1 2 3 4 5 

– Тогда я спрошу более конкретно. Не приходили ли к вам молодой человек по имени Александр или молодая женщина по имени Наташа и не просили ли вас дать им информацию о том, кому в ближайшее время Мила Широкова напишет письмо с предложением познакомиться. Это случилось, вероятно, в конце августа – начале сентября.

– Совершенно точно – нет, – сразу ответила Тамара. – Я не смогла бы такое забыть.

– А если бы это случилось, вы бы дали информацию?

Тамара Николаевна встала с диванчика, сделала несколько шагов к окну, постояла задумчиво.

– Не знаю, – наконец сказала она. – Может быть, и дала бы.

– От чего это зависит?

– От цели, для которой нужна такая информация. Конечно, в первую очередь я подумала бы о том, не причинит ли это вред моим клиентам. Но если бы меня убедили в том, что ничего плохого из этого не получится и цель достаточно ясна, то, вполне вероятно, я дала бы информацию.

– Разумеется, не бесплатно? – уточнил Коротков.

– Молодой человек, – невозмутимо откликнулась Тамара, – мы с вами не в благотворительной организации живем. Сегодня бесплатно никто ничего не делает.

– Понятно, – кивнул Юра. – А вообще такие случаи бывали? Не с Широковой, а с кем-нибудь другим?

– Пока нет, – едва заметно улыбнулась владелица бюро. – Были случаи похожие, но это не совсем то, о чем вы спрашиваете.

– Например? – насторожилась Настя. – Что значит «похожие случаи»?

– Например, дама встречается с рекомендованным мной кавалером, он производит на нее неизгладимое впечатление, она очень хочет продолжить знакомство, а кавалер активности не проявляет, не звонит и, судя по всему, дамой не заинтересовался. Клиентка в истерике, ей кажется, что она встретила мужчину своей жизни, и она хочет знать, чем не устроила кавалера. Может быть, у нее есть шанс устранить недостаток. И она приходит ко мне с вопросом: с кем еще встречался этот мужчина? Особенно ее волнует вопрос о женщинах, которых я ему рекомендовала и с которыми он встречался длительное время. Какие они? Как выглядят? Чем занимаются? Какое у них образование и материальное положение? Вот с этим они ко мне обращаются, такие случаи бывали.

– И что же, вы им даете информацию?

– А почему нет? – ответила Тамара Николаевна вопросом на вопрос. – Если я хочу, чтобы люди нашли друг друга или хотя бы просто понравились друг другу, я должна им по мере возможности помогать. Конечно, я расскажу такой клиентке все, что знаю. Как знать, может быть, действительно она сможет что-то исправить в себе и привлечь внимание того мужчины, который так взволновал ее душу. Кстати, в моей практике дважды случалось такое. Первое знакомство результатов не дало, но потом дама, внимательно присмотревшись к более удачливым соперницам, кое-что кардинально изменила в себе и предприняла еще одну попытку. В результате мужчина от нее без ума и делает предложение.

– Вы в подобных ситуациях даете клиенту полную информацию? Я имею в виду имя, адрес?

– Нет, что вы. В этом просто нет необходимости. Я даю возможность взглянуть на фотографию и рассказываю о человеке все, что знаю. Ведь клиентку интересует именно это, а не имя и адрес. Она же не слежку собирается устраивать и не скандал неверному возлюбленному.

– Значит, вы точно помните, что никакой мужчина не приходил к вам и не просил рассказать об очередном знакомстве Людмилы Широковой? Может быть, это был неудачливый поклонник, который встретился с ней один раз и влюбился по уши, а она уклонялась от продолжения знакомства. Нет? Не было такого?

– Не было. Я не стала бы скрывать, можете мне поверить. Во-первых, Милу убили, и все это очень серьезно. А во-вторых, я вам уже сказала, что не вижу в подобной передаче информации ничего плохого. И вы, по-моему, с этим полностью согласны.

Настя и Коротков встали и стали застегивать куртки.

– Что ж, спасибо, Тамара Николаевна, – со вздохом произнес Коротков. – Простите, что отняли у вас время.

Тамара царственно кивнула в ответ и снисходительно улыбнулась.
* * *
– Ничего не понимаю, – расстроенно сказала Настя, садясь в машину. – Ведь должно же было получиться. Должно было.

– Ладно, не переживай, – успокоил ее Коротков. – Может, Тамара твоя все врет. Она продала информацию Стрельникову и его подружке.

– Она не врет, – покачала головой Настя. – Ты же не зря столько времени потратил на то, чтобы убедить ее, что она может ничего не скрывать. И потом, она действительно считает, что имеет право продавать информацию, в этом нет ничего предосудительного. Как же они вышли на Дербышева? Откуда узнали номер его абонентского ящика? Кто им сказал, что именно в ящике Дербышева надо искать письмо от Широковой? Чертовщина какая-то, честное слово!

– Ася, не зависай, – посоветовал Юрий. – Нам надо было проверить три вещи. Остались еще две. Если по двум другим мы попадем «в цвет», то можно считать третью, которая первая, установленной. Подумаешь, не призналась эта сводница! Большое дело! Мы и без ее признания все узнаем. В конце концов, эти голубки нам сами все расскажут, когда мы их прижмем. Куда теперь едем?

– К Стрельникову. Попробуем выяснить, была ли Мила Широкова знакома с его сыном. А насчет того, была ли с ним знакома Лариса Томчак, я попрошу выяснить Ольшанского. Он все равно будет сегодня допрашивать ее мужа, его, наверное, уже с дачи доставили.
* * *
Время неумолимо двигалось, день близился к концу, а ясности в странном деле о трупах, связанных с брачным агентством «Купидон», становилось все меньше. Во-первых, Владимир Алексеевич Стрельников твердо стоял на том, что его сына Сашу Мила Широкова никогда не видела.

– Я не сторонник разводить избыточную семейственность, – сухо ответил он, когда к нему явились Коротков с Настей.

– Какую, простите, семейственность? – не понял Коротков.

– Избыточную.

Стрельников снисходительно усмехнулся и пояснил:

– Есть люди, которым нравится знакомить друг с другом всех своих друзей, родственников и даже случайных знакомых. Они создают вокруг себя сообщество взаимно знакомых людей и варятся в этом чане, теша себя иллюзией о том, что вот какие они всеми любимые и как много народу всегда рядом. Есть даже такие, которые знакомят бывших и новых жен или любовниц и радуются тому, что дамы нормально общаются, не выцарапывают друг другу глаза и вообще вроде бы даже подружились. Вот это я и называю избыточной семейственностью.

– И сами так не поступаете?

– Никогда.

– Почему? Разве плохо, когда все ваши знакомые знают друг друга и дружат? По-моему, людям должно нравиться, когда вокруг них существует такое сообщество.

– Мне – нет, – отрезал Стрельников. – Я слишком хорошо знаю, что из этого получается. Во всяком случае, знакомить своего сына со своей любовницей я не стал.

– Это относится только к Широковой? Или Люба Сергиенко тоже не была с ним знакома?

– Не совсем так… С Любой мы долго жили вместе, и когда сын звонил мне, случалось, что к телефону подходила она. Но это было всего несколько раз, Саша редко мне звонит, крайне редко.

– Отчего же? – удивилась Настя. – У вас конфликт?

– Нет, отнюдь. Я сам звоню ему почти каждый день. Так что в его звонках нет необходимости. Только если уж что-то очень срочное. Но, повторяю, кроме нескольких кратких бесед по телефону, никакого общения между Любой и Сашей не было. Во всяком случае, я об их более тесном знакомстве не знаю.

– А с Милой? – напомнил Коротков, возвращаясь к главному.

– С Милой – тем более. Некоторое время назад у Саши появилась новая девушка, он увлекся, ему стало не до меня. Он и раньше-то звонил крайне редко, а теперь и вовсе перестал. Насколько я знаю, за то время, что в моей квартире жила Мила, Саша мне ни разу не звонил сам. Я, собственно, не понял, к чему эти вопросы. Почему вы интересуетесь фактом знакомства моего сына с Милой?

– Я объясню, – пообещал Юрий. – Но попозже. А сейчас скажите, пожалуйста, семья Томчаков знает Сашу?

– Естественно. С самого рождения. Как же может быть иначе, если мы со Славой Томчаком дружим с первого курса института.

– Значит, Лариса Михайловна тоже его знала?

– Ну конечно. – Стрельников начал раздражаться, причем очень явно. – После того как Лара закончила медицинский и стала врачом, мы все проблемы с болезнями решали через нее. Когда Саша в семь лет упал с дерева и заработал легкое сотрясение мозга, Лара сказала, что будет сама его наблюдать, потому что такие травмы, даже легкие, могут с возрастом давать осложнения, особенно в период полового созревания. С тех пор она осматривала Сашу не реже двух раз в год на протяжении многих лет. Слава богу, обошлось без последствий. Лара уверяла, что он абсолютно здоров.

Вернувшись на Петровку, Настя позвонила следователю Ольшанскому. Он, со слов уже допрошенного Томчака, повторил ей то же самое. Получалось, что не узнать Сашу Стрельникова Лариса не могла, в каком бы гриме он ни был. Получалось… то есть опять ничего не получалось. Милу Широкову юный игрок убить мог, а Ларису Томчак – нет. И нужно было начинать все сначала.

– Константин Михайлович, что с Дербышевым-то делать? – уныло спросила Настя следователя. – Его выпускать надо, срок истекает. А у меня никаких идей. Еще утром их было полно, а сейчас все лопнули с оглушительным треском.

– Плохо. Огорчаешь ты меня, Каменская, – очень серьезно ответил тот. – Давай, что ли, попробуем старый испытанный способ всеобщего штурма. Вдруг да поможет.

– Это как?

– А просто. Сажайте Дербышева в спецмашину и везите сюда, ко мне. И вызывайте сюда же на восемь вечера всех остальных – Стрельникова, Леонтьева с женой и Томчака. А к девяти вечера доставьте юную парочку – Сашу Стрельникова и его подружку. Ты, кстати, у нее на фирме побывала?

– Побывала, – вздохнула Настя. – Там тоже все расплывчато, ни два ни полтора. Наталья Загребина на прекрасном счету, квалифицированный и дисциплинированный сотрудник, ни в чем подозрительном не замечена. Прямых контактов с фирмой, где работает Дербышев, у ее организации нет, в том смысле, что они не ведут общих дел. Но это, разумеется, не исключает, что Загребина могла явиться на работу к Дербышеву. Повод найти несложно, поскольку обе фирмы так или иначе связаны с недвижимостью. И еще одна деталь. Загребина, по сведениям нашего адресного бюро, в Москве не прописана, хотя на работе все дружно утверждают, что она коренная москвичка.

– Где сейчас эта сладкая парочка?

– По последним сведениям, дома у Стрельникова-младшего. Мы на это направление бросили Селуянова, он утверждает, что Загребина обычно до пяти часов находится на службе, потом садится в свой сверкающий автомобиль и едет встречаться с Сашей. Как правило, часов до десяти вечера они или находятся в его квартире, или куда-нибудь ездят вместе, а потом отправляются туда, где можно во что-нибудь поиграть. Селуянов, например, выяснил, что в течение последней недели их дважды видели там, где играют в карты по-крупному, и трижды в казино.

– Что еще рассказывает твой глазастый Селуянов?

– Что Сашенька Стрельников носит длинные волосы и имеет щуплое телосложение. И это меня убило окончательно. Длинные волосы – это, конечно, хорошо, в этом случае он вполне тянет на роль неизвестного фотографа, которого видели в конноспортивном клубе. А вот то, что он физически не особо развит, говорит о том, что либо у него был подельник, либо он вообще к убийствам не причастен. Вы помните, на теле Широковой не было следов борьбы. Разве слабенький щупленький юноша смог бы задушить ее так ловко и быстро, чтобы не было необходимости с ней бороться? Он должен был оставить на ее теле синяки и царапины, а их не было. И еще одно. В местах обнаружения трупов Широковой и Томчак не было следов волочения. Если дамы умерли не там, где мы их нашли, их должны были привезти на машине и выбросить. Но взрослая женщина – это же не пустая пачка из-под сигарет, Константин Михайлович, ее невозможно скомкать и просто выкинуть в окно автомобиля. Ее надо засунуть в машину и потом вытащить оттуда. Физически неразвитый человек намучается, пока сделает это. Во-первых, на теле и одежде жертвы обязательно останутся следы от таких упражнений, причем очень заметные и характерные, а их нет. И на земле будут следы волочения. А их тоже нет.

– Стало быть, Стрельников действовал вдвоем с Загребиной. Что тебе не нравится в этом варианте?

– Мне не нравится то, что Лариса Томчак прекрасно знала Сашу Стрельникова. В том числе и знала его голос. Значит, от имени Дербышева ей звонил не он. И на свидание к метро «Академическая» приходил тоже не он. В деле есть еще один мужчина. Похоже, именно он стоит за спиной азартных деток Сашеньки и Наташеньки. Мы сейчас в темпе собираем сведения о Загребиной, может быть, это ее любовник или родственник, хитрый и жестокий тип, который все это и придумал. Только, ей-богу, я не могу понять, зачем он все это делает.

– Мстит Стрельникову за что-нибудь? – предположил следователь.

– Может быть, – согласилась Настя. – Но как он смог привязать ситуацию к Дербышеву? Это самое слабое звено. Из-за него у нас все не состыковывается.

– Значит, я прав, без общего штурма не обойтись, – констатировал Ольшанский. – Соберем их всех вместе в моем кабинете и будем держать до тех пор, пока не выясним, какие между ними существуют тайные связи и взаимные конфликты.

– Как скажете.

Настя положила трубку и уставилась невидящими глазами в окно. Замысел Ольшанского ей не нравился. Совсем не нравился. Но спорить со следователем она не стала просто в силу того, что не могла предложить ничего более продуктивного. Да, такой прием, как «общий штурм», существовал издавна и был хорошо известен, но для его применения надо иметь особый характер. Когда в одной комнате собираются люди с прямо противоположными интересами, люди, которым есть что скрывать и которые не хотят, чтобы истина вышла наружу, велика опасность возникновения скандала с криками, хватанием друг друга за грудки, взаимными оскорблениями, слезами, истериками и даже сердечными приступами. И следователь, собравший в своем кабинете такую компанию, должен быть опытным режиссером, умеющим чувствовать аудиторию, и всю вместе, и каждого участника в отдельности, и дирижировать оркестром так, чтобы в финале вместо чистого завершающего аккорда не получилась какофония. Может быть, Константин Михайлович все это и умел. А вдруг нет? Вдруг из запланированного им на вечер сборища не выйдет ничего, кроме суматошных разборок и невнятных выкриков? А ведь «штурм» – это такое мероприятие, после которого, как говорится, хода назад уже нет. Все участники собрались вместе и друг на друга посмотрели, всем им была выдана определенная информация, и если спектакль не удается, на быстром и успешном завершении следствия можно ставить большой жирный крест. Больше от этих людей уже ничего не добьешься.

За окном стало совсем темно. Настя стряхнула с себя оцепенение и поплелась в кабинет к своему начальнику полковнику Гордееву.

– Ты Костю не знаешь, – заявил Гордеев в ответ на ее сомнения. – У него в кабинете не поскандалишь, он эти номера быстро пресекает. Сама-то поедешь представление смотреть?

– Куда ж я денусь, тем более что Ольшанский велел. Но душа у меня не лежит к этому, честное слово, Виктор Алексеевич. Не люблю я…

– Ладно, ладно, – перебил ее полковник, – при себе оставь. Всем известно, чего ты любишь и чего не любишь. Твоя бы воля, ты бы вообще всю жизнь в тихом уголке просидела в обнимку со своими бумажками и цифирками и строила бы козни из-за угла. Так не бывает, Настасья, иногда приходится и в открытую играть. Конечно, конфликтную ситуацию со множеством участников не каждый выдержит, это верно. Ты – не выдержишь. А Костя – он другой. Плевать он хотел на чужие эмоции.

Настя вернулась к себе, признавая, что Гордеев, наверное, прав. Есть люди, которые «цепляют» эмоциональный настрой собеседника, как вирус гриппа во время эпидемии. Они мгновенно заражаются чужой нервозностью, и их бывает легко втянуть в скандальное выяснение отношений на повышенных тонах. Правда, надо отдать таким людям должное, они и положительные эмоции «цепляют», потому-то и обладают способностью искренне и горячо радоваться за других. Есть и другие люди, которые тоже остро реагируют на разгорающийся в их присутствии конфликт, но при этом не начинают нервничать вместе со всеми, а просто отгораживаются, замыкаются в себе, уходят в свою раковину и уже не в состоянии сделать ничего толкового. По-видимому, следователь Ольшанский не принадлежал ни к первой категории, ни ко второй. Он умел подняться над ситуацией, с любопытством взирая на копошащихся внизу скандалистов, извлекая пользу из каждого сказанного ими слова и вовремя покрикивая на них, заставляя замолчать или направляя разговор в другое, нужное ему русло. Хорошо, если так.
* * *
Неунывающий шутник и балагур Николай Селуянов нес вахту возле дома, где находилась квартира Стрельникова-младшего. Юноша вместе со своей подружкой Натальей Загребиной явился час назад, и Николай приготовился к долгому, часов до десяти вечера, ожиданию. Он наблюдал за парочкой со вчерашнего дня и не переставал удивляться ее… как бы это помягче выразиться… негармоничности, что ли. Длинноволосый хлюпик Сашенька, нигде не работающий, денег не зарабатывающий и вообще не имеющий в активе ничего, кроме собственной хаты, и рослая красавица, хорошо оплачиваемый референт солидной фирмы, раскатывающая на сверкающей иномарке. Что между ними может быть общего? Только неуемная страсть к азартным играм?

Из машины Селуянову хорошо был виден и подъезд дома, и открытое окно квартиры Александра Стрельникова. Он расслабленно откинулся на сиденье и уже приготовился было в очередной раз закурить, когда увидел неторопливо бредущих в его сторону троих молодых людей, лица которых были ему хорошо знакомы. Неприметные куртки из плащевки, темные брюки, деланно тяжеловатая, как бы ленивая походка. Николай вышел из машины и нырнул в ближайший подъезд, убедившись предварительно, что троица в куртках его заметила. Через пару минут они уже стояли рядом с ним в подъезде.

– Вы никак на подмогу? – скептически осведомился Коля.

– Да вроде, – неторопливо отозвался один из них. – Как там наши детки в клетке?

– Воркуют, надо думать. Время у них еще есть до начала вечерних буржуинских игрищ. Так вы чего, ребята, правда на смену?

– Не совсем. Велено их к двадцати одному доставить в горпрокуратуру. Вот постережем их часиков до восьми, да и двинем.

– С чего это? – изумился Селуянов. – Случилось что-нибудь? С утра вроде задержание не планировали. На них же нет ничего, никакой фактуры. Или уже есть?

– А это и не задержание будет, а вежливый привод. Ольшанский с ними разговоры разговаривать желает, но не раньше двадцати одного ноль-ноль. Поговорят и разойдутся.

– Может быть, – философски добавил другой оперативник. – А может быть, после разговора и задержание состоится.

– А почему к девяти вечера? – настырно допытывался Селуянов. – Почему не сейчас? Чего он тянет-то? Нет, ребята, вы что-то знаете, а мне не говорите. Свинство это с вашей стороны.

– Да брось, Колька, – махнул рукой первый оперативник. – Ольшанский к восьми часам каких-то других фигурантов собирает, за ними Коротков и Доценко отправились. Их же пока всех найдешь, да пока привезешь… В общем, морока. Он с ними часок помается, а там и детки в аккурат подоспеют.

– Ну тогда ладно, – успокоился Коля. – Я вам нужен?

– Обойдемся своими силами, – хмыкнул третий, до сих пор хранивший молчание. – Нет, ты, конечно, можешь поучаствовать, если есть желание.

– Мне надо одну вещь проверить. Я сейчас быстренько смотаюсь кое-куда, а к восьми вернусь. Идет?

– Давай, двигай. Если не вернешься, мы без тебя пойдем. Четвертый этаж, квартира семьдесят шесть, точно? В лицо мы их знаем, так что если они куда соберутся, мы их не пропустим.

Пожав руки коллегам, Селуянов сел в машину и отправился проверять «одну вещь», которая недавно пришла ему в голову и последние несколько часов прямо-таки покоя не давала.
* * *
В кабинете следователя Ольшанского было тихо и душно. Для такой небольшой комнаты народу собралось явно многовато, а открыть окно Константин Михайлович не решался – стояла холодная погода с сильным ветром и дождем. Сам хозяин кабинета восседал за своим рабочим столом, а вокруг длинного приставного стола сидели Вячеслав Петрович Томчак, Владимир Алексеевич Стрельников, Геннадий Федорович Леонтьев с супругой и Виктор Александрович Дербышев. Настя заняла стоящее в уголке старенькое продавленное кресло и оттуда с любопытством наблюдала за развитием событий. Развития, впрочем, никакого не было. С момента начала «спектакля» прошло уже минут сорок, а дело не двигалось. Сорок минут назад Константин Михайлович объявил:

– Уважаемые господа! Расследуя дела об убийстве вашей, Владимир Алексеевич, приятельницы, – за этим последовал кивок в сторону Стрельникова, – и вашей, Вячеслав Петрович, супруги, мы столкнулись с тем, что в этих преступлениях замешан некто, действующий под именем господина Дербышева. Я повторяю: некий человек, прикрываясь именем Виктора Александровича Дербышева, принимал участие в убийствах Людмилы Широковой и Ларисы Томчак. Кто этот человек – я не знаю. И я хочу, чтобы на этот вопрос мне ответили вы.

Некоторое время в кабинете царило ошеломленное молчание. Первой пришла в себя Анна Леонтьева.

– Что значит «прикрываясь именем»? – спросила она. – Вы хотите сказать, что сам вот этот вот… гражданин… он ни при чем? Вы абсолютно уверены в его невиновности?

– Теперь – абсолютно, – твердо произнес Ольшанский. – Могу вам сказать, что с самого начала подозрения в его адрес были очень сильны, настолько сильны, что мы даже задержали его и трое суток продержали в камере. Именно в течение этих трех суток погибла жена Вячеслава Петровича, и нам стало известно, что за несколько часов до ее смерти ей звонил человек, который представился Виктором Дербышевым. Сами понимаете, при таких условиях Виктор Александрович не может быть лично причастен к убийству. Поэтому я попрошу вас как следует подумать и сказать мне, где, когда и в связи с чем ваши пути могли пересечься.

– Да я его в первый раз вижу, – раздраженно откликнулся Геннадий Леонтьев.

– Мы никогда не встречались, – тут же поддакнул Стрельников.

– Нет, – покачал головой Томчак. – Я его не видел раньше. Не представляю… Это какая-то ошибка.

– Ну хорошо, – миролюбиво сказал следователь. – А вы что скажете, Виктор Александрович? Вот перед вами сидят четыре человека. У одного из них погибла подруга, у другого – жена. У третьего пока ничего не случилось, но все они дружны более двадцати лет, учились в институте в одной группе, затем вместе работали. В известном смысле можно утверждать, что они – одно целое. И в вашем окружении есть человек, который где-то с ними пересекся. Более того, это человек, настроенный к вам явно недоброжелательно, потому что хочет спихнуть на вас вину за два убийства. Не хочу показаться вам пессимистом, но если сегодня мы с вами совместными усилиями не разберемся в проблеме и разойдемся ни с чем, то завтра беда может прийти в дом супругов Леонтьевых. И подозрения скорее всего снова будут лежать на вас, Виктор Александрович.

– Бред какой-то, – выдохнул Стрельников. – Ничего не понимаю. Да с чего вы взяли, что между нами может быть хоть что-то общее?

– Давайте не будем открывать дискуссию по поводу обоснованности моих предположений, – холодно произнес Ольшанский. – Я задал вам всем вопрос и буду ждать ответа до тех пор, пока не получу его. И прошу вас забыть о мифическом пределе, который якобы наступит в двадцать три часа. Законы запрещают допрашивать людей в ночное время, но я пренебрегу законом, если это нужно для предотвращения очередного убийства. Вам понятна моя позиция? Никто из вас отсюда не выйдет, пока вы не назовете мне факт, связавший вас всех.

Сидящая в уголке Настя усмехнулась про себя. Мир должен перевернуться, чтобы Константин Михайлович Ольшанский собрался грубо нарушить закон. Скорее всего он и не собирается держать этих людей в здании прокуратуры всю ночь напролет, он уверен, что все разъяснится гораздо быстрее. Однако прошло уже сорок минут, а ничего пока не прояснилось. После первого шока четверо мужчин и дама начали, довольно, впрочем, вяло, перечислять основные вехи своих биографий. Ольшанский умело руководил процессом обсуждения, то и дело вставляя:

– А куда вы ездили отдыхать?

– В каких больницах лежали?

– С какими попутчиками знакомились в поездах и самолетах?

– С кем знакомились в гостях, на банкетах, на юбилеях?

Настя внимательно слушала все, что говорилось в кабинете, и думала о том, что не зря, наверное, существует теория, согласно которой между любыми двумя людьми на нашей планете существует связь длиной максимум в пять звеньев. Это казалось невероятным, но взятые наугад примеры почти всегда это подтверждали. Настина мать, профессор Каменская, несколько лет работала в одном из крупнейших университетов Швеции. Ректор этого университета был лично знаком с премьер-министром, а тот, в свою очередь, с президентом США. Таким образом, между самой Настей и Биллом Клинтоном оказалось всего три звена.

В ходе обсуждения выяснялось, что пути троих друзей и Виктора Дербышева частенько подходили вплотную друг к другу. Настолько вплотную, что между ними оставалось буквально одно звено. Но все-таки оставалось. Они действительно никогда раньше не встречались. И общих врагов у них не было.

– Что ж, перейдем к врагам индивидуальным, – заявил Ольшанский. – Начнем с вас, Виктор Александрович. А вас, господа, прошу быть предельно внимательными к каждому названному имени.

Врагов у Дербышева не оказалось. Он, конечно, пытался назвать какие-то фамилии, но после того, как он указывал причину конфликта с данным человеком, становилось понятным, что это «типичное не то».

– А ваш сын? – снова встрял следователь. – Насколько мне известно, отношения у вас более чем напряженные.

– Ну при чем тут мой сын? – вспыхнул Дербышев. – Я с ним не общаюсь.

– Вот именно, – кивнул Ольшанский. – Вероятно, он на вас очень сердит, раз слышать о вас не хочет.

– Вы что, полагаете, что Витя… да нет, это чушь! Витя не хочет обо мне слышать, но какое отношение он имеет к этим господам?

– Действительно, никакого, – вздохнул Константин Михайлович. – Анастасия Павловна, что скажете?

– Вы правы, – согласилась Настя. – Сын Виктора Александровича никогда не был знаком ни с Широковой, ни с Ларисой Михайловной. Ему не за что было их убивать.

– Вот именно, – горячо подхватил Дербышев. – Оставьте мальчика в покое.

– Ладно, оставим. А его сестра? Не могла она затаить на вас злобу? Все-таки ее мать покончила с собой после того, как вы ее бросили.

– Прекратите копаться в чужом грязном белье! Как вам не стыдно? Да, я расстался с ее матерью, ну и что? Тысячи мужчин уходят от своих жен, и ничего катастрофического от этого не случается. Если хотите знать, я и ушел от нее потому, что Надя была крайне неуравновешенной, склонной к депрессиям и частым перепадам настроения. Вообще странно, что я столько лет это выносил. Но и моему терпению пришел конец. Кстати, Наташа прекрасно это понимала. Витя меня, конечно, не простил, а Наташа – взрослый разумный человек, и мы с ней поддерживаем отношения до сих пор. Ей тоже тяжело было с матерью, и когда мы с Надей расстались, Наташа сказала, что даже завидует мне. Если бы у нее была возможность, она бы тоже ушла, но мать есть мать.

– Вы хотите сказать, что с Наташей вы продолжаете общаться?

– Конечно. Она постоянно звонит мне, мы часто встречаемся. Поймите, мы столько лет прожили бок о бок, что между нами сложились нормальные теплые отношения. Витя еще ребенок, он подвержен юношескому максимализму, а Наташа взрослее и намного мудрее. Она и помощь от меня принимает, но тайком, чтобы Витя не знал.

– Вот, значит, как, – задумчиво произнес Ольшанский.

Настя с интересом наблюдала за происходящим. Все то, что сейчас говорил Дербышев, они уже и без того знали, поскольку, проверяя Витю Дербышева, естественно, проводили разведопрос его старшей сестры. Она отзывалась о Витином отце спокойно и доброжелательно, во всяком случае, сотрудник, который с ней встречался, вынес из разговора с ней именно такое впечатление. На его мнение Настя вполне полагалась, это был достаточно опытный оперативник «с территории», который работал на подхвате, выполняя разовые поручения по проверке Дербышева-старшего, пока тот томился в камере.

Она взглянула на часы. Без трех минут девять. Сейчас должны доставить сына Стрельникова вместе с его нигде не прописанной подружкой Загребиной. То-то радости будет у Владимира Алексеевича…
* * *
Селуянов гнал машину во всю мочь, надеясь успеть в прокуратуру раньше, чем туда привезут парочку азартных игроков. Так и есть! Он чувствовал, чувствовал, что тут не ладно! И что бы ему, дураку, раньше-то сообразить да проверить?

Дорога была мокрой, и ехать приходилось не так быстро. Коля понимал, что времени у него совсем мало. Ему очень не хотелось звонить Ольшанскому из автомата, такие сведения надо сообщать с глазу на глаз, вызвав следователя из кабинета, но, похоже, выхода не было. К девяти вечера он в прокуратуру уже не успевал. Может, все-таки попробовать прорваться?

Николай принял решение. Впереди два противных перекрестка и переезд через Большой Каменный мост, на которых есть шанс застрять в пробке. Он посмотрит, как там обстановка, и если не проскочит сразу же, тогда будет искать автомат. Метров за двести до первого из коварных перекрестков Селуянов увидел, что дорога достаточно свободна, машины идут на зеленый сигнал светофора, и увеличил скорость в надежде успеть проехать до того, как загорится красный свет. И он успел бы, если бы асфальт не был таким мокрым…
* * *
Ровно в двадцать один ноль-ноль в дверь кабинета Ольшанского постучали.

– Разрешите заводить, Константин Михайлович?

– Давайте.

Дверь распахнулась, и в сопровождении трех оперативников в кабинет вошли Александр Стрельников и его подружка. Настя видела их впервые. Юноша действительно был хлипким и невысоким, с длинными волосами, перехваченными кожаной повязкой-банданой. Наталья Загребина была на полголовы выше ростом, в мешковатых джинсах и свободном свитере до колен, полностью скрывавшем очертания фигуры.

– Саша?! – воскликнул Стрельников-старший.

– Наташа? – почти прошептал Дербышев.

И в этот момент Настя все поняла. Но было уже поздно. Нельзя было устраивать эту встречу! Что же теперь делать? Хода назад нет, они уже увидели друг друга. Ольшанский молча обводил глазами присутствующих, и по его напряженному лицу Настя видела, что он тоже начал догадываться. Значит, истинной жертвой всего, что происходило, должен был стать Виктор Дербышев, а вовсе не Стрельников. Мила Широкова была только средством достижения цели, случайно попавшим под руку убийце. Но почему Загребина? Ведь ее фамилия Цуканова…

– Ну что, козлы, – раздался грубый насмешливый голос молодой женщины, – собрались в кучку? Может, заодно и обсудим, кто из вас изнасиловал мою мать?

Настя перехватила ошеломленный взгляд одного из оперативников и быстро кивнула. Ситуация явно выходила из-под контроля, можно было ожидать чего угодно вплоть до рукоприкладства и сердечных приступов. Пусть ребята постоят у двери на всякий случай.

– Продолжим, – произнес следователь, быстро вновь обретший хладнокровие. – Наталья Александровна, Александр Владимирович, прошу садиться. Вон на те стульчики, пожалуйста. Вы, я так полагаю, знакомы, представлять вас не нужно.

Саша Стрельников послушно уселся на стул, указанный Ольшанским, Наталья же продолжала стоять, переводя злобно-насмешливый взгляд со Стрельникова-старшего на Томчака и Леонтьева.

– Наталья Александровна, – терпеливо повторил Ольшанский, – сядьте, будьте любезны.

– Постою, – небрежно бросила она.

Короткий взгляд, брошенный следователем в сторону стоящих у двери оперативников, был достаточно красноречивым. Один из оперативников сделал шаг в сторону Загребиной и аккуратно взял за плечо, подталкивая к свободному стулу. И в ту же секунду отлетел в сторону, как назойливый щенок. При этом Насте показалось, что Загребина даже не пошевелилась, настолько легким и незаметным было сделанное ею движение. Еще одна догадка мелькнула в голове, и Настя опустила глаза, разглядывая обувь молодой женщины. Так и есть, ножка маленькая, аккуратная, при росте в сто семьдесят пять сантиметров размер обуви обычно бывает чуть побольше. Впрочем, считается, что маленькая нога – признак аристократизма. Теперь понятно, что произошло в том месте, где нашли задушенную Широкову. То-то Настя маялась, пытаясь понять, какую такую тяжесть несла в руках Мила…

– Наталья Александровна, – все так же спокойно продолжал следователь, словно ничего особенного не произошло, – в этом кабинете все делают то, что я приказываю. Если вы собираетесь выяснять отношения с присутствующими, я буду это только приветствовать, но при этом вы все-таки должны сесть. В противном случае мне придется встать, поскольку вы как-никак дама. Я уже не молод и сегодня устал. Прошу вас, не создавайте мне неудобства. Сядьте.

Как ни странно, Загребина послушалась и села, но выражение лица у нее при этом было все такое же злорадно-насмешливое.

Один из оперативников подошел к столу следователя и молча положил перед ним два паспорта. Ольшанский открыл их и быстро перелистал.

– Наталья Александровна, почему по месту вашей работы вас знают под фамилией Загребина? В паспорте у вас указана совсем другая фамилия. Кстати, и в местах, где вы изволите столь азартно развлекаться в вечернее время, вас тоже знают как Загребину. Это как же понимать?

– Я вышла замуж, – равнодушно сообщила Наталья.

– И где ваш муж, позвольте спросить?

– Понятия не имею. Мы почти сразу же развелись.

– Значит, паспорт вы не поменяли, а на работе показали свидетельство о браке, в котором написано, что вы берете фамилию мужа?

– Ну да.

– Как же, Наташа… – раздался голос Дербышева. – Ты вышла замуж? Когда? Почему ты мне ничего не сказала? И вообще, почему тебя привезли сюда?

– Ой, да заткнись ты, – бросила она. – Тебя не спросила.

Томчак, Стрельников и Леонтьев хранили молчание. Вид у них был такой, словно они увидели привидение. И снова Анна Леонтьева первой пришла в себя.

– Позвольте, что означает эта фраза насчет изнасилования? – возмущенно спросила она. – Кто такая ваша мать?

– Мать Натальи Александровны звали Надеждой Романовной Цукановой, – ответил следователь. – Вам это имя что-нибудь говорит?

– Впервые слышу, – мгновенно откликнулась Анна.

Эти слова повисли в зловещей тишине. По лицам ее мужа и двоих его друзей было понятно, что уж они-то это имя точно слышат не впервые. И тут Настя поняла, в какую жуткую ситуацию они все попали. Если Надежду Цуканову действительно изнасиловал кто-то из троих друзей-сокурсников… То ведь это вполне может быть Стрельников. А вдруг Наталья – его дочь? Выходит, его законнорожденный сынок спал с собственной незаконнорожденной сестричкой? И это станет сейчас предметом публичного обсуждения, да еще в присутствии самих Стрельниковых, старшего и младшего. А если в изнасиловании виновен Леонтьев? Здесь ведь сидит его жена. Ой, елки-палки…

Ольшанский сориентировался быстро.

– Анна Георгиевна, мне придется попросить вас выйти и подождать в коридоре. Игорь, уведите, пожалуйста, младшего Стрельникова. Я вас вызову, когда будет нужно.

– Я никуда не уйду, – заявила Леонтьева. – Я хочу знать, что это за грязный поклеп, который эта наглая девица пытается возвести на моего мужа и его друзей.

– Анна Георгиевна, – повысил голос следователь, – не заставляйте меня повторять то, что я уже говорил. В этом кабинете исполняются мои приказания, а не ваши пожелания. Прошу извинить.

Анна вышла, гордо подняв голову и нарочито громко стуча высокими каблуками модных осенних сапог. Следом за ней оперативник вывел Сашу Стрельникова.

– Ну что ж, господа хорошие, – негромко сказал Ольшанский, – теперь, судя по всему, у нас начинается тот разговор, ради которого я вас всех сюда пригласил. Начнем.

Глава 13

О том, что Виктор изменяет матери, Наташа знала давно, задолго до того, как Дербышев ушел из их семьи. Она была нахальной, любопытной и дурно воспитанной девчонкой и никогда не гнушалась тем, чтобы залезть в чужой карман или чужую сумку. Не с целью кражи, Боже упаси, она никогда не брала чужого. Ей было интересно. Наташа Цуканова обожала чужие секреты и самым любимым ее занятием было подсматривать и подслушивать, а также при возможности читать чужие письма. Ей было семнадцать, когда она впервые обнаружила в карманах Дербышева бумажку с именем и адресом какой-то женщины. Разумеется, она не смогла удержаться, чтобы не поехать и не проследить за ней, за этой бабенкой, чей адрес носит в кармане муж матери. И увидела, что «бабенка» встречается с Виктором. С тех пор любовные похождения «отчима» стали предметом ее пристального и неусыпного внимания.

Свою мать Наташа любила безумно, поэтому ничего ей не говорила. Но с каждой новой приятельницей Дербышева ненависть в ее душе росла и крепла. Надо же, мама так любит этого ублюдка, даже сына назвала в его честь, а он… Сволочь. Подонок. В один прекрасный момент количество, как и следует из законов философии, перешло в качество, и ненависть из сжигающего душу чувства переросла в руководство к действию. Общие контуры замысла созрели быстро, и Наташа Цуканова занялась бодибилдингом. От природы данные у нее были очень хорошими, и через год она обросла такой мускулатурой, которой можно было только позавидовать.

Она была очень способной девушкой, без труда закончила институт, освоила экономику, программирование и два иностранных языка. Хорошо оплачиваемую престижную работу ей удалось найти легко. Но свои интеллектуальные способности Наташа делила между учебой (впоследствии работой) и вынашиванием плана сживания ненавистного Дербышева со свету. Она придумывала множество вариантов, но от исполнения ее удерживало только одно: мать. Мама так любит его. Она без него не сможет жить.

Так и оказалось. Очередное увлечение «этого козла», как про себя называла его Наташа, привело к разрыву с Надеждой. Мать, и без того неуравновешенная и склонная к длительным депрессиям, совсем сдала. Она по-прежнему ходила на работу и заботилась о детях, но в ней потух тот огонек, который некоторые называют желанием жить. Надежда перестала следить за собой, часами могла сидеть, уставившись в одну точку и не реагируя на присутствие сына и дочери, подолгу тихонько плакала. А потом случилось то, что случилось. Жизнь без Дербышева оказалась для нее невыносимой.

Теперь руки у Наташи были развязаны. Она не торопилась. Ведь она ждала столько лет. Пусть месть будет медленной и мучительно-сладкой. Пока она обдумывала очередной вариант, связанный в том числе и с новой любовницей Дербышева, ради которой он бросил мать, ситуация изменилась. Виктор и с этой женщиной расстался. Теперь у него не было более или менее постоянных подруг, он их менял так часто, что Наташа не успевала подстроиться. Все это время она старательно изображала приветливость и дружелюбие по отношению к Виктору, чтобы иметь возможность с ним общаться и «держать руку на пульсе».

Наконец она придумала, как и что нужно делать. Подобрала ключ к его абонентскому ящику и стала внимательно следить за поступающей корреспонденцией, выискивая наиболее подходящую кандидатуру для первого захода. Заходов, по замыслу Наташи Цукановой, должно быть несколько. Чтобы уж наверняка, и желательно под высшую меру. Идею принять облик гомосексуалиста ей подсказал один детективный роман. В нем молодая женщина при совершении преступления переодевалась в мужскую одежду, а свидетели, видевшие ее, говорили, что «парень был какой-то странный, вроде гомик». Именно это натолкнуло книжного следователя на мысль о том, что это был не парень-гомосексуалист, а переодетая женщина. Наташа творчески переработала интересную находку. Женщину, выдающую себя за обычного мужчину, разоблачить легко. Женщину с развитой мускулатурой и перевязанной специальным бандажом грудью, прикидывающуюся гомосексуалистом, разоблачить куда труднее. Гладкую женскую кожу невозможно спутать с кожей мужчины, даже если он только что побрился. Наложить на лицо толстый слой крем-пудры, выдавая себя за гомосексуалиста, – и все будут думать, что под пудрой сизая от бритья кожа. Мужская, а не женская. И свободная сорочка с гофрированными складочками, скрывающая очертания фигуры и небольшую от природы грудь, окажется вполне к месту. И женственность движений никого не удивит. И манерный писклявый голос покажется вполне естественным. Да, чем дольше она раздумывала, тем больше уверялась в том, что под обликом женственного мужчины спрятаться легче всего.

Она регулярно отслеживала дамочек, посылающих письма Дербышеву. Забирала из его ящика корреспонденцию, ездила по адресам, выслеживала женщин, желающих познакомиться с Виктором, наводила о них справки. Но все они не подходили для ее замысла, и Наташа возвращала письма на место. Ей хотелось найти настоящую развратную стерву, идущую на поводу у своей похоти и ищущую легких развлечений. Такую же, как сам Дербышев. А ей попадались приличные интеллигентные дамы с несложившейся личной жизнью. При всей своей жестокости у нее на таких рука не поднималась. Ведь она знала, что должна будет убить.

Наконец ей в руки попало письмо Людмилы Широковой. Выслеживая ее, Наташа увидела рядом с Широковой человека, лицо которого показалось ей знакомым. Красивый, хорошо одетый мужчина лет сорока пяти – сорока семи. Через несколько минут она вспомнила, где видела его. На фотографии. На той самой фотографии, из-за которой мама однажды чуть не поссорилась с Дербышевым. Наташа всегда подслушивала, в этом удовольствии она себе отказать не могла, потому и знала, что один из тех, кто запечатлен на этой фотографии, – ее отец. Она несколько раз пыталась выяснить у матери, кто же был ее отцом, но мать реагировала на вопрос болезненно, замыкалась в себе, начинала плакать, и у Наташи сердце разрывалось от жалости к ней. Любопытство было очень сильным, но любовь к матери оказалась сильнее, и Наташа не сочла возможным быть настойчивой. А потом, во время бурного объяснения мамы и Дербышева, она узнала, как все произошло. Узнала, но виду не подала. Просто приняла к сведению и запомнила. И с тех пор часто, когда никого дома не было, доставала альбом и подолгу всматривалась в снимок. Кто-то из них – ее отец. Но кто? Кто?

И вот он, один из тех, рядом с сучкой, которая пользуется услугами бюро знакомств и ворует чужих мужей. Дрянь. Похотливая гадина. И этот красавчик такой же, наверное. Надо же, столько лет прошло, а он почти не изменился, просто удивительно. Сама Наташа никогда бы не поверила, что можно узнать незнакомого человека по фотографии, сделанной четверть века назад. Но сомнений нет, это совершенно точно он.

Конечно, сначала Наташа сомневалась. Она отнюдь не была легковерной и ничего не делала наобум. Еще какое-то время было потрачено на сбор сведений об этом мужчине и на слежку за ним. Он встречался со многими людьми, в том числе и с теми, которые здорово смахивали на сильно постаревших парней с той самой фотографии. Еще одно усилие – и Наташа узнала, в каком институте они учились. Оказалось, в том самом, в котором когда-то училась ее покойная мать и который вынуждена была бросить в связи с беременностью и родами. Теперь сомнений больше не оставалось. Это они, козлы вонючие. Один из них воспользовался беспомощным состоянием ее мамы, а остальные помогали. Покрывали его. А может, они все вместе..? Подонки.

Что ж, все складывается успешно. Разбираясь с Дербышевым, можно заодно и с ними разобраться. Удача сама в руки идет. Грех не воспользоваться.

Кто же из троих? Наташа оформила на работе отпуск и целиком ушла в изучение неожиданно сложившейся ситуации. Рано облысевший, с лицом, покрытым преждевременными морщинами, Геннадий Леонтьев, суетливый, вечно где-то подрабатывающий. Сутуловатый тихий интеллигент Вячеслав Томчак, судя по всему, под пятой у активной властной жены. И невероятно красивый, энергичный, удачливый Владимир Стрельников. Если уж она вынуждена признать, что кто-то из них является ее отцом, то пусть это будет Стрельников. Разве сама она не такая? Красивая, энергичная, удачливая. Настоящая дочь своего отца. Впрочем, кто знает…

Ей быстро удалось выяснить, что Стрельников ушел от жены и что у него есть сыночек – та еще оторва. План мести приобретал все более отчетливые очертания. С одной стороны, похотливую сучку Милу убьет Дербышев. Но с другой стороны, почему бы не приплести к этому и родного сынка Стрельникова? Красиво получится. Не один – так другой. И жену брошенную, Аллу Сергеевну, вырастившую такого изумительного придурка-сына, сюда же приложим. Всем достанется. Все получат по заслугам. Наташа Цуканова сама не замечала, что постепенно звереет. Из расчетливой мстительницы, сводящей счеты с конкретным человеком по конкретному поводу, она превращалась в смертельный ураган, сметающий на своем пути все и всех подряд.

Познакомиться с Сашей Стрельниковым и изобразить из себя азартную особу было несложно. Двадцатилетний пацан, считающий, что жизнь должна складывать подарки прямо к его кривым ногам, даже не усомнился в том, что может быть интересен такой женщине, как Наташа. Ну и что, что она старше? Ну и что, что много зарабатывает и ездит на собственной тачке? У них есть общие интересы. Игра. Но одно Наташа помнила твердо: она может оказаться дочерью Стрельникова, поэтому спать с его сыном она не может. Не должна ни при каких обстоятельствах. И ей удавалось вполне успешно морочить парню голову, не доводя дело до постели. «Мы с тобой одной породы, – говорила она ему, – мы оба страстные игроки. Игра – наша любовь, первая, единственная и последняя. Это связывает нас сильнее, чем секс». Короче, в таком примерно духе. Саша был глуповат и легко купился на необычность отношений. В самом деле, разве он – рядовой человек? Нет. И Наташа не рядовая женщина. Поэтому и отношения между ними не могут быть такими, как у всех.

Она сняла квартиру неподалеку от станции метро «Академическая», привела ее в пристойный вид, ехидно думая о том, что делает это на деньги, которые дает Дербышев. Потом поехала в клуб, где Виктор занимался конным спортом. Ей нужна была фотография, происхождение которой Виктор не смог бы объяснить, в противном случае он бы заявил, что снимок делала его падчерица, или сын, или даже Надежда. Происхождение фотографий никак не должно быть связано с семьей, в которой Виктор прожил два десятка лет. Кроме того, фотография должна быть достаточно впечатляющей, чтобы заинтересовать будущую жертву. Снимки, сделанные в элитном клубе, подходили для этой цели наилучшим образом.

Наташа продолжала, мило улыбаясь, встречаться с Виктором, и получить чистую бумагу с отпечатками его пальцев и образцы почерка ни малейшего труда не составляло. Она приступила к выполнению задуманного.

Все прошло как нельзя лучше. Похотливая дура Милочка клюнула на фотографию роскошного самца и примчалась на свидание. Тот факт, что занятый на затянувшихся переговорах Дербышев прислал приятеля, который должен развлечь даму до прихода хозяина, удивления у нее не вызвал, и она без тени сомнения отправилась на квартиру в сопровождении забавного гомосексуалиста Алика. Вот только пить, зараза, не захотела. Наташа-то рассчитывала ее отравить, а не получилось. Пришлось действовать удавкой, но это было легко. Мускулы у нее были железными, а сучка-Милочка нападения не ожидала.

Ночью, когда весь дом спал, Наташа подхватила мертвое тело на руки и без малейших усилий вынесла на улицу, к своей машине. С багажником решила не возиться, пристроила труп в такой позе, чтобы казалось, будто женщина задремала, и вывезла за Кольцевую дорогу, на свалку. И только там сообразила, что на ногах у нее кроссовки с рельефной подошвой. Нехорошо, не продумала она этот момент, следы ведь останутся. Решение пришло легко. Сняв с убитой женщины туфли на каблуках, Наташа без труда всунула в них ноги, размер подходил. Снова подхватила тело на руки, отнесла метров за пятьдесят и аккуратно положила на землю. Сняла туфли, надела их на ноги Широковой и в одних носках, ступая на цыпочках, вернулась к машине. Вот и все, ничего страшного, только пару заноз получила.

В квартиру Стрельникова она приходила трижды, воспользовавшись ключами, найденными в сумочке Широковой. Эти ночные визиты, как и звонки его жене Алле Сергеевне, доставляли Наташе неизъяснимое удовольствие. Она однажды даже пришла к Стрельникову днем, когда его не было дома, порылась в вещах Милы и нашла письма от ее любовников. Тогда появилась мысль навести подозрения и на самого Стрельникова. Убийство из ревности. А что? Чем плохо? Накануне похорон он отправился на дачу к своему дружку Томчаку, и через три дня Наташа, улучив момент, когда Вячеслав Петрович уехал в Москву на похороны, подсунула пакет с письмами в дом, забравшись внутрь через незакрытое окно. Пусть дрожат от страха, пусть мучаются неизвестностью. Пусть им будет плохо. Пусть. Когда-то плохо было ее матери. Теперь их очередь.

Она продолжала выискивать следующую жертву среди корреспонденток Дербышева. И тут ей попалась жена Томчака. Лариса Михайловна. Очень интересно. Разве не так звали какую-то настырную тетку, которая приходила к ним домой и приставала к Витюше с расспросами?

Наташа почувствовала неладное. Зачем Лариса Томчак лезет к Дербышеву? Уж не догадалась ли? Впрочем, какая разница. Ее надо убрать, чтобы не путалась под ногами.

С Ларисой все получилось проще, чем с Милой. Она согласилась выпить бокал вина и этим решила свою судьбу. Наташа использовала препарат, который в нужных дозах резко понижает давление и быстро приводит к остановке сердца. Единственная загвоздка состояла в том, что Лариса в письме указала свой домашний телефон, а не номер абонентского ящика. Ей нельзя было написать ответное письмо, можно было только позвонить. Наташа сделала несколько пробных звонков в ночное и утреннее время, чтобы убедиться, что Лариса в квартире одна. Она знала по опыту, что в случае настойчивых «безответных» звонков женщина обязательно попросит мужа снять трубку. Лариса все время отвечала сама. Это успокоило Наташу. Если бы муж оказался дома, интерес Ларисы к любвеобильному холостяку выглядел бы крайне подозрительно. А коль мужа нет, так, может быть, дамочка решила поразвлечься? Вполне правдоподобно. Муж весь в переживаниях торчит за городом, в Москве почти не появляется, чего ж красивой бабе зазря пропадать. Днем Наташа за пятьдесят тысяч рублей наняла какого-то мужика, который без долгих уговоров согласился позвонить и оставить сообщение на автоответчике. Текст сообщения она предварительно написала и сунула бумажку в руки любителя легкого заработка. Все дальнейшее прошло гладко.

Она была уверена в своей неуязвимости. Если подозрение падет на Дербышева, никто не станет таскать сына Стрельникова и тем более его подружку. Если же будут подозревать Сашу, остро нуждающегося в деньгах папеньки, или даже самого Стрельникова, узнавшего о блядском поведении Милы, то это никаким боком не коснется бывшей семьи Дербышева. Оба конца никогда не сойдутся. Кто такая Наталья Загребина? Да никто. И к преступлениям никакого отношения не имеет. Зачем ей убивать Широкову и Томчак? Нет причины.

И вообще кому придет в голову рассматривать смерть Милы и Ларисы как дело рук одного и того же человека? С Милой понятно, там все указывает на Дербышева, ну в крайнем случае – на Стрельникова или на его сына. А Лариса-то тут каким боком? Она же умная женщина, к тому же замужем. Она обязательно сотрет с автоответчика сообщение от мнимого Дербышева, чтобы муж случайно не услышал. И все. Никаких следов. Куда ходила? К кому? Зачем? Никто не узнает.
* * *
Настя лежала рядом с мужем, слушая его ровное дыхание. Леша давно уснул, а она все перебирала в памяти события сегодняшнего вечера.

… Наталья Цуканова прекрасно владела собой. Ни тени смущения, ни грамма неловкости. Ни страха, ни отчаяния. А ведь ее уличили в совершении двух убийств. Поразительное хладнокровие. Неужели ей безразлична перспектива оказаться за решеткой? Она даже не отпиралась, с легкой улыбкой рассказывая о своих действиях. Потом Настя поняла, что эта женщина так глубоко погрузилась в собственную ненависть, что не способна ни на какие другие чувства. Эти другие чувства придут позже, может быть, через несколько дней, проведенных в камере под арестом. Тогда она вынуждена будет понять, что ТА жизнь, в которой она ненавидела и мстила, закончилась, и началась ДРУГАЯ жизнь, совсем непохожая на прежнюю. У нее ничего не получилось. Дербышев на свободе. Стрельников, Томчак и Леонтьев на свободе. Пострадали три женщины, которые, в сущности, ничего плохого Наталье не сделали и мстить которым было не за что. Двоих она убила сама, третья, Люба Сергиенко, покончила с собой, но она осталась бы жива, если бы не погибла Мила. Наталья Цуканова решала собственные проблемы, попутно разрушая жизнь незнакомых ей людей. Нужно время, чтобы она это осознала. Тогда придет и страх, и ужас, и отчаяние. А пока она еще храбрится, играет в суперженщину, пытается показать, какие все кругом ничтожные и мелкие по сравнению с ней. Такие ничтожные и мелкие, что перед ними и признаться в убийстве можно. Конечно, признаваться она начала не сразу. Но Константин Михайлович Ольшанский ее дожал. И серебряной подвеской-Купидоном, и тем, что нашлись свидетели, которые видели, как Широкова незадолго до смерти выходила на станции «Академическая», и другими мелочами. А когда Настя из своего угла бросила реплику о том, что Наталья надевала туфли Людмилы Широковой, тогда уж Цуканову словно прорвало. Небрежно откинувшись на спинку стула, она стала рассказывать и о том, как звонила Алле Стрельниковой, и о том, как приходила по ночам к ее мужу. Рассказывала она долго и с удовольствием. И только в самом конце заявила:

– Ну что ж, господа, я вас достаточно развлекла. Срок в колонии мне обеспечен. Теперь и вы доставьте мне удовольствие. Признавайтесь, козлы паршивые, кто из вас мой отец?

Трое мужчин замерли, как кролики, загипнотизированные взглядом удава. Сцену можно было бы прервать, не доводя до мучительного завершения, но следователь, по-видимому, не считал нужным этого делать. Он молчал, бесшумно постукивая карандашом по папке с бумагами и поглядывая на присутствующих через толстые стекла очков. Молчание затягивалось, и никто не решался прервать его.

– Я полагаю, Наталья Александровна имеет право получить ответ на свой вопрос, – произнес Ольшанский. – Об ответственности за изнасилование ее матери речь не идет и идти не может, поскольку Надежда Романовна в свое время приняла решение не заявлять о случившемся. Без ее заявления никто ничего предпринимать не может. Да и давность, сами понимаете. Речь идет о чисто человеческих вещах. Наталья Александровна будет арестована, затем предана суду, и не исключено, что ей предстоит отбывать наказание в местах лишения свободы. По-моему, ее желание получить ответ на вопрос, который мучил ее столько лет, вполне понятно и должно быть удовлетворено. Вы – мужчины. Так поступите же по-мужски.

Снова пауза. На этот раз комната словно наполнилась электрическими разрядами.

– Я, – сказал Владимир Алексеевич Стрельников. – Это я.
* * *
Рано утром Настю разбудил телефонный звонок.

– Аська, у нас ЧП, – послышался в трубке взволнованный голос Юры Короткова. – Коля попал вчера в аварию.

– Жив?! – закричала Настя, сбрасывая с себя одеяло, словно готовясь немедленно куда-то бежать и спасать Селуянова.

– Жив, жив, успокойся. Состояние средней тяжести. Переломов много, но жизненно важные органы не задеты. В дежурную часть еще вчера из Склифа звонили. Гордееву сообщили, но он решил до утра нас не дергать, наши нервы поберечь.

– К нему пускают?

– Нас – пустят, – уверенно пообещал Юра. – Прорвемся. С нашей сумасшедшей работой у нас весь институт Склифосовского в приятелях ходит. За тобой заехать?

– Ага. Я буду готова через полчаса.

– Все, еду.

Утренний час «пик» еще не начался, и им удалось даже на разваливающейся машине Короткова доехать до института Склифосовского довольно быстро. У Юры действительно было здесь множество знакомых, и это позволило им попасть в палату к Селуянову в неурочное время. Несчастный Коля лежал весь в гипсе, но при виде друзей начал улыбаться и дурашливо подмигивать. Ничто не могло лишить его природного оптимизма.

– Ты что это, Колян? – начал вместо приветствия Коротков. – Ты ж на весь МУР славишься своей безаварийной ездой. Как же так?

– Ребята, мы все дураки, и я самый главный. Собственно, именно это я и торопился вам сообщить, пока вы не запихнули в один кабинет дочь Цукановой и всех остальных фигурантов. И как мы ухитрились так бездарно провести проверку? Убить нас всех мало.

– Это точно, – согласилась Настя. – Бывает проруха и на нас. Мы боялись спугнуть Загребину, поэтому не трогали ее и документы не проверяли. По адресному крутанули – в Москве не прописана. Можно было в фирме, где она работает, запросить ее паспортные данные, но, повторяю, спугнуть боялись.

– Добоялись, – хмыкнул Селуянов. – Ну как вчера прошло? Не катастрофа?

– Тяжело, – призналась Настя. – Все время на грани фола. Просто удивительно, как они все выдержали и не сорвались. Мне несколько раз казалось, что вот-вот мордобой начнется. Девица-то в выражениях не стеснялась, всю правду-матку в глаза резала. По-моему, она от этого какой-то особый кайф ловила. Дербышев чуть не умер от ужаса. Он ведь был уверен, что Наталья к нему хорошо относится, с пониманием. Каково ему было узнать, что она столько лет за ним следила и втихую вынашивала план, как с ним разделаться, да покруче, чтобы, значит, мало не показалось. А уж Широкову она крыла вообще чуть не матом. Но Костя, конечно, гигант. Все время держал ситуацию под контролем, ни на секунду из рук не выпустил. Я его еще сильнее зауважала после вчерашнего.

В палату заглянула сестричка – знакомая Короткова.

– Граждане сыщики, – зашептала она, – мотайте отсюда, завотделением идет.

– Уже бежим, – отозвался Коротков. – Коль, тебе чего принести? Мы вечером придем, когда всех будут пускать.

– Пожрать и почитать, – быстро ответил Селуянов. – И побольше. И Валюшке позвоните, а то она небось меня потеряла.

Настя и Юра вышли из больницы и отправились на Петровку. Начинался новый рабочий день, в котором будут новые преступления, новые трупы и новые убийцы и уже не останется места для эмоций и переживаний.
* * *
Владимир Алексеевич Стрельников ехал на работу, когда заверещал лежащий на пассажирском сиденье телефон сотовой связи.

– Володя, это я, – услышал он голос Геннадия Леонтьева.

– Да, Гена, доброе утро, – ответил Стрельников, не отрывая глаз от дороги.

– Володя, я… Не знаю даже, как сказать… Спасибо тебе.

– Не за что.

– Нет, есть за что. Ты меня спас. Ты взял на себя мою вину. Зачем ты это сделал? Мы со Славкой молчали, и ты бы промолчал. Зачем ты сказал?

– Так было надо, Гена, неужели ты не понимаешь? Славке уже все равно, потому что Лары больше нет. Я тоже фактически в разводе. Если бы мы все промолчали, твоя Анюта до самой смерти мучилась бы подозрениями, что это именно ты тогда… Ну, словом, все понятно. Кто-то из нас должен был взять вину на себя, либо Слава, либо я. Слава промолчал, поэтому пришлось мне. Поверь мне, так лучше.

– Да, так лучше. Но лучше для меня. А для тебя? Ведь ты не делал этого, это сделал я, а все будут думать, что это ты Надежду… Володя, что я могу тебе сказать, кроме «спасибо»? Таких слов еще не придумали, чтобы выразить, что ты для меня сделал.

– Перестань, пожалуйста. Мы же друзья. А для чего еще нужны друзья, как не для того, чтобы помогать? Все, Гена, закончим на этом. Вечером созвонимся.

Стрельников отключил связь и положил трубку на сиденье. Да, если история получит огласку, нового назначения ему не видать. Ну и черт с ним. Зато Гена с Анной сохранят свой брак. У них девочка растет, Алиса, отличная девчонка, и дай им всем Бог счастья в крепкой семье и на долгие годы. Гена Леонтьев – его друг. А друзьям надо помогать.

Сентябрь – декабрь 1996 г.