было то, что он любил, нежели, что любила она, потому что видел он, чего она не видела.
    
7. Если хочешь знать ты, что такое духовная красота целомудрия, если имеешь некоторую способность глаз различать ее, я несколько поясню тебе это: красоту ту любишь ведь ты и в жене твоей. Не старайся же издеваться в чужой жене над тем, что любишь в своей. Но что именно любишь ты в твоей жене? Конечно, целомудрие. Не терпишь его в чужой жене и любишь в своей?! Его, целомудрия, не терпишь в чужой, когда хочешь погубить чистоту ее. Но не то ли хочешь погубить в чужой жене, что ценишь в своей? Как будешь требовать чистоты, будучи убийцей целомудрия? Охраняй же и в другой то, что оберегаешь в твоей. Люби целомудрие более, нежели тело. Но, может быть, воображаешь ты, что в жене твоей более ценишь ты тело ее, а не чистоту души — низкое это оправдание. Но и здесь я не оставляю тебя без примера, так как, думаю, что ты именно целомудрие более ценишь в жене твоей, нежели красоту ее тела. Но чтобы показать тебе, что ты безусловно ценишь чистоту души более, нежели тело, вот указываю тебе на дочь твою, в которой ты целомудрие уважаешь более, нежели красоту тела. Кто из людей не хочет, чтобы дочери их были целомудренными? Кто не радуется целомудрию дочерей своих?
    
Неужели и здесь любишь ты тело? Но разве ты вожделеешь прекрасного тела там, где ужасаешься преступного кровосмешения? Вот доказал я тебе, что ты ценишь чистоту душевную. Если же так, то чем ты досадил себе, что не любишь чистоты душевной в себе самом? Ведь ты же получаешь пользу от этого. Итак, люби в себе то, что любишь в твоей дочери, — это же люби и в чужой жене, потому что и дочь твоя будет некогда чужою женою. Люби чистоту и в себе самом. Если полюбишь ты чужую жену, не будешь тотчас иметь ее. Если же полюбишь целомудрие, тотчас будешь владеть им. Итак, люби целомудрие, чтобы достигнуть блаженства.
    
8. Но может быть, случится тебе подвергнуться так искушению: полюбит тебя женщина безстыдная, поймает тебя где–нибудь наедине и постарается вынудить у тебя объятия. Если не согласишься, будет угрожать наказанием вследствие наговора. Так поступили лжесвидетели с Сусанной. Так же поступила с Иосифом жена господина его. Но взирайте при этом на Того, на Кого взирали Сусанна и Иосиф. Неужели оттого, что нет ни одного свидетеля, и Бога нет там? Его именно взора не хотел оскорбить Иосиф, взора Господа Своего, пребывающего с ним. Не хотел он согласиться на недозволенное соложничество с безстыдной женщиной, отогнал чужое вожделение, сохранил свое целомудрие. Сделала она, однако, то, чем угрожала, наклеветала мужу своему, и он поверил ей, до такой степени долготерпит Господь. Иосиф заключается в темницу, содержится как преступник, хотя и не согрешил пред Господом. Но и там Господь был с ним, потому что он не был виновен. Помогал Господь Иосифу, страждущему. А что не тотчас помог, сделал это для того, чтобы больше прославить его, и достойно прославил того, кого испытал терпением. Правда, должен был праведный Иосиф за свое целомудрие претерпеть нечто жестокое и обидное. Но если бы полюбил он безстыдную женщину, готов был бы, конечно, претерпеть за нее горечи; и она не оценила бы его любви к ней, если бы он не готов был потерпеть за нее, и не отвечал бы взаимностью на любовь ее, или, лучше сказать, не на любовь, а на злую похоть. Еще более она воспылала бы к нему, когда бы видела, что он возгорелся такою любовью к ней, что не отказался бы перенесть за то какие бы то ни было страдания. Если так за безстыдную женщину, то насколько же более следовало быть готовым пострадать за целомудрие? Поэтому, хорошо, что Господь не поспешил здесь со своей помощью, с целью ободрить человека, чтобы он и сам собой доходил до сознания истинной славы. От Бога же ничто не скрыто.
    
9. Итак, в том хочу убедить любовь вашу, братия, чтобы прежде всего вожделениям плотским и радостям этого века, суете, непостоянству и прелестям настоящей жизни предпочитали вы красоту, сладость и удовольствие мудрости, красоту стыдливости и чистоты. Это — сокровища, хранящиеся в сокровищнице небесной. Это — драгоценные светлые алмазы, блестящие пред очами Божиими, и вы увидите их, если взоры ваши будут способны к тому. Предпочитайте же их превратным и непозволенным удовольствиям. И если испытание достигнет такой меры, что вам нужно пострадать, братия мои, то кто не будет страдать за свои сокровища? Кто не будет страдать за поле свое и даже за одну пядь земли своей? Если готовы страдать вы за эти предметы, коими вы даже не можете распорядиться, которых часто еще при жизни лишаемся мы, и которые после нашей смерти переходят к нашим врагам, — если за эти блага (если только можно назвать благами то, что не делает никого блаженным) люди спокойно переносят разные невзгоды, то почему не страдать за сокровища небесные, за те сокровища, которых никакие несчастья не могут лишить нас? Праведник, лишившийся имущества, становится и бедным и богатым.
    
10. Таким богатством изобиловал праведный Иов. Все погибло у него вдруг; ничего не осталось в доме, чем богат он был перед тем. Внезапно стал он нищим, во прахе, с головы до ног покрытый червями. Что больше этого несчастия? Но что больше и внутреннего блаженства Иова? Потерял он все, что дал ему Бог, но имел Самого, давшего все Бога. «Наг, — сказал он, — я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!» Конечно, он был беден? Конечно, ничего не имел. И если ничего не имел, то о каком сокровище возносились эти драгоценные хвалы Богу? После того, как уже было все отнято, Он оставил ему еще жену — искусительницу, оставил Еву. Но то был не Адам. И каким он оказался тогда? Как отвечал на злословие жены? Ты говоришь, — сказал он ей, — как одна из безумных: неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? (Иов.2:10) О, муж сгнивающий и невредимый! О, зловонный и прекрасный! О, изъязвленный и здравый! О, в пепле сидящий и на небе царствующий! Если любим мы его, будем ему подражать, а чтобы подражать, будем терпеть. И если в терпении станем ослабевать, будем молиться о помощи. Поможет борющемуся Тот, Кто допустил борьбу. Не так требует Бог от тебя борьбы, как толпа от гладиатора: кричит, но не умеет помочь; не так, как любитель зрелищ ожидает атлета, — приготовляет венок из цветов, но не знает, как поддержать силы атлета, когда он будет ослабевать, не знает, потому что человек он, а не Бог. И, может быть, сам он, пока смотрит, более страдает, нежели тот, кто борется. Бог же помогает слугам Своим, когда они взывают к Нему. Вот голос подвижника Его в псалме: Когда я говорил: «колеблется нога моя», — милость Твоя, Господи, поддерживала меня (Пс.93:18).
    
Итак, не будем же лениться, братия мои — станем просить, искать, стучать. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят (Мф.7:8).
   
   
    
     
Беседа 4. О любви к Богу и о любви к миру
    
    
1. Два рода любви существуют в этом мире, которые постоянно между собою враждуют: любовь к миру и любовь к Богу. Которая из них победит, та и влечет любящего как бы своей тяжестью. Потому что не на крыльях или не на ногах, но чувством приближаемся мы к Богу. Равным образом не телесными путами или узами, но противоположными тем чувствами привязываемся мы к земле. И Христос приходит для того, чтобы изменить твои привязанности и, вместо любви к земному, возбудить в тебе любовь к жизни небесной. Сделался по причине нас Человеком Тот, Кто создал человека; Бог принимает образ человека, чтобы обожествить человека. Здесь, на земле, предстоит нам борьба, борьба с плотью, борьба с диаволом, борьба с миром. Но станем надеяться, что Тот, Кто установил эту борьбу, не оставит нас без Свой помощи; Он увещевает нас не кичиться своими силами. Кто надеется на свои силы, надеется на силы человеческие. Но проклят человек, который надеется на человека (Иер.17:5). Пылая пламенем этой чистой святой любви, мученики силою духа сжигали сено плоти. Невредимые духом восходили они к Тому, от Кого были вдохновлены. Полная же слава получена будет ими вместе с самою презренною ими плотью в воскресение мертвых. Потому и сеется в уничижении, чтобы возстать во славе (1 Кор.15:43).
    
2. Возбужденным этой любовью или, скорее, для того, чтобы возбудить, Господь говорит следующее: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня и… кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф.10:37–38). Не уничтожает Он любви к родителям, жене и детям, но упорядочивает ее. Не сказал: «кто любит», но: кто любит более… Меня. Это есть то же, что и Церковь говорит в книге Песнь Песней: И знамя его надо мною — любовь (Песн.2:4). Люби отца своего, но не более Господа. Люби родителя, но не более Создателя. Отец хотя и родил, но не сам образовал тебя. Потому что, кто и каков ты будешь, — не знал он, когда ты рождался. Отец воспитал тебя, но не он произвел хлеб для тебя, голодающего. В конце концов, кое–что оставив для тебя на земле, отец твой уходит, чтобы ты последовал ему, и смертью своею освобождает место для твоей жизни. Отец же — твой Бог — все, что ни сохраняет для тебя, сохраняет вместе с Собой, как что ты получаешь наследство вместе с отцом и не ждешь в ожидании наследства, когда владелец уйдет, но соединяешься с Тем, Кто всегда пребывает, ты, имеющий также всегда пребывать. Люби отца, но не более Бога твоего. Люби мать твою, но не более Церкви, которая родила тебя для жизни вечной. Из самой любви к родителям заключи, наконец, как нужно любить Бога и Церковь. Если так должно любить тех, которые родили тебя для того, чтобы ты умер, то как же следует любить тех, кои родили тебя для вечности, чтобы ты всегда пребывал. Люби жену твою, люби детей твоих во имя Бога, научая их чтить вместе с тобою и Бога, с Коим, когда соединишься ты, не будешь бояться никакого разделения. Поэтому не следует любить детей своих более Бога, и худо любил бы ты их, если бы не позаботился привести к Богу вместе с собою. Придет и для тебя, быть может, час мученичества. Ты захочешь исповедывать Христа. Исповедав, получишь, может быть, временную смерть. Но вот отец, жена или сын соблазняют тебя, чтобы ты избег страданий, но прельщениями своими производят они то, что ты действительно умираешь. Тогда лишь исполняешь слова Христовы: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, тот не достоин Меня, — когда такие прельщения не действуют на тебя.
    
3. Однако на прельщения от своих все же склоняется иногда плотское чувство, и некоторым образом поддается им наша впечатлительность. Но исправь неровности тленной одежды и опояшься добродетелью. Терзает ли тебя любовь плотская? — Возьми крест свой и следуй за Господом. Ведь и Сам Спаситель твой, хотя и Бог во плоти, хотя и Бог вместе с плотью, однако же показал немощь человеческую, когда говорил: Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия (Мф.26:39). Знал Он, что не минует Его эта чаша. Для испития ее и пришел Он по воле Своей, а не по принуждению должен был выпить эту чашу. Был Он всемогущ и, если бы желал, мог бы миновать ее, потому что Он — Бог со Отцом, и потому что — Он и Отец — один Бог. Но, будучи в образе раба, в том именно, что воспринял от тебя и за тебя, Он издал голос плоти. Тебя в Себе благоволил Он изобразить, так что и в Нем находишь ты немощь, чтобы научиться терпению. Показал Он желание, коим можешь и ты искушаться, и в то же время научил, какую волю и какому желанию ты должен отдавать предпочтение. Отче Мой! — говорит Он, — если возможно, да минует Меня чаша сия. Это — воля человеческая; «человека показываю», как бы говорит Господь, в форме раба говорю: Отче Мой! Если возможно, да минует Меня чаша сия. Это та воля, о которой и Петру сказано: А когда состаришься, то прострешь руки твои, и другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь (Ин.21:18). Но тем ли мученики побеждали, когда воле плотской предпочитали волю духовную? Любили они эту жизнь и заключали отсюда, как нужно любить ту вечную жизнь, если так любится эта преходящая. Имеющий умереть не хочет умирать, и все–таки неизбежно умрет, хотя постоянно отгоняет мысль о смерти. Ничего не поделаешь, хотя и не хочешь умереть, ничего не можешь предпринять, потому что нет у тебя никакой возможности избежать смерти. Против твоего желания придет то, чего ты боишься. Случится то, чего ты избегаешь. Много трудишься ты, чтобы отсрочить смерть. Но неужели хочешь совсем избежать ее? Итак, если привязанные к этой жизни так много заботятся о том, чтобы только отсрочить смерть, то как много следует заботиться о том, чтобы избегнуть смерти? Вот, не хочется умереть тебе?! Измени свои привязанности и увидишь, что есть смерть, не та, которая будет, хочешь ты или не хочешь ее, но та, которой избегнуть от твоей воли зависит.
    
4. Итак, наблюдай, есть ли в сердце твоем и какая любовь, блестит ли искра из пепла плоти, крепко ли сердце твое настолько, чтобы не только не падать под тяжестью искушения, но еще более гореть любовью, наблюдай, не тлеешь ли ты, как пакля, которая гаснет от легкого дуновения, или горишь, как твердое дерево, как уголь, от дуновения сильнее разгорающийся. Пойми, что есть две смерти: одна временная — это смерть первая, а другая вечная — это смерть вторая. Первая смерть определена для всех, а вторая только для злых, нечестивых, неверующих, ругателей и всех противящихся здравому учению. Смотри же, помни об этих двух родах смерти. Может быть, обеих их хотел бы избегнуть ты. Знаю, что любишь жизнь и не хочешь умереть, и из этой жизни так хотел бы перейти ты в другую жизнь, лучшую, чтобы живым измениться к лучшему, а не воскресать, предварительно умерши. Этого хотел бы ты. Так настроено чувство человеческое. Таковы, как бы, воля и вожделения самой души нашей. Любя жизнь, она ненавидит смерть, любит тело свое и не желает, чтобы с ним произошло то, что она ненавидит. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти (Еф.5:29). На это свойство апостол указывает и в другом месте, когда говорит: Мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище… потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнью (2 Кор.5:1–4). Не хочешь ты совлечься, но хочешь быть облеченным. Но о том следует заботиться, чтобы, совлекшись, вследствие смерти, плотской одежды, ты оказался облеченным в броню веры, на что указывая, апостол говорит: Только бы нам и одетым не оказаться нагими (2 Кор.5:3). Первая смерть совлечет с тебя плоть, которая истлеет и в свое время опять возстанет. Хочешь — не хочешь, будет это, так как не потому ты воскреснешь, что хочешь этого, а если не хочешь или не веришь тому, то и не воскреснешь. Старайся лучше о том, чтобы по воскресении иметь то, что хочешь иметь. Ведь Сам Господь Иисус Христос сказал: Наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия; и изыдут…, — без различия и добрые, и злые — все находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия — и изыдут, изринуты будут из бездны. Никакая тварь не в состоянии будет удержать мертвых, когда раздастся голос Творца. Все, — говорит Господь, — находящиеся в гробах, услышат глас… и изыдут… Сказав все, Он как бы произвел слияние или смешение. Но слушай дальше о разделении. Изыдут, — говорит, — творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло — в воскресение осуждения (Ин.5:28–29). Это осуждение, для которого воскреснут нечестивые, и есть вторая смерть. Зачем, христианин, боишься ты этой первой смерти? Придет она непременно к тебе, против воли твоей придет. Вот, хочешь освободиться ты от варваров, чтобы не быть убитым. Хочешь избавиться от сильного, не щадишь имения твоего, заставляешь терпеть лишения детей твоих и, избавившись, на другой день умираешь. Должно более стараться тебе о том, чтобы избавиться от власти диавола, который влечет тебя вместе с собою ко второй смерти, когда нечестивые, стоящие по левую сторону, услышат: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф.25:41). Об избавлении от этой второй смерти и следует позаботиться тебе. Может быть, скажешь: Как? Не имуществом, конечно, не деньгами; будь лишь справедлив, если хочешь избежать второй смерти. Деньги может отнять у тебя враг твой и потом уведет тебя в плен, и ты не будешь иметь, чем выкупить себя, так как всем имуществом твоим владеть будет тот, кто будет владеть и тобой. Справедливости же не потеряешь ты, если не захочешь. Во внутренней сокровищнице сердца твоего обитает она. Ее старайся иметь, ею старайся овладеть, чтобы потом избавиться от второй смерти. Если ты не захочешь этой второй смерти, ее не будет, так как будет у тебя, если захочешь, средство, коим можешь избавиться от нее. Правду же получает воля наша от Бога и пьет ее, как бы, из своего источника. Всякий безпрепятственно приближается к этому источнику, если достойно приближается. Обрати внимание и на помощь, которая подается тебе. От неприятеля спасает тебя серебро твое. От первой смерти избавляешься ты иногда имением твоим. От второй смерти избавляет тебя кровь Господа твоего. Имел Он кровь и для того принял кровь, чтобы пролить для спасения нашего. Кровь Господа твоего за тебя проливается, если хочешь, и не за тебя, если ты не хочешь этого. Может быть, скажешь ты: имел кровь Господь мой, чтобы избавить меня. Но когда страдал, Он всю ее отдал. Что осталось еще у Него, чтобы Он мог дать еще и за меня? Но, однажды проливши кровь, Он пролил ее за всех. Кровь Христа — спасение для следующих за Ним и наказание для отвергающихся от Него. Будешь ли сомневаться еще ты, боящийся смерти, что лучше избавиться от второй смерти? А от нее избавляешься тогда, если берешь крест твой и следуешь за Господом, потому что Он подъял Свой крест и взыскал раба Своего.
    
5. И не убеждают ли вас, братия мои, в том, что нужно любить жизнь вечную, те, которые так привязаны к настоящей временной жизни? Сколь многое делают люди для того только, чтобы жить эти немногие дни? Кто может исчислить труды и усилия всех, желающих жить и вскоре потом умирающих? Сколь многое делают они даже из–за немногих дней? А что делаем мы для жизни вечной? Что сказать, если вспомнишь, что делается из–за этих немногих дней на земле? Может быть, ныне живущий завтра умрет?! И вот, из–за неизвестного, ради немногих дней неизвестных, — что делают люди, что измышляют? И если вследствие болезни тела, впадают они в руки врача, если ожидается спасение от знающих и опытных лиц, если находится врач, могущий утешить отчаявшегося, — чего только не обещают ему и сколь многое отдают вперед, хотя бы ничего еще не было известно! Чтобы только немного пожить, отдают средства, на которые живут. Или, когда кто впадет в руки неприятеля и разбойника, если это будет отец, то сыновья, желая защитить и избавить его, спешат к нему на помощь и отдают то, что оставил бы он им, думая спасти его, чтобы схоронить затем. Сколько домогательств, сколько просьб, сколько усилий употребляют они — кто может исчислить все это? Но я хочу сказать нечто более ужасное и даже невероятное, если бы оно не случалось. Для чего говорить, что люди отдают, лишь бы жить, и ничего не оставляют себе?! Чтобы прожить только немногие неизвестные дни под постоянным страхом и в трудах — сколь многое они тратят? Сколь многое отдают? О, люди, люди! Я сказал уже, что тратят они даже и то, чем живут, лишь бы продлить жизнь свою. Но выслушайте о худшем и более тяжком, более преступном, даже маловероятном, как я сказал, если бы оно не случалось. Чтобы только немного пожить, жертвуют они даже тем, чем могли бы обезпечить себе постоянную жизнь. Выслушайте и вникните в то, что скажу я. Вот еще не сказано это, и однако многие уже заволновались из тех, коим Господь наперед благоволил открыть это, хотя оно еще и не высказано мной. Оставьте тех, кои для того, чтобы приобрести возможность недолго пожить, отдают и губят то, чем поддерживают самую жизнь свою. Посмотрите на тех, кои, чтобы приобрести себе возможность недолгой жизни, губят то, чем обезпечивали бы себе право вечной жизни, а именно: веру и благочестие, что есть как бы имущество, коим приобретается жизнь вечная. Вот неожиданно выйдет к тебе враг и, устрашая тебя, скажет не так: «Дай мне денег, и ты будешь жив», а заставит тебя отвергнуться от Христа, обещая сохранить тебе жизнь. Но когда ты сделаешь это, то, хотя и получишь право пожить еще немного, однако лишишься права на вечную жизнь. Скажи ты, боящийся смерти, это ли значит любить жизнь? Почему ты испугался смерти, если не потому, что любишь жизнь? Но Христос есть жизнь. И зачем ты домогаешься этой ничтожной, непродолжительной жизни, чтобы потерять жизнь блаженную? Или, может быть, ты не терял веры и не имел чего терять?! Итак, держись же того, чем можешь достигнуть вечной жизни. Посмотри на ближнего твоего, сколь многое делает он для того, чтобы хотя немногое время прожить. Подумай ты, уже отрекшийся от Христа, какое великое зло сделано тобой ради этих немногих дней жизни? И неужели не хочешь ты презреть эти недолгие дни, чтобы уже никогда не умирать, чтобы пребывать в вечном дне и чтобы под покровом Создателя твоего, в вечном царстве, сделаться равным ангелам? Что погубил ты, чего не сделал? Не взял ты креста твоего для того, чтобы следовать за Господом.
    
6. Смотри же, сколь благоразумным хочет видеть тебя Тот, Кто сказал тебе: Возьми крест свой, и следуй за Мною (Лк.9:23), и еще: Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее (Мф.10:39). Кто сбережет душу свою, тот потеряет ее. А кто потеряет, тот сбережет ее. Для того чтобы погубить душу, будешь беречь ее, а когда погубишь, в конце концов, сбережешь ее. Два есть способа сбережения, и между ними указывается одна погибель. Никто не может потерять души своей ради Христа, если сначала не сбережет ее. И никто не может сберечь души своей во Христе, если сначала не погубит ее. Итак, береги, чтобы потерять. Теряй, чтобы сберечь. Но каким образом ты прежде сберегаешь ее, так что имеешь ту, которую теряешь? Когда думаешь, что ты в одном лишь отношении действительно смертен, когда помышляешь о Том, Кто создал тебя и вдуновением создал тебе душу, и помнишь, что ею обязан Тому, Кто дал ее, что Тому должна быть она возвращена, Кто направил ее и устроил. Сберегаешь ты душу свою, когда содержишь ее в вере; если веруешь, сбережешь ее. Ты был погибшим прежде, нежели стал веровать. Сберег ты душу свою, бывши мертвым в неверии и оживши в вере. Таков ты теперь, что можно сказать тебе: Был мертв и ожил, пропадал и нашелся (Лк.15:32). Обрел ты душу свою в вере истинной, когда ожил от смерти неверия. Вот что значит, что сберег ты душу свою. Губи ее, но пусть душа твоя будет семенем для тебя. Потому что и земледелец молотьбою и веянием находит пшеницу и опять при посеве теряет ее. Находится на гумне то, что погибает в семени. Погибает при посеве то, что находится в жатве. Итак, тот сбережет душу свою, кто потеряет ее. Но если хочешь жать, зачем ленишься сеять?
    
7. Замечай же, когда сберегаешь душу свою и когда губишь ее. Но как ты сберег бы ее, если бы не возжег в тебе света Тот, о Ком говорится в псалме: Ты возжигаешь светильник мой, Господи (Пс.17:29)? И сберег ты душу свою, если только Он возжигает в тебе этот светильник. Смотри также, как ты можешь губить ее. Не следует легкомысленно терять того, что так тщательно должно оберегаться. Не сказал Господь: «кто потеряет ее, тот сбережет», но: кто потеряет ее ради Меня. Может быть, когда увидишь на берегу тело потерпевшего кораблекрушение торговца, с сожалением поплачешь о нем и скажешь: Несчастный человек! Из–за золота погубил ты душу свою. Справедливо скорбишь тут, справедливо жалеешь. Поплачь о том, кому не можешь теперь оказать помощи. Вот из–за золота мог потерять он душу свою, из–за золота не мог сберечь ее. К погибели души своей был он способен, к приобретению ее оказался менее годным. Следует подумать при этом не о том, что погубил, но почему погубил. Если из–за корысти, то вот лежит бездыханное тело, и где то, что казалось так привлекательным? И все–таки возобладала корысть, ради золота погублена душа, ради же Христа она не погибла и о, если бы погибла! Не будь же неразумен и будь тверд: слушайся Творца своего. Тот научит тебя и сделает мудрым, Кто создал тебя. Не смущайся ради Христа потерять душу свою. Создателю своему вверяешь то, что, по–видимому, теряешь. Конечно, теряешь ты; но берет Тот, у Кого ничто не пропадет. И если любишь ты жизнь, губи ее, чтобы сберечь. Потому что, когда сбережешь, хотя уже и не будет того, что губил ты, но останется навсегда причина, из–за которой губил. Во всяком случае, сберегается при этом та жизнь, которая уже не может погибнуть. Потому что и Христос, Который показал тебе пример в рождении, смерти и воскресении, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти (Рим.6:9).
   
   
    
     
Беседа 5. О презрении к миру
    
    
1. Хочу говорить любви вашей, братия, о том, что относится к презрению жизни настоящей и надежде жизни будущей. Если хочешь знать, что следует презирать, то посмотри на мучеников, которые презрели эту земную жизнь. Если хочешь знать, на что нужно надеяться, то указываю тебе на воскресение, так как ныне Господь воскрес из мертвых[26]. И если ты, человек, колеблешься теперь, то будь тверд в надежде, и если смущает тебя труд, пусть ободрит награда. К этому призывает нас апостол, когда заповедует Тимофею, говоря: Богатых в настоящем веке увещевай, чтоб они не высоко думали о себе и уповали не на богатство неверное, но на Бога живого, дающего нам все обильно для наслаждения; чтобы они благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни (1 Тим.6:17–19). Это особенно должно помнить богатым. Слушайте это, богатые, имеющие золото и серебро и пламенеющие страстию, богатые, на которых с упованием взирают иногда бедные, ропщут, вздыхают, хвалят, завидуют, с коими хотят сравняться, скорбят о своем неравенстве с ними и среди похвал богачам говорят лишь: Вот, они одни счастливы, они одни живут лишь. Но вы, богачи, берегитесь, чтобы из–за этих слов, коими льстят вам люди бедные, не впасть вам в гордость; слушайте скорее апостола, целителя болезни, а не льстеца на словах. Настоящая жизнь ваша есть сон, и богатства эти, как бы во сне протекают. Апостол Павел убеждает достигать вечной жизни. Слушайте же Павла и не гордитесь. Слушай и псалмопевца ты, богач и вместе бедняк. Что имеешь ты, если Бога нет у тебя? И чего нет у тебя, если Бог с тобой? О богатых говорит псалмопевец: Уснули сном своим, и не нашли все мужи силы рук своих (Пс.75:6). Иногда и нищий, лежащий на земле и дрожащий от холода, во сне видит сокровища, радуется, восторгается, гордится и даже пренебрегает отцом своим в лохмотьях. Сон — это то, что видишь ты, нищий, когда спишь и радуешься. Однако пока не проснется он, чувствует себя богачом. Когда уснет, находит то, о чем, видимо, скорбит. Также и богач, имеющий умереть, подобен бедняку, спящему и видящему во сне сокровища. Ведь и тот богач, который одевался в порфиру и виссон, и остался неизвестным по имени, презирал бедняка, лежащего у ворот, каждый день пиршествовал блистательно, потом, умерши и будучи погребен, он очнулся и увидел себя в пламени (Лк.16:19–24). Провел он время сна своего и после сна ничего не нашел, потому что не дал никакого разумного употребления богатству своему.
    
2. Для жизни ищется богатство, но не жизнь для богатства. Как многие примиряются со своими врагами, выговаривая себе одну только жизнь? И что ни имеют, все отдают, лишь бы жизнь сохранить. Все ли отдал ты, брат, врагам своим? Все, говорит, отдал, остался голым, и хотя голым, но все же живым. А почему? Потому отдал все, чтобы самому не оказаться убитым. И как с тобой это случилось? Хочешь — скажу тебе, как? Оттого это случилось, что прежде, нежели пришел к тебе враг, ты сам не оказывал помощи нищему, так — чтобы милостыня твоя восходила чрез бедного ко Христу. Христу не дал ты немногого, а врагу отдал все, что имел, и отдал навсегда. Христос просит и не получает. Тот требует и все отнимает. Если так дорого платишь ты за эту преходящую жизнь, то как же должна быть ценима жизнь вечная? Давай же ты, который даешь врагу, чтобы жить хотя нищим, хоть что–нибудь Христу, чтобы жить счастливо. Для того чтобы жить в течение немногих дней, вот ты отдаешь, что требует враг твой, а чего хочет Христос, этого ты не делаешь. Не велико число дней жизни человека от детства до старости; и если бы Адам умирал сегодня, все равно, дни его были бы немноги, потому что все они были бы уже окончены им: пусть он жил бы шесть тысяч лет, и однако не велико было бы число дней жизни его, в виду того, что они все были бы прожиты. Во власти твоей большое число дней, полных труда и искушений, немного земли имеешь ты и виллу. Вот, враг, который пленил тебя, говорит: Все, что имеешь, дай мне; и для того, чтобы жить, ты все отдаешь, ты, сегодня избавившийся от смерти, а завтра умирающий, от одного избавившийся, от другого, быть может, имеющий принять смерть.
    
Вот сколь многое претерпевают люди из–за настоящей временной жизни и не хотят пострадать даже сколько–нибудь за жизнь вечную! Пусть вразумят нас, братия, хоть эти постоянные опасности. Вот все отдал ты, от всего отказался и радуешься тому, что жив, и говоришь: «Хотя я и беден, наг, хотя нуждаюсь, нищенствую, однако, радуюсь тому, что я жив и не лишился этого радостного света». Пусть же явится Христос, пусть и Он примирится с тобою, не варвар, который пленил тебя, но Тот, Кто Сам пленен был и благоволил даже умереть за тебя. Тот, Кто Сам Себя отдал за тебя, призывает тебя к миру с Собою. Хочешь ли жить ты?! Живи со Мною, — говорит Он. — Следует только, чтобы ты возненавидел себя и полюбил Меня. Теряя жизнь свою, найдешь ее, а, оберегая ее, погубишь.
    
3. Что касается богатства твоего, коим тебе приятно владеть, и которое готов отдать ты за жизнь настоящую, то вот я даю совет тебе, как поступить с ним. Если любишь его, то не теряй. Однако же, если любишь богатство только на земле, здесь, то оно погибнет вместе с тобою. Если любишь сокровища, то переноси их туда, куда и сам пойдешь, чтобы не потерять их здесь, на земле, несмотря на всю твою привязанность к ним, или еще при жизни, или по смерти. Вот я дал тебе совет: не сказал «губи», но «сохраняй». Хочешь собирать сокровища? Хорошо. Не говорю: «не собирай», но указываю место, где собирать. Смотри на меня, как на советника, а не как на врага твоего. Написано: Собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляет, и где воры не подкапывают и не крадут (Мф.6:20). Но, может быть, скажешь ты: Не вижу я места на небе, где бы положить. Какую гору, какую машину должен найти я, чтобы коснуться неба, чтобы видеть, где положить там деньги мои? Но что говоришь ты?! Знаешь же на земле ты место, где спрятать? Знаю, говоришь. Хорошо, довольно. Если спокоен бываешь ты, когда прячешь на земле, то как же не доверяешь ты Богу, Который сотворил небо и землю? Давай Богу смело, Ему вверяй себя, ибо Он сохраняет для тебя сокровище на небе. Он же промышляет о тебе и на земле, пока ты живешь. Хочешь сохранить деньги? Сохраняй, как знаешь. Если найдешь лучшего стража, чем Христос, ему вверяй свои деньги. Вверяю, говоришь, рабу моему. Хорошо. Насколько же больше должен верить ты твоему Господу? И неужели Господу предпочитаешь ты раба? О, христианин! Раб твой, может быть, украдет и исчезнет. А разве Христос это сделает? Многие рабы являлись неожиданно врагами по отношению к господам своим и предавали их вместе с их золотом. Итак, кому же вверяешь свои сокровища? Рабу, говоришь, моему. Я знаю верность раба своего и потому доверяю ему. Хорошо. Высоко чтишь ты раба своего, золото свое вверяешь ему. А душу свою кому? Душу свою вверяю я Господу моему. Но не гораздо ли лучше, человек, и золото твое вверить Тому, Кому вверяешь свою душу? Или, может быть, верен Он в хранении души твоей и неверен в хранении денег твоих?! Но сохранит их для тебя Тот, Кто и тебя сохраняет. Хвалишь ты верность раба своего?! Да, я знаю, говоришь ты, верность раба своего. Но вся эта верность состоит в том, что он не обманывает, не берет твоего, но не в состоянии не потерять его. Но, вот, положил он сокровища твои, не сумел спрятать, другой находит их и уносит. Уже ли это может случиться и со Христом?
    
Оставь же нерадение и прими совет. Дай Христу голодающему, собирай сокровище на небе. И какой труд собирать для себя сокровище на небе? Хотя бы и трудно было это, все же следовало бы полагать сокровища в месте безопасном, откуда никто не мог бы взять их. И когда говорит Христос: Собирай сокровища на небе, не говорит тебе: «Ищи гор, строй машины, подделывай крылья», — а говорит лишь: «Давай Мне на земле, и Я сберегу для тебя на небе. Для того Я и являюсь на земле в бедности, чтобы ты богатым явился на небе. Сделай же переправу для себя». Быть может, боишься ты обманщиков, чтобы не потерять своего и ищешь, кто бы мог перенести, кто бы мог переправить. Вот, Христос помощник твой. Не обманет Он и перенесет.
    
4. Но где, спросит кто–нибудь, найти мне Христа на земле? Где найти Его, чтобы дать Ему. Как учит меня вера моя, что я слышу и чему научился в церкви, Он пострадал, умер и погребен, воскрес в третий день и в сороковой день по воскресении вознесся на небо, возсел одесную Бога Отца, а при скончании мира снова придет. Когда же здесь я могу увидеть Его? Кому могу дать из моего имущества, чтобы тот перенес к Нему? Не безпокойся! Неужели ты не читал или никогда не слыхал, что сказал Савлу, когда он еще преследовал Церковь, — гордый и жестокий, пылая ненавистью к христианам, что сказал ему Тот, Кого ты исповедуешь сидящим на небе? Вспомни, что сказал Он ему? Савл, Савл! Что ты гонишь Меня? (Деян.9:4). Кого Павел не видел и не касался, Тот говорит с неба: Что ты гонишь Меня? Не говорит: «Что гонишь родных Моих, рабов Моих, святых или братьев Моих?» Ничего такого не говорит. А что сказал? Что ты гонишь Меня?, т. е. терзаешь члены Моего тела. За них, попираемых на земле, Глава говорит с неба. Потому что и у тебя, если кто–нибудь наступит тебе на ногу, язык твой говорит: «Ты наступил на меня». Итак, что сомневаешься, что препираешься? Кто сказал Павлу: Что ты гонишь Меня?, говорит и тебе: «Питай меня». На земле Павел свирепствовал и Христа на небе преследовал; так и ты давай на земле и тем самым будешь питать Христа на небе. Ведь и этот вопрос, который смущает тебя, разрешил Господь.
    
В святом Евангелии повествуется, что смутятся при всеобщем суде те, которые будут стоять по правую сторону, когда скажет им Господь: Алкал Я, и вы дали Мне есть, — они скажут Ему: Господи! Когда мы видели Тебя алчущим? — И тотчас же услышат на это: Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф.25:35–40). Если ты слышал это, скажи открыто, что не хочешь дать, и тогда не будешь иметь извинения и голосом своим осудишь себя. Вот о богатстве твоем учит тебя Господь Бог твой и дал совет, как поступать с ним. Любишь ли богатство? — Люблю, — говоришь. Переправляй же его и, когда переправишь, сам следуй за ним сердцем твоим, пока живешь, потому что где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф.6:21). Если же к земле привязываешь сердце твое, стыдись, когда лжешь, отвечая на слова: Горè имеем сердца (Sursum cor). Потому что в ответ на эти слова говорится: «Имамы ко Господу» (habemus ad Dominum). Лжешь ты перед Богом. Даже в течение одного часа в церкви не хочешь говорить истины, лжешь перед Богом, как поступаешь всегда и перед людьми. Говоришь: «Имамы ко Господу», а сердце твое сокрыто в земле, потому что «где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.
    
5. Если же ты поступаешь с богатством твоим так, как слышал, если будешь таким богачом, о каком говорит апостол, не будешь высоко думать о себе и полагаться на богатство неверное, так чтобы собирать себе сокровище — доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни, то тогда уже имей дерзновение ко Господу Богу твоему и говори Ему: Вот я, Господи, переправил на небо, что имел, или, если и имею что, так имею, как бы не имел. Так ли ценно царство небесное, как имение твое? Конечно, более ценно. И не таково оно, чтобы так оценивалось. Это говорит тебе Господь твой, Коего вопрошаешь ты об имении своем. Только до времени будешь жить ты, а потом умрешь; в царстве же Моем, говорит Господь, никогда не умрешь, но будешь жить вечно. Там будешь истинным богачом, где никогда не будешь иметь нужды. Ведь потому ты ищешь для езды животных, для пропитания — обильные кушанья, для одеяния — драгоценные одежды, чтобы не ослабеть. Но разве на самом деле, имея многое, ты богат, а ангел, например, беден? Ведь ничего не имеет он, ни конем, ни колесницей не пользуется, ни столом, полным богатыми яствами, ни одежд не делается для него, потому что облекается вечным светом. Старайся же, богач, приобретать истинное богатство. Эти земные богатства хочешь иметь ты для того, чтобы было у тебя довольно пищи, потому что без нее ты ослабеваешь. Бог же истинно делает тебя богатым, потому что делает тебя сытым вовек. Ведь сколько много ни имеешь ты, все же, когда наступает время обеда, ты пред обедом чувствуешь голод и ослабеваешь, так как ты немощен. Но разве это же самое испытывают ангелы? Разумеется, нет. Ни голода, ни слабости не испытывает ангел. В конце концов, ты начинаешь роскошествовать своими обедами; это не есть уже удовлетворение нужды, а ненужный труд (funus curarum). И спокойно ли спишь ты, когда помышляешь об умножении богатства? Если не обманываюсь я, то как только приобрел ты богатство, потерял и покой свой. Когда бодрствуешь, помышляешь об умножении богатства; когда спишь, представляются тебе разбойники. Днем безпокойство, ночью — страх, постоянно несчастен ты. Истинным богачом хочет сделать тебя лишь Тот, Кто обещает тебе царство небесное. Но так же ли дорого думаешь ты покупать те истинные богатства, ту истинную, блаженную жизнь, как готов покупать эти несчастные и полные труда дни? Конечно, гораздо больше должно значить то, что гораздо большим является само по себе, именно, Царство Небесное.
    
6. Но что же делать мне? — Недоумеваешь ты. Вот, святый епископ, выслушал я увещание твое, повиновался совету твоему, не пренебрег повелением Божиим. Что имел, отдал бедным, и что имею, делю с нуждающимися. Что большее могу сделать?! Но имеешь и еще нечто, имеешь себя самого. Сам ты больше еще. Пусть остаешься ты без имения твоего, но ты должен отдать еще себя самого. Исполнил ли ты совет Господа твоего? Исполнил, отвечаешь. Но что же ты лжешь? Не все ты исполнил. С одной стороны исполнил, а с другой даже и не пытался. Слушай, что повелевает Господь: Пойди, продай имение твое и раздай нищим. Все ли? Нет. Чтобы не воображал тот, кто отдает бедным имение свое, что тем самым вредит себе, Господь тотчас успокоил его, говоря: И будешь иметь сокровище на небесах. Но только ли это? Нет. Что же еще? И приходи, и следуй за Мною (Мф.19:21). Любишь ли и хочешь ли следовать за Тем, Кого любишь? Но Он (Господь) удалился, вознесся, и неизвестно, где теперь?! О, христианин! Неужели не знаешь, куда ушел Господь твой? Сказать ли тебе, как следовать за Ним? Чрез гонения, чрез поношения, чрез страдания от ложных обвинений, чрез оплевания, чрез удары по щекам и удары плетей, чрез венец терновый, чрез крест и чрез смерть. Что медлишь? Вот указал тебе путь. Тяжел, говоришь, путь этот. Кто может следовать по нему? Но стыдись, стыдись, отважный, ты, который называешься мужем от мужества (a virtute vir diceris). Вот последовали даже жены, коих страдания сегодня прославляем мы. Празднество жен мучениц Субурбитантских[27] совершаем мы. Гладким, безопасным и надежным этот тесный и тернистый путь сделал для вас предшествовавшими прохождениями по нему Господь наш и ваш, Господь наш Спаситель, Господь Иисус Христос, Который царствует во веки веков. Аминь.
   
   
    
     
Беседа 6. О нашем хождении верою в настоящей жизни
    
    
1. Вспомните, братия возлюбленные, что говорит апостол «Водворяясь в теле, мы устранены от Господа. Ибо мы ходим верою, а не видением (2 Кор.5:6–7). И Господь наш Иисус Христос, Который сказал: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин.14:6), восхотел, чтобы мы направлялись в своем хождении через Него и к Нему. Где идти нам, если не по пути? И куда идти, как не к истине и жизни? Ведь по сравнению той жизни с настоящей, преходящей, коей живем мы теперь, эта последняя является смертью — так много перемен в ней, так мало постоянства, и столь кратким временем ограничивается она. Недаром Господь тому богачу, который спросил Его: Учитель благий! Что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? — ответил: Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди (Мф.19:16–17). Находился он, богач, в некоторой жизни, так как не трупу, хотя все же и не живущему человеку, говорил Господь. Но так как тот спрашивал о наследовании жизни вечной, не сказал ему Господь: Если же хочешь войти в жизнь вечную», но: Если же хочешь войти в жизнь, соблюди заповеди, давая, разумеется, понять этим, что не следует называть жизнью ту жизнь, которая не вечна, потому что истинная жизнь не может быть иною, как только вечною. Отсюда и апостол, когда увещевает богатых быть милостивыми, заповедует, чтобы они (богатые) благодетельствовали, богатели добрыми делами, были щедры и общительны, собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной жизни (1 Тим.6:18–19). Какую жизнь назвал он истинной, если не вечную жизнь, которая одна только и может быть названа жизнью, потому что она только и есть блаженная жизнь? Ведь во всяком случае те богачи, коих, по его словам, следует увещевать достигать вечной жизни, в изобилии богатств пользовались настоящей жизнью. Если бы ее, однако, апостол считал истинной жизнью, он не сказал бы: Собирая себе сокровище, доброе основание для будущего, чтобы достигнуть вечной (veram) жизни, давая этим знать, что неистинна жизнь настоящая, жизнь богачей, жизнь, которая глупцами считается не только истинной, но даже блаженною жизнью. Но как может быть блаженной жизнь неистинная? Итак, нет блаженной жизни, кроме как только вечной, которой богачи еще не владеют, как бы весело ни проводили настоящую жизнь, и потому они увещеваются достигать ее чрез дела милосердия, чтобы могли услышать на последнем суде слова Господа: Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть. А что это царство есть жизнь вечная, немного после Господь показывает то, говоря: И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную (Мф.25:34–35:46).
    
2. Пока мы не достигли этой жизни, мы устранены от Господа. Ибо мы ходим верою, а не видением (2 Кор.5:6–7). Я есмь путь и истина и жизнь (Ин.14:6), — говорит Господь. В вере Он — для нас путь, в видении же — истина и жизнь. Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно — это есть вера; тогда же лицем к лицу (1 Кор.13:12) — это есть видение. Так же точно апостол говорит: Да даст вам… во внутреннем человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши, — это есть путь, где мы познаем отчасти. Потом, немного после, он добавляет: Чтобы вы… могли… уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, дабы вам исполниться всею полнотою Божиею (Еф.3:16–17:19), — это будет видение, так как в той полноте, когда достигнуто будет совершенство, прекратится то состояние, в котором познаем мы отчасти. Далее, апостол говорит еще: Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге, — это вера; а затем он продолжает: Когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе (Кол.3:3–4), — это будет видение. И св.Иоанн говорит: Возлюбленные! Мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем, — это вера. Затем он присовокупляет: Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть (1 Ин.3:2), — это будет видение. Поэтому и Сам Господь, Который называет Себя путем, истиной и жизнью, говорит, направляя Свою речь к иудеям, между которыми были уверовавшие в Него, обращаясь именно к этим последним: Если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными. Они уже уверовали в Него, потому что евангелист говорит так: Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него Иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики, и познаете истину, и истина сделает вас свободными (Ин.8:31–32). Они уже веровали и ходили, как бы, по пути, во Христе, и Он убеждает их, таким образом, чтобы, оставаясь на этом пути, они стремились далее. К чему стремились, как не к тому, на что указывает Он, когда говорит: И истина сделает вас свободными. Какое это освобождение, если не освобождение от всякой суеты, от всякого повреждения смерти? Это и есть истинная жизнь, вечная жизнь, которой мы еще не достигли, пока устранены от Господа, но достигнем со временем, потому, что в Самом Господе верою ходим, если твердо пребываем в слове Его. Ведь соответственно словам если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики; а соответственно словам и истина и жизнь, — говорит также: И познаете истину, и истина сделает вас свободными. В этом странствовании по указанному Христом пути, в этой вере, чем буду утверждать вас, как не словами апостола: Итак, возлюбленные, имея такие обетования, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием (2 Кор.7:1). Те, которые хотят достигнуть того света чистейшей и неизменной истины, помимо веры, хотя нельзя взирать на Него иначе, как только очищенным верою сердцем, потому что блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф.5:8), подобны людям слепым, которые вещественный свет этот сначала хотят видеть для того, чтобы исцелиться от слепоты, хотя не могут его видеть, прежде чем не исцелятся.
   
   
    
     
Беседа 7. О страхе Божием. Часть первая
    
    
1. Много наставлений для нас имеется, братия, о страхе Божием, и как полезно бояться Бога, об этом слово Божие говорит многократно. Насколько позволит краткость времени, выслушайте меня со вниманием, меня, желающего припомнить кое–что из этих многочисленных свидетельств и сделать некоторые пояснения к тому. Кто не радуется своему разумению или не желает его? Но что говорит Писание? Начало премудрости — страх Господень (Пс.110:10). Кому не приятно царствовать? Но послушаем, чему поучает Дух Святой в псалме: Итак, вразумитесь, цари; научитесь, судьи земли! Служите Господу со страхом и радуйтесь (пред Ним) с трепетом (Пс.2:10–11). Поэтому и апостол говорит: Со страхом и трепетом совершайте свое спасение (Флп.2:12). Читаем мы также в Писании: Если желаешь премудрости, храни правду, и Господь подаст ее тебе (Сир.1:26). Многих мы встречаем весьма равнодушных к правде и в то же время жаждущих мудрости. Таких Божественное Писание научает, что нельзя достигнуть этого иначе, как только исполнением того, чем они пренебрегают. Соблюдай, — сказано, — правду (в русском тексте — заповеди), и Господь подаст ее тебе. Но кто может, не имея страха Божия, хранить правду? И в другом месте говорится: Не имеющий же страха не может оправдаться (Сир.1:21). Таким образом, если Господь не подает премудрости никому, как только соблюдающему правду, и если не имеющий страха не может и оправдаться, то естественно следует отсюда, что начало премудрости — страх Господень.
    
2. И пророк Исаия, когда говорит о семи важнейших дарах Святого Духа, начинает с премудрости и кончает страхом Божиим, как бы с высоты спускаясь к нам вниз, чтобы научить нас, как восходить вверх. Начал он с того, до чего мы хотим достигнуть, и приходит туда, откуда нам следует начинать. И почиет на Нем, — говорит пророк, — Дух Господень, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух вéдения и благочестия, дух страха Божия (в русском тексте — и страхом Господним исполнится) (Ис.11:2–3). Итак, как пророк не вследствие сознания своей немощности, но чтобы научить нас, нисходит от премудрости до страха Божия, так нам не по гордости какой–либо, но для преуспеяния нашего следует восходить от страха к премудрости. Начало премудрости — страх Господень. Он есть именно та долина плача, о которой упоминает псалмопевец, когда говорит: Восхождения в сердце своем положи во юдоль плачевную (Пс.83:6–7). Под образом долины обозначается, конечно, смирение. Но кто смирен, если не боящийся Бога и вследствие этой боязни сокрушающийся о грехах своих в слезах покаяния и исповедания? Сердца сокрушенного и смиренного Бог не презирает (Пс.50:19). Но пусть не боится таковой, что останется он в долине плача. В самом сердце сокрушенном и смиренном, кого не презирает Господь, положил Он (Господь) восхождения, чтобы мы восходили к Нему. Потому что так говорит псалмопевец: Восхождения в сердце своем положи во юдоль плачевную, в место еже положи (Пс.83:6–7). Где совершаются восхождения? В сердце. Но откуда же нужно восходить? От долины плача. А куда? В место, — сказано, — еже положи. Какое это место, как не место покоя и мира? Там именно и пребывает чистая, всегда славная премудрость. Поэтому Исаия в целях назидания нашего нисходит от премудрости до страха, именно от места непрестанного мира до долины временного плача, чтобы мы, исповедуя грехи свои со скорбию, воздыханиями и плачем, не оставались все время в скорби, стенаниях и плаче, но, восходя от этой долины к духовному возвышению, на котором воздвигнуто святое царство Иерусалима, вечная матерь наша, наслаждались там невозмутимою радостию. Итак, он (пророк) после того, как назвал премудрость, то есть неизсякающий свет мысли, называет затем разум; и как бы на вопрос: От чего мы переходим к премудрости? — отвечает: От разума. А от чего к разуму? От совета. От чего к совету? От крепости. От чего к крепости? От ведения. От чего к ведению? От благочестия; к благочестию — от страха. Итак, до мудрости доходим мы от страха, потому что начало премудрости — страх Господень. Так от долины плача поднимаемся мы до вершины мира.
    
3. Вот смиренные именно и находятся в долине плача, когда с трепетом приносят Богу сердце свое сокрушенное и смиренное. Отсюда поднимаются они до благочестия, так что уже не противятся Его воле, ни в слове Его, когда не разумеют Его смысла, ни в жизни, хотя бы многое совершалось здесь иначе, чем хочет того единичная воля человека. В этом именно случае следует говорить: Впрочем, не как Я хочу, но как Ты (Мф.26:39). Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф.5:5), не землю мертвых, но ту, о которой сказано: Ты прибежище мое и часть моя на земле живых (Пс.141:5). Этим благочестием своим они приобретают затем способности ведения, так, что не только становятся способными сознавать силу грехов своих прежних, о коих горько сокрушались на первой ступени покаяния, но узнают также, в каком худом состоянии омертвения и отчуждения находятся они, хотя бы земное счастье и улыбалось им. Недаром же написано: Кто умножает познания, умножает скорбь (Еккл.1:18). Но блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф.5:4). Отсюда восходят они к духу крепости, когда мир умирает для них и они для мира; так что среди превратностей этой жизни и множества неправды любовь в них не оскудевает, но возрастает искание и жажда правды, пока не насытятся в безконечном царстве святых и общении с ангелами. Потому что блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф.5:6). Однако же вследствие тяжести искушений и соблазнов, так как сказано: Горе миру от соблазнов (Мф.18:7), человеческая слабость может поддаваться обольщениям, и поэтому необходимо иметь дух совета. Потому что не так сильна бывает в этой преходящей жизни способность крепости, чтобы, если кому предстоит борьба с лукавым противником, он не терпел иногда поражений, особенно чрез искушение языка, так как если кто скажет брату своему… «безумный», подлежит геенне огненной (Мф.5:22). Итак, что же есть дух совета, если не то, на что указывает Господь, когда говорит: Прощайте… и прощены будете (Лк.6:37). Поэтому, как в порядке даров Духа Святого дух совета полагается на пятом месте, так в Евангелии в пятой заповеди блаженств ублажаются милостивые: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф.5:7). Шестым считается у пророка Исаии (в обратном порядке) дух разума, когда сердца очищаются от всякого призрака плотской суеты, и до конца человек руководится чистым стремлением. Поэтому и в 6–ой заповеди блаженств Господь говорит: Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят (Мф.5:8). Когда же достигнет человек последней степени совершенства, он останавливается, успокаивается, наслаждаясь блаженным миром. Но кто является концом для нас, как не Христос Бог? Потому что конец закона — Христос, к праведности всякого верующего (Рим.10:4). И кто премудрость Божия, кто Сын Божий, как не Христос? В нем делаются все, кто бы они ни были, мудрецами и детьми Божиими, и это есть полный и вечный мир. И потому, как у Исаии дар мудрости считается седьмым для восходящих снизу вверх, хотя сам он, научая нас спускается, наоборот, сверху вниз, так и Господь в утешение нас в седьмой заповеди блаженств ублажает миротворцев: Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими (Мф.5:9). Итак, имея такие обетования и восходя по этим степеням к Богу, будем переносить мужественно все обиды и жестокости мира, и пусть не одолевает нас его злоба, победив которую, мы будем наслаждаться вечным миром. К этому и призывает нас, в конце концов, восьмая заповедь блаженств: Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное (Мф.5:10).
   
   
    
     
Беседа 8. О страхе Божием. Часть вторая
    
    
1. Не сомневаюсь, братия возлюбленные, в том, что в сердцах ваших коренится страх Божий, которым можете достигать вы истинной, действительной крепости. Хотя храбрым называется тот, кто никого не боится, ошибочно, однако, называется храбрым тот, кто не боится Бога, так чтобы, боясь, слушаться Его, слушаясь, любить и, любя, уже не бояться. Тогда Он будет истинно безстрашным, не вследствие горделивой самонадеянности (duritia), но вследствие безтрепетной справедливости. В страхе пред Господом — надежда твердая, говорится в Писании, — (Притч.14:26). Когда страх поддерживается опасностью наказания, коим угрожают, научаются любить награду, которая обещается, и таким образом чрез страх пред наказанием устанавливается добрая жизнь, а чрез добрую жизнь воспитывается добрая совесть, для которой не страшно никакое наказание. Поэтому пусть научается бояться тот, кто не хочет бояться. Пусть некоторое время побудет в тревоге тот, кто хочет пользоваться вечным покоем. Потому что, как говорит апостол, в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин.4:18). Правильно, истинно сказал он. Если не хочешь иметь страха, подумай прежде, имеешь ли любовь совершенную, которая изгоняет страх. Если же прежде этого совершенства изгоняется страх, в таком случае вдохновляет тебя гордость, а не любовь назидающая. И как при добром здоровье голод устраняется не пренебрежением к пище, а вкушением ее, так и при нормальном состоянии духа в человеке страх изгоняется не самомнением, а любовью.
    
2. Изследуй же свою совесть всякий, не желающий иметь страха. Не заботься только о своей наружности, войди в себя, внутрь сердца своего. Тщательно изследуй, не всасывает ли и не впитывает ли какая–нибудь отравленная там вена любви порочной, не возбуждаешься ли и не увлекаешься ли ты какой–либо приманкой плотского удовольствия, не надмеваешься ли какою–либо пустою кичливостью, не поглощаешься ли какими пустыми заботами, можешь ли сказать, что ты видишь себя чистым и безупречным, какие бы ни находил извинения для себя в своей совести, от дел, слов и помышлений худых. И если ты чист от какой–либо неправды, не овладевает ли тобой равнодушие к правде. Если ты от всего этого свободен, справедливо радуешься, радуйся, что ты без страха. Пусть изгонит его любовь к Богу, Которого любишь ты всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим. Пусть изгонит его любовь к ближнему, которого любишь ты, как себя самого, и о коем ты много хлопочешь затем, чтобы и он вместе с тобою любил Бога всем сердцем, и всею душею, и всем разумением. Потому что не в ином случае правильно любишь ты себя самого, как только если любишь Бога, так любишь, чтобы любить Его не менее и в том случае, когда обращаешься к себе самому. Когда же, пусть даже внутри не возбуждаешься ты никакою страстью (кто однако осмелится утверждать это о себе), любишь ты самого себя в самом себе и любуешься сам собой, то вот этого самого и бойся больше всего, именно того, что ты ничего не боишься. Не всякою любовью изгоняется страх, но любовью истинной, когда мы всецело любим Бога и потому любим ближнего, чтобы и он также любил Бога. Любить же себя самого в себе самом и любоваться самим собой — это не любовь истинная, а пустое кичение гордости. Потому и апостол справедливо упрекает людей самолюбивых и себе самим нравящихся (2 Тим.3:1–5). Но совершенная любовь изгоняет страх. Однако ту любовь лишь можно назвать любовью, которая не есть любовь суетная. Но что суетнее человека без Бога? Суетная любовь у того, кто любит себя самого в себе самом, а не в Боге. Справедливо поэтому говорится: Не гордись, но бойся (Рим.11:20). Кто гордится и потому не боится, во всяком случае подвергается опасности, не в безопасном месте находится он, вдохновляясь духом гордости. Не кроток и не благочестив тот, кто сам себя только любит и хвалит, но надменен и дерзок. Не хочет знать он слов Писания: Господом будет хвалиться душа моя; услышат кроткие и возвеселятся (Пс.33:3). Что же доброго, когда кто, любя так себя самого, ничего не боится? Не в разуме он может найти оправдание себе в таком случае, а лишь в ожесточении. Вот, например, возьмем какого–либо отчаянного из разбойников. Насколько безумно он храбр, настолько гибельно для себя жесток, потому что вследствие любви к себе, из–за которой он ничего не боится, совершает тяжкие преступления, так что не только развивает страсть свою, но, развивая, хочет укрепить ее. И насколько больше будут преступления его, настолько большая будет в нем дерзость. Не должно, следовательно, считать за великое благо то, что можно найти в человеке самом испорченном.
    
3. Поэтому заслуживают посмеяния философы этого мира, и не только эпикурейцы, которые продают самую правду за цену плотских удовольствий. Для того, говорят эти последние, нужно быть мудрым и справедливым, чтобы находить и пользоваться удовольствиями телесными. Они также считают себя неустрашимыми и говорят, что ничего не боятся, потому что не допускают, чтобы Бог имел какое–либо попечение о делах человеческих, и не верят, что после этой жизни наступит другая. И если какие–либо превратности случаются с ними в этой жизни, они думают вознаградить себя тем, что могут соуслаждаться в душе помышлением о плотских удовольствиях, когда не могут пользоваться ими на самом деле, и таким услаждением хотят достигать блаженства плотских утешений, находясь под бременем скорбей телесных. Разве и у них любовь не изгоняет страха? Но это — любовь к нечистым удовольствиям, скорее — любовь пустой постыдной суеты. Потому что, когда являющаяся скорбь лишит тело его удовольствия, остается в душе только представление о нем и один лишь образ пустоты. Эта пустота и любится только, так что, когда пустой человек ухватывается за нее всем сердцем, от того будто бы и тяжесть скорби смягчается. И не только они (эпикурейцы) достойны осмеяния, но даже и стоики. Представители этих именно двух направлений, как читаем мы в книге Деяний Апостольских, осмелились бросать суесловие свое против нашего Павла (Деян.17:18). Ведь и стоики считают себя неустрашимыми, не по причине удовольствий телесных, но по причине отваги (стойкости) духа, т. е. хотят избежать страха по причине изгнания способности к страху, надмеваясь злобой, будучи не мудростию научены, а ожесточившиеся в своем заблуждении. И, конечно, постольку они являются малоразумными, поскольку воображают, что больной дух может стать здоровым именно у них. Здоровье же души, полагают они, состоит в том, что мудрый, по их словам, не должен иметь сострадания. Потому что, если кто сострадает, говорят они, — тот скорбит. А кто скорбит, того нельзя назвать здоровым. О, безумное ослепление! Что же если он тем меньше скорбит, чем менее здоров?! Другое дело, когда не бывает скорби по причине совершенного здравия, каковым будет тело и дух святых, по воскресении мертвых, в которое они (стоики) не верят, потому что имеют невежественных наставников, выдавая за учителей себя самих. Есть разница — является ли скорбь вследствие здоровья или вследствие слабости. Судя по состоянию настоящей тленности, здоровое тело, когда мучится, скорбит. Таков же и дух, который, будучи уязвлен несчастием страждущего, соболезнует своим милосердием. Но тело, оцепеневшее по причине тяжкой болезни или сделавшись мертвым по причине потери духа, уже, хотя и болеет, не чувствует однако боли. Таков же и дух тех, которые мудрствуют или, скорее, гибнут без Бога. Как тело оживляется духом, так и дух сам живет, будучи оживляем Богом. Пусть же подумают те, кои не скорбят и не боятся, о том, что, может быть, они не здравы, но мертвы.
    
4. Итак, пусть имеет страх христианин, прежде чем совершенная любовь не изгонит страха. Пусть верит и знает, что он устранен от Господа, пока живет в теле (2 Кор.5:6), которое тленно и отягощает душу. И тем меньше пусть будет страха, чем ближе будет отечество, куда мы стремимся. Больший страх должен быть у находящихся вдали, меньший — у приближающихся, никакого страха нет у достигающих. Так страх приводит к любви, и совершенная любовь изгоняет страх. Пусть же боится христианин, но не тех, которые убивают тело и не могут больше что сделать, но того, кто может и тело и душу ввергнуть в геенну огненную (Лк.12:4–5). Есть, однако, другой страх, страх Господень, чистый, пребывающий вовек (Пс.18:10). Но не его совершенная любовь изгоняет вон, иначе он не пребывал бы вовек, и не напрасно, когда сказано: страх Господень, — прибавлено чистый, а также пребывающий вовек, Почему страх, который изгоняется вон любовью, мучит душу, если не потому, что мы боимся потерять после смерти нечто из того, что нравится нам, например, неповрежденность тела и его спокойствие или что–либо подобное. Поэтому и страшны нам в царстве мертвых наказания и скорби, и муки геенские. Когда же дух бодрствует и его не оставляет Бог, тогда бывает страх чистый, пребывающий вовек. Об этом я поподробнее сказал бы, если бы речь моя, без того уже достаточно длинная, не побуждала меня пощадить и свои старческие силы, и ваше внимание.
   
   
    
     
Беседа 9. О любви и о слепце прозревшем
    
    
1. Незадолго пред этим, братия, апостол, когда читалось его послание, говорил нам о любви и так ее он изображает нам, что без нее все прочие, хотя бы и великие, дарования Божии нисколько неполезны. Когда же она есть, она не остается одной. Итак, воздадим же любви вашей слово о любви. Одна есть любовь божественная, другая — человеческая. И человеческая бывает позволенная иная, другая — не позволенная. Об этих трех родах любви (charitatibus vel dilectionibus, потому что два имени имеет она у латинян, по–гречески же называется одним словом αγάπη) и постараюсь сказать вам, если Господь поможет мне. Итак, первая обязанность моя, как я сказал, указать, что есть любовь божеская и человеческая, и что человеческая любовь бывает двоякая: дозволенная и недозволенная. Сначала я буду говорить о любви человеческой дозволенной, которая не запрещается; потом — о любви человеческой же, которая осуждается, и, наконец — о любви Божеской, которая приводит нас к блаженству.
    
2. Если сказать кратко, позволенная любовь есть та, когда муж любит свою жену, а непозволенная — когда он любит блудницу или чужую жену. В местах увеселительных и на улицах в большом почтении любовь недозволенная, когда любят блудниц. В дому же Бога, в храме Его, во граде Христовом, в Христовом теле любовь к блуднице ведет любящего к геенне.
    
Пользуйтесь же любовью дозволенной; человеческая она, но все же, как сказал я, дозволенная. Не только дозволяется она в виде уступки, но так дозволяется, что если ее не будет, то это ставится в упрек, и она предлагается в виде совета. Итак, пусть позволительно будет вам любить жен ваших, детей, друзей ваших, любить ваших граждан. Все эти наименования имеют характер необходимости и как бы некоторое притяжение любви. Но вы знаете, что такая любовь может быть и у нечестивых, т. е. у язычников, иудеев и еретиков. Кто из них не любит жены, детей, братьев, близких, соседей, друзей и т. д.? Это есть именно любовь человеческая. Отсюда, если кто настолько жесток, что защищает в себе человеческую способность любви и не любит своих сыновей, не любит жены своей, тот не имеет права считаться и между людьми. Не заслуживает, правда, и похвалы тот, кто любит сыновей своих, но вместе заслуживает осуждения тот, кто не любит их. Пусть таковой обратит внимание на то, что ведь любят детей своих даже и звери, любят детей аспиды, любят тигры, любят львы. Нет животного, которое не ласкало бы детей своих. Хотя иное из животных и устрашает людей, детей своих однако же лелеет. Рыкает лев среди лесов, и никто не проходит мимо него. Но вот входит он в свою пещеру, где у него детеныши, и оставляет ярость своей дикости, оставляет ее как бы вне, не входит с ней туда. Поэтому, кто не любит детей своих, делается даже хуже льва. Естественна эта любовь, следовательно, и дозволена.
    
3. Но остерегайтесь любви недозволенной. Вы — члены Христовы и тело Его. Слушайте апостола и устрашайтесь. Не мог он сказать выразительнее, сильнее и ярче, чем когда сказал: Итак, отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? И, сказав это, далее говорит: Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею. Затем, приводит свидетельство от Писания, где говорится, что будут [два] одна плоть (1 Кор.6:13–16 и Быт.2:24). Сказано это о муже и жене по вдохновению свыше, но лишь касательно того, что дозволено, что допускается, что честно, но не о том, что постыдно, что недозволено и достойно осуждения со стороны здравого смысла. Как в дозволенном соединении мужа и жены делаются два одною плотью, так же точно и в недозволенном сопряжении блудницы и прелюбодея. Если же это так, то пусть устрашит, пусть заставит содрогнуться тебя то, что сказано: Итак, отниму ли члены у Христа, чтобы сделать их членами блудницы? Помни о членах Христовых ты, христианин, но не ищи в другом членов Христовых, в себе самом соблюдай их, потому что куплен ты кровью Христовой. Итак, отниму ли члены Христовы, чтобы сделать их членами блудницы? Кто не страшится слов этих, тот не боится Бога.
    
4. Горячо, горячо умоляю вас об этом, братия мои. Предположим, чего нет, именно, что Господь обещал таковым безнаказанность и сказал: Кто сделает это, того Я помилую, того не осужу. Допустим, что так сказал Господь. Но даже и при обещании этой безнаказанности кто осмелится отнять члены Христовы и сделать их членами блудницы? Не сделает этого, если есть у него третья любовь — Божеская, потому что три рода любви назвал я. О трех родах, насколько поможет мне Бог, обещался я сказать вам: о человеческой дозволенной, о другой человеческой — недозволенной и, наконец, о высшей любви — Божеской. Вопросим эту Божескую любовь, положим пред ней те два рода любви и скажем: вот дозволенная любовь человеческая, которой любят люди своих жен, дочерей и других, в силу некоторых естественных влечений. А вот другая любовь — недозволенная, когда любят блудниц, чужих служанок, чужих дочерей, не высватанных и не обрученных, когда любят чужую жену. Вот две любви перед тобою. С которой из них хотела бы ты быть вместе? Если захочешь оставаться с дозволенной, не будешь иметь общения с той — недозволенной. Никто пусть не говорит: «Я хочу иметь обе». Если обе хочешь иметь, давая место и любви к блуднице, наносишь оскорбление той любви, которая обитает в тебе, — любви высшей. И думаю, что если ты человек женатый и любишь блудницу, ты не впускаешь ее в дом свой, чтобы жила она там вместе с женою твоею. До этого не доходишь; ищешь тьмы, ищешь мест закрытых. Не хочешь открывать позора своего. Но и те, которые не имеют жен и имеют как бы больше прав на любовь к блудницам (потому говорю: как бы — quasi, – что и они понесут осуждение, если принадлежат к обществу верующих), — думаю, что и юноша, еще не имеющий жены, если любит блудницу, не допускает все же, чтобы она жила с его сестрою или матерью, чтобы не оскорбить их стыдливости, чтобы не унизить благородства своего рода. Итак, если ты не допускаешь, чтобы блудница, та, которую ты любишь, жила вместе с твоею матерью или сестрой, чтобы не унизить, как сказал я, благородства своей крови, станешь ли допускать, чтобы в сердце твоем любовь к блуднице обитала вместе с любовью к Богу, и оскорблять кровь Христову?
    
5. Любите же Бога. Ничего нет лучше Его. Любите вы серебро, потому что оно лучше железа и меди. Любите более еще золото, потому что оно лучше серебра. Любите еще более драгоценные камни, потому, что они превосходят ценою и золото. Любите, наконец, этот свет, лишиться которого боится всякий, кто боится смерти. Любите, говорю, этот свет, почему его желал с такою сильною страстью тот человек, который кричал вслед Иисусу: Помилуй меня, Сын Давидов! Кричал слепой, когда Христос проходил мимо. Боялся, как бы не прошел Он мимо и не оставил его без исцеления. И как кричал? Не молчал даже, когда толпа удерживала его. Победил он противника, удержал Спасителя. Когда толпа перебивала его и удерживала, Христос остановился, позвал его и сказал: Чего ты хочешь от Меня? — Господи! Чтобы мне прозреть. — Прозри! Вера твоя спасла тебя (Лк.18:41–42). Любите же и Христа. Ищите света, который есть Христос. Если тот слепец искал света телесного, насколько более вы должны искать света для сердца своего? К Нему взывать будем не голосами, а жизнью нашей. Станем жить хорошо. Станем презирать мир. Пусть в ничто вменится для вас все преходящее. Пусть станут упрекать нас, когда мы будем жить так, как бы из сочувствия к нам люди этого века, любящие землю, гонящиеся за прахом, нисколько не помышляющие о небесном, вдыхающие душою и телом всякие свободные веяния, — будут, без сомнения, они упрекать нас и скажут, если увидят, что мы презираем все это человеческое, земное: «Зачем терпишь? Что глупишь?» Толпа та препятствовала, чтобы слепец не кричал. Есть также много и христиан, которые препятствуют жить по–христиански, — так как ведь и та толпа была со Христом и взывающему ко Христу человеку, ищущему у Него света, препятствовала получить благодеяние от Него. Есть такие христиане. Но мы постараемся одолеть их, будем проводить добрую жизнь, и самая добрая жизнь эта пусть будет воплем нашим ко Христу. Он остановится, потому что всегда с нами (quia stat).
    
6. Великая тайна в том, что проходил Христос мимо, когда слепец взывал к Нему, — когда же исцелил, остановился. Прохождение Христа мимо пусть побудит нас усерднее взывать к Нему. Что такое знаменует прохождение мимо Христа? Все, что Он ни претерпел за нас во времени, — все это есть прохождение Его мимо. Родился Он, и это миновало, так как теперь уже Он не рождается. Возрастал — но неужели и теперь возрастает? Питался сосцами Матери — но неужели и теперь питается? Пользовался сном, когда уставал, — неужели и теперь пользуется? Вкушал пищу и пил воду — но неужели и теперь делает это? Наконец, был схвачен, связан, подвергался ударам, увенчан был венцем терновым, получал удары по щекам, подвергался оплевыванию, повешен был на древе, умерщвлен, прободен копьем и погребенный воскрес — во всех этих событиях как бы прошел мимо Иисус. Затем Он вознесся на небо и сел по правую сторону Бога Отца — здесь стал Иисус. Взывай же к Нему, насколько можешь; только когда будешь взывать к Нему, Он просвещает. Впрочем, и в отношении того, что сказано: И Слово было у Бога, и Слово было Бог, конечно, остановился Христос, потому что в этом отношении Он был неизменен. Плоть чрез прохождение Его много перенесла и пострадала, но Слово пребыло неизменным. Этим именно Словом просвещается сердце, потому что этим же Словом прославляется и плоть, которую воспринял Он (Христос). Если отнимешь Слово, что тогда представлять будет плоть; то же, что и твоя. И лишь тогда плоть Христа делается достойной прославления, когда Слово стало плотию и обитало с нами (Ин.1:14). Будем же взывать ко Христу и проводить добрую жизнь.
    
7. Любите детей ваших, любите жен ваших, хотя бы во время этой жизни (saeculariter). Но следует любить по Христу, иметь попечение о них по Богу и не иначе, как чтобы любить в них Христа и ненавидеть в них то состояние, когда они не захотели бы иметь Христа. Это именно есть любовь Божеская. Какая польза им от преходящей, мимолетной любви вашей? Поэтому, когда любите и по–человечески, все же более любите Христа. Не говорю, чтобы не любил ты жены своей, но больше люби Христа. Не говорю, чтобы не любил отца или детей, но сильнее люби Христа. Слушай Его, не думай, что это мои слова: Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф.10:37). Неужели не боишься, когда слышишь: Не достоин Меня? Тот, о ком говорит Христос: Не достоин Меня, не будет с Ним. А кто не будет с Ним, где же будет? Если не любишь быть с Ним, бойся без Него остаться. Почему? Потому что будешь с диаволом, если не будешь со Христом. Но где будет диавол? Слушай Самого Господа, говорящего: Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф.25:41). Если огнем слова Божия не возбуждаешься, бойся огня геенского. Если не хочешь быть среди ангелов Божиих, бойся оказаться среди ангелов диавола. Если не хочешь быть в царстве, бойся, чтобы не оказаться в пещи пылающего огня, неугасимого, вечного. Пусть будет в тебе прежде страх и затем любовь. Страх пусть будет путеводителем для тебя; пусть не остается он в тебе, но ведет тебя к любви, как бы к некоему учителю.
   
   
    
     
Беседа 10. О любви
    
    
1. Божественного Писания многое изобилие и широту учения его воспринимает, братия мои, безошибочно и без особенного труда тот, чье сердце исполнено любви. Потому что апостол говорит: Любовь есть исполнение закона (Рим.13:10). И в другом месте он говорит: Цель же увещания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры (1 Тим.1:5). Что же составляет цель увещания, если не исполнение заповеди? И что составляет исполнение заповеди, как не исполнение закона? Следовательно, что сказал он там в словах любовь есть исполнение закона, — то же говорит и здесь словами: Цель же увещания есть любовь. И нельзя сомневаться, что человек, в котором обитает любовь, есть храм Божий. Апостол Иоанн говорит, что Бог есть любовь (1 Ин.4:8). Возвещающие же нам это апостолы, указывая на превосходство любви, не могли, конечно, говорить иного, кроме того, что сами восприняли. Сам Господь, питая их словом любви, потому что Он есть хлеб живой, сходящий с неба, говорит: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга и еще: По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин.13:34–35). Тот, Кто пришел, чтобы унижением креста спасти нас от тления и узы смерти разорвать своею смертью, создает нового человека заповедью новой. Исконным законом было для человека, чтобы он умирал. Но что не всегда имело силу даже для человека, это совершенно новым было для Бога, именно, чтобы Бог мог подвергнуться смерти. Но так как Он был смертным по плоти, а не по Божеству, то вследствие вечной жизни Божества и плоть Его не могла совсем уничтожиться. Он, как говорит апостол, предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего (Рим.4:25). Таким образом, Кто против ветхости смерти принес новое начало жизни, Он же против ветхого греха дает новую заповедь. Поэтому, если хочешь искоренить в себе ветхую греховность, новой заповедью старайся подавить в себе страсть и возьми в свои объятия любовь. Как корнем всех зол является греховная страсть (cupiditas), так корнем всех благ является любовь.
    
2. Все величие и широта Божественных речений постигается любовью, когда мы любим Бога и ближнего. Учит нас Небесный Наставник и говорит: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим… возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф.22:37, 39–40). Итак, если не можешь изследовать всех священных страниц и уразуметь сокровенное в них, проникнуть в тайны Писания, держись любви, на которой все висит. Тогда будешь иметь и то, чему научился там, и то, чего не изучал еще. Потому что если познал ты любовь, познал нечто такое, на чем утверждается и то, чего, может быть, ты не знал еще. В том, что разумеешь ты из Писания, открывается любовь, и в том, чего не разумеешь, скрывается любовь же. Итак, кто осуществляет любовь в своей жизни, тот овладевает и тем, что открывается, и тем, что скрывается в Божественном Писании.
    
3. Итак, братия, последуйте любви, этому сладкому и спасительному союзу душ, без которой богатый беден и бедный богат. Она в несчастиях терпелива, в счастье воздержна, в тяжких страданиях мужественна, в добродетели щедра, в искушениях тверда, в гостеприимстве радушна; между истинными братьями она радостна, между лживыми — терпелива. В Авеле во время жертвоприношения угодна, в Ное во время потопа безопасна, в переселениях Авраама тверда, в Моисее во время огорчений кротка, в Давиде во время гонений его незлобива. В трех отроках она безбоязненно взирает на охватывающий их огонь, в Маккавеях мужественно выносит жестокие мучения от огня. Чиста она в Сусанне в отношении к мужу, в Анне по смерти мужа, в Марии, не имеющей мужа. Дерзновенна в Павле к обличению, смиренна в Петре к послушанию, возвышенна в христианах для исповедания, божественна во Христе к прощению. Но что о любви большего могу сказать я в сравнении с теми похвалами, какие Господь влагает в уста апостола, показывающего превосходнейший путь любви и говорящего: Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не безчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает (1 Кор.13:1–8). Вот какова любовь — душа писаний, сила пророчеств, ограждение тайн, основание знаний, плод веры, богатство бедных, жизнь для умирающих. Может ли еще быть большее великодушие, чем умереть за нечестивых? Что может быть благороднее любви к врагам? Только она не тяготится чужим счастием, потому что не завидует. Только она не превозносится своим счастием, потому что не гордится. Она свободна от мучений злой совести, потому что не мыслит зла. Среди поношений она спокойна, среди ненависти доброжелательна, среди гнева незлобива, среди коварства чиста, среди неправды она скорбит, в истине утешается. Что сильнее ее к прощению обид? Что надежнее ее не в отношении к суете, но в отношении к вечности? Потому и терпит она все в настоящей жизни, что всего ожидает от жизни будущей. И переносит все, что здесь ни случается, потому что надеется на все, что там обещается. Истинно, она никогда не перестает. Итак, достигайте любви и, свято мысля о ней, приносите плод правды. И что бы вы ни нашли большего в похвалах, чем я мог высказать, все это пусть явится в жизни вашей. Нам же следует позаботиться, чтобы старческая речь наша не только была убедительна, но и коротка (Opportet enim, ut senilis sermo non solum sit gravis, sed etiam brevis).
   
   
    
     
Беседа 11. О пользе покаяния. Часть 1
    
    
1. Как необходимо и полезно покаяние, это легко поймут люди, если помыслят о себе, что они люди. Написано: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4:6). Также и Господь в Евангелии говорит: Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк. 18:14), и более оправданным вышел из храма мытарь, сокрушавшийся о своих грехах, чем фарисей, спокойный в сознании своей праведности. Хотя он и воздавал хвалу Богу, говоря: Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь; пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю, однако же предпочтен был ему тот, кто, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо, но ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне грешнику! (Лк. 18:10–14). Не столько фарисей тот своим здоровьем восхищался, сколько сравнением его с чужими недугами. Полезнее было бы ему, так как он пришел к врачу, с сокрушением раскрывать то, чем был болен, нежели скрывать свои раны, хвалить себя, указывая на чужие раны. Неудивительно, что мытарь, который не устыдился признать свои слабости, вышел более оправданным. В делах видимых, чтобы достигнуть вершины, нужно подниматься вверх. С Богом же, хотя Он и выше всего, можно войти в соприкосновение не возношением, а смирением. Отсюда и пророк говорит: Близок Господь к сокрушенным сердцем (Пс. 33:19), и еще: Высок Господь: и смиренного видит, и гордого узнает издали (Пс. 137:6). Дальше всего Он от гордых. Тех (смиренных) видит Он, чтобы поднять, а этих — чтобы низринуть. И когда говорит, что гордого узнает издали, достаточно ясно вместе показывает, что Он смиренного видит близко. Сам же Бог называется высоким, так что один Бог не является высокомерным, как бы Он превозносил Себя. Пусть же не думают гордые, что они могут укрыться от глаз Божиих, потому что узнает Бог гордого. И пусть опять–таки не считают себя близкими к Богу, потому что издали узнает Он гордого. Итак, кто отвергает смирение покаяния, тот не хочет приблизиться к Богу. Иное дело — подниматься к Богу, и другое — подниматься против Бога. Кто перед Ним повергается, тот поднимается Им. А кто возвышается пред Ним, того Он принижает. Одно есть истинное величие, и другое — пустая напыщенность. Кто полнеет снаружи, тот хиреет внутри. Кто желает быть лучше у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия, того удостаивает Бог обитания во дворах Его. И ничего не берет Он Себе, когда принимает кого–либо в седалище блаженства. Поэтому в псалме весьма хорошо и истинно говорится: Блажен человек, которого сила в Тебе, Господи! И не думай, что тот, кто унижает себя, всегда остается в унижении, потому что сказано: Приходящий от силы в силу. И чтобы не подумал ты, что возвышение его в глазах людей совершается чрез видимое возвышение, хотя и сказано: Блажен человек, которого сила в Тебе … Господи!, последовательно показывает далее он духовную высоту этой силы: Восхождения в сердце своем положи, во юдоль плачевную, в место еже положи… Итак, где положил восхождения? В сердце, именно, в долине плача. Это значит, что кто унижает себя, возвысится. Как восхождение означает возвышение, так долина означает плач, смирение. Как спутником покаяния является скорбь, так слезы являются доказательством скорби. И далее прекрасно сказано: Ибо благословение даст законополагаяй (Пс. 83:11, 6–8). Для того закон дан, чтобы показать раны грешников, которые могло бы исцелить благословение благодати. Для того дан закон, чтобы гордому обнаружить его немощь, а немощному доказать необходимость покаяния. Для того дан закон, чтобы мы восклицали в долине плача: В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих, и чтобы вместе с плачем восклицали: Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:23–24), и чтобы вместе с апостолом, который научен был Тем, Кто творит суд обиженным, разрешает узников, отверзает очи слепым (Пс. 145:7–8), мы могли благодарить Бога чрез Иисуса Христа, Господа нашего (Рим. 7:25).
    
2. Как известно нам с вами, покаяние бывает трех родов. В церкви Божией они обычны и известны тем, которые ко всему хотят быть внимательными. Одно, рождающее нового человека, прежде чем в крещении не произойдет окончательного спасительного омовения всех, прежде бывших грехов, подобно тому, как при рождении ребенка минуют скорби для тех, у которых внутренности страдают, и вслед за печалью следует радость. Всякий, кто следит за движениями своей воли, когда приступает к таинствам верующих, не может начать новой жизни, если не раскается в прежней. От этого покаяния при крещении свободны одни лишь младенцы, потому что они не имеют свободного изволения. Им для очищения и отпущения первородного греха полезна вера тех, которыми они приносятся, так что от всяких последствий пороков других, от коих рождаются, они очищаются так же точно открытым исповеданием других. Истинно потому говорится в псалме: Вот я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя (Пс. 50:7); равным образом и в другом месте написано, что никто не чист пред лицом Божиим, даже если бы только был один день жизни его на земле (Иов. 14:4). Хотя желание узнать большее о состоянии младенцев в будущем наследии святых, которое обещается им, и превосходит меру разумения людей, однако благочестиво верится, что полезно для душевного спасения их то, что хранится по всему кругу земли силою церковного авторитета. Из прочих же людей никто не приходит к Христу, если прежде не раскается в том, что было прежде. Это первое покаяние и заповедуется иудеям апостолом Петром, когда он говорит: Покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа (Деян. 2:38). Оно же требуется и Самим Господом, когда Он говорит: Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное (Мф. 4:17). О том же Иоанн Креститель, исполненный Духа Святого Предтеча и Предуготовитель пути Господня, говорит так: Порождения ехиднины! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? Сотворите же достойный плод покаяния (Мф. 3:7–8).
    
3. Другое покаяние, действие коего совершается в течение всей жизни, которую проводим мы здесь, должно сопровождаться постоянной, смиренной молитвой. Потому что всякий, кто истинно желает вечной, нетленной, безсмертной жизни, должен прежде всего искренно сокрушаться по поводу настоящей жизни, временной, тленной и смертной. И не так человек вступает в новую жизнь чрез таинство крещения, чтобы подобно тому, как освобождается он там от всех прежде содеянных грехов, так же точно освобождался от смертности и тленности самой плоти. Если же это так, истинно, следовательно, то, что написано, и силу чего каждый испытывает в себе самом, пока живет здесь, что тленное тело отягощает душу, и эта земная храмина подавляет многозаботливый ум (Прем. 9:15). Но так как этого не будет в той блаженной жизни, когда поглощена будет смерть победою (1 Кор. 15:54), кто станет сомневаться, каким бы временным счастием ни пользовался он, что нужно нам каяться в этой жизни и со всей ревностию стремиться к тому нетлению. И апостол говорит также, что, водворяясь в теле, мы устранены от Господа, — ибо мы ходим верою, а не видением (2 Кор. 5:6–7). Но кто хочет действительно возвратиться к своему отечеству и к созерцанию Бога лицом к лицу, если не тот, кто скорбит о своем устранении от Господа? Из такого именно чувства кающегося рождается следующий скорбный вопль: Горе мне, что странствование мое продолжительно! И чтобы ты не думал, что это говорит еще неверующий, — смотри, что следует: Я пребываю… у шатров Кидарских. Долго жила душа моя с ненавидящими мир. Я мирен: но только заговорю, они — к войне (Пс. 119:5–7). Не только к человеку верующему относить можно эти слова, но также и к ревностнейшему проповеднику истины и к неустрашимому мученику, святому апостолу Павлу. Ведь тот же апостол говорит следующее: Ибо знаем, что, когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный. Оттого мы и воздыхаем, желая облечься в небесное наше жилище; только бы нам и одетым не оказаться нагими. Ибо мы, находясь в этой хижине, воздыхаем под бременем, потому что не хотим совлечься, но облечься, чтобы смертное поглощено было жизнию (2 Кор. 5:1–4). Итак, чего желать нам, как не иного бытия, чем то, какое теперь мы влачим? И о чем вздыхать, как не о своем положении? Но когда будем мы свободны от этого, если не тогда, когда, по разрушении земной хижины, наследуем небесное жилище и духом, и телом, с обновлением всего человека? Поэтому и праведный Иов назвал искушением самую жизнь настоящую, восклицая: Не искушение ли житие человеку на земле И далее, не касаясь тайны падения человека, он говорит: Яко же раб, бояйся Господа своего и улучив сень (Иов. 7:1–2), — справедливо настоящую жизнь называя скорее тенью ее. Не напрасно и Адам после грехопадения, убегая, скрылся от лица Божия, сделав себе одежду из древесных листьев, из коих изготовляются навесы для тени, как бы убегая от господина своего и ища тени.
    
4. Все это для того сказано, чтобы кто–нибудь, хотя бы он был через крещение и очищен от прежних грехов, не возгордился и не подумал, что нет уже за ним ничего, что отделяло бы его от таинства алтаря, но более хранил бы смирение, которое является главным руководственным правилом для христиан, — чтобы не гордились земля и пепел (Сир. 10:9), пока не пройдет эта ночь, во время которой бродят все лесные звери; львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе (Пс. 103:20–21). В качестве этой пищи суждено было явиться Иову, который говорил: Не искушение ли житие человеку на земле? И Господь говорит ученикам Своим: Се, сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу (Лк. 22:31). Итак, кто здравомыслящий не вздыхает о лучшем? И почему не проводить время в покаянии? Кто со всем смирением, моля Бога о помощи, не представит себя покорным Ему, пока не пройдут искушения и вся эта земная мишура, и не взойдет для нас тот день, который никогда не перестает, и не осветит скрытое во мраке и не обнаружит сердечных намерений, и тогда каждому будет похвала от Бога (1 Кор. 4:5)? Хотя бы кто и был уверен, что он укротил свое тело и, умерши для мира, обуздывает порабощенные члены, так что грех уже не царствует в смертном теле его для исполнения похотей его, что он почитает одного только истинного Бога, не делает кумиров, не чтит изображений ложных божеств, не призывает напрасно имени Господа Бога своего, помнит день субботний, во образ покоя вечного, почитает родителей, не убивает, не прелюбодействует, не крадет, не лжесвидетельствует, не осквернен пожеланием чужой вещи или чужой жены, не роскошествует и не снедается скупостью, не сварлив, не хульник и не злоречив, продает, наконец, все свое и дает бедным, и следует за Христом, и укрепляет в сердце своем корень небесных сокровищ — чего, кажется, требовать еще для полной справедливости — однако же пусть не превозносится. Пусть помнит, что все это дано ему и не от него явилось. Что ты имеешь, чего бы не получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил? (1 Кор. 4:7). Пусть такой разумно употребляет господское имение, пусть заботится о ближнем, как о себе самом. Пусть не думает, что довольно сохранить только полученное, чтобы не услышать ему: Лукавый раб и ленивый!… Надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, пришед, получил бы мое с прибылью (Мф. 25:26–27), чтобы не лишиться полученного и не быть ввергнутым во тьму внешнюю. Если весьма великого наказания следует бояться тем, которые целым сохраняют то, что получили, то, на что надеются еще те, которые тратят полученное неправедно и беззаконно? И в делах чисто житейских человек, таким образом, связывается обязанностью не только плотского, но духовного приобретения. Но хотя бы он и не был связан житейскими делами, все же не должен вследствие того, что служит Богу, приходить в оцепенение от праздности, чтобы не оказаться отверженным. Пусть дает, если может, милостыню доброхотно, дает ли когда что–нибудь бедным для удовлетворения их житейских нужд, или, когда, являясь раздаятелем небесного хлеба, созидает в сердцах верующих крепкие оплоты против диавола. Доброхотно дающего любит Бог (2 Кор. 9:7). Пусть не впадает в малодушие в обстоятельствах трудных, которые необходимо случаются, чтобы показать человеку, что он человек. Пусть не гневается на того, кто со злобой врывается к нему, или забитый нуждою неумело просит, или без разбора хочет подойти к тебе со своими делами в то время как ты занят большим, или на словах слепо сопротивляется явной справедливости, или когда является неприятно вялым. Пусть не обнаруживает чего–либо больше или меньше, чем следует, пусть не говорит больше, чем нужно или, когда ненужно. Как прекрасны ноги благовествующих мир, благовествующих благое! (Рим. 10:15). Но и они с земли сухой собирают прах, который естественно стряхивается ими в осуждение тем, кои вследствие дурной воли отвергают благовестие. Итак, не только по причине того, что жизнь эта скоропреходящая и неизвестна и не только по причине той заботы дневной, о коей сказано: Довольно для каждого дня своей заботы (Мф. 6:34), и которую мы должны нести на себе, ожидая с твердым упованием, пока не пройдет это время, и принося плод с терпением, но и по причине праха этого мира, праха, который пристает к ногам подвизающихся на ниве благочестия, а также по причине неприятностей, случающихся даже в самых нужных делах, и вознаграждающихся при помощи Божией с избытком, нам нужно иметь ежедневное покаяние.
    
5. Но если к этому обязываются служители слова Божия и таин Христовых, то насколько более обязываются к тому все другие простые подданные Великого Царя?
    
Апостол Павел, этот верный и отважный воин Христов, чтобы избегнуть только ложного подозрения в корыстолюбии, пользовался своим содержанием, даже когда, быть может, не было средств к содержанию; Другим церквам, — так говорит он, — я причинял издержки, получая от них содержание для служения вам (2 Кор. 11:8). Насколько же более миряне, связанные заботами века, должны совершать ежедневное покаяние? Хотя бы они и были незапятнанные и чистые от воровства, хищений, обмана, от любодеяния и всякого излишества, от гнусного идолослужения, от участия в пошлых зрелищах, от ересей и разделений и от всех, вообще, подобных пороков и преступлений, однако уже вследствие обычных домашних забот и в области интимных супружеских отношений так много грешат люди, что кажутся уже не только запорошенными пылью этого мира, но как бы обмазанными грязью. Это есть то именно, на что указывает апостол, когда говорит к коринфянам: И то уже весьма унизительно для вас, что вы имеете тяжбы между собою. Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? Для чего бы вам лучше не терпеть лишения? Но среди них оказывается то, достойное осуждения, о чем говорит он потом: Но вы сами обижаете и отнимаете, и притом у братьев (1 Кор. 6:7–8). Помимо всяких несправедливостей и обманов, даже суды и тяжбы иметь между собою считает апостол делом постыдным и увещевает, чтобы дела такого рода разрешались судом церковным. Отсюда понятны и следующие слова его: Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. То же говорит он и о женщинах, хотя вместе с тем увещевает мужа и жену быть вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. Желая же показать, что это грех и лишь уступка немощи, он тотчас затем прибавляет: Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление (1 Кор. 7:32–33:5–6). Только смешение того и другого пола ради рождения является невменяемым. Как много бывает также и других грехов или в разговоре о чужих предметах и делах, до нас не касающихся, или даже в одном смехе пустом — как написано: Глупый в смехе возвышает голос свой, а муж благоразумный едва тихо улыбнется (Сир. 21:23), или в самой пище, предназначенной для поддержания этой жизни, наблюдается неумеренность и невоздержание, сопровождающееся расстройством желудка на другой день; или в купле и продаже, когда даются лживые уверения в ценности и дешевизне предметов. Долго перечислять все это, что каждый в себе лучше может заметить и увидеть, если внимательно будет держать пред собой зеркало Божественного Писания. Хотя бы и не было отдельных за нами смертных грехов, вроде убийства, прелюбодеяния или других подобных, однако, в совокупности они смертоносны своею многочисленностью и так обезображивают нас, что отделяют от чистейших объятий прекраснейшего всех сынов человеческих Жениха (Пс. 44:3), если не отсекаются посредством ежедневного покаяния.
    
6. Если же это неправда, то почему мы ежедневно ударяем в грудь себя? И подобное делаем даже мы, священствующие, предстоящие у алтаря. Молясь, мы говорим, и нужно, чтобы в течение всей жизни говорили: И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим (Мф. 6:12). Молимся о прощении не того, что будто бы не прощено было нам в крещении, каковым утверждением мы можем показать лишь колебание веры нашей, а говорим это о ежедневных грехах, за которые каждый по силам своим неустанно приносит жертву милостыни, поста и самых молений и молитв. Отсюда каждый, внимательно наблюдающий за собой, не станет обольщать себя, хорошо понимая, в какой опасности и вечной смерти оказывается он, и как нужно ему постоянно заботиться о своем очищении, вследствие частого отчуждения от Господа, и как склонны бываем мы возвращаться назад, даже стоя на пути Христовом. Ведь если мы не имеем грехов и в то же время, ударяя себя в грудь, говорим прости нам долги наши, то тем самым тяжко, вне всякого сомнения, согрешаем, когда даже во время самой молитвы (inter ipsa sacramenta) лжем. Таким образом, поскольку посредством веры, надежды и любви мы соединяемся с Богом и подражаем Ему, мы не грешим, но делаемся детьми Божиими. Поскольку же, вследствие немощи плоти нашей, так как она еще не освобождена от смерти и не изменена воскресением, вторгаются в нашу душу движения недобрые, порочные, мы согрешаем. Но нам полезно признаваться в этом, чтобы заслужить исцеление немощи нашей, осудив гордость. Поэтому истинно и то, что рожденный от Бога не делает греха (1 Ин. 3:9), и то, о чем читаем мы в том же послании Иоанна: Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя, и истины нет в нас (1 Ин. 1:8). Там говорится о первых шагах нового человека, здесь — об остатках прежнего; то и другое совершается в этой жизни. Постепенно наступает обновление и постепенно, с удалением ветхости, оно занимает ее место. Если же и то и другое совершается здесь, то мы, следовательно, находимся в пути — не только поражаем противника, но и сами поражаемся при не особенно осторожной борьбе с грехом. И похваляется теперь не тот, кто победил, но кто чаще наносит удары, кто мужественнее сражается. Это будет до тех пор, пока не увлечет некоторых в вечную смерть тот, кто, падши сам, завидует человеку стоящему, и пока не раздастся со стороны других (спасенных) торжествующий крик: Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа? (1 Кор15:55). Но никогда мы так легко не поражаемся врагом, как если подражаем его гордости, и никогда сильнее не повергаем его, как если следуем за Христом. Ничем другим не причиняем мы ему больших скорбей, как если врачуем раны греховные исповеданием своих грехов и раскаянием в них.
    
7. Есть еще третий род покаяния, когда совершается оно за грехи, кои запрещает десятисловие, и о коих апостол говорит, что поступающие так, Царствия Божия не наследуют (Гал. 5:21). Относительно этого покаяния каждый должен соблюдать особенную строгость, чтобы, осуждая самих себя, мы не были осуждены Господом; по слову того же апостола: Если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы (1 Кор. 11:31). Пусть же взойдет человек на трибунал своей мысли, если боится того, что всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получит соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое (2 Кор. 5:10). Пусть поставит себя пред лицом своим; так и Бог грозит грешнику, говоря: Изобличу тебя и представлю пред глаза твои грехи твои (Пс. 49:21). Итак, установивши судище в сердце своем, найди обвинителя в мысли своей, свидетеля в своей совести и мучителя в страхе. Пусть через слезы истекает у кающегося как бы кровь души его. Наконец, пусть утвердится он в той мысли, чтобы считать себя недостойным причащения тела и крови Господней, так, чтобы тому, кто боится отделиться от Небесного Царства через последнее решение Верховного Судии, уделялся, но лишь после исполнения правил церковных, в таинстве хлеб небесный. Пусть стоит перед взором твоим образ будущего суда, и когда одни приходят к алтарю Господню, к коему сам ты не подходишь, помышляй, как ужасно наказание, в силу коего в то время, как одни получают жизнь вечную, другие осуждаются на смерть вечную. К этому алтарю, который теперь утвержден в церкви для прославления Божественных тайн и доступен зрению телесных очей, могут приближаться многие, даже и преступники, так как Бог в настоящем времени показывает свое терпение, чтобы в будущем показать строгость. Приходят они, не подозревая, что терпение Божие призывает их к покаянию. Но они по ожесточению и нераскаянности сердца своего собирают себе гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, Который воздаст каждому по делам его (Рим. 2:5–6). К другому же алтарю, куда предтечею за нас вошел Иисус, Глава Церкви, куда за этой Главой имеют последовать и прочие члены, не может приблизиться никто из тех, о коих, как я уже упоминал, апостол сказал, что поступающие так царства Божия не наследуют. Один лишь Священник будет там, но, конечно, со Своим телом, коего Он является главой, которая уже вошла на небо. Это именно имеющее быть вместе на небе с главою тело апостол Петр называет царственным священством, народом святым (1 Пет. 2:9). Итак, каким образом, за внутреннюю завесу, в то невидимое святое святых осмелится или может войти тот, кто, пренебрегая правилами церковными (qui medicinam coelestis disciplinae contemnens), не захотел на короткое время отвлечься от видимого? Кто не хотел унизиться для того, чтобы возвыситься, тот, когда захочет возвыситься, унизится. И навеки отделится от общения со святыми всякий, кто в течение этого времени подвигом послушания и оправданием в покаянии не заботился приготовить себе место в теле Небесного Первосвященника. С каким безстыдным челом захотел бы тогда отвратить лицо Божие от грехов своих тот, кто теперь не говорит от всего сердца: Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною (Пс. 50:5)? И как Бог мог бы простить то, чего сам человек не захотел познать в себе самом?
    
8. Но, может быть, имеют надежды какие–нибудь и те, которые хотят успокоить себя суетою? Погрязая в пороках и роскоши, они, когда слышат слова апостола, что поступающие так Царства Божия не наследуют, хотят иметь спасение, коего ищут, кроме Царства Небесного, и так говорят себе, отказываясь совершать покаяние о грехах своих и изменить пагубный образ жизни хоть сколько–нибудь к лучшему: Не хочу царствовать, довольно для меня быть спасенным. Но здесь обманываются они прежде всего потому, что нет никакого спасения для тех, которые упорствуют в своем нечестии. Господь говорит: И по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется (Мф. 24:12–13); спасение обещается во всяком случае остающимся в любви, а не в нечестии. Где же бывает любовь, там не могут иметь места те злые дела, которые отделяют от Царства Божия. Ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал. 5:14). Затем, если и есть какая разница между царствующими и не царствующими, следует однако заботиться о том, чтобы всем быть вместе и чтобы не оказаться в числе худших (hostium) или чужих. Ведь и римляне, хотя все владеют своим царством Римским, однако, не все царствуют и повинуются другим — царствующим. Но апостол не говорит, что поступающие так не будут царствовать, а сказал: Поступающие так Царства Божия не наследуют. Это же сказано о плоти и крови. Плоть и кровь не могут наследовать Царства Божия… Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в безсмертие (1 Кор. 15:50,53), так что являются они уже не плотию и кровию, но душевное тело получает свойство и природу тела духовного. Хотя бы устрашились они последнего приговора нашего Судии, который потому и благоволил Он сделать известным, чтобы предостеречь верных рабов Своих, даруя боящимся… знамя, чтобы они подняли его ради истины (Пс. 59:6). Кроме тех, кому прямо обещано, что они будут судить согласно словам Господа: Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых (Мф. 19:28), в числе судящих следует разуметь всех, кто ради Евангелия оставил все свое достояние и последовал за Христом. Число двенадцать означает некоторую целокупность, и неужели не будет там апостола Павла, хотя он и не был из числа двенадцати? Будут, таким образом, участвовать верные в суде вместе с теми, кого называет Господь именем ангелов, когда говорит: Приидет Сын Человеческий… и все святые Ангелы с Ним (Мф. 25:31). Ангелы суть вестники. Вестниками совершенно справедливо можно назвать всех, кто возвещает людям о небесном спасении. Отсюда, и евангелистов можно назвать добрыми ангелами, и об Иоанне Крестителе сказано: Вот Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим (Мк. 1:2; Мал. 3:1). За исключением всех этих святых, остальное множество людей, как ясно уже из слов Самого Господа, разделено будет на две части. И поставит Он овец по правую сторону, а козлов по левую и скажет овцам, т. е. праведникам: Придите, благословенные Отца Моего, наследуйте царство, уготованное вам от создания мира. Об этом царстве говорит и апостол, когда, перечислив дурные дела, замечает, что поступающие так царства Божия не наследуют. Замечай далее, что услышат стоящие по левую сторону: Идите, — говорит Господь, — в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его (Мф. 25:31–41). Пусть же поэтому никто не надеется на одно лишь имя христианское и со всякой покорностью и страхом слушает апостола, говорящего: Ибо знайте, что никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель, который есть идолослужител, не имеет наследия в царстве Христа и Бога. Никто да не обольщает вас пустыми словами, ибо за это приходит гнев Божий на сынов противления. Итак, не будьте сообщниками их (Еф. 5:5–7). Подробнее же Он говорит об этом к Коринфянам так: Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники Царства Божия не наследуют. И смотрите, как Он затем освобождает от страха и отчаяния тех, кои совершили это в прежней жизни: И такими были некоторые из вас, но омылись, но освятились… именем Господа нашего Иисуса Христа и Духом Бога нашего (1 Кор. 6:9–11).
    
9. Итак, кто после крещения продолжает совершать прежние злые дела, неужели будет он оставаться врагом себе до такой степени, чтобы колебаться еще переменить жизнь, пока есть время, и станет грешить далее? Ведь так упорно оставаясь во грехах, он собирает себе гнев на день гнева и откровения праведного суда Божия, и если живет еще, то это значит, что терпение Божие ведет его к покаянию. И вот, опутанный узами смертоносных грехов, он еще не хочет, еще откладывает, еще колеблется прибегать к ключам Церкви (ad ipsas claves Ecclesiae) [так именуется здесь таинство покаяния], при посредстве коих мог бы получить разрешение здесь, на земле, чтобы быть разрешенным на небе, смеет надеяться после этой жизни на какое–то еще спасение потому только, что называется христианином, и не страшится истинных угрожающих слов Господних: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф. 7:21). Разве и апостол в послании к Галатам, перечислил дела, коими согрешают люди, не тот же делает вывод? Дела плоти, — говорит он, — известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, безчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют (Гал. 5:19–21). Пусть же осуждает человек сам себя за свое расположение к таким порокам, пока может это сделать, и пусть постарается изменить жизнь свою к лучшему, чтобы, когда уже не в состоянии будет этого сделать, не подвергнуться осуждению от Бога. И когда уже созреет в нем мысль о действительном исправлении, пусть приходит к предстоятелям Церкви, через которых разрешение от грехов; как добрый сын, с соблюдением установленного порядка, пусть получает от служителей тайн и знак своего оправдания и, с полной преданностью и благоговением принося жертву сердца сокрушенного, пусть делает то, что не только бы ему служило во спасение, но и другим в назидание. И если священник найдет это полезным для Церкви, пусть не отказывается кающийся, в виду тяжести греха и произведенного им соблазна для других, принести покаяние пред лицом многих или даже пред лицом всего народа, пусть не противится и не увеличивает тем воспаления пагубной и смертоносной раны своей, пусть помнит всегда, что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак. 4:6). Да и что печальнее, что хуже, как не стыдиться самой раны, которой нельзя скрыть, и в то же время стыдиться ее перевязки?
    
10. Пусть никто не думает, братия мои, что потому может он пренебречь советом касательно этого спасительного покаяния, что, быть может, видит и знает многих, приступающих к таинству алтаря, грехи коих известны ему. Потому что многие исправляются, как Петр, многие терпятся, как Иуда. Состояние многих неизвестно, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения (1 Кор. 4:5). Ведь, многие потому желают обвинять других, что через них стараются извинить себя самих. Многие же добрые христиане потому молчат и терпят грехи других, которые им известны, что не имеют часто доказательств, и то, что они сами знают, не могут доказать перед судом церковным. Хотя и истинно иное, однако судья не может доверить тому, если нет верных доказательств. Мы же не можем удерживать от общения никого (хотя бы это удержание имело лишь воспитательную цель), если только кто добровольно не признается во грехе или не будет указан и обличен судом частным или церковным. А присвоит себе и то и другое право, т. е. быть для всякого и обвинителем, и судьей кто осмелится? На такой порядок кратко указывает, как следует полагать, апостол Павел в том же послании к Коринфянам, когда, назвав всякого рода пороки, дает форму суда церковного для всех подобных пороков. Он говорит: Я писал вам в послании — не сообщаться с блудниками; впрочем, не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего (1 Кор. 5:9–10). Не могут люди, живя в этом мире, не быть вместе с таковыми. Не могут и приводить их ко Христу, если будут избегать бесед и общения с ними. Поэтому и Господь, вкушая пищу с мытарями и грешниками, говорил: Не здоровые имеют нужду во враче, но больные… Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9:12–13). И апостол, следуя Ему, говорит далее: Я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе. Ибо что мне судить и внешних? Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог. Итак, извергните развращенного из среды вас (1 Кор. 5:11–13). Здесь он ясно показывает, что не необдуманно и не кое–как злые должны быть лишаемы общения церковного. И если нельзя этого сделать посредством суда, то пусть скорее терпятся они, чтобы кто–нибудь, избегая злых, сам не удалялся от Церкви и других не увлекал в геенну. Примеры этого в назидание нам указаны в Священном Писании, например, в жатве, когда солома остается до последнего дня веяния (Мф. 3:12), или когда говорится о неводе, в коем остаются хорошие рыбы вместе с худыми, пока их не разделят на берегу, т. е. при кончине века (Мф. 13:47–50). Не противоречит этому и то, что говорит апостол в другом месте: Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он или падает (Рим. 14:4). Не хотел он, чтобы один человек подвергался осуждению другого по одному только подозрению, или судился необычным произвольным судом, но чтобы все совершалось согласно с законом Божиим, по чину церковному, когда кто–либо сам признается, или когда он ясно будет обвинен и уличен. Иначе для чего сказал он: Но кто, называясь братом, остается блудником… или идолослужителем и пр., как не с целью научить, чтобы обвинения эти произносились правильно, как это установлено чином церковным? Ведь если довольно одного наименования (оговора), то многие невинные должны были бы быть осуждены, потому что часто во всякого рода преступлениях оговариваются ложно.
    
11. Итак, те, коих убеждаем мы совершать покаяние, пусть не ищут себе спутников по пути к наказанию и пусть не радуются, что много находится их. Ведь не меньше будут страдать они оттого, что вместе со многими подвергнутся страданиям. Неумная это отговорка и напрасное утешение для себя. Или, может быть, видят, что многие из предстоятелей и служителей церковных живут не согласно со своим словом и недостойно тайн, которые чрез них совершаются для прочих. О, несчастные люди, забывающие через это Христа! Ведь Он уже давно указал, чтобы мы более повиновались закону Божию, нежели старались подражать тем, которые говорят и не делают (Мф. 23:3). Терпя до конца своего предателя, Он посылал его даже на проповедь вместе с другими. Те, которые охотнее избирают — подражать дурным нравам своих предстоятелей, нежели исполнять возвещаемые чрез них заповеди Божии столь же неразумны, нетолковы и жалки, как жалок путник, который станет думать, что следует ему остановиться и не идти далее, когда увидит, что дорогу показывают каменные столбы, покрытые буквами. Почему, однако, если нужно дойти до конца, не посмотреть внимательнее и не последовать за такими спутниками, которые и путь хорошо показывают, и сами безпрепятственно и быстро идут по нему? И это в том случае, если бы в таких спутниках был недостаток, и их было бы мало; ведь не может же совсем не быть их, хотя люди не так ищут то, что может служить к подражанию, как то, на что могли бы излить лицемерное негодование, и не находят добрых, будучи сами дурны, или боясь найти таковых, желая навсегда остаться злыми. Впрочем, допустим, что теперь нет людей, достойных подражания. Но всякий, думающий так, пусть посмотрит мысленно на Господа, Который сделался человеком, чтобы научить жизни человека. Если Христос обитает у тебя во внутреннем человеке, в верующем сердце твоем, и если ты помнишь слова апостола Иоанна: Кто говорит, что пребывает в Нем (во Христе), тот должен поступать так, как Он поступал (1 Ин. 2:6), тогда не придется искать тебе, за кем следовать, и другой, когда увидит тебя, не станет жаловаться также на недостаток добрых. Если ты не знаешь, как нужно жить праведно, старайся узнать заповеди Божии. Весьма возможно, что многие живут праведно, но потому тебе кажется, что нет таковых, что ты не знаешь, в чем состоит жизнь праведная. Если же узнал, поступай так, чтобы и сам ты имел, чего ищешь, и другим показывал, чему нужно подражать. Стремись духом ко Христу, стремись к апостолам, из которых самым младшим является тот, кто говорит: Подражайте мне, как я Христу (1 Кор. 4:16). Стремись духом к неисчислимому множеству мучеников. Почему приятно тебе прославлять память их постыдными пиршествами [указывается на существовавший в древности обычай устраивать в дни памяти мучеников, на гробницах их, пиршественные обеды] и неприятно подражать жизни их доброй жизнью? Там увидишь, что не только мужи, но даже женщины и, наконец, мальчики и девочки не увлекаются неразумием и не совращаются нечестием, не падают перед страхом опасностей, не трогаются любовью этого века. Так тебя, не знающего где найти оправдание себе, окружает не только прямое руководство заповедей, но и безчисленное множество примеров.
    
12. Но продолжим беседу о пользе и спасительности покаяния, как это мы наметили уже. Если ты, отчаиваясь в своем спасении, прибавляешь ко грехам грехи, как написано: С приходом нечестивого приходит и презрение (Притч. 18:3), то все–таки не пренебрегай покаянием, не отчаивайся; взывай из глубины сердца к Господу и говори Ему: Из глубины взываю к Тебе, Господи. Господи! Услышь голос мой. Да будут уши твои внимательны к голосу молений моих. Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, — Господи! Кто устоит? Но у Тебя прощение (Пс. 129:1–4). Из такой глубины ниневитяне воззвали и получили прощение; угроза пророка оказалась слабее против смиренного раскаяния их. Но, может быть, ты скажешь: Я уже крестился во Христа, от Которого получил отпущение всех прежних грехов, и сделался презренным, постоянно повторяя свои поступки, как бы скверным в глазах Божиих псом, возвращающимся на свою блевотину. Куда пойду я от Духа Его и от лица Его куда убегу? Но куда бежать тебе, брат, как не к милосердию Того, властью Коего ты, согрешая, раньше пренебрегал? Никто но убегает от Него иначе, как к Нему, переходя от Его гнева к Его милосердию. И какое место найдешь ты, где бы не находило тебя Его присутствие? Если взойдешь на небо, Он там; если сойдешь в преисподнюю — там. Расправь крылья свои и вселись мысленно на край этого мира — и оттуда изведет тебя рука Его и удержит десница Его (Пс. 138:7–10). И чтобы ты ни сделал, сколько бы ни согрешил, ты ведь еще пользуешься жизнию, которую Господь отнял бы у тебя, если бы не хотел твоего спасения. Зачем забываешь, что терпение Божие ведет тебя к покаянию (Рим. 2:4)? Кто, взывая, не убедил тебя, чтобы ты не ходил от Него, Тот же, щадя, зовет, чтобы ты возвратился. Посмотри на Давида царя: он удостоился и сам получения откровений, был обрезан, что в то время служило вместо крещения, почему и апостол говорит об Аврааме, что он получил знак обрезания, как печать праведности через веру (Рим. 4:11). Уже помазан он был помазанием честным, которым предызображалось царское священство церкви. И вот, сделавшись вдруг виновным в прелюбодеянии и убийстве, он не напрасно однако, раскаиваясь в столь огромном и глубоком грехопадении, взывал к Господу, говоря: Отврати лице Твое от грехов моих, и изгладь все беззакония мои. Почему, если не потому, что беззакония мои, — как говорил он, — я сознаю, и грех мой всегда предо мною? Что же приносит он Богу такое, чем бы можно было умилостивить Его? Жертвы, — говорит пророк, — Ты не желаешь, — я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь. Жертва Богу — дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже (Пс. 50:11, 5, 18–19). Не только сам благоговейно приносит он жертву Богу, но, говоря так, и другим показывает, что нужно приносить. Недостаточно изменить только жизнь к лучшему и удаляться от злых дел, если вместе с тем о грехе не дается удовлетворения Богу через скорбь покаяния, через чувство смирения, через жертву сердца сокрушенного, при содействии дел милосердия. Потому что, блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф. 5:7). В другом же месте Писания заповедуется, чтобы мы не ограничивались только воздержанием от грехов. Сын мой! — сказано, — не прилагай более грехов, и о прежних молись (Сир. 21:1). И апостол Петр был верующим, сам был со Христом и других крестил. Но смотри на Петра, заслужившего упрек за свою самонадеянность, из–за страха павшего и вследствие сокрушения своего исцелившегося. Так же точно, после сошествия Святого Духа на апостолов, некто Симон, уже крестившийся во Христа, захотел купить дар Духа Святого, помышляя о постыдной и нечестивой купле, но обличенный Петром, получил от него наставление принести покаяние (Деян. 8:13–22). Равным образом и апостол Павел, давая при всяком случае свои наставления верующим, говорит: Я опасаюсь… чтобы опять, когда приду, не уничижил меня у вас Бог мой и чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили прежде и не покаялись в нечистоте, блудодеянии и непотребстве, какое делали (2 Кор. 12:20–21). Итак, нам даны и заповеди правой жизни и указаны примеры не только право делающих, но и кающихся для получения спасения, которое через грех было утеряно ими. Правда, мы не знаем, прощает ли нас Бог. Но что теряет, если молится Богу, тот, кто не колебался губить свое спасение, когда прогневлял Бога?