1 2 3 4 5 
– Увлекаюсь хиромантией на досуге. Смотрю на свою линию жизни. Так каков ваш ответ? Уезжаем, или вы будете упорствовать?
– Какие у меня гарантии, что моих друзей не тронут?
– Слово колдуна, – сказал Вальтер.
Я усмехнулся, и он, правильно расценив мое недоверие, достал из кармана гвоздь, проколол большой палец, провел линию на столе, четко проговорив:
– Даю слово, что твоих друзей не тронут, они смогут ехать, куда пожелают, когда им это будет угодно. Клянусь в этом моей колдовской силой.
Кровавая линия на столе растаяла, и я, понимая, что меня приперли к стенке, сухо сказал:
– Хорошо, господа. Прокатимся, раз маркграф так этого хочет. Что касается вас, неизвестный господин-хиромант, то ваша линия жизни, бесспорно, лжет.
– Вы так считаете?
– Скажу даже больше, у меня есть предположение, что вы вряд ли дотянете до следующего утра.

Эскорт у меня оказался почетным, хотя и немногочисленным. Кроме законника и колдуна со мной отправились в дорогу еще пятеро. Не скажу, что они выглядели головорезами, но иллюзий на их счет я не испытывал – все понюхали пороха и крови в достаточных количествах для того, чтобы я проявлял осторожность. Их выправка, то, как они управлялись с лошадьми и как общались друг с другом, наводили меня на мысль, что эти люди не один год провели в армии. Маркграф собрал для меня хорошо сработанную команду сторожевых псов. По именам они друг к другу не обращались, да и вообще преимущественно молчали, так что я стал называть их для себя Первым, Вторым, Третьим, Четвертым и Пятым.
Они тут же взяли надо мной опекунство, двигаясь по обе стороны от моего коня, когда это позволяла дорога, и каждый час меняясь. Для них я был кроликом, которого надо довезти в целости и сохранности, и если он не собирается бежать и не думает кусать собак, им до него нет никакого дела.
Кролик планировал бежать и кусаться, но несколько позже, когда постоялый двор, где остались Иосиф с мальчиком, будет уже далеко. У меня отобрали пистолет, арбалет, палаш и мой кинжал, так что я был абсолютно беззащитен перед судьбою, если не считать кулаков. Мне связали руки, дабы я не надумал устраивать глупости в самый неподходящий для этого момент. Узду моего коня взял Четвертый, молчаливый небритый мужик лет сорока. Так что я путешествовал исключительно в качестве пассажира.
Ни Проповедника, ни Пугала со мной рядом не было. Не знаю, как они почувствовали ситуацию, но никто из них не стал показываться на глаза законнику, которому хватило бы совсем немного времени, чтобы понять, что они со мной. Возможно, старина Пугало и избежал бы проблем, но вот Проповедник точно бы схлопотал неприятности, как свидетель, способный кое-что рассказать другим стражам. Мне оставалось лишь надеяться, что он так и поступит – предупредит кого-нибудь, во что я вляпался. Старый пеликан сейчас бы обязательно сказал, что висельник на перекрестке все же принес мне беду и, пожалуй, я бы не стал с ним спорить.
Мороз спал, погода была ясной, а дорога на удивление торной. Мы все дальше продвигались на юг, к границе При, и на меня большую часть времени никто не обращал внимания. Лишь на остановках, в теплых постоялых дворах, за трапезой мне развязывали руки и сажали между двумя крепкими головорезами, да еще когда неохотно водили за сарай по нужде. В первую мою такую просьбу Второй взвел арбалет и без экивоков сказал:
– Прострелю ногу, если начнешь дурить.
Я не сомневался, что он так и поступит, так что был паинькой, но успокоить их мне не удалось. Я знал, и они знали, что рано или поздно у всех нас возникнут проблемы.
К вечеру небо затянуло, начал сыпать снег, мелкий и колючий. Пока еще не опасный, но, судя по всему, до хорошей метели оставались считаные часы.
– Вы не хотите рассказать о Солезино, страж? – в очередной раз спросил у меня законник.
– К чему такой интерес? Я, действительно, не понимаю.
Он несколько секунд испытующе смотрел на меня, затем сказал:
– Орден считает, что в распространении юстирского пота виновато Братство. Мы хотим знать, как вы это сделали.
– Ваши слова звучат абсурдно.
– Двадцать из тридцати высших жрецов нашего Ордена собрались на ежегодное совещание в Солезино. И именно в это время случился мор, тогда, когда, образно выражаясь, почти все яйца лежали в одной корзине. Сильный удар по тем, кто не дает вашему брату нарушать законы.
Я вспомнил перламутровую душу, разносящую мор, и сказал:
– Мне кажется, что у вас, в Ордене, собрались еще большие параноики, чем в Арденау. Надеюсь, землетрясение вы тоже записали на наш счет?
– Есть колдуны, которые способны вызвать дрожь земли.
– Вы не были в Солезино. То, что там произошло, способны сотворить лишь ангелы Господни или сам Всевышний. У колдунов кишка тонка. Если не верите – спросите у господина Вальтера.
– Уже спрашивал. Он придерживается вашего мнения.
– Вот видите, кто-то еще может размышлять здраво.
Этот разговор встревожил меня. Вызов искусственного землетрясения, конечно, сущая чушь, но вот душа… У меня возникли некоторые сомнения, впрочем, тут же отброшенные, как безумные. Нас с Шуко эта тварь едва не размазала по мостовым Солезино, а Пауль с Рози не смогли пережить встречу с ней. И не скажу, что мы – самые слабые в Братстве. Ни одному нашему магистру не придет в голову выпустить на свободу подобную гадину.
К вечеру, когда снег усилился, а Тринский тракт разделился на две дороги, законник покинул наш отряд, о чем-то поговорив с колдуном. Мне он сказал:
– Вынужден откланяться, дела зовут. Возможно, когда-нибудь мы с вами еще встретимся.
– Не думаю, что это случится. – Я уже несколько раз видел за деревьями мелькнувшую фигуру в широкополой соломенной шляпе.
– Боюсь, вы правы. Вряд ли вам когда-нибудь суждено покинуть замок Латка. Закономерный итог для всех стражей, которые не слушают советов Ордена. Господин Александр был моим другом, и я рад, что вас настигло возмездие.
Сказав это, он поскакал по заснеженной дороге, быстро скрывшись в белой круговерти, поднятой ветром. Почти сразу же снегопад поглотил вышедшего из-за деревьев одушевленного в дырявом солдатском мундире времен князя Георга, и мне начало казаться, что возмездие настигнет законника, точно так же, как и господина Александра, – гораздо раньше, чем меня.

– Надо же тебе было так вляпаться! – ворчал Проповедник глубокой ночью, когда я лежал, привязанный к металлическим прутьям кровати.
Мои тюремщики не отличались особой наивностью и не оставляли меня на ночь предоставленным самому себе.
– И Пугало здесь не помощник. Оно странное и уже сто раз показало, что не будет тебя выручать, если только на дороге не подвернется какой-нибудь законник. Хочешь, я встану, и ты воспользуешься знаком, как это было в Кайзервальде? – Проповедник, как и я, понимал, что положение отчаянное.
– Спасибо за твою готовность пожертвовать собой, но, боюсь, я прибью не только их, но и себя вместе со всем постоялым двором. Они всегда слишком близко от меня, чтобы я швырялся ядрами себе под ноги.
– Что ты предлагаешь?
– Тебе придется найти стража и все рассказать.
– А если я его не найду? – резонно спросил он.
– Значит, отправишься в Арденау, там их как блох на боку дворовой собаки.
– Людвиг, ты знаешь, о чем просишь? Это недели пути, даже если я буду идти без остановки. Ты можешь так долго и не протянуть.
– Значит, надо протянуть. Советую тебе отправляться сейчас же. Возможно, сможешь нагнать Иосифа.
Второй услышал мой шепот, поднял голову от подушки:
– Спал бы ты, психованный. Иначе заткну рот тряпкой.
– Ты уж продержись. Я сделаю все, что смогу, – принял решение Проповедник.
Он ушел, и я остался один, надеясь, что о том, куда я пропал, рано или поздно узнают.
Утро третьего дня моих злоключений ознаменовалось тем, что колдун и Второй уехали вперед, оставив меня на попечение четверки наемников. До обеда я вел себя тихо, по возможности усыпляя их бдительность, пока не случилась остановка в небольшой деревушке, где господа решили отобедать. Мне кинули между рук куртку, чтобы никто не видел, что они связаны, провели за стол и посадили между Третьим и Первым.
Только после этого они соблаговолили снять путы, предварительно убрав со стола все острые предметы. Я наслаждался «свободой», попросив горячего чая и супа. Эти хмыри были такими же скованными, как обычно, дергаясь каждый раз, когда я решал пошевелиться.
– Расслабьтесь, ребята, – посоветовал я им. – Понимаю, что, если вы меня упустите, с вас живьем спустят кожу и повесят на стенах Латки в назидание остальным, но не доводите дело до абсурда.
Пятый посоветовал мне заткнуться и заняться супом, что я и делал, пока Четвертый, по уже известной мне привычке, не отправился изучать особенности местного отхожего места. Первый ничего не ел, ждал, когда я покончу с едой, чтобы связать меня и заняться своей, зато Третьему надоело ждать, и он принялся махать ложкой. Я взял в руки кружку с обжигающим чаем и, продолжая улыбаться Пятому, выплеснул кипяток в лицо Первого, тут же спиной упав с лавки.
Его вопль, подарил мне одну драгоценную секунду чтобы вскочить, и я вмазал кулаком в висок Третьему, который все еще держал в руках ложку. Прыгнул вперед, избежав цепких лап Пятого и нырнул к выходу, сбив по пути слугу. Встав на четвереньки, он задержал врезавшихся в него преследователей.
Я бежал изо всех сил к подсобным помещениям, за которыми начинался лес, понимая, что до конюшни с лошадьми по открытой местности я не дотяну – враз всадят болт в ногу. Пятый отставал шагов на двадцать, Третий и натягивающий штаны Четвертый только выползали из дома, а Первому было явно не до погони после купания в кипятке.
Я нырнул за угол, пробежал через амбар, схватив с верстака несколько гвоздей, сунул их в карман, затем подхватил стоявшие у дверей четырехзубые вилы, начал обегать амбар по кругу и оказался на старом месте, как раз в тот момент, когда последний из тройки преследователей нырнул в здание. Мне представилась прекрасная возможность воткнуть вилы Третьему в бок.
Он страшно закричал, но я, на разгоне, протащил его вперед, до стены, насаженным, точно на вертел. Палаш Четвертого чиркнул у меня над головой, я оставил вилы, перехватил его руку, крутанул на себя, бросая соперника через бедро. Он не ожидал от меня такой прыти, охнул, врезаясь спиной в верстак, но развить атаку я не сумел. Пятый навалился на меня сзади, прижав мои руки к бокам. Я мотнул головой назад, надеясь попасть ему в лицо, но не тут-то было. Держал он меня так ловко, что пнуть его тоже не получилось.
Четвертый как раз поднимался на ноги, Третий орал, вцепившись в окровавленное древко вил, и тут я совершил хитрость, расслабил все мышцы, превратившись в настоящее желе из Прогансу. Можно сказать, что я просто вытек из рук пораженного Пятого и с большим удовольствием воткнул здоровый гвоздь из своего кармана в его ляжку. Дал почти вставшему Четвертому ногой в зубы и, уже видя перед собой свободу, бросился прочь лишь для того, чтобы врезаться в мерцающую голубым снежную стену, невесть как выросшую на моем пути к выходу.
Половина тела, коснувшаяся ее, тут же онемела, я отшатнулся назад, лишь для того, чтобы врезаться во вторую такую же преграду, и рухнул на пол, бессильно хлопая глазами. София была права, снежных стен стоило бояться, потому что шансов к бегству они мне не оставили. Я увидел склонившегося надо мной встревоженного колдуна, а затем потерял сознание.

Замок Латка появился из-за густого леса столь же неожиданно, как оглашение смертного приговора. Расположенный на берегу прекрасного озера, на единственном холме в этой местности, он представлял собой настоящую крепость, но, казалось, она соткана из воздуха. Архитектор и строители здорово поработали, чтобы придать тройному кольцу стен и сторожевым башням иллюзию дворца фей из детских сказок. Настоящий пряничный домик с живущей в нем спящей красавицей и подвалом, набитым всевозможными чудовищами. Пожалуй, это был один из самых красивых замков, когда-либо виденных мною, но никакой радости я не испытывал.
Было в этой сказочной красоте нечто зловещее, что, впрочем, неудивительно. За века своего существования замок успел обрасти целым сонмом легенд и преданий, одно страшнее другого. Пугало, шедшее рядом со мной, тоже с интересом изучало мое будущее узилище. Оно не спешило убивать моих тюремщиков, а я не просил, опасаясь, что к хорошему подобные вещи не приведут – за неполную неделю оно уже перебрало крови, перерезав разбойников, а затем и законника. Если Пугало будет погружаться в кровь с такой периодичностью, то сорвется, и остановить его будет некому, мой кинжал сейчас далековато.
Охрана моя несколько поредела – рана Третьего оказалась серьезной, и его оставили на постоялом дворе. Вызванный лекарь не давал никаких гарантий, что тот выживет. Пятый хромал, лицо Первого было ошпарено кипятком, и только чудом можно было объяснить, что он не лишился глаз.
Надо сказать, ребята были крепко на меня злы, но колдун не только запретил им трогать пленника, но еще и наорал на них:
– Это страж, идиоты! Вы совсем забыли, с кем имеете дело?! Или думаете, что если два дня он вел себя тихо, то на третий не перегрызет вам глотки?!
Так что я отделался лишь парой незначительных зуботычин, пинков и оплеух. Право слово, в иной ситуации я счел бы это даже забавным – убивать собственных тюремщиков без всякого наказания, но чем ближе был Латка, тем меньше мне хотелось смеяться.
Мы подъезжали к нему по лесной дороге, минуя большую деревню у северного подножия холма, а затем начали взбираться наверх по серпантину, петляющему мимо вековых заснеженных сосен, до тех пор, пока слева не появилась внешняя замковая стена, сложенная из замшелых, красноватых глыб. Над головой хрипло каркало воронье, хлопая крыльями и кружась над сторожевой башней. Мне хватило лишь одного взгляда, чтобы рассмотреть висельников на балке, торчащей из стены, и насаженные на колья головы разной степени подпорченности.
А затем я увидел и вовсе такое, что заставило мое сердце подпрыгнуть, а Пугало – отшатнуться и остановиться. Линия, часть огромной фигуры, была протянута поперек дороги, сбегая вниз по склону лесистого холма. Не знаю, кто создал эту штуку, но она без всяких вариантов ограждала замок от любопытных душ и одушевленных. Никто из них не мог проникнуть внутрь при всем желании.
Я оглянулся назад, на Пугало, оставшееся на границе. Оно неожиданно подняло руку, словно прощаясь со мной, и я улыбнулся ему. Возможно, у нас еще появится шанс встретиться.
– Кто рисовал фигуру? – спросил я у колдуна. – Это работа стражей, не Ордена.
– На твоем месте я бы лучше помолился, – ответил тот.
Загудела труба на сторожевой башне, и мы, миновав подъемный мост, въехали в большой, прямоугольный внутренний двор. Здесь нас встретил пожилой человек в дорогом кафтане и двое солдат с алебардами, в ало-черных мундирах расцветки маркграфа.
– Поздравляю, господин Вальтер, – сказал пожилой. – Вы удачно справились. Его милость уже ждет вас.
Второй и Четвертый повели меня следом за колдуном, через двор, к следующим воротам во второй стене. Пока мы шли лестницами, коридорами и галереями, я вспоминал все, что знал о маркграфе Валентине Красивом из династии фон Дербеков.
Маркграфство, ранее являющееся независимым государством, вошло в состав Фирвальдена около семидесяти лет назад, испугавшись возможной агрессии Лезерберга. Номинально слившись с могущественным соседом, оно сохранило большую часть своей независимости и даже приумножило доходы, являясь, по сути дела, маленьким государством в государстве. Отец маркграфа Валентина, Карл, умер при невыясненных обстоятельствах, когда его сыну едва исполнилось пятнадцать. Странная смерть на охоте привела к регентству матушку Валентина, правившую следующие три года. Как говаривали, она была помешана на сохранении молодости, поэтому предпочитала питаться сырым мясом молодок из окрестных деревень, считая, что это дарует ей вечную жизнь.
Когда инквизиция наконец об этом пронюхала (всего-то для этого потребовалась вечность!) и решила нанести в Латку неприятный визит, юный маркграф тоже «узнал» о деяниях матушки, поэтому недолго думая приказал ее задушить, а останки замуровать где-то в подвале. Инквизиция возражала против подобного самоуправства не слишком рьяно.
Следующие двадцать лет своего правления его милость немного повоевал на стороне Фирвальдена, немного попутешествовал и много-много творил мерзостей под защитой красивых стен. Говорят, что за два десятилетия он умудрился извести здесь чуть ли не тысячу людей из неугодных и провинившихся, но слухи, как это водится, остались лишь слухами.
Однако если хотя бы часть из них была правдой, то черти в аду уже подготовили для его милости крючья и гвозди, вскипятили масло и ждут с нетерпением его визита, приплясывая возле ревущего пламени. Ничего удивительного в том, что ему очень требовался бедняга Хартвиг, дабы избежать грядущей теплой встречи.
По узкой стене, где в смердящей клети, подвешенной на цепи над пропастью, сидел ощерившийся мертвец, меня провели в башню, по серпантинной лестнице вывели на открытый всем ветрам балкон, с которого в соседнюю башню была перекинута галерея с резными колоннами и статуями безмолвных ангелов, коих не трогало обилие казненных.
Опять начались коридоры, теперь уже жилые, теплые, пахнущие цветами, дорогими благовониями и заморскими пряностями, с многочисленными тихими и старающимися быть незаметными слугами. На стенах висело множество картин, преимущественно отражающих религиозные темы, и совсем не было оружия или гербовых щитов.
В обеденном зале, куда меня привели, в трех больших каминах ревело пламя. Возле накрытого стола лежали борзые, а несколько мужчин общались между собой, стоя возле высоких, украшенных витражами и зимними узорами окон. Молоденькие смазливые дамы шептались в уголке, а возле дверей застыли крепкие стражники в богатых ливреях и щегольских шаперонах.
Один из мужчин, невысокий, но крепкий, с красивым лицом, бросил на меня пронзительный взгляд и хлопнул в ладоши, привлекая внимание тех, кто находился в зале:
– Оставьте нас, господа.
Мужчины и женщины потянулись вон, отвешивая маркграфу поклоны и реверансы. Охранники вышли следом, закрыв за собой массивные двери.
– Ты не перестаешь радовать меня, Вальтер, – сказал хозяин замка Латка. – Я доволен твоей службой.
– Благодарю, ваша милость, – с достоинством поклонился колдун.
– Приблизьтесь.
Голос у него оказался властный, резкий, и было понятно, что он не привык, когда ему отказывают. Я не ждал от этой встречи ничего хорошего, так что медлил, и Второй несильно ткнул меня в спину, едва слышно прошипев:
– Двигай.
Взяв со стола серебряный нож для фруктов, маркграф ловко вскрыл гранат, одну половину протянув мне:
– В Сигизии в этом году замечательный урожай. Я купил несколько возов, белые гранаты ближе к концу зимы всегда имеют несколько пьянящий вкус. Попробуйте.
Я взял предложенный плод с зернами, мякоть которого была белой и полупрозрачной.
– Много о вас слышал, господин ван Нормайенн, и давно хотел познакомиться лично.
Он щелкнул пальцами, показывая, чтобы мы следовали за ним, на ходу впившись зубами в гранат и выплевывая кости на пол. Началась череда залов с парадными знаменами, вазами с зимними цветами и благоухающими вишнями гобеленами.
– Признаться, давно я так не ждал никого к себе в гости. Что же вас задержало?
– Нежелание приезжать в Латку.
Он задумчиво посмотрел на меня, кивнул:
– Что же, достаточно откровенно. Я оценил. Хотя, не скрою, ваша осторожность была разумной. Я ненавижу, когда мне перебегают дорогу. А вы это сделали дважды за неполные полгода.
– Не могла бы ваша милость напомнить мне о втором разе?
– Охотно. Только скажите тогда о первом.
– Картограф, которого вы искали.
– Верно. А второй раз, точнее первый – вы влезли в Вион и испортили все дело. Право, епископ Урбан уже достал меня своей благостью, и были все шансы избавиться от его присутствия на этом свете, если бы вы не сунули нос, куда не следует.
Значит, маркграф Валентин, как и некоторые другие дворяне, в коалиции против епископа, без пяти минут кардинала, и на короткой ноге с Орденом Праведности. Не удивляюсь, почему законник в петушином шапероне, увидев меня, отправил сообщение в Латку. Также теперь ясно, что господин Александр не самостоятельно создал «Ведьмин яр», а то я все время гадал, как это у него так складно получилось? Здесь нужен был опытный колдун, например такой, как господин Вальтер.
– Право слово, будучи в хорошем настроении, я убивал и за меньшее. Вы досадная помеха, ван Нормайенн, и я рад, что теперь все в прошлом.
– Не кажется ли вашей милости неразумным угрожать стражу?
– Не кажется ли стражу неразумным говорить об этом моей милости? – улыбнулся он, отбрасывая в сторону гранатовые корки и вытирая сок на подбородке ажурным платком. – Вы в моих землях и в моей власти, что может случиться? Свидетелей вашего появления здесь нет, ни живых, ни мертвых. Лишь мои слуги знают о госте из Арденау, однако, поверьте, они великолепно вышколены и будут молчать. Но полно угроз, они могут развлечь лишь недалеких людей. Я предлагаю вам свою дружбу.
– А что взамен?
Он улыбнулся:
– Мне нравится, как быстро вы соображаете. Деловая хватка. Отлично! Получите свободу. Со временем, разумеется, когда я буду уверен, что вы… мой преданный друг. А пока станете жить в замке, ни в чем не нуждаясь. Ваши услуги мне конечно же понадобятся, начиная с обновления фигуры, которую вы, разумеется, видели. Я, представьте себе, ненавижу, когда по моим покоям бродят невидимые сущности. Найдется и иная работа, гораздо более интересная, за которую я буду вам щедро платить. Можете поговорить с господином Вальтером, поверьте, вы не будете ни в чем нуждаться. Что скажете?
Угу. Пока не прогневлю вашу милость, и тогда меня быстренько четвертуют или посадят в ту очаровательную смердящую клетку в назидание остальным.
– Стражи независимы, ваша милость, и вы это прекрасно знаете, – ответил я ему.
– Интересная форма отказа, такой я еще не встречал. Школа в Арденау вбивает в вас слишком много возвышенных глупостей, от которых вы не можете избавиться при всем желании. Бесполезная верность непонятно каким идеалам и безвольное пренебрежение собственными выгодами.
– Верность лишь долгу, к которому нас готовили.
– Мне становится скучно, – скривился маркграф. – Давайте на время оставим эту тему, чтобы вы могли немного подумать перед своим окончательным ответом. Хотите, покажу вам замок? Впрочем, нет. Есть более интересная демонстрация – я покажу вам свою небольшую, но бесценную коллекцию. Желаете увидеть?
– Ваша милость очень любезна.
– Решено! Идемте, ван Нормайенн. Думаю, вы будете впечатлены.
Сопровождаемые двумя наемниками, не спускающими с меня взглядов, и колдуном, замыкающим шествие, мы прошли через комнаты к широкой каменной лестнице. Поднявшись по ней, оказались возле дверей, где несли караул стражники.
– Мои личные покои, – сказал маркграф, проведя меня в большой светлый зал.
Дальняя от нас дверь, похоже, вела в череду хорошо натопленных комнат.
– Каждый правитель, ван Нормайенн, что-нибудь коллекционирует. Это дело вкуса и престижа, как вы понимаете. Например, король Бьюргона обожает полотна мастеров из Ветеции и Литавии, а один из его братьев, Элиас Войский, кстати говоря, куда-то запропавший после Ночи ведьм, очень любит алхимические книги хагжитских мудрецов. Король Прогансу, как человек утонченный, предпочитает женщин, и этих козочек у него целый двор, одна краше другой. Князь из Западного Гестанства неравнодушен к племенным жеребцам, в том числе и человеческого рода, а король Фрингбоу, как я слышал, любит драгоценные камни с Далеких островов, отдавая дань в основном рубинам и изумрудам. Султан Сарона, единственной варварской страны в нашем свете, любит механических птиц, да еще, чтобы они пели. А один из князей Лезерберга собирает редкие вина, впрочем, они у него надолго не задерживаются. – Маркграф рассмеялся. – Мой сосед из Бробергера отличается мудростью и изощренностью. Он вкладывает свои капиталы, собирая священные реликвии, которые прячет под надежной защитой неприступного замка Рудберг. Но, признаться, я никогда не интересовался копьем святого Лонгина, куском от креста, на котором был распят Спаситель, губкой из монастыря Святого Андрея, гвоздями, терном из венца и останками людей, пускай даже они трижды святые. Моя страсть куда как прозаичнее и проще. Хотя раздобыть новые экземпляры всегда было очень непросто. С некоторыми возникали определенные проблемы, и приходилось идти на жертвы.
Он достал из кармана резной вычурный ключ, отпер сложный замок на железной невысокой дверце, распахнул ее, приглашая меня войти в совсем маленькую круглую башенку-часовню. Свет сюда проникал через большие окна с ветецкими наборными стеклами, вдоль круглой стены расположились подставки, задрапированные синим, черным, белым, красным и зеленым бархатом, каждая из которых сверху была накрыта стеклянным колпаком. Под колпаками, на бархатных подушечках, лежали кинжалы.
Кинжалы стражей.
Мне хватило нескольких секунд, чтобы сосчитать их – одиннадцать штук.
– Моя коллекция, – с гордостью сказал маркграф. – Отчего вы побледнели, дорогой гость? Неужели не нравится? Поверьте, за каждым из них скрыта своя занимательная история. Вот этот, к примеру, первый. Он оказался у меня, когда мне исполнилось семнадцать.
– Где их владельцы?
– Их владелец я! – отрезал он. – Господин Вальтер, не могли бы вы…
Колдун положил в протянутую руку маркграфа шелковый мешочек с алым шнуром, и я уже знал, что в нем хранится. Валентин Красивый вытащил из него мой кинжал, обнажил, довольно цокнул языком:
– Он воистину прекрасен.
Я дернулся в его сторону, и тут же стальные тиски Второго и Четвертого лишили меня подвижности.
– Ах, ван Нормайенн, вы так примитивно-предсказуемы, – вздохнул маркграф, кладя мой кинжал на свободную подставку и любуясь им, отойдя на шаг назад. – Впрочем, чего ожидать от стража? Скажу вам, как другу, когда-нибудь я соберу двадцать пять таких прекрасных клинков, каждый из которых впитал в себя несколько сотен душ и обеспечил вам, червям-падальщикам, долгую жизнь и молодость. Есть люди, способные расплавить это оружие и выудить из них души, обменяв их на лишние годы. Думаю, пары сотен лет мне вполне хватит. Буду благодарен, если вы согласитесь мне помочь в этом.
Я послал его далеко и надолго, за что тут же получил кулаком в солнечное сплетение от Четвертого.
– Ну что мне с вами делать? – притворно вздохнул маркграф. – Вы ни в какую не желаете слушать умных людей и быть моим другом. Господин Вальтер, я, кажется, обещал вам кое-что?
– Ваша милость известна своей щедростью.
– Оставляю его в ваше распоряжение, но с одним условием: зубов не выбивать, костей и носа не ломать. Вообще не калечить. Я планирую поговорить с ним позже, когда будет желание. Всего доброго, ван Нормайенн. У колдуна к вам старые счеты, и я не вижу причин в них вмешиваться.

Капала вода. Неумолимо и медленно. Было холодно и сыро. Я пролежал так несколько минут, затем повернулся на спину и едва не застонал. Казалось, что по всему телу основательно прошлись палками, словно я ковер, из которого выбивали пыль.
Проклятый колдун!
Было темно, тусклый фонарь где-то за решеткой, отделяющий мою, похожую на бочку, камеру от основного коридора, практически не давал света. Впрочем, видеть я мог лишь одним глазом, правым. Левый заплыл, и, судя по всему, моей роже сейчас не позавидовали бы даже бездомные, живущие в трущобах Солезино. Внешне я вряд ли сильно от них отличался.
Я с трудом сел, чувствуя, как болит тело, справился с головокружением, с сожалением увидел, что с пальца пропало кольцо Гертруды. Его мне было жаль почти так же, как кинжала, с которым я не расставался со времен окончания школы в Арденау. На разбитых губах запеклась целая корка крови, но я отделался синяками, ссадинами и побоями. Колдун выполнил приказ, и переломов у меня не было.
Несмотря на холод и сырость, моя тюремная камера оказалась не лишена некоторых удобств, которые, признаться честно, меня удивили. Здесь стояла металлическая кровать, застеленная матрасом, на ней лежали несколько теплых овечьих одеял, овечья безрукавка и тулуп. Мне явно не грозило замерзнуть до смерти.
– Синеглазый! – раздался голос, от которого я вздрогнул. – Ты там живой?
– Кто? – прохрипел я едва слышно, затем напрягся и спросил: – Кто тут?
– Карл. Как ты?
– Нормально. – Я слез с кровати и, стараясь не обращать внимания на боль, подошел к решетке. – Даже не буду спрашивать, что ты здесь делаешь.
– Я дополнение к коллекции маркграфа. Впрочем, как и ты.
Через прутья я увидел его заросшее, похудевшее лицо. Камера стража находилась напротив моей, в такой же бочкообразной нише.
– Здорово тебя отделали, – посочувствовал Карл. – Что ты натворил? Наступил на любимую мозоль его милости?
– Вроде того. Давно ты здесь?
– Какой сейчас месяц?
– Февраль. Ближе к середине.
– Проклятье! Давно. С начала октября. Они меня взяли на лесной дороге, когда я проезжал недалеко от Латки.
– Что с нами сделают?
– Черт его знает. – Он пожал плечами. – Меня как сюда отправили, так я и сижу.
– Послушай, – озадаченно сказал я, изучив решетку. – Замка-то нет.
– Но я не советую тебе выходить, дружище.
– Почему?
Сильный скрежет был мне ответом. Он донесся из темного прохода, уходящего вниз, в недра земли. Затем раздался стальной звук, и Карл, отшатнувшись в глубь камеры, быстро сказал мне:
– Назад! Живо!
Я послушался его, отступив от двери и слыша все нарастающий скрежет. Какой-то узник в камере по соседству негромко заплакал, а отдаленный женский голос начал читать молитву, от страха глотая слова. Металл звякнул о металл, и перед решеткой остановилась душа.
Это была пожилая женщина, с благородной осанкой и растрепанной прической. У нее оказалось хищное, неприятное лицо и довольная улыбка. Душа как душа, если бы не ее руки – длинные, мощные, каждый палец которых заканчивался восьмидюймовым когтем, сотканным из самой тьмы.
– Твою мать! – выругался я, инстинктивно отшатываясь назад.
Душа зашипела злобной кошкой, скребанула страшными когтями по металлу, впилась глазами мне в лицо, и я резко отвернулся, чувствуя подступающую дурноту. Вот уж нет, сил с меня ты не выпьешь!
– Когда тебе надоест, – сказала она, – когда ты станешь умирать от тоски и отчаяния – позови и открой дверь. Все сразу кончится.
Через какое-то время я вновь посмотрел в коридор – ее уже не было, лишь плакал мой сосед из правой камеры да продолжала молиться женщина.

– За две недели пребывания здесь уже надо понять, что мы с тобой в глубокой заднице, Людвиг. Мы бессильны против окулла. Это не старые медные шахты, где нам пришлось совершить чудо, прикончив подобную тварь.
Карл был прав, окулл, одно из самых темных порождений среди душ, всегда считался крепким орешком. Его не могли уничтожить ни знаки, ни фигуры. Чтобы отправить подобную душу в небытие, требовались кинжалы. Только так, с помощью оружия стража и проворства, а также хитрости и храбрости, можно было выстоять против этого создания. Так что мы могли до бесконечности обливать тварь невидимым пламенем и валить ей на голову знаки любой мощности. Пока в руке не будет оружия с черным клинком и звездчатым сапфиром на рукояти, убить ее невозможно. Остановить с помощью сложной, в течение нескольких недель подготавливаемой фигуры – сколько угодно, а вот убить – нет.
Еще одной особенностью темной было то, что при желании она могла быть видимой для тех, кто не обладал даром. Этим она с удовольствием пользовалась, пугая заключенных.
За те две недели, что я томился в тюремном подвале замка Латка, мы о многом успели поговорить с Карлом. Темная душа оказалась мамочкой его милости маркграфа, которую тот прикончил, прежде чем приехала инквизиция. Насильственная смерть, плюс та жестокость, которой при жизни обладала маркграфиня, послужили толчком к появлению окулла, пускай для этого и потребовалось несколько лет.
Я не видел в этом ничего удивительного. Если регулярно пожирать ни в чем не повинных девушек, то при желании можно превратиться хоть в самого Сатану.
Окулл была стражем и владельцем подземелий, уходивших, по слухам, глубоко под замок и протянувшихся в толще земли чуть ли не до самого ада.
– Хуже всего, что она достаточно разумна, чтобы быть жестокой, – как-то сказал мне Карл. – Старая ведьма хитра, как демон во время заключения сделки. Она ждет, когда мы сдадимся, или издевается над Мануэлем.
Мануэль обитал в камере по соседству. Когда окулл приходила, а делала она это ежедневно, стоило лишь стражникам повернуть механизм, который разъединял нарисованную на металлической поверхности фигуру на две половинки, парень начинал плакать. Никто из нас не знал, кто он такой и за что сюда угодил, заключенный ни с кем не общался. Старуха частенько останавливалась напротив его решетки и шипела ему о том, что ее коготки уже заждались свежего овечьего мяса.
Темная не только убивала плоть, но и питалась чужими душами, вбирая их в себя, отправляя в небытие, из которого не было дороги ни в ад, ни в рай.
Иногда она приходила ко мне, но я, в отличие от Мануэля, не ленился посылать ее куда подальше, и ей довольно быстро надоела моя однообразная реакция.
Кроме Карла, меня и Мануэля в тюрьме содержали еще четверых. Слугу Хунса, который очень не вовремя опрокинул в обеденном зале серебряную супницу, облив горячим бульоном любимую гончую маркграфа. Изольду – бывшую фаворитку его милости, надоевшую ему до чертиков и сменившую шелка на мешковину. Вора Николя, осмелившегося взять на кухне плохо лежавшую, готовую отправиться на заклание курицу. И стража Надин, сидевшую в самой дальней камере, поэтому общение с ней было крайне ограничено.
Я плохо ее помнил. Видел несколько раз в Арденау, но никогда не разговаривал. Она была полноватой, уже начинающей седеть женщиной с непомерно большим носом и плаксивым голосом. Говорили, что она неплохо знала свое дело, хотя и была одиночкой, большую часть времени пропадая далеко на востоке – в Ровалии или Золяне. Карл хорошо о ней отзывался.
Надин торчала тут дольше всех нас – на следующий праздник Успения Богоматери[54] исполнится уже три года, как она угодила в лапы маркграфа. Надин успела застать здесь другого стража – без вести пропавшего восемь лет назад мужчину из выпуска Пауля. В один из дней его увели наверх, и назад он уже не вернулся. Его милость предпочитал время от времени обновлять свою коллекцию.
Никто из заключенных не ожидал ничего хорошего от приглашения подняться наверх. Это было все равно что открыть решетку и выйти на «свободу», отдавшись на милость окуллу.
Во всем остальном в замковом узилище было лучше, чем в других тюрьмах. Во всяком случае, кормили словно на убой – со стола Валентина Красивого. Я искренне считал, что на нас он проверяет наличие яда в своей еде, но не стал говорить об этом другим.
Я не терял надежды вырваться отсюда. Старина Проповедник обязательно приведет помощь. Гансика – душу, путешествующую с Карлом, убил законник во время нападения людей маркграфа, и он уже ничем не мог нам помочь. Впрочем, я не спешил рассказывать Карлу о моем ворчливом спутнике. В одной из камер запросто мог сидеть стукач, только и поджидающий, чтобы кто-нибудь из нас сболтнул что-то лишнее.
Я старался поддерживать себя в форме, учитывая порции рябчиков и кабаньего мяса со стола маркграфа – часто двигался, делал гимнастику. Карл не отставал, и если мы не тренировались или не спали, то подолгу беседовали друг с другом.
Фигура, защищавшая замок от проникновения душ, работала и в обратном направлении – окулл не могла уйти за пределы территории Латки. На решетке тоже висели фигуры, из-за чего у души не было возможности до нас добраться, но в качестве особого издевательства маркграф приказал не запирать двери. Слуга Хунс сказал, что богатые господа ставят деньги на то, кто из узников выбежит в коридор, решив покончить жизнь самоубийством в когтях окулла. Такие случаи уже бывали.
Когда в подвал спускались стражники, две половины металла на стене сводились рычагом, из-за чего срабатывала фигура изгнания, окулл отступала, и решетка, уходившая в дальний туннель, закрывалась, не давая душе приблизиться сюда. Когда они уходили, темную выпускали, и она гуляла, где ей вздумается. Тварь всегда была неподалеку, затаившись, ждала, и я чувствовал ее присутствие и ее жажду сожрать кого-нибудь.
– Какой сегодня день? – спросил я как-то у Карла, окончательно сбившись со счета.
– Десятые числа марта.
Я выругался. Получалось, что в каменной бочке я провел почти месяц, а от Проповедника ни слуху ни духу.
– Она всех нас убьет! – простонал Мануэль и, как обычно, заплакал.
– Заткнись! И без тебя тошно! – рыкнул из своей камеры Николя. – Проклятый нытик!
Изольда, которая в тюремном подвале ударилась в религию, молилась. Она делала это постоянно, прерываясь лишь на сон и еду, но никакая молитва не могла спасти ее от окулла. Как и вознести обратно в постель его милости.
Еще через два дня к нам привели нового гостя – заплаканную русоволосую девчонку из дальней деревни. Ее звали Мария, и вина девушки была лишь в том, что она налила слишком горячую воду в таз нынешней любовницы маркграфа, когда та мыла голову. Пришедшая под вечер окулл напугала девчонку до чертиков.
На следующее утро стражники пришли за Николя. Он кричал, выл, пробовал кусаться, но его довольно быстро и ловко скрутили и вытащили из тюрьмы, несмотря на мольбы о пощаде и крики, что это большая ошибка и он обожает его милость.
Спустя двадцать минут пришли за мной. Второй, Четвертый и Пятый. Последний перестал хромать, но продолжал смотреть на меня волком.
– Его милость тебя зовет. Пойдешь сам или тащить? – спросили у меня.
Я посмотрел на троицу наемников, на четверку стражников с арбалетами, которые они направили на камеры, откуда могли выскочить заключенные, и решил:
– Самому гораздо приятнее.
– Ну и хорошо. Выметайся из камеры. Маркграф не любит ждать.
Я выбрался в коридор, посмотрел на дальнюю решетку, где, запертая фигурой, шипела матушка его милости. Тот, кто сработал останавливающие чары, – настоящий мастер. Они были надежны, как боевой топор в руках опытного наемника. Мы с Карлом пришли к выводу, что за их созданием стоял тот первый и неизвестный нам страж, сгинувший в Латке много лет назад.
– Удачи, Людвиг, – сказал Карл, стараясь выглядеть бодрым.
Я пожал его руку через решетку и отправился наверх.

Солнечный свет ослепил мои привыкшие к полумраку глаза, я запнулся о лестницу и обязательно упал бы, если бы Пятый и Второй не подхватили меня под руки.
– Без глупостей! – предупредил меня наемник. – Нам велели тебя не трогать, и если ты, придурок, расквасишь себе нос на ступеньках, никто не обрадуется.
Мне тут же захотелось стукнуться головой о стенку и посмотреть, что на это скажет маркграф. Возможно, кого-нибудь из них отправят в свободную камеру?
Было бы неплохо.
В замке оказалось тепло и светло, к тому же благоухало. В отличие от меня, не видевшего горячей воды уже целый месяц и не съеденного блохами только оттого, что они не водились в тюремных подвалах.
Меня вывели во внутренний двор, где сушилось выстиранное белье, и, миновав череду арок и калиток, возле которых несли караул сторожа, я оказался на внутренней, третьей замковой стене.
Я задохнулся от запаха ранней весны, поражаясь, насколько он прекрасен и свеж. Был март, ветреный и холодный, зато неизменно прекрасный, каким может быть любой день, если ты не торчишь глубоко под землей, словно какой-нибудь скирр из подгорного племени иных существ.
На широкой площадке стены, аккурат рядом с круглой башней, глядевшей на запад, стоял большой требушет, от которого еще пахло свежей сосновой стружкой. Он был направлен в сторону лесистого склона, куда-то за деревья.
На стене толпилось довольно много разряженного, словно на парад, народа. Милые дамы смеялись, кавалеры были галантны. Все ожидали чего-то интересного, и мне это совсем не понравилось. Развращенная угодливая публика была похожа на трупоедов. За дорогими духами, нарядами и красивыми лицами скрывались хищники, которые по команде своего хозяина бросятся и сожрут любого.
Колдуна, так ловко отделавшего меня, среди них не оказалось.
Маркграф Валентин Красивый был облачен в лазоревый камзол и широкополую шляпу со страусиным пером небесно-голубого цвета.
– А, ван Нормайенн, я рад, что вы сочли возможным посетить наше утреннее представление! Сегодня в моих лесах состоится великая ежегодная охота, и каждый из нас готов веселиться!
Многие любопытные взгляды обратились на меня. Половина из них излучала презрение, а вторая – отвращение. Думаю, любой из этих господ выглядел бы не лучше, пожив под землей, по соседству с окуллом. Впрочем, мне кажется, у многих из местных весельчаков все еще впереди, и они успеют наверстать упущенное. Как я мог убедиться, маркграф – крайне переменчивая натура.
– Желаете вина? – спросил он у меня.
– С удовольствием.
Он хлопнул в ладоши, и слуга тут же поднес мне кубок.
– Я хочу, чтобы вы оценили представление.
– Надеюсь, я буду оценивать его со стороны, а не в качестве одного из актеров? – спросил я, после некоторой паузы из-за дегустации вина.
Оно было слишком крепким, и я не стал злоупотреблять, размышляя, что будет, если я огрею его милость кубком по башке? Кажется, подумал об этом не только я, но и наемники, поэтому Пятый предусмотрительно встал рядом, закрывая мне дорогу к хозяину замка.
Маркграф на мои слова оглушительно расхохотался, и толпа придворных угодливо подхватила его смех.
– Разумеется, нет! Не в этот раз. Тащите его!
Трое стражников приволокли воющего связанного Николя.
– Господа! – обратился маркграф к зрителям. – Этот человек вор! И он заслуживает наказания.
По его команде стражники посадили приговоренного в пращу, и один сунул ему в руки курицу, которой связали ноги. Она кудахтала, билась, как и пленник, но деться никуда не могла. Николя орал, вопил, молил о пощаде. Я не выдержал, сделал шаг, и на моих руках тут же повисли наемники.
– Что вы хотели сделать, ван Нормайенн? – участливо спросил его милость.
– Ударить его кубком в висок.
– Как благородно! Похлопаем, господа! Такую христианскую жалость встретишь не каждый день!
Зазвучали аплодисменты и крики «браво».
– Кто выиграл в фанты, хотел бы я знать? – Маркграф посмотрел на толпу. – Жизель и Антоний, насколько я помню?
Двое улыбающихся молодых людей вышли вперед.
– И кто у нас будет подавать сигнал?
– Уступаю даме выбор, – галантно предложил Антоний с напомаженными усиками.
– Не желаю стрелять! – сказала черноволосая девушка.
Антоний пожал плечами и взял с серебряного подноса, который принес слуга, пистолет. Девушка, хохоча, чмокнула кричащего приговоренного в щеку и взялась за клин, который приводил требушет в действие.
Мужчина посмотрел на маркграфа, тот благосклонно кивнул. Прозвучал выстрел, девица изо всех сил дернула клин на себя, груз упал, приводя в действие рычаг, и вопящий человек вместе с курицей взмыл в безразличное мартовское небо, улетая от замка все дальше и дальше, а затем, завертевшись, рухнул где-то в лесу.
Зрители вновь аплодировали.
– А теперь, господа, на охоту! И помните, что первый, кто найдет труп вора, получит приз – сто дукатов! Спешите! Я нагоню вас через несколько минут. Веселье только начинается.
Гомонящая многоцветная толпа чудовищ покинула стену.
– Как вам представление, ван Нормайенн? – спросил маркграф, и в его голосе больше не было напускной радости и веселья.
– Не в моем вкусе.
– Вы неплохо выглядите для заключенного. Придворные советуют сократить ваш рацион, но я понимаю, что это бесполезно. Вас, стражей, плохой кормежкой не сломить. Вы еще не надумали стать моим слугой?
– Не надумал.
– Как жаль. Я пригласил вас для того, чтобы продемонстрировать вам мою новую игрушку в действии. И хочу сказать, что когда в следующий раз у меня возникнет желание вас увидеть, а вы ответите мне отказом, в пращу я посажу вашего друга. Слышал, что стражи не любят, когда умирают другие стражи. Подумайте об этом на досуге.
На этот раз меня поколотили не так сильно, и я не валялся на матрасе без всякой надежды быстро прийти в себя. Возможно, и вовсе оставили бы в покое, если бы я не сломал челюсть Пятому, когда тот стал пихать меня кулаком в спину, подталкивая на ступенях.
После того как они дотащили меня до камеры, пришел личный лекарь маркграфа, молчаливый пожилой человек с холодными глазами. Он смазал мои ссадины какой-то едкой, пахучей дрянью и зашил рассечение на моем темени. Работал лекарь споро и быстро, за все время не сказав мне ни слова. Когда он ушел, я пересказал увиденное Карлу, догадываясь, что слушает меня не только он.
Вечером явилась душа маркграфини и прошипела:
– Тебе следует учесть, что мой сынок всегда сдерживает свои обещания. В восемь лет он поклялся придушить меня при случае, и, как видишь, это произошло. Так что думай быстрее, страж.
– Не вижу причин для твоего веселья, – сказал я ей. – Ты здесь такая же пленница, как и мы.
– Есть разница. – Глаза окулла мигнули алым. – Я могу выпить ваши душонки, а вы мою – нет.
– Тебя держит в застенках собственный сын.
Ее когти с силой ударили по решетке, так что молитвы Изольды и вопли Мануэля достигли заоблачных высот, отражаясь от низкого потолка многократным эхом. И без того злобное лицо стало еще злее.
– Убью тебя с огромным удовольствием! – прошипела она, прежде чем убраться восвояси.
Я послал ее к черту и завалился на кровать, но сон не приходил ко мне много часов.

– Эй! Сукины дети! Куда вы ее ведете?!
Крик Карла заставил меня подскочить на кровати. Темные силуэты стражников маячили в коридоре. Еще толком не проснувшись, я бросился к решетке и увидел, как мимо ведут поседевшую, сильно постаревшую и сгорбленную Надин. Она бросила на меня взгляд, который говорил, чтобы я не совершал глупостей и не пытался ее спасти, но я плевать хотел на ее просьбы. Надин была стражем, и этого для меня было совершенно достаточно.
Я распахнул дверь, что есть сил ударив ею по лицу одного из арбалетчиков, нырнул вниз, пропуская над плечом выпущенный болт с большим круглым шаром вместо острия. Карл уже вылетел следом за мной, смело бросившись на ближайшего стражника. Мы продержались ровно десять секунд, успев сломать два носа, одно запястье и получить в грудь и в живот по болту.
Арбалеты, несмотря на свою миниатюрность, били замечательно, и останавливающие болты оказались очень эффективны. Словно огрели дубинкой. Уцелевшие из караула поработали ногами, впрочем, без особого энтузиазма. Им хотелось убраться подальше от хихикающего возле решетки окулла.
Меня впихнули обратно в камеру, осыпав ругательствами и угрозами. Я рухнул на солому, вскочил, бросился обратно, лишь для того, чтобы в последний раз увидеть Надин.
Назад она не вернулась.
– Если бы из камер вышли все, то мы бы справились, – с ожесточением сказал Карл.
Третий день он, как и я, переживал, что нам не удалось спасти стража и оставалось лишь догадываться, что с нею сделал маркграф.
– Я человек маленький! – зло бросил Мануэль из своей камеры. – Это вы, господа, ловцы темных душ. А мне чего головой рисковать?
– Бесполезное сопротивление, – поддержал его Хунс. – Пять лет назад уже затевали бунт, когда тут сидели лазутчики князя Иоганна. Они охрану одолели, взяли в заложники, стали требовать у его милости свободы, обещав порешить слуг. Так его милость поднял решетку и выпустил тварь. Только один бунтовщик успел спрятаться в камере, всех остальных сожрало это чудовище. И заключенных и охрану.
– Какая забота о собственных слугах, – произнес Карл. – А что стало с тем, кто спрятался в камере?
– Залили в задницу через воронку кипящее масло.
– Лучше бы я не спрашивал, – сказал Карл.
Беседу с Карлом я продолжил глубокой ночью, понадеявшись, что все уже спят. Говорили столь тихим шепотом, что едва слышали друг друга. Больше читали по губами.
– Ты что-нибудь надумал? – спросил страж.
Я посмотрел ему в глаза:
– Особого выбора нет. Постараюсь выбить для тебя комнату наверху, а там что-нибудь придумаем.
Он кивнул, не споря и не удивляясь моему решению:
– Пусть будет так. Если бы у меня был кинжал, я бы рискнул выйти против нее один на один. Ты знаешь, где они хранятся?
– Да. Из тюрьмы в покои герцога есть прямая лестница. Но его милость не слишком спешит спуститься по ней и повидаться с родной матушкой.
– Значит, нам остается только ждать, когда тебя позовут.
Я кивнул. Не собираюсь самостоятельно бежать к его милости с просьбой взять меня под свое крыло. Если бы у Карла не было перспективы улететь с помощью требушета, я бы даже не думал ни о каком сотрудничестве.
Спустя несколько дней так ничего и не изменилось. Мы были предоставлены сами себе, и стражники, сперва злые на нас, понемногу успокоились, решив не портить нам жизнь и не гневить маркграфа.
У Марии оказался необычайно красивый голос, и она часто пела, несмотря на требования Мануэля прекратить. Окулл тоже пропала, словно ожидая чего-то. По нашим подсчетам, был уже конец марта, и я предполагал, что при самом худшем раскладе в начале мая кто-нибудь должен для нас что-то сделать. Уверен, что ни Гера, ни Львенок, узнав о случившемся, нас не бросят. Хотя вытащить пленников из Латки будет очень непросто. Впрочем, влияния Братства вполне хватит, чтобы сровнять замок с землей. Возможно, магистры от меня не в восторге, но я прекрасно выучил одно – своих на растерзание чужаков они не отдают, особенно если замешан Орден.
А Орден оказался замешан, и я стал крайне ценным свидетелем для того, чтобы подкосить его могущество. Грызня с Братством – это одно. А вот дополнительные доказательства того, что законники связались с маркграфом и вместе с ним покушались на слугу Церкви, мешавшему их власти, это совсем другое. Больше ереси и попыток отобрать у них деньги клирики не любят лишь одну вещь – когда кто-то пытается их убить или поставить на колени. Слуги божьи привыкли быть коленопреклоненными лишь перед Всевышним.
Как-то вечером, после того как, пребывая в дурном настроении, я швырнул в лицо тюремщику тарелку с филе морского окуня под маринадом, случилось нечто необычное.
Изольда молчала. Обычно после ужина она всегда молилась, и мы привыкли к ее высокому дрожащему голосу. А теперь висела глухая тишина, впрочем очень скоро нарушенная сдавленным воплем Марии.
– Не делай этого! – кричала она.
Я даже не понял сперва, что произошло.
– Карл, – позвал я.
Он завозился в своей камере, затем подошел к решетке:
– Что?
Я тоже прислонился к решетке, пытаясь разглядеть, что происходит, и выругался, как и остальные. Изольда медленно шла по коридору, держа в руках самодельный крестик, сделанный из ручки сломанной деревянной ложки.
– Черт бы побрал эту дуру! – Карл положил руку на дверь, но я, увидев появившуюся из мрака окулл, рявкнул ему:
– Не смей выходить!
Слава богу, он послушался.
– Остановись и вернись в камеру. Немедленно. – Мой голос звучал твердо, но Изольда лишь сказала:
– Вам больше нечего боятся – она не тронет вас, ибо я невеста Иисуса. Выходите и идите со мною в Царствие Небесное.
– Никому ее не слушать! – крикнул Карл и вкрадчиво обратился к Изольде, при этом смотря только на медленно приближающуюся мать маркграфа: – Послушай, девочка, у тебя очень мало времени. Вернись, пока не поздно!
– Ее нет. Она испугалась, ушла и больше не вернется. – Глаза Изольды горели фанатичным блеском, а окулл, наслаждаясь действом, не считала нужным появляться на глаза простым смертным.
– Она здесь, в десяти шагах от тебя! – заорал я.
Карл не выдержал, рванул дверь лишь для того, чтобы та изо всех сил захлопнулась у него перед носом, так как оказавшаяся рядом темная душа не позволила ему покинуть камеру.
– Сиди там, где сидишь, – прошипела окулл, склонила голову набок, изучая свою жертву, шагнула к ней, широко замахнувшись рукой.
Удар страшных длинных когтей, снизу вверх, распорол горло и сосуды, во все стороны плеснула кровь. Мануэль, увидевший смерть Изольды от невидимых ему рук, завопил от ужаса, и его вой забился испуганным голубем в ловчих тисках подземной тюрьмы.
Окулл воткнула обе когтистые руки в тело женщины, склонилась на ней, разевая внезапно увеличившийся в несколько раз рот и втягивая в себя золотистые искорки, вылетающие из жутко разорванного горла Изольды. Это было поистине страшно, видеть, как навсегда уничтожается чья-то душа. Когда все было кончено, окулл отбросила бесполезное, пустое тело, довольно улыбнулась мне:
– Ненавидишь меня?
– Да.
– Выходи, страж. Одной души мне мало, они слишком редко попадают в мои руки.
– Гореть тебе в аду, старая ведьма.
– Вот только никак не найдется тот, кто меня туда отправит, – хохотнула она и скрылась во мраке.
Карл сидел на полу, закрыв лицо большими ладонями:
– Ты чувствуешь себя таким же беспомощным, как и я, Людвиг?
– Вроде того, – ответил я. – Мануэль, заткнись.
Мануэль не затыкался и вопил, не переставая. Я слышал всхлипы Марии. Она перестала плакать лишь через несколько часов, глубокой ночью, а вот Мануэль не унимался. Его смех, слезы, молитвы, богохульства и полная околесица, которую он нес, говорили о том, что бедняга окончательно свихнулся.

– Карл, у меня есть кое-какая идея, – произнес я то, о чем думал всю неделю.
– Мне не нравится, как ты это говоришь.
– Приведите мне священника! Апокалипсис грядет, и всадники уже скачут по свету! – вопил умалишенный.
Карл высунул руку между прутьями решетки и швырнул металлической кружкой в камеру Мануэля. Тот глупо хихикнул и заткнулся, впрочем, ненадолго. Поврежденный рассудком несчастный сделал жизнь в замковой тюрьме невыносимой.
– Так о чем ты говорил? – уточнил Карл.
– Надо выбираться отсюда.
– И?..
– У меня есть идея, и я прошу тебя не мешать. Обещаешь?
– Черта с два. Во всяком случае, пока не узнаю, что ты задумал.
– Сейчас увидишь, – сказал я, глубоко вздохнул, одним махом распахнул решетку и вышел в коридор.
– Ты с ума сошел?! – заорал Карл, вцепившись побелевшими пальцами в прутья.
– Я знаю, что делаю. Это наш единственный шанс выбраться отсюда.
– Что бы ты ни решил, это глупо… о черт!
Окулл вышла под свет фонаря, проведя когтями по камню, и раздался знакомый скрежещущий звук, от которого сводило зубы.
– Так, так, – произнесла страшная старуха. – Стражу надоело сидеть в своей маленькой норке. Интересно попробовать на вкус твою душу.
– Я хочу, чтобы ты пропустила меня, – сказал я ей, не слушая Карла.
– С чего бы мне это делать? – Она была уже слишком близко, чтобы я успел уйти.
Мы все трое это понимали.
– Я вернусь и приведу сюда твоего сына, – отчеканил я.
Эти слова заставили ее сбиться с шага и изучить мое лицо в поисках насмешки.
– У тебя не получится, наглый страж.
– На дворе ночь. Лестница ведет прямо в его покои. Я вернусь быстрее, чем ты можешь подумать.
– Не разговаривай с ней. Не доверяй! – По взгляду Карла я уже видел, что он считает меня обреченным.
Душа оказалась рядом, остановившись почти вплотную, приложила когтистую ладонь к моей груди.
– Тук-тук-тук, – пропела она. – Твое сердечко, страж, словно у перепуганного котенка. Того и гляди выпрыгнет из груди. Может, ему помочь? Я едва могу устоять перед соблазном.
– Жизнь стража вряд ли порадует тебя так, как жизнь маркграфа Валентина.
– Я давно не разговаривала с сыночком. С тех пор, как он накинул шнур портьеры мне на шею.
Она зашла мне за спину, и я не стал поворачиваться следом за ней.
– Где гарантия, что ты вернешься, синеглазый страж?
– Я вернусь.
Она хмыкнула, провела когтями по решетке, задумчиво решая мою судьбу.
– Признаюсь, ты смог меня соблазнить. Валентин бы очень удивился, если бы я кого-нибудь выпустила живым из моих цепких пальцев.
– Куда больше он удивится, когда сам окажется в твоих руках.
По ее губам проползла голодная предвкушающая усмешка.
– Даже несмотря на это, не думаю, что мы сможем договориться, хитрый страж. Рано или поздно я вырвусь отсюда и сама поговорю с непослушным сыночком. Ты мне не нужен.
– Это случится не скоро. Фигуры, что держат тебя, очень сильны. Его милость может и не дожить до дня твоей свободы. А из могилы ты его не достанешь, если, конечно, не считать бесполезных костей.
Окулл кивнула, признавая мою правоту:
– Убедительно. Но справишься ли ты с тюремщиками? А что, если моего сына нет в покоях? Не зря ли я упускаю возможность сожрать две души за один день? Такое редко случается.
Темная положила мне руку на плечо, и сквозь куртку я почувствовал остроту ее ужасных когтей.
– Если мы пойдем вдвоем, то шансы на успех возрастут, – сказал я, посмотрев на Карла.
– Только дураки отпускают того, за кем не надо возвращаться. Нет, страж. Тебе придется все сделать самому. – Внезапно она подтолкнула меня рукой к двери: – Иди, пока я не передумала. В любом случае, если тебе не повезет, ты вновь окажешься здесь.
– Я вернусь, – пообещал я Карлу и направился по коридору.
Тюрьма находилась под Заемной башней, но из нее был проход через подвал прямо к тайной лестнице, ведущей в покои маркграфа. Соваться туда безоружным – не имеет смысла. Если охрана бдит в покоях его милости и днем и ночью, что частенько случалось у правителей, если там будут пажи или еще кто-то, то бросаться на нескольких людей с кулаками бесполезно. Так что я стал подниматься по короткой лестнице, к двери, на которой висела сложенная из двух половинок фигура. Здесь были засов и замок. Мне пришлось использовать пряжку от ремня вместо привычного кинжала. Я сунул ее в здоровую замочную скважину, активируя фигуру и разрушая замок, а затем потянул вверх, раскаленной полосой металла перерезая дверной засов.
Любой страж способен стать взломщиком, используя примитивные фокусы. Разумеется, не с каждой дверью такое пройдет, например литавские замки, защищенные от колдовства и дара, нам не по зубам, но эта хорошенько проржавевшая дверь была простой задачкой.
Я осторожно прикрыл ее за собой, чтобы защитная фигура продолжала действовать и сдерживала окулла. Впереди горел свет и раздавались голоса. Я прислушался. Говорили двое, но вполне возможно, что охранников было и больше.
Спасти в данной ситуации меня могла только внезапность. Я снял куртку, бросив ее на грязный пол, распахнул рубаху, подошел к давно погасшему факелу и, убедившись, что на нем осталось достаточно сажи, испачкал себе лицо и одежду. Насыпал на волосы песка, посадил на них клочья паутины, взятые со стены. Сложнее было с кровью, и я вышел из ситуации, поцарапав левое предплечье, а затем присосался к ранке губами, ничуть не хуже, чем упырь-старга.
Держа кровь во рту, я выглянул за угол, где в дрожащем свете свечей, за столом сидели два тюремщика, которые приносили нам еду. Они спорили о том, случайно ли на недавно прошедшей охоте, во время погони за благородным оленем подстрелили болтом господина Ферэ, да так, что он до сих пор харкает кровью и вряд ли дотянет до Страстной пятницы.
Я выскочил на них, словно черт из табакерки. Черный, запыленный, таращивший глаза и щерившийся окровавленными зубами. Взвыл, низко и хрипло, словно призрак, выбравшийся из склепа, и это произвело эффект.
Сидевший ко мне лицом кругломордый тюремщик издал сдавленный вопль, хватанул ртом воздух и рухнул под стол. Второй обернулся, увидел меня, заорал, как сумасшедший, и бросился прочь. Я нагнал его уже на лестнице, бросился на спину, схватив шею в замок, сдавил что есть сил и потащил, хрипящего и слабо сопротивляющегося, назад. Придушив для порядка, чтобы не дергался, отправился проверять его товарища, увидел искаженное ужасом лицо, вытаращенные, уже начинающие стекленеть глаза и ругнулся про себя. Раньше я только слышал, что некоторые умирают от страха, но никогда не думал, что сам стану причиной такой смерти, да еще из-за примитивного маскарада.
Я не ожидал такого результата. Планировал лишь сбить охранников с толку, выиграть несколько секунд, а в итоге оба оказались повергнуты за неполные две минуты. Право, я не учел близкое соседство с окуллом, которое должно было пугать их до чертиков.
Я связал потерявшего сознание стражника, привязав его к спине мертвеца, заткнул ему рот кляпом, поднялся наверх, запер дверь, ведущую в тюрьму, чтобы случайные гости из замка не заглянули на огонек. По идее до утра сюда никто не должен соваться, но, как это обычно бывает, обязательно найдется идиот, которому не спится.
Отыскать в караулке рычаг, активировавший фигуру, изгоняющую окулла, у меня не получилось. Или механизм оказался секретным, или расположен он был в каком-то ином месте – в любом случае я не мог вернуться за Карлом.
Оружия в тюремной караулке нашлось совсем немного – два корда, совершенно негодные для меня копья с наконечниками, больше похожими на шило, и короткая шпага с плохим клинком. Я порылся в столе, заглянул в шкаф, вываливая оттуда всякую дрянь, включая пустые винные бутылки, и нашел широкий нож с рукояткой из оленьего рога. Примитивный и маловыразительный, но с хорошим балансом. Я присоединил его к корду и кинжалу (последний мне требовался для вскрытия других дверей). Это оружие было гораздо лучше, чем неудобная для меня шпага, и я, надежно вооружившись, двинулся к выходу.
Надо сказать, что обратно, в тюремный коридор, я входил с большой опаской, но окулл не появлялась, и я побежал вдоль кирпичной стены, к дальней, знакомой двери. На ходу сунул в замок кинжал, разрушил его фигурой, однако попасть на лестницу сразу не удалось. Я постарался вспомнить, где находилась щеколда или засов, чтобы не тратить силы на разрушение дерева. Срезать петли мне не хотелось, это значило, что фигура больше не будет защищать вход в святая святых его милости, а, следовательно, окуллу больше не потребуется моя помощь.
Промыкавшись минут десять и взмокнув так, что грязь и сажа потекли по лицу, я наконец решил проблему и вышел на темную, неосвещенную лестницу. Держась рукой за внутреннюю стену, шершавую и ледяную, я начал подниматься по серпантину, стараясь беречь дыхание и считая ступени. Дважды я проходил мимо тайных дверец, из-под которых лился тусклый свет, и единожды слышал тихую музыку лютни и женский смех.
Поднявшись выше, я оказался на площадке, жалея, что не захватил из караулки фонарь. Эта дверь была сложна, обычный замок на ней отсутствовал, я помнил, как колдун, прежде чем отправить меня в камеру, нажимал на скрытый рычаг. Вне всякого сомнения, был он и с этой стороны.
Я нашел его после нескольких минут лихорадочных поисков, на уровне плеча, в виде скобы для факела. Прежде чем нажимать на нее, долго слушал, не раздастся ли из комнаты какой-нибудь звук?
Скоба удивительно мягко ушла в стену. Приоткрыв маленькую щелку, я заглянул внутрь. Зал был пуст, так что я смело выбрался наружу, очень надеясь, что маркграф все-таки находится в замке, а не где-нибудь в отъезде, на пути в столицу. Первое, что следовало сделать, оказавшись здесь, – запереть вход в покои. Стражникам придется постараться, чтобы выбить эти массивные, дубовые, окованные железом двери. Им потребуется таран или очень крепкая голова.
Я пошел дальше, проверяя каждую комнату, и застал его милость за чтением книги. Он сидел в ночной рубахе и колпаке, опустив ноги в таз с горячей водой, где плавали розовые бутоны, и с интересом листал фолиант о способах охоты на медведя.
Маркграф был не один, воду ему подливал тот самый миньон, что давал сигнал к выстрелу требушета. Он и заметил меня первым, схватился за пистолет, совершенно забыв, что у того не зажжен фитиль, и я швырнул в человека нож. Клинок угодил ему в грудь, но не убил. Я прыгнул на него, опрокинув на пол, добил кинжалом и резко откатился в сторону, так как длинная шпага из фаледской стали едва не разрубила мне ребра.
Маркграф Валентин Красивый, босой, в ночной рубашке, но вооруженный, твердо сказал:
– Ван Нормайенн, вы похожи на черта, и я намереваюсь загнать вас обратно в ад.
– Ваша милость выглядит слишком нелепо, чтобы бросаться громкими фразами. – Я вытащил корд. – Я пришел сообщить, что не планирую служить у вас.
Он атаковал так быстро и стремительно, что если бы не мой опыт общения с душами, то коварный выпад сделал бы дырку в моем сердце. Но я разорвал дистанцию, отмахнувшись кордом.
– Стража! К оружию! – крикнул маркграф, надсаживая глотку, а я тут же напал, отвернув лицо от взвизгнувшей перед глазами шпаги и пытаясь сократить расстояние между нами.
– Боюсь, до них слишком далеко, чтобы вас услышали.
– Я в состоянии убить тебя и в одиночку.
Он здорово погонял меня по залу, пользуясь преимуществом своего оружия. Я швырнул в него кувшин с кипятком, промазал, едва не поскользнувшись на крови убитого, вновь отступил и заработал легкую царапину на бедре.
– Первая кровь, – улыбнулся маркграф. – Теперь, пожалуй, пощекочем твой живот.
Двигались мы примерно с одинаковой скоростью, но мне было нелегко избегать встречи с холодным жалом.
Он, как любой из благородных, умел драться, фехтовать, и до его опыта, финтов, стоек и шагов мне было как до луны. Зато я знал, что такое уличная драка, борьба в переулке и рубка в плотном ряду пехоты, под выстрелами пушек, аркебуз и арбалетчиков. Я знал, как выживать, а он умел лишь убивать, и это сыграло злую шутку, когда я использовал против подлеца подлый прием.
Как только маркграф в очередной раз попытался рассечь мне лицо, я шагнул прямо под падающую шпагу, атакуя кордом и, в свою очередь, метя противнику острием в лицо. Ему пришлось блокировать, поддавливая мой клинок своим, и перенести вес на стоявшую впереди ногу. Разумеется, не было и речи о том, чтобы вывести из равновесия столь опытного фехтовальщика, держался он на ногах крепко, но зато я оказался достаточно близко, чтобы ударить его в колено, прежде чем он успел поменять стойку.
Его милость зашипел от боли, рухнул на здоровое колено, выставив шпагу так, чтобы я не успел до него дотянуться.
Я ухмыльнулся:
– Скорость это очень важно, не правда ли? Посмотрим, как вы догоните меня, хромая.
Я подошел к трупу убитого миньона, вытащил у него из-за пояса тяжеленный пистолет:
– Ваша матушка жаждет вскрыть вам брюхо, ваша милость.
– Стража! – вновь закричал он.
– Но я не буду отдавать вас в руки окулла, – сказал я, поджигая фитиль. – Право, это жестокая смерть даже для такого мерзавца, как вы.
– Что ты сделаешь, ван Нормайенн? Выстрел услышат и придут мне на помощь.
– Пистолет уравняет меня с вашей шпагой. – Я направил дуло ему в лицо. – Где ключи от часовни?
– Будь ты проклят!
– Говорят, что мой дар – мое проклятие, так что не раздавайте свои направо и налево, – равнодушно ответил я. – Еще раз спрашиваю: где ключи, иначе стреляю.
– В столе, – сдался он. – Верхний ящик.
Он не сделал попытки встать, значит, колено я смог повредить серьезно. Маркграф пристально следил за мной и, когда счел, что я достаточно отвлекся, воспользовался своим последним шансом, швырнув в меня шпагу, точно копье. Готовый к подобному, я пригнулся, и клинок вонзился в шкаф у меня за спиной.
– Отличный бросок, – оценил я. – Знаете, вы будете первым, кого я убью безоружным. Вам не стоило охотиться на стражей.
Он зло оскалился, стал отползать назад, перевернул стол с фруктами и взял в руку серебряный нож.
– Тем лучше, – сказал я, вырвав шпагу из шкафа, и шагнул к нему.

В маленькой часовне было холодно и темно. Я поставил подсвечник на пол, разбил окровавленной рукояткой шпаги стеклянный колпак, отбросил оружие в сторону и взял в руки свой кинжал, вздохнув глубоко, с облегчением, словно обретя частичку себя.
Я забрал все клинки, поочередно разбив стекла и уложив оружие в сдернутое с постамента покрывало из бархата. Не собираюсь оставлять собственность братьев и сестер в Латке. Обвязав бархат серебряным шнуром, я сунул тяжеленный сверток под мышку, вышел обратно в покои. Маркграф в окровавленной ночной рубашке лежал на полу, раскинув руки и оскалившись. Я подошел к нему и вырезал кинжалом на груди фигуру. Не было никаких признаков того, что ему грозит стать душой, но я не желал рисковать и оставлять в подарок человечеству какую-нибудь мерзкую дрянь.
Слыша, как за дубовыми дверьми раздаются встревоженные голоса и топот ног, я поспешил назад. Стражники и слуги все-таки переполошились. Скоро начнут выносить дверь, а если еще и колдун придет, то будет весело. Следует убираться как можно скорее. Я схватил стоявший на столе фонарь, нырнул в потайную дверь, захлопнув ее за собой, слетел по ступеням в подвал. Оказавшись рядом с камерами и так и не встретив окулла, выдохнул с облегчением:
– Карл, выходи.
Он тут же выбрался на свободу:
– Ты похож на покойника, вылезшего из могилы. Что с маркграфом?
– Мертв. – Я протянул ему сверток с кинжалами, контролируя полутемный коридор. – И замок, наверное, уже стоит на ушах.
– Хреново.
– Где окулл?
– Ушла. Я так понимаю, почувствовала смерть сынка.
Карл завладел своим кинжалом:
– Как же я по тебе соскучился, приятель! Пленников берем с собой?
– Да.
Испуганных Марию и Хунса довольно быстро удалось убедить выйти в коридор, а вот Мануэль наотрез отказался покидать камеру.
– Оставьте меня в покое! – заорал он. – Здесь она меня не тронет! Я в безопасности!
– Брось его, – сказал Карл. – Мы теряем время, рано или поздно сюда придет стража, и лучше уйти как можно дальше.
– Куда? – с тоской спросил слуга. – Бежать из Латки невозможно.
– Не ты ли говорил мне о подземном ходе под замком?
– Ты не слушал, страж. Говорят, есть выход, но никто не проверял. Многие считают, что он где-то в пещерах, которые открылись рядом с озером, после прошлогоднего оползня. Но все, кто туда заходил, обратно не возвращались, хотя его милость отправлял туда людей снова и снова. Эта тварь и нас убьет. Я лучше буду сидеть здесь и жить, чем сдохну где-то под землей.
– Это твой выбор, – сказал я ему. – Хочешь – возвращайся. Если с нами, бери фонарь. Только не уверен, что стражники будут кого-то щадить после сегодняшней ночи.
Он поколебался и шагнул к фонарю.
– Она обязательно будет ждать нас где-то там, – тихо сказал мне Карл.
– Выбора нет. Мы не выйдем через замок, только под ним. Если есть выход.
Я протянул Марии второй фонарь и сверток с оставшимися кинжалами:
– Ничего не бойся, мы тебя защитим.
Девчонка кивнула и постаралась улыбнуться дрожащими губами.
– Пойду впереди, – сказал Карл.
– Уверен?
– Ты сегодня уже рисковал, теперь моя очередь. Хунс, держи фонарь выше. Если кто-нибудь из вас заметит хоть что-то подозрительное, сразу говорите. Ну, с Богом.
Легенды о Латке не врали. Скала под замком была испещрена огромным количеством ходов, пещер и тайников. Поначалу это был довольно новый коридор, затем пошли старые, заброшенные уже лет тридцать складские помещения с отсыревшим полом и стенами, которые очень быстро перешли в естественную пещеру, достаточно большую и до сих пор еще заставленную старыми ящиками и бочками. По одной из стен, из небольшого отверстия стекал ручеек. Понятно, почему замок никогда не могли взять измором – вода есть, а склады, при должном разуме и подготовке, могли прокормить защитников безграничное время.
Чуть позже уходящая вперед череда пещер вывела нас в целый подземный лабиринт, и мы остановились, не зная, куда идти.
– Прямо, – решил Карл.
– Почему? – тут же спросил я у него.
– Ручей бежит в этом направлении.
– Если только он не впадает в какое-нибудь подземное озеро. Впрочем, у меня нет никаких альтернатив.
Мы шли почти час, по коридорам, через пустоты и каверны, через огромные пещеры, где росли сталактиты, все время страшась того, что скрывает мрак.
– Она следит за нами, – сказал Карл, как и я, чувствуя присутствие черной души. – Где-то близко.
Мария всхлипнула, фонарь в руке Хунса задрожал, я мрачно кивнул. Окулл рядом, зато погони можно не ждать. Ни один умалишенный, кроме нас, не сунется сюда. Минут через двадцать уклон кончился, пол стал ровным и мягким, заросшим мхом.
– Ты солгал мне, – пришел из мрака зловещий шепот. – Я выпью твою душу, лживый страж.
Ганс и Мария не услышали слов, зато мы с Карлом переглянулись.
– Я задержусь, вы идите, – сказал я ему.
– Это глупо.
– Впереди узкий проход, сам посмотри. Через него можно лишь протискиваться, и мы будем как толстые крысы в норе. Обороняться здесь невозможно, она прикончит нас поодиночке, стоит только туда залезть.
– Чудесно. Тогда ты полезешь, а я останусь.
– Не выйдет.
– Ты уже достаточно сделал!
– Я с радостью бы уступил тебе свое место, но ты ее задержишь ненадолго. Я помню, что случилось в медных шахтах, и ты это помнишь и знаешь, кто прикончил ту тварь. В прошлый раз ты не справился. Сейчас все еще хуже. Этот окулл, по сравнению с прошлым, все равно что щука против пескаря.
Он знал, что я говорю правду и что сильнее и опытнее, чем он.
– Я их выведу и вернусь, – наступив на горло своей совести, наконец, сказал Карл.
– Как пройдете коридор, дай мне знать, – попросил я, забирая у Марии фонарь.
– Слушай, я хотел тебе сказать насчет Хартвига, – произнес страж.
– Не сейчас, – попросил я его. – Иди.
Он сумрачно кивнул и кинул на землю фигуру. Это была долгая работа, он должен был создавать ее не меньше двух месяцев, трудясь ежедневно, напрягая память, чтобы не ошибиться. Грандиозный высасыватель силы, но окулла способный задержать лишь на несколько секунд.
– Надеюсь, я трудился не зря, – произнес он, прежде чем скрыться в проеме.
– Да храни вас святые, страж, – сказала Мария, уходя следом.
Хунс просто кивнул, и я остался один, слушая, как затихают их шаги.
Я внимательно смотрел во тьму пещеры, но, даже несмотря на это, едва не пропустил ее появление в свете фонаря и вскинул навстречу кинжал.
– Благородный страж. И глупый, – сказала душа. – Думаешь, это меня остановит? Сынок напускал на меня того стража, что создавал для меня клетку. И где тот теперь? Его кости давно побелели.
Мои глаза едва успевали следить за ее перемещениями. Размытое, белое пятно лица, черные росчерки когтей. Я прижался спиной к стене пещеры и услышал позади себя гул и грохот.
Окулл визгливо расхохоталась:
– Интересно, кто это был? Девчонка, слуга или твой ненаглядный дружок по ремеслу? Кто из них угодил в старую ловушку, которую построил дед моего мужа, защищая замок? Столько лет прошло, а она все-таки сработала!
– Рано веселишься тварь!
Я вышел вперед, отвлекая ее от рисунка на полу. Если только она почувствует его, все мое преимущество сойдет на нет. Душа метнулась ко мне, я отклонился, слыша, как взвизгнул рассеченный когтями воздух, атаковал в ответ, поразив лишь пустоту.
Ее жутковатый смех двоился и троился, эхом разлетаясь по пещере, и я бросился бежать прочь, во мрак.
– Не уйдешь, глупый страж!
Окулл начала преследование, так что мне пришлось полностью выложиться в беге. Заложив круг, рискуя споткнуться, я понесся в обратном направлении, на свет фонаря, «крича от ужаса». Душа, слишком увлеченная погоней, поверила в спектакль. Она не думала ни о чем, лишь бы достать меня. Так что когда я оказался в кругу, окулл бросилась на меня, наступив на фигуру. Она заверещала, теряя скорость. Я кинулся ей навстречу, уклонившись от медвежьего удара когтистой лапой, и ткнул в душу кинжалом. От силы, хлынувшей в клинок, у меня заложило уши, а пещера закружилась и встала на дыбы. Не удержавшись на ногах, я упал на четвереньки, выронив клинок и пытаясь справиться с бушующей во мне чужой силой.

Вопль окулла все еще звенел у меня в ушах, бок дергала острая боль, и рубашка быстро намокала. Я машинально дотронулся до него, охнул, посмотрел на окровавленную ладонь. Тварь все-таки задела меня. Ее когти оказались слишком быстрыми и острыми, чтобы я сразу почувствовал ранение, но кровотечение было сильным, а рана, вне всякого сомнения, глубокой и серьезной. Несмотря на холод в подземелье, я скинул разодранную куртку, снял рубаху, разодрал ее на лоскуты. Времени было в обрез и оставалось лишь жалеть, что у меня нет при себе моего саквояжа. Я надергал мха, сколько смог, стараясь не терять сознания, приложил к ране, затем перевязал лоскутами. Примитивный заговор, которому научила меня Гертруда, почти не дал никакого проку, мои способности к магии были нулевыми.
Потом накинул куртку, осторожно застегнув все пуговицы, встал, взял фонарь, не обращая внимания на головокружение и пульсирующую боль в ране, и двинулся в узкий проход, туда, куда тек ручей. Довольно быстро я понял – идти дальше бесполезно, ледяная вода прибывала, что указывало на то, что дорога впереди завалена. Фонарь вырвал из мрака стену камней. Я покричал, но это оказалось бесполезно. Карл и его спутники не отвечали. Надо было возвращаться.

Я шел долго, так долго, что закончилось масло в фонаре, и огонек, мигнув на прощание, погас. Холод, казалось, успел пробраться до самых костей. Сил создать хотя бы мало-мальскую фигуру у меня не осталось. Повязка давно пропиталась кровью, я терял силы, но продолжал упрямо двигаться, сам не зная куда.
Мне думалось, что я уже давно покинул пределы замка, уйдя довольно далеко, но не был готов за это поручиться, потому что в темноте время бежит совершенно иначе, а «огромные расстояния» могут оказаться всего лишь несколькими сотнями ярдов бессмысленных блужданий.
Не помню, как я очутился на земле. Помню лишь, что полз, пока оставались силы. По скользким холодным камням и мху, рядом с еще одним ручьем, неожиданно громким и звонким в мягкой, вязкой темноте, окружающей меня со всех сторон. Вода текла где-то рядом, мне страшно хотелось пить, но я не мог найти в себе силы добраться до нее, лишь желал да водил языком по пересохшим губам.
Чуть позже мне стали сниться сны, и не было в них ничего хорошего. Пламя войны в Чергии, пожирающее город за городом, кинжалы с темными клинками, дождем падающие с неба и втыкающиеся в землю, отчего из нее шла кровь, заброшенный белый город где-то на берегу ярко-голубого, прозрачного моря, янтарные слезы, глаза Софии, мертвые на дорогах Шоссии. Затем эти картины исчезли и появились тени, души, которые я когда-либо собрал. Они летали по пещере с хохотом и злыми криками, а затем наступила тишина. Лишь далеко-далеко-далеко появилось маленькое пятнышко света.
Я смотрел на него до тех пор, пока из моих глаз не потекли слезы, и оно не задрожало, не приближаясь, но и не удаляясь. Я очень не хотел, чтобы свет исчез, поэтому заставил себя двигаться к нему, впиваясь ногтями во влажный мох и душистую землю, больше не чувствуя боли. Этот свет притягивал меня, словно ночную бабочку, становясь все больше и больше.
Я втыкал кинжал, подтягивался на нем, втыкал снова… И так до бесконечности, каждый раз теряя сознание. Я стремился туда, хотя и знал, что свет из мрака приведет меня к смерти. Но так и не смог его достичь.
На этот раз темнота была бесконечной.
Вечной.

Все тело горело огнем. Голова и руки были тяжелыми, а ноги слишком легкими. Я мерно раскачивался, и каждый раз меня словно переворачивало через голову.
Я слышал, как кто-то с печалью, то и дело прерываясь, читает отпущение грехов, уповая на милосердие Его и заступничество.
Я с трудом поднял тяжелые каменные веки. Мир за время моего отсутствия в нем сильно изменился. Земля теперь была наверху, а небо где-то внизу. Их кто-то перепутал местами.
Прямо у меня перед глазами проплывала еще кое-где покрытая грязным мартовским снегом дорога, на которую капала стекающая с моих пальцев кровь. Этой красной штуки во мне было удивительно много, и она никак не желала кончаться, отчего я, похоже, все еще пребывал в худшем из миров, а не пил нектары, выслушивая ангельские пения в райском саду.
Пришлось подключить к работе тяжелую голову, чтобы понять, почему все вверх тормашками. Меня несли, перекинув через плечо, словно добытую на охоте лань. Уголком глаза я видел краешек рваного солдатского мундира времен князя Георга и отполированную рукоятку серпа.
Пугало было крайне любезно, что решило доволочь меня до погоста.
– Проповедник, – тихо позвал я, но он, слишком занятый молитвой, услышал меня лишь с четвертого раза.
– Святые заступники! Людвиг, держись. Мы отнесем тебя к лекарю, и ты поправишься.
«Какого же дьявола ты тогда читаешь по мне поминальную службу?» – хотел спросить я у него, но сил на это уже не осталось.
– Пугало тебя удачно нашло, ты выбрался довольно далеко от замка и фигуры, – продолжал тот. – Кто тебя так? Просто удивительно, что ты еще жив.
– Стражи… – просипел я. – Ты привел кого-нибудь? Они пришли?
– Тебе нельзя сейчас говорить. Представляешь, какое чудо, что мы смогли тебя отыскать…
Он болтал еще что-то, тараторя, глотая слова, а я закрыл глаза, чувствуя, как болью в ране отдается каждый шаг Пугала.
Боль давала мне понять, что я все еще жив, но стекающая с пальцев кровь предупреждала, что моя удача тает с каждой красной каплей, упавшей на землю. Мне хотелось спросить, что же их так задержало, узнать, где Братство, и выбрался ли Карл, но я мог лишь думать об этом, пока не впал в забытье.
Последней моей осознанной мыслью была уверенность, что Пугало, несмотря ни на что, донесет меня или до лекаря, или до могилы.
Куда именно выведет нас эта дорога, я не знал.
МоскваИюнь 2009 – январь 2010
Глоссарий

Альбаланд – крупное государство на северо-западе Центрального континента.
Королевство, ранее являвшееся материковой частью Ньюгорта, получило независимость после череды кровавых войн, последняя из которых завершилась победой Альбаланда в морском сражении в бухте Ожидания.
Известно сильным флотом, мореходами, путешественниками, первооткрывателями и тем, что оказывает полную поддержку стражам, которые организовали на его территории школу и свою штаб-квартиру.
Политика стражей достаточно сильно влияет на политику страны – четверо магистров Братства стражей входят в королевский совет. Процент от доходов Братства уходит в королевскую казну (аренда земель, право находиться на территории страны), что делает Альбаланд одним из самых богатых государств со стабильной экономикой.

Альта – иное существо. Умеет читать мысли и принимать человеческий облик. Практически уничтожены.

Ангжис – иное существо. Живут крупными кланами в Кайзервальде и его окрестностях. Лояльны к людям. В кланах ангжисов – матриархат, женщины являются правителями. Каждые восемь лет кланы устраивают большие сражения. Победивший клан получает право быть главенствующим на следующий «правящий цикл».

Ангжисы – отличные воины и охранники. Охотно служат людям.

Арафея – родина Иисуса, далеко на юго-востоке от Центрального континента. Была отбита арафейцами у хагжитов после его рождения и стала независимым государством на одно тысячелетие. Затем двести сорок два года являлась Королевством Гроба Господнего, пока хагжиты не выбили крестоносцев обратно на Центральный континент и не восстановили контроль над Арафеей.

Арденау – столица Альбаланда. В городе расположена штаб-квартира стражей и знаменитая школа Братства.

Барбург – карманное герцогство, недалеко от земель Кантонов и Вальзофской горной цепи. Герцог Барбурга является номинальным владыкой, тогда как вся власть сосредоточена в руках кардинала, а следовательно, Церкви.
Несмотря на это обстоятельство, Барбург является просвещенным, светским государством, с толерантностью относящимся к волшебству и иным существам. Именно здесь проживает самое крупное сообщество ведьм и колдунов, лояльных к Церкви. И именно в этом герцогстве был выдан первый патент волшебникам, принявшим крещение.

Богежом – столица княжества Фирвальден, расположена на севере государства.

Братство стражей – история Братства, как официальной организации, начинается со времен императора Августа, когда он повелел создать орден воинов, борющихся с темными душами. До этого времени стражи, в большинстве своем, действовали отдельно друг от друга, без четкой организации, лишь иногда объединяясь в городские ремесленные союзы. Несколько следующих императоров, а затем и королей-варваров, захвативших земли империи, поддержали идею развития ордена из-за большого количества темных сущностей в мире.
Довольно долгое время штаб-квартира стражей находилась в Прогансу, но из-за конфликта с королевским домом этой страны стражи перебрались в Альбаланд по приглашению короля Ульрика Скряги.
Руководит Братством совет магистров, количество которых раньше варьировалось, а теперь равняется пятнадцати.

Бригады наемников – наемные отряды, преимущественно из Лезерберга, Фрингбоу и Кантонов, служащие за деньги князьям, герцогам и торговым союзам. В отличие от наемных отрядов других стран, бригады являются маленькими частными армиями, финансируемыми в основном городами и собираемыми из числа их жителей. Соответственно часть заработанного во время кампаний уходит в казну города-покровителя.

Бробергер – крупное королевство, обладающее сильной армией и лучшей артиллерией. Столица – Айзергау.
Королевство просвещенных, как его называют в других странах. На его территории расположено несколько университетов, в том числе и лучший из медицинских, созданный на основе хагжитских медицинских знаний, которые восточные люди собирали тысячелетиями. По приглашению короля в Бробергере живет большое количество лучших ученых Центрального континента, развивающих науку, а также художников и скульпторов. Бробергер является главной сокровищницей христианских святынь в мире, после Ливетты, столицы Святого Престола.

Бьюргон – королевство, соперничающее с Удальном за обширные территории на юге. В данный момент у власти находится семья Узурпатора – мелкие бароны, уничтожившие предыдущую династию во время восстания и захватившие королевский трон.

Валиты – монашеский орден, разбогатевший во время Крестовых походов и вывезший сокровища арафейских династий из завоеванной страны. Поговорка «богат, словно валиты» – очень распространена. Как говорят, валиты являются главными «спонсорами» церковных князей.

Вашский университет – конкурент Савранского университета. Расположен в столице Бробергера – Айзергау.

Ветеция – королевство, имеющее большое количество колоний на островах и Черном материке, ведущее постоянные войны с хагжитами. Поддерживается Церковью ради распространения веры среди еретиков дальних стран.

Вион – третий по размеру город Фирвальдена.

Витильское княжество – горное государство, зажатое между Ровалией и Ольским королевством. Является оплотом еретических учений и колдунов. Церковь Витильска не признает законов Святого Престола, индульгенций, божественности Христа, Троицы и Непорочного зачатия Девы Марии. Благодаря сильной армии, горной местности и помощи чародеев успешно противостоит нападениям христианских государств. Имеет выход к морю и при содействии чародеев, способных противостоять блокаде на море, ведет торговлю с Хагжитским халифатом. Пользуется негласной поддержкой со стороны просвещенной знати Ровалии.

Гестанские княжества – обычно различают Западное и Южное – крупные княжества, и Северное, Белое, Лиловое, Лесное, Свирепое и Громкое – более мелкие княжества. Все они заключили между собой военный и торговый союз. Товары торговцев из соседних областей Гестанства не облагаются налогом, введены ослабляющие законы за провинности гостей. В княжествах живут крупные общины иных существ.

Гилин – иное существо. Умеет читать мысли и насылать кошмарные видения. Всеядны, ненавидят людей и особенно – клириков. Обитают в городах в человеческом образе, сильные колдуны.

Грейн – крупнейшая река Центрального континента, берущая свое начало в Вальзофской горной цепи и протекающая через несколько стран.

Гьйендайвье – иное существо. Госпожи страсти, обладающие сильной природной магией, смущающие людей желаниями, умеющие управлять своими жертвами на расстоянии. Одна из древнейших рас на Центральном континенте. Уничтожены во время нескольких военных походов, организованных Церковью.

Далекие острова – архипелаг, открытый мореходами Ветеции.

Дерфельд – один из городов государства Фрингбоу, славящийся своей наемной бригадой. Находится на отрогах Агалаческих гор, которые в свою очередь являются частью Вальзофской горной цепи.

Дискульте – самая южная страна Центрального материка. Именно там находится знаменитый Каменный мыс, где последние годы жил и умер апостол Петр. Мыс – святое место для каждого верующего, и ежегодно, в июне, множество паломников из всех стран приходит туда, чтобы поклониться святым мощам и получить прощение всех грехов.

Еретические государства – Витильское княжество и Золян.

Есфар – жаркая страна, завоеванная хагжитами и считающаяся родиной множества арафейских пророков, живших там до исхода в Арафею.

Жгун – иное существо. Лесной житель, обладающий сильной природной магией огня, из-за чего по ошибке был причислен к адским созданиям. Уничтожение жгунов ни к чему хорошему не привело. Несколько сотен этих существ едва не сожгли Ливетту и остановились только тогда, когда Папа вышел к ним и дал слово, что их оставят в покое.

Законники – см. Орден Праведности.

Золян – одно из двух еретических государств, союзник Витильского княжества. В отличие от последнего, там верят в целый пантеон богов и лесных духов, настороженно относятся к стражам. На территории болот Золяна находится прямая дорога в ад, через которую периодически на Центральный континент проникают демонические сущности. Дружины Золяна сдерживают нечисть без церковной помощи, что тоже является ересью, но благодаря их полезности на общем собрании христианских государств было решено не трогать Золян, не насаждать там истинную веру и предоставить их самим себе, во всяком случае, пока Церковь будет не готова объявить новый Крестовый поход.

Знак – мощная атакующая магия стражей, видимая обычным людям и имеющая разнообразные формы и размеры.

Илиата – некогда часть одной большой страны, уничтоженной взрывом мощного вулкана из-за появления из его жерла демонов несколько тысячелетий назад. На данный момент – отдельное государство, почти три сотни лет находящееся под гнетом хагжитов, но отвоеванное во время восстания христианских жителей, поддержанных финансовой помощью со стороны Церкви, флота Ветеции и десанта Дискульте.

Иные существа – общее название других рас, живущих рядом с людьми.

Йомернская порода – порода собак, выведенная в Ньюгорте. Свирепые лохматые псы славятся тем, что на всю жизнь признают только одного хозяина и слушаются только его приказов.

Каварзере – герцогство, расположенное на полуострове Южного моря. Знаменито своими винами, лошадьми и святыми местами.

Кайзервальд – Королевский, или Темный, лес. Большая лесная территория в Бьюргоне, прибежище иных существ.

Каликвец – боевой монашеский орден. Воины Господни. Проявил себя в Крестовых походах, в борьбе с нечистью и колдунами. Монахи ордена обладают сильнейшей церковной магией и являются великолепными бойцами.

Каменные феи – иные существа. По слухам, исполняют желания, требуя за это безымянный палец.

Кветы – сказочные духи-паучата, по легенде, ткущие саваны для праведников. На самом деле – иные существа, обитающие в дуплах деревьев возле заброшенных дорог. Попросить их о помощи может только сильная ведьма.

«Кодекс теней» – законы Братства, которые предписано исполнять всем стражам. Например: уничтожать только темные души, владеть только одним кинжалом, регулярно сдавать кинжал на проверку для учета собранных душ, подчиняться приказам магистров и пр.

Копняк – иное существо. Может взаимодействовать с душами, обладает волшебными способностями, живет преимущественно в стогах, может причинять вред крестьянам, если его не задобрить.

Котерн – столица королевства Фрингбоу.

Кровавый буран – неизвестное явление, раз в десятилетие появляющееся на пустующих трактах, заброшенных лесных дорогах и уничтожающее все, что встречается на его пути.

Лавендуззский союз – или Торговый союз Четырех братьев. Создан в Альбаланде, на основе частного купеческого предприятия. На нынешний момент является богатейшей торговой организацией с представительствами во всех странах и во многих городах.

Лагонеж – княжество на западе материка, поддерживающее стражей и отказывающееся вступать в союз с Прогансу. Знаменито тем, что десять Пап подряд были выбраны из числа кардиналов Лагонежа.

Лезерберг – главный соперник и враг княжества Фирвальден, претендующий на его территорию.

Ливетта – столица Литавии. Здесь расположен Святой Престол.

Лисецк – столица Бьюргона.

Лисецкий бунт – знаменитый бунт, возникший среди черни, недовольной городской управой, отменившей праздничные мероприятия из-за отсутствия денег и плохой погоды. Пущенный кем-то слух, что все деньги украл бургомистр, и на этот раз дармовой выпивки не будет, привел к четырехдневным уличным боям, погромам, пожарам, мародерству и убийству большого количества людей. Бунт был жестоко подавлен королем, по приказу которого в город были введены части регулярной армии. Зачинщиков четвертовали на центральной городской площади.

Литавия – сообщество городов-государств, княжеств и герцогств, объединенных в одну страну, под знаменем Святого Престола.

Лонн – столица Удальна.

Люс – один из кантонов, также называемый кантоном ведьм из-за того, что здесь прошла самая крупная единовременная казнь ведьм (четыреста три ведьмы).

Малисски – женский монашеский орден.

Мальм – столица Лезерберга.

Нарара – морская держава, соперничающая с Альбаландом и Ветецией в распространении влияния на заморские земли. Единственная страна Центрального континента, на территории которой обитали демоны. Христос изгнал их оттуда и запечатал адские врата.

Носители Чистоты – государственная организация, направленная против действия стражей на территории Прогансу. Состоит преимущественно из фанатиков, выискивает и уничтожает стражей, а также тех, кто им сочувствует и симпатизирует.

Ньюгорт – островное государство, некогда одно из самых могущественных, возникшее после развала Империи, когда та была покорена варварами. Именно в Ньюгорте в то время базировался последний из великих легионов. В последующие шесть сотен лет королевство захватило обширные территории на Центральном континенте, но спустя время потеряло их после ряда неудачных военных кампаний. Последние отошедшие от Ньюгорта территории стали называть Альбаландом.
В данный момент существует обособленно и закрыто для посещения чужаков.

Одушевленные – предметы, в которых по непонятным причинам зародилась светлая или темная душа. Достаточно редкое и малоизученное явление. Сильные одушевленные могут на некоторое время покидать предмет и бродить в его образе. Чем сильнее одушевленный, тем дольше он может обходиться без возвращения в свою «оболочку».

Ольское королевство – основной враг Чергия, претендующий на его территорию и вот уже вторую сотню лет пытающийся добиться от Ливеттского Престола буллы, признающей исконное право за королевской династией Ольска владеть спорными территориями.

Орден Праведности (Lex prioria. Lex talionis) – организация, считающая стражей опасными, созданная на основе финансирования нескольких правительств из числа стражей-бунтовщиков. На данный момент исполняет роль полицейских, контролирующих действия Братства. Люди Ордена имеют точно такой же дар, как стражи (т. е. видят души), но в большинстве своем их магические возможности гораздо слабее, и они не охотятся на темных сущностей.
Орденом управляют жрецы.

Первые – королевская династия Прогансу, потомки которой в той или иной степени в данный исторический период находятся на престолах множества других государств. Основателем династии Первых был император Константин.

При – небольшое морское государство южнее Фирвальдена.

Прогансу – крупное королевство на западе Центрального континента, одно из ведущих на политической арене. Известно тем, что не допускает стражей на свою территорию, где Братство находится вне закона.
Конфликт со стражами возник после того, как Братство отказалось (по другим источникам – не смогло) помочь в спасении королевской династии Первых от темных душ. Из-за бездействия стражей все прямые потомки императора Константина были уничтожены, Братство объявлено преступниками и изгнано из страны. Большое количество стражей погибло там из-за того, что их объявили вне закона. С тех пор доступ стражей в Прогансу запрещен, их функции разделили между собой Церковь, Носители Чистоты и Орден Праведности, хотя справляются они с сильными душами из рук вон плохо, поэтому несколько юго-западных провинций государства считаются опасными для жизни, так как там развелось большое количество темных душ.

Псы Господни – отдел церковной инквизиции, владеющей магией и борющейся не только с обычной ересью, но и с колдунами, ведьмами и порождениями ада.

Пулу – столица При.

Ровалия – вторая страна на Центральном континенте, где стражи находятся вне закона в связи с тем, что государство не желает платить Братству за контроль над душами. Ровалия единственная страна, где по необъяснимой причине не появляются темные души.

Ругару – иное существо-получеловек. Порождение древнего проклятия, часто – плод ведьмы и демонической сущности. Порой ругару называют оборотнем, хотя к обычным вервольфам он имеет крайне отдаленное отношение и ближе к нечисти, адским псам и темным терьерам ночи.

Руже – столица Прогансу.

Савранский университет – старейший университет Центрального континента, главный конкурент Вашского университета. Был основан по приказу сына императора Константина. В число выпускников университета входит большое количество известнейших ученых, писателей, художников, философов и лекарей, изменивших представление о науке.

Садодд – библейский город на территории Арафеи, где жили солдаты императора Селестина. Город, погрязший в грехе и уничтоженный ангелами Господа за один час вместе со всем населением.

Сарон – княжество на юге Центрального материка, где большинство жителей – потомки хагжитов, смешавшиеся с местным населением. В Сароне правит султан, а не князь, но вместе с тем в государстве христианская религия. Сарон славится своей непримиримой позицией, противящейся истинной хагжитской вере, богатством, роскошью, дорогими дворцами и фейерверками. В княжестве уничтожаются любые иные существа и не запрещено рабство.

Саронский шелк – производится в Сароне, единственной стране на Центральном континенте, обладающей секретом разведения шелкопрядов. Саронский шелк является ценной роскошью, за которую в былые времена покупались целые графства.

Сигизия – часть некогда цельной страны (другая часть – Илиата), уничтоженной взрывом огромного вулкана. Остров до сих пор находится под властью хагжитов и является прибежищем для хагжитских пиратов.

Скирр – иное существо, внешне похожее на бородатого карлика, живущее под землей, в пещерах, в горах. Обладает сильной магией земли, недружественен к людям.

Солезино – столица герцогства Каварзере.

Старга – иное существо. Кровопийца, охотящаяся на людей. Обладает сильной магией исцеления. Чтобы прожить, старге требуется пить кровь один раз в месяц, сельдерей является для нее смертельным растением.

Стражи – представители Братства, люди, обладающие способностью видеть души и одушевленных. Охотники за темными душами.

Темные души – сущности, остающиеся после смерти некоторых грешников, способные перерождаться и изменять облик, который сильно отличается от человеческого. Остаются в этом мире, так как боятся суда и ада. Причиняют вред живым людям, за счет которых и существуют в нашем мире.

Темнолесье – самый загадочный из лесов, занимает территорию, равную целой стране, на острове, в море. Последний оплот иных существ.

Тинник – иное существо. Водяной.

Топлун – иное существо. Охотится на людей, утягивает в омут, где пожирает.

Тринс – второй по величине город Фирвальдена.

Удальн – герцогство, конкурирующее с Бьюргоном. За последние сто лет воевало с ним восемь раз.

Фалед – столица кантона Лис. Здесь добывают руду, из которой делают фаледскую сталь.

Фигура – одна из сторон магии стражей. Фигура, в отличие от знака, невидима обычным людям, гораздо менее разрушительна и в основном применяется не как атакующее заклинание, а как способ ослабить душу, вынудить ее появиться, отступить и т. п. Впрочем, существуют и атакующие фигуры, но их мало.

Фирвальден – княжество, воюющее с Лезербергом. Известно в основном торговыми союзами и вольностями, а также тем, что когда-то поддержало идею создания Ордена Праведности, выделив стражам-бунтовщикам большие денежные кредиты.

Фрингбоу – небольшое государство, разделенное горной цепью на две половины.

Хагжиты – жители восточных стран, которым запрещен въезд в большинство христианских государств, если на то нет особых разрешений или распоряжений. Несколько общин хагжитов (в основном купцов) есть в южных странах Центрального континента.

Чергий – некогда одна страна с Ольским королевством, отколовшаяся от него после войны за престол. Чергий и Ольское королевство до сих пор спорят, какая из династий имеет большее право находиться на троне, и не могут решить вопросов независимости государств.