1 2 3 4 5 6 7 8 
Но в противовес этой губительной теории, которая принесла такие горькие плоды, мы имеем длинный ряд величайших философов, каких только производил мир: Платона, Эпихарма, Сократа, Эмпедокла, Плотина и Порфирия, Прокла, Дамасцена, Оригена и даже Аристотеля. Последний ясно излагал эту истину, говоря, что традиция самой седой древности, переданная потомству в виде различных мифов, учит нас, что первые принципы природы могут рассматриваться как «боги», так как божественное пронизывает всю природу. Все остальное, детали и персонажи, добавлялись позднее для более ясного усвоения простым народом, и слишком уж часто – для укрепления законов, установленных для общего блага.

Сказки не являются исключительной принадлежностью детской комнаты, все человечество – за исключением тех немногих, которые во все века понимали их скрытое значение и пытались открыть глаза суеверным – слушало такие сказки в том или другом виде и, преобразовав их в священные символы, назвало этот продукт РЕЛИГИЕЙ!

Мы постараемся систематизировать наш предмет, поскольку это позволит все время повторяющаяся необходимость проводить параллели между противоречивыми мнениями, обоснованными на одних и тех же мифах. Мы начнем с «Книги Бытия» и будем искать ее скрытого значения в брахманистских преданиях и в халдео-еврейской «Каббале».

Первым уроком, которому нас в детстве учило Священное Писание, было, что Бог создал мир в шесть дней, а на седьмой день отдыхал. Отсюда, как полагают, седьмому дню присуща особая торжественность, и христиане, принявшие строгие обязанности еврейской субботы, навязали ее нам, заменив седьмой день первым днем недели.

Все системы религиозного мистицизма основаны на числах. У Пифагора Монас или единица, эманирующая дуаду, образуя таким образом троицу и четверку или Арба-ил (мистическое четыре), образует число семь. Святость чисел начинается с великого Первого – ЕДИНИЦЫ и кончается только нулем – символом бесконечного и беспредельного круга, представляющего вселенную. Все промежуточные цифры, в каких бы они ни были комбинациях или как бы ни умножались, представляют философские идеи от слабо намеченных очертаний до определенно установленных научных аксиом, относящихся к духовному или к физическому факту в природе. Они являются ключами к древним воззрениям на космогонию в ее широком значении, включая человека и другие существа, и эволюцию человеческой расы как духовно, так и физически.

Число семь – наиболее священное изо всех и, несомненно, индусского происхождения. Все значительное исчислялось и приспосабливалось к этому числу арийскими философами – идеи так же, как и местности. Поэтому у них были:

Сапта-риши, или семеро мудрецов, олицетворявших семь дилювиальных первобытных рас (послепотопных, как некоторые говорят).

Сапта-лока, семь низших и высших миров, откуда каждый из этих риши вышел, и куда он возвратился во славе перед тем, как достичь окончательного блаженства Мокша.[487]

Сапта-кула, или семь каст – брахманы считают, что они представляют собою непосредственных потомков самой высшей из них.[488]

Затем также Сапта-Пура (семь святых городов); Сапта-Двипа (семь святых островов); Сапта-Самудра (семь святых морей); Сапта-Парвата (семь святых гор); Сапта-Аранья (семь пустынь); Сапта-Врукша (семь священных деревьев) и т. д.

В халдейско-вавилонском заклинании это число снова появляется столь же значительно, как у индусов. Это число двойственно по своим свойствам, т. е. будучи святым в одном из своих аспектов, оно становится отрицательным при других условиях. Поэтому мы обнаруживаем следующее заклинание, начертанное на ассирийских табличках, теперь столь правильно истолкованных.

«Вечер дурных предзнаменований, та область неба, которая приносит несчастье…

Весть о бедствии.

Осудители Нин-Ки-гал.

Семь богов обширных небес.

Семь богов обширной земли.

Семь богов пламенеющих сфер.

Семь богов небесного легиона.

Семь богов пагубных.

Семь призраков-дурных.

Семь призраков злобных огней.

Злой демон, злой алал, злой гигим, злой телал… злой бог, злой маским.

Дух семи небес помни… Дух семи земель помни… и т. д.».

Это число снова и снова появляется почти на каждой странице «Бытия» и по всем Моисеевым Книгам, и оно также бросается в глаза (см. следующую главу) в «Книге Иова» и в Восточной «Каббале». Если еврейские семиты так охотно приняли его, то мы должны сделать вывод, что это было не вслепую, но с полным знанием его сокровенного значения, а отсюда вытекает, что они, наверняка, восприняли также доктрины своих «языческих» соседей. Поэтому будет только естественно, что мы будем искать в языческой философии объяснения этого числа, которое затем снова появилось в христианстве с его семью таинствами, семью церквями в Малой Азии, семью смертными грехами, семью добродетелями (четыре главных и три богословских) и т. д.

Нет ли у семи призматических цветов радуги, увиденных Ноем, какого-либо другого значения, кроме значения завета между Богом и человеком, чтобы освежить память первого? Для каббалиста, по крайней мере, они имеют значение, неотделимое от семи трудов магии, семи верхних сфер, семи нот музыкальной гаммы, семи чисел Пифагора, семи чудес света, семи возрастов и даже семи ступеней масонов, ведущих в святая святых после прохождения пролетов трех и пяти.

Откуда эта тождественность этих загадочных, все время повторяющихся чисел, которые встречаются на каждой странице еврейских Священных Писаний, так же как и в каждой оле и шлоке буддийских и брахманистских книг? Откуда эти числа, которые составляют душу пифагорейской и платонической мысли, и глубины которых ни один неозаренный востоковед или изучающий Библию измерить не мог? И все же у них в руках имеется готовый ключ, если бы они только знали, как его применить. Нигде мистическая ценность человеческого языка и его влияние на человеческие действия не поняты так совершенно, как в Индии; никем они не были лучше объяснены, как авторами старейших «Брахман». Будучи очень древними, как теперь установлено по их эпохе, они просто старались выразить в более конкретной форме абстрактные метафизические умозрения своих предков.

Настолько велико уважение брахманов к жертвенным тайнам, что они верят, что само создание мира произошло вследствие «жертвенного слова», произнесенного Первопричиной. Это слово есть «Непроизносимое имя» каббалистов, полностью рассмотренное в предыдущей главе.

Секрет Вед, хотя они и являются «священным знанием», недоступен без помощи «Брахман». Строго говоря, Веды (которые написаны в стихах и объединены в четырех книгах) составляют ту часть, которую называют Мантрой или магической молитвой, а «Брахманы» (которые изложены в прозе) содержат ключ к ним. В то время как священной считается только часть Мантры, часть «Брахман» содержит все теологические толкования, умозрения и объяснения жрецов. Наши востоковеды, мы повторяем, не продвинутся вперед сколько-нибудь значительно в понимании ведической литературы, пока не оценят надлежащим образом ныне презираемые ими труды, как, например, «Айтарейя» и «Каушитака-брахмана», относящиеся к «Ригведе».

Зороастра называли Мантран или произноситель мантр, и, по данным Хауга, одно из самых древних названий священных писаний парсов было «Мантра-Спента». Сила и значительность брахмана, выступающего в качестве Хотри-жреца во время приношения Жертвы Сома, состоит в его обладании полным знанием применения священного слова и речи – Вак. Последняя олицетворена в Сара-исвати, жене Брахмы, которая является богиней священного или «Тайного Знания». Ее обычно изображают едущей верхом на павлине с полностью распущенным хвостом. Глаза на перьях птичьего хвоста символизируют незнающие сна глаза, которые видят все. Человеку, стремящемуся стать адептом «Тайных доктрин», они напоминают, что он должен иметь сотню глаз Аргуса, чтобы видеть и понимать все.

Вот почему мы говорим, что невозможно разрешить полностью глубокие проблемы, лежащие в основе брахманистских и буддийских священных книг, не обладая совершенным пониманием эзотерического значения пифагорейских чисел. Величайшая сила этой вак, или священной речи, развивается согласно той форме, которую придает мантре действующий хотри, и эта форма заключается целиком в числах и слогах священного метра стихосложения. Если произносить медленно и в определенном ритме – будет один результат; если быстро и в другом ритме – будет другой результат.

«Каждый метр», – говорит Хауг, – «является невидимым хозяином чего-то видимого в этом мире; как бы, так сказать, его представителем и идеалом. Это великое значение метрической речи происходит от числа слогов, из которых она состоит, ибо каждая вещь имеет определенное числовое соотношение (в точности как в пифагорейской системе). Все эти вещи, метры (чханды), стомы и приштхи должны быть настолько же вечны и божественны, насколько вечны и божественны сами слова, которые они содержат. Древнейшие индусские теологи не только верили в первичное откровение слов священных текстов, но даже в откровение различных форм. Эти формы вместе с их содержанием, вечными словами Вед, являются символами, выражающими явления невидимого мира, и в нескольких отношениях могут быть приравниваемы к „идеям“ Платона».

Это свидетельство со стороны нерасположенного свидетеля снова показывает идентичность между древними религиями в отношении их тайной доктрины. Метр Гаятри, например, состоит из трижды восемь слогов и считается наиболее священным из метров. Это метр Агни, бога огня, становящийся временами эмблемой самого Брахмы, главного творца и «создателя человека» по своему собственному образу. И Пифагор говорит, что

«число восемь или Октада есть первый куб, то есть, сквадрированный во всех отношениях, как игральная кость, исходящая из своего основания два или четного числа; таков же и человек – четырежды квадратный или совершенный».

Разумеется, мало кто, за исключением пифагорейцев и каббалистов, может понять эту мысль полностью, но эта иллюстрация поможет указать на тесное сродство чисел с ведическими Мантрами. Главные проблемы каждой теологии лежат скрытыми под этим образом огня и разновидным ритмом его пламен. Неопалимая купина Библии, священные огни зороастрийцев и других; платоновская Мировая Душа; доктрины розенкрейцеров, что и душа и тело человека развились из огня, мыслящего и бессмертного элемента, который пропитывает все и, по мнению Гераклита, Гиппократа и Парменида, является Богом, – все имеют одно и то же значение.

Каждый метр в «Брахманах» соответствует числу и, как показал Хауг, в зависимости от того, как он стоит в священных текстах, является прототипом какой-либо видимой формы на земле, и его влияние может быть добрым или злым. «Священная речь» может спасать, но также и убивать; ее многие значения и свойства хорошо известны только дикшите (адепту), который был посвящен во многие тайны и чье «духовное рождение» полностью завершено; Вак мантры есть устная сила, которая пробуждает другую соответствующую и еще более оккультную силу, которые каждая аллегорически олицетворена каким-либо богом в мире духов и, в зависимости от того, как ими пользуются, соответствуют либо богам, либо ракшасам (злым духам). По брахманистским и буддийским представлениям, проклятие, благословение, обет, желание, праздная мысль – все может принять видимую форму и таким образом проявиться объективно перед глазами своего создателя или перед тем, кого это касается. Каждый грех становится, так сказать, воплощенным, и, подобно мстительному демону, преследует своего породителя.

Существуют слова, самые слоги которых таят в себе разрушительное качество, точно они объективные предметы; ибо каждый звук пробуждает соответствующий звук в невидимом мире духов, и этот отзвук производит благое или плохое следствие. Гармонический ритм, мелодия, нежно вибрирующая в атмосфере, творит вокруг благотворное приятное влияние и весьма мощно действует на психологическую, так же как и на физическую природу каждого живого существа на земле; она вызывает реакцию даже в неодушевленных предметах, ибо материя все же есть дух в своей сущности, хотя он и кажется невидимым для наших грубых чувств.

То же самое с числами. Куда бы мы ни обратились, от пророков вплоть до «Апокалипсиса», всюду библейские писатели употребляют числа три, четыре, семь и двенадцать.

И все же мы знавали нескольких приверженцев Библии, которые утверждали, что Веды скопированы с Книг Моисея![489] Веды, написанные на санскрите, языке, чьи грамматические правила и формы, как признают Макс Мюллер и другие ученые, были полностью выработаны задолго до тех дней, когда великая волна эмиграции пронесла его из Азии по всему Западу, – эти Веды перед нами, чтобы провозгласить свое отцовство каждой философии, каждого религиозного учреждения, появившегося позднее среди семитических народов. И какие же числа наиболее часто встречаются в санскритских напевах, в этих возвышенных гимнах творению, единству Бога и бесчисленным проявлениям Его силы? ОДИН, ТРИ и СЕМЬ. Прочитайте гимн Диргхатамаса.

«ТОМУ, КТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВСЕХ БОГОВ».

«Бог, здесь присутствующий, наш благосклонный покровитель, наш жертвователь, имеет брата, который простирается в среднем воздухе. Существует и третий Брат, которого мы обрызгиваем нашими возлияниями… Это он, кого я видел, владыка людей, вооруженный семью лучами».[490]

И опять:

«Семь Уздечек помогают править телегой, у которой только ОДНО колесо и которую тянет одна единственная лошадь, сияющая семью лучами. Колесо имеет три конечности, бессмертное колесо, неизносимое, на котором висят все миры».

«Иногда семеро лошадей тащат телегу на семи колесах, и сидят в ней семеро персонажей в сопровождении семи плодовитых нимф».

Добавим следующее, в честь бога огня – Агни, который ясно явлен как дух, подчиненный ЕДИНОМУ Богу.

«Всегда ЕДИН, хотя и имеет три формы двойной природы (андрогин) – он встает! и жрецы приносят Богу в жертвоприношении свои молитвы, которые доходят до небес, возносимые Агни».

Совпадение ли это, или же, скорее – как нам подсказывает разум – результат заимствования многих национальных культов от единой, первичной, всеобщей религии? Тайна для непосвященного; поднятие завесы над наиболее возвышенными (ибо правильными и истинными) психологическими и физиологическими проблемами для посвященного. Откровения личного духа человеческого, который божественен не только потому, что этот дух есть эманация ЕДИНОГО верховного Бога, но есть единственный Бог, которого человек в своей слабости и беспомощности в состоянии постичь – ощутить в себе. Эту истину ясно признает ведический поэт, когда говорит:

«Господь, Владыка вселенной, полный мудрости, сошел в меня – слабого и невежественного – и сформировал меня по себе самом в том месте,[491] где духи с помощью науки обретают мирную радость плода, сладкого, как амброзия».

Назовем ли мы этот плод «яблоком» с Древа Познания или пиппалой индусского поэта – это не имеет значения. Он – плод эзотерической мудрости. Нашей целью является доказать существование в Индии религиозной системы за многие тысячелетия до того, как были изобретены экзотерические басни о Саде Эдема и Потопе. Отсюда и тождественность доктрин. Ознакомленный с этими доктринами, каждый посвященный других стран становился, в свою очередь, основателем какой-либо великой философской школы на Западе.

Кто из наших ученых санскритологов когда-либо заинтересовался раскрытием действительного значения следующих гимнов, хотя оно весьма ощутимо:

«Пиппала, сладкий плод того дерева, на который слетаются духи. любящие науку (?), и где боги творят все чудеса. Это тайна для того, кто не знает Отца мира».

Или вот этого:

«На всех стансах заголовок, который гласит, что посвящены они Висвадэвам (то есть всем богам). Тот, кто не знает того Существа, кого я воспеваю во всех его проявлениях, – ничего не поймет в моих стихах; те же, кто знают ЕГО, не чужие в этом воссоединении».

Это относится к воссоединению и расставанию бессмертной и смертной частей человека.

«Бессмертное Существо», говорится в предыдущем стансе, «находится в колыбели смертного Существа. Эти два вечных духа идут повсюду; только некоторые люди знают одного, не зная другого» («Диргхатамас»).

Кто может дать правильную идею о Том, о ком «Ригведа» говорит: «То, которое Едино, мудрые называют по-разному». Тот Единый воспет поэтами Вед во всех его проявлениях в природе; и книги, считающиеся «ребяческими и глупыми», учат, как по желанию вызывать существа мудрости для нашего наставления. Они учат, как говорит Порфирий,

«освобождению от всех земных тревог… полету одинокого к ОДИНОКОМУ».

Профессор Макс Мюллер, чье каждое слово принимается его школой как филологическое евангелие, несомненно прав в одном отношении, когда, определяя природу индусских богов, называет их «масками без актеров… именами без существ, не существами без имен» [304]. Ибо он только доказывает этим монотеизм древней ведической религии. Но нам кажется более чем сомнительным, может ли он сам или кто-либо из его школы питать какую-либо надежду измерить глубину древнеарийской мысли[492] без тщательного изучения этих самых «масок». Для материалиста, так же как для ученого, который по различным причинам старается справиться с трудной задачей заставить факты согласоваться или с его собственными взглядами или с Библией, они могут казаться пустыми оболочками призраков. Однако такие авторитеты всегда будут, как были в прошлом, самыми ненадежными руководителями, за исключением вопросов точной науки. «Библейские» патриархи настолько же являются «масками без актеров», насколько праджапати, и все же, хотя живой персонаж за этими масками представляет собою только абстрактную тень, в каждом из них воплощена идея, которая принадлежит философским и научным теориям древней мудрости.[493] И кто может оказать лучшую помощь в этом труде, как не сами брахманы, или же каббалисты?

Отрицать категорически наличие какой-либо разумной философии в позднейших брахманистских размышлениях по «Ригведе» равносильно полному отказу от правильного понимания самой религии-матери, которая вызвала их возникновение, и которые являются выражением внутренней мысли непосредственных предков этих более поздних авторов «Брахман». Если лучшие европейцы так легко доказывают, что все ведические боги только пустые маски, то они также должны быть готовы продемонстрировать, что авторы «Брахман» были столь же неспособны, как они сами, в нахождении где-нибудь этих «актеров». Когда это будет сделано, не только три другие священные книги, которые, по словам Макса Мюллера, «не заслуживают названия Вед, но и сама „Ригведа“ станет бессмысленной мешаниной слов; так как то, что не удалось понять прославленным и утонченным умам древних индусских мудрецов, современным ученым, как бы они ни были учены, нечего надеяться понять. Бедняга Томас Тэйлор был прав, говоря: „филология не философия“.

По меньшей мере, будет нелогично признавать, что имеется скрытая мысль в литературном труде расы, возможно, этнологически отличающейся от нашей, и затем – поскольку этот труд совершенно непонятен для нас, чье духовное развитие в течение нескольких тысяч промежуточных лет уклонилось в совсем ином направлении, – отрицать присутствие в нем вообще какого-либо смысла. Но это как раз то, что несмотря на заслуженное уважение за эрудицию, профессор Макс Мюллер и его школа делают – по крайней мере, в данном случае. Прежде всего нам говорят, что хотя и с осторожностью и с некоторым усилием, но мы все же можем ходить по стопам этих авторов Вед.

«Мы будем чувствовать, что мы поставлены лицом к лицу и разум к разуму с людьми, все же понятными для нас после того, как освободимся от нашего современного самомнения. Мы будем успешны не всегда; слова, стихи, иногда даже целые гимны в Ригведе останутся и должны оставаться для нас мертвой буквой… Ибо, за немногими исключениями… весь мир ведических идей целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта, так что вместо перевода мы можем только строить догадки и комбинировать».[494]

И все же, чтобы не оставить у нас никаких сомнений по поводу истинной ценности его слов, этот эрудированный ученый в другом месте выражает свое мнение по поводу тех же самых Вед (с одним исключением) следующим образом:

«Единственной значительной, единственной настоящей Ведой является „Ригведа“; другие так называемые Веды заслуживают название Вед не более, чем «Талмуд» заслуживает название Библии.

Профессор Мюллер отвергает их как недостойных чьего-либо внимания и, как мы понимаем, на том основании, что они содержат, главным образом, «формулы жертвоприношения, чары и заклинания» [47, т. I, с. 8].

А теперь – вполне естественный вопрос: готов ли кто-нибудь из наших ученых продемонстрировать, что он точно ознакомлен со скрытым смыслом, этих совершенно абсурдных «формул жертвоприношений, чар и заклинаний» и магической чепухой «Атхарваведы»? Мы считаем, что нет, и наши сомнения обоснованы на признании самого профессора Мюллера, которое мы только что процитировали. Если «весь мир ведических идей [мы полагаем, что в этот мир не может быть включена одна лишь «Ригведа»] целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта [ученых], так что вместо перевода мы можем строить только догадки и комбинировать»; а «Яджурведа», «Самаведа» и «Атхарваведа» – «ребяческие и глупые»;[495] а «Брахманы», «Сутра-Яска» и «Сайяна», «хотя и ближайшие по времени к гимнам «Ригведы», пускаются в самые фривольные и плохо обоснованные толкования», то как может он сам или какой-либо другой ученый составить по любой из них соответствующее мнение? И еще, если авторы «Брахман», ближайшие по времени к ведическим гимнам, уже не были в состоянии предложить ничего лучшего, как «плохо обоснованные толкования», тогда – в какой период истории, где и кем были написаны эти величественные поэмы, мистический смысл которых умер вместе с их поколениями? Так уж ли мы неправы, утверждая, что, если обнаружено, что священные тексты в Египте уже 4000 лет тому назад стали совсем непонятными даже для жреческих писцов [74, т. V], а «Брахманы» дают только «ребяческие и глупые» толкования «Ригведы», созданные, по меньшей мере, столько же лет тому назад, – то 1) египетская и индусская религиозные философии обладают неизмеримою древностью, далеко превосходящею века, осторожно им приписываемые нашими исследователями сравнительной мифологии; и 2) что заявления жрецов древнего Египта и современных брахманов об их давности являются, в конечном счете, правильными.

Мы никогда не признаем, что три другие Веды менее достойны своего имени, чем Риг-гимны, или что «Талмуд» и «Каббала» ниже по достоинству, чем Библия. Само название «Веды» (буквальное значение которого – знание или мудрость) показывает, что они принадлежат к писаниям тех людей, о которых в каждой стране, на каждом языке и во все века говорили как о «тех, кто знает». На санскрите третье лицо единственного числа будет веда (он знает), а множественное вида (они знают). Это слово является синонимом греческому θεοσέβεια, которым пользуется Платон, когда говорит о мудрых – магах; и еврейскому Хакамим,, (мудрецы). Отвергните «Талмуд» и его старого предшественника «Каббалу», и тогда просто никогда не будет возможности правильно истолковать хотя бы единое слово из этой Библии, столь превозносимой за их счет. Но тогда, может быть, это будет как раз то, к чему ее приверженцы стремятся. Избавиться от «Брахман» значит забросить ключ, который открывает двери «Ригведы». Буквальное толкование Библии уже принесло свои плоды; с Ведами и с санскритскими священными книгами вообще будет в точности то же самое, с тою только разницею, что абсурдное толкование Библии уже получило освященное временем право на выдающееся место в области смешного, и найдет себе поборников вопреки свету и доказательствам. Что же касается «языческой» литературы, то по истечении еще нескольких лет безуспешных попыток толкования, ее религиозное значение будет передано в область разоблаченных суеверий, и больше люди не услышат о них.

Мы хотим быть правильно понятыми, прежде чем нас начнут упрекать и критиковать за вышеприведенные замечания. Обширные знания знаменитого Оксфордского профессора едва ли могут быть поставлены под сомнение даже его врагами, но мы все же имеем право сожалеть о его опрометчивости в осуждении того, что он сам признает «целиком находящимся за пределами нашего интеллектуального горизонта». Даже в том, что он считает смешной ошибкой, допущенной авторами «Брахман», – другие, более по-духовному настроенные люди могут увидеть совсем противоположное. «Кто величайший из богов? Кто первый должен быть прославлен нашими песнями?» – говорит древний риши из «Ригведы», ошибочно (как проф. М. думает) приняв вопросительное местоимение «Кто» за какое-то божественное имя. Профессор говорит:

«В жертвенных вызываниях отведено место богу „Кто“, и гимны, адресованные ему, называются „Ктоистскими гимнами“».

А разве бог «Кто» является менее естественным термином, чем бог «Я есмь»? Разве «Ктоистские» гимны менее уважительны, нежели «Я-есмические» псалмы? И кто может доказать, что это в самом деле ошибка, а не преднамеренное выражение? Разве так уж невозможно поверить, что этот странный термин именно обязан своим происхождением почтительному благоговению, которое заставило поэта заколебаться, прежде чем дать имя, как форму тому, кто справедливо считается высочайшей абстракцией метафизических идеалов – Богу? Или, что то же самое чувство заставило пришедшего затем комментатора приостановиться и таким образом предоставить труд антропоморфизации «Непознаваемого», «КТО», будущей человеческой концепции?

«Эти поэты древности больше думали для себя, чем для других», – замечает сам Макс Мюллер. – «Они, скорее, искали в своем языке возможности точнее выразить свою мысль, чем угодить воображению своих слушателей».[496]

К несчастью это как раз та самая мысль, которая не пробуждает никакого ответного эхо в умах наших филологов.

Далее мы читаем толковые советы изучающим гимны «Ригведы», чтобы они собирали, сопоставляли, отсеивали и отбрасывали.

«Пусть он изучает комментарии, «Сутры», «Брахманы», и даже позднейшие труды, чтобы исчерпать все источники, из которых может быть извлечена информация. Он [ученик] не должен презирать преданий, даже если их неправильные представления… осязаемы… Ни один уголок в «Брахманах», «Сутрах», «Яске» и «Сайяне» не должен быть оставлен неисследованным, прежде чем мы предложим наше собственное толкование… Когда ученик закончит свою работу, тогда поэт и философ должны подхватить и окончательно завершить ее».[497]

Плохие шансы у «философа» заступить на место ученого филолога и попытаться исправить его ошибки! Нам хотелось бы увидеть, какого рода прием был бы оказан наиболее эрудированному индусскому ученому из Индии со стороны образованной публики в Европе и Америке, если бы он взялся поправлять одного ученого после того, как последний отсеивал, принимал, отбрасывал, объяснял и объявлял, что хорошо и что «абсурдно и ребячески» в священных книгах его предков. То, что в конечном счете было бы объявлено «брахманистскими неправильными представлениями» конклавом европейских и в особенности германских ученых, имело бы настолько же мало шансов на пересмотр по просьбе наиболее эрудированного пандита Бенареса или Цейлона, насколько толкование еврейских священных писаний Маймонидом и Филоном Иудеем со стороны христиан, после того как церковные соборы приняли неправильные переводы и толкования Иринея и Евсевия. Какой пандит или туземный философ может знать язык своих предков, религию или философию столь же хорошо, как англичанин или немец? Или, почему более терпеть индуса в роли излагателя брахманизма, чем раввинистического ученого в роли истолкователя иудаизма или пророчеств Исайи? Более безопасных и заслуживающих доверия переводчиков можно найти поближе к дому. Тем не менее, все же будем надеяться, что найдется наконец, даже хотя бы в туманном будущем, европейский философ, который будет просеивать священные книги религии мудрости, и не будет опровергаем любым другим из его класса.

А пока что, не обращая внимания на какие-либо признанные авторитеты, постараемся сами просеять некоторые из этих мифов старины. Мы будем искать их объяснения среди народных истолкований и нащупывать путь себе с помощью магической лампы Трисмегиста – таинственного числа семь. Должна же существовать какая-либо причина, почему эта цифра была везде принята в качестве мистического исчисления. У каждого древнего народа Творец, или Демиург, помещен над седьмым небом.

«И если бы я коснулся посвящения в наши священные мистерии», – говорит император Юлиан, каббалист, – «вакхизированные халдеями в отношении семилучевого Бога, возвышающего души через Себя, я мог бы сказать вещи неизвестные, очень неизвестные толпе, но хорошо известные благословенным теургам».[498]

В «Лидии» сказано, что

«халдеи зовут Бога ИАО и часто называют его САВАОФ, как Того, кто находится над семью орбитами (небесами или сферами), т. е. Демиурга».[499]

Чтобы узнать потенциальность этого числа, нужно обратиться к пифагорейцам и каббалистам. Экзотерически семь лучей солнечного спектра конкретно представлены в семилучевом боге Хептактисе. Эти семь лучей, сведенные в ТРИ первичные луча, а именно, в красный, синий и желтый, образуют солнечную триаду и представляют собою соответственно дух-материю и дух-сущность, В последнее время наука также свела семь лучей к трем первичным, подтвердив таким образом научную концепцию древних насчет, по крайней мере, одного видимого проявления невидимого божества, и семь разделено на четверку и троицу.

Пифагорейцы называли число семь колесницей жизни, так как оно содержало тело и душу. Они это объясняли, говоря, что человеческое тело состоит из четырех главных элементов и что душа тройственна, так как содержит рассудок, страсть и желание. Считалось, что непроизносимое СЛОВО является Седьмым и высочайшим изо всех, так как существует шесть низших его заменителей, принадлежащих каждый к одной степени посвящения. Это евреи заимствовали свою субботу от древних, которые называли ее днем Сатурна и считали несчастливым днем, а не последние от израильтян при переходе в христианство. Народы Индии, Аравии, Сирии и Египта соблюдали недели из семи дней; и римляне восприняли этот семиричный метод от этих стран, когда последние были подчинены Империи. Все же не ранее четвертого века римские календы, ноны и иды были упразднены, и недели заняли их место; и астрономические названия дней недели, а именно, dies Solis (день Солнца), dies Lunae (день Луны), dies Martis (день Марса), dies Mercurii (день Меркурия), dies Jovis (день Юпитера), dies Veneris (день Венеры), и dies Saturni (день Сатурна) доказывают, что не от евреев была взята семидневная неделя. Прежде чем исследовать это число каббалистически, мы предлагаем проанализировать его с точки зрения иудейско-христианской Саббат.

Когда Моисей установил йом шаба или Шебанг (Шаббат), аллегория отдыха Господа Бога от трудов творения на седьмой день была только покровом или, как это выражает «Зогар» – завесой для скрытия истинного значения.

Евреи считали дни тогда, как и теперь, по порядку, как день первый, день второй и т. д.; йом ахад, йом шени, йом шелишо, йом ребис, йом шамиши, йом шишехи, йом ШАБА.

«Еврейское семь,, состоящее из трех букв С. Б. О., имеет более чем одно значение. Прежде всего оно означает век или цикл, Шаб-анг; Саббат,, может быть переведено как старость, также отдых, а в старом коптском языке Сабе означает мудрость, ученость. Современные археологи нашли, что еврейское Саб,, также означает седоголовый и что поэтому день Саба был тем днем, в который «„седоголовые люди“ или „старейшины“ племени имели привычку собираться вместе для совещаний или жертвоприношений».[500]

Таким образом, шестидневная неделя с седьмым, Саба или Сапта-днем, пришла к нам с глубочайшей древности. Соблюдение лунных празднеств в Индии доказывает, что этот народ также соблюдал еженедельные собрания. С каждой новой четвертью луна приносит в атмосферу изменения, следовательно, определенные изменения также производятся по всей нашей вселенной, из которых метеорологические являются наиболее незначительными. В этот, седьмой и наиболее сильнодействующий из призматических дней, адепты «тайной науки» сходятся, как они сходились тысячи лет тому назад, чтобы стать проводниками оккультных сил природы (эманаций трудящегося Бога) и общаться с невидимыми мирами. Именно в этом соблюдении седьмого дня мудрецами древности – не как дня отдыха божества, а потому что они проникли в его оккультную силу – кроется глубокое преклонение всех языческих философов перед числом семь, которое они называли «почитаемым», священным числом. Пифагорейский Тетрактис, почитаемый платониками, представлял собою квадрат, помещенный под треугольником, последний, или Троица представлял собою невидимую Монаду – единство, и считался слишком священным, чтобы его произносить, за исключением внутри стен святилища.

Аскетическое соблюдение христианской субботы протестантами является чисто религиозной тиранией и, мы боимся, оно приносит больше вреда, чем пользы. В действительности оно началось только с введения Карлом II 29-го закона (в 1678 г.), который запрещал всякому «ремесленнику, рабочему, торговцу и другим заниматься каким-либо мирским трудом и т. д. и т. д., в день Господа». Пуритане довели это до крайности, по-видимому, чтобы подчеркнуть свою ненависть к католицизму, как римскому, так и англиканскому. Что в планы Иисуса не входило, чтобы такой день был выделен, – видно не только по его словам, но также по его делам. Ранние христиане не соблюдали его.

Когда Трифо, иудей, упрекал христиан, что у них нет субботы, что мученик ответил ему?

«По новому закону у вас должна быть постоянная суббота. Когда вы провели день в праздности, вы думаете, что вы религиозны. Господу не нравятся такие дела. Если кто-нибудь виновен в лжесвидетельстве и обмане, пусть он исправляется; если кто совершил прелюбодеяние, пусть он раскаивается; и этим он будет соблюдать такую субботу, которая истинно угодна Богу… Стихии никогда не праздны и не соблюдают никакой субботы. Не было надобности соблюдать субботу до Моисея, и нет надобности соблюдать теперь, после Иисуса Христа».

Хептактис не есть Верховная Причина, а просто эманация из Него – первое видимое проявление Непроявленной Силы.

Его божественное дыхание, которое, силою прорвавшись, сгустилось, испуская сияние, превращающееся в Свет, и таким образом стало познаваемым для внешних чувств», – говорит Джон Рейхлин [591].

Это – эманация Высочайшего, Демиург, множество в единстве, элохимы, которых мы видим творящими наш мир или, вернее, формирующими его в шесть дней и отдыхающими на седьмой. И кто эти элохимы, как не евгемеризованные силы природы, верные проявленные слуги, законы Того, Кто Сам есть нерушимый закон и гармония?

Они остаются над Седьмым небом (или духовным миром), ибо именно они, согласно каббалистам, образовали шесть материальных миров в их последовательности, или, скорее, попытки миров, предшествовавших нашему, который, говорят они, есть седьмой. Если, отложив метафизико-духовную концепцию, мы уделим наше внимание только религиозно-научной проблеме творения в «шесть дней», над которой до сих пор наши лучшие ученые по части Библии так долго безуспешно раздумывали, то мы, быть может, окажемся на пути, ведущем к скрытой под этой аллегорией истинной идее. Древние были философами, последовательными во всем. Поэтому они учили, что каждый из этих былых миров, совершив свою физическую эволюцию и достигнув – через рождение, рост, возмужалость, старость и смерть – конца своего цикла, возвратился к своей первичной субъективной форме духовной земли. С этого времени ему предстоит служить в вечности местом пребывания для тех, кто жили на нем в качестве людей и даже животных, но теперь стали духами. Эта идея, если настолько же недоказуемая, как Рай наших богословов, по крайней мере, немного более философична.

Так же, как человек и все другие живые существа, живущие на ней, наша планета имела свою духовную и физическую эволюцию. Из неосязаемой идеальной мысли под творческою Волею Того, о ком мы ничего не знаем и кого только смутно представляем в воображении, этот шар стал флюидическим и полудуховным, затем сгущался все больше и больше, до тех пор пока его физическое развитие – материя, демон-соблазнитель – заставило его испытать свою собственную творческую способность. Материя бросила вызов ДУХУ, и земля также имела свое «Падение». Аллегорическое проклятие, под которым она находится, заключается в том, что она только порождает, но не творит. Наша физическая планета есть только служанка или, вернее, прислуга на все дела у духа, своего хозяина. «Будь проклята земля… она будет порождать терн и чертополох», – такие слова вложены в уста элохимов. «В муках будешь ты рожать детей», – элохимы говорят это и земле и женщине. И это проклятие будет длиться до тех пор, пока малейшая частица материи не переживет все свои дни; до тех пор, пока каждая пылинка путем постепенных преображений через эволюцию не станет составной частью «живой души», и до тех пор, пока последняя снова не поднимется по спирали и не станет наконец – как свой собственный Метатрон или Дух-Искупитель – у подножья верхней ступени духовных миров, как в первый час своего эманирования. За этим лежит великая «Бездна» – ТАЙНА!

Следует запомнить, что каждая космогония имеет во главе троицу исполнителей – Отец, дух; Мать, природа или материя; и проявленная вселенная, Сын или результат первых двух. Как вселенная, так и каждая планета, входящая в ее состав, проходит через четыре возраста, подобно самому человеку. Все имеют свое детство, молодость, зрелый период и старость, и эти четыре, добавленные к другим трем, опять образуют священное семь.

Начальные главы «Бытия» никогда не имели в виду дать хотя бы отдаленную аллегорию творения нашей земли. Они охватывают (глава I) метафизическую концепцию о каком-то неопределенном периоде в вечности, когда законом эволюции производится ряд последовательных попыток формирования вселенных. Эта идея ясно высказана в «Зогаре»:

«Были старые Миры, которые погибали, как только они нарождались; они не имели форм и назывались Искрами. Так, кузнец, ударяя молотом по железу, брызжет искрами по всем направлениям. Искры – первоначальные Миры, которые не могли существовать, ибо Священный Старец (Сефира) не принял еще своей формы (Андрогины или противоположных полов) Царя и Царицы (Сефира и Кадмон), и Мастер еще не начал своей работы».[501]

Шесть периодов или «дней» «Бытия» относятся к тому же самому метафизическому верованию. Пять таких неудачных попыток было сделано элохимами, но шестая имела своим результатом миры, подобные нашему (т. е. все планеты и большинство звезд являются мирами, и населенными, хотя и не так, как наша земля). Наконец, образовав этот мир в шестом периоде, элохимы отдыхали в седьмом. Таким образом «Святой», когда сотворил нынешний мир, сказал: «Этот мне нравится: предыдущие мне не нравились».[502] И элохимы «видели все, что они сотворили, и нашли, что это было очень хорошо. И был вечер и утро шестого дня» – [ «Бытие», I].

Читатель вспомнит, что в главе IV было дано объяснение «дня» и «ночи» Брахмы. Первый представляет собою определенный период космической активности, а последний – равный период космического покоя. В первом миры выявляются и проходят через отведенные им четыре стадии существования; в последнем «вдох» Брахмы дает обратный ход течению сил природы; все видимое постепенно рассеивается; наступает хаос, и долгая ночь отдыха наполняет космос силами для его следующего периода эволюции. В утро одного из этих «дней» созидательные процессы постепенно достигают своего кульминационного пункта активности; вечером незаметно уменьшаются, пока не настает пралайа и с нею «ночь». Одно такое утро и вечер, в сущности, составляют космический день; и именно «день Брахмы» имел в виду каббалист – автор «Бытия» каждый раз, когда он говорил: «И был вечер и утро первого (или пятого или шестого, или любого другого) дня». Шесть дней постепенной эволюции, один отдыха, и затем – вечер! Со времени появления первого человека на нашей земле наступила вечная Суббота или отдых для Демиурга.

Космологические спекуляции первых шести глав «Книги Бытия» показаны в расах «сынов Божиих», «исполинов» и т. д., в главе VI. Строго говоря, повествование о формировании нашей земли или «сотворении», как его весьма неправильно называют, начинается со спасения Ноя от потопа. Халдео-вавилонские таблички, недавно переведенные Георгом Смитом, не оставляют об этом никаких сомнений в умах тех, кто читает эти надписи эзотерически. Иштар, великая богиня, говорит в колонке III об уничтожении шестого мира и о появлении седьмого такими словами:

«ШЕСТЬ дней и ночей ветер, потоп и шторм ошеломляли.

На седьмой день, в течение его успокоился шторм, и весь потоп,

который разрушал как землетрясение,[503]

утих. Море он высушил, и ветер и потоп кончились…

Я заметил берег на границе моря…

к стране Низир шел корабль (аргха, или луна).

гора Низир остановила корабль…

первый день и второй день, гора Низир та же самая.

пятый и шестой, гора Низир та же самая.

на седьмой день, в течение его

я выпустил голубя, и он улетел.

Голубь улетел и возвратился, и… ворон улетел… и не возвратился.

я построил алтарь на вершине горы.

по семи трав я резал, на дне их я поместил камыши, сосны и симгар…

боги как мухи собрались над жертвой.

изстари также великий Бог по своему ходу.

великое сияние (солнце) Ану сотворил.[504]

Когда славу этих богов амулет на моей шее не отражал», и т. д.

Все это имеет чисто астрономическое, магическое и эзотерическое значение. Читающий эти таблички сразу узнает библейское повествование; и будет судить в то же время о том, как искажена великая вавилонская поэма евгемеризованными персонажами – низведенными с их возвышенного положения богов в простые патриархи. Недостаток места не позволяет нам полностью углубиться в эту библейскую пародию на халдейские аллегории. Поэтому мы только напомним читателю, что по признанию наиболее нерасположенного свидетеля – такого как Ленорман, сперва изобретателя, и затем поборника аккадийцев – халдео-вавилонская Троица, помещенная под Илоном, непроявленным божеством, состоит из Ану, Нуах и Бэла. Ану есть изначальный хаос, божественное время и мир одновременно, χρόνος и κόσμος, несотворенная материя, исходящая из единого и основного начала всего. Что же касается Нуах, то, согласно тому же востоковеду, он есть:

«…разум, мы охотно скажем – слово, которое оживляет и оплодотворяет материю, которое пропитывает вселенную, направляет и заставляет ее жить; и в то же время Нуах есть повелитель принципа влаги; Дух движущийся по водам».

Не самоочевидно ли все это? Нуах (Nuah) есть Ной (Noah), носящийся по водам в своем ковчеге, причем последний – эмблема Аргха или Луны, женского начала. Ной есть «дух», падающий в материю. Мы находим его, как только он спускается на землю, сажающим виноградник, пьющим вино и опьяняющимся им, то есть, чистый дух становится опьяненным, как только он окончательно погружается в материю. Седьмая глава «Бытия» есть лишь иное изложение первой. Таким образом, тогда как последняя читается: «… и тьма была над бездной. И Дух Божий носился над водою», в седьмой сказано: «… и умножилась вода… и ковчег плавал [с Ноем-духом] по поверхности вод». Таким образом, Ной, если он тождественен халдейскому Нуаху, есть дух, оживотворяющий материю, которая позднее является хаосом, представленным как бездна или же как воды потопа. В вавилонской легенде именно Иштар (Астарта или Венера, богиня Луны) заперта в ковчеге и высылает голубя (эмблема Венеры и других лунных богинь) на поиски суши. Тогда как в семитских табличках это Ксизутр или Хасисадра, «который за свое благочестие был приобщен к богам», – в Библии это Енох, который ходил перед Господом и – будучи взят Богом к себе – «исчез».

В последовательное существование неисчислимого количества миров до последовавшей за ними эволюции нашего нынешнего мира верили все древние народы и этому учили. Наказание христиан за присвоение древних записей евреев и отказ от истинного ключа к этим записям началось в самых ранних веках. И таким образом мы находим, что святые отцы церкви трудились и путались в невозможной хронологии и в нелепостях буквального толкования, тогда как ученые раввины были прекрасно осведомлены о действительном значении своих аллегорий. Так, не только в «Зогаре», но также и в других каббалистических трудах, признаваемых талмудистами, как, например, «Мидраш Берашет» или универсальная «Книга Бытия», которые вместе с «Меркаба» (колесница Иезекииля) составляют «Каббалу», – можно найти доктрину о целой серии миров, образующихся из хаоса и последовательно подвергающихся разрушению.

Индусские доктрины учат о двух пралайах или растворениях: одна всеобщая, маха-пралайа, другая частичная или меньшая пралайа. Последняя не имеет отношения ко всеобщему растворению, которое наступает в конце каждого «Дня Брахмы», но относится к геологическим катаклизмам в конце каждого малого цикла нашей планеты. Этот исторический и чисто местный потоп Центральной Азии, предания о котором могут быть найдены в каждой стране и который, по мнению Бунзена, произошел около 10 000 лет до Р. X., – не имеет никакого отношения к мифическому Ною, или Нуаху. Они гласят, что частичные катаклизмы происходят в конце каждого «века» мира, которые не разрушают его, но только изменяют общую его внешность. Новые расы людей и виды животных и новая растительность развиваются из растворения предыдущих.

Аллегории «грехопадения человека» и «потопа» являются двумя наиболее важными чертами Пятикнижия. Они, так сказать, представляют Альфу и Омегу, высочайший и нижайший ключи гармонической гаммы, по которой звучат величественные гимны сотворения человечества; ибо они раскрывают тому, кто ставит вопросы Зуре (фигуративной Гемантрии), процесс человеческой эволюции от высочайшего духовного существа до нижайшего физического – послепотопного человека; как в египетской иероглифической системе, где каждый знак пиктографического письма, который не соответствует внутренности обведенной определенной геометрической фигуры, может быть отвергнут как нарочная маскировка, умышленно введенная священным иерограмматистом, – также многие подробности в Библии требуют такого же обращения, и следует принимать во внимание только те части, которые отвечают числовым методам, преподанным в «Каббале».

В индусских книгах потоп появляется только в виде предания. Оно не претендует на священность, и мы находим его только в «Махабхарате», в «Пуранах», и в еще более ранней «Шатапатха», одной из позднейших «Брахман». Более чем вероятно, что Моисей или кто-то другой, писавший вместо него, пользовался этими повествованиями как основою для своей собственной умышленно искаженной аллегории, добавив к ней еще халдео-беросские повествования. В «Махабхарате» мы узнаем Нимрода под именем царя Дайтха. Происхождение греческого мифа о титанах, взбирающихся на Олимп, и другого мифа о строителях Вавилонской башни, стремившихся достичь небес, явлено в нечестивом Дайтха, который посылает навстречу небесным громам проклятия и грозится завоевать со своими могучими воинами само небо, чем навлекает на человечество гнев Брахмы.

«Тогда Господь решил», – говорится в тексте, – «поразить свои творения страшным наказанием, которое должно было послужить предостережением для тех, кто выживут, а также для их потомков».

Вайвасвата (который в Библии становится Ноем) спасает маленькую рыбку, которая оказывается аватаром Вишну. Рыбка предупреждает праведного человека, что вся земля скоро будет затоплена, что все живущие на ней должны погибнуть, и приказывает ему построить судно, в которое он должен перейти со всею своею семьею. Когда судно готово, и Вайвасвата запер в нем вместе со всею своею семьею семена растений и пары от всех животных, и начинает лить дождь, гигантская рыба, вооруженная рогом, становится перед носом ковчега. Праведник, следуя ее указаниям, привязывает к рогу канат и рыба проводит ковчег целым через бушующие стихии. В индусском предании число дней, в течение которых продолжается потоп, в точности совпадает с числом в Моисеевом повествовании. Когда стихии успокоились, рыба привела ковчег на вершину Гималаев.

Многие ортодоксальные комментаторы считают это повествование заимствованным из Моисеевых «Писаний».[505] Но, несомненно, если бы такой всеобщий катаклизм когда-либо имел место в пределах человеческой памяти, то некоторые из памятников египтян, из которых многие относятся к такой невероятной древности, отметили бы это происшествие, заодно с рассказом о позоре Хама, Ханаана и Мизраима, их предполагаемых предков. Но до сих пор не найдено ни малейшего намека на такое бедствие, хотя Мизраим определенно относится к первому поколению после потопа, если в самом деле не является допотопным. С другой стороны, халдеи сохранили это предание, как об этом свидетельствует Берос, и древние индусы также имеют вышеизложенную легенду. Таким образом остается только одно объяснение тому чрезвычайному факту, что из двух одновременных и цивилизованных наций, как Египет и Халдея, одна не сохранила никакого предания, хотя имела самое прямое отношение к этому событию, – если верить Библии, – а другая сохранила. Потоп, отмеченный в Библии, в одной из «Брахман» и во «Фрагменте» Бероса, относится к локальному новоднению, которое 10 000 лет до Р. X., по мнению Бунзена, а также по брахманским зодиакальным вычислениям, изменило всю поверхность Центральной Азии.[506] Поэтому, вавилоняне и халдеи могли узнать об этом от своих таинственных гостей, окрещенных некоторыми ассирологами аккадийцами, или, что еще более вероятно, они сами, возможно, являлись потомками тех, кто обитал в затопленных местностях. Евреи заимствовали от последних это повествование, как и все другое; брахманы могли записать предания стран, в которые они сперва вторглись и где, вероятно, обитали до того, как основались в Пенджабе. Но у египтян, первые поселенцы которых, очевидно, пришли из Южной Индии, было меньше причин отмечать этот катаклизм, так как их он, возможно, никогда не задел иначе, как только косвенно, поскольку наводнение ограничилось Центральной Азией.

Бюрнуф, заметив тот факт, что повествование о потопе имеется только в одной из самых новых «Брахман», также думает, что оно могло быть заимствовано индусами от семитских народов. Против такого предположения восстают все традиции и обычаи индусов. Арийцы, а в особенности брахманы, никогда ничего не заимствовали от семитов, и в этом нас подкрепляет один из тех «нерасположенных свидетелей», каковыми Хиггинс называет приверженцев Иеговы и Библии.

«Я никогда и ничего не находил в истории египтян и евреев», – пишет аббат Дюбуа, проживший сорок лет в Индии, – «что побудило бы меня поверить, что любой из этих народов или какой-либо другой народ на земле образовался раньше индусов, а в особенности брахманов; поэтому ничто не заставит меня поверить, что последние заимствовали свои обряды от других народов. Наоборот, я прихожу к выводу, что они получили их из своего собственного первоисточника. Каждый, кто хоть немного знает дух и характер брахманов, их гордость, чрезвычайное тщеславие, их отчужденность, высокомерное презрение ко всему иностранному и к тому, о чем они не могут похвастать, что они изобрели его, – тот согласится со мною, что такой народ не мог согласиться воспринять свои обычаи и правила поведения от чужой страны» [592, т. I, с. 186].

Это повествование, в котором упоминается самый ранний аватар Матсья – относится к другой юге, не нашей, к юге первого появления животной жизни; может быть, кто знает, к Девонскому периоду наших геологов? Оно, безусловно, лучше отвечает последнему, нежели 2348 году до Р. X.! Кроме того, само отсутствие всякого упоминания об этом потопе в старейших книгах индусов выдвигает мощный аргумент, когда мы предоставлены одним только выводам, как в данном случае.

«Веды и „Ману“», – говорит Жаколио, – «это памятники древнеазиатской мысли, существовали намного раньше дилювиального периода; это неопровержимый факт, обладающий всею ценностью исторической правды, так как за исключением предания, в котором показано, как Вишну сам спасает Веды от потопа, – предания, которое, несмотря на свою легендарную форму, несомненно должно покоиться на реальном факте, – отмечено, что ни одна из этих священных книг не упоминает катаклизма, тогда как «Пураны» и «Махабхарата» и большое количество других, более недавних трудов, описывают его с мельчайшими подробностями, что является доказательством первенства первых. Веды, несомненно, отметили хотя бы несколькими гимнами ужасное бедствие, поразившее воображение людей, его наблюдавших».

«Также и Ману, который дает нам законченное повествование о творении с хронологией от божественных и героических веков до появления на земле человека, – не обошел бы молчанием такое значительное событие».

«Ману» (кн. I, шлока 35) дает имена десяти выдающихся святых, которых он называет прадьяпати (правильнее – праджапати), в которых брахманистские теологи видят пророков, предков человеческой расы, а пандиты считают их просто десятью могущественными царями, которые жили в Крита-юге или в веке добра (в золотом веке греков).

Последний из этих праджапати – Бригху.

«Перечисляя последовательность этих выдающихся существ, которые, согласно Ману, правили миром, древний брахманистский законодатель называет следующих потомков Бригху: Сварочика, Оттами, Тамаса, Райвата, прославленный Чакчуча, и сын Вивасвата, причем каждый из этих шести сделался достойным титула Ману (божественного законодателя), титула равно принадлежавшего Праджапати и каждому великому персонажу первобытной Индии. Генеалогия на этом имени обрывается.

Согласно «Пуранам» и «Махабхарате», при царствовании одного из потомков этого сына Вивасвата по имени Вайвасвата, произошел великий катаклизм, память о котором, как будет видно из дальнейшего, перешла в предание и была разнесена эмиграцией по всем странам Востока и Запада, которые Индия с тех пор колонизировала…

Так как генеалогия, данная Ману, как мы видели, обрывается на Вивасвате, то из этого следует, что этот труд («Ману») ничего не знает ни о Вайвасвате, ни о потопе» [593, с. 170, 171].

Аргумент этот неопровержимый, и мы его рекомендуем тем официальным ученым, которые, чтобы угодить духовенству, оспаривают каждый факт, доказывающий чрезвычайную древность Вед и «Ману». Полковник Вэнс Кеннеди уже давно заявил, что Вавилония с самого ее происхождения была оплотом санскритской литературы и брахманистской учености. А как или почему брахманы проникли туда, как не в результате междоусобных войн и эмиграции из Индии? Полнейшее описание потопа Ведавьясой мы находим в «Махабхарате», поэме в честь астрологических аллегорий о войнах между Солнечными и Лунными расами. Одна из этих версий сообщает, что Вивасвата стал отцом всех народов на земле через свое потомство, и эта форма была приспособлена для повествования о Ное; другая версия сообщает, что – подобно Девкалиону и Пирре – ему нужно было просто бросать камешки в тину, оставшуюся после отступления волн потопа, чтобы производить людей когда угодно. Эти две версии – одна еврейская, другая греческая – не оставляют нам выбора. Мы должны или поверить, что индусы заимствовали от языческих греков, также и от монотеистических евреев, или же – что значительно более вероятно – считать, что версии обоих этих народов суть производные от ведической литературы через вавилонян.

История говорит нам о потоке иммиграции через Инд, и о том, как она впоследствии наводнила Запад, и как народы индусского происхождения вышли из Малой Азии, чтобы колонизировать Грецию. Но история не говорит ни единого слова об «избранном народе» или о том, что греческие колонии проникли в Индию до 5-го и 4-го века до Р. X., когда мы впервые находим смутные предания, в которых говорится о каких-то загадочных утерянных племенах Израиля, направившихся из Вавилонии в Индию. Но даже если бы повествование о десяти племенах заслуживало доверие, и сами эти племена оказались бы существующими как в светской, так и в священной истории, то это вовсе не помогло бы разрешению. Колбрук, Уильсон и другие выдающиеся индологи показывают, что «Махабхарата», если не «Шатапатха-брахмана», в которой также приводится это повествование, намного предшествовала веку Кира, следовательно – возможному времени появления каких-либо израильских племен в Индии.[507]

Востоковеды приписывают «Махабхарате» древность от двенадцати до пятнадцати веков до Р. X.; что касается греческой версии, то у нее так же мало доказательств как у другой, и попытки эллинистов в этом направлении явно провалились. Само повествование о победоносной армии Александра, проникнувшей в Северную Индию, с каждым днем становится все более сомнительным. Никакая индусская национальная летопись, даже самые незначительные исторические воспоминания по всей длине и ширине Индии не дают ни малейшего следа о таком вторжении.

Если даже такие исторические факты, как теперь оказалось, все время были выдумками, что же мы тогда должны думать о повествованиях, которые на самом лице своем носят клеймо выдумки? Мы не можем не сочувствовать в сердце профессору Мюллеру, когда он замечает, что кажется «кощунством рассматривать эти выдумки языческого мира как искаженные и неправильно истолкованные фрагменты божественного Откровения, когда-то данного всему роду человеческому». Только может ли этот ученый считаться совершенно беспристрастным и справедливым к обеим сторонам, если он не включит в число этих выдумок также и выдумки Библии? Да и чище ли, нравственнее ли язык Ветхого Завета, чем книги брахманов? Кощунственнее и смешнее ли какие-либо выдумки языческого мира, чем беседа Иеговы с Моисеем [Исход, XXXIII, 23]? Показаны ли языческие боги более жестокими, чем тот же самый Иегова во многих местах? Если чувства благочестивого христианина шокированы нелепостями о поедании Отцом Кроносом своих детей и изувечении Урана; или о сбрасывании Юпитером с небес Вулкана, поломав при этом ему ногу, – то с другой стороны, он не должен обижаться, если нехристианин смеется при мысли о Иакове, боксирующим со своим Творцом, который, «видя, что он не может одолеть его», вывихнул Иакову бедро, причем этот патриарх по-прежнему крепко держал Бога и не отпускал Его, несмотря на Его просьбы.

Почему сказание о Девкалионе и Пирре, бросающих камни позади себя и творящих таким образом людскую расу, должно считаться более смешным, чем сказание о жене Лота, превратившейся в соляной столб, или о Всемогущем, сотворившем людей из глины, и затем вдохнувшем в них дыхание жизни? Расхождение между последним способом творения и способом египетского барано-рогого бога, создающего человека на гончарном колесе, едва ощутимо. Сказание о Минерве, богине мудрости, начавшей свое существование после некоторого периода роста в мозгу своего отца, по крайней мере наводит на размышления и поэтично в качестве аллегории. Ни один древний грек никогда не был сожжен за то, что не принимал это в буквальном смысле; и, во всяком случае, «языческие» выдумки в общем намного менее нелепы и кощунственны, нежели выдумки, навязанные христианам с тех пор, как церковь признала Ветхий Завет, и римско-католическая церковь открыла свой счет тауматургических святых.

«Многие из туземцев Индии», – продолжает профессор Мюллер, – «признаются, что их чувства восстают против нечистот, приписываемых богам теми писаниями, которые они называют священными; все же имеются честные брахманы, которые будут утверждать, что эти сказания имеют более глубокое значение; что, поскольку безнравственность несовместима с божественным существом, то надо полагать, что какая-то тайна скрыта в этих временем освященных сказаниях – тайна, которую может надеяться раскрыть почтительный и любознательный ум».

Это как раз то, что утверждает христианское духовенство в своих попытках объяснить непристойности и нелепости Ветхого Завета. Только вместо того, чтобы предоставить истолкование тем, кто обладают ключами к этим кажущимся нелепостям, они приняли на себя обязанность и право, по божественному уполномочию, толковать их по-своему. Они сделали не только это, но постепенно лишили еврейское духовенство средств, чтобы истолковать свои Священные Писания так, как это делали их отцы, так что в нынешнем веке найти среди раввинов сведущего каббалиста – почти невозможно. Евреи сами забыли ключ! А как они могли избегнуть этого? Где подлинные рукописи? Самой древней из ныне существующих еврейских рукописей, говорят, является «Бодлейский Кодекс», который не старше восьмисот-девятисот лет.[508] Разрыв между Ездрой и этим «Кодексом»» таким образом, составляет пятнадцать веков. В 1490 году Инквизиция заставила сжечь все еврейские библии, один только Торквемада уничтожил 6000 томов в Саламанке. За исключением нескольких рукописных «Тора Кетубим» и «Небиим», употреблявшихся в синагогах, и происхождение которых весьма недавнее, – мы не думаем, что еще осталась хоть одна рукопись, которая не была бы пунктирована, следовательно – совершенно неправильно истолкована и переделана мазоретами. Если бы не своевременное изобретение «Мазоры», ни одного экземпляра Ветхого Завета не потерпели бы в нашем веке. Хорошо известно, что мазореты во время переписывания старейших рукописей поставили себе задачу удалить, за исключением некоторых мест, которые они, вероятно, проглядели, – все неприличные слова, заменяя их своими собственными, часто совсем изменяя смысл стиха.

«Ясно», – говорит Дональдсон, – «что Мазоретская школа в Тиверии была занята налаживанием или разлаживанием еврейского текста до окончательного опубликования самой «Мазоры».

Поэтому, если бы мы обладали подлинными текстами, то – судя по теперешним копиям Библии, имеющимся у нас – было бы действительно очень поучительно сопоставить Ветхий Завет с Ведами и даже с брахманистскими книгами. Мы поистине верим, что никакая вера, как бы слепа она ни была, не могла бы устоять перед такой лавиной грубых нечистот и выдумок. И если последние не только приняты, но навязаны силой миллионам цивилизованных людей, которые находят их заслуживающими почитания и поучительными настолько, что верят в них как в божественное откровение, то почему нам удивляться, что брахманы верят, что их книги равно являются Шрути, откровением?

Конечно, поблагодарим мазоретов, но в то же время будем изучать обе стороны медали.

Легенды, мифы, аллегории, символы – если только они принадлежат к индусской, халдейской или египетской традициям – все бросаются в одну и ту же кучу выдумок. Они едва заслуживают чести поверхностного обследования их возможной связи с астрономией или с половыми символами. Те же самые мифы – когда (и потому что) они искажены – принимаются как священные писания, даже больше – как Слово Божие! Разве это беспристрастная история? Справедливо ли это по отношению к прошлому, настоящему и будущему? «Вы не можете служить Богу и Мамоне», – сказал Реформатор девятнадцать веков тому назад. «Вы не можете служить истине и общественным предрассудкам», – было бы более применимо к нашему веку. Однако, наши авторитеты претендуют на то, что они служат первой.

Действительно, во всех религиозных системах почти нет мифов, достойных этого термина, которые не имели бы исторической и научной основы. Мифы, как Покок талантливо выразился,

«принимаются сейчас за вымыслы как раз пропорционально тому, насколько мы их не понимаем; и за истины пропорционально тому, как они были когда-то понимаемы. Именно, наше невежество из истории сделало миф; и наше невежество есть эллинское наследие, во многом – результат эллинского тщеславия» [418, Предисловие, с. IX].

Бунзен и Шампольон уже доказали, что священные книги Египта намного старше самых старейших частей «Книги Бытия». А теперь более тщательные исследования, кажется, подтверждают подозрение, – которое у нас равняется с уверенностью – что законы Моисея являются копиями кодекса брахманистского Ману. Таким образом, по всей вероятности, Египет обязан своей цивилизацией, своими гражданскими институтами и своими искусствами – Индии. Но против этого предположения выстроилась целая армия «авторитетов», и какое это имеет значение, если последние в настоящее время этот факт отрицают? Рано или поздно, но им придется признать его, принадлежат ли они к германской или к французской школе. Среди ученых – но не тех, кто легко идут на компромисс между интересом и совестью – имеется несколько бесстрашных душ, которые могут вынести на свет неопровержимые факты. Примерно двадцать лет тому назад Макс Мюллер в одном письме редактору лондонской «Times», в апреле 1857 г., весьма яростно утверждал, что нирвана означает уничтожение – в полном смысле этого слова. (См. [47, т. I, с. 287], о значении нирваны.) Но в 1869 году в лекции перед общим собранием Общества германских филологов в Киле «он отчетливо заявляет о своем убеждении, что нигилизм, приписанный учению Будды, в самом деле, не входит в его доктрину и что совсем неправильно полагать, что нирвана означает уничтожение». (Трюбнер, «Американские и восточные литературные записки», окт. 16, 1869; также Инман [424, с. 128].) Однако, если мы не ошибаемся, профессор Мюллер был настолько же авторитетен в 1857 году, как в 1869 году.

«Будет трудно установить», – говорит (теперь) этот великий ученый, – «являются ли Веды самыми древними книгами, или же некоторые части Ветхого Завета могут быть прослежены назад к той же самой или даже еще более древней дате, нежели старейшие гимны Вед [47, т. I].

Но его отказ от предыдущего мнения о нирване позволяет нам надеяться, что он еще может изменить свое мнение подобным же образом по вопросу о «Книге Бытия», так что публика сможет одновременно получить пользу от истины и санкцию одного из величайших авторитетов Европы.

Хорошо известно, как мало востоковеды приблизились к чему-либо похожему на согласие по поводу времени Зороастра, и пока с этим вопросом не покончено, может быть, разумнее будет безоговорочно положиться на брахманистские вычисления Зодиака, чем на мнения ученых. Оставляя в стороне светскую орду непризнанных ученых, которые еще только ждут своей очереди быть избранными для общественного поклонения в качестве идолов, олицетворяющих водительство наукой, – где мы найдем среди признанных авторитетов сегодняшнего дня двух, мнения которых по поводу этой даты совпали бы? Вот Бунзен, который помещает Зороастра в Бактрии, и относит эмиграцию бактрийцев к Инду к 3784 г. до Р. X. [74, т. V, с. 77], а рождение Моисея к 1392 г. [74, т. V, с. 78]. Надо сказать, что довольно трудно поместить Зороастра раньше времени создания Вед, принимая во внимание, что вся его доктрина представляет собою доктрину ранних Вед. Правда, в течение какого-то более или менее неясного периода он пребывал в Афганистане, прежде чем переселиться в Пенджаб, но Веды были начаты в последней стране. Они указывают на прогресс индусов так же, как «Авеста» указывает на прогресс иранцев. А вот другой ученый – Хауг, который приписывает «Айтарейя-брахмане» (брахманистскому комментарию к «Ригведе», гораздо более позднего происхождения, чем сама Веда) давность между 1400 и 1200 гг. до Р. X., тогда как Веды помещаются им между 2000 и 2400 гг. до Р. X. Макс Мюллер осторожно указывает на некоторые затруднения в этом хронологическом вычислении, но все же не совсем отрицает его.[509] Однако, как бы то ни было, и предположив, что Пятикнижие было написано самим Моисеем, – несмотря на то, что этим он будет заставлен дважды записать свою собственную смерть, – все же и тогда, если Моисей родился, как пишет Бунзен, в 1392 году до Р. X., «Пятикнижие» не могло быть написано раньше Вед. Особенно, если Зороастр родился в 3784 г. до Р. X. Если, как говорит нам Хауг,[510] некоторые гимны «Ригведы» были написаны до того, как Зороастр завершил свою схизму, что-то около тридцати семи веков до Р. X., и Макс Мюллер сам говорит, что «зороастрийцы и их предки вышли из Индии в течение ведического периода», то как могут быть некоторые части Ветхого Завета прослежены назад к той же самой или даже еще «более древней дате, чем старейшие гимны Вед?

Среди востоковедов установилось общее мнение, что арийцы за 3000 лет до Р. X. все еще находились в степях к востоку от Каспия и были объединены. Раулинсон предполагает, что они «хлынули к востоку» из Армении как из общего центра, тогда как два родственных потока потекли – один на север через Кавказ, другой – на запад через Малую Азию и Европу. Он находит, что арийцы в периоде, предшествовавшем пятнадцатому веку до нашей эры, «поселились на территории, орошаемой Верхним Индом». Отсюда ведические арийцы переселились в Пенджаб, а зендские арийцы двинулись на запад, основывая исторические страны. Но все это, как и остальное – только гипотеза, и приведена как таковая.

Опять, Раулинсон, очевидно, следуя за Максом Мюллером, говорит: «Ранняя история арийцев за многие века – абсолютный пробел». Но многие ученые брахманы, однако, заявили, что они обнаружили след существования Вед еще в 2100 году до Р. X. И сэр Уильям Джоунс, руководствуясь астрономическими данными, отнес «Яджурведу» к 1580 г. до Р. X. Это все еще «раньше Моисея».

Основываясь, именно, на том предположении, что до 1500 г. до Р. X. арийцы еще не ушли из Афганистана в Пенджаб, Макс Мюллер и другие оксфордские ученые предположили, что части Ветхого Завета могут быть прослежены назад к той же самой или даже еще более древней дате, нежели старейшие гимны Вед. Поэтому, до тех пор, пока востоковеды не будут в состоянии указать нам правильное время жизни Зороастра, ни один авторитет по вопросу древности Вед не может считаться выше самих брахманов.

Так как признанным фактом является то, что большинство своих законов евреи заимствовали у египтян, то давайте рассмотрим, кто такие были египтяне. По нашему мнению – которое обладает, разумеется, малым авторитетом – они были древние индийцы, и в нашем первом томе мы приводили цитаты из трудов историка Колука-Батта, которые подтверждают такую теорию. Что мы подразумеваем под древней Индией, так это следующее:

Ни одна область на карте – за исключением древней Скифии – не установлена так неопределенно, как та, которая носила название Индии. Эфиопия представляет, быть может, единственную параллель. Это была колыбель кушитов или хамитских рас и находилась к востоку от Вавилонии. Это было когда-то названием Индустана, когда темнокожие расы, поклонявшиеся Бала-Махадеве и Бхавани-Махидеви, главенствовали в этой стране. Индия ранних мудрецов представляется как область у истоков Окса и Джаксарта. Аполлоний Тианский пересек Кавказ, или Гиндукуш, где он встретился с царем, который направил его к обители мудрецов – возможно, к потомкам тех, кого Аммиан называет «брахманами Верхней Индии» и которых Гистасп, отец Дария (или, более вероятно, Дарий Гистасп сам) посетил, и, получив от них наставления, внедрил их обряды и идеи в магианские ритуалы. Это повествование об Аполлоний, кажется, указывает на Кашмир как на ту страну, которую он посетил, и на нагов – после их обращения в буддизм – как на его учителей. В то время арийская Индия не простиралась за Пенджаб.

По нашему мнению, наиболее смущающим препятствием на пути развития этнологии всегда было тройное потомство Ноя. В попытке согласовать послепотопные расы с генеалогическим происхождением от Сима, Хама и Иафета, придерживающиеся христианства востоковеды поставили себе задачу, которую невозможно выполнить. Библейский Ноев ковчег стал ложем Прокруста, к которому им приходилось все приспосабливать. Поэтому внимание было отвлечено от достоверных источников информации относительно происхождения человека, и чисто местная аллегория была ложно принята за исторический факт, исходящий из вдохновенного источника. Странный и неудачный выбор! Изо всех священных писаний народов, ответвившихся от первоначального человеческого рода, христианство должно было избрать себе для руководства национальные летописи и священные писания народа, возможно, наименее духовного из человеческой семьи – семитического. Это та ветвь, которая никогда не была в состоянии развить из своих многочисленных языков язык, способный воплощать идеи нравственного и интеллектуального мира; чьи формы выражения и направление мысли никогда не могли подняться выше чисто чувственных и земных образов речи; чья литература не оставила ничего оригинального, ничего, что бы не было заимствовано от арийской мысли, и чьей науке и философии совсем не хватает благородных черт высоко духовных и метафизических систем индоевропейских (Иафетских) рас.

Бунзен показывает хемизм (язык Египта) как весьма древний вклад от Западной Азии, содержащий зародыши семитического языка, и носящий в себе, таким образом, «свидетельство первобытного родственного единства семитической и арийской рас». Мы должны помнить в этой связи, что народы Юго-Западной и Западной Азии, включая мидийцев, все были арийцы. Далеко еще не доказано, кто были первоначальные хозяева Индии. То обстоятельство, что этот период лежит вне документально устанавливаемой истории, еще не исключает вероятной правильности нашей теории, что ими была могущественная раса строителей, назовем ли мы их восточными эфиопами или темнокожими арийцами (это слово означает просто «благородный воин», «храбрец»). Одно время они правили безраздельно над всей древней Индией, обозначенной впоследствии Ману как владение тех, кого наши ученые называют санскритоязычными народами.

Полагают, что эти индусы вошли в страну с северо-запада; некоторые высказывают догадку, что они принесли с собою брахманизм, и что языком завоевателей, вероятно, был санскрит. Над этими тремя скудными данными наши филологи работали непрестанно с тех пор как Индустан и его огромная санскритская литература были насильно вынесены на обозрение сэром Уильямом Джоунсом, – все время с висящими на их шее тремя сыновьями Ноя. И это – точная наука, свободная от религиозных предрассудков! Воистину, много выиграла бы этнология, если бы это Ноево трио было смыто за борт и утоплено до того, как ковчег добрался до земли?

Эфиопов в целом причисляют к семитической группе, но мы должны разобраться, насколько они могут претендовать на такое причисление. Мы также рассмотрим, насколько они имели отношение к египетской цивилизации, которая, как один писатель выразился, кажется, была такою же совершенною уже в самые древние времена, не имея подъема и развития, как в случае других народов. По причинам, которые мы теперь приведем, мы готовы утверждать, что своею цивилизацией, общим благосостоянием, искусствами – и в особенности искусством строительства, Египет обязан доведической Индии, и что именно колония темнокожих арийцев или тех, кого Гомер и Геродот называют восточными эфиопами, т. е. обитателями Южной Индии, – принесла египтянам свою уже готовую цивилизацию в дохронологических веках, которые Бунзен называет до-Менитской, но тем не менее эпохальной историей.

В труде Покока «Индия в Греции» [418] мы находим следующий многозначительный абзац:

«Незамысловатый отчет о войнах, какие велись между солнечными вождями, Усрас (Озирис), князем Гуклас, и „ТУ-ФУ“, есть простой исторический факт войн апийцев, Солнечных племен из Уде, с народом „ТУ-ФУ“ или ТИБЕТА, которые, в сущности, были лунной расой и большею частью буддистами,[511] им противостояли Рама и «АИТЬО-ПИАС» или народ из Уде, следовательно, АИТ-ИО-ПИАНС Африки» [418, с. 200].

В этой связи мы хотели бы напомнить читателям, что Раван, гигант, который в «Рамаяне» ведет войну против Рама Чандра, представлен как царь Ланки, что было древним названием Цейлона; и что Цейлон в те дни, возможно, составлял часть материка Южной Индии и был населен «восточными эфиопами». Побежденные Рамой, сыном Дасараты, Солнечным Царем древнего Уде, часть их эмигрировала в Северную Африку. Если, как многие предполагают, гомеровская «Илиада» и многое из его повествования о Троянской войне заимствовано из «Рамаяны», тогда предания, послужившие основой для последней, должны обладать огромной древностью. Таким образом много времени остается в запасе у дохронологической истории для того периода, в течение которого «восточные эфиопы» могли основать гипотетическую Мизраическую колонию с ее высокой индийской цивилизацией и искусствами.

Наука все еще остается в неведении насчет клинописных надписей. До тех пор, пока они не будут окончательно расшифрованы. В особенности высеченные на скалах, так обильно встречающиеся в пределах старого Ирана, – кто может сказать, какие тайны они еще могут раскрыть? Нет санскритских надписей на памятниках старше Чандрагупты (315 г. до Р. X.), и Персеполитанские надписи оказались на 220 лет старше. Даже теперь еще имеются рукописи с письменами, совершенно неизвестными филологам и палеографам; одна из них имеется или недавно имелась в Кембриджской библиотеке в Англии. Писатели-лингвисты классифицируют семитические языки как относящиеся к индоевропейскому, обычно включая сюда также эфиопский и древнеегипетский. Но если некоторые из диалектов современной Северной Африки и даже современный гхиз или эфиопский настолько дегенерировали и выродились, что позволяют делать ложные выводы по поводу генетических связей между ними и другими семитическими языками, то мы вовсе не уверены, что последние имеют право на такую классификацию, за исключением старого коптского и древнего гхиз.

Что имеется больше кровного родства между эфиопами и арийскими темнокожими расами, и между последними и египтянами, это нечто такое, что еще может быть доказано. Недавно было обнаружено, что древние египтяне были людьми кавказского типа, и форма их черепов – чисто азиатская.[512] Если они были менее медного цвета, чем эфиопы современности, то сами эфиопы в старину могли обладать более светлым цветом лица. Тот факт, что у эфиопских царей корону наследует племянник царя, сын его сестры, а не его собственный, – чрезвычайно многозначителен. Это старинный обычай, до сих пор преобладающий в Южной Индии. Наследниками раджи являются не его собственные сыновья, а сыновья его сестры.[513]

Изо всех диалектов и языков, считающихся семитическими, только эфиопской пишется слева направо подобно санскриту и письму индоарийских народов.[514]

Таким образом, против того, чтобы приписать происхождение египтян древней колонии индийцев не имеется никакого более серьезного препятствия, как только непочтительный сын Ноя – Хам – сам являясь мифом. Но самая ранняя форма египетского богослужения и правления, теократического и жреческого, и их привычки и обычаи – все говорит об индийском происхождении.

Самые древние легенды из истории Индии упоминают две династии, теперь потерявшиеся во тьме времен; первая была династия царей «солнечной расы», царствовавшая в Айодхье (теперь Уде); вторая, династия «лунной расы», в Праяге (ныне Аллахабад). Пусть тот, кто желает осведомиться о религиозном культе тех ранних царей, читает «Книгу Мертвых» египтян и все своеобразия, присущие солнце-поклонству и солнечным богам. Ни Озирис, ни Гор никогда не упоминаются без того, чтобы не связывать их с солнцем. Они суть «Сыны Солнца»; «Господь и Обожатель Солнца» – его имя. «Солнце есть создатель тела, порождатель богов, которые являются наследниками Солнца». Покок в своем весьма проникновенном труде сильно ратует за эту же самую идею и старается еще более убедительно доказать тождественность египетской, греческой и индийской мифологии. Он показывает главу Солнечной расы раджпутов – фактически великого Кукло-поса (циклоп или строитель) – называемого «Великим Солнцем», в древнейшей индусской традиции. Этот Гок-ла, князь, патриарх многочисленных объединений инахиенсов, говорит, «это Великое Солнце было обожествлено при смерти; и, согласно индусской доктрине метемпсихоза, считалось, что его Душа перешла в быка «Апис», Сера-пис греков, и СУРА-ПАС, или «Солнечный Глава» египтян… Озирис, правильнее Усрас, означает и «бык» и «луч света». Сурапас (Серапис) – солнечный глава», так как Солнце по-сакскритски – Сурья. Шампольон в «Manifestation to the Light» в каждой главе напоминает о двух Династиях Царей Солнца и Луны. Позднее все эти цари были обожествлены и превращены после смерти в солнечные и лунные божества. Поклонение им явилось самым ранним извращением великой первоначальной веры, которая справедливо считала Солнце и его огненные жизнь-дающие лучи наиболее подходящим символом, чтобы напомнить нам о всеобъемлющем невидимом присутствии Того, кто является владыкою Жизни и Смерти. А теперь это можно проследить по всему земному шару. Это была религия самых ранних ведических брахманов, которые в старейших гимнах «Ригведы» называют Сурья (Солнце) и Агни (огонь) «правителем вселенной», «владыкой людей» и «мудрым царем». Это было поклонение магов, зороастрийцев, египтян и греков, независимо от того, называли ли они его Митрой или Ахура-Маздой, Озирисом или Зевсом, почитая, как его ближайшего родственника Весту – чистый небесный огонь. И эта религия опять обнаруживается в перуанском поклонении солнцу; в сабеизме и гелиолатрии халдеев; в Моисеевой «неопалимой купине»; в наклонении голов старейшин народа по направлению Господа, «Солнца», и даже в Авраамовых построениях алтарей огня и в жертвоприношениях монотеистических евреев Астарте, Царице Небесной.

Доныне, несмотря на все противоречия и все исследования, история и наука остаются в том же неведении относительно происхождения евреев. Они могут с таким же успехом быть признаны племенем Чандала, изгнанным из древней Индии; «каменщиками», которых упоминают Вина-Свати, Веда-Вьяса и Ману, как и финикийцами Геродота или же гиксосами Иосифа, или потомками палийских пастухов, или же смешением всех этих народностей. Библия называет тирян народом родственным и претендует на владычество над ними. Они также могли быть, как думает Покок, просто племенем из «Окса» – название, происшедшее от «Укшас», т. е. люди, богатство которых заключается в «быках», так как он доказывает, что «Укшан» есть грубая форма от «Укша», бык (в санскрите «окс» имеет такое же значение как в английском языке). Он думает, что именно они, «повелители Окса», дали свое имя морю, вокруг которого они правили во многих странах – Евксин или Укш-ин. «Пали» значит пастух, а «с'тан» – земля. «Воинственные племена из Окса проникли в Египет и двинулись вперед на Палестину (ПАЛИ-СТАН), на землю пали или пастухов и создали там более долговечные поселения» («Индия в Греции»). Но даже если и так, то это еще более подтверждает наше мнение, что евреи представляют гибридное племя, ибо Библия указывает на легкость, с какою они вступили в матримониальные связи не только с ханаанетянами, но и с любой народностью или расой, с которой они приходили в соприкосновение.

В Библии имеется не одна только значительная фигура, чья биография доказывает, что он – мифический герой. Самуил явлен как персонаж еврейского государства. Он – двойник Самсона из «Книги Судей», как будет видно, являясь сыном Анны и ЭЛЬ-КАИНА, как Самсон был сыном Мануа или Маноах. Оба – как они теперь представлены в «Откровении» – выдуманные герои; один был еврейский Геркулес, а другой – Ганеша. Самуилу приписывают учреждение республики, упразднение поклонения ханаанетян Ваалу и Астарте, или Адонису и Венере, и установление культа Иеговы. Затем народ потребовал царя, и он помазал Саула, а после него – Давида из Вифлеема.

Давид – это израильский король Артур. Он совершал великие подвиги и установил правление по всей Сирии и Идумее. Его владения простирались от Армении и Ассирии на севере и северо-востоке; Сирийской пустыни и Персидского залива на востоке; Аравии на юге и Египта и Леванта на западе. Только Финикия была исключением.

Его дружба с Хирамом, кажется, указывает, что он совершил свою первую экспедицию из этой страны в Иудею; его долгое пребывание в Хеброне, городе кабиров (Арба или четыре), кажется, также дает понять, что он установил новую религию в своей стране.

После Давида пришел Соломон, могущественный и окруженный роскошью, стремившийся укрепить царство, которое Давид завоевал. Так как Давид поклонялся Иегове, то храм Иеговы (Тукт Сулейма) был построен в Иерусалиме, тогда как святилище Молоха-Геркулеса, Хемоша и Астарты были воздвигнуты на горе Оливет. Эти святилища оставались там до Иосии.

Возникли заговоры. Восстания произошли в Идумее и Дамаске, и Ахия, пророк, возглавил народное движение, закончившееся свержением дома Давида и воцарением Иеровоама. Впредь пророки главенствовали в Израиле, где преобладало поклонение тельцу; жрецы управляли слабой династией Давида, и сладострастный местный культ существовал по всей стране. После свержения дома Ахава и неудачи Иеху и его потомков в объединении всей страны под одним главою, была сделана попытка в Иуде. Исайа оборвал линию прямого наследования в лице Ахаза [Исайя, VII, 9] и посадил на трон принца из Вифлеема [Михей, V, 2, 5]. Это был Езекия. По восшествии на трон он призвал глав Израиля объединиться в союзе с ним против Ассирии [2 Паралипоменон, XXX, 1, 21: XXXI, 1, 5; 2 Царей, XVIII, 7]. Кажется, что он учредил духовное училище [Притчи, XXV, 1] и совсем изменил культ. Даже до того, что разбил на куски медного змия, которого возвел Моисей.

Это делает повествование о Самуиле, Давиде и Соломоне мифическим. Большинство пророков, которые были грамотны, кажется, начали около этого времени писать.

Эта страна была наконец завоевана ассирийцами, которые нашли тот же народ и учреждения, что и в Финикии и в других странах.

Езекия не был наследственным сыном Ахаза, а только получившим титул. Пророк Исайя принадлежал к королевской семье, а про Езекию говорили, что он его зять. Ахаз отказался войти в союз с пророком и его партией, говоря: «Не буду искушать (зависеть от) Господа» [Исайя, VII, 12]. Пророк перед этим заявил: «Если ты не будешь верить, не будешь ты прочен», – предвещая свержение его рода. «Ты истощаешь терпение моего Бога», – ответил пророк, и предсказал рождение ребенка от одной алма, или женщины храма, и прежде чем тот достигнет возмужания [Евреям, V, 14; Исайя, VII, 16; VIII, 4], царь ассирийский победит Сирию и Израиль. Это то пророчество, которое Ириней так силился увязать с Марией и Иисусом, и которое послужило причиной, по которой мать назаретского пророка представлена принадлежащей храму и с детских лет посвященной Богу.

Во второй песне Исайя прославлял нового главу, занявшего трон Давида [IX, 6, 7; XI, 1], который должен возвратить домой евреев, уведенных конфедерацией в плен [Исайя, VIII, 2-12; Иоиль, III, 1-7; Авдий, 7, 11, 14]. Михей – его современник – возвещал то же событие [IV, 7-13; V, 1-7]. Спаситель должен был появиться из Вифлеема; другими словами, – из дома Давида; и должен был сопротивляться Ассирии, которой Ахаз присягнул на верность, и должен был также совершить реформу религии [2 Царей, XVIII, 4-8]. Езекия это сделал. Он был внук Захарии, провидца [2 Паралипоменон, XXIX, 1; XXVI, 5], советника Узии; и как только он взошел на трон, он восстановил религию Давида и уничтожил последние остатки религии Моисея, т. е. эзотерическую доктрину, объявив – «отцы наши поступали беззаконно» [2 Паралипоменон, XXIX, 6-9]. Затем он совершил попытку воссоединения с северной монархией, так как в Израиле было междуцарствие [2 Паралипоменон, XXX, 1, 2, 6; XXXI, 1, 6, 7]. Попытка была успешна, но имела результатом вторжение ассирийского царя. Но это был новый режим; и все это показывает течение двух параллельных потоков в религиозном культе израильтян; один принадлежал государственной религии и был принят ввиду политической необходимости; другой представлял собою чистое идолопоклонство, являющееся результатом незнания истинной эзотерической доктрины, проповедуемой Моисеем. Первый раз с тех пор, как Соломон их построил, «высокие места были убраны».

Именно Езекия был тем ожидаемым Мессией экзотерической государственной религии. Он был тем побегом от ствола Иессеева, который должен был вызволить евреев из прискорбного пленения, о котором еврейские историки, кажется, очень молчали, тщательно избегая любого упоминания этого особенного факта, но который вспыльчивые пророки необдуманно раскрывают. Если Езекия и сокрушил экзотерическое поклонение Ваалу, то он также насильно оторвал народ Израильский от религии их отцов и тайных ритуалов, учрежденных Моисеем.

Дарий Гистасп был первым, кто основал персидскую колонию в Иудее, и, возможно, Зоро-бабель был вождем.

«Имя Зоро-бабель означает «семя или сын Вавилона», так же как Зоро-астер,, есть семя, сын или принц Иштар» [45].

Новые колонисты, несомненно, были иудеи. Это название с Востока. Даже Сиам называют Иудия, и в Индии была некая Айодия. Храмы Солом, или Мира, были многочисленны. По всей Персии и Афганистану имена Саул и Давид весьма обычны. «Закон» приписывается по очереди Езекии, Ездре, Симону Справедливому, и периоду Асмонеян. Нет ничего определенного; везде противоречия. Когда начался Асмонеанский период, главных держателей Закона называли ассидеянами или хасидим (халдеями), а впоследствии фарисеями или фарсами (парсами). Это указывает на то, что в Иудее были основаны персидские колонии, и они правили страною, тогда как народы, упоминаемые в Книгах Бытия и Иисуса Навина, жили там в виде третьего сословия (см. [Ездра, IX, 1]).

В Ветхом Завете нет подлинной истории, и та небольшая историческая информация, которую там можно собрать, – находима только в неосмотрительных откровениях пророков. Эта книга, в целом, должно быть писалась в различные времена или, скорее, выдумывалась в качестве авторитетного обоснования какого-либо более позднего культа, происхождение которого может быть легко прослежено частично до орфических мистерий, и частично до древнеегипетских ритуалов, с которыми Моисей был знаком с детства.

С прошлого века церковь была вынуждена постепенно оставлять захваченную библейскую территорию тем, кому она принадлежит по праву. Уступая пядь за пядью, и один персонаж за другим оказывался мифическим и языческим. Но теперь, после недавнего открытия Георга Смита, весьма оплакиваемого ассириолога, разрушена одна из надежнейших подпорок Библии. Доказано, что Саргон и его таблички старше Моисея. Как повествование «Исхода», так и рождение и жизнь законодателя были «заимствованы» у ассирийцев, подобно как «золотые и серебряные драгоценности» – у египтян.

На стр. 224 «Ассирийских открытий» Георг Смит говорит:

«В дворце Сеннахериба, в Куюнджике, я нашел другой любопытный отрывок истории Саргона, переведенный мною и опубликованный в „Трудах библейского археологического общества“, т. I, ч. I, с. 46. В тексте говорится, что Саргон, один ранний вавилонский монарх, родился от родителей-царей, но был спрятан своею матерью, которая унесла его на Евфрат и поместила в ковчеге из камышей, изнутри покрытом горной смолой, вроде того, в котором мать Моисея спрятала свое дитя (см. [Исход, II]). Саргона обнаружил человек по имени Акки, водонос, который усыновил его, и впоследствии он стал царем Вавилонии. Столицею Саргона был большой город Агади – называвшийся семитами Аккад и упомянутый в «Бытии» как статна Нимрода [Бытие, X, 10], и там он царствовал сорок пять лет.[515] Аккад лежал вблизи города Сиппара,[516] на Евфрате, к северу от Вавилона. Время Саргона, которого можно назвать вавилонским Моисеем, соответствует шестнадцатому веку, и возможно еще более раннему».

Г. Смит в своем «Халдейском отчете» добавляет, что Саргон I был вавилонский монарх, царствовавший в городе Аккад около 1600 г. до Р. X. Имя Саргон означает правильный, истинный или законный царь. Эта любопытная история изложена на фрагментах табличек из Куюнджика и гласит следующее:

1. Я царь Саргон, Царь могущественный, Царь Аккада.

2. Моя мать была царского рода, отца своего я не знал, брат моего отца правил страною.

3. В городе Азупирану, лежащем на берегу Евфрата.

4. Моя мать, царевна, зачала меня; в трудах она родила меня.

5. Она положила меня в ковчег из камыша и горной смолою запечатала выход мой.

6. Она пустила меня на реку, не поглотившую меня.

7. Река понесла меня; к водоносу Акки принесла она меня.

8. Акки, водонос, в сострадании принял меня, и т. д. и т. д.

А теперь из «Исхода» [II]:

«Но не могши долее скрывать его (мать Моисея), взяла корзину из тростника и осмолила ее асфальтом и смолою и, положивши в нее младенца, поставила в тростнике у берега реки».

«Событие это, как предполагают, произошло около 1600 лет до Р. X.», – говорит Георг Смит, – «немного ранее эпохи, приписываемой Моисею;[517] и так как мы знаем, что слава Саргона достигла и Египта, то вполне правдоподобно, что рассказ этот имел связь с событиями, изложенными в «Исходе», II, ибо каждое, совершенное однажды действие, стремится повториться».

«Века» индусов мало отличаются от «веков» греков, римлян и даже евреев. Мы включаем Моисеевы вычисления умышленно, с намерением доказать правильность нашей позиции. Хронология, которая отделяет Моисея от сотворения мира только четырьмя поколениями, кажется смешной уже только потому, что христианское духовенство навязывает это миру в буквальном значении.[518] Каббалисты знают, что эти поколения означают периоды мира. Те аллегории, которые в индусском вычислении охватывают огромное протяжение четырех веков, в книгах Моисея коварно заставлены, благодаря услужливой помощи Мазоры, уместиться в маленький период в две с половиною тысячи лет (2513)!

Экзотерический план Библии был составлен так, чтобы и он соответствовал четырем векам. Таким образом, они исчисляют Золотой Век от Адама до Авраама, серебряный – от Авраама до Давида; медный – от Давида до Пленения; а от пленения – железный век. Но сокровенные вычисления совсем другие и ничуть не отличаются от зодиакальных вычислений брахманов. Мы находимся в Железном Веке или калиюге, но он начался с Ноя, мифического предка нашей расы.

Ной или Нуах, подобно всем евгемеризованным проявлениям Непроявленного – Сваямбхува (или Сваямбху) – был андрогином. Таким образом, в некоторых случаях он принадлежал к чисто женской триаде халдеев, известной как «Нуах, вселенская Матерь». Мы уже показали в другой главе, что каждая мужская триада имела свою женскую копию, одно в трех, как и первая. Это было пассивное дополнение активного принципа, его отражение. В Индии мужская троица воспроизводится в Шакти-Тримурти, женской; а в Халдее Ана, Белита и Давкина соответствовали Ану, Бэлу и Нуах. Первые три, сведенные в одну – Белиту, назывались:

«Самодержавная богиня, царица нижней бездны, Матерь богов, царица Земли, царица плодовитости».

В качестве изначальной влажности, откуда произошло все, Белита есть Тамти или море, матерь города Эрех (великого халдейского некрополя) и поэтому – богиня подземного царства. В мире звезд и планет она известна как Истар или Асторет. Следовательно, она тождественна с Венерой и всеми другими царицами небесными, которым в жертву приносились печенье и булочки,[519] и, как знают все археологи, тождественна с Евой, матерью всего живущего, и с Марией.

Ковчег, в котором хранятся зародыши всех живущих тварей, необходимых для населения Земли, изображает сохраняемость жизни и превосходство духа над материей при столкновении противоположных сил в природе. В астротеософической диаграмме «западного ритуала» Ковчег соответствует пупу и помещается с левой стороны, на стороне женщины (Луны), одним из символов которой служит левый столб в Храме Соломона – Боаз. Пуповина связана (через плаценту) с вместилищем, в котором оплодотворяются эмбрионы расы [76]. Ковчег есть священный Аргха индусов и, таким образом, легко понять ту связь, которую он имел с Ноевым Ковчегом, когда мы знаем, что Аргха был продолговатым сосудом, употребляемым иерофантами в качестве жертвенной чаши в культе Изиды, Астарты и Венеры-Афродиты, которые были богинями зарождающих сил природы или материи – следовательно, представляющими символически Ковчег, содержащий зародыши всего живущего.

Мы признаем, что у язычников были и теперь есть – как, например, в Индии – странные символы, которые лицемеру и пуританину покажутся скандально безнравственными. Но разве древние евреи не скопировали большинство этих символов? Мы уже описали в другом месте тождественность лингама с колонной Иакова, и мы могли бы привести ряд примеров из нынешних христианских церковных обрядов, имеющих то же самое происхождение, если бы размеры книги это позволяли и если бы это не было уже полностью отмечено Инманом и другими (см. Инман, «Древние верования, воплощенные в древних названиях»).

Описывая религию египтян, Лидия Мария Чайлд говорит:

«Это почтение перед сотворением жизни ввело в поклонение Озирису половые эмблемы, такие обычные в Индустане. Колоссальное изображение такого рода было преподнесено его храму в Александрии царем Птолемеем Филадельфом… Благоговение перед тайной органической жизни привело к признанию мужского и женского начал во всем, духовном или материальном… Половые эмблемы, везде бросающиеся в глаза в скульптурах их храмов, покажутся нечистыми в описании, но ни один чистый и вдумчивый ум не будет рассматривать их таковыми, видя ту простоту и торжественность, с какими подходят к этому предмету» [372].

Так говорит эта уважаемая женщина и прекрасный писатель, и ни один истинно чистый мужчина или женщина никогда не подумает упрекнуть ее за это. Но такое искажение древней мысли вполне естественно в таком веке ханжества и жеманства, как наш.

Воды потопа, когда они фигурируют в аллегории в качестве символического «моря», Тамти, символизируют бурный хаос, или материю, называемую «Великим Драконом». Согласно гностической и средневековой розенкрейцерской доктрине, сотворение женщины вначале задумано не было. Она есть отпрыск мужской собственной нечистой фантазии и, как говорят герметисты – «вторжение». Созданная нечистой мыслью, она возникла в недобрый «седьмой час», когда «сверхъестественные» действительные миры уже прошли, и «натуральные» или иллюзорные миры начали развиваться вдоль «нисходящего Микрокосмоса» или дуги великого цикла – выражаясь более ясно. Сперва «Virgo», Небесная Дева Зодиака, она становилась «Virgo-Scorpio». Но, создавая себе подругу, мужчина непредумышленно наделил ее своей собственной долей Духовности; и теперь это новое существо, которое его воображение вызвало к жизни, стало его «Спасителем» из ловушек Евы-Лилит, первой Евы, которая в своем составе имела большую долю материи, чем первоначальный «духовный» мужчина.[520]

Таким образом, женщина в этой космогонии стоит в отношении «материи» или великой бездны как «Дева Моря», которая ногою раздавливает «Дракона». «Потоп» также очень часто появляется в символической фразеологии как «Великий Дракон». Для человека, знакомого с этими доктринами, будет более чем многозначительно узнать, что у католиков Дева Мария является не только признанной покровительницей христианских моряков, но также и «Девой Моря». Так и Дидона была покровительницей финикийских мореходов;[521] и вместе с Венерой и другими лунными богинями – так как Луна имела такое сильное влияние на морские отливы и приливы – являлась «Девою Моря». Map, море, является корнем имени Мария. Голубой цвет, который у древних символизировал «Великую Бездну» или материальный мир, следовательно – зло, сделан посвященным нашей «Благословенной Госпоже». Это цвет «Notre Dame de Paris». Вследствие его связи с символическим змием этот цвет считается отвратительным у экс-назареев, учеников Иоанна Крестителя, теперь мендеян Басры.

Среди прекрасных гравюр Мориса есть одна, представляющая Кришну раздавливающим главу Змея. У него на голове митра с тремя зубцами (символизирующая троичность), а тело и хвост побежденного змея обвивают фигуру индусского бога. Эта гравюра показывает, откуда пришло вдохновение при «составлении» более позднего сказания, извлеченного якобы из пророчества.

«Я положу вражду между тобой и женщиной, и между твоим семенем и ее семенем; оно раздавит твою голову, и ты ужалишь его в пятку».

Египетский Орант также показан с распростертыми руками, как бы на кресте, и наступающими на «Змея»; а Гор (Логос) изображен пронзающим голову Дракона, Тифона или Апофиса. Все это дает нам ключ к библейской аллегории о Каине и Авеле. Каина считали предком хивитов, змеев, и близнецы Адама, очевидно, представляют копию сказания об Озирисе и Тифоне. Коме этой внешней формы аллегории, она, однако, воплощала в себе философскую концепцию о вечной борьбе добра и зла.

Но как странно эластичной, какой легко приспосабливаемой к чему угодно оказалась эта мистическая философия после христианской эры! Когда факты неопровержимые, неоспоримые и неотрицаемые были менее бессильны восстанавливать истину, как не в нашем веке казуистики и христианского коварства? Раз доказано, что Кришна был известен как «Пастырь Добрый» за века до первого года нашей эры, что он раздавил Змия Калинагу и был распят, – то все это – лишь пророческое предзнаменование будущего! И раз скандинавский Тор, разбивший голову Змия своей крестообразной булавой, и Аполлон, убивший Пифона, подобным же образом представлены как являющие собою поразительные сходства с героями христианских выдумок, – они становятся только первоначальными концепциями «языческих» умов, «следующих старым патриархальным пророчествам относительно Христа, содержащимся в едином всеобщем и первоначальном Откровении» [597]!

Поэтому, потоп есть «Древний Змий» или великая глубь материи; «дракон в море» [Исаия, XXVII, 1], которое ковчег сохранно пересекает на своем пути к горе Спасения. Но если мы знаем о ковчеге и Ное, и Библии вообще, то это лишь потому, что мифология египтян уже готовая лежала под рукой Моисея (если только Моисей когда-либо писал какую-либо Библию), и он уже был знаком со сказанием о Горе, стоящем в змееобразной лодке и поражающем Змия своим копьем; и с сокровенным значением этих притч и их действительным происхождением. Вот почему в «Левите» и в других частях его книг мы находим целые страницы с законами, тождественными «Законам Ману».

Животные, заключенные в ковчеге суть человеческие страсти. Они олицетворяют некоторые тяжелые испытания посвящения и мистерий, которые были учреждены среди многих народов в ознаменование этой аллегории. Ноев ковчег остановился семнадцатого числа седьмого месяца. Здесь мы опять встречаем это число; так же как в «чистых животных», которых он забирал в ковчег по семи. Говоря о водных мистериях Библоса, Лукиан рассказывает:

«На верхушке одной из двух колонн, воздвигнутых Вакхом, человек остается семь дней».[522]

Он полагает, что это делалось в честь Девкалиона. Илия, молясь на вершине горы Кармил, посылает своего слугу искать облако по направлению к морю и повторяет

«продолжай это до семи раз. В седьмой раз тот сказал: вот, небольшое облако поднимается от моря, величиной в ладонь человеческую».[523]

«Ной есть воплощение Адама так же, как Моисей есть воплощение Авеля и Сета», – говорит «Каббала», т. е. повторение или другая версия того же самого повествования. Величайшим доказательством этого является распределение действующих лиц в Библии. Например, начиная с Каина, первого убийцы, каждый пятый человек по линии его потомков – убийца. Вот так они идут: Енох, Ирад, Мехиаель, Мафусаил и пятый – Ламех, второй убийца, и он – отец Ноя. Если начертать пятиконечную звезду Люцифера (вершиной вниз) и написать имя Каина под нижайшей точкой, а имена его потомков последовательно по другим точкам – обнаружится, что каждое пятое имя – которое окажется написанным под именем Каина – будет именем убийцы. В «Талмуде» эта генеалогия дана полностью, и тринадцать убийц располагаются под именем Каина. Это не совпадение. Шива есть Разрушитель, но он же и Возродитель, Каин – убийца, но он же создатель народов и изобретатель. Эта звезда Люцифера есть та самая, которую Иоанн видит падающей на землю в своем «Апокалипсисе».

В Фивах [Thebes или Theba, что означает арка], – ТН-АВА есть синоним Карфа или Тир, Асту или Афины, и Урбс или Рим, а также означает город, – найдена та же самая листва, какая, по описанию, была на колоннах Соломонова храма. Двуцветный лист маслины, трехдольный фиговый лист и ланцетообразный лавровый лист имели у древних как эзотерическое, так и популярное или народное значение.

Исследования египтологов дают другое подтверждение тождественности библейских аллегорий с аллегориями страны фараонов и халдеев. Династическая хронология египтян, записанная Геродотом, Мането, Эратосфеном, Диодором Сикулом и принятая нашими исследователями древности, делила египетскую историю на четыре основные эпохи: царствование богов, полубогов, героев и простых смертных. Путем объединения полубогов и героев в один класс Бунзен сводит количество периодов до трех: правление богов, полубогов или героев – сыновей богов, но родившихся от смертных матерей – и Манесом, которые были прародителями отдельных племен. Эти подразделения, как любой почувствует, полностью соответствуют библейским элохимам, сыновьям Бога, великанам и смертным Ноевым людям.

Диодор Сицилийский и Берос приводят нам имена двенадцати великих богов, которые правили двенадцатью месяцами года и двенадцатью знаками Зодиака. Эти имена, в которые включен Нуах,[524] слишком хорошо известны, чтобы их повторять. Двуликий Янус также находился во главе двенадцати богов, и в своих изображениях он показан держащим ключи от небесных владений. Все они послужили образцами для библейских патриархов, а потом оказали еще другую услугу – в особенности Янус – послужив прототипом для Св. Петра и его двенадцати апостолов: Петр также двуличен в своем отрицании, и его также изображают держащим ключи от Рая.

Это утверждение – что сказание о Ное есть только другое изложение в его сокровенном значении сказания об Адаме и его трех сыновьях – получает доказательства на каждой странице «Бытия». Адам есть прототип Ноя. Адам падает, потому что он вкушает от запретного плода небесного знания; Ной падает потому, что он вкушает от земного плода – сок винограда символизирует злоупотребление знанием при неуравновешенном уме. Адам лишается своей духовной оболочки; Ной – своих земных одежд; и нагота обоих заставляет их стыдиться. Злобность Каина повторяется в Хаме. Но потомки обоих показаны как мудрейшие расы на Земле; и по этому поводу их называют «змеями» и «сыновьями змеев», что значит сыновья мудрости, а не Сатаны, как некоторые священники хотели бы заставить мир понимать этот термин. Вражда была положена между «змеем» и «женщиной» только в этом смертном феноменальном «мире человека» как «рожденного от женщины». До плотского падения «змей» был Офит, божественная мудрость, которая не нуждалась в материи, чтобы производить людей, так как человечество было полностью духовным. Отсюда война между змеем и женщиной, или между духом и материей. Если в своем материальном аспекте «древний змий» есть материя и представляет Офиоморфоса, то в своем духовном значении он становится Офитом-Христом. В магии древних сиро-халдеев, оба объединены в зодиакальном знаке андрогинного Virgo-Scorpio и могут быть разделены или разобщены каждый раз, когда это необходимо. Таким образом, в качестве источника «добра и зла» значения S. S. и Z. Z. всегда были взаимозаменяемы; и если в некоторых случаях S. S. на печатях и талисманах наводят на мысль о змеином злом влиянии и означают рисунок черной магии на других, то, с другой стороны, двойные S. S. встречаются на чашах причащения церкви и означают присутствие Св. Духа или чистой мудрости.

Мидианитяне были известны как мудрецы или сыновья змеев, также и ханааниты и хамиты; и такова была слава мидианитян, что мы находим Моисея, пророка, водимого и вдохновляемого «Господом», унижающимся перед Хобабом, сыном Рагуиля, мидианитянином, умоляющим его остаться с народом Израиля:

«Не оставляй нас, потому что ты знаешь, как располагаемся мы станом в пустыне, и будешь для нас глазом» [Числа, X, 29, 31].

Далее, когда Моисей посылает лазутчиков на поиски земли Ханаанской, они приносят, в виде доказательства мудрости (каббалистически говоря) и добротности этой земли, ветвь с одной гроздью винограда, которую они вынуждены нести вдвоем на палке. Кроме того они добавляют:

«Там видели мы и исполинов, детей Енаковых, от исполинского рода;[525] и мы были глазах наших пред ними как саранча, такими же были мы и в глазах их» [Числа, XIII, 34].

Анак есть Енох, патриарх, который не умирает и который является первым хранителем «непроизносимого имени», согласно «Каббале» и ритуалу франкмасонства.

Сравнивая библейских патриархов с потомками Вайвасвата, индусского Ноя, и древними санскритскими преданиями о потопе в брахманистской «Махабхарате», мы находим их отраженными в ведийских патриархах, которые являются первоначальными образами, по которым были сформированы все остальные. Но прежде чем сравнение становится возможным, индусские мифы должны быть поняты в их истинном значении. Каждый из этих мифических персонажей обладает, кроме астрономического значения, еще и духовным или нравственным и антропологическим или физическим значением. Патриархи являются не только евгемеризованными богами, – допотопные соответствуют двенадцати великим богам Бероса и десяти Праджапати, а послепотопные – семи богам знаменитой таблички в библиотеке Ниневии, – но также и символами греческих эонов, каббалистических сефиротов, и знаков Зодиака, в качестве прообразов ряда человеческих рас.[526] Это отклонение от десяти к двенадцати будет вскоре объяснено и доказано на авторитете самой Библии. Только – они не первые боги, описанные Цицероном [198, I, 13], которые относятся к Иерархии высших властей, элохимам, но принадлежат скорее ко второму классу из «двенадцати богов», Dii minores, которые являются земными отражениями первых, среди которых Геродот помещает Геркулеса [356, II, 145]. Из группы двенадцати, только один Ной, по причине его положения на переходной точке, принадлежит к высочайшей вавилонской троице, Нуах, дух вод. Остальные тождественны с низшими богами Ассирии и Вавилонии, которые представляли собой низший ранг эманаций, введенных вокруг Бэла, Демиурга, и помогали ему в его работе – так же как патриархи показаны помогающими Иегове – «Господу Богу».

Кроме этих, из которых многие были местными богами, покровительствующими божествами рек и городов, еще были четыре класса гениев; мы видим, как Иезекииль в своем видении заставляет их поддерживать трон Иеговы. Это факт, который, отождествляя еврейского «Господа Бога» с одним лицом троицы вавилонян, связывает, в то же самое время, нынешнего христианского Бога с той же самой триадой, поскольку это есть те же самые четыре херувима, если читатель помнит, на которых Ириней заставляет ездить Иисуса, и которые представлены как спутники евангелистов.

Происхождение книг «Иезекииля» и «Откровения» от индусской каббалистики ни в чем так явно не выявлено, как в этом описании четырех зверей, которые олицетворяют четыре элементарных царства – земли, воздуха, огня и воды. Как хорошо известно, они – ассирийские сфинксы, но эти фигуры также высечены на стенах почти каждой индусской пагоды.

Автор «Откровения» точно копирует в своем тексте (см. гл. IV, стих 17) пифагорейский пентакль, от которого прекрасный набросок Леви приведен на странице 522.

Индусская богиня Аданари (или, что было бы более правильно, Адонари, поскольку второе а произносится почти как английское о) изображается окруженной теми же фигурами. Это в точности отвечает Иезекиилевому «Колесу Адоная», известному, как «Херувим Джехескииля», и вне всякого сомнения указывает на источник, откуда еврейский провидец черпал свои аллегории. Для удобства сравнения мы поместили эту фигуру в пентакль.

Выше этих зверей были ангелы или духи, разделенные на две группы: Игили или небесные существа, и Ам-анаки или земные духи, великаны, дети Анака, на которых лазутчики жаловались Моисею.

«Обнаженная Каббала» дает для каббалиста очень ясный, для профана – очень спутанный отчет о пермутациях или заменах одного лица другим. Так, например, она говорит, что «сцинтилла» (духовная искра или душа) Авраама была взята от Михаила, главы эонов, высочайшей эманации божества, настолько высокой, что, в сущности, в глазах гностиков Михаил отождествлялся с Христом. И все же, Михаил и Енох – одна и та же личность. Оба занимают точку скрещения креста Зодиака как «человек». Сцинтилла Исаака была от Гавриила, главы сонма ангелов, а сцинтилла Иакова была взята от Уриэля, прозванного «огнем Бога», самым зорким духом во всех Небесах. Адам не есть Кадмон, но Адам Primus, Микропросопус. В одном из своих аспектов последний есть Енох, земной патриарх и отец Мафусаила. Тот, который «ходил перед Богом» и «не умирал», есть духовный Енох, олицетворявший собою человечество, вечное в духе, и также вечное во плоти, хотя последняя умирает. Смерть – это только новое рождение, а дух бессмертен; таким образом, человечество никогда не умирает, ибо Разрушитель стал Творцом, Енох – это образ двойственного человечества, духовного и земного. Вот, почему его место в центре астрономического креста.

Но родилась ли эта идея у евреев? Мы думаем, что нет. Каждый народ, у которого имелась астрономическая система, и особенно Индия, глубоко почитал крест, так как он являлся геометрической основой религиозного символизма их аватаров, проявлений божества или Творца в своем творении – ЧЕЛОВЕКЕ; Бога в человечестве и человечества в Боге, как духов. Старейшие памятники Халдеи, Персии и Индии открывают перед нами двойной или восьмиконечный крест. Этот символ, который весьма естественно можно обнаружить, как и другие геометрические фигуры в природе, в растениях, так же как и в снежинках, – привел д-ра Ланди, в его сверххристианском мистицизме, к тому, что такие крестообразные цветы, образующие восьмиконечную звезду соединением двух крестов, он назвал «Пророческой Звездой Воплощения, которая соединила небо и землю, Бога и человека» [597, с. 3]. Последняя сентенция совершенна в своей выразительности; только старая каббалистическая аксиома – «как наверху, так и внизу» – отвечает этому еще лучше, так как она открывает нам того же самого Бога для всего человечества, а не только для горсточки христиан. Именно, Земной крест Небес повторяется на земле растениями и двойственным человеком: физический человек вытесняет «духовного», на точке скрещения которого стоит мифический Либра-Гермес-Енох. Жест одной рукой, указывающий на Небо, уравновешивается другою; указывающей вниз на Землю; беспредельное зарождение внизу, беспредельное перерождение вверху; видимое – только проявление невидимого; человек из праха предоставляется праху, человек из духа возрождается в духе; таким образом, именно предельное человечество и является Сыном Беспредельного Бога. Абба – Отец; Амона – Матерь; Сын – Вселенная. Эта первичная троица повторяется во всех теогониях. Адам Кадмон, Гермес, Енох, Озирис, Кришна, Ормазд или Христос – все они одно. Они стоят как Метатроны между телом и душой – вечные духи, спасающие плоть перерождением плоти внизу, и душу – перерождением вверху, где человечество еще раз ходит перед Богом.

Мы уже показали в другом месте, что символ креста или египетский Тау, Т, существовал на многие века раньше периода, приписываемого Аврааму, выдаваемому за праотца израильтян, так как иначе Моисей не мог бы узнать о нем от жрецов. И что Тау считался столь же священным в глазах евреев, как и других «языческих» народов, доказывается одним фактом, который теперь признают как христианское духовенство, так и неверующие археологи. Моисей в своем «Исходе» [XII, 22] приказывает своему народу пометить их дверные косяки и перемычки кровью, чтобы «Господь Бог» не ошибся и не убил кого-нибудь из избранного народа вместо обреченных египтян.[527] И этой пометкой был Тау! Идентичный египетский крест с рукояткой, с помощью половины которого Гор воскрешал мертвых, как показано на скульптуре в развалинах Фил [599, II, рис. 40, № 8, с. 54]. Как необоснована идея, что все такие кресты и символы являются бесчисленными бессознательными пророчествами о Христе, явствует из примера евреев, по обвинениям которых Иисус был предан смерти. Например, тот же самый ученый автор говорит в «Монументальном христианстве» [597], что «сами евреи признавали этот знак спасения до того, как они отвергли Христа»; и в другом месте он утверждает, что жезлом Моисея, которым он пользовался, творя чудеса перед фараоном, «без сомнения, был этот crux ansata, или что-либо подобное ему, употребляемое также египетскими жрецами.[528] Таким образом, логическим выводом будет, что 1) если евреи поклонялись тем же символам, что и язычники, то они были не лучше их; 2) если, будучи так хорошо осведомленными, как они были, о сокровенном символизме креста, и несмотря на то, что они веками ждали своего Мессию, – они все же отвергли как христианского Мессию, так и христианский Крест, то, должно быть, тут было что-то неладно в отношении обоих.

Те, кто «отвергали» Иисуса в качестве «Сына Божия», не были ни людьми, незнающими религиозных символов, ни горстью атеистических саддукеев, предавших его смерти; они были именно людьми, которые были научены сокровенной мудрости; которые знали как происхождение, так и значение этого крестообразного символа, и которые отстранили как эту христианскую эмблему, так и свисающего с нее Спасителя, так как не могли стать сторонниками такого кощунственного обмана простого народа.

Почти все пророчества о Христе приписываются патриархам и пророкам. Если некоторые из последних могли и существовать как реальные персонажи, то первые все суть мифы. Мы постараемся доказать это посредством сокровенного истолкования Зодиака и связи его знаков с этими допотопными людьми.

Если читатель помнит идеи индусов о космогонии, в таком виде как они приведены в главе VI, он лучше поймет связь между библейскими допотопными патриархами и этой загадкой комментаторов – «колесом Иезекииля». Поэтому запомним, 1) что вселенная не есть спонтанное творение, а эволюция из предсуществовавшей материи; 2) что она является только одной из бесконечного ряда вселенных; 3) что вечность делится на великие циклы, во время каждого из которых с нашим миром происходит двенадцать преображений, следующих за его частичным разрушением огнем и водою поочередно. Так что, когда начинается новый меньший период, земля оказывается настолько изменившейся, даже геологически, что она практически представляет собою новый мир; 4) что в этих двенадцати преображениях земля после каждого преображения из первых шести становится грубее, и все что на ней – включая и человека – становится более материальным, чем после предыдущего, тогда как после каждого из оставшихся шести происходит обратное – земля и человек становятся все больше и больше утонченными и духовными с каждым земным изменением; 5) что когда достигнут конец цикла, наступает постепенное растворение, и каждая живая и объективная форма разрушается. Но когда эта точка достигнута, человечество уже способно жить как субъективно, так и объективно. И не только человечество, но также и животные, растения и каждый атом. По истечении времени отдыха, говорят буддисты, когда новый мир становится самообразовавшимся, астральные души животных и всех существ, за исключением тех, кто достигли высочайшей нирваны, возвратятся снова на землю, чтобы закончить свои циклы трансформацией и стать в свою очередь людьми.

Эту изумительную концепцию древние, с целью наставления простого народа, синтезировали в единое живописное изображение – в Зодиак или небесный пояс. Вместо ныне применяемых двенадцати знаков, вначале были только десять, известных массам, а именно: Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева-Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей и Рыбы.[529] Это были экзотерические знаки. Но вдобавок к этим еще были введены два мистических знака, которых никто, кроме посвященных, не понимал; а именно, в середине или в точке соединения, где теперь стоят Весы, и у знака, ныне называемого Скорпионом, который следует за Девой. Когда оказалось необходимым сделать их экзотерическими, эти два тайные знака были добавлены под их нынешними названиями в качестве маскировки, чтобы скрыть истинные имена, которые давали ключ ко всей тайне творения и раскрывали происхождение «добра и зла».

Истинная сабеянская астрологическая доктрина тайно учила, что внутри этого двойного знака было сокрыто объяснение постепенной трансформации этого мира из его духовного и субъективного в «двуполое» подлунное состояние. Двенадцать знаков поэтому были разделены на две группы. Первые шесть назывались восходящими или линией Макрокосма (великий духовный мир); последние шесть назывались нисходящей линией или Микрокосмом (малый второстепенный мир), так сказать, только отражение первого. Это деление называлось колесом Иезекииля и слагалось следующим образом. Сперва шли восходящие пять знаков (евгемеризованные в патриархов), Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, и группа заканчивалась Девой-Скорпионом. Затем наступал поворотный пункт – Весы. После этого первая половина знака Дева-Скорпион была дублирована и перенесена, чтобы вести низшую или нисходящую группу Микрокосма, которая доходит до Рыб или Ноя (потопа). Поясним, знак Дева-Скорпион, который первоначально изображался как, стал просто Девой, а дубликат,, или Скорпион, был помещен между Весами, седьмым знаком (который есть Енох, или ангел Метатрон, или Посредник между духом и материей, или Богом и человеком). Теперь он стал Скорпионом (или Каином), каковой знак или патриарх вел человечество к разрушению, по экзотерической теогонии; но, согласно истинной доктрине религии мудрости, он указывал на деградацию всей вселенной по ходу ее эволюции вниз от субъективного к объективному.

Считают, что знак Весов является более поздним изобретением греков, но не доведено до всеобщего сведения, что те среди них, которые были посвящены, переменили только имена, раскрывая ту же самую идею, которую тайное имя раскрывало тем, «кто знал», оставляя массы такими же незнающими, как всегда. Все же это была прекрасная идея; эти Весы, или равновесие, раскрывавшие столько, сколько было возможно раскрыть без разглашения всей окончательной истины. В их намерение входило дать понять, что когда течение эволюции привело миры к самой низкой точке уплотнения, где земля и ее произведения были наиболее грубыми, и обитатели ее наиболее животно-чувственными, – тогда был достигнут поворотный пункт, силы были в равновесии. На нижайшей точке все еще сохранившаяся божественная искра духа внутри начала передавать импульс к движению наверх. Чаши весов символизировали то вечное равновесие, которое есть необходимость вселенской гармонии, точной справедливости, равновесия центростремительных и центробежных сил, тьмы и света, духа и материи.

Эти добавочные знаки Зодиака дают нам право утверждать, что «Книга Бытия», в таком виде как она дошла до нас, должна относиться к более позднему времени, нежели изобретение знака Весов греками; ибо мы находим главы о генеалогиях перестроенными, чтобы они соответствовали новому Зодиаку, вместо того, чтобы заставить последний соответствовать списку патриархов. Именно это добавление и необходимость скрыть истинный ключ заставили раввинистических составителей повторить имена Еноха и Ламеха дважды, как мы это теперь видим в каинитской таблице. Изо всех книг Библии только «Бытие» относится к очень отдаленной древности. Все другие являются более поздними добавлениями, самое раннее из которых появилось при Хилкии, который, очевидно, состряпал ее с помощью Хулды, пророчицы.

Так как повествование о творении мира и потопе имеют не только одно значение, мы говорим, что библейское изложение не может быть понято отдельно от вавилонского повествования о том же самом; и в то же время ни одно из них не будет полностью понято без брахманистского эзотерического истолкования потопа, как он представлен в «Махабхарате» и в «Шатапатха-брахмане». То были вавилоняне, кого загадочные аккадийцы обучали «тайнам», жреческому языку, и своей религии (по мнению Раулинсона, эти аккадийцы пришли из Армении), – а не первые, которые эмигрировали в Индию. Здесь доказательство становится ясным. Муверс показывает, что вавилонский Ксизутр представлял «солнце» в Зодиаке, в знаке Водолея, а Оанн, человек-рыба и полудемон, есть Вишну в своем первом аватаре; таким образом, дается ключ к двойному источнику библейского откровения.

Оанн – это эмблема жреческой эзотерической мудрости; он выходит из моря, потому что «великая глубь», вода, символизирует, как мы уже видели, тайную доктрину. По этой же причине египтяне обожествляли Нил, помимо того, что он считался, вследствие своих разливов, «Спасителем» страны. Они даже крокодилов считали священными, так как те обитали в «глуби». Так называемые «хамиты» всегда предпочитали селиться по близости рек и океанов. Вода, согласно некоторым старым космогониям, была первым сотворенным элементом. В халдейских записях имя Оанна окружено большим почитанием. Халдейские жрецы носили головной убор, напоминающий голову рыбы, и верхнее одеяние, представляющее тело рыбы.[530]

«Фалес», – говорит Цицерон, – «уверяет, что вода является началом всего, а Богом является тот Ум, который образовался и сотворил все сущее из воды» [198, I, 10].

«В Начале, в себе ДУХ укрепляет Небеса и Землю,
Просторы вод, и яркий диск Луны, затем —
Громады звезд; и душу через край излив,
В движенье все приводит, растворившись в МАТЕРИИ ВЕЛИКОЙ» [168, VI, 724].
Таким образом, вода представляет двойственность и Макрокосмоса и Микрокосмоса, в сочетании с оживляющим ДУХОМ, и эволюцию малого мира из вселенского космоса. Поэтому потоп в этом значении указывает на конечную борьбу между столкнувшимися элементами, которая привела первый великий цикл нашей планеты к завершению. Эти периоды постепенно сливались один с другим; порядок возникал из хаоса или беспорядка, и последовательные типы организмов эволюционировали только постольку, поскольку физические условия природы были подготовлены для их появления; ибо наша нынешняя раса не смогла бы дышать на земле в течение того промежуточного периода, все еще не имея аллегорического одеяния их кожи.[531]

В главах IV и V «Книги Бытия» мы находим так называемые поколения Каина и Сифа. Давайте взглянем на них в том порядке, как они стоят:
Линии поколений
Вышеприведенные суть десять библейских патриархов, идентичных с индусскими Праджапати и сефиротами «Каббалы». Мы говорим десять патриархов, а не двадцать, потому что линия каинитов была придумана единственно для того, 1) чтобы осуществить идею дуализма, на которой обоснована философия каждой религии; ибо эти две генеалогические таблицы представляют просто друг другу противодействующие силы или начала добра и зла; и 2) в качестве маскировки для непосвященных масс. Предположим, что мы восстановим их в их первоначальной форме путем удаления этих преднамеренно введенных маскировок. Они настолько прозрачны, что требуют только небольшой проницательности, чтобы совершить отбор, даже в том случае, если пользоваться одним только собственным суждением и не иметь возможности применить испытание тайной доктриной, как делаем мы.

Поэтому, избавившись от имен каинитов, которые являются только удвоениями сифитов, или один другого, мы избавляемся от Адама; от Еноха, который в одной генеалогии явлен как отец Ирада, а в другой – как сын Иареда; от Ламеха, сына Мафусаила, принимая во внимание, что он, Ламех, есть сын Мафусала по линии сифитов; от Ирада (Иареда),[532] Иубала и Иабала, которые вместе с Тувал Каином образуют троицу в одном, а этот один есть двойник Каина; от Мехуджаиля (который есть лишь Махалалеил при другом чтении) и Мафусаила (Мафусала). Это оставляет нам в генеалогии каинитов главы IV одного только Каина, который – первый убийца и братоубийца – поставлен в своей линии в качестве отца Еноха, наиболее добродетельного из людей, который не умирает, но заживо переходит в тот свет. Обратимся теперь к таблице сифитов, и мы обнаружим, что Енос или Енох приходится вторым от Адама и является отцом Каин(ан)а. Это не случайность. Очевидно, имелась причина для этой инверсии отцовства; виден явный умысел – умысел создать путаницу и завести в тупик исследование.

В таком случае мы скажем, что патриархи – это просто знаки Зодиака, эмблемы, в своих многогранных аспектах, духовной и физической эволюции человеческих рас, веков и разделов времени. В астрологии первые четыре из «Домов» в диаграммах «Двенадцати Домов Небес», а именно, первый, десятый, седьмой и четвертый или второй внутренний квадрат, помещенный углами кверху и книзу, называются угловыми, как обладающие наибольшей силой и властью. Они соответствуют Адаму, Ною, Каин-ану, и Еноху, Альфа Омега, злу и добру, возглавляющим целое. Далее, при делении (включая и два тайных имени) на четыре тригона или триады, а именно: огненную, воздушную, земную и водную, мы обнаружим, что последняя соответствует Ною.

Енох и Ламех были удвоены в таблице каинитов, чтобы дополнить требующееся число десять по обоим «поколениям» в Библии, вместо использования «Тайного Имени»; а также для того, чтобы патриархи соответствовали десяти каббалистическим сефиротам и подошли бы в то же самое время к десяти и, следовательно, двенадцати знакам Зодиака, но в таком виде, который был бы понятен только каббалистам.

А теперь, так как Авель исчез их этой линии потомков, то он заменен Сифом, который несомненно является позднейшим измышлением, подсказанным необходимостью показать, что человеческая раса не произошла целиком от убийцы. Так как эта дилемма, по-видимому, впервые была замечена после того, как таблица каинитов уже была завершена, то Адаму приписывается (после того, как все поколения уже появились), порождение этого сына, Сифа. Многозначительным фактом является то, что тогда как двуполый Адам пятой главы создан по подобию элохимов (см. [Бытие, I, 27], и [V, 1] о том же), Сиф [V, 3] порожден по «собственному подобию» Адама, что означает, что существовали люди различных рас. Также бросается в глаза, что в таблице каинитов не даны ни возраст, ни другие какие-либо подробности касательно патриархов этого ряда, тогда как дело обстоит совсем по-другому в случае ряда патриархов сифитов.

Конечно, невозможно ожидать, что в каком-то труде, доступном широким массам, будут раскрыты окончательные тайны того, что бесчисленные века хранилось, как величайший секрет святилища. Но, если не выдать ключ профанам и избежать обвинений в чрезмерном неблагоразумии, – нам может быть позволено приподнять уголок завесы, скрывающей величественные доктрины древности. Поэтому мы напишем патриархов так, как они должны стоять согласно их связи с Зодиаком, и посмотрим, как они соответствуют этим знакам. Нижеследующая диаграмма изображает колесо Иезекииля таким, каким оно представлено во многих трудах, в том числе в труде Харгрейва Дженнингса «Розенкрейцеры» [76]:

Колесо Иезекииля (экзотерическое)

Эти знаки суть (следите по числам):

1) Овен; 2) Телец; 3) Близнецы; 4) Рак; 5) Лев; 6) Дева, или восходящая линия великого цикла творения. Затем 7) Весы – «человек», которые, хотя и находятся прямо в середине, или в точке пересечения, – ведут вниз числа: 8) Скорпион; 9) Стрелец; 10) Козерог; 11) Водолей; 12) Рыбы.

При обсуждении двойного знака Девы-Скорпиона и Весов, Харгрейв Дженнингс замечает (на стр. 65):

«Все это непостижимо, кроме как в странном мистицизме гностиков и каббалистов; вся эта теория нуждается в объяснительном ключе, чтобы сделать ее понятной, каковой ключ эти необычные люди лишь смутно упоминают, как возможный, но категорически отказывают в нем, как неподлежащем раскрытию».

Упомянутый ключ должен быть повернут семь раз, прежде чем вся система раскроется. Мы сделаем лишь один поворот, позволяя глазу непосвященного заглянуть в тайну. Счастлив тот, кто понимает ее всю!

Колесо Иезекииля (эзотерическое)

Чтобы объяснить присутствие Jodheva (или Yodheva) или того, что обычно называют тетраграммой и присутствие Адама и Евы, будет достаточно напомнить читателю следующие стихи из «Бытия» с указанием в скобках их правильного значения.

1. «И сотворил Бог [элохимы] человека по образу Своему [их]… мужчину и женщину сотворил их [его]» – [I, 27].

2. «…мужчину и женщину сотворил их [его]… и нарек им [ему] имя: человек [АДАМ]» – [V, 2].

Когда Треугольник взят в начале Тетраграммы, он выражает божественное Творение – духовно, то есть, без плотского греха; взятый со своего противоположного конца, он выражает последний и являет женское начало. Имя Евы состоит из трех букв, имя же первоначального или небесного Адама пишется одной буквой, йод или йуд: поэтому оно не должно читаться Иегова, но Иева, или Ева. Адам в первой главе – духовный, потому чисто андрогинный, Адам Кадмон. Когда женщина выходит из левого ребра второго Адама (из праха), чистая Дева отделена, и падая «в зарождение», или же в нисходящий цикл, становится Скорпионом,[533] символом греха и материи. Тогда как восходящий цикл указывает на чисто духовные Расы, или же на десять допотопных патриархов (праджапати и сефиротов),[534] руководимых самим творящим божеством, которое есть Адам Кадмон или, духовно, Yodcheva (Йудхева), низший (Jehovah, Иегова) есть цикл земных рас, возглавляемых Енохом или Весами, седьмым; который, в силу того, что он был полубожественным-полуземным, как сказано, был взят Богом на небо живым. Енох или Гермес, или Весы едины. Все они – весы вселенской гармонии; справедливость и равновесие помещены в центральной точке Зодиака. Великий круг небес, про который так много говорит Платон в «Тимее», символизирует непознаваемое как единство; а меньшие круги, которые образуют крест своим разделением круга Зодиака на плоскости, символизируют в точке своего пересечения жизнь. Центростремительные и центробежные силы, как символы Добра и Зла, Духа и Материи, Жизни и Смерти, также являются символами Творца и Разрушителя – Адама и Евы, или Бога и Дьявола, как говорят в просторечии. Как в субъективном, так и в объективном мирах, они являются теми двумя силами, которые своим вечным противоборством поддерживают вселенную духа и материи в гармонии. Они заставляют планеты следовать по своим путям и держат их в их эллиптических орбитах, прочерчивая таким образом астрономический крест в их вращении через Зодиак. В их противоборстве, если бы взяла верх центростремительная сила, она загнала бы планеты и все живущее в солнце, образ невидимого Духовного Солнца, Параатму или великую вселенскую Душу, их родитель; тогда как центробежная сила угнала бы планеты и души в мрачное пространство далеко от этого светила объективной вселенной, прочь от духовной области спасения и вечной жизни в хаос окончательного космического разрушения и индивидуального уничтожения. Но равновесие всегда здесь, всегда чувствительное в точке пересечения. Оно регулирует действия этих двух бойцов, и их соединенное усилие заставляет планеты и «живые души» следовать по двойной диагональной линии в их вращении через Зодиак и Жизнь; и, таким образом, сохраняя строгую гармонию в видимых и в невидимых небесах и земле, вынужденное единение этих двух примиряет дух и материю, и Енох, как сказано, стоит как «Метатрон» перед Богом. Считая от него вниз до Ноя и его трех сыновей, каждый из них представляет один новый «мир», т. е. наша Земля, которая является седьмой[535] после каждого периода геологического преображения дает рождение другой, отличающейся расе людей и существ.

Каин ведет восходящую линию или Макрокосм, ибо он есть сын «Господа», а не Адама [Бытие, IV, 1]. «Господь» – это Адам Кадмон; Каин – сын греховной мысли, но не порождения плоти и крови; Сиф, с другой стороны, есть глава и породитель рас Земли, ибо он есть сын Адама и порожден им «по подобию своему и образу своему» [Бытие, V, 3]. Каин есть ассирийский Кену и означает старший, тогда как еврейское слово значит кузнец, ремесленник.

Наша наука показывает, что наша планета прошла пять четко различимых геологических фаз, причем каждая характеризуется отличающимся напластованием – вот они в обратном порядке начиная с последнего: 1. Четвертичный период, во время которого, несомненно, появился человек; 2. Третичный период, во время которого он мог появиться; 3. Вторичный период, период гигантских завров, мегалозавров, ихтиозавров и плезиозавров – никаких остатков человека; 4. Палеозойский период, период гигантских ракообразных; 5 (или первый). Азойский период, во время которого, как утверждает наука, органическая жизнь еще не появилась.

А разве нет такой возможности, что был период, и несколько периодов, когда человек существовал, и все же не был органическим существом, и поэтому не оставил никаких остатков от себя для точной науки? Дух не оставляет за собой ни скелетов, ни окаменелостей, и уже мало на земле людей, которые сомневаются, что человек может жить как объективно, так и субъективно. Во всяком случае теология брахманов, идущая из седой древности и разделяющая периоды формирования земли на четыре века, и отделяющая их один от другого промежутком в 1 728 000 лет, – намного более согласуется с официальной наукой и современными открытиями, нежели абсурдные хронологические понятия, провозглашенные Соборами Никеи и Трента.

Имена патриархов не были еврейскими, хотя их могли евреизировать позднее; они, очевидно, ассирийского или арийского происхождения. Так, например, Адам фигурирует в истолкованной «Каббале» как термин для замены, и приложим почти к каждому другому патриарху, как каждый сефирот к каждой сефире, и наоборот. Адам, Каин и Авель образуют первую триаду из двенадцати. В древе сефиротов они соответствуют Венцу, Мудрости и Разуму; в астрологии – трем треугольникам: огненному, земному и воздушному; каковой факт, если бы мы могли уделить ему больше места для объяснения, доказал бы, может быть, что астрология заслуживает названия науки так же, как другие. Адам (Кадмон) или Овен тождественен с египетским овеноголовым богом Амуном, изготовляющим человека на гончарном круге. Поэтому его двойник – или Адам из праха – также является Овеном, Амоном, когда возглавляет свои поколения, ибо он также создает смертных по «своему подобию». В астрологии планета Юпитер связана с «первым домом» (Овном). Цвет Юпитера, как видно по «стадиям семи „сфер“ на башне Борсиппы или Бирс-Нимруда, – был красный;[536] и по-еврейски Адам означает, «красный», также и «человек». Индусский бог Агни, руководящий знаком Рыб, следующим за Овеном в их соотношении с двенадцатью месяцами (февраль и март)[537] расписывается в темнокрасный цвет, с двумя лицами (мужским и женским), с тремя ногами и с семью руками – все вместе составляет число двенадцать. Так же и Ной (Рыбы), который появляется в поколениях как двенадцатый патриарх, считая Каина и Авеля, есть Адам опять под другим именем, ибо он предок новой расы человечества; вместе со своими «тремя сыновьями», одним плохим, одним хорошим и одним обладающим свойствами того и другого, он является земным отражением надземного Адама и его трех сыновей. Агни изображается верхом на баране с тиарой, над которой возвышается крест [595, с. 295—302].

Каин, руководящий Тельцом (Бык) Зодиака, тоже очень многозначителен. Телец принадлежит к земному треугольнику, и в связи с этим знаком неплохо будет напомнить читателю об одной аллегории из персидской «Авесты». Там повествуется, что Ормазд создал существо – источник и образ всех существ вселенной – названное ЖИЗНЬЮ, или Быком в «Зенд». Ариман (Каин) убивает это существо (Авеля), из семени которого (Сиф) происходят новые существа. Авель по-ассирийски означает сын, но в еврейском языке означает нечто эфемерное, недолговечное, бесценное, и также «языческий идол»,[538] как Каин означает гермаическая статуя (колонна, символ порождения). Таким же образом Авель есть женский двойник Каина (мужского), ибо они близнецы и, вероятно, андрогины; последний соответствует Мудрости, первый – Разуму.

То же самое со всеми другими патриархами. Енос,, есть опять Homo – человек, или тот же самый Адам и, в придачу, также Енох; a Каин-ан, тождественен с Каином. Сиф,, есть Тет, или Тот, или Гермес; и это, несомненно, та причина, по которой Иосиф в своей первой книге (гл. 3) описывает Сифа таким знатоком по астрологии, геометрии и другим оккультным наукам. Предвидя потоп, говорит он, он высек основные принципы своего искусства на двух колоннах из кирпича и из камня, последнюю из которых «он сам [Иосиф] видел в Сирии в его время». Таким образом, Сиф тождественен также с Енохом, которому каббалисты и масоны приписывают то же самое деяние; и в то же самое время – с Гермесом, или опять с Кадмоном, ибо Енох тождественен с первым:, XE-HOX означает учитель, посвятитель, или посвященный; в греческой мифологии – Инах. Мы видели роль, какая ему отведена в Зодиаке.

Махалалеил, если мы разделим это слово и напишем, ма-хала, означает нежный, милосердный; поэтому он сделан соответствующим четвертой сефире – Любви или Милосердию, эманировавшей из первой триады.[539]Ирад,, или Иаред есть (минус гласные) в точности то же. Если взят от глагола, он означает происхождение; если от, арад, значение будет отросток, и таким образом это совершенно соответствует каббалистическим эманациям.

Ламех,, не есть еврейское слово, а греческое. Лам-ах означает Лам – отец, и У-Лом-Ах есть отец века; или отец того (Ноя), кто провозглашает новую эру или период творчества после пралайи, потопа; Ной есть символ нового мира, Царство (Малкут) сефиротов; следовательно, его отец, соответствующий девятому сефироту, есть Основание.[540] Кроме того, и отец и сын соответствуют Водолею и Рыбам в Зодиаке; и, таким образом, принадлежа первый к воздушному, а второй – к водному треугольнику, они заканчивают список библейских мифов.

Но если, как мы видим, каждый патриарх в одном значении, подобно каждому Праджапати, представляет собою новую расу допотопных человеческих существ; и если, что легко можно доказать, они являются копиями вавилонских Сарос, или веков, а последние являются копиями индусских десяти династий «Владык над существами»,[541] то все же, как бы мы их ни рассматривали, их место среди глубочайших аллегорий, какие когда-либо создавались умами философов.

В «Нуктамероне»[542] эволюция вселенной и ее последовательные периоды формирования, вместе с постепенным развитием человеческих рас, освещены как только можно полно в двенадцати «часах», на которые эта аллегория разделена. Каждый «час» символизирует эволюцию нового человека и в свою очередь делится на четыре четверти или века. Этот труд показывает, насколько древняя философия была пропитана доктринами ранних арийцев, которые первые разделили жизнь на нашей планете на четыре века. Если бы кто-нибудь захотел проследить эту доктрину от ее источника во тьме периода преданий до Патмосского Провидца, – ему не пришлось бы блуждать среди религиозных систем всех народов. Он нашел бы, что вавилоняне учили, что в четырех различных периодах появились четыре Оанна (или солнца); что индусы утверждали свои четыре юги; что греки, римляне и другие твердо верили в золотой, серебряный, медный и железный века, причем каждая из этих эпох возвещалась появлением спасителя. Четверо Будд индусов и три пророка зороастрийцев – Ошедар-Ками, Ошедар-мах и Сосиош – предшествуемые Заратустрой, являются символами этих веков.

Библия уже в самом начале говорит, что до того как сыны Божии увидели дочерей человеческих, последние жили от 365 до 969 лет. Но когда «Господь Бог» увидел беззакония рода человеческого, Он решил позволить им жить самое большее 120 лет [Бытие], VI, 3]. Объяснить такое сильное колебание по шкале человеческой смертности можно только проследив решение «Господа Бога» до его происхождения. Такие нелепости, какие мы встречаем в Библии на каждом шагу, могут быть приписаны только тому факту, что «Бытие» и другие Книги Моисея подделывались и переделывались более чем одним автором, и что в своем первоначальном виде, за исключением внешней формы аллегорий, они были верными копиями индусских священных книг. В «Ману», книга I, мы находим следующее:

«В первом веке ни болезни, ни страдания не были известны. Люди жили четыре столетия».

Это было в крита или сатья-юге.

«Крита-юга – это образец справедливости. Бык, крепко стоящий на своих четырех ногах, является его образом; человек придерживается истины, и зло еще не направляет его действий».[543]

Но в каждом из последующих веков жизнь первобытного человека теряет одну четвертую своей длительности, т. е. в третаюге человек живет 300, в двапараюге 200, и в калиюге, или в нашем собственном веке, в целом, 100 лет – в лучшем случае. Ной, сын Ламеха – Улом-Ах, или отца века – есть искаженная копия Ману, сына Сваямбху; и шесть Maнy или риши, исшедшие из индусского «первого человека», являются оригиналами Теры, Авраама, Исаака, Иакова, Иосифа и Моисея, еврейских мудрецов, которые все, начиная с Теры, якобы были астрологами, алхимиками, вдохновенными пророками и предсказателями; или – профанируя, но проще говоря – магами.

Если мы заглянем в «Мишну» талмудистов, мы найдем в ней, что первая эманированная божественная пара, андрогинный Демиург Хокма (или Хахма Ахамот) и Бина строят себе дом с семью колоннами. Они являются архитекторами Бога – Мудростью и Разумом – и Его «циркулем и наугольником». Эти семь колонн суть будущие семь миров, или типичные семь изначальных «дней» творения.

«Хокма приносит в жертву свои жертвы».

Ее жертвами являются бесчисленные силы природы, которые должны «умереть» (израсходоваться) для того, чтобы они жили; когда одна сила угасает, то только для того, чтобы породить другую силу, ее потомство. Она умирает, но живет в своих детях, и воскресает в каждом седьмом поколении. Слугами Хокмы или мудрости являются души Х-Адама, ибо в нем находятся все души Израиля.

В одном дне – двенадцать часов, говорит «Мишна», и в течение этих часов завершается творение человека. Было бы это понятно, если бы мы не имели Ману, который учит нас, что этот «день» охватывает четыре века мира и длится двенадцать тысяч божественных лет дэвов?

«Творцы (элохимы) очерчивают во втором „часу“ образ более телесной формы человека. Они разделяют его надвое, создавая противоположный пол, чтобы части отличались одна от другой. Таков путь, по которому следовали элохимы в отношении всего сотворенного».[544] «Все рыбы, птицы, растения, животные и человек были андрогинами в первом часу».

Комментатор, великий раввин Симеон, говорит:

«О, спутники, спутники, человек, как эманация, был одновременно мужем и женою; как со стороны ОТЦА, так и со стороны МАТЕРИ. И таков смысл тех слов, и сказали элохимы – Да будет Свет, и был Свет!.. И это и есть „двойной человек“! [499, с. 13, 15]

Духовная женщина была необходима как контраст для духовного мужчины. Гармония есть вселенский закон. В переводе Тэйлора диалог Платона о творении преподнесен так, что он представлен говорящим о вселенной, что

«Он заставил ее двигаться круговым движением… Поэтому, когда тот Бог, который является непрестанно размышляющим божеством, задумался о том Боге (человеке), которому суждено было существовать в какой-то определенный период времени, – Он создал его тело гладким и ровным, по всем направлениям от центра равным и целым, и сделал его совершенным. Этот совершенный круг этого сотворенного Бога Он пересек в виде буквы X».

Курсив в обоих этих предложениях из «Тимея» принадлежит д-ру Ланди, автору уже упомянутого нами замечательного труда «Монументальное христианство»; внимание привлечено к словам греческого философа с очевидной целью придания им пророческого характера, как их использовал и Юстиниан Мученик, когда обвинил Платона, что он заимствовал свое «физиологическое рассуждение в „Тимее… о Сыне Бога, помещенном крестообразно во вселенной“ от Моисея и его медного змия. Этот ученый автор, кажется, полностью придает этим словам значение непредумышленного пророчества, хотя он нам не говорит, верит ли он, что Иисус, подобно платоновскому сотворенному Богу, первоначально был сферой, „гладкой и ровной, по всем направлениям равной и целой от центра“. Даже если бы Юстиниану Мученику можно было простить его искажение Платона, то д-ру Ланди следовало бы знать, что время для такого рода казуистики давно прошло. То, что философ имел в виду, был человек, у которого до облачения в материю не было надобности в конечностях, но который был чисто духовным существом. Следовательно: если божество, и его Вселенная, и тела небесных светил должны мыслиться как сфероидальные, то эту форму имел также архетипный человек. По мере того, как окружающая его оболочка становилась тяжелее, явилась необходимость в конечностях, и конечности стали расти. Если мы вообразим человека с руками и ногами, естественно распростертыми под тем же углом, поставленным спиною к окружности, символизирующей прежнюю форму его как духа, – мы получим ту же самую фигуру, которую описывает Платон – Х крест внутри окружности.

Все легенды о творении, о грехопадении человека, и получившегося в результате потопе, принадлежат всемирной истории и являются собственностью израильтян не более, чем любого другого народа. Что действительно принадлежит им (исключая каббалистов), так это искаженные подробности всех традиций. Книга Бытия Еноха намного старше Книг Моисея,[545] и Гийом Постел преподнес ее миру, объясняя аллегории постольку, поскольку он осмелился; но основа до сих пор не разоблачена. Для евреев «Книга Еноха» настолько же канонична, как Книги Моисея; и если христиане приняли последние в качестве авторитета, то мы не понимаем, почему им отвергать первую как апокриф. Древность ни той, ни другой не может быть определена ни с чем похожим на уверенность. Во время отделения самаритяне признавали только Книги Моисея и «Книгу Иисуса Навина», говорит д-р Джост. [601, т. I, с. 51]. В 168 г. до Р. X. Иерусалимский храм был разграблен, и все священные книги были уничтожены [602, т. II, с. 331—335]; поэтому те несколько рукописей, которые остались, могли находиться только у «учителей традиции». Каббалисты танаимы и их посвященные и пророки всегда практиковали свои учения совместно с ханаанитами, хамитами, мидианитянами, халдеями и другими народами. Повествование о Данииле является доказательством этому.

Пока человечество помнит, существовало своего рода братство или франкмасонство среди рассеянных по всему миру каббалистов; и подобно некоторым обществам средневекового масонства Европы, они называли себя Товарищами[546] и Младенцами [603]. Среди каббалистов существует убеждение (основанное на знании), что подлинные священные книги семидесяти двух старейшин – книги, содержавшие «Древнее Слово» – утеряны не более, чем герметические свитки, и что с отдаленнейшей древности они хранятся в тайных общинах. Эмануил Сведенборг говорит то же самое и ссылается на свидетельство некоторых духов, которые уверяли его, что

«они совершали свое поклонение согласно этому Древнему Слову». «Ищите его в Китае», – добавляет великий провидец, – «возможно, что вы найдете его в Великой Татарии!»

Другие ученики оккультных наук имели нечто большее, чем слово «духов», на чем основываться в этом отдельном случае – они видели эти книги.

Поэтому, волей-неволей, мы должны сделать выбор между двумя методами – или принять Библию экзотерически или эзотерически. Против первого мы имеем следующие факты: что после того, как первый экземпляр «Книги Божьей» был отредактирован и выпущен на свет Хилкией, этот экземпляр исчез, и Ездре пришлось составлять новую Библию, которую закончил Иуда Маккавей; что в то время, когда ее переписывали с рогатых букв на прямоугольные, она была искажена до неузнаваемости; что работу разрушения довершила «Мазора»; и что, в конечном счете, мы имеем текст, которому нет и 900 лет, полный пропусков, вставок и умышленных искажений; и что, следовательно, так как этот Мазоретский текст превратил ее неправильности в окаменелости, и ключ к «Слову Божию» утерян, то никто не имеет права навязывать так называемым «христианам» рассуждения ряда галлюцинирующих и, возможно, поддельных пророков, под тем неоправдываемым и нелепым предлогом, что автором его был «Святой Дух» в propria personae.

Вот почему мы отвергаем это мнимое монотеистическое Священное Писание, состряпанное как раз тогда, когда иерусалимские священнослужители обнаружили, что их политическая выгода заключается в насильственном разрыве всех связей с неевреями. Именно только в этот момент мы видим, что они преследуют каббалистов и ставят под запрет «древнюю мудрость» как язычников, так и евреев. Действительная еврейская Библия была сокровенной книгой, неизвестной массам, и даже самаритянское Пятикнижие намного древнее, чем «Септуагинта». Что касается первого, то отцы церкви о нем даже никогда не слыхали. Мы решительно предпочитаем слова Сведенборга, что «Древнее Слово» находится где-то в Китае или Великой Татарии. Тем более, что по крайней мере, один священник, а именно достопочтимый д-р Р. Л. Тэйфел из Лондона, объявил, что шведский провидец находился в состоянии «божественного вдохновления», когда писал свои теологические труды. Ему даже оказано преимущество над писателями Библии, ибо в то время как последним слова передавались в уши, Сведенборгу было дано понимать эти слова разумом, и поэтому он был озарен изнутри, а не извне.

«Когда», – говорит достопочтимый автор, – «сознательный член Новой церкви слышит какие-либо обвинения, высказываемые против божественности и непогрешимости души и тела доктрин Нового Иерусалима, он сразу должен довериться недвусмысленному заявлению, сделанному в этих доктринах, что Господь осуществил свое второе пришествие посредством тех писаний, которые были опубликованы Эмануилом Сведенборгом, в качестве Его слуги, и что поэтому эти обвинения не являются и не могут являться правдивыми».

А если это действительно «Господь», который говорил через Сведенборга, то у нас есть надежда, что, по крайней мере, один богослов поддержит наши утверждения, что древнего «слова Божия» нет нигде, кроме языческих стран, в особенности буддийских Татарии, Тибета и Китая!

«Первоначальная история Греции есть первоначальная история Индии», – восклицает Покок в своей книге «Индия в Греции».

Ввиду последовавших плодов критических исследований мы можем перефразировать это предложение и сказать: «Первоначальная история Иудеи есть искажение индийского повествования, привитого к египетскому». Многие ученые, встретившись с упрямыми фактами и не имея желания сопоставить повествования «божественного» откровения с повествованиями брахманистских книг, просто преподносят их читающей публике. Пока что они ограничиваются в своих заключениях критикой и возражениями друг другу. Так Макс Мюллер оспаривает теории Шпигеля и еще кого-то; профессор Уитни – теории этого оксфордского востоковеда, а д-р Хауг нападает на Шпигеля, тогда как Шпигель выбирает себе другую жертву; и теперь прошли дни славы даже освященных временем аккадийцев и туранцев. Протоказдийцы, каздео-скифы, шумеры и тому подобные, должны очистить место для других выдумок. Увы! горе аккадийцам, ибо Халеви, ассиролог, атакует аккадо-шумерский язык старого Вавилона, и Шаба, египтолог, не удовлетворившись свержением с трона туранской речи, которая оказывала такие выдающиеся услуги востоковедам в минуту растерянности, – называет почтенного отца аккадийцев – самого Франсуа Ленормана – шарлатаном. Воспользовавшись этой ученой суматохой, христианское духовенство набирается смелости в отношении своей фантастической теологии на том основании, что когда присяжные расходятся во мнениях, то это, по крайней мере, выигрыш времени для обвиняемой стороны. И таким образом не обращено внимания на жизненно важный вопрос – не лучше ли было бы для христианского мира принять христизм вместо христианства с его Библией, с его искуплением чужой вины и с его Дьяволом. Но такому важному персонажу, как последний, мы не можем посвятить меньше, чем особую главу.

Глава X

Миф о Дьяволе

«Отойди от меня, САТАНА!» (Иисус Петру).
«Матфей», XVI, 23.
«И столько мелет всякой чепухи,

Что голова закружится. Послушай,

Вчера не меньше девяти часов

Перечислял мне имена чертей».[547]
Король Генрих IV, ч. I, акт III.
«La force terrible et juste qui tue eternellement les avortons a йtй nommйe par les Egyptiens Typhon, par les Hйbreux Samaёl; par les orientaux Satan; et par les Latins Lucifer. Le Lucifer de la Cabale n'est pas un ange maudit et foudroyй; c'est l'ange qui йclaire et qui rйgйnиre en tombant».
Йliphas Lйvi, «Dogme et Rituel de la Haute Magie».
«Каким плохим бы ни был Дьявол, быть может зря его ругают,

Напраслину возводят ложно, и беспричинно обвиняют,

Тогда как человек, один в ответе не желая быть,

Свою вину он на него пытается свалить».
Дефо, 1726.
Несколько лет тому назад один выдающийся писатель и преследуемый каббалист подсказал символ веры протестантским и римско-католическим общинам, который может быть сформулирован так:

Протоевангелие

«Я верю в Дьявола, Всемогущего Отца Зла, Разрушителя всего, Смутителя Неба и Земли;
И в Антихриста, его единственного Сына, нашего Преследователя,
Который был зачат от Злого Духа и
Рожден от святотатственной, глупой Девы;
Был прославлен человечеством и царствовал над ним,
И поднялся к трону Всемогущего Бога,
Где оттеснил его в сторону и откуда он оскорбляет живых и мертвых;
Я верю в Духа Зла;
В Синагогу Сатаны;
В союз безнравственных;
В гибель тела;
И в смерть и в вечный Ад.
Аминь».

Это вызывает отвращение? Это кажется экстравагантным, грубым, кощунственным? Так слушайте. В Нью-Йорке 9 апреля 1877 года – так сказать, в последней четверти того, что гордо называют столетием открытий и веком просвещения – были оглашены следующие скандальные идеи. Мы приводим цитату из сообщения газеты «Сан» на следующее утро:

«Баптистские проповедники вчера проводили собрание в церкви Маринеров, на улице Оливер. Присутствовало несколько иностранных миссионеров. Достопочтимый Джон У. Сарлз из Бруклина прочел очерк, в котором он отстаивал утверждение, что все взрослые язычники, умирающие без познания Евангелия, обречены на вечное мучение. Иначе, доказывал достопочтимый очеркист, Евангелие не благословение, а проклятие; люди, которые распяли Христа, воздали ему по заслугам, и все строение данной в качестве откровения религии разваливается.

Брат Стоддард, миссионер из Индии, одобрял взгляды бруклинского пастора. Индусы были великие грешники. Однажды, после его проповеди на базарной площади, один брахман встал и сказал: «По части лганья мы, индусы, побиваем весь мир, но этот человек побивает нас. Как может он сказать, что Бог любит нас? Посмотрите на ядовитых змей, тигров, львов и различных опасных животных вокруг нас. Если Бог нас любит, то почему он не убирает их прочь?»

Достопочтимый м-р Пиксли, из Гамильтона, штат Нью-Йорк, всем сердцем подписался под доктриной брата Сарлза, выраженной в его очерке, и потребовал 5000 долларов для подготовки молодых людей к служению Богу».

И такие люди – мы не хотим сказать «проповедуют» учение Иисуса так как это было бы оскорблением его памяти, но – получают плату за проповедование его учения! Можем ли мы удивляться, что разумные люди предпочитают уничтожение вере, обремененной такой чудовищной доктриной? Мы сомневаемся, что какой-либо порядочный брахман признался бы в пороке лживости – это искусство культивируется только в тех частях Британской Индии, где проживает большинство христиан.[548] Но мы призываем любого честного человека на этом белом свете сказать, считает ли он, что брахман был далек от истины, говоря о миссионере Стоддарде – «этот человек побивает всех нас» по части лжи. А что другое он мог сказать, если последний проповедовал им доктрину о вечном мучении только потому, что они прожили свою жизнь, не читав какой-то еврейской книги, о которой они никогда не слыхали, или не просили спасения у какого-то Христа, о существовании которого они никогда и не подозревали! Но баптистским священникам, если им нужны несколько тысяч долларов, приходится прибегать к ужасающим образам, чтобы подогреть сердце конгрегации.

Как правило, мы воздерживаемся от высказывания нашего собственного опыта, когда мы можем призвать приемлемых свидетелей, и поэтому, прочитав бесчеловечные замечания миссионера Стоддарда, мы попросили нашего знакомого, м-ра Уильяма Л. Д. О'Грейди[549] высказать свое подлинное мнение о миссионерах. Отец и дед этого джентльмена были британскими офицерами, и он сам родился в Индии; в течение своей долгой жизни он имел возможность узнать, какое общее мнение сложилось среди англичан об этих пропагандистах религии. Нижеследующее является его сообщением в ответ на наше письмо:

«Вы спрашиваете каково мое мнение о христианских миссионерах в Индии. В течение всех тех лет, которые я там провел, я никогда ни с одним из них не разговаривал. Они не были в обществе и, судя по тому, что я слышал об их деяниях и также сам мог видеть – нечего этому удивляться. Их влияние на туземцев плохое. Их новообращенные – недостойные люди и, как правило, из низшего класса; притом они не становятся лучше от этого обращения. Ни одна респектабельная семья не наймет слуг-христиан. Они лгут, они воруют, они грязны – а неопрятность, определенно, не является индусским пороком; они пьют – а никакой приличный туземец какой-либо другой веры никогда не прикасается к опьяняющим напиткам; они являются отверженными собственного народа и презираемы всеми. Их новые учителя подают им плохие примеры. Разглагольствуя перед париями о том, что Бог не делает различий между людьми, они невыносимо хвастают, когда какой-либо сбившийся с пути брахман, очень часто с небезупречной репутацией, через какие-то длительные промежутки времени попадает в лапы этих лицемеров.

Миссионеры получают очень маленькое жалованье – как публично засвидетельствовано в протоколах обществ, которые их посылают; но каким-то необъяснимым образом они ухитряются жить так же широко, как чиновники, получающие в десять раз больше их. Когда они возвращаются на родину восстанавливать свое здоровье, расшатанное, как они заверяют, их непосильными трудами, – что они могут позволить себе, по-видимому, довольно часто, в то время как это не по карману даже людям, считающимся богаче их, – они рассказывают ребяческие басни с трибун, выставляют напоказ идолов, якобы добытых с огромными трудностями, что совершенно абсурдно, и рассказывают о своих псевдо-лишениях, которые потрясающи, но не соответствуют действительности с начала до конца. Я сам жил в Индии несколько лет, и почти все мои кровные родственники провели и будут проводить там лучшие годы своей жизни. Мне знакомы сотни британских чиновников, и я никогда не слышал от них ни одного похвального слова о миссионерах. Туземцы любого общественного положения смотрят на них с величайшим презрением, хотя страдают от хронического раздражения вследствие их высокомерной агрессивности; и британское правительство, которое продолжает вносить вклады в пагоды, гарантированные Восточно-Индийской Компанией, и которое поддерживает стоящее вне сект образование, – не оказывает им никакой моральной поддержки. Будучи защищены от личного насилия, они воют и лают как на туземцев, так и на европейцев наподобие плохо выдержанных дворняжек. Часто будучи набираемы из худших представителей богословского фанатизма, они считаются вредоносными всеми сторонами. Их яростная, безрассудная, вульгарная и оскорбительная пропаганда вызвала великий мятеж 1857 года. Они – отвратительные обманщики.
Л. Д. О'Грейди.НЬЮ-ЙОРК, 12 июня, 1877».
Поэтому новый символ веры, с которого мы начали эту главу, каким бы грубым он ни казался, воплощает в себе самую суть церковного верования, как его прививают ее миссионеры. Считается менее нечестивым, менее неверным сомневаться в личном существовании Святого Духа или в равной божественности Иисуса и Бога, чем ставить под вопрос личность Дьявола. Но заключение Кохелета почти забыто.[550] Кто когда-либо цитирует золотые слова пророка Михея[551] или заботится о толковании закона, как он был дан самим Иисусом [Матфей, XVII, 37-40]? «Яблоко» мишени современного христианства заключается в простой фразе – «бойся Дьявола».

Католическое духовенство и некоторые из мирских сторонников римско-католической церкви все больше борются за существование Сатаны и его бесов. Если де Мюссе с таким неослабным рвением утверждает объективную реальность спиритических феноменов, то это потому, что по его мнению, последние являются наиболее убедительным доказательством работы Дьявола. Этот шевалье более католик, чем сам Папа; его логика и выводы из никогда не существовавших и не установленных предпосылок уникальны, и еще раз доказывают, что предлагаемый нами символ веры как раз является тем, который наиболее красноречиво выражает католическую веру.

«Если магия и спиритизм», – говорит от, – «были бы только химерами, нам пришлось бы навеки распрощаться со всеми восставшими ангелами, тревожащими сейчас мир; ведь тогда у нас больше не было бы здесь демонов… А если мы утеряем наших демонов, мы также УТЕРЯЕМ НАШЕГО СПАСИТЕЛЯ. Ибо – от кого нас спасать пришел тот Спаситель? И тогда – не было бы больше Искупителя, ибо от кого или от чего мог бы тот Искупитель искупать нас? Следовательно, не было бы больше христианства!!» [100, c. 12, Предисловие].

О, Святой Отец Зла, Святой Сатана! Мы умоляем тебя – не покидай таких благочестивых христиан как шевалье де Мюссе и некоторые баптистские духовники!!

С нашей стороны мы хотели бы напомнить мудрые слова Дж. К. Колкухуна [604], который говорит, что

«те люди, которые в наше время принимают доктрину о Дьяволе в строго буквальном и персональном приложении, кажется, не отдают себе отчета, что они, в действительности, являются многобожниками, язычниками и идолопоклонниками».

Стремясь к превосходству во всем над древними религиями, христиане претендуют на открытие Дьявола, официально признанного церковью. Иисус был первым, кто употребил слово «легион», говоря о них, и это есть то основание, на котором де Мюссе защищает свою позицию в одном из своих демонологических трудов.

«Позднее», – говорит он, – «когда Синагога угасла, передав свое наследство в руки Христа, родились на свет и просияли отцы церкви, которых некоторые люди, вследствие редкого и поразительного невежества, обвинили в том, что свои идеи о духах тьмы они заимствовали от теургов».

Три умышленные, осязаемые и легко опровергаемые ошибки – чтоб не сказать более крепкого слова – появляются в этих нескольких вышеприведенных строчках. Во-первых, Синагога – далеко от того, чтобы угаснуть – и ныне процветает почти в каждом городе Европы, Америки и Азии; и изо всех церквей в христианских городах она лучше всех обеспечена и лучше посещается. Далее – в то время как никто не станет отрицать, что много христианских отцов родилось на свет (исключая, разумеется, тех двенадцати выдуманных римских епископов, которые вообще никогда не рождались), каждый человек, кто потрудится прочесть труды платоников старой Академии, которые были теургами до Ямвлиха, – узнает в них источник христианской демонологии, так же как и ангелологии, аллегорическое значение которой было полностью искажено этими отцами. Затем, вряд ли можно согласиться, что вышеупомянутые отцы когда-либо сияли, за исключением, может быть, в блеске их чрезвычайного невежества. Достопочтимый д-р Шакфорд, потративший лучшую часть своей жизни на попытки примирить их противоречия и нелепости, в конечном счете был вынужден в отчаянии отказаться от всей этой затеи. Невежество последователей Платона должно, действительно, показаться редким и поразительным по сравнению с неизмеримой глубиной Августина, «гиганта мысли и эрудиции», отвергавшего шарообразность Земли – ибо, если это так, то это не позволило бы жителям противоположного полушария увидеть Господа Христа, когда тот спускался бы с небес во время второго пришествия; или с глубиною Лактанция, который с благочестивым ужасом отвергает такую же теорию Плиния на том замечательном основании, что тогда деревьям по ту сторону Земли пришлось бы расти верхушками вниз, и людям пришлось бы ходить головами вниз; или с глубиною Козьмы Индикоплюста, чья ортодоксальная система географии забальзамирована в его «Христианской топографии»; или, наконец, с глубиною Бeды, уверявшего мир, что небеса «охлаждаются ледяной водой, чтобы не загореться» [48], – это, должно быть, особая милость Провидения, чтобы предотвратить воспламенение небес от сияния их учености!

Как бы то ни было, эти сияющие отцы несомненно заимствовали свои понятия о «духах тьмы» от еврейских каббалистов и языческих теургов с тою, однако, разницей, что они исказили и превзошли по нелепости все, что когда-либо создала самая дикая фантазия индусской, греческой и римской черни. Нет ни одной концепции дэва в персидском пандемониуме даже наполовину столь несообразной, как инкуб де Мюссе, переделанный с Августина. Тифон, символически изображаемый как осел покажется философом по сравнению с дьяволом, которого нормандский крестьянин поймал в замочной скважине; и это определенно не Ахриман и не индусский Вритра, которые стали бы убегать в ярости и панике, когда к ним обратился бы местный Лютер со словами «Святой Сатана»!

Дьявол есть гений-покровитель богословского христианства. Настолько «святым и почитаемым является его имя» по современным понятиям, что считается неблаговоспитанностью его произнесение – разве только иногда с церковной кафедры. Точно так же в древние времена было незаконно произносить священные имена или пользоваться языком мистерий, за исключением священных монастырей. Мы едва ли знаем имена самофракийских богов, и не можем назвать точное число кабиров. Египтяне считали кощунством произнесение титулов богов своих тайных обрядов. Даже теперь брахман произносит слог Ом только в негласной мысли, и также раввин – Непроизносимое Имя, Вот почему мы, непроявляющие подобного почитания, были заведены в заблуждение, ошибочно называя имена ХИСИРИС и ИАВА, вследствие неправильного произношения, Озирисом и Иеговой. И можно будет ощутить, что подобный ореол обаяния как бы начинает образовываться вокруг имени того темного персонажа, о котором мы здесь говорим, и наше фамильярное обращение с этим именем, весьма возможно, шокирует своеобразную чувствительность многих, которые почтут свободное упоминание имени Дьявола кощунством – грехом из грехов, который «никогда не простится».[552]

Несколько лет тому назад один знакомый автора поместил в газете статью, доказывая, что diabolos или Сатана Нового Завета означает олицетворение абстрактной идеи, а не личность. Ему ответил священник, который закончил свой ответ осуждающим выражением: «Боюсь, что он отрицает своего Спасителя». В своем возражении тот защищался: «О, нет! Я только отрицал Дьявола». Но священник не видел в этом разницы. Согласно его взгляду на эту проблему, отрицание личного объективного существования Дьявола само по себе уже было «прегрешением против Святого Духа».

Это необходимое Зло, удостоенное эпитета «Отца Лжи», по уверениям духовенства было основателем всех мировых религий древних времен и всех ересей или, вернее, неортодоксальностей более поздних периодов, так же как и Deus ex Machina современного спиритуализма. В возражениях, которые мы выдвигаем против такого мнения, мы отрицаем наличие нападения на истинную религию или искреннее благочестие. Мы только ведем полемику с человеческими догмами. Возможно, что занимаясь этим, мы напоминаем собою Дон Кихота, так как они – только ветряные мельницы. Тем не менее не забудем, что они послужили предлогом к убиению более пятидесяти миллионов человеческих существ с тех пор, как были провозглашены слова: «ЛЮБИТЕ ВРАГОВ ВАШИХ» [Матфей, V, 44].

Теперь уже нам поздно ожидать, что христианское духовенство сведет на нет и исправит сделанное ею. Ставка их слишком высока. Если бы христианская церковь отказалась, или даже только внесла изменения в догму антропоморфического дьявола, это было бы подобно вырыванию основной карты из-под карточного домика. Вся постройка рухнула бы. Священники, которым мы намекали на это, отдавали себе отчет, что после того, как они откажутся от Сатаны, как личного дьявола, догма об Иисусе Христе, как о втором божестве их троицы, потерпит ту же самую катастрофу. Каким бы невероятным или даже ужасающим это ни показалось. Римская церковь обосновывает свою доктрину о божественности Христа целиком на сатанизме падшего архангела. У нас есть свидетельство Отца Вентуры, который провозглашает жизненную важность этой догмы для католиков.

Достопочтимый Отец Вентура, блестящий экс-генерал театинов, удостоверяет, что шевалье де Мюссе своим трактатом «Moeurs et Pratiques des Demons» [101] заслужил признание человечества, а еще больше Святейшей католической и равноапостольной церкви. С таким поручителем благородный шевалье, это будет ощутимо, «говорит как человек, обладающий авторитетом». Он ясно утверждает, что за своего Спасителя мы всецело в долгу перед Дьяволом и его ангелами; и что если бы не они – у нас не было бы ни Искупителя, ни христианства.

Много устремленных и серьезных душ возмущались по поводу чудовищной догмы Жана Кальвина, родича Папы из Женевы, что грех является необходимой причиной величайшего блага. Тем не менее, ее поддерживали посредством такой же логики, как у де Мюссе и иллюстрировали теми же самыми догмами. Предание Иисуса, богочеловека, смерти на кресте было наиболее чудовищным преступлением на свете, но все же оно было необходимо, чтобы человечество – те, кому была предопределена вечная жизнь – было спасено. Д'Обинье приводит цитату Мартина Лютера из канона и описывает его восклицающим в экстатическом восторге: «O beata culpa, qui talem meruisti redemptorem!» О, благословенный грех, который заслужил такого Искупителя! Теперь нам становится ясно, что та догма, которая показалась нам такой чудовищной, в конце концов одинаково является доктриной папы римского, Кальвина и Лютера – что эти три суть одно.

Магомет и его ученики, высоко чтившие Иисуса, как пророка, замечает Элифас Леви, бывало произносили, говоря о христианах, следующие замечательные слова:

«Иисус из Назарета действительно был истинным пророком Аллаха и великим человеком; но увы! однажды его ученики сошли с ума и сделали из него бога».

Макс Мюллер любезно добавляет:

«Это было ошибкой отцов раннего христианства – рассматривать языческих богов как демонов и злых духов, и мы должны позаботиться, чтобы не повторить той же самой ошибки в отношении индусских богов».[553]

Но нам представляют Сатану как поддержку и главную опору духовенства – наподобие Атласа, держащего на своих плечах христианские небеса и космос. Если он падет, тогда, по их мнению, все потеряно, и снова должен наступить хаос.

Эта догма о Дьяволе и искуплении, кажется, обоснована на двух отрывках из Нового Завета:

«Для сего-то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела диавола» [1 Послание Иоанна, III, 8]. «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона; и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную» [Откровение, XII, 7].

Давайте тогда исследуем древние теогонии, чтобы удостовериться, что подразумевалось под этими замечательными выражениями.

Первый вопрос – действительно ли термин Дьявол, как он здесь применяется, представляет злобное божество христиан, или же он представляет антагонистическую слепую силу – темную сторону природы. Под последней мы не должны понимать проявление какого-либо злого принципа, который является malum in se, но только тень Света, так сказать. Теории каббалистов объясняют ее, как силу, которая антагонистична, но в то же самое время существенна для жизненности, выявления и энергичности принципа добра. Растения погибли бы в их первой стадии существования, если бы их держали выставленными под постоянным светом солнца; ночь, чередующаяся с днем, существенна для их здорового роста и развития. Доброта, подобным же образом, быстро перестала бы быть таковой, если бы не сменялась ее противоположностью. В человеческой натуре зло обозначает антагонизм материи к духовному, и каждый соответственно тем очищается. В космосе должно сохраниться равновесие, действие двух противоположностей создает гармонию, подобно центростремительной и центробежной силам, и они необходимы одна другой. Если одну из них приостановить, действие другой сейчас же станет разрушительным.

Это олицетворение, обозначенное именем Сатана, должно рассматриваться с трех различных точек зрения: Ветхого Завета, христианских отцов и древнего нееврейского язычества. Полагают, что он представлен в образе Змия в саду Эдема; тем не менее эпитет Сатана нигде в еврейских Священных Писаниях не применяется ни к той, ни к другой разновидности змей. Медному Змию Моисея израильтяне поклонялись, как богу,[554] так как он был символом Эсмуна-Асклепия, финикийского Иао. Действительно, характер самого Сатаны представлен в «Первой книге Летописи» в действии подстрекательства царя Давида к счислению израильского народа; но это есть поступок, в другом месте особо приписанный самому Иегове.[555] Вывод неизбежен, что эти два, Сатана и Иегова, рассматривались как идентичные.

Другое упоминание Сатаны можно найти в «Пророчествах Захарии». Эта книга была написана в период, последовавший за еврейской колонизацией Палестины и, следовательно, вполне можно предположить, что асидеане принесли это олицетворение туда с Востока. Хорошо известно, что эта община сектантов была глубоко пропитана маздеанскими идеями, и что они представляли Архимана или Анра-Манью под божественными именами Сирии. Сиф или Сат-ан, бог хититов и гиксосов, и Веель-Зевув бог-оракул, пост-греческий Аполлон. Пророк начал свой труд в Иудее во втором году царствования Дария Гистаспа, восстановителя маздеянского культа. Свою встречу с Сатаной он описывает так:

«Он показал мне Иисуса Навина, великого иерея, стоящего перед ангелом Господним, и Сатану, стоящего по правую руку его, чтобы противодействовать ему. И сказал Господь Сатане: „Господь да запретит тебе, о, Сатана; даже Господь, избравший Иерусалим, да запретит тебе; не головня ли это, исторгнутая из огня?“[556]

Мы полагаем, что абзац, который мы сейчас процитировали, символичен. В Новом Завете имеются два намека на то, что это действительно так. «Соборное послание Иуды» ссылается на него на следующем своеобразном языке:

«Михаил Архангел, когда говорил с диаволом, споря о Моисеевом теле, не смел произнесть укоризненного суда (χρΐσιν έπεγκεΐν βλασφημίας), но сказал: „Да запретит тебе Господь“.» [Иуда, 9].

Таким образом, архангел Михаил упоминается как тождественный с, Господом или ангелом Господа из предшествующей цитаты, и этим показано, что еврейский Иегова обладал двойным характером, секретным и проявленным в качестве ангела Господа или Михаила-архангела. Сопоставление этих двух отрывков делает ясным, что «тело Моисея», над которым они соперничали, была Палестина, которая, как «страна хеттов»,[557] была особым владением Сифа, их местного божества[558] Михаил, в качестве поборника культа Иеговы, соперничал с Дьяволом или Противником, но оставлял вынесение приговора своему главе.

Велиал не признан имеющим право ни на звание бога, ни дьявола. Термин, ВЕЛИАЛ, определен в еврейском лексиконе как означающий разрушение, расточительство, бесполезность; и фраза, АИС-ВЕЛИАЛ, или Велиал-человек означает расточительного, никуда негодного человека. Если Велиал должен быть персонифицирован, чтобы угодить нашим религиозным друзьям, мы были бы обязаны сделать его совершенно отличающимся от Сатаны и считать его своего рода спиритуалистическим «Диакка». Однако, демонографы, насчитывающие девять отдельных степеней демонов, делают из него главу третьего класса – группы чертенят, озорников и бездельников.

Асмодей совсем не еврейский дух, его происхождение чисто персидское. Бриэл, автор «Hercule et Cacus», доказывает, что он есть парсийский Эшем-Дэв, или Аэшма-Дэв, злой дух похотливости, который, по словам Макса Мюллера, «упоминается несколько раз в „Авесте“ как один из Дэвов,[559] первоначально богов, потом ставших злыми духами».

Самаэль есть Сатана; но Брайан и многие другие авторитеты доказывают, что это есть имя «Симоуна» – ветра пустыни [606], и Симоуна называют Атабул-ос или Диаболос.

Плутарх говорит, что под Тифоном подразумевалось все яростное, буйное, беспорядочное. Разлив Нила египтяне называли Тифоном. Нижний Египет очень плоский, и любая возвышенность, воздвигнутая вдоль реки, чтобы оберечься от частых наводнений, называлась Тифонием или Тафосом; отсюда происхождение Тифона. Плутарх, который был суровым, ортодоксальным греком, и никогда не отличался чрезмерной лестью к египтянам, свидетельствует в своей книге «Изида и Озирис» о том факте, что египтяне не только были далеки от поклонения Дьяволу (в чем христиане их обвиняли), но больше презирали Тифона, чем страшились его. В качестве символа противодействующей, упрямой силы природы, они считали его бедным, борющимся, полумертвым божеством. Таким образом мы видим, что даже в те отдаленные времена люди уже были слишком просвещены, чтобы поверить в личного дьявола. Так как Тифон был изображен в одном из своих символов в виде осла на празднике жертв солнцу, то египетские жрецы увещевали верных поклонников не носить на своих телах золотых украшений из страха давать корм ослу! [14, XXX, XXXI]

За три с половиной века до Христа, Платон выразил свое мнение о зле, говоря, что «в материи существует слепая, упрямая сила, которая противится воле Великого Строителя». Эта слепая сила под христианским влиянием была превращена в видящую и несущую ответственность; он была превращена в Сатану!

Едва ли можно сомневаться в его тождественности с Тифоном после прочтения повествования в «Книге Иова» о его появлении вместе с сынами Божьими перед Господом. Он обвиняет Иова в готовности проклясть Господа в лицо после достаточного раздражения. Так и Тифон в египетской «Книге Мертвых» фигурирует в качестве обвинителя. Подобие простирается даже до имен, так как одно из имен Тифона было Сет или Сиф, а Сатан на еврейском языке значит противник. На арабском языке это слово есть Шатана – быть против, преследовать, и Манефо говорит, что он предательски умертвил Озириса и вступил в союз с семитами (израэлитами). Может быть, отсюда произошел миф, рассказанный Плутархом, что из сражения между Гором и Тифоном, Тифон, охваченный страхом по поводу беды, им наделанной, «бежал семь дней на осле и, убегая, зачал мальчиков Иеросолумоса и Иудайоса (Иерусалим и Иудея)».

Ссылаясь на одно заклинание Тифона-Сифа, профессор Рьювенс говорит, что египтяне поклонялись Тифону в образе осла, и, по его мнению, «Сиф постепенно появляется среди семитов в качестве заднего плана их религиозного сознания» [370, с. 434]. Имя этого осла на коптском языке, АО, есть фонетическое ИАО, и, следовательно, это животное становится символом, построенным на игре слов. Таким образом, Сатан является более поздним созданием – он возник из чересчур перегретой фантазии отцов церкви. По какой-то превратности судьбы, которой боги подвергаются наравне со смертными, Тифон-Сиф слетел с высокого положения обожествляемого сына Адама Кадмона в унизительное положение подчиненного духа, мифического демона – осла. Религиозные расколы столь же несвободны от болезненной мелочности и мстительных чувств человечества, как партийные ссоры мирян. Яркий пример вышесказанного мы находим в случае зороастрийской реформы, когда магианизм отделялся от старой веры брахманов. Светлые дэвы Вед в результате религиозной реформы Зороастра превратились в даэвов, или злых духов «Авесты». Даже сияющий бог Индра был далеко отброшен в темную тень[560] для того, чтобы явить в более ярком свете Ахура-Мазду, мудрое верховное божество.

Странный почет, каковой офиты оказывали змию, который представлял Христа, может стать менее непонятным, если только исследователи будут помнить, что во всех веках змий был символом божественной мудрости, которая убивает для того, чтобы снова воскресить, разрушает, чтобы построить лучшее. Моисей представлен как потомок Леви, змииного племени. Гаутама Будда происходит от змииной династии через род царей Нагов (змиев), которые царствовали в Магадхе. Гермес, или бог Таавт (Тот), в своем змиином символе есть Тет; и, согласно легендам офитов, Иисус или Христос родился от змея (божественной мудрости, или Святого Духа), т. е. стал Сыном Божиим через свое посвящение в «науку змей». Вишну, тождественный с египетским Нефом, покоится на небесном семиглавом змие.

Красный или огненный дракон древних времен служил военным знаменем ассирийцев. Кир заимствовал его от них, когда Персия начала свое господство. Затем римляне и византийцы приняли его, и таким образом «великий красный дракон», послужив в качестве символа Вавилону и Ниневии, стал символом Рима.[561]

Искушение или испытание[562] Иисуса, однако, является наиболее драматическим событием, в котором появляется Сатана. Как бы для того, чтобы доказать обозначение Аполлона, Эскулапа и Вакха, Diobolos, или сына Зевса, его также титулуют Diabolos, или обвинитель. Сцена испытания происходит в пустыне. В пустыне около Иордана и Мертвого моря находились обители «сыновей пророков» и ессеев.[563] Эти аскеты обычно подвергали своих неофитов испытаниям, аналогичным мукам обрядов Митры, и искушение Иисуса, очевидно, было сценой этого рода. Вот почему в «Евангелии от Луки» сказано, что «Diabolos, завершив испытание, оставил его на определенное время, αχρι καιροΰ; и Иисус возвратился в силе Духа в Галилею». Но этот διαβολος, или Дьявол, в этом случае, очевидно, не есть какой-либо принцип зла, но есть некто проводящий обучение. В этом смысле термины Дьявол и Сатана применяются неоднократно.[564] Так, например, когда Павел пришел в чрезмерный восторг по поводу изобилия откровений или эпоптических раскрытий, он получил «терновый шип в плоть, ангела Сатаны», чтобы остановить его.[565]

Повествование о Сатане в «Книге Иова» подобного же рода. Он введен среди «Сынов Божиих», явившихся перед Господом, как при посвящении мистов. Пророк Михей описывает схожую сцену, где он «видел Господа сидящим на престоле Своем, и все воинство небесное стояло при Нем»; с которым Он советовался, что имело результатом вложение «лживого духа в уста пророков» Ахава [1 Царей, XXII, 19-23]. Господь советуется с Сатаной и дает ему carte blanche на испытание верности Иова. Его лишают состояния и семьи, и он поражен отвратительной болезнью. В его отчаянном положении жена его сомневается в его честности и увещевает его молиться Богу, так как он при смерти. Все его друзья осыпают его обвинениями, и наконец Господь, сам главный иерофант, обвиняет его в произнесении слов, в которых нет никакой мудрости, и в сопротивлении Всемогущему. С этим упреком Иов согласился, апеллируя при этом следующим образом: «Я у тебя спрошу и ты ответь мне, по какой причине я теперь противен сам себе и скорблю в пепле и прахе?» Он был немедленно оправдан. «Господь сказал Елифазу… вы говорили о мне не так верно, как раб мой Иов». Его честность была доказана и его предсказание подтверждено: «Я знаю, что мой Заступник жив и что он встанет на мою защиту позднее на земле; и хотя после кожи и само мое тело рассыплется в прах, все же даже тогда без плоти я увижу Бога». Предсказание было исполнено: «Я слышал тебя слухом уха, теперь же мои глаза видят тебя… И Господь прекратил пленение Иова».

Во всех этих сценах не проявляется такого злобного сатанизма, какой предполагается характерным для «врага души».

Некоторые известные ученые и писатели придерживаются мнения, что Сатана «Книги Иова» является еврейским мифом, заключающим в себе маздеанскую доктрину о Злом Начале. Д-р Хауг говорит, что

«религия Зороастра проявляет близкое родство или, скорее, тождественность с религией Моисея и с христианством в таких доктринах, как личность и атрибуты Дьявола и воскресение из мертвых» [607].

Войну в «Апокалипсисе» между Михаилом и Драконом можно с такой же легкостью проследить до одного из старейших арийцев. В «Авесте» мы читаем о войне между Траэтаоной и Ажи-Дахака, разрушительным змием. Бюрнуф пытается доказать, что ведийский миф об Ахи или змие, сражающемся против богов, был постепенно евгемеризован в «битву благочестивого человека с силой зла», в маздеанской религии. По этим толкованиям Сатана был бы отождествлен с Зохаком или Ажи-Дахака, который представляет собою трехглавого змия, причем одна из этих голов – человеческая.[566]

Как правило, проводится параллель между Веель-Зевувом и Сатаной. В «Апокрифическом Новом Завете» [491], кажется, его считают властелином подземного царства. Это имя обычно толкуется, как «Мушиный Ваал», что может быть обозначением скарабеев или священных жуков.[567] Правильнее было бы читать его так, как это имя всегда пишется в греческом тексте Евангелий – Веельзевул, или властитель домашнего хозяйства, на что, в сущности, намекается в [Матфей, X, 25]: «Если хозяина дома назвали Веельзевулом, не тем ли более домашних его?» Его также называли князем или архоном демонов.

Тифон фигуририрует в «Книге Мертвых» в качестве Обвинителя душ, когда они являются на суд точно так же, как Сатана выступал в роли обвинителя Иисуса Навина, первосвященника, перед ангелом, и как Дьявол приходил к Иисусу, чтобы искушать или испытывать его во время его продолжительного поста в пустыне. Он также был божеством, названным Ваал-Цефоном, или богом склепа в книге «Исход», и Сифом, или столпом. В течение этого периода древнее или архаическое поклонение в большей или меньшей степени находилось под запретом правительства; образно говоря, Озирис был предательски убит и изрезан на четырнадцать (дважды семь) кусков, и погребен своим братом Тифоном, а Изида отправилась в Библос разыскивать его тело.

В этой связи мы не должны забывать, что Саба или Сабазий Фригии и Греции был разорван титанами на семь кусков, и что он был, подобно Хептактису халдеев семи-лучевым богом. Индусский Шива изображается увенчанным семью змеями, и он является богом войны и разрушения. Еврейский Иегова Саваоф также называется Господом воинств, Себа или Саба, Вакх или Дионис Сабазий; так что легко можно доказать тождественность их всех.

Наконец, князья более старого строя, боги, после нападения на них гигантов, принявшие вид животных и скрывшиеся в Эфиопии, вернулись и выгнали пастухов.

Согласно Иосифу, гиксосы были предками израильтян.[568] Это, несомненно, сущая правда. Еврейские Священные Писания, утверждающие нечто иное, были написаны в более позднем периоде и подверглись нескольким переделкам, прежде чем они были обнародованы с какой-либо степенью гласности. Тифон стал ненавистным в Египте, а пастухи – «отвратительными».

«Во время двенадцатой династии его вдруг стали считать злым демоном, при том настолько, что его изображения и имя были удалены со всех памятников и надписей, где только это было возможно».[569]

Во все века боги подвергались участи быть очеловеченными. Существуют гробницы Зевса, Аполлона, Геркулеса и Вакха, которые часто упоминаются, чтобы доказать, что первоначально они были только смертными. Шем, Хам и Иафет опознаны в божествах: ассирийском Шамасе, египетском Кхаме и титане Иапета. Сиф был богом гиксосов, Енох или Инах – богом аргивян; а Авраама, Исаака и Иуду сравнивали с Брахмой, Икшваку и Яду индусского пантеона. Тифон скатился от положения бога до положения дьявола, в своем характере брата Озириса, и как Сиф, или Сатана Азии. Аполлон, бог дня, стал, в своем более старом финикийском одеянии, больше не Ваал-Зевулом, богом-оракулом, а князем демонов и, наконец, владыкою подземного царства. Отделение маздеизма от ведизма преобразовало дзвов, или богов, в злые силы. Также и Индра в «Вендидаде» явлен как подчиненный Ахримана,[570] созданный им из веществ тьмы,[571] вместе с Шивой (Сурья) и двумя Ашвинами. Даже Джахи является демоном Похоти – вероятно, тождественным с Индрой.

Различные племена и народы имели своих собственных местных богов и поносили богов враждебных народов. Преображение Тифона, Сатаны и Веельзевува носит такой характер. Ведь, действительно, Тертуллиан говорит о Митре, боге мистерий, как о дьяволе.

В двенадцатой главе «Апокалипсиса» Михаил и его ангелы одолели Дракона и его ангелов: «И низвержен был Великий Дракон, Древний Змий, называемый Диаволом и Сатаною, обольщающий всю вселенную». И еще: «Они победили его кровию Агнца». Согласно мифу, Агнцу, или Христу пришлось спуститься в Ад, в мир мертвых, и оставаться там три дня, прежде чем он покорил врага.

Михаил был назван каббалистами и гностиками «Спасителем», ангелом Солнца и ангелом Света. (, вероятно, от – проявлять, и – Бог). Он был первым из эонов и хорошо известен исследователям древности в качестве «неизвестного ангела», изображенного на гностических амулетах.

Если автор «Апокалипсиса» не был каббалистом, то он должен был быть гностиком. Михаил не был для него персонажем, впервые показанным ему в видении (эпоптейе), но был Спасителем и победителем Дракона. Археологические исследования показали, что он тождественен с Анубисом, изображение которого недавно было открыто на египетском памятнике: он в кирасе и держит копье, как Св. Михаил и Св. Георгий. Он также изображен убивающим Дракона, у которого змеиная голова и хвост.[572]

Изучающий труды Лепсия, Шампольона и других египтологов быстро опознает Изиду в качестве «жены с ребенком», «одетую в Солнце и с Луною под ногами», которую «великий огненный Дракон» преследовал, и которой «были даны два крыла Великого Орла, чтобы она могла улететь в пустыню». Тифон был краснокожий [333].

Два Брата, представляющие Доброе и Злое Начала, появляются в мифах Библии, так же как и мифах неевреев – Каин и Авель, Тифон и Озирис, Исав и Иаков, Аполлон и Пифон и т. д. Исав или Осу описан, после рождения, как «весь красный как меховое одеяние». Он есть Тифон или Сатана, противоположение своему брату.

Со времен отдаленнейшей древности все народы относились к змию с глубочайшим почтением, как к воплощению божественной мудрости и символу духа, и мы узнаем от Санхуниафона, что именно Гермес или Тот был первым, кто рассматривал змия, как «наиболее духоподобного изо всех пресмыкающихся»; и гностический змий с семью гласными над головою есть только копия Ананты, семиглавого змия, на котором покоится бог Вишну.

Мы испытали немалое удивление, обнаружив после прочтения новейших европейских трактатов о культе змия, что их авторы признают, что публика «все еще находится в почти полном неведении о происхождении суеверия, о котором идет речь». Стейнлэнд Уэйк, цитату из которого мы приводим, говорит:

«Изучающий мифологию знает, что некоторые идеи у народов древности связывались со змием, и что он является их излюбленным символом для определенных божеств; но почему именно это животное, а не какое-либо другое было избрано для этой цели, – это пока-что неизвестно» [608].

Джеймс Фергюссон, член Королевского Общества, который собрал такой обильный материал по этому древнему культу, кажется, не обладает большим прозрением истины, чем остальные [609].

Наше объяснение этого мифа может быть малоценным для изучающих символогию, но все же мы верим, что истолкование первоначального культа змия, в таком виде, как оно дано посвященными, правильно. В томе I мы приводили цитату из Змеиной Мантры в «Айтарейя-брахмане», отрывок, где говорится о земле, как о «Сарпа Раджни», Царице Змей и «матери всего, что двигается». Эти выражения относятся к тому факту, что прежде чем наша планета стала яйцеобразной или круглой, она представляла собою длинный след из космической пыли или огненного тумана, двигающегося и извивающегося подобно змею. Это, сказано в объяснениях, был Дух Божий, двигавшийся по хаосу до тех пор, пока его дыхание не высидело космическую материю и не заставило ее принять кольцеобразную форму змея с хвостом во рту – эмблемы вечности в ее духовном, и нашего мира – в ее физическом смысле. По понятиям древнейших философов, как мы показали в предыдущей главе, земля, подобно змею, сбрасывает свою кожу и является после каждой из малых пралай обновленной, а после великой пралайи воскресает или снова выявляется из своего-субъективного состояния в объективное. Подобно змею, она не только «сбрасывает свою старость», – говорит Санхуниафон, – «но увеличивается в размере и силе». Вот почему не только Серапис, а позднее и Иисус изображались в виде большого змея, но даже в нашем нынешнем веке большие змеи со священной заботой содержатся в мусульманских мечетях; например, в мечети Каира. Говорят, что в Верхнем Египте один знаменитый святой появлялся в виде большого змея, а в Индии в некоторых детских колыбелях вместе с ребенком воспитывают по паре змей, самца и самочку, и также часто держат змей в домах, так как считают, что они приносят (магнетическую ауру) мудрости, здоровья и удачи. Они – потомство Сарпа Раджни, земли, и наделены всеми ее свойствами.

В индусской мифологии Васаки, Великий Дракон изверг на Дургу из своего рта ядовитую жидкость, которая растекалась по земле, но ее супруг Шива заставил землю раскрыть свой рот и проглотить ее.

Таким образом, мистическая драма небесной девы, преследуемой драконом, стремящимся пожрать ее дитя, была не только изображена созвездиями неба, как об этом упоминалось, но была также представлена в секретном культе храмов. Это была мистерия бога Сол, и вырезана на одном черном изображении Изиды.[573] Божественного Мальчика преследовал жестокий Тифон.[574] В одной египетской легенде говорится о Драконе, преследующем Сизиду (Изиду), когда та силится защитить своего сына [333]. Овидий описывает Диону (супругу первоначального пелазгийского Зевса и мать Венеры) как убегающую от Тифона на Евфрат [349, II, 451], таким образом устанавливая, что этот миф принадлежит всем тем странам, где праздновались мистерии. Виргилий воспевает победу:

«Привет, возлюбленное дитя богов, благородный сын Юпитера!
Прими великие почести; настало время;
Змий умрет!» [613, IV]
Альберт Магнус, сам будучи алхимиком и исследователем оккультных наук, так же как и епископом римско-католической церкви, в своем энтузиазме к астрологии заявил, что зодиакальный знак Небесной Девы поднимается на горизонте двадцать пятого декабря, в момент, которому церковь приписывает рождение Спасителя [614].

Этот знак и миф о матери и ребенке были известны за тысячелетия до христианской эры. Драма мистерий Деметры представляет Персефону, ее дочь, унесенной Плутоном или Гадесом в мир мертвых; и когда мать наконец находит ее там, она оказывается королевой царства Тьмы. Этот миф церковь превратила в легенду о Св. Анне,[575] разыскивающей свою дочь Марию, которая была увезена Иосифом в Египет. Персефона изображается в двумя колосьями пшеницы в руке; точно так же и Мария на старинных картинах; таковою же была Небесная Дева Созвездия. Альбумазар Аравийский указывает на тождественность этих нескольких мифов следующими словами:

«В первом декане Девы встает девица, по-арабски называемая Адереноса [Адха-нари?], то есть чистая беспорочная дева,[576] прекрасная собою, с очаровательным лицом, скромными привычками, с распущенными волосами, держащая в руках два пшеничных колоса, сидящая на разукрашенном троне, нянчащая мальчика и прямо кормящая его в месте, называемом Иудея; мальчика, я говорю, некоторыми народами называемого Иисусом, что значит Исса, кого они также называют Христом по-гречески» [615, III, 5].

В то время греческие, азиатские и египетские идеи подверглись значительному преобразованию. Мистерии Диониса-Сабезия были заменены обрядами Митры, чьи «пещеры» вытеснили святилища прежнего бога от Вавилонии до Британии. Серапис или Сри-Апа из Понта узурпировал место Озириса. Царь Восточного Индустана, Ашока, принял религию Сиддхаратхи и посылал миссионеров в Грецию, Азию, Сирию и Египет провозглашать евангелие мудрости. Ессеи Иудеи и Аравии, терапевты[577] Египта, пифагорейцы[578] Греции и Magna Graecia были, очевидно, приверженцами новой веры. Легенды о Гаутаме вытеснили мифы о Горе, Анубисе, Адонисе, Атисе и Вакхе. Те снова были вплетены в мистерии и в Евангелия, и им мы обязаны той литературой, которая известна как литература евангелистов и «Апокрифический Новый Завет». Они хранились эбионитами, назареями и другими сектами, как священные книги, которые они могли «показывать только мудрым», и так они просуществовали до тех пор, пока растущее влияние римской церковной власти не стало способным вырвать их у тех, кто их хранил.

В то время, когда верховный жрец Хилкия якобы нашел «Книгу Закона», индусские «Пураны» (священные писания) уже были известны ассирийцам. Последние в течение многих веков властвовали от Геллеспонта до Инда и, вероятно, вытеснили арийцев из Бактрии в Пенджаб.

«Книга Закона», похоже, была одной из «пуран». «Ученые брахманы», – говорит сэр Уильям Джонс, – «утверждают, что пять условии необходимы, чтобы создать действительную „пурану“:

1. Анализ сотворения материи в целом.

2. Анализ сотворения или производства второстепенных материальных и духовных существ.

3. Краткое хронологическое изложение великих периодов времени.

4. Краткое генеалогическое изложение главных семейств, царствовавших над страной.

5. Наконец, жизнеописание какого-либо великого человека в отдельности».

Достаточно очевидно то, что кто бы ни написал Пятикнижие, он имел перед собой этот план, также и писавшие Новый Завет были очень хорошо знакомы с буддийским ритуальным культом, легендами и доктринами через буддийских миссионеров, которых в те дни много было в Палестине и в Греции.

Но «нет Дьявола, нет и Христа». Это основная догма церкви. Мы должны пристально изучить их обоих нераздельно. Существует таинственная связь между этими двумя, более тесная, чем, возможно, об этом подозревают, доходящая до тождественности. Если мы соберем вместе мифических сынов Божиих, которые все рассматривались как «первородные», то обнаружится, что все они совпадают и сливаются воедино в этом двойственном характере. Адам Кадмон раздваивается, превращаясь из духовной идейной мудрости в творящую, которая выявляет материю. Адам из праха является и сыном Бога и Сатаной, а последний, согласно «Иову», также является сыном Бога.[579]

Геркулес также был «Первородным». Он также является Бэлом, Ваалом и Балом, и поэтому Шивой Разрушителем. Еврипид величает Вакха «Вакхом, сыном Божиим». Как ребенка, Вакха, подобно Иисусу «Апокрифических Евангелий», очень боялись. Он описан как благожелательный к человечеству; однако он был безжалостен в наказывании каждого, кто не отдавал должного уважения его культу. Пентей, сын Кадма и Гермионы. Он казнен за отсутствие благочестия, подобно сыну раввина Ханнона.

Аллегория о Иове, которую мы уже приводили, если ее правильно понять, даст ключ ко всему этому вопросу о Дьяволе, его природе, назначении, а также подтвердит наши утверждения. Пусть ни один набожный человек не возражает на это обозначение – аллегория. Миф является излюбленным и всемирным методом наставления во времена глубокой древности. Павел, обращаясь к коринфянам, заявил, что все повествование о Моисее и израильтянах было символическим,[580] в своем «Послании к Галатам» утверждал, что все повествование о Аврааме, его двух женах и их сыновьях – аллегория.[581] В самом деле, это есть теория, переходящая в несомненность, что исторические книги Ветхого Завета того же характера. Мы не совершаем какой-либо недопустимой вольности с «Книгой Иова», когда даем ей то же самое название, какое Павел дал повествованиям об Аврааме и Моисее.

Но нам, может быть, следует объяснить древнее пользование аллегорией и символизмом. Истина, заключающаяся в первой, должна была достигаться путем выводов; символ выражал какое-то абстрактное качество божества, которое миряне легко могли понять. Его высшему значению здесь ставился предел, и с этих пор впредь массы пользовались им как образом в идолопоклоннических обрядах. Но аллегорию приберегали для внутреннего святилища, когда допускались только избранные. Отсюда и ответ Иисуса, когда ученики спросили его, почему он говорит толпе притчами.

«Вам», – сказал он, – «дано знать тайны Царствия Небесного, а им не дано. Ибо, кто имеет, тому дано будет и приумножится, а кто не имеет, у того отнимется и то что он имеет».

В малых мистериях обмывали свинью, символизируя этим очищение неофита; а ее возвращение в грязную лужу указывало на поверхностный характер проделанной работы.

«Миф есть нераскрытая мысль души. Характерной чертой мифа является превращение размышления в историю (в историческую форму). Как в эпосе, так и в мифе исторический элемент преобладает. Основу мифа часто составляют факты (внешние события), и с ними переплетаются религиозные идеи».

Вся аллегория об Иове является открытой книгой тому, кто понимает пиктографический язык Египта, как он запечатлен в «Книге Мертвых». В сцене Суда Озирис изображен сидящим на своем троне и держащим в одной руке символ жизни, «крюк влечений», а в другой – мистический вакхический веер. Перед ним находятся сыны Бога – сорок два судьи мертвого. Алтарь находится непосредственно перед троном, уставленный приношениями и увенчанный священным цветком лотоса, на котором стоят четыре духа. У входа стоит душа, которую будут судить и которую Тмей, гений Истины, приглашает на этот заключительный акт испытания. Тот, держа в руке камышовую палочку, заносит происходящее в Книгу Жизни. Гор и Анубис, стоящие у весов, проверяют вес, который определяет, уравновешивает ли сердце умершего символ истины, или же последний перетягивает. На пьедестале сидит волчица – символ Обвинителя.

Посвящение в мистерии, как известно всем интеллигентным людям, было театральным представлением сцен в подземном мире. Такова была и аллегория о Иове.

Несколько критиков приписали авторство этой книги Моисею. Но она старше, чем Пятикнижие. В самой этой поэме Иегова не упоминается, и если это имя встречается в прологе, то этот факт следует приписать или ошибке переводчиков, или преднамеренному умыслу, вызванному более поздней необходимостью преобразить политеизм в монотеистическую религию. Применяемый для этого план был очень простой: многие имена элохимов (богов) нужно было приписать единому богу. Так в одном из старейших еврейских текстов «Книги Иова» [XII, 9] стоит имя Иегова, тогда как во всех других рукописях стоит «Адонай». Но в первоначальной поэме Иегова отсутствует. Вместо этого имени мы находим Ал, Алейм, Але, Шаддай, Адонай и т. д. Поэтому мы должны придти к выводу, что или пролог и эпилог были добавлены в более поздний период, что недопустимо по многим причинам, или же что они были переделаны как и остальные рукописи. Затем, мы находим, что в этой архаической поэме нигде не упоминается субботнее установление, но много ссылок на священное число семь, о чем мы будем говорить в дальнейшем, и непосредственная дискуссия по Сабеизму, поклонению небесным телам, которое в те дни преобладало в Аравии. Сатана в этой книге назван «сыном Божиим»; он один из советников, явившийся перед Богом, и он побуждает Бога на испытание верности Иова. В этой поэме яснее и проще чем где-либо еще, мы обнаруживаем значение слова «Сатана». Это термин для обязанности или роли общественного обвинителя. Сатана – это тот же Тифон египтян, дающий свои обвинения в Аменти; эта должность настолько же уважаемая, как должность государственного прокурора в нашем веке; и если через невежество первых христиан его впоследствии отождествляли с Дьяволом, то сам он тут ни при чем.

«Книга Иова» – это полное описание древнего посвящения и испытаний, которые обычно предшествуют этой величайшей изо всех церемоний. Неофит находит себя лишенным всего, что ему было дорого, и заболевшим скверной болезнью. Его жена уговаривает его помолиться Богу и умереть – нет никакой надежды для него. Три друга по взаимному соглашению появляются на сцене: Элифаз, ученый феманитянин, полный знаний, «которые мудрецы унаследовали от своих отцов, которым единственным была отдана земля»; Билдад, консерватор, принимающий все, как есть, и осуждающий Иова, что у него имеются недобрые поступки, раз он заболел; и Софар, умный и искусный по «общеизвестным истинам», но не обладающий внутренней мудростью. Иов смело отвечает:

«Если я совершил ошибки – это дело мое. Вы возвеличиваете себя и выступаете против меня с упреками; но то был Бог, кто поразил меня. Почему вы преследуете меня и не удовлетворитесь тем, что моя плоть разрушается? Но я знаю, что жив мой Заступник, и в один из грядущих дней он станет на земле на защиту меня; и хотя вместе с моей кожей уничтожится и то, что под нею, все же, даже без плоти я увижу Бога… Вы скажете: „Почему мы досаждаем ему?“ Ибо корень всего этого во мне!»

Этот отрывок, подобно всем другим, в которых имелся хотя бы малейший намек на «Заступника», «Избавителя» или «Оправдателя», был истолкован, как имеющий непосредственное отношение к Мессии; это кроме того факта, что в «Септуагинте» этот стих был переведен следующим образом:

«Ибо я знаю, что Он вечен,
Кто постоянно возвращает меня на землю,
Восстанавливая мою бренную оболочку,
Которая безропотно выносит такое», и т. д.
В варианте царя Иакова его перевод не имеет никакого сходства с оригиналом.[582] Хитрые переводчики изложили это место так: «Я знаю, что мой Избавитель жив», и т. д. И все же «Септуагинта», «Вульгата» и еврейский оригинал – все должны считаться вдохновенным Словом Божьим. Иов же обращается к своему собственному бессмертному духу, который вечен и который, когда придет смерть, освободит его от гнилого земного тела и облечет в новую духовную оболочку. В «Элевзинских мистериях», в египетской «Книге мертвых» и во всех других трудах на тему посвящения, это «вечное существо» имеет название. У неоплатоников это был Ноус, Аугоэйд, у буддистов – Аггра; у персов – Феруэр. Все они называются «Избавителями», «Заступниками», «Метатронами», и т. п. На Митраических скульптурах Персии феруэр представлен в виде крылатой фигуры, реющей в воздухе над своим «объектом» или телом.[583] Это есть сияющее Я – Атман индусов, наш бессмертный дух, кто единственный может спасти нашу душу и спасет ее, если мы последуем за ним, вместо того, чтобы позволить нашему телу увлекать нас вниз. Поэтому в халдейских текстах вышеупомянутое читается так: «Мой избавитель, мой возобновитель», т. е. Дух, который возобновит сгнившее тело человека и преобразует его в одеяние из эфира. И именно этого Ноуса, Аугоэйда, Феруэра, Аггра, Духа его самого, и увидит восторжествовавший Иов, утеряв свою плоть, т. е. когда он освободится от своего телесного плена, Духа, которого переводчики именуют «Богом».

В поэме о Иове не только нет ни малейших намеков на Христа, но и в настоящее время вполне доказано, что все те варианты различных переводчиков, которые совпадают с переводом царя Иакова, были написаны, основываясь на авторитете Иеронима, который позволил себе странные вольности в своей «Вульгате». Он был первым, втиснувшим в этот текст нижеследующий стих своего собственного сочинения:

«Я знаю, что мой избавитель жив,
И в день последний я восстану из земли,
И снова буду окружен телесной оболочкой,
И во плоти предстану перед Богом моим».
Все это могло бы послужить хорошей причиной для него самого поверить в это, ибо он знал это, но для других, кто не знали и кто, более того, нашли в этом тексте совершенно другую идею, это только доказывает, что Иероним решил посредством еще одной вставки навязать догму о воскресении «в день последний», и притом в той же коже и плоти, какими мы пользовались на земле. Это, действительно, прекрасная перспектива «восстановления». Почему бы еще не восстановить и то белье, в котором телу пришлось умереть?

И как мог автор «Книги Иова» что-нибудь знать о Новом Завете, когда очевидно, что он даже о Ветхом Завете ничего не знал? В ней мы видим полное отсутствие намеков на какого-либо патриарха, и настолько очевидно, что она труд посвященного, что одна из трех дочерей Иова даже названа несомненно «языческим» мифологическим именем. Имя Каренхапух разнообразно переводится многими переводчиками. В «Вульгате» – «рог сурьмы», в Септуагинте – «рог Амалфеи», няни Юпитера, и одного созвездия, символ «рога изобилия». Присутствие в Септуагинте этой героини языческого сказания доказывает, что переписчики не ведали его значения, так же как и эзотерический источник «Книги Иова».

Вместо того, чтобы утешать, три друга страдающего Иова стараются убедить его, что его несчастье нашло на него в наказание за какие-то великие прегрешения с его стороны. Швырнув обратно им их обвинения, Иов клянется, что до тех пор пока он дышит, он будет защищать свое дело. Он оглядывается на период своего преуспеяния, «когда тайна Бога пребывала над его святилищем», и он был судьею, «восседавшим высоко и пребывавшим, как царь в армии, или тем, кто утешал оплакивающих», и сравнивает с этим нынешнее время – когда кочующие бедуины надсмехались над ним, люди «грязнее земли», когда он был повержен несчастьем и отвратительной болезнью. Затем он заявляет о своем сострадании к несчастным, своей чистоте, честности, неподкупности, своем строгом правосудии, своей благотворительности, скромности, непричастности к распространенному поклонению солнцу, своей кротости по отношению к врагам, гостеприимстве к странникам, своем открытом сердце, своей смелой защите правого, хотя он наталкивался на толпы и осуждение семейств; и он взывает к Всемогущему, чтобы тот ответил ему, и требует от противников, чтобы те написали, в чем он виноват.

На это не было и не могло быть какого-либо ответа. Те трое стремились сокрушить Иова мольбой и обычными аргументами, но он потребовал, чтобы каждый его поступок рассматривался в отдельности. Затем появился четвертый: Элиху, сын Барахиля Бузита, из кровных родственников Рама.[584]

Элиху – иерофант; он начинает с выговора, и софизмы притворных друзей Иова сметаются подобно вольному песку под дуновением западного ветра.

«И Элиху, сын Барахиля, заговорил и сказал: «Великие люди не всегда бывают мудрыми… в человеке есть дух; дух во мне вынуждает меня… Бог говорит раз, даже два, все же человек, его не слышит. Во сне, в ночном видении, когда сон находит на человека во время дремоты на ложе; тогда он открывает ухо человека и запечатлевает в нем свои наставления. О, Иов, слушай меня, храни свое спокойствие, и я научу тебя МУДРОСТИ».»

И Иов, который на догматические нелепости своих трех друзей в горечи своего сердца перед тем восклицал:

«Несомненно, только вы люди, и с вами умрет мудрость… Плохие утешители вы все… Верно, я хотел бы говорить со Всемогущим, я хочу спорить с Богом… Но вы – кователи лжи, вы врачи никуда негодные!»

Отягощенный бедствиями, страдающий Иов, который перед лицом официального духовенства вместо надежды предлагает неизбежность проклятия, – в отчаянии чуть было не заколебался в своей все переносящей вере, ответил:

«То, что вы знаете, я тоже знаю; я не ниже вас… Человек появляется, как цветок, и его срывают; он так же проносится, как тень и нет его больше… Человек умирает и распадается, да, он испускает дух, и где он?.. когда человек умрет, будет ли он опять жить?.. Когда пройдет несколько лет, тогда я уйду туда, откуда не вернусь… О, если бы человек мог просить за человека у Бога, как человек просит за своего соседа!»

Иов находит человека, который отвечает на крик его муки. Он слушает МУДРОСТЬ Элиху, иерофанта, совершенного учителя и вдохновенного философа. Из его суровых уст исходит справедливый упрек за его непочтительность, выразившуюся в том, что он за человеческое зло обвинил ВЕРХОВНОЕ Существо.

«Бог», – говорит Элиху, – «велик силою, справедливостью и полнотою правосудия; ОН не причиняет страданий».

До тех пор, пока неофит был удовлетворен своею собственной мирской мудростью и непочтительной оценкой Бога и Его целей, до тех пор, пока он прислушивался к пагубной софистике своих советчиков, – до тех пор иерофант молчал. Но когда этот любознательный ум был готов к совету и наставлению – его голос слышен, и он говорит с авторитетностью Духа Божия, который «вынуждает» его.

«Несомненно, Бог не услышит тщеславие, также Всемогущий не будет внимать ему… Он не обращает внимание ни на кого, кто мудр в сердце».

Где найти лучший комментарий, чем этот, на модного проповедника, который «умножает слова без знания»! Эта замечательная пророческая сатира могла быть написана в предвидении того духа, который теперь преобладает во всех христианских вероисповеданиях.

Иов внимает словам мудрости, и затем «Господь» отвечает Иову «из бури» природы, Божьего первого зримого проявления:

«Стой молча, о Иов, стой молча! и размышляй о чудесных трудах Бога, ибо только по ним можешь ты познать Бога. «Вот, Бог велик, и мы не можем познать его»; Его, кто «собирает капли воды; но они во множестве изливаются дождем» [ИовXXXVI, 24-27]; не по божественной прихоти, но по навсегда установленным нерушимым законам. Каковой закон «передвигает горы, и не узнают их; Он превращает их в гневе своем; сдвигает землю с места ее, и столбы ее дрожат; скажет солнцу, – и не взойдет; и на звезды налагает печать… делает великое, неисследимое и чудное без числа! Вот, он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется и не замечу Его!» [Иов, IX, 5-11]

Затем,

«Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?» [Иов, XXXVIII, 2, и далее] – говорит глас Божий через своего выразителя – природу. – «Где был ты, когда Я полагал основания земли? скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь?.. При общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?.. Присутствовал ли ты, когда я приказал морям: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим?.. Знаешь ли ты, кто заставил дождь лить на землю безлюдную, на пустыню, где нет человека… Можешь ли ты связать узел Ориона и разрешить узы Плеяд?.. Можешь ли посылать молнии. и пойдут ли они и скажут ли тебе: вот мы?» [Иов, XXXVIII, 35]

«Затем Иов ответил Господу». Он понял Его пути, и его глаза впервые открылись. Высшая мудрость снизошла на него; и если читатель остается в недоумении перед этой окончательной ПЕТРОМОЙ посвящения, то по крайней мере Иов, или человек «пораженный» в своей слепоте, после этого понял невозможность поймать «Левиафана посредством засаживания крюка ему в нос». Левиафан – это ОККУЛЬТНАЯ НАУКА, на которую можно положить свои руки, но «не более» [Иов, XLI, 8] чью силу и «славную пропорцию» Бог не желает скрывать.

«Кто может открыть верх одежды его, кто подойдет к двойным челюстям его? Кто может отворить двери лица его?.. крепкие щиты его – великолепие: они скреплены как бы твердою печатью… От его чихания показывается свет; глаза у него как ресницы зари… Он оставляет за собой святящуюся стезю» для тех, кто не страшится к нему приблизиться. И затем они, подобно ему, узрят «все высокое», ибо «он царь над всеми сынами гордости» [Иов, XLI, 5-26].

Иов же со смиренной верой отвечает:

«Я знаю, что Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено. Кто сей, помрачающий Провидение, ничего не разумея? – Так, я говорил о том, чего не разумел, о делах чудесных для меня, которых я не знал. Выслушай, взывал я, и я буду говорить, и что буду спрашивать у Тебя, объясни мне. Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя; поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле» [Иов, XLII, 2-6].

Он узнал своего «заступника» и был уверен, что настало время его оправдания. Немедленно Господь («священники и судьи», [Второзаконие, XIX, 17]) говорит его друзьям:

«Горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов». «И возвратил Господь потерю Иова… И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние».

Затем, по суждению умерший вызывает четырех духов, которые господствуют над Озером Огня, и они его очищают. Затем его приводят в его небесное обиталище, где его принимают Атхар и Изида, и он предстает перед Атумом[585] сущностью Бога. Он теперь Туру, сущность человека, чистый дух, и впредь – Он-ати, глаз огня и сотоварищ богов.

Грандиозная поэма о Иове была хорошо понята каббалистами. В то время, как многие средневековые герметисты были глубоко религиозными людьми, в глубине своего сердца – подобно каббалистам всех веков – они были смертельными врагами духовенства. Как правдивы слова Парацельса, когда он, тревожимый, свирепым преследованием и клеветой, не будучи понят ни друзьями, ни врагами, оскорбляемый духовенством и мирянами, воскликнул:

«О вы, из Парижа, Падуи, Монпелье, Салерно, Вены и Лейпцига! Вы не учителя истины, а исповедователи лжи. Ваша философия – ложь. Если хотите знать, что такоемагияна самом деле. тогда ищите в «Откровении» Св. Иоанна… Так как вы сами не можете доказать ваших учений по Библии и «Откровению», то кончайте ваш фарс. Библия – истинный ключ и толкователь. Иоанн, не менее, чем Моисей, Илия, Енох, Давид, Соломон, Даниил, Иеремия и остальные пророки был магом, каббалистом и предсказателем. И если бы теперь все, или даже любой из тех, кого я назвал, были бы еще живы, я не сомневаюсь, что в назидание другим вы бы умертвили их в ваших жалких бойнях и уничтожили бы их на месте, и, если бы это было возможно – творца всего сущего тоже!»

Что Парацельс узнал некоторые тайные и полезные вещи из «Откровения» и других библейских книг, также как из «Каббалы», – было доказано им на практике, и даже настолько, что многие называют его «отцом магии и основоположником оккультной физики Каббалы и магнетизма».[586]

Настолько крепким было распространенное верование в сверхъестественные силы Парацельса, что до нашего времени в умах простых эльзасцев живет легенда, что он не умер, а «спит в своей могиле» в Страсбурге [617, с. 32]. И они часто шепчут между собой, что зеленый дерн поднимается и опускается при каждом дыхании этой усталой груди, и что слышны глубокие стоны, когда великий философ огня воскрешает в памяти те жестокие обиды, которые он потерпел от своих жестоких клеветников во имя великой истины!

Из этих пространных иллюстраций станет понятным, что Сатана Ветхого Завета, Диаболос или Дьявол Евангелий и Посланий Апостолов были только антагонистическим принципом в материи, неизбежно ей присущим, а не злобным в нравственном смысле этого слова. Евреи, приходя из страны персов, принесли с собою учение о двух принципах. Они не могли принести «Авесту», так как она не была написана. Но они – мы подразумеваем ассидийцев и парсов – дали Ормазду тайное имя, а Ахриману – имя богов этой страны, Сатана хеттов и Диаболос или, вернее, Диоболос греков. Ранняя церковь, по меньшей мере, последователи Павла, гностики и их преемники усовершенствовали их идеи; а католическая церковь приняла и приспособила их, в то же время предавая казни их провозгласителей.

Протестантство – это реакция на римско-католическую церковь. Он естественно не согласован в своих частях, но представляет собою удивительное сборище обломков, пробивающих себе дорогу вокруг общего центра, притягивающих и отталкивающих один другого. Некоторые части центростремительно тяготеют к старому Риму или к той системе, которая давала возможность старому Риму существовать; другая часть все еще отскакивает под центробежным импульсом и стремится прорваться в обширную эфирную область за пределы римского или даже христианского влияния.

Современный Дьявол является их главным наследием от римской Кибелы, «Вавилона, Великой Матери идолопоклонствующих и отвратительных религий на земле».

Но могут возразить, быть может, что индусская теология, как брахманская, так и буддийская, так же сильно пропитана верой в объективных дьяволов, как и само христианство. Тут имеется небольшое различие. Уже сама тонкость индусского ума служит достаточной гарантией, что образованные люди, по крайней мере, ученая часть брахманского и буддийского духовенства рассматривают Дьявола по-другому. У них Дьявол – метафизическая абстракция, аллегория необходимого зла; тогда как у христиан этот миф стал историческим существом, камнем основания, на котором христианство, со своей догмой искупления, построено. Он настолько же необходим церкви – как показал де Мюссе – как Зверь из семнадцатой главы «Апокалипсиса» был необходим его всаднику. Англоязычные протестанты, не находя исчерпывающих сведений в Библии, переняли «дьявологию» знаменитой поэмы Мильтона «Потерянный Рай», разукрасив ее кое-чем из знаменитой драмы Гёте «Фауст». Джон Мильтон, сперва пуританин, а под конец квиетист и унитариец, никогда не выставлял свое великое произведение иначе, как в качестве выдумки, но он тщательно согласовывал различные части Священного Писания. Ильда-Баоф офитов был переделан в ангела света и в утреннюю звезду, и превращен в Дьявола в первом действии «Дьявольской Драмы». Для второго действия использовано содержание двенадцатой главы «Апокалипсиса». Великий красный Дракон был приспособлен в качестве блестящего персонажа Люцифера, и последней сценой является его падение, подобное падению Вулкана-Гефеста с Неба на остров Лемнос; беглые сонмы и их вождь «падают на жесткое дно» в Пандемониуме. Третье действие разыгрывается в саду Эдема. Сатана совещается в зале, воздвигнутом им для его новой империи и решает отправиться на исследование доставшегося ему нового мира. В следующем действии рассказывается о падении человека, о его жизни на земле, о приходе Логоса или Сына Божия, и о его искуплении человечества или его избранной части, смотря по обстоятельствам.

Эта драма «Потерянный Рай» вмещает в себя несформулированное верование англоязычных «евангельских протестантских христиан». Не верить в главные ее черты равносильно, по их мнению, «отверганию Христа» и «кощунству против Святого Духа». Если бы Джон Мильтон мог предполагать, что его поэма, вместо того, чтобы быть рассматриваемой в качестве пары Дантовской «Божественной комедии», будет принята как другой «Апокалипсис», дополняющий Библию и завершающий ее демонологию, то более чем вероятно, что он решительнее переносил бы свою бедность и воздержался бы от ее печатания. Более поздний поэт Роберт Поллок, беря пример с его труда, написал в таком же духе «Течение Времени», которое, как казалось некоторое время, должно было возвыситься до ранга нового Священного Писания; но к счастью, девятнадцатый век получил иное вдохновение, и шотландский поэт уходит в забвение.

Нам, пожалуй, следует вкратце описать европейского Дьявола. Он тот гений, который имеет дело с колдовством, чародейством и другими неладными делами. Христианские отцы, взяв эту идею от еврейских фарисеев, делали дьяволов из языческих богов: Митры, Сераписа и других. Римско-католическая церковь продолжила это дело, объявив поклонение этим богам сделкою с силами тьмы. Таким образом, колдуньи и ведьмы средних веков были просто приверженцами запрещенного культа. Во все древние времена магия считалась божественной наукой, мудростью и знанием Бога. Целительное искусство в храмах Эскулапа и святилищах Египта и Востока всегда было магическим. Даже Дарий Гистасп, истребивший мидийских магов и даже прогнавший халдейских теургов из Вавилона в Малую Азию, – сам слушал наставления брахманов Верхней Азии и в конце концов, после установления культа Ормазда, сам назвался учредителем магизма. Теперь же все переменилось. Невежество воцарилось как мать благочестия. Ученость подверглась поношениям, и ученые занимались науками в угрозу своим жизням. Они были вынуждены применять жаргон, чтобы скрыть свои идеи от всех, кроме своих адептов, и переносить посрамление, клевету и нищету.

Приверженцы древних культов преследовались и предавались казни по обвинению в чародействе. Альбигойцы, потомки гностиков, вальденцы, предтечи протестантов, преследовались и подвергались резне под тем же предлогом. Мартина Лютера самого обвинили в товариществе с самим Сатаной. Над всем протестантским миром до сих пор тяготеет то же самое обвинение. Церковь в своих суждениях не различает между расколом, ересью и чародейством. За исключением тех мест, где гражданские законы защищают человека, все они считаются уголовными преступлениями. Свободу вероисповеданий церковь считает нетерпимой.

Но реформаторы были выкормлены на молоке своей матери. Лютер был такой же кровожадный, как папа римский; Кальвин – еще более веронетерпим, чем Лев или Урбан. Тридцать лет войны обезлюдили целые округа Германии: протестанты и католики были одинаково жестоки. Новая вера также повернула свои пушки против чародейства. Книги законов стали красными от кровавого законодательства в Швеции, Дании, Германии, Голландии, Великобритании и Северо-Американских Штатов. Кто бы ни был либеральнее, умнее, откровеннее чем другие, – мог быть арестован и предан смерти. Костры, погасшие в Смитфилде, – снова были зажжены для магов; безопаснее было восставать против трона, чем стремиться постичь глубокую науку, находящуюся за пределами ортодоксальной запретной черты.

В семнадцатом веке Сатана совершил набег на Новую Англию, Нью-Джерси, Нью-Йорк и несколько южных колоний Северной Америки, и мать Коттон предоставляет нам перечень основных его деяний. Спустя несколько лет он посетил приход Мора в Швеции, и жизнь в Далекарлии получила разнообразие от сожжения живьем малых детей, и от плача других у церковных дверей по субботам. Однако, скептицизм современности сильно потеснил веру в чародейства в Германии; а Дьявол в персональной антропоморфической форме с вакховыми козлиными копытами, и козлиными рогами наподобие бога Пана удерживает свое место только в папских «Энциклических письмах» и в других изданиях римско-католической церкви. Протестантская респектабельность не допускает даже, чтобы его имя произносилось иначе, как с затаенным дыханием у амвона.

Изложив биографию Дьявола с первого его прихода в Индии и Персии, его продвижение через еврейскую, а впоследствии как через раннюю, так и позднейшую христианскую теологию, вплоть до самых последних фаз ее проявлений, – мы теперь вернемся назад к некоторым мнениям, присущим ранним векам христианства.

Аватары или инкарнации были общераспространенным верованием в древних религиях. Индия привела их в систему. Персы ожидали Сошиоша, и еврейские писатели искали Спасителя, Тацит и Светоний рассказывают, что во времена Октавия Восток был полон ожиданий прихода Великой Личности.

«Доктрины, доставшиеся христианам, были высочайшей тайной язычества».[587]

Манерос Плутарха был детищем Палестины [333, с. 17], его посредник Митра, Спаситель; Озирис есть Мессия. В наших нынешних «канонических писаниях» можно проследить остатки этого древнего поклонения; и в обрядах и церемониях римско-католической церкви мы находим формы буддийского богослужения, его церемонии и иерархию. Первое Евангелие, когда-то такое же каноническое, как любое из нынешних четырех, содержит страницы, почти целиком взятые из буддийских сказаний, что мы готовы доказать. После свидетельств, предоставленных Бюрнофом, Асомой, Короси, Бэйлом, Харди, Шмидтом, и переводов из «Трипитаки», невозможно сомневаться, что вся христианская схема эманировала из другой схемы. Чудеса «Беспорочного Зачатия» и другие события мы находим полностью в книге Харди «Руководство по буддизму». Мы легко можем понять, почему римско-католическая церковь так заинтересована в том, чтобы удерживать простой народ в полном неведении о еврейской Библии и греческой литературе. Филология и сравнительная теология являются ее смертельнейшими врагами. Умышленные фальсификации Иринея, Епифания, Евсевия и Тертуллиана стали для нее необходимостью.

«Сивиллины книги», кажется, в то время пользовались чрезмерной популярностью. Легко представить, что они были вдохновлены тем же самым источником, что и книги нееврейских народов.

Перед нами листок Галлея:

«Новый Свет возник:
Приходя с Небес, он принял форму смертного…
Дева, прими Бога в твое чистое чрево —
И Слово влетело в ее чрево:
Став воплощенным во Времени, и оживленным ее телом,
Оно было найдено в образе смертного, и сотворен был Мальчик
Девою… И поклонились волхвы новой Богопосланной Звезде,
И запеленатый ребенок был показан на сене…
И назвали Вифлеем «Богом посещенной страной Слова».[588]
На первый взгляд это кажется пророчеством об Иисусе. Но не могло ли это также означать какого-либо другого творящего Бога? Мы обладаем такими же высказываниями по поводу Вакха и Митры.

«Я, сын Бога, пришел в страну фивийцев – Вакх, которого вначале Семела (дева), дочь Кадма (человека с Востока) рождает – принесенный молниеносным пламенем; и принявший форму смертного вместо формы Бога, Я пришел» [620].

«Дионисики», написанные в пятом веке, помогают внести ясность в это дело и даже указывают на его тесную связь с христианской легендой о рождении Иисуса:

«Кора-Персефона[589]… тебя взяли в жены, как супругу Дракона,
Когда Зевс, весь свернувшись, форму и лицо изменил,
Дракон-Жених, свернувшись в любовь-внушающее кольцо…
Взошел на девичье ложе темной Коры…
Так, союзом с Драконом Эфира,
Чрево Персефоны оплодотворилось,
Забеременев Загреем,[590] Рогатым Дитятей» [621].
Здесь перед нами тайна офитского культа, и происхождение христианского, впоследствии пересмотренного, мифа о беспорочном зачатии. Гностики были самыми ранними христианами со всеми признаками регулярной теологической системы, и слишком уж очевидно, что именно Иисуса подогнала к их теологии в качестве Христа, а не теологию разработали на основе его высказываний и деяний. Их предки до христианской эры утверждали, что Великий Змий – Юпитер, Дракон Жизни, отец и «доброе божество», сошел на ложе Семелы, а теперь гностики послехристианской эры с очень пустяковым изменением применили тот же самый миф к человеку Иисусу и утверждали, что то же самое «доброе божество», Сатурн (Ильда-Баоф), в виде Дракона Жизни пронесся над колыбелью маленькой Марии.[591] В их глазах Змий был Логосом-Христосом, воплощением божественной мудрости через своего Отца Эннойю и Мать Софию.

«И моя Мать, Дух Святой, взяла меня», – вложено в уста Иисуса в «Евангелии евреев» [623, т. I, с. 341], вводя его таким образом в его роль Христа – сына Софии, Святого Духа.[592]

«Дух Святый найдет на тебя, и сила Всевышнего осенит тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим», – говорит ангел [Лука, I, 35].

«Бог… в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, через Которого и эоны [веки] сотворил» [Евреям, I].[593]

Все такие выражения являются многочисленными христианскими цитатами из стихов Нонна «… через эфирного драконобога», так как эфир есть Святой Дух или третье лицо Троицы – Змий с ястребиной головой, египетский Кнеф, эмблема божественного разума,[594] и «мировая душа» Платона.

«Я, Мудрость, вышедшая из уст Всевышнего и покрывшая землю, как облако».

Пэмандр, Логос, исходит из Бесконечной Тьмы и покрывает землю облаками, которые змееподобно распространяются по всей земле (см. [392]). Логос является старейшим образом Бога, и он есть активный Логос, говорит Филон.[595] Отец есть Латентная Мысль.

Так как эта идея является всемирной, то для выражения ее мы находим одинаковую фразеологию среди язычников, евреев и ранних христиан. Халдео-персидский Логос является Единородным Отца в вавилонской космогонии Евдема. «Восславим же ЭЛИ теперь, дитя Бога», – начинается гомеровский гимн Солнцу.[596] Сол-Митра есть «образ Отца», так же как каббалистический Сеир-Анпин.

Едва ли можно поверить, что изо всех различных народов древности никогда не было другого, верившего в личного Дьявола больше, чем свободомыслящие христиане девятнадцатого века, – и все же таков печальный факт. Ни египтяне, которых Порфирий называет «наиболее ученой нацией в мире» [211], ни греки, их верные подражатели, никогда не были виноваты в такой дикой нелепости. Мы можем сразу добавить, что ни один из них, даже древние евреи, не верил в ад или в вечное мучение больше, чем в Дьявола, хотя наши христианские церкви так щедро отводят это место для язычников. Где бы ни попадалось в переводах еврейских священных писаний слово «ад», это промах переводчика. Евреи не знали такого понятия; все же Евангелии содержат частые примеры этого же недоразумения. Так, когда в уста Иисуса вкладываются слова [Матфей, XVI, 18]: «… и врата Гадеса не одолеют ее», – то в подлиннике там стоит – «врата смерти». Слово «ад» – в смысле состояния мучения, вечного или временного – никогда не употреблялось в текстах Ветхого Завета, наперекор всем адистам. «Тофет», или «Долина Хинном» [Исаия, LXVI, 24] не имеет такого толкования. Греческий термин «Геенна» также имеет совсем другое значение, так как более чем одним компетентным писателем было исчерпывающе доказано, что «Геенна» тождественна с гомеровским Тартаром.

В сущности этом мы имеем самого Петра в качестве авторитета. В его втором «Послании» [II, 2], в первоначальном тексте, Апостол говорит о согрешивших ангелах, что Бог «низвергнул их в Тартар». Это выражение слишком неудобно напоминающее войну Юпитера с Титаном, было переделано, и теперь, в варианте короля Иакова, там стоит: «низвергнул их в ад».

В Ветхом Завете выражения «врата смерти» и «покои смерти» просто указывают на «врата могильные», которые особо упомянуты в «Псалмах» и в «Притчах». Ад и его владыка оба являются изобретениями христианства, современными его приходу к власти и обращению к тирании. Они были галлюцинациями, порожденными кошмарами святых Антониев в пустыне. До нашей эры древние мудрецы знали «Отца Зла» и относились к нему не лучше, чем к ослу, избранному символом Тифона, «Дьявола».[597] Печальное вырождение человеческих мозгов!

Как Тифон был темной тенью своего брата Озириса, так Пифон есть злая сторона Аполлона, светлого бога видений, провидца и предсказателя. Пифон убивает его, но он, в свою очередь, убивает Пифона, избавляя таким образом человечество от греха. Именно, в память об этом подвиге жрецы солнечного бога закутывались в змеиную кожу, характерную для этого мифического чудовища. Под ее возбуждающим влиянием – змеиная кожа считалась магической – жрецы впадали в магнетический транс и, «получая свой голос от Аполлона», становились пророчицами и произносили пророчества.