1 2 3 4 5 6 7 

– Сегодня с утра позвонили уже четверо, – сообщил Антон. – Самое раннее письмо получено почти полгода назад.

– Вот черт! – вырвалось у Насти. – Да что ж он нам покоя-то не дает!

– Это вы про кого?

– Про убийцу. Только я настрою мозги в определенном направлении, как вдруг что-нибудь происходит, что в корне меняет всю картину.

– Ну, видимо, умный попался, – рассмеялся Антон, – даже вам не по зубам оказался. Указания будут?

– Зависит от того, есть ли у вас время со мной ездить.

– Да о чем вы спрашиваете, Анастасия, – возмутился Шевцов. – Конечно же, есть. Я буду делать все, что нужно. Меня ведь это тоже касается.

– Каким образом?

– Меня же обокрали, вы забыли? Так что в разоблачении убийцы у меня кровный интерес. И потом, я видел ту убитую девушку, Карташову, и ее жениха. Знаете, это не так просто забыть. Вам-то, наверное, проще, вы привыкли.

Они договорились, что Антон возьмет все адреса, и они поедут к женщинам, получившим странные угрожающие письма.

Через два часа они разговаривали с симпатичной молоденькой Юлей, которая была дома одна, потому что ради разговора с сотрудником милиции отпросилась с работы.

– Знаете, я ни капли не удивилась тогда, – откровенно говорила она. – У меня было одновременно три жениха, и я долго выбирала, с кем из них мне в загс идти. Поэтому я была уверена, что письмо написал кто-то из оставшихся двоих.

– А муж знает о письме?

– Нет, конечно, я не стала ему говорить.

– Почему? Разве он не знал, что у вас есть другие претенденты?

– Знал. Я боялась, что он им морду бить станет. Он знаете какой!..

– Какой?

– Горячий. Чуть что – сразу руку поднимает.

– Не боитесь, что и на вас поднимет?

– Нет, он меня любит, – уверенно ответила Юля. – Он меня никогда не тронет.

– Письмо не сохранили?

– Сохранила, а как же. Все-таки память о женихах. – Она недобро усмехнулась.

Юля принесла знакомый белый конверт и вытащила из него сложенный пополам листок бумаги с теми же самыми словами, что и в других письмах.

– Жалко, – вздохнула она непритворно. – Выходит, ни один из них этого письма не писал. Я-то думала, хоть один из них меня вернуть попытался, а оказалось…

Настя и Антон поехали по следующему адресу.

– Надо же, как забавно бывает, – заметил он. – Те супруги, у которых мы были вчера, радовались, когда узнали, что письмо написали не их близкие. А эта Юля, наоборот, жалеет. Смешно.

– Смешно, – согласилась Настя, хотя ей вовсе не было смешно. Постичь логику преступника и его замысел ей никак не удавалось, она от этого нервничала и очень переживала.

Следующая женщина, получившая письмо, была грустной и усталой. Настя оглядела ее жилище и подумала, что здесь не видно следов присутствия мужчины, хотя хозяйка всего четыре месяца назад вышла замуж.

– Из-за этого письма все рухнуло, – произнесла женщина как-то отстраненно, глядя мимо гостей куда-то в окно. – Теперь уже поздно об этом говорить, ничего не поправить. Муж так и не поверил мне.

– Ревность?

– Да нет, скорее глупость. Хотя и ревность, конечно, тоже. В общем, полезло из человека всякое дерьмо. Я и не предполагала, что в нем столько злобы и хамства. Так что все, может быть, и к лучшему.

Она скупо улыбнулась.

– Скажите, Анна Игоревна, письмо сохранилось?

– Что вы. Муж его сразу же порвал в клочья. Вернее, жених, поскольку это произошло накануне свадьбы. Знаете, в день свадьбы он еще как-то держался, даже был ласковым. А со следующего дня началось… Я оказалась и шлюхой, и дрянью, и подстилкой, и проституткой. Даже не подозревала, сколько он разных бранных слов знает. Очень богатый лексикон оказался. – Она усмехнулась. – Я терпела ровно десять дней. На десятый день мы расстались. Уже и развод оформили.

– Я вам сочувствую, – тихо сказала Настя. – Может быть, теперь, когда выяснилось, что такие письма получали не только вы, все можно поправить?

– Нет, не хочу. – Анна Игоревна отрицательно покачала головой. – Хватит с меня. Мне уже тридцать шесть, ради штампа в паспорте я унижаться не буду. Хотела замуж ужасно, чего теперь скрывать, да все не удавалось. Нет, больше и пробовать не стану.

– А почему вы не отнесли письмо в милицию?

– Потому что я знала, кто его написал. Вернее, до вчерашнего дня думала, что знаю. Выходит, ошибалась. А меня вы не жалейте. Каждый должен прожить свою судьбу, а не чужую. Мне не суждено быть замужем, нечего и пытаться было. А есть женщины, которые расстаются с мужьями и клянутся себе больше никогда ни за что на свете не попадаться и замуж не выходить, а потом все равно снова выходят. Вот им не суждено жить в одиночестве. У всех по-разному…

Они съездили еще по двум адресам, выслушали еще две такие разные и в то же время такие похожие истории женщин, получивших накануне свадьбы письма с угрозами. Ни одна из них не обратилась в свое время в милицию, потому что каждая «знала», кто был автором письма.

Они мотались по всему городу, разыскивая нужных им женщин на работе, дома или у друзей.

– Анастасия, мы сейчас проезжаем недалеко от моего дома. Может, заедем, хотя бы чаю выпьем?

– Давайте, – согласилась Настя. Они оба целый день ничего не ели, а было уже почти семь вечера.

Квартира у Антона Шевцова была двухкомнатная, не очень просторная, но удобная, с большой кухней и встроенными шкафами. Сразу видно, что хозяин он хороший – жилье было ухоженное, чистое, недавно отремонтированное. Стены оклеены светло-серыми, почти белыми обоями с едва заметным серебристым рисунком, отчего комната казалась радостной и наполненной каким-то особым светом.

– Вам чай или кофе?

– А у вас и кофе есть? Вы же его не пьете, – удивилась Настя.

– Сам не пью, а для гостей держу.

Антон принес в комнату поднос с чашками, сахарницей, банкой растворимого кофе и заварочным чайником.

– Есть хотите? Могу предложить бутерброды с сыром и печенье.

– Предлагайте, – благодарно улыбнулась Настя. – Я умираю от голода. Вы меня в очередной раз спасаете. А курить у вас можно?

– Ради бога, в любом месте, – крикнул он из кухни. – Пепельница на столе.

Настя медленно обошла комнату, вышла на балкон, отметив про себя, что и на балконе царит необыкновенная чистота. Господи, когда у нее дойдут руки убраться на лоджии? Там столько хлама! Она присела на стоящий на балконе стул и закурила.

Антон принес бутерброды и вазочку с печеньем.

– Анастасия! – позвал он громко. – Кушать подано.

Она вернулась в комнату, швырнув вниз с балкона недокуренную сигарету.

– Вы такая бледная, – заметил Антон, наливая ей кофе. – Устали?

– Есть немного.

– Обидно, наверное, так проводить отпуск, правда? Тем более сразу после свадьбы.

– Да нет, ничего, нормально.

Она отпила немного кофе и взяла бутерброд. Хлеб был очень свежим, а сыр – из дорогих сортов.

– У меня так уже было, – сказала она, – поехала в отпуск в санаторий, а там произошло убийство, пришлось заниматься им вместо того, чтобы лечиться. Наверное, я просто не умею отдыхать, мне скучно. Нужно, чтобы голова все время была чем-нибудь занята, тогда я себя хорошо чувствую.

– А я люблю отдыхать. По-настоящему, чтобы полностью отключиться от всех забот, ничего не делать и ни о чем не беспокоиться. Человек должен иногда отключаться, а то он долго не выдержит. Впрочем, – улыбнулся Антон, – на меня не нужно ориентироваться, у меня психология сердечника. Врач сказал, что нужно как следует отдыхать – я и отдыхаю. Я вообще врачам верю. А вы?

– А я нет. То есть я им верю, конечно, но делаю все равно по-своему.

Она залпом допила уже остывший кофе и встала.

– Спасибо, Антон. Мне пора.

– Я вас отвезу, – с готовностью вскочил Антон.

– Не нужно, я доеду на метро. Я и так злоупотребляю вашей помощью, мне уже неловко.

– Перестаньте, Настя. – Он впервые назвал ее не Анастасией, а просто Настей. – Мы же друзья, какие могут быть счеты. Мне приятно побыть в вашем обществе, а вы устали, так что никакого метро.

Сопротивляться ей не хотелось, поэтому она уступила быстро и легко.
* * *
Маленький расчетливый бизнесмен Степашка добросовестно выполнял свои обещания. Сначала он позвонил Ларисе Самыкиной, а потом сразу же перезвонил смуглому красавцу Жоре.

– Наша девочка шевелится, предпринимает активные шаги, – сообщил он. – Вчера она даже ходила к Каменской, пыталась ее уговорить помочь в поисках Артюхина.

– К кому она ходила? – Жора даже поперхнулся. – К Каменской из уголовного розыска, с Петровки?

– Ну да, к той самой, которая Серегу сдала.

– Идиотка! – завопил Жора в трубку. – А ты куда смотрел? Не мог сказать?

– В чем дело-то? – обиделся Степашка. – Чего ты орешь?

– Да ты соображаешь, кто такая эта Каменская?! Мать твою, у тебя хоть капля мозгов есть?

– А кто она такая?

– Ты помнишь, два месяца назад застрелили любимого внука Трофима?

– Ну, помню. И чего?

– Так вот эта самая Каменская убийцу вычислила. И теперь ей Трофим – лучший друг.

– Ну уж, и лучший, – усомнился Степашка. – Не преувеличивай.

– Я не преувеличиваю, я хочу, чтобы ты допер своей тупой башкой, что если Каменская пожалуется Трофиму, что из-за Артюхина девку взяли за жопу, то нам головы не сносить. Вся история наружу разом вылезет. Мы за то и бьемся, чтобы Трофим не узнал, что мы твоему Артюхину с залогом помогли, а ты… Кретин ты недоделанный.

– Но я же не знал, – стал оправдываться Степашка. – Я вообще про эту Каменскую впервые слышу.

Тут он, конечно, врал. Он просто забыл. Безусловно, историю с внуком великого могущественного мафиози Трофима он слышал, и не один раз, и фамилию девицы из уголовки ему тоже называли, только он на этой фамилии как-то не сосредоточился, тут же из головы вылетела. Да, черт возьми, неладно вышло. Если бы он не забыл, предупредил бы Ларису заранее, чтобы не вздумала к Каменской идти. Мог бы сообразить, что она так поступит. Ведь он сам ей подсказал такой ход, сам сказал ей: «Ты виновата, что так случилось, – ты и выкручивайся». Конечно, девочка подумала, мозгами пораскинула, да и кинулась к той, кого считала виноватой. К Каменской.

– Короче, Степашечка, – произнес Жора уже спокойнее, – беги к Лариске и накачай ее по самую глотку. Пусть звонит Каменской, пусть идет, пусть ползет и извиняется, мол, простите, тетенька, я погорячилась, уж очень я за Сережу переживаю. Пусть дает честное слово, что Сережа вернется через день-два, что никуда он не сбежал, что на самом деле он у очередной бабы залег, а она не смогла до него дозвониться, вот и перепугалась, что он уехал. А он никуда не делся, в Москве, в чужой койке отлеживается. Понял?

– Понял. Сейчас сделаю.

– Давай, только быстро. Каждая минута на счету.

Степашка положил трубку, быстро переоделся в дорогой костюм-тройку. Открыл холодильник, вытащил оттуда огромную коробку конфет и запечатанную бутылку «Джонни Уокер», сложил все в «дипломат» и бегом помчался вниз по лестнице, бренча ключами от своей роскошной машины. Цветы он купит по дороге.

Глава 11

Марат Латышев проснулся поздно. Голова была тяжелой, во рту – вязкий привкус, оставшийся от бессчетного количества сигарет, выкуренных вчера за игрой. Он снова играл, но на этот раз – удачно. Именно эти нечастые удачи, которые ему выпадали, и не давали покончить с засасывающим пристрастием. Каждый выигрыш казался Марату началом удачной полосы, и никакие проигрыши не могли его остановить, потому что верилось: в конце концов он поймает жар-птицу за хвост. Вот же она, он уже прикасался к ней, гладил ее переливающееся шелковистое оперение, заглядывал в желтые немигающие глаза, так не может быть, чтобы она рано или поздно не далась ему в руки.

Пока он варил себе крепкий кофе, позвонила Тамила, голос у нее был раздраженный и злой.

– Чего ты сидишь, как пень, хотела бы я знать, – начала она с места в карьер. – Ты собираешься что-нибудь предпринимать или нет? Время-то идет.

– Я ездил в субботу на дачу, разве этого недостаточно?

Он рассказывал Тамиле о своей встрече с Элей и Турбиным тогда же, в субботу вечером. Им казалось, что камень был брошен ловко и достаточно метко, во всяком случае, вернулась домой Эля расстроенная и подавленная. Но уже ко вторнику девушка снова развеселилась, ожила, защебетала. Плохого настроения ей хватило ненадолго.

– Было достаточно, – ответила ему Тамила. – А теперь нужно действовать дальше. Они поехали загорать в Серебряный бор.

– Понял, – вздохнул Марат. – Спасибо, что сказала.

Ехать никуда не хотелось, он чувствовал себя совершенно разбитым, но понимал, что Тамила права. Быстро выпил обжигающий кофе и отправился в Серебряный бор.

Элю и Турбина он нашел сразу. Несмотря на солнечную теплую, будто в середине лета, погоду, народу на пляже было немного, как-никак будний день. Подходя к ним, Марат с удовольствием оглядел ладную мускулистую фигуру Турбина с широкими плечами и длинными крепкими ногами. «Ну можно ли винить глупенькую девочку за то, что она буквально плавится на глазах от такого мужика, – подумал Латышев. – Ведь он действительно хорош, невероятно хорош, этот никчемный, жалкий аспирант-философ».

Эля лежала на боку, положив голову на плечо Турбина и слегка согнув ноги. В такой позе ее пышные бедра казались еще больше и массивнее, а ноги – совсем короткими. Марат внутренне хмыкнул и поморщился. Она была совсем не в его вкусе, маленькая, пухленькая, мясистая. Хотя мордашка у нее очаровательная, что и говорить. Однако Марат был из тех, кого красота лица не интересует вовсе. Ольга Емельянцева была симпатичной, но далеко не такой хорошенькой, как Эля, однако в ней ему нравилось все, с ней он готов был заниматься любовью с утра до вечера, были бы силы да время. А в постели с Эленой ему приходилось делать над собой усилие, чтобы выглядеть пылким влюбленным. Только мысль о перспективах и деньгах помогала ему справиться с равнодушием.

– Загораете? – насмешливо произнес он, подходя к ним.

Эля вздрогнула и резко села. Голос Марата она узнала сразу. Турбин же, сначала не понявший, кто к ним подошел, только лениво приоткрыл глаза, однако уже в следующую секунду лицо его исказилось от ярости.

– Опять? Что вам на этот раз нужно? Снова будете деньги считать?

Эля успокаивающим жестом положила руку ему на плечо, но тут же, словно обжегшись, отдернула ее под язвительным взглядом бывшего любовника.

– Марат, ну зачем ты… – жалко пролепетала она. – Как ты здесь оказался?

– Приехал с тобой повидаться, Эленька, напомнить о себе, чтобы не забывала, как я тебя люблю, – весело ответил Латышев и, не раздеваясь, присел на разложенное одеяло. – Купались?

– Нет, вода еще холодная, – нерешительно ответила Эля. Валерий кинул на нее уничтожающий взгляд: она не должна вступать в разговоры с этим негодяем, который стремится разрушить их отношения и даже не считает нужным это скрывать.

Марат расстегнул рубашку, вытянул ноги и с хрустом потянулся. Он не боялся холодной воды и с удовольствием искупался бы, чтобы немного взбодриться и снять тяжелую одурь, которая так и не прошла, несмотря на выпитый кофе и быструю езду. Но парочку нельзя оставлять наедине, чтобы они не выработали вместе линию поведения с ним, Маратом. Они его, конечно, не ждали здесь и наверняка не обсуждали, как держаться и что говорить, если он появится. Элька снова растерялась, и этим нужно пользоваться. А как хочется в воду…

Он снял солнечные очки в дорогой оправе, закрыл глаза и подставил лицо солнцу. Про деньги он сегодня говорить не будет. Начнет с пустяков, а там как фишка ляжет. У него есть козырь, которым он обязательно воспользуется, в такой игре любая карта хороша. Когда он понял, что старуха Турбина что-то имеет против брака своего сына с дочкой богатых родителей, он сильно удивился. Казалось бы, любая мать должна быть счастлива, что ее ребенок вырвется из нищеты, а она морду воротит. С чего бы это?

Спрашивать Марат не стал, но справочки навел, как водится, без этого нельзя. Нанял частного детектива, заплатил ему и уже через два дня узнал, что отцом Валерия Турбина является премерзкая личность, алкаш с тяжелой сексуальной патологией, на девятнадцать лет моложе Вероники Матвеевны. Санитар из морга! С ума сойти. Старуха всю жизнь проработала в медицине, понимает, что потомство от такого папеньки будет не самым удачным. За внуков боится. Да и сам папашка своего интереса к сыну не скрывает, дружкам своим – алкашам подзаборным – рассказывает, что сынок-то вот-вот в богатую семью войдет, будет из кого денежки тянуть. Немудрено, что старуха чувствует себя как на пороховой бочке. А что она может с ним сделать, с алкашом этим? Разве что убить. Иначе его не остановишь.

– Что, Эленька, на Балатоне лучше было? – спросил он, не открывая глаз. – Теперь твоя доля – Москва-река, вместе с холерным вибрионом, тиной и дохлой рыбой. Я уже понял, что ты на это согласна, поэтому больше тебя красотами западных курортов не прельщаю. Ты готовишь себя к счастливой семейной жизни с поварешками, кастрюлями и грязными носками горячо любимого мужа.

– Собирайся, Эля, – зло сказал Турбин, вставая и начиная одеваться. – Пойдем отсюда.

Эля молча покорно поднялась и потянулась за своей одеждой.

– И куда, интересно, вы пойдете? – лениво полюбопытствовал Латышев. – В кино?

– Это не ваше дело, – отрезал Турбин. – Встаньте, будьте добры, мне нужно сложить одеяло.

Но Марат и не думал вставать. Ему нужно было выбросить свой главный козырь, а время для этого еще не наступило.

– Нет, в самом деле, – он перевернулся на живот, поднял голову и стал смотреть на одевающихся Элю и Турбина снизу вверх. – Куда вам деваться? У Эленьки дома мама, у вас, как я понимаю, тоже. Машины нет, ходить по улицам – жарко и скучно. Для ресторана нужны деньги, которых у вас нет, хотя, впрочем, не будем о деньгах. Остается кино. Будете сидеть на последнем ряду, держаться за руки и целоваться, как семиклассники. Эленька, детка, ты что, в самом деле не можешь найти себе более интересное занятие? Все, что сейчас показывают в кинотеатрах, ты уже давно посмотрела по видику. И не думай, пожалуйста, что это только временные трудности, а потом, когда вы поженитесь, все будет по-другому.

– Закругляйтесь, Марат, – потребовал Валерий. – Нам нужно идти. Позвольте мне взять одеяло, и можете разглагольствовать дальше сколько угодно в гордом одиночестве.

– А дальше, Эленька, будет та же самая скука и незнание, куда себя деть, – продолжал Латышев как ни в чем не бывало. – Жить вы будете либо у твоих родителей, либо у его матери, но второе – скорее, поскольку Тамила Шалвовна вряд ли потерпит в своей квартире чужого мужчину, даже родственника. Свекровь у тебя будет старенькая, из дома почти не выходит, так что ни о каких постельных занятиях днем и речи быть не может. Читать ты не любишь и, по-моему, даже не умеешь, разве что по складам. Твой супруг будет заниматься философией, а тебе останутся плошки-ложки-поварешки. Как тебе такая перспектива?

Наконец Турбин клюнул на приманку.

– Если все так, как вы нам тут только что живописали, то чем занималась бы Эля, если бы вышла замуж за вас? – презрительно спросил он. – Вы научили бы ее читать? Или придумали бы ей другое развлечение?

– Конечно, – оживился Марат. – Во-первых, она была бы хозяйкой дома. Принимала бы гостей, надевала по вечерам нарядные платья и украшения и блистала в гостиной. Но это так, второстепенно, я же обещал, что не буду заострять внимание на денежном вопросе. А во-вторых и в главном, она будет растить детей, славных, красивых, здоровых малышей. Роль матери – это главная роль, которую должна сыграть женщина. Вот Эля и будет этим заниматься.

– Она с таким же успехом будет этим заниматься в качестве моей жены, – высокомерно ответил Турбин. – И уверяю вас, скучно ей не будет.

– Это точно! – от души расхохотался Марат, испытывая облегчение от того, что разговор подошел к нужной ему черте и теперь можно начать ходить с козырей. – Она родит негритенка с двумя головами и будет целыми днями отмывать его добела и шить одинаковые шапочки на каждую голову. Вот веселья-то будет!

– Я что-то вас не понял, – медленно произнес Турбин. – Объяснитесь, будьте любезны.

Глаза его стали совсем темными, а лицо – напряженным и страшным.

– Не прикидывайтесь, юноша, вы прекрасно знаете, какое бывает потомство у таких родителей, как ваши. Вам повезло, на вас природа отдохнула, а на ваших детках отыграется, можете не сомневаться. Или Эля не знает про вашу великолепную наследственность? Вы от нее скрыли?

Турбин резко наклонился, схватил Марата за рубашку и с силой поднял на ноги.

– Объясните, что вы несете! При чем тут наследственность? Что я скрыл от Эли?

Латышев оторвал от себя его руки и сделал шаг назад. Эля стояла рядом и смотрела на них широко распахнутыми глазами, не в силах произнести ни слова. Она успела надеть блузку и теперь стояла растерянная, держа в руках легкие шелковые брюки и не зная, что с ними делать.

– Эленька, разве твой будущий муж не рассказывал тебе, кто его родители?

– Его мама на пенсии, она врач, – ответила ничего не понимающая девушка.

– А отец?

– Отец Валеры умер, очень давно. Он был офицером.

– Да что ты говоришь? – радостно улыбнулся Марат. – Вынужден тебя разочаровать, детка. Отец твоего дорогого Валеры жив-здоров и хронически пьян в стельку. Более того, он дважды был судим. И знаешь за что?

– Что вы несете! – взорвался Турбин. – Что за бред!

– Это не бред, спросите у своей матушки, она вам расскажет, как ваш папочка справлял сексуальную нужду с трупами. Наверное, получал при этом огромное удовольствие. А еще она вам расскажет, что он работал санитаром в морге.

– Замолчите! Эля, не слушай его, он врет, он все врет, ты же видишь, он хочет нас поссорить! Пойдем отсюда.

– К сожалению, Эленька, я не вру. Может быть, тебя и не удивляло, что твоя будущая свекровь не рвется назвать тебя невесткой, может быть, ты просто не обращала на это внимания. Но твой Валера не мог об этом не знать. Почему же его-то это не удивило? Да потому, что все это правда. Твои дети будут уродами с шестью пальцами и умственной отсталостью, потому что отец твоего жениха – алкоголик с тяжелой сексуальной психопатией.

– Это ложь! – снова крикнул Турбин. – Эля, не слушай его.

– Слушай, детка, слушай. Это не ложь, – устало сказал Марат, снова опускаясь на одеяло. Ноги у него подкашивались. Он и не предполагал, что игра припасенными заранее козырями отнимет у него столько сил. Он всю жизнь делал гадости и подлости, но никогда это не было так трудно, как сегодня. Может быть, оттого, что никогда он не бил людей так больно, как только что ударил Турбина. – Сядь, Эленька. – Он похлопал рукой по одеялу рядом с собой. – Посиди и подумай, пока твой Валера съездит домой к матери и спросит у нее, правда это или ложь. А мы с тобой его подождем. Если через три часа он не вернется, значит, все, что я сказал, – правда. Видишь, как просто все решается.

– Вы – подонок, – сквозь зубы процедил Турбин. – Вы обманываете Элю и хотите нас поссорить. Если на то пошло, она поедет вместе со мной к моей матери и своими ушами услышит, что все, что вы наплели, – грязное вранье. И поймет, какой вы добрый и порядочный. Одевайся, Эля.

– Эля, сядь, – настойчиво повторил Латышев. – То, что ты услышишь, тебя не обрадует. Лучше тебе через это не проходить.

Эля так и стояла, оцепенев и держа в руках развевающиеся от ветра ярко-красные брюки, которые сейчас казались какими-то нелепыми и слишком кричащими, словно воздушные шарики на похоронах. Марат потянул ее за руку, и она послушно, как тряпичная кукла, опустилась рядом с ним на расстеленное одеяло.

– Эля, пойдем со мной, ты сама убедишься…

– Нет.

Она наконец нашла в себе силы говорить.

– Нет, я не поеду. Ты поезжай один. И возвращайся. Я буду тебя ждать.

– Хорошо, – с угрозой сказал Турбин, – я вернусь. Я вернусь и убью этого подонка.

Он резко повернулся и зашагал в сторону шоссе.

– Эленька… – начал было Марат.

Но она перебила его:

– Помолчи. Это ужасно, то, что ты сказал. Я тебе не верю. Оставь меня в покое. Не трогай меня.

– Если ты не веришь, то почему осталась со мной? Почему не поехала с ним к матери?

– Она меня не любит. И я ее тоже не люблю. Потому и не поехала, а вовсе не потому, что поверила тебе. Как ты мог, Марат! – с упреком сказала она. – Зачем ты это сделал?

– Я люблю тебя и не хочу, чтобы тебя всю жизнь преследовали несчастья. Я хочу, чтобы ты была со мной. Что в этом зазорного?

Он ласково обнял ее за плечи, но она отстранилась.

– Не трогай меня. Вот вернется Валера…

– Он не вернется, – мягко сказал Марат. – Я сказал правду, поэтому он не вернется. Ему нельзя иметь детей, пойми это.

– Он вернется, – упрямо повторила Эля. – И я буду его здесь ждать.

– Хорошо, мы будем его здесь ждать, – вздохнул Латышев. Душа его ликовала. Он знал, что не произнес ни слова лжи. Он знал, что Турбин не вернется.

Эля легла ничком на одеяло, положив голову на руки и отвернувшись от Марата.

– Который час? – спросила она, не поворачиваясь.

– Половина первого. Ждем до четырех? – Он великодушно накинул еще полчаса сверх назначенных трех часов, хотя прекрасно знал, что от Серебряного бора до дома, где живет Турбин, добираться не более получаса.

– До пяти, – глухо ответила Эля. – Нет, до шести.

– Хорошо, до шести, – согласился Марат. Ему было безразлично, сколько ждать. Все равно Турбин не вернется.
* * *
Следователь Ольшанский сообщил о бегстве Артюхина не только судье, но и работникам милиции. Его тут же объявили в розыск и начали проверять все места, где он бывает, и всех его знакомых. В первую очередь обратились, разумеется, к Ларисе Самыкиной, которая была бледной и заплаканной и клялась, что не знает, куда девался Сергей. Девушка выглядела искренней, и работники милиции ей поверили.

В тот же вечер, во вторник, ей позвонил Ольшанский и вызвал на допрос. Она обещала приехать в среду к десяти утра. Константин Михайлович прождал ее до обеда, потом закрутился с другими делами. Лариса на допрос не явилась. Он безуспешно звонил ей весь остаток дня, потом связался с отделением милиции и попросил на другой день доставить ее приводом.

На другой день стало ясно, что Лариса Самыкина исчезла.
* * *
Настина мать, Надежда Ростиславовна, не желала мириться с нелюбовью своей дочери к шумным многолюдным мероприятиям.

– Мы пойдем все вчетвером, – заявила она, пропуская мимо ушей робкие возражения Насти. – Я с отцом и ты с Алешей. Можем мы раз в три года выйти куда-нибудь всей семьей?

– Но, мама, я так не люблю эти тусовки, – ныла Настя. – Зачем ты меня заставляешь? Мне гораздо приятнее побыть дома. Для этого похода нужно одеваться, краситься… У меня сил нет.

– Доченька, ты говоришь ерунду. Я прилетела всего на две недели, потом мы снова год не увидимся. Ты можешь сделать матери приятное один раз в год?

– Давай лучше мы с Лешей придем к вам в гости, – предложила Настя. – Хоть поговорим нормально. А то на этом сборище и пообщаться не дадут. Я там умру со скуки. Ну, мам, ну пожалуйста…

– Настасья, не спорь. В гости вы и так придете. Я прошу тебя, собирайся и к семи часам подъезжайте с Алешей к киноцентру, мы с папой вас там встретим. Ты пойми, там будет масса моих знакомых, в том числе посольских, я столько рассказывала им про свою необыкновенную дочь и ее необыкновенного профессора Чистякова, что мне уже никто не верит. Я хочу, чтобы все увидели мою семью. Я горжусь вами, неужели ты не понимаешь?

И тут Настю как током ударило. Она внезапно поняла, что мать порвала со своим шведским возлюбленным. И теперь хочет показать людям, которые знали о ее романе, что у нее все в порядке и замечательная семья, которую она и не думала бросать. «Господи, как по-женски», – засмеялась про себя Настя.

– Хорошо, мамуля, – радостно согласилась она. – Мы придем. В семь у киноцентра.

Сегодняшнее мероприятие в киноцентре было устроено вокруг выставки фотохудожницы Аллы Моспановой. Сама она, худощавая, смуглая, с волосами, плотно повязанными косынкой, и с множеством браслетов на обнаженных красивых руках, стояла в толпе друзей и почитателей. Она была невероятно талантлива, и выставки ее фоторабот объездили весь мир.

– Ты что, знакома с ней? – спросила Настя, видя, как мать решительно зашагала прямо к Моспановой.

– Конечно, – на ходу бросила Надежда Ростиславовна. – Она дважды привозила свои работы в Швецию, мы с ней очень тесно общались. Там у нас мало русских, поэтому все вертится вокруг посольства.

Она так и сказала: «у нас». И Настю это почему-то задело.

Мать и художница горячо расцеловались.

– Познакомься, Аллочка, это мое семейство. Леонид, мой муж.

Леонид Петрович вежливо склонился к руке Моспановой.

– А это моя дочь Анастасия, про которую я тебе столько рассказывала. И ее муж Алексей.

– Очень рада.

Алла приветливо улыбнулась и, звякнув браслетами, протянула по очереди им руку.

– Так вы та самая Настя, которая знает пять языков и работает в милиции? – спросила она, с любопытством оглядывая Настю с ног до головы.

– Кажется, та, – подтвердила Настя, – если меня за время маминого отсутствия не подменили.

– И вы действительно знаете пять языков?

– И работаю в милиции.

Ей стало тошно. Сделали из нее белого слона, которого водят по улицам на веревочке и показывают за деньги. При чем тут пять языков? Что, непременно надо идти работать в фирму секретарем-переводчиком? А для раскрытия преступлений интеллект не требуется, что ли?

Фотохудожница оказалась достаточно наблюдательной, чтобы заметить перемену в Настином лице. Рядом стояли люди, и все они вдруг начали таращиться на Настю как на диковинный экземпляр.

– А почему, Настя? – спросила Алла, беря ее под руку и увлекая чуть в сторону.

– Что – почему?

– Почему вас раздражают такие разговоры? Надоело оправдываться?

Настя с облегчением рассмеялась:

– Точно. Вы угадали. Никого не удивляет, что я работаю в милиции, но как только слышат про пять языков, так начинают… Все, наверное, думают, что работа в уголовном розыске – это сплошная беготня за преступниками с пушкой на боку и наручниками в кармане. И зачем в такой работе иностранные языки?

– А они в самом деле нужны?

– Честно говоря, не очень, – призналась Настя. – Языки нужны не для работы, а в основном для собственного развития. Но и для работы, случается. Особенно теперь, когда так много иностранцев. Среди них ведь не только потерпевшие попадаются, но и преступники тоже.

– Вы любите свою работу?

Алла внимательно посмотрела на Настю, склонила голову вбок и чуть отступила назад, словно бы отыскивая самый удачный ракурс.

– Люблю, – просто сказала Настя. – Она грязная, тяжелая, но интересная, и я ее люблю.

– Опасная?

– В общем, есть немного. Бывает, что очень опасная, но если не делать явных глупостей, то уровень опасности можно понизить.

– А уровень грязи?

– Нет. Это не поддается регулированию.

– Наверное, нужно быть очень преданным вашей работе, чтобы с этим мириться, верно?

– Конечно, – согласилась Настя. – Или не очень преданным, но умеющим не реагировать на всякие гадости и мерзости. Или совсем не преданным, но получающим удовольствие от насилия, обмана, ощущения своей власти. По-всякому бывает.

– А вы знаете, – неожиданно сказала Моспанова, – ведь мой сын тоже хотел идти работать в милицию. Вот я сейчас слушаю вас и думаю: как хорошо, что он этого не сделал.

– Почему?

– Он не смог бы. Он не подходит ни под одну из перечисленных вами категорий. А ведь когда у него не получилось с поступлением к вам на службу, для него это была такая трагедия! Он очень переживал, я даже начала беспокоиться за его здоровье. Жаль, что люди мало знают о вашей работе. У них какое-то искаженное представление о милиции.

– Ложная романтика?

– Да, наверное…

– Алла Ивановна, разрешите вас поприветствовать! – раздался у них за спиной громовой голос.

К ним, высоко подняв огромный букет роз, шел известный кинорежиссер, ведя под руку свою очаровательную жену, не менее известную актрису.

– Костик! – обрадованно кинулась к нему Моспанова, и Настя, воспользовавшись тем, что фотохудожница отвлеклась, тихонько отошла и принялась искать своих.

Они долго ходили по выставке, разглядывая работы Аллы Моспановой. Надежда Ростиславовна то и дело останавливалась, встречая знакомых и застревая возле них с разговорами.

– Моя дочь Анастасия…

– Мой муж Леонид…

– Моя дочь и ее муж…

Настя пожимала руки, вежливо улыбалась и мечтала только об одном – скорее уйти отсюда. Вернуться домой, надеть уютный удобный халат и сесть на кухне с уютным родным Лешиком, смотреть, как он раскладывает пасьянс «Могила Наполеона», молча курить и думать о своем. Об убитых невестах. О женщинах, получивших угрожающие письма. О взломанной фотолаборатории и украденных негативах.

В какой-то момент ей удалось отключиться от шумной толпы, наклеив на лицо вежливо-приветливую улыбку, и погрузиться в размышления. Итак, вариантов всего три.

Первый: кто-то валяет дурака и пишет невестам письма с угрозами, желая сделать им гадость. А кто-то другой по совершенно другим мотивам совершает два убийства, которые просто случайно совпадают по времени с получением очередных писем. Маловероятно, слишком много совпадений. Убийства случайно совершены именно в тех загсах, где выходят замуж невесты, накануне получившие письма. Хотя чего в жизни не бывает!.. Вероятность мала, но она есть, и отбрасывать ее нельзя.

Второй вариант: преступник-хулиган пишет письма, теша тем самым свою природную злобу, а преступник-убийца узнает об этом и использует в своих целях, чтобы сбить с толку следствие.

И вариант третий: преступление готовилось давно, но возможность совершить убийство появилась только сейчас. Тогда какой смысл в этом преступлении? Против кого оно было направлено? В первых двух случаях мишенью вполне могла быть Элена Бартош. Уж слишком много людей не хотели этой свадьбы. Да и Латышев зачем-то отирался возле загса. При третьем варианте вообще ничего не понятно. Больная психика? Бред мести?

– Мама, откуда можно позвонить? – спросила она, бесцеремонно хватая Надежду Ростиславовну за рукав, несмотря на то, что она была увлечена беседой с каким-то седым смешным коротышкой.

– Внизу у входа есть телефон, – ответил ей коротышка, махнув рукой в сторону лестницы.

Настя, не обращая внимания на удивленные взгляды родителей и мужа, стала протискиваться сквозь толпу к лестнице.

– Юра, – быстро сказала она, когда Коротков снял трубку, – запроси в загсах все сведения за три года о парах, которые подали заявление, но не явились на регистрацию.

– Погоди, – оторопел Коротков от ее натиска, – ты откуда звонишь? Ты же собиралась на какой-то светский раут?

– С раута и звоню. Сделаешь?

– Ну ты, мать, в своем репертуаре, не отдыхается тебе. Может, объяснишь, до чего додумалась?

– Не сейчас. Позвони мне домой после одиннадцати, расскажу.

Она вернулась наверх и с трудом разыскала свое семейство, которое за время ее отсутствия успело переместиться в соседний зал.

– Мам, а конец скоро? – робко спросила она.

Надежда Ростиславовна кинула на нее строгий взгляд, не допускающий никаких возражений.

– Нет, еще фуршет и аукцион лучших работ Моспановой.

– Это надолго?

– Не меньше двух часов, а то и все три.

– Мама… – взмолилась она.

– Ну ладно, – внезапно смягчилась мать. – Иди уж. Я вижу, ты действительно мучаешься. Смотреть жалко.

Настя обрадованно схватила Чистякова под руку и потащила его к выходу.

– Садистка, – объявил он, садясь в машину и включая зажигание. – Поесть на халяву не дала. Будешь за это готовить ужин.

– Буду, – согласилась она. – Можешь из меня веревки вить, я на все готова.

– Из тебя совьешь, как же, – усмехнулся он. – Удавиться проще.

– Ты что, Лешик, – насторожилась она. – Ты чем-то недоволен? Хотел остаться?

– Конечно, хотел. Я посмотрел каталог аукциона и выбрал совершенно изумительный пейзаж. Хотел тебе подарить. А ты… Никогда у меня с тобой ничего не получается.

– Прости, милый.

Ей стало неловко. Она ласково погладила мужа по волосам и потерлась носом о его плечо. Леша молча вел машину, лицо у него было расстроенное.

– Ну прости, Лешенька. Ну я дура. Что ж теперь сделаешь?

– Это точно, ничего не сделаешь, – мрачно подтвердил Чистяков. – Не разводиться же с тобой, бестолковой.
* * *
Наутро оказалось, что в редакцию позвонили еще четырнадцать женщин. Настя схватилась за голову.

– Ты представляешь, сколько их было, писем этих? – сказала она Леше, который к утру уже забыл о своей обиде. – Ведь позвонили только те, кто читает «Криминальный вестник». Или их знакомые читают, которые знают про эти письма. А сколько ж их было на самом деле! Подумать только, сколько крови эта сволочь людям попортила!

Коротков и Селуянов от таких известий впали в транс.

– Аська, может, вернешься? – уныло спросил Юра. – Все равно ведь не отдыхаешь, а работаешь. Прерви отпуск, а?

– Так все равно ведь не отдыхаю, а работаю, – возразила ему Настя. – Какая разница-то?

– Еще какая. Когда ты на работе, я к тебе без зазрения совести хожу и требую начальственным тоном, чтобы ты мне давала советы. А так я вроде бедного родственника, стою на пороге с протянутой рукой и клянчу хлебушка. Мне неудобно.

– Перестань, – рассердилась она. – Что ты выдумываешь! Ты и без моих советов все знаешь. Ты загсы запросил?

– Угу. Знаешь, куда они меня послали?

– Догадываюсь. А что они предлагают взамен?

– Списки всех, кто подал заявление, и тех, кто зарегистрировался. Это у них в компьютере есть. А сличать сами будем.

– Ну и ладно, – обрадовалась Настя. – Так даже проще.

– Чего проще-то? – хмуро буркнул Коротков. – Ты представляешь, какой длины эти списки за три года?

– Без разницы, хоть в десять тысяч миль. Только скажи, чтобы вместе с распечатками дали дискету. Я дома на своем компьютере все обработаю. Программу написать – полчаса, а машина сама выдаст все фамилии, которые есть в одном списке и отсутствуют в другом.

– Аська, ты – голова! – обрадовался Коротков. – А говоришь, что я без твоих советов справлюсь. Куда мне. Кстати, ты обещала объяснить, зачем тебе эти сведения. Чего-нибудь придумала залихватское?

– Не знаю, Юрик, может, это очередной бред получится, но мне показалось, что если мы имеем дело с больной психикой, то это может оказаться женщина, у которой внезапно расстроилась свадьба и она на этой почве сдвинулась. Ненавидит всех невест. Пишет им мерзкие письма. Болезнь прогрессирует, вот и до убийства дело дошло.

Она снова встретилась с Антоном, и они отправились объезжать очередные жертвы любителя эпистолярного жанра. Часть женщин письма сохранили, и все они были как две капли воды похожи на те, которые они уже видели.

– Знаете, я была уверена, что это письмо написал мой сын, – сказала одна из женщин. – Я видела, он был против, чтобы я выходила замуж.

– Почему? Ему не нравился ваш жених?

– Да нет, просто он сильно привязан к отцу и все надеется, что мы снова сойдемся.

– Но вы у сына спрашивали?

– Нет. Я не стала выяснять отношения с ним, мужества не хватило. Сделала вид, что ничего не случилось. А сейчас думаю, может, не надо было мне замуж выходить. Сын совсем замкнулся, со мной почти не разговаривает, а в присутствии мужа вообще молчит. Не любит он его. Да и я к нему строже стала, была уверена, что письмо он написал… В общем, мужа приобрела, а сына, кажется, потеряла.

Она тихонько заплакала.

– Пятнадцать лет, возраст трудный, сами знаете. Не надо мне было…

– Теперь все разъяснилось, – сказала Настя. – Теперь вы знаете, что это не он написал письмо. Может быть, вы сумеете восстановить отношения, если постараетесь. Ведь мальчик оказался лучше, чем вы думали.

– Нет, – женщина вытерла слезы. – Уже ничего не поправить. Он так отдалился от меня, стал совсем чужой. Все из-за этого письма проклятого.

Настя долго не могла успокоиться после этого разговора. Уже поздно вечером, возвращаясь домой, она снова вспомнила несчастную женщину, у которой испортились отношения с пятнадцатилетним сыном.

– Все-таки до чего же мерзкий нрав должен быть у человека, который это делает, – сказала она Антону. – Ведь судьбы людям калечит. Неужели ему их не жалко?

– А вы обратили внимание, что у каждого есть свой скелет в шкафу? – заметил Антон, не отрывая взгляд от дороги. – Ведь ни одна из девятнадцати не заявила в милицию, ни одна не удивилась. У каждой было что-то в прошлом или в настоящем, что позволяло ей думать, будто она знает автора письма. Прелестный социологический эксперимент получился, правда? Девятнадцать случайных попаданий – и ни одной без греха.

– Да что вы, Антон, как же можно так рассуждать, – удивилась Настя. – А эта женщина с сыном? У нее-то какой грех? Она в чем виновата?

– В чем виновата? В том, что наплевала на сына. Она же видела, что он против ее замужества, что он не любит ее будущего мужа. И даже когда она получила письмо и подумала, что это мальчик решился на отчаянный шаг, и то не остановилась. Сделала по-своему. А теперь локти кусает, что сына потеряла. Раньше надо было думать, кто для нее важнее – сын или муж.

– Не знаю, Антон, – задумчиво проговорила Настя. – Мне их всех жалко. Ужасно жалко. А эту женщину – особенно.

– Да бросьте вы, Настя, что вы их жалеете! Живы, здоровы, потолок не обвалился, имущество в пожаре не сгорело. А что отношения после письма испортились – так они сами виноваты. Не грешили бы, не обманывали, не изменяли, дорожили детьми и родителями – так пошли бы в милицию и заявили. И проблем бы не было.

– Вы думаете? – с сомнением переспросила она.

– Уверен. Знаете, из-за чего у людей все неприятности? Из-за того, что они скрывают свои тайны. А тайны появляются от греха, от неправильных поступков.

– Ну, в общем, логично, – засмеялась Настя. – А у вас у самого нет тайн?

– Ни одной, я весь как на ладони. А у вас?

Настя расхохоталась.

– Вы знаете, я только сейчас сообразила, что оказалась единственной, кто отнес письмо следователю. Правда, по другим мотивам, но все-таки… Так что будем считать, что и у меня тайн нет.
* * *
Лариса вытянула затекшую ногу и тихо застонала от боли: теперь центр тяжести пришелся на то место, где расплывался огромный синяк. Она старалась вести себя как можно тише, чтобы ее мучитель подольше не вспоминал о ней, но стон сдержать не могла. Он повернул голову, оторвавшись от телевизора.

– Ну, надумала, сучка похотливая? – злобно спросил он.

– Отпустите меня, пожалуйста, отпустите, – взмолилась Лариса. – Мне очень больно. Я правда не знаю, где Сережа.

– Потерпишь. Пока твой Сережа здесь не появится, будешь сидеть.

– Пожалуйста…

Он снова отвернулся и уткнулся в телевизор, где показывали баскетбольный матч.

Лариса попробовала пошевелить пальцами той руки, за которую наручником была прикована к батарее. Пальцы онемели и не слушались. Другая рука была накрепко привязана веревкой к туловищу. Она лежала на полу почти совсем раздетая, мучитель оставил на ней только маленькие прозрачные трусики.

– Послушайте, – снова начала она, – от того, что я буду здесь лежать, Сережа не появится. Ну подумайте сами.

– Мне не о чем думать. Думать должна ты. Думай, соображай, кто может знать, где Артюхин, и звони.

– И что я скажу?

– Скажешь как есть. Скажешь, что, если он не вернется в самое ближайшее время, я тебя убью.

– Господи, но за что? Меня-то за что? Что я вам сделала? – Лариса расплакалась. Ей было холодно, все тело болело. Ну почему это должно было случиться именно с ней?!

– Будешь реветь – буду бить, – равнодушно сообщил ей мучитель, по-прежнему уткнувшись в телевизор.

Она разрыдалась, громко, отчаянно. Он молча встал, подошел к ней, ловким движением сунул ей в рот скомканную тряпку и быстро наложил сверху широкую ленту лейкопластыря. Потом отстранился, будто любуясь своей работой, и вдруг изо всей силы пнул Ларису ногой сначала по ягодице, потом по спине. Немного подумал, ударил еще два раза, на этот раз по груди.

– Ну как, достаточно? – заботливо спросил он. – Ты дашь мне наконец матч досмотреть?

Она лежала неподвижно, запрокинув голову. Слезы стекали из глаз по вискам и затекали в уши. От боли она почти ничего не видела, в глазах потемнело.

Ей нужно придумать, как найти Сережу. Иначе этот сумасшедший маньяк ее убьет. Она судорожно перебирала в голове его знакомых, пытаясь вспомнить их имена и телефоны. Она должна придумать. Она должна его найти.

Глава 12

– Мы, конечно, можем госпитализировать вашу мать, если вы настаиваете, но ей придется лежать в коридоре, и ухаживать за ней будет некому.

Врач вытерла руки, которые тщательно вымыла после осмотра Вероники Матвеевны. Госпитализировать семидесятилетнюю больную с инсультом? Да главврач ее уволит без выходного пособия. Больница и так переполнена, оборудование ветхое, врачей не хватает, палаты забиты вдвое против допустимой санитарной нормы. Никто не позволит класть парализованного человека, который не выздоровеет, а прожить может еще очень долго.

– Что же мне теперь делать? – растерянно спросил Турбин, подавая ей плащ.

– Наймите сиделку, если сами не можете за ней ухаживать, – равнодушно ответила врач.

– Но я даже не знаю, как ухаживать за парализованными! – в отчаянии произнес он.

Ей стало его жалко. Такой красивый молодой парень – а на тебе, вмиг оказался прикованным к парализованной матери. Но помочь ему она ничем не могла.

– Знаете, на моем участке много таких больных. Хотите, я дам вам их адреса и телефоны, свяжитесь с ними, они поделятся с вами опытом. Сестра будет приходить каждый день делать уколы, а я зайду к вам через два дня. Не забывайте измерять давление дважды в день. И не отчаивайтесь. Это только сначала страшно, а потом все нормализуется. Вы привыкнете, научитесь обращаться с ней, станет полегче. Честное слово, это я вам обещаю. Я за десять лет много раз такое видела.

Он закрыл за ней дверь и вернулся в комнату. Мать лежала с открытыми глазами, совершенно неподвижная, какая-то восковая. Он сел в кресло возле окна и словно окаменел.

Когда он примчался домой после встречи с Маратом в Серебряном бору, мать готовила обед.

– Мама, оторвись, пожалуйста, на пару минут. Мне нужно кое о чем тебя спросить.

Он действительно был уверен, что это вопрос двух минут. Он спросит, она ответит, может быть, покажет какие-нибудь документы, о которых ему и в голову никогда не приходило спрашивать. В его свидетельстве о рождении в графе «отец» было записано: «Николаев Виктор Федорович», и мама как-то объяснила ему, что фамилия Турбин – известная, и ей хотелось, чтобы сын носил ту же фамилию, что и его прадед-дворянин и дед-архитектор. Такое объяснение никогда не вызывало у Валерия ни вопросов, ни недоумения. Действительно, Турбин лучше, чем какой-то там Николаев, которых пруд пруди, в каждом классе по два человека.

– Спрашивай, сынок, – улыбнулась Вероника Матвеевна, вытирая испачканные в муке руки о фартук и присаживаясь на табуретку.

– Скажи мне еще раз, кто был мой отец.

Вероника Матвеевна посерела, и это не укрылось от ее сына.

– Почему вдруг сейчас такой вопрос? Что-нибудь случилось?

– Случилось.

Он помолчал, собираясь с духом.

– Мне сегодня сказали, что мой отец – санитар из морга, которого посадили за то, что он глумился над трупами. Скажи мне, что это неправда, и я больше никогда не вернусь к этому вопросу.

Лицо Турбиной стало землистого цвета.

– Кто тебе сказал? Кто посмел?..

– Неважно, мама. Важно только одно, правда это или нет.

– Он тебя нашел? Говорил с тобой?

– Кто? Кто должен был меня найти и говорить со мной? Ответь же наконец.

– Твой отец. Эта мразь. Это он тебе сказал?

– Значит, это правда, – глухо сказал Валерий, прислоняясь к стене и закрывая глаза.

И тогда мать рассказала ему все. Про то, как обнаружила гниющее тело умершего соседа, как молоденький санитар из морга Павел поил ее водкой, чтобы она нашла в себе силы помочь ему, потому что никто больше не хотел этого делать. Про то, как он вернулся, как они снова пили вдвоем, как он остался у нее на ночь и как она выгоняла его утром. И даже когда обнаружила, что он украл у нее старинное и очень дорогое кольцо, она не кинулась его искать, не стала заявлять на него в милицию, хотя прекрасно знала, где его можно найти. Ей было стыдно. Ей было отвратительно. Она ненавидела сама себя.

А спустя два месяца она обнаружила у себя признаки беременности. Спохватилась не сразу, грешила на начинающийся ранний климакс. У нее, нерожавшей и никогда до той поры не знавшей мужчину, месячные и без того были нерегулярными. Только постоянная головная боль и сонливость заставили ее обратиться к врачу. Тот подтвердил беременность, назвал срок – семь-восемь недель. Она и без него знала, какой срок, точка отсчета была только одна.

И в этот момент ее вызвали в ректорат и торжественно сообщили, что ее как члена партии, активно участвующего в общественной жизни института, рекомендуют для поездки в Чехословакию на два месяца по обмену опытом. Шел 1967 год, поездки за границу доставались только самым удачливым и пробивным. И Вероника Матвеевна дрогнула. Она не смогла отказаться. Ехать надо было уже через две недели. Она кинулась искать врача-гинеколога, свою старую знакомую, которой доверяла безоговорочно, в надежде сделать аборт в течение этих двух недель. Ей не повезло, знакомая оказалась в отпуске. Она бросилась в женскую консультацию по месту жительства, попросила направление. Ее заставили сдать анализы и направление выписали только после этого. Схватив направление, она помчалась в больницу и там узнала, что на аборты очередь и ее могут положить только через двенадцать дней. А до отъезда осталось всего семь. Она просила, умоляла, плакала, говорила, что уезжает за границу на два месяца и ей непременно нужно успеть… Заведующая отделением презрительно швырнула ей направление назад и фыркнула, что, мол, по заграницам разъезжать время есть, а в очереди постоять вместе с теми, кто не ездит, так вы очень занятая. Конечно, Вероника Матвеевна могла бы обратиться к коллегам по институту с просьбой составить протекцию в какой-нибудь больнице, пусть в самой захудалой, но… Сорок два года. Одинокая. Член партии с безупречной репутацией. Ей было стыдно.

Она уехала в Чехословакию беременная, а через два месяца, когда она вернулась, было уже поздно. При четырех с половиной месяцах аборт не взялся бы делать никто.

Она смирилась и даже начала радоваться тому, что у нее будет ребенок. Но в голове гвоздем сидело воспоминание о том, какой страшный день предшествовал зачатию. Сколько она выпила тогда? Бутылку водки днем и еще бутылку на двоих вечером, когда пришел Павел. А сколько же он выпил? Она смутно помнила, что после той бутылки, которую они выпили вместе, она открывала еще одну, сама больше не пила, а Павел наливал себе. И потом, кто знает, сколько он выпил днем, до того, как вернулся к ней.

Она читала в специальной литературе о детях-уродах, которые рождаются от родителей-алкоголиков, но решила все-таки проконсультироваться у специалистов. О своей проблеме она, конечно, никому не рассказывала, камуфлировала свой интерес под чисто профессиональный, интересовалась, какие патологии в сфере уха, горла и носа могут явиться следствием алкоголизации родителей. Ей объяснили все подробно, в деталях, демонстрировали муляжи, заспиртованных уродцев, как изъятых из чрева матери, так и рожденных. У нее волосы шевелились на голове, по ночам мучили кошмары. А ребенок в ее животе все рос и рос и уже начал шевелиться…

Когда родился мальчик, Вероника Матвеевна пристально и тревожно вглядывалась в него, стараясь найти признаки уродства или неполноценности. Но Валерик был здоровым и удивительно хорошеньким, с черными густыми волосами и темно-синими глазками. С самого момента рождения ей стало понятно, что он разительно похож на Павла. И она стала молиться, чтобы внешним сходством все и ограничилось.

Она без конца таскала его по врачам при малейших признаках нездоровья, она тратила огромные деньги на продукты, стараясь, чтобы сыну доставалось все только самое свежее и полезное, сколько бы это ни стоило. Она следила за тем, чтобы летний отдых был полноценным. Она безумно боялась, что он генетически неблагополучен, и стремилась, чтобы его образ жизни был максимально здоровым, дабы хоть в какой-то степени нейтрализовать возможные наследственные болезни. Она чувствовала свою вину перед сыном: ведь она была пьяна, когда зачала его с пьяным мужчиной. С мужчиной, которого видела в первый и последний раз в жизни, о котором ничего не знала, кроме имени и места работы. И того, что он – вор. Кто знает, чем этот мужчина болел и какие у него были родители. Терзания ее были порой непереносимы. Иногда она даже хотела найти Павла, чтобы спросить его о здоровье, но останавливалась. Она не могла его видеть. И тем более не могла допустить, чтобы он узнал о ребенке.

Было время, когда ее немного «отпустило». Валерику было уже шестнадцать, он прекрасно учился в школе, и никаких признаков серьезной патологии она в нем не наблюдала. Пожалуй, все обошлось, с облегчением думала Вероника Матвеевна, всматриваясь в статную фигуру и красивое лицо сына и с гордостью подписывая каждую неделю его испещренный пятерками дневник. Но радости хватило меньше чем на год. Как-то на улице она встретила Павла. Поговорив с ним несколько минут, она поняла, что все гораздо хуже, чем она ожидала. У Павла, если он не врал, оказалась тяжелая половая психопатия, которая выразилась сначала в эксгибиционизме, а потом в некрофилии. Но она смотрела на отца своего мальчика и понимала, что он не врет.

Павел потребовал денег. И начались переезды. И новый страх – а вдруг Павел захочет открыть тайну сыну.

Павел глумился над ней, тянул из нее деньги, оскорблял, мучил. Но она терпела. А теперь, когда Валерий вырос, прибавился еще один страх, на этот раз она боялась, что ее внуки будут уродами. Ведь известно же, что множество болезней передается через поколение, дети рождаются здоровыми, а внуки расплачиваются за грехи дедов.

Когда в жизни Валерия появилась Элена Бартош, Вероника Матвеевна с ужасом подумала, что если Павел узнает о предстоящей женитьбе сына на девушке из состоятельной семьи, то не станет довольствоваться жалкими подачками, которые она ухитрялась отрывать от семейного бюджета. Но сделать ничего не могла: не переезжать же к Павлу, чтобы водить его за ручку и контролировать каждый его шаг. Идя по улице, испуганно озиралась, отыскивая глазами грузную оплывшую фигуру, боялась, что Смитиенко будет подбираться к Валерию. Однажды к ней пришел славный молодой человек, Марат Латышев, который так страдал из-за Эли, и она обрадовалась, что у нее появился единомышленник. Она очень рассчитывала на то, что вдвоем им удастся расстроить свадьбу, но у них ничего не вышло. И в день регистрации она попросила Марата отвезти ее к загсу, потому что боялась появления Павла. У него совсем нет совести, он мог и туда явиться, был бы скандал…

Выслушав рассказ матери, Валерий понял, что о возвращении к Эле можно забыть навсегда. Ночью, после объяснения с сыном, Веронике Матвеевне стало плохо. Он вызвал «неотложку», но инсульт разбил старую женщину раньше, чем приехал врач. И вот теперь он остался один, без невесты, с парализованной матерью на руках и полной неизвестностью, что будет дальше. Еще вчера утром он лежал рядом с Элей на пляже в Серебряном бору, и жизнь казалась ему если не прекрасной, то вполне удовлетворительной. Прошел всего день, и теперь ему кажется, что все это было не с ним. Он оказался в другом мире, в мире болезней, лекарств, уколов, подкладного судна, борьбы с пролежнями… Все рухнуло в один миг.
* * *
Обработка сведений о женихах и невестах и зарегистрировавшихся парах заняла больше времени, чем Настя ожидала. Во-первых, она уже подзабыла, как писать программы для компьютеров, но героически отвергла помощь, которую ей предложил Алексей, и программу все-таки составила. Во-вторых, дискеты, на которых были представлены сведения, оказались носителями вируса, и пришлось потратить какое-то время на то, чтобы их «полечить», прежде чем перегружать с них информацию в компьютер.

Антон Шевцов вызвался помочь, как он сам выразился, «на подсобных работах». Настя охотно согласилась, потому что распечатки были в рулонах и работать с ними было крайне трудно, бумага все время сворачивалась и норовила выскользнуть из рук. Они разрезали рулоны на полосы, которые по длине соответствовали расстоянию от окна до двери Настиной комнаты, и разложили их на полу, придавив с двух сторон тяжелыми томами энциклопедии.

– Мы будем искать женщину старше сорока лет, которая подавала заявление, но замуж так и не вышла, – объяснила Настя. – Компьютер мне выдает фамилию, а вы ищете в списках данные на эту особу. Задача понятна?

Антон кивнул и опустился на колени, заняв наиболее удобную позицию для обозрения бумажных полос.

– Поехали. Диденко и Мацкова.

Через пару минут Антон нашел их в списках.

– Мацкова, 1973 года рождения.

– Не годится. Иванов и Кругликова.

– Кругликова тоже молодая, 1970 года.

– Угрехелидзе и Серобаба.

– Серобаба Галина Михайловна, 1953 года.

– Отлично! Теперь посмотрите, не вышла ли она замуж?

На этот раз Антон искал долго, всматриваясь в длинную полосу распечатки.

– Да, она вышла замуж год спустя за какого-то Давыдова.

– Грузин сорвался с крючка, – глубокомысленно прокомментировала Настя. – Пошли дальше. Аристов и Лукичева…

Чистяков уехал в Жуковский, ему нужно было встретиться со своим аспирантом, который готовился к защите диссертации, поэтому об обеде Настя вспомнила только тогда, когда от голода засосало в желудке. К этому времени им удалось найти трех женщин в возрасте «за сорок», у которых по каким-то причинам свадьбы не состоялись.

– Сейчас бросим в организм какой-нибудь еды и поедем к этим дамам, – решила она. – Потом продолжим со списками.

На этот раз им не повезло, из трех женщин удалось найти «живьем» только одну, двух других в Москве не оказалось. Одна отдыхала где-то за границей, другая была в командировке. Та, несостоявшаяся жена, которую они застали дома, весело улыбаясь, рассказала, что ее попросили помочь одному хорошему человеку и заключить с ним брак, чтобы он мог получить от своего учреждения двухкомнатную квартиру. Разумеется, он собирался ее отблагодарить за хлопоты. Но пока прошло время между подачей заявления и регистрацией, у жениха на работе сменилось руководство, его резко повысили в должности и квартиру предоставили без всяких условий, так что необходимость в фиктивном браке отпала.

Около семи часов вечера Антон привез Настю домой.

– Будем продолжать? – спросил он, когда она открывала дверь, чтобы выйти из машины.

– Если вы не устали. Но мне так неловко вас эксплуатировать…

– Настя, мы же договорились, – с упреком произнес он, запирая машину.

Дома она снова села за компьютер, а Шевцов устроился на полу между распечатками.

– Жданов и Кохомская.

– 1968 год.

– Рожнов и Огнева.

– 1970 год.

– Малахов и Никитина.

– 1955 год.

– Смотрите регистрацию.

– Да, есть. Она вышла замуж за Грядового.

– Слободин и Кузина.

– 1975 год…

К десяти вечера в глазах у них рябило от букв и цифр.

– Хватит, Антон, поезжайте домой. Я вас совсем замучила.

– Может, перейдем на «ты»? – предложил он, усаживаясь на полу по-турецки. – Каторжный труд сближает.

– Давай, – согласилась она. – Но суть от этого не меняется. Все равно я тебя замучила.

– А когда я уеду, ты ляжешь спать?

– Нет, конечно. Буду продолжать искать.

– Тогда я останусь.

– Но уже поздно…

– Настя, что значит поздно? Поздно – это когда девушке одной нужно возвращаться по темным улицам. А я мужчина, и к тому же на машине. Я уеду, когда ты сама выдохнешься.

– Тогда тебе придется поселиться здесь навсегда, – усмехнулась она. – Я выдохнусь только тогда, когда умру. Может, чуть позже. Стахеев и Полянская.

– 1963 год.

– Есипов и Телятникова…
* * *
Ларисе казалось, что ее мочевой пузырь сейчас разорвется с оглушительным грохотом. Она больше не могла терпеть.

– Мне нужно в туалет, – жалобно сказала она.

Он молча вышел из комнаты и принес ей «утку».

– Я не могу при тебе… Отведи меня в туалет.

У нее на глазах выступили слезы. Неужели придется пройти и через такое унижение?

– Или так – или никак, – буркнул ее мучитель, подсовывая «утку» под ее ягодицы. – Нашла время стесняться.

Одна рука ее по-прежнему была прикована наручником к батарее, другая привязана к туловищу. Она была совсем беспомощна.

– Мне нужно снять трусики… Я же не могу так…

Он наклонился и резким движением сорвал с нее маленькие прозрачные трусики.

– Давай. Я отвернусь.

Лариса закрыла глаза. Ей хотелось умереть. Он спокойно, без малейшего признака брезгливости вынес из-под нее судно.

Боже мой, во что она влипла! Она вспомнила имена и телефоны двух друзей Сергея, которые наверняка знали, где он, и имели с ним связь. В первую минуту она хотела было сказать об этом своему мучителю, но вдруг подумала о том, что не только она, но и Сережа попадет в руки этого психа. Он же сумасшедший, это очевидно. Он убьет Сережу, а перед этим будет его истязать. Нет, она постарается этого не допустить. Она будет держаться сколько сможет, она попытается спасти Сережу от этого чудовищного маньяка.

– Ну, вспомнила кого-нибудь?

– Нет еще.

После процедуры с «уткой» он и не подумал надеть на нее белье, и теперь Лариса лежала на полу совсем голая. Она заметила, что ее мучитель то и дело поглядывает на ее обнаженные бедра и покрытый золотистыми волосами лобок. Может быть, удастся его смягчить хотя бы этим? Она готова была отдаться ему, чтобы хоть немного облегчить свою участь. Но главное – чтобы спасти Сережу.

Несмотря на боль во всем теле, она постаралась немного раздвинуть ноги, чтобы выглядеть более соблазнительно. Взгляды мужчины сделались более частыми и задерживались на ней уже дольше. Лариса снова изменила позу и не сумела сдержать стон – на ягодицах и бедрах не осталось живого места от нанесенных ногой ударов.

– Чего вертишься? – недовольно спросил он. – Вспомнила?

– Нет пока.

– А ноги зачем раздвигаешь? Потрахаться захотелось?

– С таким мужчиной, как ты? Конечно. – Она постаралась улыбнуться призывно, но улыбка вышла жалкой и кривой. – Ты такой необычный, такой сильный, такой загадочный. Любая будет счастлива с тобой…

– Да?

Он с любопытством посмотрел на нее.

– Не врешь?

– Честное слово.

– Сейчас проверим.

Насмешливо глядя на нее, он расстегнул брюки.

– Ну как? Не передумала? Будешь, значит, счастлива со мной потрахаться? Посмотрим.

Он деловито снял брюки и плавки, сильным ударом раздвинул ей ноги и встал между ними на колени.

– В последний раз спрашиваю. Не говори потом, что я тебя изнасиловал.

Ларисе стало страшно, но она мужественно растянула губы в улыбке.

– Что ты, я же сама предложила.

– Ладно, коль так.

Внезапно он нагнулся и закрыл ей рот ладонью.

– Чтобы не вздумала орать, – прошипел он, глядя ей в глаза, и неторопливо улегся, устраиваясь поудобнее.

Все происходило как при замедленной киносъемке. Мужчина двигался неторопливо, размеренно, методично совершая однообразные движения и не отрывая взгляда от ее лица. В его глазах Лариса не увидела ничего – ни сладострастия, ни животной похоти, ни даже намека на получаемое удовольствие. Это было лицо экспериментатора, с любопытством наблюдающего на предметном стекле под микроскопом, как живут и размножаются микроорганизмы. Даже в самый главный момент лицо его не исказилось и не дрогнуло, только между зубов просочилось некое подобие не то вздоха, не то шипения.

Он встал, оделся и сел в кресло, повернув его так, чтобы оказаться лицом к лицу со своей жертвой.

– И ничего в тебе нет особенного, – сказал он, будто рассуждая вслух. – Устроена так же, как все. И так же, как все, думаешь, что у тебя между ног бесценное сокровище, которым можно купить все. Все бабы почему-то так думают. И кто только вам внушил такую глупость?

Лариса была близка к отчаянию. Все получилось совсем не так, как она рассчитывала, и вышло только хуже. Он даже не изнасиловал ее, он просто ею воспользовался, как неживым предметом. И ей не в чем его упрекнуть, действительно, сама ведь предложила. Он ее не заставлял.

– Твой Сережа небось говорил тебе, что лучше тебя в постели никого нет, а ты и поверила.

– Нет, он так не говорил.

Ладно, подумала Лариса, с сексом не удалось – попробуем тебя разговорить. Все что угодно, только бы не бил. Вчера от неожиданности, боли и ужаса она совсем потеряла голову, но сегодня ей удалось собраться. Она знала за собой этот недостаток: когда случается что-то неожиданное, она сразу теряется и начинает плохо соображать. Спустя какое-то время ей обычно удается успокоиться и мыслить более трезво, хотя, как правило, бывает уже поздно, она уже успела наделать кучу глупостей.

– А что он тебе говорил? – поинтересовался мучитель.

– Он говорил, что очень привязан ко мне, что ему со мной тепло и спокойно. Мы с ним очень давно знакомы.

– Расскажи, – потребовал он.

Лариса удивилась, что ему это может быть интересно. Но все равно она принялась рассказывать долгую и невеселую историю своего знакомства с Сережей Артюхиным. Разжалобить этого маньяка вряд ли удастся, но, может, хоть отвлечь…

Детьми они жили в одном доме и ходили в одну школу, только Сережа был на пять лет старше. Когда ей было тринадцать лет, ее изнасиловали восемь парней, вместе с которыми она пошла в какой-то подвал «послушать музыку». В тот вечер Сергей нашел ее, рыдающую, в разорванном платье, в скверике неподалеку от дома. Она ему все рассказала.

– Пойдем в милицию, – решительно сказал он, выслушав Ларису. – Их найдут.

– Ни за что, – помотала она головой и снова расплакалась. – Я сама виновата. Стыдно. Думать надо было. Ведь сто раз меня предупреждали про эти подвалы.

– А чего ж пошла, раз предупреждали?

– Думала, что со мной этого не случится.

Она шмыгнула носом.

– Ладно, не переживай. – Сергей покровительственно похлопал ее по плечу. – Это место амортизации не подвержено. Подумаешь, восемь человек! Наплевать и забыть. И плакать не надо. В твоей жизни еще знаешь сколько мужиков будет? Счет потеряешь.

– Ты что! Да ко мне больше ни один парень не прикоснется после такого…

– Вот дурочка! – расхохотался Артюхин. – Да кто узнает-то! На тебе ж не написано.

– Все равно. Я теперь грязная какая-то… Ой, Сережа, как же я дальше жить буду!

Она зарыдала, уткнувшись в его широкую грудь.

– Да нормально будешь жить, успокойся ты. Через неделю и думать забудешь про них. А кроме нас с тобой, никто и не знает про твою беду. И не узнает.

Он привел ее к себе домой, дал иголку с ниткой, чтобы она зашила слишком уж явные прорехи в одежде. Сильно стараться не стоило: родители Ларисы уехали в санаторий, она оставалась с прабабкой, которая была уже совсем старенькая и плохо видела.

После этого вечера Лариса поняла, что влюбилась в восемнадцатилетнего Сережу Артюхина. Она носила в себе свое разгорающееся чувство, тщательно оберегая его от посторонних глаз и греясь в его лучах, которые становились все жарче и жарче.

Лето кончилось, а в ноябре Артюхин должен был идти служить в армию. После того случая они встречались иногда на улице или во дворе, и Лариса робко и нежно улыбалась ему, а он заговорщически подмигивал. Несколько раз Лариса видела его с девушками, и ядовитое жало ревности пронзало ее маленькое сердечко.

Через два года он вернулся, и Лариса поняла, что любит его еще сильнее. Все эти два года она мечтала о нем, мечтала, как он вернется и увидит ее, повзрослевшую, красивую, и непременно влюбится. Но когда вновь увидела его, ей стало плохо в буквальном смысле слова. Закружилась голова, и сердце остановилось. За два года она так распалила себя, что теперь при виде Сергея чуть не теряла сознание. Она умирала от любви. Только слепой мог этого не заметить, а Сергей Артюхин слепым не был.

Через месяц после возвращения он встретил ее в том же сквере, она сидела на той же скамейке, что и два с лишним года назад. Словно прождала его здесь все это время.

– Как дела? – весело спросил он, присаживаясь рядышком.

– Я тебя люблю, – выпалила она, не в силах справиться с собой, и уставилась на него огромными бездонными глазищами.

– Ух ты!

Он достал сигареты, закурил.

– Сколько ж тебе лет? Шестнадцать?

– Пока пятнадцать.

– И уже любишь? – Он насмешливо улыбнулся.

– Не уже, а целых два года!

Она так измучилась за эти два года, что даже не испытывала неловкости. Ей было уже все равно.

Сергей ухмыльнулся и плотоядно оглядел ее округлую и вполне женскую фигурку. В конце концов, она ведь уже не девица…

– Ну, если любишь, тогда пойдем.

Он крепко взял ее за руку и повел куда-то, как оказалось, к приятелю, который уехал и оставил ему ключи от квартиры.

С того дня Лариса Самыкина превратилась в преданную собаку Сергея Артюхина. Он совершенно не воспринимал ее, девятиклассницу, всерьез, мог у нее на глазах крутить романы с другими девицами, приводить их к себе домой и уезжать с ними то в Петербург «на белые ночи», то на море, то еще куда-нибудь «погулять и попить водочки». Она страдала, теряла сон и аппетит, не могла учиться. И по первому зову мчалась к нему, счастливая и сияющая. Она принадлежала ему целиком и без всяких условий.

С возрастом, как ни странно, это не прошло. Сергей не перестал крутить с другими женщинами, но теперь уже делал это не так явно. Лариса стала взрослой, и он ее щадил. Именно щадил, потому что стыдно перед ней ему не было. Иначе разве он признался бы ей, что изнасиловал какую-то деваху? И не просто признался, а попросил подтвердить алиби…

…Мучитель слушал Ларису внимательно, ни разу не перебил, только иногда задавал вопросы, и в какой-то момент ей показалось, что он ей почти сочувствует. Может, у него была несчастная любовь, подумала она, и он на этой почве свихнулся. Может, если с ним разговаривать по-человечески, он подобреет, смягчится и не станет больше ее бить.

– И не противно тебе любить такого подонка?

Вопрос оказался неожиданным для Ларисы. Почему ее мучитель решил, что Сережа – подонок? Разве она сказала о нем хоть одно худое слово? Разве пожаловалась на него?

– Он не подонок, – возразила она. – Он очень хороший.

– Да он же тебя растлил, какой же он хороший. Тебе пятнадцать лет было, это ж статья уголовная, ты что, не соображаешь?

– Но я его любила, – кинулась Лариса защищать своего возлюбленного. – Я же сама хотела, он меня не растлевал. Не смейте так говорить о нем.

– Любила ты. – Он презрительно скривился. – Да твой Сережа тебя в грош не ставит, а ты говоришь: «Любила». Увидел телку молоденькую, свеженькую, которая умирает от желания, аж мокрая вся сидит, так почему не попользоваться? Плевать он хотел на твою любовь и на твои переживания. Вон приспичило ему – пошел и изнасиловал первую попавшуюся девушку, хотя ты его целыми днями ждешь не дождешься. Да и сама ты ничем не лучше его. Он девушку изнасиловал и избил, а ты его покрываешь, следователя обманываешь. Ты же такая же женщина, как и она. Неужели тебе не жалко ее? Себя-то поставь на ее место.

– Была я на ее месте, – тихо сказала Лариса. – Я же рассказывала.

– Э, нет, то совсем другое. Ты по глупости своей пострадала, сама виновата, что потащилась с незнакомыми парнями в подвал. Музыки тебе захотелось, видишь ли! А она-то чем виновата? Тем, что твоему дружку в штанах приперло? Ты себя с ней не равняй, сучка похотливая. Ты в десять, нет, в сто раз хуже ее. Ты такая же дрянь, как твой хахаль. Он над тобой измывается, а ты терпишь, значит, ты ничем не лучше его. Что заслужила, то и получила.

– Я люблю его, – произнесла она еле слышно. – Я ничего не могу с этим сделать. Я пробовала уйти от него, но поняла, что не могу. Он меня как околдовал.

Она все еще надеялась откровенностью и искренностью вызвать в нем хоть какие-то человеческие чувства. Но ее мучитель распалялся с каждой секундой все больше, глаза засверкали недобрым огнем, губы побелели. Лариса поняла, что просчиталась, что все оборачивается совсем не так.

– Да как его можно любить, этого козла вонючего! – Он уже почти кричал. – Любят головой, а то, что ты делаешь, ты делаешь совсем другим местом. Спасти его хочешь? Морочишь мне голову, что не знаешь, кому звонить и кого просить? Врешь ты все, грязная потаскуха!

Он вскочил и снова затолкал ей в рот тряпку и залепил пластырем. Лариса закрыла глаза. Сейчас он будет ее бить. Господи, как же вынести это…

Первый удар пришелся в промежность, второй – в живот.

– Передком меня купить хотела? Думала – растаю? Не вышло у тебя ничего, сучка, и не выйдет, – приговаривал он, методично нанося несильные, но очень болезненные удары.

Из ее горла вырывались глухие булькающие звуки, из глаз снова покатились слезы. Она лежала на полу связанная, голая, совершенно беспомощная и мечтала только об одном: умереть.
* * *
Настя и Антон проверили уже больше половины фамилий, которые были в списке подавших заявления и которых не оказалось в списке зарегистрировавших браки. В основном это были молодые женщины в возрасте до двадцати трех–двадцати пяти лет. Тех, кто постарше, разыскивали, ездили к ним домой или на работу, спрашивали, почему не состоялась свадьба. Причины были разные: тут тебе и автоавария, из-за которой жених попал в больницу надолго, и измены, предательства, глупые ссоры, вмешательство родителей, корысть. Но ни одна из женщин, во-первых, не была даже отдаленно похожа на ту, чья фотография была сделана в загсе Антоном Шевцовым, а во-вторых, не производила впечатления психически нездоровой.

Они возвращались домой к Насте и снова принимались за списки.

– Яцеленко и Дубинина.

– Дубинина, 1974 года рождения.

– Нарозников и Острикова.

– Тоже молодая, 1972 года.

– Ливанцев и Аллеко.

– Аллеко?

Антон поднял голову от расстеленных на полу списков.

– Настя, ты все-таки занесла вирус в машину.

– С чего ты взял? Что-нибудь не так?

– Я точно помню, что видел эту пару фамилий в числе вступивших в брак. Редкая фамилия, я несколько раз на ней спотыкался.

– Может, она за другого вышла замуж. Проверь, пожалуйста.

Антон стал медленно двигаться на коленях вдоль длинных полос бумаги, всматриваясь в мелкие буквы.

– Я точно помню, что видел Ливанцева и Аллеко. Куда же они делись? Ведь были же… А, вот они. Точно, Ливанцев и Аллеко. Зарегистрировали брак в апреле 1993 года.

– Ах ты черт, неужели действительно вирус?

Настя не на шутку расстроилась. Если окажется, что база данных и программа испорчены и компьютер выдает совсем не те фамилии, значит, придется все переделывать сначала. Хуже того, переделывать вручную. Сличать списки вслух и на глазок. Работы на год…

Внезапно ее осенило. Ведь в соответствии с программой компьютер должен был выдать ей те пары фамилий, которые не повторялись дважды, то есть которых не было в обеих базах данных. Они-то исходили из того, что такие фамилии могут появиться только в том случае, если жених и невеста подавали заявление, а брак не регистрировали. Но ведь могло быть и наоборот: они зарегистрировали брак, не подавая заявления. Конечно, не положено, но за взятку чего не сделаешь. И не такое бывает. Надо непременно это проверить. Может быть, никакого вируса в компьютере и нет и можно спокойно работать дальше.

– Антон, ищи быстренько среди подавших заявления эту парочку. Если их там нет, то все в порядке, машина не заражена.