1 2 3 4 5 6 7 

«Мечтой его жизни было», – говорит Шампольон, – «написать труд, в котором изложить полностью все доктрины, преподанные ему египетскими иерофантами; он часто говорил об этом, но всегда должен был воздерживаться от этого вследствие своей „торжественной клятвы“.

А теперь, судя наших современных философов по обратному методу, – а именно, рассуждая от общего к частному, и оставляя в стороне ученых, как индивидуумов, чтобы высказать наше мнение о них в целом, – мы вынуждены заподозрить эту весьма почтенную ассоциацию в наличии узкомелочных чувств по отношению к своим старшим, древним, архаическим собратьям. В самом деле кажется, что они как будто никогда не забывали поговорки: «Потуши солнце, и тогда засияют звезды». Мы слышали однажды, как французский академик, человек глубокой учености, сказал, что он с радостью пожертвовал бы собственной репутацией, чтобы изгладить из памяти людской многочисленные и смешные ошибки и провалы своих коллег. Но напоминание об этих ошибках не может быть слишком частым, принимая во внимание наши цели и предмет, который мы защищаем. Придет время, когда дети нынешних ученых, если они не унаследуют слепоты духа своих скептических родителей, будут стыдиться унизительного материализма и узости мышления своих отцов. Выражаясь языком достопочтенного Уильяма Ховитта,

«Они боятся новых истин, как сова и вор боятся солнца. Одно только рассудочное просвещение не в состоянии постичь духовное. Как солнце отнимает свет у огня, так дух лишает зрения один только голый рассудок».

Это старая, старая история. С того времени, когда проповедник написал, – «ни глаза не удовлетворяются зримым, ни уши – слышимым», – ученые повели себя так, как будто сказанное было написано для того, чтобы описать их умственное состояние. Как верно Ликки, сам будучи рационалистом, не сознавая обрисовывает свойство ученых высмеивать все новое; он дает описание того образа мышления, с каким «образованные люди» принимают сообщение о совершившимся чуде!

«Они принимают его», – говорит он, – «с абсолютным и даже ироническим недоверием, исключающим надобность проверки фактов и свидетельств!»

Более того, пропитанные модным скептицизмом после того, как они пробились в академию, они, в свою очередь, превращаются в преследователей.

«Это любопытное явление в науке», – говорит Ховитт, – «что Бенджамин Франклин, который сам на себе испытал насмешки своих сограждан за свои попытки отождествить молнию с электричеством был одним из членов комитета ученых в Париже в 1778 году, который занимался исследованием месмеризма и осудил его, как абсолютное шарлатанство!»[301]

Если бы люди науки ограничивались только дискредитацией новых открытий, это было бы в какой-то степени простительно вследствие их склонности к консерватизму, порожденному долголетней привычкой к тщательному изучению; но они не только претендуют на оригинальность, не подтверждаемую фактами, но и презрительно отбрасывают все утверждения о том, что люди древних времен знали столько же и даже больше, чем они сами. Жаль, что ни в одной из их лабораторий не вывешен текст из «Екклесиаста»:

«Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас» [Екклесиаст, I, 10].

В стихе, который следует за вышеприведенным, этот мудрец говорит: «Нет памяти о прежнем». Таким образом выражение применимо к каждому новому отрицанию. Так можно похвалить мистера Мелдрама за его метеорологические наблюдения за циклонами в Мавритании, и мистера Баксенделла из Манчестера за его описание конвенционных токов земли, доктора Карпентера и капитана Маури за создание карты экваториальных течений, и профессора Генри, который показывает нам, как полный влаги ветер разрешается от бремени, чтобы создать ручьи и реки только для того, чтобы они снова поднялись из океанов на вершины холмов, а затем послушаем, как Кохелет говорит:

«Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои» [Екклесиаст, I, 6].

«Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» [Екклесиаст, I, 6].

Философия распределения тепла и влаги при помощи восходящих и нисходящих токов между экватором и полюсами совсем недавнего происхождения; но намек на нее пролежал в наиболее нам знакомой книге незамеченным почти три тысячи лет. И даже теперь, цитируя его, мы должны напомнить о том факте, что Соломон был каббалистом, и вышеприведенный текст был написан за тысячи лет до его времени.

Современные ученые отрезали наиболее значительную половину накопленных человечеством фактов и теперь, естественно, не в состоянии построить философскую систему, которая удовлетворила бы их самих, не говоря уже о других. Они подобны углекопам в шахтах, которые целый день работают под землей и только ночью выходят на поверхность и поэтому не в состоянии оценить красоту и сияние солнечного света. Для них человеческая деятельность измеряется одною жизнью, и будущее представляется их рассудочному восприятию только как пропасть мрака. Никакая надежда на возможность вечных поисков и достижений, а, следовательно, и наслаждений не смягчает их нынешнего существования; они не предвидят никакой награды за свои усилия, кроме зарабатывания на хлеб насущный и призрачной бесполезной фантазии, что их имена не забудут в течение нескольких лет после того, как могила сомкнется над их останками. Смерть для них – угасание пламени жизни и рассеяние осколков лампы жизни по беспредельному пространству. Говорят, что Берселий, этот великий химик, расплакался в последний час своей жизни:

«Не удивляйтесь, что я плачу. Не считайте меня слабым человеком и не думайте, что я встревожен тем, что мне объявил доктор. Я приготовился ко всему. Но мне приходится распрощаться с наукой; и вы не должны бы удивляться, что это мне дорого обходится» [295, с. 79].

Как горьки должны быть размышления такого великого исследователя природы, как этот, когда он чувствует, что насильно прерывается его труд на полпути к завершению некоего длительного и великого исследования, построения некоей великой системы, раскрытия какой-то тайны, веками ставившей человечество в тупик, но на разрешение которой умирающий философ осмелился пойти! Взгляните на научный мир нынешнего дня, и увидите, как атомные теоретики накладывают заплаты на свои в клочья изорванные одежды, чрез которые проглядывали недостатки их специальной области. Смотрите, как они чинят пьедесталы, чтобы снова воздвигать идолов, низвергнутых со своих седалищ, где перед ними поклонялись до появления революционной теории, откопанной из гробницы Демокрита Джоном Далтоном! Они забрасывают свои сети в океан материальной науки только для того, чтобы порвались их ячейки, как только они наткнутся на какую-нибудь из ряда вон выходящую проблему. Воды этого океана подобны водам Мертвого моря – горьки на вкус; и такие плотные, что ученые едва могут погрузиться в них, а еще менее нырнуть до дна – это море, из которого ничто не вытекает, и нет жизни ни под его волнами, ни по побережью. Это темная, зловещая пустыня; оно не дает ничего, чем стоило бы обладать, потому что все, что оно дает – без жизни и без души.

Был такой период времени, когда ученые академики особенно потешались над простыми описаниями некоторых чудес, про которые древние авторы писали, что они совершались под их наблюдением. Какими несчастными болванами, а, может быть, и лжецами они казались ученым представителям века просвещения! Разве они, в самом деле, не описали лошадей и других животных, ноги которых имели некоторое сходство с руками и ногами человека? Но в 1876 году мы слышим, что мистер Гёксли читает лекции, в которых наиболее значительную роль играет prolohippus, обладающий предплечьем почти как у человека; и orohippus со своими четырьмя пальцами, эоценского периода, гипотетический pedactyl equus, далекий дядя по материнской линии современной лошади. Чудо подтвердилось! Скептики девятнадцатого века получили по заслугам за суеверных платоников – допотопных профанов, утверждавших то же самое задолго до того, как Гёксли и Жоффри Сент-Иллер приводили в пример лошадь, у которой, в самом деле, были пальцы, разделенные перепонками.[302] Когда древние говорили о расах пигмеев в Африке, их обвиняли во лжи. И все же пигмеи, подобные описанным, были обнаружены и изучены французским ученым во время его путешествия в Тенда Майа на берегах Рио Гранде в 1840 году [296, т. ii, с. 210]; Они также были обнаружены Байярдом Тэйлором из Каира и мистером Бондом из Топографического Управления Индии, который обнаружил дикую карликовую расу в холмистых джунглях западного Галитца к юго-западу от холмов Пали, это была раса людей, о которых ходили слухи, но следов которых до того времени не было обнаружено.

«Это новая раса пигмеев, напоминающая африканских обонгос де Чейла, аккас Швейнфурта, и докос доктора Крафта как по своим размерам, так и по внешности и поведению».[303]

Геродота воспринимали как сумасшедшего, когда он говорил, что слышал о людях, которые спали в течение ночи, длящейся 6 месяцев. Если мы воспримем слово «спали» как некое недоразумение, то будет более чем легко объяснить остальное, как намек на долгую ночь полярных областей. Труды Плиния изобилуют фактами, которые недавно еще отрицались, как баснословные. Между прочим, он упоминает вид малых животных, у которых самцы своим молоком кормят своих малышей. Это описание доставило много веселья нашим ученым. В своем докладе «Геологический обзор территорий» за 1872 г. мистер К. X. Мериам описывает редкую и удивительную породу кроликов (Lepus Bairdi), обитающую в сосновых лесах верховьев рек Виав и Йеллоустоуна в Вайоминге.[304] Мистер Мериам добыл пять экземпляров этой породы,

«которые… впервые появляются перед учеными исследователями. Любопытен факт, что все самцы этой породы имеют сосцы и принимают участие в кормлении детенышей! … У взрослых самцов большие сосцы, полные молока, и волоски вокруг сосца были мокрые и слипшиеся, что свидетельствовало о том, что в момент взятия он был занят кормлением».

В карфагенском отчете о ранних путешествиях Ханно[305] было найдено длинное описание «диких людей… тела которых поросли волосами и которых переводчики называли гориллами»; άνθρωποι άγριοι, как записано в тексте, просто значит, что эти дикие люди были обезьяны. До нашего нынешнего века вышеприведенное сообщение считалось басней, и Додвел целиком отвергал подлинность как самой рукописи, так и ее содержания.[306] Последние переводчики и толкователи трудов Платона приписали знаменитую Атлантиду к одной из платоновских «возвышенных выдумок».[307] Даже откровенное признание великого философа в «Тимее», что «говорят, что в свое время… обитатели острова (Посейдона) хранили предание, переданное им от предков о существовании Атлантиды, огромного острова… и т. д.»[308] – не спасло великого учителя от обвинения во лжи «непогрешимой современной наукой».

Среди великих множеств людей, глубоко погруженных в суеверное невежество средних веков, было несколько изучающих герметическую философию старины, которые, воспользовавшись тем, чему она их научила, были в состоянии предсказать открытия, которыми хвастает наш нынешний век, в то же самое время, когда предки наших современных верховных жрецов храма Святой Молекулы, все еще в простейших явлениях природы открывали следы копыт Сатаны. Профессор А. Уайлдер пишет:

«Роджер Бэкон (шестнадцатый век), в своем трактате „О замечательных силах искусства и природы“ посвящает первую часть труда естественным фактам. Он дает нам намеки на порох и предсказывает использование пара в качестве движущей силы. Гидравлический пресс, водолазный колокол и калейдоскоп были подробно описаны» [173].

Древние говорят о водах, превращенных в кровь, о кровавом дожде, о снежных бурях, после которых земля на пространстве многих миль была покрыта снегом из крови. Это выпадание темно-красных частиц оказалось, как и все остальное, естественным явлением. Оно происходило в различные эпохи, но причина его происхождения остается загадкой до сегодняшнего дня.

Кандолл, один из наиболее выдающихся ботаников нынешнего века пытался доказать в 1825 г. в то время, когда озеро Морат казалось превратится в густую кровь, что этот феномен можно легко объяснить. Он приписывал это явление развитию в воде мириадов тех полурастительных, полуинфузорных животных, которых он называет Osellatoria rubescens и которые образуют звено между животными и растительными организациями.[309] В другом месте мы дадим объяснение о красном снеге, который капитан Росс наблюдал в Арктике. Много мемуаров написано по этому предмету наиболее выдающимися естествоиспытателями, но гипотезы даже двоих из них не совпадают. Некоторые называют его «порошком пыльцы одного вида сосны»; другие – малыми насекомыми; а профессор Агардт весьма откровенно признается, что он не в состоянии ни объяснить причины этого явления, ни разобраться в природе красного вещества.[310]

Говорят, что единодушное свидетельство человечества является неопровержимым доказательством истины. И о чем когда-либо существовало больше единодушных свидетельств в течение тысячелетий как среди цивилизованных народов, так и среди наиболее варварских, как о существовании крепкой, непоколебимой веры в магию? Последняя подразумевает противоречие законам природы только в умах невежественных людей; и если такое невежество прискорбно у древних необразованных народов, то почему наши цивилизованные и высокообразованные классы ярых христиан не оплакивают этого свойства у самих себя? Чудеса христианской религии не более стойки при проверке, чем библейские чудеса. Только одною магиею, в настоящем значении этого слова, можно объяснить чудеса Ааронова жезла и деяния магов фараона, выступивших против Моисея. И она объясняет их, не задевая правдивости изложения авторов «Исхода» и не требуя больше уважения для пророка Израиля, чем для других и ни на миг не допуская возможности, что «чудо» совершается в противоречии с законами природы. Из многих «чудес» мы можем выбрать в качестве иллюстрации то, в котором «река превратилась в кровь». В тексте сказано:

«Бери твой жезл и протяни свою руку (вместе с жезлом) над водами, потоками, и т. д. … чтобы они превратились в кровь».

Безо всяких колебаний мы заявляем, что мы неоднократно видели, как проделывалось то же в небольшом масштабе, в этих случаях опыт не применялся к реке. Со времени Ван Гельмонта, который, несмотря на насмешки, которым он подвергался, хотел дать истинные наставления по так называемому воспроизводству угрей, лягушек и разного рода инфузорий вплоть до представителей самозарождающегося поколения нынешнего века, известно, что такая интенсификация зародышей возможна безо всяких чудес, противоречащих законам природы. Эксперименты Пастера и Спалланзони, и полемика панспермистов и гетерогенистов, – учеников Бьюфона, среди них – Нидхэма, – слишком долго привлекали внимание публики, чтобы могли оставаться какие-либо сомнения, что, живые существа могут появляться везде, где существуют благоприятные условия влажности и температуры. Протоколы официальных собраний Академии наук в Париже[311] содержат отчеты о частых явлениях кроваво-красного снега и воды. Эти кровавые пятна назывались lepra vestuum, и представляли только лишайниковые инфузории. Впервые их наблюдали в 786 и в 959 гг., когда происходили большие бедствия. Являются ли эти зоокарпии растениями или животными – не установлено до сегодняшнего дня, и никакой натуралист не рискнет с уверенностью сказать, к какому царству природы они принадлежат. Современник больше не может отрицать, что такие зародыши могут быть принуждены усиленно развиваться в конгениальный элемент в невероятно короткий срок. И если химия, с одной стороны, нашла способы удалять из воздуха носящиеся в нем зародыши, а с другой стороны, создав противоположные условия, может развивать или позволять развиваться зародышам, то почему не могли египетские маги делать то же самое «своими чарами»? Гораздо легче представить, что Моисей, который, по утверждению Мането, был египетским священнослужителем и был обучен всем секретам страны Чеми, творил «чудеса» в соответствии с законами природы, нежели думать, что сам Бог нарушает им же самим установленные законы. Мы повторяем, что мы видели, как адепты Востока производили это окровавление воды. Это может быть осуществлено одним из двух способов. В первом случае экспериментатор пользовался магнетическим жезлом, сильно наэлектризованным, которым он проводил над водою, заключенной в металлическом сосуде, следуя предписанному процессу, который мы в данное время не имеем права описывать подробнее; по истечении десяти часов на поверхности появилось нечто вроде красноватой пены, которая через два часа превратилась в какой-то лишайник, подобный lepraria kermasina барона Врангеля. Затем все это превратилось в кроваво-красное желе, которое окрасило воду в малиновый цвет; спустя 24 часа эта вода вся кипела живыми организмами. Во втором – поверхность медленно текущей речки с илистым дном была густо посыпана порошком из высушенного и затем измельченного растения. Хотя создалось впечатление, что насыпанный порошок весь уносится течением, какая-то его часть, должно быть, осела на дно, ибо на следующее утро вода на поверхности сгустилась, и появилось то, что Кэндолл описывает как Oscellatoria rubescens, темно-красного цвета, про которую думают, что она является звеном между животной и растительной жизнью.

Принимая во внимание вышеизложенное, мы не видим причин, почему бы ученым алхимикам и физикам – именно, физикам – дней Моисея, так же не знать секрета природы, чтобы в течение нескольких часов развить, размножить мириады бактерий, чьи споры мы находим в воздухе, в воде и в тканях животных жезл играет такую же важную роль у Аарона и Моисея, какую он играл в так называемых «магических представлениях» каббалистов-магов в средние века – в «представлениях», которые теперь считаются суеверными дурачествами и шарлатанством. Жезл Парацельса (его каббалистический трезубец), знаменитые жезлы Альберта Магнуса, Роджера Бэкона и Генри Кунрата заслуживают не более насмешек, чем измерительный электромагнетический прибор врачей нынешнего времени. То, что казалось абсурдным и невозможным для невежественных шарлатанов и даже для ученых прошлого столетия, теперь начинает принимать призрачный облик вероятного, возможного, и многое уже становится совершившимися фактами. Даже более того, некоторые ученые-знахари и невежественные ученые начинают признавать эти истины.

В отрывке, сохраненном Евсевием, Порфирий в своем «Письме к Анебо» [212] просит Шэрмона, «иерограмматика», доказать, что доктрина магии, адепты которой «могли бы привести в ужас богов», была в самом деле, одобрена египетскими мудрецами [214]. Итак, основываясь на правиле свидетельства истории, выдвинутом мистером Гёксли в его нэшвилльском обращении, с неотразимой силой возникают два заключения: первое, что Порфирий, обладающий безупречной репутацией высоконравственного и уважаемого человека, неспособного к преувеличениям в своем изложении, не мог солгать в этом деле и не солгал; второе, что будучи столь эрудированным во всех отраслях человеческих познаний, о которых он трактует,[312] он не мог сделаться жертвою обмана в отношении магического «искусства», и в самом деле не был обманут. Учение о вероятности поддерживает выдвинутую Гёксли теорию исторического свидетельства и поэтому все это, вместе взятое, вынуждает нас поверить: 1) что, в действительности, существовала такая вещь, как магическое «искусство» и 2) что этим искусством обладали египетские маги и священнослужители, которые применяли это искусство на практике, и которых даже сэр Дэвид Брюстер считает людьми глубоких научных достижений.

Глава XII

«Неодолимая пропасть»

«Вы никогда не услышите, чтобы настоящие философы – защитники доктрины единообразия говорили о невозможном в природе. Они никогда не говорят того, в чем их постоянно обвиняют, говоря, что невозможно, чтобы Строитель вселенной переделывал свой труд… Никакая теория не приводит их (английское духовенство) в расстройство. Пусть будет произнесена наиболее разрушительная теория, лишь бы она была изложена в манере, принятой среди джентльменов, и они посмотрят ей в лицо».
Тиндаль, «Лекция об использовании в науке воображения».
«Мир хочет иметь какую-нибудь религию, даже хотя бы для этого пришлось прибегнуть к интеллектуальному блуду спиритуализма».
Тиндаль. «Фрагменты науки».
«Но перед этим из могилы

Ты снова должен выйти в мир

И, как чудовищный вампир,

Под кровлю приходить родную –

И будешь пить ты кровь живую

Своих же собственных детей».
Лорд Байрон, «Гяур».[313]
Мы приближаемся к священной ограде храма бога Януса – молекулярного Тиндаля. Снимем обувь и войдем туда босыми. Так как мы проходим святая святых храма учености, мы приближаемся к ослепительно сияющему солнцу гёкслицентрической системы. Давайте потупим наши очи, чтобы не ослепнуть.

Мы обсуждали различные вопросы, содержащиеся в этой книге с такою сдержанностью, с какою могли, имея в виду позицию или отношение, какого веками придерживался ученый и богословский мир по отношению к тем, от кого они унаследовали обширные основы всех тех познаний, которыми они теперь обладают. Когда мы стоим в стороне и в качестве зрителей видим, как много знали древние и как много знания приписывают себе наши современники, то нас удивляет, что такая несправедливость остается незамеченной нашими учеными.

Каждый день приносит новые признания самих ученых и хорошо осведомленных посторонних наблюдателей. В качестве иллюстрации к сказанному приводим нижеследующий отрывок из ежедневной газеты:

«Любопытно отметить различие мнений у ученых по отношению к самым обыденным явлениям природы. Утренняя заря одно из таких явлений. Декарт считал ее результатом падения метеоров с высших слоев атмосферы. Галлей приписывал ее к магнетизму земного шара, и Далтон согласился с этим мнением. Коутс полагал, что утренняя заря возникает в результате ферментации материи, излучаемой из земли. Марион придерживался мнения, что это есть следствие соприкосновения сияющей атмосферы солнца с атмосферой нашей планеты. Эйлер думал, что заря возникает от вибраций эфира между частицами земной атмосферы. Кантон и Франклин рассматривали зарю, как чисто электрическое явление, а Пэррот приписал ее сгоранию карбонида водорода, поднимающегося с земли вследствие гниения растительных веществ, и считал падающие звезды причиною его воспламенения. Де Ла Риве и Эрстед пришли к заключению, что это явление магнетическое, и притом чисто земное. Олмстед подозревал, что какое-то тело туманности вращается вокруг солнца, и когда эта туманность находится по соседству с землей, часть ее газоподобной материи смешивается с нашей атмосферой, в результате чего создается заря».

Мы могли бы сказать то же самое о любой отрасли науки.

Итак, создается впечатление, что даже самым обычным природным явлением мнения ученых далеки от единодушия. Нет ни одного экспериментатора, ни богослова, который, разбираясь в тонких соотношениях между сознанием и материей, их происхождением и конечными состояниями, не обводил бы магического круга на плоскости, которую он называет запретной темой. Куда священнику вера позволяет идти, туда он идет; ибо, как говорит Тиндаль,

«у них нет недостатка в положительном элементе, а именно, в любви к истине; но отрицательный элемент – боязнь ошибок – преобладает».

Но беда в том, что бремя их догматического верования сгибает слабые ноги их интеллекта, как ядро и цепь пленника в яме.

Что касается продвижения ученых, то сама их ученость задерживается двумя причинами – их органической неспособностью понимать духовную сторону природы и их страхом общественного мнения. Никто так резко не высказался против них, как профессор Тиндаль, сказав:

«По существу, величайших трусов не следует искать среди духовенства, но среди самих ученых» [299].

Если бы существовало хоть малейшее сомнение о применимости этого унизительного эпитета, то это сомнение было устранено поведением самого профессора Тиндаля; ибо в своем Белфастском обращении, в качестве председателя Британской Ассоциации, он не только различал в материи «обещание и мощь осуществления всех форм и качеств жизни, но и обрисовал науку, как вырывающую из рук богословия всю область космологической теории»; но когда он столкнулся с гневным общественным мнением, то опубликовал исправленное обращение, в котором он переделал свое выражение, заменив слова «всех форм и качеств жизни» словами всей земной жизни. Это больше чем трусость – это позорный отказ от своих собственных принципов. Во время Белфастского собрания у мистера Тиндаля было два предмета, к которым он питал сильное отвращение – теология и спиритуализм. Что он думал о первом, мы уже показали. Но когда церковь крепко его прижала, обвиняя в атеизме, он поспешно отрекся от вменяемого ему обвинения и запросил примирения. Но так как его возбужденные «нервные центры» и «мозговые молекулы» стремились к уравновесию путем разрядки в каком-либо направлении, он обрушился из-за своего малодушия на беспомощных спиритуалистов и в своих «Научных фрагментах» оскорбляет их верование такими словами:

«Мир хочет иметь какую-нибудь религию, даже хотя бы для этого пришлось прибегнуть к интеллектуальному блуду спиритуализма».

Какая это чудовищная аномалия, когда миллионы разумных людей позволяют так оскорблять себя некоему водителю науки, который сам сказал, что с «догматизмом» нужно бороться как науке, так и вне ее!

Не будем занимать места в книге этимологической ценностью этого эпитета. Выражая надежду, что наука будущих веков не подхватит его, дав ему определение тиндализм, мы просто напомним этому благожелательному джентльмену об одной его характерной черте. Один из наших наиболее умных, уважаемых и эрудированных спиритуалистов, автор не малой известности,[314] многозначительно назвал эту черту «его (Тиндаля) кокетством с противоположными мнениями». Если мы примем для мистера Тиндаля этот эпитет во всем его неприглядном значении, то к спиритуалистам он менее применим, поскольку они остаются верны своим убеждениям, чем к атеистическому ученому, который покидает объятия милого материализма, чтобы переметнуться в руки презренного теизма лишь потому, что это выгодно ему.

Мы видели, как Магенди откровенно признал невежество физиологов по некоторым из наиболее важных проблем жизни, мы также видели, как Фурнье согласился с ним. Профессор Тиндаль признает, что эволюционная гипотеза не разрешает и не претендует на разрешение конечной тайны.

Поскольку наши врожденные способности нам позволяли, мы также раздумывали над знаменитой лекцией профессора Гёксли «О физической основе жизни», так что мы можем сказать в этой книге, что то, что мы скажем о направлении и тенденции современной научной мысли не будет заключать в себе невежественных утверждений. При изложении современной научной мысли в наиболее сжатом виде ее можно сформулировать так: Все сотворено из космической материи; различие форм есть результат различных изменений и комбинаций материи; материя «пожрала дух», следовательно, духа не существует; мысль есть свойство материи; существующие формы умирают, чтобы другие формы могли занять их место; несходство в организмах обязано своим происхождением только переменам химической деятельности в той же самой жизнематерии – так как вся протоплазма тождественна.

Поскольку это касается химии и микроскопии, система профессора Гёксли может быть безупречной, и тот глубокий интерес, который она вызвала во всем мире, понятен. Но ее недостатком является то, что нить его логики нигде не начинается и заканчивается в пустоте. Имеющийся у него материал он использовал наилучшим образом. Он берет вселенную, как наполненную молекулами, наделенными действенной энергией и содержащими в себе жизненное начало, и все остальное уже легко. Одни комбинации присущих природе сил побуждают молекулы скапливаться и образовывать миры, другие – развиваться в различные растительные и животные организмы. Но что дало первый импульс этим молекулам и наделило их таинственной способностью жизни? Что это за оккультное свойство, которое заставляет протоплазмы человека, зверя, пресмыкающееся, рыб или растения дифференцироваться, отличаться одно от другого, каждого развиваться по-своему, а не так, как другие? И после того как физическое тело отдает свои составные части почве или воздуху, становясь «плесенью или дубом, червяком или человеком», что после того происходит с той жизнью, которая оживляла остов?

Должно ли действие закона эволюции, так мощно и повелительно проявившегося в методах природы с тех пор, как носятся в мировом пространстве молекулы, и до того времени как они образовали человеческий мозг, должно ли действие этого закона внезапно оборваться на точке смерти человека, не позволяя ему дальше развиваться и стать более совершенным существом по этому «предшествующему закону форм»? Приготовился ли мистер Гёксли утверждать невозможность того, что после смерти человек попадает в состояние существования, в котором его окружают новые формы растительной и животной жизни, результат нового переустройства сублимированной теперь материи?[315] Он ведь признает, что он ничего не знает о феномене тяготения; за исключением того, что, по человеческим наблюдениям,

«камни, если их снизу не поддерживать, падают на землю и поэтому нет основания думать, что другие камни при таких же обстоятельствах не будут падать на землю».

Но он категорически отвергает любую попытку превратить эту вероятность в неизбежность и, по существу, говорит:

«Я категорически отвергаю и предаю анафеме того, кто вторгается, навязывает. Факты я знаю, и закон я знаю; но что такое неизбежность, как не тень, отброшенная моим сознанием?»

Она только то, что все, что происходит в природе, есть результат неизбежности, и закон, который однажды действовал, будет продолжать так действовать неопределенное время, пока не будет нейтрализован противодействующим законом равной мощности. Таким образом, что камень должен падать на землю, повинуясь одной силе; но равно естественно также и то, что этот камень не должен падать на землю или, упавши, должен снова подниматься, повинуясь другой силе, равной по мощи, независимо от того, знаком ли мистер Гёксли с этим явлением, или нет. Это естественно, что стул должен стоять на полу, куда его поставили, и точно также естественно и то (как свидетельствуют об этом сотни компетентных свидетелей), что он поднимается на воздух, причем к нему не прикасается ни одна видимая рука смертного. Не является ли обязанностью мистера Гёксли сперва удостовериться в реальности этого явления и затем изобрести новое название научное для той силы, которая стоит за этим феноменом?

«Факты я знаю», – говорит мистер Гёксли – «и закон я знаю». Ну, а каким образом он ознакомился с фактами и законами? Несомненно, посредством своих собственных чувств; эти бдительные слуги дали ему возможность открыть достаточно такого, что он считает истиной, чтобы построить систему, которая, как он сам признается, «кажется почти потрясающей для здравого рассудка». Если его свидетельство должно быть принято в качестве основы для всеобщей перестройки религиозных верований, хотя все то, что он выдвигает, есть только теория, то почему же не заслуживает такого же почтительного отношения и рассмотрения совокупное свидетельство миллионов людей о явлениях, которые подрывают самые основы его теории. Мистер Гёксли не заинтересован в этих феноменах, но те миллионы заинтересованы; и в то время, когда он переваривает «хлебные и бараньи протоплазмы», чтобы набраться сил для еще более отважных полетов в области метафизики, они узнают знакомые почерки тех, кого любили больше всех, выведенные руками духов, и опознают в призрачных подобиях тех, кто жили здесь и прошли через изменение, называемое смертью, опрокидывая таким образом его излюбленную теорию.

До тех пор, пока наука будет признавать, что область ее деятельности находится только внутри пределов этих изменений материи, что химия будет удостоверять, что материя путем изменения своих форм «от плотного или жидкого состояния до газообразного» только переходит из видимости в невидимость, причем сохраняется то же количество материи, до тех пор она не имеет права догматизировать. Она не компетентна, чтобы сказать либо да, либо нет, и должна предоставить слово лицам более интуитивным, нежели ее представители.

Выше всех других имен в пантеоне нигилизма мистер Гёксли ставит имя Давида Юма. Он считает великой услугой человечеству со стороны этого философа его неоспоримый показ «пределов философского исследования», за которыми находятся основные доктрины «спиритуализма», и других «измов». Правда, что десятая глава из «Исследования человеческого познания» Юма была так высоко оценена автором, что он считал, что в руках «мудрых и ученых» она будет служить постоянным средством воспрепятствования «всякого рода суеверным заблуждениям», которые в его понимании являются просто обратными названиями, означающими веру в некоторые феномены, прежде ему незнакомые, но произвольно причисленные им к чудесам. Но, как мистер Уоллес справедливо замечает, определение Юма, что «чудо есть нарушение законов природы», – неверно, ибо, во-первых, оно также подразумевает, что необычное явление есть чудо. Мистер Уоллес предлагает определить чудо, как «любой акт или событие, совершение которых неизбежно подразумевает существование и вмешательство сверхчеловеческих разумов». Сам Юм говорит, что «единообразие опыта становится доказательством», и Гёксли в этом своем знаменитом очерке признает, что все то, что мы знаем про существование закона тяготения, заключается в том, что по всему опыту человечества камни, если их не поддерживать, всегда падали на землю и поэтому нет причины думать, что то же самое не произойдет при идентичных обстоятельствах, а наоборот, есть все основания полагать, что произойдет.

Если бы было несомненно установлено, что пределы человеческого опыта никогда не расширятся, тогда в предположении Юма о том, что он знаком со всеми явлениями, какие только могут произойти под действием закона природы, была бы доля справедливости и некоторое оправдание за тот презрительный тон, которым отмечены все выпады Юма против спиритуализма. Но так как из писаний обоих этих философов видно, что они невежественны по части возможностей психологических феноменов, то нужно проявить много осторожности при взвешивании их догматических утверждений. Читая их, создается впечатление, что человек, позволяющий себе также грубые критические выпады в отношении спиритуалистических феноменов, прежде чем возвести себя в сан академического цензора, вероятно, изучил свой предмет. Но в письме, адресованном Лондонскому диалектическому обществу, мистер Гёксли после сообщения о том, что ему некогда заниматься изучением спиритизма, и что он его не интересует, – делает следующее признание, показывающее нам, на каких ничтожных основаниях современные ученые строят очень категорические мнения:

«Единственный случай спиритуализма, какой мне когда-либо довелось самому исследовать, представлял собою такой грубый обман, какого я раньше не встречал».

Что подумал бы этот протоплазмический философ о спиритуалисте, которому единственный раз представилась возможность смотреть на звезды через телескоп, но над которым какой-то игривый ассистент обсерватории сыграл злую шутку, обманув его, и теперь этот спиритуалист объявляет всю астрономию «унизительным суеверием»? Этот факт доказывает, что ученые, как правило, полезны только в качестве собирателей фактов; исходящие от них обобщения часто оказываются слабее и нелогичнее, чем обобщения светских критиков. Это также причина того, почему они неправильно истолковывают доктрины древности.

Профессор Бальфур Стюарт воздает дань уважения философской интуиции Гераклита Эфесского, который жил за пять веков до нашей эры; он был «вопиющий» философ, который заявил, что «огонь есть великая первопричина, и все находится в постоянном движении».

«Кажется, ясно», – говорит профессор, – «что у Гераклита должна была иметься ясная концепция о прирожденной неугомонности и энергии вселенной, концепции близкой по своему характеру, только менее точной, чем концепция современных философов, которые рассматривают материю, как динамичную по своему существу».

Он считает выражение «огонь» очень смутным. И это вполне естественно, так как нет доказательств, что профессор Бальфур Стюарт (который кажется менее склонным к материализму, чем некоторые из его коллег) или кто-либо из его современников понимают, в каком значении здесь употреблено слово «огонь».

Его (Гераклита) мнение о происхождении всего было то же, что и у Гиппократа. Оба придерживались одних и тех же взглядов на верховную власть [301], и поэтому их понятия об изначальном огне, рассматриваемом как материальная сила, короче говоря, как нечто сродни динамизму Лейбница, были «менее точны», чем понятия философов современности (что, впрочем, еще надо доказать), но зато, с другой стороны, их метафизические взгляды об этом были намного более философские и рациональные, чем однобокие теории ученых нынешних дней. Их идеи были в точности те же, что и у позднейших «философов огня», розенкрейцеров и зороастрийцев. Они утверждали, что мир был создан из огня, божественный дух которого есть всемогущий и всезнающий БОГ. Наука снисходительно подтверждает их претензии в отношении физического вопроса.

Огонь, в древней философии всех времен и стран, включая и нашу, рассматривался как тройственный принцип. Как вода заключает в себе зримую жидкость с незримо скрывающимися газами внутри, за которыми находится духовный принцип природы, который дает им динамическую энергию, так и в огне они различали: 1. Зримое пламя; 2. Незримый или астральный огонь – незримый, когда в бездеятельности, но когда в деятельности, то производящий тепло, свет, химическую энергию, электричество, молекулярные энергии; 3. Дух. Они прикладывали то же самое правило к каждому из элементов; и все развившееся из их комбинаций и корреляций, включая и человека, они считали триединым. По мнению розенкрейцеров, которые были приемниками теургов, огонь был источником не только материальных атомов, но также и тех сил, которые сообщают им энергию. Когда угасает зримое пламя, оно исчезает не только из поля зрения, но также и из концепции материалиста навсегда. Но философ герметизма следит за ним через «познаваемое подразделение мира по ту сторону в непознаваемое», точно так же, как он следит за развоплощенным духом человека, «искрой небесного пламени», в эфире, в загробном мире.[316]

Тема эта слишком значительна, чтобы оставить ее без нескольких пояснительных слов. Позиция, занятая физической наукой по отношению к духовной половине космоса, в совершенстве выявлена ее грубым представлением об огне. В этой, как и во всех других отраслях науки, у их философов нет ни одной здоровой доски – все изъедены и слабы. Труды их собственных авторитетов, полные унизительных признаний, дают нам право сказать, что платформа, на которой они стоят, настолько неустойчива, что в любой момент какое-то новое открытие, сделанное одним из их членов, может выбить подпорки из-под этой платформы, и тогда они все упадут в одну кучу. Они настолько горят желанием устранить дух из своих концепций, что как Бальфур Стюарт констатирует:

«Существует тенденция удариться в противоположную крайность и чрезмерно разрабатывать физические концепции». – Он произносит весьма своевременное предостережение, добавляя: «Будем осторожны, чтобы убегая из Сциллы, не попасть к Харибде. Ибо у вселенной не только одна точка зрения и, возможно, что в ней существуют области, которые не раскроют своих сокровищ самому настойчивому физику, вооруженному только килограммами, метрами и общепринятыми часами» [180]. – В другом месте он признается: «Мы ничего или почти ничего не знаем о конечном строении и свойствах материи как органической, так и неорганической».

Что касается другого великого вопроса, – то у Маколея мы находим еще более безоговорочное заявление:

«Мы не думаем, что по вопросу о том, что происходит с человеком после смерти, высокообразованный европеец более сведущ, чем индейцы племени черноногих. Ни одна из столь многих наук, которыми мы превосходим индейцев племени черноногих, не проливает ни малейшего света на состояние души после того, как погасла животная жизнь. Поистине, все философы, древние и современные, которые пытались без помощи откровения доказать бессмертия души, от Платона до Франклина, как мне кажется, потерпели печальную неудачу».

Существуют откровения, приносимые духовными чувствами человека, которым можно доверять намного больше, чем всем софистическим изощрениям материализма. То, что было наглядным доказательством и успехом в глазах Платона и его учеников, теперь рассматривается как избыток бьющей через край фантазии, базирующейся на ложной философии, и как неудача. Научные методы переменились. Свидетельство людей древности, которые были ближе к истине, ибо они были ближе к духу природы – к единственному аспекту, в котором божественное позволяет себя рассматривать и постигать, – отвергается. Их умозрения – если мы обязаны поверить современным мыслителям – представляют только многословное изложение бессистемных мнений людей, незнакомых с научными методами нынешнего века. То немногое, что они знали о физиологии, они глупо обосновывали на наглядно демонстрируемой психологии, тогда как ученые наших дней обосновывают психологию – в которой они, по собственному признанию, совершенно невежественны – на физиологии, которая пока что для них тоже является запечатанной книгой и еще не выработала собственных методов, как говорит нам Фурнье. Что касается последнего возражения в аргументации Маколея, то, века тому назад, на него ответил Гиппократ: «Все познания, все искусства нужно искать в природе», – говорит он; – «если мы будем спрашивать ее надлежащим образом, она откроет нам истину, подходящую для того и другого и для нас самих. Что такое природа в действии, как не сама самопроявляющаяся божественность? Как мы должны спрашивать ее, и как она должна отвечать нам? Мы должны действовать с верой, с твердой уверенностью, что раскроем, наконец, полную истину, и тогда природа позволит нам узнать ее ответ через наше внутреннее чувство, которое с помощью уже имеющегося у нас познания по определенному виду искусства или науки раскроет нам истину настолько ясно, что дальнейшие сомнения станут невозможными» [302].

Таким образом, по данному вопросу, поскольку он касается внутреннего чувствования, дающего человеку уверенность в собственном бессмертии, маколеевскому индейцу племени черноногие можно доверять больше, чем наиболее изощренному и развитому рассудку. Инстинкт есть всеобщий дар природы от самого божественного духа; рассудок же есть плод медленного развития нашей физической конституции, продукт эволюции нашего возмужавшего мозга. Инстинкт, как божественная искра, скрывается в бессознательном нервном центре моллюска асцидии, и проявляет себя на первой стадии деятельности его нервной системы в том, что физиологи называют рефлективной деятельностью. Он существует в низших классах безголовых животных так же хорошо, как те, которые обладают четко выраженными головами; он растет и развивается по закону двойной эволюции физически и духовно; и, вступив в сознательную стадию развития и прогресса головастых видов, уже наделенных чувствительностью и симметрически расположенными ганглиями, эта рефлективная деятельность, независимо от того, называют ли ученые ее автоматической, как у низших видов, или же инстинктивной, как у более сложных организмов, которые действуют под водительством чувств и стимулов, порожденных различными ощущениями, тем не менее это одно и то же. Это – божественный инстинкт в беспрестанном ходе развития. Этот инстинкт животных, который действует с момента их рождения, каждый в предписанных природою пределах, и который безошибочно знает, как заботиться о себе, за исключением случаев, происходящих из более высокого инстинкта, нежели их собственный, – этот инстинкт можно ради точности назвать автоматическим; но он должен иметь или внутри животного, которое обладает им, или снаружи, какой-нибудь или тот же самый разум в качестве проводника его.

Эта мысль, вместо того, чтобы противоречить доктрине эволюции и постепенного развития, которой придерживаются все выдающиеся люди нашего времени, наоборот, упрощает и пополняет ее. Она легко обходится без особого созидания по каждому отдельному виду; ибо там, где первое место отводится бесформенному духу, форма и материальная субстанция приобретают второстепенное значение. Каждый, более усовершенствовавшийся в физической эволюции, вид только предоставляет более широкое поле деятельности направляющему его разуму, чтобы последний мог действовать в улучшенной нервной системе. Виртуоз лучше может раскрыть свое искусство в создании волн гармонии на рояле Эрарда, чем на спинете шестнадцатого века. Поэтому, был ли этот инстинктивный импульс непосредственно запечатлен на нервной системе первого насекомого, или же каждому виду приходилось развивать постепенно самому, инстинктивно подражая действиям себе подобных, как учит более усовершенствованная доктрина Герберта Спенсера, – это не существенно для данного вопроса. Вопрос касается только духовной эволюции. И если мы отвергаем эту гипотезу как ненаучную и недоказанную, тогда физическому аспекту эволюции, в свою очередь, предстоит та же самая участь, потому что один настолько же недоказан, насколько недоказан и другой, а духовной интуиции человека не дозволено согласовать их оба под предлогом, что это «не по-философски». Не зависимо от нашего желания, мы постоянно возвращаемся к старому вопросу, заданному Плутархом в «Застольных беседах»: что было прежде – яйцо или курица.

Теперь, когда авторитет Аристотеля потрясен до самого основания авторитетом Платона, когда наши ученые отвергают всякий авторитет, даже больше – ненавидят его и уважают лишь свой собственный, когда общая оценка человеческой коллективной мудрости меньше всего ценится, человечество, возглавляемое самой наукой, неудержимо тянется назад к исходной точке старейших философий. Нашу идею мы находим прекрасно выраженной неким писателем в «Популярном научном ежемесячнике».

«Боги сект и общин», – говорит Осгуд Мейсон, – «могут остаться, пожалуй, без привычного почитания, но, между тем, мир начинает озаряться более ясным и нежным светом – концепций, может быть, несовершенной еще, с сознательной, всему начало дающей, всенасыщающей действенной душе – „Сверхдуше“, Причине, божественности; не поддающейся выражению человеческим языком, но наполняющей и одушевляющей каждую живую душу в обширной вселенной в соответствии с ее мерой: Природа есть храм ее, и восторг – почитание ее».

Это чистый платонизм, буддизм и возвышение и правильные воззрения на природу арийцев раннего периода, выразившиеся в их обожествлении природы. И таково же выражение этой основной мысли у каждого теософа, каббалиста и у оккультистов вообще. И если мы сопоставим эту основную мысль с вышеприведенной цитатой из Гиппократа, то мы найдем в последней ту же самую мысль и тот же самый дух.

Но вернемся к предмету нашего обсуждения. У ребенка не хватает рассудка – последний у него еще находится в латентном состоянии; и пока что ребенок, в отношении инстинкта, ниже животного. Он сожжет или утопит себя прежде, чем поймет, что огонь и вода для него разрушительны и опасны, тогда как котенок инстинктивно будет избегать обоих. Та маленькая доля инстинкта, которой обладает ребенок, будет угасать по мере того, как шаг за шагом будет развиваться рассудок. Может быть, на это возразят, что инстинкт не может быть даром духа, так как животные обладают инстинктом в значительно большей степени, чем люди, а у животных нет души. Такое мнение ошибочно; оно обосновано на очень непрочных основаниях. Оно произошло от того факта, что внутренняя сущность животного еще меньше поддается исследованиям, чем внутренняя сущность человека, который обладает способностью речи и может проявлять свои психические силы.

Но какие доказательства у нас имеются о том, что у животных нет переживающей смерть, если и не совсем бессмертной души? На строго научном основании мы можем приводить столько же доказательств за, сколько и против. Выражаясь яснее, ни человек, ни животное не могут ни доказать, ни опровергнуть, что их души переживают, то есть остаются живыми после телесной смерти. И с точки зрения научного опыта невозможно подвести под компетенцию какого-либо закона науки то, что не имеет объективного существования. Но Декарт и Бойз-Реймонд исчерпали свое воображение над этим вопросом, а Агассиз не мог представить себе будущего существования без участия в нем животных, которых мы любили, без растительного царства, которое нас окружает. И, чтобы вызвать в нас возмущение против предполагаемой справедливости Первопричины, достаточно подумать, что бессердечный хладнокровный злодей-убийца наделен бессмертным духом, тогда как благородная, честная собака, часто ценою собственной жизни, самоотверженно защищающая ребенка или своего хозяина, которая полюбила его, и которая иногда после смерти хозяина умирала от голода на его могиле, отказываясь принимать пищу; это животное, в котором чувства справедливости и великодушия иногда развиты в поразительной степени, должно со смертью уничтожаться окончательно! Но, покончим с таким цивилизованным рассудком, который допускает существование такого несправедливого пристрастия. Лучше, гораздо лучше в таком случае цепляться за инстинкт и верить вместе с индейцами Поупа, чей «неискушенный ум» может представить себе только такой рай, где

«…на небе признан равным,
Пес верный бродит с ним».
Недостаток места не позволяет нам приводить взгляды древних и средневековых оккультистов по этому предмету. Достаточно будет сказать, что они опередили Дарвина и в большей или меньшей мере охватили все его теории о естественном отборе и эволюции видов, а также значительно растянули эту цепь в обе стороны. Кроме того, эти философы были исследователями, смелыми как в области психологии, так в физиологии и антропологии. Они никогда не сворачивали с двух параллельно идущих тропинок, начертанных для них их великим учителем Гермесом. «Как наверху, так и внизу», – было их аксиомой; и физическую эволюцию они проследили одновременно с духовной.

В одном отношении, по крайней мере, современные биологи вполне последовательны: не будучи пока что в состоянии четко продемонстрировать существование индивидуальной души у животных, они также отрицают ее существование у человека. Рассудочное мышление привело их на край Тиндалевской «неодолимой пропасти» между сознанием и материей; один только инстинкт может научить их, как построить мост через эту пропасть. Когда, придя в отчаяние о том, что будут ли они когда-либо в состоянии разгадать тайну жизни, они придут в окончательный тупик – их инстинкт может вновь заявить о себе и перенести их через неизмеримую доселе пропасть. Это тот пункт, до которого, кажется профессор Джон Фиске и авторы «Невидимой вселенной» дошли; а антрополог Уоллес, экс-материалист, оказался первым, отважно переступившим ее. Пусть они смело идут вперед, пока не откроют, что вовсе не дух пребывает в материи, а, наоборот, материя временно цепляется за дух, и только последний является вечным неразрушимым обиталищем для всего сущего, как видимого, так и невидимого.

Философы эзотеризма верили, что все, что существует в природе есть только материализовавшийся дух. Вечная Первопричина, говорили они, есть латентный дух, и материя в начале. «В начале было Слово… и Слово было Бог». Признавая, что идея о таком Боге является невообразимой абстракцией для человеческого рассудка, они заявляли, что безошибочный человеческий инстинкт воспринял ее, как воспоминание о чем-то конкретном, хотя и неуловимом нашими физическими чувствами. С появлением первой идеи, эманируемой из двуполой и до этого неактивной божественности, первое движение сообщается всей вселенной, и электрический трепет моментально пронизывает беспредельное пространство. Дух породил энергию, и энергия породила материю; и таким образом латентная божественность проявилась как творческая энергия.

Когда; в какой именно вечности; или как? – эти вопросы всегда останутся без ответа, ибо человеческий разум не в состоянии раскрыть эту великую тайну. Но хотя духовная материя существовала всегда, она пребывала в латентном состоянии; эволюция же нашей видимой вселенной должна была иметь свое начало. Нашему слабому рассудку это начало может показаться таким отдаленным, как сама вечность – периодом, невыразимым ни числами, ни словами. Аристотель убеждал, что мир вечен и что он всегда будет таким; что одно поколение людей производило другое поколение, не имея какого-либо начала, которое мог бы установить наш интеллект. В экзотерическом значении это его учение противоречит учению Платона, который учил, что «было время, когда человечество не воспроизводило себя»; но по духу оба учения согласуются, так как Платон немедленно добавляет:

«За этим последовала земная человеческая раса, в которой первичная история была постепенно забыта, и человек погружался все глубже и глубже».

И Аристотель говорит:

«Если существовал первый человек, то он должен был родиться без отца или матери – что противоречит природе. Ибо не могло быть первого яйца, чтобы из него произошли птицы; или же должна была существовать птица, снесшая яйца, так птицы рождаются из яиц».

Такого же мнения он придерживался в отношении всех других видов, веря, как и Платон, что все, прежде чем появиться на земле, имело сперва существование в духе.

Тайна первого творения, которая всегда приводила в отчаяние науку, остается непостижимой, если мы не примем доктрины герметистов. Хотя материя совечна с духом, та материя, определенно, не есть наша видимая осязаемая и делящаяся материя, но ее высочайшая сублимация. Чистый дух только на одну ступень выше ее. Если мы не допустим, что человек развился из этой первичной духоматерии, как же тогда когда-либо дойдем до какой-нибудь разумной гипотезы, касающейся происхождения живых существ? Дарвин начинает свою эволюцию видов с нижайшей точки и прослеживает ее кверху, в восходящем направлении. Его единственная ошибка заключается в том, что свою систему он прикладывает не с того конца. Если бы он мог перенести свои искания из видимого мира в невидимый, он мог бы оказаться на правильном пути. Но тогда он следовал бы стопам герметистов.

Что наши философы – позитивисты – даже наиболее ученые между ними, никогда не понимали духа мистических доктрин преподаваемых философами древности – платониками – видно из содержания наиболее выдающегося современного труда «История конфликта между религией и наукой». Профессор Дрейпер начинает свою пятую главу с заявления, что

«язычники греки и римляне верили, что дух человека похож на его телесную форму, меняя свою внешность вместе с ней и вырастая с ростом ее».

Что об этом думали невежественные массы – не имеет значения, хотя даже и они не могли думать буквально так. Что касается греческих и римских философов школы Платона, то они ничего подобного не думали о духе человека, а относили вышеприведенное учение к его душе, или психической природе, которая, как мы уже ранее объяснили, не есть божественный дух.

Аристотель в своих философских выводах «О снах» очень ясно излагает доктрину двойной души или души и духа.

«Нам необходимо», – говорит он, – «выяснить, в какой части души появляются сны».

Все древние греки верили в существование в человеке не только двойной, но тройной души. И даже у Гомера мы находим термины животной или астральной души, которую Дрейпер называет «духом», θύμος, и единым божественным νούς – имя, которым Платон обозначает высшего духа.

По представлению индийских джайнов душа, которую они называют джива, извечно соединена даже с двумя возвышенными эфирными телами, из которых одно неизменное и состоит из божественных сил высшего сознания; другое же изменчивое; в него входят грубые страсти человека, чувственные влечения и земные свойства. Когда душа очищается после смерти, она соединяется со своею вайкарикой, или божественным духом, и становится богом. Последователи Вед, ученые брахманы, излагают ту же самую доктрину в веданте. Душа, по их учению, будучи частью божественного вселенского духа или нематериального сознания, способна соединиться со своей высшей Сущностью. Учение это ясно и подробно сформулировано; Веданта утверждает, что всякий, кто достигает полного познания своего бога, становится богом, еще находясь в смертном теле, и приобретает власть над всем.

Цитируя из ведической теологии стих, в котором говорится:

«В действительности существует только одно божество, верховный дух; он той же самой природы, что и душа человека»,

– мистер Дрейпер стремится показать, что эти буддийские доктрины пришли в восточную Европу через Аристотеля. Такое утверждение мы считаем недоказанным, так как Пифагор и после него Платон преподавали их задолго до Аристотеля. Если впоследствии платоники приняли в свою диалектику аристотелевые аргументы по эманированию, то это только потому, что его взгляды совпадали в некоторых отношениях со взглядами ориентальных философов. Пифагорейское число гармонии и эзотерические доктрины Платона о творении неотделимы от буддистской доктрины об эманировании; а великая цель пифагорейской философии, именно, – освобождение астральной души от уз материи и чувств, чтобы сделать этим ее достойной вечно созерцать духовное, – представляет теорию, идентичную с буддийской доктриной о конечном слиянии. Это и есть нирвана, истолкованная в ее правильном значении; это – метафизическое учение, о существовании которого только что начинают подозревать наши санскритологи современности.

Если доктрины Аристотеля оказали на более поздних неоплатоников такое «доминирующее влияние», то почему ни Плотин, ни Порфирий, ни Прокл никогда не признавали его теорий по поводу сновидений и пророческих видений духа? В то время как Аристотель придерживался мнения, что большинство тех, кто пророчествует, «больны безумием» [237, sect. 21] – снабдив тем самым некоторых американских плагиаторов и специалистов несколькими разумными идеями для искажения, – взгляды Порфирия, а, следовательно, и Плотина, совершенно противоречили этому. По наиболее жизненным вопросам метафизических спекуляций неоплатоники постоянно возражают Аристотелю. Кроме того, или буддийская нирвана не есть то нигилистское учение, каким его теперь изображают, или же неоплатоники не принимали его в этом значении. Наверно, мистер Дрейпер не возьмется утверждать, что Плотин, Порфирий, Ямвлих, или кто-либо другой из их мистической школы не верил в бессмертие души? Сказать, что тот или другой из них стремился к экстазу, как к «предвкушению слияния со вселенской душой», в том смысле, в каком буддийскую нирвану понимает каждый ученый санскритолог, означает допустить несправедливость по отношению к этим философам. Нирвана не есть, как Дрейпер излагает, «поглощение во вселенскую энергию, вечный покой и блаженство»; но если ее понимать буквально, как ее понимают упомянутые ученые, она означает погашение, полное уничтожение, а не поглощение [303]. Никто еще, насколько нам известно, не взялся за труд удостовериться в истинном значении этого слова, в значении, которое нельзя найти даже в «Ланкаватаре» [306, с. 514], дающей различные толкования нирваны брахманами-тиртаками. Поэтому человек, который будет читать эту выдержку из труда профессора Дрейпера, помня обычное принятое толкование слова нирвана, придет к заключению, что Плотин и Порфирий были нигилистами. Страница из «Истории конфликта» с этим содержанием дает нам некоторое право предполагать одно из двух: 1. или ученый автор захотел поместить Порфирия и Плотина на одну и ту же доску с Джордано Бруно, причем из последнего он, весьма-таки ошибочно, делает атеиста; или же 2. он никогда не давал себе труда изучить их жизни и их взгляды.

Но для каждого, кто знает профессора Дрейпера, хотя бы понаслышке, последнее предположение просто абсурдно. Поэтому, с глубоким сожалением, нам приходится думать, что в его желание входило ложно истолковать их религиозные взгляды. Решительно нелепо со стороны современных философов, чьею единственною целью кажется уничтожение и удаление идеи Бога и бессмертного духа из сознания человечества, – трактовать с исторической беспристрастностью наиболее знаменитых языческих платоников. Быть вынужденным признавать, с одной стороны, их глубокую ученость, их гений, их достижения по наиболее затемненным и запутанным философским вопросам и, следовательно, их мудрость, а с другой стороны, знать их безоговорочную приверженность к доктрине бессмертия духа и окончательного восторжествования духа над материей, их полную веру в Бога и богов, или духов; в возвращение умерших, в привидения и в другие «духовные» явления, – это дилемма, от которой нельзя ожидать, что человеческая академическая натура с нею легко справится.

План, к которому прибег Лемприер [266], очутившись в таком затруднительном положении как описано выше, грубее, чем план профессора Дрейпера, но настолько же эффективный. Он обвиняет древних философов в умышленной лжи, трюкачестве и легковерии. После того, как он обрисовал перед читателями Пифагора, Плотина и Порфирия как чудо-людей по учености, нравственным качествам и достижениям, как людей, выдающихся по личному достоинству, чистоте жизни и самоотверженному устремлению к божественной истине, – он, не колеблясь, отводит место «этому прославленному философу» (Пифагору) среди обманщиков; тогда как Порфирию он приписывает «легковерие, недостаток рассудительности и нечестность». Будучи вынужден историческими фактами воздавать им должное в ходе своего повествования, он прибегает к вводным предложениям, чтобы изложить свои предвзятые и ханжеские комментарии. От этого старомодного писателя прошлого столетия мы узнаем, что человек в одно и то же время может быть и честным, и обманщиком, чистым, добродетельным великим философом, и все же, бесчестным лгуном и глупцом!

Мы уже указывали в другом месте, что тайная доктрина не признает бессмертия для всех людей одинаково.

«Глаз никогда бы не увидел солнца, если бы в нем самом не было естества солнца», – сказал Плотин. Только «через высочайшую чистоту и целомудренность можем мы приблизиться к Богу, и чрез созерцание Его получить истинное знание и проницательность», – пишет Порфирий.

Если человеческая душа в течение своей земной жизни пренебрегала получение своего просвещения от своего божественного Духа, нашего личного Бога, тогда трудно становится грубому, преданному чувственности, человеку выживать более продолжительный период времени после своей физической смерти. Точно так же, как физические уроды, рождающиеся иногда в нашем мире, долго не живут, так и души, если они стали чересчур материальными, не могут долго существовать после своего рождения в духовном мире. Жизнеспособность астральной формы такой души настолько слабая, что ее частицы теряют способность прочного сцепления одной с другой, как только выскользнули из плотной оболочки физического тела. Ее частицы, постепенно поддаваясь дезорганизирующему притяжению вселенского пространства, разлетаются в стороны без возможности снова воссоединиться. После происшествия такой катастрофы личность перестает существовать; его сияющий Аугоэйдес покинул его. В течение промежуточного периода между его телесной смертью и полным распадом его астральной формы последняя, будучи привязана магнетическим притяжением к своему телесному трупу, бродит вокруг и сосет жизненность у податливых жертв. Человек, замкнувшийся от каких бы то ни было лучей божественного света, обрекает на тьму себя и поэтому цепляется за землю и земное.

Никакая астральная душа, даже астральная душа чистого, хорошего и добродетельного человека, строго говоря, не бессмертна; «из элементов она была построена – к элементам она должна вернуться». Только, в то время как душа порочного человека исчезает, будучи поглощена безвозвратно, души всех других людей, даже лишь умеренно чистых, попросту обменивают свои эфирные частицы на еще более эфирные; и до тех пор, пока в душе остается искра божественного, индивидуальный человек или, вернее, его личное эго, не может умереть.

«После смерти», – говорит Прокл, – «душа (дух) продолжает существование в воздушном (астральном) теле до тех пор, пока совсем не очистится от всех гневных и чувственных страстей… затем сбрасывает с себя посредством вторичной смерти воздушное тело так же, как сбрасывала земное тело. После этого она пребывает, как древние говорят, в небесном теле, которое всегда соединено с душой, и которое бессмертно, светящееся и звездоподобно».

Но теперь мы вернемся от нашего отклонения в сторону, к вопросу о рассудке и инстинкте. Последний, по данным древних, происходил из божественного, а первый чисто человеческого происхождения. Один (инстинкт) есть продукт чувств, прозорливости, долю которой имеют самые низшие животные, даже те, у кого нет никакого рассудка – это есть αισντικον; в другом же есть продукт мыслительной способности – νοητικόν, означающий рассудительность и человеческую интеллектуальность. Поэтому животное, лишенное рассудительной способности, обладает врожденным инстинктом, который есть искра божественности, скрывающейся в каждой частице неорганической материи, – которая сама есть материализованный дух. В еврейской Каббале вторая и третья главы «Книги Бытия» объяснены следующим образом:

Когда Адам Второй был создан «из праха», материя к тому времени стала настолько грубой, что она царствовала самодержавно над всем. Из ее похотей возникла женщина, и Лилит взяла верх над духом. Господь Бог, «расхаживая по саду в прохладе для» (на солнечном закате духа или божественного света, затемненного тенями материи), проклинал не только тех, кто совершил грех, но даже самую землю и все живущее, а соблазняющего змея-материю больше всего.

Кто, кроме каббалистов, в состоянии объяснить этот кажущийся таким несправедливым акт? Как должны мы понимать это проклинание всего живущего, которое ни в чем не повинно? Аллегория очевидна. Проклятие присуще самой материи. Отсюда вытекает, что она обречена на борьбу со своей собственной грубостью, чтобы очиститься; латентная искра божественного духа, хотя и заглушенная, все еще находится в ней; и ее неотразимое влечение кверху заставляет ее бороться, продираться с трудом и болью вперед, чтобы освободиться. Логика доказывает нам, что вся материя имела общий источник происхождения и должна обладать общими атрибутами, и так же, как жизненная и божественная искра имеется в материальном теле человека, она должна иметься и у каждого низшего вида. Латентная способность мышления, которая в низших царствах природы носит названия полусознательности, сознательности и инстинкта, значительно подчинена в человеке. Рассудок, отпрыск физического мозга, развивается за счет инстинкта, являющегося слабо мерцающим воспоминанием о когда-то имевшемся всезнании духа. Рассудок, этот признак превосходства физического человека над другими физическими организмами, иногда посрамляется инстинктом животного. Так как мозг человека более совершенен, чем у какой-либо другой твари, его эманации, естественно, должны производить более высокие результаты ментальной деятельности; но рассудок помогает разбираться только в материальном, он не способен помочь своему обладателю в познании духа. Теряя инстинкт, человек теряет свои интуитивные силы, являющиеся венцом и завершением инстинкта. Рассудок – это неуклюжее орудие ученого; интуиция – безошибочный руководитель провидца. Инстинкт указывает растению и животному, когда настало время для воспроизводства потомства; он также наставляет немого животного, как найти соответствующее лекарство в час заболевания. Рассудок, гордость человека, ошибается в оценке свойств собственной его материи и не накладывает на него ограничений в безудержном удовлетворении своих чувственных желаний. Будучи далеким от того, чтобы самому быть собственным врачом, рассудок своею тонкой софистикой слишком часто ведет человека к самоуничтожению.

Нет ничего легче, чем доказать наглядно, что совершенствование материи достигается ценою инстинкта. Зоофит, прикрепившийся к подводной скале и открывающий рот, чтобы привлечь проплывающий мимо корм, проявляет, пропорционально со своим физическим строением, больше инстинкта, чем кит. Муравей со своими удивительными архитектурными, социальными и политическими способностями невыразимо выше по этой шкале, чем коварный королевский тигр, подстерегающий свою добычу.

«С благоговением и удивлением», – восклицает Бойз-Реймонд, – «должен естествоиспытатель рассматривать ту микроскопическую молекулу нервной субстанции, которая является местом пребывания трудолюбивой, творческой, дисциплинированной, преданной и неустрашимой души муравья!»

Подобно всему тому, чье происхождение сокрыто в тайнах психологии, инстинктом слишком долго пренебрегали в царстве науки.

«Мы понимаем, что указывало дорогу человеку, чтобы он мог найти облегчение во всех своих физических недомоганиях и болезнях», – говорит Гиппократ. – «То был инстинкт ранних человеческих рас, когда холодный рассудок еще не затемнил внутреннего зрения человека… Его указаниями нельзя пренебрегать, ибо только ему одному мы обязаны нашими первыми лекарственными средствами» [302].

Являясь мгновенно действующим знанием всезнающего сознания, инстинкт ни в чем не похож на ограниченный рассудок; в медленном продвижении вперед рассудка, двигающегося только путем накопления опыта, часто поглощается богоподобное естество человека, стоит лишь ему отключить себя от божественного света интуиции. Один ползет, другой летит; рассудок – сила мужчины; интуиция – предвидение женщины!

Плотин, ученик великого Аммония Сакка, основателя школы неоплатоников, учил, что в человеческом познании имеются три восходящие ступени: мнение, наука и озарение. Он объясняет это тем, что

«орудиями или инструментами мнения являются чувства или восприятия; орудием науки – диалектика; орудием озарения – интуиция (или божественный инстинкт). И последней подчинен рассудок. Интуиция представляет собою абсолютное знание, обоснованное на отождествлении сознания с познаваемым объектом».

Молитва раскрывает духовное зрение, ибо молитва есть сильное желание, а желание развивает ВОЛЮ; магнетические эманации, исходящие из тела при каждом усилии – ментальном или физическом – производят самомагнетизацию и экстаз. Плотин рекомендовал одиночество для молитвы в качестве эффективного способа, чтобы получить то, о чем просят; а Платон советовал тем, кто молится,

«пребывать в молчании в присутствии божественных сил до тех пор, пока они не удалят облака с твоих глаз и не дадут тебе возможности увидеть посредством света, который исходит из них самих».

Аполлоний всегда изолировался от людей во время «бесед», которые он вел с Богом, и когда он ощущал необходимость в созерцании божественном и молитве, он весь с головою окутывался в свой белый шерстяной плащ.

«Когда будешь молиться, уединись в своей комнате, закрой дверь, и молись Отцу своему втайне» – говорит назареянин, ученик ессеев.

Каждое человеческое существо рождается с зачатками внутреннего чувства, называемого интуицией, которое может быть развито в то, что знают в Шотландии как «второе зрение». И все великие философы, которые, подобно Плотину, Порфирию и Ямвлиху пользовались этой способностью, учили этой доктрине.

«В человеческом сознании существует способность», – пишет Ямвлих, – «которая превышает все рожденное и зачатое. Чрез нее мы в состоянии соединиться с превосходящими нас высшими разумами, перенестись за пределы этого мира и участвовать в более высокой жизни с ее особыми небесными силами».

Если бы не было внутреннего прозрения или интуиции, то у евреев не было бы их Библии, и у христиан не было бы Иисуса. То, что Моисей и Иисус дали миру, то были плоды их интуиции или озарения. То, как после их смерти старейшины и учителя позволили миру понимать их учения, то было догматическим искажением и очень часто – кощунством.

Принять Библию, как «откровение» и пригвоздить свою веру к ее буквальному переводу – это хуже, чем абсурд, это кощунство против божественного величия «незримого». Если бы нам пришлось судить о божественном и о мире духов так, как они истолкованы толкователями человечества, то теперь, когда филология совершает гигантские шаги в область сравнительного познания религий, вера в Бога и в бессмертие души не могла бы выстоять против атак рассудка даже и столетие. То, что поддерживает в человеке веру в Бога и в жизнь духа после смерти, есть интуиция; это результат знания нашего внутреннего «Я», которое бросает вызов маскарадам римско-католического священнослужителя и его смешным идолам; тысячу и одной церемонии брахмана и его идолам; иеремиадам протестантского проповедника и ее опустошенной и высохшей вере без идолов, но с беспредельным адом и проклятием, прицепленном на конце. Если бы не это интуитивное знание, неумирающая, хотя часто колеблющаяся, так как слишком засорена материей, – то человеческая жизнь была бы пародией, и человечество – обманщиками. Это неистребимое чувство чьего-то присутствия вне и внутри нас таково, что никакие догматические возражения ни внешние формы поклонения не могут его уничтожить в человечестве, пусть ученые и духовенство делают, что хотят. Движимый такими мыслями о беспредельности и безличности божества, Гаутама Будда, индийский Христос, воскликнул:

«Как четыре реки, которые впадают в Ганг, теряют свои имена, как только они смешиваются с водами священной реки, точно так же все, кто верят в Будду, перестают быть брахманами, кшатриями, вайшьями и шудрами!».

Ветхий Завет был составлен с устных преданий. Массы никогда не знали его действительного значения, ибо Моисею было приказано сообщить «сокровенную истину» только своим семидесяти старейшинам, которым «Господь» дал из того же духа, который был на законодателе. Маймонид, чей авторитет и знание священной истории едва ли могут отвергаться, говорит:

«Кто бы ни узнал истинный смысл „Книги Бытия“, он не должен разглашать его… Если какой-либо человек сам открыл бы его истинное значение, или же сделал бы это с помощью другого человека, он должен молчать: или же, если он говорит, то должен говорить только затемненно, загадками».

Это признание, что то что написано в Священном писании, только аллегория, было сделано и другими еврейскими авторитетами, кроме Маймонида, у Иосифа мы находим сообщение, что Моисей «философствовал» (говорил загадками и образными аллегориями), когда писал «Книгу Бытия». Поэтому современная наука, пренебрегающая разгадкой истинного смысла Библии и позволяющая всему христианству продолжать верить в мертвую букву еврейского богословия, тем самым молчаливо становится сообщницей фанатичного духовенства. Она не имеет права высмеивать записи народа, который писал, не зная, что они получат такое странное истолкование в руках одной враждебной религии и что их священнейшие тексты обернутся против собственного народа, и что кости мертвых заглушат дух истины, – это грустная черта христианства!

«Боги существуют», – говорит Эпикур, – «но они не то, что о них думает толпа, οι πολλοι».

И все-таки Эпикур, в рассмотрении поверхностных, как обычно, критиков, дает им резкий отпор и выставляет их, как материалистов.

Но ни великая Первопричина, ни ее эманация – человеческий бессмертный дух – не остались «без свидетельств». Месмеризм и спиритуализм в наличии, чтобы засвидетельствовать великие истины. В течение более чем 15 веков, благодаря проводимым со слепою яростью зверским преследованиям великих вандалов раннехристианской истории, – Константина и Юстиниана, – древняя мудрость медленно дегенерировала, пока, наконец, постепенно потонула в глубочайшей трясине монашеского суеверия и невежества. Пифагорово «познание вещей, как они есть»; глубокая эрудиция гностиков; освященные временем всеохватывающие учения великих философов; все отвергалось, как учения Антихриста и языческие, и предавалось пламени. Вместе с последними семью мудрецами Востока, оставшейся группой неоплатоников: Гермиасом, Присцианом, Диогеном, Евлалием, Дамасцием, Симплицием и Исидором, которые бежали в Персию от фанатического преследования Юстиниана, царствование мудрости закончилось. Книги Тота (или Гермеса Трисмегиста), которые на своих священных страницах содержали духовную и физическую историю творения и эволюции нашего мира, были на века предоставлены плесневению в забвении и в презрении. В христианской Европе им не нашлось толкователей; не было больше филалетийцев, «любителей истины»; они были заменены светом ненавистников, монахами папского Рима, с тонзурами и капюшонами, которые страшатся истины, в каком бы виде и откуда она ни появилась бы, если только она противоречит хотя бы малейшей из их догм.

Что же касается скептиков, то вот что говорит о них и о их последователях профессор Александр Уайлдер в своих очерках по «Неоплатонизму и алхимии»:

«Прошло столетие с тех пор, как составители французской «Энциклопедии» ввели скептицизм в кровь цивилизованного мира и сделали позорной всякую веру в существование чего бы то ни было, если этого нельзя продемонстрировать посредством тигля или критического рассуждения. Даже теперь требуется беспристрастность так же, как и мужество, чтобы отважиться трактовать о предмете, который долгие годы считался выброшенным за негодность и осужденным только потому, что не был правильно понят. Смелым должен быть тот человек, который будет рассматривать герметизм чем-то другим, а не псевдонаукой, и, следовательно, потребует ознакомления с ним и терпеливого выслушивания. И все же, провозглашатели и исповедники когда-то были князьями ученых исследований и героями среди обычных людей. Кроме того, ничто не должно быть презираемо, во что люди благоговейно верили; и пренебрежение к серьезным убеждениям других есть признак невежественного и неблагородного ума».

А теперь, воодушевившись этими словами ученого, который сам не является ни фанатиком, ни консерватором, мы припомним несколько происшествий, о которых рассказали путешественники, как они видели их в Тибете и в Индии; местные жители хранят, как сокровище, память об этих вещах, как практическое доказательство истинности философии и науки, переданных им предками.

Сперва мы можем рассматривать весьма замечательные феномены, наблюдавшиеся в храмах Тибета, описания которых поступили в Европу, от других очевидцев, а не миссионеров католицизма, свидетельства которых по понятным причинам мы исключаем. В начале нынешнего века одному флорентийскому ученому, скептику и корреспонденту Французского Института, было разрешено проникнуть переодетому в священные пределы буддийского храма, где в то время происходила наиболее торжественная изо всех церемония. Он повествует о нижеизложенном, как о виденном им самим. Алтарь в храме готов к приему перевоплотившегося Будды, найденного посвященным духовенством и опознанного по некоторым тайным признакам воплотившегося в новорожденном ребенке. Ребенка, которому исполнилось всего несколько дней от рождения, приносят к присутствующим и почтительно кладут на алтарь. Вдруг, приняв сидящую позу, ребенок начинает произносить громким мужским голосом: «Я – Будда; я – его дух; и я, Будда, ваш далай-лама, оставил мое старое, пришедшее в негодность тело в храме… и выбрал тело этого младенца в качестве следующего моего земного обиталища». Наш ученый, наконец, получив разрешение от присутствующих священнослужителей, берет с должной почтительностью младенца на руки и относит его на такое расстояние от них, которое вселяет в него уверенность, что никакой чревовещательный обман тут не был применен; при этом младенец смотрит на серьезного ученого таким взглядом, что у ученого, по его собственному выражению, «мороз по коже продирает», и повторяет ранее сказанные слова. Подробный отчет обо всем этом, удостоверенный подписью очевидца, был отправлен в Париж, но члены Института, вместо того, чтобы принять свидетельство ученого наблюдателя с заслуженным доверием, пришли к заключению, что флорентинец или пострадал от солнечного удара, или был обманут посредством ловкого акустического трюка.

Хотя по словам Станислава Жульена, французского переводчика китайских текстов, в «Лотосе» [307] имеется стих, в котором говорится, что «Будду так же трудно найти, как цветы Удумбара и Палача», – если мы должны поверить нескольким очевидцам, такой феномен случается. Разумеется, такие случаи редки, ибо они происходят только после смерти каждого великого далай-ламы, а эти уважаемые старые джентльмены обладают очень долгими жизнями.

Бедный аббат Хак, чьи труды о путешествии по Тибету и Китаю хорошо известны, рассказывает о том же самом факте нового воплощения Будды. Он еще добавляет то любопытное обстоятельство, что младенец – оракул доказал правдивость своего заявления, что он является старым сознанием в молодом теле тем, что давал «тем, кто знал его по прошлой жизни, самые точные подробности своего предыдущего земного существования».

Заслуживает внимания, что де Мюссе, который пускается в длинные рассуждения по поводу этого феномена и, разумеется, приписывает его Дьяволу, серьезно замечает о самом аббате, что тот факт, что с него был снят духовный сан (defroquй), является событием, которое «едва ли говорит в пользу нашего (его) к нему доверия». По нашему же скромному мнению, это маленькое обстоятельство тем более усиливает доверие к нему.

Труд аббата Хака был занесен в «Индекс» за правдивый рассказ о сходстве буддийских церемоний с католическими. Кроме того, аббат был отстранен от его миссионерской деятельности за то, что он был слишком искренен.

Если бы пример этого чудо-младенца был единственным, мы имели бы некоторое основание сомневаться, но, не говоря уже о Камисардских пророках 1707 г., среди которых был пятнадцатимесячный мальчик, описанный Жаком Дюбуа, говорящий на хорошем французском языке «точно Бог говорит его устами»; и о младенцах Севенны, чья речь и пророчествование было засвидетельствовано первейшими учеными Франции, – мы имеем примеры современности, и при этом замечательные примеры «Еженедельная газета Ллойда» за март 1875 г. содержала отчет о следующем феномене:

«В Саар-Луисе, Франция, родился ребенок. Мать только что разрешилась от бремени, повивальная бабка с большим словообилием разглагольствовала по поводу „благословенного дитяти“, и друзья поздравляли счастливого отца с сыном, когда кто-то спросил, который час. Судите сами об удивлении всех, когда они услышали, как новорожденный ребенок четко ответил: „Два часа“ Но это было ничто по сравнению с тем, что последовало. Потерявшие от удивления дар речи присутствующие еще продолжали со страхом взирать на младенца, когда последний открыл глаза и сказал: „Я послан в мир, чтобы сказать вам, что 1875 год будет хорошим годом, но 1876 год будет годом крови“. Произнесши это пророчество, он повернулся набок и умер, прожив всего полчаса»

Нам неизвестно, что бы это чудо получило официальное засвидетельствование со стороны гражданских властей, – и напрасно мы стали бы искать такого свидетельства у духовенства, раз из этого дела нельзя извлечь ни выгоды, ни почета, – но даже если уважаемый британский коммерческий журнал не несет ответственности за это сообщение, то все же результаты его придают ему особый интерес Год 1876, который только что кончился (мы пишем в феврале 1877 года), был особенно, и, с точки зрения марта 1875 года, неожиданно – годом кровопролития. В этом году в Дунайских княжествах в историю войн и грабежей была вписана одна из самых кровавых глав – глава насилия мусульман над христианами, которой едва ли можно найти равную с тех пор, как католические солдаты убивали простых туземцев Южной и Северной Америки десятками тысяч, и протестанты-англичане пробирались к имперскому трону в Дели шаг за шагом чрез реки крови. Если Саар-Луисское пророчество было только газетной сенсацией, то все же ход событий возвысил ее в ранг исполнившихся предсказаний; 1875 год был годом великого изобилия, а 1876 год, к удивлению всех, – годом кровавой бойни.

Но даже, если бы оказалось, что младенец-пророк никогда не раскрывал своих уст, то остается пример младенца Дженкинов, которого достаточно, чтобы поставить в тупик исследователя. Это один из наиболее удивительных случаев медиумизма. Матерью ребенка была знаменитая Катя Фокс, а отцом Г. Д. Дженкин, лондонский адвокат. Ребенок родился в Лондоне в 1873 г., и уже до того как ему исполнилось три месяца, проявил доказательства духомедиумизма. Постукивания слышались на его подушке и в колыбели, и также персонально на его отце, когда последний держал ребенка на коленях и когда матери не было дома. Двумя месяцами позже рукою этого ребенка было написано сообщение, состоявшее из двадцати слов, не считая подписи. Некий джентльмен, поверенный из Ливерпуля по имени Дж. Уазон присутствовал в это время и присоединился к свидетельству матери и няни об этом случае, что было напечатано в лондонском «Медиум и рассвет» от 8 мая 1874 г. Профессиональный и научный ранг мистера Дженкина делает в высшей степени невероятным предположение, что он сделался жертвою обмана. Кроме того, от ребенка до Королевского Института, в котором состоит членом отец ребенка, так недалеко, что непростительно профессору Тиндалю и его коллегам, что они не исследовали и не информировали мир об этом психологическом феномене.

Так как священный ребенок Тибета находился так далеко, они нашли, что самым лучшим планом будет полное отрицание факта с намеками на солнечный удар и акустическое оборудование. Что же касается лондонского младенца, тут дело еще легче; пусть они подождут, пока ребенок не вырастет и научится писать, а затем можно всю эту историю категорически отрицать!

В добавление к данным других путешественников аббат Хак дает нам описание чудесного дерева в Тибете, называемого Кунбум, о котором говорят, что это дерево 10 000 изображений и письмен. Оно не растет в других широтах, хотя опыты когда-то производились, и его нельзя размножать пересаживанием побегов. Предание гласит, что оно выросло из волоса одного аватара (ламы Цзон-к'а-па), одного из воплощений Будды. Но предоставим самому аббату Хаку рассказать остальное:

«Каждое из его листьев, при раскрытии, имеет на себе или букву или религиозное изречение своего рода, написанное священными письменами такого совершенства, что в словолитнях Дидота нет ничего, что бы превзошло их. Раскройте листья, произрастание которых подошло к раскрытию, и найдете на листочке появления буквы или четкого слова, которые и являются чудом уникального дерева! Обратите ваш взор от листьев дерева на кору его ветвей, и новые письмена встретят ваш взгляд! Не позволяйте спадать вашему интересу, приподнимите слои этой коры, и покажутся еще ДРУГИЕ ПИСЬМЕНА под теми, красота которых так поразила вас. Не воображайте, что заходящие один на другой слои повторяют один и тот же отпечаток. Совсем наоборот, ибо каждая пленка, которую вы приподнимаете, представляет уже другое начертание. Как же вы в этом случае можете подозревать фокусничество? Я делал все, что было в моих силах, чтобы обнаружить какой-нибудь след человеческого трюка, но мой поставленный в тупик разум не мог удержать ни малейшего подозрения».

Мы добавим к повествованию Хака, что письмена, которые появляются на различных частях Кунбума, написаны на сенсаре (или на языке солнца, разновидности древнего санскрита); и что священное дерево в различных своих частях содержит in extenso всю историю творения и сущность священных писаний буддизма. В этом отношении оно связано с буддизмом так же, как картина в храме Дендера, в Египте, связаны с древнею верою; фараонов. Последняя вкратце описана профессором У. Б. Карпентером, председателем Британской Ассоциации, в его манчестерской лекции об Египте. Он ясно доказывает, что еврейская «Книга Бытия» есть ничто иное, как выражение ранних еврейских идей, основанных на пиктографических письменах египтян, среди которых они жили. Но он не высказывается ясно, кроме как путем выводов, верит ли он, что картины Дендеры или изложение Моисея являются аллегориями, или же претендуют на то, что они являются историческим повествованием. Как может ученый, занявшийся только самыми поверхностными исследованиями этого предмета, отважиться утверждать, что у древних египтян были те же самые смешные понятия о сотворении мира в одно мгновение, как у ранних христианских теологов, это уму непостижимо! Как может он сказать на основании того, что картины Дендера совпадают с их космогонией в аллегории, что на претворении аллегории в жизнь понадобилось шесть минут или шесть миллионов лет? Она может аллегорически указывать шесть последовательных эпох или эонов, или вечность так же, как шесть дней. Кроме того, Книги Гермеса не придают правдоподобия такому утверждению, а «Авеста» называет шесть специфических периодов, причем каждый охватывает тысячи лет, вместо дней. Многие из египетских иероглифических начертаний противоречат теории доктора Карпентера, и Шампольон отплатил за древних во многих частностях. Мы думаем, что из того, что было сказано прежде, читателю ясно, что в египетской философии нет места для таких грубых спекуляций, если бы и евреи сами им когда-либо верили; египетская космогония рассматривала человека, как результат эволюции, длившейся в течение циклов огромной длительности. Но вернемся к чудесам Тибета.

Говоря о картинах, одна, описанная Хаком как висящая в некоем ламаистском монастыре, может справедливо быть признана наиболее чудесной из всех существующих. Эта картина на простой парусине безо всякого присоединенного к ней механизма, о чем на досуге может убедиться каждый посетитель. На ней изображен залитый лунным светом ландшафт, но эта луна не бездвижна, ни мертва; как раз наоборот, ибо, по словам аббата Хака, можно сказать, что она живой двойник самой луны, освещающий картину. Этот двойник повторяет каждую фазу, каждое движение нашего сателлита.

«Вы видите на картине эту планету в виде полумесяца, серпа или полной луны, ярко сияющей, прячущейся в тучу и опять выглядывающей из нее в точности, как ее небесная сестра. Одним словом, наиболее точная и сияющая репродукция бледной королевы ночи, которой в старину поклонялось так много людей».

Когда мы думаем об удивлении, которое неизбежно испытал бы один из наших самодовольных академиков при виде такой картины – и она ни в коем случае не единственная, ибо имеются они и в других частях Тибета, а также в Японии, причем представляющие движение солнца – когда мы думаем о его затруднительном положении, ибо он знает, что если он рискнет рассказать голую правду об этом своим коллегам, то судьба, вероятно, уподобится судьбе бедного Хака, и его выбросят из кресла академика как лжеца и сумасшедшего, мы не можем не вспомнить анекдот о Тихо Браге, рассказанного Гумбольдтом в его «Космосе» [308, т. II, с. 168].

«Однажды вечером», – говорит великий датский астроном – «я по привычке своей рассматривал небесный свод и, к моему неописуемому удивлению, увидел близко к зениту, в Кассиопее, сияющую звезду необычайного размера. Пораженный удивлением, я не знал, верить или не верить моим собственным глазам. Некоторое время спустя я узнал, что в Германии ломовые извозчики и прочие люди низших классов неоднократно предупреждали ученых, что на небе можно будет наблюдать великое явление, что доставило и газетам, и публике еще раз возможность высмеивать ученых, которые в некоторых случаях в прошлом не сумели предсказать появление комет».

Со дней самой отдаленной древности было известно, что брахманы обладали удивительными познаниями во всякого рода магии. От Пифагора, первого философа, который учился мудрости у гимнософистов, и Плотина, который был посвящен в тайну, как соединить себя с божеством через отвлеченное созерцание, вплоть до современных адептов было хорошо известно, что земля брахманов и Гаутамы Будды есть та страна, где следует искать источники «сокровенной» мудрости. Будущим векам предстоит открыть эту великую истину и принять ее, как таковую, тогда как теперь она унижена и считается низким суеверием. Что было сделано каким-либо, даже из самых великих наших ученых, чтобы изучить Индию, Тибет и Китай до последней четверти нынешнего века? Наиболее неутомимый ученый Макс Мюллер рассказывает нам, что до этого ни один подлинный документ по буддийской религии не был доступен европейскому филологу; что пятьдесят лет тому назад «не было ни одного ученого, который мог бы перевести строку из Вед, строку из „Зенд-Авесты“ или строку из буддийской „Трипитаки“, не говоря уже о других диалектах и языках. И даже теперь, когда в распоряжении науки имеются различные священные тексты, то, что она имеет, представляет очень неполные издания этих трудов, и у нее нет абсолютно ничего из сокровенной священной литературы по буддизму. И то немногое, чем завладели наши ученые санскритологи, которое Макс Мюллер сперва назвал «джунглями религиозной литературы – превосходнейшим убежищем для лам и далай-лам», начинает проливать слабый свет на изначальную темноту. Мы находим, что этот ученый констатирует, то, что на первый взгляд, брошенный в лабиринт религий мира, казалось сплошною тьмою, самообманом и тщетой начинает принимать другую форму.

«Кажется унижением самого имени религии», – пишет он, – «применение его к дикому бреду индийских йогов или к явному кощунству китайских буддистов… Но если мы медленно и терпеливо пробираемся вперед в темноте, нам кажется, что наше зрение как бы расширяется, и мы начинаем различать мерцание света там, где сперва все было тьмою».[317]

В качестве иллюстрации о том, как мало компетентно было поколение, непосредственно нам предшествующее, чтобы судить о религиях и верованиях несколько сотен миллионов буддистов, брахманистов и парсов, пусть исследователь ознакомится с объяснением о научном труде, опубликованном в 1828 году профессором Данбаром, первым ученым, взявшимся доказать, что санскритский язык произошел от греческого языка. Он появился под следующим заглавием:

«Исследование структуры и родства греческого и латинского языков; с выбранными параллелями из санскрита и готики; с приложением, в котором предпринята попытка доказать ПРОИСХОЖДЕНИЕ САНСКРИТА ОТ ГРЕЧЕСКОГО ЯЗЫКА. Джордж Данбар, профессор греческого языка в Эдинбургском университете. Цена 18 $.»[318]

Если бы Максу Мюллеру было суждено упасть с неба в то время с его нынешними познаниями в среду ученых того времени, то нам хотелось бы собрать эпитеты, какими ученые академики стали бы награждать дерзновенного новатора, который, классифицируя языки генеалогически, говорит:

«Санскрит, по сравнению с греческим и латинским, является их старшим братом… древнейшим отложением арийской речи».

И таким образом мы, вполне естественно, можем ожидать, что в 1976 г. такое же критическое отношение будет справедливым уделом многих научных открытий, которые считаются заключительными и окончательными нашими учеными. То, что теперь называют суеверным пустословием и тарабарщиной язычников и дикарей, составленной многие тысячи лет тому назад, может оказаться ключами ко всем религиозным системам. Осторожное выражение Св. Августина, – любимое имя в лекциях Макса Мюллера, – в котором говорится, что «нет такой ложной религии, в которой не было бы некоторых элементов истины», может триумфально оказаться правдивым, тем более, что Августин взял это изречение не у епископа Гиппона, а у Аммония Саккаса, великого учителя Александрии.

Этот «богом наученный», философ, theodidaktos, повторял эти же самые слова до изнеможения в своих многочисленных трудах за 140 лет до Августина. Признавая Иисуса, как «превосходного человека и друга Бога», он всегда утверждал, что целью его не является исключение сношений с богами и демонами (духами), но просто очищение древних религий; что

«религия масс пошла рука в руку с философией и вместе с ней разделила участь постепенного разложения и омрачения вследствие человеческого самомнения, суеверия и лжи, и что поэтому ее нужно привести обратно в состояние первоначальной чистоты посредством отсеивания этого мусора и изложения ее согласно философским принципам; и что та цель, которую имел в виду Христос, заключалась в изложении заново и в восстановлении в своей первоначальной целостности мудрости древних».[319]

Именно, Аммоний был первым, кто учил, что каждая религия обоснована на одной и той же истине, которая есть мудрость, находимая в Книгах Тота (Гермеса Трисмегиста), из книг которого Пифагор и Платон почерпнули всю свою философию. А доктрины первого, он утверждал, были идентичны с учениями ранних брахманистов, ныне зафиксированных в древних Ведах.

«Имя Тот», – говорит профессор Уайлдер, – «означает коллегия или собрание» [45], – и, – «отнюдь не будет невероятным, что эти книги назывались так потому, что являлись собранием изречений и доктрин братства священнослужителей Мемфиса. Раввин Вайз высказал подобную же гипотезу в отношении божественных изречений, занесенных на страницы еврейского Священного Писания. Но индийские писатели утверждают, что во время правления короля Канса, иадус (иудеи?) или священное племя покинуло Индию и ушло на Запад, унося с собою четыре Веды. Между философскими доктринами и религиозными обрядами египтян и восточных буддистов несомненно существует большое сходство, но идентичны ли Книги Гермеса с этими четырьмя Ведами, – неизвестно».

Но одно известно несомненно, и это то, что до того, как слово «философ» было впервые произнесено Пифагором при дворе короля Филиазианов, тайная доктрина или мудрость была идентична во всех странах. Поэтому мы должны искать истину в самых старейших текстах, которые наименее осквернены последующими подделками. И теперь, когда филология стала обладательницей санскритских текстов, которые смело можно назвать документами намного старше Библии Моисея, долг ученых заключается в том, чтобы преподнести миру истину и ничто другое, кроме истины. Не обращая внимания ни на предрассудки скептицизма, ни на предрассудки богословия, они обязаны беспристрастно изучить оба документа – старейшие Веды и Ветхий Завет, и затем решить, который из двух является первоисточником срути или откровения, и который представляет только Смрити, которое, как показывает Макс Мюллер, означает только воспоминание или традицию.

Ориген пишет, что брахманы всегда славились своими чудодейственными исцелениями, которые они совершали произнесением определенных слов [309]; и в нашем нынешнем веке мы находим, что Ориоли, ученый, член-корреспондент Института Франции [312, с. 88, 93] подтверждает сказанное Оригеном в третьем веке, а также сказанное Леонардом де Вайр в шестнадцатом веке, где последний пишет:

«Существуют также лица, которые после произнесения определенной сентенции – заклинания, ходят босыми ногами по красным раскаленным угольям и по остриям острых ножей, всаженных в землю: а остановившись одним большим пальцем ноги на таком острие, они поднимают на воздух тяжелого человека или какой-либо другой груз значительного веса. Также они укрощают диких коней и самых разъяренных быков одним единым словом».[320]

Это слово должно быть найдено в мантрах санскритских Вед, говорят некоторые адепты. Филологам предстоит решить самим, есть ли такое слово в Ведах. Поскольку это касается человеческих свидетельских показаний, то кажется, что такие магические слова действительно существуют.

По-видимому почтенные отцы Иезуитского ордена подобрали много таких трюков во время своих миссионерских путешествий. Балдингер вполне этому верит. Чемпинг – индийское слово, из которого произведено современное слово шампуинг – хорошо известная в Восточной Индии магическая манипуляция. Туземные колдуны с успехом применяют ее до нынешнего времени, и от них отцы иезуиты набирали свою мудрость.

Камерарий в своем «Досуге» повествует, что когда-то существовало большое соперничество в «чудесах» между монахами братства Остина и иезуитами. Однажды состоялся диспут между главою братьев Остина, который был весьма ученый, и главою иезуитов, который был весьма неученый, но полон познаний по магии; последний предложил разрешить спор посредством испытания своих подчиненных, кто из них выкажет больше готовности подчиниться своему главе. После этого, повернувшись к одному из своих иезуитов, он сказал: «Брат Марк, нашим собратьям холодно; в силу святого послушания, в каком ты мне поклялся, приказываю тебе сейчас же принести сюда из кухонного очага горячих угольев в твоих горстях, чтобы они могли согреться у твоих рук». Отец Марк сейчас же исполнил сказанное и принес в обеих руках красные горячие уголья и держал их до тех пор, пока все присутствующие согрелись, после чего унес их обратно на кухню. Глава братьев Остина очутился в весьма удрученном состоянии, так как ни один из его подчиненных не захотел оказывать ему такое подчинение, таким образом иезуиты восторжествовали.

Если вышеприведенный пример будут рассматривать, как анекдот, незаслуживающий доверия, то мы спросим читателя, что же нам думать о некоторых современных медиумах, которые совершают то же самое, находясь в трансе. Свидетельства нескольких высокоуважаемых и достойных доверия свидетелей, как например, лорда Эдейра и мистера С. К. Холла, – безупречны. «Духи», – будут спорить спиритуалисты. Возможно, что это так, когда речь идет об американских и английских огнеупорных медиумах, но это не так в Тибете и в Индии. На Западе «сенситиву» необходимо погрузиться в транс, прежде чем его «духи-руководители» сделают его неуязвимым, и мы бросаем вызов любому медиуму, пусть он, находясь в своем нормальном физическом состоянии погружает руки до локтей в горящие уголья. Но на Востоке, независимо от того, является ли исполнитель святым ламою или наемным колдуном (последний класс, вообще, называют «фокусниками»), ему не нужны приготовления или ненормальное состояние (транса), чтобы быть в состоянии брать в руки огонь, раскаленные докрасна куски железа или расплавленный свинец. Мы видели в Южной Индии как эти «фокусники» держали свои руки в печи с горящими угольями до тех пор, пока уголья не превратились в пепел. В течение религиозной церемонии Шива-Ратри или ночи бдения Шивы, когда люди проводят целые ночи в наблюдениях и в молитвах, некоторые из поклонников Шивы пригласили тамила-фокусника, который производил чудеснейшие феномены простым требованием помощи от некоего духа, которого они называют Кутти-Саттан – маленький демон. Но будучи далек от того, чтобы позволить людям думать, что ими руководит или «контролирует» этот гном – ибо это был гном, если он, вообще, был кто-то – этот человек, припавши к своей огненной яме, гордо отчитывал католического миссионера, который воспользовался представившимся случаем, чтобы сообщить зрителям, что этот жалкий грешник «продался Сатане». Не вынимая своих рук и локтей из горящих угольев, в которых он хладнокровно освежал, Тамил только повернул свою голову и окинул высокомерным взглядом покрасневшего миссионера. «Мой отец и отец моего отца», – сказал он, – «имели этого „маленького“ в своем распоряжении. Уже два столетия Кутти верно служит нашей семье, а вы, сэр, хотите, чтобы люди поверили, что он мой хозяин! Но они лучше знают». После этого он спокойно вынул свои руки из огня и приступил к другим представлениям.

Что касается чудесных способностей делать предсказания, а также ясновидения, которыми обладают некоторые брахманы, то они хорошо известны постоянно проживающим в Индии европейцам. Если они по возвращении в «цивилизованные» страны смеются над такими рассказами, а иногда даже категорически их отрицают, то они отрицают свою веру в них, а не самый факт. Эти брахманы, главным образом, живут «в священных поселках» и в уединенных местах, главным образом, по западному побережью Индии. Они избегают густонаселенных городов и в особенности европейцев, и редко последним удается установить близость с этими «провидцами». Вообще думают, что это обстоятельство объясняется религиозными соображениями их касты, но мы твердо убеждены, что во многих случаях это не так. Годы, возможно, века пройдут прежде, чем откроется истинная причина.

Что касается низших каст, то миссионеры называют некоторые из них поклонниками Дьявола и распространяют по Европе душераздирающие сообщения о жалком состоянии этих людей, которые «проданы Врагу человечества», но несмотря на это, а также на подобные же, хотя и менее смешные усилия протестанских миссионеров, слово дьявол в таком смысле, как его понимают христиане, для них – пустой звук. Они верят в добрых и в злых духов; но они ни поклоняются, ни страшатся Дьявола. И «поклонение» – это просто церемониальная предосторожность против «земных» и человеческих духов, которых они боятся гораздо более, нежели миллионов элементалов различных видов. В своих усилиях отогнать «злых духов» (элементариев), они применяют всякого рода музыку, курения и ароматы. В этом отношении над ними не следует смеяться больше, чем над известным ученым, убежденным спиритуалистом, который советовал держать в комнате купорос и измельченную селитру, чтобы отогнать «неприятных духов». И, так поступая, туземцы не более неправы, чем он, ибо опыт их предков, простирающийся на многие тысячи лет, научил их, как поступать в отношении этих отвратительных «орд духов». Что они – человеческие духи, это доказывается тем фактом, что очень часто туземцы стараются ублажать и умилостивлять «лярвы» своих дочерей и родственников, когда у них имеются основания подозревать, что последние не умерли в ореоле сияния святости и чистоты. Таких духов они называют «Канни», что означает «плохие девственницы». На это обратили внимание несколько миссионеров, в том числе его преподобие Е. Луис [314, с. 43]. Но эти набожные джентльмены обычно настаивают, что они поклоняются чертям, тогда как они ничего подобного не делают; они, просто, стараются сохранить с ними хорошие отношения, чтобы те им не досаждали. Они преподносят им печень и фрукты и различного рода пищу, которую любили умершие, когда были живы, ибо многие из них испытывали на себе злобу этих возвращающихся «умерших», чье преследование иногда бывает страшное. Этого же принципа они придерживаются по отношению многих духов злых людей. На их могилах, если они были похоронены, или близ тех мест, где их останки были сожжены, они оставляют пищу и напитки с целью удержать их у тех мест, чтобы этим предотвратить возвращение этих вампиров в родной дом. Это не поклонение, скорее практический спиритуализм. До 1861 г. среди индусов был распространен обычай калечить ноги у казненных убийц вследствие прочно установившегося поверья, что этим развоплощенная душа лишается возможности скитаться и причинять зло. Впоследствии полиция запретила им делать это.

Другой основательной причиной, почему индусы не будут поклоняться «Дьяволу», является то, что у них нет слова для выражения этого значения. Они называют этих духов «pūttām», что скорее соответствует нашим «привидениям» и злобным бесенятам; другим выражением, к которому они прибегают, является «pey» или санскритское «pesāsu», оба слова означают духов или «возвращенцев» – возможно домовых, в некоторых случаях. Pūttām самые страшные, ибо они являются «навязчивыми привидениями», возвратившимися на землю, чтобы досаждать живым. Полагают, что они, главным образом, посещают места, где были сожжены их тела. «Огни» и «духи Шивы» идентичны с розенкрейцерскими гномами и саламандрами; ибо их изображают, как карликов с внешностью огня, живущих в земле и в огне. Демон цейлонцев, называемый Dewel представляет собою дородную улыбающуюся женскую фигуру с елизаветинским воротничком вокруг шеи, в красном жакете.

Как доктор Вартон справедливо отметил:

«Нет образа более строго Восточного, чем драконы, фигурирующие в повествованиях, они участвуют во всех раннего периода преданиях и сами по себе дают наглядное свидетельство о своем происхождении».

Этот образ нигде не выделяется так заметно, как в деталях буддизма; в них зафиксированы подробности о нагах, или царственных змеях, обитающих в пустотах под землею, соответствующих обителям Тирезия и греческих провидцев; это области тайны и мрака, в которых вращается многое, касающееся систем гаданий и предсказаний, реакций оракулов, связанной с наполнением чем-либо, с чем-то вроде одержания со стороны духа самого Питона, змея-дракона, убитого Аполлоном. Но буддисты не более верят в Дьявола христианской религиозной системы, – то есть, как в существо, настолько же отличающееся от рода людского, как само божество, – чем индусы. Буддисты учат, что существуют низшие боги, которые были людьми или на нашей или на другой планете, но которые все еще люди. Они верят в существование нагов, которые были колдунами на земле, дурными людьми, которые дают власть другим дурным, еще живущим на земле людям, чтобы они могли губить все плоды, на которые они смотрят, и даже человеческие жизни. Если у сингалезца сложилась репутация, что от его взгляда на дерево или на человека и тот, и другой завянут, то говорят, что в нем поселился Нагараджа, царь-змей. Весь бесконечный список дурных духов не является дьяволами в том смысле, в каком духовенство хочет, чтобы мы понимали, а только духовными воплощениями грехов, преступлений и человеческих мыслей, если можно так выразиться. Синие, зеленые, желтые и пурпурные боги-демоны, подобно низшим богам Джагандера, более являются руководящими гениями, и многие настолько же добры и благодетельны, как сами божества Нат, хотя в число Нат входят такие, как гиганты, злые гении и тому подобные, которые обитают на пустынной горе Джагандер.

Истинное учение Будды говорит, что демоны, когда природа создала солнце, луну и звезды, были человеческими существами, но вследствие своих грехов лишились состояния блаженства. Если они совершают еще большие грехи, они несут еще большие наказания, а осужденные люди между ними причисляются к дьяволам; тогда как демоны, которые умирают (элементальные духи) и рождаются или воплощаются в качестве людей, и более не совершают грехов, могут достичь состояния небесного блаженства. Здесь показано, говорит Эдвард Апхем в своей «Истории и доктрине буддизма», что все существа, божественные так же как и человеческие, подчинены законам перевоплощения, которые имеют власть над всеми в зависимости от их нравственного состояния. Таким образом, эта вера полностью является мерилом, критерием, устанавливающим закон нравственности, как руководящий принцип в применении к поведению человека; и он добавляет, что «это делает изучение буддизма важным и любопытным предметом для философа».

Индусы верят в существование вампиров так же твердо, как сербы и венгры. Кроме того, их доктрина та же, что у Пиерарта, знаменитого французского спиритиста и месмеризатора, чья школа процветала несколько десятков лет тому назад.

«Тот факт, что призраки возвращаются, чтобы сосать человеческую кровь», – говорит этот доктор,[321] – «не так уж необъясним, как кажется, и здесь мы обратимся к спиритуалистам, которые признают двутелесность или раздвоение души. Руки, которые мы пожимали… эти материализованные конечности, такие осязаемые… ясно доказывают, как много доступно астральному призраку при благоприятных условиях».

Уважаемый врач выражает теорию каббалистов. Шадим – самый низкий класс духовных сущностей. Маймонид, который говорит нам, что его соотечественники обязаны поддерживать близкие сношения со своими умершими, описывают пиры крови, каковые устраиваются в этих случаях. Они вырывают яму, в которую наливается свежая кровь, а над ямой помещают стол; после «духи» приходят и отвечают на все вопросы [316, 11, 12].

Пиерарт, доктрина которого была обоснована на доктрине теургов, проявляет большое возмущение по поводу суеверия духовенства, которое каждый раз, когда труп подозревается в вампиризме, требует, чтобы в его сердце загоняли кол. До тех пор, пока астральное тело не совсем освободилось от физического тела, существует возможность, что оно силою магнетического притяжения может быть вынуждено снова возвратиться в тело. Иногда астральное тело может быть вышедшим только наполовину, когда физическое тело по внешности совсем мертвое и его уже хоронят. В таких случаях, пришедшее в ужас астральное тело насильно снова возвращается в свою физическую оболочку и тогда происходит одно из двух – или несчастная жертва будет корчиться в смертельных муках от удушения, или же, если она была глубокоматериальна, она становится вампиром. Начинается двутелесная жизнь; и эти несчастные похороненные каталептики поддерживают свои жалкие жизни тем, что их астральные тела грабят жизне-кровь у живых людей. Эфирная форма может ходить, куда ей угодно; и до тех пор, пока она не оборвет нити, связывающей ее с телом, она свободна блуждать, скитаться вокруг, или видимой или невидимой, и питаться от человеческих жертв.

«По всей очевидности, этот „дух“ посредством таинственной невидимой нити связи, которая может быть, когда-нибудь будет выяснена, передает результаты своего сосания материальному телу, бездвижно лежащему на дне могилы, и таким образом помогает ему продолжать свое состояние каталепсии» [315].

Бриер де Буазмон приводит ряд таких случаев, полностью удостоверенных, которые ему угодно было назвать «галлюцинациями».

Недавними исследованиями, сообщает французская газета, «было установлено, что в 1871 г. два трупа были подвергнуты позорной процедуре популярного суеверия по наущению духовенства… О, слепые предрассудки!»

Но доктор Пиерарт в цитате, приведенной де Мюссе, отважно защищающим существование вампиризма, восклицает:

«Вы говорите – слепые предрассудки? После такого огромного количества фактов, так часто удостоверенных, должны ли мы говорить, что их больше нет и что они всегда были необоснованны? Ничто не происходит из ничего. Каждое поверье, каждый обычай возникает из фактов и причин их породивших. Если бы никто никогда не видел, как в семьях некоторых стран появляются существа, принявшие вид знакомого умершего и пришедших за тем, чтобы сосать кровь одного или нескольких лиц, и если бы затем не последовала смерть их жертв от истощения, никто никогда не пошел бы на кладбище, чтобы выкапывать трупы; и мы никогда не являлись бы свидетелями того невероятного факта, что обнаруживаются лица, пролежавшие похороненными несколько лет, и у них глаза были открыты, розовый цвет кожи лица, гибкое тело, рот и нос полны крови, и при обезглавливании из них потоками льется кровь» [315, т. iv, с. 104].

Один из наиболее значительных примеров вампиризма фигурирует в частных письмах философа маркиза д'Аргенса; также в «Британском обозрении» за март 1837 г. английский путешественник Пашлей описывает несколько случаев, наблюдавшихся им на острове Кандия. О подобных наблюдениях свидетельствует доктор Джобард, антикатолический и антиспиритуалистический известный бельгийский ученый.[322]

«Я не буду заниматься исследованиями», – писал епископ д'Авранчес Хъют, – «истинны ли факты вампиризма, о которых постоянно сообщают, или же они плод распространенного заблуждения: но одно несомненно, что они засвидетельствованы таким большим количеством авторов и таким большим количеством очевидцев, что никто не должен приступать к решению этого вопроса без надлежащей осторожности» [317, с. 81].

Шевалье, который приложил великие усилия, чтобы собрать материал для своей демонологической теории, приводит наиболее волнующие примеры, чтобы доказать, что такие случаи дело рук Дьявола, который пользуется трупами кладбища, как одеянием, чтобы рыскать по ночам и сосать человеческую кровь. Мне думается, что мы прекрасно можем обойтись без того, чтобы выводить на сцену этот запыленный персонаж. Если мы, вообще, должны верить в возвращение духов, то имеется сколько угодно злобных садистов, скряг и грешников другого пошиба – в особенности самоубийц, которые по своей злобе превзойдут самого Дьявола в его лучшие дни. Вполне достаточно того, что мы действительно вынуждены верить в то, что мы действительно видим, и знаем как факт, а именно, в духов, без добавления к нашему пантеону Дьявола – которого никто никогда не видел.

Все же имеются интересные подробности, которые следует приводить в связи с вампиризмом, так как вера в это явление существовала во всех странах с отдаленнейших веков. Славянские национальности, греки, валахи и сербы скорее усомнятся в существовании своих врагов турок, нежели в факте, что существуют вампиры. Бруколак или вурдулак, как последних называют, слишком знакомый гость у славянского очага. Даровитые писатели, люди большой проницательности и честности, трактовали этот предмет и верили в него. Откуда же тогда взялось такое суеверие? Откуда это прошедшее века единодушное доверие, и откуда тождественность, единообразие в описаниях подробностей, которые мы находим в показаниях по этому феномену у свидетелей – проживающих в разных странах – отличающихся друг от друга другими суевериями.

«Существует два пути», – говорит его преосвященство Калмет, скептический бенедиктинский монах, – «чтобы уничтожить веру в эти мнимые привидения… Первый путь – объяснение чудес вампиризма чисто физическими причинами; второй путь – полное отрицание истинности всех рассказов о вампиризме; второй план, несомненно, самый верный и разумный».[323]

Первый путь – путь объяснения феномена физическими, хотя и оккультными причинами, является путем, принятым Пиерартской школой месмеризма. И спиритуалисты не имеют права сомневаться в правдоподобности ее объяснения. Второй путь – это план, принятый наукою и скептиками. Они категорически все отрицают. Как сказал де Мюссе, нет лучшего или более верного пути, и ни один не предъявляет науке и философии меньше требований.

Призрак деревенского пастуха близ Кодома, в Баварии, показывался нескольким обитателям той местности и, вследствие их испуга или по какой-то другой причине, все они умерли в течение следующей недели. Приведенные в отчаяние крестьяне вырыли труп и пригвоздили его к земле колом. В ту же ночь он показался опять, наводя ужас на людей, и некоторых из них задушил. Тогда сельские власти передали труп палачу, который отнес в соседнее поле и сжег.

«Этот труп», – говорит Мюссе, цитируя его преосвященство Калмета, – «выл как сумасшедший, брыкался и рвался словно живой. Когда его протыкали заостренными кольями, он испускал пронзительные крики и выблевал массы темнокрасной крови. Появление его призрака прекратилось только после того, как тело превратилось в пепел» [100, с. 196].

Служители правосудия посещали места таких происшествий, могилы раскапывались и трупы вынимались из могил, и почти во всех случаях наблюдалось, что подозреваемый в вампиризме труп выглядел здоровым и розовым, а плоть ничуть не разложившейся. Видели, как предметы, принадлежащие таким умершим, передвигались по дому без чьего-либо прикосновения. Но законные власти, в общем, отказывались прибегать к сжиганию или обезглавливанию до того, пока не были выполнены строжайшим образом все процедурные требования судопроизводства. Вызывались и выслушивались свидетели; показания тщательно взвешивались. После этого осматривались выкопанные трупы, и если на них обнаруживались несомненные характерные признаки вампиризма, их передавали палачу.

«Но», – продолжает аргументировать его преосвященство Калмет [100, с. 196], – «главное затруднение состоит в том, чтобы узнать, как эти вампиры могут уходить из своих могил и снова туда возвращаться, без малейшего нарушения пластов могильной земли; как это происходит, что их видят в их обычной одежде; как они могут появляться, ходить и есть? Если все это только воображение со стороны тех, кто думает, что им досаждают вампиры, то чем объяснить, что при вскрытии могил обвиняемых призраков обнаруживают, что у трупов нет и признаков разложения, они свежи, полны крови и соков? Как объяснить причину того, что их ноги запачканы и покрыты грязью на следующий день после той ночи, когда они появлялись и пугали своих соседей, тогда как ничего подобного не обнаруживается у других трупов, погребенных на том же кладбище?[324] И почему так получается, что раз их сожгли, они уже никогда больше не возвращаются? и почему в этой стране явления эти настолько часты, что невозможно уже разубедить людей, ибо, вместо разубеждения, опыт заставляет верить в них» [318, т. ii, гл. xliv, с. 212].

В природе существует неизвестный феномен, и поэтому в нашем веке безверия физиология и психология отрицают его. Этим феноменом является состояние полусмерти. Фактически тело мертво. Когда это происходит с людьми, у которых материя не главенствует над духом, то оставшись в одиночестве, их астральная душа постепенными усилиями освобождается и, когда последнее связующее звено разорвано, отделяется навсегда от своего земного тела. Равносильная совершенно противоположная магнетическая полярность силою оттолкнет эфирного человека от разлагающейся органической массы. Вся трудность заключается в том, что 1. окончательным моментом разрыва между этими двумя считают момент, когда наука объявляет тело мертвым; и 2. что та же самая наука не верит, что у человека есть душа или дух.

Пиерарт старается доказать, что во всех случаях опасно хоронить умерших слишком скоро после смерти, даже хотя бы на теле проявлялись явные признаки разложения.

«Бедные мертвые каталептики», – говорит этот доктор, – «они погребены как вполне умершие, в холодных и сухих местах, где болезнетворные причины не могут проявить своей разрушительной деятельности на их телах, при этом их (астральный) дух окутывается флюидическим (эфирным) телом и побуждается к оставлению пределов своей могилы и к совершению деяний, присущих физической жизни, в особенности – к питанию, результаты которого посредством таинственной связи между душою и телом, которую духовная наука когда-нибудь выяснит, препровождаются материальному телу, все еще лежащему в своей могиле, и последний таким образом получает возможность продлить свое жизненное существование» [315, т. iv, с. 104].

Этих духов в их эфемерных телах часто видят выходящими с кладбища; про них известно, что они льнули к своим живым соседям и сосали их кровь. Судебными исследованиями установлено, что в результате этого происходило истощение их жертв, часто оканчивающееся смертью.

Таким образом, следуя набожному совету его преосвященства Калмента, мы должны или продолжать отрицать, или, если человеческие и судебные свидетельства чего-нибудь стоят, принять единственное возможное объяснение.

«Что души умерших облекаются в воздушные или эфирные носители, с исчерпывающей полнотой и ясностью доказано такими высокочтимыми людьми, как доктор К. и доктор Мор», – говорит Гланвил, – «и они также доказали, что это было учение величайших философов и древнейших патриархов» [87, т. II, с. 70].

Жорес, немецкий философ, выражается в том же смысле, что

«Бог никогда не создавал человека в виде мертвого трупа, но как животное полное жизни. Создав его таким и находя его готовый принять бессмертное дыхание, Он дунул ему в лицо, и таким образом человек стал вдвойне произведением Его рук. В самый центр жизни было совершено это таинственное вдувание первому человеку (расе?); и с тех пор в нем объединены животная душа, происходящая из земли, и дух, излучаемый с небес» [319, т. III, гл. VII, с. 132].

Де Мюссе в компании с другими римско-католическими писателями восклицает:

«Это утверждение совсем антикатолическое!»

Предположим, что это так; ну что из этого? Оно может быть архи-антикатолическим и все же быть логичным и может принести разрешение многих психологических загадок. Солнце науки и философии светит для всех; и если католики, которые едва ли составляют одну седьмую часть населения земного шара, неудовлетворены, то, может быть, многие миллионы представителей других религий, превосходящих численно католиков, удовлетворятся.

А теперь, прежде чем расстаться с этим отвратительным предметом вампиризмом, мы приведем еще один пример в качестве иллюстрации, без какого-либо другого ручательства, кроме уверения, что случай этот был нам рассказан, по-видимому, заслуживающими доверия свидетелями.

В начале нынешнего [девятнадцатого] века в России произошел один из наиболее страшных случаев вампиризма, какие когда-либо отмечались. Губернатором в области Ч. состоял человек лет шестидесяти, злобный, жестокий и ревнивый тиран. Облеченный деспотической властью, он пользовался ею без удержу как подсказывали ему его звериные инстинкты. И он влюбился в хорошенькую дочь подчиненного ему чиновника. Хотя девушка была помолвлена с молодым человеком, которого она любила, тиран принудил ее отца дать согласие на брак, и бедная жертва, несмотря на свое отчаяние, стала его женой. Тут проявился вовсю его ревнивый характер. Он бил ее, держал ее неделями запертой в ее комнате и запрещал ей видеться с кем-либо не иначе, как в его присутствии. Наконец он заболел и умер. Но когда он почувствовал, что его конец приближается, он заставил ее поклясться, что она больше замуж не выйдет; и со страшными клятвами он пригрозил ей, что если она выйдет замуж, нарушив клятву, то он вернется к ней из могилы и убьет ее. Его похоронили в кладбище за рекою, и молодая вдова никаких дальнейших неприятностей не испытывала до тех пор, пока природа не превозмогла ее страхи и она, вняв мольбам своего прежнего любимого, возобновила с ним помолвку.

Ночью после обычного отпразднования помолвки, когда все уже легли спать, старая помещичья усадьба была разбужена отчаянными криками, доносившимися из ее комнаты. Вломились в дверь и нашли несчастную женщину лежащей в крови в глубоком обмороке. В это же самое время было слышно, как карета с грохотом выезжала со двора. На теле женщины обнаружили черные и синие кровоподтеки, как бы от щипков, из небольшого прокола на шее сочились капли крови. Когда сознание к ней вернулось, она сообщила, что ее покойный муж вдруг вошел в ее комнату точно с такою внешностью, как при жизни, за исключением того, что был страшно бледен; что он упрекал ее за непостоянство, а затем избил и исщипал ее жесточайшим образом. Ее рассказу не поверили; но на следующее утро стража, поставленная на конце моста, соединяющего оба берега реки, донесла, что как раз перед наступлением полночи черная карета с шестеркою лошадей бешено пронеслась мимо них по направлению к городу, не ответив на окрик стражи.

Новый губернатор, который не поверил этому рассказу о призраке, тем не менее принял меры предосторожности, удвоив стражу в конце моста. Однако, ночь за ночью повторялось то же самое, причем, солдаты, несущие стражу, заявляли, что шлагбаум на их заставе у моста сам поднимается, несмотря на их усилия остановить. В то же самое время каждую ночь карета с грохотом въезжала во двор старого дома; сторожа, включая семью вдовы и слуг, впадали в глубокий сон; и каждое утро молодую жертву находили в ссадинах, источающей кровь и в обмороке, как и прежде. Весь город пришел в оцепенение. Врачи не могли дать никаких объяснений, священники приходили, чтобы проводить ночи в молитве, но как только приближалась полночь, всех охватывала ужасная летаргия. Наконец, приехал сам областной архиепископ и совершил обряд изгнания, но на следующее утро состояние вдовы оказалось хуже, чем когда-либо. Она уже была на пороге смерти.

Губернатор, наконец, был вынужден прибегнуть к строжайшим мерам, чтобы прекратить все увеличивающуюся панику в городе. Он поставил на мосту полсотни казаков с приказом остановить призрачную карету во что бы то ни стало. В точности в обычный час и услышали и увидели, как карета со стороны кладбища приближается к городу. Офицер стражи и священник, несущий крест, стали перед шлагбаумом и вместе закричали: «Именем Бога и царя – кто идет?» В окно кареты просунулась хорошо запомнившаяся голова и знакомый голос ответил: «Государственный тайный советник и губернатор К.!» В тот же самый момент офицер, священник и казаки были отброшены в сторону как бы электрическим током, и призрачная карета проскочила мимо них прежде чем они успели дохнуть.

Тогда архиепископ решил прибегнуть к освященному веками средству – выкопать труп пригвоздить его к земле дубовым колом через сердце. Это было проделано с большой религиозной церемонией в присутствии всего населения. Рассказывают, что тело было найдено с полной глоткой крови, с красными щеками и губами. В тот миг, когда первый удар был нанесен по концу кола, стон раздался из трупа и струя крови высоко брызнула в воздух. Архиепископ произнес обычную для таких случаев молитву изгнания, и труп был снова закопан в землю. И с тех пор больше ничего не было слышно о вампире.

Насколько эти факты в данном случае были преувеличены преданием, этого мы не можем сказать. Но нам рассказал об этом один очевидец; и в настоящее время в России есть семьи, старшие члены которых помнят этот страшный рассказ.

Что касается материалов, находимых в медицинской литературе, то там часто встречаются описания случаев при откапывании похороненных, когда их обнаруживали в каталептическом состоянии, а на упорные заявления специалистов, что такие явления происходят чрезвычайно редко, можно порекомендовать обратиться к каждодневной прессе всех стран, чтобы обнаружить, что этот ужасный факт подтверждается. Священник Г. Р. Ховис, автор «Прах – праху» [320], перечисляет в своем труде, поддерживающем идею кремации, несколько скорбных случаев преждевременного погребения. На 46-й странице приводится следующий диалог:

«Много ли случаев преждевременного погребения вам известно?»

«Несомненно. Я не хочу сказать, что в нашем умеренном климате они часты, но они все же встречаются. Едва ли какое-либо разрытие кладбища обходится без того, чтобы не обнаружить, не только перевернувшиеся тела, но скелеты, скорчившиеся в последней, безнадежной борьбе за жизнь. Перевертывание тела могло произойти от неумелого опускания в могилу, но не скорчивание».

После этого он приводит несколько недавних случаев.

«В Бержераке, в 1842 г., пациент принял снотворное… но он не проснулся… Ему пускали кровь, и он не очнулся… Наконец, его объявили мертвым и похоронили. Через несколько дней вспомнили о приеме снотворного и разрыли могилу. Тело было перевернуто и со следами борьбы».

«Санди таймс» за 30 декабря 1838 г. сообщает, как в Тоннеинзе, Нижняя Гаронна, хоронили человека, как вдруг услышали неясный звук, доносящийся из гроба; безрассудный могилокопатель бросился бежать… Гроб вытащили и взломали. Застывшее в ужасе и отчаянии лицо, разорванный саван и скрюченные конечности поведали о том, что вскрытие – опоздало».

«Таймс» за май 1874 г. сообщает, что в августе 1873 г. молодая женщина умерла вскоре после свадьбы… Года не прошло, как ее муж женился опять, и мать его первой жены решила перевезти тело дочери в Марсель. Вскрыли склеп и обнаружили распростертое тело бедной женщины с растрепанными волосами и с изорванным в куски покрывалом».[325]

Так как мы вернемся к этому предмету еще раз в связи с библейскими чудесами, то мы пока что оставим его и вернемся к магическим феноменам.

Если бы нам пришлось давать полное описание различных манифестаций, какие происходят среди адептов Индии и других стран, мы могли бы заполнить многие тома, но это было бы бесполезно, так как не осталось бы места для объяснений. Поэтому мы отбираем преимущественно такие, которые или находят себе параллели в современных феноменах, или же подлинность которых законно удостоверена. Хорст хотел дать своим читателям понятие о некоторых персидских духах, но это ему не удалось, ибо одно только перечисление некоторых из них может закрутить мозги верующего. Тут и дэвы со своими специальностями; дарванды со своими мрачными трюками; шадимы и джины; целый легион духов, демонов, домовых и эльфов персидского календаря; да еще, с другой стороны, еврейские серафимы, херувимы, изиды, амшаспенды, сефироты, малахимы, элохимы; и, добавляет Хорст, «миллион астральных существ всех рас и цветов» [321, т. V, с. 52].

Но большинство этих духов не имеют никакого отношения к феноменам, сознательно и умышленно производимыми магами Востока. Последний отвергает обвинение в помощи духов, оставляя колдунам помощь даже элементальных духов и элементарных призраков. Адепт обладает неограниченной властью над обоими, но редко ею пользуется, ибо для производства физических феноменов он призывает духов природы в качестве послушных сил, но не в качестве разумов.

Так как мы всегда любим подкреплять свои аргументы свидетельствами других, может быть будет хорошо привести мнение ежедневной Бостонской газеты «Геральд» касательно феноменов вообще и медиумов в частности. Натолкнувшись на грустные неудачи у некоторых бесчестных людей, которые могли и быть и не быть медиумичными, писатель потрудился удостовериться в отношении некоторых чудес, про которые говорят, что они совершались в Индии, и сравнивает их с чудесами современной тауматургии.

«Нынешний медиум», – говорит он, – «обладает большим сходством в методах и манипуляциях с историческими чародеями, чем любой другой представитель магического искусства. Но как далеко совершаемое им от того, что совершали его прототипы, видно из нижеприведенных примеров. В 1615 году делегация высокообразованных и знатных лиц от Английской Восточно-Индийской компании посетила императора Джехангира. Пока они выполняли свою миссию, они стали очевидцами многих весьма чудесных представлений, почти заставивших их не доверять своим собственным чувствам, без малейшего намека на возможность их разгадки. Группе бенгальских чародеев и фокусников, демонстрировавших перед императором свое искусство, было выражено желание, чтобы они тут же на месте на глазах у зрителей вырастили из семян десять шелковичных деревьев. Они немедленно посадили десять семян, из которых через несколько минут выросло столько же деревьев. Земля раскрывалась над тем местом, где было посажено семя, показывались крошечные листики, за которыми сразу же последовали нежные отростки; они быстро набирали рост, выпуская листья, веточки и ветви; последние широко раскинулись в воздухе, выпуская почки и цветы; на них появились плоды, которые тут же созревали и оказывались превосходными. И все это совершалось перед зрителем, который не сводил взгляды. Фиговое, миндальное, манговое и ореховое деревья также были произведены в то же самое время и при таких же условиях, причем каждое приносило свои плоды. Чудеса следовали за чудесами. Ветви на деревьях заполнились птицами с прекрасным опереньем, они располагались меж листьев и сладкогласно пели. Листья стали желтеть и опадать, веточки вянуть и деревья погрузились обратно в землю, из которой они выросли в течение этого часа.

У другого чародея был лук и около пятидесяти стрел со стальными наконечниками. Он пустил стрелу в воздух, и вот – она замерла в воздухе на значительной высоте и повисла там. Вслед ей посылались стрела за стрелой, и каждая попадала в древко предыдущей, так что в воздухе образовалась цепь из стрел; последняя же пущенная стрела ударила по этой цепи и она, рассыпавшись на части, упала на землю.

Поставили две обычные палатки друг против друга на расстоянии полета стрелы. Палатки были тщательно обследованы зрителями, как теперь подвергаются осмотру кабинки медиумов, и объявили пустыми. Палатки привязали к земле кругом. Затем спросили у зрителей, каких животных или птиц они хотели бы увидеть выходящими из палаток, чтобы вступить в бой. Каун-э-Джахаун с видом недоверия выразил желание увидеть битву страусов. Через несколько минут из каждой палатки вышло по одному страусу, которые со смертельной решимостью бросились друг на друга так, что вскоре заструилась кровь; но они были настолько равносильны, что ни тот, ни другой не мог победить и, наконец, разделили их и развели по палаткам. После этого все просьбы зрителей на разных зверей и птиц были выполнены с темя же результатами.

Поставили большой котел, куда бросили некоторое количество риса. Безо всякого признака огня рис скоро закипел, и из этого котла было вынуто более ста деревянных тарелок вареного риса с тушеной домашней птицей наверху каждой тарелки. Этот трюк в меньших масштабах проделывают самые обыкновенные факиры наших дней.

Недостаток места не позволяет нам приводить больше примеров для иллюстрации из записей прошлого, но как жалки и скучны предоставления медиумов сегодняшнего дня по сравнении с вышеприведенными, совершавшиеся прежде более искусными людьми. Нет ни одной чудесной черты в так называемых феноменах или манифестациях, которая не была бы более чем повторена другими искусными людьми, связь которых с землей и только с землею более очевидна, чтобы можно было в этом сомневаться, даже если этот факт не подтверждается их собственным свидетельством».

Будет ошибкою сказать, что факиры и фокусники всегда утверждают, что им помогают духи. В полурелигиозных вызываниях, например, в таких, какие совершал описанный Жаколио Ковиндасами перед этим французским джентльменом, по желанию присутствующих на вечере гостей, они обращались к питри, к своим развоплощенным предкам, и к другим чистым духам. Их они могут вызвать только молитвой. Что касается всех других феноменов, и маг или факир производит их по желанию, как угодно. Несмотря на состояние кажущейся нищеты, в какой последний живет, он часто оказывается посвященным храма, хорошо знакомым с оккультизмом и со своими богатыми братьями.

Халдейцы, которых Цицерон причислял к самым старейшим магам, полагали основою магии внутренние силы человеческой души и знание магических свойств растений, минералов и животных. С их помощью они совершали удивительнейшие «чудеса». Магия, для них, была синонимом религии и науки. Только позднее произошло то, что религиозные мифы магдеанского дуализма, искаженные христианским богословием и эвгемеризированные некими отцами церкви, приняли этот отвратительный вид, в каком их преподносит нам католический писатель де Мюссе. Объективная реальность средневековых инкубов и суккубов, это отвратительное суеверие средних веков, которое стольким людям стоило жизни и за которое этот автор ратует в целом томе, – есть чудовищное произведение фанатизма и эпилепсии. Оно не может иметь объективной формы; приписывать его влияние Дьяволу есть кощунство: ибо это значит что Бог, после сотворения Сатаны, разрешил ему избрать такое направление, так действовать. Если мы вынуждены верить в вампиризм, то мы делаем это в силу двух неопровержимых утверждений оккультной психологической науки: 1. Астральная душа есть отделимая, отличная от нашего эго сущность, и она может бродить, уноситься далеко от тела, не порывая при этом нити жизни. 2. Труп не совсем мертв до тех пор, пока его обитатель может снова входить в него, последний может собрать достаточно материальных эманаций из него, чтобы быть способным появляться в почти земной форме. Но придерживаться мнения, вместе с де Мюссе и де Мирвилем, что Дьявол, которого католики наделили такою властью, что в своем антагонизме он равняется высочайшему Богу, обращается в волков, змей, собак, чтобы удовлетворить свою похоть и порождать уродов, значит придерживаться идеи, в глубине которой скрыты семена поклонения дьяволу, сумасшествия и святотатства. Католическая церковь, которая не только учит нас верить этому чудовищному заблуждению, но еще и заставляет своих миссионеров проповедовать такую догму, не должна испытывать возмущения против поклонения Дьяволу, практикуемого некоторыми парсийскими и южно-индийскими сектами. Как раз наоборот, ибо, когда мы слышим, как иезиды повторяют известную пословицу: «Поддерживай дружбу с демонами; давай им твое имущество, твою кровь, и служи им, и ты можешь не беспокоиться о Боге – Он ведь не будет причинять тебе зла», – мы находим, что он только последователен в своей вере и почтителен к Господу; его логика здрава и рациональна; он уважает Бога слишком глубоко, чтобы допустить, что Тот, кто сотворил вселенную и ее законы, способен причинять ему вред, бедному атому; ну, а демоны вот тут; они несовершенны, и поэтому у него имеются основания бояться их.

Поэтому Дьявол в своих различных превращениях может быть только заблуждением. Когда нам кажется, что мы видим и слышим и ощущаем его, то это весьма часто ничто другое, как наша безнравственная, развращенная, загрязненная душа, которая видит, слышит и чувствует. Подобное привлекает подобное, говорят; таким образом, в соответствии с настроением, в каком наша астральная форма просачивается и выходит из тела во время сна и в соответствии с нашими ежедневными занятиями, которые все в значительной степени отпечатываются на этой пластической капсуле, называемой человеческой душой, последняя привлекает в свое окружение духовные существа, близкие себе по духу. Здесь причина, почему некоторые сны и видения бывают чисты и прекрасны, а другие – дьявольские и непристойные. Человек просыпается и либо спешит в исповедальню, либо хохочет над своим сном. В первом случае ему обещают, в конечном счете, спасение ценою нескольких индульгенций (которые он должен купить у церкви), и, может быть, чуточку чистилища или даже ада. Какое это имеет значение? Разве ему не обеспечена вечная жизнь и бессмертие, что бы он ни делал? Это – Дьявол. Прогнать его молитвенником, колокольчиком и кропилом со святою водой! Но «Дьявол» снова возвращается, и часто верующий вынужден перестать верить в Бога, когда он ясно ощущает, что Дьявол берет верх над его Творцом и Хозяином. Тогда он попадает в другую крайность. Он остается безразличным и отдается целиком Дьяволу. Он умирает, и читатель уже узнал продолжение этого из предыдущей главы. Эта мысль прекрасно выражена доктором Эннемозером:

«Религия здесь [в Европе и Китае] не пустила таких глубоких корней, как у индусов», – говорит он, возражая против этого суеверия. – «Дух греков и персов был более изменчивый… Философская идея о принципах добра и зла и о духовном мире… должна была способствовать традиции в создании видений с небесными или адскими образами, и с самыми страшными искажениями, которые в Индии создавались гораздо проще более страстным фанатизмом; там провидец воспринимал посредством божественного света, здесь же он терялся во множестве внешних объектов, с которыми он смешивал себя, отождествляясь с ними. Конвульсии, сопровождавшиеся отсутствием сознания, ушедшего из тела в далекие страны, здесь были обычны, так как воображение было менее устойчиво и также менее духовно.

Внешние причины также различны; образы жизни, географическое положение, искусственные средства, вносящие различные видоизменения. Образ жизни в Западных странах всегда был очень изменчив, и поэтому нарушает и искажает работу чувств, и внешняя жизнь отражается на внутренний мир сновидений. И духи, поэтому, бывают бесконечно разнообразны по виду, и склоняют людей к удовлетворению своих страстей, показывая им способы, как это делать, вдаваясь даже в малейшие подробности, что гораздо ниже возвышенных натур индийских провидцев».

Пусть изучающий оккультные науки сделает свою натуру такой же чистой и свои мысли такими же возвышенными, как натура и мысли индийского провидца, и он сможет спать нетревожимый никакими вампирами, инкубами и суккубами. Вокруг бесчувственного тела такого спящего бессмертный дух распространяет божественную силу, которая защитит от всякого дурного приближения, как если бы это была хрустальная стена.

«Haec murus aeneus esto: nil conscire sibi, nulla pallascere culpa».

Глава XIII

Реальности и иллюзии

«Алхимик. Ты всегда говоришь загадками. Скажи мне, не ты ли тот источник, о котором Бернанд лорд Тревигана писал?

«Меркурий. Я не тот источник, но я та вода. Источник заключает меня в себе».
Сандивогиус. «Новый свет алхимии».
«Все, чему мы обучаем, сводится к следующему: познать тайны человеческого организма; выяснить, почему части окостеневают и кровь застаивается, и применить постоянную профилактику. Это не магия, это искусство медицины, правильно воспринятое».
Бульвер-Литтон.
«Смотри-ка, воин! Алый крест стоит

Над склепом, где мертвец лежит;

Внутри его чудесный свет мерцает,

И духов ночи от могилы отгоняет.

Лампада эта будет тлеть всегда

До дней грядущих Страшного суда».

…………………………………………

«Не угасим огонь небесный вечный!»
Сэр Вальтер Скотт.
Существуют люди, чьи умы были бы неспособны оценить интеллектуальное величие древних даже в физической науке, если бы им довелось стать свидетелями наиболее полной демонстрации их глубокой учености и достижений. Несмотря на уроки осторожности, неоднократно преподанные им неожиданными открытиями, они все еще продолжают выполнять свой старый план отрицания и, что еще хуже, высмеивают то, что они не могут ни доказать, ни опровергнуть. Так, например, они относятся с презрением к идее талисманов, считая, что они не оказывают никакого влияния. Что семь духов Апокалипсиса имеют непосредственное отношение к семи оккультным силам в природе, – их слабым умам кажется непостижимым и абсурдным; и одна только мысль о том, что маг посредством определенных каббалистических церемоний может творить чудеса, – вызывает в них припадки смеха. Воспринимая только геометрическую фигуру, нанесенную на бумагу, кусочек металла или другого вещества, они не могут представить себе, как какое-либо разумное существо может приписать и тому и другому какую-либо оккультную мощь. Но те, кто приложили старания, чтобы осведомиться, знают, что древние сделали великие открытия как в психологии, так и в физике, и что их исследования оставили мало секретов для дальнейших исследователей.

Что касается нас, когда мы понимаем, что пентакль есть синтетическая фигура, которая выражает в конкретной форме глубокую истину природы, то мы не можем усмотреть в нем что-либо более смешное, чем в фигурах Евклида, и ничего наполовину такого смешного, как символы современной химии. Что может показаться непосвященному читателю более абсурдным, чем символ Na2 CO3 – означающий соду! и символ C2 H6 O, изображающий алкоголь! Как забавно, что алхимикам пришлось выразить свой Азот, или творящий принцип природы (астральный свет), посредством символа, который охватывает три веши: 1. Божественная гипотеза; 2. Философский синтез; 3. Физический синтез – так сказать, вера, идея и сила. Но как совершенно естественно, что современный химик, который хочет показать ученикам в своей лаборатории реакцию углекислой соды и винного камня, прибегает к такому символу:

(Na2 CO3 +2HKC4 H4 O6 +Ag) = (2NaKC4 H4 O6 +Ag) + CO2

Если непосвященному читателю простительно с ужасом взирать на всю эту абракадабру химической науки, то почему бы учителям этой науки не воздержаться от своего смеха до тех пор, пока они не узнают философской ценности символизма древних? По крайней мере, они могли бы уберечься, чтобы не попасть в такое же смешное положение, как мосье де Мирвиль, который спутав Азот философов герметизма с азотом химиков, утверждал, что первые поклонялись азотному газу![326]

Приложите кусок железа к магниту и он насытится его тонким принципом и станет способным, в свою очередь, насыщать им другие куски железа. Он не будет выглядеть другим, каким был до этого, и не прибавится в весе. И все же, одна из тончайших сил вошла в него. Талисман, сам по себе, может быть ничего не стоящим кусочком металла, обрывком бумаги или лоскутком какой-нибудь материи, но тем не менее он был насыщен воздействием на него величайшего изо всех магнитов, человеческой воли, с силой, направленной на добро или зло, такой же ощутимой и реальной по своим результатам, как ощутимо тонкое свойство, приобретаемое железом от соприкосновения с магнитом. Дайте собаке-ищейке понюхать что-нибудь из одежды, которую носил сбежавший, и она пойдет по его следам через болота и леса до места, где он укрылся. Дайте одному из «психометров» профессора Бьюканана рукопись, не имеет значения, как стара она, и он опишет вам характер написавшего его и, возможно, даже опишет наружность его личности. Вручите ясновидящему локон волос или какой-нибудь предмет, который соприкасался с лицом, о котором вы хотите что-то узнать, и он установит с ним симпатическую связь настолько близкую, что сможет проследить всю его жизнь.

Скотоводы говорят нам, что юных животных не следует держать в одном стаде со старыми, и разумные врачи запрещают родителям спать вместе с детьми на одной и той же кровати. Когда царь Давид стал старым, дряхлым и слабым, его жизненные силы восстанавливались тем, что его ставили в тесное соприкосновение с молодой особой, чтобы он мог впитать в себя ее силу. Последняя императрица России, сестра нынешнего германского императора, была настолько слаба в последние годы своей жизни, что ее врачи серьезно советовали ей брать на ночь к себе в кровать здоровую, крепкого сложения крестьянскую девушку. Кто бы ни читал описание провидицы из Превоста, мадам Хауф, составленное доктором Кернером, должны хорошо запомнить ее слова. Она неоднократно повторяла, что она поддерживает свою жизнь только атмосферою окружающих ее людей и их магнетическими эманациями, излучение которых необычайно ускоряется в ее присутствии. Провидица, просто-напросто, была магнетическим вампиром, который поглощал притяжением к себе жизнь тех, кто были достаточно сильны, чтобы уделить ей собственную жизнеспособность в виде улетучивающейся крови. Доктор Кернер отмечает, что эти люди в большей или меньшей мере оказывались затронутыми этой насильственно причиняемой потерей.

При наличии освещения знакомыми примерами возможности передачи тонкого флюида от одного индивидуума другому или напитывания этим флюидом вещества, к которому он прикоснулся, становится менее трудно понимать, что при решительной сильной концентрации воли на инертный предмет он может насыщаться или разрушительной или защитной силой в зависимости от цели, к какой она была направлена.

Несознательно возникшая магнетическая эманация непременно будет преодолена более сильной эманацией, с которой ей случится столкнуться. Но когда разумная и мощная воля будет направлять слепую силу и сконцентрирует ее на данной точке, – более слабая эманация очень часто побеждает более сильную. Точно такое же влияние имеет человеческая воля на Акашу.

Однажды, в Бенгалии, мы явились свидетелями проявления силы воли, которое проливало свет на очень интересную фазу этого предмета. Адепт магии сделал несколько пассов над куском обычного олова, внутренней стороны крышки блюда, которая оказалась поблизости, пока он внимательно устремлял свой взор на нее, он, казалось, хватал пригоршнями невесомый неуловимый флюид и бросал его на поверхность крышки. Когда олово подставили под полный свет приблизительно в течение шести секунд, блестящая поверхность покрылась как бы пленкой. Потом на этой поверхности стали появляться пятна более темного оттенка, и когда приблизительно через три минуты крышку передали обратно нам, мы обнаружили на ней отпечатанную картину или, вернее, фотографию пейзажа, который простирался перед нами; все было точно, как в самой природе, и каждая краска совершенна. Картина удержалась на этой поверхности около сорока восьми часов и затем медленно поблекнув, исчезла.

Этот феномен легко объяснить. Воля адепта сконденсировала на поверхности олова пленку акаши, которая превратила ее на время в светочувствительную фотопластинку. Остальное сделал свет.

Такое проявление могущества воли, дающее объективные физические результаты, как вышеприведенное, подготовит изучающего к пониманию эффективности лечения болезней посредством контакта больного с неодушевленным предметом, насыщенным желаемым свойством. Когда мы видим, как такой психолог, как Модсли [322], без возражений приводит примеры нескольких чудесных исцелений, осуществленных отцом Сведенборга – исцелений, которые не отличаются от сотен других исцелений, осуществленных другими «фанатиками» – как он называет их – магами и природными целителями, не делая притом попыток объяснить их факты и унижаясь до насмехательства над силою их веры, не задавая себе вопроса, не скрывается ли секрет совершаемых ими исцелений в той власти над оккультными силами, какую дает такая несломимая вера, – мы печалимся, почему в наше время так много учености и так мало философии.

Честное слово, мы не видим чтобы современный химик хоть сколько-нибудь менее являлся магом, чем древний теург или философ герметизма, за исключением лишь того, что последний, признавая двойственность природы, имел перед собою поле исследования в два раза больше, чем современный химик. Древние оживляли статуи, и герметисты вызывали из элементов образы саламандр-гномов, ундин и сильфов, которых они не сотворяли, а просто делали видимыми посредством того, что держали открытыми двери природы, чтобы духи элементов при благоприятных условиях могли выступить и стать видимыми. Химик приводит в соприкосновение два элемента, содержащиеся в атмосфере и, развивая скрытую силу родства, создает новое тело – воду. В шаровидных и прозрачных жемчужинах, родившихся от этого союза, появляются зародыши органической жизни, и в межмолекулярных щелях ютится тепло, электричество и свет точно так же, как они это делают в человеческом теле. Откуда берется эта жизнь в капле воды, только что родившейся из союза двух газов? Подвергся ли кислород и водород преображению, которое стерло, уничтожило их качества одновременно с уничтожением формы? Вот ответ современной науки:

«Существуют ли кислород и водород как таковые в воде, или же они производятся посредством какой-то неизвестной и непонятной еще трансформации – это вопрос, о котором можно спорить, но о нем у нас нет никаких данных» [156].

Ничего не зная о такой простой вещи, как молекулярный состав воды, или о более глубокой, то есть о появлении жизни в ней, не лучше ли было бы для мистера Модсли, чтобы он явил пример собственного своего принципа и «сохранил молчаливое осознание своей невежественности до тех пор, пока не прольется свет»? [323, с. 266]

Утверждения друзей эзотерической науки, что Парацельс химическими средствами создал гомункула из некоторых соединений, пока еще неизвестных точной науке, разумеется, были отнесены в склад разбитых обманов. Зачем же с ними так поступать? Если гомункул не был сделан Парацельсом, то гомункулы создавались другими адептами и притом менее тысячи лет тому назад. В сущности, они создавались в точности по тому же самому принципу, по которому физики и химики вызывают к жизни своих анималкула. Несколько лет тому назад некий английский джентльмен Эндрю Кросс из Сомерсетшира создавал акари следующим образом: черный кремень нагревался докрасна и измельчался в порошок, смешивался с карбонатом поташа и подвергался сильному нагреванию в течение 15 минут, смесь высыпали в графитовый тигель, ставили в продуваемый горн; смесь, пока теплая, доводилась до состояния порошка и смешивалась с кипящей водой; ее кипятили несколько минут и затем до перенасыщения добавляли хлористоводородную кислоту. Затем подвергали воздействию гальванического тока в течение двадцати шести дней, после чего показывалось совершенное насекомое вида акари, а в течение недели их появлялось больше сотни. Этот эксперимент был повторен и с другими химическими жидкостями с подобными же результатами. Некий мистер Уикс создал акари в железоцианистом калии.

Тогда это открытие вызвало большое возбуждение. Мистер Кросс был обвинен в отсутствии набожности в попытках на творение. Он ответил отрицанием этого, говоря, что творить, по его мнению, означало образовать что-то из ничего.[327]

Другой джентльмен, которого некоторые считали человеком большой учености, неоднократно говорил нам, что он находится накануне того, что докажет, что даже из неоплодотворенных яиц могут быть высижены цыплята, если через эти яйца пропускать отрицательный электрический ток.

Мандрейки (дадим, или любовный плод), отысканный в поле Рувимом, сыном Якова, были мандрагоры каббалистов, несмотря на все отрицания; и относящиеся к ним стихи относятся к самым грубым по своему эзотерическому значению во всем этом труде, Мандрейк – растение, грубо напоминающее по форме человека с головой, двумя руками и двумя ногами, образующими корни. Суеверие, что при вытаскивании из земли оно кричит человеческим голосом, не совсем лишено основания. Оно, в самом деле, издает нечто похожее на писк вследствие смолистой субстанции его корней, которые довольно трудно вытаскивать из земли. И это растение обладает не только одним сокровенным свойством, а более, которое совершенно неизвестно ботаникам.

Читатель, который хотел бы получить ясную идею о смещении и замене сил и подобиями между жизненным принципом растений, животных и человеческими существами, может с пользой прочитать статью о корреляции нервных и ментальных сил, написанную профессором Александром Бейном из Абердинского Университета. Кажется, что мандрагора занимает на земле как раз ту точку, где соприкасаются растительное и животное царства, точно так же, как зоофиты и полипы это делают в море. И в том и в другом случае граница между ними настолько нечеткая, что почти невозможно установить, где кончается одно и где начинается другое. Может казаться невероятным, что могут быть гомункулы, но осмелится ли какой-либо естествоиспытатель, ввиду недавнего расширения науки, сказать, что это невозможно?

«Кто», – спрашивает Бейн, – «может ставить пределы возможностям существования?»

Необъясненных тайн в природе много, и те, которые предположительно считаются объясненными, едва ли можно назвать абсолютно ясными. Нет ни одного растения, ни минерала, который до конца раскрыл свои свойства науке. Что знают естествоиспытатели о сокровенной природе растительного и минерального царств? Как могут быть они уверены, что на каждое открытое ими свойство не может быть многих других сил, сокрытых во внутренней природе растения или камня? И что они только ждут, чтобы их поставить в соотношение с какими-то другими растениями, минералами и силами природы, чтобы проявить себя в том виде, который называют «сверхъестественным образом». Где бы Плиний, естествоиспытатель, Элиан, и даже Диодор, который с таким похвальным усердием стремился выпутывать историческую правду из мешанины преувеличений и басен, где бы они ни приписывали какому-либо растению или минералу оккультные свойства, неизвестные нашим ботаникам и физикам, их утверждения откладывались в сторону без дальнейших церемоний, как абсурдные, и о них больше не упоминалось.

С незапамятных времен люди науки размышляли о том, что собой представляет жизненная сила или жизненный принцип. Только при помощи нашей «Тайной доктрины» можно распутать этот клубок. Точная наука признает в природе только пять сил – одну молярную и четыре молекулярные; каббалисты – семь; и в эти две дополнительные силы закутана вся тайна жизни. Одна из этих сил – бессмертный дух, чье отражение невидимыми звеньями соединено даже с неорганической материей; другую мы предоставляем каждому открыть самому. Профессор Джозеф Ле Конте говорит:

«Какого рода различие существует между живым и мертвым организмом? Мы не можем различить никакого различия, ни физического, ни химического. Все химические и физические силы, извлеченные из общего фонда природы и воплощенные в живом организме, все еще кажутся находящимися в умершем, пока мало-помалу не возвратятся путем разложения в тот же фонд. И все же различие громадное и непостижимо великое. В чем заключается это различие, если его выразить в формуле материалистической науки? Что это такое, что ушло, и куда оно ушло? Тут что-то такое, что наука еще не может понять. И все же это есть то, что теряется при смерти до разложения – это жизненная сила в ее высочайшем значении!» [264]

Трудно, более того, невозможно, как это кажется науке, обнаруживать невидимый универсальный двигатель всего – Жизнь, объяснить ее природу или даже хотя бы выдвинуть разумную гипотезу о ней; но эта тайна только наполовину тайна, имея в виду не только великих адептов и провидцев, но даже по-настоящему крепко верующих в существование духовного мира. У простого верующего, которого природа не наградила таким нежным организмом и нервной чувствительностью, которые дали бы ему возможность – как они дают возможность провидцам – воспринять видимую вселенную отраженной, точно в зеркале, в невидимой вселенной, и, так сказать, объективно, у такого верующего остается божественная вера. Последняя крепко укоренилась в его внутренних чувствах; своею безошибочною интуицией, которая не имеет никакого отношения к холодному рассудку, он чувствует, что она не обманывает его. Пусть порожденные людьми догмы и богословская софистика противоречат друг другу; пусть одни вытесняют других, и пусть тонкая казуистика одного верования рушит ловкие рассуждения другого, но одна истина останется, и нет религии ни христианской, ни языческой, которая не была бы прочно обоснована на вековых утесах – Боге и бессмертном духе.

Каждое животное в большей или меньшей степени наделено способностью ощущать или видеть, если и не духов, то, по меньшей мере, что-то такое, что пока что остается невидимым для обычных людей и усматривается только ясновидящим. Мы провели сотню опытов с собаками, кошками, обезьянами различных пород и однажды даже с прирученным тигром. Круглое зеркало, известное под названием «магического кристалла», было сильно месмеризовано местным индусским джентльменом, прежде обитателем Диндигула, а теперь проживающим в более уединенном месте, среди гор, известных как Западные Гхаты. Он приручил молодого тигренка, привезенного к нему с Малабарского берега, представляющего ту часть Индии, где тигры особенно свирепы. И вот с этим интересным животным мы проводили наши опыты.

Подобно древним Марси и Псилли, прославленных очарователей змей, этот джентльмен утверждает, что он обладает таинственною властью приручать любого животного. Тигр был приведен в состояние хронического ментального оцепенения, так сказать; он стал таким же смирным и безвредным, как собачка. Дети могли дразнить его и дергать за уши, а он только встряхивался и завывал, как собака. Но как только принуждали его глядеть на «магическое зеркало», бедное животное моментально приходило в возбуждение, похожее на бешенство. Его глаза наполнялись человеческим ужасом; воя в отчаянии, не будучи в состоянии отвести свои глаза от зеркала, к которому его взгляд, казалось, был прикован магнетическими чарами, он корчился и трепетал до тех пор, пока у него начинались конвульсии от страха при виде какого-то видения, которое оставалось нам неизвестным. Тогда он обычно ложился, слабо постанывая, но все еще продолжая смотреть на зеркало. Когда у него отнимали зеркало, он, тяжело дыша, обессиленный, лежал часа два. Что он видел? Что это за духовная картина из его собственного животного мира, которая могла производить такое ужасающее впечатление на этого дикого и по своей природе свирепого и отважного зверя? Кто может это сказать? Возможно тот, кто создавал эту сцену.

То же самое влияние на животных наблюдалось во время спиритических сеансов с участием нескольких святых монахов нищенствующего ордена; и то же самое было, когда мы ради опыта пригласили на сеанс сирийца, полуязычника и полухристианина из Кунанкулама (штата Кохин), известного колдуна.

Нас было всего девять человек – семеро мужчин и две женщины, из последних одна была туземка. Кроме нас, в комнате находились молодой тигр, весьма занятый в это время костью; вандеру, или львиная обезьяна, которая со своим черным туловищем и снежно-белыми эспаньолкой и бакенами, с хитрыми искрящимися глазами выглядела, как само олицетворение проказливости; и еще была красивая золотистая иволга, спокойно очищающая свой радужного цвета хвост; она сидела на шестке близ большого окна веранды. В Индии спиритические сеансы не проводятся в темноте, как это делают в Америке, и единственное условие, которое требуется, это молчание и гармоничность. Яркий дневной свет лился через раскрытые окна и двери; доносилось издали гудение жизни из соседних домов и джунглей, как бы эхо жужжания мириадов насекомых, голоса птиц и животных. Мы сидели посреди сада, в котором были построены дома, и, вместо спертого воздуха комнаты сеансов, находились в окружении огненного цвета гроздьев эритрины – кораллового дерева – вдыхая благоуханные ароматы деревьев и кустов, а также белых цветов бегонии, трепещущих от легкого ветерка. Короче говоря, мы были окружены светом, гармонией и запахами. Большие букеты цветов и кустарниковых, посвященных туземным богам, были собраны и принесены в комнаты. У нас были прекрасные цветы базилики, цветка Вишну, без которого в Бенгалии не обходится ни одна религиозная церемония; были также веточки культового фикуса, дерева, посвященного тому же светлому божеству; его листья смешивались с розовыми цветами священного лотоса, и индийские туберозы обильно украшали стены.

Пока «благословенный» – представляемый очень грязным, но тем не менее в самом деле святым факиром – оставался погруженным в самосозерцание, и под действием его воли происходили некоторые духовные чудеса, – обезьяна и птица проявили только несколько признаков беспокойства. Только тигр один временами зримо трепетал и смотрел по сторонам, причем его фосфоресцирующие зеленые глаза следили за кем-то невидимым, который как бы плыл в воздухе, то поднимаясь, то опускаясь. То, что еще не было воспринято человеческим глазом, должно быть, было для него объективным. Что же касается вандеру – вся ее резвость улетучилась; она казалась дремотной и бездвижно сидела на корточках. Птица почти никаких признаков не проявляла. Легкий звук как бы пронесшихся крыльев раздавался в воздухе; цветы начали путешествовать кругом по комнате, переносимые невидимыми руками, и когда лазоревый цветок упал на сложенные лапы обезьяны, она нервозно рванулась и стала искать убежища в белом одеянии своего хозяина. Эта демонстрация чудес продолжалась около часа, и рассказывать о ней заняло бы слишком много времени. Наиболее любопытным было то явление, которым демонстрация чудес закончилась. Так как кто-то пожаловался на жару, то на нас полился кратковременный дождь из благоуханно пахнущей росы. Капли были большие и падали быстро, принося ощущение невыразимого освежения и моментально испаряясь, как только соприкасались с нами.

Когда факир, демонстрирующий белую магию, закончил свое представление, «колдун» или фокусник, как их здесь называют, приготовился показать свою силу. Нам был преподнесен ряд чудес, которые уже знакомы публике по описаниям путешественников; между прочим, нам был продемонстрирован тот факт, что животные обладают естественной способностью ясновидения, и даже, как кажется, способностью различать добрых и дурных духов. Всем чудесам колдуна предшествовали курения. Он сжигал ветви смолистых деревьев и кустов, от которых поднимались облака дыма. Хотя в этом не заключалось ничего, рассчитанного на возбуждение боязни в животном, обладающем только своими естественными глазами, тигр, обезьяна и птица проявляли признаки неописуемого ужаса. Мы высказали мысль, что животные могли испугаться пламенеющих ветвей, так как мы вспомнили обычай путешественников окружать на ночь лагерь пылающими кострами, чтобы отогнать зверей. Чтобы не оставлять сомнений по этому поводу, сириец приблизился к присевшему тигру с веткою дерева Бэл[328] (посвященного Шиве), и размахивал ею над головой несколько раз, бормоча при этом свои заклинания. Зверь моментально проявил признаки неописуемого ужаса и паники. Его глаза загорелись в глазных впадинах точно два огненных шара; пена появилась у рта; он припал к земле, точно ища в ней какое-либо отверстие, куда бы скрыться; он испускал вопль за воплем, что разбудило многократное эхо в лесу и в джунглях. Наконец, взглянув последний раз на ту точку, от которой его глаза ни разу не отрывались, он совершил отчаянный рывок, которым оборвал свою цепь, и выпрыгнул через окно из веранды, унося с собой часть оконной рамы. Обезьяна убежала уже до этого, а птица упала со своего шестка как бы парализованная.

Мы не стали спрашивать ни факира, ни колдуна о методах, посредством которых феномены каждого из них были осуществлены. А если бы мы спросили, бесспорно, они ответили бы так, как ответил факир французскому путешественнику, который рассказал об этом недавно в одном из последних номеров нью-йоркской газеты «Франко-Америка» в нижеследующем изложении:

«Многие из индийских фокусников, проживающих в тиши пагод, совершают деяния, намного превосходящие представления, даваемые Робертом Хоудином, еще много таких, которые производят наиболее любопытные феномены из области магнетизма и каталепсии над первым встречным, какой попадается им по дороге, вследствие чего я часто задумывался: не сделали ли брахманы в своих оккультных науках каких-либо великих открытий по вопросам, которые недавно взволновали всю Европу».

«В одном случае, когда я и другие находились в кафе с сэром Максвеллом, он приказал своему добочи привести очарователя змей. Немного спустя вошел худой индус, почти голый, с аскетическим, бронзового цвета, лицом. Вокруг его шеи, рук, бедер и корпуса обвивались змеи различных размеров. Приветствуя нас, он сказал:

– Бог да пребудет с вами! Я – Чиб-Чондор, сын Чиб-Готнал-Мава.

– Мы хотим увидеть, что вы умеете делать, – сказал наш хозяин.

– Я подчиняюсь приказаниям Шивы, который послал меня сюда, – ответил факир, присев на корточки на одной из мраморных плит пола".

«Змеи подняли головы и зашипели, но без признаков какого-либо гнева. Затем, вынув из волос маленькую свирель, факир стал извлекать из нее еле слышные звуки, подражающие тайлапака, птице, питающейся побитыми кокосовыми орехами. Тут змеи стали развертываться и одна за другой соскользнули на пол. Как только они коснулись пола, они приподнимали приблизительно треть своего туловища и начали покачиваться в такт музыки своего хозяина. Вдруг факир уронил свой инструмент и сделал несколько пассов руками над змеями, которых было около десяти, все представители самых смертоносных видов индийской кобры. Глаза факира приняли странное выражение. Мы все почувствовали какую-то неопределимую стесненность и старались отвести глаза от его взора. В этот момент маленькая шокра (обезьяна),[329] чьей обязанностью было подавать огонь в медной жаровне для закуривания сигар, поддалась этому влиянию, легла и заснула. Так прошло минут пять, и мы чувствовали, что если манипуляции факира продолжатся еще несколько секунд, то и мы заснем. Но Чондор встал и, сделав несколько пассов над шокра, сказав ему: «Дай командиру огня». Молодая шокра встала и, не пошатываясь, подошла к своему хозяину и предложила огонь. Ее щипали и дергали до тех пор, пока не убедились, что она действительно находится в состоянии сна; также она не отходила от сэра Масвелла, пока ей не приказал факир.

Затем мы осматривали кобр. Парализованные магнетическим влиянием они лежали, растянувшись во всю длину, на полу. Приподнимая их, мы обнаружили, что они негнущиеся, как палки. Они находились в состоянии полной каталепсии. Затем факир разбудил их, после чего они снова обвились вокруг его тела. Мы осведомились у него, может ли он также заставить нас почувствовать его влияние. Он сделал несколько пассов над нашими ногами, и мы сейчас же утеряли способность управлять своими конечностями; мы не могли покинуть наших сидений. Он освободил нас от этого состояния так же легко, как погрузил в него».

«Чиб-Чондор закончил свой сеанс, производя опыты над неодушевленными предметами. Одними только пассами, производимыми его руками в направлении предмета, на который он хотел воздействовать, не покидая при этом своего сиденья, он бледнил и гасил огни на отдаленном конце комнаты, передвигал мебель, в том числе и диван, на котором мы сидели, открывал и закрывал двери. Увидев индуса, который таскал воду из колодца в саду, он сделал пасс в его направлении, и веревка вдруг остановилась во время спуска, не поддаваясь усилиям изумленного садовника. Еще один пасс, и веревка снова пошла вниз.

Я спросил Чиб-Чондора

– Пользуетесь ли вы одним и тем же средством воздействия как на одушевленные, так и на неодушевленные предметы?

Он ответил:

– У меня только одно средство.

– Что это за средство?

– Воля. Человек, который представляет собою венец всех интеллектуальных и материальных сил, должен властвовать над всем. Кроме этого, брахманы ничего другого не знают»

«Сананг Сетзен», – говорит полковник Гул [324, т. i, с. 306, 307], – «перечисляет множество разнообразных деяний, которые могут быть совершены посредством дхарани (индийских мистических чар). Как-то: втыкание колышка в твердую скалу; оживление умершего; превращение мертвого тела в золото; проникновение всюду, как проникает воздух (в астральном теле), полет; поимка руками диких животных, чтение мыслей, принуждение воды течь в обратном направлении; поедание черепицы, сидение в воздухе со скрещенными под собою ногами и т. д.»

Старые легенды приписывают те же самые способности Симону Волхву.

«Он заставляет статуи ходить, заскакивал в огонь и не обжигался, летал по воздуху, делал хлеб из камней, изменял свой вид, одновременно мог обладать двумя лицами; превращался в столб, заставлял закрытую дверь самопроизвольно открываться, в одном доме заставил домашние сосуды самопроизвольно передвигаться и т. д.»

Иезуит Дельрио жалуется, что легковерные принцы, слывущие набожными, позволяют разыгрывать перед собою дьявольские трюки,

«например, железные веши, серебряные кубки и другие тяжелые предметы передвигаются прыжками с одного конца стола на другой, безо всякого применения магнита, или какого-либо приспособления» [325, с. 34, 100].

Мы верим в силу воли, она – самый могущественный магнит. Существование такой магической силы у некоторых лиц доказано, но существование Дьявола есть выдумка, которую никакое богословие доказать не может.

«Имеются несколько человек, которых татары чтут больше всех на свете», – говорит брат Риколд, – «а именно, Бакситы, что-то вроде жрецов идолопоклонников. Эти люди пришли из Индии, они обладали большой мудростью, хорошим поведением и высокой нравственностью. Им обычно знакомо искусство магии… они могут продемонстрировать множество иллюзий и предсказать будущие события. К примеру, про одного, особенно выдающегося среди них, говорили, что он летает, но истина, в самом деле, как было доказано, заключалась в том, что он не летал, а ходил по воздуху близко от земли, однако, не касаясь ее поверхности, и казалось, что он садится и сидит в воздухе безо всякой поддержки снизу [324, т. i, с. 308]. Свидетелем такого сидения был Ибн Батута в Дели», – добавляет полковник Гул, комментируя свой перевод «Книги» Марко Поло, – «и при этом присутствовал султан Магомет Туглак».

Также явно это было продемонстрировано одним брахманом в нынешнем веке, в Мадресе; несомненно, этот брахман был потомком тех брахманов, которых Аполлоний Тианский видел шагающими на высоте двух кубит от поверхности земли. Это также описано достойным Френсисом Валентином, как известное представление, практиковавшееся в Индии в его время.

«Рассказывают», – говорит он, – «что сперва человек сидит на трех сложенных вместе палках, которые образуют треножник, затем из-под него удаляют первую, вторую и третью палку после чего человек остается сидящий на воздухе! Еще я разговаривал с двумя моими друзьями, которые видели этот феномен в одно и то же время; и один из них, не доверяя своим собственным глазам, взял на себя труд прощупать длинной палкой пространство под так сидящим, чтобы убедиться, нет ли там чего-либо такого, на что его тело могло бы опираться, и все же он не нащупал и не увидел там ничего».

В другом месте мы изложили, что то же самое было продемонстрировано перед принцем Уэльским и его свитой в прошлом году.

Такие феномены, как вышеописанные, ничто по сравнению с теми, которые выполняются профессиональными фокусниками.

«Это феномены», – говорит вышеупомянутый автор, – «на которые можно бы смотреть, как на простые выдумки, если бы о них повествовал только один автор, но которые кажутся заслуживающими особого внимания потому, что о них повествовал ряд авторов, совершенно независимо один от другого в разное время и из разных мест с долгими промежутками между сообщениями».

Нашим первым свидетелем будет Ибн Батута, и необходимо цитировать его полностью так же, как и других свидетелей, чтобы было видно, как близко совпадают их показания. Этот арабский путешественник присутствовал на большом приеме при дворце вице-короля Хансы.

«В тот же вечер появился фокусник, один из рабов вице-короля, и эмир приказал ему: „Покажи нам некоторые из своих чудес“. После этого он взял деревянный шар, в котором было несколько отверстий, в отверстия были продеты длинные ремни. Ухватив один из них, фокусник швырнул шар в воздух. Шар поднялся так высоко, что исчез из виду… (Мы находились в середине дворцового двора.). Только маленький кончик одного ремня еще оставался в руках фокусника, он передал его мальчику, своему помощнику, и велел ему взбираться по этому ремню вверх. Мальчик стал лезть по ремню вверх и тоже скоро исчез из виду. Тогда фокусник три раза позвал его и, не получив ответа, схватил нож и, как бы рассердившись, в страшной ярости тоже полез вверх и, в свою очередь, исчез из виду. Одно за другим он сбросил оттуда вниз: руку мальчика, затем одну ногу, вторую руку и вторую ногу, затем туловище и, наконец, голову мальчика! Затем, отдуваясь и тяжело дыша, слез сам фокусник в окровавленной одежде, поцеловал землю перед эмиром и что-то сказал ему по-китайски. В ответ на это эмир отдал какое-то приказание, и наш друг взял конечности мальчика, приложил их к соответствующим местам туловища и пнул их ногой, и тут, снова! перед нами оказался живой мальчик! Все это меня крайне поразило, и у меня начался приступ сердцебиения, какой я до этого уже испытал один раз в присутствии султана Индии, когда он мне показал нечто подобное этому. Мне дали сердечное лекарство, которое остановило припадок. Рядом со мною находился каджи Афкхаруддин, который сказал: «Валлах? по моему мнению, тут не было ни лазания вверх, ни лазания вниз, ни калечения, ни оживления! Все это фокус-покус!»».

И кто же сомневается, что это не «фокус-покус», иллюзия, или майя, как называют ее индусы? Но когда такая иллюзия насильно навязывается десяти тысячам человек одновременно, как мы это наблюдали во время публичных фестивалей, то, несомненно, средство, с помощью которого это осуществляется, – заслуживает внимания науки. Когда посредством такой магии стоящий перед вами человек в комнате, двери которой вы сами заперли, и ключи находятся у вас в руках, – вдруг исчезает, как исчезает вспышка молнии, и вы нигде его не видите, а только слышите его голос из разных частей комнаты – голос, обращающийся к вам и смеющийся над вашим замешательством, то, конечно, такое знание не может быть недостойным ни мистера Гёксли, ни доктора Карпентера. Разве это не так же достойно траты времени, как меньшая тайна – почему петухи на скотном дворе кричат в полночь?

О том, что мавр Ибн Батута видел в Китае около 1348 г., полковник Гулу узнал от Эдварда Мелтона [326, с. 468], «англо-голландского путешественники», который был свидетелем такой же сцены в Батавии около 1670 г.:

«Один из той же самой группы (фокусников)», – говорят Мелтон, – «взял небольшой моток шнура, захватив в руку один его конец, бросил моток в воздух с такою силою, что второй конец его потерялся из виду. Затем фокусник с неописуемой скоростью полез по шнуру наверх… Я стоял полный изумления, дивясь, куда он мог скрыться, как вдруг, перевертываясь на лету, с неба упала одна его нога; мгновением позже упала рука и т. д. … Короче говоря, все члены его тела один за другим попадали на землю, где слуга их подбирал и бросал в корзину. Последней с неба свалилась голова, и как только она коснулась земли, тот, кто до сего времени собирал упавшие части и складывал их в корзину, – схватил ее и опять как попало, вывалил ее содержимое на землю. Затем я прямо вот этими глазами видел, как эти конечности поползли друг к другу и снова образовали целого человека, который тут же встал и пошел безо всяких следов повреждения!.. Никогда в жизни я не был столь ошеломлен… и я более не сомневался, что эти заблудшиеся люди совершили все это с помощью Дьявола».

В мемуарах императора Джахангира так описаны представления семи фокусников из Бенгалии:

«Девятое. Они привели человека и отрезали у него конечность за конечностью, отрезав, наконец, и голову Эти искалеченные члены они разбросали по земле, где они и пролежали некоторое время. Затем над тем местом натянули простыню и один из этих людей залез под нее, откуда вскоре появился обратно в сопровождении того человека, которого мы считали изрезанным на куски, причем он был совершенно здоров и в хорошем состоянии… Двадцать Третье. Они достали цепь длиною в 50 кубит и в моем присутствии бросили один ее конец кверху, в небо, где он и остался, как бы привязанный к чему-то. Затем к нижнему концу цепи подвели собаку, и как только она коснулась нижнего конца цепи, то сразу побежала по ней кверху и, достигнув другого конца, немедленно исчезла в воздухе. Подобным же образом один за другим были посланы на верх свинья, пантера, лев, тигр, и все одинаково исчезали на верхнем конце цепи; наконец, фокусники стащили цепь вниз и положили ее в мешок, и никто так и не открыл, каким образом они заставляли этих разных зверей исчезать в воздухе вышеописанным путем» [327, с. 99, 102].

У нас есть картина, написанная с натуры, где изображен такой персидский фокусник с разбросанными перед ним частями тела человека, только минуту до этого стоявшего перед нами целым и невредимым. Мы видели таких фокусников и были свидетелями их представлений неоднократно в разных местах.

Помня всегда, что мы отвергаем идею о чуде, и еще раз возвращаясь к более серьезным феноменам, мы хотели бы задать вопрос, какое логичное возражение может быть выдвинуто против того, что многие тауматурги совершали воскрешение мертвых? Факир, описанный в нью-йоркской газете «Франко-Америка», мог дойти достаточно далеко, чтобы сказать, что воля человека обладает такой потрясающей мощью, что она может снова оживить кажущееся мертвым тело путем привлечения обратно уходящей души, которая еще не успела окончательно порвать ту нить, которая при жизни удерживала душу и тело вместе. Дюжины таких факиров разрешили похоронить их заживо в присутствии тысячи свидетелей, и недели спусти они снова были оживлены. И если факиры знают секрет этого искусственного процесса, аналогичного зимней спячке животных, то почему не допустить мысли, что их предки, гимнософисты, и Аполлоний Тианский, который учился у последних в Индии, и Иисус, и другие пророки и провидцы, которые все знали о тайнах жизни и смерти больше любого из наших современных ученых, – могли воскрешать умерших мужчин и женщин? И, будучи вполне знакомы с тою властью, – с тем таинственным нечто, «которое наука еще не в состоянии понять», как признается профессор Ле Конте, – зная, тем более, «откуда оно пришло, и куда оно уходит», Елисей, Иисус, Павел и Аполлоний, аскеты энтузиасты и ученые, посвященные, могли легко вызвать обратно к жизни любого человека, который «не был мертв, а только спал», и в этом не было никакого чуда.

Если молекулы трупа насыщены физическими и химическими энергиями живого организма [328, с. 37—50], то что может помешать тому, чтобы их снова привести в движение при условии, что мы знаем природу жизненной силы и умеем управлять ею? Материалист, пожалуй, не выдвинет против этого возражений, ибо для него здесь нет вопроса об обратном водворении души. Для него душа не существует, и человеческое тело может рассматриваться просто как жизненная машина – локомотив, который начнет двигаться, как только к нему будут применены нагревание и сила, и который остановится, когда нагрев и сила будут у него отняты. Для богослова это же труднее, ибо, по его мнению, смерть перерезает связь, которая связывала душу с телом, и она не более способна снова возвратиться в тело, чем ребенок способен снова начинать утробную жизнь в чреве матери после того, как он отделился от матери и пуповина была перерезана. Но философ герметизма стоит между этими двумя антагонистами, как хозяин положения. Он знает природу души – формы, состоящей из нервного флюида и атмосферного эфира – и знает, как сделать жизненную силу активной или пассивной по желанию до тех пор, пока не разрушен некий необходимый орган. Мысли, высказанные по этому поводу Гаффарилом – которые, кстати сказать, казались такими абсурдными в 1650 году [329] – были впоследствии подтверждены наукою. Он утверждал, что каждый существующий в природе предмет, лишь бы он не был создан искусственно, будучи сожженным, все же сохраняет свою форму в пепле, где она остается, пока она снова не будет поднята. Дю Чесне, выдающийся химик, убедился в действительности этого факта. Кирхер, Валлемонт и Дигби продемонстрировали, что формы растений могут быть воскрешены из пепла. На собрании натуралистов в 1834 г. в Штутгарте рецепт для проведения такого рода опытов был найден в труде Этингера [330]. Пепел сожженных растений, хранящийся в бутылочках, при нагревании снова выявлял свои различные формы.

«Маленькое туманное облачко постепенно возникало в бутылочке, приняло определенную форму и представало перед нашими глазами в виде цветка или растения, смотря потому из чего образовался пепел». «Земной прах», – писал Этингер, – «остается на дне реторты, тогда как летучая сущность поднимается, подобно духу, совершенная по форме, но лишенная вещества» [279, с. 11].

И если астральная форма даже растения, когда его тело мертво, все еще держится в пепле, станут ли скептики упорствовать, говоря, что душа человека, его внутреннее эго, после смерти его грубой, телесной формы сразу растворяется и больше не существует?

«Во время смерти», – говорит философ, – «одно тело выделяется из другого посредством космоса и через мозг; выделившееся тело удерживается близ своего сброшенного одеяния двойным притяжением, физическим и духовным, до тех пор, пока последнее не разложится; и если создать надлежащие условия, душа может снова вернуться в свое покинутое жилище и возобновить приостановленную жизнь. Так душа поступает во время сна; так, в еще более сильной степени, она поступает во время транса; и, поразительнее всего, она поступает так по приказанию адепта герметизма и с его помощью. Ямвлих заявил, что человек, наделенный такою воскрешающей мощью, „полон Бога“. Все подчиненные духи высших сфер находятся в его распоряжении, ибо он больше уже не смертный, а сам становится богом. В „Послании к коринфянам“ Павел говорит, что «духи пророческие послушны пророкам»».

Некоторые люди обладают прирожденной, а некоторые выработанной способностью выделять внутреннюю форму из внешнего тела по собственному желанию и могут посылать его в далекие путешествия так, что его видят те, к кому оно посылается. Многочисленные засвидетельствованные безупречными свидетелями примеры явлений «двойников» лиц, находившихся за сотни миль от того места, где их в то время видели, и также разговоров с такими двойниками. Гермотим, если мы можем доверять Плинию [56, vii, 52] и Плутарху [331, 22], мог по своей воле впадать в транс, и затем его вторая душа отправлялась в любое место по собственному выбору.

Аббат Фретхейм, знаменитый автор «Стеганографии», живший в семнадцатом веке, мог беседовать со своими друзьями посредством одной только силы воли.

«Я могу сообщить мои мысли посвященному», – писал он, – «на расстоянии много сотен миль без слов, письма или шифра, через любого посыльного. Последний не может предать меня, так как он ничего не знает. Если понадобится, я могу обойтись без какого-либо курьера. Если бы кто-нибудь из моих корреспондентов был бы брошен в глубочайшую тюремную яму, я все же был бы в состоянии сообщать свои мысли настолько ясно и так часто, как я пожелал бы, и я делал бы это очень просто, безо всякого суеверия и помощи духов».

Кордан также мог послать свою душу или какое-либо сообщение по своему желанию. Когда он этим занимался, он чувствовал,

«как будто бы двери открылись, и я сам немедленно проходил через них, оставляя свое тело позади».[330]

В научной статье упоминалось о высоком германском сановнике, советнике Вессермане [335]. Он заявил, что он обладает способностью заставить любого друга или знакомого, находящегося от него на любом расстоянии, увидеть сон, какой он захочет, или увидеть человека, какого он захочет. На деле оказалось, что он прав, и такие случаи были засвидетельствованы как скептиками, так и учеными специалистами. Он также мог заставить своего «двойника» показаться, где ему угодно, причем несколько человек видели его одновременно. При этом «двойник» шептал в уши присутствующим заранее приготовленную неверующими и сомневающимися фразу, произнесение которой было поставлено Вессерману в качестве обязательного условия, чтобы не оставалось никакого сомнения.

Согласно свидетельствам Нейпиера, Осборна, майора Лоуса, Квенуиллета, Никифоровича, и многих других современных свидетелей, оказалось, что путем длительной особой диеты, отдыха и других приготовлений факиры теперь в состоянии оставаться похороненными под слоем земли толщиной в шесть футов в течение весьма долгого периода времени. Сэр Клод Вейд присутствовал при дворе Рунджит Сингха, когда факира, упоминаемого капитаном Осборном, заживо похоронили на шесть недель в ящике, помещенном в погребе, находящемся на три фута ниже пола комнаты.[331] Во избежание обмана, две роты солдат были отряжены для несения караульной службы, чтобы оградить дом от вторжений,

«днем и ночью выставлялись по четыре часовых, которые сменялись каждые два часа… При вскрытии захоронения», – рассказывает сэр Клод, – «я увидел человеческую фигуру, заключенную в мешок из полотна, мешок был завязан над головою шнурком… слуга начал поливать тело факира теплой водой… руки и ноги факира были сморщенные и негнущиеся, лицо распухло, голова, свисающая к плечам, подобна голове трупа. Я привел обслуживающего меня медицинского работника и попросил его осмотреть тело факира, что он и сделал, но не обнаружил пульсации ни у сердца, ни в висках, ни в руках. Однако, он обнаружил тепло в области мозга, которого не было ни в одной другой части тела».

Сожалея о том, что недостаток места не позволяет нам полностью цитировать подробности этого интересного сообщения, мы только добавим, что процесс оживления заключался в купании в горячей воде, растирании, удалении восковых затычек из ноздрей и ушей, потирании глазных век топленым очищенным маслом из молока буйволицы, и, что может показаться весьма любопытным для многих, прикладывании горячей пшеничной лепешки толщиною с дюйм к макушке головы. После того как лепешка третий раз была приложена к голове, тело резко дернулось, ноздри раздулись, последовал вздох, конечности приняли нормальную полноту. Но пульс все еще оставался едва заметным. «Язык смазали топленым маслом, зрачки расширились и обрели свой натуральный цвет, и факир узнал присутствующих и заговорил». Следует отметить, что были заткнуты не только уши и ноздри, но также язык был оттянут назад настолько, что он совсем закрывал глотку, так что все отверстия были закрыты, чтобы не допустить атмосферного воздуха. Когда мы были в Индии, один факир объяснил нам, что последнее делается не только для того, чтобы избежать воздействия воздуха на ткани тела, но и для того, чтобы предохранить тело от зародышей, вызывающих гниение, которое в случае задержания жизненного процесса действует точно так же, как в мясе, подвергающемся воздействию воздуха. Есть местности, в которых факиры отказываются подвергаться захоронению. Такими являются многие местности в Южной Индии, в которых водятся белые муравьи; эти термиты считаются наиболее опасными врагами человека и его имущества. Они настолько прожорливы, что пожирают все, что попадется им на пути, за исключением, вероятно, металлов, что же касается дерева, то нет такой породы, которую они не прогрызли бы, даже кирпич и известка являются только маленькими препятствиями для их грозных армий Они терпеливо прогрызутся через известку, уничтожая ее частицу за частицей. Каким бы святым ни был сам факир, и каким бы ни прочным был его гроб, он не пойдет на риск очутиться ко времени оживления с пожранным муравьями телом.

Вот случай, только один из многих, подтвержденный свидетельствами двух англичан благородного происхождения (один из них – армейский офицер) и индийского принца, который был таким же великим скептиком, как и предыдущие двое. Этот случай ставит перед наукой дилемму, или она должна опровергать свидетельства многих достоверных свидетелей, или же признать, что если один факир мог воскреснуть после шести недель, то и другие факиры могут; и почему тогда не могли воскреснуть Лазарь, шанамитский мальчик, или дочь Джайра?[332]

А теперь, вероятно, не будет неуместным спросить, какую гарантию, кроме внешних показателей, могут иметь врачи, что тело в самом деле мертво? Лучшие авторитеты приходят к заключению, что нет никакой гарантии. Доктор Тод Томсон, из Лондона,[333] решительно утверждает, что

«неподвижность тела, даже его трупный вид, окоченение поверхности, отсутствие дыхания и пульса, ввалившиеся глаза – не являются надежными доказательствами, что жизнь полностью угасла».

Ничто, кроме полного разложения, не является неопровержимым доказательством, что жизнь улетела навсегда и обиталище осталось без обитателя. Демокрит утверждал, что не существует несомненных признаков действительной смерти [338, кн. ii, гл. vi]. Плиний утверждал то же самое [56, кн. vii, гл. lii]. Асклепий, ученый врач и выдающийся человек своего времени, придерживался мнения, что убедиться в действительной смерти женщины еще труднее, чем убедиться в смерти мужчины.

Вышеупомянутый Тод Томсон приводит несколько замечательных случаев такой приостановившейся жизни. Между прочим он упоминает некоего Френсиса Невиля, нормандского дворянина, который два раза мнимо умирал и два раза подвергался акту похоронения. Но каждый раз, когда гроб с телом спускали в могилу, он самопроизвольно оживал. В семнадцатом веке леди Рассел, по всей видимости, умерла, и ее собирались похоронить, но когда колокол зазвенел похоронным звоном, она приподнялась в гробу и сидя воскликнула: «Пора идти в церковь!» Даймерброуз упоминает одного крестьянина, который в течение трех дней не подавал никаких признаков жизни, но когда его положили в гроб около могилы, ожил и еще прожил многие годы. В 1836 г. в Брюсселе уважаемый горожанин впал в глубокую летаргию в воскресенье утром. В понедельник, когда его спутники готовились заколачивать гвозди в крышку гроба, он сел в гробу, протер глаза и потребовал кофе и газету.[334]

О таких случаях кажущейся смерти не очень-то редко сообщают газеты. Сейчас, когда мы пишем (апрель 1877 г.), в письме из Лондона в нью-йоркскую газету «Таймс» мы обнаружили следующий абзац:

«Мисс Энни Гудл, актриса, умерла недели три тому назад. До вчерашнего дня она еще не была похоронена. Труп теплый и мягкий, черты нежны и подвижны, как при жизни. Ее осматривали несколько врачей и наказали, чтобы над ней велось наблюдение ночью и днем. Бедная леди, очевидно, находится в трансе, но суждено ли ей проснуться, трудно сказать».

Наука рассматривает человека, как совокупность атомов, временно объединенных таинственной силой, которую называют жизненным принципом. Для материалиста единственная разница между живым и мертвым телом заключается в том, что в одном случае эта сила активна, а в другом – латентна. Когда она угасла или стала окончательно латентной, молекулы подчиняются более сильному притяжению, которое оттягивает их в сторону и рассеивает в пространстве.

Это рассеивание и является смертью, если вообще мыслима такая вещь, как смерть, когда те же молекулы после смерти проявляют интенсивную жизненную энергию. Если смерть есть только остановка переваривающей, движущейся и шлифующей мысли машины, как может смерть быть действительной, а не относительной, до тех пор, пока машина по-настоящему не разрушена и не рассеяна? До тех пор, пока какие-либо части еще цепляются друг за друга, центростремительные жизненные силы еще могут преодолеть рассеивающие центробежные силы. Элифас Леви говорит:

«Изменение является свидетельством движения, а движение раскрывает присутствие жизни. Труп не разлагался бы, если бы он был мертв; все составляющие его молекулы живы и стремятся отделиться. И неужели вы думаете, что дух отделяется самым первым для того, чтобы больше не существовать? Что мысль и любовь могут умереть, когда более грубые формы материи не умирают? Если это изменение должно называться смертью, то мы умираем и рождаемся каждый день, ибо каждый день наши формы подвергаются изменениям» [158].

Каббалисты говорят, что человек не мертв, когда его тело погребено. Смерть никогда не бывает внезапной, ибо как учит Гермес, ничто в природе не совершается насильственными преобразованиями. Все происходит постепенно, и, так же как требуется долгое время и постепенное развитие, чтобы получилось человеческое существо, точно также требуется длительное время, чтобы полностью удалить из остова всю жизнь.

«Смерть может быть абсолютным концом существования не более, чем рождение может быть началом действительного существования. Рождение доказывает предсуществование существа, а смерть доказывает бессмертие», – говорит тот же самый французский каббалист.

В то время как образованные христиане безоговорочно верят в воскрешение дочери Джайра, главы синагоги, и в другие библейские чудеса, причем это такие христиане, которые возмущаются, когда их называют суеверными, они с презрительным скептицизмом относятся к таким свидетельствам, как, например, повествование жизнеописателя Аполлония Тианского о том, как последний воскресил девушку. Диогену Лаэртскому, который упоминает о женщине, воскрешенной Эмпедоклом, оказывается не более уважения, и имя языческого тауматурга в глазах христианина не более как синоним обманщика. Наши ученые, по крайней мере в этом отношении, на одну ступень выше: они охватывают всех библейских пророков и апостолов, а также языческих чудотворцев, и разделяют их всех на две категории: на галлюцинирующих глупцов и ловких обманщиков.

Но христиане и материалисты с очень маленьким усилием с их стороны могли бы показаться справедливыми и логичными в одно и то же время. Чтобы совершить такое чудо, им следует только согласиться понимать то, что они читают, и прочитанное подвергнуть критике без предвзятых мнений и с правильным суждением. Давайте посмотрим, насколько это возможно. Оставив в стороне неправдоподобный вымысел о Лазаре, мы выберем два случая: дочери правителя, воскрешенной Иисусом, и Коринфской невесты, воскрешенной Аполлонием. В первом случае, совершенно не обращая внимания на многозначительное выражение Иисуса – «Она не мертва, но спит», – духовенство вынуждает своего бога стать нарушителем своего собственного закона и даровать одному то, в чем он всем другим отказывает, не имея в виду ничего лучшего, как только сотворение бесполезного чуда. Во втором случае, несмотря на то, что слова жизнеописателя Аполлония настолько ясны и точны, что не дают ни малейшего повода к неправильному их истолкованию, оно обвиняет Филострата в умышленном обмане. Кто мог быть честнее, чем он, и кого можно еще меньше обвинить в обмане, когда, описывая сцену воскрешения молодой девушки Тианским мудрецом, которая происходила в присутствии большого стечения людей, жизнеописатель говорит: «она казалась умершей».

Другими словами, он очень умело указывает, что это был случай приостановленной жизни; а затем он немедленно добавляет: «Так как сильный дождь полил на молодую девушку», – пока ее несли к погребальному костру «с лицом, повернутым кверху, то это также могло пробудить ее чувства» [122, кн. iv, гл. xvi]. Разве эти слова не доказывают ясно, что в этом воскрешении Филострат не усматривал никакого чуда? Не наводит ли это скорее на мысль о высокой учености и искусстве Аполлония, который, «подобно Асклепию обладал способностью с одного взгляда определять, где настоящая и где кажущаяся смерть?» [123, т. ii]

Воскрешение после того, как душа и дух целиком отделились от тела и когда последняя электрическая нить связи порвана, настолько же невозможно, как невозможно однажды развоплотившемуся духу еще раз воплотиться на земле иным путем, кроме описанного в предыдущих главах.

«Лист, однажды оторвавшийся от своей ветки, уже не может снова прикрепиться к этой ветке», – говорит Элифас Леви. – «Гусеница превращается в бабочку, но бабочка больше не возвращается в сброшенную оболочку. Природа закрывает двери за всеми, кто проходит и толкает жизнь вперед. Формы проходят, мышление остается и не вспоминает о том, что оно уже исчерпало» [158].

Почему же думать, что Асклепий и Аполлоний являлись обладателями особых способностей, чтобы разобраться, что человек действительно умер? Обладают ли таким знанием современные медицинские школы, чтобы наделять им своих учеников? Пусть отвечают на это их авторитеты. Эти случаи воскрешения, совершенные Иисусом и Аполлонием, настолько хорошо засвидетельствованы, что кажутся подлинными. Была ли жизнь в том и другом случае просто приостановлена или нет, важным фактором остается то, что благодаря какой-то своеобразной силе, присущей обоим чудотворцам, они моментально вернули жизнь кажущимся мертвым.[335]

Не потому ли, что современные врачи еще не открыли секрета, которым, очевидно, владели древние теурги, они отрицают такую возможность?

Так как психологией теперь пренебрегают и, по признанию наиболее честных ее исследователей, она находится в странном хаотическом состоянии, то маловероятно, что наши современные ученые в скором времени снова откроют утерянные познания древних. В старину, когда на пророков не смотрели, как на шарлатанов и на тауматургов, как на обманщиков, существовали учебные заведения, где преподавались пророчествование и оккультные науки вообще. В записях Самуил числится главою такого учреждения в Рамахе; а Елисей в Иерихоне. Эти школы хазим славились по всей стране. Хилел имел регулярную академию, и хорошо известно, что Сократ послал несколько своих учеников изучать мантицизм. Изучение магии или мудрости включало в себя все отрасли науки, метафизические так же, как и физические, психологию и физиологию в их общепринятых и в оккультных фазах, а изучение алхимии было общим, ибо она является и физической и духовной наукою. Почему тогда сомневаться или удивляться, что древние, которые изучали природу в ее двойственности, сделали открытия, которые для наших современных физиков, изучающих только мертвую букву природы, являются закрытой книгой?

Таким образом, обсуждаемый нами вопрос состоит не в том, может ли быть воскрешено мертвое тело – ибо утверждать такую возможность равнялось бы признанию, что чудо возможно, что явно абсурдно – но вопрос состоит в том, чтобы убедиться, могут ли медицинские авторитеты претендовать на то, что они в состоянии определить точный момент смерти. Каббалисты говорят, что смерть наступает в то мгновение, когда астральное тело или жизненный принцип и дух навсегда расстаются с плотным телом. Ученый врач, который отрицает существование астрального тела и духа, не допускает существования ничего другого, кроме жизненного принципа, судит о наступлении смерти, когда жизнь, по всей видимости, угасла. Когда прекращается деятельность сердца и легких, и появляется трупное окоченение, а в особенности, когда начинается разложение, врач объявляет пациента мертвым. Но летописи медицины кишат примерами «приостановленной жизни» в результате асфиксии при утопании, вдыхания газов и других причин; жизнь утопленников иногда была восстановлена после того, как они уже 12 часов считались мертвыми.

В случаях сомнамбулического транса все признаки смерти налицо, дыхание и пульс угасшие; животное тепло исчезло, мышцы затвердевшие, глаза стеклянные, тело бесцветное. В нашумевшем случае с полковником Тоуншендом, последний погрузился в это состояние в присутствии трех медиков, которые по истечении некоторого времени убедились, что он в самом деле умер; когда же они уже собрались уходить из комнаты, он медленно ожил. Он описал свой своеобразный талант, говоря, что он «может умирать, или испускать последний вздох когда ему вздумается, и затем, приложив усилия, так или иначе, он может возвращаться к жизни снова».

В Москве несколько лет тому назад произошел замечательный случай кажущейся смерти. Жена богатого коммерсанта пролежала в каталептическом состоянии семнадцать дней, в течение которых власти сделали несколько попыток похоронить ее; но так как разложение не наступало, семья отклонила церемонию, и по истечении упомянутого срока жизнь мнимо умершей была восстановлена.

Из вышеприведенных примеров видно, что даже наиболее ученые медики не в состоянии в точности удостовериться, когда человек мертв. То, что они называют «приостановлением жизни», есть то состояние, из которого человек спонтанно возвращается к жизни через усилие своего собственного духа, который может быть побужден к этому какою-нибудь из многих возможных причин. В таких случаях астральное тело не расставалось с физическим телом; его внешние функции, просто, приостановлены, человек находится в состоянии оцепенения, и воскрешение его есть просто просыпание из этого состояния.

Но в тех случаях, которые физиологи назвали бы «действительной смертью» хотя на самом деле все обстоит по-другому: астральное тело покинуло физическое; возможно, в некоторых местах началось разложение. Как можно оживить такого человека? Ответ таков: нужно насильно принудить внутреннее тело вернуться во внешнее тело и разбудить в последнем жизнедеятельность. Часы совершили свой пробег, нужно их снова заводить. Если смерть абсолютна, если органы не только перестали функционировать, но и утеряли способность к возобновлению функций, то целая вселенная могла бы быть приведена в смятение, чтобы оживить труп – потребовалось бы чудо. Но, как мы уже раньше говорили, человек не мертв, когда холоден, закоченевший, без пульса, без дыхания, и даже при признаках разложения; он не мертв и после того как похоронен, пока не будет достигнута определенная степень. Эта степень достигается, когда жизненные органы настолько разложились, что если их снова оживить, они не будут в состоянии выполнять свои обычные функции; когда главная пружина и винтики машины съедены ржавчиной, они развалятся при повороте ключа. До тех пор, пока эта степень не достигнута, астральное тело, безо всякого чуда, может снова войти в свое покинутое жилище или усилием своей собственной воли, или же под неотразимым воздействием воли того, кто знает силы природы и умеет ими управлять. Искра не погасла, но только латентна – латентна, как огонь в кремне или тепло в холодном железе.

В случаях наиболее глубокого каталептического ясновидения, каких добился Дю Потэ и которые очень живо описаны покойным профессором Уильямом Грегори в его «Письмах о животном магнетизме», дух настолько освобождается от тела, что он уже не мог бы сам в него возвратиться без содействия усилий воли месмеризатора. Практически усыпленный мертв и, если его предоставить самому себе, дух ушел бы от него навсегда. Хотя и независим от оцепеневшей физической оболочки, наполовину освободившийся дух все еще останется привязанным к ней магнетическим шнуром, который ясновидящие описывают, как темный и дымный по сравнению с непередаваемой прозрачностью астральной атмосферы, через которую они смотрят. Плутарх, повествуя о Теспезии, который упал с большой высоты и пролежал три дня, считаясь мертвым, излагает переживания последнего в течение этого периода частичной смерти:

«Теспезий», – рассказывает он, – «увидел, что он отличается от окружающих его умерших. Те были прозрачны и окружены сиянием, тогда как он влачил за собою след темного излучения, теневую линию».

Все его описание, подробное и обстоятельное в деталях, подтверждается ясновидящими всех времен, и постольку, поскольку этого рода свидетельства могут быть приняты, оно очень важно. Каббалисты, как они истолкованы Элифасом Леви в его «Духовной науке», говорят, что

«Когда человек засыпает своим последним сном, он до того, как обретет сознание в том свете, видит что-то вроде сновидения. В зависимости от того, как он верил при жизни, он видит или прекрасное видение или ужасный кошмар, рай или ад. Вот почему часто случается, что испуганная душа буйно устремляется назад в земную жизнь, которую только что оставила, и вот почему некоторые, кто были по-настоящему мертвы, то есть те, кто, если бы их не трогали и оставили в покое, мирно ушли бы навсегда в тот свет в состояние бессознательной летаргии, если их слишком скоро хоронят, снова оживают в могиле».

В этой связи читатель, может быть, вспомнит, хорошо известный случай с одним стариком, который в своем завещании распорядился выдать щедрые подарки своим осиротевшим племянницам. Завещание перед самой смертью он вручил своему богатому сыну вместе с приказаниями, чтобы его воля была выполнена. Но он пробыл мертвым всего несколько часов, как сын, очутившись наедине с трупом, разорвал завещание и сжег его. Очевидно, сцена этого возмутительного поступка настолько подействовала на витающий дух, что он возвратился в тело, и старик, приподнявшись со своего смертного ложа, произнес яростное проклятие ужасом объятому негодяю, после чего упал обратно на ложе и испустил дух – на этот раз навсегда. Дион Буциколт воспользовался такого рода эпизодом для своей впечатляющей драмы «Людовик XI»; а Чарльз Кейн производил глубокое впечатление в роли французского монарха, когда этот мертвый король оживает на мгновение и схватывает корону в том момент, когда к ней приближается принц-наследник.

Леви говорит, что оживление не является невозможным, пока жизненный организм не разрушен и астральная душа недалеко.

«Природа», – говорит он, – «ничего не совершает внезапными рывками, и смерти предшествует некоторое состояние в роде летаргии. Это какое-то оцепенение, которое может быть преодолено сильным потрясением или магнетизмом могущественной воли».

Именно таким образом он объясняет воскрешение мертвеца, которого бросили на кости Елисея. Он объясняет это тем, что в тот момент душа витала около тела; по преданию, в это время на погребальную процессию напали разбойники; испуг участников процессии передался по симпатической связи душе умершего, которую охватил ужас при мысли, что разбойники осквернят ее тело, и она «с силою снова вошла в него, подняла и спасла его». Те, кто верят, что душа переживает тело, в приведенном случае не усмотрят ничего сверхъестественного, а только – чистое проявление закона природы. Рассказывать же этот случай материалисту, как бы достоверно он ни был засвидетельствован, напрасный труд; богослов, который везде в природе ищет особое провидение, причислит его к чуду. Элифас Леви говорит:

«Это воскрешение они приписали соприкосновению с костями Елисея, и, логически, с тех пор началось поклонение мощам».

Бальфур Стюарт прав – ученые «ничего или почти ничего не знают об элементарной структуре и свойствах материи, органической и неорганической».

Теперь под нами основание настолько прочное, что мы можем сделать еще один шаг вперед. То же самое знание и власть над оккультными силами природы, включая и жизненную силу – власть, позволяющая факиру временно оставлять свое тело и снова входить в него, давшая возможность Иисусу, Аполлонию и Елисею вызвать обратно к жизни нескольких человек, давала иерофантам древности возможность оживлять статуи и заставлять их действовать и говорить, подобно живым людям. Это то же самое знание и власть, которые дали Парацельсу возможность сотворить его гомункула; Аарону – превратить свой жезл в змею и в покрывающуюся почками ветвь; Моисею – покрыть Египет лягушками и другими тварями; египетскому теургу – оживлять его пигмейскую Мандрагору, которая обладала физической жизнью, но не имела души. Это не более чудесно, что Моисей при предоставлении ему надлежащих условий мог вызвать появление огромных пресмыкающихся и насекомых, чем то, что современные ученые при благоприятных условиях вызывают к появлению в жизни малых существ, которых они называют бактериями.

А теперь, в связи с древними чудотворцами и пророками, обратимся к претензиям современных медиумов. Они претендуют на то, что они в состоянии воспроизводить все формы феноменов, занесенных на страницы как священной, так и светской истории. Выбирая среди разнообразия кажущихся чудес левитацию осязаемых неодушевленных предметов так же, как и человеческих тел, мы обратим наше внимание на условия, при которых этот феномен происходит. В историю занесены имена языческих теургов, христианских святых, индийских факиров, духовных медиумов, которые совершали левитацию и иногда оставались висеть в воздухе значительное время. Этот феномен не ограничивался одною страною или эпохою и почти неизменно производящие его субъекты были религиозными экстазниками, адептами магии или, как теперь, спиритуалистическими медиумами.

Факт, что бессознательные проявления духовных сил так же, как сознательные деяния высшей магии происходили во всех странах во всех веках как с участием иерофантов, так и с участием безответственных медиумов, мы считаем настолько прочно установленным, что он более не требует усилий с нашей стороны, чтобы его доказывать. Когда нынешняя усовершенствованная европейская цивилизация еще находилась в хаотическом состоянии, оккультная философия, уже поседевшая в веках, размышляла об атрибутах человека по аналогии с атрибутами его Творца. Позднее, личности, чьи имена навсегда останутся бессмертными и начертанными на портале духовной истории человечества, на своем личном живом примере показали, как сильно могут быть развиты богоподобные силы в микрокосмосе. Описывая «Учения и главных учителей александрийской школы», – профессор А. Уайлдер говорит:

«Плотин учил, что в душе существует импульс возвращения, любовь, которая влечет ее вовнутрь к ее истоку и центру, к вечному добру. В то время как человек, который не понимает, что душа содержит красоту в себе самой, стремится создать утомительными усилиями красоту вне себя, – мудрый познает красоту внутри себя, развивает эту идею, углубляясь в самого себя, концентрируя свое внимание, и таким образом, воспаряя кверху, к тому божественному роднику, который струится внутри его. Бесконечное не познается рассудком… но способностью, более высокою, чем рассудок, путем вхождения в некое состояние, в котором личность, так сказать, перестает быть ограниченным конечным „Я“, и в этом состоянии ему сообщается божественная сущность. Это есть – ЭКСТАЗ».

Об Аполлонии, который утверждал, что он видит «настоящее и будущее в чистом зеркале», вследствие своего воздержанного образа жизни, профессор весьма красиво выразился:

«Это то, что можно назвать духовной фотографией. Душа – это камера, в которой факты и события, будущее, прошлое и настоящее одинаково запечатлены, и ум осознает их. За пределами нашего каждодневного мира все подобно одному дню или состоянию, где прошедшее и будущее заключены в настоящем» [45].

Были ли эти богоподобные люди «медиумами», какими их считают ортодоксальные спиритуалисты? Ни в коем случае, если мы под термином «медиум» подразумеваем тех «болезненных сенситивов», которые рождаются с определенными свойствами организма и кто по мере развития своих сил все более и более становятся доступными неотразимому для них влиянию разнообразных духов, чисто человеческих, элементарных или элементальных. Бесспорно это так, если мы будем считать каждую личность медиумом, в магнетической атмосфере которого обитатели высших невидимых миров могут двигаться, действовать, жить. В таком смысле каждый человек есть медиум. Медиумизм может быть: 1) саморазвившимся; 2) развившимся под внешним влиянием; 3) может оставаться латентным в течение всей жизни. Читатель должен запомнить определение этого термина, ибо, если он не будет правильно понят, произойдет неизбежная путаница. Такого рода медиумизм может быть активным или пассивным, отталкивающим или воспринимающим, положительным или отрицательным. Медиумизм измеряется качеством ауры, которою личность окружена. Она может быть плотной, облачной, зловонно тошнотворной и ядовитой для чистого духа и может привлекать только тех гадких существ, которые в ней чувствуют себя прекрасно, как угорь чувствует себя прекрасно в мутных водах; или же она может быть чистой, хрустальной, прозрачной, опаловой, как утренняя заря. Все зависит от нравственности медиума.

Вокруг таких людей, как Аполлоний, Ямвлих, Плотин и Порфирий собирался этот небесный нимб. Он был выработан силою их собственных душ в тесном согласии с их духом, сверхчеловеческою нравственностью и святостью их жизней; он был подкреплен частыми внутренними экстатическими созерцаниями. К таким святым людям чистые духовные влияния могли приближаться. Излучая кругом атмосферу божественной благодати, они обращали в бегство злых духов. Те не только не могут существовать в их ауре, но даже не могут оставаться в ауре одержимых, если тауматург применяет свою волю или даже только приближается к ним. Это есть медиаторство, а не медиумизм. Такие люди являются храмами Бога Живого; но если этот храм оскверняется допущением в него злой страсти, мысли или желания, то медиатор впадает в сферу колдовства. Дверь открыта; чистые духи уходят, и врываются порочные. Это все еще медиаторство, хотя и медиаторство зла; колдун, подобно светлому магу, формирует свою собственную ауру и подчиняет своей воле близких ему по духу низших духов.

Но медиумизм, как его теперь понимают, и как он теперь проявляется, совсем другое дело. Обстоятельства, независящие от его собственной воли, могут или при рождении или впоследствии видоизменить ауру человека так, что будут проявляться странные физические или ментальные, дьявольские или ангельские явления. Такой медиумизм так же, как вышеупомянутое медиаторство, существовал на земле со времени появления на ней человека. Первый есть податливость слабой смертной плоти управлению и внушению духов и разумов иных, вместо своего собственного бессмертного духа. Буквально это – одержание и одержимость; и медиумы, которые гордятся тем, что являются верными рабами своих «руководителей» и с негодованием отвергают идею «контроля» проявлений, не в состоянии убедительно отрицать этот факт. Медиумизм олицетворен в повествовании о Еве, поддающейся доводам Змия; о Пандоре, заглянувшей в запретный ларчик и выпустившей в мир горе и зло; о Марии Магдалине, которая будучи одержима «семью бесами», была наконец спасена победоносной борьбой ее собственного бессмертного духа, тронутого присутствием святого медиатора, выступившего против одержателей. Этот медиумизм, будь он благотворен или зловреден, всегда пассивен. Счастлив обладатель того чистого сердца, которое бессознательно самою чистотою своей внутренней природы отталкивает темных духов зла. Ибо, по истине, это сердце не имеет другого орудия защиты, кроме прирожденной добродетели и чистоты. Практикуемый в наши дни медиумизм является более нежелательным даром, нежели одеяние Нессеса.

«Дерево познается по его плодам». Наряду с пассивными медиумами по мере продвижения мировой истории появляются активные медиаторы. Мы обозначаем их этим термином за неимением лучшего. Древние колдуны и прорицатели, а также обладатели «дружественных духов» вообще превращали свой дар в профессию; обеах-колдунья в Эн-Доре, так хорошо обрисованная Генри Мором, хотя и заколола теленка для Саула, принимала мзду от других посетителей. В Индии фокусники-чарователи, которые, кстати сказать, менее жадны к плате, чем многие современные медиумы, и эссауа или колдуны и чарователи змей Азии и Африки, все пользуются своим даром для приобретения денег. Но не так поступают медиаторы и иерофанты. Будда был нищенствующим монахом и отказался от отцовского трона. «Сыну Человеческому негде было преклонить свою голову»; у его избранных учеников не было в кошельках «ни золота, ни серебра, ни меди». Аполлоний половину своего состояния отдал родственникам, а другую половину роздал нищим; Ямвлих и Плотин прославились своею благотворительностью и самоотверженностью; факиры и святые странствующие и нищенствующие монахи честно описаны Жаколио; пифагорейцы, ессеи и терапевты считали, что прикасанием к деньгам они оскверняют свои руки. Когда апостолам предлагали деньги, чтобы они за это наделяли духовными силами, Петр, несмотря на то, что в Библии он изображен трусом и трижды отступником, все же с негодованием отвергает это предложение, сказав:

«Твои деньги погибнут вместе с тобой, ибо ты думал, что дар Божий можно приобрести за деньги».

Эти люди были медиаторы, руководимые лишь собственным персональным духом или божественной душой; они пользовались помощью духов только постольку, поскольку они держались правильности пути.

Мы далеки от мысли бросить тень или несправедливо запятнать физических медиумов. Будучи тревожимы разнообразными разумами, подавляемые пересиливающим их влиянием, от которого их слабая и нервная натура не может отделаться, – они приходят в болезненное состояние, которое, наконец, становится хроническим, и эти «влияния» мешают им заниматься другим делом. И ментально и физически они становятся негодными для других занятий. Кто может осудить их, когда, будучи доведены до последней крайности, они вынуждены обратить медиумизм в профессию? И, как недавние события с большой очевидностью доказали, вряд ли можно завидовать такому призванию! Это не медиумы, реальные, настоящие, подлинные медиумы, кого мы когда-либо хотели бы упрекнуть, но их покровители, спиритуалисты.

Плотин, когда его приглашали на богослужение в храм, чтобы поклониться богам, говорят, гордо ответил: «Они (духи) должны приходить ко мне». Ямвлих утверждал и на собственном примере доказал, что наша душа может достичь общения с высочайшими разумами «более высокого естества, чем мы сами» и тщательно отгонял в своих теургических церемониях[336] каждого низшего духа или плохого демона, опознавание которых он преподавал своим ученикам. Согласно данным профессора Уайлдера, Прокл, который «разработал целую теософию и теургию своих предшественников и стройную систему,[337] верил, как и Ямвлих, в возможность обладать божественной силой, которая, преодолевая земную жизнь превращала человека в орган божественности». Он даже учил, что существует «тайный пароль, который переносит человека из одного порядка духовных существ в другой все выше и выше до тех пор, пока он не дойдет до абсолютной божественности». Аполлоний презрительно относился к колдунам и к «обычным предсказателям; он заявлял, что именно, его „особенно умеренный образ жизни являлся тем фактором, который создал обостренность чувств и также другие способности, благодаря чему могли происходить величайшие и весьма замечательные явления“. Иисус заявил, что человек есть господин субботы, и по его веление земные и элементарные духи убегали из своих временных обиталищ; то была власть, которую разделяли с ним Аполлоний и многие из братства ессеев в Иудее и на горе Кармил.

Несомненно, что имелись обоснованные причины, почему древние преследовали неупорядоченных медиумов. Иначе, почему бы они стали во времена Моисея и Давида поощрять пророчествование, предсказывания, гадания, астрологию и содержали школы и колледжи, где эти естественные дарования укреплялись и развивались, тогда как ведьмы и те, кто гадали с помощью духа, Об, предавались смерти? Даже во времена Христа бедные преследуемые медиумы были загнаны в гробницы и в пустоши вне городских стен. Откуда такое явное грубо несправедливое отношение? Почему на долю физических медиумов тех дней выпало изгнание, преследование, а целые общины тауматургов, подобно ессеям, были не только терпимы, но пользовались уважением? Это происходило потому, что древние, в отличие от нас, умели «испытывать» духов и усматривать разницу между духами добра и зла, человеческими и элементальными. Они также знали, что неупорядоченные сношения с духами навлекали разрушение на человека и бедствие на общину.

Такой взгляд на медиумизм может быть новостью, притом новостью неприемлемой для многих современных спиритуалистов, но все же это взгляд, который преподавался в древней философии, и этот взгляд находит подтверждение в опыте человечества со времен беспамятных.

Ошибочно говорить, что медиум развил в себе какие-то силы. У пассивного медиума нет никакой силы. Он обладает неким моральным и физическим состоянием, которое вызывает излучение или ауру, в которой управляющие им разумы могут жить и посредством которой они могут проявляться. Он только носитель, сосуд, через который они проявляют свою силу. Эта аура день за днем меняется и, как видно по экспериментам мистера Крукса, меняется даже ежечасно. Это внешний результат, вызванный внутренними причинами. Нравственное состояние медиума определяет, какого рода духи к нему приходят; и духи, которые к нему приходят, в свою очередь, влияют на медиума интеллектуально, физически и морально. Усовершенствование его медиумизма пропорционально его пассивности и опасности, какую она навлекает, возрастают равносильно. Когда медиум полностью «развился» (стал совершенно пассивным), его собственная астральная душа может быть полностью парализованной и даже вытесненной из тела, которое в этом случае занимается элементалом или, что еще хуже, демонской человеческой душой из восьмой сферы, которая распоряжается его телом, как своим собственным. Очень часто причину наиболее нашумевших преступлений следует искать в таких одержаниях.

Так как физический медиумизм зависит от пассивности, то лекарство от него напрашивается само собою – пусть медиум перестанет быть пассивным. Духи никогда не управляют людьми положительного характера, решившими отражать все посторонние влияния. Слабых и слабовольных, кого они могут сделать своими жертвами, они вгоняют в пороки. Если эти творящие чудеса элементалы и развоплощенные дьяволы, называемые элементариями, являются ангелами-хранителями, за коих они слывут в течение последних тридцати лет, – почему они не дали своим верным медиумам, по крайней мере, доброго здоровья и семейного счастья? Почему они покидают их в самые критические моменты испытаний, когда медиумов обвиняют в обмане? Общеизвестен факт, что лучшие физические медиумы или болезненны или обладают склонностью к тем или другим ненормальным порокам. Почему же исцеляющие «духи-руководители», которые заставляют своих медиумов играть для других роли тауматургов и терапевтов, не дают им самим дара крепкого здоровья и жизнеспособности? Древние тауматурги и апостолы, в общем, если и не всегда, пользовались хорошим здоровьем; их магнетизм никогда не передавал больному пациенту какого-либо физического или нравственного пятна; и их никогда не обвиняли в ВАМПИРИЗМЕ, в котором газета спиритуалистов весьма справедливо обвиняет некоторых медиумов-целителей.[338]

Если мы приложим вышеописанный закон медиумизма и медиаторства к вопросу о левитации, с которого мы начали эту дискуссию, что мы найдем? Вот перед нами медиум и один из класса медиаторов – оба левитируют, первый на спиритическом сеансе, последний – в состоянии молитвы или экстатического созерцания. Так как медиум пассивен, то он должен быть поднят в воздух; экстазник же, будучи активным, должен подняться в воздух сам. Первого поднимают его знакомые духи, – кто бы или что бы они ни были, – последний же поднимается силою своего собственного устремленного духа. Можно ли обоих, без разбору, называть медиумами?

Но тем не менее нам могут ответить, что те же самые феномены, которые происходили в присутствии святых древних времен, происходят теперь в присутствии современных медиумов. Несомненно. И то же самое было в дни Моисея, ибо мы верим, что победа, якобы одержанная им над магами фараона и описанная в «Исходе», есть только националистическое хвастовство со стороны «избранного народа». Та же сила, которая производила его феномены, производила также феномены египетских магов, тем более, что египетские маги были первыми учителями Моисея и передали ему свою «мудрость». Но даже в те дни, они, кажется, понимали разницу между феноменами, которые внешне казались одинаковыми. Опекающее национальное божество евреев (которое не есть Высочайший Отец)[339] внушительно запрещает, во «Второзаконии» [XVIII], своему народу «делать мерзости, какие делали народы сии: не должен находится у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызыватель духов, волшебник и вопрошающий мертвых».

Какая же тогда разница между всеми вышеперечисленными феноменами, когда они производятся «другими народами» и когда производятся пророками? Очевидно, тут имелась основательная причина, и мы находим ее в «Первом Послании Иоанна», IV, где сказано: «Не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире». Единственным мерилом, находящимся в распоряжении спиритуалистов и нынешних медиумов, которым они могут испытывать духов, является суждение сообразно: 1) их действиям и речам; 2) их готовности проявляться; и 3) по тому, стоит ли поставленная цель того, чтобы ради нее появлялся развоплощенный дух, может ли эта цель оправдать, что из-за нее потревожили умершего. Саул был на грани гибели сам, а также его сыновья, и все же Самуил спросил его: «Почему ты побеспокоил меня, вызыванием вверх?»[340] Но «разумы», которые посещают спиритические сеансы, появляются на кивок каждого бездельника, захотевшего на час избавиться от скуки.

В номере «Лондонского спиритуалиста» от 14 июля помещена длинная статья, в которой автор стремится доказать, что «волшебные чудеса нынешних дней, принадлежавшие так называемому современному спиритуализму, идентичны по своему характеру с чудесами патриархов и апостолов старины».

Мы вынуждены категорически возражать против такого утверждения. Они идентичны лишь постольку, поскольку одни и те же оккультные силы природы их производят. Но хотя эти силы и власти могут быть направляемы и, несомненно, направляются невидимыми разумами, последние различаются по своей сущности, характерам и целям больше, чем различаются люди, ибо они состоят из белых, черных и коричневых, красных и желтых людей, куда входят святые и преступники, гении и идиоты. Пишущая эти строки может пользоваться услугами прирученного орангутанга или островитянина южных морей, но один тот факт, что она имеет слугу, не делает ее идентичной ни Аристотелю, ни Александру. Вышеупомянутый писатель сравнивает Иезекииля, «поднятого духом» и приведенного к «переселенным в Тель-Авив» [Иезекииль, III, 12-14], с левитацией некоторых медиумов и трех еврейских юношей в «огненной печи» с другими несгораемыми медиумами; «свет духов» Джона Кинга приравнивается к «горящей лампе» Авраама, и наконец, случай с давенпортскими братьями, освобожденными из тюрьмы Освего, сопоставлен с освобождением Петра, которого освободил. «Ангел Господен»!

За исключением повествования о Сауле и Самуиле, в Библии нет другого примера «вызывания мертвых». Что же касается законности такого деяния, то против него возражают пророки. Моисеи издал декрет, приговаривающий к смерти тех, кто вызывает духов мертвых, – «некромантов». Нигде по всему Ветхому Завету и также в произведениях Гомера и Виргилия общение с умершими не называется иначе, как некромантия. Филон Иудей вкладывает в уста Саула слова, что если он изгонит из своей земли всех гадателей и некромантов, то имя его переживет его самого.

Одною из величайших причин этому было учение древних, что ни одна душа из «обители благословенных» не вернется на землю, за исключением только тех случаев, когда ее появление требуется, имея в виду какую-либо великую цель на благо человечества. В последнем случае нет надобности эту «душу» вызывать. Она посылает свои вещие послания или посредством быстро исчезающего подобия самой себя или через вестников, которые могут появляться в материальной форме и точно олицетворять умершего. Души же, которые так легко могут быть вызваны, считаются небезопасными и бесполезными для сношений. Это души или, скорее, лярвы из подземных областей либо – шеола, той области, называемой каббалистами восьмой сферой, но весьма отличающейся от ортодоксального Ада или Гадеса древних мифологов. Это вызывание и сопровождающая его церемония описаны Горацием, а Маймонид приводит нам подробности еврейского обряда. Все некромантические церемонии совершались на высоких местах и холмах и для задабривания этих человеческих вампиров применялась кровь [118, т. i, гл. i].

«Я не могу помешать ведьмам, чтобы они не подбирали своих костей», – говорит поэт, – «смотри, как они наливают кровь в яму, чтобы приманить души, которые произнесут свои предсказания!»[341]«Cruor in fossam confusus, ut inde manes elicirent, animas responsa daturas».

«Души», – говорит Порфирий, – «больше всего предпочитают свежепролитую кровь, которая, по-видимому, на короткое время восстанавливает в них некоторые способности жизни» [211].

Что же касается материализации, то в священных писаниях их много и они разнообразны. Но осуществлялись ли они при таких же условиях, как в современных сеансах? Темнота, по-видимому, не требовалась в те дни патриархов и магических сил. Три ангела, которые явились Аврааму, пили при полном дневном свете, ибо он «сидел при входе в шатер свой, во время зноя дневного» [Книга Бытия, XVIII, 1], – говорится в Библии. Духи Ильи и Моисея также показались днем, так как невероятно, чтобы Христос и апостолы восходили на высокую гору ночью. Иисус представлен, как показавшийся Марии Магдалине в саду рано утром, а апостолам в три различных часа, а в общем – днем; однажды – «когда уже настало утро» [Иоанн, XXI, 4]. Даже когда ослица Валаама увидела «материализованного ангела», это произошло при полном полуденном свете.

Мы готовы полностью согласиться с писателем, что мы находим в жизни Христа (и добавим – в Ветхом Завете тоже) «беспрерывную запись духовных манифестаций», но ничего медиумистического, физического характера, за исключением, пожалуй, посещения Саулом в Седекле женщины обеах из Эндора. Это большая разница.

Правда, обещание Учителя было ясно изложено: «Истинно, и еще большие дела, чем эти, будете совершать вы» – дела медиаторские. Согласно Иоилю, настанет время, когда изольется на людей божественный дух: «Будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, старцам вашим будут снится сны, и юноши ваши будут видеть видения» [Иоиль, II, 28]. Настало время, и они все это делают теперь. У спиритуализма есть и свои провидцы и мученики, свои пророки и целители. Подобно Моисею, Давиду и Иораму, имеются медиумы, которые получают сообщения посредством автоматического письма от подлинных планетарных и человеческих духов; и самые лучшие из них не приносят медиумам никакого денежного вознаграждения. Величайший сторонник дела спиритуализма во Франции – Леймар – сейчас томится в заключении, и, как он сам говорит с трогательным пафосом, он «больше не человек, а номер» в тюремной регистрации.

Мало, очень мало говорящих со спиритуалистической трибуны по вдохновению, и если они, вообще, знают, что было сказано, то они находятся в состоянии, описанном Даниилом: «Не стало во мне бодрости. И слышал я глас слов его; и как только услышал глас слов его, в оцепенении пал я на лице мое и лежал лицем к земле» [Даниил, X, 8]. Существуют медиумы, те, о которых мы говорили и для которых могло бы быть написано пророчество Самуила: «И найдет на тебя Дух Господень, и ты будешь пророчествовать с ними и сделаешься иным человеком» [1 Самуил, X, 6]. Но где в длинном ряду библейских чудес мы прочтем о летающих по воздуху гитарах, гремящих тамбуринах, звенящих колокольчиках, преподносимых в затемненных комнатах в качестве доказательств бессмертия?

Когда обвиняли Христа, что он выгоняет бесов силою Вельзевула, он отрицал это, и резко ответил, спросив: «С помощью кого ваши сыновья и дочери их выгоняют?» Опять-таки спиритуалисты утверждают, что Иисус был медиум, и что им управлял один или многие духи; но когда его в этом обвинили, он сказал, что ничего подобного нет.

«Не правду ли мы говорим, что Ты Самарянин и что бес в Тебе?» – Бес здесь в еврейском тексте означает демона, обеах или духа-покровителя. – «Иисус отвечал: во Мне беса нет» [Иоанн, VII, 48].

Писатель, у которого мы взяли вышеприведенные цитаты, также пытается провести параллель между воздушными полетами Филиппа и Иезекииля, и миссис Гаппи и других современных медиумов. Он не осведомлен или забывает о том факте, что в то время, как левитация происходит у обоих классов [медиаторов и медиумов], причины, вызывающие левитацию, совершенно различны. Сущности этого различия мы уже коснулись. Левитация может быть произведена субъектом сознательно и также может произойти бессознательно для субъекта. Фокусник заранее определяет, что он должен быть поднят на воздух на столько-то времени на такую-то высоту и соответственно регулирует оккультные силы. Факир осуществляет то же самое своим устремлением и волей, сохраняет контроль над своими движениями. То же самое делает священнослужитель Сиама, когда он в священной пагоде поднимается в воздух с зажженной свечкой в руке на высоту 10 футов и перелетает от идола к идолу, освещая ниши, без видимой поддержки в воздухе, шагая при этом так же уверенно, как по твердой земле. Люди это видели и об этом свидетельствовали. Офицеры отряда русских, недавно совершивших кругосветное путешествие и продолжительное время пробывших в японских водах, рассказывают о факте, который они наблюдали в числе прочих чудес; они видели, как фокусники шагали по воздуху с одной вершины дерева на другую вершину без малейшей поддержки.[342] Они также видели представления, как взбираются по шесту или ленте, описанные в труде Олькотта «Люди из другого мира», и которые много раз ставились под сомнение некими спиритуалистами и медиумами, чье рвение больше их учености. Цитаты из работы полковника Гула и других писателей, приведенные в другом месте нашего труда, кажется, ставят этот вопрос вне всяких сомнений – такое действительно происходит.

Такие феномены, когда они не связаны с религиозными обрядами, в Индии, Японии, Тибете, Сиаме и в других «языческих странах» бывают в сотни раз более разнообразны и поразительны, чем те, которые Европа когда-либо видела, и они никогда не приписываются духам умерших. Питри не имеют никакого отношения к таким публичным представлениям. Нам остается только справиться по списку главных демонов, или элементальных духов, чтобы обнаружить, что сами имена их указывают на их профессию или, выражаясь яснее, на трюки, к которым каждая разновидность больше приспособлена. Перед нами мадан – родовое название, которым обозначены злые элементальные духи, полуживотные, получудовища, так как мадан означает нечто подобное своим видом корове. Он является другом злобных колдунов и помогает им осуществлять их злые цели по мести, поражая людей и скот внезапными заболеваниями и смертью.

Шудала-мадан, или кладбищенский бес, соответствует нашему вурдалаку. Он наслаждается тем, где совершаются убийства и преступления, около мест погребения и казней. Он помогает фокуснику во всех феноменах, связанных с огнем, так же как кутти-шаттан, малые бесята фокусников. Шудала, говорят, является наполовину огненным, наполовину водяным демоном, ибо он получил от Шивы разрешение принимать любой вид по собственному выбору и превращать одну вещь в другую; и когда его нет в огне, он находится в воде. Именно он является тем, который ослепляет людей, чтобы они «видели то, чего они не видят». Шула-мадан — другой озорной призрак. Он является ночным демоном, искусным в гончарном и пекарном ремеслах. Если вы поддерживаете дружбу с ним, он вам не причинит вреда; но горе тому, кто навлечет на себя его гнев. Шула любит комплименты и лесть и в общем держится под землей, и к нему должен обратиться за помощью фокусник, чтобы из семени в четверть часа вырастить дерево с созревающими плодами.

Кумил-мадан, иначе – ундина. Это элементальный дух воды, и его имя означает надувающийся как пузырь. Он очень веселый бес и поможет другу в любом деле, связанном с его ведомством. Он польет дождем и покажет будущее и настоящее в воде тем, кто прибегнет к гидромантии или гаданию водой.

Порутху-мадан, или «вырывающий» демон; он самый сильный изо всех; всякий раз, когда даются представления, в которых требуется физическая сила, например, левитация, или усмирение диких животных, он помогает исполнителю, поддерживая его над землей или преодолевая силу животного еще до того, как усмиритель произнес заклинание. Таким образом, для каждого «физического проявления» имеется свой класс элементальных духов, которые этим ведают.

Возвращаясь теперь к левитациям человеческих тел и неодушевленных предметов в современных кружках спиритуалистов, мы должны отсылать читателя к главе введения к настоящему труду. (См. «Этробация».) В связи с повествованием о Симоне Волхве мы приводили объяснения древних о том, как могут производиться левитация и перенос тяжелых тел по воздуху. Теперь мы постараемся подсказать гипотезу о том же самом, но в связи с медиумами, то есть, с лицами, которых считают бессознательными в момент совершения феномена, про которого верующие думают, что его выполняют развоплощенные «духи». Нам нет надобности повторять то, что уже достаточно объяснено ранее. Сознательное поднятие в воздух при магнитно-электрических условиях доступно только адепту, которого никогда не осилят посторонние влияния, который всегда остается единственным хозяином своей ВОЛИ.

Таким образом, левитация, мы хотим сказать, всегда должна происходить в результате подчинения закону – закону настолько же неумолимому, как тот закон, который заставляет незадетый предмет оставаться на земле. И где нам следует искать этот закон вне теории о молекулярном притяжении? Существует научная гипотеза, что та форма энергии, которая впервые соединяет материю звездных туманностей или звезд и приводит ее в вихревое крутящееся состояние, есть электричество; и современная химия целиком построена на теории электрических полярностей атомов. Водяные смерчи, торнадо, вихри, циклоны и ураганы, несомненно результаты электрического воздействия. Эти явления исследовались как сверху, так и снизу; наблюдения производились и с земли и с баллона, носящегося поверх грозового вихря.

Заметьте теперь, что эта сила в условиях сухой и теплой земной поверхности может накопить динамическую энергию, способную поднимать огромные массы воды, спрессовать атмосферические частицы и, проносясь по стране, вырывать деревья, срывать скалы, разрушать здания и рассеивать обломки по земле. Электрическая машина Уайлдера порождает индуцированные токи магнетоэлектричества такой огромной силы, что производит свет, при котором можно читать мелкий печатный шрифт темной ночью на расстоянии двух миль от источника света.

Еще в 1600 году Гильберт в своем сочинении «Магнетизм» сформулировал принцип, что земной шар сам по себе является огромным магнитом, и некоторые из наших более продвинувшихся электриков теперь начинают понимать, что человек тоже обладает этим свойством, и что взаимные влечения и отталкивания отдельных личностей по отношению одного к другому могут найти в этом факте хотя бы частично свое объяснение. Опыт посетителей спиритуалистических кружков подтверждает это мнение. Говорит профессор Николай Вагнер из Петербургского университета:

«Тепло, или, возможно, электричество сидящих за столом исследователей в спиритическом сеансе, должно быть, концентрируется в столе и постепенно развивается в движении. В то же самое время или немного спустя психическая энергия объединяется, чтобы помочь этим двум другим силам. Под психической энергией я подразумеваю то, что развивается, как результат, из всех других энергий организма. Эта комбинированная энергия, создавшаяся из нескольких отдельных энергий, способна проявляться в той степени, какой достиг отдельный индивидуум».

Он считает, что на процесс проявления феномена влияют сухость и холод атмосферы. Помня о том, что было сказано о более тонких формах энергий, существование которых в природе было доказано герметистами, и принимая гипотезу, выдвинутую господином Вагнером, что «сила, вызывающая все эти манифестации, сконцентрирована в медиуме», не можем ли мы допустить мысль, что медиум сам по себе образует ядро, настолько же совершенное в своем роде, как система постоянных стальных магнитов в батарее Уайлдера, и производит астральные токи, достаточно сильные, чтобы поднимать в своих завихрениях тело даже настолько весомое, как человеческое тело? Необязательно, чтобы поднятый таким образом предмет приобрел при этом вращательное движение, так как рассматриваемый нами феномен, в отличие от вихря, управляется разумом, способным предохранить поднятое тело от вращения.

Левитация в этом случае была бы чисто механическим феноменом. Инертное тело пассивного медиума поднимается завихрением, созданным элементальными духами – возможно, в некоторых случаях, человеческими духами, а иногда – в силу причин болезненного характера, как это было с сомнамбулами профессора Перти. Левитация же адепта, наоборот, является магнитно-электрическим эффектом, как мы только что говорили Он повернул полярность своего тела так, что она стала разноименной по отношению к атмосфере и одноименной к полярности земли; следовательно, его атмосфера притягивает, и он сам сохраняет сознание все время. Подобный же феномен левитации также возможен, когда болезнь изменила полярность человеческого тела, что всегда в большей или меньшей степени бывает при болезни. Но в таких случаях маловероятно, чтобы больной сохранил сознательность.

В ряде наблюдений за воздушными вихрями, произведенными в 1859 г. в районе Скалистых Гор, «вихрь захватил газету… и вознес ее на высоту приблизительно 200 футов. И там она оставалась в течение значительного времени, покачиваясь вперед и назад, пока длилось восходящее движение».[343] Разумеется, ученые скажут, что в данном случае нельзя проводить параллелей с левитацией человеческого тела; что никакой вихрь или завихрение не могут образоваться в комнате, чтобы достичь силы, способной поднять медиума; но это вопрос астрального света и духа, у которых свои собственные своеобразные законы динамики. Те, кто понимают эти законы, утверждают, что толпа людей, находящихся в возбужденном ментальном состоянии, отражающемся на физической системе, отбрасывает в пространство электромагнетические эманации, которые, при достаточной интенсивности, могут привести в расстройство всю окружающую атмосферу.

При этом может быть порожден электрический вихрь, достаточно мощный, чтобы производить странные феномены. Имея этот намек, вы лучше поймете, что вращение дервишей, дикие пляски, качания, жестикуляция, музыка, восклицания фанатиков и энтузиастов имеют в виду одну общую цель, а именно: создание таких астральных условий, какие благоприятствуют психологическим и физическим феноменам. Сущность явлений религиозного оживления тоже будет лучше пониматься, если не забыть об этом.

Но тут еще есть другой пункт, который следует обсудить. Если медиум является ядром магнетизма и проводником этой силы, то он должен быть подчинен тем же законам, что и металлический проводник, и должен быть притянут к своему магниту. Поэтому, если незримые силы, распоряжающиеся этим феноменом, сформируют непосредственно над медиумом магнитный центр требующей силы, – то почему тело медиума не будет поднято в воздух, несмотря на земное притяжение? Мы знаем, что в том случае, когда медиум не сознает, что он поднимается на воздух и что, вообще, с ним происходит, – необходимо сперва допустить присутствие такого разума, а затем допустить возможность, что опыт производится так, как он описан; но в виду разнообразия предлагаемых доказательств, не только из наших исследований, которые не претендуют на авторитет, но также из исследований мистера Крукса и большого количества других в разных странах и в разных эпохах, мы не оставим этой темы в тщетных усилиях поддерживать эту гипотезу, которую ученые не хотят с достаточным терпением изучать, даже когда она санкционирована наиболее выдающимися людьми из их среды.

Еще в 1836 г. публика была оповещена о некоторых феноменах, которые были настолько же необычны, если не более, чем все феноменальные проявления наших дней. Знаменитая переписка между двумя известными месмеризаторами, Делёзом и Биллотом, была во Франции опубликована, и эти чудеса одно время обсуждались во всех слоях общества. Биллот непоколебимо верил в явления духов, ибо, как он говорит, он их и видел, и слышал, и ощупывал. Делёз был настолько же убежден в этой истине, насколько в ней был убежден Биллот, и заявил, что человеческое бессмертие и возвращение мертвых или, вернее, их теней, являются полностью доказанными фактами в его мнении. Материальные предметы были принесены ему невидимыми руками из далеких мест, и по наиболее важным вопросам он сообщался с незримыми разумами.

«В отношении этого», – говорит он, – «я не могу представить себе, как духовные сущности могут нести материальный предмет».

Будучи более скептическим и менее интуитивным, чем Биллот, он соглашается с последним, что «вопрос спиритуализма не есть дело мнений, а дело фактически установленное».

В точности к такому же заключению пришел петербургский профессор Вагнер. Во второй статье о «Медиумистических феноменах», опубликованной им в декабре 1875 г., он делает следующий упрек господину Шкляревскому, одному из материалистических критиков:

«До тех пор пока манифестации духов были слабые и спорадические, мы, ученые, могли самообманываться бессознательной мышечной деятельностью, бессознательной мозговой деятельностью и сваливали остальное в одну кучу фокусничества… Но теперь эти чудеса стали слишком поразительными; духи показываются в осязаемых материальных формах, которые можно трогать, с которыми подобный вам любой ученый-скептик может обращаться по желанию, – даже может взвешивать и измерять. Мы более не можем сопротивляться, ибо это сопротивление становится абсурдным – оно угрожает безумием. Постарайтесь это понять и смиритесь возможностью невозможных фактов».

От соприкосновения с магнитом железо намагничивается только временно, а сталь – навсегда. Но сталь есть то же самое железо, только подвергнутое процессу карбонизации; но все же этот процесс сильно изменил природу металла в отношении к магниту. Подобным же образом можно сказать, что медиум есть обычный простой человек, который намагнетизирован приливом астрального света; и так как устойчивость магнетических свойств металла измеряется его большим или меньшим сталеподобием, то не можем ли мы сказать, что интенсивность и устойчивость медиумистических сил пропорциональна степени насыщения медиума магнетической или астральной энергией?

Это состояние насыщенности может быть прирожденным или же приобретенным посредством одного из следующих способов: процессом месмеризации; воздействием духов; собственною волею. Кроме того, это состояние, кажется, может быть наследственным, подобно любой физической и ментальной своеобразности; многие, мы даже можем сказать, что большинство великих медиумов в числе своих предков имело одно или более в какой-то степени медиумичных лиц. Месмерические субъекты легко переходят к высшим формам ясновидения и медиумизма (как их теперь называют), как Грегори, Делёз, Пюисегюр, Дю Потэ и другие авторитеты нам сообщают. Что же касается процесса самонасыщения, то нам стоит обратиться только к отчетам об устремленных священнослужителях Японии, Сиама, Китая, Индии, Тибета и Египта, так же как и Европейских стран, чтобы убедиться в реальности этого явления. Длительное упорство в принятом решении подчинить материю приводит к состоянию, в котором человек становится недоступным для внешних впечатлений и даже как бы симулирует смерть, о чем уже приводились примеры. Экстазник настолько чрезмерно усиливает свою силу воли, что втягивает в себя, как в водоворот, пребывающую в астральном свете мощь, которою дополняет свой природный запас.

Явление месмеризма необъяснимо никакою другою гипотезою, как только током энергии, направляемым месмеризатором к субъекту. Если человек может направлять эту энергию применением своей воли, что может воспрепятствовать ему в привлечении этого тока к себе путем его поворота? Конечно, ничто, если только оппоненты не будут настаивать; что эта энергия порождается внутри его тела и не может быть привлечена из какого-либо запаса вне его. Но даже если допустить такую гипотезу, если он может порождать избыток энергии для насыщения другого человека или неодушевленного предмета своею волею, то почему тогда он не может порождать избытка для самонасыщения?

В своем труде по «Антропологии» профессор Бьюканан отмечает, что натуральные жесты обладают тенденцией следовать направлениям френологических органов. Поза воинственности – книзу и назад; поза надежды и духовности – кверху и вперед; поза твердости – кверху и назад и т. д. Адепты герметической науки знают настолько этот принцип, что они объясняют левитацию их собственных тел каждый раз, когда она случается без их ведома, говоря, что мысль в то время была так сильно сосредоточена на точке выше их, что тело, когда оно всецело насытилось астральным влиянием, последовало за ментальным устремлением так же легко, как пробка, задержанная под водой, всплывает на поверхность, когда ей дается возможность возобновить плавучесть. Головокружение, испытываемое некоторыми лицами, когда они стоят на самом краю пропасти, объясняется тем же принципом. Малые дети, у которых мало действенного воображения, или нет такового, и еще не имели достаточно времени, чтобы у них развился страх, редко или почти никогда не испытывают этого головокружения. Но взрослый человек, определенного ментального темперамента, увидев пропасть и рисуя в своем воображении последствия падения в нее, поддается влечению к земле, и если чары этого влечения не разрушить, тело его последует за его мыслью на дно пропасти.

Что это головокружение есть дело темперамента, доказывается тем фактом, что некоторые люди не испытывают, и исследования в этой области, вероятно, подтвердят, что у таких людей плохо развита способность воображения. Мы имеем в виду один случай – одного джентльмена, который в 1858 г. обладал настолько крепкими нервами, что приводил в ужас очевидцев тем, что стоял на самом верху парижской Триумфальной арки, со скрещенными на груди руками, и ногами, наполовину выступающими за карниз. Но он же впоследствии, ставши близоруким, впал в ужас при попытке пройти по дощатому переходу через двор отеля, причем переход имел в ширину два с половиною фута и не было никакой опасности. Но этот джентльмен глянул вниз на вымощенный двор и дал волю фантазии, и он упал бы, если бы быстро не сел.

Догмой в науке является, что вечное движение невозможно; второю такою же догмой является, что утверждение, что герметисты открыли эликсир жизни, и что некоторые из них, приняв его, продлили свою жизнь на сроки, далеко превышающие обычный век, – чистейшее суеверие и нелепость. Также утверждения, что низшие металлы кем-то были превращены в золото и был открыт универсальный растворитель, вызывают только презрительные насмешки в веке, который увенчал вершину здания своей философии протоплазмой. Первое назвали физически невозможным, так же невозможным, как, по мнению астронома Бабинэ, «невозможна левитация предмета без соприкосновения»;[344] второе – физиологическими бреднями, порожденными свихнувшимися умами; третье – химическим абсурдом.

Бальфур Стюарт говорит, что в то время, пока ученый не может утверждать, что

«он близко знаком со всеми силами природы, и не может доказать, что вечное движение невозможно, так как по правде говоря, он очень мало знает об этих силах… он все же думает, что он постиг дух и замысел природы, и поэтому сразу же отрицает возможность построения такой машины» [180, с. 140].

Если он открыл замысел природы, ее план развития, то он, определенно, не открыл ее духа, так как он отрицает его существование в одном значении; а отрицая дух, он не допускает того совершенного понимания вселенского закона, который избавил бы современную философию от ее тысячи мучительных дилемм и ошибок. Если отрицание профессора Б. Стюарта не обосновано на какой-либо лучшей аналогии, чем у его французского современника Бабинэ он находится в опасности от подобной же унизительной катастрофы. Сама вселенная иллюстрирует вечное движение; и атомическая теория, которая оказалась таким бальзамом для истощенных умов – исследователей космоса, основана на этом движении. Телескопические поиски в пространстве и микроскопические исследования тайн маленького мира в капле воды открывают перед нами действие того же закона. И так как все, что внизу, подобно всему, что вверху, кто осмелится сказать, что когда закон сохранения энергии будет лучше понят и две добавочные энергии, известные каббалистам, будут добавлены к каталогу ортодоксальной науки, что тогда не сможет быть изобретена машина, которая будет работать без трения и снабжать себя новой энергией соразмерно с ее расходованием?

«Пятьдесят лет тому назад», – говорит досточтимый мистер де Лара, – «одна гамбургская газета, перепечатывая сообщение из английской газеты о том, что между Манчестером и Ливерпулем открывается железная дорога, объявила это сообщение грубо сфабрикованной выдумкой, причем увенчала это заявление таким высказыванием: „И до чего же доверчивы эти англичане!“»

Мораль приведенного примера очевидна. Недавно один американский химик открыл новый состав, который он назвал МЕТАЛЛИНОМ, и который дает надежду, что трение в значительной степени может быть преодолено. Одно несомненно, когда человек откроет вечное движение, он будет в состоянии понимать по аналогии все тайны природы; продвижение прямо пропорционально сопротивлению.

То же самое мы можем сказать об эликсире жизни; под жизнью мы здесь подразумеваем физическую жизнь, так как душа, несомненно, бессмертна только по причине ее соединения с божественным бессмертным духом. Но продолжительное или постоянное не значит бесконечное. Каббалисты никогда не утверждали, что возможны бесконечная физическая жизнь и бесконечное движение. Аксиома герметизма утверждает, что только Первопричина и ее непосредственные эманации, наши духи (искры вечного центрального солнца, которые будут обратно втянуты в него в конце времен) нерушимы и вечны. Но они утверждают, что овладение познанием сокровенных сил природы, еще неоткрытых материалистами, дает возможность продлить как физическую жизнь, так и механическое движение на чрезвычайно долгие сроки. У философского камня было более, чем одно только значение, относящееся к его таинственному происхождению. Говорит профессор Уайлдер:

«Алхимические исследования носили более универсальный характер, чем было известно о ней тем нескольким писателям, которые о ней писали, алхимия всегда была дополнением, почти идентичным с оккультным знанием магии, некромантии и астрологии. Вероятно, это является следствием того факта, что все эти отрасли оккультного знания суть формы спиритуализма, который существовал повсюду во всех веках человеческой истории».

Самое удивительное то, что те самые люди, которые рассматривают человеческое тело просто как «переваривающую машину», станут возражать против идеи, что если бы что-то, эквивалентное металлину, можно было бы применить между его молекулами, то оно могло бы действовать без трения. Тело человека взято из земли или праха, как говорит «Книга Бытия»; эта аллегория лишает современных лаборантов-химиков права на честь первооткрывателей, которые нашли неорганические составные части человеческого тела. Если автор «Книги Бытия» знал это, то знал это и Аристотель, который учил об идентичности жизненного принципа растений, животных людей, то, кажется, наше родство с матерью Землею установлено уже давно.

Эли де Боумонт недавно снова подтвердил старое учение Гермеса о том, что существует земное круговое течение, циркуляция, подобная кровообращению в организме человека. Так как учение, старое как само время, учит, что природа постоянно обновляет свои израсходованные энергии поглощением их из источника энергий, то почему же человек, ее дитя, должен отличаться от своего родителя? Почему же человек путем открытия этого источника и познания природы этой обновительной энергии не может извлечь из земли этот сок или квинтэссенцию, чтобы восстановить свои собственные силы? Это могло быть великою тайною алхимиков. Остановите циркуляцию этих земных соков, и у нас будет застой, гниение, смерть; остановите в человеке циркуляцию флюидов, и наступит застой, поглощение, известкование от старости, смерть. Если алхимики, просто, открыли какой-то химический состав, способный содержать наши внутренние каналы циркуляции незагрязняющимися, не совершилось бы все остальное очень легко? И мы спрашиваем, если поверхностные воды некоторых минеральных источников имеют такой успех в лечении болезней и в восстановлении физической жизнеспособности, то почему будет нелогично сказать, что если бы мы могли достать первые выходы из перегонного куба природы во внутренностях земли, то, возможно, что источник молодости вовсе не окажется мифом. Денингс утверждает, что эликсир жизни был добыт некоторыми адептами из сокровенных химических лабораторий природы. А Роберт Бойль упоминает вино с лекарствами или сердечное средство, которое доктор Лефевр с чудодейственным эффектом испробовал на старой женщине.

Алхимия столь же стара, как сама традиция.

«Первой подлинной записью по этому предмету», – говорит Уильям Годвин, – «является указ Диоклетиана, данный 300 лет спустя после Христа, приказывающий произвести тщательные розыски по всему Египту древних книг, в которых описываются способы изготовления золота и серебра, а затем эти книги предавать пламени. Этот указ, безусловно, подразумевает некую древность преследуемого, в мифологической истории среди выдающихся приверженцев алхимии отмечен Соломон. Пифагор и Гермес».

И этот вопрос о превращении – этот алкахест или универсальный растворитель, который приходится вторым после эликсира жизни и порядке трех алхимических средств – как с ним быть? Настолько ли эта идея абсурдна, чтобы считать ее нестоющей обсуждения в нашем веке химических открытий? Куда мы денем исторические сообщения о людях, которые, в самом деле, делали золото и пускали его в ход, а также куда мы денем тех, которые это засвидетельствовали как очевидцы? Либавий, Гебер, Арнольд, Фома Аквинский, Бернард Коумиз, Джоанн, Пенот, Кверцетан Гебер, аравийский отец европейской алхимии, Евгений Филалет, Баптиста Порта, Рубей, Дорнезий, Вогелий, Ириней, Филалет Космополит и многие средневековые алхимики и философы герметизма утверждают этот факт. Должны ли мы их всех считать галлюцинаторами и спятившими с ума, этих людей, которые проявили себя в других областях как, великие ученые? Франческо Пик в своем труде «De Auro» приводит восемнадцать примеров, когда в его присутствии искусственным путем изготовлялось золото. А Томас Воган[345] пришел к золотых дел мастеру, чтобы продать золото на 1200 марок, но когда мастер с подозрением высказался, что это золото слишком чистое, чтобы быть когда-либо добытым из земли, убежал, не забрав деньги. В одной из предыдущих глав мы уже приводили показания ряда свидетелей по этому вопросу.

Марко Поло рассказывает нам, что в некоторых горах Тибета, которые он называет Чингинталас, имеются жилы вещества, из которых делают саламандр:

«Ибо истина в том, что саламандра не животное, как говорят люди в наших местах, а вещество, находимое в земле» [324, т. i, с. 215].

Затем он добавляет, что турок, по имени Зурфикар, рассказал ему, что он добывал саламандр для великого хана в тех областях в течение трех лет.

«Он сказал, что добывались саламандры рытьем, рыли гору, пока не нападали на жилу. Вещество, добытое из жилы, сперва раздавливали, после чего разделяли по волокнам и ставили сушиться. Когда высохли, волокна колотили и промывали до тех пор, пока не оставались одни только тонкие, подобные шерсти, волокна. Их пряли… Сделанные из них салфетки сперва были не очень белы, но когда их какое-то время поддерживали в огне, они выходили оттуда снежно-белыми».

Поэтому, как свидетельствуют авторитеты, эта минеральная субстанция есть не что иное, как знаменитый асбест,[346] который, по словам преподобного А. Уильямсона, находят в Шантунге. Но из него извлекают масло, обладающее несколькими чрезвычайно необычными свойствами, секрет которых находится во владении некоторых лам и индийских адептов. Это масло, втертое в тело, не оставляет никаких пятен и других внешних признаков и, тем не менее, ту часть тела, в которую оно было втерто, можно после этого скрести и мыть с мылом и горячею или холодною водой, причем это ничуть не отразится на свойствах тела, приобретенных от втирания масла. Человек, в тело которого такое масло было втерто, может смело вступать в самый жаркий огонь и, если не пострадает от удушья вследствие недостатка воздуха, останется невредимым. Другим свойством этого масла является то, что если к нему прибавить другую субстанцию, которую мы не вправе называть, и держать его под лунными лучами в определенные сроки, указываемые туземными астрологами, оно порождает странных тварей. В одном смысле мы можем называть их инфузориями, но они затем растут и развиваются. Говоря о Кашмире, Марко Поло высказывается, что кашмирцы обладают удивительными знаниями по части дьявольщины и чар, они даже заставляют своих идолов говорить.

До сегодняшнего дня величайших магов и мистиков тех областей можно найти в Кашмире. Различным религиозным сектам этой страны приписывалось обладание сверхъестественными силами, они служили прибежищем для адептов и мудрецов. Как отметил полковник Гул:

«Вамбери говорит нам, что даже в наши дни кашмирские дервиши выделяются из остальной массы своих магометанских собратьев хитростью, тайнознанием, искусством чар и магии» [324, т. i, с. 230].

Но не все современные химики в одинаковой степени догматичны в своем отрицании возможности таких превращений. Доктор Пейс, Деспрез, и даже всеотрицающий Луис Фигюйер из Парижа, кажется, далеки от отвергания этой идеи. Доктор Уайлдер говорит:

«Возможность обратного превращения элементов в их первичную форму, в какой, как полагают, сформировалась земная кора, не считается физиками абсурдной идеей, как на это намекалось. Между металлами существует родство, часто такое близкое, что наводит на мысль о первоначальной тождественности. Люди, называемые алхимиками, поэтому могли посвящать свою энергию исследованиям этого родства так же, как в наши дни Лавуазье, Дэви, Фарадей и другие занимаются изучением тайн химии» [173, с. 25].

Ученому теософу, практикующему врачу этой страны, который изучал оккультные науки и алхимию более тридцати лет, удалось обратно превратить элементы в их первоначальную форму и изготовить то, что называется «до-Адамовой землей». Она имеет вид землистого осадка из чистой воды, которая, если ее встряхнуть, принимает весьма опаловый и другие яркие цвета.

«Секрет», – говорят алхимики, как бы наслаждаясь невежеством непосвященных, – «заключается в амальгамации соли, серы и ртути, соединенных трижды в азоте тремя сублимациями и тройной фиксацией».

«До чего смешно и абсурдно!» – восклицает современный ученый химик.

Но ученики великого Гермеса понимают вышесказанное так же, как окончивший Гарвардский университет понимает смысл слов своего профессора, когда последний говорит:

«Из одной гидроксильной группы мы можем производить только моноатомические составы; применяйте две гидроксильные группы, и вы сможете сформировать вокруг той же основы ряд диатомических составов. Прикрепите к ядру три гидроксильные группы, и получатся трехатомные составы, среди которых будет очень знакомая субстанция:

H H H

| | |

H – O – C—C – C – H

| | |

H H H

Глицерин

«Присоединись», – говорит алхимик, – «к четырем буквам тетраграммы, расположенной следующим образом: (смотри рисунок выше).

Буквы непроизносимого имени находятся там, хотя ты можешь и не разглядеть их с первого взгляда. Непередаваемая аксиома каббалистически, заключена в них, и это есть то, что Учителя называют магическим арканом».

Аркан – четвертая эманация Акаши, принцип жизни, который представлен в своей третьей трансмутации огненным солнцем, оком мира, или оком Озириса, как называли его египтяне. Око, нежно следящее за своей младшей дочерью, женою и сестрою – Изидою, нашей матерью Землею. Вот что говорит о ней трижды великий Гермес: «Солнце – ее отец, Луна – ее мать». Оно привлекает и ласкает ее, а затем отталкивает ее ментальной силой. В задачу изучающего герметизма входит – наблюдать его движения, ловить его тонкие токи, руководить и направлять их с помощью атанора, архимедового рычага алхимиков. Что такое этот таинственный атанор? Может ли физик сказать нам – тот, кто видит и рассматривает его ежедневно? Да, он видит: но разве он понимает иероглифы тайнописи, написанной божественным пальцем на каждой морской раковине в глуби океана; на каждом листе, который трепещет от ветерка; в сияющей звезде, звездные излучения которой в его глазах ни

больше, ни меньше, как сияющие линии водорода?

«Бог геометризирует», – говорит Платон.[347] «Законы природы – это мысли Бога», – восклицает Эрстед 2000 лет спустя. «Его мысли нерушимы», – повторил этот одинокий исследователь герметизма, – «поэтому в совершенной гармонии и равновесии – вот, где мы должны искать истину». И, таким образом, исходя из неделимой единицы, он нашел две, эманирующие из нее, противоположные силы, действующие одна через другую и создающие равновесие, и эти трое были одно, пифагорейская Вечная Монада. Изначальная точка есть окружность; окружность, становясь квадратом от четырех стран света, превращается в четверичность, в совершенный квадрат, имеющий в каждом из своих четырех углов по одной букве из чудесного имени, священной ТЕТРАГРАММЫ. Это четыре будды, которые пришли и ушли; это пифагорейский тетрактис, поглощенный и растворенный единым вечным НЕ-БЫТИЕМ.

Предание гласит, что на мертвом теле Гермеса посвященным Изаримом была обнаружена скрижаль, названная Смарагдовой. Она содержит несколько изречений – сущность мудрости герметизма. Тем, что читают только своими телесными глазами, эти изречения не скажут ничего нового или необычайного, так как они просто начинаются с заявления, что в них нет выдуманного, а только то, что истинно и совершенно достоверно.

«То, что внизу, подобно тому, что вверху, а то, что вверху, подобно тому, что внизу, завершает чудеса одна вещь.

Как все вещи произошли по воле единой сущности, так все вещи произошли от этого единого посредством адаптации.

Солнце – ее отец, луна – ее мать.

Она – причина развития на земле.

Сила ее безгранична, если она изменяет землю.

Отдели землю от огня, тонкое от грубого, действуя разумно и рассудительно.

Поднимись с величайшей сообразительностью с земли на небо и затем снова сойди на землю и соедини вместе силу вещей низших и высших; таким образом ты будешь владеть светом всего мира, и всякий мрак от тебя отстанет.

Эта вещь обладает большей силой, чем сама сила, потому что она одолевает тонкую материю и проникает в плотную.

Ей был сформирован мир».

Эта таинственная вещь есть универсальный магический посредник – астральный свет, который в коррелятах своих сил дает алкахест, философский камень и эликсир жизни. В герметической философии она носит название Азот, душа мира, небесная дева, великий Магнес и т. д. и т. д. Физическая наука знает ее как «тепло, свет, электричество и магнетизм», но, игнорируя их духовные свойства и оккультную мощь, содержащуюся в эфире, отрицает все, что игнорирует. Она объясняет и описывает кристаллические формы снежинок, их видоизменения гексагональной призмы, которая выпускает бесконечное количество нежных игл. Она довела их изучение до такого совершенства, что даже высчитала с удивительной математической точностью, что все эти иглы отклоняются друг от друга под углом 60°. Может ли она также рассказать нам причину этого «бесконечного разнообразия форм» [176], причем каждая из них представляет собою наиболее совершенную геометрическую фигуру? Эти замороженные, звездоподобные и цветам подобные цветения, может быть, несмотря на все то, что материалистическая наука о них знает, являются ливнем посланий, в виде снежинок, посланных на землю руками духов с высших миров, чтобы они были прочтены духовными глазами внизу.

Философский крест – две линии, идущие в противоположных направлениях, горизонтальная и перпендикулярная к ней, высота и ширина, которые геометризирующее божество разделяет на точке пересечения, и которые образуют как магическую, так и научную четверицу, будучи вписанными в совершенный квадрат, – есть основа для оккультиста. В его мистических пределах заключается главный ключ, открывающий дверь каждой науки, как физической, так и духовной. Он символизирует наше человеческое существование, ибо круг жизни окружает четыре точки креста, изображающее в порядке последовательности – рождение, жизнь, смерть и бессмертие.

В этом мире есть тройственность, завершаемая четверичностью,[348] и каждый элемент делим по этому самому принципу. Физиология может делить человека до бесконечности, так же как физическая наука разделила четыре первичных и главных элемента на несколько дюжин других; ей не удастся изменить ни одного. Рождение, жизнь и смерть всегда будут троицею, завершающейся только в конце цикла. Даже если бы наука переменила желанное бессмертие на уничтожение, то все же получился бы кватернер, ибо Бог «геометризирует»!

Поэтому, возможно, что настанет день, когда алхимии будет позволено говорить о своей соли, ртути, сере и азоте, о своих символах и непроизносимых буквах, повторяя при этом вместе с истолкователем «Синтеза органических соединений», что «нужно не забывать, что эти группировки не есть игра фантазии, и по месту, занимаемому каждой буквой, могут быть приведены солидные обоснования» [156].

Доктор Пейс из Парижа в 1863 г. написал следующее:

«Кстати, еще несколько слов об алхимии. Что мы должны думать о герметической науке? Законно ли верить, что мы можем превращать металлы, делать золото? Положительные люди, духовный оплот девятнадцатого века, знают, что мистер Фигюйер, доктор наук и медицины, эксперт по химии в Фармацевтической школе в Париже, не захотел высказаться по этому предмету. Он сомневается, он колеблется. Он знает нескольких алхимиков (ибо такие существуют и теперь), которые, основываясь на современных научных открытиях, а в особенности на том единственном факте эквивалентов, продемонстрированном мосье Дюма, заявляют, что металлы не являются простыми телами, а истинными элементами в абсолютном значении, и, следовательно, их можно создавать посредством процесса разложения… Это подбодряет меня сделать еще шаг вперед и откровенно признаться, что я был бы только немножко удивлен, если бы увидел, что кто-то делает золото. К этому у меня только одна причина, на которую я могу указать, но она кажется достаточной, а именно – золото не всегда существовало, оно было создано теми или другими тяжелыми химическими процессами в лоне расплавленной материи нашего земного шара;[349] возможно, что и в настоящее время какая-то часть золота находится в процессе образования. Так называемые простые тела нашей химии, весьма возможно, являются вторичными образованиями, создавшимися в процессе формирования земной массы. Это было доказано на примере воды, одного из наиболее почтенных элементов древних физиков. В настоящее время мы делаем воду. Почему нам не сделать золота? Выдающийся экспериментатор мистер Деспрез сделал алмаз. Правда, этот алмаз только научный алмаз, философский алмаз, ничего не стоящий на рынке, но это не имеет значения, моя позиция сильна. Кроме того, мы вовсе не предоставлены одним только догадкам. Есть человек, который в 1853 г. в статье, адресованной научным корпорациям, подчеркнул нижеследующие слова – «я открыл способ производства искусственного золота, я сделал золото». Этот адепт – Теодор Тифероу, бывший репетитор по химии в Ecole Professionelle et Superieure в Нанте» [340, т. i, стр. 59, 283].

Кардинал де Роан, знаменитая жертва заговора алмазного ожерелья, свидетельствовал, что он видел, как граф Калиостро делал и золото, и алмазы. Мы предполагаем, что те, кто соглашаются с профессором Т. Стерри Хантом, членом Королевского Общества, не примирятся с теорией доктора Пейса, ибо они думают, что все металлоносные рудные, залежи возникли в результате деятельности органической жизни. И поэтому до тех пор пока они не уладят свои расхождения по этому вопросу и не скажут нам с полной определенностью, что такое золото и является ли оно продуктом внутренней вулканической алхимии или же поверхностной сегрегации и фильтрации, до тех пор мы предоставляем им самим улаживать свои ссоры и пока что верить философам старины.

Профессор Бальфур Стюарт, которого никто не вздумает причислять к ограниченным умам, и который сознательно большей частью и чаще, чем кто-либо другой из его коллег, признает ошибки современной науки, все же показал себя таким же пристрастным по этому поводу, как пристрастны другие ученые. Так как вечный свет есть только другое название вечного движения, говорит он нам, и так как последнее невозможно потому, что у нас нет возможности уравновешивать расходование сжигаемого материала, поэтому и герметический свет – явление невозможное [180]. Отмечая тот факт, что «полагают, что вечный свет возникает в результате действия магических сил», он далее говорит, что такой свет, несомненно, есть свет неземной, так как на земле свет и все другие формы высших энергий в существе своем преходящи» и аргументирует так, как если бы герметические философы всегда утверждали, что пламя, о котором идет речь, было простым земным пламенем, возникающим от сжигания горючих материалов. В этом отношении герметических философов всегда неправильно понимали и истолковывали.

Как много великих умов, в начале не верящих, после изучения «Тайной доктрины» изменили свое мнение и обнаружили, как они ошибались. И как это кажется несовместимым в один момент видеть Бальфура Стюарта, цитирующим некоторые морали из Бэкона, которого он называет отцом экспериментальной науки, и говорящим «…конечно, нам следует усвоить некоторые уроки из им сказанного… и быть очень осторожным прежде чем решиться отбросить какую-либо отрасль познании или ход мыслей, как совершенно бесполезных», и затем видеть, как Бальфур Стюарт в следующий же момент отбрасывает утверждения алхимиков, как совершенно невозможные! Он рисует перед нами Аристотеля, как «придерживающегося идеи, что свет не есть какое-либо тело или эманация какого-либо тела и поэтому свет есть энергия или действие»; и все же, хотя древние первые через Демокрита указали Джону Далтону на доктрину об атомах, а через Пифагора и даже через древнейших халдейских оракулов – на существование эфира как универсального посредника, – Стюарт говорит, что их идеи «не были плодовитыми». Он допускает, что они «обладали великой гениальностью и интеллектуальной силой», но добавляет, что «им нехватало физических концепций и, следовательно, их идеи не были плодовитыми» [180, с. 136].

Весь наш данный труд является протестом против такого распущенного мышления, судящего древних. Для того, чтобы быть вполне компетентным в критике их идей и убедиться, ясны ли эти идеи и «соответствуют ли они фактам», нужно просеять их идеи до самого дна. Бесполезно повторять то, о чем мы часто говорили, и то, что должен бы знать каждый ученый, а именно: что квинтэссенция их знаний находилась в руках священнослужителей, которые никогда не записывали ее, и в руках тех «посвященных», которые, подобно Платону, не осмеливались записать ее. Поэтому те несколько размышлений о материальной и духовной вселенных, которые они записали, не могли дать потомкам возможности правильно их судить, даже если бы вандалы раннего христианства, позднейшие крестоносцы и фанатики средневековья не уничтожили три четверти того, что осталось от Александрийской библиотеки и ее последних школ. Профессор Дрейпер доказывает, что один только кардинал Ксименс «предал пламени 80000 арабских рукописей на площадях Гренады, причем среди них было много переводов классических авторов». В Ватиканских библиотеках было обнаружено, что в наиболее редких и драгоценных древних трактатах целые абзацы были выскоблены, вычеркнуты для того, чтобы вместо их вписать нелепые псалмы!

Кто же тогда из тех, которые отворачиваются от «Тайной доктрины» как от «нефилософской» и поэтому нестоящей научной мысли имеет право сказать, что он изучил древних, что он осведомлен обо всем. Что они знали и теперь, зная гораздо больше, чем они, знает, что они знали мало, если вообще, что-либо знали. Эта «Тайная доктрина» содержит в себе альфу и омегу универсальной науки; в ней угол и краеугольный камень всей древней и современной науки; и только в этой «нефилософичной» доктрине остается захороненным абсолют в философии темных проблем жизни и смерти.

«Великие энергии Природы познаются нами только по производимым ими последствиям», – сказал Палей.

Перефразируя это высказывание, мы хотим сказать, что великие достижения древности известны потомству только по их последствиям. Если кто-нибудь возьмет книгу по алхимии и будет читать в ней размышления братьев Розы и Креста о свете и золоте, он будет поражен по той простой причине, что он совсем ее не поймет.

«Герметическое золото», – он прочтет, – «есть изливание солнечного луча или света, введенного незримо и магически в тело мира. Свет есть сублимированное золото, высвобожденное магически невидимым звездным притяжением из материальных глубин. Таким образом, золото есть отложение света, самозарождающееся. Свет в небесном мире представляет собою тонкое, парообразное, магически облагороженное золото или «дух огня». Золото притягивает низшую природу из металлов и, усиливаясь и умножаясь, превращается в самого себя».[350]

Тем не менее, факты остаются фактами; и как Бюллот сказал о спиритуализме, мы хотим высказаться об оккультизме вообще и об алхимии в частности, что это не есть дело мнений, а дело фактов; люди науки называют неугасимые лампы явлением невозможным, но, тем не менее, люди нашего нынешнего века так же, как в дни невежества и суеверия, обнаруживали их светло горящими в старинных склепах, где они веками пребывали взаперти; и еще существуют люди, владеющие секретом поддерживать такие огни в течение нескольких веков. Люди науки говорят, что древний и современный спиритуализм, магия и месмеризм ничто иное, как шарлатанство и обман; но по лицу земли ходят 800 миллионов мужчин и женщин в полном здравом рассудке, которые во все их верят. Кому мы должны доверять?

«Демокрит», – по словам Лукиана [194], – «не верил ни в какие (чудеса)… он посвятил себя открытию метода, посредством которого теурги были в состоянии их производить, одним словом, его философия привела его к заключению, что магия целиком заключалась в применении и в имитации законов и процессов природы».

Мнение этого «смеющегося философа» приобретает для нас величайшую важность, так как маги, оставленные Ксерксом в Абдере, были его наставниками и, кроме того, он еще в течение долгого времени изучал магию у египетских священнослужителей [239ix, 34]. Почти девяносто лет из своей стодевятилетней жизни этот великий философ производил опыты и записывал их в книгу, которая, согласно Петронию [342, lib. ix, cap. iii], трактовала о природе – факт, который проверил он сам. И мы находим, что он не только верил и совершенно не отрицал чудеса, но, наоборот, утверждал, что те чудеса, которые удостоверены показаниями очевидцев, происходили и могли происходить; даже наиболее невероятные, последние были произведены с помощью «сокровенных законов природы» [56].

«Тот день, когда будет отвергнута какая-либо из теорем Евклида, никогда не настанет» [48], – говорит профессор Дрейпер, прославляя последователей Аристотеля за счет последователей Пифагора и Платона. Должны ли мы в таком случае не доверять ряду хорошо осведомленных авторитетов (между прочими и Лемприер), которые утверждают, что пятнадцать книг «Элементов» не следует целиком приписывать Евклиду, и что многие из наиболее ценных истин и доказательств, содержащихся в них, обязаны своим происхождением Пифагору, Фалесу, Евдоксу? Что Евклид, несмотря на свою гениальность, был первым, кто привел их в порядок и только вплетал собственные теории постольку, поскольку они были нужны для создания цельной, завершенной и взаимосвязанной системы геометрии? И если эти авторитеты правы, тогда опять-таки современники в долгу непосредственно перед центральным солнцем метафизической науки – Пифагором и его школой – за появление таких людей как Эратосфен, известный по всему миру геометр и космограф, Архимед, и даже Птоломей, несмотря на его упорствование в своих ошибках. Если бы не точная наука этих людей и не фрагменты их трудов, оставшиеся после них, на которых Галилей мог обосновать свои суждения, верховные жрецы науки девятнадцатого века, возможно, все еще находились бы в оковах церкви и в 1876 г. продолжали бы философствовать по космогонии Августина и Вед о вращающемся вокруг земли небесном куполе и величественной плоскости земли.

Девятнадцатый век положительно кажется обреченным на унизительные признания. В Фелтре (Италия) воздвигают публичную статью «Панфило Кастальди, славному изобретателю передвигаемого печатного шрифта», и добавляют в надписи великодушное признание, что Италия воздает ему «дань почестей, которая слишком долго задерживалась». Но как только статуя была воздвигнута, полковник Гул посоветовал жителям Фелтры «пережечь ее на известку». Он доказывает, что многие путешественники, кроме Марко Поло, привозили домой из Китая книги, отпечатанные при помощи таких вырезанных из дерева передвижных шрифтов [324, т. i, с. 133—135]. В некоторых тибетских монастырях, где имелись типографии, мы видели такие деревянные печатные колодки с вырезанными шрифтами, они хранятся, как музейная редкость. О них известно, что они очень древнего происхождения и что по мере того, как шрифты совершенствовались, старые были изъяты из употребления во время раннего ламаизма. Возможно, что в Китае они существовали до наступления христианской эры.

Пусть каждый задумывается над умными словами профессора Роско в его лекции о «Спектральном анализе»:

«Новые истины должны найти полезное применение. Возможно, что ни вы, ни я не в состоянии предусмотреть как и когда, но в любой миг может настать то время, когда наиболее сокровенные тайны природы сразу же будут использованы на благо человечества, и нет человека, хоть что-нибудь понимающего в науке, который станет в этом сомневаться. Кто бы мог предсказать, что открытие явления, что ноги мертвой лягушки подрагивают, когда их касаются двумя различными металлами, приведет в течение немногих лет к открытию электрического телеграфа?»

Профессор Роско, при посещении Киршхоффа и Бунзена, когда они занимались своими великими открытиями по природе линий Фраунхоффера, говорит, что в его уме сразу вспыхнула мысль, что в солнце имеется железо; этим профессор добавил еще одно доказательство к миллиону предшествующих, что великие открытия обычно приходят вспышкою, а не умозаключениями. И много таких вспышек нам предстоит узнать… Может быть, будет обнаружено, что одна из последних искр современной науки – прекрасный зеленый спектр серебра – совсем не новость, но, несмотря на малочисленность и «великую низкопробность их оптических инструментов», был хорошо известен древним химикам и физикам. Серебро и зеленый цвет ассоциировались вместе еще в дни Гермеса. Луна, или Астарта (герметическое серебро), является одним из двух главных символов розенкрейцеров. Герметическая аксиома гласит:

«Причина великолепия и разнообразия цвета лежит глубоко в свойствах природы, и существует таинственное родство между цветом и звуком».

Каббалисты ставят свою «среднюю природу» в непосредственную связь с луной, и зеленый луч занимает центральное место между другими, так как находится в середине спектра. Египетские жрецы распевали семь гласных звуков, как гимн, обращенный к Серапису [343]; и при произнесении седьмого гласного, так же как при «седьмом луче» восходящего солнца, статуя Мемнона отвечала. Недавние открытия доказали удивительные свойства сине-фиолетового света – седьмого луча призматического спектра, химически наиболее мощного изо всех, который соответствует высочайшей ноте в музыкальной шкале. Теория розенкрейцеров, что вся вселенная есть музыкальный инструмент, представляет собою доктрину пифагорейцев о музыке сфер. Звуки и цвета суть духовные цифры; как семь призматических лучей исходят из одного места небес, так и семь сил природы, каждая из них будучи числом, являются излучениями Единства центрального духовного СОЛНЦА.