1 2 3 4 5 6 
Седой молча кивнул. Он понял две вещи: сейчас удастся уйти живым. Но это только отсрочка.
В комнату вошел высокий молодой человек в безупречном костюме, галстуке, с трубкой радиотелефона в руке.
– Иван Павлович, вас. Сам... Тень озабоченности мелькнула на вытянутом лице.
– Слушаю. Нет, не знаю. Вот так?! Кто? Странно... Не очень я верю в случайности. Он что, пьяным был? Ну вот... Есть, понял!
Хозяин отдал трубку, и молодой человек вышел.
– Ладно, на сегодня все. Горе у нас – товарищ внезапно умер. Газом отравился. Ты проверяешь краны перед сном?
В вопросе послышался скрытый намек.
– Какой срок тебе нужен?
– Две недели, – сказал Седой наобум.
– И ни дня больше!
Все еще не пришедший в себя Седой вышел на просеку в сосновом бору и привычно нырнул в уютное кожаное нутро своего «Мерседеса». Водитель сразу тронулся с места.
– Ну как, шеф? – спросил сзади Гена Сысоев.
– Увидим, – мрачно буркнул Седой.
И вдруг спросил:
– Откуда он все знает? Про армян. Клыка?
Седой рывком повернулся к референту.
– Откуда, я тебя спрашиваю?!
Гена испуганно отшатнулся.
– Успокойтесь, шеф! Я-то при чем?
«Мерседес» вылетел из дачного поселка, просев на амортизаторах, затормозил у магистральной трассы, дождался просвета и влился в поток идущих к Москве машин.
Через час тем же путем неслась «Вольво» Ивана Павловича. Перед магистралью водитель притормозил, но педаль провалилась, не включив тормозную систему. «Вольво» с ходу врезалась в «КамАЗ», слетела в кювет и загорелась.
– Авария на сороковом километре, – доложил через полчаса по рации инспектор ГАИ. – Три трупа. Похоже, лопнул тормозной шланг.
– Отлично справляетесь, молодец, – похвалил Верлинов. – Самое главное – абстрагироваться, не входить в конкретику. К тому же очистка общества от всякого сброда – дело безусловно полезное.
– Не надо об этом, – тихо попросил индуктор. – Я никак не могу привыкнуть...
– Хорошо, – сразу согласился генерал. – Сейчас вас отвезут на мою дачу. Поживете, пока ремонтируется квартира. И сразу отметим новоселье. Жена рада?
– Не может поверить. – Индуктор чуть заметно улыбнулся. Верлинов решил, что это хороший признак.
Вальяжный господин с холеным барским лицом нервно ходил по кабинету. Два несчастных случая подряд не могли быть случайностью! Смерть ближайших соратников была кем-то блестяще организована. Но кем?
Он внимательно вспоминал события последнего времени. Неужели?.. Да, сомнений быть не может! И Иван Павлович, и Михаил Петрович собирались ликвидировать Верлинова. А тот всегда успевает нанести опережающий удар. Значит, это не миф...
Он задумался о своей судьбе. Если Верлинов разделался с отдельными, представляющими опасность личностями, то ему ничего не грозит. Если же он взялся за «теневой» кабинет, то уничтожит все существенные фигуры, а уж главную – в первую очередь!
В шкафу грудой сложены кожаные папки, дорогие записные книжки, красивые ручки. Их вручают на презентациях, симпозиумах, конференциях, которые хозяин кабинета посещает почти каждый день.
В одной ручке бесшумно включился встроенный прибор – инфразвуковой депрессатор. Тягучие волны ужаса затопили кабинет.
Господин потерял свою вальяжность, схватился за горло, глаза полезли из орбит. Тоска, безысходность и страх заполнили все его существо. Жить дальше стало физически невозможно, выход заключался только в одном...
Стоящий у правительственного здания постовой милиционер услышал звон стекла и, подняв голову, увидел падающую с восемнадцатого этажа фигуру. Высота была значительная, и падение продолжалось достаточно долго, но завершилось, как обычно. С глухим ударом об асфальт закончилось существование одного из «теневых» правительств, которое, пожалуй, имело наиболее значительные шансы на достижение поставленной цели.
Под землей ночь царит всегда. На глубине семидесяти метров длинный конусообразный снаряд полутора метров в диаметре медленно продвигался по уходящей вниз траектории. Мощная фреза легко перемалывала известняк и песчаник, вращающиеся вдоль корпуса спирали архимедова винта двигали снаряд вперед, одновременно уминая размолотый грунт в стены образующегося туннеля. Траектория движения" упиралась в точку инициирования, залегающую в ста десяти метрах от поверхности.
Земной шар поворачивался, подставляя солнцу одни участки поверхности и унося в ночную тень другие. Участок Каракумов, на котором недавно моделировалась пустыня Мохаве, все ближе продвигался к линии, отграничивающей ночь от дня. Небольшой квадрат земли расцвечивался вспышками, всполохами огня, строчками зеленых и красных трасс.
В ночном бою побеждает тот, на чьей стороне внезапность. Но застать экспедицию врасплох не удалось, поэтому перестрелка продолжалась уже четыре часа. Инфракрасные прицелы «СВД» помогали снайперам находить цели, «шмель» сжег два вездехода, четырнадцать пулеметных стволов изрядно проредили ряды атакующих.
Однако численный перевес нападающих сказывался, и, если бы не особая подготовка и выучка отряда охраны, все было бы кончено. В первые же минуты боя убило повара Вову и дублера Чена. Так и не протрезвевший Джек схватил с песка автомат и повел огонь короткими, точными очередями.
Моджахеды и Исламское освобождение охватили лагерь кольцом, которое, несмотря на значительные потери, постепенно сжимали.
– Что им надо, как думаешь? – спросил Васильев, перезаряжая раскаленный автомат.
– Не знаю. – Старший «альфовцев» сплюнул. – Но это не случайная группа. Им нужны именно мы. Может быть, главная цель – пленка...
Васильев думал так же. Утечка информации возможна всегда, причем в самом неожиданном звене цепочки и на любом уровне. И если неизвестные пришли за пленкой... Это объясняет целенаправленное упорство, которое не свойственно контрабандистам, случайным бандам, националистическим формированиям. Тогда они не отступятся...
Старший десятки выстрелил из подствольника, поспешно зарядил следующую гранату.
– Бери пояс и уходи! – внезапно сказал он. – Заберешься как можно выше и включишь самоспасатель. Ветер хороший и направление подходящее. Поднимешь шум, пришлешь подмогу и пленку доставишь. Иначе сдохнем все, и без толку.
Васильев понимал, что это единственный выход, но медлил. И удерживало его не киношное благородство – один ствол дела не решает, да и прыжок на поясе с последующим болтанием под шаром вовсе не простое дело, неизвестно, кто больше рискует – тот, кто летит, или кто остается.
Слева раздался жуткий вой.
– Прорвались, гады!
Старший десятки схватил пригоршню гранат и бросился туда. За ним скользнули еще двое из «Альфы».
Грум! Грум! Грум! – резко рванули гранаты, нечеловеческий крик тут же оборвался, раздались звуки рукопашной схватки.
Васильев рванулся на помощь, но «альфовцы» уже возвращались. В мерцающем свете догорающего грузовика было видно, что старший покрыт чужой кровью.
– Давай быстро! Рассветет – подстрелят! Держи!
Он снял деревянную коробку со «стечкиным» и надел ремень на шею капитану.
– Ладно. Ты за старшего!
Васильев привычно готовился к ракетному прыжку. Автоматные очереди, взрывы, ругательства и крики – все звуковое сопровождение бестолковой мешанины ночного боя как бы приглушилось, отошло на второй план – мыслями он был уже не здесь. Сбросил бронежилет, быстро ощупал одежду – ничего болтающегося, сунул за пазуху «стечкин», коробку с ремнем отбросил в сторону, проверил кассету в нагрудном кармане.
Ракетный пояс стоял у пустой палатки – бывшего оружейного склада. Васильев извлек из брезентовой сумки прямоугольную коробку самоспасателя, влез в широкие ремни подвесной системы, щелкнул замками. Коробка оказалась посередине груди, как и положено по инструкции. Потом поднял тяжеленные стальные баллоны, так что обтянутый губчатой резиной выступ сиденья оказался между ногами, застегнул еще один ремень. Баллоны повисли на плечах, капитан положил руки на подлокотники, взялся за рукоятки управления, сдвинул предохранитель и, будто ныряя с высокого моста, нажал кнопку пуска.
За спиной раздался грохот, огненная струя ударила в землю, баллоны рванулись вверх, сиденье, подлокотники и ремень увлекли вместе с ними и капитана.
Впечатление такое, что тобой выстрелили из пушки. Реактивная струя толкает со страшной силой, внутренности готовы оборваться, где верх, где низ – не разберешь.
Двигатель работает восемьдесят пять секунд, за это время на высоте двухсот метров можно улететь на шесть километров. Если подниматься вертикально вверх, достигнешь двух с половиной – трех километров, так никто не делает: пояс применяется для форсирования преград и внезапных атакующих прыжков.
Васильев косо взлетел на северо-восток и не собирался переходить на горизонтальную траекторию.
На миг обе стороны прекратили огонь, глядя, как яркая молния ввинчивается в небо. Басмачи подумали, что запущена какая-то смертоносная ракета, на двух участках боевики в панике бросились назад. Но, поскольку ничего не произошло, перестрелка вспыхнула с новой силой.
Кругом царила чернота, звуки боя остались внизу. Впрочем, за грохотом двигателя они бы все равно не были слышны.
– Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, – Васильев вел контроль времени. Прямо по курсу на горизонте показались огни.
«Гузар или Карши, – подумал капитан. – Надо тянуть туда».
Но тянуть уже было не на чем. Вдруг грохот сменился оглушающей тишиной. По инерции пояс еще толкал вверх, но следовало действовать быстро. Васильев нажал кнопку замка, рывком за ручки управления отбросил баллоны назад, тут же нажал кнопку запуска самоспасателя и откинул голову, чтобы раздувающаяся газом ткань не хлестнула по лицу. Он сохранил сноровку и не упустил нужный момент: когда сила инерции иссякла, шар уже наполнился достаточно, чтобы удержать вес тела. Поэтому удалось избежать неприятного падения в пустоту и болезненного рывка подвесной системы.
Теперь предстояло болтаться в ремнях до тех пор, пока не появится подходящее место для приземления либо пока направление ветра не станет неблагоприятным.
Почему-то Васильев вспомнил, что Джек убрался с места взрыва буровой именно таким образом. Он пощупал нагрудный карман. Пленка была цела.
Раскачиваясь на ремнях подвесной системы, капитан плыл в двух километрах над землей. Ветер мягко нес его на северо-восток. Впереди занимался рассвет.

Глава двадцать четвертая

– Вот то, что вы просили. – Роберт Смит протянул пластиковый квадратик кредитной карточки Центрального банка США. – Конечно, были некоторые вопросы – такая сумма наличными... Но я все уладил.
– Спасибо. Я знал, что уладить такой вопрос по силам только журналисту. – Асмодей улыбнулся.
– О въездной визе мы поговорим позднее. – Смит тоже улыбнулся. – Ведь обязательства должны быть взаимными... И не рассматривайте так карточку, они не подделываются. А зайдя в любой филиал банка, вы можете ее проверить. Как поживает наш друг?
– Ведет себя совершенно естественно, мне доверяет. Ему позвонил какой-то тип, назначил встречу. Хочет передать дополнительные материалы. Говорит – очень интересные... Он звал меня с собой.
Смит встрепенулся.
– Когда и где?
– В семь. На Пушкинской набережной, у Крымского моста.
– Хорошо. Очень хорошо, Витя. – Разведчик ободряюще потрепал Асмодея по плечу. – Обратите внимание на следующее...
В то самое время, когда офицер ЦРУ инструктировал гражданина Клячкина, одиннадцатый отдел КГБ СССР готовил операцию передачи.
На видеомониторе, улыбаясь, кривлялся Джек, возился с буровой установкой Чен. Калифорнийский номер «Доджа» и специфический пейзаж позволяли судить, что дело происходит в одной из пустынь Большого Бассейна. Следующий кадр прояснял дело: королевская змея водится только в Мохаве. Чен был известным любителем свежей змеиной крови и парного мяса, что упрощало идентификацию личности. Оборванный кадр не вместил реакцию дублера на своеобразный продукт.
– Еще раз. – Верлинов сделал знак рукой.
Снова закрутилась доставленная спецрейсом лента. Она обошлась в двенадцать миллионов рублей, пятьсот тысяч долларов и восемь человеческих жизней. Сидевший в углу майор Васильев смертельно устал. Он пролетел под шаром самоспасателя семьдесят километров за три часа, из управления национальной безопасности Сурхандарьинской области по сохранившейся со времен единой Системы специальной связи соединился с Верлиновым и впал на три часа в болезненный тяжелый сон, не приносящий отдохновения. Верлинов поднял на ноги органы безопасности трех среднеазиатских республик, а также российские части, дислоцированные в некоторых из них.
В результате к восьми утра лагерь был деблокирован. По словам участников акции, моджахеды не имели шансов на успех, почти две трети их к моменту окружения оказались убитыми или ранеными.
Васильев ничего этого не знал, потому что в том же тяжелом забытьи провел двенадцать часов в стальном, гулко трясущемся чреве огромного транспортника, где он был единственным пассажиром, а пленка – единственным грузом.
Итоги боя – восемь убитых и двенадцать раненых – он узнал уже в отделе и подумал, что оптимизм освободителей вряд ли обоснован. Вырезали бы всех, опоздай подмога на час-полтора!
Он мучительно вспоминал имя или фамилию старшего десятки «альфовцев», но нельзя вспомнить то, чего не знаешь: они общались безлично. Да и от знания никакого проку бы не было: пофамильные списки потерь не поступили. Единственное, в чем он уверен, – в смерти Джека. Такие предчувствия обычно сбываются...
На мониторе повторялись явно любительские кадры, снятые, если верить пробивающему время таймеру, 16 июля 1991 года в четыре часа пятнадцать минут пополудни. Аналитики ЦРУ легко установят, что русские шпионы проводили незапланированное бурение в районе точки инициирования, залегающей в данном секторе Мохаве всего на сорока метрах. Сопряженная с ней точка проявления находилась в разломе Сан-Андреас, простирающемся от Лос-Анджелеса до Сан-Франциско и угрожающем сейсмической безопасности обоих городов. Как говорили древние римляне: «Умному достаточно».
Ролик закончился.
– Очень хорошо, – сказал Верлинов. – Итак, эту пленку снял Джек, чтобы успокоить семью. Я, мол, жив и здоров. Своеобразный видеопривет – дело обычное для нелегалов, долго находящихся «на холоде».
– Очень важно правильно передать ее. Здесь не должно быть ни малейших натяжек. Доложите ваш план.
Межуев откашлялся.
– Легенда такая. Капитан Резцов изображает уволенного за пьянство сослуживца Джека и его старого друга. Обозленный на руководство, он решает разоблачить происки КГБ в США. Тем более Джека уже нет, и он считает, что таким образом выполняет свой долг и мстит за него. Он достает кассету, присланную Джеком для своей семьи еще в девяносто первом. К ней прикладывает отчет Джека. Чтобы предать документы гласности, он выходит на автора скандальных статей о планах подземной войны – известного социолога Каймакова.
– Все ли тут достоверно? – поморщился генерал.
– В момент передачи Резцова убивают, – продолжил Межуев. – Это повысит достоверность.
– Да, пожалуй... А кто убивает?
Человек с расплющенным носом боксера вскочил со стула.
– Старший прапорщик Григорьев! – доложился он. – Я убиваю!
– У вас должно получиться убедительно, – одобрил Верлинов.
– При передаче присутствует Асмодей, – продолжил Межуев. – Он завладевает кассетой и передает ее Роберту Смиту. Асмодей предполагает, что Смит будет наблюдать момент передачи, значит, степень достоверности окажется чрезвычайно высокой.
– Что ж, план неплохой, – задумчиво проговорил Верлинов. – Надо тщательно проработать детали. Прокалываются всегда на мелочах. А где отчет?
Межуев положил на стол лист бумаги. Все внешние атрибуты документа были на месте – гриф «Совершенно секретно», красная полоса по диагонали. Так оформлялись все отчеты нелегалов.
«... В период с 10 по 21 июля 1991 года мною совместно с подсобным агентом Ченом проведено бурение в пустыне Мохаве, координаты: тридцать пять градусов северной широты, сто пятнадцать градусов западной долготы. В соответствии с планом „Сдвиг“ достигнута глубина сорок метров и заложен фугасный заряд расчетной мощности. Скважина зарыта, следы бурения уничтожены. Инициация возможна в любой момент. Джек. 25.07.91».
– Хорошо. – Верлинов отложил отчет. – Про «Сдвиг» они наверняка слышали, так что аргументация вполне достоверна. План утверждается.
Он поставил черными чернилами размашистую подпись в правом верхнем углу плана операции «Передача».
– Еще раз обращаю внимание: тщательно проработайте все мелочи.
Детали отрабатывали втроем: Межуев, Резцов и Григорьев.
– Видно, мне судьба влезть в эту операцию, – сказал Резцов. – Я должен был ему другой документ притащить, но явился инициативник, и вопрос отпал. И вот опять!
– Судьба есть судьба, – хмыкнул Григорьев, блеснув золотым зубом. – Я засажу в тебя два или три раза, все в грудь...
– Получить защитный жилет с цветоимитационной прокладкой?
– Зачем усложнять? Шмальну холостыми. – Григорьев покопался в кармане и вынул три «макаровских» патрона с пластиковыми полусферами вместо пуль. – Дело-то мгновенное: выстрелы, ты падаешь, все разбежались. Проверять никто не будет. Только упади естественно.
– Не впервой. Смотри, не ближе двух метров! А то можно морду опалить...
– Все будет нормально!
– Остальные участники операции об имитации знают?
– Нет. Ни Кислый, ни Асмодей не в курсе.
– Кстати, – вмешался Межуев. – Надо на время операции у Асмодея газовую игрушку отобрать. На всякий случай.
– Отберу, – кивнул Семен.
– Теперь давайте прогоним по этапам: подход, передача, отход... Морковин тоже инструктировал Каймакова, и тоже довольно подробно.
– Твоя задача проста: выйти из дела живым и здоровым. Делай то, что от тебя хотят, но помни – у тебя свой интерес, у них – свой. И они не совпадают! Поэтому если можно чего-то не сделать или сделать наоборот – тебе это на руку. Меньше риска для твоей шкуры. Имей в виду, очень часто «слепого» агента выводят из игры. Насовсем. Понимаешь?
Каймаков поежился и потрогал теменную кость.
– Чего же не понять...
Вовчик, как и обещал, купил патроны. Маленькая квадратная картонная коробочка с тяжелыми желтыми желудями. Один ряд не заполнен.
– Восемь тысяч за штуку, сволочи! – возбужденно пояснял он. – Взял двенадцать – откуда деньги? И так придется дверь варить одному жлобу...
Каймаков снарядил магазин, дослал патрон в ствол. Материальную часть он изучал в институте, на военной кафедре, в течение шести месяцев. Стрелял один раз – пять патронов: два пробных, три зачетных. Вряд ли он был готов к лихой перестрелке. Но тяжесть оружия придавала уверенность. Покрутив пистолет в руках, он засунул его за пояс, подпрыгнул. Может выпасть. Затянул ремень потуже. Теперь держится надежно, но невозможно сесть. Попробовал с одного боку, с другого. Наконец пристроил. Нормально и доставать удобно.
Каймакова одолевали дурные предчувствия, он нервничал, руки заметно дрожали. Странный звонок, странный сбивчивый разговор. Клячкин намекнул, что надо бы пойти и предложить себя в спутники. Морковин тоже советовал сходить: мол, дело прояснится. Советовать легко. И легко «прояснять дело» чужой головой и потрохами. А если по ходу неведомого ему сценария он должен превратиться в труп?
– Давай выпьем? – сказал проницательный Вовчик. – У меня осталось.
– Неси, – с облегчением сказал Каймаков.
После первой порции страх если и не отпустил, то ушел куда-то вглубь.
– Знаешь, какое у меня самое сильное воспоминание детства? – прищурился Вовчик. – Убежали с товарищем из детдома – и на север. В товарняках, на крышах, как придется... Он говорил – родня там есть... Вовчик разлил по стаканам остатки водки.
– На одном перегоне уцепились за поручни пассажирского вагона, стоим на ступеньках, а внутрь войти не можем. Ладно, думаем, на полустанке сойдем. А поезд курьерский, не останавливается, прет и прет, да скорость такая – не спрыгнешь. Мороз, ветер свистит, руки-ноги окоченели, на беду ссать охота, мочи нет... И вдруг чувствую... Вовчик расплылся в улыбке.
– Запах яблок! Сильный, свежий такой... Откуда? Ну, думать особо некогда, не до того, вот-вот упаду – и всмятку, мочевой пузырь разрывается... Короче, заревел, мне лет девять, Вовка – тезка постарше – тринадцать, что ли. Успокаивает: «Терпи, терпи, сейчас остановится, уже ход сбавляет». А какой там сбавляет... Не знаю, сколько длилось, но и вправду – стали на красный свет. Я перво-наперво отлил, а потом сунулись с Вовкой в собачий ящик, в нем вдвоем хорошо: ветра нет, лежишь валетом – греешь друг друга...
А поезд трогается! Открыли крышку – занято – мешок, огромный чувал с яблоками, вот откуда запах. Что делать? Выбросить к чертям и ехать или с яблоками остаться?
Поезд идет, пока медленно, мы чувал тянем, тяжелый, Вовка споткнулся о шпалу, упал... «Тяни, – кричит. – Не бросай!» А тут дверь настежь и проводник – он эти яблоки с юга везет, а шпана под носом увести хочет... Матерится, ногой машет, но не достает, а спрыгнуть боится.
Вцепился я в угол руками, зубами, дергаю, а сам чувствую, ноги не успевают, ход все больше, а проводник кочергой машет, по плечу достал... Упал я, волокусь по шпалам, а мешок не отпускаю... И вытянул все же! Эх ма!
Вовчик махнул рукой.
– Голодные... Наелись этих яблок – неделю понос мучил. Решили к теплу возвращаться. Вовка говорит: «Может, и нет никакой там родни, померзнем зазря – и все!»
И знаешь, до сих пор отчетливо так помню: мороз, руки-ноги отмерзают, ветер ледяной насквозь прохватывает, уссыкаюсь – и запах свежих яблок на морозе! Эх, жизнь-жестянка! Давай допивай!
Вовчик смахнул слезу. Такое случалось с ним крайне редко.
– Ты вроде тоже как беспризорник. Родители рано ушли, намыкался. А тут эти сволочи! Не бойсь, Вовчик всегда прикроет! А если припрет – не жди: стреляй, жми на гашетку, пока патронов хватит, а потом рви когти! Машинку лучше в воду бросить, чтоб отпечатки смыло, или в канализацию – люки везде есть... Каймаков взглянул на часы и стал собираться.
На другом конце Москвы готовились к операции Семен Григорьев и капитан Резцов. Кассету с пленкой и отчет Джека упаковали в плотный конверт и крест-накрест перетянули скотчем.
– Сойдет! – Резцов сунул пакет в потрепанный портфель.
– Давай я тебя подброшу, – предложил Семен.
Красная «девятка» без номеров довезла капитана до Крымского вала.
– Время есть, садись на троллейбус или пешочком. Счастливо!
Семен хлопнул коллегу по плечу.
– Морду не опали, – озабоченно сказал тот.
В условленном месте Семена ждал Асмодей.
– Где вы встречаетесь? – спросил прапорщик.
– У Парка культуры.
– Я высажу тебя на Зубовском. А сейчас слушай...
За прошедшее время они подружились, несколько раз совместно отдыхали с Ирочкой и Наташей, между ними даже возникло чувство взаимной симпатии.
Когда машина остановилась, Семен протянул руку.
– Давай свою игрушку, снимай кобуру.
Асмодей отодвинулся.
– Почему вдруг?
– Приказ руководства. На операции должны быть исключены любые сложности. А вдруг у метро к тебе привяжется милиция?
– Есть же разрешение... Семен пожал плечами.
– Мало ли... Попадутся скоты – захотят себе забрать или просто из вредности отвезут в отделение. И все насмарку. Снимай!
Асмодей медлил.
– Время идет! – Семен обхватил его за плечи, прижал к себе и сунул руку под пальто. – Повернись, неудобно... Асмодей дернулся, но безуспешно.
Прапорщик вытащил пистолет.
– Сунь его сюда! – Агент открыл вещевой ящик. – И не трогай. Вернусь
– сразу заберу.
Григорьев так и сделал. Выпутавшись из плечевой кобуры, Асмодей сунул ее туда же, захлопнул крышку. Если бы он мог, то явно запер бы ящик и ключ унес с собой.
– Не жадничай, никуда не денется! – Семен засмеялся и тем же жестом, что недавно Резцова, хлопнул по плечу Асмодея. – Давай вечером позовем девчонок и оттянемся как следует!
– Давай. – Асмодей немного напряженно улыбнулся в ответ.
– Ни пуха!
Семен рванул с места.
Встреча состоялась ровно в семь. Стемнело. Кислый и Асмодей стояли на набережной под вторым фонарем и, опираясь на парапет, смотрели на черную воду. В руках они держали тлеющие сигареты. Резцов подошел от Крымского моста, они немного поговорили и двинулись вдоль реки. Слева шелестели голые деревья парка Горького. Прошли одинокий прохожий и парень с девушкой. Набережная была пустынной.
Семен наблюдал за троицей в бинокль. Скоро его выход. Он извлек из кармана холостые патроны, потянулся под мышку. Душа противилась тому, что он должен был сделать. Гарантией выживаемости являлось умение мгновенно выстрелить в нападающего. Зарядив в пистолет три холостых, он утрачивал эту способность.
Семен присвистнул. В голову пришла блестящая мысль.
Он ссыпал холостые обратно в карман и открыл вещевой ящик. Игрушка Асмодея отлично подойдет для имитации. Недавно она выполнила прекрасно подобную функцию.
Кислый, Асмодей и Резцов приближались. Капитан выразительно жестикулировал.
Семен достал «вальтер». Недавно он собственноручно заряжал его, первыми шли шумовые патроны, один дослан в ствол. Вряд ли Асмодей нарушил порядок... Прапорщик слегка оттянул затвор и увидел, как зацеп выбрасывателя вытаскивает из патронника блестящий латунный цилиндр. Все в порядке. Пружина мягко вернула затвор на место.
Резцов полез в портфель. Пора! Григорьев повернул ключ зажигания. Передача состоялась. Пакет взял Кислый. Асмодей знает, что должен им завладеть. Когда начнется сумятица, он ею воспользуется. Если не обалдеет от неожиданности... Прапорщик опустил стекло.
Резцов пожал спутникам руки и быстро пошел навстречу машине. Кислый и Асмодей повернули обратно. Григорьев дал газ. Он нарочно разогнался, ревя двигателем, и со скрипом затормозил. Кислый и Асмодей повернулись.
До Резцова было два с половиной метра, как он и просил. Семен высунул в окно руку с пистолетом. Капитан подмигнул. Григорьев дважды нажал на спуск.
И мир перевернулся.
Уловить разницу между газовым калибром восемь миллиметров и боевым семь шестьдесят пять или ощутить лишние сорок граммов, приходящиеся на пули, практически невозможно. Но стрельба расставляет все по местам.
Рывки отдачи и ощутимые удары в грудь Резцова, отбросившие его к ограде, до абсурда естественная поза убитого человека чудовищно изменили все вокруг Семена Григорьева.
«Подставили», – мелькнула первая мысль. Он сам проводил много оперативных комбинаций и знал, как ничего не подозревающий гражданин вдруг совершает то, о чем и не помышлял и что мгновенно и навсегда ломает привычную жизнь.
Какой-то чудовищный план мог теперь использовать его самого в качестве пешки. Убитый товарищ изломанной куклой лежал на мокром грязном асфальте. Набережная вставала дыбом, левой рукой он вцепился в руль, правую поднес к глазам. В ней был зажат безобидный газовый пистолет, ставший по чьей-то злой воле смертоносным оружием.
Желтые пятна фонарей увеличивались в размерах, вращаясь вокруг. Дзинь, дзинь... В лобовом стекле появились круглые пробоины, окруженные густой сеткой круговых и радиальных трещин. В пяти метрах Кислый двумя руками, как в кино, наводил на него пистолет.
Реальная опасность включила рефлексы боевой машины одиннадцатого отдела Семена Григорьева. Набережная легла на место, и он дал газ, стремясь сбить противника раньше, чем тот успеет выстрелить еще раз. Но третья дырочка возникла прямо напротив лица, и пуля вошла точно между глаз.
Каймаков продолжал стрелять по врезавшейся в бордюр машине. Пакет валялся на земле. Асмодей инстинктивно подхватил его и бросился бежать. В ограде парка он заметил дыру и юркнул туда.
– Что случилось? – растерянно спросил стоявший за забором человек. Асмодей оттолкнул его и рванул по талым сугробам через кусты.
Когда затвор застопорился в заднем положении, Кислый бросил пистолет в воду и побежал к мосту. Навстречу мчалась «Волга» с зажженными фарами. Черт! Он резко повернулся. «Волга» притормозила, распахнулась дверца.
– Прыгай, быстро!
«Морковин», – подумал Каймаков и повалился на сиденье. «Волга» набрала скорость. Вместо сыщика «Инсека» рядом сидел крупный, коротко стриженный мужчина с малоподвижным, будто каменным лицом.
– Военная разведка, – представился он. – Меня зовут Карл, а это Франц.
Человек за рулем походил на него, как братблизнец.
– У нас задание охранять вас...
Еще недавно Карл хотел убить Каймакова, выполнил все, что для этого требовалось, и думал, будто достиг цели. Приказ все изменил. Он не помнил прежнего желания и был готов любой ценой защищать Унылого.
Морковин с Сергеевым находились в «Фольксвагене», следующем за «Волгой».
– Кто ж это нас опередил? – Морковин висел на хвосте у Франца.
– Это наши, – как всегда, нехотя сказал Сергеев. – У них приказ охранять, вот они и охраняют.
Человек, стоявший за забором парка, осторожно вышел на набережную. Резидент ЦРУ в Москве обозначал его в своих документах псевдонимом Казанова. В миру он звался Вадиком Кирсановым, а постоянные посетители валютного бара гостиницы «Славянская» знали его под прозвищем Красавчик.
Казанова осторожно прошел мимо изрешеченной машины, осмотрел труп Резцова и медленно двинулся дальше. Поймав такси, он поехал домой. На полдороге позвонил из автомата.
– Пришли двое, потом еще один. Разговаривали, этот последний передал пакет. Тут его и замочили из машины... Красная «девятка», номера нет... Мертвее не бывает, из груди лужа крови вытекла... Нет, его один из оставшихся замочил. Раз десять палил, всю машину разнес... Сам видел, вблизи, потом подошел... Два трупа, точно...
Доложив, Красавчик поспешил домой – в девять назначено свидание с новой киской. И он успел.
Асмодея трясло.
«Вот закрутили, гады, своих бьют, – нервно думал он. – Это чтоб американец поверил... А как у них со мной расписано?» Он позвонил Смиту.
– Все в порядке, подъезжайте. – Он назвал адрес. – Возьмите по дороге хорошей выпивки, чтобы я не сдох... Потом набрал номер Межуева.
– Почему Семен не объявился? – встревоженно спросил майор. – Как прошло?
– Прошло отлично, чтоб вы посдыхали! – Язык у Асмодея заплетался. – Пакет у меня, скоро приедет друг. А Семена пристрелили. И второго тоже. Сволочи вы все!
Он бросил трубку.
Американец принес водку, виски и коньяк. Нетерпеливо он вскрыл пакет и, пока Асмодей накачивался всем подряд, прочел документ. Раз, другой, третий... Потом вставил кассету в видеомагнитофон, просмотрел.
Несмотря на длительный опыт и железную выдержку, он чувствовал прилив радостного возбуждения. В руки попало то, что надо!
Краем уха он слышал об утечке информации по дейтериевой бомбе. Этим делом занималось АНБ и село в лужу: взять русских шпионов не смогло, потеряло своего офицера. Какая-то темная история приключилась с подозреваемыми. Не то несчастный случай, не то ликвидация... Но документальных материалов не осталось.
И – вот они! Причем занимались эти парни не только бомбой... В ЦРУ имелась информация об операции «Сдвиг», и если обратиться к геологам, то можно узнать, что они готовили в Мохаве. Не исключено – кольцо замкнется!
Разведчик не должен поддаваться чувствам. Особенно опасна радость – она притупляет бдительность. Проваливаются, как правило, на одном: полученной секретной информации. Именно она служит уликой, позволяющей выслать из страны сотрудника с дипломатическим иммунитетом или упрятать в тюрьму какого-нибудь шпиона-журналиста.
Смит стер отпечатки пальцев с кассеты и документа, вновь упаковал в пакет.
Присоединившись к Асмодею, выпил водки, подробно расспросил о происшедшем.
Инсценировка исключалась. В девяносто четвертом году убивать двух человек в центре Москвы может позволить себе только бандитская группировка, но ни одна из специальных служб.
– Послушайте, Виктор, я оставлю у вас пока этот пакет, – сказал Смит.
– Завтра мы встретимся в городе, вы передадите его мне, а я отдам ваши документы. Правительственное приглашение и въездную визу. Вылететь можем вместе, вечером.
– Согласен, – пьяно кивнул Асмодей.
Когда американец ушел, он вызвонил Ирочку. Без специального задания девушка не проявляла энтузиазма и требовала материального стимулирования. Вначале она-сослалась на плохое настроение, потом на головную боль, наконец – на женское нездоровье.
– Я тебе приготовил подарок, – бархатным голосом посулил Асмодей. Мысль о ночлеге в одиночестве была невыносимой. А к Ире он испытывал необъяснимо сильное влечение. – Очень щедрый подарок.
– Ну ладно, только ради тебя, – согласилась она.
– Ты что, сдергиваешь? – недовольно спросил Сергей.
Ирочка стояла на четвереньках, а он пристроился сзади и, держась за бедра, ожидал окончания разговора, слегка покачиваясь взад-вперед.
– Да, дела. – Девушка передала трубку Саше, который застыл на коленях прямо перед ее лицом и ждал еще более нетерпеливо, потому что, в отличие от товарища, вообще не мог предпринимать никаких действий, пока она болтала. – Так что давайте по-быстрому... Потом она сбегала в душ, сноровисто, как солдат, оделась.
– У него баксы есть? – лениво спросил развалившийся на кровати Сергей.
– Кажется, нет. А вообще – он богатенький Буратино. Дает всегда новенькими бумажками по пятьдесят штук.
– Вытряси его, пока будет спать, – посоветовал Саша. – А что? Завтра вечером мы улетим, а когда еще вернемся... Компания собиралась в Турцию и планы имела грандиозные.
Ирочка сразу подумала о Межуеве и Семене. Эти найдут везде... Но за границу из-за такого пустяка не сунутся, а когда вернется... Тогда видно будет! Ирочка не любила заглядывать далеко вперед и не умела этого делать.
– Можно попробовать... Она грациозно прошлась по комнате и взяла с полки видеокассету.
– Значит, надо его хорошенько расслабить...
– Ну ты там не очень, я ревную, – сказал Сергей.
В одиннадцатом отделе царил невероятный переполох.
– Как это получилось?! – Верлинов был красен лицом и кричал так, что вздувались жилы на шее. Никто из сотрудников никогда не видел его в подобном состоянии.
Межуев снова начинал пересказывать отчет бригады, контролировавшей передачу, но генерал не слушал.
– Как это получилось?! Почему убит Резцов?! Откуда оружие у Кислого?! Вы что, с ума все посходили? Кто так готовит операции?!
– Конечная цель достигнута, – почтительно, но твердо вставил Дронов.
– Причем резко возросла достоверность передачи. У американцев там оказался агент, он доложил, что двое убиты...
– Так, может, весь отдел перестрелять, чтобы сильнее поверили? – Верлинов стукнул кулаком по столу. – Всем ожидать на местах. Готовность номер один!
Оставшись один, он выпил две таблетки седуксена. Бешено колотилось сердце, головная боль свидетельствовала о поднявшемся давлении.
Такой прокол всегда чреват неприятностями, но сейчас, когда все на грани: или – или... Генерал нажал кнопку.
Исполнительный начальник секретариата застыл на пороге.
– Принесите план операции «Передача»! – приказал Верлинов.
– Есть! – Седой подполковник являлся воплощением четкости работы, которую начальник одиннадцатого отдела так ценил в подчиненных.
Через час прибывал самолет с остатками каракумской экспедиции. И с восемью гробами. Надо официально списывать потери, к ним можно добавить и Резцова с Григорьевым. Версия: налет моджахедов на таджикско-афганской границе. Там есть наши войска, и пребывание спецгруппы легко залегендировать.
Верлинов набрал по «вертушке» номер. Один, второй, третий... Раньше трубку брал обязательно хозяин спецтелефона, лично. Теперь по двум ответили референты, спросили фамилию и... не соединили. Один бывший друг и покровитель оказался занят, второй якобы отсутствовал. Третий абонент ответил, но разговор получился короткий и сухой: дескать, правительство больше не занимается подобными вопросами. Все должно быть по закону и разрешаться в рамках ведомства. Никаких специальных решений и незаконных санкций отныне не существует.
– Етить их мать!
Положив трубку, Верлинов протер вспотевший лоб. Дело плохо. Он достаточно знал коридоры власти, чтобы сообразить: подул совсем другой ветер. Отношение переменилось. Пока непонятно, к нему лично или к отделу в целом.
– Разрешите?
Начальник секретариата занес план операции «Передача». В правом верхнем углу красовалась размашистая подпись генерала Верлинова. Этого было достаточно. За провал несет ответственность начальник, утвердивший негодный документ. В тонкости никто не вдается.
Верлинов прошел в комнату отдыха, скомкал злополучный листок, щелкнул зажигалкой. Пламя быстро сожрало бумагу, осталось растолочь пепел, спустить воду и вымыть руки.
Теперь – задним числом – приказ о командировке спецотряда в Таджикистан для проведения мероприятий по обеспечению безопасности российских воинских гарнизонов в приграничных районах. В список отряда вписать капитана Резцова и старшего прапорщика Григорьева. Договоренность с командованием российской дивизии, инструктаж оставшихся в живых людей. Торжественные похороны, награды погибшим, награды и лучшее лечение раненым, материальная помощь...
Ровный поток мыслей оборвался. Подспудное беспокойство сформировалось в четкий вопрос: почему начальник секретариата отсутствовал так долго?
Верлинов нажал клавишу интерфона.
– Где находился план «Передачи»?
– У подполковника Дронова.
– Когда он его взял?
– Час назад. Надо было что-то уточнить...
Генерал съежился в кресле, как простреленный снайпером шар самоспасателя. Теперь предстояло падение.
Страхуется не только он, но и подчиненные. И лучшей страховкой для Дронова является ксерокопия выполненного его людьми плана, утвержденного начальником одиннадцатого отдела.
– Зачем вы отдавали план? – Голос генерала был спокойным и не выдавал владевших им чувств. – Почему не спросили меня?
– Но операция разработана их отделом, – удивленно оправдывался подполковник. – Специальных указаний не поступало...
– Какие вам, долбоебам, специальные указания нужны? – тихо и страшно спросил Верлинов. – Операция привела к гибели сотрудников, значит, план становится строго подконтрольным документом, режим его обращения ограничивается... Ну ладно... Отправляйтесь в кадры! Выслуга есть, вот и оформляйте пенсию. Хватит штаны просиживать и всякой херней заниматься...
– Но я...
Верлинов, не слушая, отключился, перещелкнул клавиши и отдал распоряжение своему заместителю по кадрам. В подобных случаях он действовал быстро, жестко и никогда не менял принятого решения.
Асмодей встретил Ирочку широкой улыбкой, поцеловал в румяную свежую щеку, галантно помог снять шубу. Девушка осталась в полупрозрачной красной гипюровой кофточке, блескучих черных колготках и узких высоких красных сапогах на «шпильках».
– Нет слов. – Асмодей подкатил глаза. – Так и иди, не разувайся...
Изящно покачивая бедрами, девушка прошла в комнату. Не вполне трезвый Асмодей жадно рассматривал высокую стройную фигурку.
«Взять ее с собой, что ли, – мелькнула шалая мысль, явно подсказанная чувственностью и алкоголем. – Вдвоем веселей, надежней и вообще...»
Но остатки трезвого разума подсказали, что элементарной чистоплотности и хорошего исполнения сексуальных упражнений недостаточно для посвящения в план, от успеха которого зависит собственная жизнь.
– Где же подарок? – капризно спросила Ирочка, осматриваясь.
Асмодей выложил на стол заранее приготовленные пять купюр.
– Очень большая щедрость! – Девушка скривила накрашенные бледной помадой губы. – Я тебе такое принесла...
Из маленькой красной сумочки, переброшенной через плечо, она достала картонную упаковку.
– Знаешь, сколько стоит эта кассета? Не меньше миллиона долларов! Я тут такое вытворяю... Но раз ты скупердяй... Она спрятала кассету обратно.
– Я ухожу...
– Нет, нет, нет. – Асмодей поспешно бросился в спальню, вытащил из-под кровати сумку. Кроме тугих розовых блоков с «куклами», там россыпью лежало несколько десятков купюр. Он отобрал с десяток и вернул сумку на место.
Наблюдавшая сквозь щель в портьерах, Ирочка бесшумно шагнула назад.
– Вот добавка. – Асмодей оттянул черные колготки и вложил туда десять пятидесятитысячных бумажек.
– Ты – душка! – Тонкие руки обвили его шею, горячее гибкое тело плотно прижалось, длинная нога легла на поясницу.
Ирочка так умело выполнила почти цирковой номер, что Асмодей не удержался и поцеловал ее в губы, хотя обычно старался этого избегать.
Когда он проснулся, Ирочки уже не было. На зеркале трюмо помадой был нарисован мужской половой орган в возбужденном состоянии. На столике лежала записка.
«Мой дорогой! Каждый из нас выполнил свои обязательства, я – так даже сверх договоренности. Больше не увидимся. Извини, если что не так. Оставляю память о себе. Пока».
Подписи не было.
– Что она выполнила сверх договоренности? – пытался вспомнить Асмодей, но никак не сумел.
А вот и сувенир на память: кассета, на которой Ирочка в течение сорока минут изощренно и самозабвенно занимается сексом сразу с двумя парнями.
Подчиняясь шестому чувству, Клячкин заглянул в сумку и обнаружил, что «куклы» исчезли. Граната по-прежнему находилась на месте, завернутая в рубашку.
– Ну что ж, Ириша, счастливо тебе погулять... Асмодей позвонил Межуеву.
– Вчера он оставил пакет, сегодня заберет.
– Где?
– Я должен позвонить.
– Ага...
Асмодей понял, что телефон прослушивается, впрочем, он и раньше это подозревал.
– Мне нужен адрес жены и паспорт с выездной визой в США. Желательно сегодня.
– У нас большая запарка, сам понимаешь. Не раньше, чем через два-три дня.
«Хотят подержать на крючке, – подумал Асмодей. – Может, зачем-то понадоблюсь...»
Он созвонился со Смитом, договорился о месте встречи, почти физически ощущая, как каждое слово записывается на магнитную ленту.
Вдруг от неожиданной мысли Асмодея бросило в пот. Что, если его схватят во время передачи пакета американцу? Разоблачение иностранного шпиона и своего, отечественного, предателя – хороший показатель работы контрразведки, им можно прикрыть любые проколы.
Да, похоже, именно этим дело завершится... Он сыграл нужную роль в чужой игре. Роль пешки. А пешку легче всего принести в жертву.
Клячкин, он же Фарт, он же Адвокат, он же Таракан, он же Асмодей и он же Проводник, хотя о присвоенном резидентурой ЦРУ псевдониме он ничего не знал, собрал весь опыт своей многогранной натуры и погрузился в сложные и запутанные размышления о том, как выбраться невредимым из чужой игры, ведущейся по неизвестным ему правилам.
И в конце концов придумал.
В два часа тридцать минут в проходном подъезде одного из старых арбатских домов Асмодей передал идущему навстречу человеку пакет, взамен взяв конверт из глянцевой белой бумаги. Они даже не остановились и не замедлили движения. На языке профессионалов такая передача называется «моменталкой». Роберт Смит был заметно напряжен, Асмодей, наоборот, – совершенно спокоен. Он был готов к тому, что во дворе у мусорных баков ему закрутят руки за спину, однако ничего не произошло.
Асмодей глубоко, с облегчением вздохнул и перестал существовать. Тут же исчез и Проводник. Из узкого сквозного дворика вышел Виктор Клячкин, только что обманувший сразу две специальные службы.
Что делать! Когда играешь по чужим правилам, приходится страховаться. За передачу американцу прощальной записки Ирочки не упрячут на пятнадцать лет в тюрьму, как за совершенно секретный отчет. Правда, Роберт Смит удивится несколько фривольному подтексту письма, возможно, посчитает, что «что-то не так» и не извинит за это, несмотря на «оставленную память». Хотя, если верить Ирочке, «память» тянет не меньше, чем на миллион долларов.
Клячкин шел по маршрутам Фарта и Адвоката, и на этих маршрутах его ждали.
Серая «Волга» оперативного отдела ГРУ остановилась у дома Каймакова.
– Вот телефоны. – Карл протянул белый квадратик бумаги. – Если нас нет на месте, позвоните дежурному и передайте все, что надо.
Франц тем временем нырнул в подъезд и вскоре вернулся.
– Все чисто. – И без всякой связи с предыдущим добавил: – Вымойте руки спиртом. Тогда парафиновый тест на продукты выстрела будет отрицательным.
«Волга» сорвалась с места.
– Ну как?
Из темноты вынырнул Вовчик с клеенчатой сумкой в руках.
– Я давно тебя поджидаю. Если что...
Он похлопал по сумке и тут же сунул туда руку: высветив их ярким светом фар, скрипнул тормозами «Фольксваген».
– Не надо, – сказал Каймаков, разглядев Морковина.
Сыщики поднялись с Каймаковым в квартиру. Он привычно хотел провести их на кухню и включить воду, но Морковин отрицательно покачал головой.
Они с Сергеевым зашли в комнату, извлекли микрофон из телефона, потом отодвинули шкаф и вытащили «клопа» из стены. Когда приборы были спрятаны в металлические коробочки. Морковин вздохнул.
– Откуда у вас оружие?
– Нашли во дворе после перестрелки, – шепотом ответил Каймаков.
– Можете говорить нормально. – Морковин взглянул на Сергеева. – Что скажешь?
– Меня не было ни там, ни здесь.
– Это понятно. А по сути дела?
Сергеев задумался.
– В любой оперативной разработке убийство исключено, возможна только инсценировка.
– Он застрелил его! – тонким голосом сказал Каймаков. – Я видел все вблизи!
– Одно из двух, – упрямо повторил Сергеев. – Или это не убийство, или это не разработка.
– Есть и третий вариант, – медленно проговорил Морковин. – Операция вышла из-под контроля. Но в любом случае... Замолчав, он рассматривал Каймакова.
– Почему вы сняли микрофоны? – нервно спросил он.
– В любом случае наступает стадия «зачистки». Ликвидируются вещественные доказательства и.. Есть у вас место, где можно переночевать?
Таких мест у Кислого было целых два.
Квартира Верки Носовой и Вовчика. Но у Верки место вполне могло оказаться занятым.
– А что будет завтра, послезавтра? Не просижу ведь я всю жизнь в чужих квартирах?
– Главное, пережить сегодняшнюю ночь. В спешке, сумятице могут быть приняты самые острые решения. А завтра можно собрать журналистов, пригласить адвоката. Словом, обстановка разрядится...
Каймаков немного подумал и позвонил Верке. Если уж прятаться, то лучше делать это дальше от дома. К счастью, у нее никого не было.
– Что, зацепило? – довольно засмеялась девушка. – Давай приезжай... «Фольксваген» провез Кислого через половину Москвы, а частные сыщики сопроводили его до дверей Веркиной квартиры.
– Завтра в восемь мы за вами заедем. Без нас не выходите, – сказал Морковин на прощание.
Васильев подходил к своему дому, предвкушая горячую ванну, ужин со стаканом водки и крепкий, успокаивающий сон. За прошедшие дни он похудел, появились мешки под глазами, на нижней челюсти справа расцветал желтым большой кровоподтек от автоматного приклада.
Он уже знал, кто погиб: самолет прилетел вчера, и он его встречал. Первым из раздутого брюха транспортника выпрыгнул старший десятки «альфовцев». Они обнялись.
– Слушай, как тебя зовут? – спросил Васильев.
– Юра. – На грубом, словно из обожженной глины, лице появилась улыбка, будто кто-то сидящий внутри расстегнул «молнию» защитной маски.
– А тебя?
– Борис.
Из самолета выходили уцелевшие и легко раненные участники экспедиции, потом вынесли шесть носилок. Джека, дублера Чена, Богосова и его ассистентов, двух водителей и повара Вовы Васильев не увидел и все понял. В бою, как правило, погибают наименее подготовленные к нему люди.
Погруженный в размышления, майор открыл дверь подъезда и направился к лифту. С двух сторон к нему устремились крепкие парни, каждый держал в руке обнаженный ствол. Третий держал его под прицелом с безопасной дистанции, контролируя каждое движение.
– Стоять спокойно, есть разговор, – сказал Гена Сысоев, который командовал захватом.
Васильев замер. В случайности он не верил, да и на обычных грабителей нападающие не были похожи.
– Мы из Юго-Западной группировки. А ты входил в квартиру Васьки Зонтикова. Так?
Майор молчал. Нападение в связи со службой, в собственном доме! И не иностранных диверсантов, а обычных бандитов! Такого в практике одиннадцатого отдела никогда еще не было!
– Короче, деньги надо отдать! Хоть вы из солидной фирмы – все равно. Так решили на самом верху, иначе бы мы не пришли. На самом верху! Три дня сроку, полтора арбуза – на бочку. «Накидка» Божеская.
– А на кол сесть не хочешь? – спокойно спросил Васильев. – Ты, видно, шизоид!
– Три дня сроку, – повторил Сысоев. – Найдете, куда принести. Нас все знают – мы не прячемся. Не чужое требуем – свое!
Васильев вздохнул. «Стереть» всех троих прямо сейчас! Не получится... Но уж позже...
– Ты хоть соображаешь, что делаешь? – печально сказал майор, будто обращаясь к мертвому.
– Это ты ничего не соображаешь. Знаешь, что сказали там, наверху? Что вы откололись и представляете только самих себя. А ваш Верлинов всем надоел!
Последняя фраза потрясла Васильева до глубины души. Потому что бандит не мог, никак не мог знать того, что он сейчас сказал! Не мог знать ни фамилии генерала, ни о самостоятельности отдела, ни о недовольстве его начальником в высших сферах. И если он все же знает все это, значит, напрямую связан с самым верхним эшелоном!
Хлопнула дверь. Васильев стоял в вестибюле один и тряс головой, точно получил по ней сильнейший удар. Так оно, собственно, и было.

Глава двадцать пятая

Руководитель акционерного общества «Страховка» принимал посетителя. Настолько важного, что выставил из офиса телохранителей – до сих пор такого не случалось ни разу. Рассматривая несколько небольших фотографий и ксерокопию документа, Седой так разволновался, что не мог усидеть на месте: дело требовало немедленных и решительных действий, хотя он совершенно не представлял – каких именно.
Отперев собственный сейф, он достал деньги из личного фонда и вручил посетителю.
– Мы оформим еще беспроцентную ссуду в одном из банков и сами ее погасим. – Седой старался не показывать волнения. – Давайте держать связь, вот мои телефоны.
Посетитель взял плотный прямоугольник солидной визитной карточки с золотым обрезом.
– Мне пока лучше не звонить, – сказал он. – А я буду пользоваться автоматом. Но по телефону – ничего конкретного.
Посетитель встал. Седоголовый, в штатском костюме, он выглядел старше своих лет и был похож больше на пенсионера, чем на подполковника госбезопасности.
Многолетний начальник секретариата одиннадцатого отдела всегда мечтал о доме в Подмосковье. Верлинов строил дома многим, но в данном случае на него вряд ли можно было рассчитывать. Поэтому отставной подполковник рассчитывал на себя.
Оставшись один, Седой позвонил заклятым врагам – Крестному, Антарктиде, Клыку. Впервые за все время борьбы между ворами и «новыми» собиралась совместная сходка не для разбора взаимных претензий, а для защиты от общего врага.
Верлинов думал, что неприятности достигли пиковой величины, но он ошибался. Звонок по защищенной линии буквально уничтожил его. Генерал только слушал и слабым голосом задал несколько вопросов, тихо поблагодарил информатора, сохранившего верность в критический момент. Он хорошо знал, что такое случается нечасто.
Мысли метнулись к изящному «маузеру» на поясе и к комнате отдыха, но срикошетировали в родную квартиру, к жене и внуку, оборвавшись без формирования окончательного решения.
По экранированной связи он соединился с директором института.
– Сколько еще нужно времени?
– Немного, – отозвался Данилов. – Два-три дня. Мы бы успели раньше, но там оказались вкрапления гранита... В распоряжении Верлинова было не более суток.
– Работы прекратить, – приказал генерал. – Шахту законсервировать, вход в нее взорвать. Карту целей и координатную сетку доставить ко мне, немедленно.
Рука нащупала выпуклость на поясе, под рубашкой. Стреляться нельзя. С мертвыми не считаются, их не боятся, значит, семья остается беззащитной. К тому же мертвые не могут возвращаться к прерванной битве и доводить ее до победного конца.
Надо было действовать. Сутки – это много, но и дел предстояло немало. Верлинов отдал команды начальнику компьютерной группы, лично побывал на складе специального оборудования и вооружения, передал несколько шифровок, подписал приказы о награждениях и материальной помощи семьям погибших, распорядился об организации похорон.
Вызвал с отчетом Дронова и Межуева, выслушал, не поднимая глаз от стола и ощущая бешеную ненависть к ничтожным тупоголовым идиотам, прооравшим выигрышное дело.
– Где сейчас Асмодей? – по-прежнему глядя в стол, спросил генерал.
Дронов молчал. Межуев поерзал на стуле.
– На квартире его нет: телефон не отвечает. Но встреча со Смитом прошла, передача состоялась... Он у нас на поводке – ждет паспорта с выездной визой и адреса жены. Значит, никуда не денется!
Верлинов поднял голову, и страшные, с расширенными зрачками глаза повергли подчиненных в смятение. Дронов понял, что генерал знает про снятую им ксерокопию. Межуев просто ощутил смертельную угрозу и не ошибся: Верлинов прилагал огромное усилие, чтобы не пристрелить его на месте.
– Немедленно проверить квартиру! – сквозь зубы процедил генерал, и Межуева словно ветром вынесло из кабинета.
Примчавшись на конспиративную квартиру, майор обнаружил на зеркале трюмо изящный рисунок Ирины, под ним лежал сверток с подлежащими передаче Смиту документами. На свертке Асмодей скопировал рисунок, только выполнил его ручкой и с меньшим профессионализмом. Однако смысл изображения не допускал двояких толкований.
"Особой важности.
Начальнику морского отделения, подполковнику госбезопасности Сушнякову.
Приказываю Вам подготовить и осуществить боевую операцию по типовому плану «Переход». Для проведения операции необходимо 14 апреля 1994 года к 19 часам 30 минутам выдвинуть подводную лодкуноситель, имеющую на борту СПЛ, комплект легководолазного снаряжения и буксировочный скуттер, в квадрат «С-II», на створ маяка и скалы «Перо». В период с 20 до 03 часов принять на борт человека с письменными полномочиями от меня лично. В дальнейшем действовать по его указанию.
Дополнительные условия:
1. Местоположение ПЛ обозначить мигающим белым и ровным зеленым огнями. В случае пониженной видимости зрительные сигналы дублировать радиопеленгом на волне...
2. Уведомить начальника погранрайона о выходе в нейтральные воды в период с 20 до 03 часов по курсу от точки приема.
Начальник одиннадцатого отдела генерал-майор Верлинов".
Подполковник госбезопасности Сушняков, одетый в морскую форму капитана второго ранга, несколько раз перечитал шифротелеграмму и сжег ее, как предписывал вид примененного шифра.
Типовой план «Переход» означал заброску агента на территорию другого государства и последние десять лет не задействовался ни морским отделением, ни одиннадцатым отделом в целом.
Высокий, сухопарый, как все боевые пловцы, Сушняков озабоченно посмотрел на хронометр. База располагалась в Камышевой бухте на мысе Херсонес, неподалеку от Севастополя, из двух лодок-носителей на рейде находилась лишь одна, и он прикидывал этапы: заправить топливом под завязку, загрузить снаряжение, проверить агрегаты сверхмалой подводной лодки, провести регламентные работы, обогнуть полуостров и достигнуть квадрата «С-II» под Новороссийском. Времени оставалось в обрез.
Сушняков включил систему внутренней связи и принялся отдавать команды.
До конца дня Верлинов встретился с соратниками, коротко рассказал о происшедшем и подвел итоги:
– ГРУ нас переиграло. Вернее, меня. Из-за моих идиотов. Про вас никто не знает, а я ухожу. Пока... Генералы молчали.
– Мне нужен вертолет. Завтра в девятнадцать, в Краснодаре, – сказал Верлинов, ни к кому не обращаясь.
Он знал жизнь и не удивился бы, если бы у присутствующих вдруг объявились срочные дела и они разошлись, оставив его один на один с проблемами.
– Вертолет будет, – сказал Черкасов. – Что еще требуется?
Верлинов пожал плечами.
– Ждать. Я думаю, ситуация изменится. И довольно скоро. Только... Он внимательно осмотрел каждого.
– Чтобы не было хамства к семье. Проконтролируйте... Я, правда, заготовил одну психологическую штучку... Но все равно...
– Сделаем, – кивнул Карпенко.
– Я могу выделить людей для охраны, – подтвердил Борисов.
– Если до этого дойдет... Ну, прощаемся!
Похороны начались в десять, в это же время открылось заседание Государственной думы. Отчет специальной следственной комиссии стоял в повестке дня третьим вопросом.
Процедура погребения была обставлена скромно. Участок земли выделили на окраине кладбища, сотрудники одиннадцатого отдела и в штатской одежде отличались от родственников и друзей погибших. Верлинов в парадной генеральской форме произнес прощальную речь. Он всегда хорошо говорил, но сейчас превзошел себя – слезы появились даже на глазах крутых и отнюдь не сентиментальных мужиков.
Десять гробов одновременно опустили в сырую землю, грянул общий залп. Мемориальный комплекс тоже планировался один, генерал уже утвердил архитектурный проект и надпись: «Героям, павшим в бою за Родину». Смета расходов также была подписана.
Межуев стоял сзади и, слушая надрывный плач и глухие удары комьев земли о дерево, подумал: ведь эти десять гробов – цена той кассеты, которая сейчас лежала в его сейфе, украшенная непристойным рисунком. Страшная цена оказалась уплаченной напрасно, и он ощущал в этом свою вину, хотя ощущение было смутным и неопределенным. Он видел лицо Верлинова, и казалось, генерал выделяет его в толпе и прожигает ненавидящим взглядом. На душе было тяжко.
Когда отгремел залп комендантского взвода, почти все присутствующие в скорбной толпе мужчины извлекли из-под пиджаков пистолеты и трижды выстрелили вверх. Пример подал генерал, первым обнаживший оружие.
Вернувшись в штаб-квартиру одиннадцатого отдела, Верлинов доделал срочные дела и разобрался с личными бумагами. Вспомнив о дубоголовом Межуеве, секунду подумал. Оставлять безнаказанным срыв грандиозной операции и крушение личной судьбы он не собирался. Следовало только найти подходящий способ. И, конечно же, он его вскоре нашел.
К третьему вопросу Государственная дума приступила после обеда. Костолицый депутат с растрепанными кустистыми бровями – председатель комиссии – основательно расположился на трибуне, водрузил на нос очки с дымчатыми стеклами и хорошо поставленным голосом начал оглашать стопку машинописных листов отчета:
– Поводом к проведению специального расследования послужили неоднократные выступления в отечественной и зарубежной печати, депутатские запросы и обращения граждан...
Верлинов сел в служебный автомобиль и поехал на полигон одиннадцатого отдела, располагавший взлетно-посадочной полосой, позволяющей принимать и отправлять почти все типы самолетов.
Телохранители перегрузили в арендованный «Як-40» две брезентовые сумки армейского образца, генерал крепко пожал каждому руку.
– Когда вас встречать, Валерий Антонович? – спросил старший группы охраны.
Верлинов молча смотрел ему в глаза, и было во взгляде генерала нечто такое, что вызвало в душе главного телохранителя смутную тревогу.
– Я сообщу, Виталий, – тихо сказал он наконец. И, прокашлявшись, повторил уже громче и увереннее: – Я обязательно сообщу.
Ступив на трап, генерал обернулся.
– Будьте ближе к моим, пока я в отъезде.
Телохранители пронаблюдали, как самолет взлетел, развернулся и взял курс на юг. Серебристый силуэтик хорошо выделялся на фоне голубого весеннего неба.
– ...Проверкой опубликованных в печати сообщений бывшего военнослужащего срочной службы Борули установлено, что, согласно документам, он служил в войсковой части 9210, но на самом деле проходил службу в подразделении 0087, принадлежащем одиннадцатому отделу бывшего КГБ СССР...
Докладчик на миг оторвался от бумаг и оглядел настороженно слушающих депутатов. В ложе правительства заместитель министра обороны шептал что-то незнакомому генералу. Оба улыбались.
– Операция «Бумеранг» проведена блестяще, – говорил замминистра. – Всех причастных представьте к поощрению.
Незнакомый председателю комиссии генерал являлся заместителем начальника Главного разведывательного управления.
– Списки уже подготовлены, – уважительно доложил он. – Но Верлинов – крепкий орешек. Теперь надо выдержать откатную волну. Главный свидетель под круглосуточной охраной, ему установлена пенсия. Доволен!
– А этот... Социолог или кто он там... Который писал... Он под контролем?
– Конечно. Ведь они с Борулей идут в одной связке. Он... вспомнил: Каймаков – железная подпорка для главного свидетеля!
Внезапный отъезд генерала насторожил Дронова. Когда он узнал, что Верлинов улетел в неизвестном направлении, подозрения усилились еще больше.
Подполковник вызвал к себе Межуева и, ожидая майора, анализировал сложившуюся ситуацию.
Операции «Пустыня» и «Передача» провалились, что ставит под угрозу и «Расшифровку». Погибли люди – десять человек. Перестрелка у Крымского моста вошла в милицейские сводки и угрожает непредсказуемыми последствиями. Обстановка в правительстве и вообще в верхних эшелонах изменилась не в пользу Верлинова. Уничтожение генералом плана «Передачи» и увольнение начальника секретариата – признаки слабости. Значит, скорей всего ему не усидеть в кресле.
Поэтому надо действовать решительно, залатывать допущенные пробелы, устранять недочеты. Одним словом, проявлять себя как возможного преемника.
– Разрешите?
Майор Межуев вошел с видом побитой собаки.
– Где Асмодей? – сурово спросил подполковник.
– Пропал бесследно. Но никуда он не денется...
– Что Кислый?
– Завел себе охрану – частных сыщиков из «Инсека». Не знаю от кого...
Межуев хорохорился, изображая, что дела идут совсем не так плохо, как кажется, и ситуация контролируется.
– Надо проводить «мягкую зачистку», – сказал Дронов. – У Асмодея – контакты с американским шпионом...
– Если разворошить эту историю, он такого наболтает! И конспиративные квартиры знает, и на Пушкинской набережной был...
Дронов не тянул на гения оперативной работы и обескураженно замолчал. Действительно... Он разозлился сам на себя.
– Значит, раскопайте что-то другое! Разговоры про миллиард возникли же не на пустом месте! Кража, соучастие... Важно спрятать его на несколько месяцев, пока все уляжется.
– Хорошо. – Межуев кивнул, но без особой уверенности.
– С Кислым проще. Он убил человека. Есть вещественные доказательства, он сам заявлял об этом. Передайте все, что нужно, в прокуратуру, а я организую звонок для подкрепления.
– Есть! – На этот раз майор знал, как надо действовать.
– И ищите Асмодея! – приказал Дронов.
В спальном вагоне Ростов-Берлин ехал респектабельный высокий мужчина, чей багаж состоял из небольшого кожаного чемоданчика. Мужчина был хорошо выбрит, благоухал модным французским одеколоном и читал испещренную пометками и разбухшую от закладок Библию.
Пересекая границы Украины, он предъявлял паспорт на имя Юрия Петровича Трегубова, следующего в Германию и имеющего все необходимые визы. Паспорт не вызывал ни малейших подозрений, да и не мог вызвать, потому что был сделан лучше настоящего: частное индивидуальное производство выгодно отличается от массового государственного.
Майор Межуев, конечно, узнал бы Асмодея, но мужчина на это прозвище вряд ли бы отозвался. Шкура Асмодея помогла ему на определенном участке жизненного пути, но сейчас она была сброшена без всякой жалости, даже с облегчением, как грязное Тараканье тряпье.
Сущность его теперешнего существования определяли прозвища Фарт и Адвокат, знакомые многим достаточно серьезным людям, которые и проложили ему тропу за рубеж.
То, что с Фартом произошло, стало известным в специфических кругах и резко подняло его акции. Не всякий сумеет подняться со дна жизни, вырвать у воров общак, уцелеть и вложить куда-то огромные деньги. Да еще замочить тех, кто хотел их отобрать.
Теневой бизнес постоянно расширяет сферы влияния и требует определенных навыков, способностей, кругозора. Трегубов ехал открывать филиал одной солидной фирмы в Магдебурге. Но не собирался оседать там навечно. Ему больше нравились Канада или США. Правда, и в Европе имеется немало представительств Центрального банка США.
Поезд приближался к Бресту.
Каймакова задержали утром, по пути на работу. Произошло это просто и буднично: милицейский «УАЗ», двое в штатском, сержант в форме за рулем.
– Уголовный розыск. – Штатский показал удостоверение вначале почему-то Морковину, тот изучил внимательно, угрюмо буркнул:
– И что дальше?
– У нас постановление следователя прокуратуры на доставление Каймакова Александра Ивановича...
Морковин так же внимательно изучил листок машинописного текста с подписью и оттиском печати внизу.
Каймаков стоял в стороне, как будто речь идет о ком-то другом и второй штатский держит его под локоть просто так.
– Все правильно, – вздохнул Морковин, возвращая документ. И повернулся к клиенту. – Придется ехать. А я сейчас подключу наш юридический отдел. Консультации, адвокаты – это по их части.
Каймаков обреченно вскарабкался в машину. Со злым лязгом дверца захлопнулась.
Документы, представленные Седым, произвели на сходку впечатление разорвавшейся бомбы. Воры в полной тишине рассматривали, передавая друг другу, маленькую – девять на двенадцать – фотографию. Почти все знали Дуря и, видя его сидящим на колу, мгновенно представляли в этом положении себя.
Затем зачитали верлиновский план очистки Москвы от криминальных элементов. Там фигурировали хорошо знакомые ворам имена, клички, фамилии, адреса. Никто из «новых» в список не попал, но они прекрасно понимали – стоит захватить того же Гену Сысоева, Ивана или кого-либо еще, уколоть развязывающим язык препаратом – и этот пробел будет восполнен.
– Как это «внесудебные методы»? – спросил Крестный. – Сразу шлепать будут?
– Очень даже просто, – сказал Клык. – Мне дядя Петя рассказывал – после войны так и было!
– Здорово расписано! – Антарктида грубо выругался. – Так они нас за неделю перемочат!
– Да, братва, – выдохнул Клык, и взоры собравшихся устремились на него. После того как в пригородном лесочке нашли Рваного и Змея с аккуратно перерезанными шеями. Гвоздодер и остальные мгновенно уверовали в силу пахана и вернулись под его крыло. К тому же люди освобождались из зон, по разосланным малявкам приезжали беглые со всех концов России.
Когда похоронили Резо, его «гладиаторы» добровольно предложили услуги Клыку, ведь такова была последняя воля их хозяина.
Словом, Клык восстановил и силу, и авторитет, начал наступление на «новых», но покончить с ними помешала общая опасность. Сейчас все внимательно ждали, что он скажет.
– Когда мы беспредельничаем, а с нами – по закону, это одно. А если менты беспредел учинят – деваться некуда, хана!
– Они уже начали, – как можно авторитетней сказал Седой. – Общак кто взял? Разве такое когда-то было?! Или на кол сажать без всякого следствия!
Его тоже выслушали внимательно, не перебили, что он посчитал хорошим признаком.
Клык помолчал, давая понять, что размышляет.
– Любой человек умирает: и блатной, и мужик, и мент. Я думаю, нам смерти ждать нечего. Надо первыми мочилово начинать... Он, как обычно, пожевал губами, гоняя лезвие от щеки к щеке.
– Ведь эти менты не по закону делают. Они свой закон установили, как и мы. Смогут – получится, не смогут – умрут... Пусть умирают!
Мнение было единодушным. Впервые сходка приняла беспрецедентное решение: учинить «разборку» с сотрудниками одиннадцатого отдела КГБ. Другого выхода не было.
Общая угроза объединила воров и группировщиков: попрощались за руку.
На выходе Седой взял Сысоева под локоть.
– Помнишь, ты Опанасу пушки с глушилками доставал? Так тот майор всех сдал. И парень со склада раскололся, который их списывал. Но тебя пока не назвали. Соображаешь?
Гена кивнул.
Через день капитан Иванченко был застрелен возле своего дома, когда садился в машину.
Расчет Седого оправдался: Гена научился лить кровь. Сейчас группировке это было очень необходимо.
– ...Таким образом, несомненно установлено, что испытания сейсмического оружия действительно имели место и проводились они одиннадцатым отделом бывшего КГБ СССР... Докладчик особенно подчеркивал слово «бывшего».
– Не исключена причастность этого подразделения к землетрясениям в некоторых республиках Средней Азии и Закавказья.
По залу прокатился шум – депутаты оживленно переговаривались. Председатель комиссии снял очки, помассировал переносицу, отхлебнул минеральной воды из хрустального стакана. Наконец наступила тишина, и он вернулся к отчету.
– Установлено также, что после реорганизации КГБ СССР одиннадцатый отдел не вошел организационно в Министерство безопасности России или другое ведомство и продолжал функционировать без какой-либо правовой основы, то есть незаконно... Вновь возникла волна шума, докладчик повысил голос.
– Незаконная деятельность юридически не существующей специальной службы направлялась и инспирировалась начальником отдела генералом Верлиновым...
«Як-40» приземлился в Краснодарском аэропорту около девятнадцати часов. К борту, выполнявшему литерный рейс из Москвы, мгновенно подрулил армейский «УАЗ».
Капитан с крылышками в петлицах козырнул показавшемуся на трапе единственному пассажиру.
– Начальник отдела военной контрразведки авиаполка капитан Шевцов! Прибыл в ваше распоряжение!
Солдат-водитель перегрузил в машину брезентовые сумки. «УАЗ» пересек летное поле и подрулил к асфальтовым пятачкам вертолетных площадок.
– Вот ваш аппарат, – капитан указал на «вертушку» с бортовым номером «777».
«Счастливое число», – подумал Верлинов. Счастье сейчас ему просто необходимо.
Было жарко, генерал расстегнул пальто, несколько раз глубоко вдохнул откровенно весенний воздух. Он ощущал струящуюся по мышцам молодую силу и чувствовал себя тридцатилетним.
– Прикажете вас сопровождать? – спросил капитан.
– Не надо. Каков радиус действия вертолета? Километров шестьсот?
– Здесь резервный бак – девятьсот пятьдесят.
Маршрутом капитан не интересовался.
«Молодец, Черкасов, – одобрительно подумал Верлинов. – Держит порядок в своей епархии...»
В девятнадцать пятнадцать вертолет взмыл в почерневшее небо и набрал высоту. Только тогда Верлинов назвал пилоту конечную точку полета.
Отчет специальной комиссии заранее осведомленные сотрудники оперативного отдела ГРУ слушали с самого начала, снимая информацию с сетей внутренней трансляции Государственной думы.
– Не рой другому яму! – комментировал подполковник Голубовский и по ходу дела извлек из ситуации воспитательный момент. – Сделайте выводы: разработка должна идти точно по плану, никакие отклонения, даже в благоприятную сторону, недопустимы! Если бы они не лопухнулись с инициативником и навели эту свору на нас – сейчас мы бы и были именинниками! Ясно?
– Так точно, товарищ подполковник! – отозвался за всех майор Синаев.
В одиннадцатом отделе отчет слушали с середины: информация о происходящем в Думе дошла с опозданием.
Услышав в столь неблагоприятном контексте фамилию Верлинова, Дронов понял, что его выводы относительно дальнейшей судьбы начальника были верными.
– ...По распоряжению генерала Верлинова или с его молчаливого согласия совершались действия, грубо нарушающие правопорядок, права и свободы граждан, допускалось недопустимое вторжение в компетенцию других служб, гибли люди... – доносилось из небольшого динамика.
Дронов протер ладони платком, набрал внутренний номер.
– Свяжитесь с пилотом самолета, уточните, где генерал. Доложить немедленно!
Внимание его вновь переключилось на решетчатую сетку динамика.
– В комиссию поступила информация о похищении подчиненными Верлинова сотрудника Министерства обороны майора Плеско, применении к нему недозволенных методов воздействия и передаче в милицию, чем нарушены статус военнослужащего и юрисдикция военной прокуратуры. Есть и другие серьезные сигналы, которые подлежат проверке в ходе расследования компетентными органами...
Вертолет летел над поросшими лесом горами на высоте полутора километров. Кое-где виднелись тусклые огоньки пустующих в это время года турбаз. Грохот двигателя усиливался гулким резонансом в пустоте десантного отсека.
«Возбудят уголовное дело, навешают собак, объявят главным виновником всего...» – думал Верлинов.
Он переоделся в шведский гидрокостюм с вентиляцией и подогревом, документы прикрепил к телу в водонепроницаемом пакете. Гражданскую одежду свернул в узел, перетянул ремнем. Внутрь вставил пиропатрон, поджег шнур и выбросил узел за борт. В непроглядной темноте вспыхнул огненный шар.
Затем генерал влез в подвесную систему самоспасателя, защелкнул замки. Кажется, все. Он проверил снаряжение. Нож на голени правой ноги, на поясе справа – двуствольный подводный пистолет, часы и компас пловца на запястьях, сигнальный фонарь на животе, под самоспасателем. Микропередатчик, радиопеленгатор. Водонепроницаемый вещмешок лежит на вибрирующем железном полу. Ласты...
Как тридцать лет назад, когда молодой Верлинов сдавал экзамен на классность в отделе подводных пловцов. И тогда, и сейчас он мог рассчитывать только на собственное тело, навыки, силу, рефлексы. Помощи ждать не приходилось, но тогда по крайней мере никто не мешал. И провал экзамена ничем серьезным не грозил...
«Завтра с утра заявятся с ордером, – размышлял генерал. – Вряд ли станут шить политику: злоупотребление должностью, неисполнение приказа, кража оружия и снаряжения...»
Все, что он взял с собой, оценивалось при приобретении отделом в пятьсот рублей, но это роли не играло: вот он – генерал-расхититель, о которых так любят писать газетчики. И смотрите – караем мы его по всей строгости!
Верлинов надел переговорное устройство.
– Сколько до моря?
– Сейчас будем, – ответил пилот. – Километров двадцать пять.
Генерал откинулся на жесткое сиденье.
«Организатор чудовищных экспериментов и катастроф!» – представил он газетные заголовки.
Одиннадцатый отдел провел три учебных испытания, боевое использование осуществляли военные. Но в такие нюансы никто вдаваться не станет.
«Идиот!» – подумал он про Межуева, но уже без прежней ненависти.
«Может, инициативника подставил Голубовский? Или слишком тонко для него?»
Впрочем, все это не имело сейчас никакого значения. Следовало переключаться от прощлого на будущее. У него не было с собой денег и ценностей, отсутствовали и счета в зарубежных банках.
Немалую ценность представлял он сам – знания, способности, опыт, специфический профессиональный талант с удовольствием купит любое государство. Но в мире разведки служба у нового хозяина обязательно начинается с выдачи секретов старого. Со всеми вытекающими последствиями: провалом агентурных сетей, засвечиванием резидентур, скрытыми или демонстративными скандалами, судебными процессами...
Конечно, есть немало способов успокоить свою совесть. Можно не проваливать живых людей, а торговать техническими секретами. За радиокод, подрывающий ядерное устройство, с 1989 года замурованное в сто восьмой штольне Семипалатинского полигона, можно получить немалые деньги. Причем не причинив вреда, ибо кому нужен атомный взрыв на территории Казахстана? Но есть логика предательства: выболтавший одну тайну, неизбежно сдаст и другие.
А Верлинов презирал предателей и начисто исключал такой путь.
– Море, – сообщил пилот.
– Углубитесь на два километра и двигайтесь на восток вдоль береговой линии! Сохраняйте скорость без изменений!
Генерал внимательно всматривался вниз, в черноту, где желтыми точками выделялись редкие фонари разбросанных по побережью поселков.
Скоро начнется Птичий залив: горы вдавливаются в береговой рельеф, впуская море между двумя хребтами. На одном выветривания создали из скалы огромное перо, на другом возвышался маяк.
В следующий миг Верлинов действительно увидел яркий, протянувшийся на добрый десяток километров луч. И больше ничего. Светящийся циферблат показывал девятнадцать пятьдесят девять. Он напряг зрение.
«А вдруг Сушняков консультировался с кем-то по шифрограмме? – мелькнула тревожная мысль. – Или на него вышли каким-то образом?»
Тогда лодки не будет, задуманный маршрут оборвется и останется только восемьсот километров вертолетного ресурса...
Повисший в неизвестности между небом и землей, генерал Верлинов, напрягая зрение, искал сигнальные огни подводной лодки.
Следователь прокуратуры Ланский в очередной раз похвалил себя за безошибочную интуицию, позволяющую не связываться с «гнилыми делами».
Уголовный розыск пытался настойчиво «впарить» ему какого-то Плеско, снабжавшего оружием преступную группировку, он сопротивлялся, доказывая Котову, что организованными группами занимаются РУОП и городская прокуратура. Прокурор держал нейтралитет, время шло – оно и к лучшему, все зачастую решается само собой. Так получилось и на этот раз: Плеско оказался военнослужащим, вокруг него поднялся скандал в Государственной думе, прошел слушок, будто за этим стоит ГРУ...
«Ну на фига козе баян?» – довольно подумал Ланский. Плеско забрала военная прокуратура, все материалы у Котова изъяли, а самому начальнику УР дадут по заднице. Если бы он влез, то получил бы за компанию.
Теперь следовало развязаться с остальными «гнилушками», что-то их много подвалило. Перестрелка группировщиков с армянскими террористами. Те не скрываются, так и говорят: за нами мощная организация – Армянская национальная армия, нас не оставят, за нас отомстят... И правда, приехали трое – небритые, глаза блестят, рожи разбойничьи... Просят вежливо, но чувствуется: откажешь – кишки выпустят... Дали немного, всего два «лимона», да тут не в бабках дело – лишь бы отделаться... Освободил под подписку по состоянию здоровья – одному-то легкое вырезали, второму при задержании морду разворотили... И группировщика освободил – тоже по здоровью – ногу ему по колено оттяпали. Ясное дело, показаний они давать не будут, скроются. Тем проще – приостановить следствие, и пусть лежит папка, дожидается своего часа... Рядом с приостановленным делом о бойне возле квартиры Зонтикова.
А Зонтиков опять здесь, ждет очной ставки, лучше его не злить... Ланский выглянул в коридор.
– Заходите, Василий Иванович, сейчас я вас быстренько отпущу... От неказистой фигуры Клыка в кабинете повеяло холодком опасности.
– Сколько можно таскать...
Пахан без приглашения опустился на стул. Когда ввели Платонова, Клык уперся в него тяжелым взглядом. Бывший участковый сильно сдал: лицо сине-желтое, отеки под глазами, одежда висит мешком. Увидев Зонтикова, он замер на пороге, и конвоир толчком вогнал его в кабинет.
– Повторите показания о своих взаимоотношениях с присутствующим здесь гражданином Зонтиковым, – предложил следователь после выполнения необходимых формальностей очной ставки.
Платонов молчал, не поднимая глаз. Теперь он был мертвенно-белым. Клык чуть подался вперед и впился в арестанта высасывающим взором.
– Повторите показания, – настаивал Ланский.
– Это... все... неправда... – выдавил Платонов.
– И денег от Зонтикова вы не получали, и услуг не оказывали?
– Нет. Ничего не было. Ничего...
– Видно, его на испуг взяли, – сочувственно сказал Клык. – Знаете, какой сейчас беспредел в тюрьмах! Бывает, и до специальных камер достают. На прогулках могут кровь пустить, в бане... тут каких только глупостей не наболтаешь!
Подписав протокол, Зонтиков удалился.
Платонов постепенно приходил в себя.
– Так если взятка не доказана, значит, и меня выпускать надо!
– Скажешь тоже! – Ланский широко улыбнулся. – А укрытие заявлений граждан вопреки интересам службы? Нет, годика полтора придется посидеть. А то и два!
Платонов вновь обмяк.
– Мне сидеть, а особо опасному гулять? Справедливо... И дружка его небось тоже выпустите...
– Какого дружка?
– Мы с ним сейчас внизу в клетке сидели. Для вас доставили. Каймаков. Лучший друг Клыка, по часу с ним заседал...
«Вот так штука», – Ланский сделал знак конвоиру, и бывшего участкового увели. Выходит, он чуть не вляпался в очередную «гнилушку». Дело верное: акт судмедэкспертизы гласит, что гражданин Вертуховский убит шилом в сердце. И шило имеется, причем на острие – ткани сердечной мышцы, а на рукоятке – отпечатки пальцев Каймакова. И сам Каймаков заявил, что ударил шилом какого-то человека, но вроде случайно... Вначале все Так говорят! Убьют – и надеются выкрутиться... Но против доказательств не попрешь! Чистое дело, хотя и с душком: материалы из госбезопасности поступили, и те намекнули – мол, лучше бы его под стражу взять. Он и собирался. А Каймаков, оказывается, – друг Клыка! А он Клыка уже несколько раз дергал – допросы, очные ставки... Теперь друга арестует... Что подумает Клык? Только одно: обкладывает его Ланский, все ближе подбирается... Нет уж, дорогие товарищи чекисты, за свои дела свои головы и подставляйте!
Приказав доставить Каймакова, следователь подробно допросил его, потом написал постановление: «... Учитывая, что в действиях гражданина Каймакова усматриваются признаки необходимой обороны, избрать в отношении его в качестве меры пресечения подписку о невыезде». Вот так-то лучше! Не спешить, а по ходу дела подкорректировать в ту или иную сторону. И все будет в порядке!
Правда, надо давать показатели... Ну ничего, разоблаченный участковый
– достаточно весомое дело, его он и направит в суд как итог многотрудной работы.
Но и дело Платонова Ланскому пришлось прекратить за смертью обвиняемого. Бывший участковый повесился в камере на разорванной простыне.
Дронову доложили, что в Краснодарском аэропорту генерала Верлинова встретили военные и он уехал с ними.
«Куда? – ломал голову подполковник. – Может, у него там поддержка армии? Если сможет найти точку опоры, то сумеет раскрутить все в обратную сторону... Значит, надо подождать, как развернутся события...»
– Готовится большая «разборка», причем воры и группировщики будут заодно, – сообщил надежный информатор оперуполномоченному РУОП Диканскому.
– С кем, где, когда?
– Пока не знаю. Может, с чеченами? А по месту и времени – позвоню, когда прояснится.
Диканский кивнул.
Возвратившись с места встречи, он установил наблюдение за Клыком, Седым и Крестным.
Они появились неожиданно: мигающая белая и зеленая точки. Верлинов опустил руку на хронометр и, когда вертолет проходил над ними, нажал кнопку отсчета.
Огни остались позади. Сердце колотилось учащенно: время наступило и организм требовал необходимых действий, к которым был готов. Тактические затяжки его не интересовали. Верлинов закрыл глаза. В сплошной тьме он видел оставшиеся на сетчатке сигнальные огни, подтверждающие, что все идет по его плану. Йоговским дыханием успокоил нервы и привел сердцебиение к норме.
– Разворот на обратный курс, – приказал он и, когда маневр был выполнен, переключил хронометр: начался обратный отсчет.
– Следуйте до Новороссийска, при отсутствии дополнительных команд возвращайтесь на базу, – сказал он. – Спасибо.
Верлинов снял переговорное устройство, надел вещмешок и распахнул люк. Вместе с тугой струей встречного воздуха ворвался рев двигателя. Он надел ласты и шапочку. Вертолет шел по прямой. Конечно, пилот засечет момент, когда он спрыгнет. Но принятые меры предосторожности позволяют ему в том не признаваться: летели над берегом полчаса, люк был открыт – разве уследишь... Впрочем, мысли, обращенные в прошлое, становились все слабее и слабее
– генерал переключился на то, что ему предстоит. Самоспаеатель – очень ненадежная штука: один из шести не срабатывает. Ему предстояло начать дальний путь с «русской рулетки», хотя семизарядный «наган» предоставлял лихим офицерам на один шанс больше.
Выдвинувшийся из хронометра стержень уколол запястье, и в тот же миг Верлинов спиной вперед выпрыгнул за борт.
Перекрывая звезды, мелькнула тень вертолета, грохот превратился в исчезающий гул, от стремительного падения в бездну перехватило дух. С трудом удерживаясь вниз спиной, он откинул голову, нажал кнопку. С хлопком вырвалась наружу тончайшая – в несколько молекул – специальная ткань, раздуваемая газом, бьющим из химического патрона. Вначале ничего не произошло, потом подвесная система рванула тело, замедляя падение, наконец он повис в воздухе.
Продев руки между раздувшимися рукавами спасательного баллона, Верлинов занял устойчивое вертикальное положение и осмотрелся. Ми – гающий белый и ровный зеленый огни находились почти прямо под ним, ветер отсутствовал, видимость была отличной. Три семерки бортового номера вертолета принесли ему удачу.
Медленно стравливая воздух и маневрируя, Верлинов опускался к черному зеркалу моря. Когда до матово отблескивающей поверхности оставалось несколько метров, он расстегнул замок и почти без всплеска вошел в воду. Вынырнув, он собрал в комок ткань самоспасателя и поплыл к лодке. Попадающие на лицо холодные брызги показывали, что купальный сезон еще не наступил.
Через несколько минут он постучал кулаком по клепаной стали, тут же сверху опустилась веревочная лестница, и начальник одиннадцатого отдела оказался на борту дизельной подводной лодки-носителя с серийным номером «У-762». Первая цифра Верлинову бы понравилась, вторая и третья – вряд ли.
– С прибытием!
Встретивший его человек протянул мозолистую ладонь. Верлинов машинально взглянул на часы: двадцать часов двадцать пять минут. В двадцать один ноль пять подлодка «У-762» пересекла государственную границу России и вышла в нейтральные воды.

Глава двадцать шестая

На следующий день в штаб-квартиру одиннадцатого отдела прибыла целая комиссия. Главный военный прокурор, заместитель начальника военной контрразведки, замдиректора ФСК и десятка полтора офицеров военной юстиции – от капитана до полковников.
У них были постановления на обыск служебных помещений и арест генерала Верлинова. Исполнить удалось только первое. В секретном отделении личного сейфа генерала обнаружили проект приказа о назначении майора Межуева начальником отдела вместо подполковника Дронова.
Дронов, узнав об этом, изменился в лице.
«Копал под меня, сволочь! – решил он. – И довольно успешно!»
Сдавая комиссии ксерокопию плана провалившейся операции «Передача», Дронов подчеркнул, что непосредственно руководил ею майор Межуев, который являлся близким Верлинову человеком.
– И на хрена вам такой мудак нужен? – спросил прокурор.
– На увольнение, – скомандовал директор ФСК. – Все, автономия кончилась! Будем наводить здесь порядок!
Он подумал и остановил взгляд на Дронове.
– Вы назначаетесь временно исполняющим обязанности начальника. А там посмотрим...
– Есть! – четко ответил подполковник. Он знал, что первый шаг часто определяет все последующие.
Дронов начал исполнение своих временных обязанностей с того, что дал телетайпограмму во все учреждения, подчиняющиеся одиннадцатому отделу: «Отозвать из командировок, полевых испытаний, учений и экспедиций личный состав, провести инвентаризацию технических средств, вооружения, другого имущества, проанализировать состояние дисциплины на вверенных объектах, проверить исправность общих и специальных систем. Доложить о происшедших за последние семьдесят два часа чрезвычайных происшествиях, нарушениях уставов, приказов и правил внутреннего распорядка».
В двадцать один час на генерала Верлинова был объявлен всероссийский розыск. В это время подводная лодка «У-762» проходила Босфор.
Верлинов пил чай с капитаном, когда радист принес текст расшифрованной радиограммы.
– Приказано возвращаться на базу, – обескураженно сообщил тот, прочитав перечеркнутый красной полосой листок.
Капитану было не больше тридцати пяти, круглое лицо, круглые глаза, оттопыренные уши. И фамилия под стать внешности – Чижик.
«Мальчишка, – подумал Верлинов. – Карьере конец, а так хорошо начал...»
– Кто подписал приказ? – небрежно спросил он.
– Капитан второго ранга Сушняков. – Тон капитана давал понять, что уровень подписи исключает обсуждение.
– Придется мне представиться по-настояшему. – Верлинов извлек удостоверение и положил на стол.
Капитан прочел – раз, другой, третий... Сравнил фотографию с личностью сидящего напротив человека, который из никому не известного «Иванова» превращался в легендарного начальника одиннадцатого отдела. Потом встал.
– Товарищ генерал, вверенная мне подводная лодка...
– Не кричи, – перебил Верлинов. – Этот приказ нас не касается. Наоборот – он служит для нашего прикрытия. Но чтобы тебе было спокойней – я принимаю командование на себя. Давай бортовой журнал!
Делая соответствующую запись, генерал понимал, что капитана это не спасет. Никто не станет разбираться в юридических тонкостях – сорвут погоны и пнут под зад... Но ничего больше сделать для мальчишки не мог.
– В связи с особым характером нашего задания необходимо соблюдать режим радиомолчания, – сказал генерал. – Выходить на связь с базой в ближайшие сутки запрещено.
Весть о том, что на борту находится сам генерал Верлинов, мгновенно облетела подлодку. Восприняли ее по-разному.
– Молодец! – восторженно говорил старший матрос Тимофеев. – Попробуй загони другого генерала ночью в воду! А он сильный, подтянутый, экипировка подогнана...
– А ты мне скажи, на кой генералу тайком с вертолета прыгать, по ночному морю плыть, на лодку по шторм-трапу залезать? – хмурился старшина второй статьи Прокопенко. – Генерала могли на глиссере подвезти или на пирсе принять!
– И на кой генералу нож, спецпистолет? С кем ему под водой воевать? И разве генералы своими руками дерутся? Нет, здесь что-то не то... – На лице мичмана Крутакова отразились сомнения.
– Всякое бывает, – возражал Тимофеев.
– Что мы знаем, чтобы судить? Дела секретные, начальству видней. Довод оказался убедительным, на некоторое время подобные разговоры прекратились.
В потоке ответов на спущенный циркуляр резко выделялся один – от начальника морского отделения Сушнякова.
«Сообщаю, что приказ вернуться на базу не вы полнила подлодка „У-762“, осуществляющая операцию „Переход“ по заданию генерала Верлинова. Связи с „У-762“ нет уже 18 часов».
Дронов по экранированной линии связался с Сушняковым и потребовал подробностей. Когда тот дошел до принятия на борт неизвестного человека, подполковник не выдержал.
– Как он выглядел? Возраст, приметы, особенности внешности?
– Не знаю. Человек предъявил полномочия, подписанные генералом. Этого было достаточно.
– Я с тебя шкуру спущу за такую «достаточность»! – заорал Дронов. – Под трибунал пойдешь! Знаешь, кто у тебя на борту? Изменник, предатель, преступник, которого ищут по всей стране!
Но Сушнякова не так легко было сбить с толку.
– Я выполнил приказ и инструкции вышестоящего начальника. За это, кажется, не отправляют под трибунал!
– Ты мне не умничай! – продолжал орать подполковник, но внезапно перешел на спокойный тон: – Поставь на постоянную передачу следующий текст...
«У-762» двигалась в подводном положении в двадцати метрах от поверхности Эгейского моря. В шестнадцать часов по местному времени она легла на грунт у южной оконечности острова Хиос. Дальше начинались сотни островов, островков, островочков архипелагов Киклады и Южные Спорады, поэтому Верлинов приказал готовиться к сбросу сверхмалой подводной лодки.
Проникающие сквозь голубоватую прозрачную воду солнечные лучи пятнами расцвечивали песчаное дно и небольшие заросли чуть колышущихся водорослей. Серебристые стайки любопытных сардинок вились вокруг черного корпуса субмарины, за которым шла напряженная работа.
Необходимое снаряжение перегрузили в «малютку», экипаж занял свои места. Педантичный Верлинов сделал в бортовом журнале запись о передаче командования капитану, дружески попрощался с ним. Через несколько минут легкий толчок оповестил экипаж «У-762», что СПЛ отправилась в самостоятельное плавание.
Еще через некоторое время круглолицый капитан, избавившись от гипнотизирующего воздействия личности генерала, ощутил смутное беспокойство и приказал выйти на связь с базой.
«... Капитану „У-762“ Чижику. У вас на борту находится отстраненный от должности и объявленный во всероссийский розыск за совершение ряда преступлений генерал Верлинов. Приказываю обеспечить немедленное возвращение разыскиваемого на базу одиннадцатого отдела. Начальник морского отделения подполковник Сушняков».
Капитан попытался связаться с СПЛ, но ответа не было: на «малютке» тоже действовал режим радиомолчания.
"Сообщаю, что после длительного перерыва на связь вышла «У – 762», находящаяся в Эгейском море. Тридцать минут назад на СПЛ ее покинул генерал Верлинов. Курс СПЛ неизвестен, связь с ней отсутствует. Начальник морского отделения Сушняков.
Дронов выругался. Если Верлинов врет, станут подбирать козла отпущения вместо него. И он, Дронов, самая подходящая для этого фигура. Подполковник выругался еще раз. Если бы он мог, то сам бы бежал, плыл, хватал и возвращал бывшего начальника. Но оставалось только отдавать приказы и надеяться на исполнителей.
«Начальнику морского отделения подполковнику госбезопасности Сушнякову. Для устранения вредных последствий допущенной вами преступной халатности вам надлежит обеспечить возвращение Верлинова на базу. В противном случае вы будете отстранены от должности. ВРИО начальника отдела подполковник ГБ Дронов».
«Капитану подводной лодки „У – 762“ капитанлейтенанту Чижику. Для устранения вредных последствий допущенной вами преступной халатности вам надлежит безусловно обеспечить возвращение Верлинова на базу. В противном случае вы будете отстранены от должности и преданы суду военного трибунала. Начальник морского отделения подполковник госбезопасности Сушняков».
– «Малютка», «малютка», отзовись, – в сотый раз повторял в микрофон круглолицый капитанлейтенант Чижик. – Крутаков, твою мать, на связь!
Ответа не было.
Уже час «малютка» ходко шла на юго-запад. Электрический двигатель обеспечивал скорость до сорока пяти километров, и, по расчетам Верлинова, половина пути осталась позади. Несмотря на миниатюрные размеры: СПЛ была ненамного больше «Волги», – в рубке управления свободно размешались три члена экипажа. Пассажиру, правда, пришлось скорчиться на крохотном откидном стуле. Сквозь верхнюю полусферу из бронированного стекла открывался хороший обзор подводного мира. Лодка отличалась высокой скоростью, хорошей маневренностью, имела два миниатюрных торпедных аппарата, могла нести значительный груз. Экспериментальные аккумуляторы обеспечивали десятичасовой запас хода, могли подзаряжаться от солнца или с помощью специальных пластин, спускаемых на разную глубину.
Таких «малюток» в России было всего четыре. Они являлись детищем человека, неудобно пристроившегося на жестком откидном сиденье.
Впереди показалась тень: пронизывающие голубоватую толщу солнечные лучи упирались в рыбачью шхуну. Крутаков повернул штурвал, и СПЛ сделала маневр, чтобы обойти сети.
– Торпедные заряжены? – неожиданно спросил Верлинов.
– Зачем? Только по приказу... – нехотя ответил Крутаков.
Генерал взглянул на часы, сверился с картой.
– Всплываем под перископ!
Прильнув к окуляру, он убедился, что находится в расчетной точке: прямо по курсу над водой возвышались две островные гряды – справа длиннее, слева – покороче. Ему туда – на Тинос.
На секунду Верлинов задумался. Чистое голубое небо, чистое ультрамариновое море, яркое солнце, множество прогулочных яхт, рейсовые паромы, небольшие шхуны, ведущие лов сардины и скумбрии... В этот ласковый приветливый мир не хотелось выходить в тяжелом и грозном снаряжении боевого пловца. Бросить все к чертовой матери, оставить плавки, ласты, вещмешок... Даже без скутера он доплывет за сорок минут!
А запас прочности? Верлинов сдержал душевный порыв. Перестраховка не раз спасала ему жизнь. И не только ему.
Он попрощался с экипажем.
– Счастливо, товарищ генерал! – Тимофеев улыбнулся. Прокопенко молча сунул вялую ладонь, Крутаков что-то мрачно буркнул.
Верлинов надел акваланг и протиснулся в шлюзовую камеру. Выбравшись наружу, он снял крепежный хомут, освобождая прижатый к палубе десантный скутер. Двигатель запустился сразу, и полутораметровая торпеда потащила вытянувшееся горизонтально тело сквозь теплые упругие струи.
«Через двадцать минут встречусь с Христофором, – подумал генерал. И тут же поправился: – Если все будет нормально...»
– Полетел... – Крутаков проводил скутер хмурым взглядом. – Перышко тебе в жопу! А нам обратно полтора часа телипаться!
– А по-моему, хороший мужик, – сказал Тимофеев. – Его, говорят, все ребята любят.
– Все они хорошие. – Крутаков лютой ненавистью отмечал всех, кто был старше его по чину. Непосредственных начальников это, впрочем, не касалось.
Мичман развернул «малютку», ложась на обратный курс.
– Включи связь, что нам птичка чижик скажет... Прокопенко повернул верньер на матовой панели подводной рации.
– ...Крутаков, в рот те ноги, отзывайся! – ворвался в рубку злой голос Чижика.
Мичман схватил микрофон.
– На связи!
– Почему молчал, еб твою мать! Под трибунал захотел?!
– Генерал приказал... Режим радиомолчания, как на лодке... – Крутаков сразу струхнул.
– Преступник твой генерал! По всей России его ищут! Мы все за него под суд пойдем! А ты небось его упустил!
– Так согласно приказу... Дали скутер, попрощались... –
– Доюни и возьми его, живым или мертвым! Живым или мертвым, понял?! Иначе всем хана, а тебе – в первую очередь!
Чижик отключился.
– Вот ведь пидоры!
Крутаков так завернул штурвал, что Прокопенко и Тимофеев с размаху шмякнулись о железную переборку.
– Сами обсираются, а мы их чисть, да еще виноваты! Кто этого долбаного генерала на лодку пустил? Кто его с нами отправлял? Сейчас бы сами его и брали, козлы вонючие!
Примерно такие же слова говорил недавно Чижик в адрес Сушнякова, а еще раньше – Сушняков в адрес Дронова. Но брать живым или мертвым бывшего подводного пловца и бывшего начальника одиннадцатого отдела генерала Верлинова предстояло мичману Крутакову, старшине второй статьи Прокопенко и старшему матросу Тимофееву.
– Надеть акваланги! – зло скомандовал мичман. – Ты с ним все обнимался, теперь выйди поцелуйся! – бросил он Тимофееву.
Крутаков увеличил скорость до максимума. «Малютка» резво рванула вперед.
– Значит, так: я его оглушу тараном, а вы затянете внутрь. Если загнется – принайтуйте на палубе, вместо скутера!
Верлинов чуть шевельнул ручку руля глубины, и скутер послушно скользнул к поверхности. Половина пути пройдена. Генерал сбавил скорость и осторожно пробил головой зеркальную гладь поверхности, сразу оказавшись в другом мире. Вместо сырой рассеивающей мглистости водной толщи, бесконечной череды теней и полутонов здесь царили ослепительный свет, яркие блики, буйство цветовых оттенков.
Верлинову до боли захотелось выплюнуть загубник, сбросить маску и полной грудью вдохнуть чистый, свежий, просоленный, напоенный йодовым запахом водорослей, натуральный морской воздух. Долго-долго дышать, вентилируя легкие, освобождая их от затхлого сжатого консерванта. Но он умел терпеть. Следовало осмотреться.
До Тиноса оставалось чуть меньше километра. Типичный греческий остров
– известняковая гора со скудными пятнами зелени, склоны застроены двух – и четырехэтажными домами, сложенными из местного камня. У длинной набережной пришвартовано несколько десятков яхт, от причала отвалил небольшой пароходик с туристами, под отвесной скалой застыли лодки ловцов губок. Огромный паром медленно тянул к Афинам. Белоснежная, с лиловыми парусами яхта подходила к причалу. Может, это и есть «Мария»? Верлинов напряг зрение в явно неосуществимой надежде увидеть на корме Христофора с биноклем и помахать ему рукой.
Шестое чувство заставило переключить внимание на подводный мир. Вовремя!
Прямо на него атакующим курсом шла сверхмалая подводная лодка отряда боевых пловцов.
Выйдя из прокуратуры. Каймаков остановился на тротуаре и стал ждать. Следователь – довольно молодой жирняк с лицом пройдохи был почему-то вежлив, предупредителен и даже позволил позвонить со своего аппарата. Каймаков набрал оставленный Карлом номер, тот пообещал немедленно приехать. Он позвонил и в «Инсек», но Морковина на месте не было. Скорее всего едет сюда.
Когда рядом затормозила красная иномарка, Каймаков решил, что предположение оправдалось, и наклонился к раскрывшейся задней дверце. Сильный толчок в спину вогнал его в салон, машина рванула с места, он сидел между двумя незнакомыми парнями, физиономии которых не располагали к близкому знакомству.
– Один есть, – сказал водитель. – Сейчас возьмем второго и расспросим – куда общие деньги дели...
– Ты знаешь, кого взял? Кого спрашивать собираешься? – развязно процедил Каймаков.
Так же нахально он вел себя в дежурке тридцать второго отделения и убедился, что это дает результаты: сержант, щедро отвешивающий оплеухи подавленным, безответным «сидельцам», относился к нему крайне корректно.
И сейчас сидящие по бокам парни недоуменно переглянулись.
– А кто ты такой? – настороженно спросил левый.
– Я друг Клыка. Слышал про такого?
Левый оторопел.
– Слыхал...
– А про Седого слышал? У него спросили – можно меня хватать и в тачку запихивать?
Конвоиры отодвинулись в разные стороны. Сразу стало просторней. Машина замедлила ход.
– Мы-то что, – сказал правый. – Нам сказали, мы сделали. Может, кто что напутал. Разберутся!
– Точно, – облегченно вздохнул левый. – Мы к тебе, брат, ничего не имеем. Скажут – назад отвезем. Ошибки везде бывают...
Иномарка вкатилась в переулок. Возле обнесенного хлипким забором пустыря стояли микроавтобус «Фольксваген» и две «Волги».
– Пойдем пересядем...
Каймакова вывели наружу и подвели к «Фольксвагену». Из «Волги» четыре крепыша вытащили незнакомого человека.
– Заходите. – Из микроавтобуса выглянул коротко стриженный парень с ушами борца.
Каймаков забрался в просторный салон на двенадцать кресел. Следом втолкнули незнакомца.
– Товарищ Васильев, товарищ Каймаков, – представил их друг другу борец. – Впрочем, вы знакомы. Казну нашу вместе захватывали, делили небось тоже вместе... Гена Сысоев усмехнулся.
– Сейчас поедем в одно уютное место и поговорим. У нас тоже есть препарат, развязывающий языки!
Он сделал знак, и в микроавтобус вошли четыре человека.
– Везите наших друзей на дачу. Я заеду за Седым и присоединюсь к вам.
Борец выпрыгнул, захлопнул дверь и направился к одной из «Волг».
– Поехали, – сказал охранник.
Водитель включил двигатель. Что-то щелкнуло, охранник схватился за живот и осел на черный коврик, покрывающий пол. Еще щелчок, и струя крови брызнула из шеи здоровяка с расплющенным носом.
Всполошенный Каймаков решил, что стреляет снайпер, но почему целы стекла, как пули попадают в салон?
Картина происходящего замедлилась, словно в кино. Квадратный громила с длинными, как у орангутанга, руками вскидывался с сиденья, просовывая ладонь в запах куртки, но, передумав, схватился за сердце и опрокинулся навзничь. Четвертый пригнулся, втянул голову в плечи и медленно двигался к двери, что-то стегануло его между лопаток, и безжизненное тело уткнулось головой в дверь.
Невидимая смерть исходила от коллеги по несчастью, он вытянул перед собой руку, в которой ничего не было, и что-то кричал.
– Забери у них пистолеты! Пистолеты забери!
Жизнь опять закрутилась, теперь в бешеном темпе.
Васильев схватил водителя за шею.
– На пустырь, сука! Сворачивай на пустырь!
Тот вывернул руль. Проломив хлипкий забор, «Фольксваген» запрыгал по ухабам строительной площадки.
Выйдя из оцепенения. Каймаков склонился к лежащим без признаков жизни бандитам. Под курткой квадратного он нащупал пистолет и быстро извлек его наружу. У второго оружия не нашлось, третий оказался залит кровью, и Каймаков не смог заставить себя прикоснуться к нему.
Микроавтобус резко затормозил, Васильев сделал резкое движение, и водитель уткнулся лицом в руль.
– Выходи, быстро!
Они оказались возле старого проржавевшего гаража, от поваленного забора бежали люди – человек шесть или восемь.
Васильев с усилием открыл дверь.
– Давай сюда!
– И что дальше? Это же ловушка!
Раздались выстрелы: один, второй, третий... Пуля сильно ударила в гараж и с противным визгом ушла в небо.
Инстинктивно Каймаков нырнул в темный проем. Дверь захлопнулась с тяжелым лязгом. Тут же вспыхнул свет. Гараж выглядел изнутри гораздо основательней, чем снаружи. Когда подбежавшие бандиты принялись бить в дверь, стало ясно, что она куда крепче, чем обычно, и способна противостоять и более сильному натиску.
– Хорошо, что я оказался с «начинкой». – Васильев засучил рукав и отстегнул от предплечья трубочку толщиной с многоцветную авторучку.
– Что это?
– «Стрелка». Но заряды кончились. Взял пистолеты?
– Только один! – Каймаков достал из кармана «ПМ».
– Черт! Тогда уходим!
– Куда?!
Вместо ответа Васильев нырнул в смотровую яму. Там что-то заскрипело.
– Прыгай!
В торце смотровой ямы открылась дверь, оттуда веяло холодом и сыростью. Васильев пропустил его вперед. Вниз вели стальные ступени. У входа в гараж грохнул мощный взрыв, внутрь ворвались ликующие возгласы.
– Выходите, падлы!
Дверь защелкнулась, вновь отрезая все звуки. Они находились в эвакуаторе номер шестнадцать. Васильев отпер амуниционный шкаф и выгреб все снаряжение. Несколько лет назад он мог поверить, что преследователи взорвут внешний вход в спецобъект лишь при одном условии: если страна проиграет войну и в Москве будет хозяйничать неприятель.
– Держи, и это тоже. – Он сунул в руки спутника несколько пакетов, надел на шею сумку. – Потом разберемся. А теперь – вниз!
Васильев торопился не зря. Он знал: если преследователей не остановила одна дверь, не остановит и другая.
– Эхма, никому доверять нельзя! Шину не заварили, ключи не вернули, пришлось второй комплект искать, – жаловался маленький человек с мятым морщинистым лицом, и сосед по автостоянке сочувственно кивал.
– Точно! Потому свою никому не даю. А ты, Николаич, спроси: какие же вы после этого друзья? Раз обещали и не сделали?
– Спрошу! – ответил обиженный, запуская двигатель. – Обязательно спрошу!
Правда, Семен Григорьев не обещал починять проколотый скат или возвращать ключи, не являлся другом и спросить у него ничего невозможно, потому что ом мертв уже несколько дней, но Плеско рачительно относился к дорогим вещам и потому был искренен в своей обиде, забыв о второстепенных мелочах.
Возвращение из жестких рук Котова в лоно военной юстиции изменило правовое положение майора: из обвиняемого он стал свидетелем злоупотреблений Верлинова. Его собственное дело рассыпалось в прах.
– Работай спокойно, ни о чем не волнуйся, – сказал Голубовский. – Вопрос улажен.
И Плеско почти не волновался. Лишь одно беспокоило: не гоняли ли машину по плохим дорогам?
«От этих разгильдяев всего можно ожидать, – думал он, осторожно переключая скорости. – Ну до чего же есть необязательные люди!»
Диверсионная СГГЛ имеет много достоинств, но она неспособна в подводном положении протаранить человека, находящегося на поверхности. Поэтому атака не удалась. Черный округлый корпус прошел в метре под Верлиновым, прозрачная полусфера скользнула по гидрокостюму, мягко подбросив невесомое тело и проскрежетав по корпусу скутера. Промелькнуло бульдожье лицо Крутакова, рвущего на себя рычаг руля глубины и, судя по движению губ, выкрикивающего какието слова.
И сразу же лазурное море с белыми яхтами, на одной из которых, возможно, уже ждал его Христофор, медленно разворачивающийся паром, яркое солнце, бликующее на биноклях и фотообъективах туристского пароходика, бело-зеленая скала Тиноса – весь этот приветливый, находящийся совсем рядом, сулящий отдохновение и безопасность мир внезапно и страшно отодвинулся и исчез, а генерал оказался в совсем другом измерении, где все определяют курс атаки и скорость, запас воздуха и резерв глубины, свобода маневра и вектор силы, тусклая сталь ножа и необычные, как шестигранные стрелки, пули – в жестком и холодном измерении подводного боя.
И хотя он уже почти расслабился, уверенный, что оставил все опасности позади, искусственно поддерживаемое состояние готовности к худшему помогло мгновенно перейти из одного состояния в другое. Рефлексы обгоняли сознание. Большой палец правой руки до отказа сдвинул сектор оборотов двигателя, левая отклонила вниз руль глубины.
Бешено закрутился винт, взбивая белую пену, скутер рванулся вперед и вниз, увлекая за собой вытянутое в струнку тело боевого пловца. Впереди чернела корма «малютки»; преодолев инерцию, она развернется для повторной атаки, важно было уйти как можно глубже и затеряться в морской толще.
Вначале Верлинов решил, что это ему удалось. На сорока метрах, когда гидрокостюм плотно обжал тело, а маска вдавилась в лицо, он прекратил погружение и перешел на горизонтальный курс. На такой глубине было почти темно и существовал риск врезаться в риф или кусок подводной скалы, но он не снижал скорости. Шлейф взбитых винтом пузырьков воздуха тянулся за скутером и окружал Верлинова прозрачным флюоресцирующим ореолом, издали он напоминал огромную, спасающуюся от опасности макрель.
А косо падающая СПЛ была похожа на гарпун, нацелившийся в окутанную пузырьком фигурку.
Крутаков умел вести подводный поиск, но плохо знал технические возможности «малютки», вовсе не годящейся на роль гарпуна. Удар опять не достиг цели, волна качнула Верлинова, подлодка по инерции ушла в глубину.
Генерал огляделся. Хорошо бы спрятаться в зарослях водорослей или забиться в расщелину скалы. Но в густых сумерках не было видно подходящего убежища. Зато снизу поднималось желтое пятно – на СПЛ включили прожектор.
Крутаков понял свою ошибку, теперь он вывел лодку на один горизонт с целью и вновь таранил. Верлинов выполнил левый поворот – черный корпус в очередной раз прошел мимо.
Развернувшись, Крутаков атаковал лоб в лоб. Верлинов нырнул. Атака со спины – маневр вверх. Снова заход спереди – поворот вправо.
По скорости СПЛ превосходила скутер, но уступала в маневренности. Верлинов не мог оторваться от преследования, но располагал возможностью уворачиваться от атак. Впрочем, пятнадцатиминутный запас сжатого воздуха и тающие силы существенно ограничивали эту возможность. В пятьдесят три года даже тренированному человеку трудно вести затяжной подводный поединок.
Сильно билось сердце, все сильней становилось жжение в солнечном сплетении, не хватало кислорода. Последние двадцать пять лет Верлинов планировал операции и отдавал приказы, карта мира была шахматной доской, на которой невидимые, часто безымянные фигуры вскрывали замки, проникали в охраняемые помещения, заводили дружбу и любовные романы, фотографировали «Миноксом», угрожали, шантажировали, вели тайную звукозапись, стреляли из бесшумных пистолетов, запихивали людей в машины, убегали, прятались, подкупали, преследовали и искали, обливались потом в рукопашных схватках, подвергались допросам с пристрастием, оправдывались перед судом, отбывали пожизненное заключение, получали пулю из-за утла или нож в спину...
На уровне Верлинова интересовались конечным результатом, в частности никто не вникал и, получая фотоснимки сверхсекретного документа из штаб-квартиры НАСА, не задумывались об уплаченной за них цене.
Иногда крохотные фигурки исполнителей материализовывались в наградных листах, заплаканных, оформляющих пенсию вдовах или, что случалось реже, – в самых обычных людях, вернувшихся «с холода» в учебные аудитории Высшей школы либо беспробудно пьющих за стальными дверями собственных квартир. Они имели массу недостатков, как правило, – скверный характер, и не считались героями.
Сейчас генерал Верлинов ощутил себя проходной пешкой, остановленной у ферзевого поля тремя другими пешками, не имеющими ничего против него лично, но исполняющими приказ, спущенный с недоступных, по их представлению, вершин.
Верлинов хорошо представлял, кто мог отдать этот приказ, он в деталях видел свой кабинет, сидящего за столом подполковника (или уже полковника?) Дронова, тех, кто его окружает, прекрасно угадывал побудительные мотивы, руководящие каждым. И только сейчас он осознал: отданный наверху приказ сам по себе мало что значит – все зависит от четырех крохотных фигурок, разыгрывающих эндшпиль в Эгейском море на глубине сорока метров, у подошвы острова Тинос, потому что в радиусе двух тысяч километров не было сотрудников российских специальных служб, могущих вмешаться в развитие ситуации. Не считая, конечно, посольских резидентур, нелегалов и экипажа лежащей на грунте в девяноста пяти километрах на северо-восток «У-762», которых тоже можно не принимать в расчет.
Никогда еще руководитель могущественного одиннадцатого отдела не осознавал столь наглядно, что успех любой – большой, сложной, утвержденной на самом высоком уровне – операции в конечном счете определяется незаметными из генеральских кабинетов пешками, действующими на свой страх и риск в разноцветных клеточках политической карты мира.
Сзади приближался свет прожектора СПЛ. Верлинов подпустил лодку ближе, ушел вверх и, спикировав на черную палубу, вцепился в прут невысокого ограждения.
Сквозь прозрачную полусферу Крутаков показал ему кулак и поднял руки, изображая команду «Сдавайся». Отрицательно качнув головой, генерал рукояткой ножа стукнул по бронестеклу. Точка, тире, точка...
Трое в «малютке» внимательно читали сигналы. Они являлись «рукой Москвы», протянутой через тысячи километров и три моря, не имели своей воли и не были ни в чем виноваты. Верлинов не хотел их убивать. Но он и себя не считал ни в чем виноватым и, конечно, сам не хотел умирать. Между тем подходило время выбора: воздуха оставалось на семь минут.
«Уходите, иначе утоплю», – передал Верлинов.
После последнего удара он сунул нож в ножны, включил двигатель скутера и взял курс на Тинос, не обращая больше внимания на «малютку», как человек, уверенный, что к его предостережению прислушиваются.
– Совсем охерел, генеральское отродье! – Крутаков взялся за штурвал.
– Сейчас догоню – выходите и берите его за жабры!
«Малютка» набирала скорость.
– Что они здесь – золотой «Роллс-Ройс» хранили? – Сысоев недоуменно рассматривал толстую бронированную дверь, совершенно не соответствующую общему облику полузаброшенного, проржавевшего гаража.
«Если бы не Минер со своим пластиком, хрен бы вошли! – думал референт Седого. – Как они с ребятами справились? Надо было связать сук!»
Несколько человек толкались в гараже, заглядывая в бетонированный прямоугольник смотровой ямы.
– Атас! – крикнул Минер, вскарабкиваясь по ступенькам.
Все высыпали на улицу. Внутри глухо рвануло, плотная с острым химическим запахом волна вырвалась из приоткрытой двери. Над ямой клубился густой дым, но его на глазах втягивало куда-то вниз, будто там работал огромный пылесос.
Минер спустился взглянуть на результаты своей работы.
– Готово! – крикнул он. – Тут подземный ход! Ушли, гады!
– Давайте следом! – скомандовал Седой. – Хотя бы одного – живым!
– Фонари надо взять, – сказал Минер. – Колян, сбегай в машину!
Через несколько минут шесть группировщиков скрылись в черном провале. Сысоев заглянул в микроавтобус.
– Ну что?
– Все насмерть. – Иван вытер окровавленные руки, – Непонятно – как... Маленькая дырочка, будто от укола, и все! А ведь их обыскали... А у водителя шея сломана... Что будем делать? Закопаем или как положено?
Гена помедлил с ответом.
– У хозяина спросим...
Седой придет в ярость. Очередные потери накануне «разборки»... Но то, что гэбэшник с такой легкостью непонятным способом укокошил сразу четверых и придушил пятого, ставило под сомнение целесообразность задуманного предприятия вообще. Как с ними, дьяволами, разбираться? Вообще никто не останется...
Сысоев тяжело вздохнул. Отступать некуда. С ворами договорено, отказаться нельзя. Да шеф и не захочет задний ход включать...
– Не пойму, как он их побил? – повторил Иван.
Он сложил трупы между сиденьями и накрыл брезентом, будто «Фольксваген» вез обычный коммерческий груз.
– Поймают их ребята, тогда спросишь.
– Как бы те наших не поймали... Сысоев промолчал. У него уже появлялась такая мысль.
Они шли по земляному полу с ощутимым уклоном, свет фонарей скользил по неровным земляным стенам, головы часто цеплялись за своды, и тогда сверху сыпались комья глины.
– Выключи фонарь и держись ближе ко мне, – сказал явно озабоченный Васильев. Этой штольней не пользовались давно, и передвигаться по ней было небезопасно. К тому же можно упереться в обвал, заблудиться. Тем более без схемы...
Несколько раз им встречались ответвления, пересечения коридоров, но Васильев шел, руководствуясь одному ему известными признаками.
Сзади бухнуло, в спину подул ветер.
– Догонят? – напряженно спросил Каймаков.
– Хрен им! Передохнут, если сразу не вернутся. Или крысы сожрут.
– Крысы? Большие?
На Васильеве были комбинезон и каска с фонарем, Каймакову он дал сапоги, ручной фонарь, газоспасатель и анализатор воздуха.
– Разные. Обычно с собаку-дворнягу. Кто-то видел – с кабана. Может, приврали...
– Как же так, в газетах писали – это неправда!
– Мало ли что там пишут! Ты вон тоже всякого написал... Давай налево!
Теперь они двигались по широкому, облицованному камнем коридору. Воздух здесь был заметно свежее и чище.
– Вентиляция работает?
– Уж лет двести. Никто не поймет, как.
Путешествие под землей продолжалось больше двух часов. Они прошли по сырым штольням, преодолели низкие лазы, побывали в гулких пещерах, с километр брели по журчащим в бетонном желобе нечистотам.
Каймакову то и дело слышались сзади шаги преследователей, раз в боковом коридоре мелькнули две зеленые точки – чьи-то глаза.
«Собака? – подумал он. – Или крыса?» По спине поползли мурашки.
– Приготовь оружие, – отрывисто бросил Васильев. – Здесь возможны неприятные встречи. Если что – стреляй.
– В кого? – нервно спросил Каймаков. – В крыс?
– В двуногих. Тут неподалеку коллектор канализации, через него всякая падаль – бомжи, беглые бандиты – сюда пролазит.
– А почему сразу стрелять?
– Да потому! Иначе глазом моргнуть не успеешь, как на тот свет попадешь. Под землей свои законы... Вдруг впереди забрезжил свет.
– Что за чертовщина? – Васильев остановился и замер, вслушиваясь. – Вроде гул какой-то... Давай тихо...
Они осторожно крались навстречу свету и гулу. Наконец из-за поворота открылась удивительная картина: освещенный яркими прожекторами туннель, аккуратная круглая дыра в полу, люди в рабочих комбинезонах заливали ее бетоном. Гул исходил от бетономешалки.
Васильев попятился обратно и, взяв Каймакова под локоть, потащил за собой.
– Что это? – спросил Каймаков, когда они отошли достаточно далеко.
– Черт их знает! Какой-то государственный секрет. Лучше не любопытничать – можно здесь и остаться...
Еще через два часа Васильев вывел Каймакова на поверхность через эвакуатор номер сорок четыре.
– Никому не рассказывай, где ходил, – предупредил он. – А то можешь пропасть бесследно.
Каймаков вначале улыбнулся, но тут же понял, что спутник вовсе не шутит.
– Выходите! – повторил мичман.
– У него пистолет, – угрюмо сказал Прокопенко.
– Испугался! Он бьет на пять метров! Зато вас двое и вы молоды. А ему под сто лет!
Крутаков уравнял скорость СПЛ и скутера. Верлинов, не оборачиваясь, ушел с линии атаки и теперь как бы неподвижно висел чуть правее и ниже «малютки»,
– Давайте быстро! Упустите – пойдете под трибунал! – заорал мичман. – А ты, сосунок, хотел с генералом целоваться, вот и целуйся! – рявкнул он на Тимофеева. Шутка казалась ему очень остроумной.
Пловцы с явной неохотой втиснулись в шлюз. Мичман увеличил скорость. Через обзорную полусферу он видел, как две затянутые в гидрокостюмы фигуры, ускоренные силой инерции, метнулись к беглецу. Прокопенко в правой руке держал нож. Тимофеев не доставал оружия.
Верлинов застопорил двигатель и повернулся к нападающим. В правой руке он держал специальный подводный пистолет, в стволах которого чутко спали две шестигранные «стрелки», подпертые особыми химическими зарядами. Крутаков был прав: оружие отличалось малой эффективной дальностью, к тому же правильно прицелиться на глубине сможет один пловец из пяти. Но Верлинов как раз являлся этим пятым.
Он действительно годился в дедушки прыгнувшим наперерез пловцам, он очень устал и чувствовал, что кислород на исходе, он не хотел убивать, но и не хотел быть убитым, он уже предупреждал и не был виноват в том, что его не послушались.
Под водой выстрелов не слышно, только тонкая цепочка пузырьков вылетает вслед за проснувшейся «стрелкой». Две цепочки обозначили направление смертельных траекторий, закончившихся кровавыми точками на плотной резине гидрокостюмов. Пловцы не завершили броска: распластанные тела медленно погружались в пучину.
Верлинов, изогнувшись, поймал за руку то, что ближе, подтянул к себе, взглянул на манометр. Баллоны почти полны. Сняв с убитого акваланг, Верлинов выплюнул загубник и вставил в рот тот, который еще секунду назад сжимали зубы Тимофеева.
Шутка мичмана сбылась: генерал Верлинов как бы поцеловался со старшим матросом Тимофеевым.
Все произошло очень быстро, мичман не сразу понял, что остался один. Потом мгновенную растерянность сменила дикая ярость. Он дал полный ход и заложил вираж, ложась на боевой курс.
Верлинов менял баллоны, когда СПЛ в который уже раз устремилась на него. Он только успел защелкнуть замки и рванулся в сторону, но какой-то выступ – головка болта, заклепка или леер антенны – задел бок, разорвал гидрокостюм и содрал кусок кожи. Сразу же вокруг расплылось багровое облачко.
Черт! Хотя это и не акульи места, но проклятые хищники вечно оказываются рядом в самый неподходящий момент!
Обладающий нулевой плавучестью, скутер висел на том же месте. Верлинов подплыл к нему, отмечая, что боль в боку мешает движениям и ограничивает свободу маневра.
«Надо кончать», – подумал он, крепко сжимая чужой загубник и ручки управления.
Когда «малютка», развернувшись, снова пошла в атаку, он выполнил уже удавшийся однажды маневр и оказался на палубе, крепко вцепившись в поручень.
Бешено вытаращив глаза мичману, он изобразил два жеста: резким движением пальца вдаль и ребром ладони по горлу. В ответ тот перехватил правой рукой сгиб локтя левой, потом ухватил себя за горло, а пальцем показал на Верлинова и вниз.
Ясно. «Утону вместе с тобой, сука!» или что-то в этом роде.
Верлинов, перебирая поручень, направился к корме. Здесь он вынул нож, отстегнул ножны и продел их специальным выступом в фигурную прорезь клинка. В ножнах было углубление, край которого имел заточку и, сходясь с лезвием ножа, образовывал встречные режущие поверхности.
Просунув импровизированные ножницы в узкую щель корпуса, Верлинов с усилием перерезал трос руля глубины. Выпростав отрезок, он с силой потянул, устанавливая перо руля в нижнее положение.
Мичман дал ход, лодка устремилась в глубину. Двигатели тут же умолкли. Не глядя на прозрачный колпак рубки, Верлинов запустил скутер, подвел его к корме, упер в черное клепаное железо и увеличил обороты.
Потребовалось время, чтобы преодолеть массу покоя СПЛ, но наконец «малютка» сдвинулась и заскользила вниз. Верлинов придал ей достаточное ускорение и отстал. На обзорную полусферу он так и не взглянул.
Глубина Эгейского моря достигает двух с половиной километров, но на шельфе острова Тинос гораздо меньше – около двухсот метров.
Верлинов повел скутер вверх и у самой поверхности лег на прежний курс. Вначале он планировал бросить все снаряжение на подходе к острову и вплавь добираться до берега. Сейчас понял, что на это не хватит сил. Поэтому избавился только от ставшего ненужным и сковывавшего движения акваланга, отфыркиваясь, вынырнул и долго дышал живым, опьяняюще ароматным воздухом. Но окружающий мир почему-то неуловимо изменился и уже не казался столь приветливым и ласковым, как двадцать минут назад.
Скутер медленно тянул обессиленное, кровоточащее тело генерала к берегу, он находился в полузабытьи и совершенно не представлял, как будет искать Христофора. Тот нашел его сам.
Владелец яхты «Мария», повинуясь неосознанному чувству, вглядывался через бинокль в отсверкивающую на солнце морскую гладь. Заметив скутер, он гортанно выкрикнул слова команды, загорелые мускулистые матросы отдали швартовы. Через десять минут Верлинова подняли на борт. Рискованное путешествие генерала завершилось.
– Добро пожаловать, – с сильным акцентом сказал черноусый Христофор. На нем был белый полотняный костюм и соломенная шляпа, он добродушно улыбался.
Русскому его учил Верлинов почти двадцать лет назад, когда Христофор, выполняя задание американской разведки, попал в руки КГБ. Его могли вывести на процесси сгноить в тюрьме, но Верлинов устроил по-другому. Христофор вернулся агентом-двойником. Через некоторое время он порвал с американцами, но добросовестно работал на Верлинова. Взаимные услуги в деликатной сфере секретной службы связывают иногда крепче, чем кровные узы. Так произошло и в этот раз.
– Рад тебя видеть, Христофор, – сказал генерал и попытался улыбнуться. Но улыбка вышла слабой. Через несколько минут он спал тяжелым сном смертельно уставшего человека.
Телефонные звонки в квартирах Васильева и Межуева раздались с интервалом в десять минут.
Текст был совершенно одинаковым:
– Вам назначается «разборка», завтра в шестнадцать. На двадцать пятом километре Варшавского шоссе вправо, до мотеля. Потом по бетонке налево – там заброшенная войсковая часть. Не явитесь – перестреляем по одному прямо в Москве!
Измученный боевыми событиями последних дней Васильев и прессингуемый по службе, стоящий на грани увольнения Межуев восприняли эти звонки одинаково. Первая мысль: совсем оборзели, с госбезопасностью тягаться вздумали! Но тут же пришло понимание – не государственной Системе бросают вызов бандиты, а конкретным людям. Вызов носит частный характер и связан с личными действиями офицеров, покусившихся, как они считают, на воровскую казну. Вполне понятно, что ни Межуев, ни Васильев не могут задействовать в столь щекотливой ситуации официальные каналы. Они могут лишь поднять свою группировку, свой кодлан, причастный к пропаже общака.
Таким образом, на «разборку» сойдутся два преступных сообщества, как обычно. И то, что одно состоит из офицеров ГБ, преступников мало интересовало.
Дело усугублялось тем, что никакой группировки, привязанной к пропавшему общаку, ни у Васильева, ни у Межуева не было. Еще неделю назад они могли обратиться к генералу Верлинову, и тот, не терпящий посягательств на авторитет Системы и ненавидящий блатных всех мастей, направил бы к брошенной войсковой части ударную группу.
Дронов, конечно, такого приказа не отдаст. Тем более сейчас, когда отдел шерстят комиссия за комиссией.
Межуев с тоской вспомнил о Семене Григорьеве, Васильев – о Якимове. Надежный напарник в такой ситуации – большое дело.
Потом Межуев припомнил «наезд» бандитов на Васильева и позвонил ему. Через час в квартире Межуева два майора обсуждали сложившуюся ситуацию.
– Не ходить нельзя, – вслух рассуждал Васильев. – По их законам это признание в полной беспомощности. Сразу и шлепнут. Но если мы туда вдвоем заявимся... Их небось не меньше десятка... Хотя почему вдвоем? – внезапно вскинулся он. – Можно ведь боевых товарищей пригласить... Заглянув в записную книжку, Васильев набрал номер.
– Юра? Васильев. Надо срочно встретиться.
Еще через час к ним присоединился командир десятки «альфовцев».
– Где это место? – Он разложил карту.
– Вот здесь, – указал Межуев.
– Подождите, подождите. – Васильев наморщил лоб. – Это же бывшая часть ПВО – второе кольцо противоракетной обороны Москвы... Туда ведет подземный спецтуннель...
Назначал «разборку» контрразведчикам Гена Сысоев. В самом по себе этом факте не было бы ничего удивительного, если бы он не звонил от Клыка.
После того как никто из шестерки, спустившейся в подземный ход, назад не вернулся, Гена быстро произвел кое-какие расчеты и к шефу не пошел. Вместо этого он явился к конкуренту Седого и имел с ним длительную беседу, закончившуюся к обоюдному удовлетворению.
К шефу он пришел под вечер. Тот уже знал о пяти убитых в автобусе и устроил страшный скандал, будто это Гена их и убил, чтобы окончательно ослабить группировку.
– Там Минер вернулся, – улучив момент, сообщил Гена. – Остальные застряли в катакомбах, ждут помощи.
– Где он?
– Недалеко, на квартире. У него пуля в плече, но, кажется, неглубоко...
– Поехали, я сам с ним поговорю! А ты запомни – не умеешь руководить, пойдешь на исполнительскую работу!
Гена всю дорогу молчал.
Когда они спустились в полуподвал, он трижды с определенными интервалами стукнул в железную дверь и первым вошел в квартиру одного из людей Гвоздодера. Седой шагнул следом и остолбенел. Прямо на него немигающим змеиным взглядом смотрел Клык. Сысоев быстро прошел в комнату, оставляя главарей конкурирующих организаций один на один.
– А где же Минер? – по инерции спросил Седой, хотя холодок понимания уже скользнул от загривка к лопаткам.
– Вот он!
Клык сделал шаг вперед, сверкнула хорошо заточенная финка, и холодная сталь пробила сердце Седого.
Сысоев сидел на диване рядом с Гвоздодером и нервно поеживался. Ему не нравилось то, что он делал, но другого выхода не было. Услышав короткий вскрик и шум падающего тела, он понял: власть в группировке перешла к нему. Клык держит слово, и он тоже будет честен с ворами. В конце концов, делить им нечего, всего на всех хватит: и территорий, и денег, и баб.
Когда Клык вошел, он встретил его слегка принужденной улыбкой.
– Сейчас я соберу своих и распоряжусь...
Он осекся. Клык не улыбался в ответ, и взгляд его по-прежнему был холодным и страшным.
– Мы сами распорядимся!
Гвоздодер накинул на шею петлю. Гена забился, но Клык подскочил и привычно придержал ноги. Через минуту все было кончено.
Клык руководствовался простым и понятным правилом: если враг ослаблен, его надо убирать, не тратя времени зря. Такой же принцип исповедовал и дон Корлеоне. Очевидно, Седой недостаточно хорошо изучил свою настольную книгу.
– Куда их? – деловито спросил появившийся в дверном проеме татуированный парень.
– Под дома бросьте, так страшнее! И объявить всем: этого по решению толковища. – Он ткнул пальцем в труп Седого. – Резо как сказал: «Не найдешь общак – пика в сердце». Он не нашел. Вот и пусть смотрят!
– А этого, – палец пахана указал на то, что совсем недавно было Геной Сысоевым, – этого авторитеты приговорили за ребят в шашлычной. Говорите, кто: я. Крестный, Антарктида. Пусть знают!
– Ясно. Сейчас мешки принесу.
Парень исчез так же бесшумно, как и появился.
– Пусти людей по району, – обратился Клык к Гвоздодеру. – Магазины, киоски, торговые ряды, универсам – все! Чтобы объяснили – платить только нам! Только мы хозяева!
– Сделаем. – Гвоздодер деловито потер руки.
– И за мной долг, – вздохнул пахан. – Резо на промах указал, надо исправлять... Гвоздодер ловил каждое слово.
– Пошли троих за моим школьным дружком... Тот поспешно кивнул.
– Пришла пора со всеми разобраться! – недобро процедил Клык.
Морковин дал Каймакову радиомаяк – круглый приборчик, похожий на складную карманную лупу.
– Наденьте на ремень изнутри. Нажмете здесь – пойдет сигнал. И разговор передается, поэтому можно давать свои ориентиры, но завуалированно, чтоб те, кто рядом, ничего не заподозрили, – инструктировал он.
– Нужна частная консультация... Каймаков помялся.
– Как вы носите оружие?
– Зачем вам? – насторожился сыщик и тут же расслабился: это вскинулась спящая натура оперативника отдела внутренней беопасности.
– Частная консультация, – повторил клиент. – Можете включить ее в общий счет.
Морковин молча повернулся, поднял пиджак. За поясом посередине спины торчал «ПМ». Точно такой же, как тот, который Каймаков выбросил в воду с Пушкинской набережной. И как тот, что сейчас лежал в его «дипломате».
– При традиционном поверхностном осмотре не обнаруживается, – пояснил сыщик. – Но надо туго затягивать ремень.
Он снова повернулся лицом.
– Готовитесь? Ну-ну... Но лучше вовремя нажать кнопку... Примерно такой же совет дал и Карл.
– Старайтесь не выходить из дома без необходимости. Никого не впускайте в квартиру. Когда собираетесь куда-либо – позвоните нам.
«Все заботятся, все готовы защитить, – думал Каймаков. – А уже который раз чуть голову не сносят... Если бы не случайности...»
Хотя «разборку» назначили на шестнадцать, три вездехода «Ниссан» с затемненными стеклами прибыли на место в восемь утра.
Шестнадцать человек выпрыгнули из просторных салонов и осмотрелись. Бетонная дорога просекала лес и сквозь снятые ворота вела в брошенный и разграбленный военный городок.
Приземистые здания казарм, штаба, трехэтажный корпус офицерского общежития зияли пустыми проемами окон, двери вырваны вместе с колодами, кое-где разобраны шиферные крыши. Ворота огромных ангаров-складов распахнуты настежь, тут и там ржавеют остовы грузовиков и тягачей, с которых снято все, что можно снять.
Пустая пусковая шахта наполовину прикрыта многотонной бетонной крышкой метровой толщины. Из черной серповидной щели доносится тяжелый трупный дух: две недели назад здесь происходила «разборка» с Таганской группировкой.
Знающий человек мог безошибочно определить, что прибывшие относятся к «традиционным» уголовникам, прошедшим следственные изоляторы, этапы, пересыльные тюрьмы, колонии. Это были люди Клыка.
Они загнали в лесок «Ниссаны», внимательно обследовали территорию, но не нашли следов возможной засады. Единственным местом, куда они не заглянули, был небольшой домик из красного кирпича с железной дверью. Вокруг шла колючая проволока, с четырех сторон установлены таблички с лаконичной надписью: «Заминировано».
Внутри никого не было. Пустые комнаты для дежурного караула покрыты толстым слоем пыли, зарешеченные окна заросли паутиной, не работал световой барьер на пороге комнаты лифтов. Но сами лифты находились в исправном состоянии. Если нажать кнопку, просторная кабина опустится на двадцатиметровую глубину в бункер управления.
Подземные сооружения под брошенной войсковой частью занимали, пожалуй, большую площадь, чем сам военный городок. Сложная система туннелей и переходов пронизывала толщу земли на трех уровнях. Главный туннель с узкоколейными железнодорожными путями проходил в подземный узел от центра Москвы и продолжался еще на пять километров – до резервной правительственной ставки, укрытой многометровым бетонностальным щитом на случай военных действий.
Шестнадцать человек рассредоточились по территории. Почти все вооружены автоматами, почти все припасли водку и анашу, чтобы коротать часы ожидания. На вертолет, сделавший круг в ясном голубом небе, никто из них внимания не обратил.
Трое, посланные Гвоздодером, поджидали Каймакова возле дома. Они внимательно осмотрелись и ничего подозрительного не обнаружили. Сидевший на скамейке против входа в подъезд маленький мужичонка, зыркающий из-под козырька кепки настороженными глазами и держащий в руках клеенчатую сумку, опасности явно не представлял.
Каймаков позвонил Карлу и ждал машину. Он зря надел пальто – сразу стало жарко. В окно был виден похожий на взъерошенного воробья Вовчик.
В груди шевельнулось теплое чувство. Каймаков никогда не принимал малорослого соседа всерьез, считал другом Димку Левина. А оно вон как обернулось... По сути – единственный близкий человек!
«Чего он там сидит с утра?» – думал Каймаков, спускаясь по лестнице.
Из троих знал жертву в лицо только один. Онто и подошел первым, спросил закурить. Двое придвинулись с боков.
– Садись в машину, и тихо!
– А ну назад, сволочи! – раздался окрик сзади. – Сашок, падай!
В руке Вовчика прыгал обрез, черные жерла стволов описывали «восьмерку», затрагивая каждого из уголовников.
Внимание нападающих переключилось.
– Ах ты, падла, линяй! – Руки вынырнули из карманов. В одной зажата финка, в двух – стволы.
Каймаков отпрыгнул в сторону и упал. Он хотел перекатиться через бок, выхватить свой пистолет... Но ничего не получалось. Трахнувшись грудью о бордюр, он задохнулся от боли.
Обрез выстрелил дважды. Грохот и самодельная картечь разорвали воздух, человек с финкой рухнул на колени и завалился на бок.
Ответные выстрелы отбросили Вовчика на газон, он скрючился и уже не вставал. Маленькая беспомощная фигурка, как после жестокой детдомовской драки.
– В ногу засадил, сука! Бери руль, – услышал Каймаков. Холодная сталь больно уперлась в висок. – Садись в машину, сказали! А то прямо здесь мозги вышлепаю!
От пистолета остро пахло порохом.
Охая и держась за бок, Каймаков поднялся и повалился на сиденье обшарпанной иномарки. Человек с пистолетом сел рядом.
– Пошел!
Машина резко набрала скорость. На «хвост» ей села вывернувшая из-за угла серая «Волга» оперативного отдела ГРУ.
– Прижми их, я буду стрелять, – сказал Карл, доставая оружие.
Франц, не соглашаясь, качнул головой.
– Не надо в городе шум поднимать. Пока по смотрим... Он увеличил дистанцию, чтобы не бросаться в глаза преследуемым.
В диспетчерской «Инсека» на дисплее специальной системы слежения высвечивался маршрут, по которому везли Каймакова.
Из динамика доносились голоса: один нервный и возбужденный, второй угрюмый и злой.
– Куда мы едем? К Клыку совсем в другую сторону!
– Узнаешь скоро...
Сидящий рядом бандит был ранен в ногу, он перетянул кровоточащее место платком, провел ладонью по бокам и животу Каймакова. Радиомаяк под пальто он не прощупал, а пистолет упирался в спинку сиденья, до него обыскивающий не дотянулся. Морковин оказался прав. Но если бы оружие оказалось в кармане... Каймаков с сожалением вздохнул.
– За город? – как можно испуганнее спросил он. – Это же Варшавка!
– Заткнись, падла, надоел!
– Что делать будем? – спросил Сергеев. Он уже уволился из ГРУ, став штатным сотрудником агентства, поэтому причины скрывать свою настоящую фамилию отпали.
Морковин вздохнул.
– Клиент похищен, мы обязаны его защищать. Готовь ружья! Но вначале надо сообщить в милицию.
Он позвонил Котову. За несколько минут перед тем начальник УР разговаривал с Диканским, поэтому был в курсе развивающихся событий.
– У них намечается большая «разборка» за городом. Пока не знаем – с кем. Но силы подтягиваем, сфотографировали все с вертолета. Я сейчас выезжаю.
Автоматы «Инсеку» по закону не полагались, для серьезных акций использовались семизарядные ружья «мосберг» двенадцатого калибра.
Морковин и Сергеев снарядили подствольные магазины полупрозрачными пластмассовыми патронами, в которых проглядывали никелированные шарики картечи, сунули по пачке в карманы и выбежали к «Фольксвагену».
В потоке машин, двигающихся по Варшавскому шоссе, участники предстоящей «разборки» никак не выделялись. На двух микроавтобусах и шести иномарках ехали сорок восемь лучших «гладиаторов» Клыка, Крестного и Антарктиды. Люди Гвоздодера везли туда же Каймакова. Как всегда, невозмутимы были держащиеся на некотором расстоянии Карл и Франц. Котов ехал в машине группы немедленного реагирования, сидящий впереди Кабанов нетерпеливо матерился. Диканский с несколькими руоповцами трясся в разболтанном «УАЗе». В самом обычном «Икарусе» расположился отряд омоновцев. Набирал скорость «Фольксваген» с сыщиками «Инсека».
На фоне надвигающихся событий перестрелка на Ленинском проспекте, в которой двое были убиты, выглядела вполне заурядно.
Трупы Вовчика и неизвестного гражданина положили в один спецфургон.
– Вон тот, маленький, первым начал, – суетился сухопарый дедушка – очевидец. – Он из обреза бабахнул, а потом уж ему ответили... Оперативник, положив папку на колено, записывал показания свидетеля.
– Не пойму – всегда был спокойный район, а сейчас одно «мочилово» за другим, – недоумевал участковый. – И этот коротышка ни в чем не замечался... Заквашивал иногда – и все...
– Плохо знаете контингент на обслуживаемой территории, – сказал замнач. – Оттого такие последствия... По этому эпизоду виновный был определен.

Глава двадцать седьмая

"... По сообщению командира подлодки «У-762», в ходе задержания Верлинова сверхмалая ПЛ, находящаяся в автономном плавании, затонула. Судьба членов экипажа и задерживаемого неизвестна. Есть основание полагать, что все погибли.
Начальник морского отделения Сушняков".
Дронов несколько раз перечитал шифрограмму. Это была информация из третьих рук. Сушняков сам не наблюдал происходящих событий и опирался на доклад капитана «У-762». Но тот тоже не воспринимал непосредственно трагедию, разыгравшуюся на «малютке», а сделал выводы из отрывочных сообщений экипажа СПЛ или даже из общей обстановки. «Малютка» не вернулась, значит, все погибли! Логично... Но насколько достоверно такое умозаключение?
Верлинов – опасный противник! И раз он сумел утопить СПЛ, то вполне мог спастись сам!
Подполковник задумался. Лично ему выгоден вариант с нейтрализацией Верлинова. И в конце концов, официальное сообщение начальника морского отделения – достаточно весомый аргумент в пользу такой версии. Значит, нечего ломать голову!
В Государственной думе еще расходились волны от сенсационных разоблачений парламентской комиссии. Депутаты предлагали создать специальный орган, контролирующий силовые структуры и ограничивающий их безграничные пока возможности. Особенно активно выступали члены так и не состоявшегося «будущего кабинета министров», еще недавно связывавшие свои планы с генералом Верлиновым.
Известие о смерти последнего уже распространилось в кулуарах. Но не все этому поверили.
Васильев обдумывал, как попасть в туннель, ведущий к правительственному бункеру. В былые времена, когда существовала единая система КГБ, одиннадцатый отдел обеспечивал режим разработки и строительства спецсооружений, а Девятое управление занималось их охраной после сдачи в эксплуатацию. Офицер одиннадцатого отдела всегда мог придумать благовидный предлог для посещения туннеля, и коллега из «девятки» не стал бы этому противиться.
Сейчас положение изменилось. Спецтуннель контролировался Главным управлением охраны, для которого сотрудники любых других ведомств являлись посторонними лицами. С учетом последних событий офицер одиннадцатого отдела был хуже любого постороннего.
Временная нейтрализация охраны требовала аэрозоля «Сон» и потайных носовых фильтров, получить их без официально утвержденного плана операции Васильев не мог. К тому же открытое проникновение вооруженных лиц в правительственный туннель привело бы к объявлению в ГУО боевой тревоги и непредсказуемым последствиям.
Наконец подходящий вариант был найден. На шестнадцатом километре Варшавского шоссе, в лесополосе, имелся круглый участок диаметром около десяти метров, обнесенный забором из колючей проволоки. За проволокой располагался земляной вал двухметровой высоты. В центре стояла кирпичная будочка в человеческий рост со стальной прочной дверью, выкрашенной в зеленый цвет.
Задняя стена будочки была скошена так круто, что сооружение имело ничтожный внутренний объем. В нем мог храниться десяток метл и лопат для уборки прилегающей территории либо находиться лестница, уходящая под землю.
Мало-мальски рассудительный человек способен легко сообразить, что хранилище инвентаря нет смысла защищать от посторонних людей, взрывной волны или наводнения и склонился бы ко второму варианту. Васильеву истинное предназначение будочки было известно совершенно точно.
Два микроавтобуса с «альфовцами» остались на шоссе, а Васильев и Юра направились к проволочному забору.
Не обращая внимания на грозный плакат "Стой! Запретная зона! Вход воспрещен! ", Юра быстро перекусил кусачками три нити «колючки», и они вошли на территорию, которая раньше охранялась вооруженным караульным. Быстро преодолели земляной вал и подошли к бронированной двери.
Васильев приготовил личный жетон и наклонился к зеленой стальной поверхности. Приемная щель находилась в правом верхнем углу, она заросла грязью, и найти ее удалось не сразу. Осторожно расчистив налет лезвием ножа, Васильев подул в узкую прорезь, зачем-то погладил пальцем и вставил жетон.
Вначале ничего не произошло, но через несколько секунд механизм щелкнул. Автоматика не знала об изменениях в системе КГБ СССР. Васильев облегченно вздохнул и потянул за ручку. Дверь со скрипом отворилась. Бетонные ступени круто уходили под землю. Сильно потянуло сквозняком.
Юра поднес к губам рацию.
– Первая группа ко мне! Остальные выдвигаются к месту. Встреча в шестнадцать!
Один микроавтобус двинулся по шоссе. Межуев сидел рядом с водителем. Сзади расположились пятеро из «Альфы».
Вторая машина осталась на обочине, водитель включил рацию на прием и взял под контроль запретную зону, в которую вошли, сгибаясь под тяжестью снаряжения, тринадцать его товарищей.
Очень крутым оказался только первый пролет – сорок или пятьдесят ступеней. Потом начался ровный пологий спуск по узкому, но достаточно высокому коридору, позволяющему идти в полный рост, не сгибаясь.
– Как контролируется туннель? – спросил Юра.
– Думаю, сейчас – никак. Денег и людей не хватает везде... Перед запуском литерного поезда делают контрольное прочесывание, выставляют посты, включают освещение... Узкий коридор сменился обширным, совершенно черным пространством.
– Слушай, а автоматических пулеметов здесь нет? – вдруг спросил Юра.
– Не должно. Они в центре, у Кремлевского кольца, – ответил Васильев. И добавил: – Нам налево. Смотрите по сторонам, где-то должна быть дрезина.
Группа довольно долго шла по туннелю. Вначале бойцы спотыкались на шпалах, потом выработали оптимальный шаг. Наконец луч фонаря высветил в углублении стены четырехколесную платформу. Ее быстро поставили на рельсы, с трудом разместились.
– Если сели батареи, придется дрочиться с ручным приводом... – раздраженно сказал Юра.
Но электромотор включился сразу, и дрезина покатилась, постепенно набирая скорость.
– Так с кем они будут разбираться? – спросил Котов.
Диканский пожал плечами.
– В том-то и дело: информации нет.
Оперативники находились в лесу за мотелем, в полутора километрах от брошенной войсковой части. Подъезды контролировались, но к месту «разборки» прибыли ударные силы только одной стороны – около полусотни головорезов Клыка. Промелькнули еще несколько машин и микроавтобус, но находящиеся в них люди были настолько малочисленны, что не могли являться противоборствующей группировкой.
– Думаю, нам спешить особо не надо. – Котов поправил каску. – Чем больше они перемочат друг друга, тем лучше.
– И еще: если пар выпустят – сопротивляться не будут, – сказал опытный Кабанов. – А то могут объединиться, и возись с ними...
– Верно, – задумчиво проговорил Диканский и посмотрел на часы. – Но уже шестнадцать десять, а их противники не появились. Скорей всего дело сорвется...
В это время издали донесся приглушенный расстоянием звук выстрела. Потом еще один. И началось...
Раздолбанный «Форд» подкатил к снятым воротам бывшей ракетной части ПВО и вкатился внутрь. Здесь было оживленно: человек двадцать стояли группой у полуразобранного грузовика, остальные бесцельно разбрелись по территории. Возле приземистого здания казармы замерли несколько машин. К ним и подвезли Каймакова.
– Ну вот и свиделись. – Клык сидел в затемненном салоне «Волги» и потягивал папиросу, источающую сладковатый, дурманящий запах. – Все ты бегаешь, менты вокруг крутятся – очень деловой стал. Где деньги общие, благо воровское? Сразу скажешь или на куски тебя порезать?
Карл и Франц лежали за штабелем кирпичей у проволочного забора.
– Надо было раньше отбивать, на трассе! – мрачно сказал Карл.
А Франц по портативной рации соединился с базой.
– Унылый вывезен за город, здесь около сорока бандитов. Нужна помощь. Вызываем первое отделение...
Сыщики «Инсека» миновали развилку, где еще недавно три «стремщика» контролировали проезжающие машины. После остановки серой «Волги» оперативного отдела они залегли в придорожной канаве с травмами, исключающими совершение целенаправленных действий по крайней мере в ближайшее время.
– Там большой базар, – сказал Морковин. – Сворачивай в лес.
Оставив машину, с ружьями на изготовку, сыщики крадучись подбирались к забору.